1.
Ты видишь? Проносится мимо,
как чьей-то усталости вздох,
такое, бирюзовое, синее
из бисера прежних эпох,
из глянца сиреневых листьев
в прохладе цветущих аллей
из бусин дневных фонарей
и чьих-то оборванных мыслей,
оставшихся с прошлой зимы.

А мы?

2.
Где здесь в этом городе...
        Нет, все не так.

                  Твой город и мой -
город солнечных бликов - 
три тысячи лет простоял
в великом смешеньи
зеркал, луж и стекол витрин,
и глаз с отражением неба,
и беспрестанного бега
на солнце расплавленных рельсов,
что нитью из дома домой
стянули больные виски.

                  Но кто мне расскажет:
где здесь в этом городе место
для нашего отраженья,
и есть ли на свете поверхность,
способная нас отразить?

3.
Возьми его на руки, посмотри
на давнее (может быть, вечное -
как остановка конечная)
движенье на 1-2-3, 1-2-3, 1-2-3.

Как кружатся листья каштановые
и вертят тягучее, вязкое 
сливаясь с запястьями нашими -
точь-в-точь мостовая арбатская.

Возьми его на руки, посмотри
на давнее (может быть, вечное -
как остановка конечная)
движенье на 1-2-3, 1-2-3, 1-2-3.
 
И небо на солнце накрутится,
и глянец дождливый, асфальтовый,
вдруг слившийся с блеском в глазах твоих,
коснется век тонкими пальцами,
и в этом движеньи закружит нас.

Возьми его на руки, посмотри
на давнее (может быть, вечное -
как остановка конечная).
Тебе говорили, глаза твои
похожи на мед
         если солнцем просвечены?

4.
А мы:
Три тысячелетья без сна,
вдвоем среди этого вальса,
   на рельсах, расплавленных солнцем.
            Вдвоем.
И можно остаться средь этого вальса 
навеки,
         но прежде -
холодные пальцы к вискам
ресницы к ресницам
и веки к чему-нибудь нежному.