Гинзбург Мария : другие произведения.

Погасить Черное Пламя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    За что драконы убивают людей, зачем люди убивают драконов и можно ли покинуть тряскую карусель насилия и смерти живым? Черное Пламя слишком поздно понимает, что это не он владеет Эрустимом, а совсем наоборот. Однако людей и эльфов, чьими жизнями питается проклятый жезл, такие тонкости не волнуют. Команда авантюристов прибывает в Рабин, столицу империи Черного Пламени. Каждый из опасных гостей бьется за свое. Но победа - одна на всех: больше никто и никогда не увидит в пасти императора его живого дыхания. Его черного пламени.
    Купить книгу на Озоне
    Изумительная пародия Рохан Райдера "Эльфы в валенках" - всем рекомендую!

Мария Гинзбург

ПОГАСИТЬ ЧЕРНОЕ ПЛАМЯ

  
   Автор выражает искреннюю признательность
  
   Светику (Deadly Arrow)
   Крису Игольчатому
   Щемелинину Денису
   Фангу
   Чернышевой Нате

Часть первая. Железный Лес.

  
   Из всех способов предотвратить заговор самый верный - не быть ненавистным народу.
   Никколо Маккиавелли, "Государь"
  
  

ПРОЛОГ

   Летом Гниловранская трясина наряжалась в зеленый фартук из ряски и мха, натягивала на когтистые лапы кокетливые браслеты из клюквы и брусники и приобретала некоторое, хотя и жуткое очарование. Зато пройти по ней было невозможно. Но сейчас строгая Матушка Зима натянула на трясину ледяной панцирь. Он сковал болото подобно гипсу, под которым скрыто месиво раскрошенных костей. Если бы не это, Эназерел не дожил бы до вечера первого дня после своего побега. Но сейчас шел уже третий день, как эльф был на свободе. Он понимал, что это невероятная удача. Эназерел еще ни разу не попался на глаза дубокракам. Успел залечь, первым заметив змеедерево - синее, тощее, очень голодное, судя по нервным, резким движениям гибкого ствола. Близнещипцы, слава Илуватару, к западу от лагеря не водились. На эту помесь ясеня со стальной бороной можно было наткнуться, только если направиться вглубь болота. Эназерел всегда подозревал, что капище и лагерь являлись лишь неким форпостом на краю Гниловрана, призванным защитить подступы к чему-то тайному и чрезвычайно важному для мандречен, спрятанному в сердце трясины.
   Но сейчас эльф уже не думал ни о чем, и, с трудом передвигая ноги в стоптанных валенках, хотел только одного - чтобы ему перестало везти.
   Он бежал из лагеря потому, что получил на завтрак двойную пайку. Это могло означать только одно. Где-то за месяц до зимнего солнцеворота жрецы бога Смерти отбирали кандидатов для очередного жертвоприношения из числа воспитуемых. Отобранных начинали кормить гораздо лучше, чем остальных, а недели за две до Мидинваэрна, который люди называли праздником Коляды, переставали выводить и на работы. Эназерел не хотел умирать, а смерть на жертвенном камне казалась потомку Воинов Льда особенно отвратительной и мерзкой.
   Алая монетка солнца уже скатывалась к верхушкам деревьев. Эназерел понимал, что ходит по кругу, попав во власть каких-то чар. Он понимал, что если остановится, то здесь и умрет - у ледяной заструги высотой ему по пояс, острой, как гребень дракона, мимо которой он проходил уже пятый раз. Что смерть будет долгой и очень, очень болезненной. Мандречены не имели представления о настоящих морозах и представляли смерть от холода как погружение в сладостный сон, из которого нет возврата. Эназерел знал об этом из их песен, которые ему, как и других воспитуемым в Гниловране, пришлось выучить и петь каждый раз во время возвращения с лесоповала. Но эльф, родившийся на берегу Залива Вздыбленного Льда, где ночь и день длятся по полгода, знал правду.
   Эназарел жалел только об одном - что не успел выдернуть нож из спины охранника и бросился бежать, спасаясь от собак. Если бы оружие осталось у него, можно было бы прекратить все эти бесполезные мучения. За тридцать лет в воспитательном лагере эльф привык к боли, и этим его нельзя уже было ни смутить, ни остановить. Страшнее боли было почти физическое унижение, которое испытывал Эназерел, ощущая, как его тело, послушное, гибкое, которым он так гордился, превращается в кричащий от холода и голода тупой кусок мяса.
   И теперь смерть на жертвеннике казалась ему почти прекрасной.
   Эльф с горечью посмотрел на голые, черные стволы вязов метрах в пятидесяти к югу, на кусты в лохматых снежных шапках. У него невыносимо ломило шею, словно Эназерел тащил на плечах упитанного ребенка - очевидно, продуло во время ночевки в пещере под корнями мертвого дубокрака. Эльф сам не замечал, что опускает голову все ниже и ниже. Вдруг Эназерел остановился и моргнул. Вязы окутала темная дымка, а в следующий миг они исчезли. Растаяла и заструга; эльф увидел, что стоит у канавы, которая отрезает дорогу от леса. Заметил и саму дорогу, такую знакомую, родную дорогу на просеку, где воспитуемые валили лес.
   Эназерел бросился вперед. Лед на канаве затрещал, но выдержал. Эльф уже видел отряд, медленно идущий по дороге в сторону лагеря. Отблески солнца играли на черных эбонитовых палочках конвоиров. Он понял, что дорога была окутана чарами, и кто-то открыл ему проход через барьер. Эназерел молился за своего неизвестного спасителя, и боялся, что у него хватит сил удержать разрыв долго.
  
   - Почему замолчали? - гаркнул сержант Ванадей и потянулся за висевшей на поясе эбонитовой дубинкой. Легкая, хрупкая дубинка являлась сильным антимагическим амулетом. Одно ее прикосновение лишало чародея всего накопленного Чи, и, как следствие - способности колдовать довольно длительный срок. И уж лучшего оружия для того, кому приходится сторожить магов, не найти.
   Егор поморщился. Он отслужил в Гниловранском воспитательном лагере десять лет, поднялся от старшего сержанта до капитана внутренних войск Мандры, и уже нюхом чуял, когда не стоит перегибать палку. Именно сейчас, когда все были взвинчены предстоящим отбором для жертвоприношения Ящеру, делать не следовало. Не успели волхвы назначить к жертвоприношению одного из воспитуемых, как он сбежал, убив двоих охранников. И Егор, и Ванадей попали в отряд, который жрецы послали на поиски. Люди провели незабываемую ночь на болотах, по колено в снегу, под неприятное гуканье и кряхтенье, которому в конце концов начали подвывать их собственные собаки. Хорошо еще, что на близнещипцы не нарвались, а то чудовища и положили бы всех охранников в темноте.
   - Возвращаться с работы положено с песней! - крикнул Ванадей.
   Егор заметил, что на повороте воспитуемые замедляют шаг, и головы у всех поворачиваются в сторону заснеженного болота. Он прошел вперед и увидел, наконец, что послужило причиной молчания.
   - Осади, - сказал Егор негромко.
   Ванадей засопел, но промолчал. Тут и он заметил эльфа, бредущего вдоль дороги. Ноздри сержанта хищно зашевелились - стали видны жесткие черные волосы, растущие в них.
   - Господин капитан! - сиплым от волнения голосом произнес Ванадей. - Так это же ентот... беглый... Номер шестьсот восемь! Заблудился, видать, сюда вышел... Разрешите задержать?
   Он уже стоял на обочине, подсигивая от нетерпения.
   - Ну, задержи, задержи, - ухмыльнулся Егор.
   Ванадей не прослужил в Гниловране еще и месяца, и поэтому всех особенностей лагерного быта не знал. Он недоверчиво посмотрел на капитана и шагнул вперед, чтобы спуститься к канаве. Пространство вокруг Ванадея засияло черными, изломанными зигзагами. Сержант отлетел обратно на дорогу, чуть не сбив с ног двух воспитуемых.
   - Продолжать движение, - приказал капитан, не повышая голоса.
   Сидхи двинулись дальше. Егору не понравились глаза того из них, что был повыше. Видел он уже такие глаза... Воспитуемый явно что-то задумал. Ванадей, кряхтя, поднимался. Сержант надул губы, как обиженный ребенок.
   - Дорога зачарована, - сказал Егор. - Ты думал, мы их караулим? Укараулишь их, как же... Здесь для этого дубокраки, реснисосны, крабомары, ну и близнещипцы, ясно дело. Мы здесь, брат, для поддержания порядка - и только.
  
   Лайтонд украдкой посмотрел через плечо. Один из охранников с трудом поднимался из растоптанного в кашу снега, неуклюжий в своем толстом ватнике. "Их форму и нашу шьют по одной мерке", в который раз подумал Лайтонд. - "И они вместе с нами перевоспитываются, только мы ходим строем, а они охраняют этот строй... Но какая разница? Мы наказаны, и знаем за что; а за что наказаны они?".
   Второй охранник, Игор, как его звали эльфы, объяснял новичку, имени которого Лайтонд еще не запомнил, что с дороги сойти нельзя - она завернута в колдовство, как изящная ваза в слои бумаги. Этих слоев было столько, что пробить их было не под силу даже Лайтонду, волшебнику седьмого класса, Верховному магу Фейре.
   Хотя...
   Сплтененная из Цин стена отбросила нового охранника, из-за которого Эназерелу пришлось бежать. Лайтонд увидел, как пошли круги по ткани заклятий, словно от брошенного в воду камня. Не задумываясь, он бросил в то же место Черного Комара - так называлось заклятье, впитывающее в себя Цин в любом виде. Оно ослабляло мощность магических сетей. Игор сурово глянул на Лайтонда, будто почувствовав что-то. Но это было невозможно - мандречен не обладал способностями к магии. Эльф подождал, чтобы Игор прошел вперед, и метнул в защитный барьер, отделявший дорогу от леса, Булаву Гнева - так некроманты, у которых он позаимствовал этот прием, называли направленный удар Цин. Для того, кто мог видеть мертвую силу, этот сгусток Цин, состоящий из особым способом скрепленных линий, очень походил на оружие былинных мандреченских богатырей. В волшебном ограждении расплылась дыра.
   Лайтонд смотрел на нее с чувством радости и удовлетворения. Он не ожидал, что у него получится.
   Эназерел тоже заметил разрыв в магическом щите - эльф со всех ног кинулся через канаву, вдоль которой до этого бесцельно брел.
   - Что за... - услышал Лайтонд удивленный голос Игора.
   В следующий миг эльфа скрутила боль - новичок сообразил, в чем дело, и огрел Лайтонда дубинкой. Эльф согнулся и заорал благим матом. Он давно перестал быть сдержанным героем, о котором на севере слагали песни. Тем эльфом, что был способен не мигая смотреть в глаза дракону так долго, что чудовище первым отводило взгляд. В воспитательном лагере драконов не было; бесчисленные охранники, все как один кривобокие и рыхлые, больше походили на головы огромной гидры, вылепленной из дерьма. Среди них были мастера сломать любую выдержку, и эльфов сдержанных и стойких они встречали с восторгом. Сохранить себя можно было, лишь перестав дразнить их.
   Рядом раздался еще один хриплый вопль - Ванадей ударил перебравшегося через канаву Эназерела.
   - Что теперь с ними делать, господин капитан? - осведомился новичок.
   - Волхвы решат, - ответил Игор. - Я думаю, они отдадут их Ящеру... Девятьсот Пятый, Шестьсот Восьмой! - добавил капитан. - Шагом марш!
   Эльфы побрели рядом по дороге.
   Трехгранная стела идола на холме, вокруг которого и раскинулось капище, была уже отлично видна. До воспитательного лагеря - кучи грязных домиков у подножия холма - оставалось рукой подать.

I

   В 824 году от Дня Наказания за Гордость Разума на главной площади Мир Минаса появился памятник из серого глоссдольского мрамора. Лыжник и двое детей - один стоит перед ним, второй выглядывает из заплечной сумки. Памятник принес жителям города много смущений и огорчений. На вопрос гостей и путешественников:
   - Кто здесь изображен?
   Еще можно было ответить:
   - Это Каоледан, глава Нолдокора Мир Минаса, и его младший брат Тиурику - военный комендант нашего города. Оба прославились своей мудростью и мужеством.
   Хотя даже Каоледан и Тиурику не знали, приходятся они братьями друг другу, или нет. Матери у них были разные, это глава Нолдокора Мир Минаса и военный комендант города помнили хорошо.
   - А лыжник - кто это? - продолжали допытываться заезжие купцы.
   На что получали неохотный ответ:
   - Это Реммевагара.
   А что еще сказать об эльфе, который расстался с жизнью на этой самой площади двадцать пять лет назад по приговору суда, как профессиональный вор и убийца?
   - Реммевагара? Звездный Рыцарь? Так отец братьев из эльдар? А так похож на мандречена! - удивлялись гости. - А братья выглядят ну как чистокровные темные эльфы!
   На это жители Мир Минаса обычно отмалчивались. Прозвище спасителя братьев переводилось не "Звездный", а "Звездатый Воин".
   - Звездный рыцарь? Эльдар? - говорили другие. - Но обычно памятники им ставят лицом на юг.
   Это было тоже верно. Воинов Льда ставили лицом к стране, некогда захваченной ими, изгнавшей пришельцев, но не забывшей унижения и в отместку до сих пор оставлявшей на теле Фейре болезненные укусы. Памятник Реммевагаре смотрит на запад.
   Вор и убийца, принесший Каоледана и полугодовалого Тиурику в Мир Минас, глядит на восточный склон Эммин-ну-Фуин. В ясную погоду покрытые лесом склоны кажутся мохнатой спиной неведомого чудовища, да ущелье Дункелайс ухмыляется серым щербатым ртом. Там, чуть выше одинокого скального утеса, высечены семнадцать имен в два столбика - по двенадцать и пять. Столбики соединяет фраза, которую многие темные эльфы могли бы прочесть. Но понять смысл написанного мог бы только боремец.
   Реммевагара умер неграмотным; для жизни ему хватило умения быстро считать. Но надпись на скале появилась раньше, чем он умер, и неграмотный полуэльф знал, что она означает. Это было заклинание на неречи, успокаивающее мертвых. Жившие неподалеку от Дункелайс серые эльфы убедились в том, что боремцы мстят даже мертвые, когда в праздничную ночь пламя пожрало деревню Фаммирен, что звалась еще Грюн Фольбарт. После чего выжившие скинулись и заплатили некроманту, чтобы он связал духов, и на горе появилось заклинание.
   Но то ли некромант на уроках в Зойберкунстшуле больше заглядывался на очаровательных соседок, чем слушал учителя, то ли духи оказались слишком могучими, чтобы он смог связать их совсем.
   И до сих пор иногда, в прозрачных осенних сумерках, когда небо и душу наполняют все оттенки серого, в небе над утесом можно увидеть две фигуры.
   Химмельриттера на гросайдечи и назгула на жуткой летучей твари, для которой не нашлось имени ни в одном языке мира. Они кружат над утесом, бок о бок, неспешно поднимаясь и опускаясь в потоках воздуха.
   И Реммевагара знает - иногда они даже беседуют. Химмельриттер говорит, что ход истории мира зависит от нелепых и смешных случайностей. Кто бы мог подумать, что пожар в Фаммирен был отзвуком из будущего, когда запылала вся Мандра? Назгул молча кивает. Он мог бы рассказать, как это сладко и страшно - находиться под властью могучего артефакта. Но назгул молчит, боясь потерять своего единственного собеседника, и переводит разговор на другое.
   Смерть - это же так скучно. В ней, как никогда, необходим достойный компаньон.
  
  
   Моруско отвел ветку рябины с тяжелыми алыми гроздьями, шагнул вперед и почти по пояс провалился в сугроб. Император Мандры назначил встречу на пустынном берегу Шеноры, напротив острова Акэе. Он проделал путь по воздуху и не подумал о том, каково будет добираться королю темных эльфов через заснеженный лес. На три версты, отделявшие точку рандеву от Келенборноста, у Моруско ушел весь короткий зимний день, возвращаться предстояло в темноте. Но не это тревожило короля - как и все темные эльфы, он видел ночью лучше, чем днем.
   Эльф вышел на обрыв. Император уже ждал его. На фоне снега силуэт дракона казался вырезанным из черной бумаги. За его спиной высилась мохнатая шапка острова. На острове Акэе росли сосны, огромные, с великолепной твердой древесиной. Таких деревьев не осталось больше в Мандре. Раньше они встречались в Бурой Пуще на левом берегу Шеноры. Полане пустили их на корабли, а местность теперь называлась Бурая Пустошь. Разница между новым и старым названием заключалась всего в одной руне.
   - А, вот и ты, - сказал Черное Пламя.
   Снегирей, возившихся в ветвях сосен, вспугнул его раскатистый голос. Птицы взметнулись над островом, словно язык пламени.
   - Зачем ты позвал меня, Морул Кер? - спросил Моруско.
   Таков был вольный перевод прозвища дракона, настоящего же имени императора Мандры никто из эльфов не знал.
   - Будешь опять угрожать и требовать, чтобы я приказал моим подданным сложить оружие? - продолжал король. - Я устал повторять тебе, что Железный Лес никогда не принадлежал никому, кроме темных эльфов. И я устал повторять, что после того, как ты заставил меня подписать договор о добровольном присоединении к Мандре, темные эльфы больше не считают меня своим королем...
   - Это я устал от твоих отговорок! - взревел Черное Пламя. - Лихой Лес - мой, кому бы он ни принадлежал раньше! Но я вижу, ты не понимаешь, когда с тобой говорят по-человечески. Я позвал тебя, чтобы кое-что показать.
   Дракон повернул голову к острову. Из пасти императора Мандры вырвался длинный язык пламени. Моруско вскрикнул, когда огонь упал на лес. Зашипел, вскипая, снег. Сосны запылали, как тонкие свечки. Король вскинул руки. Сияющая голубая сфера вылетела из его ладоней, разбухла и накрыла собой остров Акэе.
   - Ты думал, что сможешь шантажировать меня? - презрительно обронил Моруско.
   Сфера сменила цвет на черный, задрожала и лопнула. Языки пламени с ревом вырвались из-под нее. К небу поднялся столб дыма. Король побледнел.
   Дракон засмеялся.
   - В каком сыром дупле тебя обучали колдовать? - осведомился Черное Пламя. - Дыхание истинного дракона потушить нельзя, уж это-то ты должен был знать. А теперь представь, если драконы подуют на Лихой Лес с четырех сторон...
   - Ты не сделаешь этого, - хрипло сказал Моруско. - Подумай сам, Морул Кер. На выжженной земле не останется никого, кто платил бы тебе налоги песцовыми шкурками, соболями и серебром...
   Что-то мелькнуло в глазах дракона. Если бы король темных эльфов не был так ошарашен, он бы узнал безумие и боль - с некоторых пор эта парочка стала и его частыми гостями.
   - Сделаю, - отвечал император Мандры. - Земля, удобренная пеплом, чудесно плодоносит. Я поселю здесь более покорных подданных. Я поселю здесь людей! А рудники огонь не затронет... Тебе решать, Моруско. Ты должен выдать мне главарей партизан не позже Коляды, или твой лес вспыхнет, как праздничная елка!
   - Смилуйся! - закричал Моруско. - Ты даешь мне всего три недели, а ведь отряды Ежей рассеяны по всему Железному Лесу! Я не успею, Морул Кер! Дай сроку хотя бы месяц!
   - Я все сказал, - отрезал император Мандры. - Ты хитер, как лис, но если главари Ежей в день Коляды не будут в Келенборносте, в цепях, я подпалю твою шкурку, и она и вправду станет черной!
   Дракон расправил крылья. В лицо эльфу полетела снежная крошка. Потоком воздуха Моруско едва не сбило с ног. Черное Пламя взмахнул крыльями и спланировал с обрыва. Дракон вышел из пике над самой поверхностью реки. Огромное тело на миг заслонило пылающий остров.
   Когда эльф снова увидел Акэе, огонь уже погас.
   Моруско смотрел на изуродованные черные стволы и плакал, хотя еще с детства знал, что нет ничего более глупого и болезненного, чем рыдать на морозе.
  
  
   Холодное дыхание Раксэ Хэлка убило недолгую оттепель. Реммевагара снял кожаные калоши еще в Жемчужной Капле и нес их теперь в заплечной сумке. Следы от валенок не оставались на твердой корочке наста, а тонкие порезы от полозьев саней ничем не отличались от рубцов, оставленных ветром. Эльф основательно закупился на деревенском рынке. На санках лежали тщательно укутанный, чтобы не заморозить, мешок картошки, увесистая пачка табаку, бочонок квашеной капусты, четыре килограмма пороха, пачка картона, соль, сахар, две корчаги вина, коробочка с разноцветной гуашью, деревянный солдатик, яркая погремушка и четыре книжки. Сыр и творог партизаны сами делали из молока - у них были две козы и одна корова. Сами же добывали и мясо - охота была одним из немногих зимних развлечений отряда Кошмары, как называли грозную предводительницу люди и серые эльфы. На самом деле предводительницу отряда звали Махой, а происходила она из рода Морриганов, издревле владевшего местностью к югу от Дункелайс. Перед нападением на мандреченский обоз Маха всегда раскрашивала лицо жуткими красками. Ее этому научила сестра Че, друидка. Она покинула безопасное становище в сердце Железного Леса ради настоящей борьбы с захватчиками. Сестра Че утверждала, что определенное сочетание красок и расположение полос делают партизан не убийцами, а проводниками воли бога, жертвенными ножами и остриями лап Великого Паука. Она собственноручно разрисовывала лица всем Ежам из отряда перед выходом в рейд, бормоча молитвы. Реммевагара вырос на юге Железного Леса, где поклонялись Матери Рябине, и относился к ритуалу скептически. Но смыв гуашь, партизаны могли разгуливать хоть по самому Бьонгарду, не боясь быть узнанными в лицо, да и кожа не трескалась от мороза под толстым слоем краски. И еще ни один из отряда Кошмары не умер от черной опухоли. В момент смерти чужая Цин переходит в ауру убийцы; и она никогда не усваивается, а оседает во внутренних органах и раньше или позже превращает их в опухоль, пожирающую все тело. Черная опухоль была болезнью профессиональных убийц, которыми, как ни крути, и являлись партизаны.
   Зимний день короток. Ожерелья сосулек на березах и величественных елях последний раз вспыхнули драгоценной бирюзой, алыми рубинами и ослепительными хризобериллами в лучах заката, и серые, как паутина, сумерки, окутали лес. Реммевагара заторопился. Узкие, кошачьи зрачки и способность видеть ночью Мелькор подарил только тем, кто помогал ему - темным эльфам. Мать же Реммевагары была звездной эльфкой, приехавшей в Железный Лес после развода. Отцом ее ребенка был мандречен, что нередко случалось во время правления Черного Пламени - единственного властителя за всю историю обитаемого мира, признававшего смешанные браки. Причина подобной терпимости была проста - дракон сам был женат на мандреченке.
   Реммевагара совсем не хотел заблудиться в темноте или нарваться на вышедшего на охоту каменного тролля. Увидев впереди и чуть слева черную пасть ущелья, партизан облегченно вздохнул и прибавил шагу. Снег под полозьями санок заскрипел веселее. Реммевагара же никак не мог выкинуть из головы новость, что услышал на рыночной площади... и дважды из-за этого чуть не сбился с пути. Потому и пришел так поздно.
   Перед входом в ущелье полуэльф остановился, телепатически просканировал местность. Проход в крохотную горную долину, где находился Дом партизан, был нашпигован магическими ловушками. Каждый воин отряда Махи научил Глиргвай и Квендихен тому немногому, что знал и умел сам, и здесь девушки постарались от души. "Ночные иглы" и "розовые слезы" соседствовали с волчьими ямами, в которых магии не было ни на фарлонг, но на дне их стояли крепкие острые колья. Реммевагара обнаружил Глиргвай в крохотной сторожевой башенке на противоположном конце ущелья. Эльфка лежала, обняв пулемет, и, как показалось ему в первый момент, крепко спала. Партизан чуть не застонал от отчаяния. Достучаться до разума спящего телепатически было невозможно, а пройти ущелье в темноте он бы не смог. "Глира!" вложив в импульс всю свою Чи, мысленно крикнул Реммевагара.
  
  
   Йоханн сразу сказал, что лис пытается увести их от норы. Вольфганг разделил отряд на две группы, и одну во главе с Йоханном послал за лисом, а сам с ребятами принялся прочесывать окрестности. В летнем лесу было душно. Комары нещадно жрали шею и запястья между латной рукавицей и кольчугой, но Вольфганг ничего не чувствовал, охваченный тем особым предчувствием крупной добычи, которое его никогда не подводило.
   Они с Карлом заметили нору одновременно. Вольганг думал, что там сидит самка с лисятами. Когда бланкблютеры подняли пласт дерна Резаком Айби, под ним оказалась одна лишь лиса - слишком крупная для того, чтобы быть настоящей лисой. Облезлая, с огромным животом. Лиса пыталась драться. Ее магии хватило на то, чтобы сильно обжечь двоих воинов, но ребята Вольфганга ее взяли. Когда оборотня тащили из норы, она перекинулась, и умоляла о пощаде голосом, так похожим на человеческий. Ребята Вольфганга уже навидались этих выродков, чтобы знать - это все обман. Истинная природа оборотней - звериная, а звери созданы Воданом для того, чтобы на них охотились. Но лиса все еще на что-то надеялась, говорила об их матерях, когда из-за спин ребят, усмехаясь, вышел Вольфганг.
   - Бёзмюль... - мертвым голосом прошептала она.
   Так оборотни прозвали Вольфганга. Больше пойманная женщина ничего не говорила, только орала, скулила и выла. Карл изловил ежа, на свое горе очутившегося рядом с бланкблютерами. Вольфганг вспорол брюхо лисе - ребята крепко держали ее за лапы, а мерзкая тварь орала так, что с ближайшего дуба только что листья не осыпались. Командир бланкблютеров вырвал из раскрытого чрева окровавленный, безволосый липкий комок. Он разбил голову звереныша о дуб, бросил тельце себе под ноги и растоптал его в алую кашу. Крохотные белые косточки хрустели под ногами, смешиваясь с сухими иголками и птичьим дерьмом. Вольфганг засунул ежа в сочащееся темно-алым отверстие и заклинанием заставил рану закрыться. Затем, согласно ритуалу Очищения, оборотню отрубили руки. Карл остановил кровь Клеймом Варна, иначе потеха закончилась бы слишком быстро. Бланкблютеры сели кружком, слушая последнюю песню последней лисы Фюхсвальда.
   Группа Йоханна не вернулась до заката, и он не отвечал на попытки Карла выйти на телепатическую связь. Видно, группа в азарте погони ушла слишком далеко. Вольфганг и его ребята заночевали на полянке с разоренной норой - очередным символом Очищения Боремии от жалких пародий на человека.
  
   Лезвие тонет в мехе, и кровь проступает не сразу. Из желто-красных внутренностей показывается крошечная головка, кожа на ней сморщена от воды. Ребенок открывает глаза и смотрит на меня... О боги... Головенка разлетается - я взял его за ноги и вырвал из теплого чрева еще живой матери, и разбил хрупкий череп о дерево.
   Да, все это делаю я, Вольфганг фон Штернхерц, которого мать в детстве звала Вольфи.
   А теперь меня зовут Бёзмюль. Пока я не встретил того некроманта, я думал, что все понимаю. Для несчастных оборотней я действительно Мельница Зла - та самая ручная мельница, что крутят бесшабашные норны. Из-под жерновов этой мельницы на оборотней последнее время сыплются одни несчастья.
   Нет, Бёзмюль - не я. Как выяснилось, бёзмюль - это даже не имя собственное. Я сижу над левым плечом этого ублюдка, скованный линиями собственной перекореженной ауры и не могу даже пошевелиться. Бланкблютеры считают его сильным магом, потому что никто, даже Карл, не может прочесть ауру Бёзмюля - все видят только бессмысленный вихрь вспышек. Йоханн презирает начальника и боится одновременно. Он знает мою настоящую фамилию... и не понимает, что наследник самых крупных угодий Боремии делает вместе с ними - швалью и голытьбой, пришедшей в отряды Очищения за своим куском земли, пусть он даже будет размером с эту полянку. Если выкорчевать Фюхсвальд, здесь смогут прокормиться пять деревень и два города таких вот Йоханнов и Карлов. Но прежде, чем корчевать лес, надо выкорчевать тех, кто сидит на этой земле, как собака на сене - старый род лис-оборотней.
   Я не могу ничего изменить, это тело повинуется не мне. Я могу лишь наблюдать, и не могу отвернуться. Некромант, эта тварь, которых чураются даже их учителя, демонстративно встал из-за стола... На вопрос бёзмюля о причинах подобного неуважения маг, усмехнувшись, предложил побеседовать наедине. Во дворе он сказал, что Вольфганг фон Штернхерц - уже не человек, а кукла, которой управляет Локи. Таких кукол и зовут бёзмюлями, мельницами зла... А правила ордена некромантов запрещают им сидеть за одним столом с куклами, которые прикидываются людьми. "Даже у самого тупого некрома, оживленного на третий после похорон, больше собственной воли и мозгов, чем у тебя, бёзмюль", сказал маг и плюнул в лицо. Некромант был прав, и за это бёзмюль хотел убить его; но маг чуть шевельнул рукой, усмехаясь... Бёзмюля приложило об стену трактира, а когда он очнулся, некроманта уже и след простыл.
   Локи - бог предателей и трусов. Но я никого не предавал, да и трусом не был.
   Или...
   Но почему? Как я очутился здесь, над левым плечом?
   Раньше мне казалось, что если я найду ответ, то смогу все исправить. Я смогу вернуться в свое тело и...
   Но я забыл, что "и".
   Я уже не ищу ответа, потому что знаю - он ничего не изменит.
   Бёзмюль засыпает. Все, что у нас с ним есть общего - это сны, и странные, зыбкие голоса из прошлого, но ему везет больше - он не помнит, что ему снится и забывает, что шепчет ему память.
   А я - помню.
   И слышу.
   Сегодня у него был удачный день, и поэтому ночь наверняка будет переполнена кошмарами...
  
   Вольфи не сводил глаз с оранжевой горизонтальной линии, делившей яйцо пополам. Вторая линия, зеленая, перечеркивала яйцо дракона от основания до макушки. Вольфи слышал легкое потрескивание скорлупы. С минуты на минуту яйцо должно было расколоться; только вместо одного дракона из него должны были вылупиться четверо. Они никогда не сравняются в размерах со своими дикими сородичами, рожденными не в Инкубаторе; но именно они, летающие ящерицы, гросайдечи, удерживают вечно голодных драконов Пустоши вдали от городов родной Боремии.
   Линии на скорлупе засияли так, что стало больно глазам, и яйцо с грохотом развалилось на четыре части. Вольфи и еще трое будущих небесных наездников бегом бросились к осколкам - первым в этом мире гросайдеч должна была увидеть своего хозяина. И вот Карл уже держит на руках огромную золотистую ящерицу, мокрую и дрожащую; Йоханн, присев на корточки, гладит по голове свою гросайдеч, нетвердо стоящую на ногах... Вольфи откинул тяжелый кусок скорлупы, измазанный засохшим драконьим пометом.
   На мальчика обрушилась лиса. Она была мертва, на оскаленных зубах застыли кровь и слюна. Вместо передних лап у зверя торчали культяпки, а живот был в мелких дырочках, в которых застряли изломанные иглы пытавшегося освободиться ежа.
  
   .... Химмельриттеры? Папа не разрешит тебе, Вольфи. Да и тебя могут не принять, там нужны способности. Да, гросайдечи очень красивые.... Сынок, ты же не оставишь маму одну?
  
   Цитадель основана безродным ублюдком, и набирают туда всякий сброд. Почему? Потому что половину из них давят гросайдечи при рождении, а вторая половина гибнет на патрулировании. Драконы сжирают твоих ненаглядных химмельриттеров вместе с костями и дерьмом... Что ты сказал? Прокляну и лишу наследства. Пошел вон.
  
   Вольфганг открыл глаза, рванулся, и остатки сна вылетели у него из головы. Командир бланкблютеров вдруг понял, что не может пошевелиться... и это чувство показалось ему странно знакомым. Серый, как двухнедельные портянки, рассвет, озарял труп лисы на дубе и трупы бланкблютеров вокруг дерева. От ребят мало что осталось - огромный лис, передними лапами прижимавший командира бланкблютеров к мокрой от росы траве, сделал все, от него зависящее, чтобы опознать кого-то в этом рагу из кольчуг, ног и обгрызенных черепов было невозможно. На левом боку зверя шерсти не было - были лишь черные, обугленные струпья.
   Йоханн тоже сделал все, что мог.
   Но этого оказалось недостаточно.
   "Ты спрашивал, почему?", телепатировал лис Вольфгангу.
   - Я ни о чем не спрашиваю тебя, тварь! Убей меня, выродок! - Вольфганг хотел крикнуть, но не узнал своего голоса - получился тонкий, почти детский истеричный выкрик.
   Оборотень фыркнул ему в лицо, обдал зловонной слюной.
   "Ты сам себя убиваешь, непрерывно, беспрестанно... Как поется в той колыбельной, что звучала и над твоей кроваткой, храбрец умирает лишь однажды, а трус умирает тысячу раз каждый день.... Ты говоришь, ты никого не предавал? А себя самого? Ты предал свою мечту, ты струсил. Ты не хотел лишаться наследства. А еще, ты боялся потерять любовь. Но ты знал, что мать тебя не любит. Потому что не умеет любить. Она поэтому и ушла от нас к людям - с вами ей было легче, с вами, в области чувств недалеко ушедшими от деревянных кукол... Но ты боялся лишиться и этой жалкой декорации, этой кукольной имитации любви, которую имел..."
   - А тебе бы спектакли ставить, - прохрипел бёзмюль. - Монолог хорош, куда там скальдам... Декоратор в паленой шкуре...
   "А я и поставлю. Мой первый спектакль будет называться "Волчонок", сообщил лис.
   Воздух вокруг них задрожал, заискрился. К горлу Вольфганга подкатила тошнота.
   "О нет, я не убью тебя. Посланника бога может остановить только бог. Куда уж мне, жалкой пародии на человека, тягаться с богами. Но я могу закрутить жернова в другую сторону...".
   Зеленые листья дуба стали светло-серыми. Вольфганг вдруг ощутил, что лису, стоящему над ним, семь с половиной лет. Бёзмюль понял, что источником знания был запах тела зверя, и истошно завопил. Вольфи хотел крикнуть "нет", но смог только нечленораздельно зарычать...
   "Ты никогда не думал, почему ты так легко находишь наши норы? Почему мать бросила в огонь роскошную волчью шубу, которую подарил ей отец? Оборотни учатся менять облик с самого детства, и с непривычки тебе будет трудно... Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь снова стать человеком, Вольфи... Но бёзмюлем тебе больше не быть. Никогда"
   Лис отступил, и Вольфганг вскочил на четвереньки. Лис несколько секунд смотрел на стоящего перед ним волка, с одурелым видом нюхавшего собственные лапы. Лис думал, что теперь волк убежит. Но перед ним стоял потомок тех, кто утопил Звездных Рыцарей в их собственной крови. Волк поднял морду и пристально посмотрел лису в глаза, вызывая на бой. Лис вздыбил шерсть на хребте и громко тявкнул. Волк хлестнул себя хвостом по бокам, присел, собираясь для прыжка...
   И увидел дрожащие в туманной дымке контуры Мглистых гор.
   Гор, отделяющих Боремию от Экны. Страны, где не смотрят, человек ты, оборотень или горный тролль, и оставляют в живых всех, кто признал милосердного Барраха.
   Гор, в которых спряталась Цитадель, основанная безродным ублюдком, научившимся делить драконье яйцо на четыре части...
   И остановился.
   "Возможно, когда-то я скажу тебе спасибо за то, что ты со мной сделал", телепатировал волк. Он отвернулся от лиса и направился к восточному краю поляны. - "Даже жертву богам за тебя принесу... Но не сейчас".
   Волк скрылся в кустах. Солнце заглядывало ему в глаза - и удивлялось, вместе со старым лисом, на правом боку больше никогда не будет расти шерсть.
   Лис пошел в другую сторону - его путь лежал на юго-запад, где Боремия граничила с Мандрой. Там законов о чистоте человеческой расы не принимали.
   Пока.
  
   Вольф закричал и сел на кровати. "О Водан, за что мне это", думал он, вытирая мокрый лоб смятой простыней. - "Ведь я давно искупил все, что сделал тогда... Я вывел всех оборотней, кто еще оставался в живых, спас всех, кого смог найти. Они все в Экне, я не скажу, что аулы оборотней процветают, но ведь и никто не голодает. Я принес благодарственную жертву за Рейнарта, короля лис... Я больше не Вольфганг фон Штернхерц, я старший химмельриттер Вольф... За что ты посылаешь мне эти сны?".
   Он услышал всхлип - короткий, детский - и повернулся. Красавица Брунгильда, которую Вольф чудом не разбудил, когда метался в кошмаре, плакала во сне.
   И тут старший химмельриттер Вольф понял, что вовсе не Водан наслал ему сегодняшний сон. Вольф готов был поклясться, что стон и плач сейчас слышен в каждой спальне Цитадели, и не только. Часовые на стенах наверняка тоже боролись с кошмаром, сжимая в руках алебарды и луки...
   Он осторожно потряс Брунгильду. Воздушная наездница открыла глаза, мутные от ужаса. Вольф подал ей кольчугу. Чудесную кольчугу Брунгильды, серебристую, столь мелкого плетения, что она была похожа на свитер, которые носят на севере Фейре. Она действительно была связана, а не выкована - связана из затвердевшей слюны гигантского паука, из которой чудовища плетут свои сети. Так, по крайней мере, утверждал торговец, у которого Брунгильда приобрела кольчугу. На вороте и плечах были мифриловые накладки с эмалью в виде лиловых колокольчиков и желтых ромашек. Чар на кольчуге было едва не больше, чем колечек - Вольф постарался, и теперь даже при ударе секирой тело воздушной наездницы не превратилось бы в фарш.
   - Одевайся, - сказал Вольф. - Пора на бой.
   Глаза оборотня горели красным. Он криво усмехнулся:
   - Но кажется мне, что этот бой мы уже проиграли....
   Наездница гросайдечи поднялась, натянула кольчугу поверх кружевной ночной рубашки.
   - Я готова, - хрипло сказала она.
  
  
   Башенка была наглухо защищена от всех ветров, но не отапливалась. Да пару щелей в каменной кладке пришлось оставить - для тонкого, длинного, похожего на хобот гигантского комара ствола пулемета, и для стрелка - чтобы видеть, куда стрелять. Впрочем, Глиргвай не мерзла. Волчий полушубок и шерстяные штаны, а так же заклинание Сферы Тепла, которым она окружила себя, вполне решили эту проблему. Сменив Моркобинина на посту, девушка проверила поворотный механизм пулемета, смазала его, посмотрела, легко ли ходит патронный диск, и накрутила около сотни патронов. Тиндекет, владелец пулеметов - того, что стоял сейчас в сторожевой башенке и второго, находившегося над входом в Дом Ежей - всегда говорил: "Не знаешь, чем заняться? Накрути патронов". Сам Тиндекет никогда не рассказывал об этом, но Хелькар как-то обмолвился, что эльф заплатил за волшебное оружие половиной своей жизни. Морана, богиня Смерти и Зимы, выпила из Тиндекета половину его Чи. Партизаны редко пользовались пулеметами - они были слишком тяжелы для того, чтобы таскать их с собой по лесу, но почти каждую зиму кому-нибудь в Жемчужной Капле приходило в голову подзаработать на головах преступников. Глиргвай этому не удивлялась и не злилась, в отличие от Квендихен. "Ведь мы защищаем их", со слезами в голосе говорила подруга, рассекая трупы, чтобы скормить их Дому. "Если бы не мы, здесь давно бы хозяйничали мандречены. Они вырубили бы весь лес, увезли бы пауков, чтобы показывать их в цирках, опустошили бы рудники...". Квендихен повторяла слова Моркобинина, своего возлюбленного, за которым увязалась в одном из кабаков. До судьбоносной встречи Квендихен была трактирной певицей, и политикой не интересовалась вообще. Она с равным удовольствием исполняла под заказ посетителей и протяжные песни мандречен, и арии из опер серых эльфов, изобилующие цветистыми сравнениями, и суровые, меланхоличные песни эльфов темных, отличающиеся рваным ритмом и скупостью поэтических оборотов. Но маленький, ворчливый, похожий на медвежонка Моркобинин чем-то сумел покорить сердце избалованной актрисы. Глиргвай догадывалась, чем именно. Если бы она оказалась на месте Квендихен, она бы не стала повторять ничего не значащие слова о политике - она бы установила небольшого идола в виде фаллоса и во время отлучек Моркобинина смазывала бы его соком грецких орехов, петрушки или, на худой конец, сырым яйцом. Как-то Глиргвай поделилась своими мыслями на этот счет с Хелькаром. Эльфка думала, что он засмеется, но тот печально улыбнулся и сказал: "Я чувствую и свою вину в том, что ты выросла такой циничной". Но так или иначе, Квендихен была хорошей подругой. Она научила Глиргвай играть на лютне и петь, а так же пользоваться тушью не только для того, чтобы чернить глазные впадины перед боем. Поэтому Глиргвай помалкивала, когда на Квендихен находило желание порассуждать о политике. Певица сделала себе под грудью наколку в виде черной стрелы, хотя понимала, насколько это опасно. За голову Махи давали сто золотых далеров; голова Квендихен оценивалась в пятнадцать, а сама Глиргвай, как ей недавно удалось узнать, стоила, по мнению мандречен, двадцати пяти.
   Но голова Черной Стрелы, ненаследной принцессы Железного Леса, чей отряд контролировал большую область на юге, была оценена в двести далеров.
   Зима - время безысходной тоски. Она отупляет и заставляет забыть боль прошлых ошибок. Иногда охотники за головами приходили из очень отдаленных мест, но конец всегда был один и тот же. Тиндекет называл это "крутить диски". Гостям не удавалось придти нежданными; партизаны успевали перетащить в ущелье второй пулемет, и установить его в незаметной пещере над входом в ущелье. Один поворот диска занимал полторы минуты и съедал пятьдесят патронов. Прошлой зимой Тиндекет впервые разрешил Глиргвай покрутить диски вместе с ним. На втором пулемете всегда сидел Моркобинин, и в ту зиму с ним была Квендихен.
   Им пришлось отстреливаться в течение получаса, на этот раз пришла не ватага, а маленькая армия. Через пятнадцать минут пулемет разогрелся так, что стрелки обжигали себе руки, касаясь механизма смены диска. До весны девушки проходили с лубками на руках - они сожгли кисти до живого мяса, до костей. Квендихен, надышавшаяся порохового дыма, долго кашляла.
   Но в этот раз дежурство прошло спокойно до самого вечера. Когда начало темнеть, Глиргвай забеспокоилась. Реммевагара, отправленный в Жемчужную Каплю за покупками, давно уже должен был вернуться, но его все не было видно. Полуэльф не нашел бы дороги к долине в ночном лесу. Глиргвай обняла ствол пулемета и погрузилась в поисковый транс, которому ее обучила сестра Че.
  
  
   Землянка Черной Стрелы была теплой и сухой. Лежанка, сколоченная из сосновых досок - просторной. Да и тюфяк был набит не соломой, как у остальных партизан, а гусиным пухом. Но после смерти Эарона лежанка казалась эльфке слишком просторной, тюфяк - комковатым. По вечерам Ваниэль долго не могла заснуть, несмотря на изнурительные дневные рейды по лесу. Она лежала, вдыхая горьковатый запах смолы, и нежный звон магического шара даже обрадовал ее.
   Ваниэль села, всунула ноги в валенки и подошла к столу. Никто очень давно не выходил с ней на связь; она пользовалась магическим шаром как пресс-папье для карт и бумаг. Сейчас хрустальный шар светился нежным молочным светом. Эльфка коснулась его рукой, и в прозрачной глубине появилось лицо матери. Ваниэль нахмурилась.
   - Вани, прошу тебя, не разрывай связь! - воскликнула королева Ниматэ. - Выслушай меня!! Вы с братом должны бежать из Железного Леса, бежать как можно быстрее. В конце концов, у тебя есть предназначение, и ты должна сохранить себя для него!
   - Это что-то новенькое, - пробормотала эльфка и опустилась на табуретку. - Обычно ты предлагаешь мне вернуться домой.
   Королева Ниматэ ответила. Ненаследная принцесса темных эльфов слушала. Слушала долго.
  
  
   К облегчению Реммевагары, эльфка зашевелилась, села и ответила: "И вовсе незачем так орать, я все прекрасно слышу".
   "Деактивируй ловушки, я пройду", передал он.
   "Я проведу тебя", отвечала Глиргвай. - "Подожди".
   Она прикрылась магическим щитом и исчезла из башенки и из ощущений Реммевагары. Эльф вздохнул и сел на санки. Темнота вокруг сгущалась. Так вода в стакане становится все черней по мере того, как в нее добавляют краску. Реммевагара от нечего делать счистил снег с валенок.
   Глиргвай появилась из темноты бесшумно - черная фигурка на сером фоне, словно в театре теней. Реммевагара вздрогнул. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, если учесть, кто учил Глиргвай подкрадываться. Хелькар подобрал девочку - тогда ей было лет пять - в горящей деревне, через которую мандречены гнали отряд Махи после крайне неудачной вылазки.
   Да, ее подобрал Хелькар.
   Обычно он не был склонен к милосердию.
   Стройный, на голову выше любого в отряде, Хелькар отказался остричь волосы и скреплять их в иглы. Из-за этой прически партизан и называли Ежами. В длинных светлых кудрях он носил эмалевую заколку в виде трилистника с крохотными изумрудами. По словам эльфа, это был подарок погибшей возлюбленной. Так что Хелькар ничем, ну вот ничем не походил на Короля-Призрака, о котором длинными зимними вечерами рассказывала Реммевагаре мать. Ничем, кроме одного.
   А сейчас вся надежда была только на старые сказки, на странные, удивительные песни Звездных Эльфов, на кардинально расходившиеся с летописями предания. И на то, что он, Реммевагара не ошибся, и те два кольца, что Хелькар носит на шее на серебряной цепочке - это не обручальные кольца его и девушки, которую брат Хелькара убил из ревности. Эльф объяснял их происхождение именно так, но на его месте Реммевагара тоже соврал бы.
   - Санки нам не провести через ущелье, - сказала Глиргвай, перебивая размышления полуэльфа. - Давай телепортируем их.
   Реммевагара поднялся и закинул на санки кожаный хомут, в который впрягался, когда тащил их.
   - Давай.
   Он снял рукавицы, засунул их за пояс. Глиргвай тоже стащила перчатки, связанные сестрой Че из козьей шерсти, убрала их в карман волчьего полушубка. Они подняли руки, внимательно глядя друг на друга. При совместном плетении заклинаний самым важным моментом была синхронность приложения силы. Вспыхнули и сплелись оранжево-голубые молнии - девушка пользовалась Чи Огня, Реммевагара был магом Воздуха. Причудливые, безумно искаженные тени полуэльфа и Глиргвай легли на стены ущелья, и санки исчезли.
   - Мы были бы с тобой идеальными Синергистами, - заметил он.
   - Ты каждый раз это говоришь, - фыркнула Глиргвай и натянула перчатки. - Пошли.
   - Возьми меня за руку, - попросил Реммевагара. - Я ничего не вижу.
   Она так и сделала, и Ежи двинулись через ущелье. Чернильная мгла вокруг казалась Глиргвай бархатисто-серой поволокой, и девушка шагала быстро. Реммевагара едва поспевал за ней. Эльфка вела товарища странными зигзагами, иногда надолго замирая на одном месте и что-то бормоча. Неожиданно она резко сбавила темп. Реммевагара знал, что сейчас они проходят "розовые сопли". Воспользовавшись моментом, полуэльф вытащил из-за пазухи леденец в бумажной обертке, протянул Глиргвай. Девушка развернула его, спрятала обертку в карман, засунула леденец за щеку.
   - Я тебе еще книжку купил, - сказал Реммевагара. - "Воины Льда - поход на юг", как ты просила.
   По вечерам, когда отряд собирался в общем зале Дома, сестра Че страстно говорила о необходимости продолжения рода именно в эту трудную для отечества годину. Такова была доктрина друидов - растить и защищать - и сестра Че оставалась истинной друидкой. Она могла помочь сохранить беременность любой сложности и выпестовать самого слабого ребенка, в чем Ежи убедились на примере Глиргвай. Девочка была сильно обожжена, когда Хелькар нашел ее, но сейчас, к двадцати годам, на теле девушки не осталось и следа тех страшных ожогов. Эльфы отряда Махи относились к разным племенам и поклонялись разным богам, но друиды пользовались уважением среди всех обитателей Железного Леса. Да и редко какой отряд мог похвастаться тем, что среди них есть жрец. Поэтому сестру Че почтительно слушали. Никто не мог упрекнуть ее в том, что слова сестры Че расходятся с делом. В отряде было двое детей, Каоледан семи лет и полугодовалый Тиурику. Сестра Че утверждала, что отцом Каоледана был Отец Дуб. По крайней мере трое партизан думали иначе, но никто не возражал - друидка была вспыльчива, как чистокровная мандреченка. Маха не делала никаких заявлений насчет отца своего сына, но Тиндекет, появившись в отряде, научил эльфов трем вещам: готовить борщ, стрелять из пулемета и сбивать сыр.
   Помимо необходимости продолжения рода, Че напоминала и недопустимости отношения к любовнику как к собственности. "Идет война", говорила друидка, - "и мы не должны привязываться к возлюбленным. Ведь если любимый погибнет, мы тоже не сможем драться так, как надо, и Железный Лес потеряет не одного защитника, а двух". Ежи Махи слушали эти речи минимум на пятнадцать лет дольше, чем Глиргвай. Благодаря речам ли друидки, или упрощению нравов, которые, по словам Хелькара, всегда сопутствуют длительной войне, но отношения в отряде были очень свободные. Года два назад Глиргвай тоже задумалась о необходимости выбора мужчины. Квендихен, желая помочь подруге, дала точную и исчерпывающую классификацию каждого воина отряда. Глиргвай спросила, любит ли подруга Моркобинина.
   - Конечно, - ответила Квендихен. - Но чем выше число генетических комбинаций, тем более здоровым будет потомство.
   Глиргвай позавидовала способности подруги легко и не задумываясь усваивать чужие взгляды, становиться адепткой любой философской системы. Тогда Глиргвай впервые обрадовалась тому, что отряд Махи встретился актрисе раньше вербовщиков в Серые Колготки. Так назывались отряды снайперш, в основном серых эльфок, которые воевали на стороне мандречен. Армия Мандры поддерживала их оружием, провиантом и обмундированием. Квендихен носила их форменный полушубок из чернобурки с жемчужной розой на плече, который сняла с одной из убитых лучниц.
   А ее трофеем могла бы стать и куртка Ежа, сшитая из коричневых, оранжевых и желтых кусочков замши - под цвет леса.
   - Зря стараешься, - ответила Глиргвай и захрустела леденцом. - Хелькар говорит, что в таких замкнутых сообществах, как наше, необходим приток свежей крови. Мой ребенок будет не от тебя, Ремме, можешь не подлизываться.
   Одним из качеств, доставшихся Реммевагаре по наследству, была известная во всем мире мандреченская вспыльчивость. Полуэльфу немало пришлось потрудиться, прежде чем он научился сдерживать себя, но в этот раз удар был слишком неожиданным, а отравленное лезвие насмешки вошло слишком глубоко.
   - Он пустой, твой Хелькар, - резче, чем хотел, ответил Реммевагара. - Но он как собака на сене, и сам не ам, и другим не дам. Он не хочет, чтобы ты с кем-нибудь из нас легла. Но кто бы ни стал отцом твоего ребенка, воспитывать-то будем мы, все вместе.
   Эльфка повернулась к нему, глаза ее вспыхнули, как у кошки. Реммевагара думал, что она сейчас ударит его... по крайней мере попытается... и тогда акт зачатия, хочет она того или нет, свершится в ближайшем сугробе.
   Но вместо этого Глиргвай вскинула лук, с которым не расставалась, молниеносно наложила стрелу на тетиву. Полуэльф не вздрогнул, хотя видел, что раздвоенный наконечник стрелы направлен ему в лицо. Тонко пропела тетива, и прямо на руки Раммевагары упала пронзенная стрелой птица.
   Стрелять Глиргвай тоже учил Хелькар, и боевое ее прозвище было - Смертельная Стрела.
   Полуэльф поморщился. Он не любил таких фокусов, эффектных, но пошлых.
   Эльфка сказала:
   - Отнеси рябчика на кухню, это будет хорошей добавкой к ужину. Мы пришли. Дальше доберешься сам. Мне пора на пост.
   И исчезла, словно ее сдуло ветром. Разочарованный Реммевагара поплелся к Дому. Его зеленоватое свечение уже было отчетливо различимо во мраке.
  
  
  
   Разрушитель Игнат переоборудовал под Инкубатор Лесную Кошку - центральную башню крепости Татцельбург. С одной стороны от магического сооружения находились норы гросайдечей. С другой полумесяцем обхватывало трехэтажное здание из грубого серого камня - общежитие старших химмельриттеров.
   Люди, которых ожидал император Мандры, появились на внешней галерее общежития, выбежали на улицу и остановились, не доходя до Инкубатора саженей двадцати. Крохотные фигурки, одна сжимает меч, другая - лук. Дракон зевнул - из пасти вырвались крохотные язычки пламени - и с усмешкой глянул на двух людей. Один из людей оказался женщиной. Длинная светлая коса доходила ей почти до колен. Ночная сорочка из полупрозрачных кружев заканчивалась чуть ниже крепких бедер и не защищала ни от холодного зимнего ветра, ни от нескромных взглядов. Но, несмотря на спешку, женщина успела надеть кольчугу и захватила с собой лук. Эмалевые цветочки на вороте и плечах кольчуги светились от окутывающих ее чар. Мужчина был в одних штанах и коротких теплых сапогах. Глаза его горели алым, а кончик меча, направленного на дракона, дрожал, словно жало змеи.
   - Поздравляю, - сказал Черное Пламя. - Мало кто может справиться с сонными чарами, когда их насылает дракон... Главный Химмельриттер? - осведомился он у мужчины.
   - Нет, - отвечал тот. - Старший химмельриттер Вольф.
   Дракон лениво провел лапой по стене. В очертаниях постройки все еще можно было узнать замковую башню, но она была словно вся обмотана ватой, как новогодняя игрушка, уложенная в коробку до следующих праздников. Из-под когтей императора брызнула штукатурка. Женщина яростно закричала и схватилась за лук, но мужчина взял ее руку.
   - Странно, - сказал Черное Пламя. - Такой сильный маг, как ты, и на такой низкой должности. Впрочем, в чужую Цитадель со своим уставом не ходят...
   Он снова царапнул стену, и по Инкубатору скользнула черная змейка трещины. Небесная наездница больше не кричала. Глаза ее стали мертвыми.
   - Что тебе нужно? - спросил Вольф.
   "Высота Инкубатора шесть метров, периметр четыре... Он обхватил его хвостом и положил голову на верхушку... Значит, его длина метров одиннадцать. Маловат император для дракона, если бы он еще огня не выдыхал, я бы сказал, что это вообще линдворм", непроизвольно подумал оборотень.
   - Ты скоро узнаешь, - заверил Черное Пламя. - Иди, разбуди Главного Химмельриттера. Приведи его ко мне. Ну что это такое, сам император в гости пожаловал, а он дрыхнет, как младенец?
  
  
   Капище Гниловран находилось на высоком холме. Здесь, по утверждению волхвов, никогда не рос лес. Священное место обнесли забором из кольев, на верхушке каждого из которых торчало по черепу эльфа. Некоторые черепа были очень старые, выбеленные солнцем и ветром. Другие, на западной стороне частокола, были относительно свежими. Утром того дня, когда Эназерел наделал переполоху в лагере, не меньше трети самых старых и рассохшихся черепов сняли - приближалось время обновления декораций.
   Воспитательный лагерь находился в низинке у подножия холма. Здесь никогда не просыхала грязь, под ногами все время хлюпало. Лайтонд, когда прибыл в Гниловран пятьдесят лет назад, посоветовал класть в переходах между бараками стволы деревьев, расколотые вдоль. Ему случалось видеть такие мостовые в Линдалмаре. Город, где находилась лучшая музыкальная школа в обитаемом мире, тоже расположился в довольно-таки заболоченной местности. Дренадан прислушался к его совету, и с тех пор был уложен уже третий ярус мостовой - бревна гнили, разбивались под сапогами воспитуемых, да и просто уходили в жидкую почву под собственным весом.
   На склоне холма, между капищем и воспитательным лагерем, находился небольшой домик. Стены его были сложены из камня. Забор в полтора человеческих роста высотой окружал дом. Верх забора был утыкан заостренными железными прутьями.
   По словам Дренадана, раньше здесь было требище - хлипкий сарай, где жрецы Ящера готовились к ритуалам. Остальные боги мандречен были просты и скромны в своих запросах. Полевой цветочек, миска крупы, яркая ленточка, пара-тройка блинчиков с пылу с жару - этого им вполне хватало. Но Ящер был не таков. В дар себе он принимал только жизни, и половину сарая еще в те далекие времена занимал загон для жертвенных животных.
   Теперь здесь содержали эльфов, назначенных к жертвоприношению.
   Эназерел рухнул без сознания, едва воспитуемые добрались до лагеря. Охранники унесли его, и никто не сомневался, куда. Обнаружив в своей миске двойную норму, Лайтонд не удивился. До барака, в котором размещался его отряд, эльф так и не дошел - его забрали сразу из столовой. Лайтонд последний раз взглянул в застывшие, искаженные лица друзей и врагов. Пятьдесят лет - достаточный срок, чтобы обзавестись и теми, и другими, даже в воспитательном лагере. Только сытым и порядочным горожанам кажется, что все воспитуемые равны и делить им нечего. В вязкой, как клей, тишине эльф помахал на прощание рукой.
   Уже стемнело. Факел, который нес один из охранников, ронял длинные огненные слезы на грязную мостовую. Их посыпали песком, чтобы не было скользко, и сейчас под ногами идущих булькала каша из снега и песка. "А ведь это Эназерел предложил", вспомнил Лайтонд. Неизвестно почему, эта мысль ободрила его.
   Дверь в требище оказалась открыта; охранники заходить внутрь не стали и поспешно удалились, накрепко закрыв внешние ворота. Лайтонд вычаровал светящийся шар, завесил его над своим левым плечом и шагнул внутрь.
   В требище не обнаружилось ничего из того, что можно было ожидать - ни крючьев для сдирания кожи, ни дыбы, ни пыточного стола. В сенях пахло сырой кожей и чем-то медицинским. Небесно-голубая нить ментального следа Эназерела тянулась в сторону двери, которая оказалась закрыта. Другая дверь привела Лайтонда в большую, жарко натопленную комнату. Эльф увидел два ряда коек, накрытых серыми шерстяными одеялами. Заправлены были только две дальние от входа. На тумбочке между ними горел теплый глаз масляной лампы. Чувствовалось, что в помещении недавно проветривали, но полностью избавиться от затхлости - большую часть года требище пустовало - не удалось.
   В общем и целом, требище почти ничем не отличалось от барака, где Лайтонд провел предыдущие пятьдесят лет. Разве что только стены здесь были толще - эльф увидел массивные бревна, пазы между которыми были плотно и аккуратно забиты мхом, и понял, что старое деревянное требище одели в камень, когда в этом возникла необходимость. И здесь было необычно пусто, но, как подозревал Лайтонд, ненадолго. Сорок-пятьдесят воспитуемых из числа самых слабых, больных, старых и намозоливших глаза администрации за последний год всегда можно было отобрать. Преимущество Лайтонда и Эназерела заключалось в том, что они были первыми.
   Лайтонд подошел к застеленным койкам, увидел бумажки, приколотые к подушке. На одной из них было размашисто написано "905", на второй - "608". На кровати, отведенной ему, обнаружилась смена чистой одежды - куртка и штаны воспитуемого из плотного хлопка в красно-зеленую вертикальную полоску, а так же полотенце, гребешок и мыло, которые выдавались обычно только по банным дням. Но сегодня была не суббота, а вторник. Эльф задумчиво посмотрел по сторонам и увидел две двери. Не веря себе, Лайтонд поочередно открыл их. За одной из них обнаружилась душевая кабина с горячей водой и полусидячей ванной, за второй - теплый сортир. Эльф с умилением смотрел на фаянсовый цветок унитаза и думал: "В положении приговоренного к смерти есть свои преимущества". Он набрал в ванну столько воды, сколько смог, и втиснулся туда своим длинным телом, как лягушка в ужа. Колени торчали из воды. Лайтонд неторопливо намылил их.
   И все же, несмотря на все небольшие, но приятные мелочи, положенные ему как жертвенному животному, умирать эльф не хотел. Ему казалось, что Дренадан никогда не назначит его на эту роль. Ведь тогда Музыка, которой старый жрец обучил Лайтонда, тайные знания, которыми Дренадан щедро делился - все становилось бессмысленным. Но эльф ошибся. "А что Дренадан", думал эльф, обмакивая мочалку в теплую воду. - "Он человек подневольный. Значит, она все-таки уговорила дракона. Хорошо еще, на этот раз она не настаивает на четвертовании, как после штурма замка...".
   Он потер грудь. Мочалка была дешевая, некачественная - одноразовая, сделанная из пропаренного мха. На груди эльфа остались короткие желто-черные волокна. Лайтонд плеснул воды, смыл их.
   "Надо дождаться, пока Эназерелу станет лучше", подумал эльф. - "Поодиночке нам не прорваться, а вот вдвоем - мы уйдем, это точно. К воротам лагеря я нас обоих телепортирую, а магический щит над требищем не от таких, как я, делали... Двигать сразу по дороге из лагеря, и все".
   Что будет потом, Лайтонд решил пока не задумываться. Сама мысль о побеге, которую он себе позволил как бы вскользь, настолько взбудоражила его, что эльфу предстояло немало потрудиться, чтобы замаскировать ее следы в своей ауре. Верховный маг Фейре отчетливо чувствовал мысли тех, кто находился рядом, потому и был так молчалив. Но Дренадан был единственным, кто слышал мысли Лайтонда - мага высшего, седьмого класса, единственного в обитаемом мире Музыканта Смерти.
   Эльф ощутил короткий, болезненный укол в плечо. Лайтонд непроизвольно вздрогнул и обернулся.
   Перед ним стоял высокий, сухощавый мужчина в черном длинном балахоне. Он был абсолютно седой, но с косматыми черными бровями. На правой стороне груди горела серебром вышивка в виде ящерицы - знак высокого положения на иерархической лестнице жрецов бога Смерти. Нижние чины носили шеврон на рукаве, средние удостаивались пояса с застежкой в виде ящерицы. Мягкие черты лица, которые не удалось ужесточить даже векам пребывания на должности первого главного волхва Ящера, наводили на мысль о том, что кто-то из близких родственников Дренадана вел свой род из нелюдей. Лайтонд знал, что так оно и есть - мать Дренадана была эльфкой. Лайтонд как-то спросил, к чему это накручивание титулов, если "первый", и так понятно, что "главный". Дренадан объяснил, что первый - это не звание, а порядковый номер. Лайтонд не поверил - получалось, что все восемьсот лет, прошедшие со Дня Наказания за Гордость Разума, у Ящера не было других главных жрецов. Да и люди столько не живут, столько не живут даже эльфы. Но уточнять он не стал.
   Дренадан всегда подходил бесшумно и появлялся неизвестно откуда. Лайтонд ни разу ни смог почувствовать колебаний его ауры, сопутствующих появлению любого живого существа, хотя ментальный след жреца - черную, словно грязную, струну чистой Цин - ему хватало сил увидеть. Но всегда после того, как Дренадан уже удалялся.
   Сейчас жрец бога Смерти стоял рядом с ним и облизывал длинную костяную иглу. Лайтонд покосился на свое плечо, где алела капелька крови.
   - Пойдет, - сказал Дренадан.
   - Что? - осведомился эльф.
   - Твоя кровь, - ответил жрец. - Эназерел очень слаб, сделаем ему переливание.
   - У нас могут быть разные группы, - заметил Лайтонд. - Так будет только хуже.
   Тут он сообразил, зачем Дренадан уколол его в плечо, и замолчал. "Кем же надо быть, чтобы определять группу крови на вкус", подумал эльф и чуть усмехнулся. С помощью некоторых ритуалов можно было научиться гораздо большему. Да и старый жрец вовсе не обладал демоническим обаянием и красотой, которую молва приписывала вампирам.
   - Пошевеливайся тут, - сказал Дренадан и исчез.
   Лайтонд вздохнул, пошарил рукой в мыльной воде и выдернул пробку. Затем поднялся и включил душ. Вода успела остыть, и сначала эльфа обдало ледяной струей. Лайтонд тихонько вскрикнул, но вода уже пошла теплее. Эльф кое-как домылся и вышел из душевой, на ходу вытираясь серым, застиранным полотенцем с треугольной черной вышивкой в углу: "Гниловранский воспитательный лагерь". Лайтонд надел униформу и вышел в сени. Эльф зябко поежился, когда ему протянуло по ногам сквозняком из неплотно прикрытой входной двери. Дверь, ведущая во вторую половину дома, на этот раз оказалась открыта. За ней обнаружилась небольшая комната. На столе горела лампа, такая же, как на тумбочке у кровати Лайтонда. По обеим сторонам от стола находились жесткие деревянные топчаны. На одном из них лежал Эназерел, с ног до головы укутанный в казенное одеяло. Дренадан стоял спиной ко входу. Услышав шаги Лайтонда, он сказал:
   - Ложись, - и махнул рукой в сторону свободного топчана.
   Эльф послушался. Расхлябанные доски топчана с наслаждением впились ему в ребра, тонкий хлопок униформы сыграть роль буфера не смог. Главный жрец чем-то подозрительно булькал, крякал и причмокивал. По комнате пополз ядреный запах - жрецы, судя по всему, гнали самогон из шишек реснисосен.
   - Что-то я не вижу и капельниц, ни катетеров, - сказал Лайтонд с сомнением. На медицинскоей оборудование тянул разве что облезлый умывальник в углу, куда Дренадан сейчас шумно сплюнул. - Как ты собираешься перелить кровь?
   Дренадан обернулся. Главный волхв Ящера ухмылялся во весь рот, и Лайтонд первый раз обратил внимание, какие ровные и крепкие у него зубы.
   Особенно клыки.
   От изумления эльф не смог даже пошевелиться.
   - А вот как, - произнес жрец и наклонился к Лайтонду.
   Перед глазами эльфа все поплыло. Что-то холодное и скользкое коснулось его шеи.
  
   ... В полумраке над собой Лайтонд видел Рингрина. Алый отблеск от магического шара, висевшего где-то вне поля зрения эльфа, лежал на щеке принца Железного Леса. В первый момент Лайтонд подумал, что это кровь. Лежать было холодно и жестко, но это был уже не топчан - он чувствовал спиной, что рисунок стыков изменился. Тянуло сыростью и могильным, вечным холодом глубокого подземелья.
   - Он мертв, ваше высочество, - услышал Лайтонд незнакомый, спокойный голос на мандречи.
   Рингрин посмотрел прямо ему в глаза.
   - Не может быть, - сказал он с отчаянием. - На теле нет ран, ну разве кроме этой, но не может жизнь покинуть тело сквозь такую крохотную дырочку!
   - Иногда волшебники умирают от своей магии, - сказал другой голос, с твердым боремским акцентом. - Если Владислав говорит, что Лайтонд мертв, значит, так оно и есть. Врачи не ошибаются.
   - Рингрин, мы не можем помочь ему, - добавил девичий голос на языке темных эльфов. - А отсюда надо убираться. Чем дальше, тем лучше.
  
   ...Дренадан впился в шею эльфа - страстно, сильно, больно. Лайтонд слышал, как он урчит и чавкает, но ничего, кроме невыносимого отвращения, не испытывал. Ему хотелось сбросить жреца с себя, но руки его не слушались, тело стало словно тряпочное.
  
   ... Рингрин еще раз вгляделся в лицо Лайтонда, а затем провел ладонью по глазам, опуская веки. "Нет!", хотел крикнуть эльф. - "Не надо! Я еще жив!". Но он не смог открыть рта. Рингрин всхлипнул. Маг шестого класса уже не нуждается в зрении для восприятия окружающего мира; а уж что волшебник седьмого класса, которым был Лайтонд - и тем более. Он увидел светящиеся, горячие капли, которые опускались ему на лицо, раньше, чем слезы Рингрина действительно на него упали.
   Принц плакал, как мальчишка.
   Недвижимый, бездыханный друг лежал перед ним.
  
   Лайтонд дернулся изо всех сил и тут же рухнул обратно на топчан. От слабости гудела голова, перед глазами плавали черные точки. Дренадан сидел на краю койки Эназерела. Обеими руками он держал руку воспитуемого, плотно прижав его запястье к своим губам. Глаза Дренадана были открыты. Заметив, что Лайтонд пришел в себя, жрец подмигнул ему. Эльф обессиленно растянулся на топчане. Дренадан отнял запястье Эназерела ото рта, положил руку воспитуемого на кровать и поднялся. Эназерел, на свое счастье, так и не пришел в себя. Жрец провел по лицу широким рукавом, стирая с него капли крови, облизнулся и поднялся. Подойдя к Лайтонду, он взял его подмышки и ловко поставил на ноги.
   - Он теперь поспит, да и тебе это не помешает, - сказал Дренадан и положил руку Лайтонда себе на плечи. Эльф недобро посмотрел на него. Жрец засмеялся и сказал:
   - Я помогу тебе добраться до койки. Я поцеловал тебя строго по медицинской необходимости, никакого удовольствия мне это не доставило.
   - Мне тоже... Но ты же заразил его, - пробормотал Лайтонд.
   С трудом переставляя ноги и опираясь на жреца, он двинулся к выходу из комнаты. Дренадан распахнул дверь, и они уже были в сенях.
   - У моей слюны антисептические свойства, - сухо сказал главный волхв. - Полость рта я перед переливанием продезинфицировал. Кстати, о слюне. Помимо прочего, она обладает некоторым магическим действием. Она иногда усиливает провидческие способности, иногда улучшает способности ко втягиванию Чи - но ненадолго. Ты видел что-нибудь?
   - Да, - неохотно ответил эльф.
   - Я говорил с провицами на эту тему, - сообщил Дренадан. - Одни считают, что полностью ложных видений не бывает. Будущее многовариантно. Другие думают, что все дело в правильном толковании видения. Имей это в виду.
   Лайтонд задумчиво кивнул:
   - Благодарю тебя.
   Эльф толкнул дверь в комнату, где ему предстояло провести ночь, и произнес, с усилием выталкивая слова:
   - Эназерел же теперь, когда умрет, станет... превратится...
   Непонятно почему, Лайтонд вдруг смутился. Дренадан хмыкнул.
   - Я бы на твоем месте не верил так сильно старым сказкам, - сказал жрец. - Для того, чтобы стать ходячей фабрикой по производству крови, одного контакта с... такой же фабрикой недостаточно, поверь мне.
  
  
  
   Над притолокой загорелся зеленый огонек.
   - О, санки прибыли, - сказал Моркобинин.
   Выход стационарного телепорта находился в подвале Дома, глубоко под землей. Каждый раз, когда там что-то появлялось, над всеми внутренними дверями Дома вспыхивала зеленая звездочка.
   - Иди, помоги разобрать их, - разрешил Тиндекет.
   Маха сказала, чтобы он взял кого-нибудь себе в помощники, так дело пойдет быстрее. Но Тиндекет не любил участия непосвященных в таинстве приготовления борща, и с удовольствием отослал Моркобинина. Тот положил нож рядом с доской, на которой рубил капусту, и вышел из кухни. Тиндекет взялся за нож, чтобы закончить дело, и вздохнул.
   - Ну кто так рубит капусту? Так рубят только дрова, - пробурчал он себе под нос.
   Умиротворяющее побулькивание борща на плите было ему ответом. Нож дробно застучал по доске. Охота в этот раз оказалась неудачной; звери, напуганные морозом, не показывали носа из своих нор. В качестве заправки для борща предстояло использовать тушенку, которую эльфы взяли в последнем разграбленном обозе. Реммевагара, смеясь, называл круглые банки с нарисованной на них коровой "гуманитарной помощью от Армии Мандры голодающим партизанам". Вся душа Тиндекета восставала против подобного варварства - в борще обязательно должна быть сладкая мозговая косточка, а не приготовленные с помощью темной магии куски мяса неизвестного животного. Но ни костей, ни настоящего мяса партизаны Махи не видели уже недели две.
   Тиндекет родился в Келенборносте, и его бабушка была с другого берега Шеноры. Старая поланка приучила всех своих многочисленных детей к наваристому супу из свёклы и капусты, который показался эльфам с севера Железного Леса в диковинку. Впрочем, партизаны быстро привыкли к нему. Все, кроме Хелькара. Он сейчас как раз устроился в углу кухни на мягком пушистом диванчике и бесцельно смотрел в потолок.
   Тиндекет высыпал капусту в суп и покосился на товарища. Обычно Хелькар только ел вместе с партизанами, а все остальное время проводил в своей комнате. Чем он там занимается, можно было догадаться по картинам удивительной, но странной красоты, которые Хелькар иногда приносил и вешал в общих помещениях Дома. На стене кухни он разместил изображение черной то ли башни, то горы, над верхушкой которой горел алым огромный глаз.
   Хелькар не был ни с кем особенно дружен, кроме Махи и Глиргвай, конечно. Но, если так можно было выразиться, с Тиндекетом он был особенно недружен.
   Когда Мандра напала на Железный Лес, Тиндекет долго не знал, что делать. Многие его родственники уехали в Полу - переждать это странное и ужасное время. Он же решил остаться. Наблюдая за ходом войны, эльф понял, что ему нужно. Ему было необходимо самое совершенное, самое лучшее в мире оружие и отряд, к которому можно было бы примкнуть. К кому идти за оружием, Тиндекет знал.
   У Мораны он встретился с Махой. Она пришла за тем же.
   А потом появился Хелькар.
   И пулеметы.
   Увидев их, Хелькар засмеялся. Тогда речь доставляла ему чисто физические затруднения - словно он забыл, как произносить слова.
   - Да и не пулеметы это вовсе, - неожиданно четко и чисто произнес он. - Я бы назвал это многозарядным дисковым кремневым ружьем... интересно, откуда Морана выкопала эту рухлядь? Неужели существовали и стимпанковские ареалы?
   Тиндекет не понял и половины слов, но смысл произнесенного уловил весьма четко. Его никогда не надо было просить дважды, чтобы дать кому-нибудь в глаз. Они сцепились с Хелькаром, и тут оказалось, что руки и ноги слушаются светловолосого эльфа еще хуже, чем язык. Тиндекет навалял ему так, что Хелькар еще долго не мог ходить. Троице пришлось задержаться в таверне Мораны. Отношения, начатые столь своеобразно, не смогли превратиться в дружбу даже тогда, когда Тиндекет увидел лук Хелькара и понял причину его презрения к пулеметам.
   Тиндекет принялся открывать тушенку.
   - Я помню то время, когда Дом был маленьким грибочком, который сестра Че посадила в этой пещере, - кряхтя, сказал он. - Тогда мы все спали под одним одеялом, на голой земле....
   Тиндекет взломал крышку, бросил ее в стоявшее в углу ведро и закончил:
   - Но я до сих пор не знаю, ни что такое Дом, ни что такое ты, Хелькар.
   - Уймись, ради Мелькора, - вполне дружелюбно отвечал тот. Эльф уже знал, к чему клонит собеседник. - Я не буду есть твой борщ. Трава - не пища для орлов.
   - Трава? - вскинулся оскорбленный в лучших чувствах Тиндекет. - Ты называешь это чудо, этот дар богов травой?
   Борщ решил принять участие в дискуссии - возмущенно шипя и пузырясь, он побежал из кастрюли.
   - Аааа, козни Илу! - выругался Тиндекет.
   С ловкостью фокусника он схватился за торчащий сбоку от плиты рычажок и перевел его в положение "минимум". Эльф мелко накрошил волокна тушенки, поставил рядом с кастрюлей небольшую сковородочку и высыпал тушенку на нее. Жир, растопляясь, зашипел. Тиндекет нагнулся, извлек из ларя пару луковиц, морковку, уселся на табурет рядом с мусорным ведром и принялся чистить лук.
   В кухню заглянула Квендихен. В руках у нее была книжка в яркой обложке. "Приключения Анавенды при дворе короля Ирида", прочел Хелькар.
   - Ууу, какие запахи! - воскликнула девушка. - Признайся, Тиндекет, ты бог? Бог кулинарии?
   - Поверженный, - проворчал эльф. - Мои последователи изменили мне, теперь жрут всякое непотребство вроде картофельного пюре и вареной кукурузы...
   Последнее слово Тиндекет выплюнул с нескрываемым отвращением. Квендихен чмокнула его в щечку.
   - Мы никогда не изменим тебе, - заверила она эльфа, протягивая ему жестяную коробку с нарисованной на ней трубкой. Этот сорт табака растили только в Железном Лесу, и Тиндекет считал его лучшим. - Вот, я тебе курятину принесла. Мы с Морко разбирали, что там Ремме добыл. А это тебе, - она положила на стол перед Хелькаром краски.
   - Спасибо... Скажи, Квенди, а Анавенда - это девушка или мужчина? - спросил Хелькар.
   - Я пока сама не знаю! - засмеялась эльфка. - Пойду, помогу Махе накрывать на стол.
   - Рано еще, - проворчал Тиндекет, но девушка уже убежала.
   Эльф принялся резать лук. Разделив каждую луковицу на четыре части, он положил их в деревянную глубокую миску и стал рубить специальной полукруглой сечкой. Добавив нашинкованный лук в тушенку, Тиндекет взялся за морковку. Хелькар тем временем открыл коробку с красками и внимательно осмотрел их. Затем эльф поправил заколку у себя в волосах и сказал:
   - Набить тебе трубку? Закончишь с супом и покуришь.
   - Ты сегодня прям сам на себя не похож, - хмыкнул Тиндекет. - Но я буду дураком, если не воспользуюсь этим. Набей, сделай милость.
   - Это все северный ветер, - сказал Хелькар и добавил каким-то странным голосом: - Буря идет...
   - Буря так буря, пересидим, не впервой, - пожал плечами Тиндекет.
   - В этот раз отсидеться не удастся, - сказал Хелькар. - Это будет огненная буря.
   - Поговори с Че, - посоветовал Тиндекет. - Она тебя поймет лучше, чем я. Может, подскажет что. Например, сменить сорт табака.
   Хелькар промолчал. Он сделал жест рукой, и коробка с табаком подплыла к нему. Второй жест - и трубка Тиндекета, лежавшая на полочке, плавно спланировала на стол перед эльфом. Он открыл коробку, разорвал бумажную пачку и принялся набивать трубку. Тиндекет почистил морковку и стал тереть ее на терке.
   - Помнишь, мы говорили о пулеметах... ну, когда только познакомились? - спросил Хелькар.
   Эльф кивнул, усмехнулся:
   - Хочешь продолжить беседу?
   Он отложил терку и деловито подтянул штаны. Хелькар отрицательно покачал головой.
   - Ты стал умнее, - одобрительно заметил Тиндекет и снова взялся за морковку.
   - Я хочу извиниться за то, что тогда сказал, - произнес Хелькар. - Морана дала вам самое совершенное оружие, какое могла. Существовали и другие механизмы для убийства, но к ним потребовались бы запчасти, которые негде взять.
   - Существовали? - переспросил заинтересованный Тиндекет. - Когда? Где?
   Над дверью снова зажегся огонек, на этот раз желтый. Голос Дома, лишенный каких бы то ни было интонаций, сообщил:
   - Реммевагара вошел.
   - Наконец-то, - сказал Хелькар. - Я уже начал за него беспокоиться.
   Он встал, положил набитую трубку Тиндекета на стол и вышел из кухни.
   - Как раз вовремя, - пробормотал эльф, провожая его взглядом. - Осталось только помидоры порезать, и будем есть.
   Он высыпал морковку на сковородку к тушенке и луку.
  
   Реммевагара и Каоледан играли на ковре.
   Игрушками для маленького эльфа обычно служили сломанные ложки, пустые жестяные пудреницы Квендихен, куколки из ивовых веток, которые плела сестра Че, и смешные мягкие зверюшки из обрезков меха, которые иногда шила Маха. Счастье мальчика при виде деревянного солдатика в мундире из настоящей кожи, шелковом плаще и железной крохотной алебардой было неописуемым.
   После ужина в общем зале собрался весь отряд. Даже Хелькар, которого редко можно было увидеть вместе со всеми, кроме как в бою, сидел в кресле и смотрел на огонь в камине. Точнее, это был не совсем огонь и не совсем кресло, так же как и ковер не был ковром. Насколько уразумел Реммевагара из объяснений сестры Че, все, чего они касались внутри Дома, было видоизменившимся телом гриба, который она посадила здесь двадцать пять лет назад. Гриб вырос, заполнил соседние пещеры, но внутри остался пустым, и в этой полости они и жили. Здесь нельзя было зажигать огонь, так же, как и нельзя было передвинуть мебель - она росла прямо из пола. Обстановку и планировку комнат партизаны придумали сами в тот день, когда гриб был посажен. Камин, находившийся у стены, очень походил на настоящий, так же как и пламя, пылавшее в нем. Иногда дрова в камине даже потрескивали. Нельзя было и забивать гвозди в стены - но из них в нужных местах вырастали крючки. На одном из таких крючков висела лютня Квендихен.
   Сама Квендихен сидела на диване и вышивала шарф. В другом конце дивана устроился Тиндекет с Тиурику на руках. Эльф развлекал малыша новой погремушкой. Моркобинин растянулся на полу перед диваном. Можно было подумать, что он спит, но Квендихен время от времени взвизгивала и сердито пинала его в бок - эльф щекотал ее под коленкой. Глиргвай, закинув ноги на подлокотник кресла, читала исторический трактат про Воинов Льда. Сестра Че и Маха сидели на ковре перед камином и что-то обсуждали вполголоса.
   Бессчетное число вечеров было проведено отрядом Махи именно так. Ежи редко разговаривали - за столько лет уже обо всем было переговорено. Но Реммевагара знал, что этому вечеру предстоит стать последним в череде, казавшейся бесконечной, и он не смел нарушить очарование и уют, вдруг оказавшийся таким хрупким.
   Каоледан уронил саблю из руки солдатика и теперь искал его в толстом ворсе, таком гладком и чистом, словно ковер мыли только вчера. Реммевагара улыбнулся.
   - Посмотрим, посмотрим.... А что у нас здесь? - спросил эльф и извлек сабельку из-за уха мальчика.
   - Как ты это сделал? Ты же не пользовался Чи! - воскликнул Каоледан. - Я бы почувствовал!
   - Магия, Чи, - с чувством невыразимого превосходства сказал Реммевагара. - Ловкость рук и никакого мошенничества!
   Он отдал саблю мальчику.
   - Кстати, что нового? - спросила Маха, оборачиваясь к нему. - Не слышал на рынке ничего интересного?
   Реммевагара вздрогнул. Именно этого вопроса он ждал и боялся.
   - Не идут ли мандреченские обозы по Старому Тракту? - добавил Тиндекет и подмигнул Реммевагаре.
   Полуэльф чуть улыбнулся. Отличить его от мандречена было практически невозможно. Единственное, что его выдавало, это очень уж невысокий рост, но далеко не все мандречены были такими богатырями, как можно было подумать, наслушавшись их песен. Трюк "раненный солдат, отбившийся от своих" разыгрывался Реммевагарой уже раз двадцать - и с неизменным успехом. Обоз, подобравший страдальца, в пункт назначения не приходил.
   - Не собирается ли прибыть на постой в Жемчужную Каплю отряд Серых Колготок? - мечтательно добавил Моркобинин и торопливо добавил, покосившись на подругу: - А то засиделись мы без дела.
   - Серые Колготки - это хорошо, - не поднимая глаз от вышивания, сказала Квендихен. - Я в тот раз не сообразила и папаху взять, модные у них папахи, и теплые....
   Хелькар смущенно хмыкнул.
   Две зимы назад Серые Колготки прибыли в Жемчужную Каплю - собраться с силами перед рейдом в ущелье, из которого собирались выкурить зловредных Ежей. Одна из них познакомилась в местном трактире с высоким светловолосым эльфом. Он тоже оказался из синдарин, и эльфка пригласила его к себе в казарму, под которую отвели дом деревенского старшины.
   Утром всех лучниц нашли мертвыми и голыми, в таких позах, что местный художник старательно перерисовал их в тетрадку. Олеографии с тех рисунков, получивших название "Оргия Мертвых Девственниц", до сих пор можно было приобрести на рынке по сходной цене. Хелькар утверждал, что в одном художник соврал. Девственницы там не было ни одной. Квендихен, помогавшая ему на заключительном этапе операции, ничего не могла сказать по этому вопросу.
   Отряд Махи был слишком малочисленным, чтобы проводить масштабные акции, но фантазии и дерзости у восьми эльфов хватало на дивизию.
   - Так что там? - переспросила Маха.
   Она перестала участвовать в вылазках месяца за два до рождения сына, и сейчас Реммевагара видел в ее глазах опасный, голодный блеск человека, надолго оторванного от любимого дела.
   - Да, я совсем забыл, - неохотно сказал он и достал из кармана туго набитый кошелек из алого бархата с вышитым золотом вензелем.
   - Гм... Это не то... - пробормотал Реммевагара, но кошелек уже перекочевал к Махе.
   - Отрубят тебе когда-нибудь руки, - пророчески сказала эльфка, и кошелек исчез в складках ее домашнего платья. - Ну зачем тебе это, Ремме? Разве тебе чего-нибудь не хватает?
   - Да как-то... Само собой получилось. Вот оно, - произнес полуэльф и извлек из кармана листовку, напечатанную на грубой серой бумаге.
   - Ты же не умеешь читать, - сказал заинтригованный Тиндекет.
   - А там еще вслух объявляли, - ответил Реммевагара, поморщился и добавил: - Каждые полчаса глашатай надрывался, я наизусть выучить успел...
   Маха взяла из его рук бумажку, скользнула по ней взглядом.
   - Ну-ка, давай проверим твою память, - сказала эльфка.
   Реммевагара вздохнул и начал.
  
  
   Кэльминдон так и не выучился читать на авари. Фонетический алфавит оказался слишком сложен для серого эльфа, привыкшего к строгому изяществу рун. Для крепкого хозяина, чей дом - полная чаша, это не было недостатком, так, легкой неприятной мелочью, которая даже не стоит упоминания. Кэльминдон, как жена читает ему листовку, и рассеянно крутил бахрому на скатерти. В красном углу горницы Рутлом устроила святилище Мелькора. Она повесила небольшую изящную кадильницу, которую исправно наполняла маслом, а на полочке поставила терракотовую статуэтку, изображавшую могучего воина с книгой в одной руке и мечом в другой. Кэльминдон был воспитан в других понятиях, но он считал, что религия не может быть предметом ссоры в семье. Да и скатерть жена вышила его любимым растительным мотивом - листьями платана, клена и дуба. Трехпалые, пятипалые и шестипалые листья, соединенные черенками, несли сакральный смысл. Рутлом не спрашивала, какой, а Кэльминдон не мешал ей возносить молитвы Врагу.
   - Ну да, так на рынке и кричали, - сказал Кэльминдон, когда жена прочла листовку целиком. - Я хотел увериться, что за тело каждого Ежа заплатят именно пятьдесят далеров.
   - Да, именно так. Скупердяи, - буркнула Рутлом. - Все знают, что голова Черной Стрелы в двести пятьдесят далеров оценена.
   - Но ты попробуй ее добудь, - трезво сказал муж. - Кошмара и ее отребье не сдадутся, это факт. Они побегут на север, в Мир Минас. Как крысы из горящего дома.
   - Так и есть, - сказала Рутлом. - Крысы они, а никакие не Ежи.
   - По Старому Тракту они не пойдут - там будет слишком опасно, - задумчиво продолжал Кэльминдон. - Они пойдут через Фаммигвартхен... Где-то через недельку. Как только эти чудные драконы покажутся в небе, как их...
   - Гросайдечи, - вставила жена.
   - Да, гросидечи. Так и порскнут бандиты прочь из леса, как кузнечики из травы.
   Кэльминдон поднялся и надел домашнюю куртку, в которой ходил кормить скотину или достать из подвала банку маринованных груздей. Когда-то бывшая очень модной, теперь темно-коричневая куртка пошла заломами и протерлась на рукавах. Разноцветный бисер, украшавший воротник, местами осыпался. Рутлом поставила на локти заплаты, но ходить в таком виде перед соседями не стоило. Все знали, что в этом году Кэльминдон продал своего льна больше, чем староста их деревушки. Темные эльфы называли ее Грюн Фольбарт, а серые - Фаммирен. Впрочем, темных эльфов в деревне почти не осталось. Только Рутлом да старуха Танабигой, жившая на самой окраине в покосившемся от времени домике.
   - Я проверю лыжи, - сказал Кэльминдон. - А ты свяжись с Анхен, я с ее Воарром ближе к Мидинваэрну на рыбалку обещался сходить. Так ты скажи, что я приболел и не пойду.
   Рутлом ласково улыбнулась и достала магический шар из ящика стола.
   Кэльминдон был чистокровным серым эльфом, но никогда не любил пышных речей, песен и стихов.
   Он предпочитал действовать, молча и стремительно, как та огромная змея, что, по рассказам, водится в реках юга, в честь которой и был назван.
  
  
   "О Мелькор", думала Маха, глядя на застывшие, опрокинутые лица партизан. - "Да, я хотела большого дела... И дождалась".
   - Мы не можем уйти за Гламрант, - сказала она в звенящей, колкой тишине. - Потому что тпосле этого нам придется бежать всю жизнь. И она будет очень недолгой. И она будет наполнена позором, стыдом и отвращением к себе. Мы не можем сдаться, как того просит Моруско. Когда мы сдадимся и нас казнят, жестоко и публично, Железный Лес все равно будет уничтожен. Ведь тогда он лишится своих последних защитников. Мы останемся и будем драться - или погибнем вместе со всеми.
   Реммевагара смотрел на командиршу, открыв от изумления рот.
   - Что я хочу сказать еще, - добавила Маха. - С Энедикой я связалась днем. Они готовы помочь воинами, магией, деньгами - всем, что мы попросим. Морул Кер сказал, что лес будет подожжен с четырех концов, и все сначала подумали, что он приведет троих своих братьев.
   - Я тоже так подумал, - буркнул Моркобинин.
   - Если бы это было так, то мы ничего не смогли бы сделать. Но Энедика выяснила, что гросайдечи, о которых говорится в листовке - это не настоящие драконы.
   - Я вот так и не понял, кто это такие? - спросил Тиндекет.
   - Это такие маленькие дракончики. Их вывели в Боремии, чтобы защититься от настоящих чудовищ. Гросайдечей будет девять, трое полетят на юг, а шестеро полетят через Мир Минас и Эммин-ну-Фуин. Морул Кер не тронет серых эльфов, признавших его власть; да и рудники гномов он сохранит.
   - То есть нам... нам ничего не угрожает! - выдохнул Моркобинин.
   - Да, - очень серьезно сказала Маха. - На самом деле, Энедика просила одолжить ей пулеметы, если мы не собираемся драться. Но я сказала нет. Мы будем драться. Возможно, нам не удастся убить всех. Но тогда Энедике и ее Ежам будет уже легче.
   - Так ты знала! - воскликнул Реммевагара. - Знала и молчала!
   - Ну, я тоже знал, - сказал Хелькар.
   "Так вот что это были за намеки на огненную бурю", подумал Тиндекет. - "Вот почему Хелькар передо мной извинился! Он думает, что все мы погибнем, и хотел помириться перед смертью". Тиндекет ощутил укол ревности, столь же болезненный, сколь и неожиданный - ему Маха не рассказала об ультиматуме Черного Кровопийцы.
   - Мне не хотелось портить вечер всем, - пробурчала эльфка, мрачно глядя на Тиндекета. - Завтра с утра, думаю.... На свежую голову...
   - Мне тоже, - ответил Ремме.
   - А что Ваниэль? - спросил Тиндекет. - Даже если мы остановим драконов... ну то есть гросайдечей здесь, на юге будут еще три огнедышащие твари. Этого хватит, чтобы сжечь лес.
   Маха помолчала.
   - Ваниэль и ее отряд решили покинуть Железный Лес, так сказала Энедика, - неохотно ответила она. - Скорее всего, вся южная часть леса между старой тропой и Мен-и-Наугрим сгорит.
   - Сука! Полукровка! - яростно крикнул Тиндекет.
   - Но-но, аккуратнее со словами, - сказал Реммевагара.
   - А что "но-но"? - передразнил его Тиндекет. - Пусть твой отец был человеком, но он был воином - видно же по тебе! А отец этой сучки? Под юбкой своей бабы спрятаться хотел!
   - Ну, я свого отца не помню, - сказал Реммевагара и неожиданно улыбнулся. - Он, может, вообще ювелиром был - то-то я всякие блестящие камушки так люблю....
   Маха поморщилась.
   - Ребята, перестаньте, - сказала она. - Таково ее решение, и мы ничего не можем изменить. Отряд Черной Стрелы самый большой; может быть, они вернутся... потом. Чтобы мстить, - неуверенно закончила она.
   Хелькар криво усмехнулся.
   - За что я тебя всегда любил, Маха, - сказал он. - За твою веру в эльфов. Но тот, кто раз повернулся спиной к врагу, будет бежать... бежать до самой смерти.
   Глиргвай и Квендихен молчали - они были еще слишком молоды, чтобы позволять себе высказываться по таким вопросам, но по их лицам было заметно, что обе девушки сильно напуганы. Глиргвай недавно поняла, что ее выслушают, если она захочет что-то предложить - но она еще слишком хорошо помнила время, когда играла на ковре вместе с Ремме, как сейчас Каоледан, а взрослые обсуждали свои малопонятные дела, не обращая внимания на маленькую темноволосую девочку.
   - Драться... Но как? - сказал Реммевагара.
   - Если бы только знать, где они полетят... и когда... - сказал Моркобинин. - Можно было бы снять их из пулеметов.
   - Да, но это мы никак не сможем узнать, - вздохнула Квендихен.
   Маха покосилась на Хелькара.
   - Они пойдут через Дункелайс, и скорее всего ночью, - сказал тот.
   - Почему? - с большим интересом спросил Тиндекет.
   - Потому, - грубо отрезал Хелькар. - А пулеметы... Ну, если они полетят очень низко, тогда может получиться.
   - Тучи! - воскликнула сестра Че, и добавила, сузив глаза: - О, они полетят очень низко... брюхом за скалы будут цеплять!
   Каоледан, напуганный резко изменившимся лицом и тоном матери, заплакал.
   - Пойдем спать, заинька, - сказала сестра Че.
   Мальчик подбежал к ней и уткнулся лицом в живот. Эльфка обняла его.
   - Ладно, мы пойдем, - сказала сестра Че. - Я посмотрю книгу заклинаний, может быть, найду что-нибудь еще.
   Они с Каоледаном покинули зал.
   - Я вижу, надо все хорошенько обдумать, - заметила Маха. - Давайте этим и займемся. Успокоимся и подумаем. Идея сбить гросайдечей из пулеметов хороша... но уж больно необычна. Может быть, есть другой выход? Более простой и надежный. А мы не видим его потому, что сильно испугались?
   Некоторое время партизаны сидели в тишине, только смеялся Тиурику, которого Тиндекет в задумчивости подбрасывал на руках.
   - А мне их жалко, - сказала Квендихен тихо.
   Моркобинин приподнялся на локте.
   - Кого?
   - Этих людей, наездников... и дракончиков.
   - Да, это странно, - сказала Маха. - Между нами и Боремией нет войны. И никогда не было, у нас даже общей границы нет. Почему они летят на нас?
   - Мы в войне с Мандрой, а Боремия - имперская провинция, - сказал Хелькар.
   - Нашла, кого жалеть, - фыркнул Моркобинин. - Лучше нас пожалей.
   - Лучше спой нам, Квенди, - попросил Реммевагара. - Под хорошую песню и думается лучше.
   - Дай мне лютню, Морко, - попросила девушка.
   Эльф выполнил ее просьбу. Квендихен провела рукой по струнам, немного подстроила инструмент, набрала воздуху в грудь... и вдруг заплакала.
   - Простите меня, я не смогу, - пробормотала она сквозь слезы и выбежала из зала.
   Моркобинин ушел вслед за ней. Реммевагара откашлялся.
   - Тогда я спою, - сказал он. - Никто не возражает?
   - Ну, попробуй, - ответила Маха.
   Полуэльф подошел к дивану, взял лютню, и уселся на полу.
   - Песня Короля-Призрака, - сообщил он.
   Тиндекет заметил, как Маха и Хелькар снова обменялись взглядами - быстрыми, почти незаметными, но блеснувшими словно острия пик в лунном свете.
  
   Мне никогда не забыть ни о чем. В храме погасло древнее пламя.
Черное знамя под светлым мечом пало и втоптано в грязь сапогами.
Мертвые струны не зазвенят, лишь над пожарищем каркает ворон.
Что ж вы стоите? Убейте меня. Или боитесь, псы Нуменора?
  
   У Реммевагары был приятный голос, а песню, судя по размеру и плавным, пышным поэтическим оборотам, сочинил кто-то из Народа Звезд. Но Тиндекета заинтересовало другое. При слове "Нуменор" по лицу Хелькара прошла тень - слишком мимолетная, чтобы считать ее гримасой ненависти или презрения, однако слишком отчетливая, чтобы ее не заметить.
  
   Назгул! И страх словно ветер. Я ведь один! Так что вы же встали?
Верно, я назгул и все же смертен - ваши мечи из заклятой же стали.
Сдвинуться с места никто не посмел, горькие мысли хлещут, как плети,
Ранят больнее мечей и стрел. Мой Властелин, молю я о смерти...
   Знаю, ты скажешь: "Не вышел твой срок". Память каленым железом не стынет.
Я не прощу, стал я ныне жесток! Ненависть - мне имя отныне.
Мордорский воин, крылатая смерть, меч Саурона, гнев Саурона.
Всадник отчаянья. Имя мне - Месть. Память мне стала стальною короной.
  
   Реммевагара провел рукой по струнам в последний раз.
   - Никогда не слышал обо всех этих назгулах, Сауронах, Мордоре и прочем, - заметил Тиндекет, со странным любопытством наблюдая за лицом Хелькара. У того не дрогнула ни одна ресница.
   - Но что это за крылатая смерть? - спросила Глиргвай. - У назгула были крылья?
   - Нет, - сказал Реммевагара. - Он летал на каком-то крылатом чудовище, созданном темной магией.
   - Нам бы сейчас этого назгула, - вздохнул Тиндекет. - Вместе с чудовищем!
   - Он же был злым, как я поняла, - заметила Глиргвай. - Вряд ли бы он помог нам.
   Маха поднялась с ковра.
   - Пойдем покурим, Хелькар, - сказала она.
   - Может, ты покормишь сначала? - заметил Тиндекет.
   - Он не хочет есть, - ответила недовольная Маха.
   Тиурику, тонко почувствовав момент, протянул ручки к матери и тоненько заплакал. Маха хотела рассердиться, но передумала и рассмеялась.
   - Он всегда играет на твоей стороне, - сказала эльфка, взяла ребенка и покинула зал.
   Тиндекет подошел к камину, оперся на украшенную причудливыми фигурку полку.
   - Ну что же, - сказал он, глядя на Хелькара в упор. - Нам называть тебя "ваше величество"?
   - Не понял?
   - Брось, - сказал Тиндекет. - Ты сразу сказал, где они полетят - потому что сам летал здесь. Но это все твои личные дела, назгул, меч Нуменора...
   - Меч Саурона, - глухо поправил его Хелькар.
   Глиргвай тихо ахнула. Тиндекет беспечно махнул рукой:
   - Теперь ты Махин меч, Морана отдала тебя ей! Ты можешь призвать эту... летучую тварь?
   Хелькар поправил заколку. Блики волшебного пламени из камина отразились от впаянных в эмаль крохотных изумрудов, пронеслись по стене россыпью зеленых световых зайчиков.
   - Мы... мы нехорошо расстались, - сказал он угрюмо. - Она услышит, если я позову, но не знаю, придет ли.
   - А Маха знает, что у тебя есть...тварь? - спросил Реммевагара.
   Хелькар кивнул.
   - Вот почему ты не сказал о ней сразу, - сообразил Тиндекет. - Я сразу удивился, что ты в кои-то веки решил положиться на пулеметы. Но ты попробуй, позови.
   Глаза у Хелькара были цвета ночного неба - серые, чернеющие в глубину. В этот момент они стали черными.
   - Ну пожалуйста, - тихо сказала Глиргвай.
   - Мы вас все очень просим, ваше величество, раз уж Маха не попросила, - добавил Реммевагара самым почтительным голосом, на который был способен. - Давайте все забудем о старых размолвках....
   - Я потерял свое королевство, и я больше не король, - ответил Хелькар. - Но вот что мне интересно - где ты, Реммевагара, услышал эту песню.
   - Это колыбельная, мне мать пела, - признался полуэльф. - Там еще много куплетов, я уже не все помню. Я просто запомнил, как того короля звали. Редкое имя. И про кольца там...
   Глаза Хелькара снова начали чернеть, и Реммевагара замолчал.
   - Совершенно невозможно предотвратить утечку информации, - пробормотал Король-Призрак. - Даже если погибнут все, кто имел к ней доступ по долгу службы. Даже если переписать все летописи, которые расходятся с новой версией истории. Все равно - семьсот лет спустя матери будут петь своим детям колыбельные на стихи, сложенные доморощенным поэтом по мотивам материалов секретности уровня А! Вот почему так?
   - Не знаю, - сказал Реммевагара с сочувствием. - Говорят же - "песню не задушишь, не убьешь".
   - А где оно находилось, твое королевство? - спросил Тиндекет.
   - Здесь, - ответил Хелькар. - Я могу появляться и летать только над теми землями, которые принадлежали мне.
   - А как оно называлось? - осторожно поинтересовалась Глиргвай.
   - Ангмар.
   - Ты, значит, Хелькар Ангмарский, - сказал Тиндекет миролюбиво. - Ну ты уж попробуй договориться с той тварью... Хочешь, я с тобой пойду? Она, кстати, огня не выдыхает?
   - Может, она давно тебя простила, да только стесняется подойти, - добавила Глиргвай.
   Хелькар встал.
   - У меня от вас уже голова кругом, - сказал он. - Огня она не выдыхает... по крайней мере, не выдыхала, когда я был с ней знаком. И я буду звать ее сам, один.
   Эльф хмыкнул и добавил, глядя на Тиндекета:
   - Она, когда не в духе, обычно разрывает на куски... А теперь каждый боец будет на счету. Спокойной ночи всем.
  
  
   Ваниэль встала и прошлась по землянке взад-вперед. В одном из подземных убежищ партизаны сделали кухню, и брат и сестра встретились здесь - кухня находилась как раз на полпути.
   В неверном свете алого магического шара, завешенного под потолком, фигурка сестры казалась черной. Ошарашенный принц молчал, не зная, что сказать. Все услышанное им напоминало какую-то нелепую и жестокую сказку. Рингрин вырос в мире, где драконы правят империями, и выдыхают огонь только на парадах в свою честь. Эльф бездумно вертел в руках кинжал - наследное оружие Унэнгвадолов, подаренное королем сыну на день совершеннолетия. На рукоятке был вытиснен герб рода, напоминающий по форме снежный вихрь или умбон.
   - Мы уходим за Шенору, - сказала Ваниэль. - Завтра же. Энедике я уже сказала, чтобы не рассчитывали на нас.
   - А они собираются... воевать с драконами? - спросил Рингрин.
   - Да, они хотят одолжить у Махи пулеметы, - ответила эльфка.
   - Пулеметы? Что это?
   - Не знаю, я никогда их не видела, - призналась Ваниэль. - Наверное, какие-то особенно мощные катапульты. Это волшебное оружие, Морана дала его одному из эльфов Махиного отряда. Но у нас нет волшебных катапульт, и мы уходим. Когда позицию нельзя удержать, ее сдают.
   Рингрин задумчиво провел кинжалом по поверхности стола.
   - Нет, - сказал принц.
   - Что? - тихо переспросила Ваниэль.
   - Уходи, если хочешь, - повторил Рингрин. - Я со своими ребятами останусь.
   Эльфка заплакала.
   - Ты не понимаешь! Ты не представляешь, что здесь будет! Ты не видел Большого Пожара, а я...
   - Да, не видел, - сказал Рингрин. - А ты не думаешь, что детский ужас лишает тебя разума?
   - Но мы же ничего не можем сделать! Мать обещала меня одному из богов, ты знаешь, - добавила принцесса, успокоившись. - Я должна сохранить себя для того, чтобы сбылось предначертанное.
   - Если ты нужна Ящеру, он в любом случае спасет тебя, - хладнокровно возразил брат. - Я скажу, что мы должны сделать. Мы не умеем биться с драконами, и волшебных катапульт у нас нет. Но мы, слава Мелькору, не испытываем недостатка в деньгах. Мы должны найти профессионала. Человека или эльфа, без разницы. Того, кто знает повадки гросайдечей. Химмельриттера, которого выгнали из Цитадели за пьянство, к примеру. Мы наймем его, дадим столько денег, сколько он попросит. Даже если мне придется заложить гномам свою корону! А потом нам останется только следовать его советам.
   - Идея хороша, - помолчав, сказала Ваниэль. - Но у нас есть всего три недели. Где ты найдешь этого пьяницу-химмельриттера?
   Рингрин в затруднении почесал ухо кинжалом.
   - Я знаю такого профессионала, - вдруг раздался голос из темноты.
   Брат и сестра обернулись на звук и увидели рыжую шевелюру, торчащую из-под лежавшей в углу медвежьей дохи.
   - Кулумит! - выдохнула Ваниэль. - Что ты здесь делаешь?
   Если бы Кулумит был темным эльфом, его звали бы Лисенком. Но его родители были из ледяных эльфов, осевших в Лихом Лесу после бунта Разрушителей. Имя Кулумита означало южный плод, у которого, по утверждению эльфа, шкурка была точь-в-точь такого же цвета, что и его волосы.
   - Где искать повара, если не на кухне, - смущенно улыбнувшись, ответил рыжий эльф. - Я тесто поставил, хлеба на утро хотел напечь, да и задремал....
   - Ты сказал, что знаешь того, кто нам нужен, - напомнил Рингрин.
   - Это все бесполезно, - нервно перебила Ваниэль. - Если бы кто-нибудь из темных эльфов умел бы обращаться с гросайдечами, мы бы давно знали об этом. Он не смог бы промолчать, давно похвастался бы. Тот, кого знает Кулумит, может быть где угодно! Мандра велика!
   Кулумит снова улыбнулся.
   - Я даже знаю, как его найти, - сказал эльф.
   Он исчез под дохой, а когда выбрался из-под нее, в руках у Кулумита был меч.
   - Он подарил его мне, - сказал рыжий эльф. - На прощание. Металлы долго хранят отпечаток ауры бывшего хозяина.
   Рингрин только хмыкнул.
   - Что тебе нужно для поискового ритуала? - спросил он сестру.
   Принц был не очень сильным магом, как и большинство темных эльфов. Отцом Ваниэль же был серый эльф, и принцесса умела и любила колдовать.
   - Да пожалуй, больше ничего, - сказала Ваниэль. - Кроме имени.
   - Его зовут Марфор, - ответил Кулумит. - Он сын хозяина той крепости, где сейчас живут химмельриттеры. Потом его мать ушла к Разрушителю Игнату, который и создал гросайдечей. Марфор знает о них все, и даже немного больше.
   - Разрушитель проявил мудрость и терпимость, какую не часто встретишь и среди эльфов, - сказала Ваниэль задумчиво. - Игнат любил ребенка просто за то, что это сын его возлюбленной...
   - Но и Моруско хорошо относится к тебе, - возразил Рингрин.
   - Да, но твой отец такой один, - возразила сестра. - Мать ведь долго не могла выйти замуж второй раз. А ведь мой отец не мандречен, а тоже эльф.
   Она встряхнула головой.
   - Давай меч, - сказала Ваниэль. - Посмотрим, где он теперь, этот Марфор. Тот, кто знает о гросайдечах все и даже немного больше.
  
  
   Северный ветер беспрепятственно гулял по смотровой площадке башни Золотых Кос. Заглядывал под припорошенные снегом каменные скамьи, целовал холодные, почерневшие от времени и мороза носы лошадок из серого глоссдольского мрамора, поставленных здесь еще Каранурумом Феанорингом.
   Гюнтеру впервые в жизни хотелось плакать. Он никогда не знал своей матери, и теперь провожал идущего на смерть отца. Шатт вообще улетел из Цитадели, чтобы не прощаться с Вольфом.
   Вряд ли бы темным эльфам удалось уничтожить гросайдечей, с которыми им раньше никогда не приходилось иметь дела. Но девятерым химмельриттерам предстояло возвращаться назад над бушующим океаном огня, и особенно малы были шансы на благополучное возращение у тройки Вольфа. Им предстояло поджечь Железный Лес от залива Полумесяца, с самого восточного его края. Их обратный путь над пламенем был самым длинным.
   - Но почему же он послал самых лучших, - вырвалось у Гюнтера.
   Вольф стоял у бронзовых перил террасы. Он часто бывал здесь, наблюдал сверху за повседневной жизнью Цитадели. Вольфу нравилась площадка, и Гюнтер знал, почему. Из прутьев были любовно сплетены силуэты огромных рысей. Бронзовое ограждение было, пожалуй, единственным, что уцелело от основателей замка - фон Татцельбергов, оборотней из клана лесных кошек. А металлы очень долго сохраняют в себе отпечаток ауры своих хозяев. Между кланами вервольфов и татцелей никогда не было большой дружбы, но теперь дыхание давно ушедших оборотней казалось Вольфу чем-то родным и ободряло.
   - Главный Химмельриттер отобрал тех, кто ему мешает, от кого он давно хотел избавиться, - рассеянно ответил Вольф. - Сын Игната слишком авторитетен, он у Эдмунда как бельмо в глазу. Ну, про мою репутацию не будем говорить... А Брунгильде надо было спать с Эдмундом, а не со мной.
   Фон Штернхерц добавил тихо:
   - И это единственное, о чем я жалею.
   Он повернулся к сыну.
   - Но больше я не жалею ни о чем. Я всю жизнь мечтал летать, и я сделал это. Никогда не предавай свою мечту, Гюнтер. Делай то, что хочется. Когда я отказался от мечты, моя душа покинула меня, а в меня вошел сам Локи, и если бы не Рейнарт...
   Гюнтер собрался с духом. Это был шанс поговорить с отцом о том, что волновало его больше всего - и возможно, это был его последний шанс получить родительское благословение.
   - Папа, - сказал он. - Я хочу быть врачом.
   Он замер, затаив дыхание, не сводя глаз с иссеченного морщинами лица Вольфа.
   - Врачом? - повторил единственный в мире оборотень-полиморф и добродушно усмехнулся. - Ну а что, ведь на эмблеме лекарей изображают гросайдечь, пьющую вино из чаши. Твои предки славно послужили Водану; почему бы тебе не заделаться жрецом Фрейи?
   Вольф обнял сына.
   - Передавай Шатту мое благословение, - сказал он. - И пусть бросает эту садистичную дуру, пока не поздно. В Цитадели полно наездниц, умных, ласковых и верных.
   - Хорошо, - ответил Гюнтер.
   Вольф стал спускаться к взлетной площадке, на которую неуклюже выползали девять летающих ящериц. На земле эти чудесные создания выглядели смешно, но и не для земли они были созданы.
   В сторону Инкубатора и обвивающего его черного тела старший химмельриттер Вольф даже не глянул.
  
  
   Ветер свистел в огромных кожистых крыльях. Под ногами Марфора проносились выжженные, черные земли. Химмельриттер облетал самый восточный край Драконьей Пустоши, прижимаясь к горам. Эльф с наслаждением вдыхал холодный воздух с горьким привкусом пепла и чего-то неуловимого. Этот странный аромат появляется в воздухе только весной, и будоражит кровь, и зовет к неведомым свершениям и подвигам.
   Ни одну дракониху не удалось приручить даже самому Разрушителю Игнату. Ящеров для воздушных наездников выводили из обычных драконьих яиц, магически разделенных на четыре части. Дракончики, которым химмельриттеры дали имя grosse Eidechse - "большие ящерицы", получались меньше по размерам и не такие прожорливые. На способности гросайдечей выдыхать неугасимый магический огонь мутация не сказалась никак. Однако ящерицы-близняшки не обладали способностью к размножению, и химмельриттерам время от времени приходилось делать вылазки за яйцами драконов.
   Наиболее удачным для этого временем традиционно считался конец весны каждого високосного года. Марфор тогда скрывался в Цитадели после очередного удачного заказа, увеличившего число его смертельных врагов. Химмельриттеры попросили принять участие в общей охоте, и он решил не отказываться. Марфору захотелось размять косточки и вспомнить детство, когда он еще не был самым высокооплачиваемым наемным убийцей от Гламранта до Нудая, а восторженным романтиком, влюбленным в небо и летающих ящериц. То время, когда жизнь, люди, эльфы и оборотни казались такими же чистыми и прозрачными, как высокое, пронзительно-голубое весеннее небо.
   Со временем внутреннее небо Марфора стало мутным, насытилось горькой серой пылью - пеплом юношеских мечтаний и верований, перемешанным с кровью убитых. Очистить небо души Марфора от Цин многочисленных жертв мог только жрец мандреченского бога Ящера, но они принципиально не помогали эльфам. Однако небо, чистое весеннее небо было прямо здесь, и нежно курлыкали гросайдечи - самые старые из них еще помнили Марфора, и любая охотно позволила бы ему сесть на свою спину.
   И одновременно с этим эльф понимал, что все, что он видит - это сон, сон-воспоминание. Он знал, что сейчас под его ногами мелькнет крохотная фигурка эльфа с рыжими, словно пламя волосами. Знал, что пошлет свою гросайдечь вниз по крутой глиссаде и вступит в бой с разозленной драконихой. Она приняла эльфа, невесть как очутившегося на Драконьей Пустоши, за химмельриттера - охотника за ее яйцами. Спасенного звали Кулумитом, и дорогу из владений огнедышащих ящеров он проделал лежа поперек седла и глядя на чешуйчатый бок. Время от времени гросайдечь косилась на необычную ношу своим золотистым глазом, и Кулумит обливался холодным потом. Но Марфор не позволил своей гросайдечи закусить эльфом. Не позволил даже попробовать на зуб.
   Марфор взял нить сна в свои руки и сильно, но резко потянул, заставляя сон убыстриться. Эльф видел его третий раз за последнюю неделю. Хотя он любил гросайдечей, сейчас Марфор предпочел бы, чтобы его сон навестила грудастая, большеглазая эльфка, терпеливая и понимающая. Мелькнули огромные когти дракона, рыжие кудри, лукавый глаз гросайдечи, синее, бездонное небо и мягкие, словно пух, облака, плывущие в вышине.
   Затем вокруг Марфора сгустилась мгла, заклубилась серым туманом, обвила скользкими щупальцами, сжала и выплюнула. Эльф очутился на своей кровати в дешевом номере. Но перед тем, как окончательно вернуться в реальность, Марфор увидел девушку.
   Темноволосую, темноглазую - а он любил совсем не таких. Невысокую и очень, очень печальную.
   Марфор открыл глаза.
   "Так вот кто меня ищет", подумал он спокойно и лениво. Поисковый ритуал не стоило проводить слишком часто, любой эльф знал, что означают часто повторяющиеся сны. - "Эх, Кулумит... Зачем я нужен твоей новой подружке?".
   Марфор поднялся. Он решил дойти до ближайшего борделя, перебить простыми чувственными ощущениями приторно-горькую тоску, которую в нем всколыхнул этот сон. "Я не химмельриттер и никогда им не был", размышлял Марфор, надевая щегольскую куртку из желтой замши. Длинная бахрома по шву рукавов, спине и талии напоминала гребень на хребте дракона. "Я всего лишь сын Тинголорна Феаноринга, последнего владельца крепости Татцельберг", думал эльф. Он спустился по скрипучей лестнице и оказался на промозглой, сырой улице. - "И убийца, да будет проклят прах Мелькора, убийца, жиголо и снова убийца".
   Марфор любил Старгород-на-Тириссе - ему здесь всегда везло.
   На крупные заказы.
  
   Как всем известно, Звенислав Тирисский вышел навстречу Воинам Льда со своей верной дружиной. Его братья были слишком заняты междоусобицами. Великий князь Мандры Денис Змей еще не успел, наверно, спуститься по ступеням в Чертоги Ящера, а его многочисленные отпрыски уже сошлись в смертной схватке за право сидеть на столе в Куле. Никто из родственников не поддержал Звенислава. Тэлери и эльдар, злые как пчелы, выгнанные из улья - боремские оборотни отгрызли от их армии самые сладкие куски и даже не поперхнулись - вырезали дружину князя подчистую. Пока Звездные Рыцари и Воины Льда двигались к Старгороду-на-Тириссе, обсуждая, в какой позиции каждый из них возьмет овдовевшую княгиню и остальных женщин города, жена Звенислава исполнила погребальный плач с крепостной стены и прыгнула с нее же.
   И с тех пор в Старгороде-на-Тириссе в ноябре и декабре всегда идет дождь, туман окутывает город своим влажным покрывалом. Ярославна продолжает оплакивать мужа. Эльфы объясняют это тем, что осенью с юга приходит циклон. Теплое дыхание моря, что согревает Рабин и Кулу, превращается в холодные сопли тумана, пройдя над Великим Междуречьем.
   Но кто их слушает, этих эльфов?
   Рингрин, уже больше часа торчавший в подворотне рядом с корчмой "Под обкуренной горгульей", шмыгнул носом. Когда поисковый ритуал показал, что нужный им эльф находится так близко, принц обрадовался. Марфор мог оказаться и в Старгороде-на-Нудае, до которого выходило на двести верст больше. Силами всего отряда Ежи смогли бы открыть телепорт и в столь удаленную точку, но в Старгороде-на Нудае жили только мандречены. Темных эльфов, скорее всего, арестовали бы сразу же, едва они оказались на улицах города. На улицах же тирисского Старгорода встречались представители всех разумных рас. И у каждой была своя версия насчет такой причуды климата, но все, включая теперь даже темных эльфов, были единодушны в одном - это была очень неприятная причуда.
   Ваниэль, стоявшая у холодной стены рядом с принцем, размышляла о том, что все же стоило взять с собой Кулумита. Рингрин оставил его в лагере, сказав, что не собирается никого уговаривать. Брат вырос террористом, и эльфка поняла это только сейчас. Она бы предложила Марфору денег. Но принц, отойдя от первого шока, словно позабыл о том, что собирался заложить свою корону гномам. "Пара прямых в печень и мешок на голову" - таков оказался в итоге рецепт Рингрина по найму нужного профессионала.
   Влага медленно и верно забиралась в сапоги принцессы, пропитывала их. Ноги заледенели, и тоскливый, медленный озноб пополз по коже Ваниэль под теплым полушубком, тоже отсыревшим, противным, тяжелым. Эльфка переступила с ноги на ногу. В луже слева от нее две крысы неторопливо грызли полуразложившийся труп кошки. За то время, что партизаны провели здесь в ожидании Марфора, зверьки успели обглодать череп и перешли к разворошенному брюху. Движение Ваниэль насторожило крыс - они оторвались от трапезы. Но не напугало. Зверьки не тронулись с места, лишь наблюдали за эльфкой темно-коричневыми бусинами глаз. "Город, где крысы едят кошек", подумала Ваниэль. - "Должен быть проклятым городом". Вдруг эльфка ощутила импульс - живой, горячий, сильный.
   "Он идет. Всем приготовиться", телепатировала Ваниэль остальным партизанам.
   Ворота постоялого двора открылись - нехотя, на одну треть тяжелой створки. Из-за нее выскользнула высокая фигура в желто-серой куртке. Фонарь, повешенный над входом, на миг осветил лицо идущего. У эльфки захватило дух. Столь совершенной, резкой мужской красоты она еще не встречала. Марфор, хлюпая сапогами по лужам, двинулся через подворотню. Ваниэль подняла руки, чтобы набросить на ничего не подозревающего эльфа магическую сеть. Он не мог видеть в темноте и не знал, что двое партизан уже сошлись за его спиной, преграждая путь к отступлению. Стук капели скрыл их шаги. Иргибит замахнулся, намереваясь оглушить Марфора легкой палицей.
   Ослепительная вспышка резанула по глазам Ваниэль. Эльфка ощутила, как пальцы ее рук свело судорогой, как они скрючиваются подобно сухим веткам, и закричала от боли. Разноголосый хор, в котором Ваниэль услышала и голос брата, поддержал ее.
   Подворотню снова окутал мрак. Когда глаза эльфки привыкли к темноте, она увидела согнувшегося в три погибели Рингрина. Он держался за стену и неразборчиво ругался. На грязной, разбитой мостовой лежали два тела, но ни одно из них не было телом Марфора. Эльфка просканировала распадающиеся ауры мертвецов. Это оказались два лучших бойца отряда Рингрина - Иргибит и Денке. Это они подходили к эльфу сзади.
   "Что с тобой?", спросила Ваниэль у брата.
   - Печень... - прохрипел Рингрин. - Он ударил меня по печени...
   - А у меня рука вывихнута, - мрачно ответила эльфка.
   Марфор безошибочно почувствовал самого сильного мага среди нападавших и лишил Ваниэль возможности плести заклинания. Эльфка посмотрела на темные груды тряпья, в которые превратились Иргибит и Денке. У Денке была свернута шея. Из пробитой головы Иргибита уже натекла большая темная лужа. У нее сидели две крысы и пили. Их длинные хвосты подрагивали от жадности и наслаждения.
   У крыс сегодня определенно был удачный день.
  
   Вечером следующего дня Ваниэль и Рингрин сидели в корчме "Под обкуренной горгульей". Они выбрали стол в углу общего зала. Остальные Ежи заняли позиции на галерее, куда выходили двери номеров. Марфор и тут удивил своих преследователей. Спустившись в общий зал, эльф купил кувшин грога и подсел к ним за стол.
   - Как ваша ручка? - приветливо спросил Марфор ошеломленную Ваниэль и наполнил ее кружку.
   - Вам не предлагаю, - добавил он, обращаясь к угрюмому Рингрину. - У вас и так должна сильно болеть печень.
   Ваниэль засмеялась. В этот момент музыканты, чья отвратительная музыка с самого начала испортила эльфке аппетит, заиграли медленный танец. Классическую мелодию не смогло испортить даже чудовищное исполнение.
   - Потанцуем? - спросил Марфор.
   - Нет, - сказал Рингрин.
   - Да, - сказала Ваниэль и встала.
   Они присоединились к медленно топчущимся под музыку парам. Марфор развернул Ваниэль, выполняя фигуру танца, прижал спиной к себе. Одной рукой эльф обнял ее за талию, а вторую она ощутила на своей груди. Ваниэль поперхнулась.
   - Я и сейчас могу уйти, - прошептал Марфор ей в ухо и нежно сжал сосок сквозь ткань. Одновременно эльфка ощутила короткий укол в живот и мысленно застонала от отчаяния. "Дура", в смятении и возбуждении думала Ваниэль. - "Дура набитая!". В рукаве у Марфора был кинжал. Прикрываясь девушкой, он совершенно беспрепятственно прошел бы через зал. Ежи не стали бы стрелять по принцессе.
   - Двести золотых, - сказала Ваниэль.
   - Это совсем другой разговор, - хмыкнул эльф.
   - Пойдем к тебе, - сказала Ваниэль.
   Марфор спрятал кинжал обратно в рукав и отпустил ее.
   - Нет, - ответил он. - Мы пойдем к тебе. Хозяин терпел три дня, а потом сказал, что более наглого эльфа еще не встречал, и выставил меня вон. На последнюю монету я купил тебе вина, моя принцесса.
   Ваниэль вздрогнула:
   - Как ты меня узнал?
   Марфор улыбнулся, галантно пропустил эльфку вперед по скрипучей лестнице. Увидев, куда идут Марфор и сестра, Рингрин тоже начал подниматься из-за стола. Ваниэль жестом остановила его. Брата перекосило, но он плюхнулся на свое место и налил себе грога. Марфор опять засмеялся и показал на свою печень. Рингрин состроил ему рожу и мрачно отхлебнул.
   - Логика и еще раз логика, - ответил Марфор. - У твоих спутников черные волосы и зеленые глаза, малый рост с лихвой искупается смелостью - вы темные эльфы. А у тебя на пальцах правой руки характерная мозоль от тетивы. Вы Ежи. Кстати, давно хочу спросить, да все некого было. Почему вы так себя называете?
   - У мандречен есть такая поговорка: "Ищи ветра в поле", - ответила Ваниэль. - А у нас в таких случаях говорят: "Ищи ежа в лесу".
   Эльф усмехнулся.
   - Понятно. Оставалось вычислить, какой отряд партизан так заинтересовался моей скромной особой. Командуешь ватагой ты, это я еще вчера заметил. В официальных сводках мандречены упоминают трех женщин-атаманш: Кошмару, Энедику и Черную Стрелу, ненаследную принцессу-полукровку. Первые две - чистокровные темные эльфки. А ты шатенка, на полголовы выше любого в банде, и зрачки у тебя круглые, а не вертикальные.
   Ваниэль покачала головой:
   - Хорошо, что ты не работаешь в жандармерии.
   Когда Ваниэль рассказала Марфору, услугу какого рода Ежи готовы так дорого оплатить, улыбка сползла с его лица. Закончив, она выжидающе посмотрела на эльфа. Сердце стучало, как бешеное. От ответа Марфора зависело слишком многое. Для того, чтобы сжечь Железный Лес, хватило бы и одного дракона, одной гросайдечи, как называл их Марфор. Даже если отряду Кошмары удастся снять химмельриттеров над Мрачными горами, в Келенборност прибудут еще три огнедышащих чудовища.
   - Расстегни блузку, - сказал эльф.
   Ваниэль закусила губу.
   - О, не льсти себе, - холодно сказал Марфор. - Я знаю, какая должна быть татуировка у настоящей принцессы темных эльфов. Я должен быть уверен, что ты та, за кого себя выдаешь. Мало ли полукровок в Железном Лесу...
   Ежи делали себе татуировки, как правило - пиктограмму имени, чтобы в случае гибели можно было опознать тело. Мужчины размещали символ над левым соском, женщины - под грудью. Ваниэль с трудом справилась с пуговицами. Руки принцессы дрожали от ярости и унижения. Марфор подошел к ней. Эльфка с преувеличенным вниманием стала разглядывать обшарпанный комод, стоявший в противоположном углу номера.
   Марфор опустился на одно колено. Ваниэль ощутила его горячую руку, и комод поплыл у нее перед глазами. Эльф чуть приподнял грудь принцессы и увидел татуировку - змея, свернувшегося в кольцо и кусающего собственный хвост.
   - Ответ отрицательный, - сказал он, поднимаясь.
   Ваниэль словно обухом по голове ударили.
   - Но почему? - воскликнула она. - Ведь я - это я! А что татуировка у меня не похожа на имя, так это потому...
   - Я знаю, почему, - холодно перебил ее Марфор. - Да, ты Черная Стрела. Дело в другом. Убийство гросайдечей ничего не решит и ничего не изменит. Это не моя война. Мой отчим говорил мне: "Никогда не лезь в политику". А Разрушитель Игнат кое-что знал об этом. Да и к тому же, если взглянуть политически, вы ведь выдали Разрушителям всех ледяных эльфов, которые пытались укрыться в ваших лесах. Почему теперь я, ледяной эльф, должен помогать темным? Я с большим удовольствием посмотрю, как вы сгорите...
   - Если бы мы не выдали твоих родичей, Разрушители начали бы войну и с нами, - возразила Ваниэль. - Возможно, претензии людей к ледяным эльфам имели под собой почву. Возможно, нет. Нас это не интересует. Мы живем ради нашего леса и нашим лесом, а Разрушители стерли бы его с лица земли. Темные эльфы никогда не вмешиваются в мировую политику.
   - А сейчас чем вы занимаетесь? - с деланным недоумением спросил Марфор.
   - Теперь политика вмешалась в нашу жизнь, - ответила эльфка. - После того, как Морул Кер проглотит нас, следующими на очереди окажетесь вы.
   - Вам не повезло, - вздохнул Марфор. - Но я намерен уклоняться от подобных игр до тех пор, пока смогу.
   Ваниэль молча и решительно сняла блузку. Эльфка смотрела, как мягчеют черты лица Марфора. Он с усилием отвел взгляд.
   - За то, чтобы я вас взял, принцесса, вам придется доплатить еще пятьдесят золотых, - цинично сказал он.
   - Пусть, - сказала Ваниэль тихо. - Если ты не пойдешь с нами, Железный Лес сгорит.
   - Какой замечательный оксюморон, - хмыкнул Марфор.
   Ваниэль продолжала, не обращая на него внимания:
   - Но я твердо обещаю, что это зрелище твою душу уже не согреет. А в Подземном мире и вообще очень холодно...
   Марфор вздохнул.
   - Похоже, это не то предложение, от которого можно отказаться. Одевайся, - сказал он. Увидев обрадованное лицо Ваниэль, он поднял руку, словно защищаясь, и добавил: - Но цена останется прежней - двести пятьдесят далеров, и ни монетой меньше...
  
   Бревно зависло над ямой.
   - Давай! - крикнул Марфор.
   Ствол медленно пошел вниз. Блеснула на солнце окованная железом заостренная верхушка, на миг ослепив Ваниэль. В яме тяжело ухнуло. Огромный кол встал в приготовленную для него лунку. Рингрин вытер пот со лба. Принц темных эльфов устанавливал бревна вместе с сестрой. Тринадцать огромных кольев, по одному на каждую сажень длины ямы. По четыре на каждую гросайдечь и один "на всякий случай", как выразился Марфор. Рингрин и Ваниэль вымотались донельзя. Телекинез не был их основной специальностью; и теперь ненаследная принцесса темных эльфов поняла, почему маги-телекинетики так дорого берут за свои услуги.
   Веревка, уходившая в яму, задергалась - Марфор выбирался на поверхность. Ледяной эльф прибыл в Железный Лес только вчера, но за сутки успел очень многое. Медиумы Энедики разузнали, что химмельриттеры подожгут лес с Горба Синкляра. Холм находился чуть в стороне от старинной эльфийской дороги, ведущей от Келенборноста вглубь Железного Леса. К Горбу Синкляра отходила широкая тропа без развилок, на которой Марфор выбрал место для ловушки. Он показал Ежам, как взрезать и поднять целиком пласт дерна. Им предстояло прикрыть огромную яму после того, как ловушка будет готова. Для того, чтобы удержать пласт в пятнадцати локтях над землей и не дать земляному ковру разрушиться, потребовалась магическая энергия пятерых Ежей. Марфор обучил партизан заклинанию, позволявшему вынимать мерзлую землю огромными кубами. Если бы не это, Ежи не успели бы выкопать яму такого размера к сроку. Отвал нельзя было оставлять около дороги, и трое партизан занимались тем, что перебрасывали извлеченный грунт в глухие уголки Железного Леса. Марфор выбрал березку, срубил ее, обрубил сучья, заострил верхушку и оковал железом в походной кузнице Ежей. Остальные колья партизаны изготовили по этому образцу.
   Его усердие имело под собой вескую причину, хотя и совершенно отличную от мотивов, которые двигали партизанами. Марфор взял деньги вперед. И большую их часть он уже отработал.
   Сначала Ваниэль увидела руку. Потом показались светлые кудри эльфа. Марфор схватился за край, подтянулся и выскочил из ямы. Под распахнутым полушубком была видна шерстяная рубаха эльфа. На сером фоне красовалась черная руна удачи.
   Черная стрела.
   Имя, которое взяла себе ненаследная принцесса темных эльфов, когда возглавила отряд Ежей. Ваниэль в который раз подумала, что случайных встреч не бывает. Их судьбы были до странности созвучны. Пасынок Разрушителя Игната и падчерица короля Железного Леса...
   Марфор подмигнул эльфке. Глаза у него были серые, цвета пепла. Ваниэль в ответ чуть высунула кончик языка. Эльф улыбнулся, повернулся к партизанам, мастерившим настил, и махнул рукой. Вильварин и его напарник только этого и ждали. Вильварин сделал сложный жест. Ствол тоненькой березки поднялся из кучи срубленных деревьев, лежавших на краю ямы. Затрещали ветки. Вильварин перекинул березку через яму. Его напарник закрепил верхушку на своей стороне.
   - Чем дальше, тем более тонкие деревья ты пускаешь на настил, - заметил Рингрин.
   - Дальняя сторона должна выдержать вес трех гросайдечей, - сказал Марфор. - А эта - только одного.
   - Перекурим, - сказал принц хрипло.
   Эльфы сошли с дороги. Кулумит хлопотал около костра. Рыжий чуб повара выбился из-под шапки. В котелке над огнем что-то аппетитно булькало. Ваниэль принюхалась. "Бобы с мясом", определила эльфка.
   - Я думал, что партизаны не разводят огня, - сказал Марфор озадаченно.
   - В этот лес никто не сунется, - ответила Ваниэль.
   - А зверей дым только отпугивает, - добавил Рингрин.
   Увидев друзей, повар заулыбался.
   - Чай как раз вскипел, - сказал Кулумит. - Садитесь.
   Ваниэль с братом устроились на раскладных стульчиках, Марфор прислонился к дереву. Кулумит налил всем чаю, поставил кружки на пенек рядом с партизанами. Рингрин вытащил из-за пояса фляжку с водкой, открутил пробку и плехнул себе в кружку.
   - Натощак, - процедила Ваниэль сквозь зубы. - Тебе ведь еще работать...
   - Я чуть-чуть, - сказал Рингрин. - Только чтобы согреться.
   - Я бы тоже не отказался, - сказал Марфор.
   Рингрин налил водки и ему и протянул Марфору кружку. Кулумит отрезал им грудинки.
   - Закусите. Сейчас и бобы поспеют, - сказал повар и обратился к Марфору: - Я соуса добавил, кисло-сладкого, как ты любишь.
   - Смотри, - сказал Марфор. - Каждое пятое доброе дело наказывается уже в этой жизни.
   Кулумит смутился и покраснел. Если бы Марфор, увидев с высоты раненного сородича, проявил больше эгоизма, он бы сейчас не оказался впутан в самую опасную авантюру в своей жизни. Рингрин в два глотка осушил кружку, достал трубку и кисет, набил ее табаком и закурил. Колечки дыма поплыли в воздухе. Марфор пил медленно, смакуя.
   - А ты бы лучше запахнулся, чем водку хлестать, - сказала Ваниэль Марфору. - И шапку одел бы...
   Кулумит, самый высокий из Ежей, дал Марфору свой полушубок вместо щегольской кожаной куртки, в которой тот прибыл в лагерь партизан. Но даже этот полушубок оказался узок Марфору в плечах. Эльф его не застегивал.
   - Я ведь ледяной эльф, Черная Стрела, - усмехнулся Марфор в ответ. - Или ты забыла?
   Ваниэль отвела взгляд.
   - Вильварин говорит, что они закончили, - сказал Рингрин.
   - Пойдем, положим дерн на место, - сказал Марфор.
   - А бобы? - спохватился Кулумит.
   Рингрин махнул рукой.
   - Там немного осталось доделать, - сказал эльф. - Закончим и поедим все вместе.
   Когда ловушка была готова, партизаны перекусили. Кисло-сладкий соус оказался выше всяких похвал. Кулумит был весьма посредственным следопытом - только темные эльфы чувствуют себя уверенно в Железном Лесу - и неплохим стрелком, но кулинара лучше него было не сыскать от Келенборноста до Мир Минаса. Марфор приказал Ежам разбиться на тройки. Эльф еще утром объяснил партизанам, что перед тем, как гросайдечи провалятся в яму, нужно будет ослепить тварей и разрушить их огнедышащие железы. И, разумеется, прикончить всадников. Долгое время единственным оружием химмельриттеров были сам летающие ящерицы, но с появлением в небе боевых ведьм всадников стали вооружать мечами и луками. Живые химмельриттеры, разъяренные смертью гросайдечей, могли причинить партизанам не меньше неприятностей, чем сами драконы. Марфор сделал на дороге метки. Алые показывали, где будут находиться головы гросайдечей в момент начала стрельбы, желтые - положение всадников. Эльф потребовал, чтобы Ежи нашли себе места на деревьях вдоль дороги. Секреты следовало разместить примерно на высоте десяти локтей. Один из тройки стрелков должен был лишить дракона глаза, второй - разнести огнедышащую железу, расположенную в шее ящера там, где у человека находится зоб, а на долю третьего приходился всадник. Только те, кому предстояло пристрелить химмельриттеров, остались при своих луках. Всем остальным Марфор велел вооружиться арбалетами, которые для этой цели закупил на деньги Рингрина еще в Старгороде-на Тириссе.
   Ежи разбрелись вдоль дороги, присматривая себе места для секретов напротив меток. Марфор пошел вместе с Ваниэль. Принцессе и двум Ежам достался последний дракон в цепочке.
   - Посмотри, Черная Стрела, - окликнул ее бородатый партизан. - Это дерево подойдет?
   Ваниэль окинула оценивающим взглядом толстую березу, на которую он указывал.
   - Вполне, Тэлион, - сказала эльфка.
   Ежи стали забираться на дерево.
   - Подсади меня на березу, будь любезен, - сказала Ваниэль.
   Марфор обхватил ее за талию и поднял. Перед его лицом проплыла аккуратная круглая шапочка принцессы, непослушная черная чёлка. В тот миг, когда эльф смотрел в темные насмешливые глаза, он ощутил ее губы на своих - осторожное, дразнящее касание. Эльф ответил так, что у Ваниэль закружилась голова. Своей спиной Марфор закрывал их обоих от любопытных взглядов, а Ежам сверху и подавно ничего не было видно сквозь сплетение ветвей.
   - Хватит, хватит, - пробормотала принцесса. - У меня ведь руки дрожать будут...
   Марфор подсадил Ваниэль на ветку и обернулся. Партизаны уже разобрались на позиции. Марфор прислонился спиной к березе, глубоко вздохнул. Эльф сощурился, что-то негромко проговорил нараспев, делая пассы руками.
   Рингрин смотрел, как над дорогой встают на четкие контуры ящеров. Драконы выглядели совершенно живыми, хотя и были всего лишь оптической иллюзией, созданной Марфором. Холодная капля медленно поползла по позвоночнику Рингрина. Принц темных эльфов был против тренировки. Ваниэль сказала Марфору, что в Железный Лес никто не сунется, но это было бравадой. Разъезды Армии Мандры обычно старались не покидать главную дорогу, однако вполне могли проверить путь к Горбу Синкляра накануне прибытия драконов. Но сейчас Рингрин понял, что Марфор поступил правильно. Темные эльфы, столкнувшись с живыми летающими ящерами впервые в жизни, от ужаса растеряли бы свою хваленую меткость. Самому Рингрину достался всадник на замыкающей процессию гросайдечи. Хотя эта мишень была крупнее глаза ящера, в который должен был попасть сидевший рядом с ним Вильварин, принц сомневался в себе.
   Но завтра каждый выстрел должен был лечь точно в цель.
   - А мы не пристрелим друг друга? - спросил Тэлион. И болты, и стрелы не потеряли бы своей убойной силы, пройдя сквозь искаженный изображением воздух. Партизаны сидели практически друг напротив друга, так что опасения Тэлиона были вполне обоснованны.
   - Разговорчики! - рявкнул Марфор. - Стрелять, когда голова вашей цели окажется над меткой!
   Мимо Рингрина проплыла огромная голова с горящим глазом. Вильварин приподнял арбалет, взвел механизм. Рингрин протянул руку к колчану.
   Дракон замер.
   - Какой ублюдок схватился за арбалет? - заорал Марфор.
   - Я примериться хотел, - пробормотал Вильварин.
   - Я зачем трачу свою магическую энергию на эти игрушки, интересно? Арбалет - это не лук! Его надо было взвести заранее! И сидеть смирно, пока не появится твоя мишень! Разве это твоя мишень? Лучники, кстати, то же самое! Браться за оружие только когда появиться ваша цель! Не соседская, а ваша! Так, все готовы? Еще раз!
   Дракон попятился, отошел сажени на две и снова двинулся вперед. Рингрин скосился на багрового от обиды товарища.
   "Смени имя на Снегирь", посоветовал Рингрин Вильварину.
   "Заткнись", хмуро ответил тот.
   Процессия опять остановилась.
   - Так! - крикнул Марфор. - Я кому сейчас тут объяснял? Этим березам, что ли? Молчание! И телепатическое тоже! Химмельриттеры чувствительны к магии, а гросайдечи - тем более! А ваши бесценные замечания вызывают колебания эфира!
   Иллюзия снова отошла от края ловушки, замерла на несколько мгновений и двинулась вперед. В этот раз Рингрин дождался, когда пройдут все три гросайдечи. Затем наложил стрелу на тетиву. "Его" всадник чуть качнулся в седле. Рингрин отпустил тетиву. Над его ухом лязгнул выпущенный Вильварином болт. Стрела вошла под пятое ребро химмельриттера и застряла в иллюзии, словно в настоящем теле. Болт тоже завис в воздухе и засветился красным.
   Марфор прошел вдоль застывших фигур, осматривая результаты пробного залпа.
   - Стрелки по первой мишени, левая сторона - молодцы, - сказал эльф. - Правая сторона, стрелок по огнедышащей железе - не надо стрелять навесом, не надо! Бей по прямой. Так, вторая мишень... Претензий нет. Хотя, подождите. Кто стрелял по всаднику? Кто это "я"? Перестань показывать, Халлен, что ты здесь самый крутой. Зачем ты стрелял ему в глаз? А если бы он наклонился? Твоя цель - его сердце, но отнюдь не в романтическом смысле. Третья мишень... Правая сторона - очень хорошо, прекрасно. Когда отвоюете свою независимость и останетесь без работы, можете приходить в Цитадель Воздушных Ящериц наниматься. В воздушном бою меткость тоже важна... Левая сторона, стрелок по глазу - бери выше. Со всадником все в порядке.
   Силуэты трех драконов исчезли. Стрелы и болты, лишившись опоры, посыпались на дорогу.
   - Повторим еще раз! - сказал Марфор.
   И они повторили. Еще и еще раз. Когда Марфор счел возможным завершить тренировку, зимний день был уже на исходе. В лагерь Ежам предстояло возвращаться в темноте. Партизаны спустились с деревьев. Марфор смотрел, как эльфы собирают разбросанные по дороге стрелы и болты.
   - Как ты это делаешь? - спросил Кулумит.
   Он единственный не вызвал у Марфора никаких нареканий за всю тренировку. "Возможно", думала Ваниэль. - "Дело не в меткости. А в умении подчиняться приказам, чего мы, закоренелые индивидуалисты, начисто лишены..."
   - Что - это? - вяло переспросил Марфор.
   - Чтобы болты не падали? Застревали в изображениях?
   - Обыкновенно, - пожал плечами Марфор. - Одно заклинание оттуда, другое отсюда, немного импровизации.
   - То есть ты сам это все создал? - спросил потрясенный Кулумит. - Какого-то общего правила, придуманного другими волшебниками раньше, не существует?
   - Никому из волшебников не приходилось учить темных эльфов стрелять по гросайдечам, - пожал плечами Марфор.
   - Да ты просто, как говорят люди: "И швец, и жнец, и на дуде игрец", - покачал головой рыжий эльф.
   - Слушай, Кулумит, в твоей палатке найдется место для меня?
   - В землянке, - поправил Кулумит друга. - Конечно, да.
   - Ты ночуешь с нами, - сказал Рингрин.
   Они с сестрой собрали боеприпасы и стояли с другой стороны дерева во время разговора друзей. Марфор удивленно приподнял брови и иронично произнес:
   - Чем я заслужил такую честь?
   - Плевать я хотел на честь, - хмуро ответил Рингрин. - Я хочу быть уверен, что ты не смажешь от нас лыжи до утра.
   Отряд двинулся к Горбу Синкляра. Тропинка, ведущая в лагерь, начиналась сразу за холмом. Принц с сестрой и Марфор замыкали группу.
   - Если что-то пойдет не по плану, - сказал Марфор Рингрину. - Если кто-нибудь все-таки промахнется, я спрыгну в яму. Закончу работу. Не лезьте за мной. Вашей родине не нужны мертвые герои, вам нужны живые борцы.
   - А ты? - спросила Ваниэль. - Что нужно тебе? Ведь мертвому деньги не нужны.
   Отвечать на этот сложный вопрос Марфору не пришлось. Его выручил Халлен. Эльф остановился на обочине, пропуская отряд, и ожидал именно ледяного эльфа. Еж был мрачен, как туча. Он единственный из отряда был с Марфором почти одного роста и, видимо, на этом основании полагал, что может поспорить с чужаком по вопросу, живо волновавшему всех партизан.
   - Кстати, насчет промахнетесь, - сказал Халлен. - К чему нам эти железяки? Я из своего лука...
   Темные эльфы не любили арбалеты. Оружие было слишком тяжелым, болт терял свою пробивную силу на гораздо более коротком расстоянии, чем стрела. Большая по сравнению с луком точность стрельбы не имела значения для Ежей. Каждый из них и так попадал в глаз гигантского паука со ста шагов. Но Марфор настоял на отказе от привычного оружия.
   - Не пробью прозрачную мигательную перепонку, третье веко гросайдечи, - холодно перебил его Марфор. - Что уже многие глупые гордецы, как я, доказали своей смертью...
   Халлен побагровел, но проглотил оскорбление. Наклонив голову, партизан ушел.
   - Утром должен пойти снег, - обратился Марфор к Ваниэль. - Крупный, мокрыми хлопьями. Чтобы гросайдечи не смогли подняться в воздух.
   - Не беспокойся, - сказала эльфка. - Пойдет.
   Сумерки все сгущались, а тропинка все сужалась. Марфор взял Ваниэль за хлястик. Темные эльфы в сумерках видели ничуть не хуже, чем днем, а для тэлери все окружающее уже превратилось в бесформенное серое пятно, из которого внезапно появлялись острые сучья и ветки. И эльф вовсе не хотел остаться в этой темноте один. Марфор вдруг понял, что весь отряд куда-то разошелся, и они бредут по сугробам втроем.
   - Ну, вот мы и дома, - сказал Рингрин, останавливаясь посреди особенно колючего кустарника.
   - Я представлял себе лагерь Ежей несколько иначе, - заметил Марфор.
   Ваниэль хмыкнула, ее глаза полыхнули зеленым светом, как у кошки.
   - Дай руку, - сказала она.
   Марфор почувствовал, как Рингрин и Ваниэль одновременно взяли его за руки с двух сторон. В следующий миг по глазам эльфа полоснула зеленая вспышка. Когда зрение вернулось к Марфору, он обнаружил себя около грубо сколоченного стола. Брат и сестра телепортировали его в землянку. Рингрин разводил огонь в печке. Ваниэль, присев на корточки, что-то искала в ларе у стены. Марфор с любопытством огляделся.
   Подземное убежище Ежей оказалось просторной комнатой квадратной формы. Всю длину одной из стен занимали нары, на которых лежал тюфяк. В дырочки истертой ткани выглядывала солома. На тюфяке стояла горбом смятая медвежья шкура. Стены подземного убежища светились ровным, неярким светом. Все четыре стены были глухими. Однако воздух в подземном убежище был на удивление свежим. Откуда-то даже тянуло небольшим сквознячком. На столе, стоявшем посредине комнаты, лежала механическая игрушка в виде паука. Гномы Эммин-ну-Фуин были большие мастера по части таких вещей. Спинка паука была любовно обтянута черной замшей, и вышит крест белым стеклярусом. Эльф задумчиво посмотрел на игрушку.
   - Так вот как, значит, живет принцесса Железного Леса, - произнес Марфор.
   В глазах Ваниэль метнулась лукавая искорка.
   - Это моя землянка, - мрачно ответил Рингрин
   - Отсюда нет выхода на поверхность? - спросил гость.
   - Это ни к чему, - ответила эльфка, выпрямляясь. В руках она держала три жестяные банки с яркими этикетками, на которых были нарисованы коровьи головы и блюдо с аппетитно подрумяненной картошкой. Марфор понял, что Ежи недавно разграбили продовольственный обоз.
   - А как же дым от печки? - поинтересовался он. - Вентиляция, наконец?
   Ваниэль ткнула пальцем в потолок. Гость присмотрелся и различил несколько черных отверстий, в которые не пролезла бы даже крыса. Эльфка вскрыла банки ножом, оторвала этикетки, смяла и бросила в огонь. Марфор увидел на стене картину. Ему захотелось рассмотреть ее поближе. Он поднялся, ударился головой о потолок. Посыпались обломки корешков и какая-то труха.
   - Осторожнее, - проворчал Рингрин.
   Принц поставил открытые банки на угли. Пригнувшись, Марфор добрался до стены. На холсте была изображена башня, на верхушке которой располагалась фигура конного воина.
   - Что это? - спросил эльф.
   - Это вид на главную площадь Бьонгарда, - ответила Ваниэль. - На башню Светлого Всадника.
   - Да, - помолчав, сказал Марфор. - Видно, что вы воюете не первый год.
   Он вернулся на свое место, взял паучка со стола.
   - Смотри, - сказал он принцу и небрежным касанием переломал игрушке ноги.
   Глаза Рингрина расширились. Ваниэль передернуло от сухого, почти беззвучного треска, с которым ломались деревянные палочки. Марфор положил паука на стол, повернул ключ в спинке - по солнышку, чтобы завести внутренний механизм. Паук, заскрежетав обломками лап по столу, медленно пополз вперед. Рингрин и Ваниэль смотрели на изуродованную игрушку, как зачарованные. Марфор с удовлетворением заметил, что Рингрин болезненно хмурится, пытаясь понять смысл затеи гостя - неудачная шутка? Бездумное разрушение от усталости после тяжелого дня? Или же что-то иное?
   Паук дополз до края стола и упал бы, но Марфор поймал его.
   - Смотри внимательно, - повторил ледяной эльф. Взявшись за ключ в спинке, он с силой провернул его против солнца. Внутри игрушки что-то хрустнуло, с нервным теньканьем сорвалась пружина. Переломанные лапки паука обвисли. Марфор положил игрушку на стол. Паук завалился набок и не двигался.
   - Понимаешь? - осведомился он у Рингрина.
   - Понимаю, - хмуро ответил тот. - Пять далеров троллю в карман. Я знаю, что это смешно, я уже не ребенок, но меня это успокаивало. Я глядел, как он ходит по столу, переваливается с боку на бок... Иногда бывает сложно расслабиться.
   Ваниэль ничего не сказала. При виде того, как эльф обошелся с паучком, она испытала необъяснимый, животный ужас, и не хотела в этом признаваться. Марфор хмыкнул.
   - Прости, что сломал игрушку, - сказал он. - Можешь удержать с меня... Я хотел показать вам кое-что, да, видимо, это зрелище не для тех глаз. Как люди делают консервы? - спросил он, чтобы сменить тему. - Что это за чары?
   Рингрин пожал плечами. Ваниэль сказала:
   - Никаких чар там нет. Вообще. Только тушеное мясо и картошка... Но почему-то не портится, очень долго. Я думаю, может быть, дело в том, что в запаянную банку не попадает влага.
   - Мандречены и сами не знают, в чем причина, - ответил принц презрительно. - Кто-то прижал кастрюлю слишком плотной крышкой, кто-то заметил, что щи не киснут. Вот и все.
   - Да, но никто из нас не заметил этого, - произнес Марфор задумчиво.
   Рингрин пожал плечами, произнес заклинание, чтобы не обжечь руку, и вытащил свою банку из огня. Поставив ее на стол, принц стал есть. Ваниэль достала уже разогревшиеся банки для них обоих. Марфор кивком поблагодарил ее.
   Закончив трапезу, принц сказал:
   - Марфор, твое место у стены. Я пойду проверю, как там наши.
   Рингрин телепортировался из землянки. Марфор почувствовал, что за время трапезы брат и сестра обменялись несколькими весьма энергичными телепатеммами, и уход принца его не удивил. Ледяной эльф свернул полушубок, пристроил его вместо подушки и улегся у стены. Ваниэль доела, положила пустые банки в печь и плотно прикрыла дверцу. Затем пробормотала себе под нос заклинание, и сияние стен погасло. Марфор услышал шаги, потом зашуршал тюфяк. Эльфка тоже забралась на нары. Ширина походного ложа позволяла обоим лежать на спине, и между ними еще оставалось сантиметров шестьдесят, как раз для Рингрина.
   В печке потрескивали угли. На земляном полу лежал алый блик из-под дверцы.
   - Ты не спишь? - сказал Марфор.
   - Нет.
   - Ты меня хочешь?
   Ваниэль чуть замялась, но все же ответила:
   - Да.
   - Давай уже завтра, Черная Стрела, - сказал Марфор. - Когда мы победим, принцесса отблагодарит победителя дракона, как заведено...
   - Когда ты победишь, - сказала Ваниэль. - Теперь я понимаю, откуда пошла поговорка: "гордый, как ледяной эльф". Как скажешь, Марфор. Но позволь, я поделюсь с тобой еще одной пословицей. Нашей, партизанской. "Завтра не всегда наступает".
   Эльф усмехнулся и повернулся к Ваниэль.
   Она боялась назвать его другим именем, но неожиданно поняла, что успела забыть одну простую вещь - несмотря на одинаковость выполняемых движений, каждый делает их по-своему. Это и есть характер. Сутью же Марфора, как можно было заметить еще во время стрельбы по иллюзиям, была неторопливая изощренность. Став с нею единым целым, он все равно умудрился остаться один, и эта отстраненность, из-под которой в конце огненным фонтаном прорывается боль, напомнила Ваниэль совсем другого эльфа, не того, кто делил с ней эти тесные нары так долго, и которого две недели назад принесли из леса с мандреченской стрелой в глазу.
   В итоге, она все же произнесла имя, и это имя не было именем Марфора.
  
   - А Шенвэль не придет бить мне морду?
   - Нет. Он теперь в воспитательном лагере, если еще жив. Прости, что я тебя так назвала, просто...
   - Да все понятно. Пообещай мне одну вещь.
   - Какую?
   - Завтра, чтобы ни случилось, ты не пойдешь за мной в яму. А то знаю я вас, женщин. Ночь - это ночь, а день - это день.
   - Видишь ли, мы, темные эльфы, ценим ночи больше дней.
   - Почему же?
   - По ночам мандречены не воюют.
  
  
   Тиндекет и Глиргвай устанавливали пулемет на скальном козырьке. Второй пулемет и Глиргвай были последним грузом, который Хелькар привез на своей твари. Тиндекет с завистью посмотрел на лук Ангмарца, висевший за спиной девушки. Длинный, из матово-коричневого дерева, которое эльф так и не смог распознать, хотя отличал клен от дуба на ощупь, по рисунку коры. Однажды Тиндекет попытался взять лука. Он успел ощутить лишь невыносимый холод, из руки брызнула кровь - тетива пропорола ему ладонь до кости.
   - Защита от вора, - сухо сказал Хелькар, пока сестра Че забинтовывала руку матерящемуся эльфу. - Лук можно только подарить.
   И видимо, он подарил лук Глиргвай, вместе с колчаном. Из него торчало черное оперение стрел, имевших странный пятиугольный наконечник. Увидев его впервые, Тиндекет рассмеялся и сказал:
   - Я знаю, эти стрелы смертельны. Когда они пролетают рядом, врага просто разрывает от смеха.
   Но тем не менее, эти стелы убивали, именно своими смешными наконечниками, которые, как выяснилось, в теле жертвы распадались на пять частей и двигались внутри уже самостоятельно. Человек превращался в мешок, набитый кровавой кашей из перемешанных, разорванных внутренностей. Раны от стрел Хелькара не лечились.
   Вечерело. Та часть ущелья, где находилась троица, уже была погружена в сумрак. Маха вздохнула, подумав о том, что солнце сейчас бьет в глаза Моркобинину, сидящему на противоположном конце ущелья. Впрочем, к тому времени, когда химмельриттеры появятся, солнце уже скроется за острыми пиками гор. Она подтащила ящики с патронами поближе к Глиргвай и Тиндекету заклинанием Выползка, и теперь разминала руки, втягивая новую порцию Чи.
   Ущелье Дункелайс имело форму буквы N и перечеркивало горы Эммин-ну-Фуин в их самой узкой, северной части. Можно было облететь горы и идти над Гламрантом, но тогда химмельриттерам пришлось бы забрать слишком далеко к северу, и на выправление курса у них ушло бы дня два. Хелькар полагал, что они пожелают сократить свое пребывание во враждебной стране по максимуму.
   И он оказался прав.
   До Мидинваэрна оставалось четыре дня, когда медиумы Энедики сообщили, что химмельриттеры пересекли Димтор южнее урочища Плакун, где и разделились - трое полетели на юг, шестеро - на северо-запад. Отряд Махи выступил налегке. Хелькар пообещал отнести пулеметы, патроны и прочие припасы в ущелье на своей твари. Ежи осмотрели ущелье и выбрали позиции для будущего боя. Моркобинина, Квендихен, Глиргвай и сестру Че Маха поставила в нижней точке, в которой заканчивалась наклонная палочка буквы. Самое главным командирше Ежей казалось, чтобы химмельриттеры не прорвались назад, к равнине. Сами они с Тиндекетом разместились в верхней точке наклонного отрезка, там, где ущелье резко сворачивало на юг. Хелькару предстояло доставить Глиргвай к группе Моркобинина и занять свою позицию в облаках, медленно сгущавшихся над ущельем.
   Сейчас Хелькар ждал, пока Тиндекет и Глиргвай разберутся с пулеметом. Им предстояло связать заклинаниями его тонкие длинные ноги и выбоины в почве. Хелькар привалился к теплому боку своей твари. Та свернулась кольцом на краю обрыва - скальной козырек был не так уже велик.
   - Ну, вроде все, - сказал Тиндекет.
   Глиргвай направилась к Хелькару. Тот откашлялся, извлек из-под полушубка и кольчуги тонкую цепочку, которую всегда носил на шее. На цепочке висели два кольца, украшенные старинными рунами.
   - На время битвы мне придется сменить облик, чтобы стать неуязвимым, - сказал Хелькар. - И я хочу показать его вам заранее. Чтобы вы знали, что это я.
   - Валяй, - сказала Маха и засунула руки в карманы полушубка.
   Эльф неторопливо расстегнул цепочку, снял то кольцо, что было чуть больше в диаметре, застегнул цепочку и надел кольцо на средний палец правой руки.
   Тиндекет шумно выдохнул, осел прямо в снег и судорожно вцепился в затвор пулемета. Если бы оружие не было бы заговорено и жестко нацелено в небо, сейчас он бы развернул его, и стрелял бы, пока опустошенный диск сухо не защелкал. Глиргвай застыла на месте. "Биться в мокрых штанах будет очень неудобно", меланхолично подумала она. - "Они же сейчас застынут, будут как деревянные".
   - Ух ты, - восхищенно сказала Маха. - Да, вы с тварью теперь очень подходите друг другу.
   Эльфка прищурилась и посоветовала:
   - Только сдвинь корону набок, вид будет побоевитей
   - Я не могу, - прогрохотал из шлема назгул. - Она приварена.
   Глиргвай засмеялась и с облегчением поняла, что ей все же придется сражаться в сухих штанах.
   - Так, ну давайте. Уже пора. Садись к нему, Глира, - сказала Маха.
   Эльфки крепко обнялись на прощанье.
   - Не дрейфь, - сказала Маха. - Мы тебе из кожи гросайдечи к Бельтайну платье справим... Первая девка на деревне будешь.
   - Лучше штаны, - мрачно сказала Глиргвай.
   - Или так, - согласилась Маха. - Штаны из драконьей кожи, ха! Им же сносу не будет.
   - Штаны, платья, - заметил прислушивающийся к разговору Тиндекет. - Плащи надо всем пошить, они ж непромокаемые получатся. Самое то осенью по лесу шастать.
   - Там посмотрим, - сказала Маха. - С шести гросайдечей кожи на все должно хватить. Остальное некромантам продадим, я уже договорилась.
   Хелькар сел на спину твари, прикрытую попоной. Он не нуждался ни в уздечке, ни в шпорах для того, чтобы управлять чудовищем, ни в седле, чтобы удержаться на спине во время пируэтов - в полете назгул и его тварь становились единым целым. Но про Глиргвай этого сказать было нельзя. Она села перед Хелькаром, и он крепко обнял эльфку за талию. Когда они улетали из Дома, Глиргвай решила сесть сзади и держаться за эльфа. Но ощущать, что поднимаешься на огромную высоту, и видеть перед собой только спину в толстом стеганом жилете, который Хелькар носил поверх кольчуги - это оказалось слишком для девушки. Они поменялись местами, и вид леса под ногами успокоил и очаровал эльфку.
  
   Тиндекет проводил небесных всадников глазами, а потом наклонился к Махе и прошептал ей что-то на ухо. Эльфка хмыкнула.
   - Я понимаю, милый, - сказала она почти нежно. - Что тебе очень хочется, чтобы я бросила курить, и ты бескорыстно предлагаешь себя в замену курительной трубки. Но ты упустил вот какой момент. Ты в детстве никогда не лизал железо на морозе?
   - Ну, было, - буркнул Тиндекет, еще не понимая, к чему она клонит.
   - А если я к тебе примерзну? Кто тебе патронные диски менять будет?
   Тиндекет расхохотался.
   - Да ну тебя с шуточками твоими, - сказал эльф.
   - И вообще, сколько можно суррогатами всякими питаться? - тихо сказала Маха, прижимаясь к нему.
   - Ээээ... Ну.... Мы тебе ничего не повредим там? - с сомнением спросил Тиндекет.
   - Это я сейчас поврежу кого-нибудь, - мрачно отвечала эльфка и жалобно добавила: - Ну Тин, а если мы умрем сегодня?
   Тиндекет вздохнул, отстранился и сел на ящик с патронами - лицом к выходу из ущелья, откуда должны были появиться гросайдечи. Эльф расстегнул полушубок и ремень на штанах, приглашающе похлопал себя по коленке.
   - Ура! - воскликнула Маха. - Господин назначил меня любимой женой!
   - Да ладно тебе, - проворчал Тиндекет.
   Потом он уже ничего не говорил.
  
   В ущелье пришла ночь. Ели на склонах казались дочерьми каменных троллей, наряженными в кольчуги и длинные платья, с островерхими шлемами на головах. В руках они сжимали зубастые гизармы ясеней, давно потерявших последнюю листву. На высоте было холодно, ветер забирался под полушубок, кусал щеки.
   - Почему ты меня подобрал? - спросила Глиргвай и высморкалась. - Тогда, когда моя деревня горела? Ты знал моих родителей?
   - Нет, я там никого не знал, - ответил Хелькар. - Морана сказала мне, чтобы я был милосерден. Это спасет ее когда-нибудь.
   - Ясно, - пробормотала эльфка и уставилась на руку в тяжелой латной перчатке, лежавшую на ее животе.
   Второй рукой Хелькар что-то делал за ее спиной. Эльф довольно сильно ворочался, но Глиргвай уже привыкла. Теперь эльфку не обваривало потом от ужаса каждый раз, когда они съезжали с хребта животного то в одну, то в другую сторону. Тварь летела медленно, очень ровно. Глиргвай в который раз подумала о том, что, судя по размеру нижней челюсти, мозгов у летающего ящера чуть больше, чем у белки.
   Из-за ее спины появилась рука Хелькара. На раскрытой ладони лежало кольцо. По черневшим на нем рунам Глиргвай узнала второе кольцо из тех, что эльф всегда носил на шее.
   - Обручиться хочешь, что ли? - пробурчала озадаченная Глиргвай.
   Назгул засмеялся. Из-под шлема это звучало так, словно в кастрюле булькал борщ.
   - Нет, - сказал он. - Я уже другой обещался. Возьми, спрячь и послушай меня внимательно.
   - Дай мне цепочку тогда, - подумав, сказала Глиргвай. - Из кармана может выпасть.
   - Дело говоришь, - согласился Хелькар.
   Глиргвай надела кольцо с цепочкой на шею - кожу обожгло замерзшей сталью. Остаток пути над ущельем назгул говорил, а эльфка слушала.
   Молча, не перебивая и очень внимательно.
  
   Тиндекет открыл глаза. Кусочек неба, открывшийся ему, был ограничен шеей, плечом Махи и кромкой нависающего над партизанами скального карниза. В этой рамке, в темно-серой глубине неба, двигались шесть черных силуэтов. Для летучих мышей они были слишком велики, да и летели они не безумными зигзагами, а четко выверенным порядком - одна гросайдеч впереди, четыре ромбом, и последняя, шестая - замыкающая.
   "Надо будет попросить Хелькара, пусть картину нарисует", подумал Тиндекет и прошептал в ухо Махе:
   - Вставай, медвежонок. Они прилетели.
   Эльфка спрыгнула легко, словно и не посапывала только что у него на плече. Пока Тиндекет закреплял свою руку в специальном держателе, Маха крепила к затворному механизму первый патронный диск. Эльф был живым прицелом пулемета - он должен был смотреть на мишень, смотреть неотрывно. Пулемет крутился на поворотном кругу сам. Стрелял он тоже сам, второй пулеметчик только должен был поднести фитиль в момент первого выстрела, а потом вовремя менять диски.
   "Какие они... красивые", думал Тиндекет, глядя на первую гросайдеч. Она была намного красивее твари, на которой летал Хелькар. Тиндекет смотрел на изящно посаженную голову, на длинную, почти лебединую шею. Но тварь назгула несомненно была мощнее, тут же отметил эльф про себя. И шея у нее была короче и значит, крепче держалась на плечах.
   А сейчас только это и было важно.
   "Чего он ждет?", подумал Тиндекет. Начать атаку должен был Хелькар. - "Они уже почти над нами".
   Тихонько потрескивал фитиль в руках у Махи.
  
   Глиргвай смотрела в ночное небо. Эльфка не могла отвести глаз от гросайдечей, залетевших в Дункелайс для того, чтобы найти здесь свою смерть. Из-за чар сестры Че небо было полно всеми оттенками серого. Гора слева казалась курганом на месте погребения знатного вождя. В высоте виднелись жемчужные облака, из-за которых гросайдечи не могли уйти из зоны поражения пулеметов. Где-то в них прятался невидимый отсюда Хелькар.
   Глиргвай покосилась на сестру Че. Та, укутанная в песцовую шубу и прикрытая сверху тяжелым одеялом, лежала рядом с эльфкой на санках. Друидка находилась в тяжелом беспамятстве магического транса.
   Создать зимой грозовые облака и наполнить ими ущелье, словно подушку пухом - задачка не из легких.
  

II

  
   Дренадан нежно, осторожно провел веником по барельефу, сметая снег, и отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Из всех обязанностей главного волхва содержание идола в порядке и благолепии было самой приятной и необременительной. Здесь не надо было думать, прикидывать и что-то решать; нужно было только взять в руки веничек из лучшего сорго и выйти в капище. Зимой надо было еще накинуть полушубок, но Дренадан часто забывал это сделать.
   Вот уже много лет он не чувствовал ни жары, ни холода.
   Идол представлял собой трехгранную стелу из серого гранита высотой в два человеческих роста. Все три грани были украшены искусными барельефами. На северной стороне стелы был вырезан ящер - не дракон и не линдворм, как однажды предположил Лайтонд, а именно Ящер. Священный лик бога. Того, кто появился задолго до всех этих линдвормов и сидхов, того, кто будет и после, когда исчезнет все живое. На юг со стелы свирепо смотрел грозный старик с кнутом и книгой в руках, путь на запад охранял огромный медведь. Дренадан закончил сметать снег с его каменной шкуры и собирался переходить к изображению человека, когда услышал шаги.
   - Привет, Лайтонд, - сказал волхв, не оборачиваясь. - Подожди немного, я сейчас закончу.
   Снег снова заскрипел под ногами - эльф отходил от стелы, чтобы не смотреть на почерневший от крови и пепла жертвенник с бурыми от старости крепежными петлями, которые колыхал легкий ветерок. Лайтонд прислонился к частоколу, и некоторое время они молчали. Главный волхв Ящера приводил идола в порядок и придавал ему благолепие. Эльф отдыхал, подставив лицо негреющему зимнему солнцу и чувствуя, как утихает боль в исколотых пальцах. Его перевели на легкие работы, и теперь Верховный маг Фейре вместе с Эназерелом, бывшим командиром отряда наемников, шили рабочие рукавицы. Норма составляла пять пар в день, но Лайтонду ни разу еще не удалось сшить больше трех.
   Рукавиц, а не пар.
   Их отношения с того самого дня, как Дренадан швырнул эльфа на жертвенник и получил в ответ удар направленным пучком Цин, мало походили на отношения воспитуемого и жреца-воспитателя. Они стали учеником и учителем. Эльф нашел друга там, где ожидал столкнуться с непримиримым врагом. Незадолго до этого Лайтонду довелось обнаружить врага на месте верного и преданного соратника, и таким образом эльф на собственной шкуре прочувствовал закон вселенского равновесия.
   - Сыграй мне пока, - сказал Дренадан, отчистив изображение Ящера и переходя к последней грани стелы.
   Эльф вытащил из кармана ватника замызганную дудочку и заиграл. Серебряная флейта, с которой он вел Танцоров Смерти на замок Черного Пламени, где-то там и осталась. Лайтонд даже не помнил, где и когда он оставил ее и сменил на меч... или флейту выбили у него из руки? Эльф и не пытался это вспомнить - он не хотел всколыхнуть вал остальных образов, связанных со штурмом замка, один больнее другого. Да и Дренадан любил повторять: "Инструмент - фигня. Все фигня, кроме Музыки".
   Над частоколом задрожала и полезла вверх, словно тесто из кастрюли, черная, изрезанная сверкающими зигзагами пелена. Лайтонд, единственный оставшийся в живых Музыкант Смерти, наполнял пространство мертвой силой. Если бы ее не сдерживала мощь бога-источника этой силы, если бы эльф и волхв не находились на освященной земле капища, от мира вокруг них в радиусе метров пятидесяти уже ничего не осталось бы, кроме сухой серой пыли. Когда края пелены сомкнулись над капищем подобно куполу, затемнив солнечный свет и превратив окружающий мир в черно-серую картинку, Дренадан отложил веник и махнул рукой - хватит, мол.
   Теперь никто не мог ни видеть, ни слышать их.
   - Тебе не кажется, - сказал Лайтонд, убирая флейту. - Что двоих для ритуального жертвоприношения будет мало? Сколько я помню, вы всегда отбирали эльфов пятьдесят - сорок...
   - В этом году жертвоприношения, похоже, не будет, - ответил волхв.
   Эльф вопросительно посмотрел на него.
   - Черное Пламя окончательно сошел с ума под действием Эрустима, - сообщил Дренадан. - Ему уже мало ежедневных казней, превратил цветущий город в вонючий погост, скотина... Он решил сжечь Лихой Лес.
   Лайтонд прикрыл глаза веками.
   - Дракон нанял химмельриттеров. Сейчас они уже, насколько я знаю, уже заходят на цель, - продолжал волхв. - Ящер должен получить в дар определенное количество жизней, и в этом году оно будет перекрыто с лихвой. Все темные эльфы, все животные Лихолесья, а, там же еще гномы...
   Волхв внимательно посмотрел на эльфа, но прочесть по его лицу что-нибудь было невозможно.
   - Что ты об этом думаешь? - спросил Дренадан.
   - Насколько я знаю, дракон начал войну с темными эльфами из-за предсказания, - ответил Лайтонд. - Кто-то напророчил ему, что он падет от руки эльфа, зачатого на правом берегу Димтора. Когда Железный Лес сгорит, то окажется, что предсказатель ошибся, вот и все... И еще одно видение, казавшееся пророческим, является просто бредом одурманенного рассудка, - добавил он как бы про себя.
   - Все дело в точном толковании видения, как я тебе уже говорил, - заметил Дренадан задумчиво. - Вот тебя где зачали?
   - Теоретически, да, - сказал Лайтонд. - Мать и отец сошлись, когда Разрушители стояли лагерем в Трандуиловых Чертогах.
   - Я хотел поговорить о другом, - произнес Дренадан. - Переливание помогло Эназерелу? Вы же с ним все время вместе, ты должен заметить.
   - Скорее нет, чем да. Его лихорадит, трясет, и на скулах у него все время нездоровый румянец. Эназерела рвало сегодня два раза, после обеда сразу и чуть попозже, а губы синие, как у покойника.
   По лицу главного волхва Ящера прошла тень.
   - Продолжай, - сказал он.
   Лайтонд пожал плечами.
   - Не стоило переливать цельную кровь. Видимо, в моей крови содержатся иммуноглобулины или антигены плазменных белков, чуждых Эназерелу. Они могли вызвать такую реакцию.
   - Я ввел ему только твои красные кровяники.
   - Красные кровяники? - изумленно повторил эльф, и тут до него дошло. - Вот уже не думал, что вы знаете об эритроцитах! Но как ты разделил...
   Лайтонд осекся, вспомнил фразу о "ходячей фабрике крови".
   - Кто мы есть - слепой инструмент в руках судьбы или мастер, который направляет резец, - произнес Дренадан задумчиво. - Вот предмет споров многих мудрецов, как среди мандречен, так и среди эльфов. Но мало кому приходит в голову, что на этот вопрос, который кажется многим отвлеченно-философским, есть вполне материальный ответ. Который соединяет в себе оба этих ответа. Представь себе инструмент, созданный для вполне определенной цели. Например, для переливания, консервации, сепарирования крови. Снабженный для этого всеми необходимыми знаниями и сенсорами...
   - Как, например, узнавать группу крови на вкус... - пробормотал эльф.
   - Да. Для удобства, или из отвращения к механизмам, которые испытывали творцы этого устройства, ему был придан внешний вид, схожий с человеческим. А потом творцы исчезли, а инструмент обрел свою собственную волю и судьбу...
   - Так и рождаются сказки, - заметил Шенвэль. - Но ты же говорил, что был человеком... княжичем... Последним из Тайнеридов.
   - В основу этого устройства должно было быть положено настоящее, живое человеческое тело, - ответил Дренадан. - И после того, как устройство... было установлено, в моем тела не осталось места ни для кого больше.
   - Так вот как ты освободился, - сообразил эльф.
   Дренадан кивнул. Глаза его потухли.
   - Он вернулся, - сказал жрец почти шепотом.
   - В тебя? - спросил Лайтонд быстро.
   - Нет. Он нашел кого-то... кто не смог ему противостоять. И избавился от всего в жизни своей марионетки, что могло помешать ему, - волхв тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли. - Дай-ка я тебя осмотрю.
   Эльф приблизился. Ватник на нем был расстегнут в виду теплого дня. Дренадан ловко оттянул ворот серого форменного свитера воспитуемого. Лайтонд поморщился.
   - Синячина у меня там, - сказал он и чуть отступил, не давая сухим холодным пальцам коснуться своей шеи. - Хреновый ты медбрат.
   Дренадан странно посмотрел на него, затем все же потрогал основание шеи эльфа.
   "Выскочка", в бешенстве подумал он. - "Не могла она не заметить моей отметины, дрянь болотная..."
   - А ты сам-то как себя чувствуешь? - осведомился волхв.
   - Да как любой воспитуемый, - ответил Лайтонд. - Между "х" и очень "х", но не от слова хорошо....
   - Это понятно, но в последнее время ты стал больше есть и меньше работать. Нет ощущения пропасти, зияющей за спиной? Сны неприятные не снятся?
   Лайтонд прикрыл глаза веками, но Дренадан был слишком опытен, чтобы не заметить проскочившую в них искру.
   - Дает себя знать отсутствие женщин? - произнес он понимающе. - Тебя посещает по ночам красавица-эльфка? Мы все-таки слишком хорошо вас содержим, воспитуемый должен забыть о чувственных наслаждениях!
   - Нет. Мне снилось другое.
  
  
   Лайтонд не помнил, каким образом у него в руках вместо флейты оказались мечи. Танцору Смерти их полагалось два - широченная сюркистанская джамбия, и гюрза - очень сильно изогнутая экенская сабля. Музыканту Смерти, в общем-то, холодное оружие было не очень нужно; но Лайтонд в совершенстве умел обращаться с обоими клинками. На всякий случай, гномы Драконьих гор аккуратно приделали к джамбии витиеватую гарду, в рюшечках которой пряталась от нескромного взора одна удивительная деталь.
   Лайтонд заметил худого, юркого мужчину с пепельными волосами и яркой зеленью глаз. Эльф бросился за ним, несмотря на то, что мужчина был одет в простой серый кафтан с зеленой вышивкой без знаков различия и драгоценных украшений.
   Этот необычный, ярко-зеленый цвет Лайтонд запомнил надолго.
   На щеке у мужчины была россыпь алых капель, но судя по тому, как шустро он двигался, кровь была не его - так, обрызгало где-то. В тот день кровь во дворце императора Мандры лилась ручейками, реками и фонтанами.
   Верные Абдула и Рахман прикрывали спину Лайтонду, и они втроем прошли длинную анфиладу. Эльф извивался в широких, рубящих ударах, экены добивали раненных. Но в ту неприметную дверь Лайтонд нырнул один. Эльф оказался в огромном зале, заваленном трупами, с черным выжженным пятном - тенью Двери - по центру.
   Он увидел перед собой пепельный затылок и рубанул саблей, от плеча, коротко и резко.
   Тенквисс вывернулся буквально из-под лезвия, упал на пол и откатился в сторону. Лайтонд оказался рядом с ним прежде, чем император Мандры успел встать. Тенквисс выгнулся так, словно хотел сделать "березку", непременный элемент акробатических упражнений мандречен, и ударил обеими ногами по клинку гюрзы. Меч вылетел из руки эльфа. Император хлестко ударил его ногой по кисти. Полуослепленный болью Лайтонд отступил назад, тряся рукой, а император поднялся на ноги. Лезвие меча чуть подрагивало в его руках, как жало змеи. Это был обычный мандреченский клинок, который превосходил джамбию по длине почти вдвое.
   Лайтонд, пританцовывая, сделал резкий выпад вперед, словно надеялся проскользнуть под рукой противника в ничем не защищенную подмышку. Тенквисс увернулся, замахнулся, чтобы ударить в ответ, и в этот момент пальцы эльфа сомкнулись на его кисти.
   Длинные, тонкие, белые пальцы Музыканта, на вид привычные лишь к флейте. Однако император ощутил их силу и взвыл от боли. Эльф выломил его кисть так, что Тенквисс выронил меч. Он громко лязгнул, упав на каменные плиты пола. Лайтонд улыбнулся и нежно, словно в танце, потянул императора к себе - чтобы вогнать джамбию между ребрами. Зеленые нити на кафтане складывались в типично эльфийский узор из листьев, веточек и виноградных гроздьев; Лайтонду предстояло срезать виноградную кисть с отягощенной лозы. Император схватил его за руки. Несколько очень долгих минут они испытывали силу друг друга, приплясывая от напряжения. Тенквисс оказался ничуть не слабее эльфа, и не давал ему приблизить руку с кинжалом к своей груди. Лайтонду это надоело. Как и все эльфы, он обычно избегал рукопашного боя из отвращения к близкому контакту. Он чуть дернул рукой, выворачивая джамбию клинком к себе. Прежде чем сбитый с толку противник сообразил, зачем это может быть нужно, эльф нащупал под гардой спускатель и нажал его. Раздался грохот, глаза защипало от порохового дыма. Ошеломленный Тенквисс выпустил руки эльфа и шарахнулся назад. Лайтонд ударил его ногой по голени, и император Мандры упал на колени. Кафтан на плече Тенквисса покраснел от крови. Крохотный пистоль в рукоятке джамбии был весьма неудобен в чистке и замене патронов, но работал безотказно, и в бою это изобретение экенских гномов оправдывало себя на все сто. Эльфы - да и не они одни - считали это оружие подлым и не соответствующим благородному духу рыцарской битвы, но не брезговали воспользоваться в трудный момент.
   Лайтонд замахнулся, намереваясь прикончить Тенквисса.
   Удар страшной силы обрушился на эльфа сзади, как будто его горели бочонком, полным золотых монет. Лайтонд упал на колени, выронив клинок. Он ударил назад своей Цин, вслепую, не видя, но уже чувствуя, как его оплетает магическая сеть. Эта сеть была из чистейшей, словно прямиком из Подземного мира, мертвой силы. Лайтонд и не знал, что в свите Тенквисса есть некроманты. Эльф ощутил, что сеть слишком мощна, чтобы он мог ее разорвать, и подсадил на нее Черного Комара. Тот напился, разбух и с треском лопнул у него на глазах.
   Лайтонд согнулся в три погибели в коконе из мертвой силы. Он попытался вывернуться, чтобы увидеть, кто его скрутил.
   И он увидел.
   Высокая осанистая женщина в сером кардигане появилась, видимо, из той же двери, через которую они оба попали в зал. На широкую кайму у горловины и на подоле черного платья пошел алый бархат. В руках женщина держала Эрустим. Лайтонд понял, что она ударила его силой жезла, и удивился тому, что еще жив. В следующий миг эльф узнал женщину, и в глазах у него потемнело.
   - Спасибо, Кертель, - сказал Тенквисс.
   Женщина издала какой-то сдавленный звук и стиснула Эрустим двумя руками так, что у нее побелели пальцы. Лицо ее исказила гримаса отвращения. Она тряхнула жезлом, и эльфу показалось, что она хотела бросить его, но артефакт словно прилип к ее ладоням. Лайтонд отвернулся - все было ясно - и столкнулся взглядом с императором.
   - Я слишком хорошо к тебе отношусь, - сказал Черное Пламя. - Несмотря ни на что.
   Лайтонд тихо, но отчетливо, выругался по-эльфийски, оскорбив императора и его родственников до седьмого колена. Тенквисс усмехнулся.
   - Ты ничего не понимаешь, - сказал он с горечью. - Дело в том...
   - Хватит! - яростно закричала Кертель. - Возьми меч и прикончи его!
   Голос ее, отразившись от высоких стен зала, пошел гулять по нему многослойным эхом. Лайтонд покачнулся. У него зашумело в голове. Дальнейший разговор он слышал словно сквозь шлем - слова двоились, ломались пополам, гулко отдавались в затылке.
   - Нет, - сказал Тенквисс. - Это было бы неразумно. Да и он Музыкант; в момент его смерти откроется Дверь, куда утянет и нас с тобой. Я бы не возражал, но в дыру затащит половину Рабина, а то и весь. Я должен заботиться о людях, во главе которых оказался.
   - Я закрою эту Дверь! - крикнула Кертель. - Убей его!
   - Нет, - сказал император. - Если кто и может освободить нас из этого кошмара, то только он. Я отправлю его в воспитательный лагерь.
   Кертель топнула ногой.
   - Только смерть! - выдохнула она. - И только четвертование!
   Лайтонд тупо рассматривал зеленые завитушки на подоле кафтана императора, но в тот момент неведомая сила заставила его поднять глаза. Черное Пламя смотрел на него с сочувствием.
   - Ну, раз ты так хочешь, любимая, - произнес он.
   Император чуть заметно развел руками в знак сожаления.
  
   - Но как же ты очутился здесь?
   - Мой брат попросил за меня и отдал дракону свою руку.
   - Странные сны приносит северный ветер, нехорошие и тревожные, - подытожил Дренадан. - Ты слишком много думаешь о прошлом.
   - Я слишком долго хотел убежать от него, - ответил эльф. - Я бежал, не оглядываясь назад, не глядя по сторонам, в самую глушь.
   Глаза Дренадана приобрели стальной блеск при этих словах Лайтонда. Волхв слушал, не перебивая.
   - Я смог убедить себя... обмануть. Я забыл, что это все произошло со мной. Я смирился с поражением, я не настолько горд. Я понял, в чем ошибался, и как надо было организовать процесс. Но... Давай лучше поговорим о будущем, - перебил эльф сам себя. - Если жертвоприношения не будет, отпусти нас с Эназерелом. Разреши нам вернуться в лагерь и приступить к работе вместе со всеми. Это успокоит воспитуемых, смягчит ожесточенные сердца.
   - Вряд ли, если эльфы узнают причину, по которой вы избежали знакомства с ритуальным ножом, - возразил волхв. - А больше ты ничего не попросишь?
   - Я хотел бы уйти и умереть вместе с моими друзьями из Железного Леса, - ответил Лайтонд. - Я вырос там, и если бы я только мог выбирать смерть, я бы хотел умереть вместе с Рингрином и Ваниэль. Но даже этого мне не дано выбрать.
   - Даже этого! - усмехнулся Дренадан. - У тебя губа не дура! Для того, чтобы выбрать собственную смерть, нужно очень сильно прийтись по нраву Ящеру. Это - дар, которым награждают лишь редких избранных.
   - Возможно, - сказал эльф. - Ты не отпустишь нас к остальным?
   - Не сейчас, - ответил волхв. - Эназерел подцепил на болотах заразу, я боюсь, что она уже перекинулась и на тебя. Если я выпущу вас в лагерь, начнется эпидемия.
   - И что ты будешь делать?
   - Лечить буду, обоих...
  
  
   Отзвучали последние аккорды песни. Старой, странной песни, радикально расходившейся с летописями Звездных Эльфов.
   - И назгул погиб? - спросил Каоледан.
   - Да, - сказал Реммевагара. - Даже кольцо не спасло его от проклятия.
   - Ну, сейчас девочки не воюют, - ответил Каоледан. - Хелькар справится.
   - Как знать, как знать, - пробормотал полуэльф. - У мандречен есть боевые ведьмы, они летают на метлах... почему не быть и наездницам гросайдечей?
   Он спохватился:
   - Спи. Зря я спел тебе такую страшную песню. Лучше бы я тебе о Продавце Смеха рассказал! Утром мы пойдем кататься на лыжах.
   - Угу, - сказал Каоледан. - Если мама не вернется до утра, то мы пойдем к ней. Так она сказала.
   Реммевагара поправил ему одеяло, заглянул в люльку к Тиурику - тот безмятежно спал. Полуэльфу это показалось хорошим знаком. Обычно говорят, что материнское сердце - вещун, что матери чувствуют все плохое, что происходит с их детьми. Но ведь связь не должна быть односторонней, вдруг подумал партизан. Если бы с Махой что-нибудь случилось, Тиурику тоже почувствовал бы.
   Успокоив себя такими рассуждениями, Реммевагара прошел в кухню Дома. Полуэльф тщательно протер каменную столешницу, где обычно разделывали мясо, и положил на нее семь пучков волос. Семь коротких прядей, шесть темных, одну светлую. Сестра Че срезала их у каждого из Ежей перед тем, как они покинули Дом. Друидка перевязала их нитями разного цвета. Никакой магической нагрузки это не несло. Друидка сделала это для того, чтобы Реммевагаре было легче. Поскольку Реммевагара единственный из отряда Махи не видел в темноте, вопроса о том, кто останется с детьми, даже не возникло.
   - Синяя - это Махина, - сказала сестра Че. - Желтая - Тиндекета. Прядь, перевязанная зеленой нитью - это Морко. Лиловая - Глиргвай. Красная - Квендихен. Оранжевая - моя, ну, а волосы Хелькара ты ни с чьими не перепутаешь.
   - Хорошо, - с трудом ответил полуэльф.
   - Помни, они могут загореться. Не клади их в деревянную миску.
   - Я понял, - кивнул Реммевагара.
   Полуэльф вымыл посуду, оставшуюся с ужина - две тарелки и бутылочка Тиурику. Реммевагара набил трубку, закурил, и сел рядом с разделочным столом. В Доме всегда было очень тихо по ночам. Не скрипели полы, потому что в них не было досок. Не скреблись мыши, потому что мышей в Доме тоже не было.
   Но первый раз в жизни тишина Дома показалась Реммевагаре зловещей.
   Он пускал колечки дыма, иногда поглядывал на картину, нарисованную Хелькаром. Алый глаз, казалось, тоже устремлен на шесть прядок волос, лежащих на каменной столешнице.
   Когда вспыхнула первая прядка, Реммевагара испытал почти что облегчение.
  
  
   Вольфу очень не хотелось лезть в ущелье, которое носило такое красивое и удивительно понятное название. Фон Штернхерц слышал о том, что предки неречи пришли на землю оборотней с севера. Но возможно, старые легенды ошибались. Возможно, предками неречи были темные эльфы, ушедшие с неплодородных земель Железного Леса. Но даже если это было так, сейчас дальние родичи химмельриттеров встречали их без всякого проблеска радости на лицах.
   Слишком ущелье походило на ловушку. Гросайдечи были неуязвимы в воздухе. Однако, как показал опыт войны с бланкблютерами, летающие ящерицы были совершенно беззащитны перед мортирой, установленной на замковой стене. Но другого выхода не было. Да и откуда в Железном Лесу могли взяться мортиры, совершенно бесполезные для партизан в виду своего веса? Даже если бы гномы склепали Ежам подобие пушек, у партизан не было главного - опытных стрелков. И все же Вольфу не хотелось бы лететь под градом ядер, осыпающихся на них со стен ущелья. Брунгильда предложила лететь ночью, чтобы их не увидели с земли. Вольф согласился.
   Они летели с Брунгильдой бок о бок. К вечеру надуло откуда-то тучу, и гросайдечи шли очень низко. Вольф радовался, что почти ничего не видит. Он не любил, когда верхушки домов или деревьев находились так близко, что их, казалось, можно было задеть ногами. А как подозревал старший химмельриттер, в эту ночь они летели именно на такой высоте.
   Ущелье делало три поворота, словно собака, гоняющаяся за своим хвостом. Гросайдечи благополучно миновали первый поворот и подлетали ко второму. Напряжение, державшее Вольфа с момента взлета, начало отпускать. Последняя часть ущелья была очень короткой, и миновав ее, можно было бы считать себя в безопасности.
   Оборотень почувствовал движение у себя над головой. Крупное тело падало вниз, приближаясь к нему сзади. Вольф, скорее озадаченный, чем напуганный, обернулся.
   В Железном Лесу не водились ни драконы, ни гросайдечи.
  
   Но водились летучие твари, порождение черной магии и болезненно извращенного рассудка. Брунгильда истошно завопила, увидев летучую тварь и всадника на ней. С земли эхом откликнулись мортиры - очень маленькие, судя по звуку выстрела. "Они все же сделали это!", в ужасе и ярости подумала Брунгильда. - "Они нашли стрелков и пушки!". Наездница увидела, как головы двух гросайдечей обвисли, и летающие ящерицы рухнули в крутое пике.
   Их химмельриттеры, походивший на гнома невысокий Гуннар и весельчак Лодур, любимец женщин, были еще живы. Брунгильда слышала невероятные богохульства, которые изрыгал раненный Гуннар, и свист тетивы - Лодур, очевидно, пытался стрелять в темноту, наугад, на звук стрелявшей мортиры.
   Гросайдеч Брунгильды, Гильдис, ловко увернулась странной твари. Но и не Гильдис была целью первого удара назгула. Брунгильда увидела, как Вольф оборачивается... и закричала снова, понимая, что Вольф двигается слишком медленно. Что старший химмельриттер уже не успевает ни парировать, ни уклониться от удара огромного, совершенного нереального меча в руке нападающего.
   Меч Хелькара разорвал тело Вольфа почти пополам, чуть выше талии. Нижняя его часть, привязанная к седлу, осталась на гросайдечи. Кровь из тела Вольфа ударила вверх, гросайдеч Вольфа зарычала в безумной ярости. Верхняя часть тела тоже подлетела ввысь. Тварь нападавшего ловко вывернулась и клацнула челюстями, поймав торс уже мертвого Вольфа. Затем летучая тварь развернулась быстрее, чем мог уследить глаз. Это нелепое создание было по-своему грациозно. Оно ленивым жестом вспороло брюхо гросайдечи Вольфа и перекусило ей шею.
   Видя бесспорное превосходство противника, Гильдис собиралась бежать. Своя шкура ближе к телу, а в конце концов, прошлой ночью и многими долгими ночами ранее старший химмельриттер Вольф умело и нежно ласкал совсем не тело гросайдечи, покрытое жесткой шкурой. Гросайдечь мчалась к выходу из ущелья прямо под выстрелы мортиры. Понятие "разнос ствола" никогда не смогло бы поместиться в мозгу Гильдис, но гросайдечь смутно думала именно об этом и надеялась проскочить.
   Брунгильда закричала в третий раз и ударила Гильдис шпорами, и гросайдечь послушалась приказа своей обезумевшей хозяйки. Гильдис пошла на сближение с тварью назгула - а та, разумеется, только об этом и мечтала. Гросайдеч плюнулась огнем прямо в отвратительную морду. Но пламя, неугасимое дыхание истинного дракона, от которого мел вскипал, а гранит плавился, не оказало на чудовище никакого воздействия. Тварь проворно схватила гросайдечь обеими лапами. Гильдис ударила в бронированную грудь соперника - только искры посыпались из-под когтей.
   Всадники на сцепившихся ящерах оказались очень близко друг к другу. Брунгильда увидела, что нога врага плотно зажата между телами Гильдис и летающей твари. Ее противник начал замахиваться, поднимая меч к своему плечу. Он явно намеревался разрубить Брунгильду пополам, как Вольфа, только не поперек, а вдоль. Небесная наездница ухватила меч, как копье, и что было сил метнула его, целясь в узкую порезь для глаз в шлеме.
   Меч Брунгильды вошел в нее почти по рукоять. Он пробил шлем и вышел со стороны затылка. Назгул покачнулся. Уже падая на спину своей твари, Хелькар разрубил всадницу гросайдечи.
   От плеча до талии, вдоль, как он и хотел.
  
   - Кто-то вырвался! - заорал Моркобинин. - Он уже слишком близко, из пулемета мне его не достать! Стреляй, Глира!
   Эльфка даже не шевельнулась.
   - Не сходи с ума, - холодно сказала она. - Это Хелькар, ты что, совсем ослеп от дыма?
   - А, козни Илу, и правда Хелькар, - сообразил Моркобинин.
   - Не отвлекайся, милый, - сказала Квендихен и защелкнула замки на патронном диске.
   Моркобинин перевел взгляд на гросайдечей. Одну из них, замыкавшую воздушную процессию, им удалось снять сразу. Сейчас она уже покоилась на дне ущелья. Вторую тоже крепко зацепило. Моркобинин видел многочисленные огромные дыры в кожистом крыле. Гросайдечь теряла высоту, но все еще пыталась выскользнуть мимо пулеметчиков обратно, в первую треть Дункелайс.
   А этого допустить было нельзя.
   Глиргвай пристально вгляделась в летающую тварь, несущую Хелькара. Всадник, если он все еще был на ней, не сидел, а лежал. Эльфка повернулась к друидке, осторожно коснулась ее лба.
   - Сестра, - негромко окликнула она ее. - Вернись к нам. У нас раненный.
  
   Тиндекет всадил прямо в брюхо приближавшейся к ним гросайдечи два диска патронов, нашпиговав ее, как хорошая хозяйка набивает выпотрошенную индейку черносливом. Но гросайдечь все равно летела прямо на них.
   - Диск, Маха! - крикнул Тиндекет. - Вставь новый диск!
   Не получив ответа, он обернулся. Эльфка сидела у затвора пулемета на корточках и держалась за живот. В первый момент он испугался, что они все же слишком поторопились с занятиями любовью. А потом Тиндекет ощутил то же, что и Маха.
  
   - Я всегда беру вперед, - сказала Морана, и глаза ее холодно мерцали. - Сначала ты даришь мне половину своей Чи, а потом мы идем в Ильмост. С нами пойдет еще одна эльфка, у нее ко мне такое же дело. Посмотрим, что я сумею вам наковырять...
   - Хорошо, - буркнул Тиндекет.
   Он покосился на постель. Широкое ложе было накрыто серым покрывалом. Неизвестная мастерица щедро разбросала жемчуг и золотые цветы по шелку. "Не ободрать бы спину об этот жемчуг", подумал эльф. Морана рассмеялась - негромко и очень нежно, словно Тиндекет своей мыслью потряс хрустальный колокольчик.
   - Я не просто суккуб, - сказала Морана, отсмеявшись. - Я высший суккуб. Тот метод, о котором ты подумал, он... весьма старомоден и неэффективен, так скажем.
   - Но очень приятен, - сказал Тиндекет, краснея.
   - Да, - кивнула Морана. - Но я им давно уже не пользуюсь. Мы сделаем по-другому. Дай мне правую руку.
   Эльф протянул ей руку, и Морана взяла его кисть в свои маленькие ладошки. По ним было видно, что их обладательница никогда не доила корову, не трепала лен и уж конечно не окучивала картошку.
   - Сейчас ты не почувствуешь потери, - сказала суккуб, поглаживая его кисть. Тиндекет ощутил приятное, чуть покалывающее тепло, которое стало распространяться по руке от кончиков пальцев. - Вообще никогда ничего не почувствуешь. Но однажды ты ощутишь холод в груди, как будто у тебя вынули сердце.
   Сладкая истома наполняла тело эльфа, и он уже почти ничего не слышал.
   - Это придет внезапно, - донесся из влажной темноты голос Мораны. - И почти сразу после этого ты умрешь, а оружие, которое я тебе дам, разрушится.
  
   Лодур сам не знал, как ему удалось заставить умирающую гросайдечь дотянуть до обрыва, с которого их расстреливали - медленно, верно и методично. В свете луны химмельриттер отлично видел двух партизан и жуткое оружие, к которому был прикован один из Ежей.
   У гросайдечи уже не было сил, чтобы зацепиться за край уступа. Летающая ящерица скользнула вниз, на трезубцы ясеней, что сжимали хмурые воительницы-ели в белых снежных шлемах. Они уже пронзили брюхо ее сестры, сломали Гуннара, даже не заметив крохотной фигурки, и теперь ждали следующую жертву. Химмельриттер успел спрыгнуть, и приземлился рядом с прикованным к орудию партизаном. В своем толстом полушубке он больше походил на гнома, чем на эльфа. Лодур ощутил волну жара от мортиры даже сквозь меховую куртку. Он схватил партизана за шею, готовый драться, кусать и рвать его в последней, смертельной схватке. Но тело врага безвольно подалось под его руками. Только тут химмельриттер сообразил, что мортира молчит. Лодур заглянул в глаза эльфа - они были пусты. Партизан был мертв.
   - Что за... - пробормотал химмельриттер, отпустил Ежа и попятился.
   Труп осел на снег, только нелепо торчала вверх его рука, навеки зажатая в тиски на боку мортиры. Лодур увидел второго партизана - тот сидел на корточках за орудием. Химмельриттер вытащил меч, но эльф не шелохнулся. Лодур понял, что второй стрелок тоже мертв.
   Он огляделся в поисках других противников.
   И в этот момент пулемет взорвался.
   Раскаленные железные обломки разорвали два мертвых тела и одно живое, превратив их в фарш, начиненный стальной стружкой. Лодур не успел даже крикнуть. Если бы теперь кто-нибудь захотел бы похоронить партизан, он не смог бы отделить эльфов от химмельриттера.
  
   Глиргвай рыдала, как пятилетний ребенок.
   - Хватит сопли распускать, - сказал Хелькар и выдернул меч из головы. - Это всего лишь тупая поделка из дрянного железа.
   Эльф бросил окровавленный меч и откинулся назад, прижимаясь к теплому боку своей твари. Хелькару уже стало трудно самостоятельно держать голову, но он не хотел, чтобы Глиргвай и сестра Че поняли это. Меч воткнулся в снег почти вертикально, уйдя в сугроб по самую крестовину. Глиргвай вытерла слезы и последний раз всхлипнула.
   - Я думаю, шлем лучше не снимать, - предположила сестра Че. - В мозгу нервных окончаний нет, и боль ты вряд ли чувствуешь. Но если ты хочешь, я могу наложить обезболивающие чары.
   - Да, чему там болеть, там же кость. Побереги силы, сестра, - сказал назгул. - Со мной все кончено, а вот битва - нет.
   Широкая черная полоса медленно сползала по шлему из прорези для глаз. В крови были отчетливо заметны осколки костей. Один, особенно крупный, был с прядью намокших, слипшихся волос. Из светлых они стали темными.
   - Ты же сказал, что станешь неуязвим! - с детской обидой в голосе крикнула Глиргвай.
   - Да, я неуязвим для всего... кроме оружия в женской руке. Кукла проклятой Вайры! Я всегда был против эмансипации, - ответил Хелькар.
   - Тебе страшно? - спросила сестра Че.
   - Нет, - ответил назгул. - Я четвертый раз развоплощаюсь, чего тут бояться.
   Громко, захлебываясь, застучал пулемет. Глиргвай машинально отметила короткое повизгивание поворотного механизма. "Он уже разогрелся", подумала эльфка. - "Квенди обожжет руки, когда будет ставить следующий диск".
   - Да, - произнесла друидка. - Конец - это всегда начало. Ты снова вернешься в этот мир. Ну, а пока отдохни, ты славно поработал... Поспи.
   - Да плевать я хотел на сон и в особенности на ха, работу, - ответил Хелькар.
   Как только сестра Че перестала удерживать облака, они разошлись. Ущелье было залито стальным светом Ифиль, и вся передняя часть шлема уже мерзко блестела от крови.
   - Чего мне на самом деле жаль, это что мы больше никогда не встретимся, - эльф начал говорить медленнее, паузы между словами делались все длиннее.
   Тварь, изогнув шею назад, облизала окровавленный шлем и вдруг дико, ужасно заскулила. Ее мозг уступал размерами не только мозгу белки, но даже и хорька. Однако некоторые вещи тварь понимала. Назгул ласково похлопал ее по боку.
   - В каких богов ты веришь, Хелькар? - спросила друидка. - Все гросайдечи, которых мы убили, станут поминальной жертвой тебе. Скажи лишь, какому богу послать их, и я произнесу формулу.
   - Чи гросайдечей уже пожрано Эрустимом, это все из-за него... Я многих знал, но с немногими разделил счастье боевой дружбы, - продолжал назгул. - Со временем уходят те, кого любишь, а искать новые привязанности не хочется - сердце устает от потерь.
   Глиргвай не выдержала и всхлипнула снова.
   - Если будешь скучать по мне, приходи, - сказал Хелькар.
   По его голосу эльфка поняла, что он улыбается - там, под шлемом, под крошевом раздробленного лба, холодные губы с трудом складываются в улыбке.
   - Я буду появляться здесь, - произнес назгул. - Поговорить мы не сможем, это будет как голо... как картинка. Но я увижу тебя, если ты придешь.
   - Я приду, - сказала Глиргвай.
   - Обнимите меня, - сказал Хелькар.
   Тело его оказалось холодным и твердым, как дерево. Возможно, тут все дело было в толстых, жуткого вида доспехах, которые появились на эльфе, когда он надел кольцо.
   Тварь взвыла последний раз, и в тот же миг они исчезли - последний раб кольца и чудовище, созданное больной фантазией давно забытого властелина тьмы. Глиргвай и сестра Че оказались в объятиях друг друга.
   От Хелькара Ангмарского остались только черные пятна крови на снегу и меч, косо воткнутый в снег.
  
  
   День не задался с самого утра. Точнее, с ночи.
   В самый глухой час задергалось и зажужжало магическое блюдце. Змееслав проснулся в ужасе, не понимая, где он находится и что его разбудило. Бирюзовое яблоко горело голубым светом, бешено катаясь по плоской тарелке телепатической связи. Змееслав коснулся яблока рукой, устанавливая контакт. С магической тарелки на старшего химмельриттера глянул Искандер, помощник дракона. На время своего отсутствия Черное Пламя поручил курировать операцию ему. Начальник императорской гвардии должен был оказывать химмельриттерам всяческую помощь и содействие. Для того, чтобы можно было связаться с Искандером, каждому старшему в тройке Черное Пламя выдал по магическому шару.
   - Где вы находитесь? - истерично завопил Искандер. - Почему так долго не отвечали?
   - Потому что в Келенборносте сейчас ночь, - хмуро сказал Змееслав. - Я спал.
   - Где ваши подчиненные, Шмидт и фон Татцельберг? - так же нервно спросил начальник гвардии.
   Змееслав пожал плечами.
   - Ганс и Зигфрид спят в своих покоях, надо полагать, - ответил старший химмельриттер.
   - Вы уверены, что они еще живы? - спросил Искандер.
   После этого вопроса Змееслав проснулся окончательно.
   - Гросайдечи опутали наши покои магической сетью, - сказал он спокойно. - Никто не сможет проникнуть внутрь до их возвращения.
   Змееслав умолчал, что каждый, кто попытается это сделать, через три часа покроется кровоточащими язвами жуткого вида. Старшему химмельриттеру это показалось шуткой очень дурного тона, но отговорить Дитриха, своего дракона, он не смог. Дитрих заверил Змееслава, что язвы совершенно не опасны для здоровья и через неделю пройдут, не оставив и следов.
   - А где сами гросайдечи? - спросил Искандер уже более спокойно.
   - Посадник предлагал им разместиться на центральной площади, - сказал Змееслав. - Но гросайдечам там не понравилось. Они улетели куда-то.
   - Куда?
   Змееслав пожал плечами. Он пытался выяснить это у Дитриха. Но дракон не смог объяснить старшему химмельриттеру, где находится место, в котором гросайдечи собирались ночевать. Змееслав понял две вещи: связаться со всадником телепатически дракон оттуда не сможет, и там совершенно безопасно. Когда химмельриттеры обсуждали загадочное заявление гросайдечей, Ганс предположил, что гросайдечи перемещаются в какой-то другой мир. Фон Татцельберг сказал мрачно:
   - Лишь бы не в Подземный.
   - Зиги, да хоть бы и в Подземный, - возразил Змееслав. - Лишь бы они смогли вернуться оттуда.
   Тем временем Искандер продолжал, несколько успокоившись:
   - Не покидайте Келенборност до прибытия армейского конвоя. Батальон Черных Скорпионов уже на марше, они прибудут к вам завтра к вечеру. На Горб Синкляра выдвинетесь под прикрытием, ясно?
   - Я подчиняюсь приказам только Первого Химмельриттера, - сказал Змееслав. - Да и мы с гросайдечами сами себе конвой.
   Он крутанул бирюзовое яблоко в противоположную сторону, разрывая контакт. Затем положил яблоко в верхний ящик тумбочки, а тарелку забросил под кровать, чтобы Искандер не смог вызвать его снова. Старший химмельриттер откинулся на подушки и закрыл глаза. Но сон не шел. Змееслав долго ворочался, поминая Искандера недобрым словом.
   Проснувшись утром с тяжелой головой, Змееслав не обнаружил на тумбочке перстня, подарка отца. Игнат передал своему сыну страшное оружие Разрушителей - Палец Судьбы. Магический артефакт представлял собой иглу из черного хрусталя длиной около трех дюймов, оправленную в свинец. Разрушители призывали через Пальцы Судьбы мертвую силу. Змееслав долго отказывался носить артефакт. Способности Игната к управлению мертвой силой его сыну не передались, и воспользоваться Пальцем Судьбы он все равно не смог бы. Однако брат Змееслава по матери, который был мастером на все руки, изменил оправу артефакта, прикрепив к ней два кольца. Разрушители носили артефакты на шее, но теперь Палец Судьбы надо было носить на левой руке. Магическая энергия Змееслава, пройдя через созданный Марфором преобразователь, становилась мертвой силой. Старший химмельриттер называл измененный артефакт перстнем-кастетом и очень дорожил.
   Изрыгая ругательства, Змееслав перевернул покои вверх дном. Перстень-кастет нашелся под кроватью, рядом с магической тарелкой. Очевидно, старший химмельриттер сам смахнул его на пол ночью.
   Змееслав оделся и спустился на крыльцо. С неба сыпался снег. Старший химмельриттер с крайне неприятным чувством смотрел на неторопливый танец тяжелых, крупных хлопьев. Вдруг он услышал голоса. Собеседников отделяла от Змееслава только тонкая стена крылечка.
   - Всех шестерых? - с жадностью спросил посадник.
   "Так он уже встал", удивился Змееслав. Оинисим разместил гостей в своем доме. Вчера на праздничном ужине в честь прибытия химмельриттеров грузный, неторопливый посадник не показался старшему химмельриттеру ранней пташкой.
   - Да, - горячим шепотом отвечал второй голос. Змееслав узнал воеводу Хандагора. - Сбили из катапулей, только чешуя брызнула. Ночью сегодня... Они, вишь, думали, что в темноте их в небе не увидит никто, хотели проскочить, ан нет, не вышло!
   У Змееслава потемнело в глазах. Он пошатнулся, оперся рукой о стену. "Так вот почему Искандер кипятком ссал", мелькнуло у старшего химмельриттера.
   Оинисим неприятно рассмеялся:
   - Мы видим ночью лучше, чем днем. Уж это-то могли бы выяснить, прежде чем соваться в наш лес.
   Змееслав задыхался. Перед его внутренним взором мелькали лица шестерых химмельриттеров, полетевших на север.
   Малыш Гуннар...
   Весельчак Лодур...
   Молчаливый Вольфганг...
   Неотразимая Брунгильда...
   Симон и Петер, новички, которых он почти не знал...
   - Но как они могут, - сказал Хандагор. - Неужели они не понимают? Один-то из них человек, им только дай что-нибудь поджечь, но у второго и глаза наши.
   - Нет, он не темный эльф, - перебил посадника Оинисим. - Я весь вечер его ауру пытался прочесть. Он не человек, не эльф, а вообще неизвестно что.
   - Но старший-то над ними точно эльф, - не сдавался Хандагор.
   - Да какой он эльф, - сказал Оинисим презрительно. - Ты цацку у него на руке видел? Полукровка он, Разрушитель проклятый. Они еще когда к нашему лесу подбирались. Насилу королева Ниматэ уговорила их, даже собственного мужа выдала, лишь бы лес спасти... Я этому Смиславу денег ведь предложил. Что ему стоило сказать, что у драконов какой-нибудь насморк открылся? От нашего снега? Нет, отказался. Сидел, глазами мыргал, и все в свою дуду - я, дескать, подчиняюсь приказам только Первого Химмельриттера. Я ему - и твоего первого золотом осыплю, только уйдите, ради всех богов. А он только засмеялся в ответ.
   - Сволочь...
   - Не то слово, - согласился голова. - Пойдем в дом, гонца с такой приятной вестью от души попотчевать надобно. Старое миасское открою.
   Заскрипел снег. Оинисим и Хандагор взошли на крыльцо. Змееслав онемел, увидев, что их лица испещрены черными язвами. Воевода и посадник тоже не были готовы к этой встрече. На их лицах, сменяя друг друга как картинки в волшебном фонаре, промелькнули страх, ненависть и фальшивое благодушие.
   Что Змееслав мог сказать этим эльфам? Что Разрушитель Игнат создал гросайдечей вовсе не для того, чтобы уничтожить их родину, а для воздушного патрулирования границ Драконьей Пустоши? Что Черное Пламя сейчас сидит перед входом в Инкубатор, храмом химмельриттеров? Что император Мандры время от времени постукивает хвостом по крыше, отчего храм трещит по швам, и играючи царапает стены? Разрушитель Игнат создал Инкубатор и насытил здание своей магией, и там - и только там - из обычного драконьего яйца вылуплялись четыре гросайдечи. Отец Змееслава давно покинул Цитадель Воздушных Ящериц, и в случае разрушения Инкубатора некому было бы восстановить храм. А на настоящих драконах химмельритеры ездить не смогли бы. Боремия снова превратилась бы в выжженную, безлюдную местность.
   Оинисим опомнился первым.
   - Какое-то поветрие привезли вы к нам, господин химмельриттер, - сказал посадник и коснулся рукой щеки. - Вон, как меня обсыпало... А я рядом с вами сидел. Вы, может, какое средство знаете от этой заразы?
   - Чешется невыносимо, - подхватил Хандагор. - И с начальником гарнизона такая же беда. И с главой купеческой гильдии, и с дочкой его...
   - Я думаю, что с главарем городской гильдии убийц то же самое, - холодно прервал его Змееслав. Хандагор осекся. - И с сыном его... А средство простое - тот, кто проводит ночи в своей постели, а не шляется неизвестно где, этой хворью не заразится.
   - Вы на что это намекаете? - спросил посадник. Ему было не привыкать плести интриги, и он быстрее справился с собой, чем старый вояка.
   Змееслав пожал плечами:
   - Ни на что, просто к слову пришлось. Я искал вас, Оинисим.
   - Слушаю вас, господин старший химмельриттер.
   - Мы не сможем вылететь в такую погоду, - сказал Змееслав.
   - Вы погостите у нас до окончания метели? - осведомился посадник, сдерживая радость.
   - Нам бы этого не хотелось, - сказал Змееслав. - К Горбу Синкляра нет дороги?
   Черное Пламя велел пощадить Келенборност, и Змееслав знал, почему. В городе находился храм Красной Змеи. В нем, по слухам, могли оживить даже мертвого - была бы цела голова. Треть выпускников храма шли служить в армию Мандры. Гросайдечи не могли опуститься так низко, чтобы их дыхание достало до деревьев, а потом безопасно улететь. Но и подняться в воздух с ровной поверхности гросайдечам было сложно, а горящий лес предстояло покинуть очень быстро. Для выполнения миссии была выбран высокий холм. Горб Синкляра, что немаловажно, находился по другую сторону старой эльфийской дороги, чем Келенборност. Пламя не могло преодолеть просеку такой ширины.
   - Есть, - неохотно сказал Оинисим. - Там раньше добывали медь, и дорога к рудникам осталась. Не знаю, правда, в каком она сейчас состоянии... Пять верст по большой дороге, налево, и еще версты две - вот вам и будет Горб Синкляра.
   - Дайте нам проводника, и мы дойдем пешком, - сказал Змееслав.
   - Извините меня, господин старший химмельриттер, - тихо сказал Оинисим. - Но с вами никто не пойдет.
   Змееслав вспомнил, как вчера гросайдечи затеяли возиться на площади. Химмельриттеры подзадоривали их. Случайно обернувшись, Змееслав увидел, что эльфы стоят на улицах, выходящих на площадь, и тоже смотрят на игры драконов. В глазах горожан горела бессильная ненависть. Идти в лес без конвоя было рискованно, но оставаться в городе было еще опаснее.
   - Я не смогу заставить моих эльфов, - тихо закончил Оинисим.
   - Сами дойдете, - мрачно сказал Хандагор. - Здесь всего одна дорога. На первой развилке налево...
   - Это я уже слышал, - перебил его Змееслав. - Что ж, спасибо и на этом.
   Он резко повернулся и ушел в дом.
  
   Гросайдечи не боялись мороза, чего нельзя было сказать о всадниках. Драконы двигались медленно. Снегопад не прекращался, и уже на второй версте пути химмельриттеры стали походить на снеговиков. Ганс Шмидт начал хлюпать носом еще во время вчерашнего перелета. Узнав, что вместо небольшой воздушной прогулки предстоит утомительный переход, Ганс перекинул через луку седла полотнище в желто-синих цветочках. По расцветке ткани Змееслав узнал простыню из дома городского головы. Химмельриттер то и дело прикладывался к ней и мощно сморкался.
   Дитрих качнул шеей, скосил на всадника золотисто-алый глаз.
   "Чего ты загрустил?" спросил дракон телепатически. Змееслав как раз мрачно думал: "Вернемся - нажрусь, как свинья".
   "Твои сестры и братья погибли, тебя это не печалит?", спросил в свою очередь Змееслав.
   "Сегодня мы отомстим за них", сказал Дитрих спокойно. - "Но ты думаешь о чем-то другом".
   Старший химмельриттер вздохнул.
   "Мне не по себе", признался Змееслав. - "Темные эльфы не сделали нам ничего плохого. Этот лес - старейший в Мандре, а мы должны погубить его по прихоти сумасшедшего чудовища. Говорил мой отец - никогда не вмешивайся в политику, а я...".
   "Лес не погибнет, если тебя заботит только это", отвечал Дитрих сухо. - "Сумасшедшее чудовище недаром хотело поджечь его с четырех концов. Наш огонь потушить нельзя, но можно от него отгородиться. Достаточно просеки шириной с эту дорогу. Если бы пламя шло со всех сторон, темные эльфы ничего не успели бы сделать. Но сейчас загорится только один край. А они очень сообразительны и умеют действовать быстро, судя по их выходке с катапультами... И ты можешь больше не терзать себя".
   Змееслав покачал головой.
   "Так не бывает, чтобы и волки были сыты, и овцы целы", - сказал он.
   Ганс, ехавший первым, крикнул:
   - Вижу поворот налево!
   - Стоять! - крикнул старший химмельриттер. Марлен уткнулась мордой в хвост послушно остановившемуся Роло и недовльно фыркнула. - Ганс, вы с Ролло в разведку. Далеко не заходите, холм должно быть видно почти с дороги...
   - И сморкайся потише, а то сюда сбегутся все Ежи Лихого Леса, - добавил Зигфрид.
   - Очень смешно, - сердито сказал Ганс и высморкался.
   Ролло вытянул шею, принюхиваясь, затем осторожно двинулся по боковой дороге. Змееслав и Зигфрид не сводили с него глаз. Гросайдечь шел медленно, эта дорога была намного уже. Ветки деревьев то и дело задевали за бока Ролло. Снег с ветвей сыпался на Ролло, и дракон неприязненно фыркал. Но вот гросайдечь остановился. Ганс повернулся к товарищам и помахал рукой.
   - Все в порядке! - крикнул химмельриттер. - Вижу холм! Если это даже не тот, что мы ищем, то вполне подходящий!
   Второй на дорогу к Горбу Синкляра ступила Марлен, гросайдечь Зигфрида. Драконочка презрительно пыхтела, мотала головой и упиралась. Ей не нравился узкий коридор, по которому предстояло пройти, но всаднику удалось уговорить ее. Дитрих со Змееславом замыкали процессию.
   Так они прошли версты полторы. Березы в коротких снежных платьицах стояли по сторонам дороги, словно школьницы, сбежавшие с уроков посмотреть на прибытие заезжего цирка, игриво стреляли глазками из-под белых шапок и дразнили стройными ножками в черно-белых чулочках. У Змееслава защемило сердце. "Ну почему именно я должен уничтожить этот прекрасный лес?" подумал он почти с яростью. До Горба Синкляра уже оставалось рукой подать. Зигфрид передал старшему химмельриттеру:
   "Не нравится мне это. Здесь слишком тихо. И как будто кто-то смотрит все время... поверх оперения стрелы. Черной".
   "Чего же ты хочешь, лес, зима...", заметил Ганс.
   Но Змееслав был склонен доверять сверхчувственному восприятию оборотня. Старший химмельриттер пристально взглянул на деревья, мимо которых они проезжали.
  
   Марфор смотрел на золотисто-алые глаза, на могучие крылья и чешуйчатые бока гросайдечей. В горле эльфа стоял комок. "Но почему именно я должен уничтожить эту красоту?", подумал Марфор. Больше всего на свете эльфу сейчас хотелось закричать, предупредить химмельриттеров о западне.
   Но он не мог.
   Причина сидела на ветке над головой Марфора и, высунув от старания кончик языка, целилась в огнедышащую железу гросайдечи из арбалета.
   Последний всадник в процессии оказался напротив них. Тэлион, сидевший на ветке рядом с Марфором, наложил стрелу на тетиву, прицелился. Марфор вздрогнул, увидев лицо химмельриттера. Он толкнул Тэлиона так сильно, что Еж едва не свалился с дерева.
  
   "Да нет, ты ошиб...", начал передавать Змееслав Зигфриду. Раздался громкий треск. Ганс качнулся в седле. Змееслав увидел, как первый дракон нырнул вниз, и в первый миг подумал, что Ролло запнулся и упал на колени. Но тут Ролло рывком провалился сразу на пол-корпуса. Дракон заревел, пытаясь расправить крылья. Огромные когти царапнули по краю ямы. "Назад, Дитрих!", мысленно закричал Змееслав. Гросайдечь попятился, и тут земля под его ногами разошлась. Тускло блеснули заостренные колья на дне огромной ямы. Змееслав схватился за луку седла, чтобы не свалиться со спины дракона при падении. Огромные колья вонзились в живот Дитриху. Дракон закричал, тонко, словно маленький ребенок. Дитрих рванулся, но бревна, вкопанные в землю на две трети длины, удержали свою добычу. Кровь ударила в голову старшему химмельриттеру. Но он не дал гневу ослепить себя.
   - Перекидывайся, Зигфрид! Беги! - закричал Змееслав.
   Воздух вокруг наполнился пронзительным визгом, словно в лесу резали сразу десяток поросят. Змееславу был знаком этот звук. Он пригнулся к седлу.
   Это визжали арбалетные болты. Стрелы пели гораздо тише, но и им нашлось место в общем хоре.
   Из шеи Ролло с двух сторон черными струями хлынула кровь. Дракон заревел. Змееслав понял, что партизаны стреляли не наудачу. Кто-то открыл им слабые места гросайдечей и научил, куда надо бить. Ролло, тело которого раздирали колья, обезумел от боли, завыл, взмахнул хвостом и задел Марлен. Гросайдеч в ярости вцепилась в него зубами. Змееслав видел, как окровавленный конец кола вышел из левой лопатки гросайдечи. Пасть Марлен разжалась, шея драконочки мотнулась, как веревка. Голова гросайдечи нырнула вниз, под ноги Ролло. Марлен повезло больше всех. Кол пробил ее сердце, и драконочка умерла сразу. Ее братьям предстояло медленно и мучительно подыхать в тесной яме.
   Стрела сбила со Змееслава шапку. Гансу повезло меньше. Химмельриттер упал лицом вперед. Из спины его торчали две стрелы. Они вошли в тело химмельриттера на всю длину, снаружи осталось только оперение. Выглядело это так, словно у Ганса проклюнулись крылья.
   И крылья эти были черными.
  
   Еще не успел стихнуть вопль химмельриттера, которого Рингрин должен был застрелить, как в седле среднего дракона уже сидела огромная рысь. Принц увидел зверя и позабыл спустить тетиву. В Железном Лесу оборотни не водились. От обычной рыси оборотень отличался длинным, тонким, как у леопарда, хвостом. Стрелы прошли в пяти дюймах над головой оборотня. Одна из них попала в крыло дракона, другая вонзилась в ствол березы напротив. Но рысь и не думала бежать.
   Зигфрид засек местоположение Ежей, которые должны были прикончить Дитриха, когда Тэлион промахнулся по Змееславу. Арбалетчиков же так ошеломило появление рыси, что они еще не стреляли. Зигфрид дал Дитриху последний шанс. Гросайдечь еще видел одним глазом, и все еще мог выдыхать огонь. Рысь прыгнула на дерево.
   Туда, где сидела в засаде Ваниэль.
   Рингрин выстрелил в рысь.
   И промахнулся.
   Принц совершенно позабыл про свою цель, про химмельриттера с третьей гросайдечи. Но Вильварин и его напарник уже отстрелялись - на месте правого глаза дракона алела рана, из шеи хлестала кровь. Химмельриттер заметил, откуда летели болты. Он вскинул руку. Мелькнуло серое и черное. Из кисти небесного наездника вырвался черный зигзаг, хлестнул по березе, срывая ветки. Вильварин с тихим стоном обмяк. Рингрин едва успел подхватить его. На виске товарища синела зубчатая звездочка, как от удара молнией. Лицо стало белым, как снег.
   Второго арбалетчика принц удержать не мог. Еж рухнул вниз и скатился в яму. Мечущийся в агонии дракон прижал его к стене огромным боком. Рингрин закрыл глаза.
  
   Боль пронзила ногу Змееслава чуть выше колена. Он оглушил себя заклинанием раньше, чем разобрал, в чем причина. Химмельриттер протянул руку, чтобы обломать стрелу. Он увидел торчащее из ноги окровавленное острие размером с наконечник копья. Но это было не копье. Огромный кол пробил тело Дитриха и вышел наружу, пригвоздив всадника к седлу, как бабочку в коллекции божественного этномолога.
   Змееслав прошептал заклинание и вытащил меч.
  
   Тэлион воспринял промах как личное оскорбление. Ёж схватился за кинжал и повернулся к Марфору. Тэлион зарезал бы его, потому что Марфор совсем не ожидал такого поворота событий. Но тут ветка, на которой они находились, затрещала и просела под весом еще одного тела. Голова Ежа исчезла. Кровь из разорванной аорты ударила вверх. Марфор моргнул. Обезглавленное тело рухнуло вниз.
   На ветке перед Марфором сидела огромная рысь. "Откуда ты взялся, зверь?" изумленно подумал Марфор. Рысь хлестнула себя длинным хвостом. Эльф, холодея, понял, что перед ним оборотень - татцель-кошак. На соседнюю ветку спрыгнул Еж. Партизан выстрелил почти в упор. Рысь поймала болт зубами, как муху, лениво клацнула челюстями и выплюнула. Еж побледнел и попятился. Оборотень с оттяжкой ударил его лапой по бедру. Партизан покачнулся и свалился с ветки.
   Наверху оставалась одна Ваниэль.
   Марфор знал, что против татцеля меч бесполезен. Эльф прыгнул вперед и схватил рысь за горло.
  
   Рингрин не смог привести Вильварина в чувство. Эльф кое-как прикрепил товарища чарами к стволу, чтобы тот не упал вниз. Рингрин опомнился и перевел взгляд на третьего дракона, но вместо химмельриттера обнаружил лишь пустое седло. Рядом с ним на боку дракона лежала нога всадника, отрубленная почти по самое бедро. Вокруг обрубка не было ни единого пятнышка крови. Чуть выше колена из ноги торчала окровавленная верхушка кола. У Рингрина пошла голова кругом. После химмельриттера-оборотня принц не удивился химмельриттеру, отбрасывающему поврежденные конечности подобно ящерице.
   Затрещали ветки. Рингрин посмотрел на деревья напротив. Сначала в воздухе просвистела голова. На мертвом лице застыла ярость. Почти одновременно, словно огромные переспелые плоды, с березы упали два эльфа. А затем на землю полетели два тела, сплетенные в клубок. Мелькнула пятнистая шкура и белый песцовый полушубок. Рингрин вытащил стрелу из колчана, наложил на тетиву, но стрелять не решился. Марфор и оборотень в обнимку катались по краю ямы. Рингрин подумал безнадежно, что сейчас они оба свалятся. Но вот движение прекратилось. Марфор, пошатываясь, поднялся на ноги. Рысь неподвижно раскинулась на корнях березы. На клыках застывала желтая, словно янтарная слюна. Тэлери вышел из схватки без царапины. Ярость оборотня принял на себя полушубок. С плеч Марфора свисали длинные полосы меха - все, что осталось от подарка Кулумита. Рубаха эльфа была разорвана на животе, в просвете белела кожа. Рингрин облегченно вздохнул.
   Он боялся увидеть в дыре кровь и желтые внутренности Марфора.
  
   Голова дракона оказалась прямо перед Марфором. Он нагнулся, разжал пальцы трупа и взял арбалет. Дитрих понял, что хочет сделать эльф. Гросай дечь качнул головой, пытаясь дотянуться до своего убийцы. Огромные зубы клацнули в полуметре от руки Марфора. Эльф взвел механизм и выстрелил прямо в горящий болью и яростью глаз. Волна горячей слизи брызнула во все стороны. Из пасти гросайдечи вылетел сноп искр.
   Ослепший, издыхающий дракон хотел только одного. Его огнедышащая железа работала лишь наполовину, и вряд ли бы ему удалось поджечь лес. Но поджарить того, кто убивал его, гросайдечи еще хватило бы сил. Огнедышащая железа дракона находилась под челюстью, и пробить толстую кость сверху эльф не смог бы даже из арбалета.
   Марфор прыгнул вниз, вытаскивая меч.
   Он упал на затылок дракона, проскользнулся, скатился на шею и там остановился, вцепившись в огромный шип. Гросайдечь взревел и затряс шеей, пытаясь стряхнуть эльфа. Из пасти его вырвался язык пламени, но до деревьев огонь не долетел. Марфор повис на руке. Его мотало из стороны в сторону. Перед глазами эльфа мелькнули осклизлые от крови края ямы, могучее плечо, обтянутое чешуей, выпуклость под челюстью дракона, похожая на птичий зоб. Марфор коротко, без замаха, ударил в зоб мечом. Клинок ушел по самую рукоять. Меч вырвало из руки эльфа - гросайдечь снова качнул головой. Марфор проворно прополз по шее. Эльф оказался у основания мощных крыльев, на огромной лопатке дракона.
   Тут он увидел, что Змееслава в седле нет, и остановился. Скорее всего, брат свалился, когда дракон садился на колья. Тело его уже превратилось в кровавую лепешку между боком гросайдечи и стеной ямы.
   За спиной эльфа зашуршало. Марфор обернулся.
   Змееслав замахнулся. В последний миг он узнал создателя перстня-кастета, и дернул рукой в сторону. Черная молния промелькнула перед глазами Марфора.
   - Как ты... - прохрипел химмельриттер, глядя на алый зигзаг, перечеркнувший лицо брата. - Как ты мог?
   - Все в жизни имеет свою цену, - сказал Марфор.
   Боли он еще не чувствовал и подумал, что брат успел отвести удар. Эльф увидел, что правой ноги у Змееслава нет по самое бедро. Марфор понял, что брат отрубил ногу и остановил кровоток заклинанием. Однако Змееслав не смог бы поддерживать чары долго.
   - Но я не думал, что она будет так велика, - закончил эльф.
   Тут в рот Марфору хлынуло соленое и горячее. Рана разошлась, когда он зашевелил губами. Эльф выплюнул кровь. Ему свело челюсти. Скулы и щеки закололо, как от сильного мороза. Марфор перестал чувствовать лицо ниже глаз. Холод потек по его шее и груди. Эльф знал, что это. Мертвая сила, подобно яду, вливалась в его тело. Змееслав не смог отдернуть руку достаточно далеко. Единственное, чего добился химмельриттер - удар пришелся в скулу эльфа вместо лба.
   За плечом Змееслава мелькнула Ваниэль. Эльфка спрыгнула на шею гросайдечи. В руках у нее был лук. Ваниэль позаимствовала у мертвого Тэлиона свое привычное оружие. Марфор видел ее прищуренный глаз. Эльфка целилась точно под левую лопатку химмельриттеру. Ваниэль так и не выстрелила по своей цели - огнедышащей железе гросайдечи, и теперь хотела исправить свою ошибку, из-за которой Марфор и оказался в яме.
   Эльф сильно толкнул брата в грудь, но не успел. Коротко свистнула стрела, и алый от крови наконечник проклюнулся из груди химмельриттера подобно алому цветку и куснул ладонь Марфора. Эльфка стреляла в упор, и стрела прошла бы навылет, если бы не толстый полушубок Змееслава. Химмельриттер упал лицом вниз. Из спины его торчал черный хвостик стрелы.
   "Спаси его", - передал Марфор Ваниэль. Говорить он уже не мог.
   "Его?", переспросила эльфка. - "Химмельриттера? Но..."
   СПАСИ ЕГО, повторил Марфор. И добавил еще: "Осторожно, сзади...".
   Небо завертелось перед эльфом. Холодная тьма обступила Марфора.
  
   Гросайдечь повернула голову на крик Ваниэль. Эльфка вытащила кинжал. Принцесса намеревалась биться до конца.
   Рингрин наложил стрелу. С самого детства его раздражали разговоры об особом предназначении сестры, но сейчас он видел, что Ваниэль совершенно забыла о том, что живет милостью Ящера.
   А лучше бы она об этом вспомнила перед тем, как лезть в яму за любовником.
   Где у бронированного чудовища уязвимые места, принц не знал. Помочь Рингрину мог только один эльф. Тот, которого сейчас расплатался по спине гросайдечи. Опыт охотника подсказал Рингрину, что стрелять в раскрытую пасть бесполезно. У такого большого зверя мозг должен находиться далеко от зубов. Единственное, что оставалось, это стрелять в уже пробитый глаз гросайдечи. Шансы, что стрела пройдет до самого мозга, были хорошие.
   Да только фигура Ваниэль почти полностью закрывала сочащийся кровью огромный глаз.
  
   Что-то мягко пощекотало щеку Ваниэль. Что это было, эльфка поняла, когда черное оперение стрелы уже торчало из глаза гросайдечи. Голова дракона ударилась о край ямы, и сияние золотистых очей погасло.
   - Спускайся, Рингрин! - закричала Ваниэль. - Помоги мне вытащить их отсюда!
   - Я не могу слезть, - глухо донесся до нее с высоты голос брата.
   - Ты ранен? - быстро спросила эльфка.
   Рингрин молчал так долго, что перед внутренним взором Ваниэль успела пройти целая череда картин, одна жутче другой.
   - Нет, - отвечал принц наконец. - У меня руки дрожат, мне не ухватиться за ветки...
  
  
   После того, три звена небесных наездников покинули Цитадель, в крепости не велись занятия для новичков, и никто не вылетал на патрулирование границ. Гросайдечи не показывались из своих нор. Химмельриттеры сидели по комнатам и пили. Пили горькую, как мандречены, хотя национальный состав воздушного воинства был весьма пестрым. Трезвых в то хмурое утро, которое никак не могло родить из себя полдень, в Цитадели было только двое. Они встретились на открытой всем ветрам площадке, сделанной еще кем-то из Феанорингов на башне Золотых Кос для того, чтобы любоваться видом на долину.
   Гюнтер поднялся на террасу. Ему начало казаться, что стены комнаты, в которой он просидел все эти дни над медицинскими справочниками, готовясь к поступлению в Зойберкунстшуле, сдвигаются, грозя раздавить его, и вышел подышать свежим воздухом. Гюнтер оперся на бронзовые перила и услышал звон у себя спиной. Он обернулся. Это оказался Шатт. Брат сбивал сосульки с морд мраморных лошадок. Некоторые из химмельриттеров говорили, что странная оттепель в середине зимы вызвана пришедшим с юга антициклоном. Другие считали, что крепость прогрелась от огромного тела дракона.
   - Привет, - сказал Гюнтер. - Что это ты делаешь?
   - Слезы коняшкам вытираю, - лаконично ответил Шатт, обошел изваяние и сбил сосульку, свисавшую с другого глаза. Она упала на террасу и с грохотом и звоном разлетелась на куски. Гюнтер поморщился.
   - Перестань, ради Бальдра, - сказал он. - И так башка трещит...
   В этот миг раздался шум со стороны Инкубатора. Гюнтер повернулся туда.
   Огромное черное тело, казавшееся частью сооружения, вдруг пришло в движение. Дракон судорожно извивался. Он хватался лапами за стены Инкубатора, и сжимал его, как страстный любовник партнершу - так, что трещали ребра.
   - Да что же он делает, сволочь! - выдохнул Шатт. Он уже стоял рядом с братом. - Сейчас же рухнет все!
   Словно услышав его, дракон сделал мощное движение бедрами и силой ударил нижней частью туловища по Инкубатору. Длинный его хвост протащился по посадочной площадке гросайдечей, оставив длинную борозду. Черное Пламя повторил движение, выглядевшее омерзительной пародией на совокупление. Здание покачнулось, но не рухнуло. Шатт вскрикнул.
   Инкубатор устоял; но что-то в душе химмельриттера сломалось.
   Он видел темно-красные точки на галереях общежития - остальные химмельриттеры тоже почувствовали что-то неладное, и все, кто мог, высыпали посмотреть. Воздух над конвульсивно мотающейся головой дракона дрожал.
   И Шатт видел по разноцветному дрожанию в аурах химмельриттеров, что они сейчас ощущают тоже, что и он.
   Есть вещи, которые трудно сломать. К ним относятся сталь, выкованная сюркистанскими гномами, и привычка подчиняться и уважать командира у воинов в двенадцатом поколении, к которым относились и химмельриттеры. Некоторым казалось странным, что страной людей правит дракон; но в конце концов, Боремией очень долго управляли оборотни.
   Гномий меч можно сломать о шкуру дракона; и вера в правителя, и воинская честь, которая в том, чтобы умереть за императора, сегодня сломалась об нее же.
   Об идущую складками шкуру дракона, исступленно трахающего самое святое, что у было химмельриттеров.
   - Что ему еще нужно? Чего он хочет? - пробормотал Шатт.
   Гюнтер ментально просканировал место и вдруг крепко, до боли, сжал руку брата.
   - Просканируй его ауру, - прохрипел он. - Быстрее!
   Шатт оторвал от дракона взгляд, полный ненависти и отвращения, и настроился на ментальное сканирование.
   Аура дракона переливалась красным и черным. Она разбухала, как ватный тампон в ране, росла и насыщалась - сияние становилось таким ярким, что было больно смотреть. Если бы такое происходило с аурой человека, Шатт решил бы, что он втягивает Чи.
   Драконы не берут волшебную энергию из окружающей среды, потому что они сами и есть волшебство. Шатт, наполовину дракон, отлично это знал. Но в ауру Черного Пламени мощным потомком вливалась магическая энергия. Шатт поискал глазами ее источник, и увидел огромную воронку, дрожащую над головой дракона. Она была наполнена крупными красными икринками, вроде тех, что извлекают из брюха осетров нудайские рыбаки. Проходя через узкую горловину воронки, икринки смешивались в одну струю Чи, которая вливалась в канал воли дракона. Химмельриттер удивился, потому что никогда не видел подобной магической конструкции. Он присмотрелся к икринкам повнимательнее и чуть не взвыл, но успел заткнуть рот рукой. Не прикрыть, а именно заткнуть - Шатт укусил себя за кисть, но не почувствовал этого.
   Строение ауры каждого человека сугубо индивидуально и легко узнаваемо для опытного мага. А уж ауру человека, с которым общаешься каждый день, узнает любой. Поэты обычно сравнивают ауру с плащом синего, красного, коричневого или голубого цвета - по окраске Чи стихии, из которых маг черпает энергию. На самом деле аура человека похожа на плотный многослойный кокон или на любимую игрушку сюрков - шар-в шаре-в шарике.
   Воронку заполняли разноцветные коконы Чи, которые поначалу и показались Шатту икринками. И не узнать резьбу на этих шариках он не мог.
   Черное Пламя всасывал Чи Брунгильды, Гильдис, Лодура, Вольфганга...промелькнуло несколько аур, которые Шатт видел впервые, но воронка все не пустела, у верхнего края Шатт видел новые икринки - это были ауры Ролло, Марлен, Дитриха...
   - Если ему так хотелось убить их, - прошептал Шатт. - Почему он сделал этого сразу, здесь? И как, милостивый Тор, он это делает?
   Обычно в момент убийства аура разрушается. Мертвая сила перетекает в ауру убийцы, а жизненная сила возвращается к той стихии, к которой принадлежал маг. Черное пламя же снял ауру с химмельриттеров целиком, словно умелый скорняк - шкуру с белки. В этот момент Шатт понял, почему Черное Пламя так исступленно извивался - при насыщении ауры сначала заполнялся тот канал, через который происходило подключение, а затем остальные. Канал страсти находится рядом с каналом воли, а тот уже был забит Чи до отказа.
   - В них во всех Крюк Шайенна, - ничего не выражающим голосом сказал Гюнтер. Теперь и Шатт заметил темную полосу, перечеркивающую каждую икринку. Крюк Шайенна можно было увидеть в ауре любого бойца в момент битвы. Так называлась энергетическая спираль, создаваемая ненавистью, болью, решимостью драться и страхом.
   - Они страдали перед смертью. Боялись... Но и сражались... Дракону было нужно, чтобы они ненавидели, боролись... а не только боялись.
   - Но зачем?
   - Иначе ему, видимо, невкусно жрать.
   - Но... как? Он мог обвязать наших чарами, но ты же видишь - он не только наших жрет!
   - Есть какой-то артефакт... ретранслятор и преобразователь. Должен быть. Я читал... У некромантов есть похожий ритуал, они называют это "проглотить душу".
   - Он не выйдет отсюда, - пробормотал Шатт. - Все же видят...
   - Вряд ли. Мы с тобой видим это потому, что наполовину драконы. Остальные максимум что замечают - крутящуюся воронку у него над головой.
   Аура Черного Пламени насытилась до предела. Дракон казался черной мухой, замурованной в прозрачном рубине.
   Император Мандры последний раз сильно ударил бедрами по Инкубатору, вскинул голову и выпустил в небо длинный язык пламени. На этот раз оно действительно было черным. Но он изверг из себя не только пламя.
   - Кусок свинского дерьма! - заорал Шатт. - Эта скотина обкончала Инкубатор!
   Когда мужчина кончает, он сбрасывает энергию, и его каналы энергии пустеют. Дракон освободился от лишней Чи, которая разрывала его ауру. На магическом уровне это можно было сравнить с отрыжкой. Густая полупрозрачная слизь медленно стекала по стене, заполняя собой дворик вокруг здания. С террасы можно было предположить, что глубина лужи примерно по колено. Тело дракона обвисло на Инкубаторе огромной выжатой тряпкой.
   Шатт заплакал от невыносимого унижения. Над Цитаделью висела мертвая тишина. И одна мысль, четкая и ясная мысль Первого Химмельриттера, которую слышали все и каждый:
   ЕСЛИ НАЙДЕТСЯ ВТОРОЙ ЛАЙТОНД, Я НЕ БУДУ БИТЬСЯ С НИМ, КОГДА ОН ПОВЕДЕТ СВОИХ ТАНЦОРОВ. МЫ ОТВЕЗЕМ ИХ В РАБИН НА СПИНАХ СВОИХ ГРОСАЙДЕЧЕЙ.
   - Хорошо, что отец не дожил и не увидел этого, - сказал Гюнтер.
   Раздался короткий свист, и стрела вонзилась в трещину рядом с глазом дракона. Гюнтер обернулся, ища стрелка.
   Антракса, растрепанная, как ведьма, с лицом, посиневшим от многодневного пьянства, стояла на верхней галерее на одном колене. В руках ее был лук, и она уже накладывала следующую стрелу. Руки ее не дрожали - она вся была как натянутая струна ненависти. Воздушная наездница улыбалась. Гюнтер увидел, как колыхнулась высокая грудь в пройме несвежей, покрытой подозрительными пятнами ночной сорочки, когда небесная наездница спустила тетиву во второй раз. Этот выстрел был удачнее - стрела вонзилась в веко Черного Пламени.
   - Теперь я понял, почему ты с ней, - медленно произнес Гюнтер.
   - Ну наконец-то, - сказал Шатт.
   Дракон открыл глаз, а стрелы уже сыпались на него безостановочно, как град. Это было бесполезно - пробить шкуру дракона можно разве что прямым попаданием из мортиры. В Цитадели были и мортиры, да только никто и никогда не развернул бы их в сторону Инкубатора.
   Черное Пламя расправил крылья. На террасе потемнело.
   Дракон с трудом взмыл в воздух, развернулся, закладывая вираж. Перед химмельриттерами проплыло толстое, обвисшее брюхо. Последняя стрела, пущенная Антраксой, угодила в блестящий от слизи, толстый, как оглобля, член императора Мандры.
   - Хотел бы я знать, - сказал Шатт задумчиво. - Где сейчас Лайтонд?
   - Так его же четвертовали после того, как бунт Танцоров Смерти был подавлен, - сказал Гюнтер.
   - А я слышал, что нет, - ответил брат. - И я очень надеюсь, что он жив. И на свободе.
  
  
   Снег поскрипывал под лыжами. Угольно-черные тени деревьев косо лежали на склоне, закутанном в искрящуюся на солнце белоснежную шаль. Впереди, но не очень далеко, мелькала фигурка Каоледана. Его зеленый шерстяной шарф развевался от бега. Тиурику оказался тяжелее, чем думалось Реммевагаре. Малыш тихо сидел в переносном мешке из шкуры лося, который Маха сшила специально для дальних прогулок. Наверное, спал. Реммевагара накормил его перед тем, как отправиться в путь. Маха сцедилась перед уходом, и Тиурику с удовольствием высосал всю бутылочку. Эльф смотрел, как ребенок ест, и старался не думать о том, что малыш пьет молоко мертвой матери. Самоморозящий ларь, откуда Реммевагара достал молоко для Тиурику, а так же сыр, масло и хлеб для них с Каоледаном, остался почти единственным местом в Доме, которого не коснулись жуткие изменения, произошедшие ночью.
   Стены в комнатах оплыли. Исчезли диваны, кресла, столы, в общем зале - даже камин. Теперь казалось, что они покрыты подрагивающим желе, похожим на брусничное, которое иногда варила Маха, только зеленоватым. Если Реммевагара до сих пор и сомневался, что сестра Че мертва, теперь все его надежды оказались рассеяны, как утренний туман. Ночью уцелели только две пряди волос - те, что принадлежали Квендихен и Глиргвай. Их опалило пламенем, когда вспыхнула прядка сестры Че, но сами они не горели, только обуглились. Реммевагара вызывал девушек телепатически, и сразу ночью, и утром, надеясь на то, что эльфки только ранены, а теперь пришли в себя.
   Но отклика не получил.
   Тогда партизан собрал вещи Каоледана и Тиурику и накормил детей завтраком.
   Прогулка, предстоявшая им на этот раз, была очень долгой.
   Маха, единственная из отряда, училась в Филькебире - магической школе, находившейся в Фейре. Она как-то объясняла, почему нельзя было устроить стационарный телепорт в долине, где находился Дом. Эльфка рассказывала про конфигурацию горных хребтов, особо напирала на то, что эта часть Эммин-ну-Фуин сложена из сланцев, бывших когда-то дном моря. Так или иначе, тайный стационарный телепорт находился в пяти километрах к северо-востоку от убежища Ежей, сразу за долиной с теплыми источниками. Она называлась Фаммигвартхен. Телепорт пробивал до Бьонгарда на западе и Ливрасста на севере, но Реммевагара не собирался так далеко. Он хотел попасть в Мир Минас, пограничный город Фейре. Там они были бы в безопасности, да с голоду не пропали бы. Торговая площадь Мир Минаса, где сюркистанские шелка и фарфор лежали рядом с тергалем и копченым лососем, была самой большой в обитаемом мире. Логично было предположить, что с нее кормится самая большая воровская гильдия.
   И что еще три рта не разорят ни гильдию, ни купцов.
   С такими мыслями Реммевагара вступил в Фаммигвартхен. Полуэльф и Каоледан хотели пройти по косогору в восточной части долины, где снег не таял никогда. Полуэльф не сразу понял, что тупая, ноющая боль в голове - это не следствие шума воды. А когда понял, было уже поздно.
   Руки и ноги партизана двигались все медленнее. Во рту пересохло. Реммевагара дернулся последний раз, изо всех сил, и застыл, словно памятник самому себе, рядом с серым валуном. Мельчайшие капельки воды усеивали огромный камень подобно испарине. Из верхушки валуна торчала корявая береза - хищно раскрытая ладонь, пытающаяся ухватиться за ватное покрывало близкого неба. Ее корни раскололи валун, покрыли его сеткой длинных и узких трещин, и теперь валун казался лицом злого воина с хвостиком на голове.
   Из-за валуна, усмехаясь, вышел мужчина. Ростом он превосходил Реммевагару на две головы. Его длинные светлые волосы по моде серых эльфов были заплетены в две косички на висках. Реммевагара попытался шевельнуться, но не смог. Магическая сеть держала его, как паутина - муху.
   - А ты не торопился, - сказал эльф вместо приветствия. - Я чуть не уснул, тут тепло, как в сауне...
   Реммевагара промолчал. Успел ли охотник за головами заметить Каоледана, или мальчик проскользнул незамеченным в тумане? Или Каоледан уже лежит впереди без сознания, опутанный чарами?
   Серый эльф неторопливо обошел Реммевагару кругом, осматривая добычу. Тиурику он, хвала Мелькору, не заметил в складках мешка.
   - Ну что, - сказал охотник. - Пойдем. Можно было бы отрезать тебе башку прямо здесь, но думается мне, что за целого больше дадут.
   Он засмеялся, довольный своей шуткой, и поднял руку, чтобы бросить заклинание, полностью покоряющее волю жертвы. Реммевагара услышал тоненький свист. Серый эльф вздрогнул. Вместо того, чтобы сложить пальцы в сложном жесте, он схватился за шею. Кровь брызнула между пальцами. Россыпь крупных алых клякс украсила валун, безобразно яркая на серо-зеленом фоне. Охотник захрипел, упал на колени. Магическая сеть ослабла, хотя еще не исчезла совсем. Реммевагара не стал ждать. Он выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в широкую спину под темно-коричневой курткой. Серый эльф повалился набок, придавив лыжи Реммевагары. Зацокали, сорвавшись от рукавов, разноцветные бусины. Судорожно раскинутые руки заскребли по камню. В одной из рук был нож - умирая, охотник успел вытащить его. Серый эльф последний раз мучительно плюнул кровью и затих.
   Реммевагара поднял взгляд.
   - Каоледан? - произнес он хрипло, и туман тут же сожрал его голос.
   Но мальчик услышал его. Каоледан появился из-за спины полуэльфа. Он выехал из серого колышущегося облака неслышно, как тень, как дух. Темные волосы растрепались. Шарф развязался и висел почти до колена. Мальчик остановился рядом с Реммевагарой. Его короткие лыжи уперлись в бок мертвеца, и Каоледан отъехал чуть назад.
   Реммевагара, кряхтя, вытащил свои лыжи из-под трупа.
   - А где твоя шапка? - спросил полуэльф у мальчика.
   Тот рассеянно пожал плечами. Реммевагара обмотал ему голову шарфом. Полуэльф мельком подумал, что заколка Хелькара сейчас пришлась бы очень кстати - скрепить концы шерстяного полотнища. Затем развязал крепления, сошел с лыж и вытащил из тела два кинжала. Свой, узкий и длинный, как коготь дракона, из спины, и короткий, детский - из горла. Обтерев их о куртку убитого, полуэльф вернул оружие Каоледану. Увидев, что в глазах мальчика блестят слезы, Реммевагара улыбнулся и сказал:
   - Ты молодец. Мама гордилась бы тобой.
   - Да, - с трудом разлепив губы, ответил мальчик. Лицо его посветлело. - Она будет гордиться! И Хелькар, и Тиндекет... Мы всем расскажем, правда?
   Реммевагара отвел взгляд.
   - Правда, - сказал полуэльф.
   Он встал на свои лыжи.
   - Пойдем, - произнес Реммевагара. - Мама ждет.
   Тиурику на всем их пути до телепорта так и не проснулся. Он заплакал уже в Мир Минасе, на мосту Радуги. Малыша напугал звон колокольчика под дугой проезжавших мимо мандреченских саней - ничего подобного он раньше в жизни не слышал.
  
  
  
   Там, откуда пришли предки Лакгаэра, море зимой замерзало. Точнее будет сказать, что оно очень редко освобождалось от своего ледяного панциря. Залив Вздыбленного Льда, через который шли Финголфин и Феанор, последний раз сковало во время шторма лет триста назад. В Рабине тоже зимой бушевали бури. Но никогда на памяти главы Нолдокора температура еще не опускалась так низко, чтобы свирепые, с седыми гривами морские волны превратились в ледяные статуи - памятники самим себе.
   Зима 113 года правления Черного Пламени, которого эльфы называли Морул Кером, выдалась особенно неспокойной. Лакгаэру надо было купить кое-какие реактивы для магических опытов в аптеке на другом берегу залива. Старому эльфу не хотелось идти пешком по берегу, и он думал переправиться через залив на лодке. На третий день непрекращающегося волнения Лакгаэр понял, что придется либо идти пешком, либо телепортироваться. Он решил поразмяться и в половине одиннадцатого вышел из дома. Из-под плаща, подбитого мехом нерпы, торчали ножны тяжелого меча. Люди живут быстро и недолго. Никто уже не смог бы узнать этот меч, иначе Лакгаэр не рискнул бы выйти с ним из дому.
   Лавка принадлежала мандречену Борису. Он был уже стар, и делами не занимался. В лавке вел прием его сын Владислав, выучившийся на хирурга. За прилавком стоял молоденький парнишка Тим. Подобно сыну хозяина, он хотел поступить в медицинское училище, а пока набирался опыта. А поучиться было чему - Борис был мастером своего дела, его реактивы были чище, эффективнее и дешевле тех, что продавались в эльфийских аптеках.
   Когда Лакгаэр разговаривал с Тимом, сверху, из комнаты, где вел прием Владислав, спустились двое мандречен. Одним из них был сам врач, другого эльф видел впервые.
   На вид мужчине было около сорока. Узкие глаза, плоское лицо и слишком смуглая кожа говорили о том, что среди его предков были не только мандречены, но и сюрки. На нем был форменный кафтан императорской гвардии. Судя по массивным знакам различия на рукаве, рядом с эльфом стоял один из высших офицеров.
   - Извините, ради Парваты, - улыбнулся Владислав Лакгаэру. - Этот господин очень торопится, разрешите, Тим обслужит его первым?
   - Конечно, я еще выбираю, - сказал старый эльф.
   Гвардейцы Черного Пламени славились своей необузданностью, рожденной, несомненно, от безнаказанности. Лакгаэр не собирался вступать в конфликт с офицером из-за места в очереди, а тем более спорить с человеком, чья аура пылала темным огнем недавних убийств. И что-то еще было неправильное в его ауре, неуловимое, но жуткое.
   - Тим, два флакона "Ласкового мака", - сказал Владислав.
   Лакгаэр даже ухом не повел, словно мандречены всегда, вот при каждом визите старого эльфа в аптеку покупали сильнодействующие эликсиры на основе морфия. Но Тим меньше умел владеть лицом. На нем промелькнули ужас и отвращение, паренек на минуту замешкался. Гвардеец рядом с Лакгаэром глубоко и часто задышал.
   - Быстрее, Тим, - сказал Владислав нетерпеливо.
   Лакгаэр смотрел на спину парнишки, мелькающую между высоких стеллажей. Затем взял в руки жестяную коробочку, лежавшую на прилавке, и стал рассматривать. Сейчас он не смог бы сказать, держит ли он коробочку с табаком или с монпасье, хотя на ней была яркая этикетка с подписью. Он чувствовал на себе недобрый, тяжелый взгляд офицера, но оборачиваться не хотел.
   - Сидх, - стеклянным голосом произнес гвардеец, очевидно, только сейчас заметив его присутствие. - Очень старый сидх...
   Мандречен, пьяный в стельку до наступления полудня - не такая уж редкость. Гвардеец на пике прихода явление более удивительное, но не настолько, чтобы быть исключением. Странно, обычно морфинисты не агрессивны.
   - Искандер, не надо, - пробормотал Владислав, но офицер не унимался:
   - Как же тебя Разрушители пропустили, а? Из тебя уже тогда песок сыпался, верно? Самое место тебе было в Гниловране!
   Лакгаэр медленно повернулся. Он действительно был очень стар, но кровь его еще не остыла.
   - А я был там, - сказал он, глядя в темные, масляные глаза Искандера. - Знаешь за что? Я разрушил три капища Ящера.
   Владислав побледнел, это было видно даже в уютном полумраке аптеки. Лакгаэр опустил руку так, чтобы следующим движением вытащить меч из ножен. Офицер вдруг рассмеялся.
   - А живого ящера тебе бы не хотелось убить? - спросил Искандер. - Ты же знаешь, войти в его замок с оружием можно только вместе. Сидхи и мандречены должны заявиться одной бандой и действовать сообща.
   Ошарашенный эльф молчал.
   - Ваше лекарство, господин начальник охраны, - сказал вернувшийся Тим.
   Искандер подхватил флаконы с прилавка одним движением руки и двинулся к дверям. Лакгаэр отметил про себя, что офицер не расплатился, но Владислав и не думал требовать денег.
   У самой двери Искандер остановился и покосился на эльфа. Почти дружелюбно.
   - Ну так что? - спросил он. - Прогуляемся? Здесь недалеко. Меч, я гляжу, при тебе.
   В аптеке повисла тишина, липкая, как мёд - и такая же тягуче-противная на вкус. Эльф, аптекарь и офицер смотрели на замок дракона. Вид на него занимал почти все окно. Тим, не понимающий, в чем дело, переводил взгляд с одного на другого.
   - В следующий раз, - сказал Лакгаэр.
   Вдруг он понял, что было неправильно в ауре мандречена. Лакгаэру так давно не приходилось видеть ничего подобного, что сразу эту аномалию в сплетении каналов он и не узнал.
   - Смотри, - ответил Искандер. - Когда найдешь кого-нибудь посмелее и покрепче, передай ему, что я всегда готов.
   - Хорошо, - сказал эльф. - Позволь мне дать тебе совет.
   Гвардеец, уже взявшийся за ручку двери, снисходительно кивнул.
   - Сходи в бордель, - произнес Лакгаэр.
   Ни один мускул не дрогнул в лице Искандера, но глаза офицера стали пустыми и мёртвыми. Тим тихонько вскрикнул, а Владислав железной рукой взял старого эльфа под локоть.
   - Вы забываетесь, - сказал аптекарь. - Извини его, Искандер...
   Начальник личной охраны Черного Пламени мотнул головой.
   - Я не обиделся, - сказал он таким тоном, что у Лакгаэра прошел холодок по спине.
   Искандер посмотрел на эльфа в упор, и у него оборвалось сердце, словно он случайно заглянул за край парапета, стоя на очень высоком здании.
   - Я последую твоему совету, сидх, - сказал Искандер. - Господа! - он кивнул Владиславу и вышел.
   Дверь захлопнулась за ним, мелодично тренькнул колокольчик. Мандреченам нравилось вешать побрякивающие, позванивающие украшения на дверях вместо звонков, которые обычно делали эльфы в своих домах. По звуку сразу становилось ясно, что кто-то вошел или покинул помещение. А Лакгаэр каждый раз, когда видел нечто подобное, думал только об одном.
   "Вот так мы и завоевали эту беспечную нацию...когда легионы Рыцарей Льда вломились в ваш дом, колокольчик тихонько звякнул... и это вас ничему не научило".
   - Тим, сходи пообедай, - произнес Владислав. - Я сам обслужу.
   Парнишка поспешно скрылся в недрах аптеки.
   - Более верного офицера, чем Искандер Гургенид, не найти, - срывающимся голосом произнес Владислав. - Но месяц назад наш император потребовал, чтобы Искандер поднял наши легионы и двинул их на Лихой Лес.
   - Искандер отказался, - задумчиво пробормотал Лакгаэр. - И тогда Морул Кер полетел шантажировать химмельриттеров.
   - Да, - колким голосом ответил аптекарь. - Черное Пламя убил и съел его жену и детей. У Искандера сейчас депрессия, и я продаю ему лекарства от нее.
   - Я думал, что традиционное средство от депрессии у мандречен немного другое, - заметил Лакгаэр, и добавил, охваченный новой мыслью: - Почему император его не уволил?
   - Искандер - лучший полководец, которого только знал мир. Все земли, присоединенные к Мандре последние пять лет - его заслуга. Он не знает поражений, и уволить его нельзя. Тогда Армия Мандры уйдет вместе с ним. Ко всему прочему, Искандер наполовину сюрк, - ответил Владислав. - Его печень устроена таким образом, что ему нельзя принимать наше... лекарство от депрессии в необходимых дозах. Искандер тогда просто сопьется. А сейчас говорите, что вам нужно, и уходите. Я попрошу вас больше никогда не приходить сюда. Вы Искандера не знаете; а я знаю, и удивляюсь, почему он вас не убил. Но мне не нужны трупы в моей аптеке.
   "Да, я Искандера не знаю", подумал Лакгаэр. - "Но что я знаю точно, так это то, что своих родственников он убил сам. Это их Цин кружится в его ауре. Морул Кер здесь ни при чем. Дракон покрыл своего военачальника и не выдал его жрецам правосудия.
   И тем не менее, Искандер действительно хочет его убить. Двум драконам тесно в одном логове...".
   - А если я найду кого покрепче и посмелее? Ведь тогда мне нужно будет переговорить с Искандером.
   Владислав долго молчал.
   - Тогда приходите, Лакгаэр, - сказал он. - В любое время, хоть ночью, хоть днем.
   Эльф усмехнулся.
   - Для сына аптекаря ты слишком смел. Но это и хорошо. Другие времена, другие люди...
  
  
   Солнце гордо восседало в прогибе горного хребта. "То есть, оно уже успело добраться до своего зимнего зенита и теперь собиралось двигаться только вниз", поняла Глиргвай. Эльфка вздрогнула и огляделась. Скальную площадку покрывал толстый слой жирной черной копоти, в которой выделялось два светлых овала. В одном из них и находилась Глиргвай, лук Хелькара и оба меча - меч назгула и тот, что он принес в своей голове. В другом, судя по всему, провела ночь Квендихен. Это она растрясла подругу.
   - Проснулась, - хмыкнула Квенди. - Вставай. Нужно идти. Нас же теперь с собаками ищут, наверняка.
   - А что... - начала Глиргвай и осеклась.
   Она вспомнила. Ощутила руки сестры Че у себя на плечах.
   Черно-серый ковш неба над их головами с прилипшей ко дну серебряной монетой - луной опрокинулся, превратился в блестящую сеть чешуек на брюхе зависшей над утесом гросайдечи. Летающая ящерица глубоко вздохнула, из ее пасти вырывался язык пламени... В этот момент эльфку чем-то крепко ударило по затылку.
   - Сестра Че спасла нас от пламени дракона, - сказала Квенди. - Закрыла магическим щитом. На себя и Моркобинина у нее уже не хватило сил.
   - А где дракон?
   Квендихен махнула рукой в сторону обрыва. Глиргвай поднялась, подошла и посмотрела вниз. Шесть огромных тел, изуродованные, измятые, лишенные всей своей грации и красоты, цепочкой лежали на дне ущелья. Кровь, застывшая на распоротых елями животах гросайдечей, казалась антрацитово-черной в лучах алого солнца.
   - А где...
   - Я звала их, - отвечала Квендихен. - Маху, Тиндекета, Реммевагару - никто не отвечает.
   - Значит, они все мертвы, - произнесла Глиргвай.
   Это была лишь сухая констатация факта. Эльфка не хотела и не могла сейчас вдумываться в то, что означают для них эти слова.
   - Нам нужно в Фаммигвартхен, - сказала Квендихен. - Мы не сможем сами телепортироваться. А отсюда надо убираться, чем дальше тем лучше.
   Подруга была права. Партизанки умели вязать розы одноразовых порталов из собственной Чи, но сейчас обе были слишком слабы для этого.
   - Активируем телепорт и перенесемся в Бьонгард, - закончила Квендихен.
   Глиргвай покачала головой:
   - А ты не думаешь, что в столице сейчас все мандреченами кишеть будет?
   - Конечно. Но им и в голову не придет, что мы сидим у них под самым носом. Там есть один верный эльф, кузнец Тирбен. У него лавка прямо напротив башни Светлого Всадника. Он нас спрячет, пока все не утихнет, а потом посмотрим.
   - Что ж, - сказала Глиргвай задумчиво. - Хоть какое-то подобие плана для начала.
   Ущелье Фаммигвартхен находилось между ними и Домом, милях в пяти, если по прямой. Девушки вполне успевали добраться до телепорта раньше, чем наступит ночь. Глиргвай забрала меч Хелькара, и эльфки направились к спуску - узкой тропке.
   - Ты иди первая, - сказала Глиргвай. - Ты тяжелее меня.
   Тут она заметила черные пятна на кистях Квендихен.
   - А что у тебя с руками?
   - А, ничего, - беспечно произнесла подруга.
   Глиргвай осторожно коснулась ее запястья.
   - Немного не повезло, - сказала Квендихен, улыбаясь одними губами. В глазах ее застыли ужас и боль. - Я успела и обжечь руки об пулемет, и обморозить, пока мы спали.
   Глиргвай понимала, что значит для певицы, зарабатывающей на жизнь игрой на лютне, потеря пальцев. Она наложила на руки Квендихен два заклинания - обезболивающее и восстанавливающее кровообращение. Потом оторвала подол от длинной рубахи подруги и соорудила нечто вроде повязок, поскольку рукавицы подруги сгорели.
   - Не вынимай руки из карманов, - сказала Глиргвай.
   Но Квендихен пришлось пренебречь ее советом. Спуск был крутым, и эльфкам приходилось цепляться за камни и корни, чтобы не скатиться вниз. Лук становился с каждым метром все тяжелее, бил по затылку, сползал. Меч путался в ногах, горели обмороженные щеки. Руки сводило судорогой от мороза и усталости. От голода жутко болела голова. Желудок уже не противно ныл, а рычал, как безумный зверь.
   Но самое неприятное было не в этом.
   Самый жуткий зверь пока прятался на задворках сознания, но его острые зубы уже блестели в темноте. С них капала кровь - кровь Махи, Тиндекета, Хелькара, сестры Че...
   Кровь детства, умершего в огненном дыхании гросайдечи.
   Девушки оказались на опушке леса.
   - Веди, - сказала Глиргвай.
   Она раньше не бывала в Дункелайс, а в этот раз прилетела вместе с Хелькаром. Квендихен с сомнением осмотрела деревья.
   - Я не помню дороги, - сказала она. - Ну, знаешь, как это бывает. Я же шла вместе с Моркобинином, и по сторонам особо не смотрела.
   - Прекрасно, - только и смогла сказать Глиргвай. - Что ж, пойдем по солнцу.
   Они пошли - и с блеском опровергли поговорку о том, что темный эльф никогда не заблудится в Железном Лесу. Некоторым оправданием могло послужить то, что девушки пробирались не через лес, а через предгорья. Квендихен напевала себе под нос какие-то песенки, спрашивала Глиргвай, какое платье она бы одела на Мидинваэрн.
   - Мы же будем в столице, - говорила Квендихен. - Тут важно не ударить в грязь лицом.
   Глиргвай сначала подумала, что подруга сошла с ума. Потом удивилась ее легкомыслию и черствости. Хотя, в конце концов, Ежи Махи не вырастили ее. Но потом она вдруг поняла, что Квендихен делает это для нее - тормошит и отвлекает от горьких мыслей.
   И если бы подруга не журчала всю дорогу как ручеек, Глиргвай пожалуй уже повесилась бы на ближайшем суку.
   Кто-то должен был быть виноват в смерти всех Ежей Махи. Несмотря на всю свою ненависть и боль, Глиргвай поняла, что это не химмельриттеры из далекой, незнакомой Боремии.
   "У нас нет с ними войны", сказала Маха.
   "Я убью Морул Кера", думала Глиргвай. - "Я поеду в Рабин и застрелю его, когда он выйдет из своего замка. Он не может сидеть там вечно... Я никогда не промахиваюсь. Я всажу ему стрелу из лука Хелькара прямо в глаз. А потом пусть делают что хотят, мне уже все равно".
   Когда подруги, опираясь друг на друга, вышли на прогалину, уже темнело. Глиргвай увидела гору Шлосс. В ней по прихоти небесного скульптора было вытиснено гигантское подобие замочной скважины.
   - Весь день тролли проиграли, ключ от дома потеряли, - пробормотала Квендихен, тоже заметившая Шлосс.
   Долина Фаммигвартхен находилась с другой стороны, между горами Шлосс и Фамми. Партизанки забрали слишком сильно к востоку. Идти по ночному лесу было опасно. Но Глиргвай боялась, что если они остановятся на ночевку, то утром уже не проснутся. Эльфки слишком ослабели во время перехода.
   - Принюхайся, - вдруг сказала Квендихен. - Пахнет дымом. Здесь недалеко есть жилье.
   Глиргвай ментально просканировала местность. Деревушка обнаружилась совсем недалеко - примерно в километре от них к западу.
   - Да, есть, - сказала Глиргвай. - Ну, а если в ней уже стоит полк мандречен? И даже если нет, то здесь скорее всего нет темных эльфов. А Маха всегда говорила - не входить в дома к серым эльфам.
   - А мы подойдем тихонечко и посмотрим, - просительно сказала Квендихен. - Если нет, найдем какое-нибудь дупло и переночуем там.
   Подруга неохотно согласилась.
  
   Хозяйка дома поставила перед Квендихен тарелку с дымящимся супом.
   - Спасибо, - сказала эльфка.
   С трудом удерживая ложку в распухших, почерневших пальцах, Квендихен принялась за еду. Они постучали в первые ворота, на которых мерцал в ночи серебром знак Паутины, оберег темных эльфов. Двигаться ближе к центру деревушки по единственной улице девушки не рискнули. И партизанки не прогадали. Хозяйка дома оказалась невысокой, темноволосой и темноглазой - истинной темной эльфкой. Она назвалась Рутлом, но имен гостей не спросила. Вместо этого она усадила девушек за стол и вытащила из печи горшок с супом.
   - А вы? - обратилась хозяйка к Глиргвай.
   - Что-то не хочется, - пробормотала девушка. - Я вот хлебушка кусочек съем.
   Она взяла полукруглый ломоть из плетеной корзинки, стоявшей в центре стола. Глиргвай принялась меланхолично отщипывать кусочки хлеба и отправлять их в рот. Девушка бездумно глядела на скатерть с богатой вышивкой. На белом полотне сплелись в причудливом узоре разноцветные листья платана, дуба и клёна. Глиргвай увидела, что хозяйка с опаской рассматривает меч, лежавший на скамье рядом с гостьей.
   - Давайте я вам булочек принесу, только сегодня напекла, - сказала Рутлом. - Это вчерашний.
   Только тут Глиргвай сопоставила непривычную форму буханки с крохотным мешочком крупы, висевшим над домашним святилищем Мелькора. Девушка поняла, что ест поминальные хлебцы.
   - Простите, - сказала Глиргвай и отложила хлебец.
   - Ничего, - сказала Рутлом и вышла.
   Девушка устала до такой степени, что есть уже не хотелось. Все вокруг плыло, как в тумане. Глиргвай чувствовала, как ее глаза слипаются - они с Квендихен не стали снимать полушубки, только расстегнули их. И теперь, пригревшись, эльфка провалилась в дрему прямо за столом.
  
   Кэльминдон был до горла закрыт погребальным зеленым покрывалом. Бисер на нем складывался в руны Прощания, Прощения и Ухода. Лисы успели порядком испортить тело, прежде чем Воарр и Рутлом нашли Кэльминдона по импульсу поискового амулета. Но лицо Кэльминдона уцелело. Рутлом коснулась губами холодного виска и вытащила из ларя магический шар. Эльфка коснулась его рукой, и по стенам горницы скользнули отблески розоватого света.
   Кэльминдон так и не выучился читать, а староста Фаммирен - принимать телепатические импульсы, поэтому Рутлом связалась с ним посредством магического шара.
  
   Глиргвай услышала шаги в сенях. Эльфка вздрогнула и открыла глаза. "Квенди права", подумала она. - "Надо остаться здесь ночевать... Мы не дойдем до Дома". Дверь приоткрылась, и Глиргвай увидела за ней малыша лет пяти. Неприятный холодок пополз по спине эльфки, хотя она сначала не поняла, почему - ребенок был очень красив и опрятно одет.
   Волосы и глаза малыша были светлыми.
   Глиргвай увидела скатерть в синдаринских знаках Триединства и Вечности. Эльфка поняла, что съеденные ею хлебцы были поминальной жертвой по тому, кто захотел поместить эти знаки на самое видное место в доме. Девушка вскочила со скамьи и ткнула спящую за столом Квендихен в бок.
   - Уходим! Квенди, проснись! Засада!
   Малыш заплакал и убежал. Глиргвай уже слышала топот многочисленных ног по двору, грубые голоса. Она оглянулась, и сильным импульсом Чи высадила окно вместе со ставнями. Зазвенело разбитое стекло.
   - Быстрее! Что копаетесь! - рявкнул кто-то уже в сенях.
   Глиргвай в отчаянии потрясла подругу.
   - Да проснись же, Квенди!
   Голова подруги безвольно мотнулась на скрещенных руках. Глиргвай присмотрелась к ее ауре и грязно выругалась. Рутлом перед уходом успела не только оплести Квендихен чарами. Хозяйка всыпала в суп лошадиную дозу лислора. Об этом говорил неестественный цвет энергетической спирали систем пищеварения и грубо закрученные каналы воли и разума. Квендихен не смогла бы проснуться, даже если очень сильно захотела этого.
   В дверях появилась мужская фигура. Глиргвай схватила со стола горшок с супом и метнула в нападающего. Он сложился пополам и исчез.
   И в этот момент пришла телепатемма, такая тихая и слабая, словно пославший ее находился в Мир Минасе:
   Беги, Глиргвай. Мне не уйти, обе погибнем...
   Эльфка покосилась на Квендихен. У подруги не дрогнула ни одна ресница, она дышала ровно, словно в глубоком сне. Но часть ее разума не поддалась ни чарам, ни действию наркотика.
   Беги, Глиргвай, повторила Квендихен.
   Глиргвай сорвала с шеи цепочку. Девушка поспешно надела кольцо на палец и выпрыгнула в окно, прихватив лежавший на скамье меч.
  
   Глиргвай попыталась прочесть руны на кольце, но не смогла. Не хватало света то ли, то ли знаний. Руны складывались в неприятно звучащую бессмыслицу.
   - Если ты оденешь его на палец, то станешь невидима, - сказал назгул. - Для всех, кроме некромантов. Но и они будут видеть лишь темное пятно, а не линии твоей ауры. Ты сможешь двигаться над водой или через преграды, но не через все. Ты сама увидишь. Надев кольцо, ты переместишься в иной мир, близкий нашему, но иной. Водоемов там нет, но некоторые здания и другие крупные объекты, например горы, там тоже существуют. Ты будешь двигаться по Нити Ринера, а да ладно, не буду морочить тебе голову.
   - Здорово, - сказала Глиргвай. - Спасибо, Хелькар. Это кольцо тоже надо будет приручить, как лук?
   - Нет, - ответил Хелькар каким-то странным тоном. - Наоборот, смотри, чтобы оно не приручило тебя...
   - Как это?
   - Лук преобразует твою Чи в момент выстрела, и не обладает никакой собственной энергией, кроме твоей остаточной. А кольцо... как тебе объяснить... оно имеет собственный энергетический заряд и будет влиять на твою ауру, как только ты активируешь его.
   Назгул гулко откашлялся и закончил:
   - И совсем не в лучшую сторону. Кольцо усиливает дикие, необузданные стороны характера. Агрессивность, честолюбие, мстительность... Видишь ли, оно способно питаться не только энергией хозяина, но и Чи других эльфов, и оно предпочитает...хм... определенные эмоции.
   - Ненависть, гнев, зависть?
   - Да. Оно усиливает так же и интеллект, но оно не дает мудрости, а лишь изворотливость и коварство. И оно дает наслаждение. Пока ты его носишь, ты будешь чувствовать спокойствие и счастье - чтобы ты ни делала.
   - В общем, оно превращает эльфа в злодея, - заключила Глиргвай. - Первый раз вижу такой артефакт.
   - В вашем мире есть только один артефакт схожего действия, это Эрустим.
   Эльфка задумалась, и неуверенно уточнила:
   - Жезл Власти, который принадлежит Морул Керу?
   - Да. Но Эрустим еще хуже. Он был задуман для другого, но случилось так, что артефакт был испорчен. В кольцах был смысл, - ответил Хелькар. - Тот, кто создал их, хотел объединить мир. Те, кто носил кольца, старались не для себя... А в Эрустиме нет никакого смысла, он просто разрушает все, к чему прикасается - разум своего владельца и ваш мир.
   Назгул замолчал, и Глиргвай не решилась лезть с вопросами, хотя спросить ей хотелось многое. Она уже догадалась, как звали того, кто хотел объединить мир - Саурон. Это имя было в песне. Глиргвай думала даже, что знает, где существовал мир, где Хелькар был королем Ангмара - в далеком прошлом их собственного мира. Эльфка поняла, что Саурон проиграл в борьбе за мировое владычество, и ей хотелось знать, почему.
   Ветер свистел в крыльях летучей твари, дальний край ущелья все приближался. Глиргвай уже видела уступ, на котором копошились черные фигурки друзей.
   - Единственное, что меня радует, - сказал Хелькар. - Что полностью стать рабыней кольца ты не успеешь в любом случае.
   - Почему?
   - Видишь ли, существование кольца, кроме Чи обладателя, поддерживается некой силой... и когда я умру, эта сила исчезнет. Ну, точнее не исчезнет, а лишится проводника, через который она поступает в наш мир. Кольцо потеряет все свои магические свойства и физически исчезнет дней через десять после моего развоплощения.
   - Понятно.
   - Десять дней, Глиргвай, это очень много. Можно успеть сломать жизнь себе и многим другим... Будь осторожна.
   - Буду, Хелькар.
   Кожистые крылья твари мерно вздымались и опускались с тихим, приятным шелестом. Летучая тварь закладывала вираж, снижаясь над уступом. Моркобинин уже приветственно махал с него новоприбывшим.
  
   Глиргвай была уже у забора, когда из дома донесся дикий, радостный вой. Рука эльфки легла на перекладину - Глиргвай хотела перемахнуть через забор. Но кисть эльфки прошла сквозь доски, не встретив никакого сопротивления.
   - Черная Стрела! - кричали в доме. - Это сама Черная Стрела!
   Глиргвай развернулась, стягивая с плеча лук. Эльфка выстрелила в светящийся квадрат окна наугад. Крик, раздавшийся в ответ, был уже совсем другой тональности. Он был совершенно немузыкален, этот крик боли и ужаса, но прозвучал для Глиргвай лучше самых нежных песен Квендихен. Лук под ее руками потеплел - Хелькар говорил, что так и будет, едва стрела найдет добычу.
   - Ежи! - орали в доме. - Ежи атакуют!
   Глиргвай успела выпустить еще пять стрел. Их можно было не беречь. Эльфка переживала, что не сможет достать таких же чудных стрел, когда расстреляет весь запас. Но назгул объяснил ей, что все стрелы, попавшие в цель, вернутся в колчан сами примерно через час после битвы. Раз в месяц колчан становится полным в любом случае. Первые три стрелы ушли обычно, с небольшим разлетом. Эльфка приноравливалась к новому оружию, непривычно большому, необычно легкому, к его силе и гибкости. А на четвертой стреле она почувствовала то, о чем говорил Хелькар. Лук словно ожил в ее руках, шевельнулся. "Словно большая кошка", подумалось Глиргвай. Что-то мягко, но ощутимо передвинуло стрелу, чуть приподняло ей локоть. Стрела вылетела как будто сама по себе, лишь дождавшись мысленного приказа лучницы. Следующая стрела словно сама скользнула в руку из колчана.
   Больше всего на свете Глиргвай хотелось сейчас попасть в Квендихен. Украсть ее от мук, на которые ее обрекут палачи, подарить ей достойную смерть. Но желанию партизанки не суждено было сбыться.
   Из дома выскочил высокий эльф с рогатиной в руках. Вместо щита он прикрывался медным подносом, на котором не так давно стояла корзиночка с погребальными хлебцами. Он бросился к Глиргвай. Эльфка сообразила, что в упоении боем допустила ошибку. "Кольцо предпочитает гнев и ненависть", вспомнились ей слова Хелькара. Нападающий не мог ее видеть, но заметил, откуда летят стрелы. Если бы ему удалось втянуть ее в поединок, остальные успели бы обежать вокруг забора, и ловушка бы захлопнулась.
   Глиргвай закинула лук за спину, прошла сквозь забор и со всех ног кинулась по узкой улочке к лесу. В домах горел свет. Нна улицу выбегали вооруженные чем попало эльфы с факелами в руках. Партизанка испытала все недостатки и преимущества невидимости. Одного из эльфов Глиргвай чуть не сбила с ног - он отлетел в сторону с выражением крайнего изумления на лице. Зато другой чуть не затоптал ее саму, даже не заметив.
   "Лыжи", вдруг совершенно спокойно подумала Глиргвай. - "Мне нужны лыжи, без них мне не дойти до Фаммигвартхен. Надо зайти в любой дом и взять их, пока все мечутся...".
   И тут она поняла, что это не ее мысль. Назгул хорошо изучил свойства кольца и ничуть их не преувеличил. Эльфка двинулась к ближайшим распахнутым воротам. Они были украшены причудливой резьбой в виде двух резвящихся огромных рыб.
   Кто-то схватил ее за руку.
  
  
   Надо было плыть к островку. За камышами угадывались очертания чего-то большого, но неподвижного. Марфору часто приходилось видеть такие островки в Фюхсвальде. Лисы ушли, а места, где оборотни поклонялись богам, остались. Вода была вязкой, как масло, и очень теплой. Плыть не хотелось, не хотелось шевелиться вообще. Марфор чувствовал себя очень слабым. "Зачем это все?", подумал эльф.
   И тихий, но ужасно знакомый голос ответил:
   - Я хочу, чтобы ты жил. Я только что обрел тебя, и не хочу терять снова.
   - Кайт? - удивился Марфор.
   Кайт содержал Марфора года три, когда был главным врачом городского госпиталя в Нелтилэннине. Потом Марфор надолго покинул город. Когда эльф вернулся, Кайта уже не было, и никто не знал, куда он уехал.
   Ответа не последовало. Эльф кое-как поплыл к островку, и вскоре ощутил под ногами дно. Марфор медленно побрел к земле. Вокруг начало темнеть. Вскинув голову, он увидел крупные, редкие звезды. Созвездия оказались незнакомыми. Раздвинув камыши, эльф выбрался на полянку. Он ожидал увидеть статую лисы, но там оказался изуродованный труп гросайдечи, а рядом с ним...
  

* * *

  
   Марфор закричал и открыл глаза.
   - Тихо, тихо, - сказал Кайт.
   Невысокий, плотный, темноволосый врач сидел у его койки. Эльф огляделся. Он находился в небольшой комнате со стенами, покрашенными зеленой краской. Кое-где краска облупилась. За окном была темнота, в которой мерцали редкие огоньки.
   И еще ощущалось чье-то присутствие... ненавязчивое, как будто кто-то стоял в тени у стены или лежал на соседней койке. Дыхание чужой жизни, не больше. Но у стены никто не стоял, и койка здесь была только одна. Говорить Марфор не мог, да и не хотел. Он не чувствовал лица ниже глаз, и радовался этому. Марфор пришел в себя в редкий момент, когда чары и лекарства подарили ему отсутствие чувствительности.
   "Где Змееслав?", спросил эльф мысленно.
   Брат Марфора и любовник были знакомы, и познакомились при таких обстоятельствах, что Кайт должен был его помнить.
   Кайт протянул руку к тумбочке, на которой лежал наполненный шприц.
   - Сейчас все будет хорошо, - сказал Кайт.
   Марфор схватил его за руку, глубоко вздохнул, собираясь с силами.
   "Послушай, я не брежу", передал он. Мысленная речь отнимала не меньше сил, чем звуковая. - "Хорошо, давай начнем сначала. Я рад, что встретил тебя".
   Кайт дернул щекой.
   - Перестань, - сказал он сухо. - Ночью будет кризис, и ты это знаешь. Я буду дежурить рядом с тобой, делать инъекции, если потребуется... вот и все.
   "Это не лагерь Ежей? Где я?"
   - Ну наконец-то, - сказал Кайт. - В больнице при храме Красной Змеи.
   "Здесь всегда так тихо?", осведомился Марфор.
   - Мы с тобой дальнем, заброшенном крыле. Мандречены сейчас ищут эльфов со свежими ранами, знаешь ли. Особенно интересуются ожогами, колотыми, рублеными и резанами ранами. Но и такая, как у тебя - дырка, наполненная мертвой силой - им тоже очень понравится. Есть хочешь?
   Марфор кивнул. Кайт поднялся, извлек из одного из ящиков стоявшего у дальней стены стола высокий кувшин, вставил в него соломинку и подошел к эльфу.
   - Это бульон, - сказал врач, поставив кувшин на тумбочку рядом с кроватью. - Пей. Нам предстоит весьма разнообразная ночь. Тебе надо набраться сил.
   Кайт вернулся за стол, а Марфор осторожно вставил трубочку в рот. Это было странное ощущение - он послал в мышцы импульс, но не чувствовал, как они сокращаются. Однако вскоре что-то теплое пошло по пищеводу. Узнать вкус бульона эльфу было не суждено. Но Марфор особенно и не расстроился - качество больничной пищи он себе хорошо представлял.
   Напившись бульона, Марфор почувствовал себя бодрее.
   - Тебе сейчас лучше поспать, собраться с силами, - сказал Кайт, заметив, что Марфор оставил кувшин.
   "И давно ты помогаешь партизанам?", поинтересовался эльф.
   - Мы здесь занимаемся не только этим, - неохотно ответил врач. - Ежи притащили тебя слишком поздно. Они зашили рану, не догадавшись, что тебя ударили Цин. Они поняли, что что-то идет не так, только когда чужая Цин заполнила почти все твои каналы, и ты начал умирать прямо у них там. Тогда Ежи бросились в госпиталь. Отдохни, прошу тебя. На телепатические импульсы уходит много Чи.
   "Вряд ли они оставили Змееслава в лагере... С его ранами...", подумал Марфор. У него закружилась голова.
   "Нас со Змееславом должны были притащить сюда обоих", настойчиво повторил он Кайту. - "Он был среди химмельриттеров, понимаешь?"
   И снова - легкий шелест, подобный шепоту листьев под ветром. На этот раз Марфор успел просканировать импульс.
   "Кулумит, ты опять следишь за мной?" телепатировал он.
   "Нет, Марфор", тихо отозвался эльф. - "Я..."
   - Да, вас было двое, - ответил Кайт, усаживаясь за столом у стены и придвигая к себе толстый журнал для записей. - Но второй - не твой брат. Очень странный пациент... - добавил врач себе под нос.
   Эльф растянулся на койке, которая была ему коротковата. Он ощутил странный зуд в кистях рук, словно по ним ползли маленькие, очень злые муравьи. Тихо скрипело писало в руках врача.
   "Кулумит, где химмельриттер, которого я просил спасти?"
   "Ваниэль не поняла, кого из химмельриттеров ты имел в виду. Мы пытались спасти обоих", ответил партизан. - "Рысь и того парня, который отрубил себе ногу. Марфор, мы смогли помочь только оборотню, он сейчас в больнице, вместе с тобой".
   "А что со вторым химмельриттером?"
   "У него открылось кровотечение из отрубленной ноги, и..."
   Муравьи добрались уже до локтей.
   - Ты что-то побледнел, - сказал Кайт. - Давай я все-таки сделаю тебе укол, ты поспишь...
   Марфор отрицательно покачал головой.
   "Что вы сделали с телами?", осведомился он.
   "Они все еще в яме", - сообщил Кулумит. - "Ночью придут некроманты. Ваниэль договорилась продать тела гросайдечей".
   "Убери труп Змееслава, чтобы некроманты его не трогали", передал Марфор. Странно, ему почти не приходилось прикладывать усилий при формировании телепатического импульса. А ведь Кулумит находился минимум километрах в двадцати.
   "На нем очень сильный артефакт, очень опасный, понимаешь?", продолжал Марфор. - "Нельзя, чтобы он достался некромантам. Я завтра..."
   Перед внутренним взором эльфа поднялось зарево погребального костра.
   "Ты хочешь похоронить химмельриттера без ноги?", уточнил Кулумит.
   "Да уж обоих, игры Локи!", ответил Марфор, вспомнив про химмельриттера, который ехал первым. - "И перестань следить за мной".
   "Я не слежу", ответил Кулумит. - "У нас с тобой теперь одна аура на двоих".
   "Как так?", изумился Марфор.
   Однако это было похоже на правду - и отсутствие усилия при создании телепатеммы этим вполне можно было объяснить.
   "Когда ты... стал умирать... Мы понимали, что это какое-то колдовство", пояснил Кулумит. "Что у тебя что-то с каналами жизненной силы, но не могли понять, что именно. В нашем отряде есть некромант, и он сказал, что если соединить твою ауру с чьей-нибудь еще, жизненная сила партнера сможет поддержать тебя некоторое время. Я согласился, и он наложил заклятие - Поцелуй Синергистов..."
   "Но зачем ты...", изумился эльф и почувствовал, что Кулумит смущенно улыбается.
   "Я подумал, что каждое пятое доброе дело наказывается уже на земле", ответил партизан. - "Это временное заклинание, но очень опасное. С каналами Чи играть нельзя. Нам надо попасть в Храм Синергистов, под Бьонгардом, в течение двух недель. Либо снять временные чары, либо закрепить".
   "Бьонгард далеко", ответил Марфор задумчиво. - "А я ранен... Мы можем не успеть".
   "У нас в лагере есть телепорт".
   "Хорошо, тогда не будем тянуть время", передал Марфор и добавил, поколебавшись: - "Приходи завтра к яме, где мы убили гросайдечей. К полудню. Я похороню Змееслава, и двинем".
   "Ты так хорошо себя чувствуешь?", переспросил Кулумит.
   "Я не хочу, чтобы ты рисковал собой слишком долго".
   "Ты знаешь, мы сейчас в другом лагере, мне к Горбу Синкляра далеко идти", ответил Кулумит. Марфор понял, что партизан уловил его желание побыть у ямы одному. - "Давай я завтра после обеда приду к тебе в больницу".
   "Договорились", с облегчением согласился эльф.
   Марфор некоторое время лежал неподвижно. Обмен телепатеммами действительно утомил его.
   Затем у него задергало глаз, под которым начиналась рана. Горячая боль потекла вниз по щеке, выламывая кости. Скользнула по челюсти, словно ребенок, разгоняющийся на санках, прошмыгнула под носом и ударила в висок с другой стороны. А следующая обжигающая капля уже разгонялась вслед за второй. Марфор плохо помнил, что с ним происходило. Он принимал лекарства, которые давал ему Кайт, и засыпал - хотя, скорее, забывался. Приходил в себя от боли - пылало уже все лицо, челюсти сводило судорогой. Эльф ничего не видел правым глазом, кроме мельтешащих черных точек. Марфора начинало трясти. Кайт вливал в него бульон, затем снова лекарства, бормотал заклинания. Но боль уходила не сразу. Марфор плакал, кажется, говорил что-то.
   Он видел глазницы гросайдечи, полные кровавой слизи. Черную, в тусклой серой оправе, иглу Разрушителя на руке брата, его белое, словно из бумаги, лицо. Обрубок ноги, пришпиленный колом к боку гросайдечи. Красный от крови наконечник стрелы, вынырнувший из груди Змееслава и укусивший ладонь Марфора.
   И много еще такого, чего он не хотел бы видеть никогда.
  

* * *

  
   Партизанка настолько удивилась, что даже не пыталась вырваться. Рука у нее оказалась маленькая, твердая и теплая. На среднем пальце она носила массивное кольцо. Танабигой подумала уже, что девушка замужем, но узнала пару выбитых на кольце рун.
   - Пойдем, доченька, - тихо сказала Танабигой и потащила девушку за собой.
   Они оказались в крохотном переулке в три дома, за последним из которых чернел лес.
   - Вы меня видите? - произнесла партизанка. Голос у нее был приятный, молодой и мелодичный - как голос самой Танабигой лет триста тому назад.
   - Куда уж мне, пять лет как ослепла я, доченька, - ответила старая эльфка. - Но ауры пока что различаю...
   - Вы некромантка? - спросила девушка, скорее с любопытством, чем с отвращением.
   Танабигой хмыкнула:
   - А ты нет? Думаешь, никто те руны, что ты носишь, читать не умеет?
   Рука партизанки напряглась.
   - Воды! - завопили на главной улице несколько голосов, в которых подобно колоколу гудел мандреченский акцент. - Воды!
   Танабигой удивилась. Запах дыма был привычным, но не сильным. Горьковатая струя в холодном воздухе. Значит, пожара не было. Что же солдаты Армии Мандры, пришедшие в Фаммирен сегодня днем, собирались тушить?
   - Не уйти тебе. Пока Воарр с дружками вас в доме ловили, староста деревню магической сетью оплел, - сказала старая эльфка. - Но я могу тебе телепорт открыть, скажи только, куда...
   Девушка засопела - она явно колебалась.
   - Бьонгард, лавка кузнеца на площади Светлого Всадника, - сказала она наконец.
   Танабигой выпустила ее руку и привычным жестом раскрыла в воздухе око телепорта. Партизанка глубоко вздохнула, увидев то, о чем уже догадалась. Роза энергетических полей портала была черной, с серебристыми проблесками. Танабигой, сама того не заметив, гордо выпрямилась во весь свой небольшой рост. Она улыбалась - той же улыбкой, что двести пятьдесят лет назад, когда она стояла за околицей Фаммирен перед страшными, огромными всадниками в черных плащах.
   - Иди, доченька, - сказала старая эльфка. - Иди.
   Танабигой ощутила, как сработали структуры порта, как схлопнулся, опустев, его жадный рот. Старая эльфка снова ссутулилась и заплетающимися шагами двинулась к своей избушке - последней из трех домиков, стоявших в проулке. Она услышала топот двух пар ног позади. Набойки на солдатских каблуках звонко цокали по льду, поскрипывали кожаные галоши на валенках.
   - Эй, старуха! - закричал солдат. - Стой!
   Танабигой обернулась, собрав лицо в гримасу ярости, и подняла руки для заклинания.
   - Не надо так, господин офицер, - произнес тот, что носил валенки. Танабигой узнала Воарра. - Силой вы здесь ничего не добьетесь. Эта колдунья остановила Разрушителей, когда они пытались взять Фаммирен.
   - Да я вижу! Она колдовала и сейчас, здесь такие вибрации Цин были! - ответил мандречен.
   "Не солдат", поняла Танабигой. - "Армейский маг. Чувствительный к мертвой силе".
   Плохо, очень плохо.
   "И еще говорят, некроманты редко рождаются", подумала Танабигой. - "Нас здесь трое собралось".
   - Что ты делала, Танабигой? - спросил Воарр. - Какие чары накладывала? Зачем?
   - Вы здесь не видели сепаратистку? - добавил мандречен. - Их было двое, одной удалось бежать. Может, она этим переулком проскользнула к лесу?
   Воарр кашлянул и сказал:
   - Госпожа Танабигой слепа.
   - Она могла почуять, - возразил маг. - Тому, кто смог остановить Разрушителей, глаза не очень-то нужны.
   - Нет, - сказала старая эльфка.
   "Осторожнее, Тана, осторожнее, он сканирует твою ауру и ждет хоть словечка лжи. Какой сильный маг. Наверняка полукровка".
   - Я не заметила никого, кто бежал бы к лесу. А что насчет чар...
   Танабигой извлекла из кармана старого, ношеного, но еще целого волчьего полушубка гладкий тяжелый шар.
   - Многие бежали от леса. Я упала, меня кто-то толкнул, - пояснила она. - Мой магический шар выбросил порцию Цин, когда ударился о мостовую.
   - Извините нас, - сказал Воарр. - Пойдемте, господин офицер.
  
  

* * *

  
   Его заперли в подвале. Судя по всему, это был не карцер, а погреб, в котором хранились припасы. Здесь было сухо, прохладно, и пахло копченостями, тимьяном и вином. Поверх этого призрачного эха прошлого, намертво пропитавшего собой камни кладки и глиняный пол, кое-где потрескавшийся, в подвале присутствовал и другой запах. Неприятный, мертвый. Зигфрид не смог определить, что это, но настроения этот аромат совсем не повышал. Как выяснилось, эльфы, которые мастерили клетки для диких зверей, и эльфы, которые копали погреба, никогда друг с другом не встречались. В окно под потолком, на которое он мог запрыгнуть даже не разбегаясь, свободно пролез бы вервольф, не то что татцель. Выбить решетку на окне было по силам даже молодой лисице.
   Оборотень хорошо представлял себе, что ждет того, кто пытался уничтожить Железный Лес. До Мидинваэрна оставалось два дня. Зигфрид не сомневался, что ему на празднике отведена особая роль. Насыщенная, яркая и короткая, но требующая от исполнителя всех его жизненных сил. Но Зигфрид не стал прыгать на окно. Причина была не в трех болевших ребрах и не в до сих пор саднившем горле. И ребра, и горло, и звон в голове, которой эльф колотил оборотня о железную от мороза землю, прошли к вечеру первого дня.
   Можно было бежать. Зигфрид не сомневался, что доберется до Цитадели, хотя между бывшим химмельриттером и крепостью пролегло не меньше двух тысяч верст. К весне он достиг бы цели, измученный, отощавший, но живой. Но что дальше? Сочувственные - и презрительные - взгляды товарищей, неизбежный допрос у Эдмунда, Первого Химмельриттера. Зигфрид не был первым химельриттером, пережившим свою гросайдечь. Такое уже случалось и раньше, хотя такие случаи за всю историю существования Цитадели можно было перечесть по пальцам одной руки. Но Зигфрид был единственным, кто уцелел в этом самоубийственном походе на Железный Лес. Эдмунд не смог бы признать виноватым в гибели своих лучших наездников императора Мандры, и виноватым назначили бы Зигфрида. Стоило ли менять сухой и достаточно уютный погреб на камеру, строители которой знали, что может остановить оборотня, а смерть на жертвенном костре Мидинваэрна - на виселицу в Цитадели?
   Ночью Зигфриду приснилось, что он борется со змеем. Оборотень был в своей звериной ипостаси, и с наслаждением рвал, грыз и кусал чешуйчатое тело. Когда кольца чудовища расслабились, и труп раскинулся перед ним во всей красе, Зигфрид увидел, что он убил Черное Пламя. Оборотень хорошо запомнил его внешность, пока дракон сидел на Инкубаторе, и не мог ошибиться. Восторг захлестнул его. Татцель уперся лапами в разорванную грудь поверженного врага и завыл, исполняя победную песнь.
   На этом месте сон Зигфрида прервали. Кто-то открывал дверь в погреб, и несмазанные петли яростно заскрипели.
   - Успокойся, ради Мелькора, - произнес из темноты чей-то испуганный голос.
   Громыхнула жестяная миска, Зигрфид ощутил запах сырого мяса и воды.
   - А вот и твоя еда, не надо было так шуметь. Ты же все понимаешь, - продолжил голос. - Перестань, ведь мандречены ищут и тебя тоже. Тебя казнят за то, что ты не выполнил задание. Поешь и спи.
   Спросонья оборотню показалось, что говоривший использует почти забытый диалект, на котором говорили в глухих деревушках к югу от Фишервега. Но Зигфрид понял, что говоривший использует свой родной язык, по странному совпадению так похожий на неречь.
   Дверь закрылась. Оборотень подошел к миске и напился. Есть он не стал - не хотелось. Он устроился в углу камеры, положил голову на лапы и заснул, на этот раз без сновидений. Остроконечные уши расслабились. Только кисточки на них чуть подрагивали в такт дыханию Зигфрида фон Татцельберга, брата последнего графа Боремии, в чьих жилах текла нечеловеческая кровь.
  

* * *

  
   Полоса лунного света из окна требища медленно ползла по полу вслед за катящейся в черной высоте луной. Дотянувшись до изножья кровати, на которой в беспокойном сне метался Эназерел, свет зацепился за складки одеяла, загустел, приобрел очертания размытой фигуры. Существо провело прозрачной рукой по волосам эльфа, слипшимся от пота. Эназерел улыбнулся во сне. Силуэт медленно склонился над воспитуемым номер шестьсот восемь. Ночной посетитель был слишком занят, чтобы оглядываться по сторонам. Иначе он заметил бы, как из-под соседней кровати медленно вытекает лужица черного, непроглядного мрака. Тьма скопилась перед тумбочкой. Резко, хлестко, как лук, когда стрелок спускает тетиву, распрямилась.
   Серебристое существо тоненько взвыло и бросилось к окну. Темный страж протянул длинную, тонкую руку, чтобы схватить его за волосы, но не успел. Гость был уже на полпути к свободе и спасению. Вдруг он тихонько пискнул и рухнул на пол студенистым сгустком. Тьма неторопливо подползла к нему и накрыла собой.
   - Дренадан? - раздался неуверенный голос эльфа.
   Волхв обернулся. Лайтонд уже стоял рядом с ним. Дренадан заметил, что эльф держит руки так, чтобы в любой момент можно было метнуть заклинание.
   Лайтонду казалось, что он уже привык к своеобразию, с которым Дренадан выполнял любые свои обещания. Но в очередной раз выяснилось, что предсказать действия жреца Смерти невозможно. Вечером после того разговора, когда Дренадан отказался отпустить эльфов в лагерь ко всем остальным под предлогом того, что они чем-то больны, он заставил обоих выпить какой-то невыносимо горький отвар. Лайтонд не смог заснуть всю ночь. Судя по тому, как кряхтел и беспокойно ворочался Эназерел, на него отвар произвел такой же эффект. Утро застало воспитуемых за старинной эльфийской игрой в рифмы. Лайтонд, как выпускник Линдалмара, уверенно побеждал, Эназерел беззлобно огрызался. Норму по шитью рукавиц они после этого не выполнили оба, за что получили каждый по пять плетей.
   А вечером Дренадан опять влил в каждого по кубку отвара. У Эназерела нервная система оказалась крепче - эльф забылся тревожным сном.
   - Да, это я, - сказал волхв. - Спасибо. Если бы не ты, она бы улизнула. Я и забыл, какие они шустрые...
   Эльф расслабил кисти, подошел поближе и заглянул через плечо волхва.
   - Чем ты это ее так? - осведомился Дренадан.
   - Некроманты называют это заклятье Булавой Гнева, - ответил Лайтонд рассеянно. - Что это за тварь?
   - Это и есть та зараза, которую Эназерел подцепил на болотах, - сказал волхв. - Это прятка-безоглядка.
   - Кто? - переспросил эльф, рассматривая распростертую на полу хрупкую фигурку.
   Ее длинные спутанные волосы цвета серебра светились в лунном свете. Теперь было заметно, что чудовище размером не превосходит пятилетнего ребенка. Безобразные клешни, которыми кончались тонкие руки, заставили Лайтонда вспомнить гигантских пауков Железного Леса. Он присел на корточки и отбросил волосы с лица. У болотной твари оказался расплющенный нос и множество тонких, как иглы, длинных зубов. Они торчали из оскаленной в предсмертном рыке пасти. Эльф присмотрелся. Зубы внутри были полые, как тростинки.
   Глаз у прятки-безоглядки не было.
   - Да есть такие... Плод союза одичавших фабрик крови и крабомаров, - сообщил Дренадан. - Когда человек входит в лес, прятка-безоглядка начинает следовать за ним, словно тень. Увидеть ее нельзя. Как бы быстро жертва не оборачивалась, прятка-безоглядка всегда успевает оказаться за ее спиной. А когда человек забывает о ее присутствии, прятка-безоглядка немедленно набрасывается ему на шею и пьет кровь.
   Лайтонд покачал головой:
   - Тигрокрыс видел, с вампирами общался, с Хозяйками Кладбищ встречался... Но о прятках-безоглядках слышу впервые.
   - После того, как я сделал переливание, на тебе и Эназереле было мое... - волхв запнулся.
   - Клеймо, - закончил Лайтонд спокойно. - Ты надеялся отпугнуть ее?
   - Тогда я еще не знал, что она его охомутала, - мрачно сказал Дренадан. - Но в иерархии слуг Смерти прятки-безоглядки стоят гораздо ниже вампиров. Она должна была оставить его в покое.
   - А кстати, - сказал Лайтонд и добавил погромче: - Эназерел?
   Они разговаривали в голос, и эльф должен был уже проснуться. Ответа Лайтонд не дождался. Дренадан подошел к спящему, тронул его за плечо. Отступил. Лайтонд тоже приблизился к Эназерелу. Лицо у него оказалось белое, матово-прозрачное, как лунный камень.
   - Ааа, колесо Хорса вдребезги пополам, - пробормотал Дренадан. - Надо было ее брать сразу...
   - Что же ты не взял?
   - Боялся спугнуть, - буркнул волхв. - Они, когда наедятся, тяжелее становятся, неповоротливее. Кто ж знал, что...
   Лайтонд помолчал.
   - Он мертв? - спросил эльф.
   - Ну, не то что бы, - сказал Дренадан неохотно. - Но я разберусь. Дай-ка твою робу.
   Лайтонд снял хлопковую куртку. Полосочки на ней казались лилово-черными в лунном свете. Эльф вопросительно посмотрел на волхва.
   - Я похороню его под твоим номером, - сказал Дренадан. - В нем есть твоя кровь, и когда придут проверять, может получиться так, что они поверят. Но я бы на твоем месте на это сильно не рассчитывал. Годовой отчет о смертности я уже отослал. Следующий раз подводить баланс мы будем ко дню Кащея-Чернобога.
   - Когда? - спросил Лайтонд.
   - По вашему, это двадцать девятое февраля.
   Эльф покачал головой.
   - Тогда у меня были мои Танцоры, - сказал он. - А теперь я один. Я не успею, Дренадан. Я не смогу.
   - Попробуй обратиться к своим друзьям, - произнес Дренадан. - К эльфам Лихолесья.
   - О Илуватар, - прошептал Лайтонд. - Они победили... Они выжили! Но темные эльфы не вмешиваются в мировую политику, таково их правило.
   - Я знаю, - сказал волхв. - Но теперь, когда оскверненное тело их принцессы выставлено на всеобщее обозрение, ее брат может изменить свое мнение.
   - До Келенбороноста тысяча километров, - ответил эльф.
   Дренадан хмыкнул:
   - Полторы, не меньше. Это если по прямой.. Но это наименьшая из проблем, с которыми тебе придется столкнуться. При капище есть телепорт, я тебя переброшу.
   - А я и не знал, - ответил Лайтонд. - Когда?
   - Да прямо сейчас. Надень что-нибудь, у них гораздо холоднее, чем у нас. Ты не помнишь каких-нибудь координат, лагеря или верного человека?
   - Помню, - сказал эльф.
   Сняв полушубок Эназерела с крючка на стене, Лайтонд надел его.
   - Когда все закончится, - сказал эльф, пристально разглядывая половицу у себя под ногами. - Нам надо будет где-то пересидеть, укрыться... А Железный Лес далеко.
   - Да, Кула ближе к Рабину, - хмыкнул Дренадан.
   Он порылся в карманах своей хламиды и вытащил браслет из необычного черного нефрита.
   - Того, кто покажет этот браслет, и его спутников, - сказал волхв, вручая безделушку Лайтонду. - Примут в Капище Всех Богов, не задавая никаких вопросов.
   - Благодарю тебя, - ответил эльф, и они вместе с Дренаданом вышли из спальни.
  

* * *

  
   Больше всего Марфор опасался, что ему придется идти по снежной целине. Старой эльфийской тропой зимой не пользовались. Последними по ней прошли гросайдечи, но вряд ли бы это сильно облегчило путь лыжнику. Наоборот - приходилось бы избегать следов от огромных ног, чтобы не провалиться в них. Однако эльф ошибся. Дорога была истоптана вдоль и поперек. Множество людских ног и саней перемешали со снегом коричневые яблоки, оставленные лошадьми. Местами и снег был истоптан так, что проступала черная, гладкая основа дороги. Теперь Марфор боялся другого - попасться на глаза мандреченскому патрулю. Эльф был слишком слаб, чтобы драться. Но его опасения оказались напрасны. Там, где от старой тропы отходила дорожка к Горбу Синкляра, снег потемнел не только от конского помета. Марфор не был особенно опытным следопытом, но для того, чтобы прочесть эти следы, не надо было провести в лесу полжизни. Резкая, четкая строчка говорила об отряде, ехавшем рысью. Размытые, нервные зигзаги, которыми разбрызгалась кровь людей и лошадей - о том, что их сняли не из луков и не арбалетов даже, а просто размазали по снегу при помощи магии. А неприятный вкус воздуха, который ему придала примененная магия, говорил о том, что учителя в Зойберкунстшуле свое дело знали и драли будущих некромантов на совесть. Армии Мандры не удалось даже забрать трупы, чему Марфор был только рад, несмотря на свое отвращение к некромантам.
   Впрочем, скоро он забыл про некромантов и Армию Мандры, ушедшую из Железного Леса ни с чем. Он ехал по дороге, смотрел на березки по обеим ее сторонам, и чувствовал, как у него сжимается горло. Эти кокетливые деревца были последним, что увидел Змееслав перед смертью. Кайт стянул голову Марфора капиструмом, и заставил одеть так же и вязаную маску, чтобы не застудить рану, и эльф мог плакать, не страшась мороза.
   Но Марфор не плакал.
   Не плакал, подъезжая к черной ране ямы в земле. Не плакал, сняв лыжи и поднимаясь на Горб Синкляра. Кулумит здесь уже все подготовил для погребения. Не плакал, увидев почерневший от мороза трупы неизвестного химмельриттера и Змееслава, и аккуратно положенную рядом с телом брата ногу.
   Эльф заплакал, когда понял, что вытащенные из настила березки его Синергист сложил почти правильной погребальной "ладьей", в которой всегда хоронили химмельриттеров. Кулумит заметил этот образ в его мозгу и воспользовался им, не особо задумываясь над тем, что он значит. Рыжий эльф лишь желал соблюсти чужие похоронные обычаи. Химмельриттеры пали в бою, и темные эльфы отнеслись к павшим врагам с уважением.
   Марфор взял руку Змееслава, мягкую, неестественно послушную. Игла в перстне-кастете сверкнула черной каплей в лучах низкого зимнего солнца. Разогнуть пальцы Марфор не смог, и ему пришлось их отрезать. Эльф отпустил руку брата. Она стукнулась о настил с совершенно деревянным звуком. Марфор завернул перстень и пальцы Змееслава в носовой платок. Эльф убрал сверток в карман полушубка. Марфор сложил пальцы в привычном жесте и ударил по телам погибших длинной лентой синего магического пламени. Березки затрещали, занимаясь - они отсырели и промерзли. Совсем не такими должны быть дрова для погребального костра, но магическому пламени ничто не может сопротивляться. Да и выбирать не приходилось.
   Марфор засунул руки в карманы полушубка и стоял, глядя на разгорающийся костер. Эльф щурился от дыма, однако не двигался. Солнце било ему в глаза, но невысокую фигурку, появившуюся с другой стороны пламени, Марфор заметил сразу.
   "Выходит, ваш новый лагерь не так уж далеко отсюда?", телепатировал эльф.
   - Кулумит не хотел мешать тебе, - ответила Ваниэль и подошла к нему.
   - А ты, значит, мародерствуешь, - продолжала она. - Я заметила этот странный перстень, когда мы пытались помочь химмельриттеру... Вот почему ты просил сохранить его тело? И сколько стоит это украшение?
   Эльф долго не отвечал. Ваниэль с любопытством смотрела на него своими темными глазами. Румяная от мороза, подтянутая и изящная в своей дубленке с разноцветной вышивкой и стразами. Часть украшений оторвалась, часть затерлась и потеряла свой блеск, но одежда все еще оставалась одеждой принцессы.
   "Перстень стоит достаточно", ответил Марфор наконец. - "А сколько и чем нужно заплатить тебе, чтобы ты уехала из Леса Великого Страха?".
   Ваниэль в первый миг подумала, что ошиблась при чтении телепатеммы. Такое иногда случалось, если реципиент неточно настраивался на мысленную волну.
   - Что? - переспросила принцесса.
   "Я хочу, чтобы оставила войну, покинула лес", повторил эльф. - "Что ты хочешь за это?"
   - Но, Марфор... - пробормотала изумленная Ваниэль. - Я не могу этого сделать. Я не могу покинуть свой народ в беде. Я не имею прав на престол, но я принцесса. Да, я не из тех принцесс, что сидят в высоких башнях и ждут своего принца. Я буду биться за мой народ, до победы или до смерти. Я не могу уйти. Я не могу даже подумать об этом.
   "А Рингрин говорит, что можешь", передал Марфор. - "Что ты предлагала бежать, когда узнала, кто летит на вас".
   - Каждый имеет право на слабость! - вспылив, закричала Ваниэль. - Ты не знаешь, что это такое - лесной пожар! И Рингрин не знал, и это нас всех и спасло, - добавила она уже более спокойным тоном.
   "Я знаю, что женщине не место на войне", ответил Марфор.
   - О да! Босая, беременная и на кухне - вот где место женщины! Вы, тэлери, известны своим шовинизмом... Да и кто ты такой, чтобы требовать подобного от меня? - возразила эльфка. - Что ты такого сделал? Любовник - еще не возлюбленный, у нас так говорят.
   Марфор на это промолчал, а Ваниэль продолжала, сердясь все сильнее:
   - На севере мандреченам попалась девушка, мой двойник. Они искали отряд Кошмары, тех, кто уничтожил гросайдечей над горами. Та партизанка носила такую же татуировку, как я, многие так делают... Знаешь, как с ней обошлись? Люди изнасиловали ее всем отрядом, потом отрезали грудь. А затем выгнали на мороз - обнаженную - и залили водой. Они сделали из нее ледяную статую... В день Мидинваэрна они выставят ее на всеобщее обозрение в Бьонгарде! Ты представляешь? В день возвращения солнца заставить всех темных эльфов смотреть на обезображенный труп своей принцессы! И ты хочешь, чтобы я оставила мою родину в руках этих зверей? Никогда, Марфор. Я останусь и буду драться.
   "Хорошо", ответил он. - "Давай съездим в Бьонгард. У нас с Кулумитом там дела... Я знаю, у вас есть телепорт, мы еще успеем на праздник. Придем на площадь и послушаем мысли этих жутких зверей. Послушаем мысли мандречен. И если хоть один из них подумает - "так ей и надо, эльфийской стерве", или просто обрадуется смерти твоего двойника и всему происходящему - то мы забудем об этом разговоре навсегда".
   - А если нет? - задумчиво спросила Ваниэль.
   "Ты уедешь отсюда. Я дам тебе денег, чтобы ты могла устроиться в любом городе, который тебе понравится. Если захочешь, я поеду с тобой. Если тебе надоели мои ласки, ты меня после Бьонгарда больше никогда не увидишь. Но ты вернешься в Лес Великого Страха только тогда, когда война закончится".
   - Вот как, - пробормотала эльфка. - Ну, гм... Ладно! Хоть матери весточку передам, она ведь думает, что я правда погибла. Вокруг Бьонгарда кокон непроницаемый кем-то поставлен, мне телепатически не пробиться.
   "Твои отношения с матерью - это твое личное дело", ответил Марфор. - "Ты принимаешь условия пари?"
   Ваниэль потерла нос мохнатой варежкой.
   - Ааа, Илу с тобой. Принимаю! - решительно сказала принцесса. - Ты ошибаешься, и ты сам увидишь это. Пойдем в лагерь, пообедаем и телепортируемся.
   "У меня в госпитале еще... процедуры", - передал эльф. - "Я должен вернуться. Приходите за мной вместе с Кулумитом, часа в три, после обеда".
   - Или так, - согласилась Ваниэль. - Жди нас.
   Он смотрел, как гибкая фигурка спускается с холма и исчезает в лесу. Затем Марфор перевел взгляд на костер. Он почти прогорел, пока эльф разговаривал с принцессой. Тела химмельриттеров сдались огненным ласкам, обратившись в серый пепел.
  

* * *

  
   Рингрин повозил ложкой в супе. Над тарелкой причудливым облачком заколыхался пар. Принц с детства ненавидел фасолевый суп. Белые тельца фасолинок казались ему личинками червяков. И даже теперь, когда Рингрин знал, как сильно то и другое различается на вкус, он не в силах был преодолеть детскую предубежденность. Сестра сидела напротив и уплетала за обе щеки.
   - Скажи что-нибудь, ты же мой брат и принц, в конце концов, - произнесла Ваниэль с набитым ртом. - Огласи свое монаршее решение...
   - Ну, - сказал Рингрин. - Ответ положительный.
   - То есть?
   - Феаноринги тоже королевский род, - произнес принц медленно.
   Сестра прыснула:
   - Ты меня благословляешь? Благословляешь, да?
   - Ну да. А больше же некому, - ответил брат сердито. - Тинкарабан мертв, с Моруско мы не общаемся. Я проверил, все правда. Его отец - Тинголорн Феаноринг, последний из боремских Феанорингов. Крепость, где живут химмельриттеры, принадлежала отцу Марфора.
   Принцесса хихикнула.
   - И хватит ржать! Я согласен с Марфором, если хочешь знать. Ты великая воительница, Ваниэль, я многому у тебя научился, я же в лес мальчишкой ушел... Но ты же, извини, отливаешь при нас, как и остальные девушки отряда, а это все-таки... ну... не к лицу женщине.
   Ваниэль отерла ладошкой выступившие на глазах слезы и поцеловала Рингрина.
   - Спасибо, братец, - сказала она. - Не сердись, это я от нервов. Твоя точка зрения ясна и особого сопротивления не вызывает. Принцесса должна мочиться в одиночестве, в золотую или хотя бы фаянсовую ночную вазу с бордюром из самоцветов, а не под кустом. Я согласна! Но что будешь делать ты? Ты справишься?
   - А что мне еще остается, - меланхолично ответил принц и поморщился. - Отряд-то я удержу, но вот...
   Рингрин взмахнул ложкой, подыскивая слова. Капли слетели с нее и попали на лицо Ваниэль, но принцесса даже не шелохнулась. Она внимательно смотрела на брата.
   - Нужно что-то делать, - произнес Рингрин, стирая капли с ее щеки. - Морул Кер не успокоится, не отстанет. Один раз мы остановили драконов, но какой ценой? Север больше никто не прикрывает. Что будет дальше? Мне кажется, я понял, что хотел сказать Марфор, когда сломал моего паучка... - добавил он тихо.
   - Нужно устранить источник проблем, - кивнула Ваниэль. - Не ломать лапки паучку - это бессмысленно, отрастут новые. А сломать пружину, которая приводит в движение весь механизм.
   - Да, - ответил принц и сердито добавил: - Мог бы и прямо сказать, зачем портить вещь?
   - Марфор же тэлери, они слова в простоте не скажут, - заметила сестра. - Он хотел, чтобы ты сам решил, я полагаю.
   - О Мелькор, я бы убил дракона, - произнес принц тихо, но очень энергично. - Чихал я на то, что он император. Но я никогда не был в Рабине, я никогда из Железного Леса не выезжал. Если бы нашелся кто-нибудь... кто повел бы нас за собой... Я бы пошел. Мы все бы пошли.
   - Возможно, Марфор проиграет пари и останется с нами, - задумчиво сказала Ваниэль. - Можно было бы рискнуть... Но нам нужен не он.
   - Я тоже подумал о Лайтонде, - согласился брат. - Вот кто мог бы повести нас. Он уже бывал в Рабине, и в замке Морул Кера - тоже. Все говорят, что тогда дракон остался жив благодаря Королеве Без Имени. Но вот уже лет пятьдесят, как она уехала из Рабина.
   - А Лайтонд - в лагере, и неизвестно, жив ли вообще, - заключила Ваниэль.
   Магический шар принца, лежавший на столе, засветился. Рингрин коснулся его рукой, и брат с сестрой увидели лицо Халлена.
   - Тут к нам гости пожаловали через телепорт, - сообщил партизан.
   - Веди сюда, - сказал Рингрин и отставил тарелку.
   Халлен разорвал связь.
   - Потом расскажешь, кого принесло. Ладно, я пойду собираться, - сказала Ваниэль.
   Сестра телепортировалась. Принц поднялся, прошелся по землянке. Рассеянно глянул на картину с башней Светлого Всадника, и поправил ее - Рингрину показалось, что она висит немного криво.
  

* * *

  
   До половины башня была сложена из целиковых, необработанных серых валунов. Дальше начиналась кирпичная кладка. Сочетание серого и алого резко выделялось на фоне оштукатуренных, аккуратненьких стен крепости. На самой верхушке башни стояла плохо различимая отсюда, снизу, статуя всадника. Он словно сиял в мрачности небес, но никакой магии в этом не было. Уж Марфору-то не надо было объяснять про свойства глоссдольского мрамора. Эльф заметил, что весь вид находится в рамке, словно картина. Эту роль выполнял дверной проем, через который бывший владелец Иглы смотрел на площадь. Взгляд сместился - тот, в чье тело Марфора забросил поисковый ритуал, вышел из двери и повернулся. Мелькнула мускулистая рука с замком в ней, темное дерево двери - дуб, не иначе - и массивные петли в виде черепов, украшенных венками из узких листочков ивы.
   У эльфа потемнело в глазах. Почти теряя сознание, он выдернул из своего запястья Иглу. Руку Марфора прострелила боль. Эльф откинулся на подушку, жадно хватая воздух раскрытым ртом.
   В отличие от Ваниэль, владевшей только самой простой механикой поискового ритуала, Марфору были известны и другие методики. И в госпиталь он вернулся не только за тем, чтобы ему промыли рану и обработали заживляющей мазью. Во время перевязки эльф стащил в процедурной скальпель и пинцет, и сумел при помощи этих нехитрых инструментов извлечь артефакт из перстня-кастета. Остальное было делом техники, которую Марфор совсем не хотел демонстрировать темным эльфам. Во-первых, тэлери боялся, что тот, кого он ищет, уже мертв. Ящер продлевал дни тех, кто верно служил ему. Но Разрушителю Игнату уже должно было исполниться лет двести пятьдесят, а он не был чистокровным эльфом. Таким образом, последовав за душой отца Змееслава, Марфор мог умереть во время ритуала. Он знал, что рискует не только своей жизнью, но это не остановило эльфа. Марфор должен был узнать, где находится Игнат.
   И ответ оказался неожиданным.
   "Бьонгард... Как удачно. Все одно туда дорожка выходит", подумал эльф. Если бы не картина, что висела на стене партизанской землянки, Марфор не узнал бы местность.
   Эльф с трудом сел на кровати. Осторожно закрепив Иглу в перстне-кастете, он прошептал несколько заклинаний над пальцами брата, чтобы замедлить процесс разложения. Затем увязал их обратно в платок и спрятал в карман, а перстень-кастет надел на руку.
   Марфор глянул на висевшие на стене часы в корпусе из орехового дерева. Когда-то роскошные, любовно покрытые лаком, теперь они рассохлись. Глубокие царапины уродовали темно-красную поверхность. Вместо одного из противовесов на цепи висел копьеобразный перфоратор, у которого была отломана ручка.
   Пора было пойти пообедать - партизаны должны были явиться за Марфором уже минут через сорок.
  

* * *

  
   На обед в столовой подавали щи из кислой капусты. Марфор с некоторым удивлением обнаружил в них золотистые корочки обжаренных шкварок. На второе была гречневая каша с куриной ножкой, обжаренной в чесноке. Эльф ожидал увидеть пустые щи и пару краюшек хлеба. Вот хлеба как раз не оказалось - он был в Железном Лесу дороже мяса. Но в основном обед оказался сносным. Марфор принялся осторожно есть. К нижней половине лица чувствительность еще не совсем вернулась, эльф боялся зажевать губу и не заметить этого. Он пришел к концу обеденного часа и был в столовой почти совсем один. Повар, обслужив его, ушел вглубь помещения, на отгороженную дощатой переборкой кухню, и принялся там греметь кастрюлями. Видимо, расчищал поле битвы для создания ужина. За высокими, узкими окнами сверкал на солнце снег, отбрасывая на пол столовой длинные, словно драконьи языки, полосы света. Когда Марфор уже почти разобрался со щами, из пустоты рядом с ним раздался негромкий голос:
   - У меня к тебе дело.
   Эльф покосился на лавку рядом с собой, но там было пусто. Раздался довольный тихий смешок.
   - Не надо пялиться в пустоту с идиотским видом, - продолжал голос.
   Марфор поднял руку, вгрызся в куриную ногу. Игла Моргота на перстне-кастете сверкнула чернотой.
   "Проявись", лениво телепатировал эльф, не прекращая жевать. - "Я вовсе не хочу выглядеть идиотом, разговаривая с пустым местом. Или я сам тебя проявлю..."
   Над лавкой сгустилась тьма. Бесшумно вспыхнули и опали черные зигзаги молний. Собеседник Марфора оказался высоким худым эльфом. Поношенный полушубок болтался на нем, как на вешалке. Волосы его были светлыми. Против обычаев северных эльфов они не были не заплетены в две косички на висках, а неровно острижены под горшок.
   Марфор узнал гостя, хотя их пути пересеклись впервые в жизни.
   Не так уж много эльфов умели управляться с мертвой силой. А уже форменный полушубок воспитуемого из них мог носить только один.
   "Приветствую тебя, Верховный маг Фейре", спокойно передал Марфор. - "Надо же, я думал, что из воспитательных лагерей эльфов только выносят... Зачем ты нашел меня? В каком качестве я тебе нужен? Я ведь, как говорят на родине твоей матери, и швец, и жнец, и на дуде игрец".
   - Ты мне нужен в качестве лучшего убийцы драконов в обитаемом мире, - ответил Лайтонд. - Ты знаешь, за чьей головой мы пойдем. И ты знаешь, что пол его сокровищницы по колено усыпан золотом и драгоценностями.
   Марфор покачал головой.
   "Для меня эта война закончена", сообщил он.
   Эльф ожидал, что Лайтонд удивится, но на лице Верховного мага не дрогнул ни один мускул.
   "Могу дать только несколько советов, бесплатно", продолжал Марфор. - "Могу порекомендовать эльфа, который способен выстрелить в дракона, даже если между ним и чудовищем стоит его сестра - и попасть в цель. Так же могу познакомить с бывшим химмельриттером, который знает драконов как облупленных, прошу прощения за каламбур. Гросайдечи у него теперь нет, и он охотно пойдет с тобой".
   - У Рингрина я уже был. Это он порекомендовал мне тебя, - ответил Лайтонд. - С химмельриттером мы тоже поговорим. Но давай сейчас поговорим насчет тебя. Я вижу, что ты убил своего брата... соболезную.
   "А иди ты со своим соболезнованием", ответил эльф.
   - Разве ты не хочешь отомстить? - вкрадчиво спросил Лайтонд.
   Марфор на миг закрыл глаза.
   "Я могу отомстить, только прыгнув с моста", телепатировал он.
   Лайтонд сделал вид, что не заметил бестактности. Его отец покончил с собой таким же способом, и вся Мандра знала, что сыну Балеорна пришлось присутствовать при этом.
   "Или убив себя как-то иначе, но все остальные методы еще менее надежны. И я, возможно, сделаю это... чуть позже. Сейчас в своем прыжке я увлек бы за собой еще одного эльфа, вся вина которого в том, что он слишком добр и имеет дар оказываться не в том месте и не в то время".
   - Ты считаешь виноватым себя? - осведомился Лайтонд.
   Марфор отметил, что голос его, несмотря на пятьдесят лет, проведенные в воспитательном лагере, остался звучным и властным, голосом командира и повелителя. Тэлери понял, что ему хочется сделать с того самого момента, как он услышал Лайтонда. Ему хотелось встать и отдать честь.
   - Ты ошибаешься, - продолжал тем временем Верховный маг. - Морул Кер и его безумие - вот причина того, что произошло. Пойдем с нами, Лилталум Феаноринг, сын Тинголорна Феаноринга. Отомстишь за Змееслава...
   Марфор посмотрел в его глаза, синие и холодные, как ледники Фейре. Такие же безразличные и вечные. Он медленно, с усилием, отрицательно покачал головой.
   - Ну что же, - произнес Лайтонд медленно. - Я много чего делал в жизни, но никогда опускался до того, чтобы принуждать воина к служению. Тебе пора. Твои друзья ждут тебя в приемном покое, и вам предстоит неблизкий путь. Пойдем, я провожу тебя.
   Марфор бросил обгрызенную кость в тарелку, вымыл руки и вытер их висевшим на стене полотенцем. Лайтонд ждал его у выхода из столовой. Длинными больничными коридорами они шли в молчании. Марфор был сбит с толку, даже разочарован. Лайтонд толкнул тяжелую створку. Марфор сразу увидел партизан. Рингрин, Кулумит и Ваниэль стояли в дальнем углу зала, почти у выхода. Рядом с ними стоял взъерошенный, сердитый Кайт. В своих темных полушубках и валенках Ежи казались смешными и напоминали нахохленных воробушков. Ваниэль в ее кокетливой дубленке смотрелась ярким снегирем, случайно затесавшимся в компанию. Заметив Марфора, эльфка улыбнулась. Он покосился на Лайтонда. На лице Верховного мага Фейре гасла улыбка - улыбка того, кто понял, что радовались не ему.
   Лайтонд перехватил взгляд Марфора и прикрыл глаза веками.
   - Мандречены милосерднее, чем кажутся, - произнес Верховный маг Фейре негромко. - Уж я-то знаю. Ты выиграешь спор.
   "Посмотрим, Шенвэль", ответил Марфор.
   Верховный маг глянул на него в упор - коротко, гневно и страшно. И тут же пригасил свой взгляд. Все было ясно.
   "А ведь можно было догадаться", подумал Марфор. - "Балеорн же отстроил Бьонгард после бунта Разрушителей, и королевский дворец в первую очередь".
   Эльфы довольно часто давали своим детям не по одному имени, одно из которых знали все, а второе было интимным прозвищем, которым могли пользоваться только друзья.
   Или любовники.
   Два эльфа, тэлери и эльдар, двинулись навстречу тем, кто когда-то их предал, а теперь являлся единственной надеждой в предстоящей схватке.
  
   Купить книгу на Озоне
  
   Моруско - "Черный Лис"
   Тиурику - "кусочек сыра" (синдарин)
   автор песни imaginaryhawk
   капиструм - повязка, охватывающая голову и поддерживающая нижнюю челюсть
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"