Неприятно и тревожно, когда меняется кто-то из привычной школьной администрации, а когда меняется вся администрация, то это для школы полная катастрофа. У нас поменялись директор и завуч, несколько учителей перешли в другие школы, а оставшееся большинство пребывало в постоянном нервном напряжении из-за непонятных и обильных и требований нового директора Михальчук. Потом-то мы привыкли к ним и чаще пропускали мимо ушей, но и необходимые к исполнению требования всех страшно утомляли. Фактической полезной работы не прибавилось, но мы были совершенно раздавлены частыми и длительными собраниями и совещаниями, а также лавиной никому не нужных бумаг. Первая четверть показалась нам бесконечной. Мы спали и видели, что уже наступили каникулы и можно расслабиться.
Как мы проводили наши каникулы раньше? По своему собственному усмотрению. Если надо было поработать в кабинете, то мы приходили и работали в кабинете. Если личного присутствия в школе не требовалось, то мы оставались дома и готовились к новой четверти. Мне, например, нравилось работать дома, потому что времени на дорогу не нужно было тратить, и я успевала сделать больше. Обычно к концу каникул у меня были приготовлены уроки в двух, а то и трёх классах, так что в течение учебной четверти мне достаточно было лишь оживить в памяти материал и структуру урока, не готовясь к нему как к чему-то новому. Наша старая директриса говорила так: "Я закрываю глаза на то, что вы редко посещаете школу во время каникул, но зато если надо что-то делать, то уж не отказывайтесь". Не знаю, кто как, а я не могла отказывать ей в её редких просьбах сходить куда-то после уроков или в выходной. Впрочем, она не злоупотребляла своим положением и распределяла такого рода повинность между всеми учителями на равных.
И вот, понимая, что власть переменилась, но, по старинке, считая каникулы отдыхом, мы ждали эти драгоценные дни между тяжёлыми учебными четвертями, как манну небесную. Мы рассуждали так: ходить в школу каждый день придётся, но за это время мы всё-таки успеем подготовиться к следующему учебному периоду. Пусть не дома, в тишине и уюте, так в школе, хоть и с меньшими удобствами.
Первая неожиданность нас подстерегла, когда всех нас стали вызывать к заместителю директора по расписанию Татьяне Сергеевне, где нам предлагалось заполнить свою строчку в "простыне". Я не могу подобрать иного слова, потому что там на большом столе лежал необъятный лист бумаги, склеенный из разных листов, весь исчерченный на квадратики, или, если быть точнее как математику, на прямоугольники. Наверху располагались числа, слева - фамилии. Каждый учитель напротив своей фамилии должен был написать, в какой день, в какие часы и что именно он планирует делать.
Моё посещение совпало с посещением учительницы химии Бабаниной и, посоветовавшись, мы решили свою недельную нагрузку разделить на пять, по количеству дней недели. Перемены мы, конечно, не учитывали. У меня получилось так:
Понедельник: 10-00 - 13-00 - сдача журналов и работа в кабинете,
Вторник 10-00 - 14-30 - работа в кабинете,
Среда 10-00 - 14-30 - лекция о Третьяковской галерее и работа в кабинете,
Четверг - экскурсия в Музей им. Тимирязева
Пятница 10-00 - 15-00 - работа в кабинете.
Совершив это благородное дело, мы успокоились и повеселели. Но не тут-то было! Директриса не замедлила собрать нас на совещание и объявила, что планировать работу на каникулы надо таким образом: просуммировать свои часы, но не академические, а астрономические, прибавить к ним все консультации, семь с половиной часов классного руководства, часы работы с детьми на надомном обучении, а дополнительно к этому провести два мероприятия с детьми.
Мы притихли, ошеломлённые. Про два мероприятия мы уже были наслышаны, но не предполагали, что время на их проведение надо приплюсовывать к необходимым часам работы в школе, а не вычитать из него. Я прикинула: двадцать семь часов нагрузки, три консультации и три часа надомного обучения составят тридцать три часа. К ним прибавятся семь с половиной часов классного руководства. Сорок с половиной часов. Если разделить их на пять дней, то получится по восемь часов и шесть минут на день. Два мероприятия отнимут несколько часов, то есть наберётся ещё часов шесть. В результате у меня выйдет на неделю сорок семь часов, а то и больше. Значит, на каждый день выпадает в среднем почти по девять с половиной часов работы? Хороши каникулы! Я, конечно, знаю, что каникулы существуют для детей, но мы и не собирались бездельничать в это благословенное время. Если же мы будем, как нам велено, приходить в школу к десяти, а уходить в половине восьмого, то к началу второй четверти мы превратимся в выжатые лимоны, а не в готовых к обучению педагогов.
Мы все настороженно выжидали, а особо решительные храбрились и вселяли храбрость в нас своими вольными (с глазу на глаз и в строго тесном кругу) выражениями. Одна учительница пожимала плечами и заявляла: "Я написала мероприятие, но проводить его не буду. Кто меня проверит?" Правда, потом выяснилось, что она-то была одной из немногих, кто водил своих детей на заявленную экскурсию.
Раньше мы тоже заполняли график мероприятий, но, выполняли записанное или нет, оставалось нашей тайной. Я, например, редко это делала с прежним классом, потому что ко дню экскурсии у каждого ребёнка находился предлог не приходить. А что будет сейчас? Я долго агитировала свой класс и достигла чудесных результатов: у меня набралось человек десять для экскурсии в Музей им. Тимирязева. Что ж, сходим, если это так уж необходимо. Однако, неужели надо будет сидеть в школе допоздна?
Перед самыми каникулами директриса объявила, что в понедельник и вторник мы должны будем сдать журналы, в четверг нам предстоит посетить её кабинет методобъединениями строго по графику, потом собраться, опять-таки методобъединениями, и обсудить внутренние вопросы и планы, а уж в пятницу мы будем работать сами на себя. Мы и это сообщение выслушали с мрачной покорностью судьбе.
Чтобы облегчить работу завучам, нам было велено записываться к ним на приём, чтобы не было длинных очередей для сдачи журналов. Кое-кто ухитрился записаться, но большинство учителей так и не сумели выяснить, где или у кого это надо делать. У нас два завуча, один лицейских, а другой нелицейских классов, так что записываться надо было к обоим. Я поспрашивала у учителей, где и куда записываться, но никто ничего об этом не слышал, так что я решила подождать, когда очередь схлынет, а уж потом спокойно сдать свои журналы.
В понедельник я пришла в школу неспешно и не рано, а именно в десять часов. Я думала, что у завучей уже выстроилась длинная очередь из учителей, но ошиблась. Выяснилось, что завуч нелицейских классов Анна Вениаминовна вообще придёт лишь к часу, а завуч лицейских классов Лена Петровна принимать журналы собирается, но позже. Тут же выяснилось, что листки, где некоторые учителя записались в очередь, исчезли бесследно и безвозвратно. Я заняла очередь и принялась разыскивать журналы. Когда приходит время сдавать журналы, обычно их не оказывается на месте. Приходится вырывать их из рук учителей, клятвенно заверяя, что принесу их обратно через три минуты, а потом не по своей вине становясь клятвопреступником, потому что и остальные учителя тоже озабочены такими же проблемами и, в свою очередь, клятвенно обещают, что сейчас вернут журнал. А выяснить, у кого из учителей сейчас тот или иной журнал, бывает ещё труднее, чем потом им завладеть.
Я нашла почти все журналы лицейских классов, забежала в кабинет Лены Петровны, поглядела на томящихся в ожидании учителей, подтвердила своё право на сдачу журналов и принялась за поиски последнего журнала. Я побывала на первом, третьем и четвёртом этажах, заходила во многие кабинеты, на всякий случай забежала на второй этаж, где преимущественно располагалась младшая школа, но нигде не нашла желанное.
- Нет журнала 10"В" класса, - объявила я.
- Я тоже его искала, - сообщила старая учительница истории Анна Петровна.
Мы посидели в ожидании.
- Я записалась на десять тридцать, а сейчас уже почти двенадцать, - сердито сказала учительница английского языка Сколова. - Я ухожу.
Другая учительница английского языка ничем не выразила своего огорчения от решения коллеги. Они и вообще-то не ладили, а тут ещё очередь передвинулась на одного человека вперёд. Я втайне приветствовала такой поворот событий.
- И правильно сделаете! Сколько можно над нами издеваться? - поддержала коллегу Анна Петровна. - Нам всем надо встать и уйти.
Сама она, конечно, не встала и не ушла.
И вот, наконец, в кабинет вошла долгожданная Лена Петровна.
- Евгения Николаевна, сегодня совещание в Методцентре. Сходите, пожалуйста, - попросила она. - Я бы сама сходила, но должна принимать журналы. Начало в три часа.
Смешнее всего, что из всех учителей математики именно мне приходится чаще всего ходить на такого рода совещания. Почему-то именно ко мне обращаются в самые неожиданные моменты. И почему-то Лена Петровна всегда сама бы сходила, но находились причины, мешающие ей это сделать.
Мне бы выговорить себе право первой сдать журналы, но хорошие мысли приходят в голову с сильным запозданием, а в нужное время, когда следовало бы сообразить сомнительную выгоду своего положения, покорно стоишь в очереди. Но пока я ждала, пришла учительница физики Славина и принесла журнал 10"В" класса. Оказывается, она заперла его в свой стол в кабинете физики.
Как это ни странно, но очередь прошла быстро. Кое-кто ушёл, не дождавшись начала приёма журналов, у некоторых было мало лицейских классов. Дольше всех сдавала журналы старая учительница истории Анна Петровна. Как всегда, она перепутала даты, и пришлось их сверять и исправлять.
Я всё заранее выверила, поэтому, когда пришла моя очередь, я рассчитывала быстро разделаться с этой процедурой. Как бы ни так! Единственный закон, у которого нет исключения, это закон подлости. Едва я подсела к столу завуча, как её вызвали к директору. Можно было завыть от отчаяния. В два часа надо ехать в Методцентр, а не сдано ни одного журнала. Неужели завтра вновь придётся весь день стоять в очереди? К счастью, Лена Петровна вернулась и всё-таки приняла у меня журналы.
Я поспешила к завучу нелицейских классов Анне Вениаминовне. К несчастью для нас, прежде она была лишь завучем младшей школы, поэтому своими требованиями часто ставила в тупик учителей старших классов. Истомлённые учителя так и не дождались её, поэтому, когда она появилась, в кабинете сидели жалкие остатки прежней толпы, а именно: учитель физкультуры Алёшин, оказавшийся очень стойким, и я.
Первым к столу Анны Вениаминовны подсел Алёшин, и я уже была готова в самом скором времени занять его место, но ждать пришлось неожиданно долго. У завуча была странная манера принимать журналы. Она поминутно отрывалась от них ради посторонних разговоров. Каждый журнал, подписываемый ею, слышал беседы об учениках и родителях, учителях и школьных событиях, нешкольных событиях и домашних делах... Я уже решила, что до двух часов явно не сдам свои журналы.
Но нет. Судьба была ко мне в этот день благосклонна. Я всё-таки села около её стола и раскрыла первый журнал. Прежде, чем завуч посмотрела на него, она поговорила с зашедшей учительницей младшей школы о том, что неплохо было бы завести аквариум. Тема, конечно, в момент сдачи журналов, самая злободневная. Наконец, разговор о будущем аквариуме подошёл к концу, и Анна Вениаминовна заглянула в журнал. Она читала темы и недоумевала:
- "Решение тригонометрических уравнений". Что это значит? Надо указать этапы.
- Какие этапы?
- У нас в младшей школе надо обязательно указывать этапы решения. Сначала мы отрабатывает один шаг. Потом другой...
- У нас в десятом классе этого нет, - возразила я. - Мы на одном уроке должны рассмотреть сразу несколько способов решения уравнений.
- Не знаю. Это надо выяснить.
По мне, пусть она выясняет, что желает, но лишь бы не отвлекалась от приёма журналов.
- Как-то странно, - не унималась Анна Вениаминовна. - У нас в младшей школе совсем другие приёмы.
- Вот здесь ещё геометрия, - поспешила я вернуть завуча к действительности, а то она собралась было пуститься в рассуждения по поводу методов обучения в младшей школе, отличавшихся, к её удивлению, от метода обучения в старшей и даже средней школе.
Мне удавалось удерживать внимание завуча на приёмке журналов лишь до появления учителей. Но стоило кому-то заглянуть, и завуч радостно отрывалась от своего дела. И всё же до двух часов я сдала все свои два журнала и даже выпила чай перед отъездом в Методцентр, правда, туда я немного опоздала.
Совещание затянулось до пяти, но бестолковый день, наконец, закончился. Когда в шесть часов я пришла домой и могла отдохнуть, то, разумеется, ни о какой подготовке к следующей четверти речи уже не было.
Во вторник учителя вновь метались по школе в поисках журналов и завучей, которым эти журналы надо было сдать. Журналы я уже сдала, но мне пришлось бегать с какими-то бумагами, которые надо было одну за другой заполнять, притом заполнять с умом, чтобы отражать лишь те факты, которые требуются, а не существуют на самом деле и, не дай Бог, не внести туда что-то тревожащее учителей, но ненужное надшкольным властям. У нас, например, не должно быть неуспевающих ни по одному предмету детей, поэтому мы "закрываем" двойки несуществующими тройками и подаём лживые сведения о стопроцентной успеваемости. Вот этими-то бумагами я и была целый день занята. На их заполнение мне хватило бы сорока минут, но ведь от нас требовали работы, а не пребывания в школе, поэтому поочерёдное получение бумаг и пустая беготня с ними заняли время до трёх часов дня, после чего я решила уйти, потому что директрисы в школе не было.
Конечно, я сама себе осложнила жизнь, потому что любое дело должно вылежаться и совсем не обязательно спешить его выполнить. Я не люблю, когда что-то висит у меня над душой, а напрасно. Если бы я не бросилась, очертя голову, заполнять бумаги, я бы сэкономила время и душевные силы, потому что, закончив заполнять одни бумаги и отдав их одному из завучей, я вскоре получала другие бланки уже от другого завуча, где информация, по сути, почти повторялась, так что мне приходилось заново их заполнять, постаравшись, чтобы дутые данные первых бумаг не слишком противоречили дутым данным других.
В среду к десяти часам ко мне должна была приехать наша бывшая библиотекарша и прочитать моим детям лекцию о Третьяковской галерее. Эта старушка ещё в прошлом году у нас работала, маленькая, горбатая, вся перекошенная и с дефектом речи. Мне было её всегда очень жаль, так что я назначала лекции, чтобы доставить ей удовольствие и дать ей почувствовать собственную пользу. Мне с большим трудом удалось уговорить семерых детей придти на эту лекцию. Пока они сидели и слушали библиотекаря, я спустилась вниз к директору. Сегодня назначили приходить к ней методобъединениями, притом сделали по умному, чтобы не создавать очередей и не вынуждать людей ждать, а именно: составили график. Нам, математикам, было назначено на 10 часов 30 минут. Я пришла к этому времени, но в коридоре перед канцелярией томилась лишь математичка Соколова. Мы перекинулись с ней парой слов и я, между всего прочего, упомянула о настоящем четвёртом, а будущем пятом классе. Меня удивило, что эта старая женщина, уже много лет ведущая лишь в десятых и одиннадцатых классах, заинтересовалась именно будущим пятым классом. В начале следующего учебного года выяснилось, что она решила взять его себе.
Потом к нам присоединилась незнакомая женщина. Оказалось, она решила поступить в нашу школу учителем математики взамен давно уже сбежавшего от наших разнузданных старшеклассников молодого математика.
Мы, то есть наша школа, конечно, оказались в безвыходном положении, потому что у трёх классов вот уже больше двух месяцев нет математики, но и пришедший среди года учитель кажется подозрительным. Обычно учителя находят себе место до начала учебного года. Женщина эта оказалась откровенной, но, увы, сказала, что давно не работала в школе и никогда не вела старшие классы, однако твёрдо настроена начать.
Пока мы разговаривали, подтянулись остальные математики, гораздо более опытные, чем я, потому что не обольщались указанным точным временем 10 часов 30 минут, предвидя, что заседание, проходящее перед нами, затянется. Было уже одиннадцать часов, а мы всё ещё стояли под дверью в кабинет директора.
Мы поговорили уже на все возможные для собравшегося общества темы, и потом речь случайно зашла о тематическом планировании по алгебре и началам анализа в десятых и одиннадцатых классах, то есть тему, тревожащую всех, кто там работал. А всё из-за нового директора. При старой директрисе в старших лицейских классах алгебре отводилось два часа в неделю. Этого было явно недостаточно, но мы притерпелись, пользовались официальным планированием и жили относительно спокойно. Когда я получала тринадцатый разряд, наш методист не верила, что существует планирование на два часа в неделю. Тщетно и я, и подчинённая этого методиста доказывали ей, что существует, и мы обе, каждая в своей школе, пользуемся этим планированием.
- Вы понимаете, что невозможно усвоить алгебру за два часа в неделю? - веско вопрошала методист.
- Понимаем, - отвечали мы. - Но у нас по программе выделено в старших классах всего два часа на алгебру.
С приходом новой директрисы нам выделили вместо двух аж четыре часа в неделю. С одной стороны, нам было радостно, но с другой, встала проблема с планированием, которого не было ни в одном сборнике. Существовало планирование на два часа и на три, но не больше. Прежде нас бы это не смутило, и мы бы преспокойно разбросали выделившиеся часы по темам, но сейчас от нас требовали официальное планирование. Мы тянули с этим делом и дотянули до самых каникул, но дольше, вроде бы, тянуть было нельзя.
- У меня есть планирование на четыре часа в неделю, - раздался голос новой математички.
Мы радостно встрепенулись, а когда выяснилось, что она держит новый сборник планирования в руках, мы вообще ошалели от радости и поскорее наделали себе с него копии, воспользовавшись ксероксом секретарши директора и не слушая её ворчание.
Мы рано радовались, потому что в это планирование были включены такие темы, как "Теория вероятностей", "Комбинаторика", "Комплексные числа" и что-то ещё, то есть то, чего никогда не было у нас в программе. Встал вопрос об этих темах. Забегая вперёд, скажу, что этот вопрос стоял перед нами ещё месяц, а потом я съездила в Методцентр на совещание, зашла попутно к нашему методисту и спросила, надо ли нам проходить эти темы.
- Сколько часов было у вас в прошлом году? - спросила она.
- Два.
- О каких новых темах может идти речь?! Вам бы догнать то, что упустили в прошлом году!
Вот так ожидание под дверью директора может оказаться даже полезным.
Между тем, время шло, а мы всё стояли. Даже возбуждение при вести о планировании успело улечься, а мы продолжали ждать. Я выглянула в коридор и обнаружила кое-кого из своих детей.
- Разве лекция уже закончилась? - удивилась я.
- Закончилась минут пять назад.
- Понравилась?
- Не очень, - сказала одна девочка.
- Нудно, - ответила другая.
- Не цените вы удобств, - укорила их я. - Сидели бы сейчас по домам, уткнувшись в глупый компьютер, играли бы в игры, которые вас с ума сведут, а здесь специально к вам приезжает человек, с радостью рассказывает о Третьяковской галерее, показывает репродукции. Вас ведь туда не заманишь, а так вы хоть будете иметь представление о картинах. Подарок отдали?
- Отдали. Она сказала: "Ну, зачем же? Я к вам просто так пришла". Но потом взяла и была очень растрогана.
- Это хорошо и приятно, - сказала я. - Теперь вопрос: идём мы завтра в Музей им. Тимирязева?
Дети уже собрались в полном немногочисленном составе и теперь переминались с ноги на ногу.
- Я не могу, - сказал один. - У меня завтра кружок.
- А у меня дела...
Короче, у всех нашлась причина для отказа. Не скажу, что я была огорчена, потому что ходить на экскурсии с детьми - дело тяжёлое, ведь в своей массе они нелюбознательны и, к сожалению, крайне невоспитанны. Как-то раз мы были в Музее Глинки, причём состав был такой: я, две родительницы и пятеро детей из семей, считавшихся очень хорошими. Лекторша, подбадриваемая тем, что детей мало и выглядят они интеллигентно, рассказывала с удовольствием, выразительно, задавая наводящие вопросы. Вдруг она обнаружила, что два мальчика болтают.
- Мне прекратить лекцию? - спросила она.
- Давайте, - согласилась девочка, которую я считала самой положительной в классе.
Две другие кивнули, одобряя эти слова.
Женщина довела экскурсию до конца и лекцию не сократила (я уже слушала её прежде, поэтому могу сравнивать), но проделала свою работу уже механически, без души.
Когда позже я поговорила с детьми о том, что можно говорить, а что нельзя, и что какие-то слова могут обидеть хорошего человека, меня не поняли.
- Мы просто высказали своё мнение, - объяснили мне дети. - Нас спросили, а мы ответили. Что здесь плохого?
- Но ведь вы сами пришли к ней, а не она к вам, - попробовала я применить другой способ убеждения.
- Это вы нас туда привели, - ответили мне. - Сами бы мы туда не пошли.
А когда на экскурсию собирается толпа, то классному руководителю бывает не до лекции и не до экспонатов. Ему бы уследить за детьми, чтобы ничего не трогали руками и, как сделал один мой ученик, не поставили ногу на саркофаг в Египетском зале Пушкинского музея.
Вот почему я не огорчилась отказу детей идти в музей. Да и дни летели в суете, так что я уже с беспокойством думала, успею ли я хоть что-нибудь приготовить к следующей четверти.
Я сбегала на третий этаж, поблагодарила бывшую библиотекаршу и поласковее распрощалась с ней, а затем опять спустилась вниз.
Нас приняли лишь после половины двенадцатого, когда к нам уже подошли представители другого методобъединения.
Что было на заседании? Планы. Огромные и нескончаемые планы. Мы должны были что-то организовывать, проводить, изобретать... Подобное же планов громадьё было предложено каждому методобъединению, так что, если бы мы всерьёз принялись за осуществление всех этих рекомендаций, дети были бы заняты все дни и ночи напролёт, включая праздники и выходные, и всё равно времени бы не хватило.
Предполагаемая новая математичка слушала всё это с видом подавленным, но не вскочила и не сказала, что не хочет идти к нам в школу.
Продержав нас часа полтора, директриса, наконец, отпустила нас и велела сейчас же собраться отдельно и ещё раз обсудить и оговорить наши будущие действия. Тяжело вздохнув, мы пошли в кабинет председателя методобъединения математиков Столяровой, возбуждённые открывшимися перспективами, и договорились о нашей будущей грандиозной внеплановой работе.
Честно говоря, я не ужаснулась новым проблемам, потому что знала, что первой о них забудет сама Столярова, а остальные сделают вид, что тоже о них забыли. Зато предполагаемая новая математичка выслушала вдохновенную речь Столяровой молча, а, уйдя с совещания, больше в нашу школу не пришла.
В этот день я опять не приступила к подготовке будущих уроков. Голова раскалывалась от пустой болтовни на совещаниях, и мысли были лишь об отдыхе.
Четверг. Раз уж я не пошла в музей, то я решила посвятить этот день подготовке к урокам. Остаться дома я не решилась, хоть это был мой методический день, а потому пришла в школу. Что же я узнала первым делом? Что в десять часов тридцать минут нас всех приглашают на лекцию-совещание по проектной деятельности. Я готова была завыть от отчаяния, но вовремя сообразила, что на этом совещании мы будем удобно сидеть за партами, поэтому ничто не помешает мне взять с собой учебники, дидактические материалы и всё необходимое для подготовки к урокам.
Сначала выступала завуч младшей школы и нелицейских классов Анна Вениаминовна и говорила очень долго. Я успела приготовить несколько уроков, и мне совсем не мешал её тихий монотонный голос. Зато лекторша, пришедшая к нам со стороны и выбравшая темой проектную деятельность, уже стала утомлять. Я подготовила ещё несколько уроков, но в конце почувствовала, что еле сижу.
К сожалению, завязалась запланированная дискуссия, поэтому совещание затянулось. Нас отпустили только в третьем часу, и походка у моих коллег была вялой, нетвёрдой и шатающейся. Я и сама чувствовала острое утомление, но меня подбадривала мысль о подготовленных на вторую короткую четверть уроках для шестого класса со всеми математическими диктантами, самостоятельными и контрольными работами. Но уж приступать к следующему классу я уже не могла.
Пятница. Можно сказать, что этот день принадлежал нам. Нас только раз вызвали в кабинет на четвёртом этаже и провели очень короткое, не больше полутора часов, совещание, но и это совещание было обставлено комфортно, за партами, поэтому я провела его с толком, кое-что сделав для следующей четверти. Зато после совещания я набросилась на подготовку к урокам со всей оставшейся энергией.
Должно быть, я исчерпала эту самую энергию без остатка, потому что в понедельник вышла на работу очень уставшая.
- Как хорошо, что закончились каникулы!
Это было первое, что я услышала, когда пришла в школу.
- Теперь хоть немного отдохнём, - сказала вторая коллега.
- Мне кажется, что я никогда так не уставала, - заявила третья коллега.
- За первую четверть я совершенно измучилась, но это ни в какое сравнение не идёт с каникулами.
- А я вспоминала и не могла вспомнить, что же мы делали на каникулах?