- Владимир Михайлович, когда придёт Валерка? - спросил Анатолий, войдя в кухню.
Полетаев, меньше всего ожидавший такого вопроса, очень удивился.
- Возможно, забежит на минутку сегодня.
- Я понял, что сегодня. Но во сколько?
- Часа в четыре, а может, в пять. А откуда ты знаешь, что он придёт?
- Догадался, - равнодушно ответил Рыбаков.
- Он тебе нужен? - поинтересовался старик.
- Не то чтобы так уж необходим, но всё-таки я приду домой к этому времени.
Владимир Михайлович перестал раскладывать по тарелкам завтрак и настороженно посмотрел на Анатолия. Тот улыбнулся.
- Давненько мы с ним не играли в шахматы, - объяснил Рыбаков. - И не смотрите на меня так, словно я провидец, телепат или какой-нибудь экстрасенс. Просто вчера я слышал ваш разговор по телефону, не весь, разумеется, а только ваш, поэтому могу сделать неправильные выводы.
- Анатоль, ты меня чуть не напугал, - сообщил старик. - Да, вывод верен: Валерка обещал заскочить. Он придёт к нашим соседям, ведь у него со Степаном намечается общий бизнес, а потом заглянет ко мне.
- И вы отчитаетесь в своих успехах, - пояснил Рыбаков.
- В каких успехах? - встревожился Полетаев.
- Владимир Михайлович, у нас здесь великолепная слышимость, - объяснил Анатолий. - Мне было нетрудно понять, что вы говорили о его сердечных делах. Вот только имени вы не назвали.
- Хоть это хорошо, - порадовался старик. - Это его дела, мне он доверился по секрету, и я не имею права раскрывать этот секрет даже тебе. Если он захочет, он сам всё расскажет. Но, мне кажется, не раньше, чем дело продвинется вперёд.
- Я и сам могу догадаться, - усмехнулся Рыбаков. - Методом исключения.
- Давай, - с удовольствием согласился старик.
- Вы, Владимир Михайлович, имеете дело только с жильцами этого этажа и старушками внизу. Валерка не мог влюбиться ни в одну из бабушек не из-за их недостатков, а из опасения получить отказ и оказаться в смешном положении.
Полетаев засмеялся и согласился:
- В этом он сглупил, но пока твои рассуждения справедливы. Кто следующий на выбывание?
- По той же причине после недолгих размышлений вычеркнем из списка Алевтину Ивановну. Врачей из того конца коридора мы не будем трогать из соображений нравственности. Я знаю, что вы не согласились бы помогать Валерке, если бы он захотел увести жену от живого мужа. Чеченцев даже рассматривать не будем. Остаются четыре квартиры и четыре, нет, пять дам.
- Выбор велик, - смеялся старик.
- Двух исключаем.
- Которых?
- Ту женщину, которая упорхнула в Индию, и ту, которая приехала в её квартиру.
- Это почему?
- Первая уже отбыла, поэтому вы не в состоянии налаживать с ней отношения, а вторая только появилась и не может быть предметом ваших длительных хлопот.
- Допустим, - согласился Полетаев. - Остаются три кандидатуры.
- За Сабиной Валерка и сам может ухаживать, раз теперь он вхож в их дом. Зачем привлекать к этому вас?
- Две женщины. Попробуй выбрать, какая из них.
- Владимир Михайлович, вы так много говорите о своей Светлане, что я чуть было не заподозрил, что это вы в неё влюблены. Как было приятно услышать вчера...
- Подслушать, - поправил Полетаев, которому стало не по себе.
- Услышать. Я и не думал подслушивать. Лежал себе, читал, а тут меня стали отвлекать интересными разговорами.
- Раз уж ты оказался Шерлоком Холмсом, то не имеет смысла скрываться. Да, нашему Валерию понравилась Светлана, но он не знает, как к ней подойти, и попросил меня помочь. Если бы у неё была другая работа, особых хлопот бы не было, а то ведь она возвращается домой в разное время, потом проверяет тетради... Я согласился поспособствовать их знакомству.
- Разве они не знакомы?
- Пару раз встречались в коридоре. Она лишь знает, что он любит животных и что у него есть попугайчики. Если мне удастся с ней подружиться и время от времени приглашать под каким-нибудь предлогом к нам, то и он будет случайно оказываться здесь же.
- Так вот почему я чинил её пылесос? Кстати, он так и стоит в кладовке.
- Это не пылесос, а повод пригласить её сюда. Позову, чтобы показать, как он работает. Скоро они с Ирой придут в гости, но для этого не понадобилось предлога, потому что Ира сама посодействовала моим планам. А потом у меня будет предлог в виде пылесоса.
- А он не слишком надолго у нас застрял? - засомневался Рыбаков, наслаждаясь интригами, которыми опутал себя Владимир Михайлович. - Это не кажется странным?
- Надеюсь, что нет. Он был испорчен, и Светлана не собиралась нести его в мастерскую. Так какая разница, где он стоит: у неё или у нас. Скорее всего, она думает, что у тебя не было времени его починить, а может, вообще о нём не думает и рада, что он не занимает место.
- Подождите, Владимир Михайлович. Почему она думает, что у меня не было времени его починить? Я-то как оказался здесь замешан?
- Когда я его брал, я сказал, что и сам бы мог его починить, но ты разбираешься в этом лучше.
- И получается, что я...
- Толь, не беспокойся. Когда я буду его отдавать, я скажу, что ты починил его сразу, но он стоял в кладовке и я забыл его отдать. Твоя рабочая честь не пострадает.
- Вот за это спасибо, - поблагодарил его Рыбаков. - Только передайте ей... не от меня, а от себя, чтобы она не очень дёргала за шнур, когда будет его вытягивать. Я закрепил его намертво, но такая дама способна оживить и мёртвого, а живого вогнать в гроб. Я рад, что вы стараетесь не для себя, а для Валерки. Пусть он получает свою Светлану. Так ему и надо.
- Что-то очень уж ты против неё настроен. Она славная женщина и умная. Плохо то, что с ней не очень легко разговориться. Мне кажется, она меня немного стесняется. Но мне с ней интересно. Вот только не лежит у меня душа к моей миссии.
- К какой?
- К миссии свата, - пояснил Полетаев. - Я взялся за это дело, но признаюсь тебе честно, что почему-то мне не хочется, чтобы Светлана обратила на Валеру особое внимание.
- Я знаю, что вы его не любите, - согласился Анатолий. - Но не могу понять, почему.
- Не люблю? Это слишком сильно сказано. Скорее, недолюбливаю. А откуда ты знаешь? Разве это так заметно?
- Может, для других и не заметно, но я-то вас хорошо знаю.
Честно тебе признаюсь. Толя, что я не понимаю, почему он мне не очень нравится. Вроде, хороший парень, а мне всё кажется он каким-то неискренним. А может, дело в его работе. Не привык я к этим штучкам. Предприниматель, бизнесмен...
- У него, как это называют, малый бизнес, - уточнил Рыбаков.
- Может, если бы был крупный, я бы смотрел на это по-другому. Вот стал бы он фабрикантом, производил что-то нужное. Была бы польза и для людей, и для государства. Если уж почти всё отдали частникам, то пусть бы они не наживались лично для себя, а развивали промышленность. А что это за предприниматели, которые всего лишь перепродают чужую продукцию? Это же обычные посредники, перекупщики. Так бы и назывались. Или вернули бы старое русское слово "купец".
- Слишком открыто, - возразил Анатолий. - Это слово даёт точное определение деятельности: покупать и продавать. А вот скажет какой-нибудь мелкий торгаш, что он бизнесмен, так у всех возникает представление, что он ворочает большими делами, а отсюда почтение. Валерка продаёт запчасти для автомобилей. Вроде, купцом не назовёшь - слишком мелкое дело, и получается, что он просто владелец маленького магазинчика, почти забегаловки. Не слишком солидно звучит. Вот такие люди и называют себя завуалировано: частный предприниматель, бизнесмен. Но ведь он не ворует.
- Не ворует, конечно, но как-то неестественно для мужчины жить, фактически ничего не делая. Тогда хоть бы развивал своё бизнес. И ещё мне не нравится, что он стал проявлять особое внимание к своему дяде лишь тогда, когда тот стал совсем дряхлым и больным. Не из-за квартиры ли?
Рыбаков подумал.
- Не знаю. Но он не торопит его на тот свет. Делает всё возможное, чтобы задержать его на этом.
Полетаев почувствовал стыд.
- Ты меня не очень-то слушай, Толя. Старики - народ подозрительный. Если рассудить, от нас ему ждать нечего, а он нам очень помог. И квартиру выменял, и машину предоставил для переезда, и коробки перетащил, чтобы было место для новых вещей. Да как у него всё ловко выходит!.. А сам-то ты почему его не жалуешь?
- С чего вы взяли? - удивился Рыбаков. - У нас нет близкой дружбы, но я хорошо к нему отношусь.
- А почему же злорадствуешь, что он влюбился в Светлану? Она ведь тебе не нравится.
- Пусть её получает. Это ему в наказание. Не будет обыгрывать меня в шахматы.
Полетаев рассмеялся.
- Только вы не подумайте, что я её ненавижу, - предупредил Рыбаков. - Я её совсем не знаю. Может, она, как вы говорите, славная и умная. Наверное, надо с ней поговорить, чтобы в этом убедиться. Я встречаю её довольно часто, но у меня не лежит душа вступать с ней в беседы. Мне та женщина... не помню, как её зовут... та, которая кричит на своих детей...
- Раиса Павловна, - подсказал Полетаев.
- Так вот она производит гораздо более приятное впечатление. Я её почти не вижу, но раз ехал в лифте с ней и её детьми. Она кажется очень спокойной. Не пойму, почему она так распускается дома. Если не жить с ней близко, то решишь, что она голос повысить не может, не то что орать, визжать и стучать.
Владимир Михайлович слушал его с недоумением, но решил не спорить.
- Из пяти женщин... - начал он, но спохватился. - Толька, а ты забыл про ещё одну.
- Какую?
- Про Овечку.
- Жену того пьяницы?
- Анатоль, не называй его так. Не знаю почему, но мне кажется, что с ним что-то неладное. У него репутация пьяницы и вора, но ты же знаешь, что такое репутация. Это вроде ярлыка, за которым не видно самого человека. Кто-то может всего один раз сделать хороший поступок, и если момент окажется удачным, то о нём разнесётся добрая слава, а ему останется лишь не противоречить ей действиями, которые могут её погубить. А другой или раз ошибётся, или о нём выдумают что-то нехорошее, и, глядишь, все принимаются судачить, какой он негодяй. И никому в голову не придёт задуматься, заслуживает ли он такой репутации. Лёша пьёт, это правда. Это его горе и горе Алевтины Ивановны. Но в остальном не стоит полагаться на чужие суждения. Ты ведь знаешь, что люди любят посплетничать, а из сплетен никогда не узнаешь о человеке ничего хорошего.
- Из всего сказанного следует, - сделал вывод Анатолий, - что очень важно подсуетиться в самом начале, заработать хорошую репутацию, а дальше всего лишь скрывать за ней свои пороки.
- Сказано с грубой прямотой, но справедливо, - согласился Полетаев. - Лёше не повезло: милейшая Алевтина Ивановна разнесла и продолжает разносить сведения о его воровстве. И ведь никому не придёт в голову сопоставить размер её пенсии и стоимость украденных вещей. Бедный малый так и будет жить с клеймом жулика.
- А если это клеймо... - Рыбаков сделал движение, словно что-то стирает.
- Таким необдуманным действием можно убить старушку.
- Пожалуй, - согласился Анатолий. - Побережём царствующую здесь Алевтину Ивановну. Пусть Алексей по-мужски принимает огонь на себя. а что до его пьянства, то, может быть, это, и в самом деле, мятущаяся душа... А что с его Овечкой?
- Ты забыл включить её в список кандидатур.
- Я бы её вычеркнул вместе с супругой врача. Отбивать чужих жён не в ваших правилах. А что с пятью женщинами?
- А! Я хотел сказать, что среди них признанная красавица - Сабина. Удивляюсь, почему Валерка выбрал не её, а Светлану.
- Я тоже удивляюсь, - согласился Рыбаков.
- Толя! Ты опоздаешь! - спохватился Владимир Михайлович.
- У меня творческая работа, а она не подчиняется расписанию, - возразил Анатолий. - Испытание для моих нервов придёт только к полудню, а до этого я успею переделать все неотложные дела и даже чуть поработаю серьёзно. Зато завтра это сокровище не придёт, и я тоже не пойду на работу. У нас, слава богу, нет чёткого графика.
- Но и злоупотреблять этим не следует, - строго сказал Полетаев.
- Я после отпуска всего второй раз буду работать дома. Если уж мне придётся писать за него диссертацию, то я хочу набросать план в спокойной обстановке. А может, успею продолжить собственную книгу. Это, конечно, не ваш будущий великой труд для широких масс...
- Толя! - одёрнул его старик.
- Я не хотел сказать ничего плохого, Владимир Михайлович. Я не представляю, как с этим можно справиться, но такая книга была бы очень полезна. Если кто и сможет её написать, то только вы. Но как ни излагай последовательность событий, а всё равно читателю не впихнёшь в голову знания, если он не приложит усилий для их усвоения. Но я думаю, что эта работа поможет вам поближе познакомить Валерку с этой вашей Светланой.
- Да, это правда, - подхватил его мысль старик. - Можно спрашивать её мнение об отдельных кусках, выбирая небольшие, чтобы она не теряла из-за меня время. Согласись, что у неё много работы и, наверняка, есть какие-нибудь собственные дела и увлечения. А она непременно заинтересуется моей книгой, ведь она из тех людей, которые легко втягиваются в работу и чувствуют за неё ответственность. Ей и со мной будет легче, ведь у нас появится много тем для разговора. А вскоре можно будет привлечь сюда и Валерку в качестве второго эксперта. Они станут видеться чаще, обсуждать рукопись, а с неё легко перейти на другие темы. Тогда моя миссия будет выполнена, и ему останется лишь не зевать.
Со стороны казалось, что Рыбаков слушает с обычным непроницаемым видом, но Полетаев видел, что его забавляет суета вокруг Валеркиной влюблённости. Толя вообще стал словно оттаивать, не так глубоко забирался в свою раковину, а сегодня и вовсе разговорился на столь деликатную тему. Но старика особенно удивило и порадовало, когда Анатолий вдруг сказал:
- Ведь все будущие совещания будут происходить здесь? А вдруг и я решу принять в них участие?
- Чем ты можешь помешать? Раз присутствую я, то, разумеется, Валерка не сможет говорить с ней о своих чувствах, поэтому ты лишним не будешь. А если я замечу, что их надо оставить одних, то сделаю тебе знак. Мы пойдём готовить, например, чай...
- А если эта ваша Светлана обратит благосклонный взгляд не на Валерку, а на меня?
Такой поворот событий Полетаеву не приходил в голову. Он знал, что Анатолия отмечают особым вниманием очень многие женщины, видел, что и Сабина неравнодушна к его мальчику, но о Светлане с такой точки зрения не думал. Он внутренне встрепенулся от такой возможности, но сразу сник. Тамара приворожила Толю, а потом бросила, но проклятия не сняла, и он не возродится для жизни и любви. А Светлане не подходит такой человек. Любой женщине, если она не влюблена до самозабвения, не подходит. Да и почему он вдруг об этом задумался? Толе она не нравится. Его, неизвестно только почему, привлекает Раиса Павловна.
- Тогда не зевай, - пошутил Полетаев. - Как остановит на тебе благосклонный взгляд, сразу делай предложение. Всё, Анатоль! Отправляйся на работу! Если ты собираешься прогулять завтра, то хоть сегодня дойди до института и позанимайся со своим Испытанием. Испытанием для нервов, я хотел сказать. Не наживай себе врага в лице его папаши. Или тебе хочется напоследок поработать охранником в "Пятёрочке"?
- Иду, - откликнулся Рыбаков, с неохотой вставая. - А завтра начну писать диссертацию. Я уже подобрал кое-какие материалы.
Он ушёл в свою комнату, а Полетаев с удовольствием подумал, что завтра они весь день проведут вместе. Пусть Толя покажет ему разработанный план, а уж он тоже напишет какую-нибудь часть. Они вдвоём снабдят дурака всем необходимым для защиты диссертации, Толя его натаскает, и в мир выйдет очередной "гений" с учёной степенью.
Уже одевшись и подойдя к входной двери, Рыбаков почувствовал, что ему чего-то недостаёт.
- Одну секунду, - сказал он провожавшему его Полетаеву.
Он быстро вернулся и схватил заветный синий том. Сегодня он был слишком озабочен разговором о сердечных делах Валерия, чью тайну он случайно узнал вчера вечером, поэтому ещё не открывал книгу, а это действие у него успело войти в привычку.
"Я был уверен, что остыли чувства, Что выстудили годы их приют, Однако вновь желанья душу жгут..." - принялся рассказывать ему Петрарка в своей канцоне (25).
Рыбаков так удивился, что не стал откладывать дальнейшее чтение на вечер.
"... И я смиряюсь перед властью рока И новой страстью горячей былой..."
Он дочитал до конца, ещё раз пробежал глазами текст и остался недоволен. До сих пор он считал поэта товарищем по несчастью и не ожидал, что тот его предаст, заговорив о новой любви. Ему хотелось открыть книгу в другом месте, чтобы печаль от невозможности быть с Лаурой слилась с его тоской по Тамаре, но Полетаев был в коридоре и мог заинтересоваться, чем увлёкся человек, уже одетый для ухода на работу.
- До свидания, Владимир Михайлович, - попрощался Рыбаков. - Я позвоню. Если Валерка точно придёт, то я сбегу пораньше.
- Чтобы сразиться в шахматы или полюбоваться на его... тернистый путь к любви?
- И то, и, пожалуй, второе. Но я и вида не подам, что знаю о его... терниях. Пока что они вымышлены, а по-настоящему вырастут после свадьбы. Честное слово, лучше бы он выбрал Раису... или Сабину.
Полетаеву понравилась заинтересованность Анатолия в этом деле. Значит, в нём осталось что-то живое, способное его воскресить. Вот бы появилась женщина, похожая на Тамару внешне, но не душой. Может, тогда несчастная любовь, ставшая проклятием всей его жизни, сменится более светлым чувством? Но старик был недоволен его выбором предпочитаемой невесты для Валерия. Неужели Раиса Павловна кажется Толе лучше Светланы? То, что Рыбаков упомянул Сабину, его не удивило. Эффектная женщина. Он и сам отмечал её среди остальных, пока не убедился, что говорить с ней можно лишь о пустяках. Наверное, с ней интересно женщинам, чьи интересы не распространяются дальше косметики, одежды и хозяйства. Возможно, она стала бы прекрасной женой для непритязательного мужчины, готового удовлетвориться её внешними и хозяйственными данными. Толе она бы не подошла, а вот Валерию... нет, это неизвестно.
Владимир Михайлович не стал додумывать такую возможность, потому что ретивая мысль унеслась дальше и заставила старика пойти в комнату, в которой так надолго задержался Рыбаков.
Прежде всего, он отметил, что его мальчик уже не так тщательно прячет синий том. Вероятно, он привык к тому, что эта книга не вызывает вопросов у Полетаева, и расслабился. А вот у старика как раз было много вопросов, связанных с ней. Он хотел бы узнать, чем привлекают Анатолия такие мрачные стихи, но опасался, что тому будет неприятно вторжение в его внутренний мир.
- Что скажешь на этот раз? - спросил Владимир Михайлович.
- Приблизься смерть! Тебя давно я ждал. Не медли, смерть! Тебя я вожделею... (26)
- Как бы ни так! - решительно возразил старик. - Не вожделею и не зову, и, кстати, не плачу. У меня вон ещё какой великий труд по истории задуман! И прежний надо закончить. А прочие начать.
Но ему вновь стало не по себе от сознания, что такая книга стала у Толи настольной.
- Может, что ещё добавишь? - с издёвкой предложил старик, открывая том в другом месте.
- ... И ангельское пенье со словами, Столь сладкими, что в них одно страданье, Как дуновенье, жизнь во мне потушит. (27)
- Чёрта с два! - сердито сказал Полетаев и сунул книгу обратно.
Он подумал, что игра в шахматы будет очень полезна для Толи. Может, она его отвлечёт. И ещё хорошо, что Валеркина любовь станет этаким развлекательным элементом, раз его воспитатель самостоятельно не способен ему помочь. Но если его мальчик придёт сегодня рано, да ещё намечается гость, то надо приготовить что-нибудь вкусное. Он не стал напоминать себе, что до сих пор не перешёл ещё на "плановое ведение хозяйства", как собирался. Ничего не случится, если праздник затянется ещё ненадолго. Как он может подавать на стол лишь щи да кашу, если у Толи подавленное настроение?
В душе у Полетаева зашевелилось подозрение, не пребывает ли его мальчик в таком состоянии из-за него. Вдруг ему хочется полной свободы, а он принуждает себя жить со стариком, так как считает, что тому необходимо... Да, необходимо. Приходится согласиться, что теперь без Толи его жизнь потеряет всякий смысл. Он слишком привык видеть его рядом. И Владимир Михайлович последовал общему примеру людей, желающих быть убеждёнными, - дал себя убедить. "А кто его здесь держит насильно? - спросил он самого себя. - Он сам сказал, что не хочет отсюда уходить. Может, я ошибаюсь, и ему как раз нравится здесь жить. Я ведь замечаю, что он становится не так замкнут. Вон как мы славно разобрали по винтикам всех здешних невест!"
Он засмеялся и стал одеваться, чтобы выйти на прогулку.
"А ведь Толя завтра будет дома весь день! - обрадовался он. - Что бы такое придумать на обед, чтобы порадовать мальчика?"
А Рыбаков и не помышлял уезжать от Полетаева. Его забавляли затруднения влюблённого Валерия, и он, уже выходя из квартиры, заподозрил, что прочитанная канцона предрекает новую любовь не ему самому, а именно Валерке".
""И новой страстью, горячей былой", - припомнил он, попутно сказав слово приветствия бдительному Дику и шагая по коридору. - Может, он всё-таки одумается и решит влюбиться заново? Здесь есть Раиса, не помню отчества, Сабина и какая-то Ира. Убеждён, что любая из них не так отравит ему жизнь, как эта нервнобольная Светлана".
- Анатолий Сергеевич? - окликнул его сзади женский голос.
"Одна из "отравительниц", - догадался он. - Сабина".
- Здравствуйте, - суховато произнёс он.
Сабина уже одевалась, готовясь к охоте за чужими деньгами, когда услышала, что заветная дверь отворилась. Она бы подумала, что это выходит из дома старик, и не выскочила из квартиры тотчас, на ходу застёгивая пальто, а постояла бы ещё минут десять перед зеркалом, в деталях оглядывая одежду и лицо, но услышала голос Анатолия, поздоровавшегося с проклятым питомцем одной из её главных соперниц. Нельзя было упускать шанс лишний раз побыть с любимым, и она пренебрегла выходным церемониалом.
- Я не ожидала вас увидеть, - начала она беседу. - Обычно вы уходите рано.
"Ой, он же догадается, что я за ним слежу!" - испугалась она.
Но Рыбаков этого не подозревал.
- Да, сегодня я задержался, - согласился он.
"Вот и повод сбежать", - догадался он.
- Так спешу, что даже лифт не буду ждать.
Но, как назло, лифт открылся сразу, едва палец с длинным безупречно лакированным ногтем коснулся кнопки, и ему пришлось в него войти.
Сабина заговорила о Полетаеве и общем удовольствии, что у них появился такой приятный сосед, а Рыбаков невольно стал к ней приглядываться, пытаясь понять, почему Валерий не выбрал эту элегантную женщину.
"А она не так уж красива, - решил он. - Черты лица довольно правильные, но какие-то неопределённые. Если смыть с неё краску, то она сразу затеряется среди других женщин. Ничего выразительного. А глаза... Если бы не умелая подводка, они превратились бы в сонные плошки. А бывают плошки сонные?.."
- Было приятно повидаться, - сказал он дежурную фразу. - До свидания.
- Так вы придёте?
Рыбаков сообразил, что за короткое время, пока спускался лифт и они шли к двери на улицу, она успела от восхищения гостеприимством старшего соседа перейти к ответному визиту, который должны осуществить Полетаев вместе с Рыбаковым.
- С удовольствием, если смогу вырваться, - ответил он.
Сабина восприняла только первую часть обещания, а Рыбаков выделил для себя вторую.
"Очень хорошо, - решила предприимчивая женщина, не подозревавшая, к какому выводу о её внешности пришёл любимый мужчина. - Ещё один шаг на пути к успеху. Может, и Владимир Михайлович поймёт, что я с лёгкостью принимаю гостей по высшему разряду, а его разлюбезная Светка на такое не способна".
Рыбаков продолжал додумывать свою мысль об истинной внешности Сабины и заподозрил, что Валерий сразу разделил косметику и женщину и осознал, что вторая без первой не представляет ничего интересного, а мужу всё-таки гораздо чаще приходится видеть ненакрашенную и неприукрашенную жену, чем жену в полном параде.
Когда он услышал, что его вновь окликают, то на этот раз не огорчился, хоть и принял твёрдое решение сбежать, едва присмотрится к даме сердца Валеры.
Курулёва, которая специально подлавливала Анатолия по утрам, на этот раз вся истомилась в ожидании его появления. Она уже решила было, что он вышел из дома раньше времени, когда она провожала детей в школу, и хотела идти домой.
- Здравствуйте, - поздоровался Рыбаков.
Он бы назвал её по имени-отчеству и тогда сразу бы перестал заблуждаться, но не помнил отчества, а называть женщину просто Светлана казалось ему слишком фамильярным.
- Как странно, - сказала Раиса Павловна. - Я сегодня припоздала, а мы всё равно встретились. Прямо какая-то судьба.
Она была довольна, что так удачно ввернула намёк.
"А вот её очень портит краска, - думал Анатолий. - Сабина, конечно, знаток в этом деле и умеет себя подать. Если бы Светлана не размалёвывала себя, то меньше бы бросались в глаза дикий взгляд, кривящийся рот и дёргающееся лицо. Сочувствую Валерке. И как его угораздило влюбиться в эту ведьму? Или он застал её в спокойный момент, когда она показалась привлекательной? Черты лица у неё грубоватые, но запоминающиеся. Интересно бы посмотреть на неё без боевой раскраски. Может, оказалась бы обычной нервозной женщиной, а этим никого не удивишь, ведь сейчас у всех жизнь на нервах".
Но ему по-прежнему было жаль Валерия, и несчастная влюблённость приятеля перестала его развлекать, сменившись участием.
- Рад был бы с вами задержаться, но, увы, спешу на работу, - сказал он, поймав себя на том, что говорит это каждый раз при их случайных, но, к сожалению, частых встречах.
Курулёва на это внимания не обратила, выделив приятную для неё часть фразы.
"Он был бы рад со мной задержаться, - самодовольно думала она. - Жаль, что он так занят. То он спешит на работу, то его ждёт работа дома. Наверное, хорошо иметь мужа-учёного, но как же трудно его заполучить!"
Тем временем Светлана (настоящая Светлана, Светлана Николаевна Ермакова, а не Раиса Павловна, как о ней думал Анатолий) давно была в школе, совершенно далёкая от мыслей о замужестве и женитьбе, но тоже именно сегодня особое внимание обратившая на косметику. Когда первый урок закончился и она вышла из кабинета, чтобы сдать ключ и взять другой, она наткнулась на новую учительницу математики Колесову, мимоходом отметив, что они очень редко встречаются.
- Здравствуйте. Как начался день? - спросила она.
- Не лучшим образом, - охотно заговорила та. - Класс слабый, а амбиции большие. Указываю ученику на ошибку, пытаюсь объяснить, а он не слушает и говорит, что я неправа и их в его старой школе учили именно так. И никакими доводами его не переубедишь. Хорошо хоть, что прямо не объявил, что мне надо повышать квалификацию.
- Да, с новыми учениками всегда трудно, - согласилась Света. - А вы обратили внимание, как красятся девочки? У меня в седьмом классе они уже размалёваны донельзя. Куда смотрят родители?
- А они сами охотно покупают им так называемую детскую косметику. Но что говорить о седьмом классе, если даже некоторые пятиклашки стараются подвести глаза. Я как-то увидела одну в коридоре. Это был какой-то ужас! Хотелось взять её за руку, подвести к раковине и смыть всю эту дрянь. Но ведь боишься, как бы она не пожаловалась, что к ней применили насилие.
Они бы поговорили и дольше, но обе были в одинаковом положении, постоянно меняя кабинеты, поэтому не могли задерживаться. Однако мысль, зацепившись за тему о косметике, продолжала свою работу. Светлана подумала, что Колесова почти не красится, сама она тоже только чуть подкрашивает губы, Семакова, кажется, вообще не употребляет косметику, Сергеева лишь чуть заметно подводит глаза...
Когда Света подходила к кабинету, где должен был проходить урок, она открыла странную закономерность: чем сложнее у учительницы предмет, тем (за редким исключением) меньше она красится. Не то у неё мысли заняты более важными делами, не то существовала какая-то другая причина. Самыми ненакрашенными в их школе были учительницы математики и химии, чуть больше красились учительницы физики и русского языка, далее следовали учителя биологии, географии и истории, а самыми размалёванными оказались англичанки. Не то на последних оказывало давление название предмета "ИНОСТРАННЫЙ язык" и они хотели всеми силами соответствовать столь высокому положению, не то попросту их предмет никто не выбирал для сдачи ЕГЭ и ГИА, поэтому чувствовалась свобода, но все как одна учительницы английского языка до невозможности густо накладывали косметику.
- Светлана Николаевна, рада вас видеть, - приветствовала её Куркина. - Не знаете, учительская открыта?
- Не знаю, - ответила Света.
Она позволила себе улыбнуться, лишь войдя в кабинет, потому что у англичанки были накрашены и глаза, и веки, и губы, и щёки, причём накрашены основательно и броско.
Второй урок был у восьмого класса. Светлана стала привычно готовить доску, как вдруг отворилась дверь и в кабинет заглянула завуч.
У Светланы сердце заныло от предчувствия чего-то недоброго. Почему-то очень часто встречи с Землянской не приносили ничего хорошего.
- Вы здесь, Светлана Николаевна? - спросила Алла Витальевна.
- Как положено по расписанию, - объяснила Света и, чтобы ответ не прозвучал слишком формально, добавила. - Плохо, что маленькая доска. Крупные примеры не умещаются.
Химику понятны такие затруднения, и Землянская кивнула.
- К вам приходит заниматься Альбина Петрова из седьмого "а"?
- Сама, конечно, не приходит, это я притаскиваю её на занятия, - пояснила Светлана, не упоминая, что делает это не всегда.
- Хорошо, - сказала завуч и скрылась.
У Светланы остался на душе какой-то мутный осадок, как всегда при встречах с этой женщиной. Так и казалось, что она что-то высматривает, просчитывает. И ещё ей показалось, что Землянская её за что-то сильно недолюбливает.
- Вы здесь, Светлана Николаевна?
Вопрос был точно таким же, но реакция на него оказалась совсем другой.
- Конечно, здесь, Мария Витальевна. Где же мне быть ещё, если не в кабинете с доской, на которой невозможно уместить пример? Ставить сюда математика, по-моему, похоже на издевательство. И ведь к Екатерине Ильиничне бесполезно обращаться.
- Я бы на вашем месте не терпела. О, я бы такой крик подняла, что она бы живенько переставила мне кабинеты. А если бы не помогло, то я бы пошла прямо к Даме. Она меня боится, знает, на что я способна. Ко мне и Землянская не осмеливается подойти.
Светлана знала, до какого визга может дойти Семакова, и даже мысли не допускала тягаться с ней в такой способности настоять на своём.
- Я просто так заглянула, потому что шла мимо, - объяснила учительница математики. - Как мой бывший класс?
- Сейчас придёт.
- Они уже собрались под дверью. Ведь до сих пор не могут примириться с тем, что им сменили учителя. То один ко мне придёт, то другой. Просят взять обратно. Так их жалко! И глаза молящие. "Мария Витальевна, - говорят, - зачем вы нас бросили? Возьмите нас обратно".
"Ведь прекрасная учительница, - думала Светлана. - И репутация отличного учителя, и по сути учитель замечательный. Что её заставляет выдумывать такие вещи? Обычно себя расхваливают люди, которых больше некому похвалить. Зачем же Мария Витальевна впадает в такой грех? В последние годы нам всем нелегко, но ведь она всю жизнь сочиняет истории о страдающих без неё детях".
- Очень приятно, что они так вас любят, - сказала Света.
"А понимает она, что нехорошо говорить такое учителю, к которому её дети перешли? - продолжила она размышления. - Если бы я восприняла её слова всерьёз, то должна была бы или обидеться, или очень сильно огорчиться. Её счастье, что у нас люди по-прежнему добрые и делают вид, что верят ей".
- Мы с ними жили душа в душу, - согласилась Семакова.
Она так расчувствовалась, что у неё на глазах выступили слёзы.
- Может, всё ещё переменится, - нашла слово утешения Светлана. - Откажутся от меня и вновь перейдут к вам.
- Я до сих пор не пойму, кто там мутит воду, - призналась Семакова, сразу переменив тон. - Уверена, что это всё их классный руководитель. Куркиной хочется, чтобы у её класса были высокие показатели, а я не собираюсь завышать оценки. Наверное, поэтому я и стала неугодна. Ох! Уже звонок, а у меня сейчас будет контрольная.
Она вылетела из кабинета, пробиваясь сквозь толпу рвущихся в класс детей.
"Оценки и она завышает, - мысленно возразила Света. - От нас всех этого требуют. Но завышает не так бессовестно, как многие... А до чего же невоспитанны дети! Ведь видят, что учительница торопится, а мало кто уступает дорогу".
Ей стало весело от воспоминания, как однажды старая учительница младшей школы, которую оттолкнул при входе в кабинет второклассник, взяла его за шиворот, вернула в коридор, а потом прошла первая. Восьмиклассника таким простым способом не одёрнешь. Помнится, был немецкий фильм-сказка, где госпожа Метелица точно так же напомнила девушке о правилах вежливости, но остановила её не рукой, а загнутым концом клюки.
- Дети, почему вы не уступаете дорогу старшим? - спросила Света. - Ведь видите, как спешит Мария Витальевна...
В его голосе слышалось возмущение, словно он до сих пор не мог успокоиться после какого-то неприятного события. И класс ждал ответ с напряжением.
Что можно было сказать? Будь дети постарше, они бы поняли, что ни один разумный учитель не будет плохо отзываться о своём коллеге при учениках или их родителях. А Света даже себе не могла бы сказать, добрый человек упомянутая учительница химии или не очень. У них не было общих дел, а разговаривая перед педсоветами или при случайных встречах в коридоре, невозможно определить чужой характер. Она была умна, их мнения во многом совпадали, но не возникало ситуации, когда выявилась бы её доброта или отсутствие таковой.
- Точно сказать не могу, но, насколько я знаю, она добра, - ответила Светлана. - Однако не будем отвлекаться. Открывайте тетради...
Ей было интересно, чем вызван вопрос о доброте Оксаны Петровны, но выяснение всех обстоятельств заняло бы половину урока. Однако дети не забыли о происшествии, особенно пострадавший, и после звонка просветили учительницу математики.
- Представляете, какая она! - с возмущением говорил Ниобидин. - У меня голова болела, я попросил таблетку, а она не дала.
- Не дала, - подтвердила Маша Тевосян.
- Из-за этого нельзя делать вывод, что человек лишён доброты, - возразила Светлана. - Я бы тоже не дала таблетку.
- Вы не понимаете, - вмешался Максим. - У вас аптечки нет, поэтому вы не можете дать таблетку, а у неё есть. В кабинете химии обязана быть аптечка.
- Вынуждена вас огорчить, - ответила Светлана, попутно укладывая учебники, тетради и свои записи в сумку. - Даже если бы у меня была аптечка, я вы всё равно не дала никакую таблетку. И не из вредности или жадности. Учителям запрещено давать детям лекарства.
- Но почему? Это ведь просто таблетка от головы. Мне всё равно, какая.
- Дети, мы, учителя, не знаем, какие у кого болезни, - объясняла Света. - Сейчас много аллергиков. Таблетка, которая поможет двадцати страдальцам, двадцать первого может убить, потому что в ней имеется вещество, которое ему противопоказано. Оксана Петровна совершенно права, не дав тебе, Ниобидин, таблетку.
- А Людмила Аркадьевна дала, - привёл довод мальчик, уже наполовину переубеждённый.
- Она это сделала на свой страх и риск. А может, ей неизвестно, что такое аллергия в тяжёлой форме, когда человек распухает не только внешне, но и внутри и не может дышать. У него отекают бронхи, лёгкие. Это очень опасно и может привести к смерти. Поэтому не считайте Оксану Петровну злой, ведь теперь вы знаете, почему она не дала таблетку.
"Из-за какого пустяка один человек может прослыть злым, а другой добрым, - думала Светлана, запирая кабинет. - Даже не из-за пустяка, а из-за недоразумения, неосведомлённости, недопонятости. Но это хоть малая неприятность, о которой дети быстро бы забыли, а ведь часто за людьми ни за что ни про что, без всякой на то причины закрепляется дурная слава. Большинство охотнее верит дурному о человеке, чем хорошему... А зачем в кабинетах химии и физики обязывают держать аптечки, которыми нельзя пользоваться? Хранили бы там только бинты, йод, какую-нибудь мазь от ожогов, то есть самые невинные перевязочные средства". Тут её мысль перескочила на другую тему, далёкую от лекарств, аптечек и даже от школы. Ей ни с того ни с сего припомнились Владимир Михайлович и их случайная встреча в "Пятёрочке". Но подумала она не о необходимости идти к нему в гости, а совсем о другом. Часто бывает, что в разгаре беседы промелькнёт что-то, вначале почти незамеченное, а лишь потом приобретшее значимость. У неё в голове словно вспыхнуло обещание соседа рассказать что-то ошеломляющее из истории Руси. Он ведь так и сказал, что Света будет поражена. Что же это такое? Почему она не расспросила его сразу? Может, это и длинный разговор, но они так долго проговорили, что, наверное, хватило бы времени на объяснение. Женщина испытывала почти страдание из-за неудовлетворённого любопытства. Но всё же в школе нет возможности даже страдать, если предмет страданий не связан с ней. Уже через десять минут Светлана была занята совсем другими проблемами.
Иногда бывают дни, когда с коллегами лишь здороваешься или перекинешься парой слов, а порой выпадет такой день, в который переговоришь, кажется, со всеми, кто находится в школе. Сегодняшний был именно таким. Не то звёзды как-то по-особенному встали, не то в атмосфере что-то витало, не то учителя почувствовали приближение каникул, но все стали удивительно разговорчивыми.
- Давайте сегодня выпьем кофе в вашем кабинете, - предложила Карасёва, увидев Светлану. - У вас сколько уроков?
- Если учитывать надомников, то семь.
- Вот после седьмого и выпьем. Давно с вами не сидели просто так, за разговором. Я уже соскучилась.
- Если мы не помешаем Ольге Михайловне, - напомнила Света.
- А её нет. Она болеет.
- Тогда можно выпить кофе.
Светлане больше бы хотелось уйти домой, но она не решилась отказать Людмиле Аркадьевне. Теперь, когда у неё не было своего кабинета, их встречи носили случайный характер. Почему бы не вспомнить старую привычку вместе пить кофе? Жаль, что это произойдёт не на перемене, а после уроков, но ведь в кабинете будут проходить замены, да и у самой Светы на переменах не остаётся времени.
- А кто из надомников должен придти? - спросила Карасёва.
- Хусейнов.
- Не ждите. Он сегодня опять не явился в школу. И сестра на этой неделе не придёт. Они уже отдыхают. Выходит, у вас пять уроков. А у меня шесть. Соберёмся после шестого. Я бы провела консультацию на седьмом уроке, если бы у вас было занятие с Рустамом, а раз вы свободны, то я не буду вылавливать детей. Оценки уже выставлены, и их будет трудно затащить на консультацию. Так что я к вам зайду после шестого урока.
- И я к себе зайду, - согласилась Светлана.
- Представляешь, Света, ко мне на прошлой перемене пришёл мальчик из восьмого класса. Из класса "а". У него голова раскалывается, а Оксана не даёт таблетку. Я так не могу. Зачем ребёнку страдать, если ему легко помочь?
- А если бы у него оказалась какая-нибудь болезнь? Вы даёте ему таблетку, он её выпивает, а через полчаса или через два урока начинает опухать, у него отекают легкие, он задыхается и... летальный исход.
- Да никогда ещё ничего такого не было, - возразила Карасёва. - Надеюсь, и не будет. Я ему дала всего лишь анальгин. Здравствуйте, Вера Ивановна. Вы с каким-то подарком?
Светлане показалось, что у старой учительницы физики не было охоты останавливаться для разговоров, но, помедлив, она покачала головой и ответила:
- Подарок. Только это подарок на выброс. Удивляюсь, какие же всё-таки дети свиньи. Каждый раз выгребаю из цветочных горшков всякий мусор. Ведь дома себе такое не позволят, а здесь готовы всё завались фантиками, корками. Жигадло по этому случаю рассказал анекдот. Конечно, он неприличный, но меткий.
Светлана согласилась с выводом в конце анекдота, но предпочла бы не слушать основную часть.
- А Екатерине Ильиничне как-то в цветочный горшок закопали тухлое яйцо, - поведала Карасёва. - Запах есть, а откуда идёт, никто не понимает. Нескоро нашли.
- Калеки, о чём разговор? - спросила англичанка Зельдина. - Вы уже знаете, что вчера на карточки начислили деньги? Угадайте, во сколько мне пришло сообщение на телефон?
- Во сколько? - спросила Пронина. Она разговорилась, но временами в её голосе всё ещё проскальзывало напряжение.
- В двадцать три часа пятьдесят три минуты.
- И вы, конечно, сразу бросились их тратить? - спросила Светлана.
- Отложила на сегодня, но всю ночь об этом думала. Мне хочется поменять кухню. Возьму кредит и займусь этим. А то, что вчера начислили, пойдёт на выплаты по прежним кредитам. Вот так и живём: ещё по старым кредитам не расплатились, а берём новые.
- Я не беру, - возразила Светлана. - Не выношу долги в любом виде. Лучше накопить деньги, а потом купить вещь, чем наоборот. И вещь уже надоест, а за неё ещё много месяцев приходится выплачивать.
- У меня с накоплением не получается, - призналась Зельдина. - Едва успею получить зарплату, как тут же её трачу. У меня вся надежда на премию.
- Так ведь уже получили и первую, и вторую, - напомнила Пронина.
- О тех премиях давно пора забыть. Я говорю о стимулирующей оплате. У меня за одни только консультации набирается больше сорока тысяч. Интересно, когда нам выплатят? После каникул?
- Нет, - сказала Карасёва. - До Нового года никаких премий больше не будет.
- Вот это нехорошо, я-то рассчитывала... Но тогда я получу сразу очень много. Не меньше шестидесяти тысяч за консультации... а может, и семьдесят. Качество знаний у меня больше восьмидесяти процентов, а это добавит больше тридцати тысяч...
Пронина выразительно посмотрела на Светлану, показывая своё мнение о качестве знаний детей по английскому языку.
- Вы, калеки, тоже не зевайте. Хватайте детей и тащите на консультации. Тысяча рублей за каждую консультацию! Когда такое было? И ставьте как можно больше пятёрок, особенно вы, математики и физики. Вам баллы не надо умножать ни на какие коэффициенты. Это мы с Людмилой Аркадьевной страдаем.
Она ушла, полная надежд и планов на будущее.
- Теперь у многих качество знаний приблизится к ста процентам, - мрачно предрекла Пронина.
- У математиков не приблизится, - возразила Света. - У нас ЕГЭ и ГИА.
- Да, вам надо быть осторожнее, - согласилась Карасёва.
- Как она связывается с кредитами? - удивлялась старая учительница физики. - А вдруг заболеет, лишится работы? Как расплачиваться?
- Она об этом не думает, - сказала Карасёва. - Я тоже могу взять кредит, но лишь в крайнем случае и если точно знаю, что у меня не исчезнет возможность его погасить. Зря рисковать я, конечно, не буду. А у неё всё просто: чего-нибудь захотелось - сразу оформляет кредит, наберёт их несколько, а потом месяцами бегает по ним выплачивать.
- И постоянно в долгах, - добавила Пронина.
- Суета сует, - сказала Светлана и вознамерилась продолжить путь.
- А в каком кабинете у вас сейчас урок? - спросила Пронина.
- В двести восьмом.
Ей показалось, что Вера Ивановна не без умысла задала этот вопрос, но тут же перестала об этом думать.
"Больше никаких самостоятельных! - решила она и с неудовольствием посмотрела на кипу тетрадей с математическим диктантом, который дала в восьмом классе. - Достаточно. Оценки почти у всех выставлены, пора позволить себе небольшой отдых".