Кузнецова Ярославия Анатольевна : другие произведения.

Лифт

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как часто вы хотели изменить свою жизнь? А если не всю жизнь, а только один день, который однажды стал решающим? Четыре героя. Три истории. И всего лишь один шанс на всех.

  Пролог.
  Лев Карлович проводил привычный утренний ритуал. Проснувшись от звонка будильника ровно в половину шестого, он медленно поднялся с кровати и подошел к окну. Широким взмахом руки распахнув тяжелые портьеры, он зажмурился от яркого солнечного света и с небольшим кряхтением, свойственным старикам, потянулся. Из приоткрытой форточки его с головы до ног обдало теплым ароматом весны, тем самым, почувствовать который можно только в апреле, когда заморозки начинают отступать уже и по ночам. Оглядев двор, где несколько рабочих в оранжевых спецодеждах собирали мусор, повылезавший из - под снега, во вместительные пластиковые мешки, он одним движением взял аккуратно сложенную на спинке стула одежду и присел обратно на край кровати, сдвинув в сторону теплое пуховое одеяло. Поочередно засунув ноги в штанины тренировочных шорт и надев свободную футболку, он прошел в зал, чтобы сделать несколько гимнастических упражнений на спортивном коврике и как следует размяться на беговой дорожке. Солнечные лучи, проникавшие в комнату сквозь прозрачные занавески вкупе с йогой действовали на его старческие перепады настроения крайне благоприятно. Он снова начинал чувствовать себя молодым и полным сил. После зарядки он по обыкновению проходил в ванную комнату, чтобы принять душ и привести в порядок свою пышную белоснежную бороду. В таком виде он был похож на американского Санту. На подтянутого, статного, моложавого Санту. И чтобы поддерживать свой аккуратный имидж, ему приходилось уделять своей роскошной бороде приличное количество собственного времени ежедневно. Причесавшись и слегка сбрызнувшись духами, он обычно выходил к завтраку, который уже ждал его на столе. Горячая овсянка на воде с горстью фруктов и натуральный йогурт. Лев Карлович предпочитал сбалансированное питание, которое влияло бы на его организм максимально благоприятно. Именно поэтому к режиму питания и распорядку дня он был особенно придирчив. Таисия Васильевна привыкла к "чудачествам" мужа еще сорок лет тому назад, поэтому никогда не опаздывала с приготовлениями для педантичного Льва Карловича. Во всеоружии она была уже буквально через неделю после свадьбы, когда он расписал ей по пунктам каждую минуту своего будничного ритуала. И на отдельном листке - выходного дня. Аккуратно намекнув, что именно по таким правилам должна существовать его семья, он услышал недопонимание в голосе молодой жены, которое тут же было резко отрублено:
  - Таечка, у кого - то мужья пьют, у кого - то гуляют, а я всего лишь прошу тебя помочь мне соблюдать режим. Я ни в коем случае не заставляю тебя жить моей жизнью. Но если я привык завтракать полезной овсянкой без молока и сахара, то будь добра не готовить мне вредную яичницу с сыром и помидорами.
  Таисия Васильевна подумала с полминуты и покорно кивнула. Муж был прав. У любого человека есть недостатки. И пусть лучше он любит склизкую кашу на завтрак, чем ежевечерние сорок градусов, как спившийся Петюня из двенадцатой квартиры.
  Лев Карлович обладал еще одной сложной чертой характера: он бесконечно ценил и уважал собственное время. Будучи достаточно щепетильным и пунктуальным человеком, он каждые десять минут поглядывал на часы, дабы сверить время и расстановку планов на будущее. Для таких целей жена подарила ему часы с золотой крышкой и гравировкой на корпусе "Дорогому Левушке от Таисии в день годовщины свадьбы". Но, снова не угадала. Лев Карлович не оценил подарок по заслугам и отправил его пылиться на полку, как неоправданно дорогую и хрупкую вещь. Туда, где уже под стеклом хранились первое издание "Мастера и Маргариты", изумрудные сережки его прабабки и карманное зеркало в золотой оправе, треснувшее ровно в центре. Сам же он продолжал носить часы, доставшиеся ему от отца - фронтовика. Вопреки расхожему мнению, они не были для него памятью или реликвией. Это были просто надежные и крепкие часы с крупным циферблатом. В любых мелочах Лев Карлович ценил в первую очередь не внешний лоск, а внутренние характеристики. А еще, он был математиком. Возможно, одним из лучших в своем деле. И это было неудивительно для тех, кто знал его характер. Его путь отнюдь не был коротким и простым. В далекой юности у него появилась мечта. И он был рад, что добрался до того момента, когда она, наконец, сбылась. Сейчас, оглядываясь назад, он понимал, что был благодарен каждому удару и повороту судьбы, за которые раньше ненавидел себя. Но до стадии смирения он двигался с черепашьей скоростью по скользкой дорожке из смеси собственных пота с кровью. Начиная с простого учителя младших классов в 24 года, к своим 63 он добрался до заведующего кафедрой высшей математики одного из самых престижных вузов Санкт-Петербурга. Он был строгим и требовательным к своим доцентам, заместителям и аспирантам. Но более всего требователен он был к себе.
  За все шестьдесят с небольшим лет жизни, он испытал всего лишь одно разочарование. Но оно принесло ему столько мучений, что спать спокойно по ночам он перестал в одиннадцать лет. Более полувека назад произошло событие, которое до сих пор мучило его каждый день. Пятьдесят два года он посвятил самокопанию и изучению ситуации с различных сторон. Болезненные и изнурительные угрызения совести заставили его волосы приобрести благородный седой оттенок на добрый десяток лет раньше сверстников. Он жил и страдал. Жил и корил себя. Жил с невыносимым бременем вины. Ровно пятьдесят два года.
  - Таисия Васильевна, налей-ка мне кофейку, пока я буду одеваться, - попросил он, чтобы немного отвлечься.
  Жену он любил по - настоящему. Спустя столько лет он мог с гордостью сказать, что она всю жизнь оставалась для него самой родной и желанной женщиной на свете. Полная противоположность своему мужу, она была улыбчивой и добродушной простушкой. Любимица своих студентов, она с легкостью могла предложить поставить по ее предмету зачет тому, кто первым сможет бросить зачетку на её стол так, чтобы она открылась в нужном месте. Или же поставить пятерки тем, кто не пропустил ни единой её лекции. Таковых бывало больше половины, потому что преподавала она с юмором и собственными дополнениями об элементах культуры каждой страны, где она сама побывала. В её распоряжении была кафедра этики и эстетики. Самая ненужная кафедра, по мнению Льва Карловича, в техническом ВУЗе. Многолетний спор по поводу важности каждого предмета тянулся в этой семье уже многие годы, с различной скоростью перетекая из одного русла в другое, не оставляя, тем не менее, ни победителей, ни побежденных.
  Она не была затворницей, в отличие от своего нелюдимого мужа. Она много общалась, компенсируя людьми вокруг отсутствие детей. У неё было предостаточно подруг, чьи дети и внуки заменили ей родных так и не родившихся сыновей, о которых она всегда мечтала. Во всяком случае, так ей казалось. Она много времени проводила с ними и с радостью соглашалась посидеть с малышами, когда родителям необходимо было отлучиться. Лев Карлович же сторонился массового скопления народа, сторонился каждого, кто пытался расспросить его о чем - то помимо работы, он сторонился даже продавцов - консультантов в торговых центрах, полагаясь только на собственные мнение и опыт. Свободное время он предпочитал проводить дома в тишине, рядом со своей женой. Будучи еще просто Таечкой, она пыталась вытащить Лёву в компанию на речку, на шашлыки или в баню. Но, если предложения о бане вежливо откланялись, то на просьбу выбраться на речку всегда следовал резкий отказ с нотками грубости и запрет ей самой выбираться туда. Просьбы, слезы и уговоры не помогали. Полагаясь на собственную женскую интуицию, она списала всё на астрологию. Лев по гороскопу, соответственно, знак огня, она решила, что муж просто категорически плохо относится к воде и перестала предлагать посещать места, где фигурировала вода.
  Они были достаточно близки, чтобы прожить сорок лет вместе. Но недостаточно близки, чтобы Таисия Васильевна осмелилась залезть к мужу в самый эпицентр души, где он за семью печатями хранил своё далекое прошлое.
  - Лев Карлович, душечка, выпей чаю. От кофе у тебя может подскочить давление, и студенты очень обрадуются отмене необходимости посещать твои лекции.
  Но он уже сидел в строгом черном костюме на пуфике в прихожей и обувался в идеально начищенные лаковые туфли. Как мужу, ему льстила забота жены, но, как мужчине, было неприятно, что эта чудесная женщина снова ему перечит. Поэтому, оставшись без кофе, он взял в руки кожаный портфель с практическими занятиями ребят, проверенными накануне вечером, и нежно поцеловав в лоб Таисию Васильевну, вышел из квартиры.
  Она, как обычно, подождала, когда он скроется в лифте и помахала ему рукой на прощание. Во второй она держала любимую кружку мужа, до краев наполненную ароматным зеленым чаем с нотками мелиссы. Ей было немного обидно оттого, что он даже не притронулся к её напитку, который она заваривала специально для него. Створки закрылись. Лифт с недовольным кряхтением плавно пополз вниз. Таисия Васильевна оправила передник и закрыла дверь на защелку.
  Начался еще один самый обычный день, как две капли воды похожий на все дни предыдущих сорока лет.
  
  * * *
  
  - Ибрис, ну сколько уже можно? - ругала миниатюрная блондинка своего серого британца с прекрасными зелеными глазами, пока бежала до туалета за половой тряпкой.
  Эта умильная мордаха неторопливо ковыляла вслед за хозяйкой, которая вытирала очередную лужу, наделанную мимо лотка. По коридору протянулась вереница следов от мокрых кошачьих лапок.
  - Лаки, хоть бы ты наподдал этому гаденышу, который так нахально свинячит мимо! - обратилась она к малышу хаски, который удивленно выглядывал из-за погрызенного им косяка, сложив бровки домиком. Удивительно, насколько у этой породы велик спектр эмоций, отражающихся на мохнатой собачьей морде.
  Яна жила одна, если не брать в расчет её питомник. Помимо Ибриса с Лаки, в квартире было еще двое обитателей: в столитровом аквариуме плавала маленькая ручная красноухая черепашка по имени Майки, а у противоположной стены в акватеррариуме поселился радужный краб Кеша, который линял чаще, чем сама Яна успевала менять свой гардероб.
  Она всегда любила животных, но в детстве как-то не складывалось. На шерсть у родителей была аллергия, а прочую живность мама называла скучной и неинтересной. Перебравшись из родного небольшого городка в Санкт-Петербург, Яна первым делом обустроила свою квартиру по собственному вкусу и взяла Ибриса в рассрочку. Поначалу денег катастрофически не хватало, и она выкручивалась как могла, отдавая самое лучшее избирательному породистому британцу и считая дни до зарплаты. Но со временем она смогла привести в порядок собственную жизнь, в том числе её финансовую сторону, и сейчас чувствовала себя абсолютно счастливой вечерами, обнимая теплого эмоционального хаски и почесывая кота за ухом.
  Сегодня Яна примчалась с работы всего на минуту, забрать флэшку, так непредусмотрительно брошенную утром в кресло возле компьютера. В полдень должна была состояться очень важная презентация. Забыть дома рукопись, которую она редактировала ночами последние три месяца, для неё было равносильно увольнению.
  Начинающий автор Дима Солдатов по вечерам после учебы строчил триллеры вперемешку с детективными романами один за другим, высылая их на суд издательства, где она работала. На её взгляд, у парня был явный талант и предрасположенность к тому, чтобы стать русским Кингом или Дойлем, но Илья Алексеевич, главный редактор, считал иначе, напоминая Яне в очередной раз сделать пометку "спам" на сообщении от него, чтобы больше не натыкаться на хлам в ящике. Но Яна этого не сделала, чувствуя, что парень вот - вот дорастет до того, чтобы быть изданным. Почти все его рукописи были посвящены приключениям майора Федосеенко, который в первой книге шагнул вверх по карьерной лестнице, благодаря тому, что в одиночку раскрыл серьезное дело.
  Яна буквально зачитывалась его произведениями. Талантливый парень простым языком излагал, казалось бы, невероятные истории. Больше всех ей запомнилась самая первая книга о том, кто и зачем застрелил девочку по имени Саша больше сорока лет тому назад. Особенно захватывающей была глава под названием "Радуга". В ней рассказывалось о том, как по городу блуждала история о маньяке - фетишисте. В тот день он убил девочку, возвращавшуюся из музыкальной школы лишь за то, что на ней был свитер красного цвета. А на следующей неделе убьет любого, кто наденет зеленую куртку. Поэтому весь город дружно и не сговариваясь одевался только в черное и серое, чтобы ненароком не попасть в цветовую гамму убийцы. Разгадка, как обычно, была проста: убийцей оказался человек, которого все считали образцовым семьянином и гражданином СССР.
  Помимо линии о приключениях майора, парень писал фантастику. Именно за неё и взялась Яна, оставляя полюбившегося ей Федосеенко на более позднее время, когда парень прославится и приобретет имя. Она была уверена, что тогда детективная история, достойная экранизации, взбудоражит всю страну и заставит читателя с нетерпением ожидать каждой новой книги.
  На Диму Солдатова она делала ставку. Тем более, что бесхитростный парень сразу написал, что все истории не вымышлены и описывают рабочие будни его дедушки. Это означало, что в закромах парня еще куча историй и потому серия будет полной и окупится издательству с лихвой.
  Последний его триллер уже был на голову выше остальных. В профессиональном плане парень рос не по дням, а по часам, оттачивая мастерство писателя с каждой книгой. Рукопись с шизофреническим названием "Обед на крыше звездолета" Яна взялась редактировать сама. Не столько чтобы помочь Диме, а, скорее, чтобы доказать Илье Алексеевичу: она профи. Она наработала в этой редакции достаточно, чтобы шагнуть от младшего редактора вверх по карьерной лестнице. Ей было необходимо повышение. А Дима Солдатов мог стать для неё пропускным билетом в самые сливки издательского мира. Она не могла позволить себе упустить шанс. И, заодно, спасти паренька, похоже, уже отчаявшегося быть изданным.
  Яна придирчиво осмотрела себя в зеркало. Слегка подкрасив губы розовой помадой, она одной рукой запахнула нежно - кремовый кардиган, а в другую схватила лаковую бежевую сумку с черной окантовкой. Заветная флэшка была надежно зажата в кулачке.
  - Всё, ребятки, я ушла! Буду вечером! - воскликнула она и выбежала, звонко цокая каблучками, на лестничную клетку под грустный взгляд Лаки.
  
  * * *
  
  - Каролина, ты будешь еще пирог? - спросила девочку милая старушка. Она была такая светлая, словно утреннее весеннее солнышко. А когда она улыбалась, поблекшие, но всё еще живые серые глаза, лучились добротой и тысячи морщинок моментально разглаживались. Улыбка делала её моложе и обаятельнее.
  Агате Симоновне хотелось дать девчонкам самое лучшее, что у нее было. Сладкий чай, пироги с брусникой, присланной родственниками с северной республики, и шоколадные конфеты "Полет". Бабушка жила очень скромно, откладывая каждую лишнюю копеечку на подарки своим девочкам. Они, в свою очередь, очень ценили её заботу и точно так же старались сделать для неё максимум из возможного. Девчонки навещали старушку всего лишь один раз в неделю - так диктовал им устав. Всё остальное время они не имели права покидать территорию интерната дольше, чем на два часа. Этого не хватало, чтобы добраться до бабушки на метро с пересадкой, а потом еще на автобусе три остановки. Каждое их посещение становилось для Агаты Симоновны настоящим праздником. После их ухода у бабушки всегда оставалась гора чисто вымытой посуды, сверкающие полы и коврик у кровати, переживший очередное нашествие пылесоса. Но самое главное, что они оставляли после себя - наполненную душу. Бабушке, еще совсем малышкой пережившей блокаду, в жизни не нужно и не важно было больше ничего, кроме внимания внучки. И она была искренне рада, когда пару лет назад их стало двое. У них никого не было роднее друг друга на этом свете.
  Старушка от всей души жалела сироток, но поделать ничего не могла. Ей было уже за 80, и она не могла оформить опекунство даже на родную правнучку, не говоря о том, чтобы взять под присмотр обеих девчонок.
  Раньше Сонечка жила с мамой, пьющей внучкой Агаты Симоновны. Жили худо-бедно, но всё же деточка была у себя дома. Бедненькая, но достаточно уютная, маленькая комнатка была обклеена сотней наклеек, в углу сидели старенькие куклы, а возле стены стояла кровать, накрытая клетчатым потертым пледом. "Идиллия" тянулась несколько лет, пока однажды мама не привела домой очередного хахаля. Отчим был предельно строг и катастрофически ежедневно пьян, отчего у Сонечки возникло к нему стойкое отвращение. Дядя Володя не стеснялся прикрикнуть на падчерицу, а то и поднять руку, если уж она слишком сильно начинала выводить его из себя. А выводило его буквально каждое её движение, каждое слово, каждый брошенный взгляд. Особенно злился он, когда Соня называла его "Володя" и, дабы сгладить семейный конфликт, мама велела называть тирана - пьянчужку "папой". Через окрики и подзатыльники она научилась не ошибаться и называть его так, как просила мама. Девочка старательно делала всё, чего требовал от неё новый "папочка", чтобы угодить маме, которая так сильно жаждала полноценной семьи, но однажды он перешел все грани и ей пришлось бежать из дома. Словно беспризорница, перескакивая через турникеты и не слыша гневных окликов, она мчалась к маминой бабушке. Та встретила правнучку возле подъезда, когда возвращалась с авоськой из магазина. Сонечка билась в истерике, стояла на коленях и умоляла бабушку забрать её из этого ада, иначе она так больше не сможет жить. Агата Симоновна с радостью приютила чудесную девчушку, но люди из отдела опеки, прикрываясь мнимыми законами, которые писались людьми, никогда не жившими в тех условиях, что выпали на долю одиннадцатилетней девочки, вывезли её в интернат и дали разрешение посещать бабулю только раз в неделю. Девочке выдали лист с печатями и через суд горе-родительницу лишили прав на дочь. Так Сонечка попала в интернат. Дом, где ненужные дети учатся выживать.
  В интернате она сразу же нашла себе подружку по имени Каролина, которая осталась без родителей в девять лет.
  Каролине, в отличие от новой подружки, повезло намного больше. Она родилась в достаточно богатой семье для их города. Мама с папой чрезмерно любили и баловали своего единственного ребенка. К воспитанию девочки подходили весьма ответственно с самого рождения. В три она уже бегло читала и декламировала поэзию Чуковского и Михалкова, а в четыре научилась не смешивать в своей речи русский, английский и немецкий. Это стало небольшим разочарованием для мамы. Она любила с улыбкой слушать, как ребенок одно предложение может говорить разными языками.
  - Мам, принеси мне please tea in my любимый чашке, - выдавала Каролинка, не понимая, что совмещает русскую речь с иностранной и путает склонения.
  В спортивной школе она занималась сразу художественной гимнастикой и фигурным катанием. Преподаватели в два голоса хвалили способную девочку и пророчили ей большое будущее. Каждый из них перетягивал её из одной сферы в другую, пытаясь доказать, что именно у него она достигнет наибольших успехов. Но мама и дочь не торопились принимать поспешных решений, выкладываясь по максимуму на обеих тренировках. По вечерам она изучала японский язык. А на выходных посещала актерское мастерство и ораторское искусство. Знакомые, чьи дети сидели целыми днями напролет дома возле компьютера, спрашивали, как им не совестно лишать ребенка детства.
  - Стреляя по нарисованным танкам ваш ребенок развивается в соответствии со своим возрастом? - терпеливо и с улыбкой в очередной раз спрашивала их мама. А Каролинка сочувственно кивала, держа её за руку. Они понимали друг друга с полуслова.
  В тот день родители готовились к её дню рождения. Проведя весь вечер в походах по торговым центрам в поисках самых лучших подарков для своего талантливого чада, они возвращались домой уставшие, но счастливые. Мама весело щебетала с подружками по телефону, приглашая их на день рождения дочки в кафе, где будет много детских сладостей, надувные горки, бассейн с шариками и конкурсы от смешных аниматоров Симки и Нолика. Подружки обещали прийти вместе со своими детьми. День рождения должен был пройти весело. Впрочем, как обычно. Родители для Каролины не скупились. Девочка купалась в ласке, обожании, дорогих подарках и сюрпризах. На прошлый день рождения они летали всей семьей в Диснейлэнд, а на позапрошлый - в Москву в аквапарк на целый день. Этой весной родители не смогли оставить работу, а потому решили отметить узким семейным кругом, всего на пятьдесят человек.
  Папа немного превысил скорость, чтобы скорее оказаться в теплой постели с чашкой горячего шоколада и в окружении любимых девчонок по бокам. Он устал от маминой болтовни, устал от походов по магазинам, устал от кризиса на работе. Очередные поставщики задерживали партию товара, каждый день выдумывая всё новые и новые отговорки. Ему необходим был выходной, чтобы остановиться и выдохнуть. В этот день он просто хотел расслабиться в теплых родных пенатах. Дом у них был уютным, благодаря маминым стараниям. Папа любил и хотел туда возвращаться снова и снова. Ему было мало семьи. Он хотел их видеть, как можно чаще и дольше. Работа отнимала всё свободное время. Папа часто превышал скорость, но он был очень опытным водителем.
  По трассе неслись сотни машин. Мимо то и дело мелькали огни встречных фар. Папа ехал в скоростном потоке, смысла тревожно следить за дорогой не было, и он слегка расслабился, откинувшись на спинку сиденья. Справа мелькнула тень. Это было будто минутное наваждение. Он резко вывернул руль влево и, под громкий сигнальный гудок, влетел прямиком под колеса огромной фуры. Последнее, что он услышал - крик жены на соседнем сидении под аккомпанемент металлического скрежета.
  По трассе неслись сотни машин. Но именно под колеса этой машины бросился психически нездоровый паренек, решивший в наркотическом угаре покончить с собой. Из всего потока он выбрал именно эту машину, оборвав в один момент три жизни. Две взрослых и одну - маленькой девочки, которая сидела на подоконнике в обнимку с породистым псом, ожидая прихода родителей домой с подарками.
  Отец, не справившись с управлением вылетел прямо под колеса груженой фуры, которая с горы неслась под 80 км в час. Так объяснили Каролинке дяди в форме с погонами, пока женщина в темно - синей фуфайке делала ей укол успокоительного и помогала собрать вещи в приют.
  У них не было ни малейшего шанса. Сейчас, в 14 лет, Каролина это прекрасно понимала, а тогда ей хотелось просто оказаться в машине вместе с ними. За неимением других родственников, девочку сразу определили в приют для бездомных детей, откуда она бежала на следующий день, чтобы посмотреть на место аварии. Там, в траве, она нашла тонкий золотой браслет. Каролина не знала, предназначался ли ей этот подарок, но вот уже 5 лет она предпочитала думать, что этот браслет преподнесли ей мама с папой на прощание.
  - Спасибо, Агата Симоновна, ваши пироги с брусникой просто бесподобны, но я, пожалуй, уже пойду. Хотелось бы оставить вас с Софикой наедине. А я подышу воздухом поблизости на детской площадке.
  - Ты звони, мало ли что, - сказала на прощание Сонечка и крепко обняла подругу.
  
  * * *
  Каролина нажала на кнопку вызова лифта, и он с шумом поехал вниз. Из квартиры напротив раздался крик, и бдительная девочка обернулась. Оттуда выбежала миловидная хрупкая блондиночка, продолжая кричать куда-то вглубь своего коридора:
  - Всё, Лаки, я буду вечером! Не скучай!
  Позвякивая ключами, она пыталась закрыть массивную железную дверь, которая никак не поддавалась.
  - Девушка, придержите лифт, пожалуйста! - крикнула она смешной девчонке - неформалу, неловко подпирая дверь плечиком.
  - Ужасно опаздываю на работу, - прокомментировала она свои действия, забегая в лифт и звонко цокая каблучками. Кардиган нежного кремового цвета зацепился за щепку, торчавшую из двери лифта, и девушка тихонько чертыхнулась.
  - Яночка, милая, не ругайтесь при детях! Вашей аристократической внешности ругательства не к лицу! - пробасил мужчина из глубины лифта, и девушка приподняла голову. Там стоял сосед с одиннадцатого этажа. Как всегда прекрасен, строг и элегантен в своем черном костюме и с неизменным кожаным портфелем в левой руке.
  - Лев Карлович! Здравствуйте! Простите, я сегодня непозволительно опаздываю! Забыла дома важную информацию, приезжала буквально на минуту, - оправдалась она зачем-то. - Вы, я смотрю, тоже сегодня задержались?
  Они были знакомы, поскольку оба ездили на работу к 8:30, а издательство Яны и университет Льва Карловича располагались практически бок о бок. Общительная девушка познакомилась с соседом и по утрам они частенько вели непринужденные беседы в лифте, а затем, и по дороге к автомобилю. Янин красный "пежо" идеально помещался рядом с черным, строгим как и его хозяин, огромным внедорожником Льва Карловича. Беседы ни о чем с соседкой снизу с 7:35 до 7:40 уже практически вошли в его ежедневный утренний ритуал, правда, сегодня они сместились на три часа вперед.
  - Нет, душенька, я никогда не задерживаюсь. Мне по четвергам к третьей паре.
  - Чудесная работа, - заметила она, - успеваете выспаться и отдохнуть посреди недели.
  - И до девятой пары, к сожалению, - продолжил математик с доброй улыбкой.
  Наконец, Яна выпуталась из западни с щепкой и петлей в вязаном крупной вязкой кардигане, и смогла войти в лифт.
  - Всем до первого? - задала она риторический вопрос на всякий случай, нажимая кнопку 1 этажа внутри кабины указательным пальчиком с аккуратным французским маникюром.
  
  * * *
  
  Валерия Сергеевна в черном бархатном халате с вышитыми крупными розами буро-бордового цвета, жарила на кухне картофельные котлеты. Брызги раскаленного масла и отвратительный горелый запах летели во все стороны. Она морщила красное лоснящееся лицо и короткими перебежками до плиты старалась успеть перевернуть очередную котлету до того, как её ошпарит. Большие розовые бигуди на голове ходили ходуном от каждого её движения, а маленькие серо-голубые глазки, не выражающие ровным счетом ничего, то и дело зорко глядели под раковину, где, стоя на коленях, громыхал по трубе молодой парень. Он снова прочищал засор в её раковине, которая засорялась с завидным постоянством. Ему казалось, что весь отдел слесарей-сантехников работает на одну Валерию Сергеевну с её засорами.
  - Егор, вы бы там поаккуратнее, мне сынка только новые трубы установил. Говорил, что не будут засоряться. Наврал, поганец, - вещала грузная женщина, пересчитывая бигуди на голове левой рукой. Её ногти были выкрашены в отвратительный зеленый цвет, будто она подросток пятнадцати лет. Впрочем, это было неудивительно. В соседней комнате на диване расположилась её дочь Наташка, которой было как раз около пятнадцати. Похоже, мать пробовала на себе её косметику.
  - Лучше бы он тебе трубу эту прочищал, а не менял, - проворчал Егор про себя, поскольку эта мегера обладала еще и отличным слухом. Леха-сменщик уже однажды что-то ляпнул на свою голову. Эта дама до сих пор с ним судится. Пытается моральный ущерб отсудить. Только доказать ничего не может. Вот и злится на весь "Водоканал".
  - Валерия Сергеевна, вы бы не смывали остатки еды в раковину, выбрасывайте в мусорное ведро или сливайте в унитаз! Это я вам как профессионал скажу! - выкрикнул он из-под раковины.
  Последняя фраза почему-то действовала на эту мадам магическим образом. Она готова была поверить любой ерунде, если после неё вставить словечко про "профессионала". Эту закономерность Егор заметил за ней давно и теперь использовал при каждом удобном случае.
  - Это вы профессионал, а я не знаю, что в трубу пройдет, а что её засорит, - ворчливо заметила Валерия Сергеевна, после каждого слова делая короткую передышку, на очередной подход к плите.
  - Вода в неё пройдет, а всё остальное - засорит! - наигранно засмеялся Егор, стараясь максимально разрядить обстановку. Его угнетала атмосфера дома у этой женщины. Он не удивлялся, почему все её родственники бегут отсюда, как крысы с тонущего корабля.
  Хотя, в его доме была подобная обстановка. Он тоже частенько брал ночные смены и сверхурочные часы, чтобы подольше посидеть в подсобке. Даже там, на засаленном грязном диване, ночевать было приятнее, чем дома в объятиях нелюбимой женщины. А еще там были вечно орущие дети. Мальчишки-близнецы. Собственно, они-то и были главной причиной его нежелания находиться дома. Если бы не они, Егор бы никогда не женился и жил бы в своей холостяцкой однушке вдвоем с верным стаффом по кличке Алый.
  В кармане раздался слабый писк телефона.
  Егор вытер руки о робу и вытащил свою дешевую "Нокию". Раньше у него был хороший телефон. Но Чук и Гек, как он называл своих сыновей, ломали и крушили всё на своем пути, будто маленький годовалый ураган. Егор спохватился слишком поздно. Его яблочный гаджет, медленно подсвечивая себе потихоньку затухающим экраном, кружился вокруг своей оси в металлическом тазу с водой. Мальчуганы не нашли ничего дешевле для игры в кораблики. И теперь Егор обходился телефоном, который покупал еще будучи учеником девятого класса. Старые телефоны делали на совесть. Верный друг даже не разрядился за столько лет, что с удивлением отметил про себя молодой отец, включив его.
  - Алло, - устало ответил он на звонок.
  - Егор, мне нужна твоя помощь. Возьми отгул, посиди с мальчишками. Они оба температурят, я уже с ума с ними схожу. Я очень тебя прошу, - раздался оттуда расстроенный голос его жены.
  - Настасья, ты в неоплачиваемом декрете. Если я еще буду брать отгулы, мы жить на что будем с двумя пацанами? - спросил он.
  - Тебя и так дома никогда не бывает, ты постоянно на работе. Егор, ты заслужил один-единственный отгул. Пожалуйста, приходи, они мне все нервы вымотали. Они плачут со вчерашнего вечера. Данилка дополняет Сережу, и наоборот. Я не знаю, кого из них успокаивать. У меня голова кругом. Я боюсь, что в очередной раз просто уроню их.
  Настя расплакалась.
  Егор слышал, что она не лжет. На заднем фоне пронзительно верещали два его ребенка. Ей действительно приходилось тяжко с ними. Молоденькая двадцатилетняя девочка не была готова стать матерью двоих детей так рано. И в этом есть ровно половина и его вины. Он тяжело вздохнул и оценил масштабы работы.
  - Нась, я буду через час. Потерпи немного. Я скоро.
  - Я очень жду, - практически прошептала она.
  Егор нажал "отбой" и вылез из-под раковины.
  - Валерия Сергеевна, я сегодня беру отгул, а к вам пришлют другого мастера.
  - Ничего подобного! - заголосила она, будто сирена. - Я вас еще не отпускала! Вот почините и пойдете на все четыре стороны! Я сама мать, троих вырастила и знаю, что такое маленькие дети. Я слышала весь ваш разговор. От самого начала. Ничего страшного, потерпит ваша жена. Она мать. Такова её доля. А вы возьмите инструмент и продолжайте!
  Егор вытер грязные руки о белоснежное полотенце, висящее на крючке у кухонного гарнитура. На махровой ткани остались темные разводы.
  Валерия Сергеевна уперла руки в боки и начала сверлить сантехника своими поросячьими глазками, будучи в полной уверенности, что это ей поможет заставить его остаться. Так она была похожа на сестру домомучительницы из мультфильма про Карлсона. Но всё впустую. Он уверенно прошел в коридор и обулся.
  - Мне искренне жаль, что рядом с вами не было мужа, который мог бы вам помочь с воспитанием ваших деток. А у моей жены такой муж есть. Я нужен ей сейчас дома. Простите. Вы можете, конечно же, написать на меня жалобу. И, конечно, у меня вычтут из зарплаты в вашу пользу. До свидания.
  Егор вышел из квартиры на пятом этаже и нажал кнопку вызова лифта. Валерия Сергеевна осталась стоять на пороге в полной растерянности. Он не оставил ей ни единого козыря в рукаве, сказав про жалобу и зарплату. Обычно, эти фразы были её коронными. Сегодня слесарь-сантехник уделал её по всем параметрам. Она тяжело вздохнула, пообещав себе в этот раз всё спустить со счетов и не писать никаких заявлений директору на нерадивых работяг.
  - Наташка, ты только представь, что этот сантехник учудил, - услышал Егор, как жалуется своей дочери Валерия Сергеевна, перед тем как хлипкая входная дверь с громким стуком захлопнулась за его спиной.
  * * *
  
  В лифте уже находилось трое человек, когда Егор вошел в него. Первой в глаза бросилась интересная девочка, похожая на взрыв палитры с десятком цветов красок. Ему хватило секунды, чтобы оглядеть её с головы до ног, но этот её образ буквально впечатался ему в память. Черные высокие шнурованные ботинки. Темно - синие джинсы в белых разводах, словно выпачканные известкой, рваные на коленях. Футболка - поло в желто-белую широкую полоску. На руках черные перчатки без пальцев. Ногти, выкрашенные в темный цвет, лак облупился по краям. Черная куртка - косуха с вытертыми локтями из дешевого кожзама сплошь в золотистых заклепках. Но, более всего удивляла прическа девочки: выбритый правый бок выкрашен иссиня - фиолетовой краской с розовыми разводами, а на левом блондинистые волосы с сиреневым отливом достают до плеча. Правое ухо было сплошь в серебряных колечках, пирсинг красовался и над губой в виде мерцающей малиновой стразы. Несмотря на свой юный возраст, она была накрашена так, словно сошла с обложки модного комикса про супергероев. Но самым удивительным стало то, насколько полным был её образ и как безупречно он ей подходил. Яркая и необычная, словно сбежавшая из тусовки местных художников, она нехотя притягивала к себе взгляд. В голове пронеслась мысль о том, что в скором будущем её тело украсят многочисленные разноцветные татуировки и тогда она станет окончательно неотразима.
  Сидя на задних партах, Егор, главный школьный бандит и хулиган, превращался в тихого юношу, когда на него вдруг находило творческое вдохновение. Рисовал он преимущественно комиксы, которые рождались у него в голове сами собой. Все фантазии тут же обретали жизнь в школьных тетрадях в виде не только моментальных набросков, но и полноценных рисунков, длиною в отдельную комикс - вселенную. Любимому занятию он легко мог посвящать абсолютно неопределенное время, забывая про всевозможные физиологические потребности. Где - то в глубине души Егор с детства мечтал стать художником - мультипликатором. Но жизнь распорядилась иначе, распределив его в местный водоканал. А те, прошлые мечты, остались в другой жизни, вернуться в которую не представлялось возможным.
  Отголоском из детства стала вот эта особенность - примечать примечательных людей и мысленно вплетать их в сюжетную линию собственной Вселенной в тетради по алгебре за девятый класс.
  Внимательный взгляд Егора смутил девочку, и она натянула черную вязаную шапочку на голову. Сверху водрузила круглые зеркальные очки аля-Базилио и сделала шаг вглубь лифта, давая пройти грузному слесарю с ящиком рабочего инструмента в руках.
  - Мне на первый, - пробубнил он себе под нос, ожидая от кого-то отрицательной реакции. Все промолчали, и Егор нажал на кнопку с цифрой "1".
  Скрепя всей площадью полуразвалившейся кабины и покрытыми старой ржавчиной тросами, лифт натужно взвыл, резко дернулся вниз и со скрежетом остановился. Мгновение спустя потух свет, а еще через несколько секунд зажглась аварийная желтая лампочка.
  - Перевес что ли? - спросил Егор самого себя и обернулся к собратьям по несчастью.
  - Подождем минутку или сразу звоним диспетчеру?
  Он остановился на середине фразы.
  Прямо перед ним стояла миловидная блондинка с пронзительными голубыми глазами. Она, приподняв брови, удивленно смотрела на него, отчего ему показалось, что в её взгляде уместился целый океан. Он хотел отвернуться и нажать кнопку вызова диспетчера, но время будто остановилось. Он не мог оторваться от нее. Прекрасные светлые пушистые волосы, немного пухлые губы, четко очерченные скулы. Он знал эту девушку всегда. Именно с неё была срисована главная героиня его комиксов. Во вселенной, которая находилась в его тетради, её звали Джил. Там она спасала мир от человека - телепорта, который угрожал переместить планету к черной дыре, если правительство откажется выполнять его требования. Там она носила красный латексный костюм и белую медицинскую маску на лице, сделанную из бронематериала. Здесь же она носила высокие каблуки, редкое в их детстве имя Яна и спасала не всё человечество, а одного человека. Егора. Он прекрасно помнил, как десять лет назад она спасла его самого от...его самого. Сейчас она стояла буквально вжавшись в заднюю стенку кабины. Обеими руками она крепко сжимала небольшую лаковую сумочку. Сомневаться не приходилось - она точно так же узнала его с первого взгляда, как и он её. Вязаный кардиган нежного кремового цвета распахнулся, обнажая её хрупкое тело, облаченное в черную майку и темного цвета джинсы, сидевшие идеально по фигуре. Она стояла на каблучках, но все равно казалась такой малышкой... Годы никак не отразились на её внешности. Казалось, она стала еще красивее, чем была раньше.
  А она не могла заставить себя оторваться от него. Она ни на миг не забывала этот жесткий колючий ежик темных волос на голове, эти прекрасные светлые глаза, эту дырочку в мочке левого уха. Там раньше, в школьные годы, была сережка. Он был крупного телосложения, но так необычно прекрасен. Он был непримечателен и от этого невероятно красив. В нем не было никаких особенных примет и это делало его еще более привлекательным. Эталон мужской красоты. Образец мужской силы.
  Они явно не ожидали увидеться не то что в замкнутом пространстве, но и вообще когда - либо в жизни. Бежав друг от друга из родного города за много километров, оба они не знали, что сбегают в Санкт - Петербург. И уж тем более не догадывались, что их пути сойдутся в лифте типовой многоэтажки.
  Эта игра "в гляделки" длилась не более десяти секунд, но успела привлечь внимание Льва Карловича, такого щепетильного к мелочам. Привычным движением глаз, отработанным годами, он взглянул на циферблат своих бесценных часов, и немного нетерпеливо кашлянул, привлекая к себе внимание.
  - Молодой человек, разрешите, я вызову диспетчера, - обратился он к Егору.
  - Конечно, - кивнул парень - сантехник немного растерянно и тут же исправился. - Я сам вызову.
  Он нажал кнопку и подождал. Мигал аварийный свет. Немного поскрипывала старая кабина, висящая на ржавых от времени тросах. Где - то высоко смеялись дети. А из динамика не доносилось ни звука. Егор еще несколько раз нажал на кнопку с колокольчиком, пока она вовсе не запала вовнутрь.
  - Похоже, что мы в ловушке, - констатировал он грустный факт.
  - О нет, мы с Димой Солдатовым окажемся в полной... - простонала Яна и, поймав строгий взгляд профессора, окончила фразу не так грубо, как хотела, - в глубокой яме мы окажемся вместе с Димой Солдатовым, если мы с вами сейчас не выберемся отсюда.
  - Душа моя, - ласково ответил Лев Карлович, - студенты - программисты впервые пропустят лекцию математической статистики. Занятная наука, между прочим. И по глупости своих лет, очень порадуются этому факту. Поэтому я тоже не могу позволить себе опоздать.
  - У меня телефон не ловит, - подала голос безэмоциональная девочка - неформал.
  Оставшаяся троица зашуршала по карманам в поисках своих гаджетов.
  - И у меня, - первой подтвердила Яна.
  - У меня вообще выключился, - сказал профессор.
  Егор промолчал. Ему не хотелось при всех доставать свой телефон. Миловидная блондинка могла неверно оценить его дешевенькую игрушку, знакомую ей со школы. Она ведь не знала, при каких обстоятельствах погиб его предыдущий смартфон.
  - Остается либо ждать, когда кто-то вызовет лифт и осознает, что он застрял. Либо кричать и звать на помощь, - выдвинул своё предложение Егор.
  - Помогите!!! - молниеносно поддержала его идею девочка - подросток. - Кто-нибудь меня слышит?! Мы застряли!!!
  Она изо всех сил плечом ударилась о стену кабины, и лифт, послушно поскрипывая, поехал вниз. Словно ждал слабого толчка маленькой девочки.
  Девчушка обернулась и победно оглядела всех собравшихся взрослых, которые растерянно переглядывались, хлопая глазами.
  - Ты молодчина, - первой отреагировала Яна и потрепала ребенка по плечу. Девочка машинально резко отшатнулась, чем вызвала всеобщее недоумение.
  - Подростки, - с доброй улыбкой на лице кивнул Лев Карлович Яне, поясняя реакцию девочки.
  Через несколько бесконечных секунд кабина из дешевой фанеры остановилась. Всем четверым вдруг показалось, что они снова застряли, но еще через секунду двери распахнулись. Первой шаг в подъезд сделала девочка и внимательно огляделась.
  - Это не наш подъезд, - сказала она и вошла обратно в лифт. Её лицо по - прежнему не выражало ровным счетом ничего. У окружающих на мгновение создалось впечатление, что она каждый день попадает из одного подъезда в другой на лифте, так равнодушно вела она себя.
  Трое взрослых переглянулись между собой не понимая, о чем она говорит.
  Друг за другом они покинули кабину и огляделись. Этот подъезд и правда был шире, просторнее и выкрашен в отвратительный зеленый цвет, в отличие от парадной, выложенной светлым кафелем в том подъезде, в котором они вошли в лифт.
  - Может быть, мы не доехали до первого этажа? - спросила Яна, на что Егор молча ткнул указательным пальцем в цифру "1" прямо над кнопкой вызова лифта.
  - Друзья мои, я тоже не могу понять, что происходит, поэтому предлагаю вам снова подняться до 11 этажа и спуститься вниз, - Лев Карлович внимательно оглядел всех в поиске союзников.
  Мужчины друг за другом вошли в лифт, Яна же растерянно осталась стоять возле дверей.
  - Я боюсь снова застрять, - тихонько пробормотала она.
  - Не бойтесь, я снова его подтолкну, - пожала плечами девочка-подросток и, схватив девушку за руку, втащила в лифт.
  Напоследок все они успели оглянуться, услышав детский смех. Ватага мальчишек буквально скатилась по ступеням. Они были одеты так интересно, будто бабушки специально для них сохранили целый сундук советских вещей: черные брючки со стрелками, свободные рубашки с пионерскими галстуками на шее и одинаковые ботинки на ногах. В руках они тащили тяжеленные портфели, которые от быстрого бега били их по коленям. Первого парнишку Яна успела разглядеть. Уже в своем девяти-десятилетнем возрасте он выглядел статно и достойно. "Доктором наук вырастет" - подумалось ей перед тем как створки лифта закрылись.
  Лев Карлович стоял за спинами своих попутчиков. И только по этой причине никто не обратил внимания, как его лицо в один миг приобрело мертвенно - бледный оттенок. Приложив руку к сердцу, он глубоко вдохнул и, сосчитав до пяти, выдохнул. Сердце стало биться ровнее, а приступ паники отступил буквально на полтора шага назад. Он отказывался верить в то, что его самый страшный кошмар снова случился с ним наяву. Проще было представить, что ватага мальчишек ему только привиделась. Ведь он математик. Человек с рациональным мышлением. А, значит, его мозг не готов принять то, что он увидел за пределами лифта.
  Натужно заскрипев, кабина гладко тронулась вверх. Несколько долгих мгновений пассажиры лифта молча смотрели прямо перед собой, не зная, чего же ожидать от этой тесной коробки, обитой изнутри фанерными листами и досками от старого лакового шкафа или советского комода. Кабина остановилась слишком быстро. Двери распахнулись. Вся четверка буквально уткнулась взглядом в огромную надпись баллончиком на стене "Янкин, ты мой луч света в этом мире".
  Яна с Егором растерянно переглянулись.
  По спине обоих пробежал холодок.
  Ошибки быть не могло.
  - Это наш с Яной подъезд. Это я писал ей послание. Добро пожаловать в Ульяновск, - сказал Егор с сарказмом, указывая на надпись.
  - В 2006 год, - добавила девушка, - потому что в 2007 делали капитальный ремонт в подъезде и эту надпись закрасили в первую очередь.
  - Признание в любви может быть в любом подъезде любого города. "Янкиных" в нашей стране предостаточно - сказал Лев Карлович, философия которого расходилась с происходящей в эту минуту реальностью.
  - Мой крестный работал в мастерской резчиком по дереву. Он вырезал эту дверь в подарок моим родителям на очередную годовщину свадьбы. Она выполнена в единственном экземпляре по индивидуальному эскизу моего дедушки. За этой дверью мама, папа и их дочь - девятиклассница. То есть я.
  - Мы можем спуститься на два этажа ниже, - предложил Егор, - там железная черная дверь с оранжевым граффити на ней. Мама с отчимом клялись оторвать мне голову за содеянное, но потом привыкли и даже разрешили расписать мне стену в собственной комнате. Во мне умер классный художник.
  - Если вы вздумали шутить, то я спущусь и проверю, - воскликнула девочка - подросток и, стянув с себя куртку, помчалась по этажам. Вскоре её шаги стихли и снизу раздался удивленный возглас.
  - Он не лжет, - подтвердила она, выглядывая из - за перил.
  - Значит мне не показалось, - задумчиво почесал затылок профессор, - первая парадная очень напомнила мне подъезд моего детства. Я тогда жил в городе Котласе, что в Архангельской области. И там были такие ядовито - зеленые стены. И ватага мальчишек - это одиннадцатилетний я и трое моих друзей.
  - Такого не бывает, - задумчиво покачала Яна головой.
  Егор прекрасно знал эту её задумчивость. Это был первый скромный порыв перед бурей. Дальше у неё может начаться истерика, чего он всегда очень не любил.
  - Давайте не будем наводить панику раньше времени, - предложил он сурово, - заходите в лифт и жмите на единицу. Мы возвращаемся домой. Еще пять минут покатушек, и мы с вами опоздаем везде, где могли опоздать.
  Абсолютно растерянные, вереницей друг за другом, они снова вошли в кабину лифта. Двери бесшумно закрылись и все четверо ощутили движение вниз. В этот раз они приехали еще быстрее, чем в прошлый. Первой выскочила девочка. Она огляделась по сторонам и обернулась ко всем столпившимся в глубине кабины. В её глазах стояли слезы.
  - Это мой подъезд. Здесь жили мы с родителями до того, как они разбились в аварии. Мы в Великом Новгороде.
  Взрослые были шокированы не менее подростка. Девочка зажала кнопку звонка и, прижавшись ухом к двери, пыталась не упустить ни малейшего шевеления по ту сторону, но всё было тщетно. В квартире никого не было. По её щекам катились слезы. Девочка молотила кулачками по массивному резному дереву. На разбитых костяшках выступили капли крови.
  - Мам, пап! - звала она, задыхаясь в истерике.
  Яна первой очнулась от шока. Она медленно вышла из лифта, присела на корточки и приобняла девчушку.
  - Малыш, как тебя зовут? - спросила она.
  - Каролина, - ответил подросток.
  - Каролина, сейчас у тебя дома никого нет. Похоже, мы с вами застряли в лифте и у каждого из нас паническая атака. Интересно, что проявляется она одинаковыми галлюцинациями. Этой двери на самом деле уже не существует. И родителей твоих, к сожалению, не вернуть. Кукленыш, ты же взрослая девочка. Ты должна понимать, что всё это неправда. Не по - настоящему.
  Каролина лбом прислонилась к ледяной подъездной стене и безостановочно мотала головой, отказываясь верить в то, что говорила ей милая девушка - блондинка. Яна когда - то давно, в студенческие годы, подрабатывала преподавателем актерского мастерства у деток до семи лет. Эта работа дала ей бесценный опыт в области детской психологии, и сейчас она была уверена, что никто из собравшихся не сможет поговорить с девочкой так, как сможет она.
  - Малыш, жизни без взлетов и падений не бывает. Каждый человек за свои годы переживает историю, достойную экранизации. У кого - то это комедия, у кого - то триллер, а у тебя - драма. Но это твоя личная драма, твоя жизнь, с которой нужно смириться и жить дальше. Знаешь, у меня в жизни тоже случались поражения, которые отбрасывали к точке отсчета. Но я вставала, поднимала голову и шла дальше. Посмотри на себя в зеркало. Ты ведь не такая, как все. Ты особенная. Возможно, что в той, другой жизни, ты не стала бы той, кем являешься сейчас.
  - Я не хочу быть особенной. Я хочу быть с родителями, - произнесла она.
  - Неправильно, когда дети уходят из жизни раньше родителей. Природой заведено, что мама и папа оставляют после себя след в виде своего ребенка. Твои оставили чудесный след. Ты прекрасна. Ты яркая и индивидуальная. Но ты должна запомнить одну вещь: нужно учиться жить настоящим, а не мечтами о прошлом. Иначе ты никогда не сможешь быть счастливой. Люди детства всегда несчастливы.
  - Неправильно, когда люди уходят из жизни едва перешагнув порог тридцатилетия. Они даже не дожили до среднего возраста. Моя мама была чуть старше вас. Вы готовы умереть так рано?
  Яна беспомощно посмотрела на мужчин, которые стояли возле лифта молчаливо поддерживая то, что она пыталась внушить девочке.
  - Езжайте без меня, - твердила Каролина сквозь слезы. - Я остаюсь с родителями.
  - Даже если этот лифт каким - то чудом и телепортирует нас по городам, - присел к ней Егор с другой стороны. - Это вовсе не значит, что ты оказалась в том дне, когда они погибли. Быть может, за этой дверью уже живут совсем другие люди. Детка, тебе нельзя застрять здесь в одиночестве. Поехали с нами.
  - У многих из нас есть поступок, за который мы корим себя всю жизнь, - вступил в разговор профессор, неожиданно приняв сторону девочки. - Я прожил пятьдесят два года с осознанием того, что будь у меня всего лишь один - единственный шанс повлиять на судьбу, я бы вернулся в апрель шестьдесят восьмого.
  Все четверо замолчали. Яна с Егором переглянулись и тут же спрятали свой взгляд в надежде, что остались незамеченными и непонятыми друг другом. Ей было неловко оттого, что она так сильно желала вернуться в день, когда они стали врагами, чтобы показать ему собственную правду. Ему было неловко оттого, что он бесконечно желал увидеть произошедшее с Яниной стороны, чтобы простить и изменить всё то, что произошло за эти годы. Профессор рассматривал несколько возможных вариантов спасения друзей, поэтому не замечал ничего, что происходило вокруг. Звенящую тишину подъезда нарушали лишь всхлипывания Каролины, которая продолжала держаться за дверную ручку так крепко, будто боялась, что кто - то из взрослых попытается силой затащить её в кабину лифта.
  - Вы считаете, что вам выпал этот шанс? - спросил вдруг Егор, заранее зная ответ. Вопрос был адресован профессору, но взглядом он сверлил Яну. Она гладила по голове Каролину, ощущая ладонью шершавый ежик её волос, но затылком чувствовала, что он не отрываясь смотрит только на нее.
  - Даже готовы впервые пропустить лекцию математической статистики ради мечты? - попыталась девушка немного разрядить обстановку.
  - Ради такого шанса я даже готов пожертвовать собой, - не оценил Яниного порыва Лев Карлович.
  - Значит нам с вами остается только лишь пожелать удачи друг другу, - кивнул Егор и поднял ладонь с призывом дать "пять". Его жест поддержала только Яна, хлопнув по его большой мозолистой ладони своей маленькой аккуратной ладошкой.
  Каролина и профессор были настолько серьезно - сосредоточенными, что их из шока сейчас вряд ли смог вывести даже внезапный апокалипсис.
  - Уверена, что твои родители еще будут гордиться тобой, малыш, - прошептала Яна девочке на ухо и первой вошла в лифт.
  Последнее, что троица увидела перед тем, как створки закрылись, это океан надежды в глазах подростка с подтеками туши на щеках. Призадумавшийся Егор на автомате с удовлетворением отметил, что так она еще больше стала походить на новую злодейку его комиксов. Мстительную и кровожадную, но безумно обаятельную и харизматичную. Похоже, что подсознательно он уже предчувствовал, в какую сторону он хотел бы изменить свою жизнь в следующей, послелифтной, жизни.
  - Как бы там ни было, я буду рада даже жизнь прожить в прошлом, лишь бы этот ребенок вернулся в полноценную семью. Дети не должны жить в интернатах без родителей, - сказала Яна, нажимая единичку.
  Кабина лифта дернулась, заскрипела, но послушно поехала вниз.
  Двери открылись на первом этаже, и все снова увидели знакомые ядовито - зеленые стены. Откуда - то сверху по широким перилам катилась ватага мальчишек. Они громко хохотали и стучали металлическими пряжками на портфелях по кованым перегородкам.
  - Мой выход, - сказал профессор и, легонько кивнув головой своим попутчикам, вышел из лифта.
  - Не знаю, что там у вас случилось, но удачи вам желаю от всей души, - кивнул Егор в ответ, а Яна приветливо помахала рукой на прощание.
  Лев Карлович легонько кивнул и скрылся за поворотом, а через мгновение за ним с грохотом закрылась дверь подъезда. Ребята в лифте проводили взглядом четырех парнишек, которые весело и шумно вспоминали свой вчерашний поход на речку. Невольно подслушав часть их разговора, Яна обернулась к Егору.
  - А мы с тобой что будем делать? Может, выйдем на улицу и подождем их?
  - Отличная идея, - мрачно кивнул он и в этот же момент дверцы лифта захлопнулись сами собой, и кабина медленно поползла вверх.
  - Ты нажал на кнопку? - поинтересовалась она.
  - Ты совсем тупая что ли? - воскликнул Егор. - Как бы я незаметно через тебя дотянулся до панели?
  - Ты вообще не изменился, - вздохнула Яна и отвернулась к стене.
  Ей было обидно ровно настолько, насколько было обидно десять лет назад. Время шло. Но ощущение того, что всё случилось неправильно, её не покидало. С тех пор, как она села на поезд конечной станцией которого был Санкт - Петербург, её жизнь круто изменилась. Но всё, что жило в душе, осталось там же. Она сбежала из города, но не смогла убежать от себя. Все школьные обиды перебрались в северную столицу вместе с ней.
  Они молчали, задумавшись каждый о своем. Оба прекрасно знали, что думают об одном и том же. Но заговорить никто не решался. Тишину нарушало лишь тихое поскрипывание кабины. А лифт всё ехал и ехал вверх, живя своей собственной жизнью и не подчиняясь нажатию кнопок. Минута. Другая. Третья.
  По всем законам логики, они уже давно должны были выехать за пределы шахты и мчаться прямиком в космос. Но тросы шумели. Кабина продолжала свой путь вверх.
  - Егор, нас лифт выкинул в 2006 год. Почему? Если бы только я одна хотела всё вернуть, он бы выкинул туда только меня, - нарушила молчание Яна, стоя спиной к нему. Она боялась снова нарваться на грубость. Этот человек доставил ей столько боли, в том числе и физической, что она испытывала к нему смешанные чувства до сих пор.
  - Мне нечего ответить тебе. Ты предала меня. Разговор окончен, - твердо ответил он.
  - Егор, ты ведь даже не дал мне шанса объясниться тогда.
  - И сейчас не даю.
  - Сейчас у тебя нет выхода. Похоже, что мы не сможем покинуть этот лифт, пока не поговорим. Я скажу тебе правду всего один раз. Верить мне или нет - твое право, - упорно продолжала говорить она.
  Яна повернулась к нему лицом и выложила всё, что накипело в душе за десять лет. И про записки, которые стащил у неё из сумки одноклассник. И про то, что однокласснику видеть вовсе не следовало. И про слухи за их спинами.
  - Ты зря ненавидел меня все эти годы. Козлов стащил у меня твою записку, прочитал всё то, о чем не знал никто из наших, а потом подкинул обратно мне в сумку и сообщил тебе, что это я смеюсь над тобой на переменах при всех. Он выдал вычитанное из той твоей записки за мои слова. Но я никогда и никому ничего о нас не говорила. Никто ничего не знал. И если бы мы были старше, у нас бы всё получилось. Нам было четырнадцать. Мы были в возрасте Каролины. Ты видел её сейчас, она же еще совсем малышка.
  - Почему я должен тебе верить? - спросил Егор.
  - Потому что жизнь нас вернула в тот самый день. И дает тебе шанс лично убедиться в моей верности тебе и нашей с тобой дружбе, - улыбнулась она.
  Створки лифта звякнули и приветливо распахнулись прямо напротив двери выполненной по дедушкиному индивидуальному эскизу Яниным крестным.
  - И если бы ты не хотел мне верить, лифт бы не остановился сейчас, - оставила она за собой последнее слово.
  Егор промолчал.
  
  Часть 1.
  Ледоход.
  Лев Карлович вышел из подъезда и огляделся.
  Он не ошибся, предположив, что лифт возвращает своих пассажиров в тот единственный день, который перевернул всю их жизнь с ног на голову. Это действительно был Котлас, в котором Лев Карлович прожил всю свою жизнь еще просто Левочкой. Здесь жили его родители, здесь он родился и достиг совершеннолетия. Здесь в него вложили зачатки того, кем он стал в Санкт - Петербурге. В этом городе он ходил в школу, посещал кружок авиамоделирования и радиокружок, здесь он начал осознавать, что хочет связать свою жизнь с цифрами. Этот город подарил, а затем и отобрал у него самую важную часть жизни. Друзей.
  Они жили в одном доме. Ходили в один детский сад. Вместе посещали секции и кружки. Вместе ходили в школу и сидели всегда рядышком. Они были неразлучной четверкой, словно Мушкетеры, под предводительством Д"Артаньяна. Лёва был несомненным лидером в коллективе. Он рано научился читать и стал буквально зависим от литературы. Успевая прочесть новую книгу за ночь под одеялом с фонариком, днем он вызывал друзей играть в главных героев. Как только они ни проводили время! То храбрая четверка бросалась искать бродячую собаку под предводительством Лёвы - Шерлока, то спасать Ленку из второго подъезда от выдуманного Квазимоды, то лепить десять негритят из разноцветного пластилина. Выдумщик Левка не давал скучать своей отважной команде. Часто им помогал его отец. Учил обращаться с инструментом, чтобы сколотить штабик в ветвях сосны за домом. Учил рассчитать площадь воздушного змея, чтобы тот летел легко и высоко. Учил делать кораблики таким образом, чтобы они помещались в бутылку.
  Благодаря отцу Левка заработал свой авторитет во дворе среди мальчишек. Первым его лучшим другом стал Степка. Парнишка жил на этаж выше. Скромного и спокойного мальчишку тянуло к озорному и отважному Левке. Вместе они стали не разлей вода. Потом, гоняя мяч во дворе, к ним присоединился Санек. Темноволосый, смуглый мальчишка, совсем недавно переехавший к ним в город из теплой содружественной республики. Там его отец не смог найти работу. Здесь же их семье сразу же выделили квартиру в новостройке, а Санька уговорил маму перевести его в группу к Левке со Степкой. Последним в компанию влился Юрок, которому родители недавно раздобыли где - то на складах настольный хоккей. Он позвал шумную ватагу в гости. После первого же матча ребята сдружились так крепко, что Юрок стал неотъемлемой частью команды.
  Лев Карлович отошел от двери подъезда, чтобы четверка мальчишек, скатившаяся по ступеням с шумом и гамом, не сбила его с ног.
  Он вдохнул прохладный воздух и зябко поежился. Пиджак на тонкую рубашку - не лучшая одежда для конца апреля в Архангельской области. Как правило, температура воздуха не превышает семи градусов днем, пока греет солнце. А к вечеру и вовсе снова опустится до нуля.
  - И Гекльберри Финн пустился по реке на плоту вместе с беглым негром Джиммом! - восторженно кричал мальчишка, который выбежал первым.
  Он пересказывал друзьям роман, прочитанный накануне.
  Все трое слушали раскрыв рты.
  Воспоминание пронзило сердце Льва Карловича насквозь, будто стрелой.
  Он вспомнил, как одиннадцатилетним мальчишкой осилил за три дня сначала Тома Сойера, а потом и Гека Финна. Два романа были напечатаны в одной книжке, что было большой удачей для советского ребенка. Лев Карлович помнил, как он натолкнулся на книжку в оранжевой обложке в городской библиотеке и обратился к Светлане Анатольевне, она здесь работала уже добрый десяток лет:
  - Скажите, этот роман достоин прочтения?
  - Любая книжка, которая находится на библиотечной полке, достойна прочтения, Левушка, - ответила тогда она ему.
  И с каждой прочитанной в своей жизни страницей, он всё больше убеждался в правоте её слов.
  В тот день он дождаться не мог окончания школьных занятий, чтобы дома скорее снова усесться за чудесный роман Марка Твена. Он был в восторге. Он не спал две ночи, чтобы прочесть как можно скорее. И вот этот день настал. Семнадцатого апреля за ним зашли мальчишки, и он с порога начал пересказывать им краткое содержание.
  Он не мог уже вспомнить, кто предложил тогда поиграть в Гекльберри Финна, но предательская совесть шептала ему, что предложил кто угодно, лишь бы не он. Спустя столько лет факт остаётся фактом. Кто - то из четверки предложил после уроков рвануть на речку и заодно посмотреть, скоро ли пойдет лед.
  Побросав портфели у обрыва, мальчишки сыграли в камень - ножницы - бумага, чтобы вычислить последовательность прыжков. Играли двое на двое. Потом победитель с победителем, а проигравший с проигравшим, чтобы распределить места. Лев Карлович вспомнил, что ему тогда выпал камень, которым он и сделал Степку. Первенство взял Юрок, второе место выпало Саньку, третье - Левке и четвертое - Степке.
  Лев Карлович вспоминал подробности, словно в замедленной съемке. Вот первым отталкивается от земли Юрок и летит на лед. Он красиво приземляется, как герой в кино про бандитов, на одно колено. Вслед за ним скачет Санек, запрыгивает Юрке на спину, и они, хватаясь от смеха за животы, катятся по льдине. Левка готовился прыгнуть следующим, когда почувствовал, как Степка оттолкнул его в сторону. Они дружили практически с пеленок. Ни Санька, ни Юрок не могли себе позволить обогнать Левку в чем - либо. Но Степка мог. Редко, но метко. Семнадцатого апреля Степка своим прыжком решил судьбу лучшего друга. Приподнявшись на локте из грязного подтаявшего снега Левка увидел, как после эффектного приземления Степки под троицей его лучших друзей со скрежетом ломается лед. Ребята стремительно ушли под воду. Это произошло за один короткий момент, но Левка на всю жизнь запомнил этот миг, впечатавшийся в его память. Как на заевшей пленке в видеомагнитофоне в памяти возникали последние минуты жизни его товарищей. Не понимая, что они слишком далеко, он снова и снова тянул руку друзьям вниз с обрыва, шепотом умоляя их выплыть на лед. Внезапно севшим голосом он пытался звать на помощь, но из широко раскрытого рта не вылетало ни звука. Он растерялся. Испуг сковал его тело, заставил разогнаться пульс до критической отметки и дышать так часто, что перед глазами поплыли разноцветные точки.
  Он видел в мельчайших подробностях лицо каждого. Этой картинке еще только предстояло стать самым страшным кошмаром Льва Карловича на всю жизнь. Сейчас он уже и не счел бы то количество раз, которое он просыпался ночью в холодном поту, переживая во сне эти минуты заново.
  Хватаясь друг за друга, мальчишки пытались выбраться обратно на льдину, но всё тщетно. Пальцы скользили по талому льду. Им не за что было ухватиться. Они раз за разом, снова и снова скатывались обратно в воду. Будь они взрослее, смогли бы выбраться. Но одиннадцатилетние ребята перепугались, запаниковали и, фактически, утопили друг друга. У них был шанс, действуй они слаженно, как одна команда. Но ужас, обжигающе ледяная вода, течение и тяжелая, вмиг намокшая, одежда, утянули их под лед.
  Ребята барахтались в полынье, чувствуя, как в тело вонзаются миллионы острых тонких иголок, заставляя двигаться еще быстрее от боли и страха. Они мгновенно проникали под кожу и кололи прямо оттуда, вызывая судороги в ногах и руках. Каждый распрямлял по очереди ноги, стараясь избавить себя от дополнительной боли. Голова оказалась зажата в невидимый железный обруч. От сумасшедшей дрожи неконтролируемо сильно застучали зубы, прокусывая язык, очень быстро потерявший чувствительность. Добротные советские ботинки, набравшие воды, добавили в своем весе по несколько килограммов, утягивая ко дну. Каждый вдох становился всё более невозможным из - за схлопнувшейся от обжигающе ледяной воды грудной клетки. Бешено колотилось сердце, понапрасну пытаясь согреть остывающую кровь. Никто не хотел умирать, поэтому неосознанно хватался за того, кто был ближе.
  Следующим кадром в голове Льва Карловича были их ладони, которые он одиннадцатилетним мальчишкой видел из - подо льда. Течение неотвратимо тащило ребят в сторону от полыньи и теперь над их головами был уже сплошной толстый лед. Там не было воздуха, и Левка смотрел, как они колотят ладонями и кулаками по льду изнутри, чтобы разбить его и сделать спасительный глоток кислорода. Всё это было настолько страшно, что Левка замер в шоке и не мог пошевелиться, чувствуя, как в его темных волосах появляется первая седая прядь. Его друзьям уже было ни за что не собраться с силами, чтобы доплыть обратно, вынырнуть, вдохнуть немного воздуха и дождаться помощи.
  Дальше всё было будто в тумане. Какая - то женщина за плечи уволокла его в сторону. Она была строга к нему и настойчива. Он отталкивал её руки, тянувшись всем телом вслед за друзьями, но она не отпускала. Ухватив его голову двумя руками, она крепко прижала его к себе, чтобы мальчишка не видел момент смерти своих товарищей. Двое мужчин с криками побежали к обрыву. Левка беззвучно плакал, уткнувшись в кудрявый серый мутон её шубы и вдыхая сладкий аромат духов. Никогда в жизни больше он не находился рядом с женщинами, пользующимися сладкими запахами, потому что сразу в голове всплывал тот момент опустошающей безысходности. Момент, когда хотелось прыгнуть вслед за друзьями, чтобы только спасти их, но инстинкт самосохранения задушил это желание. Из ватаги друзей остался только один Левка.
  Он не видел, что происходило, потому что его силой усадили на собственный портфель, набитый школьными тетрадями, спиной к реке, чтобы три закоченевших трупа лежащих в ряд на обрыве, еще пятнадцать минут назад бывшие его лучшими друзьями, не врезались ему в память. Рядом лежали еще три точно таких же портфеля, как и у него самого, набитые точно такими же тетрадями и учебниками. Левка сгреб их все в кучу и, уронив на них свою лохматую голову, смотрел в серое хмурое небо. В голове было гулко, как после затрещины от отца за проступок. Вмиг повзрослевший мальчишка пустыми и совсем не детскими глазами смотрел, как высоко в небе летит самолет и хотел почувствовать хоть что - то. Он слышал, как глухо бьется его сердце и как холодный воздух поступает в легкие. Операция по извлечению тел из - подо льда прошла мимо него, оставив в памяти только большое количество людей в спецодеждах и маленький самолет в сером небе. Сейчас Лев Карлович был благодарен женщине за это. Он не знал её имени и не помнил её лица. Перед глазами стоял ломающийся лед и ладони его друзей, которые уже никогда не смогут добраться до полыньи самостоятельно. А если бы не она, к этим картинкам, ставшим его ночными кошмарами, добавилась бы третья: мертвенно - синие лица трех его лучших друзей, лежащих в грязном снегу у обрыва, где недавно лежал он и пытался до них дотянуться своей детской ладошкой.
  Семнадцатого апреля после обеда семья Тарасовых вышла на тропинку, протоптанную в сугробе вдоль реки. Это вошло у них в привычку с самого рождения сына, когда тот, будучи младенцем, не мог уснуть в квартире и родители большую часть времени проводили с коляской на улице. Сын уже давно вырос из младенческого возраста. Достиг совершеннолетия и поступил в политехнический институт. Но как только у Тарасовых выпадал день, когда они обедали все втроем дома, традиция снова вступала в силу, как и девятнадцать лет тому назад. Мама подкрашивала губы, прихорашивалась у зеркала, доставала теплые крутки из шифоньера и вручала мужу с сыном. Сама же надевала свою серую мутоновую шубку, которую знакомая по большому блату привезла ей из Прибалтики. Все трое выбирались за город подышать прохладным, хоть и апрельским, но всё еще зимним, воздухом. Каждый делился своими последними новостями, планами на ближайшее будущее и переживаниями. Дружная семья весело проводила время, сын с отцом наперебой шутили, а мама заливисто хохотала, ощущая себя снова пятнадцатилетней девчонкой со своими любимыми мужчинами. Они по колено утопали в подтаявшем снегу, перекидывались время от времени небольшими снежками и уже собирались лепить снеговика, когда вдруг все трое заметили нечто странное.
  - Человек на обрыве лежит, - первой воскликнула мама, указывая пальцем куда - то в сторону.
  - Это мальчишки играют, - ответил сын. - Мы, когда учились в начальной школе, тоже с друзьями бегали на речку после уроков.
  - Просто странно, что он лежит один, - пожала плечами мама.
  - В прятки, наверное, играют...
  Сын договорил фразу на автомате, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он остановил взгляд на реке, где в огромной полынье отчаянно барахтались дети. Решение в голову пришло мгновенно. Он скинул с себя фуфайку, выданную мамой, и побежал к обрыву, мысленно проклиная наст на снегу, значительно замедлявший движение. Сзади слышалось тяжелое дыхание. Он ни секунды не сомневался, что за ним след в след бежит отец, готовый нырнуть за мальчишками.
  Они опоздали. Бежать было довольно далеко, и они на расстоянии ста метров увидели, что течение утащило мальчишек в сторону от полыньи, под лед. Что делать теперь - сын не знал.
  - Мы тоже утонем, если прыгнем за ними, - услышал он голос отца из - за спины.
  - А если мы не прыгнем, умрут они.
  - Нужен топор, чтобы разбить лед.
  - А если протянуть им ветку или палку, они смогут ухватиться? - спросил сын.
  - Если бы их не унесло течением, мы бы успели, - ответил отец.
  Они не успели спасти ребят, но напрямую участвовали в операции по извлечению их тел из реки. Именно эта женщина, первой увидевшая вдалеке мальчишек, помогла спасти остатки Левкиной психики. А он так и не узнал её имени.
  Лев Карлович вспоминал всё, до малейшей детали, чтобы в этот раз успеть спасти ребят.
  На общей волне в голову ворвалось воспоминание о том, как невыносимо сложно одиннадцатилетнему ребенку пережить потерю сразу всех близких друзей, которые были у него. В те времена детских психологов еще не придумали. Возможно, они уже существовали в больших городах, или же за бугром, но в Котласе его единственной отдушиной могли стать только книги. Часто они приносили еще больше боли и страданий. В книжках у каждого героя был верный и преданный друг, а то и несколько. Погружаясь в фантастический мир среди страниц, Левке то и дело невольно в голову наведывались мысли и воспоминания о Степке, который отдал свою жизнь вместо него. Не счесть, сколько раз Левка думал о том, что он не должен был умирать вместо него. Сколько раз он ненавидел себя за то, что жив. Сколько вариантов развития событий иным путем он придумал. Сколько раз прятал глаза, встречая на улице Степкину маму. Читая "Витьку с Чапаевской улицы", он первую половину книги прорыдал горючими слезами, вспоминая друзей и их беззаботное детство. А вторую половину - сравнивая свои страшные ощущения наблюдая их смерти и Витькины, из книги. Эта книга была зачитана им до дыр. Витькина судьба была настолько близка Левке, что ему порой казалось, что у него снова есть друг. Он вел с ним монологи в своей голове, потихоньку сходя с ума.
  "Голова профессора Доуэля" стала первой книжкой, которую он прочел, ни разу не переключившись на воспоминания о ребятах. Сборник Герберта Уэллса, в частности, "Машина времени", стала второй книгой, где Левка полностью с головой ушел сюжет и мог дышать спокойно, не чувствуя постоянный комок слез в горле.
  Почувствовав призрачный оттенок забытья и отрешенности от случившегося в моменты раздумий над тяжелыми задачами, он "подсел на науку". Псевдонаучная фантастика подтолкнула его к обратному пути в реальность, а технические науки, которые он начал изучать в школе - к главному решению в его жизни. Уже в пятом классе разобравшись в основах тригонометрии, Левка решил стать ученым. Чуть повзрослев, он опустил планку до математика и поставил своей целью подчинить себе все цифры. Цель была достигнута уже в тридцать, когда он закончил аспирантуру и пошел преподавать высшую математику в институт, где его самого не так давно учили работать с цифрами. Шагнув до заведующего кафедрой, Лев Карлович был относительно счастлив. Но одинок. Таечка, девушка с которой он познакомился на практике, перетаскивая на полях тюки с картофелем, стала ему и женой и единственным другом. Цифры и жена стали для него своим собственным привычным миром, в котором он варился больше сорока лет, не желая что - либо изменить.
  Лишь по ночам он просыпался от собственного крика, потому что снова и снова видел маленькие детские ладошки подо льдом. После этого остаток ночи он мучился бессонницей. Совесть грызла его за то, что он не смог ничего предпринять тогда, в шестьдесят восьмом. Оправдывая себя шоковым состоянием, детской слабостью и незнанием, как поступать в такой ситуации, Лев Карлович проводил остаток ночи на кухне, попивая кофе из фарфоровой чашечки. Но, со временем, он научился справляться и с этой проблемой. Сто граммов коньячку за ужином делали свое дело: Лев Карлович спал спокойно и безмятежно, словно младенец. Детские ладошки подо льдом отступали на задний план. Их место занимали вечно ленивые студенты, выпрашивающие очередную тройку автоматом. Размеренное течение жизни лечило детский кошмар, пережитый в одиннадцать лет.
  Очнувшись от мыслей, Лев Карлович вздохнул и передернул плечами. На улице было прохладно. Его стильный строгий костюм оказался совсем не пригодным для середины апреля в северном Котласе. Но первыми сдались весенние туфли на тонкой подошве, нисколько не удерживающие тепло внутри. Набрав в обувь подтаявшего снега, он присел на скамеечку, чтобы отряхнуть туфли и немного передохнуть. Такие путешествия были утомительны для его возраста.
  В кожаном портфеле лежал набор одноразовых носовых платочков. Сложить их в несколько раз и положить вместо стелек собирался Лев Карлович, чтобы хоть немного повысить их непромокаемые свойства, когда из открытого кармашка вдруг вывалился смартфон. Он был не новой модели, поэтому падение в мокрый снег не грозило ему грандиозной поломкой. Но, со свойственной старикам трепетностью к вещам, он поднял его и начал тщательно вытирать бумажным платочком. Любой подросток на его месте протер бы экран рукавом и убрал обратно в сумку. Но щепетильный Лев Карлович тщательно промокнул каждый уголок, чтобы вода не затекла внутрь и не помешала работе телефона. Экран озарился ярким светом, когда он, похоже, случайно нажал на единственную кнопку в центре.
  - Работает, - выдохнул Лев Карлович и тут же его скрутил милиционер, который уже давно наблюдал за подозрительным стариком, вышедшим из подъезда и так внимательно глядевшим вслед ватаге из четырех мальчишек.
  
  * * *
  
  - Молодые люди, при всем моем уважении, я не понимаю, по какой причине я оказался в вашей каталажке, - терпеливо в очередной раз повторял Лев Карлович молоденькому лейтенанту.
  Поначалу отношение к нему было, как к американскому шпиону. К нему обращались исключительно непечатными словами и на "ты". Но вежливость заведующего кафедрой математики взяла свое. Спустя несколько часов в милиции с ним стали разговаривать гораздо уважительнее.
  - Следователь вылетел прямым рейсом из Москвы, ему расскажете, что вы ничего не понимаете, - отвечал ему лейтенант Федосеенко, постукивая карандашом по деревянной столешнице.
  Он попал на службу прямиком из училища, и задержание американского шпиона сулило ему почти мгновенный скачок по карьерной лестнице, о котором он так сильно мечтал. С самого раннего детства лейтенант желал приносить пользу обществу. Мечтал ловить преступников, раскрывать сложные дела и получать повышение за повышением. Но вот уже три года подряд он ходил на работу каждое утро и ни разу начальство не доверило ему ни единого дела. Он с раннего утра до позднего вечера сидел в кабинете с оперативниками и заполнял целые кучи бумажек и актов, которые ему "спускали сверху". Принимал заявления от населения. Поднимал архивные дела по просьбам старших следователей. Изредка выезжал на место происшествия, опросить местных бабушек. Служба его была нудной и однообразной, тянулась словно резина. Каждый день походил на предыдущий, словно близнец. И лейтенант терпеливо ждал свой собственный звездный час, когда он сможет стать полноценным защитником общества.
  Сегодня он наступил.
  Утром он, как обычно поцеловал жену на прощание, и пошел на службу. Но по пути его внимательный взгляд уловил что - то странное в немолодом мужчине, который стоял у подъезда типовой девятиэтажки и, щурясь на весеннем солнышке, следил за четырьмя парнишками, живущими в этом доме. Лейтенант Федосеенко прекрасно знал этих ребят. А кто их не знал? Их предводитель, Левка, местный тимуровец. И бабушек через дорогу переведет, и скамейки починит, и за соседскими малышами в песочнице последит, когда взрослые очередь за молоком и творогом стоят. Очень доброжелательный и смышленый мальчишка. Лейтенант Федосеенко часто посмеивался над ним: "Левка, ты, наверное, строителем станешь! Ох и рукастый ты парень!". Но тот серьезно отвечал, что еще не планировал свою жизнь так далеко. "Мне б змея самому запустить этим летом, а там посмотрим, дядь Лейтенант!". Дядей Лейтенантом его называли все дети. Почитав сказку о Дяде Степе, весь двор нисколько не сомневался, что она списана именно с дяди Лейтенанта. Он был добр и открыт по отношению ко всем простым гражданам. Но с преступившими закон разговор у него складывался иной.
  Сейчас в городе была очень опасная обстановка для ребят. Некоторое время назад на остановке возле музыкальной школы неизвестный застрелил девочку - восьмиклассницу. Она отыграла свой урок и, сославшись на спешку, ушла одна, не дождавшись подругу. Елена Шевцова, с которой они вместе учились играть на фортепиано, вышла пятнадцать минут спустя. Она немного задержалась, заболтавшись с девочками - скрипачками. Выйдя на улицу, Лена увидела Владимира Еремина, парня, с которым близко общалась убитая девочка. Они вместе решили догнать убежавшую вперед подругу и весело смеялись, когда вдруг услышали громкий хлопок. Сначала им обоим показалось, что кто - то решил выбить ковер на снегу. Но последующих хлопков не последовало. Удивленно переглянувшись, ребята даже и не подумали, что могло случиться непоправимое. Они не прибавили шагу и продолжали смеяться, глядя друг на друга, пока не наткнулись на бездыханное тело на остановке. Из - под драпового пальто ручейком вытекала кровь, застывая рядышком в ямке на снегу. В глазах девочки навсегда застыл немой вопрос "За что?". Володя закричал, пытаясь позвать на помощь людей из домов поблизости. Лена бросилась к подруге, в надежде, что у неё еще есть хоть небольшой шанс.
  Её хоронили в открытом гробу в белоснежном свадебном платье, которое предоставило швейное ателье в память о несчастной убиенной. Глаза девочки были закрыты, но этот страшный вопрос непонимания отражался маской на её теперь навсегда умиротворенном лице. Она была как живая. Такая красивая и загадочная в платье, которое она могла бы надеть через несколько лет при совсем других обстоятельствах. Лейтенант Федосеенко стоял в первом ряду, прямо позади убитых горем близких родственников, которые в рыданиях бросались на колени перед гробом. Мама девочки выла от боли, проклиная того, кто сделал это с её ребенком. Сжимая в руках шесть мятых гвоздик алого цвета, Лейтенант не отрываясь смотрел на тело девочки - восьмиклассницы, которая через полгода должна была закончить школу и шагнуть во взрослую жизнь. Несправедливость и несовершенство мира, в котором им всем приходилось жить, угнетали. Он раздумывал о том, что могла она чувствовать, о чем думала и чего хотела в последний миг своей жизни. В тот самый момент он поклялся себе, что приложит все силы для того, что преступник понес достойное наказание.
  На похоронах присутствовал весь город. В тот день закрылись магазины и заводы, детские сады и школы. Люди шли бесконечной вереницей с цветами, свечами и иконами в руках. Ползли старушки, опираясь на свои трости и палки. Плакали маленькие дети, не понимая того, что происходит. Крепко держа за руку дочерей, шли мужчины и женщины. И каждый думал лишь о том, что преступник находится сейчас в этой процессии. И они были правы. Такой же, как и они все, он шел с цветами в левой руке, а в правой крепко сжимал ладошку своей дочери, которая боялась точно так же, как и весь город. Он ничем не выделялся из толпы таких же родителей, каким был он сам.
  - Пап, может мне бросить музыкалку, пока преступника не посадят? - шепнула она отцу на ухо.
  - Пожалуй, милая, тебе придется некоторое время позаниматься дома, - согласился он. Его жена только кивнула, в очередной раз мысленно поблагодарив небеса за то, что он послал ей такого чудесного мужчину.
  Таких страшных дней тихий провинциальный городок не переживал уже много лет. Абсолютно все семьи, имеющие несовершеннолетних детей, ограничили их передвижение и по возможности сопровождали даже в школу. Передвигаясь по городу небольшими группами и короткими перебежками, люди боялись даже собственной тени. Каждый день эта история обрастала новыми слухами. От семьи к семье блуждали самые дикие предположения, вплоть до того, что "пианист", как окрестила маньяка местная газета, убивает детей только из музыкальной школы. И только по половому признаку. Одетых в красный свитер. С фамилией на букву "Б". Они выдвигали новые страшные версии. Одной из них была легенда, что следующей его жертвой станет девочка с фамилией на букву "В", которая обучается в группе арфисток. Мариночка Верховская, единственная арфистка с подходящей фамилией, была под постоянным пристальным вниманием со стороны органов, прессы и, конечно, семьи, которая выпускала дочь на улицу только в сопровождении старшего брата и отца.
  С каждым днем тетушки - сплетницы распускали всё новые слухи. Телефон в милиции не смолкал. Население жаловалось на неопытных оперативников, на страх за жизни своих детей, на каждого мужчину, казавшегося им подозрительным. Обрабатывать каждый запрос милиция не успевала физически. Штатный состав не был рассчитан на такое количество обращений. Дежурная часть буквально разрывалась. Начальство закрывало глаза на прямое нарушение устава, ведь оперативники начали ездить поодиночке на каждый вызов. Каждый рисковал собственной жизнью, выезжая на очередной вызов. Каждый вызов для любого из них мог стать последним, ведь неизвестно, где сейчас был маньяк и каковы были его планы на будущее.
  - Для чего используется эта коробка?
  Этот вопрос лейтенант Федосеенко задавал уже на протяжении двух часов. Он нажимал на немногочисленные кнопки и экран телефона озарялся ярким светом ровно на пять секунд. Его необходимо было разблокировать. Лейтенант прочел надпись и требовал набрать код для разблокировки. Но мужчина с благородной сединой в висках был непреклонен. Лев Карлович пожимал плечами и медленно покачивал головой, мол, не знаю я, что это такое и для чего это нужно.
  - Вы повторяетесь, лейтенант, - наконец сказал он вслух.
  - Это допрос. Я буду повторяться бесконечно, пока вы не расскажете мне правду.
  - Вы тоже лжете, - спокойно заметил допрашиваемый.
  - Отнюдь, - ответил лейтенант, слегка приподняв левую бровь. Этот пожилой мужчина за всё время допроса успел его заинтересовать. Он не был похож на преступника. Скорее, наоборот, на доброго сказочного Деда Мороза. Но годы подготовки не прошли даром. Лейтенант тщательно скрывал своё любопытство. Во всяком случае, он так думал. Но это не было так на самом деле. От зоркого взгляда старого математика не могла укрыться ни одна деталь.
  - Через час следователь из Москвы будет здесь. Вы говорили об этом полтора часа назад. Допрашивать меня будет он.
  - Это не меняет дела.
  - Еще как меняет. Вы меня задержали. Но не раскололи. Повышения ждать придется еще долго.
  Лейтенант Федосеенко приподнял голову и, попытавшись придать взгляду максимальную строгость, посмотрел на Льва Карловича. Где - то внутри он чувствовал, что попытка с треском провалилась. Подозреваемый держался ровно. От его статной фигуры веяло спокойствием и уверенностью.
  - Тем не менее, я вас задержал. В городе объявлена чрезвычайная ситуация, и, быть может, вы и есть тот самый пианист - мясник? Я видел, как вы смотрели вслед команде тимуровцев. Кем бы вы ни были, Левкину ватагу в обиду я вам не дам.
  Лев Карлович внимательно всмотрелся в лицо лейтенанта. Его черты казались ему смутно знакомыми, но за свою жизнь преподавателя в университете он перевидал столько лиц, что теперь каждый второй человек казался ему знакомым. А про школьного мясника он и думать забыл. Столько лет прошло с той истории, её сейчас помнят, наверное, только старожилы. Он смутно припоминал подробности и, быть может, затруднился бы сейчас назвать имя мясника, если бы им не оказался человек, вхожий в Левкину команду.
  В голову профессора решение собственной проблемы пришло молниеносно. Он был немного староват для того, чтобы вытащить друзей в одиночку. Молодой Лейтенант идеально подходил на роль помощника.
  В дверь постучали и лейтенант Федосеенко встал, чтобы открыть. Через шуршание не было слышно, какими словами он обменялся с пришедшим, но через секунду он снова повернул ключ в замочной скважине и вернулся к допрашиваемому. В его руках был паспорт Льва Карловича.
  - Паспорт у вас странный, - констатировал факт лейтенант. - Вознесенский Лев Карлович, 1957 года рождения. Урожденный города Котлас. Прописан в Санкт - Петербурге. Ранее был прописан...
  Он не дочитал. Остановившись на середине фразы, лейтенант приподнял глаза и посмотрел на допрашиваемого поверх паспорта.
  - Что за шутки? Вы знаете, сколько вам светит за подделку паспорта гражданина Советского Союза и за шпионские штучки в карманах?
  Лев Карлович посмотрел на часы над столом. В его детстве такие часы были у каждого. Тогда он и не думал, что даже в камере милиции для допроса подозреваемых висят точно такие же.
  - Дядь Лейтенант, хотите повышение? - спросил внезапно допрашиваемый.
  - За предложение взятки должностному лицу, - начал было Федосеенко, но Лев Карлович не дал ему закончить фразу.
  - Левка, ты случайно не строителем стать собираешься? Ох и рукастый же ты парень! Нет, дядь Лейтенант, мне б этим летом научиться самому змея запускать! - процитировал он по памяти один из его разговоров с дядей Лейтенантом в далеком детстве.
  Лев Карлович обладал феноменальной памятью благодаря увлечению цифрами, а лейтенант не мог забыть этот разговор, поскольку он должен был состояться совсем недавно по подсчетам старого математика. Эффект был произведен должный. Лейтенант Федосеенко замер глядя прямо в глаза подозреваемому.
  - Дядь Лейтенант, ты можешь закрыть меня в психбольнице, но сначала выслушай и помоги. Одному мне уже не успеть. Через час парнишки на речке утонут. Один Левка в живых останется. Ты своих тимуровцев любишь, я вижу. Не дай им погибнуть по глупости лет, - слегка наклонившись вперед сказал Лев Карлович. Он знал, такая поза придает ему уверенности в себе и, по какой - то причине обезоруживает оппонента.
  - Ты всевидящий что ли? - снова приподнял бровь лейтенант Федосеенко.
  - Из Москвы следователь летит не по моему делу. Его направили расследовать дело школьного мясника. Предлагаю честный обмен: ты поможешь мне спасти мальчишек, а я назову тебе имя мужчины, который застрелил Сашу Безручко из обреза.
  Имя и фамилия девочки всплыли в памяти сами собой. Давным - давно, в далеком детстве, он, как и все неравнодушные жители Котласа, вместе с родителями ходил на похороны девочки. Он её не знал. И никогда не видел живой. Но состояние всеобщего страха, боли и скорби передалось и ему. После прощания он созвал к себе в гости друзей, чтобы обсудить произошедшее. В их головах зрела мысль о том, что преступника можно разыскать самим, не прибегая к помощи профессионалов в форме, применив метод дедукции на практике. Но мама, вовремя услышавшая обрывки разговора, успела применить воспитательные меры и пресечь на корню их опасные игры.
  - Почему я должен вам поверить? - спросил лейтенант.
  - Хороший вопрос, - кивнул Лев Карлович. - Потому что ты хочешь высшую меру для головореза, а я не вызываю у тебя опасений. Я не похож на того, кто стреляет в девочку из обреза. Да и паспорт мой можешь посмотреть на свет по страничке. Он настоящий. Выводы сделай сам, какие хочешь. Только помоги мне спасти мальчишек. Я всю жизнь прожил ради этого дня.
  Лейтенант задумчиво повертел паспорт на свет. Просвечивали водяные знаки, да и выглядел вполне он настоящим, только каким - то чужим. Он задумался на мгновение.
  - Я представился вам как лейтенант Федосеенко. Назовите мои имя и фамилию, - спросил он.
  - Я не знаю, дядь Лейтенант. Мне всего одиннадцать. Мы с ребятами не спрашивали. Вы сами нам не говорили. А потом уже не довелось узнать. После трагедии я стал затворником.
  Федосеенко внимательно посмотрел на седого мужчину. Он действительно выглядел как профессор, но не как маньяк, стреляющий из обреза по девчонкам - восьмиклассницам.
  - Дело школьного мясника кто раскрыл? - задал он контрольный вопрос.
  - Пока что никто. Но следователь из Москвы уже вылетел. Его натолкнет на мысль именно оружие, из которого стрелял этот ненормальный. А там на месте уже обрез и найдут. Дело громкое, его подробности каждый житель Котласа знать будет. Судебное разбирательство проводить будут открыто в Доме Культуры. Люди потребуют высшей меры. Преступника расстреляют. Следователя повысят. А тебя - нет. Но прошлое так легко меняется, верно, дядь Лейтенант?
  
  * * *
  
  Саша периодически нарушала строгую дисциплину, которая царила на каждом занятии. Но ведь это так по - девчачьи, когда кажется, что если не поделиться с подругой сейчас, то через десять минут буквально разорвет от желания рассказать очередную новость. Поэтому она тихонько шепталась со своей лучшей подружкой Ленкой Шевцовой именно сейчас. Девчонки спрятались на задней парте за спинами однокашников и показывали друг другу записки, от которых хотелось рассмеяться во весь голос. Не скрываясь от остальных, вполголоса Саша рассказывала о своем друге Володьке, с которым они гуляли вчера вечером допоздна. Саша нарушила строгий запрет родителей, которые велели в девять быть дома и теперь была наказана на целый месяц. Отец велел сидеть дома, а выходить можно только в школу и в музыкалку.
  - Безручко и Шевцова! Если вам не интересно, то мы с вами попрощаемся гораздо раньше, чем вы окончите класс фортепиано!
  Услышав гневный оклик, девочки мгновенно выпрямились и приготовились внимательно выслушать, что им скажет Елизавета Тарасовна. Их преподаватель была молоденькой симпатичной девушкой, но ничуть не менее строгой, чем преподаватели в возрасте. Спуску детям в музыкальной школе не давал никто. Каждая стремилась вырастить из своих учеников целый класс виртуозов.
  Но неожиданно на этом вся её тирада закончилась.
  - Жду вас послезавтра в то же время, а сегодня мы с вами прощаемся, - нараспев произнесла она своим чудесным голосом. - Девиз?
  - Обучение в школе ничто без репетиций дома! - нестройным хором громко откликнулся класс из девяти учеников.
  Елизавета Тарасовна с мягкой улыбкой сдержанно кивнула и первой покинула аудиторию. Она была такая чудесная, что Саше хотелось в чем - то брать с нее пример. Статная, подтянутая, высокая, всегда строго одетая и с волосами забранными в идеальный пучок, она сама была похожа на точеный музыкальный инструмент, только что вышедший из рук мастера. Похожая на скрипку она, как ни странно, преподавала клавиши. И это, похоже, было её призванием. Когда она садилась за инструмент рядом с учеником, оставшиеся, словно завороженные, наблюдали за её игрой. Елизавета Тарасовна была очень талантлива.
  Глядя, как она выходит за дверь, Саша тоже распрямила плечи и, пытаясь скопировать её походку, вышла следом. Ленка копалась где - то позади.
  Спустя пару шагов с шумом и гамом Сашу обогнали мальчишки. В классе фортепиано их было четверо. Но они были такими малышами для восьмиклассницы Александры. Её Володька был десятиклассником, а как здорово он играл на гитаре хиты Высоцкого! Все девчонки завидовали черной завистью! Она вышла на крылечко школы и мечтательно вздохнула. Этот парень не выходил из её головы. Ленки всё не было. И Саша решила её не ждать, чтобы скорее увидеться с Володькой. Он обещал сегодня встретить её на ступенях возле школы, поэтому Саша несколько минут растерянно оглядывалась, пытаясь увидеть его широкую улыбку в темноте. Но его нигде не было.
  Волнуясь, куда он мог подеваться, она решила идти навстречу.
  Она шла домой очень аккуратно. На прошлой неделе снег немного подтаял, а сейчас снова ударили десятиградусные морозы. Дорога превратилась в сплошной каток. Дворники работали в меру своих сил, посыпая тротуар песком, но за день он так растаскивался подошвами сапог, что к вечеру нормально передвигаться можно было разве что на коньках или лыжах.
  Музыкальная школа стояла в отдаленном тихом районе. Оттуда до дома можно было добраться только на автобусе. Обычно Саша ездила с Ленкой. В последнее время её стал забирать Володька, провожая до подъезда. Родители были против общения дочери с местным балагуром и донжуаном, поэтому ребята общались втихую, скрывая свою дружбу от близких и прощаясь на втором этаже, хотя девочка жила на третьем.
  Саша глянула на часы. Начало восьмого. Автобус только что ушел. Следующего ждать придется двенадцать минут. Она повернулась к скамеечке на автобусной остановке, чтобы сложить туда свою сумку с нотными тетрадями, как внезапно почувствовала резкую боль в подреберье и упала на колени. Где - то вдалеке раздался звук, будто кто - то выбивал ковер. Но дальнейших хлопков не последовало.
  "Не может быть! У меня никогда раньше не болело сердце!" - подумала девочка и плашмя рухнула на проезжую часть. Из - под теплого серого драпового пальто, перешитого из бабушкиного, на снег ручейком вытекала алая кровь. От её тепла в морозном воздухе растворялся легкой струйкой дымок. Это было последнее, что увидела Саша перед тем, как покинуть этот мир.
  
  * * *
  
  Лев Карлович никогда раньше не сидел в "Запорожце". У его отца были "Жигули", которые вечно ломались, а сам он как только смог накопить на машину, приобрел себе вместительный внедорожник, который позже поменял на более дорогой и навороченный. После отцовской машины сам он недоверчиво относился к советскому автопрому, поэтому принципиально откладывал больше половины зарплаты каждый месяц, чтобы купить без кредитов и рассрочек себе элитную машину, в которую будет не стыдно посадить любимую Таисию.
  Всё в жизни бывает в первый раз. Сегодня он с трудом втолкнул себя внутрь белого "Запорожца" и попытался уютно устроиться на сиденье. Когда с пятой попытки ему это не удалось, он успокоился, решив, что неплохо уже то, что он сидит в машине, а не стоит в своем продуваемом легком пиджаке на апрельском пронизывающем ветру. Его запястья сковывали ледяные металлические оковы, прямо под часами, с которыми поминутно сверялся Лев Карлович. Лейтенант Федосеенко наотрез отказался их снимать, напоминая о том, что "пианист" всё еще на свободе и всё еще очень опасен.
  Лейтенант ехал строго туда, куда указывал ему Лев Карлович и лишних вопросов не задавал. На беседу он был категорически не настроен, как и его попутчик. Они ехали в полной тишине, если не считать редких реплик Льва Карловича.
  - Налево, - командовал Лев Карлович, и Лейтенант молча поворачивал.
  Наконец, машина остановилась.
  - Дальше снег не растаял. Застрянем, - сказал Федосеенко и заглушил двигатель.
  - Значит идем по тропинке вдоль реки. Они уже там. Выявляют очередность прыжков на лед. Спорят на камень - ножницы, - сказал Лев Карлович, снова взглянув на часы.
  В его голосе лейтенант услышал нотки паники. Ему всё больше казалось, что седой мужчина не лжет, хоть и всё, что он рассказывал, казалось невероятным.
  Лев Карлович первым почти побежал по тропинке. В самом её начале они обогнали семью из трех человек. Они шли медленно и весело смеялись, иногда перекидываясь снежками. Судя по всему, они вышли на послеобеденную прогулку.
  - Извините, - оттолкнул их Лев Карлович с тропинки.
  - Мужчина, можно и поаккуратнее! - воскликнула женщина в серой мутоновой шубе, которая чуть не упала от его толчка. Её сын вовремя среагировал и подхватил за руку.
  - Простите, - вслед за ним протиснулся по узкой тропке молодой парень в милицейской форме.
  - Преступника что ли задерживают, - пожал плечами глава семейства.
  Лев Карлович издалека увидел, как прыгает первым Юрок, красиво приземляясь на одно колено. Остальная троица весело заливалась хохотом, представляя себя Геком Финном, который пережил кучу приключений на реке.
  Схватившись за сердце Лев Карлович ускорился и закричал:
  - Ребята, стойте! Остановитесь!
  Но за своим весельем и азартом его просто не услышали. Разогнался для прыжка Санек и запрыгнул на спину Юрке. Двое покатились по льду, барахтаясь в дружеской мальчишеской драке.
  Лев Карлович прибавил темпа и обернулся к Федосеенко, чувствуя, как разгорается огонь в груди:
  - Лейтенант, за Степкой лед провалится! Помогите! Я не успеваю!
  Федосеенко прибавил скорости и сам начал кричать ребятам:
  - Ребята, на лед прыгать нельзя!
  Но было уже поздно. Его крик раздался в тот самый момент, когда Степка оттолкнул Левку, чтобы прыгнуть прямо на кучу из своих в шутку дерущихся друзей.
  Снова тот страшный треск, много лет подряд преследовавший его в самых неожиданных местах приступами паники и необъяснимого ужаса. Лев Карлович ухватился за сердце обеими ладонями, увидев наяву тот самый кошмар, от которого он с криками просыпался по ночам уже больше половины века. В голове, словно кувалдой, стучала одна - единственная мысль "Опоздал!". Черное чувство опустошенности двухтонной плитой навалилось на плечи. Лев Карлович стоял на коленях в сыром снегу и держался за сердце. В груди полыхал костер, который выжигал его изнутри, доставляя невыносимую боль. У него никогда раньше не болело сердце, и он еще не знал, как это тяжело. Ему стало трудно дышать. Он расстегнул верхнюю пуговицу на белоснежной рубашке и расслабил узел галстука, чтобы вдохнуть спасительный холодный воздух, как это пытались сделать и ребята в полынье.
  Ситуацию взял под свой контроль молодой лейтенант Федосеенко. Он молниеносно скатился с обрыва и затормозил у самой кромки льда.
  - Ребят, барахтаемся изо всех сил, но не топим друг друга! - скомандовал он сначала мальчишкам, а потом уже Левке, увидев, что Лев Карлович непригоден для спасательной операции. - Левыч! Живо скинь мне самую крепкую ветку, что найдешь! Секунда на поиски!
  От его крика парнишка очнулся и подскочил, замотав головой по сторонам. Хорошо, что вдоль берега росли невысокие, но раскидистые кусты. Пока маленький Левка отламывал большую ветку от ивы, лейтенант Федосеенко лежа на животе ползком пробирался к полынье. Он помнил из спасательного курса, что эта наилучшая поза для передвижения по хрупкому льду.
  - Дядь Лейтенант, сойдет? - закричал Левка и бросил на лед длинную ветку.
  - Сойдет, - крикнул в ответ ему Федосеенко и протянул её к полынье.
  - У кого кончились силы, хватается первым! - скомандовал он, и Юрка со Степкой подтолкнули к ветке Санька, которого течением уже тащило под лед.
  Околевшие детские ручки никак не могли сжаться в кулачок, чтобы ухватиться за ветку. Поддержка Лейтенанта не помогала. Соскользнув во второй раз в воду, парнишка совсем было отчаялся, но услышал вопль своего лидера с берега:
  - Один за всех и все за одного!
  Юрка со Степкой собрали все силы воедино и снова подтолкнули своего друга, который никак не мог выбраться и у того, наконец, получилось. Лейтенант Федосеенко подхватил парнишку за руки и почувствовал, как под ним самим предательски хрустит лед.
  - Я не успею! - чувствуя, как сам начинает паниковать, закричал он.
  - Мы поможем, - услышал он голос сзади.
  К нему точно так же по - пластунски ползли муж и сын из той семьи, которую они обогнали в самом начале тропинки. Они ускорились, увидев, как бегут седой мужчина в наручниках с милицейским и услышав отрывки разговора о мальчишках. Их помощь подоспела очень вовремя.
  - Оттащите мальчишку! - велел лейтенант. - Лед хрупкий, сейчас все с вами под воду уйдем!
  - Ловите еще ветку! Спасите моих друзей! - умолял с обрыва Левка, бросая еще одну отломанную ветвь от кустарника.
  - Ползите с той стороны полыньи, нужно распределить вес! - скомандовал лейтенант взрослому мужчине, поскольку молодой уже перетаскивал Санька на берег. Женщина на обрыве спешно расстегивала свою шубу, чтобы укутать в неё первого ребенка, который дрожал, как последний осиновый листок на декабрьском ветру. Зубы мальчишки стучали так сильно, что женщина переживала, как бы они у него не раскрошились.
  Обогнув провалившийся лед с другой стороны, мужчина протянул ветку Юрке, а лейтенант в это время уже тащил на себя Степку. Мальчишки были крупнее Санька, тащить было тяжелее и мысленно лейтенант, бывший всю жизнь атеистом, молился всем богам, чтобы ветка не обломилась, иначе вытащить парнишку он уже не сможет. У того просто не хватит сил выкарабкаться и придется нырять вслед за ним.
  - Мужчина, вам плохо? - обратился стоя на краю обрыва Левка к седому мужчине, который стоял на коленях и жадно хватал воздух открытым ртом, внимательно наблюдая, как спасают его друзей.
  - Нет, Левушка. Ты молодчина. Ты очень сильный парень. Ты лучше меня, - ответил ему Лев Карлович со счастливой улыбкой на лице.
  - Они из - за меня чуть не утонули. Это я виноват, - сказал напуганный до липкого пота на спине под курткой мальчишка, кусая губы от напряжения и страха.
  - Ты их спас. Ты никогда, возможно, этого не узнаешь, но это ты их спас. Ты смог. Ты хороший друг. Настоящий.
  Он посмотрел на одиннадцатилетнего себя и почувствовал, что боль в груди медленно отступает. Лев Карлович потихоньку смог подняться на ноги. Он осторожно подошел к обрыву и, в силу своих возможностей, постарался оказать Левкиным друзьям помощь. Увидев, что Степка с Юриком тоже лежат на льду и их потихоньку оттаскивают в безопасное место, он спокойно вздохнул и счастливо рассмеялся. Впервые за долгие годы.
  Кулем свалившись в мокрый снег, он умиротворенно глубоко вздохнул. Светлые глаза смотрели в серое низкое небо, затянутое тяжелым облачным одеялом. Низко - низко летел самолет. Лев Карлович ухватился за него взглядом и провожал за горизонт, как и много лет тому назад. Сегодня он вновь ощутил, что значит быть наполненным изнутри.
  
  * * *
  
  На своем "Запорожце" лейтенант отвез мальчишек в больницу. Врачи сказали, что они очень сильно переохладились и испугались. Жизням их больше ничего не угрожало. По звонку главного врача, в палату примчались родители парнишек, отпросившиеся с работы. В руках у каждого была авоська с апельсинами и термос с горячим черным чаем. Все они целовали своих детей в лоб и расспрашивали о случившемся. Левка сидел вместе с ними в углу на казенном железном стульчике. Понурив голову, он исподлобья смотрел на свою ватагу, пытаясь утихомирить разбушевавшуюся совесть и поверить в то, что всё обошлось.
  Лев Карлович же, наконец - то, почувствовал долгожданную свободу и смог простить себя. Затихла совесть, которая бесконечно грызла его все эти годы. Он перестал себя винить в смерти троих лучших друзей и обрел покой, о котором раньше мог только мечтать. Теперь он просто наслаждался жизнью. Он знал, что у маленького Левки всё сложится куда лучше, чем у него, ведь теперь он никогда не будет одинок. Теперь в самые трудные моменты жизни у него рядышком всегда будет его верная команда.
  - Лейтенант Федосеенко, не хотите узнать имя школьного мясника? - спросил Лев Карлович, уютно расположившись на неудобном сиденье чуда советского автопрома.
  - Знаете, Лев Карлович, это уже не столь важно. Мы сегодня спасли четыре жизни. Важно, что трое ребят остались живы, а четвертый не будет чувствовать себя виноватым за то, что остался жить. А повышение - это такая ерунда. Вы сказали, что маньяк будет найден и понесет наказание. Это самое главное.
  - Тем не менее, мне хочется отблагодарить вас за то, что вы мне поверили. Я бы на вашем месте отправил меня в психиатрическую лечебницу.
  - Вы не выглядите душевно больным.
  - Спасибо, - с улыбкой кивнул Лев Карлович. - Я, все же, буду с вами честен и сообщу имя школьного мясника. Вы сами решайте, что вам делать с этой информацией. Его зовут Вячеслав Нетиенко.
  - Не может быть! - воскликнул лейтенант, резко зажав педаль тормоза.
  Лев Карлович прекрасно понимал его реакцию. Дядя Слава жил на одной лестничной клетке с лейтенантом и часто они ходили друг к другу в гости на чай с ватрушками. Федосеенко сам вызвался дней десять тому назад водить его дочь в школу, чтобы максимально обезопасить её от возможности нападения школьного мясника. Слава воспринял эту дружескую помощь с большим воодушевлением и даже вечером в виде благодарности пару раз заносил банки варенья и повидла, которые ему заготавливала теща, живущая в средней полосе. По - соседски они вместе в гараже ремонтировали "Запорожец" лейтенанта вдвоем в гараже, за что тот бывало подвозил жену Славы до дачи или магазина. А вечерами они курили на балконе, обсуждая последние новости. Лейтенант рассказывал ему, как продвигается дело по поимке преступника, а Слава делился новыми страшными легендами о мяснике, что возникли в городе на сегодняшний день.
  Дядя Слава помогал и соседским мальчишкам, выручая их гвоздями на штабик или насосом, подкачать колеса велосипеда. Он помогал строить ребятам домик на раскидистом клене, уводя всю компанию за город, в небольшой лесок, где они могли остаться незамеченными. Он брал с собой бутерброды и термос, в котором плескались кофе с молоком. Родители без лишних вопросов отпускали своих детей с дядей Славой, поскольку для всех он был вторым отцом. Особенно привязался к нему Юрок, отец которого работал в две смены, практически не появляясь дома. Лев Карлович помнил свою шальную мысль о том, что он даже рад, что Юрка так и не узнал, кто оказался тем самым маньяком, которого боялся весь город.
  Внушала доверие и интеллигентная внешность дяди Славы. Худой и долговязый, он ходил в неизменном сером свитере, которые стопками вязала ему жена, чтобы он казался немного внушительнее в них. Несуразные круглые очки на большом носу делали его похожим на школьного учителя ботаники или физики. Он был невероятно высок для одиннадцатилетних мальчишек. Его рост был около двух метров, чем он очень выделялся из толпы остальных людей. Стесняясь своего роста, он сильно горбился, а к ребятам и вовсе старался присесть на корточки, чтобы не смотреть на них свысока. У него был спокойный тихий голос доброго сказочника и талант располагать к себе людей. Уважали и ценили Славу все, кто знал от мала до велика.
  У Нетиенко была благополучная семья. Любящая жена и дочь возраста Саши Безручко. Все они были улыбчивы и веселы. Жена его трудилась учителем русского языка и литературы в той же школе, где училась вся ватага тимуровцев и где в параллельных классах учились дочь и жертва мясника. Их семья была одной из показательных. Соседи никогда не слышали, чтобы кто - то из них повышал голос, уж не говоря о ссорах или рукоприкладстве.
  Лейтенант Федосеенко поверить не мог, что такой, со всех сторон положительный и интеллигентный мужчина мог совершить такое страшное убийство.
  - Он уже давно психически болен. Несколько лет назад он взял ружье своего умершего отца, сделал из него обрез на заводе и хранил в ящике с двойным дном, под инструментами. Выстрелить из готового обреза стало делом времени. Все эти слухи, что маньяк будет убивать сегодня всех в зеленом, а завтра в красном - полная нелепица. Он просто хотел узнать, сложно ли убить человека. Приехав забирать свою дочь с музыкальной школы, он увидел девочку на остановке и выстрелил. После чего спокойно забрал своего ребенка и уехал с ней домой на автобусе с той же самой остановки, где уже работала милиция. Саша оказалась случайной жертвой. Если бы на той остановке стоял любой другой человек, он бы всё равно выстрелил. Проведите обыск на заводе. Вы найдете обрез под его токарным станком. Слава не будет сопротивляться. Он будет сотрудничать со следствием и всё сам вам расскажет. Эту историю будут знать все жители Котласа. Я вот помню до сих пор.
  - А его семья? - спросил Лейтенант.
  - Конечно, его жена не выдержит такого позора. Они с дочерью не виноваты, что их любимый глава семейства заболел психически, но все же они уедут к бабушке в среднюю полосу подальше от этого кошмара. Никто не знает даже названия этого города, - ответил Лев Карлович.
  - Я знаю, - кивнул он задумчиво. - Его теща живет в Липецке.
  - Я буду рад, если вы сохраните эту тайну. Ни к чему его семье тащить клеймо за собой. Они не виноваты
  Лейтенант промолчал. В голове его путались мысли. Он вспоминал, сколько времени Слава провел у него в гостях. Сидел на кухне, пил чай с малиновым вареньем и рассказывал о себе, о своем детстве о своей семье. Вспоминал, как несколько раз жена рассказывала, что к ним заходил Слава за молотком или за сахаром. И жена Лейтенанта всегда по - доброму относилась к нему, угощала пирожками с картошкой и грибами. Ему вдруг стало до дрожи страшно, когда он вспомнил, что его жена была наедине со Славой. Что было бы, окажись вдруг она тогда на месте Саши Безручко? Ему было безразлично, кто стоит там, на остановке. У него была потребность просто выстрелить в живую мишень. Он бы ни на секунду не задумался, что эта женщина принимала его у себя дома, как родного.
  - Спасибо тебе, Левка, - улыбнулся он спустя время. - Ты стал достойным членом нашего общества.
  - Спасибо тебе, дядь Лейтенант, что спас моих друзей, - улыбнулся ему в ответ Лев Карлович.
  - Николай Николаевич, - сказал лейтенант на прощание у подъезда. - Я завтра познакомлюсь с тобой Левка. Достаточно уже мне "дядькать". Меня зовут Николай Николаевич.
  Лев Карлович легкой походкой взлетел по ступенькам и вошел в лифт, который приветливо распахнул перед ним дверцы, словно ждал только его.
  Вся троица уже была там.
  - Что - то вы задержались, Лев Карлович! - воскликнула Яна.
  - Теперь я свободен, - ответил он ей вместо приветствия.
  - Всем на первый? - привычно спросил Егор, нажимая кнопку на панельке в лифте.
  
  Часть 2.
  Похищение.
  Яна едва поспевала семенить на своих высоченных каблуках вслед за Егором, который размашисто вышагивал по направлению к школе. Он остался тверд, упорен и настойчив. Ничего не изменилось. Таким она его и запомнила. Взрослая жизнь нисколько не сломала Егора. Он относился к тому типу мужчин, которых хочется слушаться. С ним не страшно создать семью, потому что он настоящий. Он не бежит от проблем, не устраивает скандалов и не боится трудностей. Рядом с ним Яне всегда хотелось быть просто девушкой. Он был спокоен и непоколебим, словно скала. Решителен и целеустремлен. Настоящий мужчина.
  Она хотела с ним поговорить, но от быстрой ходьбы в неудобных лаковых модных туфлях с красной подошвой, у неё сбилось дыхание. Ей так много нужно было ему сказать, но он категорически не желал её слушать. Егор относился к тому типу людей, которые могут верить только фактам, а слова для него - лишь пустой звук.
  Они были знакомы с детского сада и даже дружили в раннем детстве, пока Егор не возненавидел её по причине, которая осталась ей неизвестна. Они посещали одну группу и даже проводили в одном "комоде" тихий час. Их группа была единственной на весь город, где в спальне вместо обычных железных кроватей с пружинками, провисающими почти до пола, стояли высоченные "комоды", состоящие из трех отделений. Выдвигая одно из них, выезжали пирамидкой и все остальные, на манер ящиков. В каждом ящике лежал матрас и подушка. Их удобство заключалось в том, что кровати можно было задвинуть обратно в "комод", отчего освобождалось огромное количество места для проведения групповых игр, танцев или же часа чтения. Раньше Яна думала, что у всех были такие интересные кровати, но потом мама рассказала ей, что это богатый отец Валерки Козлова решил сделать для сына достойный детский сад.
  Яна спала на первом этаже, прямо над ней располагался Егор, а еще выше мальчишка - добряк, который подружился с Яной с самого первого её посещения группы. Валеру с детства мама величала Вэлом, поэтому так он представлялся всем своим новым знакомым и вскоре все настолько привыкли к его прозвищу, что иначе его никто и не называл. Втроем они были лучшими друзьями. Валерка спускал простынь со своего третьего этажа, устраивая шалаш, и ребята сидели в нем днями напролет.
  Но в школе всё закончилось. Валерка сел рядом с Яной, а Егора учительница отправила на заднюю парту. На этом их пути разошлись и наступило начало Яниного собственного ада.
  Всю начальную школу Егор учился на хорошие оценки, потому что за его учебой следил папа. Они с отцом были очень близки. Папа был для него лучшим другом. Вместе они ходили на рыбалку, катались на велосипедах, играли в шахматы по вечерам. Холодными зимними вечерами устраивали турнир на денди в "Мортал Комбат", где рубились наравне. Егорке не было никаких поблажек в силу возраста.
  - Не умеешь драться, не берись за джойстик, - говорил ему отец, и Егор дрался не на жизнь, а на смерть.
  В шесть лет отец отдал его обучаться боевым искусствам, а сам через окно наблюдал, как ловко у сына получается сделать бросок через плечо. Вскоре мастер предложил Егору поучаствовать в городских соревнованиях, и отец сидел в первом ряду, сжимая до боли кулаки, когда его сын летел через всё татами, пропустив очередной удар. После турнира весь вечер они провели закрывшись в комнате за разбором полетов. Отец указывал на ошибки и рассказывал, как правильнее было бы выйти из каждой ситуации. За старенькими фильмами с Брюсом Ли в главной роли они хрустели чипсами и часто ставили на паузы видеомагнитофон, чтобы проработать очередной удар друг на друге. Они гордились друг другом и были по - настоящему близки.
  Но во взрослой жизни всё обстоит не так радужно и безоблачно. Летом, после того, как Егор окончил четвертый класс, мама вдруг заявила, что сыну необходимо собрать вещи, потому что они больше не будут жить с папой. Теперь папой нужно будет называть дядю Максима из восемьдесят третьего дома, которого он еще никогда раньше не видел. Егор не верил своим ушам. Как можно называть папой человека, которого не знаешь? И как у одного человека может быть два папы? Он подошел к отцу и взял его за руку. Глядя на маму, которая швыряла вещи из шкафа в чемодан, глазами полными слез, мотал головой и шептал как заведенный, что не хочет уходить.
  - Нет, мам, я не брошу папу. Ты бросай, а я не брошу. Я не хочу идти ни к какому дяде Максиму.
  Он стоял за спиной отца, будучи абсолютно уверенным в том, что тот ни за что не даст его в обиду и никуда не отпустит. Папа всегда был его самым лучшим на свете другом, советчиком, и помощником. На папу Егор равнялся. С него брал пример. На него мечтал быть похожим. Но папа силой вытащил свою руку из его маленькой ладошки и ласково подтолкнул в сторону к маме.
  - Сынок, ты уже большой мальчик. Ты должен понимать, что в жизни может случиться всё, что угодно. И семья - это самая непостоянная штука из всех возможных. Мы с мамой больше не семья. А дети должны оставаться с мамой, потому что так правильно. Это не значит, что я тебе больше не отец. Это значит, что я больше не муж твоей мамы.
  Егор качал головой, делая вид, что всё понимает, но на самом деле ничего не понимал. Как так могло случиться? Быть может, он в чем - то виноват? Быть может, это он был плохим сыном? Родители разводятся из - за него? Он смотрел на отца и по его щекам катились слезы. Он не хотел уходить к чужому дяде. Он хотел остаться с папой. Но тот помог ему собрать вещи и не предложил остаться. Завязывая шнурки на кроссовках в коридоре у двери, он сам попросил папу не заставлять его уходить с мамой. Но отец снова произнес свое твердое "Нет" и помахал сыну рукой на прощание.
  - Пап, ты больше не любишь меня? - спросил Егор, цепляясь за его домашнюю футболку.
  - Люблю, сынок. Просто так надо. Так будет правильно.
  Он отцепил от себя ребенка и, за плечи развернув его в сторону бывшей жены, легонько подтолкнул в спину. Мальчишка всхлипнул и понуро поплелся вслед за матерью, подгонявшей его злыми окриками.
  За спиной захлопнулась деревянная дверь и замок повернулся дважды.
  Маленький мальчишка в свои десять лет прочувствовал, как больно бывает в жизни, когда рвется на части сердце. Когда бросают те, кого любишь так сильно, всей душой. Когда не предлагают остаться. Когда захлопывается дверь и дважды поворачивается замок, отрезая путь обратно.
  В полной уверенности, что отец его предал, Егор несколько ночей рыдал в подушку, слушая как за стенкой веселятся мама с отчимом. Лето после начальной школы стало для него самым страшным этапом в жизни. В пятый класс он перешел абсолютно взрослым сформировавшимся человеком, познавшим предательство. Общение с одноклассниками стало для него неинтересным. Они были еще детьми. Егор нашел себе друзей среди студентов колледжа и потихоньку начал свой медленный полет в антисоциальную яму.
  Когда маму в очередной раз на родительском собрании отчитали как первоклашку за неуспеваемость сына и его отвратительное поведение на уроках, её терпение лопнуло. Не успев войти домой, она с порога взялась за ремень и за ухо выволокла сына на воспитательную казнь в центр зала. Егор вытерпел всё молча, не проронив ни звука. Выпустив пар, она отбросила в сторону ремень и еще час кричала на него, обещая лишить всех радостей жизни до тех пор, пока он не подтянет свою учебу хотя бы до троек, уж не говоря о хороших отметках.
  Егор перевел взгляд на часы.
  - В половину девятого вечера ты что от меня хочешь? - задал он ей вопрос тем же тоном, которым обычно спрашивал, есть ли что - то на ужин.
  - На два этажа выше живет твоя одноклассница Яна. Классный руководитель сказала, что она хорошая девочка и не откажет тебе в помощи.
  Яна. От воспоминания о ней у него сводило судорогой скулы. Ничего толком из себя не представлявшая, но вся такая правильная и дисциплинированная, что раздражала одним своим появлением по утрам на пороге класса. Все заходили хмурые и швыряли свои рюкзаки на парту так, словно в утреннем посещении школы была минимум половина их вины. Но Яна была другая. В неизменной расклешенной юбочке и белой рубашечке с отглаженным воротничком, с широкой улыбкой и бутылкой негазированной воды в руке, она вставала возле доски и громко со всеми здоровалась. Ребятам она нравилась своей улыбкой и волной позитива. Девочки называли её "солнышком". А Егор желал швырнуть ей в лицо мокрую тряпку за этот её бесконечный оптимизм. В каждом человеке всегда встречается изъян. У одних их больше, у других - меньше. В Яне он не видел отрицательных черт. И своей идеальностью она злила Егора день ото дня всё больше У нее была единственная подружка Аллочка. Вся такая же чудесная, как и сама Яна. Они сидели за одной партой, и Яна училась за двоих, чтобы не подвести подругу. Вместе они приходили в школу, вместе ходили в столовую, вместе секретничали на переменках и вместе уходили из школы. Егору иногда казалось, что они живут вместе. Со временем они даже стали похожи между собой. Обе светленькие, голубоглазые, невысокие и стройные. Как лучшие подружки, часто они одевались одинаково.
  Вскоре их начала путать даже классная руководительница, что было неплохим выходом для Аллочки, отвечать за которую к доске иногда выходила Яна. Класс хихикал, но не выдавал девчонок.
  К Аллочке Егор всегда относился ровно. Без симпатии, но и без отвращения. Обычная девчонка, которых тысячи вокруг. Ничем не примечательная, но и не красавица. Но Яна его злила. Яна его раздражала. Яна его бесила буквально одним своим видом, отчего ей от Егора доставалось каждый день и не по одному разу. В классе у нее со всеми были ровные дружеские отношения и только один Егор цеплялся буквально к каждому слову. Подсовывал ей вонючие бумажки из туалета, подбрасывал свои слюни в бутылочке, просил передать записки, которые оказывались с содержимым из его носа внутри, досыпал перца в её забытый на столе чай. Он выдергивал ей волосы по одному, незаметно для учителя портил её сданные работы, отчего девочка получала незаслуженно низкие оценки. Он называл её не иначе как "хорек" и отравлял жизнь одним своим существованием.
  Гордая и воспитанная девочка стойко сносила его издевательства, не подавая виду, что ей больно или обидно. Бесконечное Янино ангельское терпение и самообладание злило его так сильно, что хотелось ударить её, чтобы хоть так она вышла из себя. Она никогда не плакала и не жаловалась учителям. Поначалу одноклассники пытались притормозить Егора, за что получали от него тумаков. Вскоре Егор стал признанным лидером в коллективе благодаря своей силе и старшим друзьям, а Яна только свободно вздыхала, когда Егор вдруг прогуливал уроки и не приходил в школу.
  - Я не пойду к Яне, - сказал он маме твердо, но увидев, как наливаются кровью её глаза, понял, что назад пути нет и благоразумно поправился. - Сегодня уже поздно. Может, завтра?
  - Нет, ты к ней пойдешь сейчас! Возьмешь у неё домашнее задание и договоришься с ней заниматься после уроков, - велела мать всё тем же тоном, не терпящим возражений.
  - А если она откажется?
  - Я отправлю тебя в спецучреждение для несовершеннолетних, поскольку устала возиться с негодяем, - ответила она.
  Егор не поверил и заглянул матери в глаза. Они не выражали ровным счетом ничего. Она не лгала. Что такое спецучреждение для несовершеннолетних Егор знал от старших друзей. Побывать там было равносильно отсидке на детской зоне. У него не было выхода, кроме как идти на поклон к Яне.
  Ступени на два этажа выше показались для него вечностью. Он плелся к ней, словно на каторгу, представляя, как сейчас она выскажет ему всё, что у неё накипело за эти полтора учебных года каждодневных издевательств. Представлял, как она пошлет его лесом и хлопнет дверью. Представлял, как вернется домой под горячую руку матери.
  Но он предпочитал нырять в ледяной омут с быстрого разбега, а не входить постепенно. Егор был решителен, как никогда. Он нажал кнопку звонка и услышал мелодичную трель. После чего в глубине квартиры раздались легкие шаги и дверь распахнулась. Ему открыла сама Яна.
  - Привет, - пробормотал он, глядя на неё исподлобья.
  - Тебе чего? - спросила девочка, распахнув свои и без того огромные синие глаза.
  Он молчал, не зная, как попросить у неё помощи в учебе после всего, что он сделал. Девочка распахнула дверь шире и отступила дальше в коридор, приглашая Егора войти. Он опешил, но вошел. Этот её шаг ему навстречу помог ему снова обрести речь и, наконец, заговорить.
  - Ян, я немного скатился в учебе. Пробовал что - то дописать, досдать, но впустую. Долгов набралось слишком много. Ты не могла бы помочь мне немного?
  - В чем именно?
  - Ты же сразу после школы садишься за домашку? Давай будем заниматься вместе? - робко предложил Егор, не ожидая положительного ответа, но Яна неожиданно широко улыбнулась.
  - Ну, приходи завтра. Сегодня я уже всё сделала. У меня обычно после школы отдых полтора часа, потом я приступаю к заданиям.
  - Спасибо тебе большое, - поблагодарил он её от всей души.
  Обратно по ступеням он скакал как молодой сайгак. Словно гора с плеч рухнула от этой Янкиной улыбки. Он и представить себе не мог, что она такая милашка. После всех его школьных издевательств она встретила его с такой доброжелательностью, на которую он сам вовсе не был способен. Внутри было так тепло и легко, что домой он влетел, будто на крыльях.
  - Мааам, - закричал он. - Янка согласилась со мной позаниматься!
  - Только обидь мне девочку! Убью! - ответила мама с кухни, и Егор, весело хохоча, промчался в свою комнату.
  На следующий день, нажимая на кнопку звонка, он был готов ко всему, чему угодно, только не к тому, что она действительно поможет ему подтянуть учебу. Прошел уже целый день. Возможно, вчера она лучилась светом и добротой только потому, что услышав трель дверного звонка, она ожидала увидеть кого угодно, только не своего школьного тирана. Возможно, вчера он выглядел убого после маминой трепки, и она согласилась заниматься с ним из жалости. Сейчас он готов был к любому подвоху с её стороны, но ничего подобного не последовало.
  Она открыла ему в дверь в домашних тренировочных штанах и легкой футболке. Её длинные светлые волосы были забраны в высокий хвост. На голове красовались очки в тонкой золотистой оправе. Было видно, что она уже приступила к урокам, не дождавшись школьного хулигана в гости.
  - Проходи, - приветливо кивнула она, - мама напекла булочек с яблоками и корицей. Будешь чай? Зеленый или фруктовый?
  К такому гостеприимству со стороны извечной ненавистной всеми фибрами души Яны он не ожидал и снова растерялся.
  - Я дома поел, - отказался он неожиданно грубым тоном даже для самого себя.
  - Егор, если ты станешь хамить мне в собственном доме, то из ямы долгов по всем предметам будешь выкарабкиваться сам, - твердо произнесла Яна и кивнула головой в сторону своей комнаты.
  Этот день стал для него днем открытий. Оказалось, что Яна не такая милая и нежная, какой притворяется в школе для учителей, чтобы ей ставили хорошие оценки только за имя - фамилию, закрывая глаза на мелкие недочеты, которые не прощались другим ребятам. Егор узнал Яну с другой стороны. Она была тверда, принципиальна и упряма в своем желании донести до него свою мысль. Она не хватала звезд с неба, но брала учебу усидчивостью и дисциплиной. Яна не была бесхарактерной, как он думал раньше, подкидывая банку с заплесневелыми слюнями ей в сумку. Она оказалась слишком интеллигентна и хорошо воспитана, чтобы обращать внимание на тех, кто ниже её достоинства. Егор был ниже. Поэтому она относилась к нему так снисходительно. Егора это коробило. Она возилась с ним дома, как со слепым котенком, без устали повторяя:
  - Ты понимаешь меня или объяснить словами попроще?
  И Егора стало тянуть к ней. Сам того не понимая, он ходил к ней каждый день и сидел до позднего вечера, пока Янина мама не начинала намекать, что у дочери собьется режим с такими долгими посиделками. День за днем, неделя за неделей. Егор пытался рассмешить её, расшевелить, разговорить. Но она была спокойна, неприступна и холодна. Будь он постарше, он бы начал ухаживать за ней, но в тринадцать лет мир выглядит совсем иначе, нежели в двадцать шесть.
  Подтолкнуть Яну к дружбе Егору помог случай.
  - Ты чего такая хмурая? - спросил он её однажды.
  - "Сонька" сломалась, а папа сказал, что проще комп купить, чем приставку починить, - ответила она и тут же попыталась перевести тему. - "Дубровского" осилил или мне снова тебе классику пересказывать?
  - Давай мне, я починю, - ответил он таким тоном, будто чинил игровые приставки каждый день.
  - Ты? - удивленно приподняла брови она. - Это смешно. Егор, у меня приставка сломалась, а не батарейка в калькуляторе села.
  - Мне было семь, когда я под присмотром отца починил свой "Сюбор". Может я и отстаю в учебе от тебя, но если тебе нужно что - то починить, ты всегда можешь обратиться ко мне, - ответил он, но Яна от него только отмахнулась, как от надоедливой мухи.
  - Ян, дай мне только один шанс. Я докажу тебе, - попросил он.
  А через два дня они уже вместе сидели на полу в зале и рубились в гонки. Вся домашняя работа была сделана. Оставалось одно стихотворение, которое необходимо было выучить на литературу ко Дню матери. Ребята вместе выбрали достойное произведение и учили вместе вслух по строчке, смешивая его с криками победы и вялыми вздохами от проигрыша. Они весело смеялись, и Егор снова чувствовал себя почти счастливым, как несколько лет назад, когда они сидели перед телевизором вместе с отцом и в руках у них было по джойстику. Только тогда Егор еще не понимал того, что Яна становится ему близка. Им было просто весело легко и свободно. На этом ощущении и строилась их дружба. Вместе они никогда не чувствовали неловкости, словно дружили с самого раннего детства. Они не думали, что сказать и какими словами донести мысль, понимая друг друга с полуслова. Они смеялись над одними и теми же шутками и поддерживали интересы друг друга. У них были схожие мечты и желания.
  Больше всего Яне в этой дружбе нравилась разница их отношений в школе и дома. С начальной школы она работала на своё имя, прилежно выполняя домашнее задание и вежливо отвечая на вопросы учителей. Мама как - то давно обронила фразу о том, что стоит только однажды завоевать расположение человека, и он всегда будет смотреть на все твои недостатки сквозь пальцы. Яне эта фраза очень понравилась. Развитая и воспитанная девочка взяла её на вооружение, годами зарабатывая себе доброе имя в школе. Мамина заповедь сработала. Действительно, там, где другим учителя ставили "удовлетворительно", Яна получала "отлично", потому что "эта девочка не могла написать такую ерунду, она ошиблась по недосмотру" и "ну не могу же я поставить одинаковые оценки тунеядцу Егору Литвинову и Яночке, она просто не заметила ошибку". Первая на олимпиадах по русскому и литературе, первая на конкурсах чтецов, первая на конкурсах стихов, участник волонтерского движения - она очень дорожила своим авторитетом, порядочностью и честностью.
  Дружба с Егором могла полностью перечеркнуть все её старания, потому что, по мнению учителей, "такая хорошая девочка не могла связаться с таким разгильдяем, а если могла - значит мы в ней ошиблись, и она точно такая же, как он". Эту простую истину донесла до Яны мама, попросив её быть осторожнее с главным хулиганом школы. Но Яна отыскала другой выход. Лучшие друзья дома, в школе они продолжали быть заклятыми врагами. Егор продолжал обзывать её "хорьком" и выкидывать её вещи в форточку.
  - Егор, ты сегодня мой пенал выбросил в форточку, - строго выговаривала Яна ему дома. - И я не смогла отыскать свою счастливую ручку под окнами. Верни мне её завтра, пожалуйста.
  И он приносил. Пачкал её платье мелом, а потом забирал его себе домой стирать. Лепил жевательную резинку на джинсы, а потом вместе они искали способ избавиться от нее. Хихикая на весь класс просил передать комок бумаги Козлову, а сам глазами показывал, что не стоит этого делать. Дома рассказывал, что они наплевали в этот комок вместе с Тарасом. Однажды на истории их посадили вместе
  - Я с хорьками сидеть не собираюсь!
  - У меня учеба упадет, если вы меня с этим психом посадите!
  Они возмутились хором, но быстро потащили свои рюкзаки на первую парту, пока учительница истории не передумала и не рассадила их. Фыркнув, ребята уселись рядышком и тут же расчертили парту пополам, запретив друг другу касаться этой границы. Весь урок они сидели максимально далеко отодвинувшись друг от друга. Они так старательно делали вид, что им неприятно такое соседство, что учительница едва не выгнала Егора с урока. А дома ребята весело смеялись, сидя на мягком ковре настолько близко, что почти касались плечами друг друга, и обсуждали прошедший день.
  - Януль, ты прости меня за хорька, - сказал Егор. - Ты просто вся такая маленькая и хрупкая, что очень походишь на эту милашную животину.
  - Ну, спасибо, Егорка, - рассмеялась она заливисто. - Твои комплименты один круче другого!
  Заметив, что Егор подтянул учебу благодаря Яне по истории, как посчитала классная руководительница не зная всей правды, она переняла опыт своих коллег, и усадила ребят за одну парту у себя на физике. Соседство врагов закончилось тем, что на очередном лабораторном занятии Егор толкнул Яну так сильно, что она чуть не упала, а она за это вылила ему на голову воду из пузатой колбы.
  - Она ненормальная! - орал он Виктории Семеновне спустя мгновение и тут же поворачивался к Яне. - У тебя крыша едет, психопатка! Врачу не пробовала показаться?!
  Яна спокойно разглядывала парту, будто ничего не произошло, не обращая внимания на скандал, который разворачивался прямо перед ней. Егор вопил, как сумасшедший, вводя в ступор и учителя, и одноклассников. Когда он находился в таком состоянии припадка, к нему никто не смел приблизиться и на шаг, потому что он запросто мог врезать кому угодно, будь это друг, или девчонка, или учительница.
  Но невысокая тихоня Яночка, не меняя выражение лица, всё так же спокойно подошла к нему, взяла за локоть и вывела из класса.
  - Виктория Семеновна, я извинюсь перед Егором, - обернулась она к учительнице перед тем, как покинуть аудиторию и все вокруг понимающе закивали, находясь всё в том же состоянии страха перед криками неуравновешенного лидера.
  - Пошли в туалет, вытру тебя, - кивнула она Егору уже за дверью, крепко держа его за руку.
  - Ты вообще понимаешь, что ты творишь? - громким шепотом прорычал он ей, но Яна жестом остановила его.
  - Я перегнула. И за это прошу прощения.
  - Просто ты немножко видь пределы моего терпения. Не выходи за рамки. Если бы это не было игрой, ты понимаешь, что я сейчас просто размазал бы тебя?
  - Но не размазал ведь, - Яна весело рассмеялась и приобняла Егора одной рукой за талию, направляя его в сторону туалета.
  Это и увидел Козлов, которого Виктория Семеновна отправила в рекреацию проследить, чтобы Егор не распускал руки и не прибавлял ей проблем, как классному руководителю, с избиением девочек. Приподняв брови, он проводил глазами обнимающуюся парочку с ехидной ухмылкой на лице и вернулся в класс.
  - Нет, Виктория Семеновна, Янку он точно бить не собирается, - с сарказмом произнес он и прошел к своей парте, готовый разрабатывать план по распространению информации среди одноклассников.
  А на следующей перемене уже весь класс знал о том, что Егор с Яной на самом деле уже долгое время не являются врагами, как раньше. Все смеялись и тыкали в них пальцами, вручая Яне нарисованные статуэтки Оскар за отличную актерскую игру, а Егора дружески похлопывая по спине. Над ним, быть может, и хотели посмеяться, но каждый знал, что за любой намек от него прилетит в ухо. Егора боялись и уважали, поэтому насмешки обошли его стороной, в тройном размере излившись на Яну.
  Тогда еще Яна не знала, что Козлов потихоньку обыскал её сумку в поисках доказательств отношений тихони и главного школьного хулигана. И таковые нашлись. Телефоны тогда еще только - только начали появляться у школьников, а связь стоила космических денег. Именно поэтому ребята продолжали общаться между собой записками. Одну из них и нашел Козлов у Яны в боковом кармашке. В ней Егор предлагал вечером вместо игры в приставку посидеть у него на даче и нажарить шашлыков. С замиранием сердца, с гаденькой улыбочкой, пляшущей на тонких губах, и широко раскрытыми глазами Козлов читал, предвкушая колоссальное разоблачение, грандиозный скандал и исполинское падение титана со своего лидерского пьедестала.
  На деле же он, как обычно, побоялся пойти против Егора и, представив, что ему будет за обыск Яниной сумки, он благоразумно скрыл свою причастность к этому мелкому преступлению. Рассказав всем по очереди об отношениях ребят, он запутал следы и уже никто не мог сказать Егору, откуда пошли слухи.
  - Мне, кажется, Вэл сказал, - пожал плечами Тарас. - А после него Юлька с Виткой. Я уже и не помню.
  - А мне, вроде, еще до Вэла кто - то говорил. Серый может? Или вообще Аллочка! - призадумавшись отвечал Матвей.
  - А мне сама Яна проболталась, - доверительно сообщил Егору Козлов Валера, почувствовав, что дело начинает пахнуть керосином и его имя начинает мелькать слишком часто во фразах тех, кого допрашивал самопровозглашенный лидер.
  Егору пришлось сделать выводы самому, не найдя краев лжи и сплетен, которыми пытался облить его каждый одноклассник. Его лидерское положение становилось шатким. А этого он никак не мог допустить.
  Вечером Яна, как обычно, ждала его в гости, чтобы поговорить, но он не пришел. Не пришел сегодня. Не пришел и завтра. Не пришел больше никогда. Все попытки с ним поговорить он обрывал, не подпуская Яну к себе ни на шаг.
  - Ты предала меня. Классно, Янк. Лучше бы ты отомстила мне еще два года назад, чем теперь, - твердил он, когда она пыталась с ним объясниться.
  Три месяца Яна время от времени подходила к нему, чтобы рассказать правду, но он не верил. Не верил ни единому её слову, потому что Козлов был первым среди тех, кто буквально поклонялся лидерскому положению Егора в классе. Он ходил за ним по пятам, угощая его на свои деньги в столовой, своими сигаретами и таская за ним портфель. Он не верил, что этот человек может пойти против него, зная, чем всё может обернуться. Козлов был труслив. Егор считал, что он молчал бы только по этой единственной причине. Но он не рассчитал, что трусливые люди часто предают своих покровителей, ради собственных интересов.
  - Ян, если ты еще раз подойдешь ко мне, я тебе втащу. Мы больше не друзья, - эти слова стали последними, которые Егор произнес своей бывшей лучшей подруге.
  Яна не знала, что Козлов сказал заветную фразу, которая прострелила Егора насквозь.
  - Она сказала, что знает о тебе всё и поделится с нами информацией за определенную сумму.
  Эта фраза убила его на месте. Эта ложь разрушила остатки чего - то светлого, что было между ними. Разрушила воспоминания, окрасив их однотонным серым карандашом. Всё стало призрачно и глупо. Глупо было ожидать доброго отношения от девушки, над которой он издевался столько лет. Логично было предположить, что когда - то она выберет момент и отомстит. Только Егор никогда не думал об этом раньше. А теперь было поздно.
  Он был стопроцентно уверен, что она его предала, зная, как болезненно он относится к предательству. Он рассказывал ей правду о самом тяжелом периоде его жизни. Яна знала о нем всё. Знала то, чего не знал ни один человек в его жизни. Она знала его мысли, его чувства, перед ней он не стесняясь обнажал душу. Конечно, тогда он еще не задумывался обо всем этом. Тогда, в 2006, он просто делился с ней, потому что Яна производила впечатление надежного человека, который никогда не бросит и не предаст. А теперь он часто думал о ней. Даже непозволительно часто. И только теперь, спустя десять лет, вспоминая их разговоры, он мог признаться себе, что ближе Янки у него не было никого и никогда в жизни. Никто не понимал его так, как понимала она. Никто не чувствовал его так, как чувствовала она. Никто не поддерживал его так, как поддерживала она. Никому он не был интересен так, как был интересен ей.
  Но предательство Егор простить не мог. Он не простил его отцу. Не простит и Яне.
  Яна отвлекла его от всех мыслей и воспоминаний, которые, снося все преграды на своем пути, заполнили буквально каждый миллиметр его черепной коробки.
  - Егор, у нас была физика тогда, помнишь? - прозвучал её по - детски звонкий голосок у него из - за спины. Её голос нисколько не изменился. Он узнал бы его даже через тысячи километров, услышав в телефонной трубке.
  Он кивнул не оборачиваясь. Егор был рад тому, что сейчас она не видит его лица, которое предательски отражало все его чувства от нахлынувших воспоминаний. Он не сомневался, что она поняла бы всё без слов, только заглянув в его глаза. Ведь она всегда умела чувствовать его на расстоянии. Ей всегда было доступно то, что он не доверил больше никому и никогда. Ни до неё, ни после. И больше всего он боялся, что она сделает то, чего так и не сделала десять лет назад. Он мечтал тогда поцеловать её. Сегодня его мечта снова перешла из разряда несбыточных в разряд "всё возможно". Яна была его мечтой. Такая волшебная и недосягаемая...теперь она снова стояла у него за спиной, готовая обеспечить ему надежный тыл в любое мгновение. Он ощущал её близость каждой клеточкой своего тела.
  И он вновь был вынужден отталкивать её от себя, чтобы оградиться от того, что она будила в нем.
  - Полагаю, нам с тобой стоит остановиться на третьем этаже и немного подождать, чтобы ты сам убедился в том, что ты ошибался во мне все эти годы.
  Они беспрепятственно вошли в школу и поднялись в физико - химическую рекреацию. В 2006 году еще не было контрольно - пропускной системы и за взрослыми строго не следили. В школу мог войти кто угодно, просто представившись родителем одного из детей.
  - Я отец Егора Литвинова, а это моя новая жена, - неприветливо кивнул Егор техничкам, которые пристально следили за вошедшими.
  Десять лет назад в одной из школ Ульяновска Егора Литвинова знали все от учеников первых классов до поваров, работающих на кухне и не контактирующих с детьми. Егор Литвинов был звездой. Поэтому технички, оглядев двадцатишестилетнего парня с чертами грозы школы с головы до ног, понимающе закивали. Он выглядел старше своих лет и легко сошел за отца девятиклассника - самого себя. Егор развернулся спиной к обслуживающему персоналу прежде, чем они начали жаловаться на исчерченные стены и испорченные окна в спортивном зале. Яна неловко улыбнувшись, засеменила за ним наверх по ступеням.
  - Я и забыла, что ты был местной достопримечательностью, - засмеялась она, глядя на его широкие плечи.
  До сих пор он не разговаривал с ней и даже не оборачивался.
  Яне начинало казаться, что лифт ошибся, отправив их именно в этот день. Быть может отсутствие друг друга в их жизнях - лучший подарок, который могла преподнести им судьба.
  Они успели вовремя.
  Наблюдая за обнимающимися ребятами - девятиклассниками, Егор сам убедился в том, что Козлов видел эту сцену, развернувшуюся десять лет назад. Он видел его злобную ухмылку и хитрый прищур. Видел, сколько ненависти было во взгляде этого человека, который был влюблен в Яну с детского сада. Сама Яна не знала об этом. Но Егор видел людей насквозь. На лбу Козлова семьдесят вторым курсивом ползла строка о том, что он жаждет мести.
  - Теперь ты веришь мне или хочешь посмотреть, как этот ненормальный стащит из моей сумку твою записку, адресованную мне?
  - Теперь я думаю, что Козлов полностью оправдывает свою фамилию, - прорычал Егор.
  
  * * *
  
  Скрипучие качели действовали Егору на нервы. Он осознанно избегал Яниных глаз, глядя себе под ноги и сидя чуть поодаль на раскрашенных и наполовину закопанных в песок тракторных колесах. Он зря избегал её. Она сейчас не обращала на него ни малейшего внимания. Она раскачивалась всё выше и выше, чувствуя себя так легко, словно заново научилась дышать. Запрокинув голову, широко раскрытыми глазами Яна смотрела в небо цвета индиго по которому плыли редкие облаках. Её волосами играл ветер. Ей было так легко, что хотелось лететь. И она летела, не замечая скрипа, который так сильно раздражал Егора. Она не видела его. Не видела никого вокруг. Сейчас перед ней были только бесконечное небо, весенний ветер и величественные крылья за спиной, которые колыхались в такт раскачивающейся качели. По спине бежали приятные мурашки. Яна вдруг поняла, что безумно скучала по своему внезапно оборвавшемуся детству, что была безмерно благодарна судьбе за шанс снова вернуться туда, куда вернуться невозможно.
  - Прости, - услышала она через скрип качелей и подняла голову. Перед ней стоял Егор.
  Затормозив двумя ногами, девушка подняла облако пыли, которое осело на лаковые туфли, которые она сбросила возле качели. Она еще не успела переключиться с собственных мыслей на реальность, поэтому непонимающе посмотрела на парня, угрюмо уткнувшегося лбом в качели. Он выглядел таким беспомощным, что она едва удержалась, чтобы не прижать его к себе.
  - Янк, прости меня, дурака. Я понимаю, что уже поздно что - либо менять. Но если бы у нас был шанс помириться здесь и сейчас, я бы его использовал.
  - Каролина вернулась в своё прошлое, чтобы спасти родителей от смерти, - ответила Яна.
  - И что? - не понял её Егор.
  - Судьба дает только один шанс. Но он кардинален. Нет смысла отправлять нас в прошлое, чтобы ты всё осознал. Есть смысл помирить нас - подростков, чтобы жизнь сложилась иначе у нас - взрослых.
  - Я не хотел тебя видеть тогда. Во мне бурлил юношеский максимализм. Мне казалось, что есть только моё мнение. Сейчас я признаю, как сильно ошибался. Но сейчас слишком поздно.
  - Егор, сегодня тот самый день, когда можно начать с начала. Сегодня наши с тобой пути разошлись. Сегодня, а не десять лет назад. Я напомню, если ты забыл: мы в прошлом!
  - Что это меняет? Тот я не станет тебя слушать. Он еще мал и глуп. А этот я опоздал ровно на десять лет.
  - Значит, надо поставить того тебя в безвыходное положение. Хочешь ты или нет, тому тебе необходимо просто перестать бегать от меня и выслушать.
  Егор задумался. Его идея казалась ему безумной, но от этого еще более действенной.
  - Янк, я предложу тебе в порядке бреда одну вещь, - сказал он после минутного раздумья.
  - Мы в прошлом. Егор, здесь не существует ненормальных идей. Здесь можно всё, потому что так или иначе скоро мы вернемся в свой 2016, а всё, что мы натворим здесь, останется здесь. Кроме обмена рублей в валюту, я полагаю, - добавила она с улыбкой. - Это единственная бредовая идея.
  - Нам нужно похитить нас и запереть на одной территории. Подойдет гараж. Или сарай. Пока мы будем дожидаться спасения - успеем помириться, - предложил он.
  - А если нас не найдут? Мы умрем? - испугалась Яна. Она привыкла любое действие просчитывать на шаг вперед.
  - Можно подкинуть родителям в почтовый ящик сначала записку с требованием выкупа, чтобы хорошенько поднять всех на ноги. А потом оставить записку с местоположением ребят, вроде как от анонима.
  - Я была очень впечатлительным ребенком. На мне взрослой отразится это похищение.
  Яна пошла на попятный. Егор много раз чувствовал, как она перестает храбриться и снова становится маленькой испуганной девочкой. В такие моменты он всегда становился её поддержкой.
  - Будешь моей Бонни? - спросил он с улыбкой, протянув ей мизинец.
  - А если мне будет страшно, Клайд? - ответила она вопросом на вопрос.
  - Я рядом. Я больше чем уверен, что тот, прошлый я, ни за что не бросит тебя в беде, как бы зол он ни был.
  Это послужило решающим аргументом в их дискуссии. В компании лучшего друга детства она не знала, что значит бояться чего - либо. За его широкой спиной можно было спрятаться от всех проблем и неудач. Плечом к плечу с ним она могла пойти на что угодно. Даже на похищение двух девятиклассников.
  Она крепко ухватилась за его протянутый мизинец своим маленьким пальчиком. Это означало, что сделка закреплена и должна состояться несмотря ни на что.
  
  * * *
  
  Девятиклассница Яна возвращалась домой в дурном расположении духа. В сумке лежало несколько нарисованных Оскаров от особенно талантливых одноклассников. Некоторые рисовали действительно очень здорово, и она сохранила пару карандашных статуэток на память об этом ужасном дне. Яна была очень серьезным человеком, поэтому насмешки ребят её никоим образом не пугали и не задевали. Наоборот, она живо представила, как спустя десяток лет ей будет приятно наткнуться на эти рисунки и вспомнить школу. Она всегда думала наперед.
  Причиной её плохого настроения сейчас был Егор. Вернее, его непричастность. Запугав одноклассников, он принял их сторону своим молчанием по поводу Яны. В ней клокотала обида. Егор стал по - настоящему близким ей человеком. Они провели столько времени вместе. Учили вслух монологи Татьяны и Евгения из "Онегина", чтобы, как будто случайно, выступить вместе перед классом. Мучились с немецким, который обоим давался нелегко. Решали сложные алгебраические примеры и задачи по физике. Несчетное количество часов они провели за игрой в гонки "Need For Speed", толкаясь и дурачась, споря на мороженое. Егор часто поддавался, поэтому пару лишних килограммов Яна набрала на честно выигранном в пари сладком. Вместе они готовили пиццу по выходным, а потом в темноте смотрели фильмы ужасов на DVD, пугая друг друга на особенно страшных моментах. На каникулах выбирались на дачу к Егору, чтобы отдохнуть ото всех и просто побыть вдвоем. Там они жарили шашлыки и в купальных костюмах парились в маленькой баньке, пристроенной к дому. В последнее время Егору особенно полюбились душевные вечера, когда ребята укладывались на ковер, зажигали свечи и разговаривали обо всем на свете. Их отношения были чистыми и добрыми, строившимися только на духовной привязанности друг к другу. Егор и пальцем боялся дотронуться до самого драгоценного сокровища в своей жизни, а Яна была еще ребенком и даже не задумывалась, что бывает нечто большее, чем просто близкая платоническая дружба. Они чувствовали соприкосновение душами и этого было достаточно. Хотя, с возрастом оба они поняли, что никакая физическая любовь не сравнится с молниеносным взлетом сердца в невесомость и дрожью в коленях от ощущения того, как хорошо бывает с человеком, который любит душой. Яна не заметила, как этот человек стал в её жизни кем - то большим, нежели просто отстающий в учебе одноклассник.
  Единственное, что по - настоящему ценила в людях Яна - искренность. Сравнивая свое поколение со старшим, она сделала выводы, что по мере взросления эта чудесная черта характера отваливается за ненадобностью. Она видела, что взрослые не любят искренних людей. Им часто приходится лгать, недоговаривать и привирать, чтобы не испортить отношения с теми, с кем не хотелось бы их портить. Взрослые живут во имя собственного блага. А еще Яна видела, что многие одноклассники уже начали избавляться от искренности, делая и говоря окружающим то, что им выгодно, а не то, что хочется.
  Егор был не таким. Он был простым, как сибирский валенок. Если ему было плохо, он не старался быть услужливым, чтобы спрятать от окружающих свое плохое настроение. Если ему задавали вопрос, он отвечал то, что первым приходило в голову, не стараясь приукрасить или утаить непотребные мысли. Если он был радостен, то заражал хорошим настроением всех вокруг так быстро, словно инфекция беспричинного смеха передавалась воздушно - капельным путем. С ним было сложно всем. Кроме Яны. Ей не приходилось просить его сказать, что он думает по тому или иному поводу, он просто озвучивал это вслух. Даже если это было неприятной правдой. Яна терпеть не могла льстецов. С Егором было приятно делиться успехами, ведь он радовался как ребенок каждой, даже самой маленькой её победе. Его не нужно было просить о помощи, ведь он с первого взгляда замечал все её перемены в настроении. Он умел быть рядом. Его не пугали её слезы, и он не поджимал трусливо хвост, сбегая на кухню под дурацким предлогом "заварить чай, чтобы она успокоилась". Нет, он просто обнимал её за плечи и напоминал, что на неудачах жизнь не заканчивается. А когда она закончится по - настоящему, то лить слезы уже будет поздно.
  - Значит я могу их лить сейчас! - всхлипывала Яна.
  - Можешь, - кивал Егор. - Но зачем? Жизнь - то продолжается.
  - Потому что потом уже их лить не смогу, а так сильно хочется - улыбалась она его каламбуру, и слезы литься переставали сами собой.
  Она любила его непробиваемую уверенность в себе и в ней. Дрожа как осиновый лист перед очередной олимпиадой по литературе, Яна судорожно листала всевозможные учебники в поисках новой информации. А Егор наблюдал за ней с мягкого кресла - мешка в углу комнаты, уплетая мамины пирожки с грибами. Он откровенно хихикал над её нервными перемещениями, заставляя Яну злиться на него. Злость вытесняла нервозность и уже через несколько минут она с легкостью могла носиться за ним по квартире с подушкой в руках, угрожая "застукать его насмерть!". Но на следующий день, залезая в школьный автобус, который вез ребят на олимпиаду, она видела развязного Егора с сигаретой в руках, прислонившегося к колонне у входа и знала, что он пришел её проводить, гордый тем, что его подругу отправляют защищать честь школы.
  - Эй, ботанидзы, не перегрейтесь там от напряжения! - кричал он им вслед, пуская колечки дыма.
  Ребята побаивались его и увеличивали скорость прохождения в автобус, и только одна Яна знала, что обращается он именно к ней, потому что болеет за неё искренне и всей душой, иначе он бы никогда не пришел её проводить. Ей было безумно приятно его внимание. Но в особенности то, что она смогла расположить к себе местную грозу хулиганов.
  С этим человеком ей не приходилось притворяться, чтобы добиться желаемого. Чтобы что - то получить, необходимо было только попросить. Но, что самое важное, ей не приходилось даже просить его. Он сам предугадывал все её мысли и желания. Ей хотелось делать то же самое и для него, но она никогда не могла прочесть по его непроницаемому лицу, что ему нужно. Лишь однажды после просьбы о помощи в учебе, он обратился к ней еще раз. В тот день он пришел к ней очень взволнованным. Нервно поигрывая четками, взятыми у отчима на неопределенный период времени, а точнее, пока он не успокоится, он вызвал Яну на разговор. Тогда она серьезно испугалась, потому что с подобными вещами он не подходил к ней еще ни разу. В ту же секунду она послушно присела на край стульчика, сложив руки на коленях, как прилежная ученица. Моментом позже пришло осознание того, что он даже не посмеялся над её позой.
  - Что - то случилось? - спросила она, обеспокоенно заглянув ему в глаза.
  - Я хотел бы поговорить с тобой о Вэле. Ян, между вами что - то есть?
  Накануне Вэл преподнес ей шикарный букет из тридцати трех алых роз. Это было настолько неожиданно, что опешившая Яна машинально протянула руки, чтобы взять цветы. Уже позже, спустя полтора урока, она поняла, насколько оплошала. Принимать цветы от того, кто с детского сада добивается её внимания, как минимум, недопустимо и глупо. В свое оправдание она могла привести медленную реакцию и ошеломительную неожиданность. Был самый обычный день, каких тысячи. И она явно не ожидала, что именно сегодня её галантный ухажер решит, что Яне необходим роскошный букет.
  - Алые розы - розы любви, - прошептал Вэл ей, слегка наклонившись, но так, чтобы слышали все присутствующие.
  Ему она даже не смогла выдавить из себя "спасибо", а вот с Егором сейчас ей предстоял серьезный разговор.
  - С чего ты взял? - спросила она с вымученной улыбкой, понимая, что сморозила глупость. Егор ничего не ответил, он ждал ответа на свой вопрос.
  - Это глупо с твоей стороны верить местным сплетням, - выдавила она из себя.
  - Я не верю местным сплетням. Я верю фактам. Вэл притащил тебе цветы, а ты их приняла. Я делаю выводы, - достаточно грубо ответил он.
  - Это нелепые выводы. Он противен мне настолько же, насколько противен всем нам.
  - Ян, не делай из меня оленя. Его не терпит весь класс. Но не ты. Ты относишься к нему благосклонно с детского сада. Купилась на его жалкие подачки?
  - Как ты смеешь? - воскликнула она. - Ты же ничего не понимаешь! Как он может мне нравиться, если в моем сердце совсем другой человек?
  Перепугавшись своего собственного ответа, она широко распахнула глаза и посмотрела на Егора, пытаясь увидеть, понял ли он, о ком она говорит. По его лицу, как всегда, было непонятно, о чем он думает. Зажав четки в кулаке, он внимательно смотрел в окно, сосредоточившись на порывах ветра, раскачивающих тяжелые ветви сосен.
  - Я совсем не то хотела сказать, - начала она фразу, чтобы хоть как - то выкрутиться. Но он перебил её.
  - Не нужно портить момент, Ян. Со мной только что говорила душа, а не твоя расчетливая голова. Давай оставим всё как есть и не будем пытаться взять слова обратно.
  - Я не хотела забирать обратно свои слова, - солгала она.
  Но Егор усмехнулся, уловив её такую явную ложь.
  - Давай я тоже скажу правду, чтобы тебе не было так стыдно. Янкин, ты мой луч света в этом мире. До тебя вся моя жизнь катилась под откос, и в один миг я просто устал бороться. Я пытался помирить родителей, пытался найти общий язык с отчимом, пытался просить маму не пить. Я искренне пытался сделать в своей жизни что - то хорошее. Но мне было двенадцать. Почти тринадцать. Кто из взрослых послушает ребенка? Они меня откровенно гнали, напоминая, что я должен знать свое место. Как дворовой пес. И тогда я выбрался на улицу. И пошел катиться в яму, подгоняемый взрослыми друзьями, алкоголем, развратом и той грязью, что творится в этих кругах. Я рад, что именно тогда в моей жизни появилась ты. Раньше я бы не осознал того, что деградирую, позже ты бы меня не вытащила. Ты появилась в самый нужный момент, став белой полосой моей жизни. Ты осветила её. Ян, не только твое сердце занято. Мое сердце занято тоже.
  Этот его монолог стал для неё самым важным за всю историю их дружбы. Никогда, ни до, ни после, она не слышала от него ничего подобного. В тот момент Егор был с ней таким искренним, что она физически чувствовала тепло, которое разливалось по телу от его слов.
  Вдруг ей вспомнилось, как он попросил помочь ему в учебе. Она была еще ребенком - шестиклассником, не то что сейчас.
  Мама пришла с родительского собрания немного рассеянной. Задумавшись о чем - то своем, она прошла в кухню и налила себе чашку зеленого чая. Обжегшись кипятком, она подула к кружку и потянулась за пультом. Пощелкав каналы на телевизоре, мама вдруг выключила его и позвала дочь к себе.
  - Мам, если у меня есть плохие отметки, я исправлю, - выглянула Яна из - за косяка. В кухню входить было страшно. Часто собрания расстраивали её до слез, хоть дочь и была второй по успеваемости в классе.
  - Виктория Семеновна очень хвалила тебя и Машеньку Виноградову, - начала мама как - то неуверенно.
  Маша Виноградова была круглой отличницей с первого класса. Учеба давалась ей легко, словно она и без учебников всё всегда знала. Услышав один раз новую тему на уроке, Маша могла воспроизвести её слово в слово Яне по телефону, объясняя, как решать очередной пример. Их можно было назвать подружками. Общение с Машей не было таким близким, как с Аллочкой, но, тем не менее, физическими и геометрическими задачками не ограничивалось. Яна не завидовала ей. Она не знала, что такое зависть. С Машей было весело. А еще она очень умная. Такие люди притягивали к себе Яну как магнит.
  - И почти час ругала Егора Литвинова, - продолжила мама. - Он очень отстает в учебе от остальных, своим плохим поведением он подает ребятам плохой пример, некоторые учителя вынуждены отказаться от вашего класса только из - за него. Виктория Семеновна попросила Машину маму, чтобы Машенька немного подтянула его в учебе. Но та ответила, что её дочь очень плохо отзывается об этом мальчике и ни за что не согласится помочь ему.
  Яна была еще совсем ребенком, но уже понимала к чему клонит мама. Она схватилась за голову и прошептала:
  - Мам, ты просто с ума сошла.
  Никогда она не позволяла себе так выразиться в сторону мамы, но сегодня был исключительный случай.
  - Яночка, его отправят в спецучреждение для несовершеннолетних, если ты ему не поможешь. Ты - это последний шанс в его жизни вырасти человеком. Он неуправляем. Все учителя твердят, что у него психические отклонения.
  - Мам, и это так на самом деле. Я не знаю, что такое спецучреждение, но уверена, что Литвинову туда и дорога.
  - Доча, спецучреждение - это практически зона для несовершеннолетних. Если бы я не видела этого паренька лично, мне было бы безразлично. Но я его вижу почти каждый день. У него очень умные глазки, но очень потерянный взгляд. Он пережил предательство отца в самом тяжелом возрасте. Будь он младше - поплакал бы и забыл, а чуть старше - пережил бы спокойно. Но вы сейчас в подростковом возрасте, как маленькие волчата. Егор мстит маме за отца, а отцу мстит за предательство. Ему тяжело. Помоги ему, Яночка, я очень тебя прошу.
  Мама прекрасно знала свою дочь. Яна жалела всех сирых и убогих. Сложив бровки домиком, они присела на краешек табуретки, и забрала мамин чай.
  - Как только что - то пойдет против моих правил, он вылетит отсюда как пробка. Уговор?
  Яночка протянула маме свой маленький мизинчик, и мама с радостью ухватилась за него. Он не сомневалась в своем ребенке.
  Так и началась их дружба. Егору этого Яна, естественно, никогда не говорила. И сейчас ей было до слез больно и обидно смотреть на то, что он принял нейтралитет, наблюдая, как его подругу высмеивает весь класс. Он сидел на задней парте и со злорадной ухмылкой наблюдал, как ребята свистят и аплодируют ей вслед. Рядом с Яной оставалась только верная Аллочка, которая с самого первого дня знала всю правду об их отношениях.
  - Янка, они тебе завидуют. Никто не мог найти управу на Егора, а ты его крепко держала в руках. Все видели, что он очень изменился в лучшую сторону. И только мы втроем знали правду. Вот все и бесятся. Не принимай близко к сердцу. На первой же контрольной с тобой все помирятся.
  - Иногда мне кажется, что я всем нужна только как мобильная служба алгебраической помощи, - вздохнула она, падая на плечо подружке.
  Рядом громче всех смеялся Козлов, обзывая Яну "кидалой" и "хорьком". А за спиной сидел Егор Литвинов, для которого она сделала так много, и молчал. С головой погрузившись в новую главу своих комиксов, он старательно не обращал внимания на происходящее вокруг, словно его эта ситуация на касалась вовсе. В этой главе телепорт Таймс расчленял Джил и, с мечтательно - блуждающей улыбкой на лице, разбрасывал её останки по соседней галактике, чтобы они превратились в космический мусор. Егор скрипел ручкой, не поднимая глаз и не отвлекаясь на местные раздражители. На данном этапе было важно прорисовать каждую частичку Джил особенно правдоподобно.
  - Я не предавала тебя, Егор, - обернулась Яна к нему. Её глаза были полны слез.
  - Пошла ты, хорек, - скривившись, выплюнул он ей в лицо жеваную бумажку.
  Она пулей вылетела из класса, едва сдерживая поток слез.
  - Литвинов, она столько для тебя сделала. Даже если забыть о реальной помощи, просто вспомни, что только она была рядом с тобой вопреки. Ты не достоин её, - покачала головой Аллочка и вышла вслед за подругой.
  На волне воспоминаний о сегодняшнем дне, Яна незаметно для себя подошла к дому, который стоял почти на окраине города. Родители любили находиться в стороне от городского шума и пыли. А Яне нравилось пройтись по городу пешком, поэтому дом в отдалении был для неё даже больше плюсом, чем минусом.
  Она медленно прошла по тропинке вдоль кустов сирени и подняла глаза вверх, чтобы посмотреть на маму, которая виднелась на кухне у плиты. Улыбнувшись собственным мыслям о том, что дома её будут любить, несмотря на все провалы и неудачи, она шагнула на ступеньку.
  Потянув на себя дверь подъезда, она почувствовала толчок в спину, а затем резкую боль в голове. В один момент вокруг стало темно, а уши словно заткнули ватой.
  - Не сильно я её? - услышала Яна женский голос перед тем, как потерять сознание.
  
  * * *
  Яна стянула с себя черную шапочку, пятнадцать минут назад купленную в соседнем павильоне. По плечам водопадом рассыпались светлые волосы. Она отряхнулась и посмотрела на Егора. Он не сводил с неё глаз.
  - Теперь мы с тобой Бонни и Клайд, - воскликнула она весело и протянула ему ладонь.
  Егор дал ей "пять" и рассмеялся:
  - Это было легко! Удивительно, что в пятнадцать я был таким боровом! Еле дотащил себя до этого гаража.
  - А я была милашкой одиннадцать лет назад, - улыбнулась Яна.
  - А сейчас стала еще красивее, - неловко произнес Егор.
  - Как тебе спалось по ночам после того, как ты обошелся со мной? - спросила вдруг она очень серьезно.
  - Тяжело, - ответил он и присел на бревно поблизости с гаражом, в котором были закрыты двое ребят - девятиклассников.
  - Знаешь, все эти годы я мечтала задать тебе всего один вопрос. Как ты мог обойтись так со мной после всего, что я сделала для тебя?
  - Янк, Козлов тогда сказал, что ты готова продать любую информацию обо мне за энную сумму. Я был в бешенстве. Ты была единственным человеком, кто знал меня настоящего. Кто видел мою душу. Кто принимал и любил меня таким, какой я есть.
  - Ты кем себя возомнил? - строго спросила она. - Ты похож на Майкла Джексона или Джонни Дэппа, чтобы за информацию о тебе кто - то платил деньги?
  - Я был подростком, Ян. Я казался себе таким незаменимым, таким великолепным... Меня боялись учителя и одноклассники. Дверь в кабинет директора я открывал с пинка. Завучей отпаивали валерьянкой после беседы со мной. Я был грозой школы. Мною пугали малышей - первоклашек и меня обходили стороной даже старшеклассники. В пятнадцать все мы кажемся себе такими единственными и неповторимыми. Вся жизнь расстилается у наших ног. Каждый из нас видит себя в будущем директором производства, музыкантом или же именитой поэтессой. А в двадцать шесть оказывается, всё что у тебя есть - работа слесарем в "Водоканале", нелюбимая жена и мальчишки - близнецы. И вся зарплата уходит на них. Приходится влезать в штаны, которые еще в школе покупала мама, доставать с антресолей телефон, подаренный отцом на пятнадцатилетие и брать сверхурочные, чтобы вкусно накормить жену. Чтобы та, в свою очередь, накормила сытно малышей, и они бы ночь проспали спокойно. В двадцать шесть уже не парит, как ты выглядишь в глазах других. В двадцать шесть уже не стремишься провести время с друзьями в баре, потому что потом малыши не дадут уснуть и после бессонной ночи наступит тяжелый день, посвященный опять же им. Я замотанный и повзрослевший, Ян. И я не могу подобрать правильных слов, чтобы извиниться перед тобой за всю ту боль, что принес тебе. Ты святая. В моей жизни ты всегда была огоньком, к которому я стремился, ради которого я жил и пытался стать лучше. Я знал, что ты никогда не предашь меня, но, тем не менее, поверил Козлову. Где он, кстати, сейчас?
  - Валерий Сергеевич, находясь под крылом своих влиятельных родителей очень удачно сидел на нагретом стульчике в Молодежном Совете, готовый через десяток лет, когда подойдет по возрасту, стать Новгородским мэром. А потом оказалось, что он психически не здоров. Его бывшая девушка давала интервью о том, что он бросался на неё с ножом и душил подушкой во время приступов. Валера болен и, кажется, лечится даже столько лет спустя, - ответила Яна, вспомнив детали громкого дела.
  - Неприкосновенность, наверное, хотел, - ухмыльнулся Егор. - Я бы его вообще убил за то, что он мне всю жизнь испортил. Даже не жаль его. У меня теперь всё не так, как хотелось бы. Слушая ночами, как плачут близнецы, я думаю о тебе, Янк.
  - Зачем женился тогда?
  - Знаешь, случайно. Встретились на тусовке, повеселились, а потом вдруг оказалось, что у нас будут Сережа с Данилкой. Мы даже свадьбу не играли. Наська очень хотела много гостей и подарков, а мне так осточертело это всё, что я поставил её перед выбором: либо аборт, либо штамп и роды. Она была вынуждена согласиться со вторым.
  - Что именно тебе осточертело? - не поняла Яна.
  - Жизнь такая, - ответил он. - Я о тебе мечтал. Но не мог простить. А вот оказалось, что это мне просить прощения нужно.
  - Если бы ты осознал это раньше, всё сложилось бы иначе, - вздохнула она.
  - Зато ребята из гаража проживут жизнь счастливыми за нас с тобой.
  - А почему именно Питер? - вдруг спросила она. - В наше стране столько городов, куда можно мигрировать из Ульяновска. А мы с тобой выбираем один и тот же город.
  - Мы мечтали с тобой о нем вместе, помнишь? - улыбнулся Егор.
  Яна кивнула и тоже грустно улыбнулась. Целые вечера они порой проводили, листая найденные в "сетке" фотографии северной столицы и мечтали рвануть туда сразу после получения аттестата.
  - Я был уверен, что ты уедешь из нашего города. Я потерял тебя и знал, что ничего не вернуть. Но так невыносимо хотелось находиться максимально близко к тебе. Однажды вдруг собрал вещи и поехал в никуда. Жил по общагам, подрабатывал консультантом. А потом узнал, что там у меня жила двоюродная одинокая бабуля. Поселился у неё, скрашивал ей вечера, а после её смерти остался в своей однушке жить холостяком. Завел стаффа. Назвал его Алым. Так мы с ним и жили бы вместе, если бы не тусовка, где я познакомился с Наськой. Единственное о чем я сейчас жалею - это та самая тусовка.
  - Зато у тебя есть чудесные близнецы, и ты им сможешь стать таким отцом, о котором сам всегда мечтал. А я совсем одна и никого у меня нет. Мама с папой остались здесь, а я, отучившись в Питере на филолога, пошла работать в издательство. Полтора года жила в общаге с психически нездоровой соседкой, перебивалась с хлеба на воду. Заработала себе язву и первый взнос на ипотеку. Семья как узнала, подкинула еще деньжат, и я смогла сделать более - менее сносный ремонт. Всего добивалась сама. Пусть машина в кредит, квартира по ипотеке, зато всё свое и всё сама. Вечерами было так одиноко, что порой хотелось залезть в шкаф и завыть от одиночества. Так у меня появился кот, из - за которого я чуть не лишилась машины, потому что он обошелся мне ровно в сумму очередного взноса. Снова наступили голодные времена. Сидела с котенком в обнимку и с бутылкой воды, чтобы заглушить очередной позыв голода. Спустя еще какое - то время ситуация выправилась. Стало полегче. Теперь у меня дома целый зверинец. Завела собачку - хаски, черепаху и краба. Набираю работы на дом. Так отвлекаюсь от одиночества.
  - А подруги твои?
  - Старые друзья теряются, а новых я, к сожалению, заводить так и не научилась. Аллка стала довольно востребованной моделью. После школы наудачу отправила портфолио в несколько модельных агентств. Она всегда была симпатичной, поэтому в одном из них её сразу заметили и взяли безо всяких кастингов. А потом поступило выгодное предложение из столицы. Теперь она мотается по странам и тоннами выкладывает свои фотки в соцсетях. Я рада за неё, естественно. Перезваниваемся с ней временами, но это не то. Не хватает посиделок с ней на кухне за чаем с пирогом. Она теперь вырывается ко мне всё реже и реже, а я, вообще, не могу поехать в Москву, мне зверинец не с кем оставить. Машка Виноградова всё еще учится. Уже получила два образования. Теперь она проектировщик робототехники и получает еще одно образование дистанционно. Она здесь, в Питере. Но она приходит домой и валится с ног от усталости. Погрязла в науке и просто физически не успевает видеться с друзьями. Вот так вот я и осталась наедине с собой. Общаюсь на работе, но они коллеги, с ними наболевшим не поделишься.
  - У меня тоже никого нет, - кивнул Егор понимающе. - К жене возвращаться домой не хочется настолько, хоть разводись. Пацанов жалко. Не могу я их бросить, как мой батя бросил меня в десять.
  Дальше разговор не заладился. Они отвернулись друг от друга, задумавшись каждый о своем. Егору было странно видеть Яну, которую он знал оптимистичной хохотушкой, погрязшей в жизненных трудностях и одиночестве, из которых она не видела выхода. А Яна не ожидала, что Егор будет несчастлив, когда получит всё то, о чем мечтал десять с небольшим лет назад. Он так сильно хотел, чтобы у него была крепкая семья, любимая жена и замечательные детки, воспитанием которых он бы занимался так, как им занимался когда - то давно его отец.
  Они знали друг друга детьми и были счастливы. Им не нужно было всё то, что есть у взрослых влюбленных. Им хватало держаться вечером за руки и в темноте при свете свечи делиться самым сокровенным, что хранится в тайных уголках души.
  - Я не хочу больше жить без тебя, Янк.
  Она посмотрела на него.
  Как и десять лет назад, её глаза были полны слез.
  
  * * *
  
  - Януль, ты жива? Ты слышишь меня? Янчик!
  Она слышала. И, находясь за гранью, она умоляла этот голос не замолкать, чтобы не заблудиться в темноте. Она никак не могла найти выход и, закрыв глаза, просто брела к тому, кто звал её по имени так ласково и так нежно. Янулей её называли только мама и дедушка. Ей было приятно, что кто - то относится к ней так трепетно.
  Застонав, она открыла глаза, осторожно приподнялась на локте и осмотрелась.
  Она находилась в каком - то сарае или гараже. Свалка ненужных предметов в углу, старый холодильник у стены, полочка на стене советских времен, вся обвешанная плакатами молодой Памелы Андерсон. И запах. Отвратительный запах сырости вперемешку с застарелым грибком и плесенью. Казалось, что от него больше никогда не отмыться. Опустив голову обратно, она застонала от боли, пронзившей затылок насквозь.
  - Слава Богу, ты жива, - услышала она голос откуда - то сверху и приподняла глаза.
  Над ней возвышался Егор.
  - Если ты хотел поговорить со мной, не обязательно было херачить меня палкой по голове и утаскивать в сарай, - проворчала она недовольно. - Я и так тебя ждала.
  - Нормально, - воскликнул Егор. - У нас с тобой здесь равноправие! Меня тоже похитили и тоже ударили палкой по голове.
  Его удивило, что Яна так откровенно выругалась. Обычно она всегда была нежная, утончённая и сдержанная. Никогда он не слышал от неё ни единого плохого слова ни в свою, ни в чужую сторону.
  - Тогда назови мне хоть одну причину, по которой нас с тобой похитили вместе! - предложила она тем же тоном.
  - Дебильные однокласснички, - заявил он и отошел в сторону свалки из старой рухляди. Там стоял маленький складной стульчик, который обычно берут с собой рыбаки на речку. На него и уселся Егор, лицом к плакатам с обнаженной звездой 90-х. Он стал рассматривать их с таким видом, словно ему действительно было интересно. Яна знала, что это не так. Она видела его насквозь. Видела, что он напуган не меньше, чем она. Видела, что он волнуется и мучительно думает, как им спастись. Видела, как его трясет.
  Она попыталась отвернуться, но боль, пронзившая черепную коробку, заставила её отступить от задуманного. Яна снова застонала, схватившись за затылок. Он был мокрым и липким.
  - Тебя приложили посильнее, чем меня, - прокомментировал Егор не глядя. - У тебя там кровь. Ты даже лежишь в крови. Если перестанешь дурить, я обработаю рану. Если нет - будешь ходить с лысиной. Волосы на том месте еще долго не отрастут.
  Яна сжала губы и презрительно посмотрела ему в спину. На Егора это никак не подействовало. Он продолжал игнорировать её в своих лучших традициях. Как умел только он. Открыто и абсолютно равнодушно. В такие моменты ей казалось, что внутри неё находится огромный чан, в котором булькает закипающая злость.
  - Обработай, пожалуйста, - наконец, сдалась она, чтобы не поссориться в очередной раз.
  В руках у него уже были вата и перекись, которые он вытащил из аптечки, завалявшейся на полочке, прямо за плакатами из советских журналов. Он очнулся гораздо раньше Яны и уже успел осмотреть её внешние повреждения и даже обойти гараж в поиске чего - то крепкого и металлического, чем можно стучать в дверь и привлечь к себе внимание. Ничего подобного он не нашел и решил просто посидеть в тишине, ожидая чьи - нибудь шаги поблизости, чтобы не кричать впустую и не сорвать голос.
  - Егор, Козлов оболгал меня, - проговорила она, лежа у него на коленях. Он нежно прикасался к её ране ватой, смоченной в перекиси, пытаясь смыть грязь и налипшие волоски, и Яна решилась с ним заговорить.
  - Я не хочу ничего слышать об этом. Больше мы не друзья.
  Яна сделала вид, что не расслышала его слова.
  - Он рассказал всем то, что вычитал в записке, которую ты передал мне утром. Аллочка видела, как он роется в моей сумке, но он сказал, что я попросила его принести мне телефон. Он лжец. Ты доверяешь не тому человеку. Я ни разу не предала тебя за всё это время.
  - У него есть доказательства, а что у тебя? Слова?
  - Твоя вера в меня. И твои чувства ко мне. Я знаю, что нравлюсь тебе. Егор, почему ты мне не веришь? Вспомни, о чем ты писал мне в записке и что известно в классе.
  - Ян, давай лучше подумаем, как выбраться из западни. Это будет полезнее, чем весь тот бред, что ты несешь.
  - А Козлов не бред несет? Егор, если бы ты только немного перестал злиться и прислушался ко мне, ты бы понял, что я говорю правду. Ты веришь этому трусливому мерзавцу, а не человеку, который горой за тебя был все эти годы.
  Яна почувствовала, как по щекам снова градом покатились горячие слезы обиды. Егор не хотел её слушать. Она вскочила на ноги. Перед глазами снова потемнело, но Яна вовремя успела схватиться за стену. Горький комок боли стоял в горле, не давая дышать. Она редко плакала, но сейчас был не тот случай. Внутри поднималась буря, а бурлящий котел не смог удержать в себе всю закипевшую злость. Яна взорвалась.
  - Я не хочу выбираться отсюда! Не хочу, потому что там, - она указала рукой на дверь, - меня не ждет ничего, кроме насмешек коллектива, с которым я вынуждена проводить каждый день по восемь часов! Завтра все снова будут бросать в меня свои бумажки, как это сделал сегодня ты, и кричать, что я "кидала"! И Аллка единственная, кто знает, что это не так! Но ты готов слушать всех, кроме меня! Тебя бросили все, когда тебе нужна была помощь, когда мать грозилась сдать тебя в спецучреждение! Все отвернулись от тебя и собирались вздохнуть свободно, когда ты, наконец, исчезнешь из нашего класса! Ты всегда был обузой для них! Для одноклассников, для учителей, для директора! И только я одна открыла тебе дверь и протянула руку помощи! Просто скажи, как ты спать по ночам будешь после этого? Тебя совесть с потрохами не сожрет за то, что ты плюнул в лицо, а потом еще и дал пендаля единственному человеку, который рядом с тобой вопреки?
  Захлебываясь слезами, она кричала на Егора из последних сил, в надежде хоть так достучаться до него. Дышать было тяжело, в ушах шумело, но она хваталась за шанс доказать этому человеку, что он очень сильно ошибается в ней.
  - Именно поэтому ты предложила Козлову за деньги выдать любую информацию обо мне? Такой ты друг, Ян! Я впустил тебя в душу, а ты...
  Он не договорил. Яна остановила его взмахом руки.
  - Прости, что? Какие деньги? Какая информация? Литвинов, посмотри на себя в зеркало! Скажи, ты похож на Тома Круза, чтобы кто - то платил мне за информацию о тебе? Вернись с небес на землю. Никто не заплатит за тебя, ведь по - большому счету ты никто. Ты просто напыщенный гусак. Мне жаль, что я так искренне верила в тебя и в нашу дружбу. Всё рухнуло, Егор. Я рада, что помогла тебе выкарабкаться из депрессии и подтянула в учебе. Но больше никогда не обращайся за помощью ко мне. Ты больше не существуешь для меня.
  Она отошла в сторону и присела на складной стульчик. Стоять ей было слишком тяжело. Тошнота и слабость ворочались где - то в животе, а перед глазами плыли разноцветные круги. У неё было сотрясение.
  Дело сдвинулось с нулевой отметки, она чувствовала это. Её слова не прошли мимо Егора. Уже не будет никогда так, как было раньше. Но окончание старого всегда становится движением к новому. Яна не знала, сколько времени понадобится упрямому Егору, чтобы осознать всё то, что она ему тут сказала, зато она знала, что он всё обдумает и сделает выводы. Такова была его противоречивая натура. Чтобы подтолкнуть его к верному решению, Яна уже давно использовала эту хитрость противоречия в собственных целях. Только так можно было сладить с этим упрямцем, который не признавал ничьё мнение, кроме собственного.
  Наступил момент умиротворения.
  Протянув руку к железной двери, Яна, без особенной надежды быть услышанной, принялась стучать в неё кулаком и звать на помощь. Дверь ходила ходуном, но не поддавалась. Крики заглушали проезжающие мимо автомобили. Охрипнув через какое - то время, она прислонилась щекой к холодной кирпичной стене и обняла свой школьный рюкзак, обвешанный неформальными значками и ленточками. Чувствовала она себя всё хуже.
  - Садись ко мне на колени, так теплее, - предложил вдруг Егор.
  - Мне больше не о чем с тобой разговаривать, - она попыталась придать своему голосу уверенности, но прозвучало очень жалко.
  Егор силой усадил её к себе на колени и обнял. От его тела веяло таким жаром, что Яна вмиг согрелась и прикрыла глаза, чувствуя, что её настигает сон в его объятиях.
  Она видела, что он чувствует себя виноватым. Но не думала, что процесс осознания произойдет так быстро.
  - Янчонок, скажи, ты ведь никогда не предашь меня? - спросил он.
  - Нет, конечно. Литвинов, ты такой дурак, что у меня слов не хватает, - пробормотала она, чувствуя, как он зарывается в её волосы. В то же мгновение она снова потеряла сознание. Теперь она была уверена, что их спасут, ведь рядом был такой большой и сильный Егор, готовый решить все её проблемы и прикрыть собой в случае необходимости.
  
  * * *
  
  Яна с Егором, оглядываясь по сторонам, будто два шпиона из американских фильмов, поднялись по ступеням в свой подъезд. Оба они были уверены, что нескольких часов, проведенных взаперти, ребятам будет достаточно для того, чтобы помириться. Единственное, что волновало сейчас Яну - это насколько сильно она ударила маленькую себя. У девчушки на затылке была кровь. А много ли нужно пятнадцатилетнему подростку для сотрясения? Она торопила Егора выдать родителям местоположение девятиклассников, чтобы их нашли как можно скорее. Она не сомневалась, что девочке будет необходима медицинская помощь. Яна переживала, не отразится ли сотрясение на ней во взрослой жизни.
  Егор планировал подождать еще некоторое время, но Яна, буквально силой, утащила его к заветному лифту. Нацарапав на листке, вырванном из собственного ежедневника, пару слов кроваво - красной помадой, она успокоилась и опустила бумажку в почтовый ящик своих родителей. Туда же, куда она уже забросила два выключенных телефона ребят. Возле дома было много народу, в том числе и милиция. Ребят уже искали, и как скоро доблестные сотрудники решат проверить почту - оставалось загадкой.
  - Ян, пошли в лифт, - взял Егор её под локоть, но она не торопилась, пытаясь проверить, читаема ли записка через дырки в ящике. Она просунула в отверстие палец, стараясь подвинуть её немного ближе, чтобы наличие почты в ящике было заметно с первого взгляда.
  - Яна, тут опасно задерживаться, у тебя кровь на кардигане. Задержание может стать помехой в работе лифта. Обидно будет остаться здесь и не вернуться в свое время, - тряс он её, чтобы она поторопилась.
  - Не хватало еще застрять тебе там! - грозно шептал он ей на ухо. - Вот стражи правопорядка обрадуются, поймав похитителя на месте преступления с поличным!
  Яна, как всегда, не слушала никого, делая то, что считает нужным. Это так часто раньше злило Егора, когда он был подростком. Но сейчас он волновался за неё.
  - Всё, - кивнула она. - Идем.
  Сбоку послышались мужские голоса. Они так оживленно спорили о чем - то, что заглушали звук собственных шагов в гулкой пустоте подъезда. Хлопнула дверь. Сейчас они сразу должны были обнаружить записку, поскольку почтовые ящики висели прямо на входе. В подъезд входили только они за этот короткий промежуток времени.
  Егор нервно нажимал кнопку вызова лифта, пока Яна встревоженно оглядывалась. Он чувствовал, как испуганно она дышит и от этого волновался еще больше.
  - Они сейчас нас увидят! - зашептала она, до боли впиваясь ногтями в его предплечье, словно он как - то мог повлиять на скорость лифта.
  Наконец, лифт тихонько звякнул и дверцы со скрипом разошлись.
  - Залетай! - крикнул Егор, быстро заталкивая Яну внутрь.
  Оба легко вздохнули, когда из сумрака к ним навстречу шагнула Каролина.
  - Успели? - спросила девочка с улыбкой.
  - Ага, - выдохнули оба, пытаясь отдышаться.
  Двое мужчин в форме подоспели к лифту ровно в тот момент, когда створки еще не успели закрыться. Подставив ладонь между ними, он заглянул в щель и удивленно отпрянул. Дверцы вновь открылись, приглашая посетителей войти. В кабине было пусто.
  - Ты слышал крик? - удивленно спросил он товарища. Тот растерянно кивнул.
  Створки закрылись.
  
  Часть 3.
  Болен психически.
  По меркам небольшого города родители Вэла были достаточно богатыми людьми. Его отец работал на руководящей должности на одном из градообразующих предприятий. Его говорящая фамилия была достаточно известна во многих областях, куда ездил он с проверками. Везде ему заискивающе фальшиво улыбались и тянули руки с деньгами, чтобы тот простил некие мелкие недочеты. Суммы были разные, в зависимости от оборота фирмы. Небольшие шаражкины конторы больше, чем стоимость его автомобиля, предложить при всем желании не могли. А большие фабрики и заводы сразу с порога выставляли ему заветный чемоданчик, с бутылочкой элитного коньяка.
  - Это, Сергей Васильевич, чтобы совесть ваша и дальше спокойно дремала с нашим заветным сундучком, - приговаривали они, взглядом указывая на бутылочку.
  И Сергей Васильевич брал всё подряд, не гнушаясь даже небольшими суммами, закрывая глаза на недостаток нулей в накладных. Коньяк он отдавал первым встречным людям без определенного места жительства. Те были премного благодарны, даже не догадываясь, что играют в рулетку, принимая неожиданно щедрые подачки с барского плеча. В любой из любезно врученных ему бутылочек мог оказаться яд, напрямую угрожающий процессам жизнедеятельности. Большие и маленькие начальники прекрасно видели, что Сергей Васильевич частит к ним с проверками в последние годы, поэтому большое желание убрать его со своего пути присутствовало у многих.
  Его недолюбливали искренне и от души. Ему откровенно плевали в спину, но он уходил с такими тяжелыми черными дипломатами, что отношение окружающих было ему безразлично.
  Он только искривлял в презрительной улыбке свои тоненькие бесцветные губы и прищуривал блеклые рыбьи глазки:
  - Кому же сейчас легко? - вопрошал, восседая на стуле в кабинете очередной шишки. - Время такое. Только - только страна развалилась, нужно успеть отхватить кусок пожирнее.
  Закупая дома за бугром, он, тем не менее, в семью свою вкладывался с полной отдачей. Семья у него была большая: мама, жена и двое детей. Всем им доставалось самое лучшее. Жена, Фаечка, ходила в новомодных нарядах, искренне полагая, что её мужчина добывает всё честным трудом на своем градообразующем предприятии. Пребывая в счастливом неведении, она нахвалиться не могла перед подружками своим мужем. Ненаглядного Сереженьку она была готова носить на руках вместе со свекровью. Родив ему чудесных деток, Катаринку, а затем, Вэльчика, она спокойно устроилась дома. Занимаясь воспитанием малышей и готовкой пирогов, Фая даже не догадывалась, откуда муж возвращается так поздно ночью, списывая всё на его нервную работу и плохого начальника.
  Весь город знал правду, кроме неё. Милую девушку двадцати четырех лет оберегали от тирана. А, быть может, побаивались её вспыльчивого мужа. Сергей Васильевич был строг, суров и достаточно быстро разбирался с теми, кто нарушал покой его семьи. Семья для него была тылом. Грязь туда он не тащил, оставляя за порогом горькую правду.
  Катаринка и Вэльчик росли, как изнеженные орхидеи в оранжерее. Катенька была полной копией своей мамы. Добрая, отзывчивая и смышленая девочка, она проводила за книжкой все вечера, за семейным ужином пересказывая маме самые смешные моменты. Нелюдимая и закрытая девочка плохо чувствовала себя в окружении незнакомых людей, поэтому детство до первого класса провела в обществе мамы, бабушки и книжек из домашней библиотеки. Зная предпочтения дочери, Сергей Васильевич оптом закупал Чуковского, Михалкова, Успенского, Благинину и Осееву. Девочка взахлеб зачитывалась смешным Чебурашкой, доброй Элли, хулиганистым Карлсоном и любознательной Алисой. Живя в собственном выдуманном мире, она росла не доставляя маме ни забот, ни хлопот, в отличие от братца.
  Вэльчик же уродился копией отца. Младше Катаринки на два года, мальчишка постоянно задирал старшую сестру. Мешал ей читать, распевая в ухо похабные частушки, услышанные от взрослых мальчишек во дворе, декламировал на стульчике модные тогда стишки про маленького мальчика, который нашел торпеду или гулял на стройке. После "Волшебника Изумрудного города" слышать гадкие стишки Катюше было до слез неприятно. Но этим шалости не ограничились. Поняв, что терпение сестры безгранично, он начал портить её вещи. Забрасывал её кукол на люстру, где лица их плавились от жара лампочек, и все они становились похожими на героинь фильмов ужасов. Разрисовывал картинки в книжках, отчего все герои становились одноглазыми и со шрамами на щеках. Вырезал кружочки с её любимого платья в крупный красный горох и осыпал её этими вырезками с криками: "А Катька себе платье испортила, чтобы в снег поиграть!". Когда мама с бабушкой его ругали, он начинал портить жизнь и им тоже, подсыпая в готовящийся на плите суп целую банку соли. Или выбрасывая все яйца из холодильника на припаркованные внизу машины. Или же ссыпая все крупы из банок на пол, чтобы побегать по ним босиком. Озорной мальчишка был огромной проблемой для родителей, поэтому уже в три года его предпочли сдать в детский сад под контроль одной из самых лучших воспитательниц города.
  Елена Ивановна Шевцова - Еремина переехала в Ульяновск из небольшого северного городка вместе с мужем, сбегая от какого - то большого горя, случившегося с ними там. Никто не знал подробностей, но общие знакомые говорили, что она бежала буквально в один день, даже бросила свое музыкальное образование, чтобы уже здесь быстро пройти педагогические курсы и устроиться в детский сад. Вслед за ней приехал молодой парень Володя, за которого она впоследствии и вышла замуж. Никто, в том числе и её новые подруги, не знали, что же произошло там, в северном городке. А спрашивать было боязно. Мягкая и добрая Елена Ивановна вмиг становилась закрытой и острой на язык при одном упоминании о её прошлом. Одного у неё было не отнять, работником она была первоклассным. Большим плюсом к воспитанию детей являлась её любовь к фортепиано, на котором она часто играла как детские песенки, так и классические произведения. Ребята ходили к ней как на праздник, а после выхода из детского сада многие устремлялись в музыкальную школу, чтобы стать таким же профессионалом, как обожаемая воспитательница.
  Узнав через знакомых о чудесном педагоге, Фаечка устремилась к заведующей садом с пачкой хрустящих бумажек, зажатых в кулачке. Неудивительно, что через неделю в группе Елены Ивановны освободилось вдруг место, которое досталось маленькому и своенравному Вэльчику. Он был старше всех в группе на целый год, но Фаечку это не волновало. Главное, что теперь её малыш был под присмотром.
  На удивление, в детском саду мудрая воспитательница смогла сладить с мальчишкой. В чем дело, мама никак не понимала. В садике ребенок был обычным мальчишкой, но выходя за пределы сада снова становился озорным сорванцом.
  Елена Ивановна, миловидная женщина среднего возраста, разъяснила всё очень просто:
  - Ваш мальчик очень активен. Я просто направляю его активность в правильное русло. Иногда прошу помочь мне на раздаче компота, иногда придумать игру, чтобы занять всех ребят, или же понаблюдать, чтобы наказанный ребенок отстоял положенные десять минут в углу. Ему постоянно нужно быть очень занятым.
  - Вы предлагаете мне занимать его еще чем - то по вечерам после сада? - спросила мама.
  - Часто мы с ребятами поем в музыкальном зале. Ваш сынок очень любит музыку, обратите на это внимание, - предложила Елена Ивановна.
  - И я давно хотела вам сказать, - продолжила она. - Я не просила мальчика следить за наказанными ребятами. Он придумал это сам и теперь это его любимая игра. Я, как педагог, не имею права промолчать. Я до вас донесла, а вы дальше думайте сами.
  Откланявшись, добрая женщина вернулась в группу, а мама задумалась над тем, в какую из секций можно отдать своего активного сынишку.
  Вэльчику же из детского сада запомнилось немногое. В свои восемнадцать он всё еще прекрасно помнил доброе лицо чудесной воспитательницы, мог вспомнить, как по вечерам они пели "Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам", расплывчато в памяти всплывали отрывки с тихого часа, когда ребята устраивали шалаш из одеял между кроватями. У них были очень удобные выдвижные кровати, которые он не видел больше никогда в своей жизни. По всему периметру спальни стояли высокие комоды, до верха которых ребята даже не могли дотянуться. После обеда Елена Ивановна выдвигала верхний ящик, а вместе с ним выкатывались и нижние два. Во всех них лежали подушки и одеяла, в которые и укладывались ребята. И если Вэльчику везло с соседями снизу, то он спускал сверху простынь, занавешивая все три ящика сразу. Снаружи получалась покатая горка, а изнутри полноценный шалаш, где можно было спрятаться ото всех и рассказывать смешные истории про шторы - убийцы, или про музыкальный гроб на колесиках, или про пирожок в холодильнике, на котором лежала записка "не ешь меня".
  В старшей группе Вэльчику повезло. К ним пришла новенькая девочка. Она была очень красивая и нежная, огромные голубые глазки - озера и светлые блестящие волосы, в которых будто бы запуталось солнце. Девочка ему сразу же очень понравилась.
  - Это моя невеста, и она будет теперь спать со мной! - закричал Вэльчик.
  Нянечка рассмеялась в умилении от маленького джентльмена, а вот Елене Ивановне было не до смеха. Она понимала, что Машеньку с первого этажа кровати придется куда - то перекладывать, потому что Вэльчик от своего не отступит. И чтобы не заработать нервный срыв себе и ребенку, она решила пойти навстречу мальчику и уложить на тихий час новенькую на место Машеньки, на первый этаж. Теперь Вэльчика и новенькую разделял только пухленький мальчишка, спящий на втором этаже. Но с ним Вэльчик очень хорошо общался и всегда слушался его, опасаясь получить в глаз от вспыльчивого друга.
  Эти посиделки на тихом часу в шалаше ребята любили больше всего. Теперь оттуда их было не вытащить и к вечеру, когда нянечка накрывала столы и звала деток ужинать. Нехотя они выползали из своего укрытия и вяло ковыряли очередную порцию риса с изюмом. Новенькая терпеть не могла изюм, поэтому мальчишкам доставалось по полторы порции вместо одной. Вместе они придумывали игры, заводя в них всю группу, собираясь кружочком читали книжки, или же просили Елену Ивановну сыграть им "Мне однажды летом приснился Новый год". В эту песенку Вэльчик влюбился с первого прослушивания, после чего он неизменно вызывал новенькую на танец в центр круга. Вслед за ними начинала танцевать вся группа, и пожилая нянечка, сидя поодаль на стульчике, вытирала слезы умиления. За все годы она еще не встречала такой дружной группы.
  Всё изменилось в школе. Из забавного мальчишки Вэльчика он превратился в Вэла. Внезапно он осознал, что все остальные ребята ниже него по статусу. Что ни у кого нет такого набора разноцветных ручек, как у него. Что никто не может позволить себе на каждой перемене закидывать в рот мятную жвачку. Ни у кого нет такого количества фишек, как у него. У Вэла была самая зачетная коллекция, собранная из пластиковых упаковок, находящихся внутри чипсов. Эти фишки были из пластмассы и переливались голубым цветом на свету. У него первого появился тетрис и тамагочи, которыми он играл на переменах.
  - Блин, у меня вчера опять собака сдохла, сегодня кролика завел, - раскручивая маленький электронный брелочек на указательном пальце, говорил он развязно, медленно пережевывая очередную жевательную резинку.
  - Серьезно, твой Бакс умер? - спрашивали перепуганные ребята.
  - Деревня! - вздыхал он. - Это называется тамагочи. У меня игрушка собака сдохла.
  Одноклассники не понимали, о чем он говорит, но серьезно кивали, боясь показаться бедными друг перед другом. А когда тамагочи стал доступен, и его приобрели все ребята, Вэл снова театрально вздыхал:
  - Вы какие - то тормозные. Весь мир уже наигрался, а наша школа вдруг надумала приобрести жалкие завалявшиеся китайские остатки.
  Одноклассники его недолюбливали, но, тем не менее, относились к нему настороженно. Будучи в хорошем настроении, Вэл мог позвать к себе в гости, погонять в приставку. Или поделиться блестящими гелевыми ручками. Или угостить чипсами с лимонадом. Он вел себя как маленький барин, выделяя ребятам крохи со своего плеча. Тем не менее, так и не вызвав ни капли уважения ни у кого. Единственный, кому он продолжал беспрекословно подчиняться, был друг с детского сада со второй полки и новенькая девочка с глазами - озерами, в волосах которой спряталось солнце.
  Она стала большой умничкой и прилежной ученицей. Вытягиваясь как струна, пытаясь дать верный ответ первой, она изо всех сил тянула ладонь вверх и шептала так, что слышно было только ему - её соседу по парте: "Я знаю, можно мне?". Его друга она вдруг стала раздражать, а ему было приятно видеть, насколько она прилежна и внимательна.
  - Валерка, - строго выговаривала она, глядя на его тройку. - Скажи, как можно было написать "медведь" без мягкого знака? У меня списать не мог?
  Но он считал, что списывать у Солнышка недостойно его.
  Солнышко.
  С первой встречи он стал за глаза называть её так. Со временем прозвище вошло в привычку. И однажды он просто отвык от её имени, ведь светлая девочка всегда была такой нежной и приятной, будто первые лучи апрельского солнышка.
  Весь класс знал, что Вэл неравнодушен к своей соседке по парте. Он выделил её в саду и не прекращал её выделять никогда. Солнышко купалась в лучах его слепого обожания. Все его рисунки, вышивки и поделки, сделанные на уроках труда посвящались ей одной. Не стесняясь одноклассников, он часто делал заявления о том, что его пятерка является достижением прекрасной соседки, которая стала источником его вдохновения. Самые вкусные шоколадки, привезенные папой из Бельгии, самые красивые куклы и сувениры с летнего отдыха во Франции и самые чудесные цветы из маминого флористического салона - всё это доставалось его Солнышку не только на день рождения и восьмое марта. Часто он делал подарки ей без повода. Иногда за хорошую учебу или правильные ответы. Иногда за красивые банты или собственное хорошее настроение. Но единственное правило дарения оставалось неизменным: подарок всегда делался так, чтобы обратил внимание весь класс. Чтобы все обернулись и пошептались. Чтобы все хихикнули и сморщились, услышав от неё ему в ответ стандартное: "Спасибо, конечно, но мне ничего от тебя не нужно!". А далее актеры театра спокойно смогли бы отойти на перекур, чтобы дать зрителю насладиться талантливейшей и гениальнейшей игрой сына самого Сергея Васильевича. Вэл падал на стул и хватался ладонью за грудь, словно ему не хватало кислорода. Он делал пару шумных глубоких вдохов и с помесью трагической грусти и печали на лице, отворачивался к окну.
  - Если ты не желаешь принимать мои подарки, сделанные тебе от чистого сердца, то нам с тобой больше не стоит сидеть за одной партой, - произносил он так, что зритель, впервые увидевший эту сцену, мог бы утереть скатившуюся слезу. Но ребята видели эту сцену стандартно раз - два в месяц, поэтому кроме насмешек она уже давно ничего не вызывала.
  Солнышко удивленно вскидывала брови и неловко протягивала руку, чтобы взять очередной подарок. Ей было стыдно принимать от него подарки, поэтому она раздаривала их младшим сестрам подруг, чтобы те могли поиграть тем, что покроется у неё слоем пыли. Она была слишком хорошо воспитана, чтобы пользоваться щедростью Вэла. И слишком молода и наивна, чтобы не верить в серьезность его намерений и в блестящую актерскую игру.
  Откуда в маленьком мальчике взялось столько взрослости в отношениях с понравившейся девочкой?
  Вэл часто наблюдал за отношениями мамы и папы. Вспыльчивый и нетерпимый на работе, дома отец трансформировался в нежного и любящего мужчину. Он играл с детьми и буквально не выпускал маму из объятий. Помогая ей с тяжестями, с приготовлением ужина, с мытьем полов, никто и подумать бы не смог, что это тот самый Сергей Васильевич, при упоминании имени которого все фирмы автоматически бросаются пересчитывать баланс по накладным.
  Неосознанно Вэл переносил отношение отца к матери на Солнышко. Он таскал её тяжелый портфель со сменкой, её книжки из библиотеки, прикрывал на уроках и считал недостойным занятиям списывать у неё домашку. В свои десять лет он относился к ней как к собственной жене, что весьма пугало девочку и настораживало учительницу. Его друг часто злился:
  - Что ты связываешься с этой занудой? Неужели интересно слушать, как она бубнит себе под нос на уроках? - искренне удивлялся он.
  - Нет, Егор, - отвечал Вэл. - Ты просто её не знаешь. Янка совсем не такая. И если бы ты узнал её поближе, ты бы понял, о чем я говорю.
  * * *
  
  Единовременно потеряв в шестнадцать и властного покровителя и девчонку, которая нравилась с самого детского садика, Вэл в одиночестве, тем не менее, не остался.
  Сергей Васильевич к тому времени уже сделался нефтяным магнатом. Прикупив парочку скважин и отстроив перерабатывающий заводик где - то неподалеку от места добычи, он внезапно сделался едва ли не олигархом. Благоразумно оформив документы на Фаину Владимировну Козлову, собственную обожаемую жену, он неожиданно оказался кристально чист перед законом и перед гражданами своего города. Опровергая все слухи о непотребствах прошлого, он мотал головой, и клялся, что никогда не брал взяток и тем более ничего не фальсифицировал.
  - Вы знаете, - трогательно прикладывал он ладонь к груди, совсем как его сын перед девочкой - одноклассницей. - Когда человек становится богат и знаменит, сразу всплывают некие "неопровержимые факты и доказательства" его вины во всем, что происходило последние двадцать - тридцать лет в городе. Но я могу вам показать документы, что без своей жены я гол как сокол. На Фаину Владимировну внезапно свалилось наследство от тетушки из Лос - Анджелеса. Пусть ей земля будет пухом, грешной.
  На этом моменте Фаечка покачивала головой, отчего её бриллиантовые серьги начинали красиво плясать в свете софитов и салфеточкой промокала абсолютно сухие глаза. Камера выхватывала тоненькие пальчики, также унизанные бриллиантами в несколько карат.
  - Завистники есть у всех, - продолжал Сергей Васильевич, сжимая в своей руке ладошку своей жены. - И у меня их достаточно. Я много лет посвятил общественной работе, вкладывая всю душу в наше общее дело и выводя аферистов, разворовывающих государственную казну, на чистую воду. В девяностых на меня было очень много покушений. И теперь те, кто не смог тогда расправиться со мной физически, пытаются убить меня морально, рассказывая прессе небылицы. Я призываю всех верить только фактам, а не завистникам. Спасибо.
  Сергей Васильевич вежливо кланялся и уходил в сторону от софитов. Вслед за ним с гордо поднятой головой шла жена в платье от знаменитого модельера и в туфлях - лодочках на высоченных каблуках.
  - Надо было ей всю правду рассказать еще когда она человеком была, - тяжело вздыхали старушки у телевизоров.
  - Ушла бы эта, он нашел бы другую, - не соглашались с ними их мужья.
  На этой волне небывалой популярности отца у Вэла появилось много новых друзей. Эти ребята не зацикливались на будущем и весело жили здесь и сейчас. Им не нужно было рассказывать о телефонных новинках, они уже имели их в карманах. Они не просились в гости, чтобы зависнуть у компьютера, который тянул абсолютно все игры, а не только самые простые и давно пройденные. У них давно были собственные дорогие машины и дорогие игрушки. И Вэла с невыносимой силой потянуло в собственный круг, где он, наконец - то, смог быть самим собой.
  Новая компания приняла его как старого знакомого. С ними было легко. Ребята проводили ночи под светом стробоскопов и грохотом попсовой музыки в ночных барах и клубах. Они щеголяли модными нарядами и дорогими украшениями всего одну ночь, после чего шмотки отправлялись в утиль. Они приезжали с одними девушками, а уезжали с другими. Они пили элитный алкоголь и танцевали в вип - зоне, чтобы даже случайно не задеть тех, кто ниже их достоинства. И Вэл чувствовал себя с ними так, словно они знакомы с детства. Меняя девушек каждую ночь, он не понимал, чего такого он нашел в посредственной Яне, восхищаясь ею столько лет подряд. Теперь она стала просто дешевой блондинистой штучкой с деревянной школьной скамьи. Теперь всё было дорого, красиво и со вкусом. Гоняя на предельной скорости на папином "гелике", Вэл знал, что здесь он хозяин положения и хозяин жизни. Ему нравилось находиться по ту сторону, где любой грешок измерялся суммой, нарисованной на хрустящих бумажках. Ему нравился адреналиновый предел. Ему нравилась жизнь, которая не требовала физических и умственных затрат. Он был абсолютно счастлив, чувствую заветные купюры в кармане. Но через год ему стало приедаться такое существование. Зашкаливающая скорость на спидометре, количество девушек, мартини из бутылки за рулем уже не приносили былого кайфа.
  Новые друзья не растерялись и предложили ему новый источник эйфории, протянув несколько белых капсул на ладони. Вэл с опасением отнесся к предложению, но его заверили, что всё легально, безопасно и не вызывает привыкания. Так он и подсел на таблетки, от которых всё становилось таким далеким и прекрасным, как в детстве. Музыка начинала звучать вдалеке, блестящие девчонки сливались с общим фоном, светомузыка больше не била по глазам, на первый план выходило желание сделать что - то запредельное. Он кружился в центре зала, ощущая, как по телу приливами бегут приятные волны и считал, что сейчас происходит то, чего он ждал. Каждый шаг, каждое движение совершались в состоянии глубочайшего транса и приносили с собой непередаваемое чувство удовлетворения. Каждое самое простое движение становилось грандиозным и восхитительно приятным. Вэл вставал под колонку и медленно покачивал головой под вибрации пола, ощущая невероятный скачок сил и энергии. В такие моменты хотелось оттолкнуться от пола и взлететь.
  Последствия приема таблеток с каждым разом становились всё тяжелее и болезненнее. Звон в ушах и спазмы в животе всё нестерпимее, а приятное ощущение полета заканчивалось всё быстрее. Момент, когда Вэл под кайфом выйдет из клуба и попытается взлететь - оставался делом времени.
  И он наступил гораздо быстрее, чем считали его богатенькие друзья. Запив литром рома пригоршню таблеток, Валера Козлов взобрался на крышу Дома Культуры и распевая во всё горло: "Я свободе-е-ен, словно птица в небесах, я свободе-е-ен, я забыл, что значит страх!" спрыгнул вниз на ступени, кубарем скатился по ним и был остановлен бетонным ограждением фонтана. Кровавый след из разбитой головы тянулся вдоль лестницы на три с лишним метра.
  Отец узнал о произошедшем даже раньше "скорой", которая примчалась на тридцать секунд позже него. За это время, придерживая окровавленную голову сына двумя руками, он понял, куда вляпался его наследник и что теперь с ним делать.
  После того, как под напором влиятельного Козлова - старшего Вэла вытащили с того света буквально за уши, отец объявил, что отправляет сына в другой город, где нет вообще ни одного знакомого им человека. В Великом Новгороде несознательного отпрыска уже поджидала трехкомнатная квартира в центре города, место в Молодежном Совете и местечко на заочке в одном из Питерских университетов. Вэл почесал пробитую забинтованную голову и согласился, когда отец напомнил о том, что наследницей всего состояния может остаться одна Екатерина, умница - дочка, радость отца, выданная замуж за его престарелого партнера по бизнесу. Позволить Катаринке прибрать к рукам наследство и отца, и папика - партнера Вэл не мог себе позволить.
  Потихоньку втянувшись в новую жизнь парень начал уходить от того химического мира, в который его так легко затянули золотые сливки молодежи. Он поражался собственному безумию и хладнокровию, с которым он едва не сделал себя инвалидом и понемногу обживался на новом месте. Обзаводился знакомыми, которых можно позвать вечерком в бар посмотреть очередной матч на большом экране. У него дома стоял экран еще больше, но он никому об этом не говорил, разумно стараясь жить жизнью обычного человека с обычными радостями и потребностями. В Молодежном Совете он встретил хрупкую девушку с глазами - озерами и светлыми блестящими волосами. Она напомнила ему солнечную Янку, которая до сих пор жила у него где - то глубоко в душе, и он попытался с ней подружиться. Девушка относилась к нему не так благосклонно, как бывшая одноклассница, но всё - таки не отталкивала. Он неловко ухаживал, нося на работу охапки цветов и стопки конфет в коробках. Его подарки были импортными и дорогими, что несомненно подкупало девушку. Вэла она держала на расстоянии вытянутой руки, играя его чувствами и не признаваясь, что готовится к замужеству. После цветов и конфет, Вэл перешел на украшения, и девушка сдалась. Расторгнув помолвку, она переехала в просторную трехкомнатную квартиру в центре города и с видом домовитого хомяка принялась её облагораживать.
  Покупая тоннами салфеточки на кухню, коврики и шампуни в ванную и цветочные горшки в спальню, чтобы минимизировать вредное излучение от несметного количества техники, она предвкушала свадьбу и детей, вечерами рассматривая в интернете картинки с дизайном детской комнаты. Девушка оказалась грамотной, начитанной, интересной, хозяйственной и так сильно похожей на Яну, что Вэл порой не мог поверить в собственное счастье. Балуя свою половинку дорогими подарками и романтическими вечерами, он и сам начал задумываться о том, чтобы узаконить отношения и расширить семейство Козловых. Скрываясь с планшетом на кухне, он рассматривал помолвочные кольца с сияющими бриллиантами в несметное количество карат и выбирал для своей избранницы самое прекрасное из всех.
  Казалось бы, что на этом романтическая история Вэла могла бы перейти на уровень "жили долго и счастливо", но однажды он вдруг потерял сознание буквально на ровном месте. В голове было гулко и пусто, а перед глазами плыли разноцветные круги на черном фоне, как и два года назад в ночных клубах под действием препаратов. Изредка его слух улавливал чьи - то крики и звон посуды. А после резкого удара по щеке он, наконец, очнулся. Постепенно очертания кухни приобрели цвета и, медленно выдохнув, он пришел в себя. Девушка сидела у плиты, прижавшись спиной к духовке. В руке у неё была зажата сковорода. Её лицо было перекошено от ужаса, и она бесконечно шептала: "Не подходи ко мне! Не подходи!"
  - Малыш, что случилось? Ты упала и ударилась?
  Вэл заботливо присел возле неё на корточки и увидел потихоньку проявляющийся под глазом синяк.
  Отпоив девушку валерьянкой и уговаривая её, что всё в порядке, и он полностью себя контролирует, она смогла ему рассказать, что же произошло.
  Они вместе готовили ужин, и девушка стояла к нему спиной. Она знала, что Вэл нарезает огурцы на салат. Весело щебеча о плановой проверке, заготовленной на завтра, она вдруг попросила его передать ей тарелку. Ответом ей была тишина. Удивленно обернувшись, девушка увидела, что Вэл стоит к ней впритык с ножом, зажатым в кулаке. Лезвие почти упиралось ей под лопатку и оставило неглубокий порез от того, что она обернулась так резко. В нестандартных ситуациях она всегда действовала под влиянием адреналина, поэтому выбив первым попавшимся предметом нож из его руки, как позже оказалось, это была сковородка, она отбежала к плите и стала звать на помощь и просить Вэла одуматься. Получив тугим помидором со стола прямо в глаз, девушка замерла, поняв, что он не видит её и реагирует на звук. А потом, после пощечины сковородкой, он вдруг снова стал ласковым и нежным.
  - Моя ты Рапунцель, - вздохнул он и присел на край кровати. - Сковорода всё - таки лучшее оружие.
  - У тебя раньше такое бывало? - спросила она, не оценив его шутки.
  - Никогда не страдал провалами в памяти. Полагаю, что это единственный раз и больше никогда не повторится.
  Он ошибался. Приступ повторился уже через неделю. Глубокой ночью Вэл вдруг сквозь сон услышал сдавленные крики. Они были такими глухими и отдаленными, что он долго не мог очнуться ото сна, а когда пришел в себя, то с ужасом вскочил на ноги, не веря, что способен на такое. Девушка безмятежно спала на краю кровати, свернувшись калачиком, когда Вэл внезапно напал на неё и начал душить подушкой. Он делал это молча, не проронив ни единого звука с такой нечеловеческой силой, что отбиться от него не представлялось возможным. Понимая, что криков он не услышит, а запас воздуха заканчивается, девушка, собравшись с силами, пнула его двумя ногами и попала в слабое место. Вэл мгновенно очнулся и, отбросив подушку в сторону, сложился пополам от боли. Хватая ртом воздух, словно выброшенный на берег окунь, девушка в панике сжимала похолодевшие кулачки и понимала, что так продолжаться не может.
  - Почему во время приступов ты пытаешься меня убить? Это твое подсознательное желание? - спросила она охрипшим голосом.
  Вэл только покачал головой. Он не знал ответа на этот вопрос.
  Через месяц девушка навсегда исчезла из его жизни, оставив на холодильнике записку наискось коричневой помадой: "Прости". В холостяцкой квартире Вэла напоминанием о ней остались лишь отверстия от саморезов, где раньше висели её бесчисленные полочки для косметики, зеркала и крючки. Она забрала с собой даже полотенца и салфетки со стола, не оставив ничего, чтобы не вернуться больше никогда.
  Вэл её не осуждал. Ни у каждой двадцатилетней девушки найдутся силы связать свою жизнь с психически ненормальным человеком. Обследование выявило у него опухоль между полушариями, в таком неудобном месте, где достать её очень сложно. При определенных, часто стрессовых, ситуациях, опухоль напирала на отдельные участки мозга, вызывая либо кратковременную потерю памяти, либо агрессию, либо эпилептические припадки. Такие проявления болезни могли случиться где угодно. Хоть на работе, хоть дома, хоть на улице, хоть за рулем. Первым делом врачи спросили про старые травмы головы. Вэл вспомнил, как он летел с крыши Дома культуры, и кивнул, мол, были. И тут же от отца получил затрещину, словно пятилетний ребенок.
  - Пап, - попытался возмутиться он.
  - Тебя, ублюдка, родили нормальным человеком. Поиграл во взрослую жизнь?
  - Но ведь можно полечиться в Израиле, - сделал еще одну попытку оправдаться Вэл.
  - Конечно, можно, сынок, - кивнул отец. - Узнавай стоимость лечения и начинай копить. Продавай свою трешку, машину, остальное заработаешь.
  Вэл не верил своим ушам.
  - Пап, ты понимаешь, что мне не хватит?
  - Понимаю. Но напоминаю, что я свою миссию выполнил. Мать родила тебя нормальным человеком, сама чуть не умерла, чтобы ты родился здоровым. Мы тебя вырастили, выкормили, воспитали. Я дал тебе всё для нормального существования. Таблетки и полет с крыши были твоим выбором, сын. За свои поступки нужно учиться отвечать. Верно я говорю, доктор? - отец обернулся к седовласому невропатологу, тщательно делавшему вид, что он заполняет карточку и ничего не слышит. - А то я жизнь кладу к ногам Валерки, а он себя химией с алкоголем по барам травит! Несправедливо.
  Отец вежливо откланялся, поблагодарив врача суммой, несколько превышающей его зарплату за полгода. Вэл, абсолютно растерянный, вышел вслед за ним и сел в свою машину. Опустив голову на руль, он глубоко вздохнул, стараясь осознать, что же происходит и как быть с этим всем дальше. В окошко раздался стук, и Вэл, увидев отца, опустил стекло в надежде, что тот передумал.
  - Валер, ты бы за руль не садился. Вдруг приступ схватит прямо по пути. Разобьешь машину и придется продавать её на запчасти. Больше полумиллиона за неё тогда не выручишь. Обидно будет. Держись, сынок. Я с тобой.
  Сергей Васильевич протянул руку и положил на приборную панель два мятых червонца.
  - Это тебе на троллейбус. А на сдачу купи себе мороженое, а то жарковато сегодня.
  Обмахиваясь своим тяжелым портмоне, словно веером, отец поспешил скорее в прохладу собственного авто, где водитель давно ждал его с предусмотрительно включенным кондиционером. Вэл же в одиночестве остался сидеть в своей машине, вдыхая запах кожаного салона и понимая, что жить ему хочется больше, чем кататься на дорогом авто. Подсчитывая на смартфоне последней модели сумму, необходимую для лечения, он наткнулся взглядом на карту в бардачке. Она была оформлена на него, но отец имел к ней доступ. А еще у него была рабочая карта, на которую ежемесячно поступал его зарплата - сумма которую он обычно тратил за день, максимум, два. Отец не знал о её существовании, а значит не имел к ней доступа. Решение пришло молниеносно. Быстро перекинув деньги с золотой карты отца, на собственную, он сорвался в ближайший банк, чтобы успеть всё обналичить, до того, как до блокировки счетов доберется отец.
  На тот момент он еще не знал, что не успеет даже выехать со стоянки.
  
  * * *
  
  Каролина сидела на обочине оживленной трассы на яркой матерчатой сумке, вытянув ноги вперед и задумчиво пережевывая травинку. Эту сумку она на прошлой неделе собственноручно разрисовала акриловыми красками. Ремешок был исчерчен загадочными символами, а передняя стенка украшена большим перечеркнутым треугольником, знаком любимой рок - группы. Всем своим видом она высказывала крайнюю степень расслабленности. Высокие заросли кустарника скрывали её почти полностью, выдавая только разноцветную макушку девочки. Она наслаждалась теплым летом и солнцем, которого так мало бывает в Питере и его округе. Шум трассы действовал на неё умиротворяюще. Каролина щурилась на солнышке, лениво провожая взглядом проезжающие мимо автомобили и ждала того самого человека, который разрушил всю её жизнь. Человека, из - за которого она осталась сиротой в собственный день рождения. Только со стороны она выглядела отдыхающим в тени подростком. На самом же деле всё её тело было напряжено. Девочка была готова на всё, даже лечь под любую из проезжающих мимо машин, чтобы устроить маленькую аварию, изменить прошлое и, соответственно, будущее. Она, словно затаившаяся кошка, внимательно прислушивалась к малейшим шорохам, чтобы вовремя различить шаги и выпрыгнуть из зарослей травы. Наготове лежала тяжелая бита с этикеткой на ручке, только что приобретенная в магазине спортивных товаров. Единственное предназначение этой биты - размозжить череп психа - самоубийцы, который так хладнокровно лишил её родителей. Он хотел покончить с жизнью? Каролина поможет ему не взять грех на душу и разберется с его жизнью сама.
  Она знала о нем совсем немного. С девятилетней девочкой никто не делился информацией, старательно оберегая её от страшной правды. Выхватывая обрывки фраз от взрослых в очередях магазинов, от воспитателей в приюте, куда её определили на первое время и, конечно, из интернета и местных газет, девочка понемногу составляла общую картинку. Она знала, что его зовут Валерий Сергеевич Козлов. Что у него очень богатый папочка, который отмазал его от тюрьмы, выписав справку из психбольницы. Она читала, что парень долгое время лечился и пережил несколько операций на мозг, но легче от этого ей не становилось. Парень удачно оперировался и жил, пусть даже и со степенью инвалидности. А её родителей уже не вернуть. Так несправедливо, что жизнь двух хороших людей оборвалась, а один выродок продолжает жить.
  Раньше Каролина плакала в подушку, молясь всем богам сразу, чтобы родители её вернулись обратно. Чтобы всё стало так, как было раньше. Чтобы всё это оказалось лишь страшным сном. Но сейчас, спустя годы выживания в интернате, она знала, что никаких богов на свете не существует. Если бог есть, то он живет внутри каждого из нас. Каждый сам для себя решает простить или отомстить. Каролинка всегда выбирала второе, будучи уверенной в том, что каждый должен получать по заслугам. Её удручал тот факт, что миром правили хрустящие бумажки с большим количеством нулей и пузатые дяди, на счету которых было бесконечное количество нулей после единицы. Так быть не должно. Каждый человек должен отвечать за свои поступки по существу. Кто сказал, что психически больной должен жить и лечиться, лишив жизни несколько хороших людей? Он опасен. А значит, его нужно изолировать от общества. Если государство не может лишить его права на жизнь за содеянное, значит ей придется выполнить за всех грязную работу. Всю её изнутри переполняла злость и ненависть к убийце её родителей. Она не могла спокойно спать по ночам, зная, что живет на одной земле с тем, кто сломал её жизнь. Пусть всем воздается на небесах, а Валера Козлов заплатит здесь и сейчас.
  Не зря она пять лет в интернате посвятила себя вольной борьбе без правил. Набивая вечером кулаки о самодельную грушу, заполненную песком до отказа, чтобы костяшки задеревенели, Каролина представляла, что это лицо психопата Козлова. По девичьим кулачкам текла кровь, но она не могла остановиться, тренируясь по пять часов подряд без остановки. Тренер только хваталась за голову. Она не понимала, откуда в такой замечательной девчушке берется столько злости. Но правды она не знала. Правда была спрятана глубоко внутри за семью замками для всех, кроме Сонечки. Выжимая из себя все силы до последней капли, девочка падала в общей спальне в кровать рядом с подругой и до глубокой ночи читала новости о чете Козловых, отслеживала страничку Валеры в социальной сети, листала ленту в поисках информации о нем. Она знала о нем, казалось, всё. Она знала в лицо всех его друзей, знала всё о его девушке, о его прошлом, о прыжке со здания Дома Культуры. Она проживала свою и его жизнь одновременно. Каролина мечтала о том дне, когда она сможет отомстить. Она страстно желала смерти этого мерзавца. Задувая свечку на праздничном кексике в очередной день рождения или же под бой курантов, или глядя на салюты - девочка всегда загадывала одно и то же страшное желание.
  Сейчас, казалось, её услышала сама жизнь и откладывать на "потом" она больше не собиралась. День расплаты настал. И девочка сидела спокойная, словно камень на морском побережье. Одной рукой она спустила на глаза свои круглые солнцезащитные очки и стала вести наблюдение из - под них, чтобы не привлекать к себе внимания. В другой руке крепко была зажата бита. Новенькая, из светлого дерева, все еще пахнущая лаком.
  - Любите бейсбол? - поинтересовался у неё в магазине продавец, пробивая товар.
  - Да, - ответила с сарказмом девочка. - Родители проиграли. Нужно отыграться за них.
  - А свою биту не дали? - сочувственно проговорил продавец.
  - Нет, мне нужна своя. На ней противник должен оставить свой автограф мне на память. Как первый, кого я победила.
  По торговым центрам девочка прошлась в надежде случайно встретить родителей и посмотреть на них хоть издалека. Хоть полминутки. Она знала, что случайности не случайны и, быть может, задержи она их или же, наоборот, отправь домой раньше и никакой аварии бы не случилось. Но она читала в фантастических книжках, что время - это спираль и не могла быть уверенной на всю сотню процентов, что пять лет назад к ним не подошла подросток - неформал лет четырнадцати и не попросила приехать домой чуть раньше. Или позже.
  Такой способ был простым, но не самым действенным. Каролинка не могла позволить себе ошибиться. Сейчас она шла ва - банк. Девочка не видела своего будущего после интерната. Она никак не могла адаптироваться там, чувствуя, что она не их уровня. Многие ребята очень хорошие, но ей совершенно не о чем с ними поговорить. Они другие. Не хуже и не лучше, просто другие. Они не знают, каково это, встречать праздники в кругу семьи. Печь торты вместе с мамой. Вместе с папой ходить на рыбалку. Они родились никому не нужными и живут сами по себе, маленькие озлобленные волчата. Они знают, что нет никого, кто бы им помог, кто бы поддержал, им не к кому обратиться. У них есть друзья, но эти друзья спят в соседней спальне. И точно так же ничего не имеют за душой. Они умеют выгрызать себе место в жизни зубами. У них мертвая хватка и феноменальная способность к выживанию. Пообщавшись с ними, Каролина уже знала, что семьдесят процентов выпускников интерната в итоге сопьются, а тридцать - выцарапают себе у государства всё, что им положено по закону, который никогда не соблюдается на предыдущих семидесяти, и будут жить полноценной жизнью. Другого пути у них нет. Либо "палёнка в притоне", либо своя собственная семья, где они будут любить свою половину и детей так, как их самих не любили никогда. Эти тридцать - они не умеют предавать. Они умеют брать от жизни всё и на этом строить свое счастье. Они твердо знают, чего хотят и как этого добиться, чтобы больше никогда в жизни "не отличаться".
  Каролина привыкла к другой жизни. Ей никогда не приходилось бороться за свое место. В её жизни были мама с папой, которые безмерно любили своего ребенка и готовы на всё ради него. Теперь их дочь была готова на всё ради них. Мысленно Каролина пообещала себе, что если не выйдет их спасти, она бросится под фуру и погибнет вместе с ними. Она катилась в бездну без них. И так жить больше не могла и не хотела.
  Позади раздались долгожданные шаги и невнятное бормотание. Девочка неспешно поднялась и мастерски прокрутила биту в одной руке. Сумка лежала у её ног. Вторая рука должна быть свободна. Сжав крепко кулак, она улыбнулась. Она столько раз била грушу прямо по распечатанной фотографии с лицом Козлова, что ошибки быть не могло. Это он. Его рыбьи блеклые глазки и оплывшую рожу она узнала бы из миллиона.
  - Привет, подонок, - произнесла холодно.
  Не меняя расслабленно - отрешенного выражения на лице, она размахнулась, как когда - то учил её папа и со всей силы врезала психопату в левую скулу.
  Злость и желание мстить добавили девочке сил. Удар пришелся по кости, и она услышала её громкий хруст. Психопат покачнулся и упал на колени. Изо рта у него потекла струйка крови.
  - Попрощайся с жизнью, ублюдок, - тем же тоном сказала Каролина.
  Он стоял очень удобно для того, чтобы прицелиться ему прямо в висок. Девочка прищурилась и замахнулась для второго удара.
  
  * * *
  
  Каролина легким движением закинула на плечо тяжелую окровавленную биту и обернулась. Через зеркальные круглые очки она наблюдала за трассой. Медленно пережевывая травинку, девочка считала про себя до десяти и ждала машину отца. Нервно притопывая ногой в высоком черном ботинке, она напряженно всматривалась в поток автомобилей. Обернувшись вправо, она обратила внимание на фуру, которая неслась с горы. В этот же момент мимо неё промчалась папина белоснежная машина. Они разминулись.
  Подняв облако пыли, груженая фура тяжело проехала мимо, потихоньку снижая скорость до дозволенной. Каролина выплюнула травинку и облегченно вздохнула. В этот раз её родители доедут до дома живыми.
  - Спасибо тебе, - раздался голос позади.
  - Пожалуйста, - тем же ледяным тоном ответила девочка. Другого тона этот ублюдок не заслуживал. Она и так сделала для него слишком много, оставив в живых.
  
  * * *
  
  - Стой, - вскинул руку внезапно Валера.
  Каролина замешкалась и дала ему секундную фору, которой он воспользовался в тот же момент.
  - Я не знаю, за что ты сломала мне челюсть, но я болен, - проговорил он, сплюнув в сторону. Вместе с кровавой слюной из его рта вылетело несколько коренных зубов. Девочка давно уже забыла чувство брезгливости, но сейчас оно накрыло её, как пять лет назад, когда она еще была ребенком из благополучной семьи. Невольно отшатнувшись, она скривилась и толкнула его битой в плечо.
  - Сиди на месте. Не приведи дьявол тебя пошевелиться. Мой удар отточен с шести лет.
  Трусливый больной Валерка дернулся и упал на пятую точку.
  - Девушка, у меня провалы в памяти. Я не помню даже как я тут оказался. Я помню, что был в своей машине, а очнулся от твоего удара. Я сын нефтяного магната. Если я что - то натворил, то скажи, сколько я должен тебе за моральный ущерб? Я заплачу тебе. Только не убивай. Я болен. У меня заключение врача имеется даже, - Козлов тараторил так быстро, словно боясь не договорить. Хотя девушка напротив стояла спокойно, иногда прокручивая в правой руке биту.
  - Папашка только за моральный ущерб что ли платит? А вылечить тебя не может? - усмехнулась Каролина.
  - Я сам виноват в том, что у меня появилась опухоль в мозгах. Она зажимает мне определенные участки, и у меня случается приступ. Отец отказался помочь. Мне срочно нужно продать машину и квартиру, чтобы заплатить за операцию. Не убивай. Я болен, - умолял он.
  - Дай мне свой телефон, дружище, - велела она, указав битой в сторону его оттопыренного кармана.
  Козлов покорно начал рыться в карманах, вытаскивая деньги пачками и бормоча себе под нос:
  - Забирай всё, забирай. Только не убивай. Мне необходима операция.
  - Ты такой жалкий, подонок, - скривилась девочка и брезгливо двумя пальцами взяла у него телефон. - Забери деньги. Мне своих хватает.
  Ткнув пару раз пальчиком с облупившимся темным лаком в кнопки, она приложила трубку к уху и после пары гудков заговорила туда:
  - Здравствуйте! Валера Козлов ваш сын? ... Нет, с ним всё в порядке, он хотел броситься под машину, но я его оттуда вовремя вытащила. ... Нет, спасибо, вознаграждения не нужно. Он утверждает, что у него был провал в памяти, и он действовал неосознанно. Это так? ... В таком случае заберите его.
  Каролина назвала номер километра, с которого нужно было забрать Козлова и нажала "отбой". После чего дешевенький и непозволительно устаревший для её собственного две тысячи шестнадцатого телефон она небрежно швырнула ему в руки.
  - Жди. Сейчас отец за тобой приедет.
  Поднявшись обратно на колени, Валера начал рассыпаться в благодарностях, спешно собирая разбросанные в траве банкноты, от которых отказалась Каролина. Сделав шаг в сторону, девочка обернулась и снова едва справилась с чувством отвращения, увидев его трясущиеся руки.
  - Лечись, Козлов, - холодно проговорила она. - Иначе я найду тебя. И второго шанса не будет.
  
  * * *
  
  По пути Каролина зашла в магазин игрушек и теперь в нерешительности стояла возле двери собственного дома. Собираясь с духом, она глубоко вдыхала и тянула пальчик к кнопке дверного звонка. Но потом резко выдыхала и покачивала головой, словно стряхивая с себя наваждение. Около пятнадцати минут она уже провела в раздумьях, а стоит ли вообще смотреть на родителей. Стоит ли ворошить прошлое.
  - Я уже переворошила всё свое прошлое! - напомнила она сама себе мысленно и резко шагнула вперед.
  Открывшаяся дверь едва не впечатала её в стену. Тихонечко ойкнув, девочка схватилась за лоб и подняла глаза. Прямо перед ней стоял отец.
  - Ты чего скребешься? - строго спросил он.
  - Я к Каролинке, - прошептала девочка, замирая от желания броситься любимому папе на шею.
  Конечно же, он её не узнал. Его дочка, светленькая маленькая девочка, спала в своей постели в обнимку с обожаемым псом, которого после смерти родителей забрали их близкие друзья. Многие еще потом звонили и просили забрать пса себе. Собака оказалась всем вокруг нужнее, чем ребенок, оформить опеку над которым не предложил никто.
  - Вернее, меня отправил к вам её тренер. Передайте ей пожалуйста вот это.
  Каролина протянула папе хрустальный шар с храмом из Санкт - Петербурга внутри.
  - Если его потрясти, внутри пойдет снег, - сказала она севшим от волнения голосом.
  - Спасибо большое, - вежливо кивнул папа. - Поблагодарите вашего тренера. Он очень любезен. Дочка уже спит, но завтра я ей обязательно передам сувенир.
  Каролина смахнула слезу и протянула папе руку. Он крепко пожал её своей большой горячей ладонью.
  Легко вздохнув, девочка нажала кнопку вызова лифта. Створки отворились сразу, словно он ждал только её. С широкой улыбкой на лице девочка шагнула внутрь.
  В нем было пусто, но она знала, как только он тронется, обязательно войдет кто - то, кто уже изменил свою жизнь к лучшему. Точно так же, как и она сама.
  
  Эпилог.
  
  Сонечка Измайлова.
  Она остановилась у первой ступеньки, замерев в нерешительности. От неприветливого серого здания веяло такой бесконечной тоской, что всего дюжина бетонных ступеней до массивной двери казались вечностью. Ей не хотелось туда входить. Хотя, если посмотреть на это с другой стороны, то она никогда там и не была. Прошлое кануло в небытие. Теперь всё не так. С возвращением в настоящее на неё нахлынули воспоминания, которые ранее были недоступны. Часто она путалась в собственной жизни. Стоило столкнуться с хамством или несправедливостью, как внутри мгновенно просыпалась боевая девчонка, прошедшая огонь и воду в доме ненужных детей. Было сложно очнуться и вспомнить, что она слишком хорошо воспитана, чтобы вступать в спор. Но она тут же одергивала себя и доставала из модной сумочки маленькое зеркальце в блестящей отделанной разноцветными камнями рамке. Оглядывая себя с головы до ног, она снова и снова убеждалась в том, что на её девятилетие родители добрались домой целыми и невредимыми, с целой горой подарков в багажнике, среди которых не было тонкого золотого браслета, который она не снимала с руки все эти пять лет. По возвращении в настоящее он пропал вместе с остальными вещами, которых не было в новой реальности.
  - Дочка, может ты всё же скажешь нам с папой, откуда ты знаешь эту девочку?
  За её спиной родители стояли с тремя тюками одежды, обуви и игрушек, которые уже не были нужны их ребенку по причине взросления.
  - Мы никогда не замечали в тебе такого альтруизма! - усмехнулся папа, тяжело дыша. Тюки были очень большими. Перетащив их из багажника к резным скамеечкам у калитки, папа очень устал. Он отвык носить вещи тяжелее прозрачного файла с документами внутри.
  Дочь была непреклонна. Засунув руки в карманы клетчатой шерстяной юбки, что означало крайнюю степень нервозности, она сверлила взглядом железную дверь, уговаривая себя, что родители никуда не пропадут, если она поднимется по ступеням. Мама взглянула на неё сверху - вниз и приобняла за плечи.
  - Малыш, мы тебя поймем, если ты передумаешь. Это очень большая ответственность для нас с папой.
  - Я вас не разочарую, обещаю, - кивнула девочка и уверенно взбежала по крутым ступеням.
  Мама с папой растерянно переглянулись.
  Каролина шагнула на порог родного интерната, в котором провела почти пять лет. Прошагав по ступенькам, пройдя знакомыми лестничными лабиринтами и длинными коридорами, в которых ради экономии свет не зажигали даже ночью, она вышла к спальне девочек. Слева от двери висел стенд с фотографиями всех обитательниц этой спальни. Под каждой фотографией был прикреплен рисунок семьи, который рисовали сами девчонки, будучи еще совсем малышками. На месте её собственной фотографии красовалась какая - то рыжая веснушчатая девочка с волосами, заплетенными в две тугие косички. А вместо её рисунка висел рисунок этой девочки, где была изображена большая семья: мама, папа, несколько детей, собака и большой кирпичный дом вдалеке. Раньше здесь было совсем другое фото. Девочка была светленькая и смотрела на весь мир исподлобья. А рисунок ей никогда не принадлежал. В годы жизни с родителями она посещала художественную школу, поэтому очень точно смогла изобразить психа, из - за которого её родители разбились в аварии. Позади психа была стена с размазанными по стене мозгами. А на лбу красовалось маленькое отверстие. В нижнем углу красовался пистолет, из дула которого тянулся дымок и небольшая надпись, как в комиксе, "пиф - паф". Конечно, такой рисунок воспитатели никак не могли повесить на стенд под названием "Мечты наших девчонок". Каролина после этого долгое время посещала бесплатного психолога, который твердил ей, что её родители стали случайной жертвой и не стоит так сильно ненавидеть этого ненормального, ведь он просто больной человек.
  От воспоминаний становилось сложно дышать.
  Каролинка тяжело вздохнула, почувствовав, как быстро - быстро в груди забилось сердце, и распахнула пахнущие дешевым пластиком белые в ржавых подтеках двери. Деревянный пол, покрытый красно - коричневой краской в несколько слоев и двухэтажные спальные места. Всё было так, словно она не уходила отсюда. Там, на кровати в углу, лежала та самая, ради которой она оказалась здесь.
  - Софика! - позвала она её.
  Но девочка не откликнулась. Это было не удивительно. Так её называла только Каролина. А раз в этой реальности она никогда не знала её, значит её никто и никогда так не называл.
  - Сонь, - позвала её тихонько девочка еще раз.
  Та приподняла голову и, слегка прищурившись, посмотрела на посетителей. Внимательно оглядев их с головы до ног и не признав их знакомыми, она недовольно отвернулась к стене, пробубнив оттуда:
  - Я прошу прощения за разбитое окно. Мы с пацанами мяч гоняли. Я не виновата, что Лещец не отреагировал на мою подачу.
  - Она тебя впервые видит, - прошептала мама Каролине на ухо.
  В прошлой реальности девочка была панком - неформалом. Своим внешним видом и поведением она восставала против системы, пытаясь идти по собственному избранному пути. Она не слушала никого и только презрительно лопала пузырь из жевательной резинки в лицо тому, кто пытался с ней заговорить. Она была ершистой и непривлекательной. Такого ребенка не хотелось пожалеть и успокоить. С ней не хотелось разговаривать. Все эти годы она жила в собственном мирке, где звучал блэк - металл в наушниках и возвышались тараканьи замки в голове. Доступ к ним имела только Софика.
   Попрощавшись со Львом Карловичем и Яной с Егором, которые уже стояли обнявшись, Каролинка вышла из лифта совсем другим человеком. В настоящей реальности она была воспитанной девочкой из благополучной семьи. Светлые по пояс волосы были заботливо заплетены мамой в прическу под названием "французский водопад", кончики завиты и свободно разбросаны по спине. Аккуратная рубашечка, дорогой кардиган, клетчатая юбка и замшевые туфельки на небольшом каблучке делали её похожей на девочку из американских фильмов про подростков. Так она преобразилась, только переступив порог лифта. Каролина обернулась и, перед тем как створки закрылись, она успела увидеть широкую улыбку Яны и её поднятый вверх большой палец. Тогда она решила, что так Яна выражает эмоцию, мол, хорошо справилась. Но, увидев дома свое отражение в зеркальном шкафу, она поняла, что имела в виду Яна, показав этот жест.
  Даже если бы каким - то чудом у Софики и сохранились воспоминания о прошлой реальности, она бы не узнала свою лучшую подружку в её светлом облике.
  - Вы, пожалуйста, пока отойдите к директору, - попросила Каролина родителей. - А я переговорю с девочкой.
  Мама с папой поцеловали дочь в затылок и отошли в сторону. Последнее, что они успели увидеть - их ребенок подсела к неразговорчивой девочке и ласково приобняла за шею, прижавшись лбом к её виску. Она что - то заговорила, но так тихо, что до них не долетели даже обрывки фраз.
  - Дорожка сказочной луны, спустившись водопадом с неба, пронзит насквозь толщу воды, - пропела она Софике прямо в ухо.
  - И наше море станет светлым, - допела девочка и обернулась. - Откуда ты знаешь? Эту песню знает только Вика. Мы с ней сегодня ночью её написали.
  - Как поживает Агата Симоновна? Я скучаю по её воскресным пирогам с брусникой, - сказала Каролина, не отвечая на вопросы. - И еще мне не хватает её рассказов о молодости и твоем прадедушке, в частности. Он был у тебя замечательным. Знаешь, эти рассказы заставляют жить и бороться лучше всяких психологов, которые ничего ровным счетом не знают...
  - Кроме как уговаривать смириться, - снова договорила Софика. - Обычно мы разговариваем об этом с Викой. Ты знаешь её?
  - Я не знаю, кто такая Вика, - покачала Каролина головой. - Но я знаю, что теперь у тебя будет самая настоящая семья. О которой мы с тобой мечтали, лежа под одеялом и читая с фонариком "Гарри Поттера". Мы с тобой будем сестрами, подружка.
  - Но я тебя не знаю. Откуда ты знаешь меня?
  - Ты веришь в Ангела - Хранителя? - спросила Каролина с улыбкой.
  Родители стояли позади. Они были готовы оформить опеку над этой забавной девчонкой, о которой их дочь твердила им последние две недели. Они не говорили дочери, что она родилась с сестрой - близнецом, которая погибла на второй день жизни. Они верили, что воображая незнакомую девочку своей сестрой, она пытается заменить ею то место, которое пустовало рядом с ней все эти четырнадцать лет. Софика ей снилась ночами, и она душой рвалась в интернат города Санкт - Петербурга, чтобы встретиться со своей подругой.
  - Мне кажется, мы были знакомы с ней в прошлой жизни, - объясняла она свое странное поведение родителям. - У нас даже день рождения в один день. Забавно, да?
  
  Литвиновы.
  В своем неизменном рабочем комбинезоне Егор полулежал на кафельном полу. Его нижняя половина торчала из - под ванны, а верхняя - была скрыта где - то в глубине, где протекала труба. Рядом возвышался большой ящик с инструментами. Он был открыт. Оттуда торчал маленький мальчишка с коротким ежиком светлых волос на голове. Он был полненький и щекастый, но такой деятельный и шустрый, как и его отец двадцать с лишним лет назад.
  - Пап, тебе че подать? Папа! Че подать? - вопил он, как пожарная сигнализация, не замолкая ни на секунду. - Пап, давай ключ подам? Пап, возьми ключ! А молоток, пап? Молоток надо подать?
  Мальчишка кувыркнулся через голову и через мгновение оказался под ванной. Оттуда были видны только его синие домашние шортики и две пятки в шерстяных носочках.
  - Пап, че подать? - гулко звучал его голос уже оттуда.
  - Мужчины, вы еще долго ремонтом заниматься будете? Я сегодня схожу в душ или уже до завтра ждать? - раздался женский голос из комнаты.
  - Женька, там не тебя мама случайно зовет? - спросил Егор сына в надежде, что он убежит в комнату и там мама поймает его и уложит в постель. Но ребятенка уже так проводили не раз, поэтому хитрый малыш сделал круглые глаза и помотал головой:
  - Не, пап, меня никто не звал! Мы же еще трубу не починили!
  - И что же вы молчите? - женский голос уже навис над ними.
  - Януль, - выглянул испачканный Егор из - под ванны. - Дотерпите до завтра?
  - Дотерпим, - кивнула она, поглаживая округлившийся живот с маленькой Алисой внутри.
  Она развернулась, чтобы выйти из ванной комнаты, но тут же обернулась:
  - Любимый, сейчас новости почитала. Валерку Козлова так и не смогли вылечить, - она не договорила, увидев, что сын внимательно слушает. Подумала, прежде чем выразиться как можно мягче и продолжила:
  - Все СМИ твердят о том, что он был прекрасным сыном своего отца. Похоже, что только мы с тобой знали правду о нем.
  - Просто отец проплатил журналистам, чтобы те грязь не раскопали, - ответил Егор, придерживая за футболку сына, чтобы тот не ударился об инструменты.
  - А мне жаль парня. Мы же все в детском саду дружили. Палатку нашу на тихом часу помнишь? - Яна засмеялась, вспомнив, как она не любила выходные, потому что это были дни без Егора и Вэльчика.
  - Конечно, - рассмеялся Егор. - Страшилку про шторы - убийцы я до сих пор наизусть помню! Но Вэла мне не жаль. Честно. Парень получил то, к чему стремился. Ему батя раскатал красную бархатную дорожку в жизнь и усыпал её розами, а он по барам колёсами закидывался. Вспомни, что он творил в Ульяновске!
  - Наша с тобой вина тоже в этом есть. Мы с тобой были его единственными друзьями, а предали оба одновременно.
  - Ян, ты не забыла нашу прошлую реальность? Кто кого предал на самом деле? - возмущенно воскликнул Егор.
  - Вот мы с тобой и вступили в тот возраст, когда друзья детства уходят в другой мир, - перевела она тему, чтобы успокоить вспыльчивого мужа.
  Егор нежно поцеловал жену в щеку и полез обратно под ванну устранять протечку. Яна же перехватила поперек живота упирающегося сына и понесла его укладывать спать.
  - Поставь ребенка на место! - крикнул муж из ванной. - Сам дойдет! Тебе нельзя тяжести поднимать, не забывай!
  - Мам, хочу страшилку про шторы - убийцы, - прошептал малыш Яне на ухо. - И тогда я буду сам ложиться спать всю неделю.
  - Ах ты маленький негодник! - засмеялась она, целуя его в мягкую пухлую щеку.
  Сынишка был так похож на папу, что у неё сердце сжималось, когда она смотрела на него. Она улыбнулась и погладила его еще совсем детские мягкие волосики. Слегка поглаживая живот правой рукой, Яна приподнялась с кровати, чтобы дотянуться до книжной полки. Там она взяла цветной журнал в яркой обложке.
  - Ну, что, Женечка, может лучше почитаем сегодня новую главу комиксов про злодея - телепорта Таймса и Джил?
  Сын радостно улегся на подушку, подтянув колени к подбородку и приготовился слушать и рассматривать картинки. Это был его любимый комикс, а больше всего на свете он любил представлять, что Джил - это его мама.
  
  Вознесенский Лев Карлович.
  Проводив глазами семью Литвиновых, а он не сомневался, что это была именно семья, ведь рядом с ними буквально из воздуха материализовался мальчишка лет четырех, а Янина черная майка обтягивала аккуратно округлившийся животик, говоривший о том, что внутри уже около пяти месяцев зарождается новая жизнь, профессор остался в лифте один. Перемены, постигшие его попутчиков, пришлись ему по душе. Обновленная Каролинка теперь выглядела абсолютно счастливым среднестатистическим подростком, а не загнанным в угол ощетинившимся волчонком. Побитая жизнью и обозленная на весь мир в прошлом, теперь она была умиротворена и готова жить новой жизнью не теряя память о старой.
  Литвиновы светились как два солнышка, махая ему на прощание. Они стояли в обнимку. Егор держал на руках мальчишку, очень подвижного и похожего на него, как две капли воды. Только волосики мамины, светлые. Малыш, оглядев родителей, тоже помахал своей ручонкой седому мужчине, вызвав у того улыбку. А вот собственные перемены Льва Карловича пугали. Он привык жить в собственном мире, куда не было входа никому, кроме милой и любимой жены. Что сейчас изменится - он не знал. Не знал к чему готовиться и насколько сложно будет всё это принять. Все эти годы он жил по четкому расписанию, не позволяя себе отклониться от последующего пункта даже на минуту. Теперь перед ним была длинная дорога из неизвестности.
  Приняв таблетку валерьянки на всякий случай, он нажал на кнопку, и лифт унес его вверх. Через мгновение дверцы, тихонько звякнув, распахнулись. Прямо перед ним была давно знакомая ему дверь: железная снаружи и деревянная внутри - он сам её выбирал и заказывал. Глубоко вдохнув, он вышел из лифта и огляделся. Ничего не изменилось. Он был всё в том же черном строгом костюме, а поблизости из воздуха никто не материализовывался. В голове проскочила предательская мысль: "неужели ничего не изменилось?".
  Открыв дверь своим ключом, он вошел и не поверил своим глазам. Вся прихожая была заставлена обувью разных размеров и разных мастей. В углу на вешалке висели легкие пиджаки, кожаные крутки и плащи. В зале тихонько играла музыка, которую едва было слышно за смехом и разговорами многих людей. Льва Карловича очень удивило это скопление народу. У них в гостях не бывало вообще никого и никогда. Они не отмечали праздники и не собирали шумные компании. У него друзей не было, а на подруг жены стояло табу.
  Потихоньку разувшись, он прошел в зал и остановился в дверях. Менее секунды он оставался незамеченным, оглядывая всех этих незнакомых людей, собравшихся за его любимым большим круглым столом. И менее секунды ему потребовалось, чтобы вспомнить всё. Память, словно молнии, пронзали одно воспоминание за другим. Первая любовь Санька и Юрки, их ссоры из нее. Подготовка к экзаменам. Шпаргалки длиною в метр. Вступительные в институт. Голос Степки: "Ну, что, парни, куда рванем?". И Левкин ответ: "Куда первый поезд идет, туда и поступим!". Они вчетвером со спортивными сумками на вокзале в Ленинграде, восхищенно осматриваются. Знакомство с Таечкой на картошке. Спор на "камень - ножницы", кто станет свидетелем на их свадьбе. Первая свадьба в истории ЗАГСа, когда свидетелей со стороны жениха было трое. Гулянка на свадьбе Степки. Таечка и Маринка, Степкина жена, родили одновременно. Вся четверка весело распевает песни под окнами роддома. Очень удачно вписывается сюда песня Боярского, Левка кричит "Спасибо за сына!", а Степка дурным тоном допевает "И за до-о-очь!". Юрок с Саньком смеются. У них через месяц тоже свадьбы со своими половинками. Левка нянчится с первенцем, названным в честь деда, Анатолием. Толик очень громкоголосый мальчишка, а отличие от Степкиной Светланки. Его дочка тихонечко посапывает в коляске. Со своими детьми на руках, вся четверка едет забирать из роддома сначала Юркину жену, а через два месяца - Санькину. Веселая компания собирается каждые выходные. Шашлыки на даче, пикники на природе, рыбалка, бесконечные дни рождения, походы в баню. Жены, подружившись между собой, все вместе гуляют по магазинам и отдают детей в один детский сад, а потом и в одну школу. Постепенно у каждого появляется по второму, потом у Левки третий, а у Юрка четвертый. Мужчины уже давно перестали быть друзьями. Они друг другу самые настоящие братья еще с тех пор, когда их по одному вытаскивали на лед под Левкиным руководством. Их огромная семья растет. Появляются внуки. И все общаются между собой так же хорошо, как и знаменитая ватага тимуровцев из Котласа.
  - Парни! - воскликнул Лев Карлович, словно вернувшись на момент на сорок лет назад.
  Трое мужчин с благородной сединой в волосах обернулись и бросились обнимать своего старинного друга.
  - Левыч! - тем же тоном закричали они.
  После дружеских объятий Лев Карлович пошел обнимать по кругу всю свою огромную семью, перечисляя всех по именам. Таким веселым и воодушевленным эти люди знали его всегда. Ни один из них не удивился, крепко обнимая любимого мужа, папу, дедушку, дядю Леву, крестного, преподавателя и главного заводилу компании, которая существовала уже более полувека.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"