В жизни мечтаешь иметь дело только с детьми порядочными, воспитанными и добрыми. Когда о них начинаешь вспоминать, то они вызывают умиление и приятные чувства, но обычно много говорить о них нечего. Зато о детях неприятных, подлых и вредных говорить можно сколь угодно много. Возможно, это происходит потому, что они вызывают слишком много беспокойства. Вот и сейчас я вспомнила о девочке, чей несчастный характер уже принёс и ей, и окружающим много неприятностей, а ещё больше принесёт в будущем. Мне очень жаль людей, которым придётся иметь с ней дело по работе или просто по жизни.
Мне как учителю и классному руководителю приходилось общаться не только с самой Машей, но и с её мамой, а эта пара олицетворяла пословицу "Яблочко от яблони недалеко падает".
Я впервые пришла работать в школу, и мне сразу же дали классное руководство в 5"А" классе. Как почти всякий новичок, я с энтузиазмом приняла класс, но, конечно, первого сентября была несколько ошеломлена. Столько новых впечатлений, пять незнакомых классов, в том числе класс малышей, о которых я теперь должна заботиться, следить за их учёбой и поведением, быть им другом и наставником.
Дети сами пришли мне на помощь, потому что оказались на редкость бойкими и самостоятельными. К тому же среди них была племянница учительницы этой школы, а уж дети учителей чувствуют себя в школе хозяевами. Девочки, образовывающие в моём новом классе мощное ядро, обрадовались возможности взять надо мной шефство и показать, что и где находится в школе.
На линейку перед школой мы вышли вместе, присоединили к себе весь класс, призывно размахивая дощечкой на палке с надписью "5А". Родители поздоровались со мной, сказали по очереди несколько слов для первого знакомства, некоторые, конечно, сразу же заговорили о своих детях, пока ещё неведомых мне, призывая обратить на них особое внимание и приложить всё старание к тому, чтобы именно их дети сидели на первых партах и именно для них я давала объяснения. Сейчас-то я к этому привыкла, ведь это для нас все дети равны и требуют равного внимания, а для родителей их собственные дети особенные, не похожие на других и требуют особого к себе отношения. И, к сожалению, родители обычно видят лишь их достоинства, не замечая недостатков. Как тут не вспомнишь Макаренко, любившего повторять: "Ворона - воронёнку: "Ах, ты мой беленький". Ежиха - ежонку: "Ах, ты мой гладенький"."
Родители разговаривали со мной совершенно спокойно, вежливо и доброжелательно. Мне они тогда, конечно, не запомнились. Фамилий и имён детей я ещё не знала, поэтому тут же забыла, о ком из детей они вели речь. Зато одна мать мне запомнилась на всю жизнь. Кто-то мне сказал, что высокая грузная женщина с гладко зачёсанными в маленький пучок светлыми волосами, державшаяся в стороне от меня, была неизменным председателем родительского комитета в младшей школе.
Я поздоровалась с женщиной, а та только взглянула на меня и отвернулась, но этот взгляд показал мне, что каким-то непостижимым образом я оказалась её лютым врагом. Я даже попыталась припомнить, не встречались ли мы раньше, но ни по внешности, ни по фамилии я её явно не знала.
На первом же уроке меня ждало столкновение с дочерью этой женщины, Машей. Когда дети стали заходить в класс, я сразу обратила внимание на красивую рослую девочку, слишком взрослую по сравнению с прочими детьми. Первым моим желанием было спросить, не перепутала ли она класс, но, к счастью, я ничего не спросила. Позже выяснилось, что по возрасту Маша должна была быть уже в восьмом классе, но мать слишком поздно отдала её в школу.
Дети заняли приглянувшиеся им места, а Маша посмотрела на девочек, севших за первую парту, и капризным неприятным голосом потребовала, чтобы они освободили эту парту, потому что она хочет сесть здесь.
Дети повели себя странно: они притихли и, кажется, готовы были выполнить приказ.
- Вон там свободная парта, - сказала я девочке. - Сядь за неё.
- Но я хочу сесть за первую парту! - резко крикнула Маша.
- У тебя плохое зрение?
- У меня отличное зрение, но я хочу сесть здесь!
- Свои желания ты будешь высказывать дома, - ровным голосом сказала я, - а здесь ты будешь выполнять распоряжения учителя. Сядь за ту парту и не отнимай у всех нас время.
Маша открыла рот, глядя на меня страшными глазами, но ничего не смогла сказать. По-видимому, она не привыкла получать отпор.
- Я не буду сидеть там! Я хочу сидеть здесь! - вдруг истерично закричала она. - Я хочу!..
- Замолчи! - прикрикнула я. - Сядь, где тебе сказали, и закрой рот!
Вдруг произошло немыслимое: дети молча и дружно зааплодировали.
Маша зарыдала от злости и унижения и выбежала из класса. Я вышла вслед за ней и строго потребовала прекратить истерику и вернуться в класс. Девочка успокоилась неожиданно быстро, по-моему, от удивления. Она явно ожидала, что её сейчас начнут утешать, и приготовилась устроить спектакль, доводя себя до исступления.
Оказалось, что я была первым человеком, давшим девочке отпор, и дети это оценили. Оценила это и сама Маша, затаив на меня злость.
Потом, из рассказов детей, я узнала, что учительница младшей школы боялась мать Маши, а потому заискивала перед дочерью и позволяла ей делать всё, что той вздумается. Здоровенная девочка, если ей чего-то хотелось, могла упасть в классе на пол, дрыгать ногами и орать, а учительница, вместо того, чтобы высмеять её и раз и навсегда разучить проделывать такие дела, бегала вокруг неё, успокаивала и уступала. Маша могла прямо при ней бить детей, которых она не любила, пользуясь своим ростом и силой, а над одной странноватой девочкой она издевалась так безжалостно, что за неё даже пытались вступаться сами дети. Наслушавшись этих рассказов, я поняла, что класс мне достался непростой.
Учительница математики Столярова, передавшая мне свой одиннадцатый класс, сразу меня предупредила:
- Вам достался тяжёлый класс. Другой пятый класс слабее, но спокойнее, а вы свой 5"А" должны сразу зажать и не давать распускаться.
Совет был очень хороший, но я до сих пор не научилась так зажимать класс, чтобы и дети и родители не смели поднять голос.
В том 5"А" классе было несколько трудных родителей: одни имели слишком большие претензии, другие были откровенно нервнобольными. Например, однажды ко мне заявилась мать мальчика-двоечника и предложила оставаться после уроков и выполнять вместе с ним домашнюю работу по всем предметам. Я отказалась, сославшись на занятость. Тогда эта мать попросила меня переговорить о том же с учительницей русского языка. Я отстояла свободу своей коллеги и посоветовала этой нигде не работающей матери самой заниматься со своим сыном.
- Я не могу! - истерично закричала она. - У меня нет на это терпения! Почему я никого не могу заставить заниматься с моими детьми?!
Продолжая кричать, она принялась приподнимать стол за край и с грохотом колотить им об пол.
- Замолчать! - резко сказала я и стукнула кулаком о стол.
Женщина сразу замолчала и, рыдая, ушла. Я сейчас же рассказала об этом происшествии завучу
- Мы её давно знаем, - ответила она. - В десятом классе учится её старший сын. Вам надо избегать оставаться с ней наедине, она бывает опасна.
Другая мать, с исступленным, дёргающимся лицом часто налетала на меня из-за обильных замечаний, которые делали её сыну учителя и администрация.
- Я буду на вас жаловаться! - кричала она. - Какое вы имеете право так обращаться с моим сыном?!
- Что случилось? - пыталась я разъяснить ситуацию.
После потока бессвязных угроз и обвинения меня во всех смертных грехах выяснялось, что её сын чистил подошвы ботинок об сиденье банкетки, а завуч Сотников застал его за этим занятием и заставил мыть все банкетки, стоящие на этом этаже.
- Зачем же ваш сын пачкал банкетки? - удивилась я. - Мне завуч ничего не говорил об этом случае, но я считаю, что он правильно сделал, что остановил мальчика. А если бы кто-то другой испачкал банкетку, а ваш сын сел и вымазал одежду?
- Это безобразие! - кричала безумная мать. - Как вы смеете так говорить?! Мой сын очень чистоплотный и не может терпеть, что у него грязные ботинки. А вы должны были дать ему тряпку, чтобы он вытер обувь, а не заставлять его мыть банкетки...
Она кричала больше получаса, пока я не сдалась и малодушно не сбежала, сославшись на то, что меня вызвали на совещание.
Я ещё несколько раз сталкивалась с этой женщиной подобным же образом и по сходным причинам, причём каждый раз выяснялось, что мальчик пакостил в кабинетах, а хозяева этих кабинетов заставляли его за собой убирать.
Ещё была мать с дёргающимся лицом, которая внушала мне:
- Вы не знаете детской психологии: одни дети могут сидеть в .классе тихо, а другие привыкли разговаривать. Вы не должны их останавливать. Пусть ведут себя так, как считают нужным. Вы думаете, я не знаю, что он кричит в классе? Он и дома точно так же кричит. И пусть кричит. Не смейте его останавливать. Не обрывайте ему крылья.
Потом этого крылатого ребёнка отдали в платную престижную школу, потом в английскую школу, а в девятом классе вернули обратно к нам, причём выяснилось, что в прежней школе он подворовывал у детей.
Словом, у меня много сложных родителей, а такими людьми легко дирижировать, что и делала мать Маши. Она сразу отказалась работать в родительском комитете, а каждое родительское собрание использовала для организации недовольства родителей хоть чем-нибудь. Когда её не было на родительском собрании, оно проходило тихо и спокойно, а у меня был праздник.
Работала мать Маши в ДЭЗе и, как мне не преминули сообщить, учительница младших классов заискивала перед ней, объясняя другим родителям:
- Я не могу не потакать Маше. Её мать ничего не будет для меня делать, ведь она в нашем ДЭЗе.
Жили мать с дочерью одни, без отца и мужа. Не знаю, что за человек он был, но не думаю, что с таким характером, какой имела его жена, может ужиться даже самый терпеливый мужчина. Меня удивляло, что, работая в ДЭЗе, мать с Машей жили в коммунальной квартире, и сочувствовала их соседям.
Уже когда мой класс стал восьмым, отец одной из моих учениц почему-то заговорил о Маше.
- Знали бы вы, какие скандалы закатывают соседям Маша и её мать! - с чувством проговорил он. - Маша ещё в младшей школе орала на них, а они боялись её даже тогда.
С девочкой, как это ни странно, у нас были внешне самые дружеские отношения, притом я всё время в ней обманывалась. Маша умела быть такой ласковой, понимающей, даже обаятельной. Она обращалась ко мне совершенно спокойно, как к лучшему другу. Я даже пыталась отшлифовать её манеры, отучив от проявлений истеричности нрава.
- Маша, ты не представляешь, как ты привлекательна, когда говоришь спокойно, не кричишь, - говорила я. - Когда ты кричишь и ругаешься, у тебя искажается лицо. Постарайся никогда не кричать. И голос у тебя красивый, а когда ты кричишь, он становится резким и противным.
- Я буду стараться, - уверяла Маша и улыбалась, демонстрируя, как она будет себя вести.
- Теперь ты очаровательна, - соглашалась я.
И Маша выдерживала свою роль до очередной вспышки гнева.
Вроде бы, мы ладили, но при каждом удобном случае она мне пакостила.
Однажды в последний день четверти дети моего класса явились без книг и тетрадей.
- Почему вы решили, что у вас не будет уроков? - спросила я.
- Вы так сказали, - ответили дети в недоумении.
- Я???
Пришлось набраться терпения и расследовать дело. Оказалось, что детей обзвонила Маша и сообщила, что Евгения Николаевна, то есть я, просила передать, что уроков не будет и учебники брать не надо.
- Маша, что это значит? -спросила я. - Зачем ты это сделала?
- Не знаю. Мне приснилось, что вы так сказали, и я обзвонила всех, как вы мне велели во сне.
В другой раз дети мне сообщили, что Маша подговаривает их написать плохо городскую контрольную работу.
- Она сказала нам: "Давайте, напишем контрольную работу на двойки. Тогда Евгению Николаевну выгонят из школы".
Часто Маша подбивала детей прикрываться моим именем, когда они что-то вытворяли. Помню, однажды ко мне прибежала совершенно обезумевшая от ярости учительница английского языка Погосян.
- Это немыслимо! Мне надоело это терпеть! - кричала она с сильным акцентом. - Сколько можно срывать мне уроки!
- Что случилось? - не понимала я.
Но потребовалось терпение, чтобы дождаться, когда гнев англичанки утихнет настолько, чтобы связно объясниться. Оказывается, три мои девочки несколько раз приходили к ней на урок с опозданием на пятнадцать-двадцать минут и объясняли, что это я их задержала, заставляя убирать кабинет во время урока.
- В следующий раз, если они это проделают, посылайте их ко мне или прямо к завучу, - посоветовала я.
Когда мои дети были в седьмом классе, произошёл ещё более неприятный случай. Прихожу я однажды в школу после своего методического дня, веду уроки.
- Евгения Николаевна, зайдите ко мне, - позвала меня завуч в середине дня.
Я не люблю таких приглашений
- Зачем вы сказали детям из пятого класса, чтобы они приходили сегодня к третьему уроку?
- Я там не веду и ничего такого я никому не говорила, - ответила я.
- Дети произнесли ваше имя. Вчера вы им сказали, что двух первых уроков у них не будет, и они должны придти к третьему.
- Меня вчера вообще не было в школе, - сказала я. - У меня был методический день.
Выяснилось, что к детям подошла Маша и от моего имени отдала детям это распоряжение.
В другой раз она повела себя очень глупо. Я уже вовсю вела первый урок в своём классе, как вдруг ко мне в кабинет вбежала Татьяна Сергеевна Крохина, отвечающая за расписание и замены уроков. Вбежала и остановилась.
- Вы здесь? - недоумённо спросила она.
Я растерялась.
- Я здесь по расписанию, - объяснила я. - У меня первый урок в этом кабинете.
- Я знаю, но там внизу у директора сидит девочка и утверждает, что вас нет в этом кабинете и она не может вас найти. Директор прислала за мной, я бросила свой класс, прибежала сюда, а вы здесь. Что за странная девочка! Видно, хочет обратить на себя внимание. Я сейчас её пришлю сюда.
Разумеется, это была Маша.
И как это ни странно, в промежутках между этими выходками мы общались с Машей очень легко, свободно и дружески. Она была ласкова без слащавости и заискивания, так что я быстро прощала её очередную пакость, думая, что на этот раз она исправилась.
Мне пришлось нелегко, потому что в школе я была новым человеком, меня никто не знал и мне надо было доказывать свою невиновность. А тут ещё старания взрослого человека, её матери.
Когда я только взяла этот класс, появилась впервые в школе и ничего и никого здесь ещё не знала, после первого же родительского собрания в начале сентября меня вызвала к себе завуч.
- Зачем вы сказали родителям, что Роза Ашотовна уходит из школы? - спросила она.
- А кто такая Роза Ашотовна? - поинтересовалась я. - Простите, я здесь ещё никого не знаю.
Выяснилось, что это Погосян, учительница английского языка, тётя девочки из моего класса. Недоразумение разъяснилось, но, конечно, пока осталась настороженность, что за нового учителя приобрела школа. Выдумка Машиной матери была глупой и слишком нелепой, поэтому разобраться в ситуации было легко, правда, нервы мать с дочкой мне потрепали. Теперь-то я таким глупостям не уделяла бы столько внимания, но в то время я ещё не привыкла к нелепостям и в школе была новичком. Я настолько переволновалась в то время, что теперь, уже с высоты своего опыта, успокаиваю некоторых молодых учителей, впервые сталкивающихся с подобными явлениями.
Если с Машей в промежутках между её выходками мы были в самых хороших отношениях, то, как это ни странно, и с её матерью мы придерживались той же политики. На родительских собраниях эта женщина возбуждала нервнобольных, а через них и часть здоровых и подталкивала их ко всяким недовольствам, а наедине разговаривала со мной, как обычный человек, делилась трудностями и даже советовалась, как воздействовать на характер дочери, тяжесть которого уже начала ощущать и она сама.
Училась Маша очень хорошо и чаще всего получала пятёрки по математике, поэтому у меня не было никакого сомнения, что экзамен в лицейский восьмой класс напишет без проблем. Но, видно, девочка переволновалась, потому что сделала ошибки в тех примерах, которые всегда хорошо решала. В итоге она получила двойку.
У меня были свои дела у нашей старой директрисы, поэтому я решила сразу же, не откладывая на потом, утрясти дела Маши. Директриса выслушала мою просьбу дать девочке возможность учиться в лицейском классе, несмотря на двойку, и пообещала зачислить её в желанный класс.
Через несколько дней мне рассказали, что директриса вызвала мать Маши, отчитала её за нападки на меня и велела отблагодарить. В итоге Маша принесла мне набор с кремами.
Я думала, что наконец-то наши отношения с трудной семейкой наладились, но ошиблась. К моему несчастью, я преподавала математику в классе, где теперь училась Маша, а здесь, среди новичков она развернулась вовсю. Летом она ездила в лагерь, сошлась с новыми учениками и приобрела среди них огромную популярность. Она была старожилкой и знакомила новых подруг со школой и учителями. Что она рассказала обо мне всякие небылицы, я поняла, когда девочка из этого класса, которую я готовила к поступлению в нашу школу, после летних каникул отшатнулась от меня, как от гремучей змеи, а Маша при этом злорадно улыбнулась.
Когда я давала в этом классе первые уроки, я почти физически ощущала ненависть детей. А мать Маши обрабатывала новую учительницу физики Славину, только что пришедшую к нам в школу и получившую классное руководство в восьмом лицейском классе. Когда мы только познакомились со Славиной, она говорила со мной доброжелательно, а сейчас перестала даже здороваться.
Я решила ждать развития событий.
Маша явно ликовала. У неё даже взгляд стал очень наглым. К её несчастью, она не могла дружить с кем-либо сколько-нибудь продолжительное время, поэтому спустя две недели она стала терять благодарных слушателей. Она, как всегда, принялась ссорить между собой детей, а в итоге оказалась в изоляции. Мне надо было ослабить впечатление о себе, создавшееся у детей после рассказов Маши, поэтому я не упустила возможность ещё больше отвратить детей от моего недруга.
У Маши были некоторые пренеприятнейшие привычки. Она могла набрать печенье в рот, раскрошить его и выплюнуть всё это в лицо какой-нибудь девочки, с которой училась. Не буду рассказывать, что ещё она проделывала, потому что это уж слишком противно. В новом классе с ней произошло несчастье: она рыгнула, и часть жидкой пищи вылилось из неё на парту.
- Бедная, - пожалела её новенькая девочка, - ей плохо.
- Ей не плохо, - ответила я. - С ней это бывает. Скажи спасибо, что она не выплюнула это тебе в лицо.
- Какая гадость! - сморщилась девочка.
- Она такое проделывала не раз, - подтвердила я.
Мне удалось наладить контакт с детьми, но, не будь их предварительной обработки, у нас могли бы сложиться совсем другие отношения с этим хорошим, очень способным классом. К сожалению, первое впечатление, которое ещё до нашего знакомства сформировала у детей Маша, давало себя знать до конца одиннадцатого класса, пусть уже почти неуловимо.
А Машина мама принялась прибирать к рукам классного руководителя Славину и родителей. Но первом же родительском собрании она перехватила бразды правления у растерявшейся Славиной, произвела большой шум и переполох и быстро собрала у нескольких родителей подписи под заявлением на имя директора с просьбой поменять им математика. Наша директриса не поощряет такие вещи и всегда говорит учителям, что у нас в школе нет ни одного человека, против которого не выступали бы родители, а потому классным руководителям надо тушить такие настроения, если они не хотят, чтобы в следующий раз письмо было направлено уже против них. Короче, Славиной досталось, и на следующем родительском собрании, когда мать Маши вновь пошла в наступление против меня, она быстро её осадила, буквально рявкнув на неё.
Привыкнув к тому, что мать Маши не пропускает ни одного собрания, чтобы не помянуть меня, Славина в конце года объявила своим родителям, что девятых лицейских классов будет два, вести в них будут я и другой математик, поэтому у желающих от меня освободиться будет такая возможность.
- Вы, конечно, выберете другого математика, - обратилась она к матери Маши.
- Не-е-ет, - протянула та. - Я ещё должна посмотреть, кто из учителей лучше. Скорее всего, мы с Машей останемся у Евгении Николаевны.
И у Славиной, и у родителей раскрылись рты от изумления, и Славина на следующий день рассказала мне о происшествии на родительском собрании.
- Надо же! - возмущалась она. - Столько крови вам попортила, столько раз восстанавливала против вас родителей, а расставаться с вами не хочет!
Оба лицейских класса передали мне, и лучше, чем в тот год мне никогда не работалось, потому что Маше не удалось удержаться в лицеистах.
Уж не знаю, по какой причине, но Машу невзлюбил учитель биологии и географии Сотников, имевший очень большое влияние в школе. Как ни прыгала перед ним мать девочки (а она даже достала цемент для ремонта), но он принялся всячески изводить Машу. девочка стала хуже учиться, а в конце восьмого класса, когда сдавала переводные экзамены, которые проводятся часто символически, лишь для поддержания престижа школы и для устрашения учеников, она получила двойки по биологии и химии и не стала пересдавать экзамены, совершенно отчаявшись.
Так что пришлось Маше вернуться в обычный класс, но ко мне она придти не осмелилась из-за детей моего класса. Очень уж рьяно она восстанавливала против них учеников лицейского класса. После всего, что она вытворяла, даже мне вряд ли удалось бы наладить сносные отношения между ней и классом, и без того всегда бывшие очень неровными.
Маша перешла в параллельный 9"Б" класс. Его я вела с пятого класса, была в очень хороших отношениях с детьми, так что Маша, попытавшаяся что-то говорить обо мне, вынуждена была замолкнуть. Друзей себе она там не приобрела, общалась лишь с одной девочкой.
Мои дети попытались было мстить Маше за прошлые обиды. У неё было очень уязвимое место, а дети мгновенно улавливают слабости своего ближнего, вот они и принялись смеяться над ней, говоря, что она не смогла удержаться в лицейском классе. Дети умеют мстить. Маше бы не поздоровилось, так что пришлось вмешаться мне.
- Дети, вы же знаете, что Маша хорошо учится, - сказала я. - Она училась не хуже, чем остальные дети из 8"В" класса. Но она поняла, что медицина её не интересует, поэтому ушла оттуда.
- Она сдала два экзамена на двойки, - не унимались дети.
- Она бы их спокойно пересдала, - ответила я.
Дети были обескуражены моим заступничеством. Уж кому-кому, а мне она вредила от всей широты души, поэтому именно моё слово в её защиту оказалось решительным. Машу дольше не донимали, но и общаться с ней не хотели.
Когда Маша окончила в девятый класс и сдала экзамены, она перешла в техникум. Я видела её ещё раз лишь в конце одиннадцатого класса, когда несколько бывших учеников нашей школы зашли к нам поглядеть на линейку в день последнего звонка. Я бы её не узнала, если бы мне не сказали, что это Маша. Вид у неё был как у тридцатилетней женщины, а лицо, прежде очень красивое, показалось мне грубым и вульгарным. Должно быть, такое впечатление создалось из-за обилия косметики, покрывавшей лицо Маши.
Может быть, я встречала её и позже, но не узнавала её, гадать не буду. Видеть её мне не хочется, уж очень много неприятностей она мне доставила. Я жалею людей, которые будут работать с ней бок о бок, потому что из вредной и подлой девочки вырастет очень вредная и подлая женщина.