Аннотация: Когда чудотворные иконы не срабатывают...
УТОЛИ МОЯ ПЕЧАЛИ
Её привезли в среду вечером. Сморщенный, подгнивший апельсин: раздутый на восемь месяцев, живот, грязь под ногтями и на пятках, лимонная корка языка. Когда она силилась посмотреть вокруг, как яйца из глубины сковородки, возникали желтки мутных, непонятного цвета, глаз. Рот женщины был полуоткрыт.
-Откуда такая?
-Из дома, по "Скорой". Цирроз - пожала плечами худощавая медичка.
Сгрузив её с каталки, бригада из "приёмного" тут же покинула палату. Из-под пропахшего мочой одеяла выглядывала чёрная полоска лифа. Больше на ней ничего не было. Подоспевшие сёстры пришли в тихий ужас и тотчас вызвали бригаду обратно.
-Вы должны были её вымыть. Или мойте, или забирайте с собой - негодовала дежурная, внимательно изучая посеребрённый войлок волос поступившей. После того, как первый слой грязи был снят, они ушли. С трудом повернув больную на бок, ей поставили капельницу.
-Инна Васильевна, Вы знаете, какой сейчас месяц? - кричала над ухом "апельсина" молоденькая врач и азиатский разрез её глаз становился европейским.
-Январь - жалобным голоском лепетала Инна.
За окном вовсю бушевала черёмуховая вьюга. В тени от намокшей листвы прятался "Храм Воскресения Словущего", а в одном из корпусов висела чудотворная икона: Пресвятая Богородица, подпирающая рукой щёку, держащая младенца Христа. Который, в свою очередь, держал развёрнутый свиток со словами "Суд праведный судите, милость и щедроты творите". По преданию, одна женщина долгое время была прикована к постели и уже готовилась к смерти. Но как-то во сне увидела она Божью Матерь, наказавшую той ехать в Москву и помолиться перед тем её образом, где была надпись "Утоли моя печали". Исцеление - придёт. Так и вышло. После молебна "болящая" поцеловала икону и встала на ноги. Произошло это 7 февраля 1760 года. Место, где мы находились, вело отсчёт от княгини Натальи Борисовны Шаховской. В младые годы княгиня была фрейлиной императрицы, блистала в свете своей красотой и умом. Но вот: умирает муж, дочь навсегда покидает Россию. Наталья Шаховская оставляет пышные апартаменты и идёт работать в арестантскую больницу. Через год она создаёт общину сестёр милосердия "Утоли моя печали". В активе княгини: пожертвования на строительство больницы, сиротского приюта, церкви, эпидемия холеры и театр военных действий, и ещё многое, многое другое. По слухам, на территории комплекса собираются установить памятник Н.Б.Шаховской. Пока же имеется только довольно скромная мемориальная плита с парой искусственных цветов. Особняк при больнице, в котором жила княгиня, теперь занимает Духовный Университет.
* * *
Очень скоро у нас с соседкой возникло ощущение, что в палате появился младенец. Вначале Инна, не похуже Вия, с трудом поднимала веки и только без конца просила пить. На вторые сутки её глаза стали приоткрываться. Врачу удалось вызнать у "апельсина", что "сама она родом из-под Пензы, в Москве торговала на рынке, а живёт на съёмной квартире вместе со своим сыном". Пили они тоже вместе. После того, как "Скорая" увезла Инну, сын и хозяйка квартиры, как ни в чём ни бывало, продолжили празднование её дня рождения.
Капельницы следовали одна за другой. Санитарки, не переставая, опорожняли судно Инны, меняли пелёнки и простыни, и всё равно над её койкой, подобно облаку, висел едкий, тошнотворный запах. Живот "апельсина" понемногу сморщивался. То же происходило и с мышцами рук и ног, как будто кто-то медленно сдувал оранжевый воздушный шарик. В перерывах между процедурами мы занимались своими делами, (я смотрела телевизор, соседка читала) и периодически подходили к Инне. На вторые сутки её попробовали покормить кашей. Она съела несколько ложек и чуть погодя "вернула" их обратно. Так повторялось из раза в раз. Сердобольные сёстры купили (на свои деньги) памперсы. Я принесла из дома трубочку для коктейля, (Инна не могла пить прямо из чашки). Соседка пожертвовала ей небольшую пластиковую кружку. Всем нам вначале казалось, что она ещё "встанет на ноги".
Отделение, тем временем, продолжало жить своей обычной жизнью - каталки привозили (и увозили) больных, "ходячие" пациенты вечерами устраивали посиделки в коридоре, утопая в массивных кожаных креслах. Как только чуть потеплело - в парке за корпусами замелькали халаты и майки. Вылезли из подвалов кошки. Тюльпаны на клумбе раскрылись навстречу солнцу. С раннего утра и до позднего вечера не смолкало птичье пенье, слегка разбавляемое звоном колоколов, да воем сирен "Скорой помощи". Что напоминало мне о пяти сутках реанимации, после которых я и попала сюда. Соседка появилась совсем недавно. Мы великолепно ладили между собой.
В пятницу началась настоящая "коррида". Инна стала стягивать с себя памперсы и мочиться прямо на постель, отказывалась от лекарства ("Я не буду пить эти помои"), швырнула на пол судно. При этом ей было "в лом" поворачиваться с боку на бок. Сёстры и санитарки "встали на дыбы". Какое там почтение к возрасту! Они ругались и заставляли её повиноваться, но стоило им уйти - она "выкидывала" что-нибудь новенькое. Врач смогла-таки выйти на связь с её сыном, но тот в ответ пробормотал нечто невразумительное, так как, видимо, ещё не отошёл от праздника.
-Девчонки, ну дайте же, наконец, воды! - капризно требовал "апельсин".
-Да ведь только что давали. Врач же не разрешила тебе так много пить - увещевала её я, перескакивая с рекламы на рекламу. Соседка молча продолжала чтение.
Та ненадолго затихала, и всё повторялось сначала. Мы не выдерживали, поили её и снова слышали: "Пить, пить" Окно не закрывалось. Дверь - тоже. Палата и днём и ночью представляла собой "проходной двор". Слава Богу, в выходные, а иногда и в будни, можно было ненадолго отлучиться домой. За это, правда, мне порой попадало от врача, но всё равно, при первой же возможности, я пыталась улизнуть из больницы. Соседка поступала также. Постепенно наша Инна настроила против себя весь медперсонал отделения. Тем паче, что этажом ниже лежало несколько не менее тяжёлых больных, одна из которых, к тому же, была слепая. Да и среди мужской половины пара человек уже отбыли в Царствие Небесное. Но никто не вёл себя подобным образом. Я кормила и поила Инну, изредка прикрикивая на неё. Она всё сильнее напоминала мне гигантского пупса с витрины "Детского Мира". Не хватало только соски и коляски. Беспомощно, словно у птенца, разинутый рот, обиженное выражение, застывшее на рыхлом лице, всё это никак не вязалось с седыми прядями её волос. "Апельсин" чем дальше, тем - больше раздражал меня. Соседке, казалось, всё было "фиолетово". Однажды, когда в палате никого не было, Инна, недолго думая, выдрала из руки иголку от капельницы, а саму капельницу свалила на кровать, стоящую напротив. Вернувшись, я обнаружила заляпанный кровью матрас и глянцевую лужу на полу рядом с тумбочкой. Я тут же позвала сестёр.
-Что ж ты делаешь, ёпт?! - возмущались они, перевязывая ей руку.
-Это не я. Это девочка сделала - и она безмятежно кивнула в мою сторону.
От неожиданности я чуть не поперхнулась компотом. Чуть позже я подошла и проорала ей в ухо, что больше поить её не буду. И кормить - тоже. В дверях возникла соседка. Я пожаловалась ей и потянулась к пульту. Она понимающе хмыкнула и уткнулась в книгу. За Инной стали следить, но это не помогло. Чуть позже инцидент повторился. Тогда одна из сестёр, поставив капельницу, "в тупую" привязала её к кровати. После чего к возгласам "Дайте воды!" добавилось "плаксивое": "Развяжите, ну, развяжите же!" "Лежи смирно. До чего же ты себя довела" - качала головой санитарка, протиравшая полы. Навещать "апельсина" никто не приходил.
* * *
На следующей неделе "сарафанное радио" сообщило, что к нам лёг депутат. Ему предоставили отдельную палату, с телевизором и прочими удобствами. Еду приносили
прямо туда, а уж потом обслуживали очередь в столовой. Депутат любил поговорить с врачами и сёстрами. К нему приезжали солидные люди на иномарках. Одновременно с ним в отделении появился "человек-гора", неутомимый балагур и большой любитель стройных женщин. Периодически мелькали разномастные призывники. Жизнь и смерть ходили рука об руку, как "Шерочка с Машерочкой". Один мужчина умер прямо в "процедурной", когда у него откачивали жидкость из брюшной полости. Другой, (только из реанимации) сверзься с каталки, и полночи колобродил, гоняя голяком по коридору. Весь его наряд состоял из оборванных трубок от капельниц. Остановить "инопланетянина" никак не удавалось. В конце концов, он вбежал в женскую палату и упал там на пол. Трогать его не стали, уж больно тяжёлый. К утру, он умер.
Я больше не вставала ночью к Инне, теперь это делала только моя соседка. После подъёма она засыпала на пару часов и тогда я сменяла её. Тело "апельсина", когда та тяжело перекатывалась с боку на бок, колыхалось, как желе. А ведь не так давно это была видная, статная "казачка", и фигура, и цвет волос и глаз (оказавшихся карими) наводили на такие мысли. В свои пятьдесят с лишним лет она, судя по всему, не переставала пользоваться успехом у противоположного пола. В период недолгого просветления Инна поведала врачу о дальней родственнице под Пензой и сказала, что её сын - "козёл". На рынке каким-то образом узнали где она находится и в середине недели к "апельсину" приехала её старая подруга. Они не виделись лет около семи. То была восточная женщина, яркая и грузная, страдавшая то ли от диабета, то ли от чего-то ещё, не помню. Увидев Инну, она, сдерживая слёзы, сказала с лёгким акцентом:
-Я тебя не узнаю. Что ты сделала с собой, Инна?! Где теперь те, кому ты так помогала? Ты никому не нужна! Но ты - выздоравливай. Я ещё приеду.
И она ушла беседовать с врачом. На тумбочке возле кровати "апельсина" выросла гора памперсов. Сёстры облегчённо вздохнули. Мы - тоже. Начиная с понедельника, они шёпотом стали делиться с нами о том, что Инна скоро "уйдёт". После приезда подруги та и вовсе скукожилась и даже какое-то время отказывалась от еды. Впрочем, её желудок и так отторгал съеденную пищу. Врачу, наконец, удалось сообщить сыну Инны - что его мать при смерти. И не хочет ли он её навестить и забрать домой? На что тот ответил:
-Не хочу. Можете её сжигать.
Весть об этом разговоре мгновенно разнеслась по отделению. И теперь те же самые
сёстры и санитарки, безумно уставшие от озорства "апельсина", всем миром ополчились на её сына. Я тоже почувствовала к ней что-то наподобие жалости. Соседка молчала. Мы показали Инне, как ей самой пить из чашки через трубочку, чтобы она давала хоть немного поспать ночью. Та вроде бы научилась, но делала это так громко, что всё равно будила нас.
-Прекрати сейчас же! - не выдержала я, услышав знакомое "Хррр хррррр" в третьем
часу ночи. Соседка тоже проснулась. Сёстры не приходили, так как очень устали за день.
-Хррр хррр хрр - продолжал булькать "апельсин".
-Если не прекратишь, я тебя сейчас подушкой придушу! - в сердцах воскликнула я.
-Хрр хрр
Соседка молча встала и забрала у неё кружку, а потом напоила её из своих рук. Кажется, в четверг, к нам положили новенькую, весьма активную миниатюрную женщину, очень любившую указывать другим, что им нужно делать. Мы с ней сразу почувствовали резкую антипатию друг к другу. Кое-как перекантовавшись одну ночь, она начала жаловаться на головную боль и перешла в другую палату. Чему я была безмерно рада. Соседка смеялась: "Вы так похожи! Ты поспокойней её, но тоже любишь командовать." Я улыбнулась - это была правда. Несмотря на все "нестыковки", новенькая продолжала общаться с нами, а мы - с ней, но так, издалека. Слава Богу, моя выписка была уже не за горами. Снова приехала подруга "апельсина" и привезла ещё памперсов.
-Если бы вы знали, какой была Инна семь лет назад - интеллигентная женщина, готовая прийти на помощь всякому.. Что с ней стало! - срывающимся голосом говорила Нано, торопясь побыстрее уйти.
Казалось, самый воздух палаты как-то странно потяжелел. К концу недели у "апельсина" появились первые признаки галлюцинаций, она начала путать реальность со сном. Спала она преимущественно днём, а ночью тихо лежала и только просила пить. Как-то Инну проглючило, что она останется одна, и никто не подаст ей воды. Она тотчас стала звать нас через каждые пять минут. Я тогда спала. Соседка подошла к "апельсину" и спросила:
-Что случилось?
-Вы же скоро уйдёте, и я останусь одна- плачущим голосом ответила та - пожалуйста, не бросайте меня!..
-Не бойся, ну что ты, куда мы уйдём? - заверила её та.
* * *
Новенькая всё никак не унималась и периодически атаковывала мою соседку:
-Почему ты не перешла вместе со мной? Высыпалась бы нормально, а то: посмотри, на кого ты похожа, уже круги под глазами. И не ешь ничего.
-Да ем я. Нужно спокойно принимать - что даёт тебе жизнь - философски изрекла та
-Но не ценой собственного здоровья - победно заключила новенькая.
Соседка молча махнула рукой. В понедельник меня (Слава Богу!) выписали. И я не видела, как у "апельсина" невесть откуда появились силы, и она стала пытаться встать с койки и поехать домой. Намереваясь почему-то выйти через окно палаты. Кровать Инны пришлось забаррикадировать стульями и другой кроватью. Всё утро дежурившая смена переставляла мебель и грозила "апельсину" привязать её - если та не утихомирится. Когда санитарка, перестилавшая постель, стала ворочать Инну с боку на бок, та жалобно застонала:
-У меня нет денег, отстань! я же буду - синяя.
-Да не нужны мне твои деньги. Тихо, тихо - говорила ей санитарка, многозначительно глядя на мою соседку. Та молча кивала в ответ.
Обстановка накалилась до предела, но никто больше не ругался на Инну. Сквозь неровную, "целлюлитную" оболочку кожи, сквозь испуг и агрессию, отражавшуюся в её глазах - всё сильнее проступала матрица чего-то зловещего, чуждого миру вокруг. Все как-то сразу почувствовали это и только тихо перешёптывались между собой. Ночь со вторника на среду была самой напряжённой: сёстры постоянно заглядывали в палату, подходили к Инне и, удостоверившись, что она дышит, возвращались к себе. Соседка время от времени поила её водой. Наутро приехала та самая дальняя родственница из-под Пензы, о которой рассказывал нам "апельсин". Кто она была ей - как-то стёрлось из моей памяти.
-Здравствуй, тётя! - женщина наклонилась и обняла и поцеловала Инну.
Та как будто обрадовалась, но не сказать, чтобы очень. Тамара была молода и
по-своему привлекательна. Они с шофёром всю ночь провели в дороге и порядком устали. Тем не менее, она бодрилась и улыбалась "апельсину".
-Я хочу сесть и выйти на воздух. Мне нужен воздух - залепетала Инна.
-Не переживай, тётя, вот приедем, я посажу тебя в кресло, и будешь сидеть в нём - сколько душе угодно. А когда окрепнешь, пойдём с тобой гулять по городу - улыбалась родственница, надевая на неё ночную рубашку.
Вошла врач и позвала Тамару к себе. Когда они вернулись, каталка уже была наготове и вся смена стояла вокруг неё, прикидывая, как удобнее переложить туда Инну.
-Омойте мне ножки - тихим голосом внезапно попросила та.
-Дома, дома - сказала Тамара, бережно укрывая её простынёй.
Общими усилиями Инну переместили на каталку и вывезли в коридор. Тамара поблагодарила всех и вышла вслед за ней. Соседка взяла сигареты и пошла курить.
-По крайней мере, похоронят по-человечески
-Да довезли бы живой, как думаешь, довезут?
-Вряд ли, такая дальняя дорога - переговаривались меж собой сёстры.
Палата опустела. Чуть позже в неё залетела наша новенькая:
-Ну что - увезли её?
-Как видишь - пожала плечами соседка.
-А кто её забрал?
-Какая-то дальняя родственница.
-А родственница в курсе - что той осталось "всего - ничего"?..