Бывают вещи, отмеченные злой судьбой с самого своего появления на свет. Кажется, сделаны они не хуже прочих, а порой и лучше, а всё-таки их преследуют неудачи. У людей тоже так бывает: человек, вроде, хороший, но во всём ему не везёт, а дрянцо благоденствует и сыплются ему на голову сплошные радости и жизненные блага. Но речь всё-таки идёт сейчас о вещах. Бывает, что второпях купленная юбка, которая вначале даже не слишком и нравится, служит дольше и лучше, чем выбранная с любовью и разбором. Правда, порой случайная вещь и судьбу имеет случайную, словно бы и судьбы у этой вещи изначально не предусмотрено, но это воспринимается как само собой разумеющееся и удивления не вызывает.
Сейчас речь пойдёт не о вещах вообще, а о вещах школьных. И не о ручках, циркулях и линейках, потерю или порчу которых ученики легко возмещают взятыми у первого же учителя, к которому они приходят на урок. Нет, речь пойдёт о журналах вообще и о моём журнале в частности.
Что такое журнал в школе?.. Но чтобы ответить на этот кажущийся простым вопрос, надо сначала пояснить, о каком журнале идёт речь, потому что их в каждой школе много, но по-разному много. Всё зависит от директора. Мне повезло, потому что первые шесть лет, которые я провела в школе, директором у нас была женщина, не терпящая лишнего бюрократизма. Лишь на седьмой год я, а также мои более опытные коллеги, уже подзабывшие времена царства бумажной волокиты, с прискорбием и ужасом осознали, что новая директриса Михальчук не намерена сопротивляться системе. Требования по количеству, оформлению и содержанию никому не нужной ни на практике, ни в теории документации привели нас в трепет. Впрочем, когда мы уяснили, что у Михальчук дальше ценных указаний дело не идёт и до проверки не дойдёт никогда, то мы успокоились.
Рано успокоились: на следующий год директора нам поменяли, и новая "метла" пришла с целым штатом своих замов. Нам пришлось-таки создавать никому не нужные документы, но теперь нам то и дело стали говорить об устрашающих перспективах бумажной работы.
Школьные журналы являются неотъемлемой частью общей бумажной работы и надо сказать несколько слов о них.
На сегодняшний день журналов у нас в школе предостаточно, правда, многие из них стали заменяться папками с файлами, куда вкладываются всякие бумаги, но суть от этого не меняется. Кое-какие журналы были у нас и раньше, но их существование не было навязчивым. То ли дело сейчас. Прежде всего, у охранника имеется несколько журналов. О назначении двух из них я знаю: это журнал регистрации посетителей и журнал выдачи ключей. К прочим журналам я касательства не имею, но ходят слухи, что хотят ввести журнал регистрации времени прихода и ухода учителей (словно расписания уроков и послеурочных мероприятий не достаточно), а также журнал опозданий учащихся. На каникулах тоже собираются вводить особые журналы посещаемости... Оказывается, ещё очень многих журналов нам недостаёт для полноты жизни. Однако пока это только разговоры, хотя и навязчивые разговоры.
У завхоза тоже есть множество обязательных журналов, а у работников столовой - своих. Секретарша директора заполняет стопу журналов, о содержании которых нормальному человеку ни за что не догадаться. Часть из них дублируют приказы, часть содержат номера приказов, кое-какие фиксируют выбывших учеников, прибывших учеников, номера личных дел, посещение музеев, экскурсии, подписи учителей по самым различным поводам. Когда мне пришлось однажды обратиться к секретарше по поводу одной девочки из моего класса, на полгода уезжавшей к себе на родину, то я убедилась, сколько журналов пришлось перелистать нашей вездесущей Татьяне Владимировне, чтобы разобраться с моим делом.
- Это всё? - спросила я, когда вопрос был выяснен, вроде бы, до конца.
- Что вы?! - весело откликнулась та. - Сейчас мы достанем ещё медицинский журнал и...
Мне оставалось только смиренно ждать, когда проворные руки нашей чудо-секретарши сделают своё дело.
- А если бы вы знали, сколько у меня ещё журналов, которые приходится заполнять! - сказала она так радостно, словно находила в этом если не удовольствие, то, по крайней мере, юмор.
- Как хорошо, что я этого не знаю! - в тон ей ответила я.
- Зато как плохо, что это необходимо знать мне! - откликнулась Татьяна Владимировна, из чего я поняла, что удовольствия от бумажной волокиты она на самом деле не испытывает, хоть и выполняет её безупречно.
У медсестры тоже есть свои журналы. Есть журналы у директора и её заместителей, а последних я уже не в силах сосчитать, потому что их число всё возрастает. Правда, я уже говорила, что у нашей новой администрации есть страсть к папкам, так что недалёк день, когда мы будем завалены не переплетёнными журналами, где от руки надо что-то вписывать, а толстыми папками, файлы которых надо будет наполнять печатными листами, которые сами же будем создавать и печатать.
Нам, учителям, ведущим уроки вместо заболевших коллег, приходится расписываться в журнале замен, которые ведёт заместитель директора по расписанию. А классных руководителей обязали иметь толстые папки классного руководителя, из множества бумаг которых для работы нужен лишь список телефонов и имён родителей учеников.
Самое удручающее во всём этом завале журналов и папок то, что они совершенно не помогают делу, так что если требуется выяснить какой-то вопрос, то обращаешься не к соответствующим замам директора с их папками, а стороной решаешь свои проблемы, но зато все эти журналы и папки время от времени наезжают проверять всякого рода комиссии, причем, чем больше они обнаруживают аккуратно заполненных талмудов, тем удовлетворённее покидают школу. Если есть приказы по технике безопасности с подписями сотрудников, журналы ведения бесед по той же технике безопасности, инструкции, журналы, где фиксируются эти инструкции и ещё воз подобного бумажного хлама, то школа в этом вопросе считается образцовой. При этом никому и в голову не приходит спросить, а знают ли учителя содержание хоть одной инструкции, сказали ли им или детям хоть слово о том, что делать в случае пожара или другого бедствия. Есть бумаги - работа ведётся.
Голова закружится, если начать вспоминать о великом разнообразии журналов, однако есть среди них действительно важные и нужные, такие, о которых знают все, и взрослые и дети. Это классные журналы, где фактически отражена вся работа учителей и учеников, причём они же, как нам часто повторяют, служат и основными финансовыми документами. Их-то и надо беречь, как зеницу ока, оформлять аккуратно, по всем правилам, уделяя им всё внимание, а не дробить это внимание на ненужные бумаги. Их-то ведение и необходимо контролировать.
Каждый классный руководитель в начале года получает чистый журнал и начинает его готовить к использованию. В него вносятся данные учеников и их родителей, домашние адреса и телефоны, служебные телефоны, сведения о кружках и факультативах, которые дети посещают, отводится специальная страница, где напротив фамилий учащихся медсестра вносит данные об их здоровье. Кроме того, классный руководитель на каждой странице должен заполнить списки учеников, чтобы учителя-предметники могли потом ставить оценки, а также "Н", символизирующие отсутствие ученика на уроке. Записать семьдесят с лишним раз списки из тридцати фамилий - дело неприятное, поэтому обычно списки пишут лишь на одной странице из тех, которые отведены для каждого предмета, а потом по мере надобности заполняются следующие страницы, надо лишь вовремя заметить, что у кого-то из учителей заканчивается его страница.
Недавно нам сказали, что надо заполнять сразу все страницы, так как этого требуют правила, но учителя постарше этого не делают, потому что много лет нам твердили, что это ведёт к путанице, ведь учитель заполняет свою страницу всегда второпях на уроке между ответами учеников или на перемене, когда журнал надо быстрее нести в отведённый для этого шкаф, чтобы следующий учитель мог его взять на свой урок.
К заполнению журнала надо относиться очень серьёзно и ответственно, потому что замазывать или зачёркивать неправильную запись нельзя. Так как ни разу за год не ошибиться невозможно, то мы или аккуратно стираем грубым ластиком слово или цифру, или, с разрешения завуча, заклеиваем строчку или две. При проверке за подобные ошибки на школу могут наложить штраф. Как-то у нас была проверка журналов, и после этого наша прежняя небюрократическая директриса Богомолова начала свою речь на собрании с совершенно несвойственного ей и недопустимого ни при каких обстоятельствах крика, а когда учителя пытались прорваться в её речь с оправданиями и объяснениями, она прямо ответила: "Ничего не хочу слушать! Меня не слушали, и я слушать не буду! Я пыталась объяснять то же самое, что и вы, но меня прерывали. Сейчас я говорю с вами именно так, как говорили со мной!" На нашу школу тогда наложили большой штраф, а сложился он из очень мелких деталей. Увидят, что отметка аккуратно замазана, а вместо неё выставлена другая - штраф, заметят, что отметка перечёркнута, а соответствующей длинной оправдательной надписи нет или она есть, а нет печати - штраф, двойка после "Н" - штраф. Короче, после этой проверки наша директриса заболела.
Классный журнал, кроме того, является основным финансовым документом. Если проверка пришла внезапно, а учитель имеет обыкновение заполнять журналы не каждый день, а, скажем, два раза в неделю, а то и в конце недели, то ему грозят материальные убытки, потому что комиссия руководствуется принципом: если нет записи в журнале, то урок не проведён. Даже если можешь представить стопу тетрадей с проведённой на этом уроке контрольной работой, из зарплаты всё равно вычтут деньги за незаписанный вовремя урок.
Фамилии и имена учеников в журнале записываются в колонки с левой стороны, а дальше на этой странице учителем-предметником заполняются даты и выставляются оценки и "Н", а на правой странице записываются в колонки даты, темы урока и домашние задания.
Каждый год классный руководитель имеет недели две для заполнения журнала, но в этом году расписание уроков менялось очень часто и постоянное расписание оказалось готово лишь к середине октября, так что хоть нам и выдали журналы очень поздно, но у нас было много времени для их заполнения. И пришла мне в голову несчастная мысль заполнить списки на весь год, как это предусмотрено правилами, чтобы потом не тратить на это время.
Попробуйте вписать фамилию да ещё имя в прямоугольничек длиной 4,5 см и высотой 0,5 см. например, "Тарнопольская Александра". Наверное, это сможет сделать только опытный учитель. А если фамилия двойная?
Я занималась этим ужасным делом по утрам, до начала уроков. К половине девятого у меня обычно уже затекала рука, но журнал у меня получался на загляденье. Ведомость и сводная ведомость учёта посещаемости только и ждали заполнения, а сводной ведомости учёта успеваемости уже не так долго надо было ожидать четвертных оценок.
Первый удар нанесло мне новое расписание занятий. Может быть, я ещё некоторое время пребывала бы в состоянии счастливого неведения о неприятности, меня подкараулившей, но ко мне прибежали дети из моего 7"А" класса с расспросами, что это за таинственные первая и вторая группы, на которые их разбили, причём сейчас первая группа должна идти на английский язык, а вторая - на информатику. Когда выяснилось, что и на уроке информатики класс будет разбит на две группы, как до сих пор был разбит лишь на уроках английского языка, возник вопрос, как же быть с журналом, где на страницах, отведённых под информатику, дети записаны единым списком, лишь условно раздвинутым на две части. Вопрос о том, почему классным руководителям, не было сообщено заранее, на каких уроках классы разбиваются на две группы и какие именно группы, не возник, поскольку это дело было привычным как при старой администрации, так и при новой.
- Сделаем так, - сказала я детям. - Одни из вас, кто учится на уроках английского языка в первой группе идёт на английский, а те, кто на уроках английского занимается во второй группе - в кабинет информатики.
Так следовало по логике, но и у детей имелась своя логика.
- А как определить, какая группа первая, а какая - вторая? - спросили они.
Я поднапрягла свои умственные способности, и натолкнулась на замечательное решение.
- Здесь написано, что первая группа должна идти в кабинет N33, - сказала я. - Кто занимается в этом кабинете?
- Мы! - завопила часть детей. - Это кабинет Ларисы Ивановны!
- Значит, вы и есть первая группа, так что ступайте в её кабинет. А те, кто занимается на английском у Валерии Степановны, идёт в кабинет информатики.
Разобравшись с детьми и направив одних из них в кабинет английского языка, а других - в кабинет информатики, я поздравила саму себя с благополучным решением этого вопроса, но меня терзала мысль о журнале с неправильными списками. Самое же смешное было в том, что и сам учитель информатики не был осведомлён о том, что кое-какие классы он будет обучать по половинке, и разбивка на группы на этот раз не будет формальным. Это выяснилось, когда он позвонил мне и спросил, почему к нему пришла только половина учеников и что это за таинственные группы, которые он будет делить с англичанами. Кое-как я растолковала ему, как я понимаю такое деление.
Я дала вопросу "вылежаться", поскольку прекрасно знала, каким громам и молниям подвергнусь, если пойду выяснять этот вопрос тотчас же, и оказалась совершенно права, потому что он решился сам собой.
Через несколько дней нас собрали на педсовет, где нам объявили, что пора (ведь прошло уже полтора месяца с начала занятий) записать в журналы темы и числа и что на это отводится три дня. Три дня на заполнение всех журналов всеми учителями за полтора месяца! Мне, например, надо было заполнить четыре журнала, а если учесть, что я веду во всех классах алгебру и геометрию, а в шестом классе - математику, то выходило семь предметов. Моя нагрузка была двадцать восемь часов в неделю, то есть я должна была заполнить числа, оценки, пропуски уроков, темы и домашние задания за 168 уроков. При этом надо выверить каждое число по календарю, а учителей на каждый журнал приходится очень много. Вот тогда-то и встал вопрос, а по какому расписанию записывать числа, если расписание менялось четыре раза. Решено было, что заместитель директора по расписанию вывесит расписание на первый месяц, а с октября будем записывать числа по последнему расписанию.
Я, как человек исполнительный, попыталась разыскать пресловутое расписание на сентябрь, но не нашла. И никто не нашёл, потому что его так и не вывесили. Тогда я сообразила, что мне не меняли уроки, разве только их порядок, а потому, по идее, я могу переписать числа со своей тетради. Так я и сделала, ещё раз тщательно выверив их по календарю.
Я веду свою личную тетрадь, где записываю числа, оценки и пропуски уроков в каждом классе. Очень удобно. Если требуется посмотреть, как учится тот или иной ученик, я заглядываю в свою тетрадь. Если в шкафчике для журналов нужного журнала нет, то мне он и не нужен, потому что все оценки и отсутствие учеников я фиксирую в своей тетради. Фактически, я веду черновик журналов по всем своим предметам, в свободное время в спокойной обстановке переношу в журналы числа, оценки и "Н" из своей тетради, а также записываю темы уроков и домашние задания.
Поскольку я не стала затягивать с заполнением журналов, то я их и заполнила без нервов и волнений, а опоздавшие рвали друг у друга журналы, или разыскивали их по кабинетам.
Не торопясь, спокойно, я зашла к завучу с вопросом об информатике. Думаете, легко задавать подобные вопросы? Один и тот же завуч в один день может раскричаться и представить это дело трагедией, а в другой день воспринять всё совершенно спокойно. До сих пор со смехом вспоминаю, какую сцену разыграла бывшая (промежуточная, то есть сроком на один год между двумя другими) директриса Михальчук, когда однажды зашла ко мне в кабинет и увидела, что я заполняю журнал. Мы поздоровались, а потом ей стало плохо. Она вдруг заохала, заахала, принялась хвататься за те места, где здоровые люди, не сведущие в медицине, подозревают у себя сердце. Сначала я удивилась, потом насторожилась, а затем, когда разобралась, в чём дело, чуть не засмеялась. Оказывается, при записи домашнего задания я заехала по поля и строка у меня чуть-чуть загнулась наверх. На поля, оказывается, заезжать можно, но чуть заметный изгиб едва не убил директрису на месте. Потом я посмотрела другие страницы и другие журналы и обнаружила, что очень у многих строчки ползут вверх или вниз, так что, не забудь директриса о том, что это одна из причин сведения её в могилу, она уже много раз могла там оказаться. Старая учительница истории Анна Петровна мне тоже пожаловалась, что директриса разыграла перед ней сцену собственной гибели, когда она что-то напутала в журнале. Впоследствии, когда Михальчук немного освоилась в нашей школе, она совершенно спокойно воспринимала ошибки в журналах. Анна Петровна, со страхом ходившая к ней признаваться, что темы уроков одиннадцатого класса она занесла в журнал десятого класса, вышла от неё, вся сияющая от восторга. "Ничего страшного, - заявила ей директриса, забывшая, вероятно, в какой стороне у неё сердце и поэтому решившая за него не хвататься, - мы это аккуратно заклеим, - и, что совершенно покорило Анну Петровну, добавила. - Я признаюсь вам по секрету, что и сама напутала в числах".
Вот я и говорю, что один и тот же человек в один день может совершенно спокойно воспринять какой-то факт, а в другой - вспоминать, где у него сердце. Директор и вся администрация у нас новые, так что не известно, как они воспримут известие, что дети не поделены на группы на страницах, отведённых информатике. Конечно, это их недочёт, ведь они об этом не предупредили ни меня, ни учителя информатики, но обычно это не учитывается.
Новая завуч Зинаида Ивановна совершенно спокойно сказала, что надо будет вырезать полоску из старого журнала, заклеить списки и написать заново. Ясно и просто, если бы не одно "но". Мне несколько дней пришлось ходить к ней за страницами из старого журнала, и каждый раз завучу что-то мешало. За время этих визитов я выяснила, что во многих журналах учителя допустили разного рода ошибки, так что я решила, что мой журнал не будет самым плохим. Когда, наконец, я "выжала" из завуча листы из старого журнала, а попутно позаимствовала клей у заместителя директора по экономике, исправила недочёт на страницах информатики и успокоилась на мысли, что моя работа с журналом пока завершена, произошло новое событие: историк Кабанов начал заполнять оба свои предмета (и историю, и обществознание) не с первой из отведённых для них страниц, а с последних. Под историю отведено три страницы, и он начал с третьей. под обществознание отведено две страницы, и он начал со второй. Нелепо, но не смертельно, ведь по числам ясно, в какую сторону надо будет переворачивать страницы.
Так решила я, но не так решила администрация. На педсовете, посвящённом заполнению журналов, было много сказано о том, что не все учителя заполнили свои страницы в журналах, что есть путаница в датах, не у всех записаны домашние задания и так далее. Потом особо выделили историка, начавшего заполнять свои страницы с конца.
Теперь сделаем отступление и поговорим об историке Кабанове. Когда я пришла в школу, я сочла его добродушным и очень вежливым и удивлялась, каким образом такой мягкий человек ухитряется поддерживать дисциплину на своих уроках. Потом у нас с ним вышло недоразумение из-за чужого кабинета. Я должна была провести урок сразу с двумя классами, поэтому меня послали в большой кабинет, а историка, который там должен был находиться, я должна была попросить перейти в соседний кабинет. Это обычное дело, и ничего нового и неожиданного не должно было произойти, ведь этот кабинет не был ни моим, ни его, если бы не странная реакция историка. Он вдруг рассвирепел и счёл себя оскорблённым, словно его изгоняли из собственного обиталища, а не из кабинета математики. Пришлось обращаться за помощью к бывшей тогда завучихе, и она едва его утихомирила. Но я слышала, как резко и злобно он накричал на детей, и поняла, почему на его уроках тихо. Да, он умел поддерживать дисциплину, и дети чувствовали его крутой нрав.
Этот эпизод забылся, и мы с Кабановым были в наилучших отношениях. Правда, я сидела иногда на его уроках, когда он вёл их в моём кабинете, а у меня были "окна", и эти уроки мне очень не нравились. Он давал детям читать вслух учебник, а временами вставлял свои комментарии, причём меня от них коробило. Впрочем, я считала, что он хороший человек, но плохой учитель, и мы жили мирно. Однако, когда я побывала консультантом на экзамене по экономике в моём бывшем 9"А" классе, я была сражена наповал. О мелких казусах я говорить не буду, но один ученик меня потряс. Это был не очень способный мальчик, учившийся плохо по всем предметам и пришедший на экзамен совершенно неподготовленным. Наше время - полная противоположность "застою", поэтому никто не ставит двойки на экзамене. Вот и нам пришлось задавать вспомогательные вопросы, чтобы поставить ему тройку. Учитель по экономике вообще любил задавать множество вопросов на всевозможные темы, чтобы ученик разговорился. Некоторые так расслаблялись, что высказывали мысли совсем уж дикие или кощунственные. Мальчик отвечал на вопросы и договорился до того, что наша страна оказалась совсем уж отсталой. Не было у нас ни одного изобретения, а всё, что казалось новым для нас, было позаимствовано у немцев. Оружия у нас тоже не было, а пользовались мы лишь немецкими образцами.
- А катюши? А танки? - спросила я.
- У нас ничего этого не было.
- А советская наука?
- Мы всё заимствовали у немцев.
- А космос? Разве не мы запустили первый спутник? Про Гагарина ты слышал?
- Нет, ничего этого у нас не было.
- Кто тебе это сказал?
- Учитель истории Борис Яковлевич.
Я была не то, что поражена, а внутренне разъярена. И при мне Кабанов говорил вещи, не возвышающие нашу страну, а без меня он, как выяснилось по дальнейшим ответам мальчика, попросту унижал и порочил Россию.
- Разве ты не смотрел фильмы, где говорится о наших достижениях и о подвигах советских людей? - как можно спокойнее спросила я.
- Нет.
- Книги не читал? Из разговоров не слышал, что у нас очень много изобретений?
- Нет.
- А тебе не хочется выяснить, почему же нашу страну считали великой, уважали и даже боялись?
- Зачем мне что-то выяснять, если у меня есть учитель, который должен меня учить? Я ему верю.
Вот с этого-то злополучного экзамена я и испытываю к историку тайную неприязнь. Именно тайную, потому что сейчас в школах не приветствуется такое понятие, как "патриотизм". Ни учитель экономики (это-то мне понятно, потому что я достаточно хорошо его знаю как человека), ни учительница русского языка, присутствовавшая вместе со мной в качестве консультанта (а это мне непонятно), не были возмущена историком, чей метод преподавания калечил сознание детей.
Следующий учебный год у нас с историком начался холодно. Он, как видно, узнал от своего сородича о моём возмущении, поэтому лишь вежливо со мной здоровался, а я - лишь вежливо ему отвечала. А в следующем году Кабанов перессорился со многими учителями, со мной в том числе. Я как раз переселилась в другой кабинет, веду в нём урок, и вдруг ко мне вваливается историк с каким-то классом. Оказывается, его направили в мой кабинет, где по расписанию (а также на правах собственности), вела урок я. Я позвонила заместителю директора по расписанию, и она направила Кабанова в кабинет на первом этаже. Я продолжила разбирать новую тему, и вдруг вновь вваливается Кабанов и начинает на меня грубо орать. Оказывается, дети не вместились в тот кабинет. Приди и скажи спокойно, в чём дело, но орать, да ещё при детях... Я ему ответила сдержанно, но так, как он от меня не ожидал. Мало того, на следующем уроке у меня было "окно", и я осталась в своём кабинете, а там опять-таки вёл историк. Я сидела за последней партой и расписывала план какого-то урока.
- А где журнал? Евгения Николаевна, принесите мне журнал! - услышала я грубый приказ историка.
- Если вам нужен журнал, то и несите его сами, - отрезала я, не отрываясь от книг и бумаг.
А в кабинете сидел как раз мой одиннадцатый класс, бывший свидетелем предыдущей грубости моего недруга. Дети замерли. Кабанов промолчал и решил послать за журналом кого-то из детей.
И надо же было минут через десять после этого эпизода, когда я ещё пылала недобрыми чувствами, заглянуть в класс и вызвать меня в коридор учительнице русского языка Пулкиной, уже не работавшей в школе с классами, а специализирующейся на домашнем обучении.
- Знаете, какая это сволочь? - заявила я, выйдя за дверь.
Я ей рассказала о случившемся и убедилась, что Кабанов, подошедший к двери, услышал и нелестный эпитет, и рассказ. После этого он со мной не здоровался полгода, а, когда вновь стал раскланиваться, я ещё полгода не отвечала на его приветствия.
Для меня подобное поведение Кабанова, казавшегося мне сторонником мира и хороших отношений, было неожиданным, но, когда я рассказывала о случившемся коллегам, то многие мне отвечали: "А разве вы не знали, какой он? Он и не на то способен". В это же время он нахамил молодой учительнице физики Кротовой, и той тоже пришлось ответить ему резкостью. Потом он ещё несколько раз выказывал дурное настроение, но ко мне это уже не имело касательства.
Я рассказала об этом человеке, потому что речь о нём пойдёт сейчас и пойдёт потом. До прошлого года его жизнь в школе была очень спокойной и комфортной, но в прошлом году его стала донимать промежуточная директриса Михальчук, которая была историком по образованию, отчего, может быть он и потерял своё показное благодушие. И вот в этом году новая администрация вновь полезла к нему с претензиями. Ему выговаривали за неправильное заполнение журналов наедине, да ещё и сейчас, на педсовете, принялись ругать за то, что он начал заполнять свои страницы в журнале с конца.
Ох, и рассвирепел же Кабанов! Глядеть на него было неприятно: лицо раздулось и побагровело, глаза стали очень злыми, а голос - грубым.
- Надо самим научиться работать! - кричал он помимо прочего. - Тянете с расписанием, а потом заставляете людей в спешке заполнять журнал за полтора месяца сразу!..
Он кричал долго, резко и истерично. Педсовет поскорее закончили, но, уходя, я ещё долго слышала его крики.
Может, слова Кабанова и были бы справедливы, если бы я не знала, в каких условиях он заполнял мой журнал. Он забежал ко мне за ним перед самым уроком с моими детьми и сказал, что будет заполнять журнал на уроке.
- На уроке? - удивилась я. - Вы всё перепутаете.
- Я-то? Вы не представляете, на что я способен! - похвастался он.
Кое-что я уже представляла, но не думала, что он запутается в страницах. Можно ли выверять числа и темы уроков за полтора месяца, когда идёт урок в классе, где тридцать человек? Лично я могу это делать лишь во время проведения контрольной работы, да и то приходится то и дело отвлекаться, а это грозит ошибкой. Но я не учла, что Кабанов часто на уроке включает детям художественные фильмы, например, про Гарри Потера, что, несомненно расширяет их кругозор, но не по истории.
- Женечка! - обратилась ко мне заместитель директора по расписанию Крохина после того, как узнала об ошибке Кабанова. - Разве можно заполнять весь журнал сразу?! Списки учеников надо записывать на одной, максимум - на двух страницах каждого предмета, иначе кто-нибудь обязательно начнёт писать не там, где нужно. Я в этом уже убедилась.
Теперь и я в этом убедилась.
- Женечка, - обратилась ко мне вслед за этим новая завуч Сабельникова, - напрасно ты заполнила все страницы. Видишь, оказывается, можно запутаться. Надо было заполнить по одной странице на каждого.
- Уже вижу, - согласилась я. - А я-то радовалась, что проделала всю работу заранее!
Но тут вмешалась директриса Липина.
- Как раз это единственный правильно заполненный журнал, - сообщила она. - Требуется, чтобы списки были записаны на весь год сразу, и проверка это фиксирует. Как можно ошибиться? Открываешь журнал и читаешь в оглавлении, какая страница тебе нужна. Нельзя же открывать журнал наугад и начинать писать, не посмотрев, где пишешь!
- Что теперь делать? - спросила я.
- Пусть остаётся, как есть. Что теперь сделаешь? - протянула директриса.
Первая ошибка, совершённая мной по неведению, не испортила внешний облик моего журнала, потому что я заклеила списки очень аккуратно.
Вторая ошибка, совершённая историком, тоже не убавила красоты моего журнала, ведь никому (кроме поверяльщиков) неважно, кто, где и что пишет, а внешне записи выглядят вполне пристойно.
Третий удар был нанесён облику моего журнала англичанкой. Требуется, чтобы обе англичанки записывали свои темы на одной странице: одна - наверху, другая - внизу. Листая журнал, я обнаружила, что одна из них внесла свои записи на первой странице своего предмета, а вторая те же темы записала на последней. Я перечеркнула их карандашом и карандашом же указала на нужную страницу журнала. Через день темы были переписаны на положенной первой странице. А ещё через неделю меня вызвала к себе директриса.
- Что творится с журналами! - воскликнула она. - Такое чувство, что их заполняют впервые в жизни и не знают, как это делается. Сплошная замазка, зачёркивание, записи карандашом. Ваш историк вообще не умеет работать с документами. Он ухитрился испортить несколько журналов. А у вас в журнале записи на английских страницах в самом конце, потом они продублированы в самом начале, а прежние - перечёркнуты карандашом. Это недопустимо! Вы это видели?
- Видела. Это я обнаружила запись в неположенном месте, зачеркнула её карандашом и приписала, на какую страницу надо перенести эти записи.
- Что теперь делать? - простонала Липина. - У вас ведь и историк начал писать с конца. И как это его угораздило?! Что он, неграмотный, что ли? Не умеет читать, какие страницы ему отведены? У вас, кажется, что-то случилось с информатикой? Там что-то пришлось переклеивать?
- Да, меня не предупредили, что списки там надо записать по тем же группам, как на английском языке, и дети были поделены пополам, как обычно.
- А почему их надо делить, как на английском? - не поняла директриса.
- Потому что по новому расписанию у одной группы моих детей на уроке английский, а у другой группы на том же уроке информатика.
- Как это? - не поняла директриса.
- На одном и том же уроке часть детей отправляется на английский, а другая часть - на информатику. Поэтому и получается, что группы на информатике должны быть такими же, как на английском.
- Что-то очень сложно.
- Дети уже привыкли, - заверила я.
- И вы заклеили списки? Покажите, как получилось?
Я открыла информатику.
- Где же здесь заклеено?
Я показала.
- Совершенно незаметно. Вам придётся заклеить и те записи на странице английского языка. А что же делать? Придётся заклеивать вам. У вас очень хорошо получается.
Я-то предполагала, что ошибившийся учитель сам должен исправлять свои ошибки, то есть заклеивать свой грех, но спорить не приходится.
- Надо будет взять клей в учительской, - только и сказала я.
- Клей я могу дать, - предложила директриса. - У меня здесь должен быть клей.
- Спасибо, но заклейка журнала - дело тонкое, - возразила я. - А клей клею рознь. В учительской клей полузасохший, и он ложится очень тонким слоем, не стягивая бумагу. А если клей свежий, то бумага будет морщить.
Выйдя от директрисы и проходя по коридору первого этажа, я услышала, как физрук кому-то жаловался на кого-то, испортившего ему журнал.
- Вот и пусть заклеивает! - энергично восклицал он. - Ошиблась - так заклеивай сама!
Я не успела заняться исправлением журнала, как ко мне обратилась математичка Медведева.
- Евгения Николаевна, меня послали к вам. Научите, как заклеивать записи в журнале.
- Очень просто. Берёте нужную страницу из бросового журнала у завуча, вырезаете вдоль линий нужный прямоугольник, берёте клей в учительской, потому что он подходит для этого дела, и смазываете края прямоугольника с внутренней стороны. Потом аккуратно прикладываете к нужному месте, следя, чтобы он поместился внутри линий и не заехал на них, и плотно прижимаете.
В конце дня я и сама проделала эту процедуру. Получилось очень прилично.
До конца четверти журнал дошёл подлатанным, но в весьма приличном виде и был благополучно сдан завучу, подписан и учтён в её блокноте.
Вторая четверть, очень короткая, но почему-то кажущаяся бесконечной, вытянула у людей все жизненные соки. Я не слышала ни от одного учителя, что он бодр, полон сил и пребывает в отличном настроении.
Англичанка Погосян, оказывается, уже больше месяца не может выйти из депрессии, другие учителя просто очень устали, а математичка Лена Петровна откровенно сказала, что просыпается по утрам с отвратительным чувством и тут же осознаёт: "Неужели опять надо идти в эту проклятую школу? Да, надо". Короче, мы ждали новогодних праздничных дней с нетерпением.
Как ни смешно, однако и в этой короткой четверти не обошлось без новых бед для моего злополучного журнала. Когда прошли две недели учёбы, историк Кабанов принялся заполнять даты и темы. Порядок в этой процедуре очень строгий, и одно из правил такое: нельзя пропускать ни одной строчки, ни одной колонки. Что же я обнаружила в журнале? Кабанов оставил незаполненными колонок шесть, если не семь на страницах оценок и соответствующее число строк на странице тем и начал новую четверть с новой страницы. Первая мысль: говорить завучу или не говорить? Если сказать, то я, вроде бы, ябедничаю, а если не сказать, то меня же обвинят в том, что не слежу за собственным журналом. Я не стала говорить, решив предоставить событиям развиваться самим.
- Вы видели, что Кабанов оставил четверть страницы незаполненной? - спросил меня учитель физкультуры Алёшин.
- Видела, - ответила я. - Давно видела.
- Посмотрите, что натворил Кабанов, - посоветовал биолог Марков.
- Уже видела.
Завуч Сабельникова тоже увидела, а я и ей подтвердила, что не слепая. Завуч уже настолько привыкла к ошибкам историка, что на этот раз даже не очень громко возмущалась.
Четверть подходила к концу, и я уже потихоньку готовила журнал к сдаче. В среду я сверила числа с календарём, чтобы была точность, подсчитала количество часов по плану и фактически данных, количество контрольных работ, заполнила ведомость учёта посещаемости и отправилась домой на заслуженный отдых. В четверг у меня был методический день, и, к счастью, в школу меня не вызывали на замену заболевших учителей. А в пятницу, придя в школу, я не обнаружила журнал в своей ячейке. Я не встревожилась, потому что учительница русского языка Савельева часто берёт журнал до уроков, а иногда не кладёт его на место после уроков. Я взяла нужный мне журнал 6"А" класса и спокойно занималась им до начала урока. Мне ведь надо сдавать в этой четверти четыре журнала по своим предметам, один из которых, где я классный руководитель, мне надо сдавать особо.
Первый урок прошёл спокойно, хотя ко мне и заглянула девочка из моего класса.
- Евгения Николаевна, дайте, пожалуйста, журнал. У нас сейчас английский язык.
- У меня его нет, - отозвалась я. - И до уроков журнала на месте не было.
Опять-таки я не забеспокоилась, потому что журналы часто задерживаются в каком-нибудь кабинете, пока их не обнаруживают дети, рассылаемые жаждущими журнала учителями, или сами нерадивые виновники не ставят их на место.
На втором уроке повторилась та же история, но на этот раз пришёл мальчик и просто-таки потребовал журнал для биолога.
- У меня его нет. Передай, что на первом уроке его не было и перед уроками - тоже.
До сих пор я была равнодушна, однако третий и четвёртый уроки в 7"А" классе у меня, но и для себя лично я журнал найти тоже не смогла, что мне совсем не понравилось.
На пятом уроке физрук Алёшин разослал детей по всей школе, и они спрашивали о журнале у всех педагогов подряд. Стало ясно, что с журналом дело не чисто.
В понедельник стали выяснять обстоятельства пропажи журнала. Первое, что необходимо было выяснить: кто его брал последним. Принято думать, что дети очень наблюдательны. Это ошибка. Современные дети видят меньше, чем многие взрослые. У современных детей нет внимания и логики, плохая память, нет любопытства и полностью отсутствует воображение. Я уже убедилась, что дети, услышав обрывок разговора, не анализируют его, не связывают с другими сведениями, а домысливают по мере своей фантазии или, к сожалению, испорченности.
Однако вести расследование было необходимо, и я вела его двумя путями: опрашивая детей и учителей.
Выяснилось, что в четверг первый урок был у историка. Брал он журнал? Половина детей этого не знала, ещё четверть предполагала, что брал, и только четверть была убеждена, что брал.
- Куда он его дел после урока? - расспрашивала я у разных детей.
Ответы были тоже разные.
- Не знаю.
- Я не видел.
- Обычно он отдаёт последнему из уходящих учеников.
- Он суёт его кому-нибудь из сидящих перед ним.
- Кому он его суёт обычно? - спросила я.
- Не знаю. Наверное, Хомячковой или Андроскиной.
- А может, Саше.
- Обычно он последним уходит. Наверное, ему отдал.
- Я ушёл одним из первых.
- Я не видел.
- Он отдал Саше. Он последним выходил из класса.
- Нет, он мне не отдавал. Я не знаю, кому он отдал. Я ушёл вместе с Петей и Стёпой. Спросите у них, если мне не верите.
Честно говоря, я не верила дружкам-приятелям именно этого мальчика, а ему - тем более, но говорить об этом нельзя.
- Мы уходили не последние. После нас ещё оставались.
- Мы ушли после всех, но он оставил журнал у себя. А может, у него и не было журнала.
Со взрослыми дело было не лучше.
- Да, у меня был журнал, - объявил биолог Марков. - У меня был последний урок, и я оставил его у себя, а потом отнёс на место.
- У меня не было журнала, - объявил физрук. - Я ещё посылал за ним детей по всей школе. Или это было в пятницу? Эй, послушай, Саша, был у меня журнал в четверг или нет?
- Не знаю, - ответил Саша.
- Не помню, - сдался Алёшин. - Я попытаюсь вспомнить, но вряд ли.
- Но вы записывали тему урока, ставили оценки?
- Не помню.
Учительница физики Славина сразу объявила, что журнала у неё не было. У нас в школе уроки ведут сейчас молодая учительница физики и Славина, с которой мы давно работаем. Есть ещё старая учительница физики Соня Михайловна, но она уже не ведёт уроки. Ещё в прошлом году она числилась лаборанткой, а теперь, когда Славина взмолилась о пощаде и упросила новую директрису не давать ей лаборантку, Соня Михайловна всё равно регулярно приходит в школу, чтобы чем-то занять свой досуг.
- Славина говорит, что у неё журнала не было, - сказала я Маркову. - Алёшин не помнит, но склоняется к мысли, что у него журнала тоже не было.
- Я сейчас вспомнил, - заявил Марков. - У меня не было вашего журнала. У меня лежал журнал 8"А" класса, поэтому я и подумал, что я брал ваш журнал.
- У меня нет урока в четверг, - сказала учительница русского языка Савельева, она же заместитель директора по воспитательной работе. - Я хотела взять журнал в пятницу утром, но его не было в ячейке.
- На физике журнал был, - сказала девочка из моего класса.
- Был, - подтвердил мальчик. - Она ещё выставила оценки.
- А может, не было, - сказал третий.
- На всякий случай я посмотрю, нет ли журнала у меня, - сказала мне Савельева.
Я опасалась, что в её завалах, образующих хаос особой сложности, ей будет невозможно найти журнал. Дело осложнялось ещё наличием лаборантской, где разнообразные предметы тоже образовывали сложные залежи.
- А может, у меня был журнал? - усомнилась Славина. - На всякий случай посмотрю, нет ли его у меня в кабинете или лаборантской. Но вы же знаете, что там журнал не потеряешь. Негде. Всё открыто глазу. И в столе у меня его нет.
- На физике не было журнала, - сказала моя девочка.
- На истории его тоже не было.
- Нет, был.
Одна из девочек подошла ко мне и по секрету сказала:
- Может, журнал у историка. Он иногда кладёт его в свой чемоданчик. Однажды он тоже искал его, а потом открыл чемоданчик и увидел журнал там.
- Нет, я журнал никому не отдавал, сказал Кабанов, когда я обратилась к нему.
- Куда же вы его дели?
- Отнёс на место в шкаф.
Когда он ушёл, я спохватилась.
- А есть у него ключ от шкафа? - спросила я у присутствующего при нашем разговоре биолога Маркова.
- Нет, конечно. Он всегда его одалживает у других, и у меня в том числе.
На следующей перемене я напрямик спросила у историка, есть ли у него ключ от шкафа с журналами.
- Конечно, - не моргнув глазом, ответил он. - Он всегда при мне.
Во вторник на одной из перемен ко мне подошёл ученик из моего класса Женя.
- Евгения Николаевна, раз журнал пропал, то нам не будут выставлять троек за четверть? - обрадовано спросил он.
- Как бы не так! - не слишком по-учительски, но вполне доступно его пониманию ответила я, смекнув, что этот мальчик, у которого выходит очень много троек в этой четверти и который опасается своей матери, проявляет уж слишком большой интерес к следствиям пропажи журнала.
- Но как же их будут ставить? Учителя ведь теперь не знают оценок.
Простодушие детей иногда бывает поразительной.
- Каждый учитель отлично знает, кто и как учится, - объяснила я. - Так что вывести итоговую оценку ни для кого труда не составит. К тому же, у многих есть свои тетради, где фиксируются все оценки. Ты ведь видел, что я ставлю оценки прежде всего в свою тетрадь, а уж потом в журнал. Вот и у других такие тетради есть. Если журнал не найдётся, то мы его легко восстановим. Другое дело - спорная оценка. Если, к примеру, у тебя оценка колеблется между тройкой и четвёркой, то тебе выставят тройку.
Это уж я сказала для острастки, чтобы заставить его призадуматься, если он повинен в пропаже журнала.
На всякий случай я рассказала об этом разговоре биологу, но не Маркову, который ведёт в моём классе, а Сотникову, который одновременно работает сейчас и завучем лицейских классов, а он рассказал заместителю директора по воспитательной работе Савельевой. Рассказать можно по-разному, поэтому после него я тоже ей рассказала о расспросах Жени, но осторожно, чтобы у неё не зародилась мысль, что Женя, точно, виноват.
Позже Савельева поведала мне, какой линии поведения с Женей она решила придерживаться. Она его тоже припугнула последствиями пропажи журнала и попросила его и двух его неблагополучных приятелей:
- Мальчики, журнал может быть засунут куда-нибудь между шкафами или лежать на шкафу. Посмотрите, какие мы с Евгенией Николаевной маленькие. Нам очень трудно осмотреть верх шкафов. Пробегитесь по школе и проверьте, нет ли где журнала. Завтра посмотрите.
Она рассудила так: если журнал у Жени, то он его принесёт на следующий день и сделает вид, что нашёл. Правда, был ещё вариант, что Женя его выкинул, тогда ждать чудесной "находки" журнала не стоит.
Сразу же скажу, что журнал так и не нашёлся. Я ещё несколько раз посылала Женю с компанией искать журнал, но безрезультатно.
Физрук Алёшин подошёл ко мне и по секрету сообщил, что есть подозрение, что журнал украл Женя. Может, он сам каким-то образом дошёл до этой мысли, а, возможно, до него долетели какие-то слухи. Впрочем, мне могли сказать о том же ещё десять человек, хорошо знающие повадки Жени, но толку от этого не было никакого, у нас не имелось ни доказательств, ни хотя бы косвенных улик. Так мальчик Женя и остался на подозрении, но не пойман.
Теперь вернёмся к историку Кабанову, о котором уже было сказано так много.
Однажды ко мне в кабинет пришли две девочки попрощаться перед уходом домой. Разговор зашёл о пропавшем журнале, и они заявили, что уходили с урока истории последними. Они вспомнили об этом из-за замазки, которой пришлось долго дожидаться.
- Какой замазки?
- Он напутал в журнале и попросил у нас замазку. Мы всю перемену ждали, когда он нам её отдаст. А у нас следующий урок физкультура, мы боялись опоздать, не успеть переодеться, а он всё мазал.
- Когда вернул нам замазку, там совсем мало осталось.
- Линейку брал у меня, так всю перемазал.
- Евгения Николаевна, вы не представляете, сколько он замазал! Там, где оценки ставят, он залил столбцов шесть или семь, широкую такую полосу!
- А где темы, там он просто всё заливал, полстраницы, не меньше. Он такое там натворил! Всё было перепачкано!
Информация заставляла задуматься. Будь я следователем, я бы начала допрашивать Кабанова, но я всего лишь учитель, а потому мне попросту могут ответить: "Не ваше дело. Ничего такого не было". Не хотелось ставить себя в неприятное положение, поэтому я решила выжидать, пока случай не придёт мне на помощь. Я спросила у Савельевой, что она думает по этому поводу, зная историка гораздо дольше, чем я, и не мог ли он этот журнал выбросить.
- Нет, вряд ли, - усомнилась она. - К чему выбрасывать весь журнал, если можно заклеить страницу или заменить её.
Я-то слышала, что историк уже напортил в нескольких журналах, поэтому явно боится очередного объяснения с администрацией, и осталась при своих сомнениях.
Учительница математики Лена Петровна сказала мне прямо.
- Вполне вероятно, что это сделал он. От него можно ожидать любой гадости.
Прямо скажем, что зарекомендовал себя Борис Яковлевич прескверно.
- Мой класс дежурил неделю по школе, и я стояла у входа до первого урока. Мы с завучем Зинаидой Ивановной, дежурившей в этот день, поговорили о разных предметах и, наконец, коснулись журнала. К тому времени все окончательно пришли к выводу, что последним держал журнал в руках Кабанов, а потом или сунул его первому попавшемуся ребёнку или куда-то дел.
- Наверное, придётся его переписывать, - сказала завуч. - А что делать? Но обращаться с журналами так, это делает Кабанов недопустимо.
- Хотите, я подскажу, что надо сделать, чтобы он стал очень осторожен? - спросила я.
Я уж не знаю, что было в моём вопросе больше: хитрости или ехидства.
Зинаида Ивановна, конечно, заинтересовалась.
- Давай, Женечка, рассказывай.
- Надо заставить его переписать весь журнал. Когда он поймёт, каково переписывать раз за разом списки на каждой странице, он в жизни больше не доверит журнал ни одному ученику и сам его никуда не денет.
- Конечно, это так, но ему нельзя доверить журнал. Он всё напутает. Знаешь, во скольких журналах он уже напутал?
Рушились мои надежды, но я предприняла ещё одну попытку.
- А кто его будет переписывать? Я? Кабанов будет разъезжать в новогодние праздники по заграницам, а я вместо отдыха - переписывать журнал?
Завуч промолчала.
Я поделилась своими мыслями с физруком.
- Вот было бы здорово заставить его переписывать журнал! - мстительно сказал он. - Ничего, перепишет. А если напутает, то пусть переписывает снова. Он мне в моём журнале такое натворил...
Тут случилась директриса.
- Нет, ему нельзя доверить журнал, у него слишком плохой почерк. Посмотрите, как он пишет! То гигантские буквы, то крошечные. Нет, он только напортит, - сказала она.
Старая учительница истории Анна Петровна удивилась:
- Почему у него плохой почерк? У него прекрасный почерк. Когда он хочет, он пишет очень хорошо.
- Не думаю, что денежные документы он заполняет неразборчиво, - согласилась я.
Мимо учительницы биологии Шапутиной, бывшей завучем при старой директрисе, первой на моём веку, весть о пропаже журнала прошла стороной. Но, услышав, наконец, про это, она не удивилась.
- Только не спешите переписывать журнал, - предупредила она. - Пройдите по всей школе и поищите на шкафах и за шкафами.
- Уже искали. Посылали детей, а Сотников даже посылал рабочих.
- Иногда журналы подкидывают за щиты на стенах. Каждый год пропадают журналы, так что у меня опыт в этом деле большой. Бывало, подкидывают через какое-то время в учительскую или за батарею.
- Какой крайний срок? - заинтересовалась я.
- От недели до месяца. В прошлом году журнал уже переписали, а потом появился старый. Обидно ведь переписывать зря.
Моя мама была другого мнения.
- Не ищи и не жди, - говорила она. - Если это сделал Женя, то уже уничтожил журнал, но, скорее всего, это сделал ваш Кабанов. Если он столько намазал в журнале, то ни за что в этом не признается и выбросит журнал. Сама подумай, как он подаст испорченный журнал?
Зимние каникулы уже подступили вплотную к нашей школе. Учителя были на последнем издыхании, а меня вызвала к себе директор.
- Что делать с журналом? - спросила она. - Кто мог его взять? И ведь класс промежуточный. Был бы девятый или одиннадцатый, хотя бы десятый, а то седьмой. Кому могло понадобиться уничтожить журнал?
- Есть две версии, - объяснила я и рассказала про Женю и про рассказ девочек об историке.
- Не пойман - не вор, - сказала я. - Раз мы не поймали его за руку, то нельзя и обвинять, однако...
- Кабанов мог это сделать, - объявила директриса весьма решительно. - Я уже убедилась, что он очень подлый человек. Недавно он подставил Игнасенко, и до этого я несколько раз уличала его в очень непорядочных поступках. Но обвинить его прямо мы не можем, поэтому придётся как-то выходить из положения. Евгения Николаевна, придётся вам переписывать журнал.
Я и сама это понимала. Мало того, я уже смирилась с необходимостью переписывать журнал.
- На каникулах? - намекнула я. - В праздничные дни?
Намёк был проигнорирован, а возможно, не услышан. Как ни странно второе предположение, но оно обычно бывает самым верным, поскольку я заметила у коллег такую особенность: их внимание иногда выключается, и они не слышат, что им говорят и говорят ли вообще. Я в школе только восьмой год, а потому не приобрела этой отличительной особенности и надеюсь не приобрести, потому что меня немного устрашает зрелище пустых, ничего не выражающих глаз, устремлённых в пространство. Потом глаза приобретают жизнь, и человек начинает понимать, что ему что-то говорят, но войти в ритм беседы уже не может. Мне кажется, это происходит от слишком частых, долгих и нудных бесед с родителями. Они приходят в школу и могут часами говорить о своём ребёнке, не понимая, что у каждого учителя таких детей больше сотни, а то и ста пятидесяти, все они имеют родителей и лишь для них эти дети единственные в мире. Я сама, проговорив минут сорок с неумолкающим родителем, готова завыть от желания прекратить это общение, заняться проверкой тетрадей или другими делами и пойти, наконец, домой. Усилием воли я заставляю себя не впадать в прострацию, чтобы не приобрести привычку отключаться.
Но вернёмся к журналу.
- Будет обидно, если журнал найдётся, - сказала я.
- Если найдётся после каникул, когда он уже будет переписан, - подхватила директриса. - Говорят, в том году журнал пропадал, на каникулах его переписали, а потом старый журнал спокойно появился на своём месте в шкафу. Оказывается, он завалялся у какого-то учителя, а он после каникул разгрёб свои завалы, нашёл его, но не имел мужества сознаться, что виноват, и тихо поставил его в шкаф. Но всё равно журнал надо переписывать.
Я прямиком направилась в так называемую учительскую, куда чаще всего учителям доступа нет и где обитают заместители директора. Вот и сейчас я дёрнулась в запертую дверь и ушла к себе в кабинет. Раза три я не могла застать завуча Зинаиду Ивановну, но, наконец, дождалась её, выстояв перед учительской на следующее утро до начала уроков. Надо признаться, что я почти силой заставила её выдать мне новый журнал. Попутно я договорилась, что сдам ей остальные журналы досрочно. Пока я забегала к ней с очередным сдаваемым журналом, я сообразила, что неплохо было бы мне договориться с ней о процедуре переписывания журнала. Приходить в школу, тратить время на дорогу лишь ради переписывания журнала было бессмысленно. Зинаида Ивановна согласилась с доводами, что случается не всегда и не со всеми завучами.
- А какие-нибудь отгулы мне за это полагаются? - спросила я.
Завуч сделал вид, что не слышит, и на этот раз я не сомневалась, что она именно сделала вид, что не слышит. На всякий случай, чтобы не было недоразумений, я сказала директрисе, что договорилась с Зинаидой Ивановной о том, что займусь переписыванием журнала дома.
- Конечно, - согласилась та. - Вам надо будет давать отдых руке. Конечно, не приходите, если успеете сдать остальные журналы.
Я их уже сдала, поэтому с удовольствием предвкушала, что после окончания четверти я отдохну от школы и приду туда лишь девятого января на педсовет. В тот же день я написала списки детей, их родителей, адреса и телефоны.
В понедельник двадцать четвёртого декабря у нас было новогоднее представление для пятых, шестых и седьмых классов. Я провела два урока, одну замену, а потом пришли родители подготавливать столы для чаепития, а мы с классом отправились в актовый зал. После представления и чая все разошлись, и я с грудой подарков осталась одна.
На следующий день во вторник нам было велено провести четыре урока, классный час и уборку школы. Если учесть, что все классы, начиная с восьмого одурели после вчерашней дискотеки, то станет ясно, что уроки прошли весьма напряжённо и малоэффективно. Впрочем, против ожидания, я сумела дать новый материал шестому классу, чтобы после каникул начать работу не с самого начала. Люблю, когда дети уже подготовлены к восприятию новой темы.