Аннотация: Рецензия на роман Дины Рубиной "Белая голубка Кордовы"
Моё знакомство с творчеством Дины Рубиной состоялось примерно год назад и не с какого-то её популярного романа, нет. С автобиографии. Пожалуй, все её книги можно выразить одним еврейским анекдотом, который она поместила в заголовок своей жизни: "Больно только когда смеюсь". Неуловимая подвижная текучесть образов и слов, насыщенная палитра красок, которые она находит, душа, которая вкладывается в произведения - это сильно. Втягиваешься не сразу, по началу неохотно даешь окунуть себя в галдящий Ташкент или суматошный Иерусалим, а затем просто не хочешь найти выхода из узких улочек старой Кордовы.
Виньетки деталей, арабески подробностей...
Так было у меня и с этим романом.
Не давая времени на размышления, главный герой сразу обозначился всей живописнейшей и замечательной своей прорисовкой, схватил за шиворот и поволок за собой, предлагая прокатиться в сторону Мертвого моря, бок о бок с черной грядой Кумрана, а затем и дальше, куда пускают только самых близких и дорогих людей - в свое прошлое.
Прошлое, у Рубиной, это вообще отдельный мир. Перипетии судьбы схлестываются и вьются, относя всё дальше и дальше от настоящего, потому что именно там - в далекие десятилетия назад свершилось то, без чего настоящее существовать никак не смогло бы. Кого мы видим в начале? Подтянутого энергичного мужчину, с седеющими висками. Эксперта-искусствоведа, фальсификатора, гения, который носит с собой бесшумный дамский глок. Полузатененными полунамеками слегка обозначается силуэт трагедии, всегда находившейся рядом с ним. С первых страниц он указывает клиенту на деталь картины, призванную еще раз подтвердить её подлинность, а не деле автор указывает читателю.
"В углу полотна, на заборе, невесомым, но оживляющим белым мазком обозначена голубка, сидит - нахохлилась в мелкой мороси дождя"
Эта голубка не только изящный штрих, трепещущий на шедеврах великих мастерах, это его память.
"Его улыбка, ненужное ухарство, конечно, рискованная игра. Но и - тайное рабочее клеймо."
Белой птичкой Захар Кордовин воплощал на своих полотнах образ матери, умершей, когда ему было 12 лет. Так ему казалось, что она никогда его и не покидала, а всегда была рядом, оставаясь светлым мазком мастихина на холсте. И потом, как он признается почти в конце, в каждой своей женщине он искал свою мать, находил и терял, пытаясь не оказаться снова рядом с погребальным её костром.
Удивительная напевность всегда чудилась мне в мотивах Рубиной. Вот только что в современной Испании они пьют пиво в застенках какого-то фамильного погреба, а вот уже пыльное лето украинской Винницы горит перед глазами и сероглазый мужчина с офицерскими погонами сбивает огонь своей кожаной курткой. У автора нет преград. Она посылает нас дальше и дальше. Что этот Кордова, полковник и дипломат, вздумавший с дочерью съездить на каникулы и Петербурга в деревню? Нет. Он - "испанец", как дед его, и прадед. Это его, именно его предки стояли на баррикадах, жгли мосты и уходили в пираты. А из дальних своих странствий однажды досталось ему наследие - "удел его" - серебряный кубок, который полковник и передал дочери перед своей смертью. Дочь кинулась за кубком, за "своим уделом" в блокадном Ленинграде, на дороге жизни. И однажды, открыв дверь, она испугалась.
"И когда в одно прекрасное утро раздался звонок в квартире на Моховой, и она отворила дверь и на пороге увидала черноволосого крепыша с обаятельной улыбкой и беспощадными серыми глазами - она помертвела и пролепетала:
- Папа...?!
- Ты что, дурка? - весело осведомился тот."
Исключительный вышел этот герой - Жука, Фанни Захаровна Литвак, дочка сероглазого полковника. Интеллигентный, нахальный и живой.
Вторая трагедия, кроме смерти матери, снится Кордовину в кошмарах. Как он закладывает серебряный кубок - удел их, с литой юбочкой, с выбитыми среди узоров-листиков словами, которые ему никогда теперь не прочитать. Каждую ночь, он бессмысленно тянет руку к тонкой ножке, но кубок меркнет, исчезает, чтобы явиться на следующий раз.
А вот третья драма, призванная обеспечить этому роману звание детектива тонко хрустнула и сломалась на этом самом месте. Смерть лучшего друга по его вине, всю жизнь мерещилась Захару на яву. Он зарекся писать свои картины - "Раз Андрюша больше не напишет ничего, значит и я не вправе". Поэтому и остались ему "на руку" Рембранд и Фальк, Эль Греко и Нина Петрушевская, Рафаэль и Рауль Дюфи. А вот имя дона Саккариаса мировому искусству узнать было не суждено. Зачем так просто и обыденно, за пару страниц его убивают непонятные смутные авторитеты 90-х, расписано плохо. Никуда не годится. Испанского аристократа, советского художника и европейского эксперта в одном роде, стреляют в родовом городе на центральной площади за совершенные не им грехи - не красиво это, ну. Странно. Нелепо.
Что люблю у Рубиной, так это описания, до каждой мелкой незначительной и важнейшей черты.
"Перед ним на близких планах высились, еще освещенные солнцем, пеналы колоколен монастыря святой Исабель и церквей Сан Лукас и Сан Андрее. Справа рогато-кружевной, стрельчатой глыбой ожидал преображения кафедральный собор, пока еще глухой, серовато-песочный... На дальнем холме краснела темным янтарем мощная цитадель Семинарии. Внизу и далеко вокруг на разных уровнях коробились розово-серые, пестрые, с ревматическими суставами на стыках, длинные макаронины старых черепичных крыш... "
И каждый мимолетный факт, она может выставить в свете интригующей загадки, вроде застенков Ватикана.
Еще одним, вторым, центральным персонажем является для судьбы эксперта один святой, который на самом деле очень даже пират. Кордовин окрестил его "Святым Бенедиктом" и только потом, продав его кардиналу, с горечью припоминает пронзительные серые глаза и кортик на поясе, выясненный при помощи рентгена. Не неизвестного монаха отдал он инквизиции, а флибустьера Средневековья, своего дальнего, но несомненного родича. Кордовин даже мельком сравнивает судьбу Эль Греко - в мастерской которого и был написан отреставрированный им "Беедикт" - со своей, ищет взаимосвязи и так же любит Толедо.
На самом деле, у романа всего три мотива: любовь к матери - белая голубка, потерянный удел - предназначенная судьба, месть за лучшего друга - дело всей оставшейся жизни. Но, отомстить Кордовин не успевает,кто-то находит преступника раньше. Может, есть в этом и некий посыл судьбы, не дающий герою окончательно примириться с собой. И заканчивается все вполне закономерно. История возвращаться на круги своя, и не где-нибудь, а в Испании.
"...ему, в эти минуты восходящему на эшафот за многочисленные свои прегрешения, одиннадцатому в своем роду дону Саккариасу Кордовера, не позволено узнать, что через пять дней в Толедском госпитале Вирхен де ла Салюд роженице Пилар Гарсиа Морос принесут на первое кормление ее новорожденных - двух совершенно одинаковых мальчиков весом по два килограмма сто граммов - поразительно здоровых и крепких для недоношенных младенцев."
Род Саккариасов снова возродится и не кем-нибудь, а близнецами, братьями-Кордовера, как следовало бы давно.
P.S.
По ночному местечку промчался погром. Наутро Фёдор проходит мимо скобяной лавки, на дверях которой погромщики распяли его соседа Хаима.
- Хаим, тебе больно? - спрашивает он.
- Нет, - отвечает полуживой Хаим. - Только когда смеюсь.