И был вечер, и было Слово, но Слово было не у Бога, да и само оно Богом быть вряд ли могло: нехорошее было слово, мерзенькое, хоть и коротенькое. Оно влетело в вечернее кафе, заполнив собой все пространство, свободное от табачного дыма, винного перегара и гомона полупьяной толпы завсегдатаев сего места под поэтическим названием, бытующим, правда, в очень узких кругах: "Утопленник". А вслед за Словом появился и сам его хозяин - любимец женщин и честных пьяниц, в недавнем прошлом - неплохой музыкант, из напитков предпочитающий спиртные, из музыки - джаз, а в одежде - черные тона. Был он встречен радостными криками:
- О, Герц пришел!
- Герц, привет!
- Ну, наливай!
Беззлобно отругиваясь, раздавая направо и налево поклоны, улыбки и рукопожатия, Герц добрался до стойки и на некоторое время замер, прикидывая - то ли ему сразу взять водовки, то ли ограничиться для начала напитком, неправедно носящим название "кофе", а на водку сагитировать народ "сбанковать". Наконец он решился и, взяв чашечку с отбитой ручкой, содержащую в себе некую темную жидкость, дымящуюся и источающую смутно знакомый запах, подошел к крайнему столику.
Компания, сидевшая там, судя по царившему оживлению и блестящим глазам, провела вместе не один час, и если бы Герц заглянул под стол, он наверняка обнаружил бы несколько бутылочных "трупов".
- Герц!
- О, Герц!
- Привет, Герц! - доносилось со всех сторон, пока Герц протискивался через тесно сплетенные руки и ноги, добираясь до свободного места на подоконнике.
- Ты вовремя, браток, - шепнул ему на ухо приютившийся рядом юноша с внешностью истинного арийца, в миру носящий имя Канцлер, когда Герц-таки примостился, и кивнул на оттопыривающуюся куртку. Значило это только одно: у Канцлера появились деньги, и сейчас они вместе с парой-тройкой приятелей доберутся до ближайшего парадняка, соблюдая полнейшую конспирацию, дабы не подсел кто-то левый "на хвост", и там-то и раздавят содержимое Канцлеровой заначки.
- И это правильно, товарищи, - торжественно изрек Герц, кивая в ответ на все приветствия. - Что изменилось со вчерашнего вечера?
Этот вполне философский вопрос вызвал в тусовке легкое замешательство. А впрочем, что могло измениться за один день? И тяжко вздохнув, Герц понял, что все будет как обычно: сначала продолжение банкета, а потом... Бог его знает, где он проснется после этого "потом".
Он усмехнулся, вспомнив кем-то когда-то оброненную фразу: "Человек пьет только один раз в жизни. Все остальное время он похмеляется". А Канцлер уже вставал из-за стола:
- Кто хочет будочку помыть?
- Пошли, заодно покурим, - откликнулся Герц.
- А меня сигареткой не угостите? - тут же подал голос Джакоб, застыв в просящей стойке и преданно глядя белесо-голубыми глазами из-под толстых стекол очков.
Меньше всего сейчас Герцу хотелось слушать разглагольствования на тему "о смысле прихода бодхисатвы с юга", и потому он ловким жестом извлек из кармана две сигареты и продемонстрировал их Джакобу:
- Извини...
Тот понял, что выпить на халяву сегодня не удастся и разочарованно сник. Герц похихикал внутренне над выражением лица Джакоба и решительно устремился к выходу. Оказалось это гораздо сложнее, чем войти - Канцлер уже стоял на улице в ожидании, а Герц все еще пытался стряхнуть с себя какую-то девицу с рожей из породы "мама-не-горюй!", пытавшуюся объяснить ему, что вчера он клятвенно обещал ей сегодня здесь дождаться и отправиться к ней в гости. После некоторых усилий ему все же удалось вырваться, и глотнув свежего воздуха, он изрек:
- Эк же я вчера был пьян!
- Верю, - ответствовал ему кто-то. Герц обернулся и на мгновение потерял дар речи: перед ним стоял, расплывшись в довольной улыбке, придававшей его и так необычайно доброму лицу выражение бесконечного счастья, сам Маркиз де Класс собственной персоной - все такой же заросший, все в той же неизменной рубахе "а-ля рус" и все в том же старом потрепанном костюме. Из-за спины Маркиза выглядывала его супруга, являвшаяся полной противоположностью мужу во всем, кроме широты души - маленькая, худенькая, вышедшая как будто из середины 70-х.
- О Боже! - только и сказал Герц, и потряс на всякий случай головой, но видение не исчезло. А ведь где-то так с полгода назад весь "Утопленник" в течение целого месяца нажирался за упокой этой пары. О причине их гибели слухи были противоречивыми: то ли они ушли в другую реальность, то ли умерли от СПИДа, то ли были принесены в жертву Дьяволу членами какой-то секты.
- Ты нас не узнаешь, Герцушка? - улыбнулась Маркиза, заметив Герцово замешательство.
- Как же, как же... Но я был уверен, что вы, как бы, оба, ну, того-с... в смысле... то есть... - Герц задумался, пытаясь понять, как бы так сказать людям, выглядящим столь хорошо, о том, что они уже умерли.
- Ну да, - поддержал его Маркиз. - Мы очень даже есть. И в смысле. И оба.
- А мне, знаете ли, сказали, что вас уже схоронили, - очаровательно улыбнувшись, спас Герца Канцлер.
- Врут, - улыбаясь не менее очаровательно, ответил Маркиз.
- Это точно, - поддержала его супруга. - Нас тут даже на наши могилки свозили - три в Питере и еще шесть по стране раскидано.
- Проздравля... - сдавленно изрек Герц, все еще пытавшийся прийти в себя от неожиданной встречи. И неизвестно, сколько бы эта сцена продолжалась во времени и пространстве, если бы из недр "Утопленника" не возник Джакоб. Его появление заставило Канцлера вспомнить о цели их похода на улицу.
- Через пятнадцать минут в парадняке, - шепнул он и начал удаляться в сторону той самой будки, к которой так стремился. Маркизы, хоть и не были в "Утопленнике" почти год, не забыли ничего, и так же неторопливо пошли в другую сторону. Герц же, взглянув на часы и соорудив на лице выражение крайней озабоченности, кивнул подходящему Джакобу и, всеми силами стараясь показать, как же он опаздывает, рванулся в третью сторону. Джакоб проводил его тоскливым взглядом и отправился в сторону четвертую - на поиски спонсора.
Свернув на одну из центральных улиц Питера, носящую гордое название проспекта, Герц осознал, что безумно хочет пива. И желание его было вполне осуществимо: прямо перед страждущим возвышалось строение, поражающее взгляд гениальностью архитектуры. Изучая ряд бутылок за стеклом, Герц - в какой уже раз - восхитился полетом мысли и творческой фантазии проектировщиков ларьков вообще и данного в частности. "Наверное, - подумал он с восторгом, исходящим из глубины души, - этот человек не спал ночами, не дремал сладким сном, не сопел, уткнувшись в подушку, а метался в горячечном бреду, изобретая все эти стоечки, планочки и реечки". И, насладившись сим зрелищем в полной мере, он протянул деньги:
- "Четверку", пожалуйста.
Продавщица лихим движением извлекла откуда-то искомую бутыль темно-зеленого стекла с красно-черной этикеткой и молча протянула Герцу.
- "Гадом буду - еще за одной приду..." - задумчиво промолвил он, вперив взгляд в небеса и, подумав, добавил:
- Когда бы Клеопатра сама
Моей возлюбленной была,
Навряд ли столько... мм... не огненного, но все же...
Я получал из рук ее,
Сколь ты небрежным взмахом мне даешь.
Пламенная эта речь на минуту вывела продавщицу из невесомого состояния и, кинув на Герца презрительный взгляд, она удивленно спросила:
- Чего?
Герц слегка смущенно пояснил:
- Цитата, - сковырнул пробку привязанной к кассе открывашкой и ушел, оставив продавщицу в полном недоумении созерцать кусочек железа, лежащий на прилавке. Откуда была цитата, Герц пояснить забыл. Да и вряд ли имя Шинкарева было знакомо сей девице.
Потягивая пиво, Герц неторопливо шел в сторону самого нужного и самого важного парадняка в центре города. Пиво, плавно перетекавшее из бутылки по пищеводу в желудок, изменяло не только состояние тела, но и состояние души: Герц осознал (где-то на третьем глотке), что ему хочется читать стихи, петь лиричные песни и делать женщинам комплименты. Он даже замурлыкал себе под нос "Summertime", но энтузиазма хватило только на первую строку, ибо остальных слов он не знал. К середине же бутылки и все прочие желания стали сходить на нет, и на первый план вышло желание совсем не поэтическое, но и не терпящее отлагательств. И в тот самый момент, когда желание это достигло максимума, а в бутылке открылось дно, кто-то дернул его за хайр, и смутно знакомый голос произнес:
- Привет!
- Привет, - ответствовал Герц, осторожно поворачиваясь и раздумывая, дадут ли ему в морду, или же, наоборот, расцелуют в обе щеки. Его взору предстало создание неопределенного пола и возраста, облаченное в черные узкие джинсы, заправленные в хайки, и черную же "косуху" натуральной кожи. Лицо создания наполовину скрывали огромные очки с зеркальными стеклами. Не успел еще Герц сообразить, когда, где и при каких обстоятельствах он мог встречать "это", а оно уже, воспользовавшись минутным замешательством Герца, извлекло из его рук изрядно опустевшую бутылку.
- А... - возмутился Герц, но было поздно: раздался характерный звук быстро всасываемой жидкости, и пустая емкость полетела в ближайший мусорный бачок.
- Хорошо, - сообщило создание, поглаживая себя по животу и вопросительно посмотрело на онемевшего от такой наглости Герца. Он вовсе не считал хорошим все происшедшее и попытался выразить это словесно:
- А... мнэ... бля...
- У-ё! - ответили ему.
- Ну это уж слишком! - возмутился Герц. Он даже приготовился сказать еще пару-тройку фраз (не совсем, правда, цензурных, но полностью выражающих его состояние), и тут создание сняло очки, и Герц опять потерял дар речи. Положительно, ему сегодня везло на встречи: сначала воскресли из мертвых супруги Маркизы, а теперь еще одно явление и тоже высокородное - их Величайшее Высочество Принцесса де Мармелад ву Шампиньон ля Рокфор. А в просторечии просто Мара.
Ее нельзя было назвать красавицей, но за неполные 20 лет она разбила столько мужских сердец, сколько иным женщинам и не снилось. Она всегда возникала внезапно - как будто из ниоткуда - и тут же уходила в свое таинственное никуда, не оставляя на память о себе ничего, кроме жуткого ощущения пустоты и невозможности жить дальше. Мара...
Ну что ж, похоже Дьявол снова решил позабавиться, и Герц, ностальгически вздохнув, не стал ему противиться, предложив Маре сопроводить его, Герца, в пути до парадняка и закончить совместный их путь распиванием каких-нибудь напитков. Из тех, что найдутся в заначке у Канцлера. И, разумеется, алкогольных. Вероятно, было у Мары немало добродетелей, но трезвость никак не входила в их число. Короче, отказываться она не стала.
- Ну наконец-то! - именно такими словами встретили их появление собравшиеся в парадняке. - Только тебя и ждем!..
- А это кто? - поинтересовался Канцлер, глядя на скромно опустившую глазки Принцессу.
- Это - Мара, - коротко представил девушку Герц, опустив большую часть имен.
- Принцесса Мара, - уточнила она и, не смущаясь отсутствием кринолина, сделала книксен и грациозно протянула руку для поцелуя. И Канцлер - человек, славящийся полнейшим равнодушием к прекрасному полу - краснея и смущаясь, как мальчишка, бережно принял ее маленькую ладошку и аккуратно поднес к губам.
- Еще один, - еле слышно констатировал Герц и громко добавил: - Поосторожней, браток, эта женщина коллекционирует мужские сердца. Она их высушивает и накалывает на булавки.
- Не все, - сверкнула глазками Принцесса. - Я выбираю самые интересные. Твое в их разряд не попало.
- Не сомневаюсь, дорогуша, - как можно ласковее парировал Герц и, принимая открытую бутылку водки с тремя богатырями на этикетке, добавил: - Да и что с меня взять? Разве что анализы, да и те...
- А ты, братушка, не философствуй, - посоветовал Маркиз. - Водочка, знаешь ли, лучшая философия. По весне особенно.
И Герц, следуя совету, сделал добрый глоток.
- Хороша! - выдохнул он, чувствуя, как горячая волна пробежала по организму. Но тут волна достигла цели, и один из законов природы напомнил Герцу о необходимости отлучиться на минуту.
- Я сейчас, - сообщил он компании и пошел вниз.
- Можно, я с тобой? - крикнула ему вдогонку Мара.
- Пожалуй, не стоит, - Герц отчетливо представил себе их на пару возле помоечки и усмехнулся.
Теплый весенний вечер, тихое шуршание кустов возле трансформаторной будки, солнце, плавно заходящее за крыши домов, громкое перелаивание собак и крики детей в соседнем дворе, и явное облегчение в организме снова настроили Герца на лиричный лад, и он осознал, что к концу бутылки пригласит - и опять, и снова - всю компанию к себе домой: слушать Армстронга, пить водку и читать стихи. Конечно, он понимал, что из всего этого осуществим разве что пункт второй, но почему бы и не помечтать? И в таких вот радужных мыслях он вернулся ко всей честной компании.
Народ оказался совестливым - могли бы и без него все приговорить. А эти не такие - подождали, даже к бутылке не притронулись. Сидят, разговоры разговаривают. Умные, кажется, разговоры... Умные братушки. А сестренки... ну раскрасавицы прямо. И Герц чуть не расплакался от умиления.
- А вот и Герц вернулся, - радостно сообщила Маркиза, протягивая тонкую нежную руку к бутылке, одиноко стоящей на окне. - На-ка, Герцушка, глотни-ка водовки. Да скажи что-нибудь, пожалуй. Ты ж ведь у нас мастер.
- Пожалуй... - Герц призадумался, перебирая в голове тосты. - Я хочу поднять сей... то есть, испить сей напиток за наших воскресших.
- Аминь! - закончил эту трогательную речь Маркиз, и бутылка пошла по рукам... Аналогичная участь постигла и второй сосуд. А потом водка закончилась. Вместе с ней иссяк и разговор, и в воздухе повис вечный, как Жид, вопрос: "Что дальше?". И если следовать традиции, то надо куда-нибудь ехать догоняться. А если не следовать никому и никуда, то на кой черт вообще нужны традиции? Пренебречь опытом, долго и мучительно вырабатываемым предыдущими поколениями, безжалостно пройтись по их проспиртованным костям, уподобиться Иванам, родства не помнящим? Нет, на такое кощунство Герц способен не был.
- Но ведь должен же быть в этой жизни хоть какой-то смысл? Должен. Просто обязан быть. Но никто не знает, в чем он. Нет, наверняка кто-то знает. Пусть даже всего один человек. Но он никогда и никому не скажет о нем. Он не пишет книг. Не считает по ночам звезды. Не посвящает прекрасным дамам сонеты. Знает. Видит. Но молчит. Он ничем не обязан пяти миллиардам незнающих (а может, их уже больше - ведь на одном конце Земли люди плодятся как кролики, хотя на другом мрут как мухи). А может, смысл жизни в продолжении рода - в создании себе подобных? Кто же это сказал: "Плодитесь и размножайтесь"? Может, Аурелиано Второй? Или свинопас Генрих? Нет, не вспомнить... И что же, когда хвостатый Ромео спешит к своей неоплодотворенной Джульетте, он повинуется высшей воле? - Маркиз поставил не вполне твердой рукой опустевший за время столь продолжительной речи стакан и выжидательно посмотрел на Герца. На лице его ясно читалось ожидание продолжения - или хотя бы поддержки - его философских изысканий. И Герцу почему-то показалось, что не только Маркиз, но и все присутствующие смотрят исключительно на него, словно именно он, Герц, должен продолжить умную Маркизову речь. Во всяком случае, в воздухе повисла нехорошая пауза. Тягостная такая. Ожидательная. "Ах, был бы здесь Джакоб, - с сожалением подумал Герц, - он бы что-нибудь сказал. Мастер он умные мысли изрекать. А я... ну что я?"
- Чьей высшей воле? - переспросила, наконец, Принцесса. И было это весьма неожиданно: девица сия все время, пока вещал Маркиз, сладострастно глядела на теряющего разум Канцлера, изредка, словно бы невзначай, проводя тонкими пальчиками по его руке или волосам.
Впрочем, Герцу в этот момент было не до Мары - он заинтересовался Маркизовой мыслью и по честному пытался думать ее. Нет, он не считал, что смысл жизни в продолжении рода. Ему вообще не нравилась эта идея. И он всеми силами с ней боролся - боролся тщательно и пока успешно, не прибегая при этом ни к каким рекомендуемым медициной средствам. Вероятно, кто-то там, наверху, то ли слишком любил его, то ли слишком ненавидел, и ни один из Герцовых Ромео не достигал цели. А может, они были слишком пьяны для того, чтобы двигаться осмысленно и ровно? Самые слабые тут же сваливались в кучу, подкошенные гигантской дозой алкоголя, более сильные собирались по трое, дабы догнаться и уподобиться первым, а любители побродить под шафэ в одиночку, если и доплывали до мишени, напрасно пытались соединить двоившееся изображение в одно и неизменно промахивались. "И слава Богу," - подумал Герц, постучав для верности по ближайшей деревяшке и незаметно для окружающих плюнув через левое плечо.
- Высшей воле, - тем временем повторил Маркиз, и лицо его стало таким нехорошим. "Начинается," - обреченно подумал Герц. И не ошибся. Маркиз запустил руку в бороду и, добравшись до подбородка, извлек несколько скрежещущих звуков. Лицо его при этом стало идиотски-блаженным. Такой жест, насколько помнил Герц, обычно предшествовал закрученной и навороченной фразе, смысл которой мог быть понятен только ее владельцу. Да и то не всегда.
И Маркиз изрек:
- Он отец наш, ибо сын Его - брат наш. Но мать сына Его - Его дитя и, значит, мы Ему - как муж Его дочери - мы и не родня Ему кровная, но члены семьи Его. И мы зяти Его и невестки, а Он тесть наш и свекр.
- Чего? - Герц совсем запутался в родственных связях человека и Бога и мучительно пытался вспомнить, что же такое "зять".
- Я тоже не совсем понял, - поддержал его Канцлер. - Мы Ему кто - пасынки или бастарды?
Но Маркиз так увлекся своими мыслями, что не слышал сих реплик, и продолжал, в такт своей речи энергично почесывая подбородок:
- Христианство есть высшая религия, ибо в мусульманстве, например, люди - рабы Божии, а мы - дети Его, мы равны Ему...
- Маркизушка, не гони, - ласково шепнула Маркиза мужу, щелкнув перед его лицом пальцами и тем самым вернув к действительности. Он вздрогнул, как после глубокого сна, непонимающим взглядом обвел окружающих и, остановив его (взгляд, то есть) на пустом стакане, обиженным тоном спросил:
- А чего вы, братушки, не наливаете-то?
- Почему не наливаем? - оживился Герц. - Очень даже наливаем!
И он, в подтверждение своих слов, взял со стола бутылку и наклонил ее над ближайшим стаканом. Он умиленно смотрел, как содержимое перетекает из одной емкости в другую, ощущая огромное облегчение: думать о высоких материях - занятие, конечно, заманчивое, но очень уж утомительное. Да и не актуально это - размышления о христианстве. И так о нем уж говорено-переговорено, писано-переписано немало, как и о смысле жизни, никому непонятном и неизвестном. "Так вот и человек - живет-живет, а потом умирает". И смысл жизни тут абсолютно не при чем. То ли дело - смотреть, как льется струйка золотистого портвейна, наполняя бывший до того пустым стакан хмельным напитком, вспоминать о прошлых пьянках, да петь веселые песни.
- Готово! - объявил он.
- Вот и ладушки! - отозвался Маркиз, оставив свой подбородок в покое. - За что пьем-то, братушки?
- За хозяина этого гостеприимного дома, за те дела, которые суждено ему совершить - великие и малые, за любовь и ненависть, которые суждено ему встретить на своем пути, - предложила Маркиза, и Герцу вновь показалось, что его гости от него чего-то ждут. Чего-то необычного, нетрадиционного - но необычного только для Герца. И еще ему показалось, что дамы облачены в глубоко декольтированные платья на кринолинах, а мужчины одеты в шитые золотом камзолы: черный с серебром на Канцлере и фиолетовый на Маркизе. "Ну все, допился, - подумал Герц. - Белая горячка, горячка белая, как слышите, прием!" Он помотал головой, и видение исчезло, что его слегка успокоило: при тременсе, говорят, не пропадает.
- Спасибо, я очень польщен, - смущенно пробормотал он и немедленно выпил. Залпом. Осознав на середине глотка, что этот стакан лишний. И, может быть, скоро ему будет нехорошо. И, может быть - да не может быть, а точно - завтра ему будут рассказывать об очередных его похождениях. А сам он не вспомнит даже, как уснул.
Ч А С Т Ь 1
ГЛАВА 1
Герц скучал над чашечкой кофе. Все в том же "Утопленнике" скучал - а где еще в городе Санкт-Петербурге может скучать одинокий безработный молодой человек, имеющий в кармане буквально 2-3 тысячи. Рублей. Обычных. Российских. Именуемых еще "деревянными". Где еще можно купить чашечку кофе (вернее, ко-фи...) всего за тысячу? Да еще и уйти домой (если, конечно, повезет добраться до дома) на "автопилоте", встретив пару-тройку знакомых, влекомых сюда, впрочем, теми же причинами. Ибо, хоть и сходились все безоговорочно на одной мысли - "Утопленник" есть гадюшник, гадюшник мерзкий и гадкий - однако же редкий вечер обходился без встречи друзей-собутыльников и, соответственно, без попойки, заканчивающейся зачастую печально: то морду друг другу набьют, то в вытрезвитель кто попадет. Но - шли. Но - пили. Пили много, пили невкусно, зато по-русски - до полной потери ориентации во времени и пространстве. Место, что ли, такое... располагающее? Видимо, да. Видимо, проходит здесь какая-то алкогольная волна, заставляющая даже непьющих брать в руки бутылку пива. Или - стакан портвейна. Или - водку. Что дадут. И мало кто мог сопротивляться этим флюидам. Оказавшаяся за соседним от Герца столиком компания была, видимо, как раз из тех редких "пташек", обладающих даром сопротивления: они сидели здесь уже почти час, но кроме кофе пили только чай. С сахаром. И были при этом крайне увлечены каким-то разговором.
Поначалу Герц пытался прислушиваться, но очень быстро потерял нить разговора, и только изредка, выбившись из ровного гомона, долетали до него одинокие фразы, не имеющие ни конца, ни начала, ни смысла, и покружившись над головой, медленно таяли в воздухе. И эта неуклюжая мешанина из собственных и соседних мыслей создавала ощущение абстрактности и отчуждения, как будто сидит он на окраине вселенной, а перед ним кружатся в бесконечном хороводе планеты и лица, то сливаясь в единое целое, то распадаясь на отдельные куски. И когда мир в очередной раз собрался в кучку, перед его глазами возникло незнакомое досель лицо не самого приятного вида - избитое, испитое и поистертое.
- Вы не будете против, молодой человек, если я здесь присяду со своей водкой? - не вяжущимся ни в какую с обликом глубоким, бархатным и очень-очень приятным голосом поинтересовалось оно.
- Ну... - неопределенно махнул рукой Герц, пытаясь осознать хвостик фразы, долетевшей до него из-за соседнего столика. Хвостик гласил: "Завтра на рассвете лорда Кейса казнят".
- Понимаете, дело в том, что я алкоголик, - продолжило поистертое лицо. - Я выпиваю за день до трех литров водки, и потому люблю сидеть за первым столиком - чтобы меня было удобнее выносить.
- Ну уж я этого делать не буду, - сообщил Герц, оглядев-таки владельца испитого лица. Ничего особенного (кстати, и алкоголического в том числе) он не обнаружил - обычный человек, чуть выше среднего роста, в самой обычной, не грязной и не рваной одежде - и по сему поводу Герц вновь уставился в окошко, пытаясь заодно расслышать еще что-нибудь о судьбе этого лорда Чемодана... нет, не так - лорда Кейса.
- Не волнуйтесь, он не виновен...
- Что? - Герц удивленно воззрился на соседа-алкаша, пытаясь связать воедино его замечание и фразу о лорде Кейсе.
- Он не виновен, - повторил сосед. - Но его расстреляют. Через повешение. Вы же знаете, это необходимо.
- Необходимо... для чего?
- Для спасения. Или вы думаете, что Христос был последним? Нет, он просто был первым. Дорога человеческая усеяна крестами и костями... Поэтому вы еще живы...
- Я?
- Нет. Вы. Вы все.
"Интересно, - подумал Герц, - это я схожу с ума или у него белая горячка?"
- А что меня удивляет более всего, - продолжал сосед, - так это то, что в мире, где с семи лет нет ни одного человека, не убившего хотя бы одного из ближних и дальних своих, все же умудряются кого-то судить за убийство.
- С последней фразой можно поспорить, - немного горячась, заявил Герц.
- Попробуйте. Вы хотите сказать, что вы не убивали никого?
- Да. Никого и никогда. Ни прямо, ни косвенно.
- Когда вам было 17 лет, вы шли по Гороховой улице не совсем в трезвом состоянии. Вы собирались на Ротонду - на стрелку. Вы дошли до арки, остановились на минуту, чтобы закурить, и увидели молодую девушку, которая пробежала мимо вас, закрыв лицо руками. Конечно, вы обратили на нее внимание, но все произошло слишком быстро, и вы не успели ее остановить. А потом тут же забыли. Это - первая смерть. Продолжать?
- Но?.. - Герц удивленно посмотрел на собеседника. Собственно говоря, он не помнил этого... хотя... кажется... может быть... И в конце концов, при чем здесь он? И он решил выяснить сей вопрос до конца:
- Продолжайте.
- Не боишься?
- Боюсь, - честно сознался Герц, но отступать не хотелось. Интересно ведь, каково его сальдо в небесной канцелярии, и насколько глубока та яма, в которой он сидит. Не то, чтобы он верил в Ад, но мысль о бесполезности и неоправданности его существования и твердая уверенность во взаимосвязи преступления и наказания, все чаще и чаще склоняли его к принятию христианских догм. "Ибо ты не холоден, и не горяч..." Тепл, еще как тепл, почти каждый вечер, а иногда и чаще, и именно в таком блаженном состоянии только и способен к раскаянию. А по трезвости не до того - по трезвости только две проблемы: чем похмелиться и с кем нажраться. То бишь грешен, батюшка, трижды грешен, трижды по три грешен. Но чтобы убить?.. Разве что комара поганого, кровососа и кровопийцу - да и то не всегда - шустрые они и юркие, попробуй поймай...
А сосед-алкоголик, прихлебывая из граненого стакана плохую и теплую водку, вещал Герцу о том, что он-де и виновен - пусть не прямо, а косвенно, но виновен же - в том, что несколько лет назад один из неудавшихся музыкантов, хороший Герцов знакомый, придя домой, опустошил пузырек с каким-то сильнодействующим сердечным средством, после чего уснул - и не проснулся. И в том, что другой хороший знакомый отправился в последний свой путь, повесив самоё себя на пыльном чердаке загородного домика, тоже - косвенно - виновен не кто иной, как Герц. И в том, что некая милая девушка, с которой и виделся-то Герц один раз на какой-то пьянке, после чего и думать о ней забыл, вскрыла себе вены - Герцова вина... Не пришел, не позвонил, не вспомнил - и вот пожалуйста. Виновен, кругом виновен... Кушайте, не обляпайтесь, господин Герц, будьте счастливы... если сможете.
И много еще чего услышал Герц от непонятного соседа своего, имени которого так и не узнал, ибо тот не представился, а спросить Герц не решался, вполне справедливо полагая, что тот тоже может оказаться дворянского рода (как и все те реальные и нереальные Маркизы, Принцессы и лорды, свалившиеся на его голову за последние сутки) и окажется Виконтом де Клеем, Герцогом де Маразмом или Королем Верхних и Нижних Папуасий. А мог бы услышать еще больше, если не осознал бы внезапно, что более выдержать не в силах, и мечтает только об одном - о свободе: "в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов". И в лучших традициях сего места, вскользь взглянул он на часы, изобразил крайнее удивление, запричитал и заохал: "Динамлю, мол, стрелку", вскочил, толком не попрощавшись и, сметая все и всех на своем пути, устремился к выходу. "На волю, в прерии, в пампасы и в саванны!" И понял он в этот момент - ненадолго, но четко - что неспроста все это, и что жертвой в этом сафари является он сам, и что именно по его душу слетаются титулованные стервятники - будь то милейшие супруги Маркизы или капризная и избалованная Принцесса.
Остановиться бы ему в этот момент, задуматься, осмотреться, но неистребимый инстинкт выживания гнал вперед, подальше от опасности, и мощная дубовая дверь, захлопывающаяся за его спиной, отрезала все пути к отступлению.
Полной грудью вдохнул Герц свежий прохладный воздух и, не разбирая дороги, двинулся вперед - куда несут ноги и глаза глядят, лишь бы подальше от сего страшного места.
К огромному удивлению Герца, улица в этот час была абсолютно пустынна, только одинокая пушистая кошка угольно-черного цвета сверкнула на него глазами из-под куста, разинула розовую пасть - то ли зевая, то ли готовясь сказать "мяу", но, не сказав ничего, закрыла ее и не спеша, грациозно переставляя лапки и помахивая огромным хвостом, перешла дорогу у самых Герцовых ног, на что он плюнул, чертыхнувшись, и приготовился - внутренне - к большим неприятностям. Нет, он не был суеверен, но после сегодняшнего разговора поверить можно было во все. А асфальт тек под его ногами, скользил и ластился к подошвам, мелькали серые громады домов и узкие извилины переулков, подмигивали трехглазые светофоры - квадратные монстры на тоненьких шейках, горбатились ажурные тени мостов, перекинутые через свинцовые облака, и только тогда решился Герц приостановить свой бег, когда молодая зелень деревьев пришла на смену общей серости фона. Он закурил, обнаружив при этом, что руки его слегка дрожат - это было неприятно, учитывая, что утреннее похмелье уже давно прошло, значит, нервы шалят - и осмотрелся в поисках скамейки, на которой можно было бы посидеть и привести в порядок разбегающиеся мысли. И в этот момент Герц понял, что стоит он перед Инженерным замком, выглядящим в лучах заходящего солнца как-то нереально, неестественно, словно декорация к психоделическому фильму. И еще понял Герц, что и здесь - на излюбленном месте прогулок собачников, влюбленных и праздношатающихся бездельников - нет никого. Это было странно, непонятно и неприятно, и Герц ощутил некий холодок в области спины - ему показалось, что все жители города умерли в одночасье, что он остался один - живой среди трупов - и может бродить теперь сколько угодно по улицам, заходить в любые дома, в любые квартиры, но никого не найдет, и теперь навсегда, на всю жизнь он один - ведь не слышно даже шума машин, которых в это время суток и в этой части города должно быть много... Еще вчера было много...
Герц не спеша поднялся по каменным ступенькам замка, припорошенным серым слоем пыли, прикурил еще одну сигарету, облокотился на одиноко торчащий столбик, и тут что-то скрипнуло за его спиной, как будто кто-то приоткрыл старую заржавевшую дверь. Герц вздрогнул, но не обернулся. Он еще не верил в это до конца, но уже знал, что влип в какую-то историю, и обернуться сейчас - значило вступить на уготованный ему то ли Богом, то ли Дьяволом путь. И он сделает это, уж коли так суждено, но не в сей момент, а немного попозже... Вот только докурит сигарету... Ведь даже приговоренному на смерть дают маленькую отсрочку. Нет, он не вспоминал в эти минуты свою безалаберную жизнь, он просто наслаждался тишиной и покоем. У него еще есть время - пока тлеет сигарета, а потом он гордо вскинет голову и, как и подобает настоящему мужчине - без страха и упрека - войдет в открытую для него дверь...
И настолько понравилась Герцу эта мысль, настолько был горд он своим поведением, что чуть не прослезился. Давно уже дотлела сигарета, и чахлое весеннее солнце полностью скрылось за черным горизонтом, а он все стоял в той же позе, чувствуя, как наливаются ноги свинцовой тяжестью, и холодный ветер все глубже и глубже забирается под тонкую куртку, остужая горячую кровь. А вместе с этим как-то незаметно сошла на нет железная решимость, и другая, не менее заманчивая, мысль робко вступила на зыбкую почву колеблющегося сознания. А мысль сия была такова: не лучше ли ему - Герцу, то есть - не искать приключений на свою пятую точку, а добраться до ближайшего телефона-автомата и, вызвонив кого-либо из друзей, отправиться домой, где и похоронить сегодняшний день в пучине забытья, разогнав тяжелые мысли дурманящим вином, и проснуться утром здоровым (пусть не физически, но душевно) и нормальным человеком? И, вероятнее всего, Герц так и поступил бы, но дверь за его спиной скрипнула еще раз, и он не выдержал - обернулся, ожидая увидеть все, что угодно - от распахнутых дубовых дверей до восставших из ада. Ожидания его не обманули: взору его действительно предстала дверь - именно дубовая, с большой тяжелой железной ручкой в виде львиной головы, держащей в зубах массивное кольцо, и именно распахнутая. Гостеприимно, можно сказать. Маняще. Только таблички "войди в меня" не хватало. А за дверью царил полумрак, наводящий на мысли о средневековье... или о триллерах.
- Так и начинаются все фильмы ужасов, - пробормотал Герц и отважно шагнул через высокий порог.
Картина, открывшаяся глазам Герца, была настолько знакома и привычна и настолько не соответствовала его ожиданиям, что он потерял не только дар речи, но и способность мыслить, и так и стоял у входа, тупо разглядывая происходящее. А происходило событие самое что ни на есть рядовое. И событие это называлось некрасивым словом "тусовка". Да-да, самая обычная квартирная тусовка. И лица некоторые до боли знакомы: вот, например, сидит Канцлер, лениво подкручивающий колки у визжащей и возмущающейся гитары. При виде этого зрелища Герц недовольно поморщился - Канцлер был не самым худшим представителем музыкального племени, но гитары в его руках долго не выживали. Даже самые крепкие и испытанные, попадая к нему, превращались из надежных подруг в робкие мимозы и чахли одна за другой. Но вот пытка под названием "настройка" закончилась, и ушей Герца достигла знакомая песенка, являвшаяся неофициальным гимном "Утопленника". Начиналась она так: "Я мертвец, красивый сам собою". Сидевший рядом народ, среди которого Герц узрел Маркизов и Принцессу, мгновенно подхватил песню, и дружный рев заполнил помещение. Герц тем временем немного опомнился и, поняв, что выглядит нелепо, высмотрел свободное местечко, вполне подходящее для наблюдательного пункта, сразу оное и заняв. Компания, очутившаяся рядом, состояла из лиц, ранее Герцом никогда не виданных. В центре ее восседала милая герлушка, более всего напоминающая маленького пушистого котенка. Из пионерского возраста она еще не вышла, а потому была в полной боевой раскраске хиппи, выходящего на тропу войны. История, рассказываемая девицей, сводилась к посещению ею своей нежно любимой школы в таком же или примерно таком же прикиде, где она произвела полный "фураж".
Народ, окружавший девицу, видимо, ожидал чего-нибудь подобного и тут же радостно осклабился и с головой ушел в обсуждение сельскохозяйственных проблем, переходя по мере беседы от трав скотских к травам людским. Про герлушку, похоже, почти забыли, но вот мелькнуло в разговоре словечко "мамаша Фураж", и Герц довольно улыбнулся: хорошее имя получит девица - сильное имя, а главное, редкое, ибо Герцов в этой стране как минимум четыре, и с двумя из них он не хотел бы пообщаться, а уж тем более не хотел, чтобы его приняли за кого-то из них (или наоборот), а вот мамаша Фураж будет одной единственной и неповторимой. Последнее, впрочем, зависит только от нее.
И вдруг странное видение посетило Герца - будто стоит он и читает афишу, написано на которой: "Мамаша Фураж и ее дети". А вслед за ним еще одно видение открылось его глазам: едва освещенная сцена, судя по размерам, какого-то ДК. У микрофона стоит та самая герлушка, повзрослевшая и, кажется, немало перенесшая на своем веку, но выжившая и заматеревшая, и что-то поет. А рядом... боже, да это же он... Ну конечно. Он стоит, держа в руках сакс и лениво посматривает по сторонам. Вот подошла его очередь и, поднеся инструмент к губам, он прикрывает глаза, сосредоточившись только на музыке и выбросив из головы все лишнее, могущее помешать, и начинает играть.
- Бр... - Герц тряхнул головой, прогоняя назойливый глюк, и тут какое-то движение привлекло его внимание. Он взглянул в ту сторону и увидел, что тяжелые бархатные портьеры, прикрывавшие часть стены, сами собой раздвинулись, обнажив огромные двери, инкрустированные позолотой. Герц подслеповато прищурился, пытаясь разобрать замысловатый узор, но двери распахнулись, явив взору его двух причудливо одетых созданий. В одежде их нашли отражение, казалось, все стили и направления моды за последние 2000 лет - здесь были и латы, и цилиндры, и белоснежные накрахмаленные жабо, и даже валенки. Но вид их был настолько величественен, что Герц даже не улыбнулся. Они стукнули три раза об пол массивными золотыми жезлами, привлекая к себе внимание, ибо кроме Герца их не замечал никто, и громогласно, да так синхронно, что голос их сливался в один, объявили: "Их Величество Король Верхних и Нижних Папуасий Оппанёк The Last!"
И в этот момент Герцу захотелось взвыть. Многим, наверное, знакомо это чувство, когда из последних сил - уставший и разбитый - доползаешь до дивана, мечтая только об одном - вытянуть ноги и умереть, и вдруг звонит друг, знакомый, родственник, да мало ли кто, и выясняется, что надо встать и опять куда-то идти - прямо сейчас и срочно. Примерно то же творилось в данный момент с Герцом - только он расслабился, только убедил себя, что все, произошедшее с ним днем, не более как сон, и вдруг оказывается, что все это правда.
А в комнату уже входил недавний его собеседник и, заметив Герца, тут же устремился к нему. Окружающие не обратили на Короля абсолютно никакого внимания, точно так же как не замечали до этого ни Герца, ни мажордомов, и Герцу снова показалось, что весь этот спектакль разыгрывается только для него, и в этой пьесе лишь два действующих лица - он сам и Ласт, а все остальное - декорации.
Ласт молча протянул ему руку, как старому знакомому, сел рядом, но тут же вскочил, вытащил из заднего кармана порядком измятую пачку "Беломора" и уселся обратно:
- Это хорошо, что ты пришел, Герц. Я знал, что ты придешь.
- Почему? - удивился Герц.
- Чтобы заставить человека совершить непривычный поступок, надо просто вывести его из состояния равновесия. И нет лучшего способа для этого, как обвинить его в несуществующих грехах. Я знавал людей, потративших всю жизнь на доказательство того, что это не они наступили вам на ногу на том балу.
- Значит, весь тот разговор был лажей?
- Лажей... - покорно согласился Ласт. - Но ведь как подействовал.
- А как? - переспросил Герц, но ответа не получил. И вновь - в который уже раз за этот день - подумал он, что неспроста все это, и что не случайно оказался он вовлеченным во все эти события - его выбрали специально! Взгляд Герца в эту минуту наткнулся на Принцессу, и смутные сомнения зародились в его мозгу - уж не сия ли особа явилась первопричиной всего?
- Слушай, а кто меня подставил? - вырвалось у Герца.
- Не подставил, а рекомендовал, - поправил его Ласт.
- Рекомендовал... - как эхо повторил Герц. Рекомендовал... Ну точно, Принцесса постаралась, больше некому - разве что Маркизы? Нет, Маркизы вряд ли, Маркизы хорошие, Маркизы человеколюбивые... А для Принцессы такую гадость сделать - одно большое удовольствие. И Герц с огромным воодушевлением начал разрабатывать планы мести - один краше другого.
- Да, рекомендовал, оказав тем самым огромную честь.
- Ну уж и огромную... Свинью мне подложили, а не честь. И что мне с этой честью делать?
- Обычно честь хранят и весьма тщательно. А что ты с ней делать будешь - это уж твои проблемы.
- Консервировать, значит, будем... - в этот момент Герц придумал особо изощренную пытку для Принцессы и довольно хмыкнул. - Да, кстати, - вдруг вспомнил он, - а титула мне никакого не полагается? А то кругом сплошные маркизы да графья, неудобно как-то... Хоть в рыцари посвятите... Сэр Герц - неплохо звучит, правда?
- Неплохо, - согласился Ласт. - Но для посвящения в рыцари необходимо пройти соответствующий обряд. Ты готов к этому?
- Смотря какой. Если там дракона какого убить или принцессу спасти, ради Бога. Только... - взгляд Герца опять устремился в сторону Мары, - эту спасать не буду, лучше какую-нибудь другую.
На эту принцессу Герц действительно был зол неимоверно, а кроме того, ведь он мог и не справиться с драконом, а оставлять любимую когда-то девушку в звериных лапах тоже неудобно. Мало ли чего драконы делают с плененными принцессами. А с чужой принцессой как-то полегче - все-таки ничем друг другу не обязаны, и если уж не выйдет у него ничего, так хоть не так обидно будет.
- С драконом хочешь сражаться - пожалуйста, будет тебе дракон. Как насчет Зеленого Змия?
- Кого? - упоминание старого врага, давно и прочно заманившего Герца в свою ловушку, несколько поохладило его пыл. Если с каким-нибудь другим драконом он, может быть, еще и справился бы, то тягаться с этим представителем огнедышащего многоголового племени не имело никакого смысла, ибо бой сей был проигран им много лет назад.
- Другого предложить не могу.
- Что, с драконами дефицит?
- Да нет, драконов-то хватает. Но и рыцарей развелось немало. Так что все занято.
- А Змей Героиныч? - Герц вдруг вспомнил старую хипповскую байку о доблестном освобождении царевны Анаши.
- И ты туда же, - усмехнулся Ласт. - Все как сговорились - подавай им Змея Героиныча и никого больше. На него уж целая очередь выстроилась, до того популярная ныне рептилия.
- Неужто популярней Зеленого Змия?
- Представь себе. Занимает в рейтинговой таблице первое место.
- Да? - Герц задумался. На самом деле, со Змеем Героинычем отношения у него складывались тоже не слишком хорошо, но тут шанс все же был. Уподобиться, что ли, большинству? - А по каким показателям вы эти таблицы составляете?
- Ну как по каким? По числу убиенных. Уже лет 5 первенство держит.
- А на Зеленого Змия, значит, очереди нет?
- Есть. Да вакансия недавно появилась. Подвизался тут один на бой, но в ночь перед битвой нажрался со страху и продинамил стрелку. А на каждого дракона по две недели выделяется - пока отдохнет, пока проспится. Вот и простаивает Змий. Так что, если хочешь, можешь прямо сейчас в бой.
- Ну уж нет! - возмутился Герц. - Сначала накормите, напоите, в баньке попарьте, а уж потом...
- Согласен, значит? - оживился Ласт.
- А вот этого я не говорил.
Герц представил себя, идущего в бой - брезентовая роба, на голове пожарная каска, в кармане соленый огурец (на закуску), а в руках - последнее Постановление Партии и Правительства о борьбе с алкоголизмом - заместо щита, видимо. Каким оружием сражаются с Зеленым Змием, он представлял смутно - говорят, ампулы какие-то подшивают - выпил, и тю-тю... А если взять подводное ружье, и загнать в него такую ампулку? Ах да, пиво еще не забыть - раны залечивать...
Картинка получилась умилительная. А если учесть, что в таком виде, пошатываясь после изрядной дозы винных паров, изрыгнутых драконом, предстанет он перед спасенной им принцессой, стало совсем не до смеха.
В общем, идея с Зеленым Змием Герцу явно не нравилась:
- А еще какие-нибудь драконы есть?
- Да сколько угодно! - Ласт ловким жестом фокусника извлек из рукава длинный список: - 57 штук в ассортименте. Огласить?
- Выборочно. Что-нибудь полегче подыщи.
Ласт внимательно проглядел список и, наконец, выбрал нужный экземпляр:
- Есть, например, Дракон Одомашненный - абсолютно неагрессивен. К ногам ластится, спину выгибает, хвостиком виляет. Убивать - одно удовольствие. Пока одну голову сворачиваешь, остальные мурлыкают.
- Нет, так я не могу. А что, - с сомнением спросил Герц, - кто-то на такого польстился?
- Один раз нашелся желающий - да пока третью голову скручивал, повредился в уме. В дурке сейчас лежит - печальная, в общем, история.
- Да, незадачка... А еще что есть?
- Еще? - Ласт отвлекся от нахлынувших воспоминаний и снова взглянул в список: - Дракон Очеловеченный.
- Это как?
- Три здоровых мужика. Один с топором, другой с дубиной, третий матом кроет.
Сражаться с мужиками Герц тоже не захотел - уж больно неромантично, и Ласт опять погрузился в изучение своей цедули:
- Есть еще Дракон Вымерший. Но только в одном экземпляре - да и тот музейный экспонат... Дракон Саблезубый - этого не советую. Пока ему танец с саблями не станцуешь, ни за что не помрет... Дракон Противопожарный - сам себя водой заливает: 95% смертей в результате обваривания. Пар у него трехатмосферный - сто тридцать два градуса и еще девять десятых... Дракон Огнеупорный - мощный асбестовый панцирь - берет только лазер... Дракон Карликовый - виден только в микроскоп. Живет в чашке Петри, чашка та лежит в сундуке, сундук на дереве и т.д. Пока сыщешь, убивать расхочешь... Дракон Ароматизированный - 28 нежных запахов - но это для женщин.
- А попроще ничего нет? - совсем сник Герц.
- Попроще? Попроще только Дракон Обыкновенный - 3 головы, 1 хвост, 2 сердца. Дракон как дракон. Коэффициент полезного действия - 0,75. Размах крыльев - 10 метров. Максимальная температура пламени - 3000№С в тени. Меры предосторожности - к работе допускаются лица, достигшие 18 лет и прошедшие инструктаж по технике безопасности... Рутина, короче.
- Да, - вздохнул Герц, - не получается с драконами. А может, хрен с ними? Ну на кой мне это рыцарство сдалось? Да и какой из меня сэр? - курам на смех.
- А и верно, - охотно согласился Ласт, и непонятно было, кто из них двоих испытал в этот момент большее облегчение.
Герц недоуменно взглянул на короля, удивленный его реакцией, и только тогда и рассмотрел его как следует - Ласт оказался вовсе не так стар, как казалось днем, ну может лет на пять-десять постарше самого Герца. И, хоть лицо его и было изрядно потрепано, но на алкоголика он не походил ничуть. "Нелегкое, видать, это дело - управлять Верхними и Нижними Папуасиями," - подумал Герц, испытывая чуть ли не родственные чувства к своему собеседнику.
И в этот момент случилось что-то странное - окружающие их люди, до того занятые своими делами и полностью игнорировавшие и Герца, и Ласта, вдруг радостно закивали в их сторону, как будто они только что вошли. Помахала ручкой Принцесса, с грохотом поднялся Маркиз, выдираясь из сплетения тел на полу, и вытянув руки, устремился тискать и обнимать давно не виданного (то есть уже несколько часов) братишку. Казалось, что мир очнулся после долгого сна и теперь сладко потягивается, разминая застоявшиеся косточки. И Герц снова (в который уже раз за сегодняшний день) расслабился. Дома. Наконец-то он дома.
- Ты вовремя, браток! - подмигнул Герцу Маркиз, выпустив его наконец из объятий. - Долго как-то ехал, но успел...
- Куда успел? - удивился Герц, и в душу его снова закралось сомнение в реальности происходящего. - И почему долго?
- Так... дык... - Маркиз изобразил на своем лице крайнее изумление. - Ты ж звонил часа полтора назад, сказал, что сейчас будешь. Мы и не открывали без тебя. Все ждали, терпели, мучались, понимаешь. А ты вот... вот так вот с братками, да? Обидеть хочешь, да?
- Нет, нет, я это... забыл я... склероз... трезвый был, не помню, - поспешно стал оправдываться Герц, видя, как изменяется выражение Маркизова лица, становясь из радостно-идиотичного свирепо-плаксивым. Даже застрявшая в бороде макаронина от позавчерашней (не меньше) закуски угрожающе приподнялась, но, не выдержав собственной агрессивности, свалилась на пол.
- Маркиз, не парь человеку мозги. Видишь, с дороги - устал... Наливай лучше, - спас Герца от праведного гнева Ласт.
- Так а чего... - попытался оправдаться Маркиз. - Я завсегда готов. Только... - он огляделся по сторонам.
- Ах да... - Ласт три раза хлопнул в ладоши, и народ, наполнявший комнату, молча потянулся к дверям.
- Чего это они? - удивился Герц.
- Аудиенция окончена, - улыбнулся Ласт. - Пора бы и честь знать.
- Чего окончено? - не понял Герц.
- Всего окончено. И все свободны.
- И я?
- Ну уж это тебе самому решать. Мы никого не держим.
Герц идиотски усмехнулся, чувствуя себя крайне неловко. И может быть, он и ушел бы, но Маркиз уже совал ему граненый стакан:
- За встречу.
Вечер медленно, но верно выруливал на накатанную колею. После первого тоста удалились Принцесса и Маркиза, оставив мужчин в одиночестве. Незаметно разошлась одна бутылка, потом другая. Привычно зашумело в голове, сняв напряжение и развязав языки, и потеплело на сердце. Все было как всегда - Канцлер пел песни, Маркиз лез целоваться после всякой удачной и неудачной фразы, и Герц незаметно для себя расслабился, успокоился и перестал обвинять себя в сумасшествии. Была, что греха таить, такая мысль: все, мол, браток, допился, пора тебе на Пряжку, лечить белую горячку, да получать свою порцию транквилизаторов и прочей химии. Ан нет, оказывается, все не так и плохо, все очень даже хорошо - и обнимающий уже не строящую гитару Канцлер, и Маркиз, умиленно разглядывающий стакан с портвейном, и Ласт, вещающий стихотворные экспромты, нимало не смущаясь тем, что его не слушают. И так Герцу стало хорошо, тепло и уютно, что он даже отобрал у Канцлера гитару и спел пару песенок, во время которых Маркиз вылил в стаканы остатки портвейна и замер, обескураженно глядя на пустую бутылку.
- Ты чего, браток? - поинтересовался Герц, допевший песенку.
- Дык кончился... совсем... дык...
Известие это было встречено гробовым молчанием. Из создавшейся ситуации выхода было два (а может, и больше, но иных вариантов Герц не знал) - либо идти спать, либо идти за бутылкой. Спать не хотелось - время раннее, опьянение легкое, душа не удовлетворена и требует продолжения. Значит... И молча переглянувшись - ибо понятно все было без слов - полезли мужики за тщательно заныканными ресурсами. Полетели на стол измятые бумажки, посыпались серебряные рубли. Герц, как самый трезвый, был выбран казначеем.
- Пять, шесть, десять... - бормотал он себе под нос, в третий раз пересчитывая наличность, но опять вмешался нетерпеливый Маркиз: "А эту-то, братушка, забыл," - и все пришлось начинать заново. После шестого раза Ласт не выдержал и оттащил отбивающегося и сопротивляющегося Маркиза от эпицентра событий, т.е. от Герца. И сразу же дело пошло на лад.
- Итого 15 тонн. С копейками, - гордо объявил Герц, закончив сложные арифметические подсчеты. И понял, что общественность очень выразительно смотрит на него, Герца, и во всех трех взглядах написано одно и то же, и переводятся эти взгляды примерно так: "А за бутылкой идти тебе, браток".
- Здесь, за углом, знаешь, ларечек есть, - вкрадчивым голосом сообщил Ласт.
- И что? - Герц сделал вид, что не понял намека.
- Дык это... оппаньки, - пояснил Маркиз.
- Да тут рядом, - так же ласково продолжил Ласт. - Не заблудишься. Только фонарик возьми - а то темно у нас по ночам, - и добавил загадочно: - Да будет свет и сгинет тьма.
Все дальнейшее произошло настолько быстро, что Герц даже опомниться не успел - кто-то накинул ему на плечи куртку, кто-то всунул в руки фонарь, и только тогда обрел он дар речи, когда захлопнулась за его спиной тяжелая входная дверь.
- Да я... - начал фразу Герц, но было поздно - он остался один в кромешной тьме. И только похрустывавшие в кармане бумажки напоминали о реальности происшедших событий.
- Очень хорошо, - громко сказал Герц, хотя хорошо ему явно не было. Холодно оказалось на улице. Сыро. И действительно очень темно: ни одного фонаря вокруг.
Герц тяжело вздохнул и, включив фонарик, отправился искать нужный угол с нужным ларьком.
То ли Ласт несколько преуменьшил расстояние, то ли что-то случилось со временем и пространством, но прошло уже полчаса, а Герц все никак не мог найти искомое место.
- Да пап твой пап твой пап твой пап... - чертыхался он, преодолевая очередной поворот и все более запутываясь в окрестностях. Если бы не сознание того, что его ждут и уже, наверное, начинают сердиться, он, может, и не торопился так, но возложенная на него миссия была слишком ответственна и не терпела отлагательств. И хоть бы один огонек... Но город словно вымер - темные улицы, темные громады домов, даже луны не видно - только призрачный луч фонаря, высвечивающий гениальные граффити, состоящие, в основном, из односложных фраз и коротеньких слов. И когда он совсем отчаялся, ушей его достигла странная фраза: "Раскин - козел!"
- Что? - Герц остановился как вкопанный и заозирался по сторонам, пытаясь выявить источник этого утверждения. Им оказалась юная девчушка, застигнутая врасплох лучом фонаря и испуганно глядящая на Герца. Герц, в свою очередь, так же недоуменно уставился на нее. И неизвестно, сколько бы они еще рассматривали друг друга, но тут девушка грозно подняла кулачок и еще раз повторила:
- Раскин - козел!
- No passaran... - пробормотал Герц, соображая, к нему ли относится столь категоричное утверждение, а если к нему, то при чем здесь Раскин? И кто это вообще такой? Насколько он помнил, еще совсем недавно его звали иначе.
В этот момент девушка снова открыла рот, и Герц понял, что ее пора остановить, иначе она будет повторять свою фразу до бесконечности. Он немного опустил фонарик, чтобы луч не слепил девушку, и вежливо осведомился:
- Простите, а кто такой Раскин?
- Козел, - растерянно ответила девушка.
- Это я уже понял. А кроме того, что он парнокопытный и с рогами?
- Ну это... Великий Хранитель Света, Посланник Божий, явленный во спасение наше в лучах Солнца Искусственного.
- Электрик, что ли? - удивился Герц.
- Кто? - девушке слово это было явно не знакомо.
- Так, приплыли... У вас тут какой век? Каменный или бронзовый?
- Двадцатый, а что?
- Да так, ничего.
"Я спокоен, я спокоен, в Багдаде все спокойно," - пытался успокоить себя Герц, но хмель почти улетучился и как-то нехорошо стало покалывать в области сердца. Похоже, теперь он влип окончательно. Или окончательно сошел с ума. А может, это не он сошел, а девушка? И как можно ласковей он поинтересовался:
- Деточка, а ты знаешь, что такое лампочка? Электрическая? Стоваттовая? Неоновая? Бактерицидная? Эритемная? Ильича? - но девушка растерянно крутила головой, и Герц понял: электричества в этом мире нет. Не гудят по ночам провода, не бегают от анодов к катодам (или наоборот) потоки заряженных частиц, не крутятся турбины ГЭС, не расщепляются атомы ни в мирных целях, ни в военных. И, видимо, он еще долго стоял бы, осознавая все вышесказанное, но где-то вдали послышались шаги.
- Обход, - прошептала девушка, и Герц вздохнул облегченно: от ментов, похоже, неформалы здесь бегают точно так же. Несмотря на отсутствие электричества. И он приготовился бежать. Вот только куда? Смутная какая-то мысль мелькнула в его голове, и как всегда в стрессовых ситуациях, пришло нужное решение. Оставался сущий пустячок: убедить девушку в своей благонадежности. И тут Герца снова осенило:
- Меня прислал Ласт, - многозначительно сказал он, следя за ее реакцией, которая не замедлила появиться: девушка внимательно осмотрела его с головы до ног и осторожно произнесла:
- Да будет свет!
- И сгинет тьма, - автоматически отозвался Герц, вспомнив загадочные слова Ласта. Видимо, это был пароль, потому что девушка тут же улыбнулась и пригласила Герца следовать за собой, попросив перед этим выключить фонарик.
Проплутав по темным улицам не меньше получаса, девушка остановилась возле обшарпанной двери и, повозившись немного с замком, прошептала:
- Проходи. На третий этаж. И жди там. Только тихо, у нас соседка плохо спит. Стерва.
- А ты? - поинтересовался Герц, чувствуя, как от тепла и спертого воздуха парадной алкоголь, давно уже бродящий по крови, начинает активизироваться, грозя в любой момент добраться до головы. "А-я-яй!" - подумал Герц, представив, что будет, если зеленый змий таки доползет до цели.
- Сейчас, только дверь закрою, - отозвалась девушка. - Здесь не стой, а то могут полисов вызвать. Комендантский час на дворе, благоразумные граждане спать изволят.
- А там стоять можно? - усмехнулся Герц, но девушка метнула на него столь грозный взгляд, что он предпочел ретироваться, ограничившись тихим, почти не слышным ворчанием по поводу отсутствия лампочки на лестнице, фонарей на улице, выщербленных ступенек и совершенно неясной игры в подпольщиков.
По мере того, как он поднимался, ворчание его начало сходить на нет, а носа достиг до боли знакомый запах. Прислушавшись, Герц различил еще и звуки, обычно сопровождающие подобные запахи, и в очередной раз порадовался: что бы там ни было, но трезвость здесь явно не считается нормой жизни. И тут же он вспомнил об основной цели своего похода и чуть не взвыл от досады: "Черт! Меня же ждут! Волнуются, наверное. Матерятся, что есть сил!" Но отступать было некуда - хотя позади и не Москва.
Девушка абсолютно бесшумно появилась возле Герца, без слов отстранила его от двери, возле которой он, как выяснилось, стоял, щелкнула замком, причем Герц откровенно позавидовал ее способности видеть в кромешной тьме, распахнула отчаянно скрипнувшую дверь и шепнула:
- Входи.
И Герц вошел.
И глазам его открылась картина, при виде которой он забыл и о Маркизах, и о Канцлере, и о Ласте, и об отсутствии нормального освещения, и даже о так и не выполненном поручении. Забыл, придя в состояние эйфорического восторга. Забыл, ибо картина была такова: огромная, слабо освещаемая коптящей керосиновой лампой, комната, в каждом углу которой стояли бутылки, бутылочки и бутылечки, пустые и наполненные, с этикетками и без, а посередине комнаты сидели и лежали весьма живописного вида люди. Человек 15, если не больше. "Хиппи, что ли?" - подумал Герц. И они действительно были похожи на хиппи. По крайней мере, внешне. Правда, чего-то не хватало, но чего - Герц так и не понял. Впрочем, задуматься над этим ему не дали: как только девушка сообщила высокому собранию, что человек этот прислан Ластом, ему тут же протянули стакан, сопроводив сие действие словами: "Да будет свет!"
- И сгинет тьма, - на всякий случай отозвался Герц и залпом осушил емкость. Знакомая теплая волна плавно разлилась по пищеводу, одновременно достигнув головы и желудка, и, наложившись на предыдущий хмель, окрасила мир в розовые тона. Герц задержал на миг дыхание и довольно улыбнулся: - Хорошо пошла!
- На, закуси, - протянул ему кто-то кусок хлеба, но Герц лишь отрицательно помотал головой.