Линда сидела в свитере с Мини-маус и растерянно улыбалась. У свитера были вытянуты рукава и грязно-белый цвет. С Мини уже давным-давно осыпались все блестки и стразы, и теперь она смотрела на мир схематичными черными линиями. Кажется, Линда его снимала только, чтобы иногда постирать. В это время движения её становились отрывочными и скупыми, она переминалась с места на место и даже как-то взволнованно - ей-богу! - подпрыгивали её кудряшки. Словно бы в этой полинялой тряпке заключалось нечто такое, без чего она не может прожить и минуты.
Она встала, вся в общем-то смешная-нелепая в этом своем свитере, обняла меня со спины, осторожно сопя куда-то в область моей шеи. Я молчал, глядя на фонари за окном.
Эта ночь растянулась на целую вечность, остальные прошли куда быстрее. Потом, много позже, глядя на спокойное белое лицо в гробу, я разглядел в нем и невозможно растянутый, совершенно выцветший свитер.
- Бедная девочка, - вздохнула рядом со мной седая старушка.
- Да, - согласился я, держась рукой за удавку галстука. Очень хотелось тогда за что-то подержаться.
- А знаете, - доверительно начала бабулька, заглядывая мне в глаза. - У Лидочки же сестра была, Аня. Она ей этот свитер в пятнадцать лет подарила. Лида его просто бросила, не глядя, в шкаф, а вечером звонят - разбилась, говорят, Аня, насмерть. Со скалы сорвалась. Да...
Я молчал, до боли в глазах вглядываясь в закрытые веки.
- С тех она его и не снимала, - закончила рядом старушка, аккуратно погладила побледневшие золотые кудряшки худощавой ладонью и отошла.
Я дотронулся до щеки, чувствуя как к горлу подкатывают неприличные слезы.
- Арти, - говорила Линда мне обычно - она никогда не представлялась Лидой. - Арти, жизнь безумно короткая шутка. Правда, зараза, дорогая.