ир огромен. Идя по дорогам осеннего города, кажется, что планета приобретает свой настоящий первозданный вид именно осенью, когда опадающая листва красно-желто-зеленым веселым ковром покрывает землю, открывая путь на землю солнечному свету и теплому влажному ветру. Ощущение осенью, такое, как будто гуляешь по просторной квартире во время ремонта, а в лицо из открытых окон веет приятной лесной свежестью и запахом душистых листьев. Если смотреть вперед то листья превращаются в маленькие солнца, каждое из которых светит вверх, переплетаясь лучами с другими солнцами, образуя желтую паутину, ожидающую свою очередную жертву запутаться в теплых воздушных путах. Хорошо по такой поре ходить под ручку вдвоем с девушкой по парку и отпускать незатейливые мимолетные шутки.
Тимур шел один и не прогулочным шагом, а бодрым молодецким маршем так, что брызги отлетали от его шагов далеко в стороны, заставляя редких прохожих держаться на почтительном расстоянии от спешащего куда-то молодого человека с сумкой через плечо, в черной куртке с капюшоном и с мелкими волосками, хаотично прилипшими на лице и на шее, - как обычно бывает после стрижки.
Глаза Тимура постоянно натыкались на броские рекламные слоганы, придававшие серым зданиям города яркости. "С душою делали", - думал Тимур, - "умеют же, когда платят хорошо! Вот чудесно просто звучит: " Ура! Мы открылись!!! Пицца Лана!". Единственное, что здесь можно сказать, чтобы не обидеть владельцев заведения это что-нибудь типа: "ах, ну, на конец-то, а мы и заждались, ей-богу". Хотя, кто знает, случись мне идти здесь в другой раз...в другой раз... не после обеда из трех блюд, та же надпись наверняка бы вызвала у меня непреодолимое желание зайти в эту пиццерию и заполнить свой желудок жареным тестом фаршированным массой сомнительного происхождения, которая в ингредиентах обычно звучит вполне аппетитно: мясо индейки, грибы, оливки, ананасы, майонез. Или вот так: мясо копченное, солями, колбаса телячья, майонез, кетчуп, лук. Что ни говори, а настоящая жизнь это неуловимый момент и совпавшие с этим моментом мысли и чувства, а выводить какие то ни было законы жизни - дело не благодарное. Прав был один китайский старец, наставлявший более молодого и менее мудрого китайца: на жизнь надо смотреть глазами новорожденного теленка и ни в чем не искать причин ".
Если внешне движения молодого человека были энергичны и быстры, то мысли в его голове напротив появлялись медленно, связи между разными мыслями устанавливались долго, но на редкость прочно. "Странно получается - люди в городе страдают от недостатка движения. Это подумать только: десятки километров тротуаров и дорог, тысячи мест куда можно пойти и свобода действий - никто не остановит и не спросит "куда идешь?", "и чего ты там забыл?", мало того не скажут, даже не подумают об этом, - одним словом как в анекдоте: "вон, бабушка, дверь, вот и иди, иди, иди..." иди и не будет у тебя никакой гипподинамии". Время было около полудня, так много еще оставалось времени для размышлений...
2
В 1988 году в колхозе Борском познакомились два студента, проходивших по обыкновению тех лет практику на полях многострадальной родины. Мая в типичной позе колхозницы дергающей свеклу сразу понравилась Андрею, большую часть рабочего времени перекуривавшему вместе с такими же любителями общественных работ, как и он. По-детски худенькая, хрупкая она вокруг себя создавала ауру ощутимого добра и легкости. Цвет ее глаз всегда оставался для него загадкой, не придумали еще названия для цвета, которым бог окрасил ее глаза . Глядя в них, он всегда чувствовал царившие в ее душе чувства: веселья, грусти, спокойствия или тревоги. По обыкновению улыбчивая она ни на секунду не казалась насмешливой, - ее игривая улыбка, словно огонь в ночи согревала и притягивала. Звук ее голоса заставлял его обязательно прислушиваться и улавливать каждое ее слово, которые звучали словно музыка. Когда после работы веселою сворой студенты шествовали в общежитие, оно же сельский дом культуры, заставленный, принесенными бог знает откуда, раскладушками и деревянными нарами, Андрей обязательно держался рядом с Маей и ловил момент, чтобы повеселить ее очередной шуткой. Но больше всего ему нравилось в ней то, что он ей тоже нравился. И ее ласковые и такие красивые глаза лукаво смотрели на него каждый раз, когда он пытался ее развеселить или сделать ей ненавязчивый комплимент.
- Майка!!!
- Зови меня просто Маей. Майка напоминает предмет гардероба!
- Ты знаешь, а мне наоборот: я сегодня надеваю майку, и вдруг вспоминаю тебя!
- А-а, тогда, конечно, зови.
- Май, ты застегнись, посмотри вся нараспашку, ну в колхозе то, ей богу, так не ходят.
- Застегни, у меня руки грязные.
- О, как! Я отпахал четыре часа, а у меня руки чистые, а ты пацанов бегала дразнила и заляпалась вся!
- Что вы говорите! Вот пока тут что попало собирал, меня уже продуло всю насквозь.
- Иди ко мне, так и быть застегну! Пропадешь ведь без меня.
Ее близость всегда заставляла Андрея трепетать и переживать непередаваемое чувство радости, что она доверяет ему. Ее вид возбуждал в нем картины радужной жизни, в которой Мая жила с ним вместе в большом доме, с огромным двором в котором круглый год тепло, а в центре полянки с ровненько подстриженным газоном, обрамленной густым кустарником, красовался бассейн. Мая в образе чеховской юной красавицы обязательно рассказывала ему что-то с упоением, улыбалась и одаривала его такими родными взглядами. Когда она была рядом с ним, он чувствовал, что у него обязательно хватит сил и умений, чтобы сделать и бросить этот мир к ее ногам.
Хлюпая резиновыми сапогами по деревенскому бездорожью, они шли рука об руку, разговаривая для того, чтобы слышать друг друга, старались держаться ближе, чтобы чувствовать тепло и такой притягательный, слегка уловимый запах друг друга.
Ничто так не объединяет людей как общие пороки, - как водится у студентов, вечернее время проходило весело, шумно под звон железных и керамических кружек. Кому не досталось кружек аккуратно чокались раздвижными пластмассовыми стаканчиками, которые, судя по постоянно выплескивающейся во время чоканья из них жидкости, советский пищепром выпускал исключительно для людей привыкших пить в одиночестве, тихо на кухне. Становилось трудно выразить себя словами, кто-то взялся за гитару. Андрей вспомнил школьные годы, когда в компании таких же, как и он подростков, они собирались вечерами в подъездах и перекрикивая друг друга пели песни, и от всей души радовались тому как им повезло, друг с другом, - более веселого и желанного общества трудно было желать. Сейчас Андрей пел для нее, пел что-то грустное, пел так, что у Маи на глазах заблестели слезы.
Они пошли гулять под звездным сентябрьским небом. На горизонте то и дело вспыхивал и потухал темно красный свет. Не отличавшийся знаниями по естественным наукам, Андрей объяснил это Мае, точь-в-точь повторив слова мамы, которая объясняла ему это явление, впервые появившееся на памяти Андрея именно этим сентябрем и никогда ранее им не виденное, очень просто: "вон, гляди-ка, зарница!".
- А я раньше никогда такого не видела!
- Так, мы раньше и знакомы не были!
- Может это, боги отмечают, нашу с тобой встречу?
- Конечно, раз на миллион выпадает простому парню, как я, стать другом такой необыкновенной девушки как ты.
Она не знала, что ему ответить, но как ей нравилось, что он о ней думал так хорошо, что она ему очень нравилась и он ей тоже.
- Андрей, а чем мы хуже богов? давай тоже праздновать?
- Как скажешь, принцесса! Последуйте со мной в замок.
Они шли, обнявшись. Она слушала его, он ее, им было все равно о чем они говорили.
Сидя в беседке, стоящей на конце одной из лесных тропинок, они молча смотрели на звездную гладь небольшой речки. Два мира, два человека, становились одним целым. На горизонте продолжали праздновать боги ...
3.
Профессор Рождественский Константин Михайлович за всю свою врачебную практику впервые сталкивался с таким необычным случаем нарушения головного мозга. Разглядывая компьютерную тонограму поверх спущенных на нос очков он рассеянно потирал затылок.
- Коллега, - обратился он к стоящему рядом с ним врачу местной больницы, - коллега, помните анекдот: сын спрашивает папу, мол, почему, когда умные думают, чешут лоб, а когда дураки, затылок? А папа, чеша затылок, отвечает: надо подумать сынок. Так вот, уважаемый Федор Михайлович, случай у вашего мальчика, право скажем уникальный, я бы даже сказал невероятный.
- Константин Михалыч, когда этот мальчик поступил с подозрением на инсульт, мы его обследовали, а там, такое! Вот мы вас сразу и вызвали из столицы, вся надежда на вас, голубчик. Вы с вашими золотыми руками и опытом, пожалуй, единственный кто возьмется за операцию.
- В том то вся и соль, что в моей практике такого случая еще не было. Вы же сами прекрасно понимаете, что тромб у парня находится глубоко под полушарием, и любое вмешательство - смерти подобно.
- Да, но и оставлять все как есть нельзя. Мы проводили интенсивное медикаментозное лечение, все тщетно, тромб не уменьшается. Вы же знаете кто у этого мальчика отец...
- Да мне пусть он хоть президент американский, единственное, что здесь можно сделать это уберечь его сына от физических, да и умственных нагрузок, дабы максимально оттянуть срок отрыва тромба от стенки сосуда.
- Мы ему и так запретили все нагрузки. Мальчик уже месяц после приступа не встает.
- Кстати, - нахмурился столичный врач, - а сам парень знает о своем диагнозе?
Федор Михайлович закурил, наполнил несколько раз легкие никотиновым дымом, развел руками и забубнил:
- Честное слово, он ничего не знал, но три дня назад Ленка, медсестра, возьми да и разоткровенничайся с ним. Ну, мы ей нарицание строгое уже сделали! Парень полдня как в воду опущенный был, а потом ничего пришел в себя. Сегодня даже как никогда плотно поел и попросил чтобы к нему позвали парикмахера.
- Да, а вот это напрасно, ему ни в коем случае нельзя знать всю правду, - ожидание смерти в его возрасте! Вы представляете себе?! Пойдемте посмотрим немедленно его, я сомневаюсь, что юноша его возраста может смириться с мыслью о смерти!
Врачи молча вышли из кабинета и статной походкой направились к палате с номером 8, источая запах характерный для людей много лет проработавших в белых халатах. Кое-где в коридорах стояли койки с больными, мерзнущими под тоненькими одеялами на постоянных сквозняках хозяйничающих в больнице.
- Вы знаете, - обратился Федор Михайлович к своему спутнику, - с этим женским медперсоналом одна головная боль: то они языком мелят, что не следует, то двери забывают закрывать в пожарный выход, когда покурят.
- Но, тем не менее, коллега, миром правит человек, а человеком женщина. Без них было бы скучно жить.
- Не знаю, я бы с удовольствием пожил без них годик, другой!
Подходя к восьмой палате, хирурги замолчали и один за другим вошли в комнату, два шерстяных носка торчали из-под одеяла, под которым четко вырисовывался контур человека.
- Спит, наверное, - умозаключил Федор Михайлович.
- Тимур, - потрепал парня по плечу Рождественский, - Тимур, проснись на минуточку.
Вот ответ послышался только ленивый скрип кровати. Одеяло откинулось, разоблачив подмену живого человека рулоном из одеял и простыней.
- Вот, те на, - вырвалось из горла у человека со пущенными на нос очками.
- Ааа, что наделал паршивец! В его состоянии бегство - это катастрофа. Он не выдержит и 20 минут нагрузки, - покраснев от гнева, завопил Федор Михайлович, - все, пиши пропало!
- Куда он мог пойти? Как вы думаете, куда пойдет человек, зная, что он умрет, скорее всего, не успев дойти куда хотел? Он что-нибудь говорил, куда-нибудь собирался? Кто был у него в палате за эти три дня?
- Да никуда он не собирался! А за три дня его навещали только мама с папой!
- Звоним родителям, лучше их никто не скажет, куда он мог пойти.
Первое что услышал Федор Михайлович, дозвонившись до семьи Вяземских, был тревожный голос мамы Тимура:
- Что с моим сыном?
- Мая Робертовна, приезжайте, он кажется . . . ушел
4
Два светящихся огня под аккомпанемент неистового гула стремительно летели на встречу, другим двум огням, летевшим с не меньшей стремительностью. От столкновения их отделяли какие то десятки сантиметров темноты. Тимур никогда не садился за руль и всегда испытывал чувство сильного волнения при виде проносившихся мимо встречных машин. Он нередко ловил себя на мысли о том, что ему хочется, чтобы случилась авария, чтобы в жизни произошло, что-нибудь неординарное и встряхнула бы такие скучные вереницы будней. Однажды дожидаясь автобуса, он стал свидетелем того, как старый желтый Икарус почти на полоном ходу сбил переходящую дорогу, зазевавшуюся пожилую женщину. Картина ясно всплывала перед глазами каждый раз, когда он о ней вспоминал. Глухой, короткий и мощный удар железной машины в одно мгновение ока мог из живого человека сделать просто тело, мягкое и уже ничего не могущее. С той женщиной вроде обошлось, потому что к приезду скорой она уже самостоятельно пыталась встать, а в вечерних выпусках новостей про этот случай не было ни слова. Иногда Тимур без особых усилий представлял на себе те ощущения, которые должна была испытывать та женщина, и у него на душе становилось холодно и пусто. После этого ценность каждой минуты жизни ощущалась гораздо острее, хотелось ей радоваться и делиться этой радостью с другими. В противовес этому желанию ему обычно вспоминались слова своей учительницы английского языка, женщины, как казалось Тимуру, загадочной и мудрой: радоваться надо так, чтобы твою радость никто не видел, кроме по-настоящему близких людей.
Футболка уже не справляющаяся с потом, начала отдавать влагу свитеру, который в свою очередь после длительного безостановочного марафона пропитывал влагой подклад куртки, - весь мокрый до нитки Тимур ежился от каждого дуновения ветра. "Ничего, - успокаивал он себя, - от простуды точно не умру. За то, сколько килограммов лишних скинул без всяких диет!".
Леночка, сообщившая Тимуру о его диагнозе, не забыла так же упомянуть слова Федора Михайловича о том, что в случае Тимура смерть можно оттянуть двумя способами: исключить всякого рода нагрузки или начать безостановочное получение нагрузок. Во втором случае, говорила Лена, ссылаясь на Федора Михайловича, тромб будет плотно прижат к стенкам сосуда сильным напором крови, однако, стоит уменьшить нагрузку на организм и смерть должна наступить незамедлительно. За всю свою дорогу Тимур ни на минуту не останавливался, ведь если есть на земле рай, то он непременно должен быть именно там, куда он шел, и соответственно дойти туда он должен был любой ценой.
В дороге он часто представлял себя участником войны 1812 года в составе русской армии гонящего остатки "непобедимой" французской армии за Неман. В этих фантазиях он выполнял личный приказ императора Александра I: быть первым у Российских рубежей, чтобы добивать француза на переправе.
Переносясь мысленно почти на два века назад он глазами инопланетянина смотрел на тянущиеся змейки парных огоньков, то и дело выползающих из-за темных холмов. Он вспоминал, когда еще совсем маленький вместе с мамой и папой они ехала ночью к кому-нибудь в гости, душа его в этот момент переполнялась неописуемой радостью, точно такой же, какую он испытывал, тогда, выглядывая из-за спин родителей огни приближающегося нового города.
Чем ближе подходил Тимур к заветному месту, тем легче и беззаботней он себя чувствовал. Ни когда ранее здесь не бывавший он словно завсегдатай этих мест, постепенно ускоряя шаг, углублялся по усыпанной шишками и листьями тропинке в гущу леса. Скоро меж темных деревьев он увидел просвет, в котором властвовала полная луна, придавая всему, что ей попадалось мягкое голубое свечение. На маленькой полянке у самой реки он увидел небольшую беседку, обросшую со всех сторон и внутри высокой травой. Зайдя внутрь, Тимур сел на запрелую деревянную лавочку. От продолжительной ходьбы он не чувствовал своего тела, в этот момент ему казалось, что он может взлететь и жить там на верху. "Все на свете не случайно, не случайно я заболел, не случайно мама мне рассказала об этом месте, не случайно я появился!". Его душу наполнила такая же радость что царила в этом месте ровно семнадцать лет назад. Все вокруг стало походить на красивый сон. А над лесом под трескотню сверчков разыгралась красная зарница.