МАСКА ДЛЯ ПРАВЕДНИКА

Метафизический роман с элементами концептуализма. Печатается в сокращении по морально-этическим соображениям.

Вашему вниманию предоставляется не совсем полный объем, проведенный мной в течение некоторого времени. Все названия и имена частично вымышлены. Считаю также целесообразным предупредить о наличие в тексте беспредельной красоты, любви, радости и свободы. Некоторые фрагменты появились на свет благодаря мощным возбудителям сознания.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:

Роман не совместим с инородными препаратами и химическими ограничителями. Побочные действия непредсказуемы!!!

ПРИЯТНОГО АППЕТИТА!

Е. Кузнецов, автор, 2000

МАСКА ДЛЯ ПРАВЕДНИКА.

Во время полового акта или испражнения наше цветное бытие останавливается, и мы одновременно переживаем момент прошлого, настоящего и будущего. Наши лица застывают подобно остывшему латексу. Неживой цвет кожи отпугивает. Именно поэтому многие предпочитают в момент наступления оргазма закрывать глаза. Также, когда мы случайно натыкаемся на совокупляющихся животных, с глупой стыдливой улыбкой отводим глаза, а потом на сон грядущий вспоминаем все детали произошедшего. Знали бы мы наверняка, что в тот момент никого нет поблизости, мы уселись бы возле этой сексуальной оргии и с наслаждением разглядывали это нарушение временного цикла. Иногда мы прикрываемся щитом нетрезвости, даже когда уровень алкоголя в крови равен непостижимому нулю. Самовнушение безразличия и виртуального похуизма - наилучшая маска для праведника. Она изначально была создана гуманной плацентой. Именно отсюда появился стыд. С годами мы осознали, что облик не по нам, и долго упорно отнекивались и отмахивались, но все же привыкли к этому ненатуральному образу. Дух протестовал, - маска не менялась. Мировой цирк для застенчивых праведников. Клоунские замашки, цирковые приколы, укрощения, дрессировка, представление... Именно поэтому дети не стесняются сраться в штаны, летать в предсказуемых снах. Наиболее постыдное для них неправильно улыбнуться, громко неловко захохотать. Позже просыпается понятие нормированного стада. Со школьных времен ребенок заметно деградирует, приравнивая себя к остальным, таким же деградирующим и изменяющимся, глядя на его поведение. Ебанный круговорот!!! Наступает момент, когда очень хочется потерять сознание, исчезнуть, уйти... Когда этого не хочется, так обычно и происходит - сплошное негативное действо. Возжелать просраться - запор, захотеть жить - загнуться в дичайшем похмелье, возмечтать о любви - потная семейная койка, пахнувшая усталым и надоевшим телом.

Культура созидания превратилась в идею разрушения. Сила святого алтаря открывает в нас второе сознание, а третье все же остается забытым и невозможно внутренним. С нескрываемым остервенением мы кусаем золотые грибы, поглощаем иллюзорные радости и страхи гашиша. Все знают, что он любит траву, она кислоту, они героин... Никто не знает для чего и почему они любят. Ведь это далеко не та животворящая и бесконечная любовь. Внутреннее безразличие - вот наша слабость Љ1. Вялый похуизм завладел нашими слабыми телами. Мы молчим.

- Мертвые вы люди! - сказал Ильич, перед тем как навсегда уснуть в мавзолее.

Склеп в центре безнадежного города. Безусловно, мы - мертвые. Мы мертвые, так как поклоняемся мертвым, думаем о мертвых, жалеем мертвых... Колоссальная глобальная некрофилия, массовое уничтожение в себе live. Скучно - думаем о петле или смотрим телевизор. Весело - трахаемся или улыбаемся. Под маской вечного недосыпа и недобора проживаем, пропиваем, усыхаем... Смерть - современный деликатес. Он либо за несоизмеримые деньги, либо за ужасный неподражаемый страх.

Маска красной смерти, маска красной площади, маска красного флага, маска красного человека.

Культура недочеловека приспосабливает и приближает к недосмерти. Недоумереть - значит не умереть вовсе.

Вы спросите у меня, что же делать? Без колебания отвечу - НИЧЕГО. Никак не относиться к этой липовой системе жизнеобеспечения. Не относиться значит не смотреть телевизор, не читать газеты, не участвовать в надуманных митингах.... В общем, ничего не давать этому никчемному тоталитарному государству.

Если это недоступно, то можно нести роль разрушительную: уничтожать всеобъемлющих и проникающих жидов, срать на все запреты и законы... Этим самым действом можно избавиться от мерзкой липкой маски. Маски карикатурного праведника. Избавиться, но одновременно стать гнидой и террористом.

Вспомните школьные годы. Были ли они приятными и веселыми? Праотцы обрекли нас на систематическое существование с самого рождения.

ДЕТСКИЙ САД - СИСТЕМА!

ШКОЛА - СИСТЕМА!

ПТУ - СИСТЕМА!

ЗАВОД - СИСТЕМА!

ПЕНСИЯ - СИСТЕМА!

РАДИКУЛИТ - СИСТЕМА!

ИНФАРКТ - СИСТЕМА!

СМЕРТЬ...

Эльза выбежала на покрытую инеем дорогу. По ночной заснеженной трассе изредка проносились стремительные иномарки и трухляво ползли ржавые жигули. Девушка перевела дух и, выйдя на обочину, проголосовала. Возле нее тут же остановился блестящий jeep. Тонированное стекло плавно опустилось. Эльза наклонилась и увидела толстую небритую морду с бандитским сверкание глаз.

- На Киевский подвезешь? - Эльза заметила, что на заднем сидении развалился человек в черной кожаной куртке.

- Садись. - бандит открыл дверь и Эльза уселась на мягкое кожаное сидение. Она порылась в сумке и достав оттуда десять долларов, протянула потному гаду.

- С женщин денег не беру. - усмехнулся ублюдок, и они тронулись с места.

- А что берешь? - поинтересовалась Эльза.

- А чего даешь? - ухмыльнулся говнюк.

- Не дам. - парировала Эльза.

- Умная что ли? - бандит порылся в бордачке и извлек оттуда пачку сигарет.

- Вроде не дура. - Эльза расслабилась на сидении и уставилась на дорогу.

- А чо на Киевском-то делать будешь?

- Не твое дело!

- Да ты не злись. Я же к тебе по хорошему. Эльза достала из сумочки сигарету и закурила. Салон пропитался сладким дымом анаши.

Через двадцать минут машина подъехала к вокзалу. Эльза выбралась из машины и огляделась.

- А где же спасибо? - бандит нагло поглядел на нее.

- Пожалуйста. - сказала Эльза и захлопнула дверцу.

Вокзал был наполнен всякого рода бомжами, блядями и ментами. Одни, другие и третьи не обращали друг на друга никакого внимания, так как вокзал являлся им вторым домом, если не первым... Эльза заплатила при входе на вокзал шесть рублей, и, пройдя в зал ожидания, устроилась на холодной деревянной скамейке. На нее никто не обращал внимание и она прикрыв тяжелые веки, тут же уснула.

* * * * *

Мне никто уже не пишет на протяжении трех лет. Ящик пожирает бесконечные рекламные проспекты и скучные коммерческие газетенки. Полковнику никто не пишет... Увольте! Я не полковник и в роду моем таковых не значилось. В первый год почтового молчания я каждое утро заглядывал в жестяную пустоту и про себя отмечал пишут. Теперь я только изредка опустошаю своего мерзкого врага от всякого рода бумажной дряни. Безупречное одиночество. Я остался наедине со своим маленьким экранчиком. Он показывает и рассказывает, но не чувствует. Анализируя все то что произошло за эти одинаковые и туманные годы, я начинаю понимать природу моих одиноких ночей. Я был слишком правдив со своими чувствами. Я показывал свой фаллос каждому встречному, и сильно расстраивался, когда мою глубину и чистоту называли грязью. Они считали, что я не имею права на существование. Думали, что мое сознание полно комплексов, привитых в детстве. В ответ на эти оскорбительные обращения я лишь в очередной раз тонул в своем небольшом мыслящем океане. Я ловил руками перламутровых крошечных рыбок, и, раздирая им жабры, навсегда лишал их возможности соприкоснуться с неизведанным миром. Про себя я отмечал, что чем глобальнее мои действия, тем виднее я становлюсь в этой суровой вечности.

Полная усатая женщина показала мне вздутый прыщавый язык с огромным карбункулом на кончике. Я всплыл на поверхность и угадал в ней русалку. Она нехотя прочитала мой изумленный взгляд и, ударив ледяным хвостом по спокойной глади воды, окатила меня мелкими солеными каплями и скрылась в таинственных подводных глубинах. Я нырнул вслед за ней, но наткнулся лишь на смутное воспоминание. Я пытался звать ее, но мягкие буквы, вылетающие из моего рта, всплывали на поверхность воды вместе с маленькой стайкой пузырьков. Слой воды скверно увеличил тело розовой луны и отпечатал блеклый силуэт на изрубцованном дне. Набрав в легкие суровой морской воды, я всплыл на поверхность, и подобно киту выпустил жидкость в этот искаженный реальностью мир. Он ждал этого. Я устал и поплыл к берегу. До самого рассвета я рыскал в темноте, надеясь найти свои одежды. Было холодно.

Например

Э. Гордеева

Эльза открыла глаза и увидела перед собой жидкое лицо нетрезвого милиционера. Он улыбался ей пьяными мутными глазами.

- Я что-нибудь нарушила? - спросила Эльза.

- Ты тряслась, орала как... А ну-ка вены покажи!

- Зачем?

- Вены покажи!

Эльза избавилась от шубы и, закатав рукав свитера, продемонстрировала чистые девственные вены. Мент улыбнулся.

- Траву куришь?

- Чего?

- Траву, спрашиваю, куришь?

- Нет.

- А кислотой балуешься?

- Нет... А что собственно случилось? - Эльза удивленно поглядела на мента.

- Не кричи больше, а то местные пугаются. - мент что-то сообщил по рации и растворился в толпе испуганных бомжей. Оттуда послышался его успокаивающий хриплый голос. Эльза натянула на свое худое тело шубу и уселась на прежнее место. Незаметно к ней подошел молодой человек и попросил зажигалку. Девушка неохотно дала ему прикурить и отвернулась.

- Мне кажется что я вас где-то видел. - произнес парень глубоко затягиваясь.

- Кажется... - проигнорировала его Эльза.

- Вам плохо?

- С чего вы взяли?

- Не знаю... Я почувствовал это.

- Вам показалось. И вообще, разве человек еще способен что-либо чувствовать?

- Как бы вам объяснить... - парень замялся, - я не совсем человек, то есть не совсем обычный.

- Так кто же ты? Пришелец из иных миров? - Эльза насмешливо поглядела на него.

- Из иных миров... - пропел парень и задумался.

Неряшливая буфетчица уронила на пол поднос со стаканами чая. Один крупный осколок впился ей в большой палец ноги. Она мягко выдернула его, и принялась трогать рваную рану пальцем.

- Красота! - воскликнул парень, глядя на эту сцену.

- Чего же здесь красивого? - Эльза удивленно поглядела на него.

- А вам не кажется, что красота израненной плоти неподражаема?

- Ну... В чем-то вы безусловно правы, но ее нога... Ее потная волосатая нога!

- Это тоже прекрасно! - парень перебил ее.

- А вы случайно не маньяк? - осведомилась Эльза.

- Да не! Что вы! - рассмеялся парень, - Я художник. Я рисую израненные тела. Изуродованные, разорванные, но живые. Поймите, что боль всегда гениальна и прекрасна. Она выводит человека из нормального состояния и тем самым разрывает вечную цепочку мировых систем.

- Я почему-то раньше никогда не задумывалась об этом...

- Мне пора. - молодой человек поднялся со скамейки и превратился лишь в иллюзию, которой быть может никогда и не было.

* * * * *

Я плакал и верил. Молился и грешил. Грешил страшно, безбожно. Насиловал еще не рожденных младенцев, испепелял взглядом старых ветеранов, надругался над мертвыми крысами... Я жил среди крыс, но сам не был крысой. Стены моего жилища сочились кровью и мочой. Я терпел. Я любил. Я верил и плакал. Вы скажете, что я сошел с ума или что этого не может быть? Ошибетесь. Если есть Бог - есть и сатана. Если существует рай, то в негативе своем он изобразит ад. Под маской разноцветного клоуна скрывается таинственная молодая женщина с тремя грудями и пятью влагалищами. Она плавно садится на пятерню кровожадных фаллосов и ублажает их за считанные секунды. Три младенческие руки устало теребят ее конусообразную грудь и вскоре тело содрогается в преддверии оргазма. Сплетается сознание - дымятся гениталии.

Слово теперь уже ничего не стоит. Оно намного ниже всех благотворительных субсидий.

Однажды во сне я увидел сладкую карамельную радугу, которая, извиваясь, улыбалась мне. Я дотронулся до нее пальцем, и она импульсивно прогнулась под тяжестью нетерпеливости. Тогда я свирепо впился зубами в ее приторную плоть и откусил огромный синий кусок. Он был полупрозрачным и очень веселым. Будучи проглоченным, он словно по маслу прокатился по пищеводу и облепил стенки моего кровоточащего желудка. Тогда я испытал верх блаженства. Голубое сияние окружило мое тело, и на костлявое плечо села серебристая бабочка. Она напомнила мне о той бурной и счастливой ночи, которую мы провели с тобой в лиственном сугробе. Я дунул на нее, и она, взмахнув крыльями, воссоединилась с плачущей от боли радугой, закрыв своим телом оторванный мной кусок. Я улыбнулся. Я узрел истинную красоту и правильность. "Вот как надо!" - воскликнул я и побежал по оранжевому лугу, наступая босыми ногами на глобальные муравейники и животворящие подорожники. ТО БЫЛО ВЕСЕЛО! Я СМЕЯЛСЯ!!!

Э. Гордеева

"Бабочка"

Именно так я оказалась в Гамбурге. По-детски любимый город будоражил сознание. О, да! Я люблю этот город. Люблю эту страну. Лишь она умудрилась выбросить из себя все компоненты комплексной зависимости. Но, тем не менее, приторность внешнего вида немного смутила меня. Когда все слишком хорошо меня начинает тошнить. Я блюю от высококачественной колбасы, раздражаюсь при виде добропорядочных граждан, передергиваюсь от одной только сцены, как пожилая хозяйка убирает с тротуара дерьмо своей декоративной болонки. Вот, вижу пышную грудастую девицу, которая пожирает меня своими стеклянными глазами. В ответ скрещиваю два пальца и качаю головой. Она разочарованно глядит на меня еще некоторое время, как бы оценивая сложившуюся ситуацию, и уходит прочь, подергивая накладными плечиками. Мерзость! Чувствую, опять тошнит. Сдерживать себя более не могу, и едва успев забежать за красивое ухоженное дерево, выплескиваю на его могучие корни чай, и еще не переварившийся бутерброд с сыром. Баста! Больше не могу! Мальчики в синих галстуках переводят трясущуюся старушку через дорогу. Сегодня ночью они обязательно нанюхаются кокаина и разобьют голову пожилому соседу. Прохожу мимо книжного магазина. На витрине плакат "Лолита". При чем все на корявом русском. Вот тебе и раз! Не успела выбраться из дерьма, как тут же опять в него влетела. Э, думаю, нет. Так не пойдет. Иначе я скоро так весь город заблюю. А что делать? Обратно лететь смешно. Ведь столько сил потратила на эту гребанную эмиграцию. На той стороне улицы слышу: "- Иди в жопу!". Ага, думаю, значит и сюда собратья добрались. Выходит и здесь мне покоя не видать. Что ж... Решено! Лечу обратно. Пускай майор Колончук хоть обоссытся со смеху. Здесь мне более делать нечего. Нагулялась девочка. Пора домой. Вспомнился седой мамин голос: - Эльза, домой!... Улыбаюсь. Хоть что-то родное в душе осталось. Или может быть все это лишь игра слов? Ну что ж... Прощайте мои германские курочки. Наше вам, с кисточкой. Приеду - позвоню. Не переживайте. С мыслями о героическом возвращении направляюсь к зданию аэрофлота. Все.

Э. Гордеева

"Глупость"

Я летел вдоль Амура, цепляя бледными крыльями розовые облака. Суеверные вороны предвещали мне бесконечное счастье, и я ни странно верил им. Их кричащие голоса действовали на меня успокаивающе. Я улыбался им. В ответ они делали недовольный вид, но я знал, что в душе я импонирую им. Душа и тело, огонь и вода, небо и земля... Бесконечная слагаемость. Холодный ветер ранил мое лицо своими безжалостными ледяными когтями. Я пытался прикрыться крыльями, но как только они, костлявые и несимметричные соприкасались с лицом, я начинал с бешеной скоростью падать вниз. Нет! Я не мог себе позволить такую безграничную свободу. Надо мной тихо играл орган. Я решил, что это Бог играет свою бесконечную симфонию Љ1, раскладывая миллионы человеческих судеб по клавишам. Я прослезился, но тут же перестал думать об этом, дабы не отморозить свои единственные компасы - глаза.

Пролетая над горными красотами, я наблюдал будни мясокомбината. Безжалостные куски плоти покрывали всю долину и меня стошнило. Я устыдился своего поступка, но ничего не смог исправить. Очи презрения раздирали мое мозолистое тело, чем-то напоминая картину Де Вилля "Как же так?". Вскоре я избавился от преследования, спрятавшись за свежеиспеченное облако.

Немного отдохнув, я подумал о еде. Вот уже священные сорок мой несчастный желудок не чувствовал пищу. Я собрал с облака немного голубиных фекалий и, не жуя, проглотил их. Теперь можно было двигаться дальше. Долетев до южного ласточкиного гнезда, я еще некоторое время присматривался к своему будущему ночлегу. Слишком складно все сложилось. Впрочем, я был рад. Распрямив свои усталые крылья, я приземлился на один из куполов здания, и там определил свое дальнейшее существование.

"Вокруг себя"

Э. Гордеева

Эльза проснулась в объятиях нового времени. Очередное утро бросило ей в глаза осколки яркого солнечного света. Почему-то в момент пробуждения Эльза думала о своей матери. Вспоминалась ее отвислая грудь с огромным пигментным пятном вокруг левого соска. В это утро мать предстала в воспоминаниях точно в таком же виде. Эльза потянулась, и сняв со спинки стула белоснежный бюгзгалтер, поспешно упаковала в него свою небольшую грудь. На тоненьких трусиках она с недовольством обнаружила алое сияние. Месяц август... В этот день ничего ровным счетом не происходило. Тело напоминало о себе постоянным жжением в паху и доставляло девушке некоторые неудобства.

Вдруг в открытую форточку влетел раненый воробей и забился в конвульсиях на полу. Эльза взяла крошечное создание в руки. В мутных глазницах она прочитала страх и мучение. Немного подумав, Эльза прибила тварь к стене небольшим позолоченным гвоздиком, и на некоторое время забыла о своем деянии.

"Человек - это звучит гордо!" - возмущалось хриплое радио. Далее передавали какой-то спектакль про геологов. Шумела семплированная вьюга, трещала тайга, смеялись геологи, рассказывая, друг другу о своих семьях. В конце спектакля снежная лавина унесла их дешевые жизни в разворованное пространство. Далее следовал детский спектакль "Снежная королева". Надрываясь, дети горланили ледяную и жестокую песню "Северный олень". Такая подготовка к зиме Эльзу не устроила. "Надо окна заклеивать, а не песни петь..." - подумала девушка и улеглась в теплую уютную кровать. Немного почитала Кастанеду перед сном, и через пол часа уже пребывала в великом царстве греховного сна.

Сегодня я трахнул свою совесть. Некоторое время она сопротивлялась, больно кусая меня за сердце, но вскоре одумалась. Мы поладили. Она стонала и хрипела подо мной. Я же грозно сопел, вгоняя в нее свой красный раскаленный член. Когда я устал, она прилежно отсосала у меня, и я, бурно кончив ей в рот, отдался сновидениям.

Снились мне механические апельсины, электронные радуги и живые компьютеры. Среди разнообразных видео манекенов я увидел и свою копию. Скажу честно, я был очень похож. Только чересчур оранжевые брови выдавали во мне восковую сущность. Тем не менее, я чувственно похвалил своего создателя и отправился в галерею параноидальных мастеров. Там меня встретил маленький человек с дыней на голове. Он объяснил, что к известному празднику это никакого отношения не имеет, и он рад меня видеть. Я ответил ему взаимностью, и он повел меня к себе в мастерскую. Посреди комнаты стояла иллюзорная женщина с уродливым младенцем на руках. Произведение называлось "Обречение на мучение". Я внимательно оглядел сие деяние, и мастер повел меня дальше. Мы спустились в подвал и, пройдя по длинному коридору, оказались в огромном зале. В стены были вмонтированы обезвоженные аквариумы. На илистом бутафорском дне отдыхали сотни мертвых рыб. Эти творения имели одно глобальное название "Победа".

- Ну и как вам? - мастер вопросительно поглядел на меня, разглаживая свои выпирающие из под дыни волосы.

- Неплохо... - неуверенно ответил я, и мы отправились дальше.

Следующее произведение повергло меня в шок. В комнате стояла широкая кровать. Со всех сторон свисали бриллиантовые фаллосы и влагалища. На самой кровати царила непрерывная любовь. Одного партнера я узнал. Это была женщина. Имя ее Ева. Фамилию я запамятовал.

- Браун. - подсказал мне мастер.

Тела любовников находились в движении, и если долго смотреть на них, создавалось довольно-таки реалистичное впечатление.

- В сороковом меня за это чуть не расстреляли... - мастер гордо выпятил подбородок.

- Как же вам удалось избежать этой скучной участи? - поинтересовался я.

- Я создал вот этот экземпляр. - мастер надавил едва заметную кнопку на стене, и передо мной появилось нечто то ради чего я сюда и пришел. Это были изящные латексные маски всех крупных чиновников бывшего союза. Тут был и Ульянов, и Сталин, и Молотов, и Ворошилов... Да кого здесь только не было.

Я вопросительно поглядел на мастера ровным счетом ничего не понимая. Он уловил мой взгляд и пояснил:

- Это маски для этих. - он ткнул пальцем в любовников, - я могу сделать так, что Владимир Ильич будет трахать Иосифа Виссарионовича, Молотов Ворошилова, Берия...

- Довольно! - воскликнул я. - Это же кощунство. Надругание над нашей историей!

- Это не моя история. И не ваша тем более. Зачем вам весь этот миф, если собой он не воспевает нашу родину, а засовывает ее в жопу?

- Наверное вы правы. - согласился я, после некоторого колебания.

- Да, я прав как никогда.

- А имеет ли это творение название? - спросил я, закуривая.

- Имеет... - мастер заговорчески поглядел на меня. - "Маски для праведников". Я решил назвать это так.

- А почему же для праведников, ведь вы говорите что...

- Но ведь нельзя их лишать возможности носить то имя, которым они себя называли! - перебил меня он. - Я не жесток, и знаю название всему что, было, есть и будет!

- Может быть будет. - поправил его я.

- Не будте пессимистом, молодой человек. Вам это не идет. - он отвернулся от меня и застыл словно статуя над своим творением.

Когда я вышел на солнечный свет у меня немного закружилась голова. Мне показалось что там, в этих катакомбах я что-то понял. При чем это что-то было настолько мудрым и сильным, что я начал сомневаться в происхождении человека. Нет, дорогие мои. Обезьяны, Бог и духи здесь ни при чем. Человек создал Человека! Породил в себе общество, а тот, кто создал первоначальное существо будет молчать. Так как выдавать себя не стоит во избежание глобальной всемирной ненависти.

Э. Гордеева

"Маски для праведников"

Я проснулась... Да! Я проснулась! Сон как никогда оказался сладким и безветренным. На душе все просто и тихо. Ничего не скребется, не мучает и не пучит. В такое блаженное утро не хочется даже пить чай. Охота просто лежать на мягких сухих простынях и ни о чем не думать и не подозревать. Сладость ночного покоя до сих пор крошится на языке. Так просто и свободно не было никогда, разве что в глубоком гипнотическом детстве.

" Я люблю женщину, которой нет.

Меня греет свет январского солнца".

Грозы снов, молнии надежд, взрывы праведности и искренности. Я бы давно поставила бы спектакль без актеров, режиссеров, костюмеров и осветителей. Роли исполняли бы мои иллюзии, костюмы шили травы, холодный свет прожекторов заменило сладкое теплое солнце, а единственной фонограммой был бы шум морской волны.

Господа! Я вечное отрицание и разрушение. Кровь моя полна гноя, который даже современная медицина не способна уничтожить. Я больна чрезмерной чувствительностью. Я полагаю, вам знаком этот умопомрачающий вирус. Это невыносимо, когда клетки мозга подобно цифрам составляют из себя ни что иное, как закономерность и правильность.

1-2-3-4-5-6-7-8... - эта правильная бесконечная последовательность не дает возможности даже предположить, что после пятерки может следовать двойка, а после девятки семерка. Стандарт чисел - великая проблема всех ученых мужей, ведь предположи они свою беспорядочную иную систему, все законы и правила покатятся к чертям, но... Они не имеют права нарушить стандарт. Иначе их дети, внуки и правнуки будут вечно недоедать и недосыпать. Их попросту может и не быть, ибо поколение зависит от системы, а система соответственно от поколения. Увы...

Э. Гордеева

" Числа "

Я помню этого чудного старого бутафора, который ни из чего и изо всего старался создать нечто сказочное и желанное. Из мышек он делал замечательные блестящие картофелины, которые все же благодаря первоначальному инстинкту катились к сыро-кровожадной мышеловке.

Из хвоста стесняющегося павлина получались превосходные мозаики, которые в дальнейшем определяли свое место в близлежайшем монастыре. Позолоченные руки бутафора не могли и не имели права находиться в спокойствии. Директор жадного театра свирепел при одной только мысли о том, что под крышей его владения происходят данные действия. Он рвался на части, но ничего не мог с этим поделать. Такова была его участь быть ничем при всем.

Please wait...

Спустившись в грязный, воняющий говном, подвал, я обнаружила недостаток света и поэтому тут же зажгла свой миниатюрный фонарик. Стены были разрисованы разнообразными фаллосами, карикатурными совокуплениями и прочими стандартными воображениями. Минуту я еще сомневалась, но затем все же решила идти вперед. По дороге наткнулась на маленький спокойный труп. То была сиамская кошка. Зловещие мухи облепили ее покинутое сознанием тело.

STOP!!!

Эльза открыла глаза. За несколько лет она впервые увидела жадный луч солнца, который поглощал то, что в нем оказывалось. Все вокруг казалось чем-то инородным и пугающим. Слабые бездействующие люди наполняли кровати своими нелепыми формами. Дверь тихо отворилась и вместе с ароматом нежных абрикосовых духов в палату вошла Алиса. Печальным взглядом она оглядела всех лежащих и стонущих, еле заметно улыбнулась, и подошла к матери.

- Привет. - ее звонкий жизнерадостный голосок сладко отыгрался на сознании Эльзы.

- Привет. - еле слышно отозвалась она.

- Папа не смог придти...- казалось, что Алиса вот-вот расплачется.

- Не расстраивайся, ерунда. - Эльза погладила бледной рукой маленькую головку.

- Я тебе яблок принесла, и вот еще... - девочка выложила на маленькую тумбочку пакет с яблоками и полулитровую банку с вишневым вареньем.

- Сигареты не принесла?

- Сигареты...- девочка побледнела.

- Ничего, ничего. - упокоила ее Эльза.

Алиса поглядела на пыльное окно и прошептала:

- Тебе плохо здесь, да?

- Почему ты так решила?

- Сюда совсем не проникает солнце...

- Да... - Эльза задумалась.

- Я кое-что сочинила. Хочешь, прочитаю?

- Читай.

За пыльным стеклом все тот же мир

Несчастный, зловещий, чем-то похожий

На пьяное пение лир

И стихи ловко льются из их жадных ртов

Воистину солнце возносят

Одеяния белые носят

И ждут золотистых и праведных снов.

- Браво! - закричал мужчина с красно-мутными глазами.

Эльза вздрогнула.

- Кто это? - спросила Алиса.

- Не обращай внимание. Считай, что его здесь нет. - Эльза посмотрела в маленькое косметическое зеркальце. Ее взгляд прошел насквозь.

- Как это нет? - Алиса с недоумением поглядела на мать.

- Нет, и никогда не будет. - Эльза убрала зеркальце под подушку.

- Я не совсем поняла тебя. - девочка оглядела мужчину с ног до головы.

В ответ Эльза закрыла глаза и сразу же уснула.

Алиса тихо вышла, аккуратно претворив за собой дверь.

- Нет, и никогда не будет. - прошептала она садясь в автобус - Как же это великолепно! Никогда не существовать и ни о чем не думать!

Восторг переполнял ее детское сознание. Она была бесконечно счастлива даже в тот момент, когда, выходя из автобуса, не заметила надвигающегося грузовика. Она поспешно сняла с лица маску и бросила ее на неудобно раскинувшееся тело. Стало легко.

Огромный ароматизированный пенис плавно покачивался на серебряной стойке. Подобно маятнику, он изредка позволял себе останавливаться, и тогда казалось, что приближается "finite la comedia", но... Он продолжал свое занятие, и ни на кого не обращал внимание.

Старый гробовщик Аист проклеивал внутренности домика красным бархатом. Казалось, это забавляет его. Он, словно ребенок, твердо верил в удачное завершение этой сказки. Когда-то я тоже верил. Время прошло, стрелки остановились - механизм сработал.

ПРОЛОГ.

Эльза выбежала на покрытую инеем дорогу и в нерешимости застыла на месте. Роскошный джип все еще занимал свое почетное место на обледеневшей мостовой возле тротуара. Лобовое стекло демонстрировало три небольших отверстия, окаймленных мелкой сеткой трещин. Эльза неуверенно подошла к машине и приоткрыла дверцу. Мускулистый бандит с окровавленной головой посмотрел на нее безразличным взглядом и тяжело спросил: - Куда?

Эльза еще секунду стояла в замешательстве, но затем, опомнившись, ответила: - Домой.

Машина понесла ее по заснеженным улочкам, изредка украшенным новогодними дерзостями. Уставшие лица бросали злобные взгляды на Эльзу, когда машина останавливалась на светофоре. Из-за мощной тонировки, они не могли видеть ее испуганного лица. От этого ей становилось немного не по себе. Она отвернулась. Было страшно встретиться взглядом с этими дикими ненасытными глазами. Остальное не пугало. Остальное было ничем иным, как маской. Маской спасительницей, маской укрывающей, маской привычной и приятной. Элементарной маской для праведника.

2000