Когда дядя Гоша вернулся с войны, Надя Рождественская заторопилась к сестре. Трамвай еле тащился по бульвару. Перед Надей стоял военный. Он посмотрел в свою бумажку, потом на Надю и сурово спросил:
- Рождественская?
Надя вспомнила: Сережа когда-то читал Гамсуна, а ведь Гамсун тоже оказался фашистом... А еще позавчера мама завернула рыбу прямо в портрет вождя, напечатанный в газете... Сосед мог видеть... Сестру, наверное, теперь тоже... А может быть, уже... Она так и не узнает про дядю Гошу...
- Да, - ответила Надя и встала, прощаясь с домами, с небом, с бульваром. Пассажиры делали вид, что ничего не замечают. Девочки болтали. Бабушка вязала чулок. Из "тарелки" гремел марш...
Перед смертью или в минуты опасности секунды растягиваются: "Знакомые, друзья тоже не заметят, постараются забыть... Нас ждет машина или он поведет меня прямо по улице?.. Но ведь сперва прорабатывают на собрании, чтобы можно было хотя бы проститься с близкими... Теперь процедура упростилась, меня даже не прорабатывали... А я вчера сказала что-то колкое Сереже..."
Военный повернулся спиной и вышел. На остановке было написано: РОЖДЕСТВЕНСКИЙ БУЛЬВАР.
