Воронар Леонид : другие произведения.

Межлуние

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Внимание! Ознакомительный фрагмент!Параллельный мир конца XVIII века. Оказавшись в заложниках гражданской войны и семейного конфликта, потеряв все, что она имела раньше, одинокая Аэрин из рода Урбан вынуждена бороться за свою жизнь и покинуть Родину, не подозревая о преследующем ее агенте... Этот проект - рискованный эксперимент, попытка написать книгу как остросюжетное городское фэнтези с элементами социальной фантастики, стимпанка, триллера и мистического детектива.

Пролог

   Виртуозная мелодия одинокой флейты освежающим ключом пробивалась сквозь душную суету столичной улочки и, смешиваясь с торопливыми разговорами спешащих прохожих, искрящимся потоком вырывалась из тесного городского русла на пыльную мостовую, где разбивалась под ударами подкованных копыт на отдельные ноты, растворяющиеся в бурлящем потоке повседневного шума.
   Всего несколько минут назад под щелчки кастаньет и восхищенные возгласы "олей!" на верхней площадке перед длинной лестницей кружилась молодая пара, но темпераментное фламенко сбивало дыхание, и танцоры сделали перерыв, чтобы отдохнуть, прислонившись к перилам, а гитарист, доиграв пылкую каденцию, уступил аудиторию флейтисту.
   Мимо них, окрашенная раскаленными небесами в пронзительно-алые тона, подчеркивающими тревожную покорность бредущих горожан, по улице густым непрозрачным потоком стекала живая река, размеренно и скучно переливающаяся через широкие ступени. Некоторые бредущие вилонцы, услышав музыку, замедляли шаг и, настороженно оглядываясь, останавливались рядом с флейтистом, а их лица переставали отбрасывать тень обреченности, словно озаряясь вспыхнувшим в душе пламенем надежды.
   Не смотря на усилия музыканта, флейта не могла заглушить далекий перезвон колоколов кафедрального собора, и все же отвлекала от него, утоляя жажду к искусству у слушателей, а слабое эхо, гулявшее между шершавыми стенами, создавало непередаваемое ощущение домашнего уюта и медитативного спокойствия. Как и легкому ветерку во время сиесты, навстречу грациозной мелодии с готовностью открывали окна, чтобы заманить ее в темную глубину душных комнат.
   В эти часы Вилон кипел светской жизнью: словно прогуливаясь по колено в пенистом прибое, столичный бомонд совершал вечерний променад к театру, а негоцианты рассаживались по свободным креслам и диванам, отдыхая и делясь впечатлениями и заботами, принесенными на бумажных крыльях очередного делового дня. Из кабачков и с открытых веранд ресторанов доносились насыщенные ароматы изысканной кухни и разлитого по бокалам сухого вина, сплетающихся в вечернем воздухе в благородный столичный купаж.
   Две девушки, сидящие на веранде под открытым небом, прервали разговор, чтобы послушать музыку, а потом одна из них пожаловалась другой:
   -Если бы ты знала, как мне надоело притворяться!
   -Куда уж мне... - усмехнулась вторая в ответ. - По крайней мере, Давид тебя обеспечивает.
   Сара закатила глаза, показывая, что это никогда не заменит настоящей свободы. Впрочем, Аэрин хорошо помнила, как белокурая подруга прыгала от счастья, когда он сделал ей предложение. Это сейчас она жалуется, а тогда с радостью переехала к нему.
   -Иногда мне кажется, что он догадался.
   -Ну, если он не понял за два года,... - темноволосая девушка наклонилась вперед и продолжила заговорщицким шепотом, - что ты дава, то у меня плохие новости.
   -Считаешь его глупым, да?
   Она поджала губы, обидевшись на Аэрин, поскольку принимала критику близко к сердцу и по этой же причине не позволяла подругам ругать своего мужчину. Наверное, из-за этого она не пригласила их на свадьбу и до сих пор не познакомила. Подружки неоднократно сплетничали на эту тему, когда Сары не было рядом.
   -Или он тоже притворяется, - с мрачным удовольствием предположила собеседница.
   Сара через силу улыбнулась.
   -Я скажу ему, - решилась она.
   -Когда?
   Аэрин хитро прищурилась, ожидая ответа, а Сара опустила взгляд и тоскливо вздохнула:
   -У него не будет выбора... после рождения дочери.
   -Ну, с его стороны это будет очень некрасиво и бесчестно, - согласилась подруга.
   В дальнем конце улицы мелькнула выбритая голова и строгое одеяние Собора, и Аэрин стала высматривать сестренку, гуляющую вдоль улицы. Девочку не интересовали скучные разговоры взрослых, и она гуляла поблизости. Если бы они были дома, то ее бы безбоязненно называли Мелиссой, но, к сожалению, все чаще приходилось использовать официальное имя, выбранное из соборного календаря:
   -Софья!
   -Я тут! - отозвалась девочка и повернулась к Аэрин спиной.
   Она все еще злилась на старшую сестру.
   Девушки притихли, проводив клирика напряженными взглядами, и сохраняли гнетущее молчание, пока не пришла Валерия, благоухающая ароматом дорогих духов.
   -Вот вы где! Ола чика-ас!
   -Лерка! - Аэрин поцеловала ее в щеку, - опять опаздываешь?
   -Отстань, зануда!
   Она была моложе Сары на несколько лет, и общалась с Аэрин на равных. Девушка подсела к ним за столик и запустила руку в сумочку.
   -Где же он... Такой тонкий конверт... Неужели забыла?
   -Что-то случилось?
   -Для тебя передали письмо, а я как всегда...
   Валерия с надеждой посмотрела на задумчивую Сару, всем своим видом прося о помощи, и та встала на сторону Сестры:
   -Аэрин, может быть, останешься? Отложишь поездку?
   -У меня клиенты! Где я достану новый столик?
   -Я собираюсь в Полтишь в конце месяца, - оживилась Лера.
   Аэрин вздохнула, почувствовав раздражение, - Валерия ничего не понимала в ее ремесле, хотя по понятным причинам об этом не стоило говорить вслух. Так что пришлось проявить чудеса дипломатии:
   -Там есть один особенный мастер... - она изобразила загадочную улыбку, - ...с которым мы давно знакомы.
   Лера поняла намек и рассмеялась, пригладив волосы цвета платины.
   -Так бы и сказала! Теперь я понимаю, почему ты так часто уезжаешь! И все-таки. Сейчас тревожные времена.
   -Да, конечно. Эти клирики...
   -Тише. И ты не боишься ходить в брюках?
   -Всю жизнь ходила, - последовал ответ.
   -Не опоздаешь?
   Аэрин обернулась к большим настенным часам у входа в ресторан.
   -Нет, дилижанс отъезжает через час.
   Сара кивнула.
   -Ладно, буду ждать, - она не скрывала своего разочарования.
   Девушки встали и обнялись на прощание. Сара на секунду дольше, чем обычно, держала Аэрин за руку, а потом, вздохнув, позвала Софью. Когда девочка подошла к ним, Аэрин наклонилась и обняла капризную сестренку.
   -Не скучай, я скоро вернусь! - прошептала она.
   -Ла-адно.
   Каждый раз, когда старшая сестра выставляла за порог потрепанный чемодан, распухший от уложенных вещей, для Мелиссы, еще не научившейся переносить разлуку, наступали тяжелые дни. Если бы не младшая сестра, то Аэрин уезжала бы из Вилона не только по деловым вопросам. Во время путешествий ее преследовало неприятное чувство и девушке казалось, что она бросает сестренку на произвол судьбы. Только строгий внутренний голос подсказывал ей: когда-нибудь, кто знает, - может в ближайшее время, ты выйдешь замуж, и Мелиссе придется жить или в одиночестве, или вместе с другими девочками. А раз ей суждено стать самостоятельной, то пусть привыкает к переменам с детства.
   Они расплатились и разошлись каждая в свою сторону: Аэрин остановила попутный фиакр и с ветерком покатилась к пригороду, Валерия повела Мелиссу в кондитерскую за сладким утешением, а Сара свернула на Кайе де ла Коста. Совсем недавно эту улицу переименовали в честь Святого Николаса, но мастера не успевали заменять знаменитые адресные таблички и дописали новое название по трафарету обычной краской.
   Неприметный мужчина, сидевший на этой же веранде и со скрытым интересом наблюдавший за девушками, поднял руку в странном жесте, и мелодия оборвалась хриплым вскриком. Переодетые в мирянскую одежду стражи Собора потащили оглушенного музыканта через расступившуюся толпу в ближайший двор, а следом за ним увели танцоров.
   Мужчина встал, прижал чашкой блестящий эскудо, и, подняв со столика перчатки, направился в ту же сторону, что и Сара.
  
   Еще вечером соленое дыхание моря приятно щекотало кожу, окрепнув к ночи до непреклонного штормового ветра, согнавшего с насиженных мест ленивые облака, и бледная луна, освободившись от душного плена, покрыла мутным серебром крыши спящего города. Длинная тень от священного знака на башне ратуши карающим перстом пересекла Заветную площадь, переломившись о ступени колокольни Истинных Мучеников, воздвигнутой на месте Гранд Оперы, снесенной позапрошлой осенью. Памятник культуры не вписывался в архитектурную концепцию Собора, и, как и многие другие, стал жертвой фанатичных клириков.
   Первые, едва заметные изменения Вилона начались два года назад, еще до прихода к власти Филиппа Третьего, подписавшего Соборный устав и издавшего указ, охраняющий его статус. Это были предвестники грядущих бедствий и, никто не ожидал последовавшей за ними лавины перемен. Клирики мечтали подчинить страну, перестроив столицу в огромный монастырь, и, надо отдать им должное - они добивались желаемого. Упорство, с которым религиозные фанатики насаждали веру и искореняли ересь, достойно отдельного упоминания. Даже неподвластная людям стихия не губит столько же жизней, как их бесчеловечная, ничем не оправданная жестокость.
   Образованные и богатые аристократы, чувствуя, как уменьшается значение светского общества, а прибыль и власть ускользают из их ослабевших рук, сделали поспешное заявление, сравнив клириков с опасным заболеванием, захватывающим квартал за кварталом, и призвали горожан защищать многовековые традиции. Если бы они знали, чем закончится этот демарш, то не спешили бы бросать вызов Собору. Изуродованные тела протестующих ежедневно находили то в одной, то в другой части города. Чаще всего их вытаскивали из сточных канав на окраинах или набережной реки, и на каждом было клеймо еретика - надменная маска тщеславия. Эти убийства боялись обсуждать вслух, а газеты перестали жалеть погибших после того, как инквизиция ввела цензуру. Теперь всякий, кто выступал против Собора, оказывался под бдительным наблюдением тайных агентов, сообщающих инквизиторам о передвижении подозрительного лица и его круге общения.
   Официальная власть всячески поддерживала Купол, безжалостно штрафовала и сажала в тюрьму безбожников, якобы оскорбляющих Святую Веру и ее последователей. Трусливая интеллигенция покинула Вилон, признав свое поражение, а армия, присягнувшая монарху, оказалась в заложниках собственной чести. Так что у Собора не осталось серьезных политических противников. К сожалению, далеко не все горожане могли уехать. Многие и не хотели покидать родные места, и оставались, надеясь на благополучный исход конфликта.
   Тарлаттус увидел знакомую карету, как только она выехала на площадь, блеснув свежей покраской бортов, на которых под слоем лака не так давно красовался его родовой герб. Экипаж остановился у тротуара, и агент, прервав рассуждения о хрупкости людских судеб, вырвался из объятий теневой стороны улицы, где прятался от ветра, и направился в его сторону.
   Ему не хотелось идти на сегодняшнюю встречу, но какая-то неизвестная сила, исходящая из глубины души, заставляла возвращаться на эту площадь. Это казалось невозможным, и все же Тарлаттус продолжал любить тот мысленный образ женщины, которой уже нет. Той, что когда-то улыбалась ему, встречая после службы, а сейчас ожидает в этой карете. Той, которую так хотелось вернуть.
   В тоже время он испытывал к ней ненависть. Стоило вспомнить ее лицо или имя и прошлое впивалось в сердце осколками воспоминаний, вызывая невыносимую боль. Ни медитации, ни молитвы, ни время не смогли ее уменьшить, а каждая встреча бередила старую рану.
   Когда Тарлаттус сел напротив Кармелы, скрывающей лицо под черной вуалью, то отвернулся, испытав отвращение. Их свадьба состоялась после коронации, и начало семейной жизни совпало с антинародными реформами. В течение нескольких месяцев он был невольным зрителем, наблюдающим за метаморфозами ее характера, и не понимающим, как они связаны с вознесением Купола вплоть до того дня, когда узнал правду, перевернувшую его жизнь.
   Страх перед инквизицией заставил Кармелу признаться в ужасных грехах, совершенных до замужества. Стоя перед ним на коленях, она умоляла защитить ее, и предложила вероломный план, способный спасти их семью. Более того, даже позволил бы ему получить высокий пост при новом порядке.
   В первый раз Тарлаттус отверг это предложение, лишь пообещав не выдавать ее тайну, и, тем не менее, со временем Кармела достигла цели и уговорила его стать агентом, чтобы как можно быстрее избавиться от своих знакомых и при этом не попасть под подозрение. Если бы его жене не грозила позорная смерть, то он, как потомственный военный, не променял бы расшитый мундир с галунами на благосклонность Купола, а данное родителями имя на позывной агента клира.
   -Здравствуй. Как прошло совещание?
   Она поздоровалась с ним подчеркнуто деловым тоном, и он с трудом узнал ее безжизненный голос, лишенный прежней нежности.
   -Ничего нового.
   -Рикардо, трогай!
   Возница прикрикнул на коней, и карета качнулась, застучав колесами по брусчатке.
   -Ознакомься со списком.
   Она протянула незапечатанный конверт. Тарлаттус развернул лежащее внутри письмо и наклонился к окну.
   -Новые имена? Кто эта Софья из рода Урбан?
   -Девчонка, сестра Аэрин... - Женщина вдохнула через плотно сжатые губы, и в ее речь вплелись нервные нотки. - Из-за этой неуправляемой девицы у нас могут появиться проблемы. Я пыталась удержать ее, но Аэрин ухала в Полтишь. Ты же понимаешь, что она не должна вернуться?
   Он ощутил во рту появившуюся горечь и чуть не сплюнул. Даже первое знакомство с вывернутыми суставами у него не вызвало тошноту.
   -Разумеется, - процедил он сквозь зубы, борясь с желанием ударить жену по лицу. - Я найду ее.
   Предусмотрительная Кармела составила два списка. Тот, что он держал в руках, был подготовлен для инквизиторов и содержал как имена, так и адреса столичных дав. Собственно, передать его, не вызывая подозрений, смог бы только тайный агент. Если Собор получит анонимный донос, то начнет искать того несчастного, кто имел неосторожность познакомиться с таким количеством еретиков. Кроме того, Кармела беспокоилась и о положении мужа в соборной иерархии, поскольку оно играло ключевую роль.
   А во втором списке, который они неоднократно обсуждали и в итоге выучили наизусть, упоминались нежелательные свидетели. Со слов Кармелы, Аэрин была одной из немногих, кто видел обе стороны медали и знал о ее порочном прошлом. План не был идеальным: все, кто помнил неприглядную биографию Кармелы, не при каких обстоятельствах не должны попасть на допрос. Услужливо предоставленные мирскими властями Собору дознаватели способны заставить немого исполнить оперную арию. В послушание агентов в обязательном порядке входила уборка паноптикума инквизиции, и многие не выдерживали вида изувеченных тел. Тарлаттус с одной стороны не одобрял такие методы, а с другой неохотно признавал их эффективность. Не больше и не меньше. К собственному стыду, его мнение опиралось на сухую статистику... и только на нее. Поэтому они не могли рисковать, оставляя кого-то в живых. Даже тех, к кому испытывали симпатию.
   Имя Аэрин появилась в списке одним из первых, и Тарлаттус, проведя несколько дней в наблюдениях за красивой девушкой, проникся к ней уважением. Не отличаясь обеспеченностью, она находила время и средства для пожертвований в приюты для беспризорников и дома престарелых. Покупала и раздавала беднякам продукты и лекарства. Пользуясь своей привлекательной внешностью, выпрашивала у бакалейщика и пекаря обрезки мяса и испорченный хлеб, которыми кормила бродячих собак и вездесущих голубей. Поймав себя на крепнущей привязанности, и стремясь порвать ее, он безуспешно искал деталь, за которую можно подозревать в ереси и остался с пустыми руками. Хороший вкус и приверженность к модным тенденциям лично у него не вызывали антипатию и тем более не перевешивали достойные поступки сеньориты...
   -Это все, о чем... ты хотела сказать?
   Агент удержался, чтобы не обратиться к ней на "Вы" и положил список во внутренний карман. Кармела поняла, к чему он клонит, и усмехнулась:
   -По словам Марии, в Вилоне нет запрещенных книг.
   -Этого не достаточно.
   Интонация голоса не выдавала разочарования, но после стольких лет знакомства она понимала, что он думает на самом деле. Точнее, - Тарлаттус позволял ей читать те мысли, которые подтверждали ее предположения. Эта была тонкая игра и взаимная манипуляция. По его легенде в обязанности агентов входит розыск еретических рукописей, нахождение которых приближает получение высокого сана. Такие поиски велись только по распоряжению и под надзором председателя трибунала священной инквизиции, и ему не давали таких полномочий. Если у Кармелы и появились сомнения в его искренности, то она их тщательно скрывала, выжидая, когда он проговорится или выдаст правду каким-либо иным образом.
   Могла ли она догадаться, что этот обман подсказан куратором Тарлаттуса? Чем бы ни руководствовался Дон Родригес, рассказывая о способах достижения гармонии между телом и духом, он указал ему на новый путь, тем самым, подарив Тарлаттусу надежду. Агент не питал по этому поводу иллюзий и обманывал жену не из-за наивного легковерия, а из-за призрачной возможности начать все с начала. Они могли бы уехать из Эспаона, и, хотя это очевидное решение на данный момент можно назвать запоздалым, почему-то раньше оно не приходило ему в голову. Быть может, выбравшись из-под мерзкой тени Собора, они вновь станут теми, кем когда-то были. Конечно, сейчас все усложнилось, и без помощи Родригеса, лаконично обозначившего цену за свои услуги, у них нет шансов на спасение.
   Таковы были две чаши весов их общей судьбы, где надежды уравновешивали страхи.
   -Не беспокойся, мои наемники найдут с этой лгуньей общий язык. - Кармела предвкушала воплощения своего коварного замысла в жизнь, и произнесла последнюю фразу с плохо скрываемым удовольствием, смакуя каждое слово.
   Тарлаттус посмотрел на нее, прежде чем спросить:
   -Мария в Дакисе?
   -На пути к нему.
   -Все приглашены?
   Разумеется, гости должны собраться под одной крышей до первой волны арестов в Вилоне.
   -Письма переданы лично в руки.
   Они проехали мимо горящего фонаря, раскачивающегося под порывами ветра, и тусклый луч, на мгновение осветив карету, проник под вуаль и сбросил теневую маску с тонких губ, изогнутых в улыбке. Ее неестественная радость вызвала у него волну дурноты. Тарлаттус по-прежнему находил ее привлекательной, но, оставаясь красивой женщиной, Кармела убила в себе те положительные качества, за которые он мог осознанно любить, а в изощренной жестокости превзошла любого из клириков. Поэтому незримая пропасть между ними с каждым днем увеличивалась, расходясь в стороны как края кровоточащей раны. Кто знает, сколько встреч он еще сможет выдержать?
   Она сложила руки на коленях, сцепив пальцы в замок, и во тьме сверкнули камни дорогого браслета, который он подарил ей на годовщину свадьбы. Теперь это были руки другого человека, напоминавшие о той девушке, держащей подаренные им цветы. Пожалуй, самое страшное было в том, что он тоже изменился, и искренне презирая еретиков, перестал испытывать к ним жалость. Не так давно новоиспеченный агент уговорил бы сослуживцев увезти Кармелу подальше от Эспаона, и не допустил бы невинных жертв, а сейчас с омерзительным равнодушием сделал вывод о неизбежности массового аутодафе.
   Он постучал вознице, и карета остановилась.
   -Адьёс, - процедил он на прощание.
   Она не ответила, но когда он спрыгнул с подножки на тротуар, полной грудью вдыхая свежий воздух, то отчетливо услышал ее тихий смех. Экипаж уехал во тьму, а Тарлаттус, упершись руками в бока и наклонившись вперед, несколько минут приходил в себя.
   Он успел сделать несколько шагов, прежде чем его вырвало.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава первая

   Повозка качнулась, провалившись колесом в яму, и Тарлаттус проснулся от резкого толчка. Из-за неудобной позы его мышцы одеревенели, противно ноя, и архиагент, едва не застонав, приподнялся на локтях, чтобы размять спину, запустить пальцы под тугой парик и потереть виски. Долгие переезды утомляли, а из-за постоянного недосыпа у него появилось чувство, как будто голову зажали в тисках. Надо заметить - в любой службе есть свои нюансы, в том числе не очень приятные.
   В самые тяжелые минуты Тарлаттус вспоминал об испуганной Кармеле, то стоящей у края окна, и смотрящей на улицу из-за края отодвинутой шторы, то теребящей в руках раскрытый веер, и шагающей по мозаичному полу патио, то, вконец обессилевшей от тревожных раздумий и ожидания ареста, присевшей у камина, пылающего от брошенных в него писем. Тех самых, что он когда-то писал ей. Именно такой он видел ее в последний раз, когда посетил свой дом перед отъездом. Без вуали и презрительного оскала хищника, напавшего на след жертвы, она напомнила ему ту девушку, с которой он когда-то познакомился...
   Тарлаттус прогнал эти воспоминания прочь, пока следом за ними не пришли другие, вызывающие страшное желание сбежать от бренного мира, наложив на себя руки. Он лег и закрыл глаза, неожиданно для себя задремав и вернувшись в сладостный мир грез, но почти сразу с вздохом выпрямился, и потер лицо ладонями, чтобы отогнать видение. Прошла неделя, а кошмары все еще возвращались. В этих жутких иллюзиях клирик стоял на площади, затянутой черным дымом и наполненной криками мучительно погибающих женщин: все они оказались в огне по его доносу. Возможно, это был росток совести, пробившийся сквозь толщу спекшегося от крови пепла равнодушия. Да, это не он вырывал им ногти и не он подносил факел к облитым маслом поленьям, и все же Тарлаттус знал, что их ждут пытки и смерть, и, тем не менее, остался равнодушен к судьбе девушек. Больше того: он даже не оправдывался, считая их смерть неизбежной. Так было легче переносить тяжелый груз вины.
   Как это ни странно, в качестве награды за верность Куполу, отличившемуся архиагенту позволили увидеть аутодафе из кардинальской ложи. Сомнительная благодарность и крайне неприятное зрелище. Тарлаттус не посещал публичные казни, поэтому беспощадная расправа потрясла мужчину до глубины души. К его ужасу Собор бросил в огонь к старухам невинных девочек, и теперь это тошнотворное видение, способное свести с ума, возвращалось к нему по ночам и выворачивало душу наизнанку. К слову, не выходившая из дома Кармела, открыто завидовала мужу, поскольку жалела, что не смогла придти на казнь, и возмущалась некомпетентностью клириков, позволивших одной из наставниц выпить заранее приготовленный яд.
   -Наконец-то вы проснулись, сеньор. Вы не против, если я закурю?
   Тарлаттус повернулся к возничему и, потерев лоб, незаметно поправил парик. Бородатый старик достал трубку и следил за дорогой, а его кони фыркали и прядали ушами. Чувствовалось, что душный воздух застоялся без ветра и, судя по всему, приближалась гроза.
   -Как хотите. Мне все равно.
   Тарлаттус поднял воротник рубашки и посмотрел на застывшую листву стройной колоннады придорожных кипарисов. В просветы между ними были видны оливковые рощи и виноградники, простирающиеся до предгорий, подернутых голубоватой дымкой. Все остальное пространство под ярко-синим небом занимала колыхающаяся трава, выжженная сурийским солнцем до золотого блеска.
   Чтобы увидеть эту красоту ему пришлось практиковаться в красноречии, поскольку его, как опытного агента, каким-то образом раскрывшего вилонский Ковен, не хотели отправлять в Свободный Поиск. Обычно, старшие агенты не выезжали из Вилона, чтобы не терять связь с обширной сетью доносчиков, и вместо них посылали тех, кто приходил к подножию третьего столпа и только начинал служение, переодеваясь в самых разных людей. Иногда им приходилось доставать робу монаха и просить милостыню возле ближайшего храма. Иногда они выслеживали конкретного человека. Иногда в поисках ереси подслушивали разговоры, ведущиеся как в опиумных притонах, так и в храмовых читальнях. Иногда...
   -Мы проехали Эль-де-Пьянас?
   -Да, совсем недавно. - Он достал кисет. - У вас необычный акцент. Откуда вы родом?
   -Из Адонья. Я взрослел в предместьях Сан-Домино, - добавил архиагент, увидев, как нахмурился возничий.
   Пару минут Тарлаттус наслаждался тишиной, а старик набивал в трубку свежий табак и на какое-то время потерял интерес к разговору.
   Клирик засунул руку в карман и, сжав в кулаке четки, почувствовал, как стальной Лик Смирения, один из символов веры, оставил на ладони отпечаток.
   "Лишь бы старик не догадался, кто я на самом деле" - подумал Тарлаттус, удержав в себе возмущение и... ужас. Наверное, так себя чувствует подросток, впервые утопивший котят и услышавший за спиной приближающиеся шаги.
   -Позвольте, сеньор, дам совет. Если направляетесь в Рогену, то сверните на Винсию.
   -Почему?
   Старик закурил, и, неодобрительно покачав головой, оглянулся на клирика.
   -Разве вы не слышали, сеньор? До нас добралась инквизиция.
   "Как не вовремя" - с раздражением отметил про себя архиагент. - "А если ее схватят раньше меня?" - испугался он.
   -Дорогой Пабло, мы можем поехать быстрее?
   -Ну, ... дальше дорога идет под гору. Сеньор, а к чему такая спешка?
   -Не хочу попасть на допрос, - сумрачным голосом ответил Тарлаттус.
   Неприятно сознавать, что его опередили. Он представил себе психологический портрет Аэрин и с его помощью попытался понять, куда направится девушка, узнав о приближении смертельной опасности. Может быть, затеряется среди беженцев? Новые порядки мало кому понравились, и, узнав о Вилонских казнях, некоторые семьи задумались о переезде в Футр. Она могла бы пристать к одной из них и добраться до безопасного места.
   Меньше чем через час он слез с телеги у дорожной развилки. Расплачиваясь со стариком, клирик выяснил, по какой дороге не стоит идти, если он не хочет попасть в Полтишь.
   -Мучас грасьяс, сеньор! - произнес Пабло, получив больше, чем он просил.
   -За спешку, - ответил Тарлаттус и осмотрел окрестности.
   Панораму волнистых полей, стелящихся меж холмов, портил придорожный кабак. Клирик поморщился. Ему не хотелось разговаривать с пьяными пеонами, и он прогулялся перед зданием, обходя повозки и дилижансы, и привычно прислушиваясь к разговорам. Спрашивать напрямую смысла не было, поскольку последние события не обсуждал только ленивый. Узнав последние вести, щедро приправленные острым, как холопенье, соусом из слухов и домыслов, Тарлаттус закинул на плечи походную суму. Найти попутчиков не представлялось возможным, а возничие, какие бы деньги не предлагал архиагент, отказались поехать в нужном направлении. Осознав, что не успевает до наступления ночи, Тарлаттус вдохнул и зашагал по дороге в сгущающихся сумерках.
  
   Робкий стук в дверь был едва слышим за шумом ливня и Элизабет Гранд, ее сестра Изола или прислуга не заметили бы его, если бы не собирали багаж в холле. Графиня переглянулась с сестрой и велела впустить позднего гостя. На секунду на лицах леди появилась тревога, чем-то отдаленно напоминающая страх.
   Дворецкий отпер и открыл тяжелую дубовую дверь. На границе света, где мерцающая дождем темная глубина ночи отступала от порога, скрестив руки и обхватив пальцами предплечья, стояла хрупкая девушка в черном. Ее модная широкополая шляпа потемнела от воды, а пелерина серебрилась капельками дождя, отражающими вспышки грозы и свет свечей. К элегантным высоким остроносым сапогам на длинном каблуке, по щиколотку измазанным грязью, прилипли листья и стебли травы - своеобразное подтверждение о путешествии пешком. Ее узкий подбородок и губы осветили огни дома, а верхняя часть лица оставалось скрытой в густой тени.
   -Сеньора, позвольте войти?
   Графиня едва заметно улыбнулась. Ссутулившаяся и дрожащая от холода посетительница напоминала растрепанную птицу, севшую на карниз.
   -Входите, - любезно разрешила она. - С чем связан столь поздний...
   Вопрос так и не прозвучал. На свет вышла стройная сеньорита. Она сняла шляпу и отжала мокрые волосы цвета воронова крыла. Тем временем дворецкий внес ее чемодан, повидавший долгую дорогу.
   -Простите за вторжение. Я... одна.
   Хозяйка асьенды пригласила ее в гостиную, где пылал огромный камин. Этикет не позволял выставить гостя за дверь, даже если он нежеланный. Графиня быстро определила в ней городскую, приехавшую издалека. Разумеется, живущие поблизости Сестры знали, кто проживает в этом доме, и не приближались к его ограде. Похоже, путешественница не знала к кому пришла. В любом случае, пока она здесь, над жильцами асьенды повисла страшная угроза: нельзя допустить раскрытия родовой тайны Грандов.
   Девушка сбросила накидку и, опустившись на колени, протянула влажные руки к огню. Пока она грелась, Элизабет обдумала сложившуюся ситуацию и, лишь затем начала расспрашивать:
   -Я графиня Элизабет Гранд и имею честь принять вас в своем доме. Как к вам обращаться?
   -Аэрин... Я из рода Урбан, сеньора.
   Подошедший слуга склонился над ней:
   -Госпоже что-нибудь угодно?
   Графиня ответила за гостью:
   -Прежде всего - красного вина.
   Как только он отошел, девушка умоляющими глазами всмотрелась в лицо Элизабет.
   -Я могу попросить вас о помощи?
   -А как же ваш род?
   -Он остался в Вилоне...
   "Печально", - оставаясь бесстрастной, подумала графиня. - "Значит, он казнен инквизицией"
   Королевские сьерры стали первым местом, освобожденным от ереси. По крайней мере, так говорили храмовники перед толпою обывателей. Кто знает, когда их руки дойдут до остальных... еретиков? Слухи не успевали за клириками. На прошлой неделе говорили о столичном аутодафе, а позавчера сожгли дубраву Полтиша.
   "Они связаны с землей, на которой родились, и только гибель Ковена заставила ее уехать" - предположила Элизабет и неожиданно для себя вспомнила молодость и вздохнула, поскольку тяжелые переживания при потере семьи были до боли ей знакомы. Ее черствое сердце, не способное к состраданию, на мгновение дрогнуло.
   Теперь, найдя причины, которые привели к ее порогу городскую даву, графиня засомневалась в правильности своего первоначального решения, принятого в тот момент, когда в ее дом вошла Аэрин. Элизабет осмотрела украшения девушки и вгляделась в рельефное изображения пера ворона на броши, подтверждающие юность и незначительность в иерархии вилонского Ковена рода Урбан, а затем прищурилась и обернулась к Изоле. Настороженная и робкая леди не вмешивалась в разговор и редко высказывала вслух свое мнение, но сейчас накинула на спину Аэрин теплый плед и, на мгновение обняв ее за плечи, лаконично ответила старшей сестре на не заданный вопрос. Впрочем, Элизабет не спешила проявлять эмпатию, и вернула мысли в русло чопорного прагматизма:
   -Мы уезжаем завтра поутру и берем с собой или самое необходимое в пути, или особо ценные предметы. Большую часть прислуги оставляем здесь. Даже не знаю, вернемся ли обратно.
   Аэрин бросила испуганный взгляд в сторону холла и сжалась от страха.
   -Сеньора, возьмите меня с собой! Я смогу отблагодарить...
   Графиня покачала головой. Пусть ее семья не враждовала с давами, и сейчас неподходящее время для начала распрей, однако горькая правда была в том, что сеньорита не скрывала своего происхождения.
   -Прошу, я переоденусь служанкой! Мне больше некуда идти!
   "Еще немного и она расплачется" - подметила Элизабет.
   -Ты слишком заметна. Впрочем, сейчас уже поздно, а вот и твое вино. Тебе нужен отдых. Все остальное обсудим утром.
   Аэрин послушно присела на край кресла, пригубила напиток и почти сразу же заснула. Бокал, выскользнув из ослабевших пальцев, скатился на ковер - девушке тайком подсыпали снотворное. Графиня задумчиво посмотрела на спящую даву и колебалась. Уехать, пока она не проснется? Взять с собой, рискнув абсолютно всем? Может быть, предать основы гостеприимства и отдать инквизиторам? Не примут ли они Грандов за укрывателей беглых еретиков? Отложить решение до утра? Так или иначе, - при любом варианте развития событий ей необходимо контролировать даву.
  
   Раздраженный Маркос с заложенными за спину руками, позвякивая шпорами и скрипя сапогами, протопал мимо массивного стола красного дерева, богато украшенного позолоченной резьбой, за которым сидел, несколько минут назад доказавший свое превосходство, Тарлаттус, и, дойдя до стены, развернулся и проследовал обратно. Клирик, с удобством устроившийся в кресле, изучал изъятые у губернатора документы, разложенные перед ним, и не показывал недовольство. Разве что в его глазах плескалось холодное презрение к бывшему капитану, оставившему службу в армии, чтобы принять командование над центурией Собора, и по иронии судьбы ставшему майором-трибуном когорты, не обладая необходимым опытом в скрытых операциях. Возможно, его повышение связано с подковерными интригами Купола. Дон Маркос мог поддержать кого-то из инквизиторов местной епархии и тот, не забыв об оказанной ему услуге, возвысил своего друга. Появление архиагента оказалось для него неожиданным, а справедливая критика обожгла самолюбие карьериста, оставив на ней болезненное клеймо, и теперь он метался из угла в угол, как утыканный дротиками бык на корриде, пытаясь скрыть покрасневшее от бессильной злобы лицо.
   -Марио рассказал мне, что у тебя томится какой-то пьяница?
   Дон Маркос повернулся в сторону адъютанта и заорал:
   -Приведи вора!
   В комнате губернаторского дома, используемой на время следствия, уже побывали осведомители Полтиша, и, увы, их доклады не соответствовали высоким требованиям Тарлаттуса. Возможно, клирик и не стал бы допрашивать пьяницу при других обстоятельствах, но сейчас у него не было иного выбора. Даже не будь он заинтересован в поимке Аэрин, то все равно бы не поверил в оправдания Маркоса, убеждавшего архиагента в гибели еретиков в пламени пожара. Эту версию стоило отвергнуть хотя бы по причине невозможности ее проверки. К сожалению, это не единственная ошибка храмовника: случайно или по злому умыслу на свободу выпустили почтовых голубей, и удаленные подразделения получат приказы об изменении позиции с опозданием на сутки.
   Когда вернувшийся Марио распахнул окованную металлическими полосами дверь, к ним втолкнули закованного в кандалы мужика и по комнате распространилось неприятное амбре. С первого взгляда в узнике безошибочно определялся отъявленный дебошир, способный заложить за медяк любого добропорядочного мирянина. На изуродованное в драках лицо падали спутавшиеся космы сальных волос, а его рванье лишь в общих очертаниях напоминало одежду.
   -Кандалы снять, - тихим и спокойным голосом произнес Тарлаттус.
   Маркос кивнул, и конвоир освободил узника от цепей.
   -Итак... - Тарлаттус заглянул в один из длинных списков, составленных секретарем губернатора. - Расскажи мне, Рауль Гарсия Фернандес, зачем ты пришел к Элизабет Гранд?
   Возникла неловкая пауза, и Маркос прикрикнул на него:
   -Ну!
   Мужик вздрогнул, шарахнулся в сторону, и, покосившись на идальго, робко заговорил, потирая запястья:
   -Я просил у нее вина, сеньор.
   Тарлаттус перебрал несколько писем и выбрал одно из них, написанное графиней.
   -Продолжай.
   Клирик принялся за чтение, иногда поглядывая на незадачливого доносчика поверх письма.
   -Сеньор, вы не подумайте дурного... я лишь хотел найти вина...
   Он изобразил некий жест, понятный только ему самому, замолчал и прикоснулся к свежей ссадине на щеке. Клирик дочитал письмо в тишине, едва нарушаемой тяжелым дыханием Брата Маркоса. Последний, судя по каменному взгляду и сжатым кулакам, боролся с жаждой крови. Архиагент не сомневался, что, по крайней мере, половина синяков на теле Рауля появилась вследствие многочисленных столкновений с внешними обстоятельствами непреодолимой силы, если так можно выразиться.
   Архиагент, положил бумагу на стол и сжал в кулаке четки, словно искал в них благословенную опору Собора, необходимую для принятия непростого решения.
   -Это все?
   Мужик какое-то время переминался с ноги на ногу. Потом все-таки решился и пробормотал:
   -Сеньор, у них нет Ликов.
   Тарлаттус не сомневался, что этот негодяй прокрался в асьенду и без сомнения был пойман и избит прислугой, а теперь защищает свою шкуру, выдумывая порочащие графиню факты. Он собирался отомстить, выдумав историю о Ликах? Разумеется, Элизабет была известной и влиятельной леди, несчастной вдовой, унаследовавшей от мужа землю, небольшую мануфактуру и знаменитый виноградник, а какой-то вор клевещет на нее в отместку за собственную неудачу? Клирик покачал головой.
   -Снимите с него все обвинения.
   -Сеньор? - Не поверив, что он так легко отделался, дебошир воспользовался моментом и отступил к выходу.
   Уже в проеме Рауль добавил:
   -Там бродила странная девушка.
   Тарлаттус встал, с усталым видом неторопливо приблизился к нему и, вывел в коридор. Через минуту архиагент вернулся обратно.
   -Пара медяков за пару синяков, - пробормотал он себе под нос, в спешке собирая бумаги.
   Сунув в карман четки, Тарлаттус подошел к Дону Маркосу.
   -Ее надо проверить.
   -А если она уехала?
   -Пошлешь одного гонца на опережение, а второго в соседний приход с письмом, чтобы они отправили голубей о начале розыска. Неужели и этому надо учить?
   Вопрос прозвучал достаточно жестко и Тарлаттус, подумав, добавил доброжелательным тоном мудрого советника:
   -Никого не выпускать из города в течение суток. Мне нужны верховые сопровождающие и резвый жеребец.
   Архиагент не хотел привлекать внимание Дона Маркоса к последним словам Рауля, и демонстративно отвернулся, заканчивая разговор.
  
   Не смотря на мастерство возничего и запряженную четверку прекрасных лошадей, их изысканный экипаж покачивался на неровностях проселочной дороги, идущей в объезд Рогены, развеяв мечты беглецов о езде наперегонки с ветром. Прошедшие дожди размыли жирную землю, и колеса скользили по глине, а лошади, увязая в грязи, плелись, едва переставляя ноги. Может быть, из-за этого, или по каким-то иным причинам они до сих пор не догнали повозку с багажом, скрывшуюся в густом предрассветном тумане.
   Эта задержка могла оказаться опасным, если не роковым стечением обстоятельств. Элизабет хотела миновать пределы Эспаона как можно скорее, избегая крупных городов и проторенных дорог, захлебнувшихся под приливом беженцев. Большинство из них собирались пересечь море Роз на корабле или пройти по перевалу Компета в Тибий и самый короткий путь, как это часто бывает, превратился в западню. На какое-то время клирики отступили в сторону, и лишь наблюдали за приливами бесконечного потока испуганных людей, наводнивших Сурийскую провинцию. Беженцы понимали, что бездействие клириков временно, и мышеловка может захлопнуться в самый неподходящий момент. Кто знает планы Собора? Быть может, уже завтра, он назовет тех, у кого не будет нательного святого знака еретиками, испугавшихся света истинной веры? Никому не хотелось быть заклейменными словно скот.
   Аэрин, примерившая роль служанки, старалась не смотреть на леди, надевших чопорные дорожные платья, и боялась пошевелиться, чтобы не привлекать к себе внимание. Она держалась пальцами за складку платья на коленях и едва дышала от страха. А чтобы подчеркнуть разницу с давой, сестры переговаривались между собой на терийском языке, - диалекте Нубри, который она не понимала. Каждое слово или жест говорили сами за себя: ее присутствие неуместно и ничем не оправдано.
   Еще до отъезда Элизабет, с надменным выражением на лице, заявила девушке, что ей придется сойти в Рогене, как только карета остановится. Напуганная дава, со слезами на глазах сжимавшая в кулачках принесенный ветром пепел, покрывший траурной сединой мокрую траву и крыльцо асьенды, обрадовалась и такому предложению, и как она догадалась позже, их разговор в первую очередь предназначался для ушей прислуги. Аэрин подозревала, что они не знают, куда на самом деле уезжает графиня.
   Вот так она и сидела, размышляя о коварных поворотах судьбы и ожидая той самой остановки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем экипаж, выбравшийся на приличную дорогу, пролетел несколько лиг, и вкатился в деревню, даже отдаленно не похожую на предместья Рогены. Аэрин услышала собачий лай и выглянула в окно, чтобы понять, куда ее привезли. Изола мягко отстранила ее.
   Едва открыли дверцу кареты, как дава почувствовала подозрительный запах ладана, и осторожно выйдя наружу, обратила внимание на разговаривающих у ворот клириков, с усмешкой посмотревших в ее сторону. Более рослый протянул раскрытую ладонь в сторону собрата, и тот, подумав, хлопнул по ней, а затем засмеялся, блеснув лысиной. Все посвященные выпивали особый отвар, делавший их неуязвимыми к колдовству до конца жизни, поскольку дава может навлечь порчу или сглаз по одному-единственному волосу. С едва скрываемым отвращением Аэрин отвернувшись от них, и увидела знакомую повозку, стоящую у стены дома, и ее сердце забилось чаще. Неужели ее бросят здесь, оставив на растерзание этим живодерам? От приближающейся паники она задрожала как при ознобе.
   -Быстро иди в дом, - шепнул открывший перед ней дверцу мужчина, и, сняв с задка кареты, отдал ее чемодан.
   Аэрин не заставила себя уговаривать и, подобрав подол платья, поплелась в сторону раскрытой двери. Следом за давой из кареты спустилась Элизабет и, не теряя времени, начала раздавать указания.
   К графине приблизился один из храмовников.
   -Вы поклоняетесь Святым Ликам?
   Услышав этот звенящий строгостью голос, которым разговаривают с грешниками перед наложением епитимьи, у давы потемнело в глазах, а из живота поднялась ледяная волна дрожи, сковавшая сердце холодным ужасом, а тело слабостью.
   -Кто вы такой? - не поворачивая головы, осведомилась графиня.
   В ее вопросе чувствовалась высокомерная неприязнь к храмовнику. Фактически, она напоминала ему о его низком сословии и неизвестном происхождении, одновременно намекая на бестактность вопроса.
   -Инквизитор Атирий.
   Она бросила на него короткий оценивающий взгляд и указала на герб, изображенный на борту кареты.
   -Перед вами графиня Элизабет Гранд. - Отчеканила леди с нотой упрека.
   По этикету ее должны были представить стоящие рядом, но соблюдение светских правил было бы неуместно и несвоевременно.
   -Меня не интересует ваш титул. Перед Святыми все равны.
   Если он хотел разозлить Элизабет, то добился желаемого. Неизвестно, чем бы закончился разговор, не выйди из кареты Изола со святым ликом в руках.
   -Мое почтение. - Инквизитор поклонился, впрочем, в его глазах все еще тлело недоверие.
   После того, как графиня распорядилась на счет повозки, и вошла в дом, она посмотрела на бледную Аэрин, вцепившуюся в чемодан обеими руками и смотрящую в никуда широко раскрытыми немигающими глазами, и требовательно подозвала ее к себе. Убедившись, что их никто не слышит, взбешенная Элизабет прошипела:
   -Поедешь с нами.
   Испуганная дава не знала, как отплатить графине за ее доброту. Впрочем, леди не стала слушать ее сбивчивые благодарности, и ушла в другую комнату, предоставив Аэрин самой себе.
   В голове девушки как постоянно растущая стая растревоженного воронья, кружились незаданные вопросы: почему Элизабет не оставляет ее здесь? Не является ли происходящее частью непонятного замысла и что ее ждет в будущем?
   В поисках правды она бросила чемодан у стены, куда временно переносили часть багажа, и присоединилась к служанкам, накрывающим на стол. Соблюдая осторожность, Аэрин расспрашивала у них о хозяевах, пока не выяснила, что девушек прислали из имения в Рогене, где проживает сын Элизабет, и хотя они не были в курсе происходящего в Полтише, тем не менее, с удовольствием поделились сплетнями.
   Выискивая зерна истины в их запутанных и даже противоречивых рассказах, Аэрин сопоставила сомнительные факты, и, хотя картина происходящего перед ее мысленным взором была далека от цельного образа, однако становилось понятно, чьей кисти она принадлежала. К сожалению, дава не нашла на семейном холсте Грандов отведенное для нее место.
  
   С наступлением вечера повеяло прохладной свежестью, и в чернильной синеве высокого неба замигали первые звезды, под которыми неутомимый клирик скакал по предместьям Рогены и боролся с усталостью, наполнявшей тело тяжелой болью. Он не воспользовался случаем и не повернул к придорожному постоялому двору, проигнорировав соблазнительные ароматы кухни.
   Какая же сила удерживала его в седле и заставляла продолжать погоню? Расчетливая ненависть к проклятым еретикам, несгибаемая офицерская воля, ревностное честолюбие клирика или священный долг перед Кармелой? Неужели мечта, окрыленная привязанностью к счастливым воспоминаниям и заклейменная раскаленной докрасна совестью? Возможно, все разом, поскольку он искал ответы на многочисленные вопросы, появившиеся после разговора с Раулем в коридоре губернаторской виллы. Конечно же, поиск Святых Ликов и запрещенных книг был лишь предлогом для посещения асьенды. Клирик не понимал, что связывало Аэрин, а по словесному описанию это была она, с Элизабет Гранд, хотя не сомневался, что солдаты, вернувшись к Дону Маркосу, расскажут о его подозрительных находках в особняке. Таким образом, не раскрывая свои личные мотивы, Тарлаттус заручился поддержкой храмовника, желающего искупить вину перед Собором.
   Увы, это не гарантировало успеха. Интуиция подсказывала, - графиня ускользнет от Маркоса. Для него она слишком умна. Поэтому Тарлаттус заменил коня в аббатстве Торадо и настоял на отправке голубей, чтобы оповестить епархии о беглых еретиках.
   Некоторые агенты любили Свободный Поиск за то сладостно-пьянящее чувство обнаружения ереси и торжественного предвкушения справедливого суда, которое он приносит, и вместе с тем, клирик был в этом абсолютно уверен, - это развлечение для фанатичных мальчиков, одержимых идеями Собора. Для него поимка Аэрин была лишь необходимым условием для спасения Кармелы, и он убеждал себя в том, что гибель давы неизбежна. Это было небольшое и, одновременно с этим, очень важное утешающее оправдание перед самим собой, повторяемое чаще, чем любая ежедневная молитва.
   Уже отгорел закат, когда его конь, спотыкаясь, остановился перед закрытыми деревенскими воротами. Раздался собачий лай, и одна из воротин приоткрылась, образовав тонкую щель, через которую проник свет от фонаря.
   -Кто там? - послышался настороженный голос.
   У Тарлаттуса уже не было сил и желания изображать заблудившегося путника, и он ответил:
   -Клирик, ищущий ночлег.
   Сторож открыл ворота и Тарлаттус показал Святой Знак.
   -Наконец-то, - пробормотал мужчина. - Я думал, вы не приедете, педро.
   Он подхватил поводья и пропустил архиагента в деревню.
   "Наверное, это аббат позаботился обо мне" - подумал архиагент, обходя зарычавшую собаку.
   -Она в сарае.
   -Простите, сеньор, я не совсем понимаю...
   Сторож обернулся.
   -Мы тоже, педро, мы тоже.
   Тарлаттус побрел за ним, вспоминая разговор с приором. Может быть, он чего-то напутал? Или, - Тарлаттус задержал дыхание, сдерживая нарастающее волнение, - они поймали даву?
   С другой стороны улицы появился храмовник с факелом в руках, и сторож остановился.
   -Я останусь здесь. Позабочусь о коне.
   -Да, я буду вам признателен, сеньор.
   -Вас прислал Атирий? - спросил солдат, как только приблизился к Тарлаттусу.
   Святой Знак, висящий на его шее и умышленно выставленный напоказ, раскачивался из стороны в сторону и стучал по вороненой кирасе, отсчитывая шаги.
   -Нет, а в чем дело, Брат? - спросил архиагент, шагнув ему навстречу.
   -Амиго, нам надо спешить. Мы нашли ее несколько часов назад.
   Солдат посмотрел на него и нахмурился:
   -Парик?
   -Особенности сана, - ответил клирик задумчивым голосом, осматривая собеседника.
   -Я же говорил им, что нам нужен священник. - Он прошипел неприличное ругательство и вздохнул: - надеюсь, ты сможешь помочь, амиго.
   -Посмотрим, - уклончиво ответил Тарлаттус, сжимая в ладони Святой Знак. - Как твое имя, Брат?
   -Отзываюсь на Эрика. - Храмовник покосился на Тарлаттуса и добавил. - А тебя-то как звать?
   -Тарлаттус.
   Они дошли до приземистого строения, запертого на висячий замок, и встали, прислушиваясь к ночной тишине.
   -Не томи, открывай.
   Солдат воткнул факел в землю и достал позвякивающую связку ключей, блеснувшую в темноте. Из-за нервной дрожи он никак не мог найти нужный ключ, и обернулся:
   -Еретики... Только они на такое способны... Может, ты сам? - в его глазах отразился суеверный страх.
   У клирика появилось нехорошее предчувствие.
   -Давай сюда.
   Теряющийся в догадках архиагент открыл замок, поднял факел и вошел в сарай. За его спиной послышался напряженный голос Эрика, схватившегося за рукоять шпаги:
   -Амиго, будь осторожнее.
   -Не беспокойся, - отозвался клирик и присел на корточки перед девушкой, лежащей на земляном полу. Прежде всего, он смахнул слипшиеся от крови волосы, скрывающие ее бледное лицо с раскрытыми немигающими глазами, и осторожно наклонил факел.
   -Эрик, а ты знаешь кто она?
   -Жозефина, дочка старосты.
   На несчастной было простое, красивое платье, которое провинциальные сеньориты одевали по какому-нибудь особенному поводу. Архиагент обратил внимание на багровые пятна, темнеющие на воротнике и шее девушки, и приподнял ее руку, испачканную в крови. Биение сердца не прощупывалось, и клирик покачал головой. Без всякого сомнения, она была мертва, и кто бы ни совершил это преступление, он был холодным и расчетливым убийцей. Тарлаттус заметил синяки, проступившие на тонких запястьях, и повернул ее ладонь, чтобы их рассмотреть.
   К его ужасу и удивлению ледяные пальцы обхватили руку клирика. От этого мертвого рукопожатия становилось не по себе. Неужели она жива? Нет, это невозможно! Она потеряла слишком много крови! Тарлаттус положил факел на землю и, освободившись от захвата, до боли сжал в кулаке четки.
   Обернувшись через плечо, он обнаружил заглядывающего в проем Эрика.
   "Похоже, он ничего не видел" - отметил про себя архиагент, и пронес руку над огнем, снимая скверну и без разбора молясь всем Ликам и Святым Мученикам.
   -Надо прочесть за упокой, - сообщил клирик, и смотрел в пустоту ночи до тех пор, пока до Эрика не дошел истинный смысл фразы.
   -Как скажешь, амиго.
   Поняв, что его помощь более не требуется, нервничающий Эрик облегченно выдохнул, и, отступив от сарая, растворился в ночи.
   С уходом солдата, казалось, время замедлило свой бег.
   Когда прошли все сроки, которые можно было бы списать на осторожность, медитацию для восстановления внутреннего спокойствия или на размышления, предшествующие принятию решения, Тарлаттус, уже давно переставший различать удаляющиеся шаги храмовника, все еще сидел без движения и смотрел на лицо Жозефины, боясь пошевелиться, и, как будто ожидая чуда.
   К собственному удивлению, он поймал себя на желании поджечь сарай, оседлать коня и умчаться как можно дальше, избежав сложного выбора. К такому варианту его подтолкнули не кошмары или страх, испытываемый убийцей: этот порог он давно перешагнул, а из-за ослабевшей уверенности. Эта красивая девушка, как образ Аэрин, напоминала ему об обязательствах перед Кармелой и внутренний голос засомневался в правильности выбора. Мрачные рассуждения, в конечном счете, сформировались в вопрос к самому себе, и в прежние дни он показался бы ему глупым, - а стоит ли ломать своими руками судьбы тем, кто не причинил тебе вред?
   С тяжелым сердцем Тарлаттус наклонился над Жозефиной, зажмурился, и резким движением сломал хрупкую шею девушки. Поднявшись, он поспешно затушил факел, чтобы милосердная тьма как можно скорее скрыла бездыханное тело.
  
   Послышался приближающийся стук копыт, и Аэрин отвернулась от окна, чтобы случайно не встретиться взглядом с Маргадом. С его появлением Элизабет перестала унижать девушку, списавшую лояльность леди на радость от встречи с сыном, хотя графиня за что-то сердилась на него. Аэрин не знала истинных причин конфликта, и надеялась, что не станет невольным свидетелем семейной ссоры.
   Молодой человек следовал за каретой верхом на лошади и все чаще заглядывал внутрь, стараясь привлечь к себе внимание: он увлекся Аэрин с первых минут знакомства. Вот и сейчас к ней на колени упал букет полевых цветов, обвязанный яркой лентой. Как и положено, девушка сделала вид, будто не заметила подарка.
   В конечном счете, даву занимали далекие от романтики вопросы, поскольку ее жизнь зависела от графини, которая ей не доверяла, но зачем-то везла дальше. Должна же быть причина, почему ее не отдали инквизиторам и не бросили посреди дороги? Неужели, из-за банальной жалости? Поступки Элизабет не выходили за рамки образа целеустремленной женщины, помогающей лишь тем, кто приносит пользу семье Грандов. Боясь задать прямой вопрос, Аэрин до сих пор не понимала своего предназначения и ждала какой-нибудь подсказки.
   Шло время, а они все еще ездили по окружным проселкам, и, как и прежде, сестры не рассказывали о своих планах. По мнению давы, леди выбирали путь, придерживаясь лишь общего направления. По крайней мере, так ей казалось. Конечно, она не хотела быть перекати-полем, кочующим по миру в поисках лучшей жизни, только сейчас не было выбора - приходится бежать, чтобы выжить. Даже сама мысль о столбе в объятиях жадного пламени заставляла трястись от ужаса и отвращения: как к собственной трусливой слабости, так и к способу казни. Аэрин сжимала кулаки и до крови кусала губы, представляя обезображенную Леру или Сару в залитых кровавым месивом залах паноптикума, или воображая, как безликий клирик изгибает на дыбе плачущую Мелиссу, уродуя нежные и тонкие руки впивающейся в плоть грубой веревкой, сдирающей кожу.
   Эти предположения обжигали как крутой кипяток. Ей оставалось уповать на то, что Сестры избежали облавы Собора, а если бы свершилось самое страшное, и она могла обменять себя на Мелиссу, то, не раздумывая, пошла бы на эту сделку, не испугавшись пыток и мучительной смерти.
   "Лучше бы схватили меня!" - Сдерживая рыдания, думала Аэрин. Цепенящий, животный страх, вызванный подсознательным желанием убежать от опасности, постепенно проходил, и, непрестанно думая о сестре, она жалела о своем выборе и глубоко переживала свое бегство и трусость. С каждый часом девушка убеждалось в своем предательстве. Казалось, еще немного, и она выпрыгнет из кареты и побежит по дороге в обратную сторону.
   Их следующая остановка состоялась в сгущающихся сумерках. Для сестер разбили шатер, а остальные путешественники заночевали под темно-синим небом, мерцающим россыпью звезд. Маргад какое-то время бродил под луной у опушки, прежде чем прислониться спиной к колесу повозки, склонив голову. Аэрин боялась засыпать раньше него и терпеливо ждала, приняв неудобную позу, пока он накроется тощим одеялом, и только потом повернулась на бок, и провалилась в прерывистый сон.
   Даже сквозь дрему и доносящийся из-под повозки храп возницы, девушка слышала писк полевых мышей, шелест травы, и раздававшееся в лесу уханье филина. Тревожное ожидание беды и переживания не давали отдохнуть, и она несколько раз просыпалась от участившегося биения собственного сердца, но тихое дыхание множества людей, окружающее ее, успокаивало, и дава снова засыпала.
   Перед самым рассветом ее как будто столкнули с края обрыва ударом в спину, и она открыла глаза. Девушка приподняла голову и всмотрелась в туманную дымку, скрывающую опушку леса, и, стряхнув с одеяла и волос капельки росы, увидела очередной букет, подложенный Маргадом. Она осмотрелась по сторонам, не нашла ухажера и испытала приступ испуга. Это было похоже на пытку. Аэрин приложила руки к лицу и беззвучно заплакала.
   Без дубового столика она чувствовала себя совершенно беззащитной, если не сказать - голой. Что будет, если она откажет ему? В ближайшее время дава не сможет оказать достойного сопротивления. Раньше она боролась с тревогой за гаданием на картах, разложенных на столике-Каф, и, конечно, ей хотелось пробраться к повозке и вынуть свой чемодан. Аэрин сдерживала себя, понимая, что графине это не понравится, и поэтому черпала силы и искала утешение в воспоминаниях о беззаботном прошлом, безвозвратно ушедшем в безлуние.
   Вопреки слухам, распространяемым инквизицией, столичные, как, впрочем, и провинциальные давы не занимались губительным колдовством. Сложно вредить людям, живущим рядом с тобой. В основном, к ней обращались для предсказания суженого картами Гимо и... любовным зельем, а иногда и за тем и за другим сразу. Если бы ее спросили, то она бы не нашла другого примера, так наглядно описывающего противоречивую натуру гордых эспаонок, испытывающих марьяжную жажду знаний и одновременно готовых бросить судьбе вызов, совершенно случайно пролив в напиток приглянувшегося кавалера известное средство.
   Гораздо реже в гости заглядывали торговцы и моряки, желавшие поймать неуловимую фортуну или, напротив, разминуться с разбушевавшейся стихией. Особняком стояли дуэлянты. Мужчины не скупились перед лицом опасности и были самыми ценными клиентами...
   Воспоминания о прежней, спокойной и даже временами счастливой жизни, плавно перешли в сновидения.
   Она очнулась в карете.
   Аэрин открыла глаза, и, не сумев вспомнить, как поднималась в экипаж, сделала вывод, что ее осторожно перенесли во время сна.
   "Только бы не Маргад" - мысленно вздохнула девушка, прекрасно понимая, что он не упустил бы такую возможность, и, острее обычного почувствовав беспомощность, зажмурилась и потерла переносицу, скрывая от леди проступивший румянец.
   Аэрин перестала думать о приставучем молодом человеке, только когда заметила напряжение, повисшее в воздухе. Захватывающее дух пение Монни подобно музыке разносилось по округе, кружилось в небе, словно птицы и танцевало меж стволов подступающего к дороге леса, тревожно шумящего, не смотря на безветрие.
   Где-то впереди зазвучали сердитые голоса, и молодой граф пришпорил лошадь. На солнце блеснули богато украшенные ножны короткой шпаги и рукоять нубрийского пистолета.
   -Разворачивайтесь! - долетел до кареты незнакомый голос.
   Сестры обменялись взглядами.
   -Уйди с дороги! - Крикнул Маргад.
   Он не умел управлять людьми, а его неуверенность и раздражение исказили обычно сдержанный баритон. Ничего удивительного. Матушка не давала ему воли, и он вырос в ее тени.
   -Ищите объезд, проклятые идальго! Все наши беды из-за вас! - Это высказывание было поддержано одобряющим бормотанием.
   В окно кареты заглянул помощник возничего.
   -Сеньора, пеоны перегородили мост и отказываются уходить.
   Элизабет решительно открыла дверцу и вышла наружу. Ее властный голос раздался где-то рядом:
   -Перед вами эмиссар Собора, и каждый, кто встанет на моем пути, будет заклеймен священным Трибуналом как еретик!
   В опустившейся на дорогу тишине раздалось карканье ворона. Элизабет вернулась к карете и, сев на свое место, сдержанно улыбнулась:
   -На наше счастье, народ до смерти боится клириков.
   Они двинулись дальше. Проехав по каменному мосту и миновав редколесье, беглецы выехали на поле, похожее формой на рыцарский щит. Очередная деревня вытянулась вдоль опушки, и они как можно быстрее проехали мимо нее, удивляясь белесой траве, деревьям, сбросившим высохшую листву цвета пепла, и опустевшим домам с облинявшими стенами, лишившимися ярких красок. Даже черепица приобрела грязный оттенок серого. Все, к чему прикоснулось проклятие, необратимо обесцвечивается, а над местом проведения Темного Ритуала, как правило, живыми струнами звенела трава или кружилась непрестанно каркающая стая воронов.
   Когда карета пересекла ниву с погибшим урожаем, графиня с подчеркнутой вежливостью поинтересовалась:
   -Аэрин, расскажи мне, что здесь произошло?
   -Порча, - выдавила из себя девушка.
   Ей даже не пришлось искать ведьмин круг, чтобы ответить на этот вопрос. Впрочем, пересказывать слова песни в ее планы не входило.
   -К чему такая жестокость?
   Дава не хотела отвечать, поскольку, так же, как и графиня не понимала, зачем усложнять жизнь несчастным. Быть может, она сможет использовать этот пример колдовства себе во благо, выдумав неожиданную причину, похожую на правду?
   -Иногда у нас появляется повод.
   Более туманного ответа Элизабет давно не получала.
   Дорога нырнула в овраг через подлесок, а затем по широкой дуге ушла в сторону Запада. На многие лиги вокруг под голубым небом простирались бескрайние поля, разделенные узкими полосами кустарника и кипарисов. Среди этого прекрасного пейзажа выделялось черно-бурое пятно. Напевы Монни, успевшие стихнуть, зазвучали громче, а над горизонтом нависло мрачное облако. Косые линии ливня подсвечивались бесшумными вспышками молний, возникающими за завесой дождя.
   -Моя дорогая, мы можем приблизиться?
   Дава прикусила губу, и, прислушавшись к тайным звукам природы, успокоилась. Отстранившись от окна, девушка посмотрела на Элизабет.
   -Да, сеньора.
   Графиня важно кивнула, тем не менее, ответ давы не смягчил ее напряженное выражение лица.
   По неприятному стечению обстоятельств, единственная объездная дорога проходила по границе Коста-де-ла-Кинта - города, чье название долгое время не уходило из разговоров клириков южных епархий и стало синонимом мстительности еретиков, изгоняемых из Эспаона.
   Их встретил тревожный перезвон колоколов, предупреждающий об опасности, и следы мора: с деревьев отслаивалась кора и опадала увядшая листва, почерневшая трава стелилась по серой земле, а в каждом водоеме, канаве или яме зловонной жижей застыла непрозрачная вода, напоминающая липкую смолу.
   Когда они пересекали развилку, то увидели беженцев, бредущих по дороге в густом сумраке. Многие из них были слишком слабы и, наверное, поэтому карету и повозку Грандов, ползущих со скоростью усталого пешехода, не попытались остановить. Не смотря на бессилие, кто-то нес на руках или носилках детей и стариков, кто-то, причитая, с тоской оглядывался на родной город, и никто из них не знал, что будет завтра, и доживут ли они до вечера.
   Дава вгляделась в искаженные страданиями лица, и вздрогнула, заметив страшную, потрескавшуюся кожу, натянувшуюся на скулах до жуткого подобия маски. Среди этих мрачных образов девушке запомнилась женщина в дорогом платье. Она упала на землю как при обмороке и уже не смогла встать, оставшись лежать под дождем без движения. Мальчик, державший ее за руку, пронзительно закричал. Бредущий позади них мужчина наклонился над ней и покачал головой. Дорога повернула, люди скрылись из вида, и Аэрин не узнала, чем все закончилось. Может быть, того мальчика увели за собой, а может быть, бросили на произвол судьбы.
   Элизабет демонстративно опустила шторку со своей стороны и высокомерно вздернула голову. Достав зеркальце, она поправила сбившуюся прядь волос. Ее нисколько не заботили проблемы низких сословий, особенно если они мешали проезду.
   Дорога приблизилась к длинной каменной ограде города, где несколько обуглившихся столбов возвышались над мокрыми чернеющими грудами стылых углей. Некоторые беженцы, не скрывая гнева, с презрением плевали в пепел.
   -Покойтесь с миром, Сестры, - прошептала Аэрин и спрятала лицо в ладонях.
   Она не имела права оправдывать и жалеть тех, кто отравил воду Коста-де-ла-Кинта, однако при виде последствий аутодафе она вспомнила Вилон, своих подруг и маленькую беззащитную сестренку.
   Карета выкатилась к перекрестку, где солдаты перегородили дорогу. Рядом с ними, насквозь промокший и изрядно уставший, стоял человек, прячущийся от ливня под кожаным плащом. Аэрин пригляделась и опознала робу, лишившуюся прежнего блеска. Еще несколько младших братьев без сана помогали сдерживать толпу и распределяли беженцев по повозкам.
   Один из солдат поднял руку, привлекая внимание возницы, и приказал:
   -Всем выйти из кареты.
   Аэрин первая ступила под проливной дождь и поклонилась храмовнику, скрывая свою неприязнь. Страх отвратительной серо-зеленой волной захлестнул ее сознание, и она пыталась держать себя в руках, чтобы не запаниковать.
   -Я служанка... графини Элизабет Гранд и ее сестры леди Изолы Нагессен-Дорфийской.
   Только сейчас Аэрин заметила отсутствие Маргада. Она подняла глаза к громыхающей туче над их головами. Вода непрерывным потоком лилась с небес, омывая лицо и плечи, и одинокий голос Монни, гуляющий между струй, напевал печальную песню по погибшим давам. Чистый, без полутонов и фальши, он ласкал слух и вызывал скорбную грусть. Нежное сопрано прерывалось, когда вслед за вспышкой молнии доносилось хоровое пение. Клирики откуда-то узнали, как бороться с проклятиями и прогоняли тучу.
   Зная, какую участь приготовили обвиняемым в ереси и в укрытии подозреваемых, какая-то дава смогла отравить воду, разменяв свою жизнь на месть обидчикам. Ее не судили. Нет. Солдаты подняли ее на пики рядом с городским колодцем. Изувеченные, опозоренные клеймом и приговоренные к ужасной смерти, обреченные давы все-таки сумели оставить послание, проскользнувшее между прутьями решеток и нашедшее дорогу к свободе через замочные скважины.
   -Всеми Святыми... Сеньора, что вас сюда привело?
   -Еретики подожгли асьенду. Сейчас мы едем в Футр, и вернемся, когда Собор очистит Доло от скверны.
   -Не беспокойтесь, сеньора, северная дорога почти свободна.
   Леди поблагодарили его за заботу, и беглецы оставили Коста-де-ла-Кинта позади.
  
   Клирик спешился, поприветствовал постовых, и, узнав у них, где находится генерал-трибун, направился к старому знакомому. Мысленно Тарлаттус повторял слова, сказанные ему суровым Братом Атирием на прощание: "Найдите убийцу. Выжгите ересь". Иногда фанатичность некоторых храмовников приносит неожиданные плоды: пожалуй, он сам бы не нашел лучшего девиза для Свободного Поиска.
   В палатах Дона Карера де Морено, превосходящих в роскоши дом губернатора Полтиша, было много дорогих и красивых вещей, а сам Брат, руководящий турмой инквизиторской гвардии, стоял у небольшого мраморного столика с изогнутыми позолоченными ножками и пил розовую воду из хрустального бокала.
   -Клянусь всеми святыми! Амиго, твое появление вселяет надежду!
   Радость и дружеский жест раскрытых рук были тщательно отрепетированы. После задержания вилонского ковена архиагент познакомился с рядом ключевых сановников клира, приглашенных в кардинальскую ложу перед проведением аутодафе. Среди них были и такие, кто не скрывал намерения подкупить Тарлаттуса, чтобы одним из первых получать тайные сведения и, оборачивая их в свою пользу, подняться на очередную ступень к вершине Купола. Их не смущал трагический повод встречи. Впрочем, на этом кощунственном рауте тщеславия, в тени величественных фигур, даже Диего, лелеющий надежды стать генералом-легатом, казался обыкновенной пешкой. Фактически, удачливого агента делили между собой председатель трибунала священной инквизиции Себастьян де Анкарри, и Александр Серра, вилонский кардинал, воспользовавшийся поводом и подаривший Тарлаттусу в знак личной признательности собственные четки. Любой карьерист на месте Тарлаттуса не упустил бы такого случая, однако, Дон Родригес оказался расторопнее, предугадав исход дела задолго до этой встречи.
   -Диего, поверь мне, я тоже рад тебя видеть, только говори тише.
   Клирик убедился, что их не подслушивают, и продолжил разговор:
   -Мимо тебя проезжали Гранды?
   -Да, я слышал о них.
   -Их надо задержать.
   Трибун покачал головой.
   -Мы опоздали. Все голуби умирают на подлете.
   Клирик шагнул к нему и прошептал:
   -Они еретики. - Тарлаттус многозначительно наклонил голову в сторону окна, по которому барабанил дождь. - И крайне опасны. Их надо остановить.
   -Скажи прямо: чего ты от меня хочешь?
   -Помоги мне их найти.
   -У меня не хватает людей... Хотя, зачем я тебе рассказываю, ты же видел, что происходит!
   Разумеется, Тарлаттус видел, и надеялся, что казненные женщины были тщательно допрошены, и среди них действительно были давы. Он очень хорошо знал Дона Карера.
   Архиагент подошел к окну и скрестил на груди руки. Печально известные методы инквизиции опирались на низменную страсть и жестокость. Чтобы добиться желаемого, ему придется подыграть трибуну, использовав Аэрин в качестве наживки. Тарлаттус обернулся.
   -С ними ведьма. Делай с ней что хочешь, а мне оставь Грандов.
   Собеседник поставил стакан на столик.
   -Ты уверен?
   -Абсолютно.
   Дон Карера расправил плечи и улыбнулся своим мыслям. В его глазах блеснул порочный огонь. Вот он, долгожданный шанс отличиться по службе и получить вожделенное звание!
   -Это меняет дело. - Он потер подбородок. - Эй, Гордиан! Иди сюда!
   В комнату вбежал адъютант и Тарлаттус прищурился, опознав знакомого. "Окинус? Ты до сих пор наклеиваешь усы?" - Мог бы спросить у него архиагент. Когда-то их тренировал Дон Родригес, и они ни словом, ни жестом не выдали, что знакомы. Догадывается ли Диего, что за ним следят?
   -Передай секретарю, чтобы немедленно составил приказ о розыске.
   Трибун повернулся к Тарлаттусу, передавая ему слово.
   -В Гадию, Санта-Принс и Сан Бургос.
   Едва Гордиан вышел, как архиагент задал волновавший его вопрос:
   -Из допрошенных никто не упомянул рода Урбан или Бетула?
   Диего замер.
   -Нет, не помню таких.
   -Где я могу найти показания?
   Тот лишь брезгливо поморщился.
   -Все здесь. Смотри, если хочешь.
   Его извиняющий тон предупреждал о возможном разочаровании.
   Архиагент с протокольным выражением лица отпер сундук, заваленный засаленными и покрытыми грязными пятнами записями. Судя по царящему внутри беспорядку, - бумаги собирались для отчетности, а не для ведения расследования. У Тарлаттуса тут же появилось подозрение, что на самом деле Диего не собирался искать дав, а просто выбивал признание. Иным словом пытал ради процесса, а не ради общего блага. Зачем сжигать проклятых или еретиков на запрещенных Собором книгах или грешных ликах, лишаться работы, и что гораздо важнее - удовольствия? Гораздо интереснее заниматься бесконечным поиском ереси.
   Убедившись в подозрениях и окончательно раскрыв тайные желания Диего, Тарлаттус почувствовал себя как неожиданно прозревший неофит, обнаруживший в пристройке храма скотобойню.
   -Пожалуй, я и так прошу у тебя слишком много, - заметил Тарлаттус.
   Посчитав, что он достиг желаемого, архиагент в спешке покинул роскошные палаты. Окинус доложит Дону Родригесу о появлении Тарлатутса и его целях, а это грозило обернуться самыми неприятными последствиями, как, например, поимке давы до того, как он до нее доберется.
  
   Несмотря на сложности, связанные с покупкой лошадей, сейчас перед их экипажем летела свежая четверка вороных, готовая обогнать бурю. Аэрин заметила замену только после остановки, а теперь, вслушиваясь в глухой перестук копыт и, всматриваясь в дорогу, разрезающую мерцающим серебром бархатную черноту ночи, в очередной раз убеждалась в изворотливости Элизабет. В другое время она бы удивилась способностям графини, но ее мысли путались, и постепенно погружались в вязкое болото апатии. Сейчас она могла бы сравнить себя с деревом, выкорчеванным из родной земли и занесенным ураганом невзгод в непролазную топь, подернутую туманной дымкой забвения. И можно сколько угодно рассуждать о заживающих ранах, к сожалению, вместе с Мелиссой Аэрин потеряла и опору, и смысл жизни. Так не все ли равно, куда ее повезут, и что с ней сделают?
   Конечно, колдовство и даже простое гадание на картах придало бы ей сил, не говоря уже о крепкой древесине, выступающей главным элементом призыва Монни, поскольку дерево должно вырасти на земле, над которой рождена ведьма. Оно вбирает в себя соки почвы, крепнет, впитывая лунный и солнечный свет, и является единственным проводником для таинственной силы, недоступной другим людям. Ей так и не удалось заготовить материал и поэтому, лишившись своих корней, она обречена на скитания и жалкое существование.
   В чемодане Аэрин лежала короткая дубовая ветка, кое-как оторванная от дерева и очищенная от листьев и коры - ее возможная опора. О массивных колдовских столах или хотя бы ноже с наборной рукоятью можно только мечтать. В первую очередь дава подумала о художественной кисти, хотя было бы странно встретить служанку с подобным предметом в переднике, а ведь эту вещь надо постоянно носить с собой не вызывая подозрений. К тому же, она совершенно не умела рисовать. Для зонтика ветка слишком тонкая, короткая, и кривая. К собственному разочарованию она не смогла придумать ничего кроме оперенной палки для уборки пыли, и поэтому злилась на себя, поскольку не хотела связывать единственную надежду с унизительными атрибутами прислуги.
   Какое-то время Аэрин размышляла о различных символах свободы, которые знала, и не заметила, как задремала, прислонившись головой к мягкой обивке кареты. Графиня уложила девушку на спину, накрыла одеялом и, убедившись, что дава заснула, пожаловалась сестре:
   -Твои пилюли почти не действуют.
   Изола пригладила волосы и вздохнула:
   -Надеюсь, что успокоительного хватит до конца поездки. Думаешь, она опасна?
   -Я бы сказала: больше, чем хотелось бы. Не хочу, чтобы она навредила сыну. Нам придется искать другое сочетание.
   -Да, все заметили, как он на нее смотрит. Маргад так мучается... Я не осуждаю его, только, может быть, он немного потерпит?
   -Вынуждена согласиться с тобой. Мне тяжело с ним.
   -Да, и это так тревожно.
   Графиня отвернулась к окну, как будто искала сына, хотя знала, что не сможет увидеть его до утра.
   -Ты знаешь, иногда я жалею, что ставила решетки на окна и запирала двери на ключ.
   -И все же клетка была сломана. Помнишь воришку, зажатого механическими ставнями?
   Элизабет посмотрела на сестру.
   -Разве такое забудешь?
   -Сколько ему было? Четырнадцать?
   Графиня кивнула.
   -Около того.
   -Бедняжка, мальчишка так кричал!
   Они улыбнулись, и тихо рассмеявшись, позволили себе обнажить жемчужные зубы с неестественно длинными клыками.
  
   Очередной придорожный столб исчез во мраке позади Тарлаттуса. Ночная темнота поглотила его так же легко, как и еще одну лигу, час и весь сегодняшний день, и все-таки, не смотря на длительное преследование, архиагент по-прежнему крепко сжимал поводья и не позволял лошади менять аллюр. Хотя окружающий мир подернулся завесой усталости, он словно не замечал ее, и представлял себе, что за ближайшим поворотом дороги появится карета. От этой безумной идеи становилось немного легче.
   Непредсказуемая графиня все еще опережала его, хотя на этот раз на стороне Тарлаттуса выступала важная фигура, способная уровнять шансы. Дон Карера только и думал, что о встрече с ведьмой, и потирал влажные ладони, представляя себе, как истязает Аэрин то на одном, то на другом пыточном устройстве. К искренней зависти ревностных неофитов четвертого столпа, он был, в некотором роде, коллекционером. Впрочем, благодаря низменным желаниям инквизитора, после разговора с Тарлаттусом вспыхнувшим как масло, пролитое на тлеющие угли, порты западного побережья перестали выпускать суда и парусные лодки, а береговая охрана сделает все возможное, чтобы не пропустить контрабандистов. Так что, оставалось дождаться, когда беглецы попадут в западню, из которой не смогут выбраться.
   "И что потом?" - спрашивал себя архиагент.
   По крайней мере, не отдавать Аэрин в руки инквизитора. Во-первых, он испытывал отвращение к его кровавым забавам с живыми игрушками, и ее следовало убить хотя бы из гуманных соображений, и на этот раз они не были замещающим жестокость милосердием, а во-вторых, она по-прежнему не должна попасть на допрос.
   Последняя мысль связала его рассуждения с супругой. Беспокойство за Кармелу усиливалось пропорционально с расстоянием между ними. Так что у него была достаточно веская причина как можно скорее завершить эту изматывающую погоню, вернуться в Вилон и убедиться в благополучии жены. Возможно, достигнув желаемого, ему удастся погрузиться в тяжелый и глубокий сон, в котором не будет проклятой площади, затянутой багровым дымом, и перед тем как встретиться с Родригесом для обсуждения дальнейших шагов, как следует отдохнув, проснуться новым человеком.
   Дорога вынырнула из леса и устремилась в поле. Клирик посмотрел вперед и, заметив экипаж, спускавшийся по пологому склону холма, пришпорил лошадь. Его сердце забилось чаще, а усталость, как поздний туман, развеялась под порывом свежего ветра, подувшего в лицо.
   Увлеченный погоней, он не заметил плотную тень, отделившуюся от опушки леса и скользнувшую следом за ним. Постепенно она приняла очертания всадника, стремительно настигающего Тарлаттуса, однако предательский ветер, свистящий в ушах архиагента, скрывал роковой перестук копыт, доносящийся сзади. Лунный свет отразился на грани клинка, блеснувшего в ночи, и лошадь под клириком, как будто неожиданно споткнувшись, упала на дорогу и забилась в агонии, хрипя и лягая воздух. В этот момент луна скрылась за облаком, и всадник исчез во мраке, а Тарлаттус, каким-то чудом избежав травм, сжал четки в кулаке, и, выбравшись на обочину, приготовился к повторному нападению. Вопреки ожиданиям всадник не вернулся и разозленный клирик, забыв о данном обете, крепко выругался. Он остался на пустынной ночной дороге без каких-либо шансов догнать графиню.
   Отчаявшийся архиагент потер ушибленный локоть, и прислушался к тишине, нарушаемой только звоном цикад и шелестом листвы. Кто бы это ни был, он умело фехтовал: рука преступника привыкла наносить быстрые и смертельные удары. Тарлаттус кое-что понимал в этом вопросе. Однако, если бы это был офицер, то он бы вызвал оппонента на поединок, а подосланный наемник попытался бы добить лежащего. Заколоть лошадь мог лишь тот, кто охранял карету.
   Клирик осмотрелся и расстегнул седельную суму, чтобы достать вещи и составил краткосрочный план дальнейших действий. Увидев свою цель так близко, Тарлаттус уже не мог заночевать в поле и как гончая, взявшая свежий след, побежал по дороге, забыв об ушибах и усталости.
   Конец ознакомительного фрагмента.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"