Москвички после сорока
боятся быть москвичками.
Для них закончилась Москва,
как коробок со спичками.

В устоях гавкающих  love
они обходят лужи.
Сердечных взрывов купола
серчают неуклюже.

Боятся быть похожими,
юнцам грубят, как мачехи,
и лягушиной кожи
боятся псевдоцарственно.

Им тягостны надежды,
особенно чужие.
Тела и души смежны,
как углы прямые.

Боятся, чтоб не бросили
на фальшивый стольник.
А небо светлой осени
в глаза посмотрит больно.


ТЩЕТА

Люблю, потому что верю.
Верю, потому что люблю.
Как жертвой, какой потерей
тебя отблагодарю?

Ты дома живешь бесстрастно,
купив телефонное время
и одноцветное счастье
встречаешь в оконных клеймах.

Стало темнеть так рано.
В Кузьминках прошел дождик.
Московские галки в тумане.
Не пахнет ничем воздух.

За этот квадратный простор,
за вид из окна на сто баксов,
я буду чертовски с тобой
жесток и божественно ласков.

Отвремся мерою веры
на четырнадцатом этаже?
Высоко сидят химеры
в своем одиноком уме.

Иду на звонок, не на огонь
и боюсь, как путаны серьезного чувства,
открывая двери тебе одной-
как бы не перепутать.





БАБЬЕ ЛЕТО

На Арбате дождь застал:
барахло укутано в клеенку,
кто - в кабак, а кто - в астрал.
Фамилия чеченская у моей девчонки.

На пороге театра им. Вахтангова
толпимся с чем-то алкогольным.
- Нарисоваться нет желания?
спросил неизвестный художник.

Хиромант промок, лимузин - черный,
офигительные афиши "Царской охоты".
Бродяги присутствуют кашлем пророка,
руки грязные в синих наколках.

Театральные дамы в штанах, курят "вог".
каждый десятый просит десятку.
Лысая девочка пиво сосет,
а я булку жую в сухомятку.



БАБУШКА

Пожухлое лицо и зимние глаза,
ладони труженика тыла
и старческая мутная слеза
от ветра проступила.

Дожди, вливаясь в Подмосковье,
оголяют подземные камни.
- Здорово, бабушка Прасковья,
расскажешь перед смертью тайну?

- Жива еще, хоть мне и 92.
Правнуки. Мужей похоронила.
Я потому так долго прожила,
что никого взаправду не любила.








МОЛИТВА ВАХХАБИТА 

Всевышний, если ты есть-
дорога к тебе - дорога на смерть.
Прекрасны твои несвященные своды.
Я стану тобой и томления годы
уйдут мелководьем реки.
С тобою - пощада, прощенье - близки.
Я буду избавлен, как славный узор.
Всевышний, земная печаль и позор
вернутся блаженством и храбростью снова
Ты дашь мне забвение - первое слово.





Кто нарушит закон Джунглей
(всем известно с раннего детства),
тот умрет не от вылитой пули-
в перемирия час от зверства.
Жизни нет на земле украденной.
Нет души у рабов, как органа,
нету веры и нет раскаянья-
только есть шаровые молнии,
кокаин, нагота гладиатора,
от мечты деревянной - скорби.
Мы такие же, только распяты.
Умереть - значит встретиться с богом.


СОН. БЕСЛАН

Захожу в магазин за хлебом.
Бородатые дядьки суют автомат:
- Нужно пойти на дело
вместе с Опытным. На захват.

Я послушен и это страшно.
Вижу школу. Плотная местность.
На груди - черный Калашников.
Почему мы идем вместе?

Мне придется погибнуть сейчас.
Как он долго стоит спиной.
Целюсь в него из-за детских глаз.
Жму курок. Слышу окрик: "Стой!

Я прикрою. Сидите смирно!"
Входят все остальные повстанцы.
Влез под парту. Стрельба. Тихо.
Все в крови. Убиты кавказцы.

Дети живы и Опытный жив.
Москва. Вокруг нас журналисты:
- Сколько террактов вы провели?
Мы улетаем в небо нечистое.

ЗВОНОК МАТЕРИ

Простое семейное счастье
сплочение после горя.
Меня учили равняться
на радости, а не скорби,
быть сильным, верить в удачу,
книги читать про войну
и отдавать маме сдачу,
девчонку любить одну...
Было уютно и бедно,
забота росла из рук.
Теперь затерялся бесследно
в финансовых планах разлук.

И телефонная трубка
оплакана, зацелована
длинным гудком воет сука,
вытянув морду бойцовую.

Мучиться - это живьем.
Материнская щедрость до бешенства,-
мне не под силу твое
непростительное и преданное
совершенство. Ты мною беременна
навсегда - причисляю к святым.
Путешествую в гиблом времени,
возвращаясь домой, к родным,
туда, где  немое и дальнее
моих детских надежд поет:
кем дома любви не найдено,
тот нигде любовь не найдет.




УЕЗДНАЯ НОВОСТЬ

В нашем городке - памятник Ленину.
Музыкальная школа в райкоме бывшем.
Бюст Басову - лауреату нобелевской премии.
В метрах четырехстах на запад - рынок.

Вчера там встретил одноклассницу с коляской.
Не виделись давно - возможно лет и пять.
Спросила:  "Не женат? Зарплата? Мама?
Наташка в разводе, Ромка срок успел отмотать.

А ты все пишешь о любви? Печатают тебя?
Так дорого издать, а в Интернете?
Не скоро ты поймешь, зачем нужна семья,
Что никакой любви-то нет на свете.

Умерла училка наша по литературе...
Сама без матери росла лет с десяти.
Стала счастливой - оставила дочь и мужа.
Жестокою местью судьба повторила пути.

Жить тяжело с родителями. Так - счастлива.
Работа есть только в тюрьме да на "махорке".
В больнице Жуликов - глава администрации.
Во власти быть - нужно уметь пить водку!"

Казино уездное манит огнями разными
И пацаны зализывают рану бедности,
И лепят из первого снега снежки грязные,
Бросают в игровые автоматы из вредности.



ДЕРЕВО ИЗ ДЕТСТВА

Когда смотрел на яблоню антоновскую
Жила в родительском саду с руками поднятыми
Я вспоминал огромные плоды, Любовь Милосскую,
Ивана Бунина, придумывал кривые корни.

Была привязана к стволу тугая проволока
На ней белье сушили мы лет двадцать.
Рожала яблоки высокая антоновка
И заставляла их о землю разбиваться.

Весной я убирал плоды гнилые, черные
Для общей красоты двора и чистоты лилейника.
И размышляя о кубанском голоде
30-х, переоценивал И. Сталина, и Ленина.

Тогда антоновку только вкопали в землю,
А бабушка моя, мать моей мамы,
Похоронила шестерых своих детей
И трех еще перед войною нарожала...

В семье я самый поздний сын и внук.
Родился - сам уже был дядей.
Антоновка испытывала звук
Хрипой и быстрый, плачущий растяжный.

В сплетенье солнечном росло дупло,
И красногрудые там птицы жили.
Украли проволоку давно.
Спилили дерево после Воздвижения.




УЛЬЯНКЕ - 19 ЛЕТ

- Я впитаю всю эту гадость!
Я спасу от наркотиков мир!  -
побожилась студентка Ульяна,
и смеялась по-детски. До дыр.

В ее теле дырочек больше,
чем у обычных девчонок,
эфедриновый мир не дешев,
выбранный кайф - прочен.

Ее мама - певица, папа - актер.
Ульянка читала Шекспира.
Мне захотелось вскочить на забор,
ждать, как кошка хозяина, терпеливо.

Ее парень - почетный "легионер".
А она содержит притон.
На столе лежит зеленый Бодлер -
мертвый красивый том.

Ее тело живет по частям.
Радужная оболочка хочет детей.
Материнство - чудесный пустяк,
счастье без мужа, шприца и страстей.






БЕСПРИЗОРНИК

На площади Победы, у Вечного огня,
лежал беспризорник  Ефим.
Озвучивал огонь ночной ноябрь.
В жизни парня четырнадцать зим.

- Ты откуда?  -  Я  из Москвы .
- Хочешь куплю тебе круассан?
Не молчи, чей ты сын?
Ты всегда путешествуешь сам?

И ни слова - лишь черный взгляд,
отобранный у старой дворняжки.
Он покупку так и не взял.
От холода свернулся калачиком.

Я оставил пакет у огня,
на плите мемориальной.
Двенадцать каменных солдат
свою тяжесть держали.








ЗАБЫТЫЙ БОГ

Тебя придумал маленькою верой -
своим внутренним голосом тихим.
Ты смотрела печальной венерой,
не ждала, а тебя воскресили.

Отловили у дна океана:
да, ты знала где нужно встречаться!
Ты не видишь краев стакана!
Тебе рыбы какие снятся?

Прожила уже тысячелетья,
а глаза у судьбы - мечтою.
Ты - богиня? Но где ж твои дети?
Ты - немая, как и все боги...

Мы с тобою во времени разном.
Как бездетные идолы - юны.
Мы попали в другие эпохи.
Мы попались в чужие чувства.
В наши души вселились духи.
Мы не знаем зачем первородство.
Мы не знаем тех, кому лучше.
И мы воем при свете солнца...





*
Пропахшая морозом и цыганью,
блистание костров и куполов -
Россия - стол к венчанью
на царство - ностальгических оков.
Гимн родины в душе у сына -
песнь моря в ракушки крови -
и ритуалы синих глаз под синим
небом, и пыльный вопль равнин.
Просторно на престоле и в застолье -
свобода и царя и мужика.
Дорога гордости - приволье -
чужбин нелепая тоска...
И дома не добудет славянин,
восстаний долгоруких господин,
гордыни гром, песнь пушки
про ностальгию - нацию из русских.

*
Поднявшись на пуантах
Приморьем и Кавказом
все траурные банты
примерь рыданьем - сразу.
Ты растянись гармонью
и смолки одичало,
как ни одна в Рамони
кликуша не кричала.
В кругу свинцовых городов
ты потеряла брата.
По щиколотку, по Ростов -
та кровь не виновата.
Сверни знамена - ангелам
на крылья в те шкатулки,
и море под Архангельском -
весь мокрый закоулок.
Слезящиеся реки
утри платком Камчатки.
Мужайтесь человеки -
Русь в полевой палатке...




*
Как сердце служит постоянству
властителя в колодках,
как время лакомится яством
удара сорванной лебедки,
как требует поклонов пол
родительского назиданья,
и шапки ненавидит стол
во имя равного призванья,
как эхо выкликнет свободу
понятную частичкой нам,
как истомит колодец воду
по дальним берегам-дворцам,
как подставляю хором пальцы
я крестоносеце-сирени
(и словно крепко обнял в пяльцы
единый круг Василия Блаженного) -
так, с благодатной кротостью,
как скажется  спасибо,
новорожденной доблести
венец сплету - Россия.
*
Совсем не похожа на мутную дрожь,
на вывихи повесть струны Паганини.
А жаль, я бы слушал отпетую ложь
о том, как срастается льдина со льдиной,
о том, как все чаще реки мелеют,
впросак попадая, как будто бы в устье,
о взглядах, что будто они молодеют
на завтрашний день, после скомканной грусти.
Жаль нам не сойтись в зеленоватой,
исходной претензии на безразличье.
Мы вместе подумаем - разное? матом?
А скажем:  Играет как кровь!  (так приличней).
Пресытившись, только пойму, что напрасно
мне волосы кажутся музыкальными.
Что правда как-то иначе прекрасна -
мы все, когда лжем уникальные.
Что нужно прощать ни о чем не жалея
и просто найти в себе подлеца.
Кто знает по образу божьему эта затея:
творенью любить наподобие творца?



*

Полушарие мне одного поцелуя
стройной восточницы. Вытянув шею
в танце она - небосвод-аллилуя.
Как вырастаю: то брежу, то млею.
Так все речные расточены карты
километражно (я вышел) мелели,
и небеса - прописной с транспаранта
( Долой! -эпатажем) - гулко гремели.
Так на якорной вые впадали вены,
когда - посмотри-ка назад:
ноздри раздув, якорь - орлами -
хлипко потоплен в пожарный набат
Черного моря -  с пеленок смутен,
горлом двойным расшаривает.
Низких домов вспорото брюхо:
Дверью с петель полушарие.



*

В отражении иконы
Богоматери с младенцем
твоего лица законы
ощутил спокойным сердцем.
Я поверил, что не надо
ни молитв и ни страданий.
А музейная прохлада
растворила зов исканий.
И не женский страх тяжелый
обернулся в Деве чистой:
снова быть хочу рожденным
в мире медленном и быстром.














*

Мы гордимся своими крайностями,
как закатами и рассветами.
И пошатываясь от жалости
попросить у других советуем.
Мы гордимся безумною странностью
и непонятыми заветами,
проторяя дорогу ударностью,
защищаясь хорошей приметою.
Мы гордимся, когда покоряются,
игрокам, не узнавшим Отечество,
все вселенские пестрые разности,
человеческие извечества.
Кустари-одиночки не ценимся
и взбесились, что Бог не поможет.
И волною воля запенится,
а сказать ничего не сможем.
Мы ногами врываемся к наглости.
Вечно голые шеи ныряют в петли.
Мы гордимся своею незванностью,
больше святыни, как поэты.
Мы, что дети, без покаяния -
наказание голодом чествуем.
Парусами в ветрах восторгаемся,
паруса, словно груди приветствуем.
Уголки, как кулечки под семечки -
наши крайности так одиноки.
Проживаем-то мы не под темечком -
странствуем по воде небостока.
Оградились кованой гордостью,
распростерли объятья бескрайности.
Нам - обещанное за доблести.
Чудо-сказкою мы начинаемся...














*
Ты добывала любовь из веры
И все искала в надежде счастья.
Мне о любви говорила без меры
И, запьянев, тосковала часто.

Ты все мечтала о чистой силе,
Не распечатывая беспечность
Космоса белого - жемчуга в Ниле.
Мне говорила, что путь Млечный
Дарит влюбленным мудрое слово -
Чудесное имя - чувству созвучье.
Честно призналась: моя невесомость
Воду меняет почти научно.

Ты добывала любовь из зелья
И остужала настой у иконы.
Потом запускала бумажного змея,
Пытаясь поймать колокольные волны.

Ты добывала любовь из любви
И всем гадала на собственной масти.
Черная Дама хотела любви.
Белая Дама искала счастья.