- Владимир Михайлович, надо поскорее подготовить квартиру к приходу дяди Коли. Нехорошо, если он застанет эту свалку.
Полетаев покосился на "свалку" у стены, состоящую их книг, которые Анатолий счёл ненужными. Что за времена пошли?! Теперь книги выбрасывают, а прежде за ними бегали, считали за счастье купить хоть что-нибудь. Конечно, покупалось много лишних книг, часть из которых даже не раскрывалась.
- Кому понадобилось более чем на два десятилетия лишить людей книг? - подумал он вслух.
- Вы имеете в виду советские времена? - спросил Рыбаков.
- Да. Хорошо помню, что вдруг стали усиленно распродавать книги. Выносили на улицу целые собрания сочинений. Особенно врезалась в память площадь у метро "Кировская". Там выставляли столы, буквально заваленные прекрасными книгами. А потом книги внезапно исчезли. Издавали их миллионными тиражами, но в магазины они не поступали.
- Кто-то хорошо нагрел руки, - сказал Анатолий. - Притом, не директора магазинов, хотя они, я думаю, тоже, а гораздо выше. Я помню, как люди покупали книги у тайных торговцев и платили в пять раз, а то в большее число раз дороже, чем они стоили. Я сам покупал. Да и вы тоже.
- И целое поколение выросло на таком бескнижье, - продолжал старик. - Если родители привыкли читать, то и дети выросли читающие, но если родители и прародители не читали и десяти страниц в месяц, то они ни за что не заплатят за книгу для своего ребёнка десять-пятнадцать рублей, если её официальная цена два рубля. Конечно, книги брали в библиотеках, потому что вообще не читать считалось постыдным, но ничто не заменит домашнюю библиотеку.
- И пример родителей, сидящих за книгой, - добавил Рыбаков.
- И пример родителей, - согласился Полетаев. - А как же иначе? Ребёнок во всём берёт пример, прежде всего, с родителей. В то время спасала пропаганда. Ведь с экранов и по радио постоянно внушали, что читать необходимо, что русские - самая читающая нация в мире. А что теперь? Самая читающая нация в мире стала самой нечитающей. И ведь такой переворот произошёл за считанные годы.
- Чему вы удивляетесь? - спросил Анатолий. - Средства массовой информации поработали очень эффективно. Помните, как в Перестройку высмеивали людей, любящих читать? И вот результат: большая часть населения вообще ничего не читает, а остальная перебивается любовными романами и всякими фэнтези. Я не хочу сказать, что все любовные романы и все фэнтези - низкопробное чтение, но, во-первых, эти книги не должны заменять всю прочую литературу, а во-вторых, надо и из них выбирать лучшее. А то люди втягиваются только в один вид чтения, притом в тот, где не требуется ни ума, ни воображения, и читают книгу за книгой, притом, часто какого-нибудь одного плодовитого автора. Это как жвачка. Ни уму, ни сердцу, и удовольствия тоже никакого. И не очень-то нравится, и не очень-то интересно, и пользы никакой, и понимаешь, что проводишь время бездарно, а заставить себя оторваться от этого занятия не можешь. Помните Сашку Замятина?
- Веснушчатый такой мальчишка?
- Он не совсем мальчишка, но веснушчатый. Так в экспедиции мне приходилось отнимать у него электронную книгу и весь день держать у себя. Чуть отвернёшься, а он уже в неё уткнулся. Я из любопытства проверил, что он читает. Только фантастику.
- Я тоже её люблю, - признался Владимир Михайлович.
- И я её иногда читаю. Но фантастика тоже бывает всякая. А Сашка читает только про всяких роботов.
- У Станислава Лема...
- Там другие роботы. Сашка с ними не знаком. Его интересуют только космические войны, притом, чтобы в книге не было никаких рассуждений, никакого философского, назидательного или воспитательного подтекста. Только действия, и чем они стремительнее, тем лучше. И люди там, если присутствуют, то больше похожи на манекены. Они двигаются и говорят, даже доходит до интимных отношений, но не размышляют, не чувствуют, не сомневаются. Когда я отнимал у него электронную книгу и придерживал у себя подольше, я успел прочитать пять таких романов и почувствовал, что тупею. Кстати, Сашка никогда не слышал о своём однофамильце.
- Анатоль, а что сейчас читаешь ты? - спросил Полетаев.
По старой привычке Рыбаков подумал, прежде чем ответить, но решил сказать правду.
- "Медведи и я". Только не спутайте с общеизвестным шедевром "Маша и медведь".
- Кому ты это говоришь? - возмутился старик. - Я эту книгу прочитал с упоением, как только она вышла. В каком году она вышла?
- Сейчас посмотрю. - Рыбаков взял книгу. - В восемьдесят седьмом.
- Как это было давно. И я всего-то один раз прочитал, а помню очень многое. Надо бы перечитать. И ведь не выдумка. Наверное, нужен особый дар, чтобы вырастить трёх медведей. Вон какую волю у Светланы Николаевны взял её Дик: ходит по чужим квартирам и ворует рубашки. И это всего лишь маленькая собачка. Как бы она справилась хотя бы с одним медведем?
- У неё характер жёсткий. Так рявкнет, что на месте медведя останется только мокрое место, а сам он из-за медвежьей болезни поспешит в туалет.
Всё это Рыбаков сказал ровным голосом, словно рассуждал о каком-то отдалённом и малозначимом историческом событии. Полетаев захохотал.
- Толь, нет у неё никакого жёсткого характера, - возразил он, успокоившись. - Я слышал, как она разговаривала с матерью своего ученика. Вместо того чтобы отказать твёрдо, как сделал бы на её месте любой учитель, она чуть ли не извинялась, что не может выполнить несуразную просьбу.
- А зачем же все эти разговоры про жёсткий характер? Они вас испугали. Разве не так?
- Из самозащиты. Ей хочется убедить саму себя, что может дать отпор. Людям мягким всегда нелегко жилось, но сейчас им приходится особенно трудно. Они не поднимают крик, не борются за свои права, поэтому с ними не считаются.
- Возможно, - не стал спорить Рыбаков. - Но, видно, её с её мягким характером так замучили в школе, что вид у неё... словно она вот-вот устроит истерику. Я её видел только раз и не хотел бы с ней встретиться вторично.
"Что же случилось со Светланой Николаевной, если у Толи осталось такое впечатление? - удивился и даже забеспокоился старик. - Наверное, какая-нибудь крупная неприятность".
Он сейчас же подумал, что почти не знает эту женщину, а уже рассуждает о ней так, словно изучил её характер.
- А знаешь, почему я завёл речь о книгах? - вспомнил он начало разговора.
- Догадываюсь, - сдержанно отозвался Анатолий. - Из-за вот этой тщательно мною отобранной богатой домашней библиотеки, которую я уговорю вас позволить мне вынести к помойке. Может, кто-нибудь выберет для себя что-нибудь полезное.
- Вряд ли выберет. И я вовсе... не совсем из-за этого заговорил о книгах, а из-за соседки.
- Чей пёс ворует мои лучшие рубашки?
- Нет, я имею в виду соседку из того конца коридора, жену врача. Она тоже врач.
- А что не в порядке с ней? Вы, Владимир Михайлович, окружили себя таким обилием женщин, что я в них скоро запутаюсь. И Сабина, и соседка напротив, и та мать двоих детей, на которых она постоянно орёт, и Алевтина Ивановна, партия старушек у подъезда, а теперь ещё и жена врача.
- Я же тебе рассказывал, что она приходила извиняться за мужа. Заодно она удовлетворила естественное женское любопытство и всё у нас осмотрела. Удивилась, сколько у нас книг...
- Я тоже этому удивляюсь, - заметил Рыбаков. - Но я их убавлю.
- И сказала, что они с мужем выбросили все свои книги. Представляешь, ВСЕ книги. Они, видите ли, отнимают у них воздух. А если им понадобится что-нибудь прочитать, то они найдут эту книгу в электронном варианте. ЕСЛИ понадобится.
- Это, конечно, чересчур кардинальное решение проблемы с воздухом, и я бы на такое не решился, но вы, Владимир Михайлович, впали в другую крайность. Сегодня я закончу разбирать книги, и мы вместе посмотрим, что я отложил на выброс. Надеюсь, вы со мной согласитесь.
Полетаев тяжело вздохнул.
- Толя, а моя помощь тебе не нужна? - спохватился он.
- Сейчас нет. Потом я вас позову.
- А я сейчас кое-что досмотрю и схожу в магазин.
- Владимир Михайлович, зачем? Вроде, у нас всё есть. Я вчера такие пельмени купил!.. Не знаю, конечно, какие, но, судя по цене, должны быть очень вкусные.
- Они лежат в морозилке и могут лежать там ещё очень долго, ответил Полетаев. - Зачем же ты купил такой большой холодильник? Чтобы держать его пустым? Я решил его заполнить, чтобы не остаться голодным в непредвиденных случаях. А твоему дяде Коле лучше подать не пельмени, а что-нибудь собственного приготовления. Если бы не Валерка, он всё время сидел бы только на полуфабрикатах.
"Пусть Валерка старается из-за квартиры, - подумал он. - Но он, действительно, старается. Если бы не он, то Кольку пришлось бы взять сюда, потому что один он бы не смог выжить. А характер у него и прежде был не очень лёгкий, а сейчас и вовсе. Тут уж мне понадобилась бы вся моя выдержка, чтобы не доводить учёные споры до серьёзных ссор". И всё-таки он не мог освободиться от лёгкой неприязни к племяннику своего друга.
Старик продолжил своё занятие. Он просматривал сайты, на которых преподавались иностранные языки, и делал закладки на тех из них, которые могли ему пригодиться. Обычно он не читал комментарии под видео, но почему-то сейчас заинтересовался мнением зрителей. В основном благодарные люди писали благоприятные отзывы, но обязательно попадались такие, которые не стеснялись плохо отзываться о стиле преподавания, о голосе учителя, даже о внешности. "Отвратительный голос", - прочитал Владимир Михайлович. В другом месте ему попалась запись: "Не видел худшей учительницы". Он не понимал, как можно такое писать. Энтузиасты дают бесплатные видеоуроки. Одни объясняют так понятно и детально, что по их видео может научиться иностранному языку и ребёнок, у других уроки выходят запутаннее и для их восприятия требуется хотя бы минимальная подготовка, но все учителя очень стараются. Если кому-то не нравятся их видео, то лучше не смотреть, чем ругать человека за его труд. Ведь это не частные учителя, за уроки которых приходится платить деньги. Конечно, счастливый, удовлетворённый своей судьбой или попросту деликатный человек не оставит такие отзывы, а делают это люди озлобленные, у которых что-то не ладится в жизни или работе, но создателю видеоурока от осознания этого не станет менее обидно. Может, запись "ужасный акцент" оставила какая-нибудь учительница, которая убеждена, что именно её выговор и есть единственно правильный. Он с улыбкой вспомнил учительницу английского языка, у которой учился Толя. Эта женщина весьма эмоционально выказывала и высказывала ему своё недовольство успехами мальчика и его "ужасным" акцентом, хотя уж кто-то, а Полетаев, общавшийся с иностранными коллегами без помощи переводчика и сам обучавший Тольку, прекрасно знал его способности и успехи. Да и Толя не раз рассказывал ему, какие ошибки делала их учительница. Тогда Владимир Михайлович не стал возражать даме и пообещал позаниматься со своим воспитанником. А с остальными учителями Толе повезло. Они были строгими и требовательными, что и было нужно для не очень усердного мальчика.
Он задумался о соседке напротив. "Интересно, неужели и Светлана Николаевна слышит в свой адрес такие высказывания? - спросил он сам себя. - Ведь это же ужасно: стараться, объяснять, а вместо "спасибо" услышать какую-нибудь гадость".
Он встал и в своих новых мягких тапочках, которые Толя приобрёл специально для этой квартиры, подошёл к Рыбакову. Тот вздрогнул и захлопнул книгу. Полетаев чуть не засмеялся.
- А это что? - спросил он.
- Да вот не знаю, выбрасывать "Похищенного" с "Катрионой" или нет, - с большим сомнением проговорил Анатолий.
- Толька, ты с ума не сошёл?!
- Детская литература, - рассуждал Рыбаков, скрывая насмешку. - А мы люди достаточно взрослые. Разве только оставить как память о детстве.
- Вот и оставь. Надеюсь, что ты ничего подобного не отложил для выброса?
- Нет, Владимир Михайлович. Я считаю, что приключенческая литература имеет право на жизнь не на помойке, а в доме.
- Анатоль, ты меня с ума сведёшь, - сообщил старик, успокаиваясь.
- Как же я зачитывался всем этим когда-то! - припомнил Рыбаков.
- Сколько раз я отнимал у тебя эти книги, а сколько раз делал вид, что не замечаю, что ты читаешь вместо уроков.
Рыбаков засмеялся.
- Несчастные дети, которые прошли мимо этих книг! - сказал он. - Как они скрашивают детство!
- И не только детство, - поправил его Полетаев. - Ты можешь считать, что у меня старческий маразм, но я открыто признаю, что до сих пор люблю эти книги. Научить меня мужеству, чести и дружбе они уже не могут, потому что мой характер давно сложился, но иногда так приятно оторваться от действительности. И, главное, хочется читать о достойных людях, а то в современных книгах иногда не разберёшь, кто негодяй, а кто положительный герой. Тех, кто воспитывается на таких сомнительных книгах, можно только пожалеть. Как они узнАют, как надо себя вести, как разговаривать, как в нечеловеческих условиях можно остаться человеком? Так что ставь Стивенсона на полку и не порть мне нервы.
Он подошёл к груде забракованных книг. Ему на глаза попался школьный учебник астрономии, оставшийся ещё со времён учёбы Толи. Старик его перелистал, с удовольствием и интересом прочитал про причины и следствия приливов и, подумав, решил, что пока у него не хватит времени на то, чтобы уделить его и этому предмету. Может быть, потом... или урывками. Убедившись, что Рыбаков занят расстановкой на полке книг и не смотрит на него, он тихонько сунул тонкую книжку под свои бумаги.
"А ведь он зачитался Стивенсоном", - с удовольствием подумал Полетаев. Ему показалось, что это хороший знак. С ним его мальчик чуть смягчался и переставал быть тем сухим неприступным человеком, каким его знали посторонние. Может, если Толя поживёт здесь ещё хоть немного, он изменится, к нему вернётся частица прежней живости, весёлости? Какое несчастье, что он встретил Тамару! Неужели он никогда не освободится от власти этой женщины?
Владимир Михайлович даже не подозревал, как велика была власть названной женщины. Рыбаков никогда не расставался с её образом, который внешне абсолютно точно передавал тот её облик, какой был у неё в то время, когда они жили вместе, но который был кардинально изменён в отношении души и привычек. Даже при разговоре с Полетаевым Анатолий чувствовал рядом присутствие Тамары, словно она лишь отошла в сторонку, чтобы не мешать, и не подаёт голоса. Воображаемая Тамара читала вместе с ним книги (хотя реальной Тамаре они не были интересны), с ней он вёл мысленные разговоры обо всём, что его интересовало (а с бывшей женой можно было говорить только об её нарядах или слушать сплетни об её знакомых). Всех приятных ему книжных героинь он неизменно наделял её внешностью, отчего чтение становилось почти таким же захватывающим, как в детстве. Тамара, где ты сейчас?
- Владимир Михайлович, если вы собираетесь принять участие в обсуждении... - начал Рыбаков, отрываясь от диалога с женой.
- Анатоль, ты не на собрании, - напомнил старик.
- Хорошо, скажу примитивнее, - согласился тот. - Если вы хотите просмотреть книги, прежде чем я их вынесу, то или идите в магазин сейчас, или отложите это до вечера, или вообще туда не ходите.
Полетаев не случайно затягивал свой поход за продуктами к праздничному столу. Он тайно надеялся, что Светлана Николаевна уже закончит свои дела в школе, и они вновь случайно встретятся. Он придумал причину, чтобы обратиться к ней, когда она будет дома, но это была одноразовая причина, поэтому её надо было приберечь, а не растранжирить впустую, когда она не может принести пользы. Если он хочет помочь Валере, то сейчас он должен только лишь подстраивать случайные встречи, но тоже не злоупотреблять этим, чтобы не вызвать подозрений. По его мнению, сейчас было слишком рано, и нечего было надеяться, что загруженная работой учительница уже идёт домой, но и оттянуть выход было опасно, иначе Толька, чего доброго, осуществит свою угрозу и вынесет книги без него. Вряд ли он на это решится, но рисковать нельзя.
- Анатоль, дай слово, что ничего не выбросишь без моего ведома, - попросил он на всякий случай.
- Дядя Володя, не волнуйтесь. Я к этой свалке даже не притронусь.
Успокоенный старик оделся и отправился за покупками.
То, что он встретит Алевтину Ивановну, он не сомневался и заранее готовился сослаться на спешку, чтобы не задерживаться с ней у подъезда, но к встрече с Курулёвой он готов не был.
Мысли Раисы Павловны, как и подобает мыслям образцовой матери, всегда были постоянно направлены только на её детей. Она была замужем, но муж ушёл от неё, когда Косте не исполнилось и двух месяцев. Первое время бывший муж пытался видеться со своими детьми, и она не препятствовала этому, хоть почти всегда устраивала бурные сцены, но очень скоро у него появились новая жена и сын, поэтому он потерял интерес к двум первым детям и ограничивался алиментами. С тех пор она вычеркнула мужчин из своей жизни. И надо же было такому случиться, что она обратила внимание на Рыбакова не только как на соседа. Теперь он то и дело возникал в её воображении, потеснив Костю и Катю, но это не угнетало её, потому что, как почти всякая женщина, она угадывала в нём очень надёжного человека и потому прекрасного отца своим детям. Но если она уже готова была впустить его в свой мир, то он об этом не подозревал. Более того, не было похоже, что он вообще заинтересовался ею. Ей надо было предпринимать какие-то действия, чтобы добиться своей мечты. От неё не ускользнуло, что Сабина не случайно подружилась с Владимиром Михайловичем, а тешит себя надеждой заполучить Анатолия. "Не бывать этому!" - мысленно сказала Курулёва и решила последовать примеру соперницы, то есть сначала сблизиться с Полетаевым, а уже через него - с Рыбаковым. Раз, по словам Алевтины Ивановны, старик его вырастил, то, разумеется, он желает ему всяческого счастья. Какой же отец не захочет, чтобы его сын удачно женился? А какой брак без детей? Анатолий в таком возрасте, что ему полагалось бы иметь уже взрослых детей, а не заводить младенцев. А у неё дети достаточно большие, именно в том возрасте, какой и нужен для усыновления. Они не крошки, но и не упрямые подростки, с которыми трудно найти общий язык. Правда, Катя уже в восьмом классе, но она так тиха, спокойна и послушна, что приёмному отцу не будет с ней хлопот, а уж Косте хороший отец просто необходим.
Теперь она, как и Сабина, старалась подкараулить и Полетаева и Рыбакова, чтобы лишний раз напомнить им о себе. Она надеялась, что в одну из таких случайных встреч Анатолий наконец-то увидит, что она ещё достаточно молода и привлекательна. Теперь несчастной женщине казалось, что она накладывает на лицо недостаточно косметики, что глаза у неё не так выразительно подведены, что щеки бледноваты, брови не так тщательно выщипаны, а места, где им полагалось быть, намечены слишком тонкими чёрными линиями. Проводя у зеркала вдвое больше времени, чем прежде, она терзалась мыслью, что все её усилия пропадают впустую, потому что со стариком она встретилась всего четыре раза, а Анатолия видела лишь два раза, причём во второй раз, на улице, он её, кажется, даже не заметил, настолько рассеянно ответил на её приветствие.
Но сегодня ей повезло: она вышла из квартиры почти одновременно с Полетаевым. Жаль, что ей надо идти в школу, но, может быть, хоть часть дороги они с соседом пройдут вместе?
- Здравствуйте, Владимир Михайлович, - поздоровалась она, стараясь улыбнуться как можно обворожительнее.
"А всё-таки древнеегипетская раскраска делает женщин похожими даже не на изображения на саркофагах, а на полуистлевшие мумии, - подумал Полетаев. - Зачем столько краски? И ещё этот жуткий оскал. Я же не зубной врач, чтобы мне показывали все зубы".
- Добрый день, - приветливо ответил он. - Собрались на работу?
- Да. Куда же деться? - вздохнула Курулёва. - Но ведь я работаю в школе, с детьми, а это такая радость. Дети - это то, без чего человек не может жить. Я удивляюсь на Сабину. Ведь, как говорят, она несколько раз была замужем. Почему же у неё нет детей?
Старику очень не понравилось такое бесцеремонное вторжение в чужую жизнь.
"Это уже её личное дело или её трагедия", - мысленно ответил он и прибегнул к спасительному обычаю англичан говорить о погоде, раз больше говорить не о чем.
- Хорошая погода сегодня, не правда ли? - спросил он, даже фразу построив на английский манер.
- Не знаю. Я ещё не была на улице, - растерялась Раиса Павловна. - Дождя, вроде, нет.
- А я выходил утром, и мне понравилось.
Курулёва была сбита с толку. Она намеревалась подвести разговор к тому, чтобы намекнуть, как, наверное, грустно Анатолию одному, без жены и детей, но теперь разговор ушёл в сторону от матримониальных проблем и приходилось приспосабливаться к изменившейся обстановке.
- Я вижу, вы идёте в магазин? - спросила она.
- Да.
- А разве Анатолий Сергеевич вам не помогает?
Мысленно она называла предмет своих мечтаний по имени, как заочно представила его Алевтина Ивановна, но в реальности не решилась бы обойтись без отчества, которое, к счастью, догадалась выяснить у всезнающей старухи.
- Помогает, - ответил Полетаев.
Он недоумевал, почему его об этом расспрашивают, словно Толя был не зрелым мужчиной, а непослушным мальчишкой, и решил, что Курулёвой так часто приходится задавать такой вопрос родителям опекаемых ею детей, что это вошло у неё в привычку. Он тяготился разговором с малосимпатичной ему женщиной. Почему она была ему несимпатична, он в точности не знал. Скорее всего, виной этому были её вопли, которые он ясно слышал через стену, а дополняла неприятное впечатление кричащая раскраска, покрывающая всю кожу.
- До свидания, - поспешил он попрощаться, когда они вышли из подъезда. - Желаю вам удачного дня и послушных детей.
Курулёва рассчитывала, что он пройдёт с ней хотя бы до "Пятёрочки", которая как раз была на её пути, но старик, словно почуяв её желание, добавил:
- Вот и Алевтина Ивановна. Мне как раз хотелось её видеть.
"Старый юбочник", - мысленно наградила его ничем не обоснованным прозвищем Раиса Павловна. Она испытывала досаду и чувствовала, что у неё расходятся нервы и начинает сильно дёргаться лицо. Если бы рядом оказалась Катя, то девочка почувствовала бы на себе всю силу материнского раздражения.
- Здравствуйте, - пробормотала Курулёва, торопливо оскалилась и в полубезумном состоянии пошла в школу.
Полетаеву не хотелось останавливаться и болтать со старухой, стоя возле скамейки, на которой сидели её подруги, но надо было соблюсти приличия и не показывать неприятной ему соседке, что попросту не желает находиться в её обществе дольше необходимого. Он вознамерился было и сейчас повторить замечание о погоде, но Алевтина Ивановна, хоть и воображала себя похожей на английскую леди из высшего общества, была истинно русской женщиной, а потому всегда имела что сказать и не нуждалась в погодном заменителе разговора.
- Владимир Михайлович, наконец-то я вас вижу! - обрадовалась она. - А то я уж думала, не приболели ли вы. Нет вас и нет. А куда это вы направились? Неужели в магазин?
- Да, ко мне должен заехать друг, - объяснил тот, мысленно подсчитывая, на сколько времени ему надо задержаться, чтобы случайно не догнать Курулёву, если она ходит медленно.
Полетаев сейчас же забеспокоился, не сочтёт ли старуха себя обиженной тем, что к нему придёт гость, а её в гости не приглашают, поэтому пояснил:
- По работе. Нам с ним надо выяснить кое-какие вопросы на историческую тему. Но раз мы будет работать не в институте, а у меня дома, то надо купить что-нибудь к чаю.
- Не убеждайте меня, что дело ограничится чаем, - возразила Алевтина Ивановна, стараясь подделаться под стиль разговора в старинных гостиных. - Вы так хорошо готовите, что наверняка устроите настоящее пиршество.
У неё и в мыслях не было, что её тоже обязаны позвать в гости. Если бы к Владимиру Михайловичу должны были придти Пшеничниковы, то она бы сочла себя оскорблённой тем, что её не пригласили, но раз к нему приходит друг, то, разумеется, она будет лишняя, не важно, о работе они будут говорить или не о работе.
Однако Полетаев углядел в её последних словах обратное и, чтобы успокоить растревоженную гордость старушки, сказал:
- А как же хорошо мы посидели в последний раз. Я думаю, Алевтина Ивановна, что нам вновь надо будет собраться.
Бедная старуха решила, что он намекает на то, что должна соблюдаться очерёдность, и уже отчаялась, представляя, как она будет принимать всю компанию.
- Наверное, на следующей неделе я вас опять соберу, - сказал Полетаев. - А теперь я пойду.
Старуха не только сразу успокоилась, но и обрадовалась, предвкушая удовольствие. Она вновь принялась описывать своим приятельницам квартиру соседа и радушие, с каким он её принимает.
- Аля, не упусти свой шанс, - назидательно проговорила одна из старушек.
- Да, - подтвердила другая. - Второго такого мужика ты уже не встретишь.
- Красавец-мужчина! - с чувством произнесла третья.
Алевтина Ивановна наслаждалась своим приятно затянувшимся звёздным часом.
Полетаев шёл к магазину с некоторой опаской. Он полагал, что Курулёва должна уже быть отсюда далеко, но сомнения оставались. Эта женщина заговаривала с ним при каждой встрече, но сегодня она показалась ему чрезмерно болтливой, и это ему не понравилось. Однако Раиса Павловна уже подходила к школе и не могла попасться ему по пути.
В "Пятёрочке" старику стало грустно, потому что ничего, что годилось бы для встречи старого друга, там не оказалось. Даже кур не было. Пришлось идти в "Дикси".
"Кур тоже нет, - с сожалением подумал он. - Нет, одна всё-таки есть, притом та, которая мне нужна. Вот не ожидал встретить её так рано!"
- Добрый день, Светлана Николаевна, - поздоровался он.
Света чуть не выронила пачку "Герулеса".
- Здравствуйте, Владимир Михайлович.
- Неужели у вас закончились все уроки?
- Нет. Я должна была на два часа идти к надомнику, но его мать позвонила и предупредила, что он плохо себя чувствует, поэтому занятия отменяются.
- Повезло? - спросил Полетаев.
Он стал с интересом ждать, что ответит эта женщина: будет ли уверять, что огорчена, или честно признается, что рада освободиться пораньше.
- Это как посмотреть, - сказала Светлана. - Приятно, что можно отдохнуть, и это сейчас главное чувство, но зато потом придётся нагонять пропущенное, а у него всего три часа в неделю.
Она умолчала о том, что в этой квартире что-то изменилось с прошлого года и учителям там становится плохо, а именно это обстоятельство больше всего заставляло её радоваться пропуску уроков.
Полетаеву такой ответ понравился. Сказано было достаточно откровенно и вместе с тем по-деловому.
- А почему он учится дома? Он не может ходить?
- Может. Он болен, но не до такой степени, чтобы не выходить из дома. Обычно дети на домашнем обучении приходят на свои уроки в школу. Они занимаются не с классом, а индивидуально, но в школе. Сейчас люди не очень-то любят пускать посторонних в свои квартиры. И учителям так удобнее. Но мать Шурика настаивает, чтобы приходили к ним домой.
- Это далеко? - с сомнением спросил Полетаев.
- К счастью, нет. Мне это почти по дороге.
Старику был интересен разговор сам по себе, к тому же он позволял ещё немного продвинуться в деле Валерия, а кроме того, он пока не знал, о чём ещё, помимо школы и животных, можно говорить с соседкой.
- А что вам... Ничего, что я вас расспрашиваю? Вы не торопитесь?
- Нет. Раз у меня появилось лишнее время, я решила чуть пройтись. Вот, зашла за "Геркулесом".
- Для собаки?
- Для нас всех. Вкусно и полезно.
Полетаев подумал, что и им с Толей не мешало бы хоть иногда завтракать овсяной кашей, но сейчас же вспомнил, что его мальчик недолго будет с ним и скоро уедет. А пока он здесь, нужно доставить ему как можно больше удовольствий. Вот останется он один, тогда в знак скорби перейдёт на овсянку.
- Что вы хотели спросить? - напомнила Света.
- Что вам больше нравится, заниматься с классом или с детьми на надомном обучении?
- С последними легче, потому что никто не отвлекает. А с классом... Классы тоже бывают разные. Мой любимый класс - одиннадцатый "а". Я веду его несколько лет, привыкла к нему, а почти все дети очень хорошие. Одна наша учительница так и называет этот класс "тёплым". Там приятно. А вот в старших только что набранных классах я работать не люблю. Там дети уже с амбициями, со своими собственными требованиями, а если без знаний, то их уже трудно чему-нибудь научить.
- Я как раз сегодня читал отзывы взрослых людей, которые они оставляют под видео по иностранным языкам.
- Владимир Михайлович, вы обучаете иностранным языкам или сами учитесь? - заинтересовалась Светлана.
Старик замялся. Далеко не все воспримут его "уроки" так, как бы он хотел. Но ради племянника своего лучшего друга он решил рискнуть, чтобы проверить, как отнесётся к этому Светлана Николаевна.
- Как это ни смешно в моём возрасте, но я учусь.
- Почему это должно быть смешно? Я очень люблю, когда люди учатся. А какой язык вы учите?
- Испанский и немецкий. Начал с немецкого, чтобы тренировать память, но незаметно для себя увлёкся испанским. Сейчас, с Интернетом, это легко. Существует множество людей, которые помещают на своих сайтах бесплатные видеоуроки. А под видео зрители оставляют свои записи. В основном благодарят, но некоторые пишут откровенные гадости.
- Есть люди, которые считают своим долгом сказать что-то неприятное.
- Вот я и хочу у вас спросить, а вы когда-нибудь слышали в свой адрес что-то нежелательное?
- Владимир Михайлович, будто вы сами не учились в школе! Помню, в своё время я тоже сердилась на учителя, который делал мне какое-то, как мне казалось, несправедливое замечание. На оценки я, кажется, не обижалась. А сейчас дети другие. Вроде, они не могут не видеть, сколько сделали ошибок, но всё равно злятся на учителя за плохую оценку.
- А говорят за глаза или в глаза?
- За глаза - всенепременно, а в глаза - очень часто. Если ребёнок сознаёт, что он не учится и не желает учиться, то он спокойно воспринимает свои двойки-тройки, для него это как справедливая плата за безделье. Но если он не привык напрягать мозги или у него мозгов недостаточно, а хорошую оценку иметь хочется? Что ему делать в таком случае? Ругать себя? Это неприятно. Гораздо легче ругать учительницу. Самое смешное, что мне попадались родители, которые на полном серьёзе говорили, что сейчас растёт нечитающее поколение, поэтому хороший учитель должен так давать урок, чтобы дома детям не приходилось открывать учебник. Только они не принимают во внимание, что нельзя выучить математику, ничего не делая самостоятельно, и что дети, не привыкшие учиться, не слушают на уроке.
- Такого прежде не было, - сказал Полетаев. - Работа с учебником всегда считалась обязательной.
- И учтите, что дети сейчас без комплексов, а точнее, у них комплекс отсутствия комплексов. Они вообще ничего не стесняются, даже вещей, которые всегда считались неблагопристойными. А уж высказать какую-нибудь гадость словесно... Это у них называется честностью. А многие не понимают разницы между честностью и вежливостью. У меня была девочка... Впрочем, это долго рассказывать.
- А куда вы сейчас пойдёте? - спросил Владимир Михайлович.
- Наверное, домой. Посмотрю, что здесь есть ещё, и пойду.
- У меня такие же планы, поэтому расскажите про вашу девочку.
- Ничего особенного. Девочка была замечательная, почти образцовая, можно сказать, редкий ребёнок. Она мне всегда выручала, когда надо было помочь новичку освоиться в классе или что-то организовать. В каждом классе есть такие дети, а эта девочка была надёжнее всех. И вот однажды мы ходили с классом в музей Глинки. На экскурсию нас повела немолодая женщина, у которой, видимо, было в тот день особенное настроение, этакий эмоциональный подъём. Она так вдохновенно рассказывала, что я заслушалась. Чувствовалась, что она говорит не по обязанности, не только то, что требуется, а от души. В середине лекции она спросила: "Дети, правда, это интересно?" И вдруг в ответ услышала дружное: "Нет". Она, конечно, привыкла к разным ответам и внешне не показала своих чувств, но я ощутила, словно побывала на её месте, что ей не просто обидно, а больно. "Может, вы хотите, чтобы я прекратила лекцию?" - спросила она. И моя замечательная девочка, глядя ей в лицо, так и брякнула: "Да". Женщина, конечно, досказала то, что обязана была сказать, но это была уже обычная лекция, как у всякого экскурсовода. Интересно, познавательно, но и только. Когда я вела класс обратно, я спросила у девочки, зачем она так сказала. "Меня спросили, вот я честно и ответила. Разве я должна была врать? Мы уже были в этом музее в младшей школе". Я пыталась и ей объяснить, а потом классу, что не всегда надо высказывать так называемую правду, что иногда лучше солгать или промолчать. Были дети, которые со мной согласились, были такие, которые задумались, но она, по-моему, так меня и не поняла.
- Есть правда, которая убивает, а есть ложь, которая спасает, - проговорил Полетаев.
- А есть обыкновенная вежливость, - возразила Светлана. - Если я приду к кому-нибудь в гости и мне очень не понравится приём, а я, уходя, скажу "спасибо", как это принято, никто не обвинит меня во лжи, а сочтут, что я поступила согласно правилам приличия.
- Я вас как-нибудь приглашу в гости, чтобы это проверить, - сейчас же сказал Владимир Михайлович, не упускавший ни малейшей возможности помочь Валерию.
Светлана вежливо улыбнулась.
"Одна соседка выставляет напоказ все зубы, - подумал старик, - а другая словно стесняется улыбаться".
Они прошлись по магазину, и Полетаев углядел соблазнительную упаковку.
- Вот то, что мне нужно! - обрадовался он и объяснил. - "Рулька со специями для запекания". Выглядит аппетитно. Ко мне в субботу должен придти в гости друг с племянником. Я готовить умею, и, говорят, неплохо, но почему бы не воспользоваться таким подарком судьбы? Каждому по рульке.
- Подарок судьбы, - саркастически повторила Света. - Не очень-то полагайтесь на такие подарки, а прежде опробуйте их без гостей.
- Думаете, это не подойдёт? Вроде, много мяса.
- На срезе. Я всегда проходила мимо таких вещей, но однажды соблазнилась. Советуют ходить в продовольственные магазины только сытыми. А я была голодная, поэтому купила. Запекла, как написано в инструкции. Оказалось, что мясо есть только с этого конца, притом немного, а остальное - кость и кожа. Получилось настолько жёстко, что я дополнительно варила часа два, чтобы можно было хоть что-то обглодать.
- Ясно. Такое подавать гостям опасно. Сделаю обычное тушёное мясо, - решил Полетаев. - А ещё лучше - котлеты. Но как научились привлекательно упаковывать!
- Реклама. Чем хуже вещь, тем соблазнительнее упаковка и тем навязчивее реклама.
- Но ведь надо суметь так разрезать, чтобы казалось, что мяса много, - возразил старик.
- Это что! - пренебрежительно ответила Светлана. - А вот в прежние времена, разумеется, до Перестройки, вон в том доме был прекрасный продовольственный магазин. Так там в мясном отделе был исключительный мясник! Виртуоз! Я знала, что ему верить нельзя, но постоянно обманывалась. Показывает мне кусок мяса со всех сторон, не старается что-то спрятать, и я вижу, что кость, действительно, очень небольшая. Покупаю. Приношу домой, начинаю резать, и выясняется, что вся середина - это сплошная кость. Я им так восхищалась, что даже не сердилась. Сейчас я думаю, что сама во всём виновата: надо было взять учебник зоологии и как следует разобраться в строении тела коровы и её скелета или хотя бы изучить такой плакат на стене магазина.
- Это было бы нелишне, - согласился Полетаев и продолжал развивать полезную тему. - А ко мне приедет гость. Вместе с племянником. Всегда, когда говорят "с племянником", представляешь мальчика. Но этот племянник лет пятидесяти. Да, вроде, вы его видели. Он любит разговаривать с вашим Диком.
Светлана вспомнила мужчину у себя под дверью, который перегавкивался с собакой.
- Да, я его помню. Очень приятный человек и любит животных. У него дома есть попугайчики.
"Дело идёт на лад, - обрадовался старик. - Ещё пара таких вот случайных встреч, и можно будет приступать к решительным действиям".
- Позвольте мне донести вашу сумку, - предложил он, когда они вышли на улицу.
- Лучше не надо, - отказалась Светлана. - Это очень тяжело.
Владимира Михайловича как истинного мужчину задели такие слова, и он без дальнейших просьб попросту отобрал сумку у соседки.
- Ого! - сразу же воскликнул он. - А мне показалось, что вы купили только "Геркулес".
- Я и говорю, что тяжело. Дайте мне её назад. Здесь тетради.
- Я и тетради готов донести, не только продукты, - возразил Полетаев. - И вы каждый день таскаете такие тяжести?
- А что делать? Можно проверить их и в школе, но у меня сейчас нет своего кабинета, поэтому я предпочитаю делать это дома.
- Светлана Николаевна, дети всегда дают учителям прозвища. У вас тоже такое есть?
- А как же иначе? Какой же я учитель, если у меня нет прозвища? Только ведь классы меняются, поэтому и прозвища бывают разными. Основное - это Светик. Так меня называют некоторые учителя, а дети подхватили. Но бывали и менее благозвучные. Однажды я чуть было не стала бабуином.
- Господи! - вырвалось у стрика. - За что же это?
Светлана засмеялась.
- Моя мама дала мне с собой в школу банан. На перемене я его стала есть, а дети обнаружили это через полуоткрытую дверь. Ещё один недостаток современных детей - это неумение говорить тихо, а уж шёпот для них, по-моему, недоступен. Вот я и услышала, как они переговариваются: "Ест банан! Обезьяна! Обезьяна!" Мне было смешно, но позже, когда я проходила по классу, я обнаружила запись на стенке моей многострадальной мойки. Почему-то дети очень любят запечатлевать там свои мысли. Эта запись гласила: "Светлана - бобуин". Тогда мне стало ещё смешнее. Я рассказала маме. Она посоветовала: "А ты бы объяснила этому грамотею, что надо писать: "Светлана - бабуин". Я знала, какой класс оставил в мою честь такую запись, поэтому на следующем уроке спросила: "Кто это написал?" В ответ - молчание. "Хорошо, - говорю, - можете не признаваться. Конечно, писать такое не стыдно, но стыдно признаться. И всё же потом пусть этот застенчивый человек возьмёт..." Дети подсказывают: "Тряпку и вымоет..." "... фломастер, - продолжаю я, - и исправит "о" на "а". "Светлана - бобуин" - это безграмотно. Это позор! Надо написать: "Светлана - бабуин". Исправьте, пожалуйста".
- Исправили? - смеясь, спросил Полетаев.
- Нет, стёрли. И прозвище ко мне не пристало.
- Вы любите детей?
- По-разному. Я ведь имею дело не с младенцами, а с достаточно сформировавшимися личностями. О старшеклассниках и говорить нечего, но даже в пятом классе у детей часто уже настолько укоренившиеся взгляды и убеждения, что перевоспитать их трудно, а то и невозможно. Я люблю детей, которых есть за что любить, у которых есть хоть какие-то качества, за которые их можно уважать. Пусть они неразвиты, плохо воспитаны, пусть озорники, пусть часто ошибаются... я не о учёбе говорю, а о поступках... но надо, чтобы потом они осознали, что поступили неправильно, чтобы с ними можно было разговаривать, а они бы понимали обыкновенные человеческие слова. Но я не могу любить доносчика, лгуна, наговорщика, предателя, а таких немало. Ведь эти качества появляются не внезапно, а развиваются с детства. Почему негодяя, окончившего школу, дозволяется не любить, а того, кто в ней ещё учится любить обязаны?
- А вам, учителям, не внушают, что вы обязаны любить каждого ребёнка?
- Внушают, но это невозможно. Мы люди, а не электронные приборы. Нас нельзя запрограммировать. Не верьте тем, кто объявляет, что любит каждого ребёнка, это неправда. Другое дело, что надо ко всем относиться ровно, никого не выделять, никого не принижать, не показывать, что кто-то приятен, а кто-то - наоборот. И ещё учтите, что очень много приезжих. В нашей школе по полкласса, а то и больше представителей Кавказа и Средней Азии. Когда училась я, в нашем классе была одна армянка, одна латышка и, по-моему, ещё кто-то. Но и всё. Остальные - свои. А ведь в классе было сорок два, а в иные годы сорок три человека. Эти народности растворялись между нами и национальных черт и обычаев не подчёркивали. А сейчас такая масса приезжих, что они группируются и стремятся навязать те правила, к которым привыкли на родине. Знаете, как с ними трудно! Как полюбить подростка, который нагло себя ведёт, а потом при учительнице и об учительнице говорит по мобильнику: "Да что её слушать? Она же женщина!"
- Такого не было ни в моё время, ни в ваше. Кстати, вы меня извините, Светлана Николаевна, но я уже в таком возрасте, что могу пренебречь правилами приличия. Сколько вам лет?
- Я с удовольствием отвечу, - возразила Света. - Тридцать шесть.
Полетаев считал, что она старше. Он дал бы ей лет сорок пять. Но тридцать шесть - это, пожалуй, для Валерия маловато. Впрочем, если старше мужчина и при этом он здоров, то разница в пятнадцать-шестнадцать лет не так уж грандиозна... Но всё же...
- А как вы сами считаете, тридцать шесть лет - это много или мало? - спросил он.
- Опять-таки в зависимости от обстоятельств. Когда тридцать шесть лет исполняется впервые, то кажется, что это почти старость, а потом привыкаешь и начитаешь думать, что это совсем немного. Мне уже столько раз исполнялось тридцать шесть лет, что мои первые тридцать шесть кажутся мне молодостью.
- Ну, Светлана Николаевна! - воскликнул Полетаев. - А ведь я вам поверил.
- Приятно слышать. По настоящему, как я недавно узнала, мне уже пятьдесят. Но я постараюсь об этом забыть.
Они подошли к дому, и Алевтина Ивановна сейчас же на них накинулась.
- Светочка, что-то ты сегодня рано. А вы, Владимир Михайлович, что-то слишком часто стали возвращаться с дамой.
Полетаев чуть сквозь землю не провалился. Он-то рассчитывал, что случайные встречи не привлекут ничьего внимания. Как теперь подстроить намеченную пару случайных встреч? После замечания болтливой старушки они покажутся Светлане Николаевне подозрительными.
- Так ведь соседи, - бодро ответил он. - Ходим в одни и те же магазины.
- Покупок много, - отметила Алевтина Ивановна, указывая на сумку с учебниками. - Будет чем угостить вашего гостя.
- Это точно, - согласился Владимир Михайлович.
Алевтина Ивановна проводила их глазами и продолжила разговор с подругами, как бы между делом вновь ввернув, что новый сосед на будущей неделе опять пригласит её и Пшеничниковых в гости.
- Аля, а Свету он тоже пригласит? - спросила одна из старух.
- Смотри, Аля, как бы она не перебила у тебя жениха, - шутливо предупредила вторая.
- Ты за ними присматривай, - подхватила третья. - А то как бы чего не вышло.
Все три залились смехом. Алевтина Ивановна тоже смеялась. В роман Полетаева и Светланы она, разумеется, не верила, но мысль о том, чтобы присоединить Свету к их небольшому обществу, показалась ей здравой, и она решила при первой же возможности намекнуть, а может, и прямо предложить Владимиру Михайловичу позвать его соседку напротив. Лишь бы Света была в это время свободна.
Когда спустя положенное время старушки разошлись и Алевтина Ивановна тоже решила отправиться к себе, появилась Сабина.
- Сабиночка, я сейчас тебя обрадую, - начала Алевтина Ивановна без предисловий.
Заинтересованная Сабина остановилась.
- На следующей неделе Владимир Михайлович опять собирается пригласить нас в гости.
- Это очень приятно, - ответила женщина, стараясь скрыть, как она довольна.
- И вот о чём я подумала, Сабиночка. А почему бы не предложить ему позвать и Свету? Они уже достаточно хорошо знакомы. Я не раз видела, как они возвращаются домой вместе.
Сабина насторожилась. Она помнила о просьбе Валерия приглядеть за Светланой. Она и сама была заинтересована в том, чтобы за ней приглядывать и не допустить её более близкого знакомства с Анатолием. Конечно, надо было подружить Светку со стариком, чтобы Валерию было легче за ней ухаживать, хотя и непонятно, зачем такие сложности, но сначала надо дождаться, когда уедет Анатолий, а потом уж через старую сплетницу ввести Свету в дом Владимира Михайловича. Знать бы точно, уедет Анатолий к следующей неделе или нет. Лучше уж не рисковать. А стоит ли вообще рисковать, допустив Светку в ту квартиру? Анатолий будет навещать старика и может с ней встретиться. Какое, собственно, ей дело до Валерия? Пусть сам улаживает свои дела. Почему кто-то обязан делать это за него? Если нравится женщина, правда, непонятно, что в ней может нравиться, так знакомься с ней, встречайся на улице, будь решительнее и объяснись.
- Я думаю, что пока не надо её звать, - ответила она. - Света сейчас загружена работой в школе и думает только об этом. Вам очень хочется слушать её рассказы о детях?
Алевтина Ивановна была бы не прочь послушать о том, что сейчас делается в школе, и Сабина это заметила.
- Представляете, вместо приятной беседы мы только и будем слушать, как кто-то не сделал домашнюю работу, а кто-то должен придти в школу с родителями... Это же будет неинтересно и скучно. Лучше послушать Владимира Михайловича. Он столько всего знает, у него такая интересная профессия! А Свету вы можете спросить о её работе каждый день, когда она возвращается домой. И не забудьте, что это мы знаем Свету, а Владимир Михайлович её ещё не знает. Вдруг ему будет неприятно, что мы просим его пригласить кого-то ещё? Если ему захочется, он сам её пригласит.
Старуха была поколеблена убеждениями Сабины, а последнее её замечание окончательно убедило её, что не надо подавать Владимиру Михайловичу идеи.
Полетаев и Светлана не знали ни о том, что говорят старухи, ни, тем более, о том, что Алевтина Ивановна скоро предложит Сабине. Когда они вошли в подъезд, Владимир Михайлович сказал:
- Вряд ли моему гостю такое угощение придётся по вкусу. - Он показал на сумку с тетрадями. - В школе он не любил математику. Помню... Да что вспоминать? Сейчас совсем другие времена. Я это вижу по своим студентам. Некоторые не умеют говорить. Только и слышишь: "Святослав, как бы, русский, он, типа, того, выиграл битву, это... ну, того... с половцами".
- "Как бы" пустили с экранов, - заметила Светлана. - Наверное, был задействован двадцать пятый, или какой-то ещё по счёту, кадр, потому что вдруг все вокруг стали говорить "как бы". Сейчас это уже не так распространено, а мы тогда в школе бились с детьми, чтобы отучить их от этого. Некоторые спохватывались, что, если вдуматься в сказанное с этим "как бы", получается чушь, а иногда противоположное по смыслу выражение. Но, помню, один мальчик никак этого не мог понять. "Я, как бы, сделал домашнее задание". - "Так ты сделал его или как бы сделал?" И разницы он не видел. А ещё есть патологическая безграмотность.
Они вышли из лифта.
- Опять приходится просить прощения, - засмеялся старик. - Но задержитесь на две минуты и объясните, что такое "патологическая безграмотность".
- Я даже покажу, - сказала Света. - У меня в восьмом классе есть такой мальчик. Хороший мальчик, причём, русский мальчик, но он ни единого слова не может написать без ошибки. Даже тот слог, на который падает ударение, он ухитряется писать неправильно. Сейчас... Я вам достану его тетрадь... Кстати, у меня один мальчик, другой, не этот, писал своё отчество так: "Игоревичь". С мягким знаком на конце. Это был... девятый класс. Когда я его поправила, он меня даже благодарил. Самому неловко стало, что он делал ошибку в собственном имени... Вот она! Смотрите.
Полетаев принял тетрадь, развернул и увидел:
"Чему ровна дленна
Шерена + дленна
Чему ровен Р..."
- Боже мой! - с чувством проговорил старик. - А как же он будет сдавать экзамен по русскому языку?
- Не беспокойтесь. Когда ввели сначала ГИА, в девятом классе, потом ЕГЭ, в одиннадцатом, учителя русского языка были счастливы. Это диктант чётко выявит грамотность или безграмотность, отчасти - сочинение, а в ЕГЭ так сформулированы вопросы с выбором ответа, что на тройку наскребёт даже такой ученик.
- А как он учится по математике?
- На этот вопрос ответить трудно. У него такое сложное и путаное мышление, что, когда начинаешь тщательно вдумываться в его решение, во-первых, на это уходит больше часа, во-вторых, можно потерять рассудок, а в-третьих, решишь, что это шизофреник. Но каким-то своим особым путём он очень часто приходит к верному ответу. На тройку он тянет.
- Нелегка ваша доля, - согласился Полетаев, отдавая тетрадь. - Пойду. Мне сейчас предстоит нелёгкое дело.
- Готовить угощение?
- Если бы! - старик расслабился и сказал то, от чего удержался бы при разговоре с Сабиной. - Анатолий разобрал книги и наметил целую гору для выноса на помойку. Теперь я хочу их просмотреть, чтобы туда не попало что-то нужное.
"Какой противный! - вскипела Светлана. - Собак он не любит, от книг избавляется. И как Владимир Михайлович его терпит?!"
Попутно она подумала, что хотела бы тоже просмотреть эти книги. Вдруг, и она нашла бы для себя что-то нужное. Может, удастся застать их возле помойки? Но что, если этот поганый Анатолий увидит её, копающейся в его барахле?
- Желаю удачи, - сказала она вслух.
- Светлана Николаевна... - нерешительно начал Полетаев.
Время от времени он вспоминал, с каким негодованием Андрияшкин сказал, что не желает даже слышать об этой соседке. Но тогда Георгий Васильевич был раздражён, поэтому на его слова нельзя особо полагаться. На другой день он даже извинился за резкость. Владимир Михайлович очень жалел, что не спросил тогда, почему у него такая неприязнь к Светлане Николаевне. Можно было бы как-нибудь так сформулировать вопрос, чтобы это не показалось праздным любопытством.
- Да, Владимир Михайлович? - переспросила Света.
- Я хотел вас спросить о чеченцах, - понизив голос, пояснил Полетаев. - Мне предлагают подписать заявление в милицию, чтобы их проверили, а я только что здесь поселился и, вроде, мне ещё рано ставить подписи под такими бумагами. Вот я и хочу спросить у вас, действительно ли эти люди опасны.
- Я не знаю, опасны они или нет, - ответила Светлана. - Живут, вроде, тихо, ни к кому не лезут. Всех беспокоят не они, а их гости. Это же непрерывный поток чужих людей. Ясно, что Раиса Павловна боится за детей. Я сама предпочитаю подождать, пока они пройдут, а уж потом заходить в подъезд, а если это не удаётся, то с напряжением еду в лифте с незнакомым мужчиной-южанином. Откуда я знаю, кто он. Может, действительно, как предрекает Алевтина Ивановна, прирежет меня или сделает что-нибудь ещё.
- Значит, вы подставили свою подпись под заявлением?
Светлана замялась.
- Видите ли... (Как иногда выручают слова-паразиты!) Как бы вам это сказать... Понимаете... Я как-то так ухитрилась прожить, что за все пятьдесят лет ни разу ни на кого не пожаловалась, не написала ни единой жалобы. Не хочется начинать. Если рассуждать здраво, то ничего особенного в том заявлении нет: обеспокоенные соседи всего лишь просят проверить чужих людей, чтобы можно было их не опасаться и жить спокойно. Однако едва я увижу этот листок, как сейчас же у меня в воображении возникает образ этакого противного кляузника, который рассылает жалобы и обвинения направо и налево, отравляя своим ближним существование. Только не подумайте, что я намекаю на Георгия или кого-то ещё. Он молодец, что не оставляет этого дела, но сама я... Извините, но у меня рука не поднимается ставить подпись. Глупо, сама понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Так и кажется, что я кому-то принесу вред. В последний раз Георгий на меня даже рассердился.
"Неплохо, - с облегчением подумал Полетаев. - Она неправа, иногда надо проявлять твёрдость, но мне нравится такая нерешительность". При этом он не признался самому себе, что и сам не написал ни одной жалобы, хотя серьёзных поводов было много.
- Спасибо за разъяснение, Светлана Николаевна, - поблагодарил он. - Пока и я повременю ставить свою подпись, а там будет видно.
Полетаев отдал ей сумку, и они разошлись.
- С кем это вы разговаривали, Владимир Михайлович? - спросил Рыбаков. - С очередной дамой?
Он уже закончил расставлять книги и теперь вытащил забракованную груду на середину комнаты, чтобы старику было легче в ней разобраться.