*В Пучине Будничного Безумия Или Дорога В Детство*
Утро распустилось кровоточащим бутоном, переплетенным сладковатым Шопеном и траурным многоголосым Бахом. Тонкий запах укропа с пожелтевшей от угара кухни, сопение Настасьи в соседней комнате, алчный взгляд Игоря на просторную гостиную, все уложилось в это обычное весеннее утро, которое казалось ничем не отличается от предыдущего. Комендант уныло постучался в парадную, кашлянул в знак приветствия и самодовольно проплыл в ванную, где и наткнулся на любвеобильную Аннушку 17-ти годов отроду. Сумасшедшие глаза отыскали в ней свет и ласковое журчание в груди, руки перебрались к сладкому бутончику в паховой области, губи отыскали ушко и тепло окутало ее крохотную головку. Настасья тем временем в очередной раз сняла накипь с грибного варева, и тоскливо поглядела в окно - там существовала обычная московская дворовая рутина, обрывки сушащихся простыней, качающихся на промозглом влажном ветерке, крик голозадой ребятни, купающейся в необъяснимом восторге, запах переполненной помойки, кончающийся лишь за глубокой аркой, выводящей заблудившихся на Речной... Настасья вновь повернулась к плите и кинув в кастрюлю очередную горстку перчика, тщательно перемешала. Закончив страстное совокупление с несчастной Аннушкой, которая только и ждала это все свои 17 лет, комендант подтерся бархатным полотенцем, небрежно кинул его в раковину, и растворился в дебрях коммунальной пустоты, так и не узнав, что спустя полгода Аннушка перевоплотится в лесбийскую порочную самопроизвольность, и прожигаемая сотнями недоверчивых взглядов, сгинет в свои 18 с половиной... Хромой попугайчик Эрни преспокойно прохаживался в своем клеточном сознании и лишь изредка попискивал, напоминая Настасьи свое разноцветное присутствие. Лагерное прошлое как и прежде возникало в голове Игоря, тогда он бросал на пол свое неизменное пенсне, и визжа от неопределенности и пустоты проваливался в долговременную депрессивную поэтическую чушь, которую позже называл даром Господа. Все прекрасно понимали, что он пуст как пробка и ничего толкового создать не может, ибо все его сопли на печатной желтоватой бумаге ни что иное, как похороненное детство. Ему никто не мог помочь, поэтому все лишь кивали головами в ответ на его "Реквием во сладком" или же "Преодоление себя через анал". Все было загадочно в этой небольшой промасленной борщами и водкой квартирке. Тут побывал и траур, когда отца Аннушки сбил грузовик на Набережной, отчетливо вспоминались 40 дней, накормившие всех обитателей трущобы рисом с изюмом, и позволившие запить все это обжигающей и успокаивающей водкой, размешанной слезами Аннушкиной маменьки, и ныне хозяйствующей Настасьи. Во вторник приезжал Кирилл, двоюродный и слишком грубый брат Игоря. Он в очередной раз назвал брата бездарностью и разъебаем, выпил несколько бутылок "жигулевского", выкурил две пачки "примы" и отправился себе восвояси в направлении Приморского края.
- Игоречек, принеси пож фартучек, мой весь в жире, запачкаю... - Настасья вытерла руки о серенькое полотенце, и убавила газ в камфорке. Игоречек тем временем онанировал свой несчастных член, не видавший женской вагины на протяжении семи лет.
- Отъебись несчастная тварь!!! - крикнул он в дверной проем и продолжил свое хмурое и повседневное занятие.
- Неблагодарная свинья... - пробормотала Настасья и выключила газ, предварительно перемешав все еще раз большой деревянной ложкой.
Мучительно застонал многоголосый православный хор по дребезжащему приемнику "Юность", за окном громыхнуло - закапал дождик. Стекло набухло проворными каплями с неба плаксиво помутнело. Прохлада ворвалась в открытую форточку, выгоняя из пропахшей грибами кухни душный аромат. Настасья зевнула, потянулась, и ловко скинула с себя промасленный фартук. "Сыро оху хо...." - она прошлепала тапочками к себе в комнату, закрылась на щеколду. Вспомнился поседевший муж, заворачивающий в газету "Правда" жирного вяленого леща. Всплыл в памяти дачный домик, приятно хрустевший стариной брусчатый пол, ласковое мур-мур Сандры, пепельный закат над озером "Альма", треск дров в кирпичном камине, плач Инны перед вынужденным выкидышем, потертый диванчик обшитый черной кожей, прожженный в нескольких местах папиросами...
Настасья открыла окно и бросила свой туманный взгляд на пузырящийся от капель асфальт - встала на подоконник и резво шагнула вперед, навстречу свободному ветерку и окончанию всепоглощающих будней.
Я ИСПИСАЛСЯ!!! - это последнее что запомнилось ей, выкинутая несвежая фраза из комнаты Игоря...