Портрет Художника в интерьере дождя на фоне ожидания солнца.
Хаджимурат в одиночестве сидел за столиком маленького прибрежного кафе и, глядя в окно, слушал ритмичный гул моря, растворяющийся в шелесте осеннего дождя. Пляж, где ещё пару недель назад яблоку негде было упасть, вымер. Лишь мокрый пес, прячась от небесной влаги, прижимался к пластиковому стульчику, забытому кем-то у кромки прибоя.
Вечерело.
В ожидании, когда полусонный официант принесёт заказанный ужин, Хаджимурат думал, что в этом сыром мареве подходит к концу его первый отпуск у моря. Две недели пролетели, а обещанный бархатный сезон так и не наступил. Все дни отпуска, дождь заливал пустующие пляжи, нагоняя тоску. Иногда он ослабевал до размеров мокрой пыли, рождая робкие мысли, что непогода вот-вот закончится, солнце проглянет из-за туч и подарит, наконец, хотя бы один-два дня настоящего "бархатного" лета. Но дождь снова усиливался, безжалостно размывая едва оформившуюся надежду. Всё, завтра в дорогу. Надеяться уже не на что...
- Такое у нас нынче Бабье лето, - посочувствовал ему официант, принимая заказ. - Вот если бы вы приехали в прошлом году. Какая теплынь стояла. До самого декабря. Раз на раз не угадаешь. А что вы хотели, какие бабы, такое и лето, - закончил он заезженной фразой.
- Вы хотите сказать, в прошлом году женщины были лучше? - спросил Хаджимурат.
- Да. И женщины были лучше, и мы менее привередливы, - подтвердил официант удаляясь. - Поактивней всё как то было...
Хаджи Мурат огляделся по сторонам. Он был единственным посетителем данного заведения. Приглушённое освещение едва высветляло пустующие столики.
Минут через пять вновь сомнамбулой приблизился официант. Он поставил на край стола поднос и сонными движениями начал снимать с него заказанный ужин.
- И женщины были другими, и еда вкуснее, - словно эхом вернулся он к своим прежним словам, продолжая начатый разговор. - Если нет солнца, то нет и энергии у людей. В глазах скука, в груди хандра, еда кажется невкусной... Вы уж извините, если ужин не понравится. Вся еда вчерашняя, из холодильника. Приходится разогревать. Посетителей же нет. Вот мы и наготовили заранее. И в холодильник.
- У повара хандра? - "догадался" Хаджимурат. - Он наготовил в запас еды и сбежал в края, где светит солнце?
- Нет, - не понял шутки официант, - повар то, как раз, иногда приходит. Он неподалеку живёт. Когда есть народ, я ему звоню.
- Понятно, - сказал Хаджимурат.
Он наблюдал за механическими движениями рук официанта, и ему вдруг почудилось, что он слышит скрип заржавленных суставов. "Отсырел, бедолага", - подумал Хаджимурат и вслух добавил:
- Понимаю. Ничего не поделаешь - сырость! Огня нет. Тепла. Света. От этого и еда становится невкусной и женщины уже не те. И мы не орлы. Скрипим с каждым годом всё больше. Хотя, как говорится, если нас пригреть, дым ещё можем пустить иногда...
- Да, зарядил дождь, - со вздохом согласился официант. - Вот в прошлом году... - он, видимо, хотел ещё, что-то добавить, но ему вдруг стало лень. Скука читалась в его неподвижных глазах.
"И чего приехали, - додумал за него Хаджимурат, - Пора бы загостившимся отдыхающим и честь знать".
- Да-да, - вслух ответил он своим мыслям, - завтра уже уезжаю.
Официант вопросительно посмотрел на него, и, ничего не сказав, ушёл.
Проводив его долгим взглядом, Хаджимурат взял вилку и принялся ковырять в своей тарелке. Есть расхотелось. То ли блюдо повару действительно не удалось, то ли официант был прав, и его Хаджимуратовским организмом окончательно овладела хандра, вызванная нехваткой солнца.
И отложив вилку, он снова устремил свой взор за окно.
Громко хлопнула входная дверь, напоминая о своём существовании.
Хаджимурат обернулся.
У входа, осматривая пустой зал, стоял насквозь промокший худощавый мужчина неопределенного возраста. Он снял шляпу, стряхнул с неё воду и направился к столику Хаджимурата.
- Здравствуйте, - приветствовал он подойдя. - Приятно встретить в этом опустевшем и богом забытом захолустье хоть одну живую душу. Третий день не с кем поговорить. Вы не будете против моего общества?
- И вам здоровья, - отозвался Хаджимурат, - Присаживайтесь. Однако, вам придётся запастись терпением, пока вас обслужат. Да, и ужин здесь, говорят, повару не удался.
Незнакомец, благодарно кивнув, сел напротив.
- Ужин - не главное. Как сказал Экзюпери, самая большая роскошь - человеческое общение. Согласны?
- Если речь идет, как вы выразились, о богом забытом захолустье, то соглашусь. Но в столицах под роскошью, думаю, понимают нечто противоположное. Бывают ситуации, когда устаешь не столько от одиночества, сколько от роскоши человеческого общения. Видимо, где то глубоко внутри нас сидят ещё и бунтуют остатки пролетарского воспитания, отчего и начинают раздражать излишки любой роскоши. Но в случае нашего захолустья - я согласен, здесь общения не хватает. А ведь когда я только собирался в эти края, меня никто не предупредил, что я еду в захолустье. Напротив, все меня убеждали, что здесь рай...
- Был рай. Ещё недавно. Если хотите, могу поправиться: "Приятно встретить человека, в этом богом забытом раю. Особенно, после того, как бог изгнал оттуда людей и превратил рай в захолустье".
- Вы, должно быть, философ по жизни? Действительно, если посмотреть вокруг, людей словно изгнали. Разверзлись хляби небесные, и рай перестал быть похожим на рай. Всё серо и сыро. Только как же может рай быть забыт богом, если рай - это божья обитель? Разве можно забыть свой дом? Или библейский бог после изгнания людей из рая, сам не остался там? Он тоже покинул его пределы? И куда же, по-вашему, он переселился?
- Хороший вопрос. Я об этом не думал. Ну, допустим, что без людей бог заскучал. Без людской непосредственности всё как-то стало неинтересно и обыденно. Захотелось чего-то неординарного. И тогда он спустился на землю к людям. И люди превзошли самые смелые его ожидания, они камня на камне не оставили от его скуки - они его распяли. И ему опять захотелось уйти. Куда? Это одному богу известно. А нам не ведомо. Люди его давно не видели здесь.
Хаджимурат усмехнулся.
- Извините, конечно, но если честно, я не любитель подобных философско-богословских разговоров. Они мне представляются разговорами ни о чём. Я не религиозен. Скорее атеист, чем верующий. И даже, наверное, язычник, по складу своих представлений о мироустройстве. Предпочитаю считать, что бог всегда с нами. В самой природе. А значит, и в нас, как её частицах. Он в солнце, в воде, в ветре... Он светит нам. Греет нас. Поит и кормит. Тучи закрыли солнце и нам плохо. Нет тепла - нет бога. Нет солнца - нет рая. Я верю в то, что вижу. Чувствуете, как не хватает солнца?
- Да, разговор у нас беспредметный. Беспредметный пока. Просто надо было, как то его начать, - согласился незнакомец. И, вдруг, спохватился, - Извините, забыл представиться. Меня зовут... - он запнулся и задумался. - Наверное, правильнее сказать, меня звали...
В общем, зовите меня Художник, - он помолчал немного, и утвердительно закончил: - Да-да, просто Художник.
- Весьма распространенное в этих краях имя, - усмехнулся Хаджимурат. - А я, знаете ли, Скульптор. Родители в детстве так назвали. Любил в песочнице ковыряться.
- Не думайте, что я скрываю от вас своё настоящее имя, - смутился мужчина. - Наоборот, я обманул бы вас, назвавшись каким-либо именем. Его просто нет. Точнее, того, кого звали когда-то моим именем, давно нет и никогда уже, видимо, не будет. Да, и меня самого нет с некоторых пор. Я не существую.
- Уж не шпион ли вы?- предположил Хаджимурат. - Находитесь здесь под прикрытием? И как прошло внедрение? Или, может, вы террорист? Тогда вам не повезло. Я как то к террористам - не очень. Более того, моя жизненная задача - борьба с терроризмом.
- Нет, не то, - поморщился Художник, - Человек, которого вы сейчас видите перед собой - не я, это образ другого человека. Внешняя оболочка. Память, то единственное в этой оболочке, что от меня осталось. Я назвался Художником, потому что когда то я и был художником... Впрочем, эта история больше похожа на сказку, а в сказки нынче не верят. Верно? Не думаю, что этот разговор...
- Солнца не хватает, - перебил его Хаджимурат. - Не хватает, тут официант прав. Солнца не хватает почти в религиозном плане. Во вселенском масштабе. Не хватает в понятии бога, тепла и света. Когда вы подошли ко мне и сказали, что вам третий день не с кем поговорить, вы имели в виду отсутствие света? Для вас это так мучительно - долго не говорить?
- Не совсем так. - Я устал меняться...
- Меняться?
- Как бы вам это объяснить? - Художник задумался, - Так, что бы вы поверили.
- Что бы поверил? - повторил Хаджимурат. - Интересно. После таких слов, даже если вы будете очень стараться мне всё объяснить, поверить будет сложно.
- Понимаю. Моя история невероятна. Дело в том, что я художник...
- Это вы уже говорили, и это действительно, невероятно, - усмехнулся Хаджимурат. - В это уж я точно никогда не поверю.
- Я меняюсь... - словно не замечая его иронии, продолжил мужчина.
- Да-да, и это я уже слышал, - отозвался Хаджимурат, - Я тоже меняюсь. И что? Как раз в это, поверить совсем не трудно. Мы все меняемся. Причем постоянно.
- Ещё недавно я был женщиной...
Хаджимурат поморщился:
- Понятно.
У него было сложное отношение к таким группам людей, зацикленных на проблемах нетрадиционности и несогласии с природой по принадлежности к своему полу. Он уже пожалел, что согласился на компанию этого незнакомца.
- Никогда не понимал трансвеститов, - сказал он. - Если ваши страдания по поводу того, что вам третий день не с кем поговорить имеют намёк на нечто большее, вы ошиблись адресом.
- Дело не в этом, - смутился мужчина. - Совсем не в таком смысле. Всё гораздо сложнее и неправдоподобнее. Вот вы сказали, что все меняются. Это так. Но я меняюсь не так как другие, то есть я меняюсь не постепенно, а сразу. Причём кардинально. Был мужчиной, стал женщиной, потом маленькой девочкой, потом глубоким старцем и так непрерывно. Но происходит это только тогда, когда на меня никто не смотрит. Пока на меня кто-то смотрит, я остаюсь тем, кем являюсь в данный момент. Как только на мне не фиксируется хотя бы один взгляд, я могу изменить обличие. Это может произойти сразу. А может, через какое-то время. Это словно просмотр слайдов. Вы смотрите на меня и видите определённого человека. Но это всего лишь чужой портрет. Вы отвернулись, снова взглянули, и изображение уже другое.
- Любите, что бы на вас смотрели? Вуайеризм, по-моему? Хотя нет, вуайеризм - это вроде бы определение того, кто смотрит, а вы... эксгибиционист? Нет, те хотят, что бы смотрели отнюдь не на их лица. Даже не знаю, как назвать эту вашу психологическую проблему. Визуализм?
- Это не психологическая проблема, - отказался Художник. - Это проблема ведическая. Проблема борьбы добра и зла. На уровне колдовства и заклинаний. Такое психоанализом не лечат.
- Не верю в колдовство. Я уже говорил, что скорее атеист и принимаю только факты. Точнее будет сказать так: я не поверю в колдовство, пока не увижу его собственными глазами. Хотя, наверное, и после того, как увижу, буду на 90 процентов уверен, что это обман, фокус, трюк... Вы считаете, что меняетесь. Внезапно и кардинально. А может быть, процесс происходит только в вашем воображении? Но для постороннего наблюдателя не происходит ничего? Кто-то ещё замечает ваши изменения? Я бы хотел воочию увидеть этот процесс, иначе буду думать, что все, так называемые превращения, происходят только у вас в голове. По-моему такое бывает при раздвоении личности. Слышали такое понятие, как множественная личность? При данном диагнозе, человек в разные периоды времени ощущает себя, то одним, то другим человеком, проживая их жизнь. И что интересно, некоторые из этих "личностей", обитая в одной и той же голове, абсолютно не знают о существовании других обитателей этой же головы. Я слышал, был случай, когда больной имел до двадцати ипостасей...
- Почему вам обязательно нужен диагноз? - вздохнул Художник. - В моем случае - это не болезнь. До входа в кафе, я был девочкой. А ещё полчаса назад и вовсе бездомной собакой. Вот. А вы не верите.
- Я видел пса на пляже, - согласился Хаджимурат. Он посмотрел в окно, ища промокшее животное. Не обнаружив его, он снова повернулся к незнакомцу и вздрогнул...
Перед ним сидела совсем юная худенькая девушка.
- Зачем вы отвернулись? - укоризненно спросила она. - Вы отвернулись и это снова произошло. Я так устал... то есть устала от превращений. Иногда изменения незаметны, а иногда от них такое ощущение, что тебя выворачивают наизнанку. Взгляните на меня, вы всё ещё считаете, что дело в психических отклонениях? И постарайтесь, пожалуйста, больше не упускать меня из вида.
- Извините, - пробормотал Хаджимурат, и не найдя, ничего лучше, добавил: - А, знаете, так вам даже лучше. Я имею в виду - в женском образе. По крайней мере, если для того, что бы вы не менялись, мне придется, не отрываясь смотреть на вас, то лучше, если объектом моего неотрывного взора будет красивая женщина, чем мужчина. Это как то естественней. Не находите?
В это время подошёл официант с ужином Художника. В наступившем молчании, он некоторое время смотрел на сидящих за столиком, видимо, ища сделавшего заказ мужчину.
- Если продолжить ваши беседы о религии, то знаете, о чём я подумал? - не обращая внимания на вопросительный взгляд официанта, нарушил молчание Хаджимурат. - О том, что ваши превращения напоминают картину представлений буддистов о цепи перерождений. Живое существо умирает, и душа возрождается уже в другом существе. И главная цель буддиста сродни вашей - прервать эту цепь перерождений и уйти в нирвану. Может быть, вас успокоит предположение, что возможно и вас, после прекращения ваших превращений, тоже может ожидать нирвана? Не думали об этом?
- Мне кажется, это никогда не прекратится, - отозвался Художник.
- Вы про дождь? - вступил в разговор официант. - Приехали бы вы в прошлом году. Вот теплынь была...
- Да, и женщины были лучше, - вспомнив, подсказал ему Хаджимурат. - Хотя, как видите, и в этом году они тоже ничего, - он кивнул на девушку.
Официант оценивающе посмотрел на Художника, что-то промычал в ответ, кивая головой, и, морщась от каждого движения, словно от боли, начал, наконец, разгружать свой поднос. Прошло ещё какое-то время, прежде чем, преодолев все сопутствующие этому процессу трудности, он закончил свое дело и медленно удалился.
- Мне кажется, это никогда не кончится, - грустно повторила девушка.
- Мы не бессмертны, поэтому рано или поздно всё для нас кончается, даже бесконечность, - "обнадежил" её Хаджимурат. - Всё в мире относительно. Вот, сейчас мне кажется, что этот дождь навсегда, но завтра конец отпуска, а вместе с ним для меня заканчивается и дождь.
Кстати, если в вашей проблеме замешаны не земные, а, как вы говорите ведические факторы, то насколько я помню из сказок, что бы с заколдованного спали злые чары, его надо полюбить всей душой. Или хотя бы поцеловать. И, знаете, пока вы в образе девушки, поцеловать мне вас будет гораздо легче, - Хаджимурат улыбнулся.
- Нет, в моем случае всё гораздо проще, чем в сказках. В моем случае, что бы злые чары исчезли, надо лишь, что бы мне поверили. Кажется, совсем просто, да? Но мы живем не в сказках. В реальной не сказочной жизни оказалось, что поверить куда сложнее, чем поцеловать...
- И всё? Тогда считайте, что вы уже расколдованы - я вам верю.
- Вы же только что не верили.
- Не могу же я обидеть очаровательную девушку. Раз для дела надо, считайте, что вы меня убедили.
- Мне многие говорили, что верят, а на самом деле не верили. Только на словах, для вида, как бы "зачем, обижать юродивую".
На другом конце зала официант включил музыку.
- Хорошо, - сказал Хаджимурат. - Я готов поверить вам по-настоящему. Но главное, что необходимо для этого - узнать о человеке, которому ты хочешь доверять, как можно больше. А что я знаю о вас? Только то, что когда-то вы были художником? И что? Расскажите мне о себе, и доверия станет больше. Ваше нынешнее небытие как то связано с неудачами в творческом плане?
- Да, в некотором смысле связаны. Но я давно забросил... - девушка запнулась и поправилась, - забросила живопись. С тех пор, как потеряла имя и лицо. Меня прокляла одна особа. Но я вам об этом потом расскажу. А пока... Хорошая музыка. Почему бы вам не пригласить меня на танец?
- Знаете, я ещё как то ни в чём не уверен. Вот, вы только что и сами поправились: "Забросил... или забросила... живопись". Вы, кем себя ощущаете? Как я понимаю, в изначальной версии вы всё-таки мужчина? То есть, являлись таковым, когда ещё были художником. И меня смущает сама мысль - пригласить на танец мужчину. Тем более, вдруг, во время танца вы продолжите свои превращения. А два мужика, в обнимку танцующих танго, смотрятся, моём понимании, не совсем естественно.
- А вы не отворачивайтесь. Смотрите на меня и не отворачивайтесь. Тогда я не изменюсь.
- Ну, это само собой. Но, вдруг...
- Думаю, пока мы танцуем, вы точно не потеряете меня из виду.
И они закружились в танце.
Хаджимурат, не отрываясь, глядел в глаза девушки. Он даже моргать боялся, хотя ни на минуту, сколько не старался, не мог до конца поверить в её необычные фантазии. И терялся в догадках, что стояло за столь радикальным изменении её внешности: гипноз, розыгрыш, мистификация...
"Какая-то игра, но где секрет? В чем подвох? - думал он, осознавая, что, несмотря на свой скептицизм, он уже и сам принял правила этой игры. Более того с появлением девушки, как то сразу были забыты и скука, и уныние. - Она совсем, как ребёнок, не наигралась ещё. Фантазёрка. Ничего, встретит хорошего парня, выйдет замуж и новые заботы быстро расставят всё по полочкам в этой симпатичной головке", - думал он, и от таких мыслей, девушка нравилась ему всё больше.
- О чем вы думаете, - спросила она.
- У меня такое впечатление, что мы, как дети, играем в некую игру, - честно признался Хаджимурат. - То, что вы почти ребёнок... ну, по крайней мере, недалеко ушли от этого возраста - понятно. Но, то, что я сам так легко включился в неё - для меня неожиданно.
- Это плохо? - спросила девушка.
- Я не говорил, что плохо. Просто удивительно. Какое-то забытое ощущение детства.
- Тогда это хорошо. Детство даёт нам основу всей последующей жизни, - уверенно сказала девушка, - Всё, что у нас есть - из детства. Детские впечатления и воспоминания остаются с нами на всю последующую жизнь. Детство - это умение радоваться простым открытиям, ощущать счастье от познания мира, от веры в себя. Детство и есть жизнь. А взрослость - всего лишь воспоминания о жизни. Уходящие воспоминания. С годами теряется чувство новизны, чувство счастья от сопричастности со всем миром. Приобретается ощущение обыденности, накапливается усталость и разочарование. Всё как бы обесценивается, или, как минимум, происходит замена ценностей. Для меня сегодняшней, повзрослевшей воспоминания о детстве - процесс очищения. Только тогда мы и были сами собой. А потом надели маски. Мы не лгали, мы просто фантазировали, и эти фантазии были правдой. Потому что мы не просто верили в них, мы знали, что так оно и есть на самом деле. И так оно и было. И это был рай. Где был бог. Повзрослев, мы что-то потеряли. Мы узнали, что в мире есть ложь и начали сомневаться в своих фантазиях. Они стали для нас сродни обману. И, как только это случилось, прекрасный детский мир рухнул. Всё вокруг стало несовершенным. Не стало веры, и Бог покинул наш мир. Стало серо, сыро и сиро. При воспоминаниях о детстве, у вас нет ощущения потерянного рая? У меня есть. Однажды, когда я уже повзрослела, мне пришла в голову мысль воссоздать хотя бы на холсте, ту реальность, в который я тогда жила. Я же художник. И я попыталась...
В этом и заключена причина моих бед. Я не захотела взрослеть и решила остановить время. Вернуть то, что ушло.
- Время нельзя остановить, - отозвался Хаджимурат. - Можно только изменить свое восприятие времени. И опять же только в своей голове. Например, решить, что времени нет. И смерти нет. Но, ведь, от этого все те, кто ушёл от нас навсегда, не вернутся.
- Но, можно их нарисовать! И тех, кто еще с нами, и тех, кто ушёл. И тогда ушедшие вернуться. И все останутся с нами, частицами, запечатленными на холсте. Весь дорогой нам мир вернётся, если его воссоздать на картине в красках. Так я думала тогда, считая, что это возможно. И взялась за кисть...
О, это полотно должно было стать грандиозным. В него вошли бы все впечатления детства. Я с воодушевлением принялась за работу, не подумав, что нарисовать память детства возможно лишь в детстве, когда в неё ещё не проникли заботы, боль и разочарования взрослого мира. Это взрослое восприятие реальности, как я его не отстраняла, по капле просачивалось и просачивалось в мой живописный рай. Я начинала писать святого, а получался грешник. Жертва становилась палачом. Защитник - тираном. Бессребреник - казнокрадом. И так постоянно. Как только мои герои попадали на свое святое место, они менялись. И становились своими антиподами. Отчего это происходило? Не знаю. Может быть, оттого, что так часто бывает и в жизни, и мы взрослые знаем об этом. И подспудно думаем, что вот и этот очередной претендент на "свято-место", говорящий нам о справедливости, когда прорвётся к власти, станет обычным стяжателем и негодяем.
Я писала "бархатное" солнце, а получала беспросветный дождь. Взгляните за окно. Теперь этот нарисованный мной искаженный мир сопровождает меня повсюду. Вот увидите, как только я уеду из этих мест, здесь появится солнце. Если, конечно, кто то, вдруг, не поверит мне. И тогда, чары падут и солнце случиться раньше. Вы верите? Должно быть нет. Как не верили и другие. Ведь до сих пор меня везде сопровождал дождь...
Я писала звёзды, но ночь гасила их и мглой нависала над миром. Я писала дружбу и любовь, но на картине брат убивал брата, ученик предавал учителя. Я металась между замыслом о прекрасном и тем ужасом, что выступал из-под кисти. А когда я отчаялась и решила остановиться, и не создавать более эти страшные картины, мир моих красок вдруг ожил, и начал жить своей самостоятельной жизнью, независимо от меня, умножая беспросветность и скуку. Я стала не властна над своим нарисованным миром. Более того, он получил власть надо мной. Теперь он стал рисовать меня, изображая то сгорбленным стариком, то маленькой девочкой, то толстой примадонной...
Я забросила краски. Мечту нельзя рисовать, выходит нечто другое. Да, и зачем? Теперь я сама стала портретом. То, что изображено на мне остается цельным, пока кто-то любуется этим изображением. Вам надоело изображение, вы отвернулись, и тогда вам предлагается новая картина, новый портрет...
Я думаю, вы мне не верите. Ведь ничего не изменилось. Дождь как шел, так и идет.
- Возможно, - согласился Хаджимурат. - После всего, что я видел в своей жизни, мне трудно сразу поверить незнакомому человеку. Несмотря на то, что вы мне здесь рассказали, я ещё так мало знаю о вас. Даже имени не знаю. Даже, как вас звали до превращений.
- И не узнаете. Пока не поверите. Пока не вспомните свои детские мечты и не поймете, что, то, что вам рассказывает первый встречный - правда. Какой бы невероятной она не казалась. Как бы ни противоречила всему виденному в вашей жизни.
- Верить первому встречному, даже если это красивая девушка опасно. И быть может, даже тем более опасно, если это - красивая девушка.
- Вам так подсказывает ваш жизненный опыт? Так вот, жизненный опыт, как раз и есть то, что лишает вас детства. Вот в детстве вы бы поверили. Потому что там нет жизненного опыта. В детстве мы верим в любую сказку.
- Да, жизненного опыта в детстве нет. Но от его отсутствия, опасности, окружающие ребёнка, не исчезают и даже не уменьшаются. Просто ребёнок не знает о них. Вы ратуете за незнание?
- За знание. За знание другого мира. Где все добрые и справедливые. Какая от них может быть опасность? Вы можете представить такой мир?
- Мне будет сложно это сделать, - отозвался Хаджимурат. - Трудно, если не сказать - невозможно, вычеркнуть из памяти всё то, что я видел в жизни. Я ведь здесь не просто в отпуске, а в отпуске после ранения. Мой друг погиб, и я нёс его на себе. Уже мертвого. Трудно забыть такой жизненный опыт.
- Да, - тихо отозвалась девушка, - Вам сложнее. - Но, может быть вы хотели бы попытаться?
- Хорошо, - совершенно серьезно отозвался Хаджимурат. - Я попытаюсь.
Музыка закончилась, и они вернулись за столик.
- Я попытаюсь, - повторил Хаджимурат. - Что мне для этого сделать?
- Вы в детстве не пробовали собирать облака? - вместо ответа поинтересовалась девушка
- Облака? - не понял Хаджимурат.
- Да, - подтвердила девушка, - я в детстве, всегда мечтала собирать облака.
- А как их можно собирать?
- Как марки, или фантики. В коллекцию. Вы когда-нибудь коллекционировали фантики?
- Фантики? Я похож на человека, который коллекционирует фантики?
- Я просто спросила. Сама я, кажется, коллекционировала всё. Это так интересно.
- Да? - удивился Ходжимурат. - И что же тут интересного? Не думаю, что мне было бы интересно собирать марки. Что я бы мог собирать? Даже не знаю. Ну, разве что оружие. Разное. Лучше холодное. Новое и старинное.
- А облака?
- А как можно собирать облака?
- Их нужно запоминать. Раньше я думала, что и их тоже можно рисовать. Или фотографировать. Я от того и стала заниматься живописью, что ещё в детстве мечтала собрать все облака. Их так много. Они всё время меняются. Опоздаешь чуть-чуть и они уже другие. Одно изображение сменяет другое. Только что их форма напоминала смешного слона, а вот уже это парусник, несущийся на всех парах по небу. Я стала их рисовать.
- Облака прямо такие же, как вы. От вас тоже, стоит лишь отвести глаза и вы уже другая. Вы девушка-облако?
Девушка улыбнулась.
- И, правда.
...А потом я перестала их рисовать. Ведь картинка или фотография это только - застывшее мгновение. А они должны быть живые в движении. Вы видите облако в виде слона и рисуете его в этом виде, и оно уже никогда не станет у вас парусником. Облако умирает. То есть слон продолжает жить на холсте, но облака уже нет, это уже не облако у вас в коллекции, а рисунок - потому что главная характерная черта облака - изменчивость...
- Вы считаете - это в облаках главное? - удивился Хаджимурат. - А не пробовали снимать их на видео?
- Зачем? Надо просто смотреть и запоминать. Разве обязательно помещать чудо в видео- или фото- формат? Поймите, облака как дикие звери, не переносят неволи. В неволе они погибают.
- Если их снять на видео - они попадают в неволю?
- Конечно. Запечатлённым остается только их часть, всегда одна и та же от начала до конца. А они уже другие, и уже далеко. Но частица их в плену, частица их умерла в неволе. И они ощущают потерю.
- Какую потерю? Сами-то они уплыли дальше и живут где-то. В неволе только их изображение.
- Это тоже плохо.
- Да, с такими мыслями вам заказано быть художником. С такими мыслями ничего живого нельзя рисовать. Живое меняется. Кстати, и в исламе существует подобный запрет на изображение живого мира. Только объяснение этого запрета там иное, чем у вас. Но ведь вы сами хотели воспроизвести свой детский мир на холсте. Может, от того, что он оказался в неволе, он и исказился на ваших рисунках?
- Да. На некоторые вещи и явления можно только смотреть. Причем, не отрывая глаз. Иначе они исчезнут. Поэтому я и перестала рисовать. Я тоже стала облаком. Могу по воле ветра плыть в любом направлении и принимать любой вид.
- Знаете, - неожиданно для себя сказал Хаджимурат, - Я сейчас подумал, что зимой можно собирать узоры мороза на стеклах. Они тоже очень красивые. И их даже можно фотографировать, ведь они так медленно меняются, что искажение почти незаметно. Правда, там, где я живу, морозов почти не бывает...
- Да-да, - девушка засмеялась тихим радостным смехом, - это очень хорошо, что вы сейчас придумали. Узоры мороза на стеклах. Ах, как хорошо. У вас всё получится.
Хлопнула входная дверь, приютив ещё двух насквозь промокших посетителей - мужчину и женщину. Негромко разговаривая между собой, они прошли в зал и заняли столик в углу. Они так улыбались друг другу, что невооруженным глазом было видно - они счастливы, несмотря на непогоду.
- Нашего полку прибыло, - сказал Хаджимурат, провожая взглядом счастливую парочку. Покинутый рай оживает... - он повернулся к своей собеседнице и запнулся на полуслове. На месте, где только что находилась девушка, сидел бородатый юноша с усиками и пышной шевелюрой. От неожиданности Хаджимурат вздрогнул и оглянулся по сторонам. Но быстро опомнившись, он взял себя в руки и внимательно посмотрел на бородача. Уловив, как ему показалось, некое сходство нового персонажа с предыдущей девушкой он успокоился и едва заметно усмехнулся.
- Что опять? - увидев его беспокойство и, как бы выходя из задумчивости, спросил бородатый и, не дожидаясь ответа, вытащив из кармана маленькое зеркальце, посмотрел в него. Потом вздохнул и сам себе ответил, - Да. Я же вам говорила... говорил, что бы вы не отворачивались.
- Вы Художник? - спросил Хаджимурат.
- Я говорил, что это сказка, а в сказки взрослые не верят. Но теперь, когда вы сами всё увидели, может быть вам будет легче поверить мне? Только не волнуйтесь. Да, я и есть - Художник. И это моё новое обличие.
Музыка оборвалась.
Из кухни привидением выплыл официант и, приняв заказ у новоприбывших, пробрался в противоположный угол зала и, покопавшись в каких-то приборах, вернул музыку. Что-то щёлкнуло в звуковых колонках, и в монотонный шёпот дождя влились звуки негромкого голоса:
"Те дни печали, те дни разлуки, и сколько горечи и тяжкой муки... Я всё простил тебе, вернись скорее... - официант обернулся, и по застывшим чертам его лица вдруг поползла улыбка. Он шёл через зал и с каждым шагом ступал всё энергичнее и увереннее, словно сбрасывая оцепенение.
- Первые проблески оживления, - кивнув на официанта, сказал Художник, - думаю, скоро дождь сойдёт на "нет". Таковы приметы. Официант просыпается, и это к хорошей погоде. Это означают, что вы начинаете верить мне...
Хаджимурат слушал Художника, и, ловил себя на мысли, что ему очень хочется подёргать его за усы, или за бороду, и тем самым развеять обуревавшие его сомнения.
- Вы правы! Вы абсолютно правы! - говорил ему Художник. - Когда я понял что всё воспроизведённое мной на холсте, весь мой детский мир, попадает в неволю и в итоге умирает, я возненавидел свой художественный дар. Но ведь любой дар от бога. И именно раскрывая свой дар, творя, как создатель, свои миры, мы обретаем важное понятие - "по образу и подобию". Но если мы созданы ИМ по образу и подобию и, не смотря на это, всё-таки несовершенны, то почему, создавая свои маленькие творения, мы претендуем на то, что бы уж они то - наши мирки были совершенными? Возможно ли это? Мы хотим делать свое ремесло лучше Бога? У него есть несовершенства, а у нас не должно быть? Нет, нельзя злиться на то, что создаешь, даже если творение получается не таким, как хотелось. ОН ведь не злиться на нас, несмотря на то, что мы не идеальны. ОН принимает нас такими, какими мы получились. Прощает и любит. И значит, любой создатель, даже такой маленький, как я, не имеет права на ненависть. Осознав эту истину, я решил, что пока не дорос до права называться создателем, и, что бы стать таковым, должен по образу и подобию с нашим небесным Творцом полюбить созданный мной несовершенный мир, воплотиться в нем и искупить его грехи жертвой творца. И тогда я в последний раз взял кисть, и написал себя в том созданном мной мире. Так же, как и когда-то и наш СОЗДАТЕЛЬ вочеловечил себя в созданном им прекрасном и всё же несовершенном нашем мире, что бы на себе понять и ощутить всё то, что он создал. Едва я закончил писать свое изображение на картине, страшная тяжесть обрушилась на меня, и я - тот, что был раньше - исчез. Меня больше не существовало. Я остался там - на холсте. И что бы как то обозначить своё исчезнувшее "я" здесь, моё небытие стало отражать образы, каких-то других людей, непонятно откуда берущихся. Может быть, это отражения из того, созданного мной мира? Не знаю. Как не знаю и, когда закончатся все эти мои метаморфозы. Может быть после того, как меня там распнут, как распяли создателя мы здесь? И после чего так же поверят в меня, как творца? Я не знаю. Пока я меняюсь, и несу свой крест. Хотя мне кажется, что там уже происходят какие-то перемены...
Вы верите мне? Это очень важно.
- Как то всё очень сложно у вас. Запутанно.
- И всё же? Это очень важно. Если вы поверите, значит, может, поверят и там в другом моём мире. Это очень важно. Ведь всё взаимосвязано. Если мне не верят здесь - я теряю лицо. От того и меняюсь. Но если мне не верят и там, я теряю дар творца, а вместе с потерей дара теряется душа. И тогда я исчезну совсем. И оттуда, и отсюда. Я каждый день надеваю на себя чужие образы и жду, когда мне поверят.
Художник замолчал, придвинулся к Хаджимурату и прошептал:
- Вы верите мне?
- Верю, - так же шёпотом ответил Хаджимурат, и неожиданно для самого себя, и, как ему показалось - непроизвольно, вытянув вперёд руку, взял художника за усы. Художник замолчал и испуганно отшатнулся, отчего в руке Хаджимурата остался его отклеенный ус. Борода тоже частично отлепилась и, свесилась на правую сторону. Перед Хаджимуратом сидела всё та же девушка, с которой он недавно танцевал.
В попытке загладить неловкость, Хаджимурат извинился и попытался приклеить ус на место.
- Продолжайте, - попросил он Художника. - Извините, это как то само собой получилось. Я верю вам. Рука сама... рефлекторно. Жизненный опыт в очередной раз, теперь уже на подсознательном уровне, попытался взять своё. Продолжайте, пожалуйста...
Но потрясенная случившимся, девушка молчала. Очарование сказки развеялась.
- В общем-то, я закончила, - наконец бесцветно отозвалась она.
Помолчав ещё некоторое время, и немного придя в себя, она добавила:
- И всё-таки то, что я сейчас говорила - правда. Просто, мои превращения происходят гораздо реже и не всегда их можно зафиксировать. Поэтому я и переоделась в другого человека, что бы вы увидели. Так вам было бы проще поверить. Вы сами говорили, что только если увидите... А мне очень важно, что бы вы мне поверили. Я не могла ждать. И сама изобразила превращение. Ведь вы могли не дождаться настоящих изменений. Они могли случиться завтра или послезавтра. А вы сказали, что уезжаете. Вы бы не увидели и не поверили.
- Я верю вам, - сказал Хаджимурат. - И очень сожалею, о том, что произошло. Это случилось непроизвольно.
- Я хотела, что бы вы поверили, - повторила девушка. Вы сказали, что завтра уезжаете, и я не могла ждать. Извините... - она встала из-за стола и медленно побрела выходу.
- Подожди, - догнал её Хаджимурат, переходя, вдруг, на "ты", - я верю. И даже если бы не верил, я бы не уехал скептиком. Я бы взял тебя с собой и рано или поздно увидел бы, как всё это происходит. Я настойчивый. Но мне не нужно видеть, я и без того знаю, что всё так и было, как ты рассказала.
- Правда? - тихо спросила она.
- Правда, - отозвался Хаджимурат. Он отклеил ей вторую половинку уса и бороду. - Тебе так лучше. Я теперь не отведу от тебя глаз. А по поводу того, что хочу взять тебя с собой, я говорил серьезно. Ты подумай...
Они вышли в ночь, и зябкая сырая прохлада обволокла их.
- Смотри-ка, а дождь действительно закончился, - сказал Хаджимурат. - И даже луна проглядывает. Подтвердилась твоя примета с официантом.
- Значит, ты согласна? С утра будет катер до Сочи. Часа два дороги по морю. Так, что с морем мы ещё и завтра успеем попрощаться. А потом полетим на самолете. Так быстрее, - пояснил он.
Они вышли на пляж, и пошли берегом.
- О чём вы думаете, - нарушила молчание девушка.
Ходжимурат вздрогнул и посмотрел на неё:
- Думаю? Вспомнилось, вдруг, как месяц назад мы с ребятами собрались на поминках друга. Того, который погиб. Он был столь веселым и жизнелюбивым, что от него и другим становилось радостней жить. Стоял такой же дождливый пасмурный день, как и здесь. Потом кто-то встал и сказал, что он был для нас, как солнце. Он ушёл, и ушло солнце. Мне уже тогда показалось, как это верно сказано. А сейчас я подумал, что есть такая порода людей - солнечных. Они появляются, и становится светлее. Ты появилась, и у меня в душе зажёгся свет. И дождь прекратился. Ты тоже, как солнце.
- Ну, что вы? - тихо ответила девушка, - я облако. Сами же говорили. Я и меняюсь как оно. Помните?
- Да.
- А как он умер, ваш друг?
- Пуля в живот попала. В бою с бандитами.
- В бою? У вас там война? У вас есть бандиты?
- Ты, действительно, как из другого мира. На самом деле ничего не знаешь? Бандиты? Да - бандформирования. Война? Да, наверное. Это же Кавказ. Мы больше недели преследовали боевиков в горах. А потом два дня шел бой.
- Ты военный?
- Военный. Я здесь в отпуске. После госпиталя.
- Тебя сильно ранило?
- Легко. Но потом ещё и заболел. Несколько дней в горах. Даже спать приходилось на снегу. Результат - воспаление лёгких. От боевиков район зачищали.
- Было больно? Когда ранили.
- Терпимо.
- И друг тогда же погиб?
- Да. Вот когда теряешь друга - больно. Как ты говорила про облака - ощущение потери. Так и здесь. Как будто тебя меньше стало. И понимание, что ничего не можешь изменить, делает тебя меньше. "Я чувствую потери", кажется, так отвечал терминатор, из одноименного фильма на вопрос о боли? Смотрела такой фильм?
- Терминатор? - переспросила девушка. - Нет, не слышала. Этот фильм о чём?
- Понятно, - сказал Хаджимурат и засмеялся.
Невдалеке послышался всплеск воды.
- Ой, смотрите, это же дельфины! - воскликнула девушка. - В это время года они всегда подплывают по ночам к берегу.
Хаджимурат всмотрелся. На поверхности воды что-то блеснуло, отразив свет луны.
- Да, вижу, - сказал он, наблюдая как из воды, почти бесшумно возникали и исчезали быстрые гибкие тени.
- Вы опять отвернулись, - засмеялась девушка. - Засмотрелись на дельфинов? А обещали смотреть только на меня. Ну, хватит на них смотреть, иначе я опять начну меняться. Превращусь в какого-нибудь дельфина и уплыву вместе с ними. Кстати, я слышала, что люди от них и произошли. Как думаете, это правда? Куда приятнее чувствовать себя не потомком обезьяны, а этого благородного и умного создания. Так ведь? Мне кажется, что если не все, то хотя бы часть людей произошла именно от дельфинов. Я даже уверена в этом. Я знаю, дельфины и сейчас живут в том золотом веке, который мы так безрезультативно ищем в прошлом. Я точно это знаю, потому что это заложено в моей памяти. Той самой детской памяти, которая всё знает, обо всем может иметь представление и всё принимает на веру. Это часть моего мира.
- А я до сих пор не знаю даже, как тебя зовут, - сказал Хаджимурат, приблизив свое лицо к лицу девушки, - Когда ты появилась, я подумал, что ты девушка-облако, а ты оказалась девушкой-солнцем. Было пасмурно, сыро и очень хотелось тепла. Я тебя очень ждал, и ты появилась. И стало светлее и радостнее.
- И теплее? - спросила она.
- Да.
Девушка остановилась.
- Хотите поцеловать меня?
- А ты сейчас кто? - шутливо спросил Хаджимурат. - Я бы желал знать, кого целую.
Она тихо засмеялась.
- Вы боитесь, что я опять превращусь в кого-нибудь? И окажется, что вы целуетесь совсем не с девушкой? - спросила она. - Ну, вы же разоблачили меня. Пока я не меняюсь. Пока...
- Это хорошо, - сказал Хаджимурат. - Не меняйся, пожалуйста. Не хочу тебя потерять.
- Вряд ли это в моих силах. Но я попробую, - отозвалась девушка.
- И я попробую, - сказал Хаджимурат. - Я понял, что главное, не отводить от тебя глаз, и тогда всё будет хорошо. А ведь, так и должно быть. В любой семье муж должен любоваться своей женой не отводя взгляда.
- И вы будете постоянно смотреть на меня?
- Да. Если ты не против.
- Я не против. Хотя... я ещё точно не знаю. Я подумаю. Для этого мне надо остаться наедине с собой.
- А ты не исчезнешь?
- Не знаю. Становится прохладно.
- Хаждимурат привлёк девушку к себе и осторожно поцеловал.
Потом они ещё долго стояли на берегу у самой воды, глядя друг на друга, и Хаджимурат говорил:
- Хорошо, что я нашёл тебя. Я столько тебя искал. Мы поедем на катере по морю, а потом на самолете. Как я рад, что ты согласилась поехать со мной.
- А если бы я не согласилась, вы бы меня похитили? - спросила девушка. - У вас ведь невест похищают?
- Похищения невест чаще всего происходит с согласия самих невест. Если бы моя невеста отказалась, я бы её не похитил...
- Становится прохладно, - поежившись, сказала девушка. - А вода, наверное, теплая. Вода всегда теплая, когда воздух прохладный. Может, поплывем к дельфинам?
- А может лучше, пойдем ко мне?
- Зачем?
- В доме посидим. Там тепло. Ты же мерзнешь? И пора собирать вещи. Утром катер.
- А вы не можете отложить отъезд?
- Нет. Служба. Да, и зачем?
- Как зачем? Что бы поплавать с дельфинами.
- Нет, лучше уж пусть они к нам. Если мы произошли от них, то пусть и они развиваются до человека и выходят к нам на берег. Ну, пойдем в дом? Я тебя приглашаю.
- Зачем в дом? Мало ли что вам там в голову взбредёт.
- Не волнуйся, я тебя не трону.
- Совсем-совсем?
- Совсем-совсем. Я комнату снимаю. Так, что, если зашумишь, хозяйка услышит. А хозяйка у меня строгая. Да, и не смогу я тебя обидеть.
- А вам можно верить?
- Мне можно. Я детей не обижаю.
- Вот сказали, что не можете меня обидеть, и тут же обидели. Назвали дитём. Это из-за моих фантазий? Спасибо, хоть ненормальной не обозвали.
- Я не в обидном смысле сказал. В этой фразе главное, что я тебя не трону.
- Даже если я сама захочу?
- Ну... - растерялся Хаджимурат
- Вот видите, - засмеялась девушка. - А вообще это очень грустно.
- Что грустно? - не понял Хаджимурат. - То, что я не смогу тебя обидеть?
- Нет, я о другом. Вы хотите, что бы я вам верила, а сами мне так и не поверили. В то, что я вам рассказывала.
- Ну, почему же? Я верю.
- Значит, вы хотите сказать, что поверили всему, что я говорила? Скажите честно. Вы ведь сильный и правильный человек.
- Честно?
- А зачем обманывать? Не бойтесь обидеть. Я не обижусь.
- Я думаю, что ты всё придумываешь. Зачем? Не знаю. Возможно, тебе было скучно, и одиноко, как и мне. И ты так развлекалась. Тебе интересны твои фантазии. Хотя, допускаю, что сама ты искренне веришь в них. Ну, и хорошо. Здесь нет ничего плохого. Даже наоборот - это замечательно. С тобой интересно и радостно. А раз так, то, значит, что всё то, что ты говорила, уже со знаком плюс. Мне нравятся твои фантазии. Они прекрасны.
- Вот как? - улыбнулась девушка. И они замолчали.
- Ну, так пойдем? - нарушил молчание Хаджимурат.
- Нет, я хочу побыть здесь. Одна. Мне надо попрощаться с дельфинами. А вы идите. Собирайтесь. Отдохните перед дорогой. Только не засыпайте. Я к вам потом, когда попрощаюсь, приду. Скоро уже. Или встречу вас здесь, когда вы пойдете на катер. И поеду с вами, если не раздумаю. А если раздумаю и решу, вдруг, остаться, то просто провожу вас. И тогда вы сядете на катер, а я долго буду смотреть вам вслед, и вы будете смотреть на меня, и долго махать мне рукой, пока мы не исчезнем из вида. Это так романтично...
- Я бы не желал такой грустной романтики, - сказал Хаджимурат, - Я бы хотел, что бы ты поехала со мной. И что бы потом всегда была рядом.
- Конечно, конечно, - сказала девушка. - Скорее всего, так оно и будет. Я подумаю. Идите, а я к вам позже приду. Или буду ждать вас утром прямо на причале. Если, конечно, до этого не превращусь, вдруг, в дельфина...
Хорошо, - улыбнулся Хаджимурат. - Я буду на причале в половине девятого. Не опоздай, пожалуйста, катер уходит ровно в девять...
В половине девятого Хаджимурат стоял на причале. Было ещё рано, но солнце уже появилось на горизонте, обещая по южному солнечный и так долго ожидаемый настоящий день "бархатного лета". Кроме Хаджимурата лишь несколько человек, стояли здесь, поджидая, как и он, катер. Девушки среди них не было. Видимо, она опаздывала. Хаджимурат волновался, успеет ли?: "Если не придёт, где её искать? - думал он, нервно прохаживаясь по причалу. - Может быть, она и не знает, сколько сейчас времени? Ведь у неё, возможно, даже часов-то нет. Зачем они ей? Ну, почему я согласился оставить её одну? Где теперь её искать? Я так ничего и не знаю о ней".
Время шло. Объявили посадку. Люди начали подниматься по трапу.
Катер, словно в нетерпеливом ожидании дороги, качаясь на волнах, тёрся о причал. Наконец, посадка подошла к концу.
- Вы едете? - спросил Хаджимурата матрос. - Нам пора. Я поднимаю трап.
Хаджимурат молча кивнул и перебрался на катер. Матрос убрал швартовы, и катер отчалил.
Хаджимурат смотрел на отдалявшийся причал, на спокойное почти ровное море, на, появившееся впервые за две недели, солнце и думал о вчерашнем. Постепенно берег исчез из вида. Вдали показались дельфины. И один, отделившись от стаи, приблизился к катеру и поплыл рядом. Сопровождая. Он, то погружался в изумрудно-голубоватую воду, то показывался из неё, отражая солнце своим чёрным мокрым телом. Посоревновавшись с минуту наперегонки с катером, дельфин, словно прощаясь, последний раз с силой высоко выпрыгнул из воды, перевернулся в воздухе, сверкнув белым боком и, вонзившись в прозрачную синь моря, помчался к своим собратьям.