Кузьмина Людмила Александровна : другие произведения.

Ау, Земля!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  

Ау, Земля!

Фантастическая повесть

-1-

   Этой ночью было светло почти как днём - огромная луна освещала кладбище. То ли из-за неё, а, может, потому что озяб, Мишка проснулся. Он поёжился и протёр глаза кулаками. Согретый за день могильный камень, где сморил сон, отдав ему своё тепло, уже остыл и теперь холодил через подстеленную курточку. Мишка сел, вплотную прислонившись спиной к надгробному кресту, и заерзал, чтобы почесать под лопатками. Потом благодарно погладил чуткими пальцами мрамор креста, устремлённого прямо на луну, как указующий перст, который взывает к небу о милосердии для обездоленных на земле. Про них читал ему дядька Степан из книжки, вместе со старыми журналами выброшенной на свалку. Дядька Степан был единственным среди обитателей свалки, кто защищал его от них, призывая всех жить в мире и согласии. Небось тревожится о нём сейчас...
   Потягиваясь, разминаясь, Мишка встал возле надгробья, где заночевал случайно. Поднял лицо и загляделся на луну. Она будто сочилась янтарно-медовым соком. Может быть сладкая, как перезрелая дыня, мякотью которой довелось полакомиться при жизни мамы... Он вздохнул и тут же высмеял самого себя: что на уме у того, кто часто недоедает? Конечно, еда!
   Правда вчера он даже переел - с запасом на будущее. Потому что всё одному досталось, не было бродячих собак поблизости. Наверное, им тоже повезло насытиться у ресторана или церквушки, соседствующих с кладбищем.
   Раньше поминали усопших разными вкуснятинами, а теперь всё больше крутыми яйцами с горбушками хлеба. Оно и понятно: после того, как единственный городской завод перестал получать военные заказы, у людей - ни зарплат, ни пенсий. Жируют только ресторанные "новые русские", да ещё бандиты. А вообще-то зачем живым отрывать от себя последние куски ради мёртвых? Как будто тем, кто под землёй, не всё равно! И бояться их нечего. Правильно говорит дядька Степан: бояться надо живых, а не мертвецов в такое-то трудное для всех время.
   Одёргивая куцую курточку, до дыр протёртую на локтях, Мишка всей грудью вдохнул свежий воздух, настоенный на ароматных кладбищенских травах. Благодать! Живи и радуйся.
   Хорошо-то как! Тишина, никого кругом. А впереди - целая жизнь, в которой ему, конечно же, повезёт. Уверенный в этом Мишка повёл по сторонам глазами, повлажневшими от избытка чувств. И вздрогнул. Кто это?.. Что это?.. Совсем близко от него, в призрачном лунном свете белела фигура. Женщина в развевающихся одеждах двигалась. Она танцевала!
   Только однажды, ещё при маме, которая повела Мишку в театр, видел он такое зрелище на затемнённой сцене. Танцевала балерина под переливчатым светом прожекторов. От их лучей она то вспыхивала оранжевым пламенем, то становилась яркозелёной или яркосиней, волшебно преображаясь.
   Но когда прожекторы погасли, а люстра над зрительным залом зажглась, Мишка почувствовал разочарование с горьким привкусом обмана: балерина была во всём белом. Поразившая его многоцветная красота оказалась ненастоящей. И колдовство для него тогда закончилось.
   Но теперь продолжалось, хотя танцующая женщина оставалась во всём белом. Мишка был зачарован. Она кружилась, отрывалась от земли и парила в воздухе, а он смотрел.
   В свои малые ещё годы уже много повидавший Мишка ни в кого и ни во что не верил. В приведения - тем более. И всё же иголочки не то чтобы невольного суеверного страха, а какого-то знобкого волнения покалывали кожу. Его детская душа жаждала чудес и вот, наконец-то, получила. Ночью, на кладбище, в полнолуние.
   Как же самозабвенно кружилась белая женщина! И вдруг встала на месте, в упор посмотрела на Мишку. О, ничего подобного он никогда не испытывал, готовый оторваться от земли, чтобы вместе с ней улететь всё равно куда. Заметно полегчавшее тело стало почти невесомым, душа возликовала.
   Потом он успокоился под неотступным женским взглядом, почувствовал себя сильным и крепким. Правда, слегка кружилась голова, словно перебрал чистого кислорода, но трепетное от волнения сердце забилось ровно, в чётком ритме.
   Пока они стояли и глядели друг на друга, за спиной белой женщины возникли смутные тени. Бестелесные и безгласные существа то растягивались, то сплющивались, пытаясь окружить её, оттеснить, чтобы приблизиться к Мишке. Но она взмахами крылоподобных рук легко отгоняла их, охраняя его. Когда же они стали обретать чёткие очертания каких-то людей, но не белых, как она, а чёрных, Мишка запаниковал.
   - Иди и всё забудь, - услышал он её певучий голос. - Мы с тобой ещё встретимся.
   И тогда он безбоязненно пошёл, не спотыкаясь на узкой, вилявшей между могилами тропке. Не цепляясь за спутанные травы. Высокую кладбищенскую ограду преодолел без труда. Совсем пришёл в себя на пустынной дороге. Шагал и шагал. До утра далеко. До свалки тоже. Ну и что? Хочется жить!
   Обеспокоенный дядька Степан встретил его вопросом:
   - Ты где был?
   - На кладбище ночевал, - ответил Мишка с улыбкой: - Знаешь, какой чудесный сон приснился!
   - О чём?
   Мишка задумался.
   - Вот знаю, что чудесный, а о чём не помню.
  

- 2 -

   Почему особенно ценишь свою жизнь уже на исходе? Спохватился! А она всё ускоряется, не идёт - бежит, и каждый день может стать последним... Так радоваться надо, что жив! Просто жить ради самой жизни и себя в ней, пока не обретёшь последний приют на кладбище, чтобы успокоиться навсегда. Тут между собой не бранятся, друг дружке не завидуют, на чужое место не зарятся. Что деньги, почести и власть? Ничего теперь не надо, навсегда угомонились. Нажитое на земле под землю с собой не возьмёшь.
   Так философствовал кладбищенский сторож дядя Миша, подёргивая себя за пегий хохолок, сохранившийся на оголённой голове. Счастливчиком был, потому что повезло в смутное время скачка от социализма к капитализму. Смилостивилась судьба, забросила сюда после бесприютных скитаний по раззорённой российской глубинке. И потому обязательный обход кладбищенского хозяйства совершал как торжественный ритуал. Наслаждаясь утренней тишиной, по пути остановился, чтобы перекреститься на Храм справа, да плюнуть на ресторан слева. Кладбище-то как раз посередине, между святым и грешным.
   Благодатная пора! Всё цветёт и благоухает. Лиловым колокольчикам, бело-желтым ромашкам и голубым незабудкам раздолье. Не то что в лесах и на лугах, где повывелись, сорванные и проданные в букетиках горожанам. Скромны они, непритязательны, уход за ними не нужен, растут сами по себе. Воздух свеж и ароматен. Таким никогда не бывает в городе, отравленном выхлопными газами.
   С главной аллеи, по обе стороны которой рядами возвышались чиновничьи памятники, дядя Миша свернул на тропку между могилами остальных горожан. Многие переселились сюда из коммуналок, так и не дождавшись отдельных квартир. И там и тут не хватило на них квадратных метров, неравенство в жизни закончилось неравенством после смерти. Ну да им ведь теперь всё равно.
   Дядя Миша вздохнул. К несправедливости он был чувствителен, однако не роптал, нет! Разве что иногда... Вот взять хотя бы начальников. Ладно, пусть им достаются лучшие места на кладбище, может положено так за дела их. А бандитам? Самый красивый памятник из чёрного мрамора с золотыми буквами - у главаря городских бандитов. На просторной полянке среди общей тесноты. Великий грешник был! Грабил и убивал.
   А те, кто поминает его, такие же. После них возле памятника остаются огрызки с объедками ресторанных деликатесов, так что не случайно бездомные собаки облюбовали это место: тут и кормёжка и ночёвка. А он, дядя Миша, не гонит их, потому что жалеет.
   Плохо только, что шерсти собачьей много. Выбрав её из примятых трёхлистников клевера, он с кряхтеньем разогнулся и направился к дорогой ему могилке. Сам ставил крест, сам сооружал скамейку и огораживал могилку с плакучей берёзой тоже сам. Обвисшие берёзовые ветки напоминали ему развитые локоны той, которую похоронил. Конечно, загустевшая берёзовая листва - сплошь зелёная сечас, не то что осенью: с желтыми вкраплениями, как закрашенная хной седина у Катерины...
   Пьющая была, однако, за собой следила. Да как не пить? Из учёных в бомжихи попала, вот и заливала обиду вином. А разве одна она? Много таких в России, тоже обиженных. Нет, он не оправдывал её. Но и не судил строго, потому что грех Катеринин делил с ней пополам - не смог отвратить от вредного зелья. Эх, Катерина!
   Что-то зазнобило его. То ли от воспоминаний, то ли от сырости: мокрые от росы штанины противно липли к щиколоткам и холодили. Наклонился, чтобы отжать их, а когда выпрямился, да глянул перед собой, обнаружил: место у заветной могилки занято. Ранним утром! При запертых воротах и высокой ограде!
   Подошёл поближе, но так и не смог разобрать через решетку из ивовых прутьев, кто же там. Потому что как раз воссияло солнце над облупленным куполом прикладбищенской церквушки - скромным Храмом Божьим. И потом, когда заслонился козырьком ладони всё по-прежнему расплывалось перед ним. По карманам шарить бестолку, очков нет. Палка с ним, очки дома остались. Дальше пошёл почти вслепую. Ну да ведь тут всё наизусть знает, где ямка, где кочка.
   Вот и Катеринина могилка со скамейкой под берёзой. А на ней - женщина. Да чудная какая-то! Не сама - то, что на ней. Какой-то серебристый балахон, и руки в рукавах, похожих на сложенные крылья. Как залетела сюда? Для ангела - старовата, ближе к сорока уже, и миловидное лицо самое обыкновенное, а стрижка новомодная - под мальчика. Но глаза... Подняла их, и он обомлел. Таких никогда не видывал! Золотисто-лучистые, они обдали жаром, так что сразу же согрелся, даже штаны высохли, исходя паром.
   Небывалое волнение овладело стариком. Зачастило сердце, спутались мысли. Но когда женщина потупилась, голова у него стала ясной, а тело как-то по-молодому взбодрилось. Что это он? Пора к своим обязанностям приступать. Прошёл в оградку и строго спросил:
   - Кто такая?
   Нахохленная женщина по-птичьи встрепенулась.
   - Лессиния!
   Господи, и голос-то как у певчей птахи из поднебесья...
   - Лена, значит? А я дядя Миша.
   - Лессиния, - повторила женщина.
   - Давай-ка уж по-нашему. Откуда ты, Лена?
   - Оттуда, - взмахнула она крылатыми руками, из-под которых взлетели разноцветные бабочки.
   Полнеба расцветилось от них, будто вспыхнул живой фейерверк. Но тут же и погас, осыпаясь мелкими блёстками на берёзу. Та заискрилась и померкла - чудо-дерево снова стало просто берёзой.
   Молитвенно сложив крестом руки на груди, дядя Миша вгляделся в опустевшее небо.
   - Благодарю тебя, Господи, за Божьих посланников. Но не ведаю , какую благую весть принесли. И где они теперь...
   Он не спрашивал, но она ответила. Непонятно для него:
   - Распылились. Земля не для них.
   - Может это знак нам с тобой, но какой?
   Лессиния улыбнулась.
   - Наверное, чтобы мы подружились.
   - Так я согласный!
   - И я тоже.
   - Однако, всё же, хочу знать, почему ты тут, а не дома?
   - Мой дом очень далеко, - вздохнула Лессиния.
   Он тоже вздохнул, растревоженный воспоминаниями.
   - Значит, бомжуешь? Как Катерина... И чего это вас всё на кладбище тянет раньше срока?
   - Хорошо здесь, - плавно повела Лессиния руками. - Нравится мне.
   - Мне тоже. - От улыбки во рту старика обнажились металлические коронки на стёртых зубах. - Лучшее место на земле, уж поверь мне.
   - А ночью было светло, как днём.
   - Дак ведь полнолуние!
   - Погоди, а что ты тут ночью делала?
   - Танцевала, - доверительно сообщила Лессиния.
   Ему показалось, что ослышался.
   - Ты это... Чем занималась?
   - Ну кружилась я. Луна светит, я танцую.
   Дядя Миша даже отступил на шаг. Прислонился боком к оградке. Ничего себе! Уж в своём ли уме эта Лена? Да и он тоже... Что-то с ним не так: то прояснение, то затемнение в мозгах. Кто она? Может из дурдома? Километра три до него отсюда, но что для ненормальной такое расстояние?..
   Чувства его расходились с мыслями, объединить их никак не мог, пока её воркующий смех не прозвучал успокоительной трелью:
   - Да нормальная я, дядя Миша, не сомневайся. Просто рада, что сюда попала и встретила тебя.
   Ему полегчало. Потому что услышать такое было лестно. Уже по-дружески напомнил:
   - И всё же ночью, Лена, спать полагается.
   - Я так и буду делать.
   - Только не на кладбище, - счёл нужным предупредить он её. - Тебе, что ночевать негде?
   Одарив его солнечным взглядом, Лессиния кивнула и повторила:
   - Мой дом далеко.
   Бездомная, как и Катерина... Бомжует недавно, потому что чистенькая и пахнет приятно. Она, конечно, с причудами, но кто нынче без них? У каждого свои заморочки.
   - Лена, а ты спиртным не увлекаешься? - в упор спросил дядя Миша.
   Она в недоумении повела плечами под серебристой тканью в мелких пушистых лохмотках, напоминающих голубиные перышки.
   - Не поняла.
   - Не пьющая ты, - сам он ответил на свой вопрос. - Извиняй! А Катерина хоть и злоупотребляла, но разумнее тверёзых была. Не сберёг я её...
   По перезвон церковных колоколов дядя Миша перекрестился.
   - Что это? - заслушалась Лессиния вместе с ним.
   - К заутрене звонят.
   - Красиво!
   Озарённое восторженной улыбкой лицо её как-будто бы помолодело, стало ещё симпатичнее. Портила только, по его мнению, короткая мальчишеская стрижка, убавляя женственности.
   - Ну, вот что, - решился дядя Миша.- Хочешь пожить у меня? Катеринина комната пустует.
   - А где она?
   - Катерина-то? - Дядя Миша помрачнел, упёрся взглядом в деревянный крест под берёзой. Нагнулся, чтобы поворошить под ним поникшую траву. - У Катерины теперь другая квартира, от всех отдельная. - И добавил: - Соглашайся, Лена, куда тебе деваться? Не приспособленная ты к жизни, по всему видно.
   - Я приспособлюсь, дядя Миша, - пообещала она не столько ему, сколько себе.
   - Вот и ладно, - принял он эти слова за согласие. - Люди должны держаться друг за дружку. Так? Вот Катерину я не удержал... Видела б ты её! Бывало нарядится, завитые волосы по плечам распустит навроде берёзы с ветками. Заметная женщина была! А ты, Лена, зачем коротко стрижешься? - Попенял Лессинии, неодобрительно оглядывая бобрик на её голове. - Нехорошо! Вот Катерина хоть пьющая...
   - Почему?
   - Пила-то? Дак история с ней приключилась. Друг детства напакостил, да... В лабораторию к себе устроила, домой взяла, а он отблагодарил. Из квартиры выселил, с работы выгнал. Кандидата наук!
   - Как же она допустила это? - Не могла взять в толк Лессниния.
   - Начальником над ней стал, она и начала попивать, - объяснил старик. - А с пьющей расправиться легко.
   - И никто не помог ей?
   - Связываться с ним побоялись.
   - Плохие люди, - категорически высказалась Лессиния.
   - Ясно, что нехорошие,- согласился дядя Миша, но тут же выступил в их защиту: -Хотя понять можно, тоже без работы бы остались, а как жить?
   - Дядя Миша, ты мне подробнее про Катерину расскажи.
   - Расскажу, чтобы ты поостереглась. Люди разные, не всем доверяться можно.
   Слушала Лессиния Катеринину историю с таким заинтересованным вниманием, словно хотела запомнить крепко-накрепко. А он выкладывал ей свое наболевшее. Нашёлся, наконец-то, человек, готовый разделить с ним душевную боль пережитого. Чужая, а вот ведь роднее родных, каждое слово ловит. И губы дрожат от сострадания.
   - Бедная Катерина!
   Маму Лессинии тоже сгубили плохие люди. Сколько их здесь? Неужели больше чем хороших? Что-то она расчувствовалась... Где всегдашняя твёрдость? Чувства не должны мешать делу. От них слабеешь, а надо быть сильной.
   - Я должна привыкнуть, - вслух наказала себе она.
   - Привыкнешь, - подхватил дядя Миша, - Я помогу. В дому жить будешь, не на улице. Не дворец, конечно, дак у других и такого нет. Ох, заговорил тебя совсем, - спохватился он, - Намолчался ведь! С козой Зинаидой какой разговор? Бессловесная животина, "бе-е-е" да "ме-е-е". А человеку человек нужен. Ладно, пора доить её. И делов много, это для кладбища выходной, не для меня. Ты, Лена, погуляй пока. Я тебе молочка принесу, козье, оно пользительное.
   Собрался уходить, но Лессиния задержала его.
   - Дядя Миша, а почему ты про меня ничего не спрашиваешь?
   Наощупь пригладив свой встопорщенный хохолок, он ответил:
   - Это же дело добровольное, захочешь - сама расскажешь. У меня отболело, а у тебя, может, ещё нет, зачем пытать-то?
   - Добрый ты, дядя Миша, и мудрый, - задумчиво произнесла Лессиния.
   Смутила она его, затоптался на месте.
   - Ну, не знаю, чего злиться-то? С Божьей помощью все когда-нибудь добрыми будем.
   - А злых здесь много?
   - Дак жизнь-то какая? Без войны разруха в нашем городе.
   - У вас хоть спокойно. А то ведь на всей земле воюют.
   - Это верно, - вынужден был признать он. - У нас люди терпеливые. Хоть бедные, конечно, богатым завидуют, а те промеж собой богатства поделить не могут, греховодники. Но что делать? Бог терпел?, и нам велел. - Тягостным вздохом старик выдал себя - прорвалась накопленная горечь. - Чего людям не живётся по-человечески? Ведь всех жалко, бедных-то конечно жальче. И когда Господь нас вразумит?
   Он ушёл, по-привычке держась за поясницу, которая впервые за многие годы совсем не болела. А вот растревоженная душа ныла. Неужели никогда не наступит общее благоденствие? Одно утешение, что на том свете всё будет по-другому, каждому воздастся по делам его.
   Провожая старика взглядом, Лессиния вытягивала свои волосы. Прихватив ногтями с кожи головы, тянула до ушей и на лоб. Легко поддаваясь, они удлиннялись и завивались на концах. Конечно, не Катеринины локоны, которые милы дяде Мише, но нельзя ведь сразу преобразиться. Она должна быть такой же, как все здесь. Ничем не выделяться среди них. И хорошо, что первыми встретились добрые люди. Ночью - мальчик, а днём - старик.
  

- 3 -

   Козье молоко Лессиния выпила с удовольствием.
   - Вкусно! - причмокнула, слизывая с губ молочные капли.
   - А то! - Довольный дядя Миша отставил в сторону бидончик. - Вот чем лечиться надо, а не таблетками.
   Теперь они сидели рядом на скамейке у Катерининой могилы. Но недолго наслаждались шорохом берёзовых листьев над своими головами. Затишье кончилось.
   - Никак собаки кого-то травят, - прислушался дядя Миша к лаю, который нарастал. - Вроде бы никого, кладбище-то закрыто.
   И тут из ближнего куста сирени вывалилась обезумевшая от страха кошка. Метнулась к ним в оградку, взъерошенная, с прижатыми ушами.
   - Китанучик! - всплеснула руками, как крыльями, Лессиния. - Ко мне, Китанучик!
   Их глаза встретились, и кошка прыгнула к ней на колени, затаившись в пышных складках подола.
   - Порвать могли, окаянные, - пожалел кошку дядя Миша.
   А Лессиния, поглаживая её вздрагивающую от пережитого, заинтересовалась кошкиной головкой. Пощупала за ушами с удивлением.
   - Дядя Миша, а где рожки?
   Теперь удивился он.
   - Какие рожки, Лена, это тебе не коза.
   - Маленький Китанучик...
   - Скорее уж Мурка. И вообще! Как бы нам не досталось из-за этой Мурки.
   Встревожился он не зря. На полянку высыпала возбуждённая стая. Остервенелый лай не предвещал ничего хорошего, так что теперь старику было не до кошки, за которой охотились одичавшие собаки. Кого только не было в стае! Породистые псы и дворняжки вперемежку, объединённые ненавистью к людям, предавшим их. Одних выставили из дома хозяева, других бомжи с помойки прогнали. Конечно, собаки не считали дядю Мишу врагом. Даже были, наверное, благодарны по-собачьи, но близко к себе не подпускали. А сейчас в охотничьем свирепом азарте готовы были напасть, чтобы отбить ускользнувшую добычу. Загрызут ведь любого, кто встанет на пути к ней...
   Осознавая крайнюю опасность положения, куда угораздило попасть из-за кошки, дядя Миша поднял с травы свою палку. Придётся защищаться. И защищать женщину. До чего же она безмятежна! Это и к лучшему, потому что, почуяв страх, собаки совсем озвереют. Вырвутся наружу хищные инстинкты и толкнут на кровавую расправу. А на кладбище пусто, некого звать на помощь. И развязка близка. Если удастся выжить после собачьих зубов, что останется? Ну, от кошки-то, разве только хвост, а их двоих погрызут, калеками сделают. Неужели же Лена не понимает этого?!.
   Крепко сжав палку - единственное оружие для защиты, старик посмотрел на собак поверх оградки. Приготовились к атаке! Залегли выжидательно в клевере с нетерпеливым подвыванием. По сигналу вожака нападут со всех сторон, окружат, и тогда конец. Всё зависит от вожака.
   Матёрый пёс помесь волка с овчаркой, приближался с медленной неотвратимостью. Вот он уже рядом, за оградкой. Легко раздвинул оскаленной мордой ивовые прутья и рявкнул. Чудовище! Разинутая пасть, между оскаленными клыками кроваво-красный язык в пузырчатой пене слюны...
   - Держись, Лена. - Старик поднял палку. - Живыми не дадимся.
   На Лессинию он не оглядывался. И потому не видел: ей хоть бы что. Так же как и кошке, вдруг дерзко взмахнувшей высунутым хвостом перед самым носом вожака, который замер под пристальным взглядом Лессинии. Она что-то нашёптывала, и собачьи глаза очищались от злобной мути.
   Перед остолбеневшим дядей Мишей завершилось превращение дикого хищника в домашнюю собаку. Приручённый вожак припал брюхом к земле, по-щенячьи повизгивая. Потом пополз к своим, а там гордо поднялся, отрывисто взлаял, собирая собак вокруг себя, и увёл всех в сторону ресторана.
   - Ух! - перевёл дыхание дядя Миша, утирая пот со лба, над которым торчал влажный хохолок. Макушечная лысинка порозовела от прилива крови, в ушах словно кузнечики стрекотали. - Кажись, пронесло. Вот и разбери, отчего да почему. А ты, Лена, храбрая, - уважительно признал он и перекрестился. - Спаслись, слава те, Господи!
   - Они, что, живут здесь? - спросила она про собак.
   - Куда им деваться? Отовсюду гонят, а жить всем хочется, тоже ведь твари Божьи. Признали меня, видать, вот и отступили. Тоже ведь с понятием.
   - Ещё с каким, - улыбаясь, подтвердила Лессиния. - Правда ведь, Китанучик? То есть Мурка...
   Кошка замурлыкала, будто согласилась с Лессинией.
   - Да, попали мы в переделку из-за этой Мурки, - не преминул заметить дядя Миша. - Но не бросать же на растерзание. Ты как, Лена, сейчас пойдешь со мной или попозже?
   - Позже. А можно Мурка с нами поживёт?
   Он сразу согласился, признательный Лессинии за то, что избавит от тягостного одиночества.
   - До кучи уж! Все уживёмся, чего нам делить? С козой познакомлю. Зинаида хулиганка, но молоко даёт исправно.
   - А как она хулиганит?
   - Дак бодается, такая норовистая!
   Лессиния засмеялась гортанным воркующим смехом.
   - Ничего, мы её перевоспитаем.
   - Ну, это кто кого, - засомневался дядя Миша. - Ладно, я пошёл, у меня делов много.
   Однако пронзительный гудок у запертых ворот спутал его планы.
   - Тьфу ты, принесла нелёгкая.- Пожаловался он. - Знают, что выходной на кладбище, а едут, будь они неладны. Им всё дозволено!
   - Кто?
   - Дак бандюки эти, брателлы. Что им закон? У них свои понятия. Ты смотри, остерегись от греха подальше, - предупредил её.
   И заковылял к воротам, скособочившись по привычке. Не откроешь - так, чего доброго, вернее недоброго, ворота порушат. А чинить кому? Ему опять же! Им лучше не перечить, себе дороже обойдётся.
  

-4-

   Над свалкой в полнеба кровенел закат, густея к горизонту, вслед погасшему солнцу. Напоминал он Мишке красную от крови рубашку дядьки Степана... Тот надсадно кашлял у него за спиной в домике из щелястых и занозистых ящиков, оставленных на свалке с испорченными продуктами. Насквозь продуваемое и промокаемое, это было их жилище на двоих, для удобства устланное тряпьём. Сейчас Мишка просто не мог находиться в нём из-за избитого дядьки Степана. Смотрел на закатное небо и давился злыми от беспомощности слезами. Вот вырастет и отомстит обидчиками!
   Когда он, сложившись почти пополам, на карачках выбирался из домика, дядька Степан с хриплым придыханием наказывал ему:
   - Далеко от меня не отходи, ладно? Они же там совсем озверели от дармового вермута. Лучше бы я обе бутылки по дороге выпил... И пирожки жалко, ты же сладкие любишь. Всё отобрали! И это люди?
   - Ну чо ты? Сытый я, - старался хоть так утешить его Мишка. - В ресторане котлету съел. Подгорелая, но вкусная.
   Расправившись с дядькой Степаном, соседи по свалке отомстили так за остаточную интеллигентность с неискоренимой привычкой "выкать", а не "тыкать", как было тут заведено. Раздражало их и то, что отгородился от всех с Мишкой. В общем, не их человек. К тому же удачлив был: наловчился брать то, что плохо лежало. Бывший школьный учитель, став бродягой, много чему научился тут. Сегодня вся его дневная добыча досталась соседям по свалке. Вот и расшумелись больше обычного. Да ещё пришлую бабёнку поделить не могли, она то хохотала басом, то взвизгивала.
   Заткнув уши обоими большими пальцами, Мишка старался подумать о хорошем. Но не получалось. Чесалось давно не мытое тело, под майкой, пропитанной грязным потом. А постирать её и самому отмыться негде. Забулдыга отчим, сгубивший сердечницу маму, в родной дом не пускает. Да и какой он теперь родной? Последние мамины вещи из него пропиты. Почему, ну почему так жизнь устроена? И как приспособиться к ней?
   Вообще-то, когда бомжи их не трогают, Мишке на свалке даже нравится. Иди, куда хочешь, делай что хочешь. Вольному воля! И чего только не выбрасывают люди, занятные вещички попадаются в мусоре. На днях колечко нашёл и припрятал. Если золотое - продаст, чтобы дядьке Степану тёплый свитер купить. Он и теперь-то мёрзнет по ночам, а что будет осенью? А зимой?! Где и как они перезимуют...
   Занятый этими мыслями Мишка вернулся в домик к дядьке Степану. Деловым стал, потому что думал теперь не только о себе, но и о старшем друге.
  

-5-

   Прогретая солнцем земля обдавала теплом, оно чувствовалось даже через подошвы сандалий. Поднимаясь вверх по ногам Лессинии, всю наполняло живительной силой. Как на родине! А здесь ведь чужбина...
   - Ну что же, - задумчиво проговорила она, - Хоть не биороботы, а люди, как мы. Только очень уж чувствительные.
   На её коленях зашевелилась дремавшая кошка Мурка. Враз насторожилась, и, спрыгнув, скользнула в дыру оградки, оставленную собачьим вожаком. А вернулась с добычей, положив перед Лессинией придушенного мышонка.
   - Мурка, ты что? - подхватила его Лессиния. - Значит, вот так у вас? Друг за другом охотитесь! Собаки за тобой, ты - за мышатами, - укоризненно выговаривала кошке под недоуменное кошачье фырканье, и согревала в ладонях безжизненного мышонка. Крохотное вялое тельце напряглось, оживая, глазки открылись и блеснули. Прямо с её рук он юркнул в дыру. На удивление прытким оказался к неудовольствию пристыженной кошки Мурки.
   Лессиния встала со скамейки, огляделась. Обманчивый покой! До общей благодати далеко, это очевидно. Однако, всё исправимо, было бы желание.
   Разморённую полуденной жарой кошку Лессиния оставила под тенистой сиренью, сама же отправилась на поиски дяди Миши. Но далеко не ушла. Остановилась на клеверной полянке с чёрным памятником, наполовину заслонённая соседним деревянным крестом. Внимание привлекли два бритоголовых парня. Живописные персонажи! Почему-то в кожанках, несмотря на летний зной, правда, нараспашку. Они попеременно прикладывались к горлышку большой бутылки с яркой наклейкой, булькая жидкостью.
   Один уже наглотался. Привалившись к памятнику спиной, заскользил вниз и поник головой, которую никак не могла удержать шея в крупноячеистой цепи с золотым крестом поверх майки. При этом подмял под себя охапку свежих красных роз, видимо, совсем не чувствуя их шипов, наверняка проколовших джинсы.
   - Ты чо, братэлла, в натуре? - качнулся к нему второй парень, чтобы поднять первого. - Вставай.- Но хрустнувшая под ногой Лессинии яичная скорлупа заставила его рывком оглянуться, выхватить из кармана кожанки нож, не выпуская, однако, из свободной руки бутылку.
   - Помощь нужна? - выступила из-за креста Лессиния.
   - Гы-ы-ы! - расплылся в блудливой ухмылке парень, сунув нож мимо кармана. - Смотри, братэлла, кто это? В пёрышках птичка, цып-цып, - двинулся к ней и потянулся, пытаясь ухватить за серебристый подол в лохмотках, похожих на перья. - Откуда такая прилетела?
   Она брезгливо отодвинулась, стараясь не дышать, потому что пахнуло чем-то таким резким, что внутри у неё забурлило.
   - Ж-ж-ж...
   - Братэлла, да она жужжит!
   Его гогот слился с дружным собачьим лаем. Собаки подобрались незаметно и теперь поднимались из-за могил с грозным рычанием. Рявкнул, выступивший вперёд вожак.
   - Мама-мамочка! - заголосил парень в панике, озираясь по сторонам с напрасной надеждой на помощь при кладбищенском безлюдьи.
   Но вожак с места не двинулся, чтобы напасть, и это придало силы парню. Беспрерывно матерясь полушепотом, ухватил за шиворот оклемавшегося собутыльника.
   - Линять надо, ведь живьём сожрут!
   Собаки заранее разомкнули круг перед ними, и парни кинулись наутёк с воплями. Брошенная бутылка, окропив розы, глубоко зарылась в них, рядом посверкивал отточенным лезвием выроненный нож. А собачий вожак в два огромных скачка одолел расстояние между собой и розами, принюхался, расчихался, после чего задрал заднюю лапу.
   - Ко мне, Джульбарс!- позвала Лессиния. - Ты ведь, Джульбарс? А они плохие люди, да? Я буду осторожнее, - пообещала ему, перебирая жесткую шерсть на опадающей под её рукой холке. - Спасибо!
   Лизнув Лессинию в подбородок, Джульбарс собрал собак сплочённой стаей, и те потрусили за ним. Тут же налетели воробьи, с призывным чириканьем закружились над Лессинией. Они повели её к ежевичным плетям, где вызревали ягоды, наливаясь чёрным сладким соком. А рядом, на проплешине, обросшей неприхотливой дорожной травой, сидел человек. Плохой или хороший? Упираясь локтем в рюкзак, он раскачивался и пел:
   А на кладбище всё спокойненько
   От общественности вдалеке...
   Теперь проученная сбежавшими парнями Лессиния приближаться не стала. Заговорила на расстоянии:
   - Это вы птиц гоняете?
   Не оглядываясь на неё, он недовольно посмотрел на воробьёв, с возмущением обчирикивающих его с ближней ёлочки.
   - А чего они, блин, расшумелись?
   - Кормятся здесь, - указала она на ежевику в колючих стеблях. Но он даже не глянул туда, весь в себя погружённый.
   - Вот и пусть едят, а не галдят.
   По знаку Лессинии воробьи спикировали на ягодные кустики, с молчаливой поспешностью стали лакомиться.
   - А ты неплохой человек. - Поверившая в это Лессиния устроилась рядом, придержав подол, который цеплялся за жилистый подорожник.
   - Я-то? - Он распрямился с гордо поднятой головой и устремил вдохновенных взор ввысь. - Я Поэт! Понятно? - Потом страдальчески выгнул брови. - Но Поэты сейчас не нужны.
   - Почему? - вежливо поинтересовалась Лессиния.
   - Они же всегда бунтари. А зачем власти такие? - И, по-прежнему не оглядываясь на Лессинию, продекламировал:
   Не надо этой власти, как напасти,
   Последнего лишили счастья...
   А Лессиния тут же подхватила:
   Но, может, всё же власть
   Потом придётся всласть?
   Это произвело такое впечатление, что он сразу же удостоил её вниманием.
   - Коллега, да? Я Александр, можно просто Сашок. А ты?
   - Лессиния.
   - Что за прикид на тебе? - скептически оглядел её одежду. - Имячко тоже... Еленой буду звать. Так ты стихи пишешь?
   - Нет.
   - Тогда чем занимаешься? - попытался заглянуть в её полуприкрытые веками глаза под чёрной чёлкой.
   - Да так, - замялась Лессиния. - Исследователь я...
   - Учёная значит? - оживился он. - Как Катерина? Интересно! Ну, конечно, только учёные могут явиться на кладбище в таком прикиде.
   - Я буду здесь жить у дяди Миши.
   - Продвинутая! Больше и дальше, чем поэтесса. - Сашок засмеялся. - А кого будешь исследовать, покойников что ли?
   Она вскинула на Сашка глаза, и он вскочил, ослеплённый.
   - Золотые линзы! - Кое-как проморгался, после чего забросал вопросами:
   - Где вставляла? Небось дорогие? Большие бабки стоят? - И многозначительно повёл указательным пальцем в неопределённом направлении между небом и землёй. - Уж не оттуда ли ты, Елена?
   - Оттуда, - кивнула Лессиния, больше не удивляясь людской привычке упрощенно переиначивать чужие имена.
   - Из самой Рублёвки? Так и знал! Выходит, учёные там уже золотые линзы придумали?
   - Подумаешь, какие-то линзы, - обиделась Лессиния за науку.
   - Не скажи! А тебя-то что, прогнали? - по-своему понял её обиду Сашок. - Турнули, да? Оттуда сюда! Из роскоши в нищету! Вот это кульбит. - И подытожил не без тайного злорадства: - А у нас тут, Елена, совсем другая жизнь.
   - Я привыкну.
   - То-то же, - смягчился Сашок, не заметивший в ней гонора бывшей элитной жительницы. - Хорошо, что на вашей Рублёвке не все ещё скурвились. За это стоит выпить, а?
   Вынув из рюкзака бутылку, он крепкими зубами содрал металлическую заклёпку.
   - Прямо оттуда? - дотронулась Лессиния до горлышка бутылки, вспомнив бритоголовых, спугнутых собаками.
   Сашок так и покатился со смеху.
   - Да ты уже наш человек, Елена! - И деловито осведомился: - В вашей Рублёвке тоже из горла пьют? Или тут у нас приобщилась?
   - Тут у вас, - подтвердила она, с любопытством наблюдая за его манипуляциями.
   Сашку это не понравилось.
   - Изучаешь? Я тебе кто? Подопытный кролик?
   - Человек, - сказала она и уточнила: - тут разные люди, но ты хороший.
   - То-то же. Значит, за хороших людей? Только пить будем культурно. - Он извлёк из рюкзака два картонных помятых стаканчика, расправил их, и наполняя, сообщил: - Не ты одна пострадала. Про Катерину знаешь?
   - Дядя Миша рассказывал.
   - Вот! Тоже учёная. С ними теперь не церемонятся, как и с нами, с Поэтами... Ничего, доберёмся до них, - пригрозил он кому-то. Разломив шоколадную конфетку, половинку вручил Лессинии с объяснением: - Другого закусона нет. Пей!
   Мутновато-розоватая жидкость с неприятным запахом напоминала ту, которой обпились бритоголовые, и Лессинию слегка замутило.
   - Может, не надо? - сделала она робкую попытку отказаться.
   - Надо, - категорически заявил Сашок. - У нас так полагается, это сближает.
   Значит, придётся пройти ей через это.
   - Ну если полагается и сближает... как бы только реакция не пошла.
   - Какая ещё реакция? - Сашок наливал себе уже второй стаканчик. - Пора, Елена, переходить с ликёров на портвейны. Давай!
   Лессиния зажмурилась и опрокинула в себя всё содержимое стаканчика.
   - Вот это по-нашему! - похвалил он её.
   А она задохнулась. Внутри словно взорвалось что-то. Откинувшись на вовремя подставленное колено Сашка, беззвучно разевала рот, хватая воздух.
   - Ну чего ты? - испугался он. - Сейчас пройдёт. С непривычки это.
   Выпитое кипело в ней, что-то с чем-то соединялось, что-то от чего-то отторгалось в бурной химической реакции. Кончилось, однако, быстро. Только слабость осталась. Преодолевая её, Лессиния попыталась улыбнуться Сашку, чтобы успокоить, но не смогла. Ворочая онемевшим языком, едва раздвинула губы.
   - Ж-ж-ж...
   Даже от этого Сашок почувствовал облегчение.
   - Фу ты! - выдохнул он. - А чего жужжишь-то? Крепись! Вот так в новую жизнь вступать. Добавить мне что ли?
   Но поднятую им бутылку перехватил дядя Миша.
   - Опять? - упрекнул старик Сашка. - Ведь сопьёшься! Тоже мне, помощничек. - И выплеснул остатки вина на ежевичные стебли, обклёванные воробьями.
   - Дядь Миш! - Обескураженный Сашок не посмел ему воспрепятствовать, лишь забубнил: - ну, ты даёшь, я же не алкаш, хочу - пью, не хочу - не пью.
   - Постеснялся бы женщины!
   - Что она не человек? Скажи, Елена!
   Качнув жидким хохолком на голове, старик повернулся к Лессинии.
   - На кого похожа! Он и тебя напоил?
   Как же она подурнела и постарела. Не свежестью веяло от неё сейчас, а разило дешёвым вином. Невыносимое зрелище!
   Дядя Миша даже крепко зажмурился. Но разлепил веки под бормотанье Сашка.
   - Дядь Миш, ей же на пользу пошло, посмотри на неё.
   Тот взглянул и глазам своим не поверил. Обман зрения, не иначе! Перед ним - цветущая женщина с ароматным дыханием. Даже мальчишеская причёска не портит. И волосы вроде бы не такие уж короткие, аккуратно обрамляют головку с чёлкой на лбу. Чёлка-то откуда взялась? Как будто бы не было. А может была? Ни в чём теперь не был уверен он, ни в чём! Ни в зрении, ни в памяти.
   Однако, посчитал своим долгом предупредить Сашка:
   - Не втягивай Лену, у неё и так ни дома, ни работы.
   Сашок усмехнулся.
   - Зато золотые линзы. Небось, дорого стоят.
   - Линзы? Какие линзы?
   - Да в глазах у неё, дядь Миш. Контактные линзы, они же, блин, из золота!
   - Выходит, оттого глаза такие, - сразу поверил дядя Миша, восприняв это объяснение необычного цвета Лессининых глаз.
   Они обсуждали её при ней, а она с интересом слушала и делала свои выводы. Богатое воображение у младшего, старший же слишком доверчив, верит ему больше, чем себе. Но больше всех - Богу, которого часто поминает.
   - Кончилась твоя Рублёвская жизнь, Елена, - обратился к ней Сашок. - У нас тут за такие линзы глаза вырвать могут.
   - О, Господи! - быстро перекрестился дядя Миша. - Сохрани и оборони!
   - Чёрные очки ей надо. А пока пусть от всех отворачивается, глаз не поднимает.
   Благодарная за их заботу, Лессиния размышляла. Значит, вот какая жизнь тут у них. За восстановленную внешность свою уже не беспокоилась - они про это забыли. А ей совсем полегчало: внутри всё пришло в норму. Язык пока только не очень поддавался. Решила попробовать воспользоваться им, а заодно проверить голосовые связки.
   - Жжалко мне вас!
   - Чего это она? - спросил у Сашка старик.
   - Реакция, наверное, кончается, - высказал тот предположение, задетый, однако, за самолюбие. - Жалость нам твоя не нужна, ты себя пожалей, женщина.
   - Хороших людей всегда жжалко, им трудно жжить, не то что плохим, - пояснила Лессиния.
   И это примирило с ней Сашка.
   - А ведь верно. И знаешь почему? Потому что хорошие жалеют больше других, чем себя, уж так они устроены.
  

-6-

   Мишку неудержимо тянуло на кладбище. По ночам снились странные сны, о которых стеснялся рассказывать приболевшему после побоев дядьке Степану. Уж очень тот нервным стал. Что подумает, услышав о Мишкиных полётах ночами с неведомой белокрылой женщиной, в чьё лицо никак не мог заглянуть? Дитём малым назовет, не иначе.
   А что в нём, Мишке, детского осталось? Иногда чувствовал себя старше взрослого. Уже кормильцем стал вместо дядьки Степана - ослаб тот, до города не добраться, чтобы еды раздобыть. Хорошо хоть успел научить карточным фокусам. Ой, как пригодились они в ресторане!
   Теперь Мишка туда как на работу ходит. Да это и есть его работа. Жаль только, что на кладбище зайти некогда. Глянет в просветы между перекладинами высокой ограды и скорее к дядьке Степану.
   Какие всё-таки люди разные! Чужой человек, а роднее родного стал. Старший всё больше дорожит младшим.
   С карманами, набитыми мандаринами, Мишка позволил себе задержаться у кладбищенской ограды. Где там крест, под которым заснул недавно? Не видно отсюда, снаружи. Совсем не помнит, как уходил тогда, но перемены с тех пор в себе замечает. Как-то сразу повзрослел, что ли? Начал задумываться обо всём и обо всех, не только о себе.
   Вот почему люди звереют? Дядька Степан говорит, что от тяжёлой жизни. Они вымещают свою обиду на ком-нибудь. Но когда калечат чужие тела, то надрывают свои души. А бездушный - он уже как бы не совсем человек...
   Мишка приник к ограде кладбища.
   - Эй, пацан! - окликнули его изнутри, с той стороны ограды. - Чего тебе?
   - Ничего, - Мишка попятился.
   - Да ты не бойся, - сказал Сашок.
   - Я и не боюсь. - шмыгнув носом, Мишка утёрся рукавом рубашки.
   - Храбрый, значит? А я в твои годы близко не подходил к кладбищу. Начитался, понимаешь, Гоголя...
   - Кто этот Гоголь?
   - Писал про то, как мёртвые оживают. Очень интересно! Ты заходи, я тебе книжку дам, - пообещал Сашок.
   - Сейчас не могу, - замотал Мишка нечёсанной головой. - Меня дядька Степан ждёт.
   Уходил он под любимую песню Сашка:
   А на кладбище всё спокойненько
   От общественности вдалеке!

-7-

   Вопреки опасениям дяди Миши своенравная коза Зинаида приняла Лессинию с радостным беканьем. Привязанная у дома, льнула к ней и ласкалась по-кошачьи, вызывая ревность у Мурки, которой совсем не хотелось делить с ней обожаемую хозяйку. Дядя Миша только диву давался да разводил в стороны живность, норовившую подраться.
   - Зарастает дорожка, - озабоченно заметила Лессиния, путаясь подолом в неистребимом репейнике.
   - Дак не успеваю косить, - посетовал дядя Миша. - Сорняк ведь живучий. А из Александра какой помощник? Городской человек! Ну, вы идите, я догоню вас, - напутствовал он Сашка с Лессинией, решив что-то про себя.
   Предстояло им собрать погребальные венки с осыпавшимися цветами, с полинявшими лентами, и всё перенести к воротам. Там заберёт машина, чтобы отвести на свалку. Но до этого было ещё далеко, когда подоспел дядя Миша. Был он теперь сноровист, двигался быстро, однако привычка по-стариковски шаркать ногами, кособочиться да хвататься за поясницу осталась.
   - Передохните, - предложил им, зажимая под мышкой пакет.
   Расположились, как обычно, у Катерининой могилки. Там старик вынул из пакета платье, встряхнул перед Лессинией и с грустью сообщил, что оставлял себе на память о Катерине. Сашок пощупал ткань.
   - Надо же, крепдешин, давно в продаже нет.
   А дядя Миша предложил Лессинии примерить платье.
   - Любила его Катерина, да... - Он сморгнул слезинки с выцветших глаз - не сомневайся, Лена, оно стиранное.
   Чтобы не обижать доброго человека, пришлось ей уступить ему, хоть совсем не хотелось менять свою одежду на чужую. Когда переоделась в кустах и вышла к ним в Катеринином платье, старик совсем раскис. Утираясь платком, забормотал:
   - Совсем в пору. И личит тебе, скажи, Александр?
   Тот фыркнул:
   - Мадам в стиле ретро, супер-класс, на Рублёвке бы ахнули. Красные маки по зелёному полю, белый кружевной воротничок! Ещё бы химию на голове, и можно снимать кино о простой советской женщине.
   - Балабол ты, - укорил Сашка дядя Миша, - разве её одёжка для работы годится?
   - Да я что, - стал оправдываться тот, - конечно, выделялась очень в своём прикиде, лишнее внимание привлекала.
   - Вот теперь дело говоришь. Надо только ту одёжку прибрать. Неси сюда, Лена, где она?
   Лессиния только руками развела.
   - Нету. Я его распылила.
   - Чего, чего? - Сашок навострил уши.
   Вот сейчас проговорится. Скажет про Рублёвскую жизнь, где господа и слуги. Бедные работают на богатых, как до революции.
   - Да Лена шуткует, - отмахнулся дядя Миша.
   Сашка это не убедило, однако дознаваться, что да как, не стал. Выберет подходящий момент, чтобы поговорить обстоятельно. Были у него к ней вопросы...
   А Лессиния всё одергивала рукавчики-фонарики, привыкая к новой одежде. Руки по локти голые, подол едва колени прикрывает. Натягивая его на них, она собралась примоститься на край могильного холмика, поросший мелкой травой, но оклик дяди Миши остановил:
   - Не смей!
   Впервые он повысил голос до крика, так что ей стало не по себе. В чём провинилась? Что сделала не так?
   - Ты что, там же человек, - пристыдил её Сашок. - Уважение иметь надо!
   Золотые глаза Лессинии округлились.
   - Какой человек? Почему под землёй?..
   - Ты что, с луны свалилась? Там Катерина, она же умерла!
   - Так она под землёй?
   Подвижное лицо Лессинии передёрнулось, черты его исказились, а золото глаз потускнело.
   - Бедная Катерина!
   Они не знали, что и подумать. Только переглядывались. Потом тихо заговорил дядя Миша:
   - Мёртвых мы чтим...
   Не дав ему закончить, Сашок вскочил на затёкшие ноги.
   - Вы что уже там, на вашей Рублёвке, совсем от народа оторвались? Вот блин! Куда умерших деваете?
   Лессиния судорожно вздохнула и отвернулась с коротким рыданием, похожим на жалобную мольбу:
   - Простите...
   А их обоих залихорадило в смутном предчувствии чего-то необычного, непонятного им. И всё колебалось вокруг, словно в зыбком мареве. Приходили они в себя, пока Лессиния озиралась вокруг.
   Аккуратные холмики, похожие на цветочные клумбы со скульптурными украшениями. И кресты, кресты... Могилы с памятниками. Только сейчас открылось ей истинное предназначение полюбившегося места. Обитель скорби - вот что это! Здесь живые ходят по мёртвым. Но ведь так вся земля может превратиться в огромное кладбище...
   - Почему? - закричала Лессиния в бездонное небо. - Почему вы меня не предупредили?!
   Словно в ответ ей послышался небесный гул и слился с подземным. Вздрогнула земля, закачались кресты. Солнечный день померк. Чёрная туча поглотила солнце, а оттуда, из сплошной черноты, вырвалась ослепительная молния, устремилась вниз, нацеленная прямо на Лессинию. Поражённая молнией, она бездыханно рухнула на обугленную траву у Катерининой могилы. Потом крест выпрямился на затвердевшей земле под вновь засиявшим солнцем. Как и остальные кресты на кладбище.
   Потрясённые Сашок и дядей Мишей бестолково засуетились вокруг Лессинии. Не знали, что делать. Рдели маки на зелёном крепдешиновом платье, белело застывшее в мучительной судороге лицо над кружевным воротничком...
  
   А на свалке мальчика Мишку будто что-то укололо в самое сердце.
   - Ты что? - испугался дядька Степан, когда тот схватился за грудь.
   Но внезапный болезненный приступ сменился у Мишки безудержной радостью.
   - Она живая!
   - Да кто она?
   - Женщина, которая летает.
  

-8-

   Лессиния ожила сама. Задышала и села, оправляя подол. Мертвенная белизна лица её сменилась здоровой розоватостью, глаза солнечно засветились.
   Первым опомнился Сашок:
   - Тебя и молния не берёт!
   Перекрестившись, старик молитвенно воздел к небу натруженные руки.
   - Благодарю, Господи, за милость твою.
   Потом они наперебой стали выяснять, как она себя чувствует. Успокаивая их, Лессиния встала на ноги. Как ни в чём не бывало отряхнулась, сдула с воротничка сухую былинку.
   - Ну, Елена! - Сашок обошёл вокруг неё, приглядываясь к ней. - Ты теперь у нас вместо Ванги ясновидящей будешь. Может, нам свой бизнес организовать?
   - Уймись, балабол, - одёрнул его дядя Миша. - Такое пережить! Вот в нашей деревне молния избу спалила вместе с хозяйкой. Бог знает, кого наградить, кого покарать.
   Не слушая старика, Сашок задумчиво обозревал чистое небо. Ни облачка! И ветра нет! Откуда туча взялась? Подземных толчков тут раньше тоже не бывало - сейсмичноустойчивая зона.
   - Не иначе как природа против нас взбунтовалась, - высказался он. - Смотрите, что повсюду творится! Засухи, наводнения, ураганы, на юге - мороз, на севере - жара... Может это предупреждение нам?
   И тут грянул похоронный оркестр. Теперь уж было не до мусора. Хорошо хоть старые венки с главной аллеи убрать успели, завтра к воротам подтащат, чтобы машина забрала. А сейчас надо торопиться.
   - Пошли встречать, Александр, - позвал дядя Миша, - прибыли! А ты, Лена, оклемайся пока.
   На главной аллее, где хоронили чиновников, курили у свежевырытой могилы студенты. Они подрабатывали на кладбище, чтобы добавить денег к своей скудной стипендии.
   Опередив похоронную процессию, старик присоединился к ним, только что углубившим яму. Вытирая едучий пот, они опирались на черенки лопат. И стоял возле них незнакомый дяде Мише человек. Крепыш в распахнутой ветровке с выпуклой мускулистой грудью, обтянутой адидасовской майкой. На вопросительный его взгляд отреагировал, нервно сминая окурок.
   - Сашин сосед по дому, а где он сам?
   - Сейчас будет, да вот и он.
   Гостю Сашок не обрадовался. Трезвый Федя - это что-то необычное. К худу или к добру?
   - С Иришкой что-нибудь? - Обеспокоился Сашок.
   А Фёдор мечтательно посмотрел на зелёную траву, словно мелкими брызгами подсинённую незабудками, яркими как глаза у жены Сашка.
   - Ируся цветёт. Мне бы такую.
   - Но-но! Зачем пришёл-то?
   Фёдор замялся, переступая с ноги на ногу.
   - Я это... Вроде бы у вас тут попик почти святой.
   - У нас батюшка отец Никанор, - строго поправил его старик.
   - Ну пусть батюшка, помолиться с ним хочу.
   Присвистнув, Сашок напомнил соседу:
   - Ты же не крещёный.
   - Могу окреститься.
   - Вот тогда и помолишься.
   - Да нет сил больше терпеть, тошно мне!
   - С чего бы это?
   - Надо же во что-то верить? В кого-то... Вроде бы в Храме чудотворная икона есть?
   Ответить Сашок не успел. Цыкнув на развеселившихся студентов, которые прислушивались к ним, встал рядом с дядей Мишей, чтобы встретить тех, кто провожал усопшего в последний путь. Мужчины и женщины были в чёрном, с одинаково скорбными лицами, приличествующими моменту, вернее часу.
   Выделялась среди них только пышнотелая особа, тоже в трауре под густой вуалью. Она была ближе всех к обитому алой парчой гробу с позолоченными тяжёлыми кистями. В почтительном полушаге от неё держался сопровождающий - невзрачный человечек с белыми розами в одной руке, с увесистой сумкой в другой, перекосившей его. Вдова бывшего Главы города!
   Когда гроб взгромоздили на табуретки, все потупились в ожидании обязательной прощальной речи. Ритуал должен быть соблюден. Такова традиция. Но истекла томительная минута, за ней вторая, и люди в чёрном стали проявлять нетерпение. Они теперь перешептывались, переглядывались.
   - Где же он? - подала властный голос вдова.
   Сопровождающий засуетился, насколько позволяли сумка и розы.
   - Альберт Фомич! - фальцетом выкрикнул он. - Ждём вас!
   Альберта Фомича, штатного оратора, среди провожающих не было. Может, потеряли по дороге, может, забыли в машине. А без прощальной речи никак нельзя.
   - Куда ты смотрел? - прошипела в ухо сопровождающему вдова. - Предупреждала ведь, что запить может.
   - Так я... Так он... - залепетал тот, сильно кренясь набок под тяжестью сумки, которую не решался выпустить из руки, чтобы поставить рядом.
   - Надо было проследить!
   Спас положение Сашок. Вдохновение на него снизошло. Обязательные казённые слова полились гладким потоком, согретые и оживлённые им. Интонационная магия подействовала на провожающих безотказно. Всех пробрало. Завздыхали, прослезились, думая уже не о покойном, а о себе. Все смертны, каждый закончит свой жизненный путь также, вот тут же. Конечно, поскромнее всё будет, без позолоты и парчи, однако вполне пристойно, как и положено.
   Закончил Сашок прославлением бывшего Главы города, их начальника, а также его спутницы жизни. Выдал экспромт:
   Любимых вернуть не получится,
   Уходят они навсегда,
   А мы остаёмся, чтоб мучиться,
   И это большая беда.
   Кто-то хихикнул среди провожающих, но вдова повернулась к ним, и все замерли. Видно боялись её больше покойного мужа. Он умер, она - жива. И намётанным глазом сразу же выделила дядю Мишу.
   - Чтобы через неделю памятник был. Конечно, самый высокий, ясно? Слушать не стала, что земля должна сначала осесть. Глянула на сопровождающего, и тот, сунув розы под мышку, с натренированной сноровкой извлёк дефицитный коньяк, которым она наградила Сашка. Но возле него не задержалась, остановилась рядом с Фёдором, откинув густую вуаль, оценила мужскую фёдоровскую стать.
   - Я Тамара, - кокетливо улыбнулась ему. - Царицей Тамарой зовут. А вы?
   - Ну, Федя, - растерялся тот. - Просто Федя.
   С хищным прищуром вдова Главы оглядела Фёдора и осталась довольна.
   - Хотите, Федя, у меня поработать?
   - Да есть у меня работа...
   Не обращая внимания на его слова, она продолжила:
   - Насчёт денег не прогадаете. - После чего воткнула в нагрудный карман его ветровки маленькую картонку. - Моя визитка, звоните, буду ждать.
   Не стесняясь, она вела себя с вызывающей царственной откровенностью. Облизала подкрашенные губы и деловито перешла к главной части похорон. Под щемящие звуки духового оркестра скомандовала прощаться с усопшим, сама положила ему в изголовье белые розы, наконец-то освободив от них измученного сопровождающего, который парился в добротном костюме, придушенный тугим галстуком. Потом гроб накрыли крышкой, заколотили гвоздями, и студенты на ремнях опустили его в приготовленную могилу.
   - Закапывать? - спросил разрешения дядя Миша. - Пусть земля ему будет пухом.
   - Да поживее вы, - распорядилась Тамара. - Не забудьте про памятник, через неделю проверю.
   Она первая бросила щепотку земли, поданную всё тем же сопровождающим, оживившемся перед близким окончанием утомительной траурной церемонии. За ней последовали остальные, стараясь не попасть под острый Тамарин взгляд, не скрытый больше вуалью. Комки осыпались в их руках, внизу с глухим перестуком отзывалась гробовая крышка - словно запертая наглухо дверь начальника, куда и при жизни-то его, по всей видимости, не могли достучаться. Потом яму закопали, обложили цветами, обставили венками. Когда провожающие с оркестрантами удалились, а студенты со своим заработком отправились в ресторан за поминальным пивом, Сашок подмигнул дяде Мише и подступил к Фёдору.
   - Ну что, Федя, пойдешь к царице Тамаре?
   - Зачем?
   - За тем самым.
   Фёдор вынул визитку вдовы, чтобы рассмотреть, напрягаясь от чрезмерных умственных усилий.
   - Я это... Плохо соображаю, когда трезвый, - признался он.
   - Объясняю. - Сашок игриво ткнул его пальцем пониже тугого живота. - Ты поработаешь, она заплатит.
   - Что у меня, своей работы нет? Моя бензоколонка...
   - Объясняю дальше. У неё для тебя особая работа. Понял?
   - Нет.
   - Да мужик ей нужен, непонятливый ты мой! Она - женщина, ты - мужик, всё просто.
   В приступе стыдливой озлобленности Фёдор побагровел.
   - Она же мужа только что похоронила...
   - Ну и что? - продолжал резвиться Сашок. - Муж мёртвый, а ты живой, типичная секс-машина.
   - Да иди ты...- Фёдор грязно выругался.
   И тут пробудился вздремнувший на табуретке дядя Миша, не то уловив, не то догадавшись, о чём речь.
   - Охальники, ничего святого для вас нет!
   Пристыженный Сашок умолк, но не Фёдор.
   - Сучья порода! - Набросился он на визитку, словно всё дело было в ней, разодрал вдоль и поперёк, только выбросить обрывки не успел - их подхватил в горсть дядя Миша.
   - Будешь ещё мне тут сорить? Не положено!
   - Да мы давно уже по уши в мусоре, - огрызнулся Фёдор. - На помойке живём!
   - Ну, я положим, на кладбище, - возразил дядя Миша. - И у меня должен быть порядок. Охолынь, мил-человек, а ты, Александр, его не трожь.
   - Шуток не понимает, - забубнил Сашок в своё оправдание. - Какое время, такие и мы, дядь Миш...
   Под суровым старческим взглядом он умолк.
   - Время, вишь, у вас виновато, может, наоборот, время такое, какие вы?
   И тем самым вверг Сашка в изумление.
   - Ну ты, дядь Миш, даёшь! Гигант мысли! Оцени, Федя, - примирительно предложил соседу, который не отрывал мрачного взгляда от свежей могилы.
   И что за существа эти женщины? Недаром сторонился их Фёдор, пока не женила на себе предприимчивая Валентина, которая устраивает истерики. Молодость ей загубил, видите ли! А сама старше его. Ну что за жизнь такая распроклятая?
   - Везде бардак, - обречённо изрёк он, как приговор себе и всем. - Ох и напьюсь же я!
   Тяжело ступая, разговаривая сам с собой, зашагал к воротам кладбища. За ними заманчиво поблескивала крыша ресторана какой-то особой краской, той, что не тускнеет. Жар солнца, холод снега, сырость дождя, - всё ей нипочём. Так и притягивает, обещая забвение. Напиться и забыть обо всём! Пропади всё пропадом.
   С такими мыслями устремился туда Фёдор.
  

-9-

   С опаской прислушивался Степан к тому, что происходило возле хлипкого их домика с разбухшими от дождя плашками. Зачем собрались здесь остальные обитатели свалки и почему шумят?
   Внутри домика всё было пропитано сыростью, а на мокром тряпье метался в бреду не по сезону загрипповавший Мишка, вскрикивал, бормотал что-то невнятное.
   На сходке галдели вразнобой или слитным разноголосым хором, но все разом, поэтому невозможно было понять, что там затевается. Сам Степан только встал на ноги после того, как его сильно избили. Сейчас взять с него нечего. Так что им надо? Хоть бы ребёнка пощадили...
   Во враз попритихшем общем галдеже выделился властный женский голос. Единственная среди мужиков бой-баба Наталья не только прижилась здесь, но и командовала теперь всеми. Эмансипация! На свалке... Сумела ведь приручить даже самых упёртых.
   Вот эта Наталья пугала Степана больше всех. В тюрьме отсидела за убийство. Пьяный бездельник муженёк полез к ней драться, она и приложила его сковородкой по темечку, да так что помер. В общем, привысила оборону, за что и засудили. На свалке Наталья пила наравне с мужиками, а в драке побеждала их. Что от такой ожидать? Как спасти Мишку? Про себя Степан даже не думал.
   - Выходи! - выкрикнула она.
   Что ему оставалось? Подчинился. Всё равно ведь силой бы выволокли. Кряхтя выполз наружу. Будь, что будет.
   - Мальчишку только не трогай, - попросил он. - Со мной делайте, что хотите, а его пожалейте.
   Буркнув что-то в ответ, Наталья заняла место Степана в домике. Присела на корточках возле Мишки, пылавшего от гриппозного жара. А он вдруг потянулся к ней.
   - Мамочка, ты пришла за мной!
   И опрокинулся навзничь.
   Внезапные слёзы застлали Натальины глаза - впервые за последние годы.
   - Я помогу тебе, сынок, - шепнула она и приказала тем, кто толпился снаружи: - Чего стоите, вытаскивайте его!
   - Не дам, - рванулся к ней Степан, на которого тут же навалились её дружки.
   - Дурак, - коротко бросила она ему. - Чуть мальчонку не загубил. Да все вы мужики дураки.
   Почти невесомое Мишкино тело подхватили и понесли сразу двое, третий заковылял рядом, чтобы поддерживать его голову.
   - Куда положить-то? - на ходу спросил Наталью.
   - Куда, куда, - ворчливо отозвалась она. - Конечно, на мою постель. А ты чего стоишь? - подтолкнула растерянного Степана. - Ишь, надумал от народа отделяться! Иди, вместе будем мальчонку выхаживать.
   В сарае, крытом шифером, было сухо. Здесь не спали вповалку, своё место на полу было у каждого. Одна Натальина кровать возвышалась над ними. За какую-то неделю Наталья навела порядок, даже дежурство установила.
   Притихший было на кровати Мишка вдруг на миг взмахнул руками и отчётливо произнёс:
   - Белая! Возьми меня с собой!
   - Чего это он? - спросила Наталья у Степана.
   Тот пожал плечами.
   - Улететь, наверное, хочет.
   Взглянул на Наталью и поразился: по-матерински нежная улыбка смягчила её грубоватое обветренное лицо, которое показалось сейчас прекрасным.
   - Мальчик, завтра ты будешь здоров, - услышали они чей-то певучий голос. Но в сарае никого, кроме них троих, не было. Только что-то похожее на женскую фигуру облаком выплыло из распахнутой настежь двери. Может, это им показалось, а голос послышался?
   На другой день Мишка выздоровел.
  

-10-

   Погода выдалась слякотная, хуже некуда, когда Лессиния наконец-то собралась в гости к Сашку. Поднять настроение и укрепить дух он предложил гонорарным коньяком. Так что после полбутылки на двоих всё им было нипочём. Подумаешь, дождь! Подумаешь, грязь! Укрепились и настроились. Огорчали только дядимишины причитания им вслед:
   - Господи, вразуми ты их, всё пьют и пьют...
   Бедный старик совсем извёлся из-за них, и это подействовало отрезвляюще.
   - Переживает за нас, - вздохнула Лессиния.
   - Кайф сломал, - буркнул Сашок.
   - А зачем ты кайфуешь?
   Трудные вопросы он не любил. К тому же считал, что задавать их полагается ему, а ей - отвечать. Наверняка что-то скрывает от всех. Может быть она вовсе даже не Рублёвская? Но тогда чья и откуда? Впрочем, нет! Где, кроме как в элитной, от всех изолированной Рублёвке могут сохраниться такие учёные, как будто искусственно выведенные?
   - Глобально мыслишь, Елена, - сказал он ей, - а мелких житейских вещей совсем не знаешь. Одни мыслят километрами, другие миллиметрами, потому и договориться не можем.
   - Я - как все, - попыталась она протестовать.
   - Нет, - покачал головой Сашок. И с задумчивой прозорливостью произнёс, - Ты какая-то особенная. Непонятная.
   В городе он не сразу заметил, как мутнеют у неё глаза, когда поднимает их на посеревшем лице, чтобы сморгнуть капли дождя.
   - Жжарко!
   - Опять реакция? - сообразил Сашок. - Это всё машины с их газами.
   Взад-вперёд сновали юркие легковушки, уворачиваясь от нагруженных грузовиков. Бледнолицые горожане шарахались от них, жались к домам, кто с молитвами, кто с матерками.
   - Как жже вы жживёте здесь? - выдавила из себя ослабевшая Лессиния.
   - Как во всём мире.
   - Тогда недолго продержжитесь.
   - Да помолчи ты, экономь силы.
   Сашку приходилось подпирать плечом Лессинию и поправлять свой рюкзак на плече, чтоб не съезжал набок. Набитый кладбищенскими дарами, он сильно давил, консервные банки били по рёбрам. Но скоро полегчало, потому что в лице Лессинии заиграли природные краски. Она смогла уже передвигаться самостоятельно, без помощи Сашка, когда чуть не заскочив на тротуар, их окатил жидкой грязью роскошный "Мерс", промчавшийся мимо. Парень за рулём смеялся!
   - Вот блин, мало им дороги, - выругался Сашок. - Извини конечно, Елена.
   - Он ведь нарочно?
   - А то! Ну ничего, у меня план есть...
   С детским любопытством разглядывала она подъезд его неказистой "хрущовки". Чтобы не испачкаться извёсткой, отклонялась от стен, исписанных и разрисованных цветными фломастерами.
   - Так вот как ты живешь. - Лессиния больше не жужжала.
   - А что? У меня двухкомнатная квартира, газ , горячая вода, можно жить. Ты обрати внимание на настенную роспись. Да, ругательства! Но раньше писали их на русском, а теперь на английском - хоть здесь, хоть такой прогресс.
   Жена Сашка Ирина встретила их,всплеснув руками.
   - Какие грязные! Мыться, сначала мыться.
   - А у тебя горит, - принюхался Сашок после поцелую в подставленную женой румяную щёку.
   Ойкнув, она убежала на кухню, чтобы заменить горелую картошку на свеженарезанную. Справилась быстро. А когда вернулась, освобождённый от рюкзака Сашок распахивал окно, потомучто гостья задыхалась.
   - Беда с ней, к каждому сильному запаху приспособиться должна, аллергия такая что ли? Хорошо хоть это проходит быстро. Иришка, познакомься с Еленой.
   - Жжарко.
   - А жужжит почему? - спросила Ирина, разглядывая гостью.
   - Реакция такая, - объяснил Сашок жене. - Ты плачешь, я ругаюсь, она жужжит.
   Ирина промолчала. Потом приступила к делу.
   - Кто первый под душ?
   - Конечно, дама - расшаркался перед Лессинией Сашок. - А ты, Иришка, выдай нам что-нибудь сухое.
   Ему достался семейный банный халат, а Лессинии - футболка с джинсами хозяйки, заношенными до протертостей. Ничего более подходящего не нашлось. И под журчание воды в ванной Сашок наскоро изложил жене то, что знал и насочинял про Лессинию. Напомнил про Катерину дяди Миши, тоже учёную.
   - Только Катерина здешняя была, а эта с Рублёвки, представляешь?
   Ирина так и ахнула:
   - Неужели? Которую по телику показывают?
   - Ты глаза её видела?
   - А что у неё с ними?
   - В них же золотые линзы! Отдай ей свои чёрные очки, всё равно не носишь. Она, конечно, странная, но умница. И, видно, в жизни натерпелась не меньше твоего.
   Да уж, Ирине досталось. Но судьба переменчива, и бывшая детдомовка стала женой поэта с квартирой в ближнем Подмосковье! Пусть постоянного заработка нет, как и у мужа, но нельзя же получить всё сразу. Постепенно жизнь наладится, надо только постараться.
   - Шурик, можно подработать. - Ирина замялась. - Что-то вроде официантки.
   Но Сашок был целиком поглощен предстоящим разговором с Лессинией. Примет его план или нет? Вернее, идею - план-то пока самому-то не совсем ясен. Взялись бы за это вдвоём, главное - начать. Потому что жить так дальше нельзя.
   Раздумывая, Сашок накрывал на стол. Эх, цветов не хватает! Вместо вазы с цветами - коньячная бутылка, её в самый центр. И окружить тарелками: колбаса, сыр, овощи, нарезанные Ириной. Какая цветовая гамма! Какие аппетитные запахи!
   - Смотри, сколько нагонорарил, - похвалился он перед женой.
   - Лучше бы деньгами платили, - робко заметила она. - Долги у нас, Шурик...
   Однако Сашок не хотел портить себе аппетит.
   - Ничего, будут когда-нибудь и деньги. Ты хлеб-то порежь, да рюмки расставь, а я по-быстрому сполоснусь. Елена, по-моему, отмылась уже. - Он отступил на шаг, любуясь столом. - Обалденный натюрморт!
   Когда чистые и переодетые Сашок с Лессинией расположились за столом, Ирина попыталась заглянуть в глаза гостье. Какие они - золотые линзы? Но где там! Ресниц та не поднимала, видно привыкла глаза прятать. Это же нарочно не придумаешь: линялая футболка, старые джинсы, а в глазах - золото! Лицо под чёрной чёлкой привлекательное, подвижное и выразительное, как у актрисы. То вздёрнется нос, то выпятятся губы, то ямочки на щеках углубятся. Но без мимики похоже на маску. Сколько же лет этой Елене?
   Искоса наблюдая за ней, Ирина подкладывала мужу кусочки повкуснее. Бородинский хлеб под хрустящей корочкой был мягок, огуречные половинки тверды. Сырные ломтики, колбасные кружки... Ирина принялась кормить мужа с вилки наколотыми помидорными четвертинками, истекающими соком.
   В своём далеком доме Лессиния не чувствовала себя так уютно, как здесь, с этими землянами.
   - Счастливые вы люди!
   Дружно вдвоём выпили за счастье. Без Ирины, которая не то чтобы принципиальной трезвенницей была, просто не любила запах и вкус любого алкоголя. При этом целовала и миловала мужа даже в чрезмерном его подпитии, противен ей никогда не был, а желанен - всегда.
   Глядя на них, Лессиния расчувствовалась. Вот что значит семья! Там, откуда она, семейные отношения не поощрялись, считались помехой в работе. Жизнь размеренная, бесконечная, и полный деловой порядок. Каждый сам по себе, ни в ком не нуждается, без всех обходится. Общественное важнее личного. Теперь ей так не кажется. Душевного тепла захотелось, что ли? Вот как тут, у них...
   За распахнутым окном кто-то громко выругался. Закричали, завизжали. Пронзительные вопли оглушили Лессинию.
   - Ни дня без мордобоя! - Сашок захлопнул окно. - Любимая народная забава.
   Тут-то она и очнулась от грёз. Вся напряглась с маскообразно застывшим лицом и по-прежнему опущенными глазами, куда никак не удавалось заглянуть Ирине. Вот такая Земля с землянами. Где и чем тут обольщаться? Чувства много, ума мало...
   - Плохие люди, - посмотрела на закрытое окно Лессиния.
   Сашок усмехнулся.
   - Ты ещё наших чиновников не видела и не слышала.
   - Что хотят, то и делают, - подхватила Ирина. - Квартплату опять подняли, а у нас и так задолженность...
   - Ничего, Иришка, прорвёмся, - отмахнулся Сашок, пережёвывая шпротину.
   Однако Лессиния этим заинтересовалась, прикидывая что-то про себя.
   - И какой же у вас долг?
   - Большой, - вздохнула Ирина. - Теперь ведь как? Полгода не платишь - и выселяют. А куда нам деваться...
   Внимание гостьи подкупило Ирину. Хоть кто-то проникся её заботами. Муж, конечно, у неё самый лучший, но в хозяйских делах не помощник.
   - Вот говорю Шурику, - начала она в надежде на дальнейшую женскую поддержку, - что надо квартирантов пустить в маленькую комнату, а он ни в какую.
   - Чужие люди нам не нужны, - категорически заявил Сашок.
   - А деньги нужны?
   И тут Лессиния изумила их обоих.
   - Может, я бы вам подошла? Договорилась с дядей Мишей, что сниму в городе комнату, буду то тут, то у него. Мне нужны магазины...
   Ирина с вопросительной надеждой посмотрела на мужа. Лучшей квартирантки желать не возможно! Однако последнее слово за ним, пусть скажет.
   И он сказал обеим женщинам, но прежде всего обращаясь к Лессинии.
   - Для моего плана это подходит. Мы с тобой такое дело начнём...
   - Вот и договорились, - улыбнулась Лессиния повеселевшей Ирине. - За квартиру буду платить, деньги у меня есть. И квартирный долг сразу же погасим.
   По-свойски подмигнув ей, Сашок засмеялся.
   - Запаслась там, да?
   - На всю оставшуюся жизнь хватит. На вашу и на дядимишину.
   - То-то наш старик в новеньких болотных сапогах щеголяет. Даже в засуху!
   Не зная, как и чем отблагодарить щедрую будущую квартирантку, Ирина предложила вместе ходить по магазинам.
   - Тебе что надо-то в них?
   - Ковры мне нужны.
   - Да они ж не в моде, от них только пыль. - Ирина посмотрела на старомодное Катеринино платье, в котором пришла гостья - оно уже высохло на спинке стула, и по-женски посоветовала:
   - Ты бы лучше оделась по-современному, раз деньги есть.
   Но Сашок её одёрнул:
   - Отстань от Елены, у больших людей большие причуды.
   После чего отправил жену на кухню с наказом вскипятить чай, да заварить покрепче. И чтобы задержалась там подольше, потому что разговор тут будет серьезный, не для неё. Не хочет он этим забивать её голову, и без того домашними делами замороченную.
   Покинула их Ирина с неохотой. Схитрила, оставив дверь к ним приоткрытой. Ей хотелось делить с мужем всё пополам, быть полезной ему не только дома.
   Повертев вилкой над пустой тарелкой, Сашок приступил к теме, которая не давала покоя.
   - Ну и как тебе, Елена, у нас?
   - Земля стареет, и люди на ней меняются, - осторожно сказала она. - Но не везде и не всегда, по-моему, в лучшую сторону.
   - Да я не про весь мир, глобальная ты наша. Давай про наш город поговорим для начала. Нравится тебе, как мы живём?
   - Нет.
   - Вот! А что делать? Как изменить всё это?
   - Сознание у людей надо менять.
   - При такой жизни? Когда телевизор оболванивает? - Сашок взволнованно заходил по комнате. - Спиваются люди... - Тут он запнулся, посмотрел на пустую бутылку из-под коньяка, которая красовалась на столе, схватил её и убрал под стол. - В общем, пора действовать.
   - А как? - заинтересовалась Лессиния, потому что сама тоже об этом думала. - Вы тут каждый отдельно от всех. А ваши чиновники только за себя и друг за друга.
   - Умница! - Сашок прервал своё кружение вокруг стола. - В самую точку. Значит нам надо что? Объединяться надо! - И закончил торжественно: - Будем создавать Союз!
   - Союз борьбы за справедливость? - спросила Ирина, появившись в комнате с чайником и начала разливать чай.
   - Подслушивала? - уличил жену Сашок. - Ладно, молодец ты у меня, взрослеешь.
   Между тем, Лессиния напомнила Сашку, что пока в этом Союзе они только двое.
   - Ты да я.
   Сашок развеселился, довольный ею и собой.
   - Ещё наш старик, коза Зинка с кошкой Муркой, ну и Джульбарс...
   - А я? - напоминала о себе Ирина.
   - Седьмой будешь. После Джульбарса!
   Он бережно взял её руку и стал обцеловывать каждый палец с облезлым лаком на ногтях.
   Терпелива и покорна
   Ты - как вся твоя страна,
   Современная Мадонна...
   Горделиво зардевшись, Ирина всё же спрятала руку под фартук. Потом потёрлась своей щекой о колючую щёку мужа.
   - Быстро обрастаю, - повинился Сашок. - Как ты меня такого любишь?
   - Да я за тебя жизни своей не пожалею, только бы ты жил.
   И столько страсти было в ней, так убедительно прозвучали её слова, что Лессиния невольно позавидовала.
   - И что ты за женщина? Не понимаю...
   - Вот полюбишь сама, тогда и поймёшь­ - сказала Ирина.
   Нет, это было выше разумения Лессинии!

-11-

   На свалке справляли свадьбу. Бомжи резвились, как дети. Очистив от мусора пятачок, водили хоровод, крепко взявшись за руки, плясали и пели. Выпив забракованного властями вина из бывшей республики недавно ещё общего СССР, а теперь враждебной страны, они поздравляли новобрачных. А те чинно сидели за колченогим свадебным столом, украшенным берёзовыми ветками и полевыми цветами.
   Сговорившись между собой, обитатели свалки дружно закричали традиционное "горько" и потребовали "подсластить".
   Степан с Натальей потянулись друг к другу.
   - Горька-а-а-а!
   Новобрачные застеснялись, наскоро целуясь. После чего она заслонила себя и его большим букетом ромашек.
   - Надо же, - зашептала ему на ухо, - я ведь считала, что жизнь уже кончается, а она только началась. Понимаешь, Стёпа?
   - Понимаю...
   - Веришь ли, я ведь до тебя никого не любила.
   - Верю...
   Ошеломлённый крутым поворотом в судьбе, Степан даже себе боялся признаться в том, что вознаграждён за все былые невзгоды. Детей они с бывшей женой не нажили. У неё, приехавшей издалека, была другая задача: поселиться в квартире мужа, а потом выселить его, что ей и удалось...
   Теперь у него будет крепкая семья. Наталья - надёжный человек, верная женщина, а Мишка им - заместо сына. Золотое колечко на свадьбу подарил... Найдут с Натальей работу, снимут комнату, и заживут по-человечески. Мир не без добрых людей, примут их .
   - Стёпа! - Затормошила его Наталья. - Что задумался? Всё у нас будет путём, уж я постараюсь. Сынок Миша есть. И ещё рожу.
   А Мишка ликовал. Наконец-то повезло: в семье поживёт.
  

-12-

   Под порывами сокрушительного урагана домик дяди Миши готов был, казалось, рассыпаться, словно карточный. Однако держался, по-старчески покряхтывая. Был он не моложе хозяина, и забот с ним хватало. К зиме надо подлатать, иначе дров не напасёшься, всё тепло в щели выдувается. Да и печную трубу прочистить - ветер в ней волком завывает. До жути! И всё же хоть такое жильё есть. А каково бездомным? Где сейчас от грозы укрываются? Бывший городской Глава, ныне покойный, повелел подвалы с чердаками заколотить. Сколько бомжей зимой помёрзло! Победовали перед кончиной... Это что же творится? Такого даже после войны не было. Конечно, бедно жили, в коммуналках ютились, а всё же над головой - крыша, под ногами - пол. Пусть одна кухня, один туалет на несколько семей, зато за копейки. А нынче? Оплатить квартиру невозможно! Хорошо хоть у него казённая.
   Иногда на дядю Мишу накатывало вот так. Каждодневное смирение сменялось коротким бунтом. Каялся потом, грех свой замаливал. Но после. А до этого садился перед телевизором, чтобы поспорить. Вот и сейчас устроился поудобнее на лежанке, прогнал кошку Мурку с её мяуканьем и прикрикнув на бекавшую за перегородкой козу Зинаиду.
   Гроза всё бушевала, но вроде бы стала стихать, когда возникший на экране политдеятель стал докладывать людям, как они, эти люди, живут.
   - Повышается благосостояние...
   - Чьё? - придрался дядя Миша. - У богатых повышается, у бедных понижается.
   - Людей обеспечивают лекарствами...
   - Это вас ими обеспечивают, а нас - поддельными таблетками.
   - Выгоднее получать деньги, чем льготы...
   - Да какие это деньги? Тьфу на тебя.
   Чтобы не расстраиваться дальше, дядя Миша начал переключать каналы. Но везде, как нарочно, показывали рекламу в одно и то же время. Стиральный порошок, пиво, женские прокладки. Перепроизводство их, что ли?
   Какой же трудный и длинный день выдался! Но роптать грех.
   Старик выключил телевизор. Что это он разворчался? Здоровья-то прибавилось, вот на душе неспокойно: заснуть бы , да какой сон, если коза бекает, кошка мявкает, словно взбесились обе.
   - Выгоню к собакам, - пригрозил им, - прямо под дождь!
   Лучше бы не поминал - разлаялись.
   - Вот окаянные! - Дядя Миша прислушался. - Что нынче с ними? Проверить бы надо, а? Эх, служба!
   Погрузив ноги в болотные сапоги, подаренные Лессинией, он прихватил фонарь, палку и в накинутой плащ-палатке шагнул на крыльцо. Тотчас же парусом вздулась она от ветра, готовая улететь вместе с ним в непроглядную темень. Едва справился, заворачиваясь в неё перед вынужденным ночным обходом. Хорошо хоть основная широкая дорога, посыпанная песком, как губка впитывает дождевую воду.
   Гроза уже на исходе. Грома не слышно, молний не видно. Ещё клубятся разогнанные ветром тучи, теснимые к горизонту, но полная луна уже выпуталась из их лохмотьев на очищенное место, засветила во всю свою яркую мощь. Так что и фонарика теперь не надо. Тем более сторожу. Наперечёт знает он каждое деревце, все надгробья известны. В глубине кладбища разные по форме, а вдоль главной аллеи, по обе стороны её, памятники одинаково строгие, похожи друг на друга, как разновозрастные братья: пониже, повыше, очень высокие. Каждому похороненному чиновнику воздано по его чиновничьим заслугам при жизни. Ливень отмыл тут мрамор до пронзительной белизны. Но что это?..
   Один памятник повален, другой, третий, а четвёртый... разбит! Господи! Почему? За что? Не гроза такое натворила, чьи-то руки. Наверняка шайка орудовала, уж не её ли собаки прогнали? Ну ничего святого для людей...
   - Нелюди! - закричал дядя Миша, как будто его могли услышать, их ведь след простыл. Сделали страшное дело и разбежались.
   Он заплакал. Сначала безмолвно глотал слёзы, смешанные с редкими дождинками, потом зарыдал навзрыд. Но проклинать никого не стал. Начал молиться шепотом, осенять себя крестом.
   - Господи, вразуми ты их, не ведают что творят... Господи!
   Небо отзывалось глухим отдалённым ворчанием, как будто вместе с ним смиряло праведный гнев.
  
   В разгар летнего утра быстро подсыхала мокрая листва на потрёпанных кустах, но трава под ними ещё серебрилась от обильной влаги. Все надгробия были целы, кроме памятников на главной аллее, трех поваленных и четвёртого разбитого. Туда и повёл дядя Миша Сашка, на чём свет костерившего виновников ночного погрома.
   - Отморозки, беспредельщики! Выродки!
   Старик в который уж раз повторял, что виноват, потому что отвечает здесь за всё. Однако, Сашок был категорически с ним не согласен.
   - А начальство условия тебе создало? Ни телефона, ни охраны, всё экономят на тебе. Ничего, теперь зашевелятся.
   Нервно подёргивая хохолок на темечке, безутешный дядя Митя твердил своё:
   - Старый дурень я, ведь собаки предупреждали. И кошка с козой тоже. Надо было сразу проверить, а мне невдомёк. Выйти к ним.
   - Дядь Миш, ну ты даёшь! Да тебя бы там на месте прикончили.
   Сашок нагнулся за осколком мрамора с уцелевшей фотографией на выпуклом медальоне. Мужское лицо, преисполненное собственной значимости, фамилия, имя, отчество под ним, с датами, обозначившими начало и конец жизненного пути.
   - Артюхов Кирилл Иванович, семьдесят лет прожил.
   - Высокий памятник был, - засокрушался дядя Миша. - Покойный большой пост занимал! И вдову помню, из себя такая важная...
   - Вроде той? Что моего соседа кадрила прямо у гроба? - Сашок чертыхнулся, презрительно сузив глаза. - Где они себе таких стервоз находят? Или те уже при них стервенеют?
   - Не выражайся!
   - Прости, не буду. - Сашок опять вгляделся в расплывчатые черты лица хозяина разбитого памятника. - Нда, Кирилл Иванович, после смерти вам повезло меньше, чем при жизни.
   - Люди к нему, небось, в очередь становились.
   - Так, может, они с ним и расправились? Обиженные народные мстители?
   - Бог накажет за святотатство!
   Уголки губ Сашка вздёрнулись в скептической усмешке.
   - Эх, дядь Миш. Наверное, не успевает он грешников наказывать, много их.
   - Не богохульствуй, Александр!
   Высмотрев среди мраморных кусков ржавые пятнышки на одном из них, Сашок поднял его.
   - Уж не кровь ли это? Может, сатанисты тут побывали?
   Пугливо отпрянув в сторону, старик перекрестился.
   - Сохрани и оборони!
   - Или кто-то нос разбил в темноте?
   - Ай, да ну тебя, всё шуткуешь... Пошли, милиция разберётся. Я из ресторана звонил.
   У самого порога дома встретила их кошка Мурка, укоризненно мяукнула и отвернулась.
   - Тоскует без Лены, - вздохнул старик.
   - Придёт она скоро, - поспешил обнадёжить его Сашок, приласкав мимоходом кошку. - В магазине она с моей Иришкой.
   За перегородкой завозилась коза Зинаида.
   - И эта туда же, - скосил глаза дядя Миша. - А чего Лене в магазине-то делать?
   - Ковры смотрит.
   - Какие ковры? Зачем ей ковры?
   - Я знаю? Сам у неё спросишь. Ты бы чайку заварил, дядь Миш.
   - А молочка испробовать? - засуетился старик.
   - Вот завяжу, тогда буду вместе с тобой молоко пить.
   - Уж скорее бы. - Дядя Миша поставил на плитку чайник, себе налил молока. - Собаки знаки подавали мне, - опять начал он.
   - Ну куда одному против них? С палкой вместо ружья?
   Но дядя Миша упорно винил себя:
   - Недоглядел я.
   - Вот блин! - не выдержал Сашок. - Скоро там твой чай поспеет? Плесни пока хоть молока, что ли.
   - Пей на здоровье! - Оживившись, дядя Миша налил ему полную кружку.
   И Сашок выхлебал большими глотками.
   - А ведь вкусно, - удивился он.
   - И пользительно. Значит я про собак...
   - Дядь Миш! - Прервал его излияния Сашок, - а давай из них охрану организуем?
   - Дак они же дикие.
   - А мы приручим. Займёмся ими с Еленой.
   - Ну, если только с Еленой, её зверье слушается.
   - И меня будут слушать!
   - Дай Бог.
   Тогда Сашок и решился на трудный разговор, не оттягивая его больше. С дипломатического захода начал:
   - Дядь Миш, я у тебя на ночь останусь. И потом ночевать буду, пока Елена там с моей Иришкой... У меня ружьё охотничье, пусть только кто сунется! А женщина тебе не защита.
   - Оно конечно, складно говоришь, Александр, - покряхтел после раздумья дядя Миша, - да уж больно я к Лене привязался.
   - Она же каждый день сюда приезжать будет. В городе-то какой воздух? Дышать нечем!
   Старожил дядя Миша не спешил разделить радужные надежды Сашка. Но может, тот и прав. Молодым виднее.
   ...
   В это самое время Мишка на тюфяке прислушивался к дыханию дядьки Степана и Натальи, которые спали рядом на старинной железной кровати с шишечками, тоже железными, похожими на сосновые. Вставать он не торопился, чтобы их не будить.
   Ему опять приснилась белокрылая женщина. Парила на недосягаемой высоте.
  

-13-

  
   Лессиния огляделась. Удачно выбранный ею самый дальний кладбищенский уголок был пока ещё свободен от захоронений. Подумать только! Здесь люди не самораспыляются по своему желанию, переходя в другую - бестелесную форму жизни, чтобы жить вечно. Короток век землянина. Стареет и умирает. А умирает их в этом городе больше, чем рождается. Так ведь он может превратиться в сплошное кладбище - никого наверху, на земле, все внизу, под землёй...
   Нет, надо как-то спасать их. Прав поэт Сашок.
   Испытывая неведомое раньше чувство жалости к землянам, Лессиния пробиралась сквозь жёсткую щетину дикорастущих трав, которые преграждали путь к заветному месту. Стойкие и гибкие, они гнулись, но не ломались. Смятые, поднимались тут же. Вот это жизненная сила! Не то что у людей в городке, где надеются на кого и на что угодно, только не на самих себя. Уповают на чудо. Людям бы так восстанавливаться, как эти растения-сорняки. Если высшие жизненные формы слабеют, а низшие усиливаются, может что-то не так пошло здесь, на Земле? Недаром же Вселенная послала её сюда с контрольной проверкой. Земляне проникли в Космос. Углубились в землю, но пока от них вреда больше, чем пользы. Так созидатели они или разрушители?
   Но до чего же изобильна и прекрасна Земля! Пока ещё... Хотя бы вот здесь. Стебли устремлённой вверх лебеды перевиты гирляндами цепких вьюнков с нежными цветочными граммофончиками. Белые, розовые, голубые... Они похожи на фигурные разноцветные лапмочки и как-будто освещают тёмную зелень. Кустится полынь над низкорослой мятой. Смешанный запах их перебивает все остальные. Теперь он не может вызвать ответной болезненной реакции - к нему Лессиния притерпелась с момента своего появления на Земле. Вдыхает с удовольствием.
   Вот, наконец, и дверца, откуда вышла на Землю, - крышка подземного люка у массивной кладбищенской стены. Точно такая же, как у ресторана, куда подвели канализацию, подключив потом церквушку, но обойдя кладбище. Такая, да не такая. Предназначение другое, никому не известное. Кроме неё, Лессинии.
   Она остановилась, чтобы прислушаться, - ни звука! Никого и ничего поблизости. Ветерок сюда не долетает, растения неподвижны. Насекомых и птиц нет. А нездешних бабочек лучше не выпускать - даже в микроклимате кладбища они не уживаются и самораспыляются. Это она, Лессиния, способна ко всему приспособиться. Срабатывает обратная вертикаль жизнеустойчивости: от низших форм к высшим. Как и положено при нормальном развитии.
   Однако, до чего же надоедливы пух и колючки! Отцветающий чертополох выпускает на волю созревшие летучие семена, чтобы расширять свои владения за счёт менее предприимчивых соседей. Завоеватели! Тоже вроде людей... Репейник, тот стремится к тому же самому по-другому. И Лессинии, отряхнувшейся от пуха, пришлось выдирать колючки из Ирининых джинсов вместе с нитями ткани. Сама пострадала только временно. Исхлёстанные дикими травами руки до локтей поцарапаны, однако они лишь чуть поболят, и царапины бесследно исчезнут. Полная регенерация!
   Приходится это скрывать, чтобы не отпугнуть землян, - они же не такие как она. Бедные! Им бы совершенствоваться. Но до того ли, когда заняты выживанием?
   Лессиния очнулась. Как долго стоит над крышкой подземного люка? Секунды? Минуты? Нащупав на себе бугристый пояс, усыпанный драгоценными камешками, надетый там, откуда послали сюда, чтобы обезопасить от случайностей, она благодарно вздохнула. За одну такую драгоценность оплатила квартиру друзей, а ещё осталось на продукты. Покупай, да ешь, и других подкармливай. Надолго хватит.
   Надо топнуть по крышке люка с определёнными интервалами. Условный пароль.
   Ответ на её вызов пришёл быстро. Он был предельно краток:
   - Найди Китанука.
  

-14-

   За окном большой комнаты - тьма безлунной ночи с точечными вспышками сигарет. Время дворовой тусовки безбашенной юной поросли. Мальчишки с девчонками вперемежку, матерятся и курят, да высасывают из бутылок рекламное пиво. Как быстро же из милых деток выросли хулиганы и хулиганки!
   Детство Сашка прошло здесь. И покуривать со сверстниками начал тоже рано, но таясь от взрослых, если ругался, то без девчонок. А теперь что? В их общей компании кто кого перекурит и перепьёт, словно соревнуются между собой. Вот такие агрессоры!
   Взрыв хохота дворовых ребят усилил тревогу Сашка.
   - Как бы мою Иришку не зацепили, - пробормотал он. - Нашла, блин, работу...
   - Посменную? - заразилась его опасениями Лессиния.
   Сашок смутился. Будто оправдываясь перед нею, заговорил, что жена впервые не послушалась, сосвоевольничала. О том, что не очень отговаривал её, промолчал. До сих пор сомневается: надо ли было настаивать. В конце концов, работа всякая нужна, работа всякая важна. Он - современный человек. Думает по-современному. А чувствует... С чувствами нужно справляться, если жизнь к тому принуждает.
   Наблюдая, как Сашок мечется по комнате, Лессиния сочувственно предложила:
   - Шёл бы ты к дяде Мише, до кладбища-то далеко.
   - Нет, я дождусь её.
   И начал рассказывать, чтобы отвлечься, про начальников, которые всё в свою пользу приватизировали, общее писательское имущество поделили. Заискивают перед властью, а та только о себе думает. Если раньше авторам платили за их книжки гонорары, то теперь автор сам должен заплатить, чтобы его издали. А деньги где? Вот он - безденежный Поэт, вынужден подрабатывать на кладбище.
   Услышав стук двери, Лессиния оборвала его вымученный монолог. А Сашок бросился встречать жену с распахнутыми объятиями.
   - Муза моя пришла!
   Но Ирина отшатнулась.
   - Не трогай! - И жалобно добавила, - Мне помыться надо.
   Так как поникший Сашок загораживал узкий проход, она боком проскользнула между ним и косяком двери. Закрылась в ванной комнате. А Сашок, не глядя на Лессинию, сорвал с вешалки куртку, и опрометью выскочил на лестничную клетку, как будто спасался от самого себя.
   В недоумении Лессиния посмотрела ему вслед. Что это с ними обоими? Уж эти земляне! Всё у них слишком и чересчур. Чувства в ущерб разуму, а потому разбалансировка в организме.
   После ванны Ирина вышла нескоро. Кутаясь в махровый халат, бессильно опустилась на подставленную Лессинией табуретку. Иринино лицо заострилось, щёки яблочной спелости опали, под глазами залегла синева.
   - Бросай ты эту работу, - стала выговаривать ей Лессиния.
   - Вот накоплю на сборник Шурику и брошу.
   - Но есть же у меня деньги, хватит на всё на свете!
   - Это твои деньги, Лена. А я должна для мужа сама заработать. Сделать ему подарок.
   Земная женщина... Восхищение или возмущение испытывала сейчас Лессиния, глядя на неё. Сама себя не понимала.
  

-15-

   Ласковы предзакатные солнечные лучи. Совсем как мягкие подушечки маминых пальцев... У Натальи руки жестковатые и мозолистые, но гладит она Мишку нежно, да ещё приговаривает:
   - Что бы мы без тебя делали, кормилец ты наш?- А Мишке это в радость при уважительном отношении к нему взрослых. Зарабатывать стал на картах, втихаря обученный бывшим фокусником, а ныне бродягой. Тут ведь не только ловкость, но и сообразительность нужны. Сейчас уже сам ресторанных охранников учит наперёд просчитывать карточные ходы, да где им? До него далеко.
   Сегодня будет сытный семейный обед. Куриные окорочка! И чего ими американцы брезгуют? Нам посылают, а себе оставляют лапки с крылышками, где много костей и мало мяса. Всё оно как раз в окорочках, так что дядька Степан с Натальей очень довольны будут.
   Размечтавшись, Мишка прибавил ходу. Но что это?! Чем ближе свалка, тем гуще дым, удушливый, совсем не похожий на привычный. Предчувствие неминуемой беды охватило Мишку. Он уже не шёл - бежал. А сердце выстукивало тревожные позывные.
   И вот... Вместо мусорных куч - прихолмлённая площадка, землицей присыпанная, ядовитой гадостью политая, с чёткими следами машинных колёс. А сарай-то где, общее для всех жилище? Нет его! Есть обломки, которые догорают, и торчит среди них железная Натальина кровать, наполовину прикрытая почему-то уцелевшим одеялом. И под ним кто-то шевелится.
   Из-под одеяла вылез прокопчённый старичок, тихий, безымянный.
   - Дед! - закричал Мишка. - А люди-то где? Где наши?..
   Отряхиваясь, старичок прошамкал беззубым ртом:
   - Так ить всех увезли.
   У Мишки, готовом завыть волчонком, потерявшим стаю, вырвался вопль:
   - Куда?!.
   - Ну, это... Которые сразу померли, сам знаешь куда, а других - не знаю.
   Сообщив эту горестную весть, старичок стал рассказывать.
   Утром вывалили на свалку контейнер с консервными банками. На дефицитные шпроты накинулись все, один он состорожничал. Пировали, пока к обеду не свалились, тоже все, кроме него, конечно. Посланный полуживой Натальей, он привёл милиционеров, те вызвали самого городского Главу. Под его присмотром всех отравленных погрузили в машину - ещё живых и уже мёртвых вместе. Закопанный мусор продезинфицировали.
   - Тута заместо свалки завод будет.
   - Какой ещё завод? - совсем по-звериному оскалился Мишка. - А жить-то где? - Острые ногти как коготки у зверька впились в ладони, потом он стиснутой в кулак рукой погрозил кому-то: - Вот вырасту, всё вам припомню! - И по-детски разревелся.
   Но сквозь слёзы, как в тумане, увидел белую женщину. Она беззвучно звала, она манила его к себе, трепеща крыльями.
   Мишкины слёзы высохли, скривившиеся губы сложились в улыбку.
  

-16-

   Лессиния бродила по магазинам как заправская барахольщица. Сашок негодовал: сдались ей эти ковры. Одно утешение, что не покупает. При её возможностях могла бы всю квартиру забить коврами. Союзом заниматься надо, программу продумывать...
   А женщины сдружились. Ирина брала Лессинию с собой на рынок, где выбирала овощи с хозяйской дотошностью, нюхала и трогала, раздражая этим продавцов. Готовить Ирина любила, старалась повкуснее накормить мужа и дяде Мише с ним отправляла то беляши, то пирожки. Лессиния была на подхвате: помыть, почистить, порезать. Давалось ей с трудом, но старалась. Присматривая за неловкими, замедленными движениями Лессинии, кромсавшей капусту, Ирина перехватила нож.
   - Бульон готов. Дай-ка мне.
   Нож так и замелькал в проворных Ирининых руках. В считанные секунды от кочана остались только грубые лиственные прожилки, да твёрдая кочерыжка, а мелкая капустная нарезка утонула в кастрюле с кипящим бульоном.
   - Здорово у тебя получается! - засмотрелась на её выверенные точные движения Лессиния.
   - У каждого свой талант, - улыбнулась Ирина. - Да и ты научишься, это не трудно.
   Но той хотелось побыстрее овладеть домашней премудростью. Земляне могут, а ей не дано? Тренировка нужна!
   Ухватив нож покрепче, Лессиния нацелилась на гладкобордовую головку свёклы. Одной рукой придержала, другой резко взмахнула.
   - Осторожно!
   Крикнуть Ирина успела, но с предупреждением опоздала: вместе со свёклой полетел на пол окровавленный мизинец... Ирина с ужасом уставилась на него. Надо было что-то делать, но что? Её словно парализовало.
   Наконец сообразила:
   - Ты потерпи, теперь пришивают! Я его в пакет и в холодильник, а где он?
   Отрубленного мизинца не было. Только пятно краснело на светлом линолеуме, но и оно исчезло. Что же это? Так не бывает, не может быть!
   - Может, - тихо сказала Лессиния в ответ на Иринины мысли.
   Пришлось ей посадить впавшую в панику Ирину на табуретку, подать воды в стакане. Но зубы той лязгнули о стекло, выбивая дробь, потому что увидела только что пострадавшую кисть Лессинии. Пять пальцев... Не четыре, а пять! И мизинец на своём месте! От остальных этот маленький палец, которого не должно быть, отличался только белизной младенчески нежной кожи...
   - Я же видела, - пролепетала Ирина. - Его не было! Это у ящерицы отрастает хвост, но ты ведь человек?..
   Надо было как-то успокоить её. Лессиния нагнулась к ней, но Ирина отшатнулась и зажмурилась. Беда с этими впечатлительными землянами... Может, всё-таки подействуют разумные доводы?
   И Лессиния начала убеждать:
   - У человека, Ира, большие возможности, на него наука работает.
   Это вроде бы сработало. Ирина даже заинтересовалась:
   - Вы там, в своей лаборатории небось руки с ногами отращивать научились? Так и до головы дойдёт, - нервно засмеялась она, разбираемая любопытством. - Надо Шурику сказать.
   - Не надо. - Лессиния глубоко заглянула ей в глаза. - Забудь!
   Ирина всё забыла.
  
   Когда козу приходилось выгуливать Сашку вместо Лессинии, привередливая Зинаида как будто мстила ему за это. Стоит зазеваться, поддаст прямо под зад изящными рожками. Сначала боднёт, потом ластится - с каким-то женским коварством, похожим на заигрывание. С собаками и с теми ровные отношения налаживались, но не с ней, непредсказуемой.
   - Давай, Зинка, жить дружно, а? - уговаривал он её, выводя на поводке попастись у церквушки.
   Трава там была сочная и чистая, к земле не прибитая. Кому топтать-то? Невелика паства у батюшки. Старушки из пригорода никогда не сворачивали с узкой дорожки, семенили одна за другой строем. А редкие ресторанные гости, даже хмельные, траву не мяли. То ли из-за суеверного страха перед гневом Божьим, то ли из уважения к бескорыстному батюшке, который щедрые дары их отвергал напрочь, хотя замаливать грехи всё же позволял. Робели они перед ним. Перебирая неустойчивыми ногами на кирпичной дорожной крошке, никогда не оступались в загустевший клевер. Неумело крестились, бормотали:
   - Господи прости, Господи прости...
   И тем самым добивались утешительных батюшкиных слов с главной для него заповедью: возлюби ближнего своего как самого себя.
   - Бог милостив, не грешите больше.
   Став как-то невольным свидетелем такой прицерковной сценки, Сашок спросил потом:
   - Отец Никанор, неужели вы верите в их раскаянье?
   Рано поседевший батюшка, погладив свою бороду, отвечал кратко:
   - Без веры жить нельзя.
   - Добрый вы, а меня иногда такое зло берёт...
   - Все беды наши от зла, сын мой. Любить труднее, чем ненавидеть, а кто без греха?
   Они привыкли беседовать на лавочке с удобной спинкой, выструганной специально для батюшки, чтобы поберёг больной позвоночник. Вот и сейчас Сашок привязал козу к колышку посреди цветущей поляны, предвкушая удовольствие от беседы с интересным человеком. Очень ценил батюшку за самостоятельность мышления без чрезмерного налёта церковной риторики.
   Начал разговор Сашок.
   - Отец Никанор, ну как возлюбить вора? Ведь всю страну разворовали!
   - Они воровали, мы позволяли, значит, грех пополам.
   Сашок был обескуражен. Железная логика! Но самому в голову не приходило. Конечно, человеку легче обвинять других, чем себя, любимого...
   - А наши законы, отец Никанор? Их же депутаты под себя пишут, для своего удобства, а не для нашего.
   Батюшка укоризненно покачал головой в светлом венчике волос, оставшихся от некогда пышной шевелюры, потрогал крест.
   - Скор же ты на расправу, сын мой. Законы-то есть хорошие, но разве сами они их выполняют? Не всегда, сын мой, ох, не всегда.
   - Ненавижу их!
   - А роптать грех. Бог наказать может.
   Тем временем коза Зинаида исхитрилась выдернуть колышек с верёвкой, чтобы подкрасться незаметно сзади. Вот ведь батюшку не тронула! А Сашка поддела так, что кувыркнулся в заросли жгучей крапивы. Выскочил оттуда как ошпаренный.
   - Скотина вероломная!
   Сдержать улыбку батюшка не смог. Коза уже с невинным видом пощипывала травку поодаль. А ещё считается, что животные не умеют притворяться. Те ещё притворщики!
  

-17-

   Дядя Миша с водой в ведре и губкой обходил надгробия. Вроде бы откуда тут взяться пыли? Да ещё после частых ночных дождичков. А ведь тускнеют от её налёта! Но это, конечно, одно название, что пыль. Вот в его деревне была пылища. Особенно вечером, когда подкормившиеся на зелени бурёнки разбредались по домам. Комаров не разглядишь в пылевых клубах, только по писку и угадываешь.
   Давно уже нет родной деревни и тех бурёнок. Одни комары остались, а кусать некого... Скотину под нож, в развалюхах одинокие старушки век доживают, на поле вместо пшеницы лютики-цветочки. Кто хлебом россиян кормить будет? Чужеземные фермеры?
   А где земляки-то? Постояли вдоль шоссейки, поторговали огородной мелочью, навара с которой даже на бормотуху не хватало, и разбежались кто куда - от голода и холода подальше.
   С тяжким вздохом протерев намоченной губкой строгое женское лицо на памятнике, дядя Миша присел отдохнуть на траву. Сырой земли больше не боялся - кости не ныли, суставы не трещали. Однако возраст давал о себе знать: быстро утомлялся.
   Вот и женщина на фотографии тоже была очень немолода, может ему ровесница. "Дарья Афанасьевна Котикова" прочитал под фотографией про себя, а вслух поприветствовал:
   - Ну, здравствуйте, Дарья Афанасьевна!
   - Здравствуйте, - эхом прозвучало в ответ. Только почему-то по-детски звонко.
   Старик вздрогнул, осенил себя крестом. Что делается! Голоса слышать стал с того света... Не иначе как голову напекло, вот и чудится.
   - Зажился я на этом свете, Дарья Афанасьевна, - поделился с ней. - А помирать всё-равно неохота.
   - Неохота!
   Вскочив, дядя Миша опрокинул ведро, и пролитая вода тут же впиталась в землю, а жилистое тело его, трудами укреплённое, покрылось мурашками, хохолок на голове вздыбился.
   - С молока уже мерещится...
   - Не мерещится.
   - А я говорю, - воспротивился дядя Миша и осёкся. С кем спорить собрался? С мёртвой! Но сам-то живой пока.
   Он опять перекрестился и начал увещевать:
   - Шутковать надумала, Дарья Афанасьевна? Померла, так лежи спокойно, не озоруй. Зачем людей пужать? Грех это! Да и мне, дурню старому, грешно разговаривать с покойниками...
   - Не покойник я!
   - Кто же тогда? - боязливо озираясь спросил старик. И, осмелев, потребовал:
   - Явись!
   Это было явление. На карачках выполз из-за соседнего надгробья парнишка и встал перед ним - оборванный, грязный, голубея ангельски кроткими глазами на чумазой разбойничьей рожице.
   - Ты кто?.. - опешил дядя Миша.
   - Мишка я, - шмыгнул парнишка веснушчатым носом.
   - Надо же, а я дядя Миша. - Уже придя в себя от пережитого потрясения, старик стал выяснять: - Что ты здесь делаешь?
   - Дед, я жрать хочу!
   - А мать твоя где?
   - В крематории сожгли, а урну отчим потерял. Теперь никого, кроме бабки Дарьи Афанасьевны.
   - Где же ты живёшь? - проникся жалостью к бездомному сироте старик.
   - А нигде. - Мишка исподлобья глянул на дядю Мишу. Размазал сопли под носом и вытер пальцы о рубашку, явно не с его узкого плеча. - Ты, дед, санчала накорми, потом спрашивай, - сказал с недетской суровостью. - В ресторане сегодня ничего не дали, потому что давно не мытый.
   - Конечно, конечно, - заторопился дядя Миша. - Молоко любишь?
   - Я всё люблю, кроме консервов. У нас на свалке все шпротами отравились. Насмерть.
   - О, Господи! Натерпелся же ты, малец.
   - Я не малец, - заявил Мишка. - Мне уже семь, - растопырил он пятерню и добавил два пальца другой руки. - Просто рос плохо, потому что жратва была не качественная. Дядька Степан тормозную жидкость пил, и ничего, а от консервов помер.
   - Что делается!
   Мишка пощупал заурчавший живот.
   - Где твоё молоко, дед? Я же могу с голоду помереть.
   - Дома у меня, там и каша сварена.
   Старик хотел взять парнишку за руку, но тот отскочил.
   - Чего ты? Дак дом близко. Прямо на кладбище.
   - Врёшь, не обманешь, ментам хочешь сдать? Чтобы в приёмник забрали?
   - Тебя что, уже забирали?
   - Но я убежал. - Мишка обвёл старика оценивающим взглядом снизу доверху. - И от тебя убегу, - заключил он. - Тебе меня не догнать.
   - Никто силком держать не будет. Каши поешь, молока попьёшь козьего, оно пользительное. У меня коза Зинаида есть. Ещё поэт Александр и учёная Лена.
   - А у меня отчим мамку до смерти забил, теперь квартиру пропивает. - Мишкины глаза пронзительно засинели. - Пошли что ли, дед, пока я не передумал.
   С пустым ведром и губкой в нём повёл старик парнишку к себе домой. Горечь переполняла его. Вспомнился внук. Вроде вот этого Мишки был бы сейчас. Под грузовик попал из-за непутёвой матери. В загул ударилась, когда её муж, а его сын в Чечне сгинул. Теперь ни сынка, ни внучонка.
   - Ты, Мишуня, не сомневайся, я тебя в приёмник не сдам, - пообещал дядя Миша. - А чем там не понравилось?
   Мишка сморщился от неприятных воспоминаний, шмыгнул носом.
   - Зарядку делать заставляют. И картошку чистить, а я не люблю.
   - Кушать, значит, любишь, а чистить нет, - уточнил дядя Миша. - Однако ты хитрец, Мишуня.
   Тот тряхнул волосами соломенной жёсткости и желтизны, слипшимися в сосульки.
   - Я не хитрый, я умный.
   - Ишь ты!
   - И командиров не люблю. Пойди да принеси. Ещё дерутся! - Мишкины гибкие пальцы сложились в выразительную фигушку. - Вот им!
   - А сам-то дерёшься?
   - Ты чо, дед, как же без этого? Мне бы пса, чтобы охранял.
   - Конечно, собака должна быть другом человека, - по-своему понял бесприютного сироту старик, тоже не любитель одиночества.
   А Мишка мечтательно поднял глаза, опять ангельски кроткие, прозрачно голубые.
   - Эх, почему я не птица-синица? Улетел бы от злых людей!
   - Ты сам-то добрый?
   В прищуренных Мишкиных глазах опять сгустилась предгрозовая синь.
   - Добрых людей нет, были дядька Степан с тёткой Натальей, и те померли... Дед, далеко ещё идти-то?
   - Уже, считай, пришли. Конечно, свалка не дом родной, там научат...
   - Да чо ты знаешь про свалку, дед? Нет её больше! А там дядька Степан меня грамоте выучил. Знаешь, какие книжки выбрасывают? Про пиратов!
   Старик покосился на загрустившего парнишку.
   - Выпивать он тебя не научил, этот дядька?
   - Ты чо? Я алкашей на дух не переношу!
   - Но его же терпел?
   - Потому что хороший. Учителем раньше был.
   - А кем на свалке стал?
   Мишка замялся.
   - Ну, этим... На рынке промышлял.
   - Мишуня! - Старик даже остановился. - Грех-то какой...
   - Ага, а если жрать нечего? На свалке ведь тоже конкуренция! А теперь свалки нет...
   - Слышал я про это. Воров там много было.
   - Да ты, дед, не бойся, я тебя не обворую, - заверил Мишка.
   - У меня, Мишуня красть нечего. - Дядя Миша поставил ведро на крыльцо и провёл Мишку в домик.
   Оглядевшись, тот присвистнул:
   - Старьё какое!
   - Мне новые вещи ни к чему, сам старый. Выбросить половину никак не соберусь. Ты умывайся и за стол, обедать будем.
   Мишка не заставил себя ждать. Наскоро сполоснул руки под умывальником, устроился за столом и взялся за ложку.
   - Я пшённую кашу люблю.
   - У меня как раз пшённая. Тебе полную тарелку?
   - С горочкой, - облизнулся Мишка, - давно варёного не ел.
   Они дружно уплетали кашу, запивали молоком и продолжали переговариваться. А потом Мишка выгреб ложкой остатки каши из тарелки и вылизал всё дочиста. Старик только головой покачал.
  

- 18 -

   Вырыв с вечера могильную яму, утром студенты пошли к дяде Мише попить парного молока. А Сашок остался выбрасывать из неё землю, которая осыпалась за ночь. Готовилось почётное место на главной аллее какому-то деятелю из властной городской вертикали. Редела чиновничья гвардия, преданная прежнему городскому Главе. Уходили один за другим в мир иной, следом за своим хозяином. Не уживались с тем, кто заменил его, - Ткачуком Романом Ильичом, человеком для них неудобным. Кто и что он дядимишины друзья ещё не определили. А тем временем главная аллея заполнялась новыми памятниками. Три опрокинутых были уже подняты, четвёртый, разбитый, восстановить ещё не успели, но мраморные осколки убрали.
   Миновала короткая пора утренней прохлады, солнце стало припекать. Снятой влажной майкой Сашок вытер пот со лба и посмотрел на ладони с водяными пузырями. Вспомнилась бессмертная строчка Поэта: "Трудно свой хлеб добывал человек".
   Похоронная процессия задерживалась. Небось, в богатом городском Храме покойника отпевают, пренебрегая бедной кладбищенской церквушкой... Да и поминать могли начать заранее, прямо в служебных машинах. В прошлый раз так напоминались, что потеряли своего штатного оратора. Правда он, Сашок, на этом только выиграл, нагонорарив закуску с выпивкой. Сподобился элитного коньяка испробовать!
   Подошли студенты с табуретками и ремнями, за ними дядя Миша. Все всматривались в пустынную дорогу. Наконец увидели вдали человека, однако он был явно не из тех, кого ждали и высматривали. Человек приближался, и Сашок узнал его.
   - Да это же мой сосед, вот повадился!
   Дядя Миша сразу насупился. Примирился с появлением Фёдора только потому, что тот был трезвым. А Сашок?, оглядев соседа с понимающим смешком, провозгласил:
   - Те же и Фёдор, который опять завязал.
   - Теперь уж навсегда завязал! - заверил Фёдор скорее себя, чем его.
   - Поживём - увидим, - хмыкнул Сашок. - Ты скажи, как там мои женщины?
   - У тебя что? Двоится? - отыгрался на нём Фёдор.
   - Значит, по-прежнему, никого, кроме моей Иришки, не замечаешь, - насмешливо заключил Сашок.
   - И что она в тебе нашла? - мстительно забубнил Фёдор. - Условий не создаешь, дома не ночуешь.
   - Ты вот создавал и ночевал, а Валентина от тебя всё равно ушла. Капиталист несчастный!
   - Это уж точно, - прекратив перепалку, затосковал Фёдор. - Бензоколонка есть, а счастья нет. И Валентина меня бросила, один я.
   Отходчивый Сашок тут же переключился на утешительные речи:
   - Ну ты же вписался в систему, Федя, хорошо зарабатываешь.
   - Да не моё это.
   - А марксизм-ленинизм твоё? Преподавать больше нравилось?
   - Так ведь какая-никакая, но вера была. А теперь что?
   Примостившись на табуретке, дремал дядя Миша, убаюканный враждебно-дружескими репликами, которыми они обменивались. А студенты с интересом слушали. Они в разговоры городских жителей не вмешивались. Приехали сюда учиться издалека и больше молчали, чем говорили, познавая жизнь в Подмосковье, похожую на общероссийскую и непохожую на Московскую.
   - Вся беда от наших капиталистов, - подытожил Сашок. - О присутствующем не говорю, мне жаль тебя, Федя.
   Был Фёдор преподавателем, стал предпринимателем. Не думал, не гадал, что придётся круто перестраиваться. Жил себе тихо-мирно с отцом, без матери, рано умершей. Во всём хотел походить на него. Ещё бы! Ведь отца, тогда московского партийного работника все нахваливали, везде чествовали. Но после объявленной перестройки отец стал безработным, а бывшие почитатели - обличителями. Такая травля началась, что пришлось уехать в маленький подмосковный город, где вскоре и умер. Какое же открытие сделал для себя тогда Фёдор? Отец-то взяточником оказался! Сын отцом гордился, а тот не гнушался поборами, может, и вымогательством - домашний сейф был забит золотыми изделиями. Кольца, серьги, браслеты... Богатство! На него-то во всём разочарованный Фёдор и приобрёл бензоколонку. Жизнь менялась, а ему хотелось жить, да чтобы безбедно. Не иначе как отцовская хватка передалась по наследству вместе с богатством. Только подвела совестливость, полученная от правдолюбицы-матери. Всё-таки был он их совместным творением. Источник своего быстрого вхождения в бизнес Фёдор таил от всех. Владел бензоколонкой и маялся. Не нравилась ему клиентура на дорогих машинах, а больше всего сам себе не нравился.
   Сейчас он переминался с ноги на ногу возле Сашка. Затянувшееся ожидание похоронного ритуала тяготило всех.
   - Может, они передумали? - робко подал голос один из студентов.
   Дядя Миша перекрестился, проснувшись.
   - Дак ить куда девать упокойника-то?
   - Заморозить до лучших времён, - попробовал снять общее напряжение Сашок. - Или распылить, как говорит Елена.
   Неудачная шутка никого не рассмешила.
   - Тьфу ты, балабол, - проворчал старик.
   А мучимый похмельем Фёдор обронил невпопад:
   - Душа болит.
   - Вот насчёт души это к нашему батюшке, - отозвался Сашок.
   - К нему и пришёл.
   - Подождать придётся, заболел он.
   - Та-ак! - в растяжку произнёс Фёдор. - А чудотворная икона? Значит вылечить его не может?
   - Наивный ты человек, Федя, старость не лечится, - сказал Сашок.
   Тогда Фёдор смачно сплюнул. Вынул из пачки сигарету, но курить не стал, смял её и растёр в труху.
   - Та-ак! - повторил он, сузив глаза с игольчатыми зрачками. - И тут обман.
   - Не богохульствуй, - предупредил дядя Миша.- Господь всё слышит.
   - Да идите вы все!
   Выхватив из оттопыренного кармана брюк фляжку с коньяком, Фёдор присосался к ней, давно истомлённый жаждой.
   - Во даёт, опять развязал, - с оглядкой на дядю Мишу осудил соседа Сашок. - В Храм шёл, а выпивку с собой захватил, это как понимать, Федя?
   - А вот так, - с облегчением выдохнул Фёдор. Завинченную фляжку он сунул в карман, демонстративно игнорируя как Сашка, так и старика. - Ну чем другие лучше меня? - громко произнёс в пространство. Был он хмурым, стал задиристо-высокомерным: - Грешат и каются. Церквей понастроили, попов развели, а кому лучше жить стало? Только, может, самим попам.
   - Шёл бы ты, Федя, - начал выпроваживать его Сашок. - Мы и так сегодня нервные. - Взял его под руку, чтобы вывести на дорогу.
   Но Фёдор заупрямился.
   - Гоните, да?
   - Пьяный трезвым не товарищ, иди!
   - А куда? Бензоколонку опечатали, дома никого. Пойду в ресторан.
   И Фёдор зашагал, бормоча на ходу:
   - Мои деньги, моя жизнь, что захочу, то и делаю...
   Вовремя ушёл он, потому что в кладбищенские ворота втягивалась долгожданная похоронная процессия.
  
   Мишка и Лессиния сразу узнали друг друга.
   - Так вот ты какая! - засмотрелся на неё Мишка. - Но лицо у тебя совсем как у наших женщин.
   - А разве я не ваша? - улыбнулась она ему.
   - Ну, не совсем, только я никому не скажу об этом. Будет наша с тобой тайна, да?
   - Конечно, только твоя и моя.
   Золотые глаза её не слепили его. Смягчённый их солнечный свет успокаивал, вселяя в Мишку уверенность, что всё будет хорошо. Он же её нашел! Или она его?
   - А где твой белый наряд?
   - Распылился.
   Мишка не удивился, как когда-то Сашок и старик. Понимающе кивнул, сразу принимая такое объяснение.
   - Я знаю, что ты умеешь летать.
   - И мы будем с тобой дружить, - добавила Лессиния.
  

-19-

   Неделю отлёживался батюшка. На восьмой день встал, превозмогая немощь. Нужен он людям, чтобы утешать их, вселять надежды на лучшее будущее. Эх,поздно к Богу пришёл! На что силы тратил в молодости? На что угодно, только не на полезные дела. Позвоночник повредил в спорте, когда рекордов добивался, чтобы стать первым. Суета сует это! Теперь бы успеть хоть кому-то помочь, да сил мало осталось.
   Но сдаваться нельзя. Чтобы отодвинуть и облегчить старость, двигаться надо.
   Свой приход отец Никанор любил. Всех прихожан по имени-отчеству называл, а те в нём души не чаяли. Свято верили, что присланная ему издалека чудотворная икона Божьей Матери может исцелить душу и тело.
   Они просветлялись в храме. Конечно, за упокой молиться приходилось чаще, чем во здравие...
   Но сегодня выдался счастливый день - крестины! Новый человек в мир явился. Крепенький младенец у молодых родителей орал оглушительно, когда в купель окунали. Настоящий мужчина вырастет, защитник слабым и обездоленным.
   После крестин церковь опустела, и отец Никанор вышел на солнышке погреться. Над лавочкой шелестела тополиная крона. Отвесные лучи солнца не пробивали насквозь лиственную толщу, теряя жгучесть. Их рассеянный свет был утешительно ласков. Поодаль, над разнотравьем покачивались метёлочки пахучего донника, и кругами бродила в них проказливая коза Зинаида, косясь на недоступного Сашка, чтобы боднуть. Но не успела - его заменила Лессиния.
   И тут началось! Батюшка словно в цирк попал. А всё коза Зинаида, ну чем не артистка? Отщипнув пышную верхушку донника, приподнесла её женщине, словно букет.
   Сдружившись со своими кладбищенскими соседями, отец Никанор часто думал о них. Но лишь самый старший был ясен ему, остальные не переставали удивлять. Поэт диких собак дрессировал, а женщина - козу. И третий, самый младший, туда же. Прибившийся к ним отрок Михаил пришёл сюда знакомиться с самодельной клеткой. Заманил в неё семечками непуганую синицу, но не запер, а выпустил на волю.
   У бывшего беспризорника прозрачно чисты были очи василькового цвета на лукавой рожице. Повезло ему, к хорошим людям попал, а уж повезло ли с ним этим людям, - кто знает...
   Особенно внимательно приглядывался отец Никанор к женщине, которая только что забавлялась с козой. Наигравшись, коза прилегла отдохнуть, а женщина подошла к нему.
   - Болеете? - посочувствовала ему.
   Христианское смирение в облике, а крестика на шее нет. Может, под воротничком?
   - Да вот, дочь моя, никак хворь не отпускает, - поделился он с ней.
   - Но сдаваться ведь нельзя? Чтобы отодвинуть и облегчить старость, двигаться надо.
   Что это?.. Говорит его словами, словно мысли его прочитала.
   - Кто ты , дочь моя?
   - Человек я.
   - А веры какой?
   - Вашей... Нашей. - быстро поправилась Лессиния.
   Оговорка ещё больше насторожила его. Но виду не подал, что заметил. Человека легче оттолкнуть, чем приблизить к себе своей дотошностью. Под нажимом чужая душа накрепко закрыться может. Если она для тебя - потёмки, выжди, пока сама приоткроется, лишь способствуй этому ненавязчивым участием.
   - Слышал я, что молния тебя поражала. Может, очи повредила, оттого и чёрными очками закрываешься?
   - Нет, - ответила она ничуть не помедлив, чтобы слукавить, - С глазами у меня всё в порядке. - Но тут же перевела разговор на него: - Рано вы с постели встали, ведь лихорадит вас.
   Откуда ей сие ведомо? Дрожь-то у него внутренняя, не наружная.
   - Всё равно видно.
   Совсем тревожно стало отцу Никанору. В голове у него покопалась что ли, пока он с душой её разбирался? Уж не ясновидящая ли теперь, после молнии? Думает его мыслями, говорит его словами...
   Но смятения своего он постарался не выдать. А побеседовать - это для обоих полезно. Поделился с ней глубоким своим сожалением:
   - Эх, дочь моя, мудрость к нам поздно приходит. Сколько всего сделал бы, но не успею. Увы, помолодеть не дано.
   - А хочется? - вырвалось у Лессинии.
   Теперь уже небывалое волнение полностью овладело отцом Никанором. И острой болью отозвалось в повреждённом позвоночнике. А потом, когда он почувствовал, что с лёгким головокружением погружается во что-то зыбкое под непроницаемой чернотой очков этой странной женщины, попросил, изнемогая от томления духа.
   - Сними очки!
   Она подчинилась, и на него глянули необыкновенные глаза. Словно расплавленное золото! Они как будто втягивали его в себя.
   - Кто ты? - прошептал он. - Кем послана, Богом или дьяволом?
   - Я Посланница Вселенной.
   Услышал он это или показалось ему? Соображал-то уже плохо. Тело наполнялось живительной лёгкостью, но под телесной оболочкой словно в клетке металась душа. Что с ним? Голова продолжала кружиться, сердце замирало, а чувство было такое, словно раздваивается. Но говорить, вернее шептать ещё мог - с голосовыми связками тоже что-то происходило.
   - Я умираю? - спросил или подумал он. И услышал, или показалось ему:
   - Нет, омолаживаетесь.
   - Икону мне, чудотворную икону, - взмолился отец Никанор с последним усилием осознать себя в привычном реальном мире. А дальше - полное забвение.
   Тайком от верной Таисии, помощницы батюшки, Лессиния вынесла из церкви икону Божьей Матери. Положила ему на колени поверх рясы ликом вверх. Отец Никанор спал, откинувшись на спинку лавочки уже длинноволосой чернявой головой. Загустевшая борода потемнела.
   Какая быстрая реакция! Не слишком ли она омолодила его? Ведь впервые решилась на такой эксперимент среди землян... Что теперь будет с ним, когда проснётся и увидит сам себя? А с другими? Земляне ведь очень эмоциональны и разбалансированы. Хотя у батюшки-то психика крепкая. Должна всё выдержать.
   ... Очнувшись, отец Никанор потянулся на лавочке, удивлённый, что не чувствует больше боли в спине. Придержал икону, чтобы не соскользнула в траву. Когда и зачем сюда принёс? Не помнит. Нет полной ясности в мыслях. Всё-таки возраст преклонный... Однако, легко дышится, каждая клеточка тела ликует.
   На другом конце лавочки пригрелась нарядная божья коровка - на красных надкрыльях белые крапинки. Шевельнулась и поползла вверх по спинке лавочки, удаляясь от него, но всё также чётко видимая. Ничего себе! Как же разглядел её на таком расстоянии? Значит, зрение обострилось. Да и слух тоже. Слышно даже шуршание придорожной травы, где копошатся жучки-паучки. А небо какое! Синее, как глаза отрока Михаила, который завидует птицам. Заморышем был, а теперь выправился у добрых соседей. И конечно, летает во сне - ведь растёт. Надо сделать так, чтобы дети в Храм устремились. Может, кружок для них организовать, рассказывать историю православия? Ведь выпало им жить во времена, когда больше пекутся о теле бренном, чем о душе бессмертной...
   Раздумья батюшки прервал истошный вопль подбежавшей Таисии:
   - Отче, икона пропала!
   Таисия с ходу бухнулась ему в ноги, ничего не видя от горючих слёз.
   - Чего шумишь, вот она, - выставил он перед собой икону.
   - Слава те, Господи! - припала к ней Таисия дрожащими губами. Оторвалась, чтобы глянуть на отца Никанора и вскрикнула. Начала торопливо креститься, бормотать молитву.
   - Чего ты? - изумился он.
   А Таисия вытаращилась, обозревая его.
   - Вы ли это, батюшка?..
   - Кто же ещё?
   - На себя не похожий!
   - Просто выздоравливаю, - сдерживая раздражение, стал вразумлять он её. - Проснулся и ничего не болит, целебный сон был.
   Таисия продолжала таращиться.
   - Волосья отросли...
   Он потрогал свои волосы с недоумением.
   -В самом деле.
   - Борода чёрная...
   Неужели вдруг оброс и почернел? Ему стало не по себе.
   - Родинка! - вскричала Таисия. - Ваша родинка на щеке! Значит это вы, - наконец-то признала она.
   Приметная родинка, похожая на крохотный крестик! Известная всем прихожанам, считавшим её Божьей отметинкой, убедила Таисию. Перед ней было молодое лицо с приметной родинкой боготворимого ею отца Никанора.
   Переведя взгляд с него на Чудотворную икону, прижатую им к груди, она заголосила:
   - Чудо! У нас чудо! Божья Матерь омолодила нашего батюшку!
  

-20-

   У обихоженной Катерининой могилки собрались втроём. Дядя Миша занял своё место на скамейке, где могли поместиться ещё двое. Но Сашок с Лессинией предпочли вольготно расположиться на траве, смягчившей твёрдую землю, давно не политую дождями. Она загораживалась от солнца широкополой Ирининой шляпой и её же чёрными очками, а Сашок, наоборот, подставлял под него загорелые плечи, оттенённые белой майкой. Такие посиделки они прозвали "домсоветом". По старшинству первым начал делиться заботами старик, пристроив неизменный бидончик с молоком в тени берёзы.
   - Крылечко прохудилось, подлатать надо.
   - Сделаем, - с готовностью откликнулся Сашок. - Вместе с Мишкой.
   Старик разулыбался:
   - Он у нас рукастый и головастый. Только вот никак не могу от ресторана отвадить.
   - Зачем отваживать-то? - спросил Сашок. - Кормить Зинку надо? А собак? Мишка у нас главный заготовитель, без ресторанных отходов не обойтись.
   - Так-то оно так, но чему там научится?
   - Ну ты, дядь Миш, даёшь! - Сашок хохотнул. - Пацан уже на свалке школу жизни прошёл, в ресторане высшее образование получает.
   - Эти новые русские образуют, - насупился дядя Миша.
   Они заспорили вдвоём, каждый доказывал своё. А Лессиния отмалчивалась. Её всё же беспокоил видоизменённый батюшка. Вместе с прихожанами он поверил в чудо. Оно бы и к лучшему, да сомневается: почему он? Один из всех? Особых заслуг за собой не числил, за что же сподобился?
   Другой бы возгордился, но этот скромник. А сколько пользы от него другим прибавилось! Неутомим стал в заботах о тех, кто нуждается в нём. Вот с такими можно было бы улучшать человеческую породу скоростным методом, да мало их. Как в этом городке, так и на всей Земле...
   - Чего задумалась, учёная ты наша? - по-свойски толкнул Лессинию локтем Сашок: - Скажи своё научное слово. - И тут же поспешил доказать ей, что поэты, они тоже научно подкованы: - А, по-моему, наш батюшка мутировал.
   - Что сделал? - не понял дядя Миша.
   Тогда Сашок пустился в пространные рассуждения.
   Учёные признают, что люди изменяются как внутренне, так и внешне. Всё человечество мутирует, каждый человек, но очень медленно, а кто-то почему-то очень быстро. Необъяснимо, но факт! Так что отец Никанор - мутант.
   - Не выражайся, - перебил старик. - Святой он, понятно?
   И стал рассказывать то, что было уже известно Лессинии.
   Батюшка лечит людей своими словами и Божьей молитвой. Разве это не чудо, ниспосланное свыше? Горожане к нему в очередь выстраиваются. Туристы приезжают, наши и зарубежные. А церковь надстроили, внутри дорогими иконами украсили, на стенах ангелов нарисовали. И над чудотворной иконой Божьей Матери теперь Сын Божий Иисус в полный рост. Прославился городок!
   - Всё верно, - согласился Сашок. - Да только батюшке самому-то каково? Так ведь и с ума сойти можно.
   - Он справится, - сказала Лессиния в надежде на это.
   - Ты-то откуда знаешь? - испытующе посмотрел на неё Сашок. - Ох, расколю я тебя когда-нибудь, загадочная ты наша.
   - Избранный он, - твёрдо заявил дядя Миша. - Потому и сподобился.
   Долго бы они спорили, да внезапно появился Мишка с сообщением:
   - В ресторане облава на этих... как их... путан!
   Прибежал, выпалил и убежал. Задержать не успели.
   - Про кого он? - спросил старик Лессинию.
   Но ответил вместо неё Сашок. С нервозной запальчивостью стал защищать женщин, которые отдаются мужчинам за деньги.
   - Если она продаётся, а он покупает, это их дела!
   - Постой, прервала его Лессинияя, - но ведь женщина продаёт себя, своё тело? Живой товар? Вообще-то я об этом слышала.
   Только тогда до старика стало доходить, о ком и о чём речь.
   - Продажные женщины?, что ли? Грешницы они!
   - Жить на что-то надо, - продолжал доказывать своё Сашок. - Безработица в городе.
   - Пусть дворы метут, полы моют.
   - А сколько там платят? Если вообще платят! Моя вон официанткой пошла куда-то, а что делать? Молодым пожить хочется...
   - Пожить, говоришь? - распетушился дядя Миша. Со вздыбленным хохолком над лысинкой, похожим на воинственный гребешок, он готов был, казалось, заклевать Сашка своим носом, как клювом. - А ты знаешь, какая это жизнь? Вчерась малолетку в ресторане изувечили, Мишуня сам видел. Не знаем, жива ли осталась!
   Сквозь загар на скулах Сашка проступила белизна - они и майка сделались одного цвета.
   - Накличешь ты беду, дядь Миш...
   И замолчал, ощутив озноб в перегретом на солнце теле, с остановившимся взглядом, вперенным в дыру оградки.
   Между двумя деревянными крестами, близкими один к другому, ухватившись за них обеими руками, стояла, покачиваясь, его жена. Растрёпанная, с лицом в размазанной косметике, на котором открывался и закрывался рот, хватая воздух. Она похожа была на безумную.
   - Иришка...
   Ему казалось, что крикнул, а это был шёпот. Но Ирина если не услышала, то почувствовала его. Рванулась на зов мужа и упала.
   - Шурик!
   Теперь её увидели остальные. Оттолкнув Сашка, который ринулся было к жене, Лессиния толчком посадила его рядом с растерянным стариком. А сама втащила в оградку тряпично податливую Ирину и опустила на траву. Успела ещё накинуть на неё висевшую на берёзовой ветке ветровку Сашка, сорвав с себя шляпу, нахлобучила ей по самые уши.
   - Шурик, они же обманули нас, - забормотала из-под ветровки Ирина. - Заставили не только прислуживать им...
   - Молчи! - Лессиния подсела к ней. - Все молчите! Говорить буду я, - предупредила она.
   И вовремя. Потому что из куста сирени, чертыхаясь, выбрался молоденький милиционер с рацией. Направился прямо к ним. Заглянул в оградку и откозырял, поправив фуражку.
   - Здравия желаю! Поминаете?
   - Здравствуйте, - одна за всех поздоровалась с ним Лессиния. - Присоединяйтесь к нам, - пригласила его.
   Как и ожидала, он отказался, после того, как зорко оглядел их.
   - Не могу, служба. Шалав ловим. Не пробегала тут такая симпатичная? - И так как ему не ответили, решил вслух: - Небось в Храме уже грехи замаливает.
   - Вежливый какой, - с облегчением проводила его взглядом из-под очков Лессиния, плотнее прижимая к себе дрожащую под ветровкой Ирину: - Не бойся, ушёл он.
   С другой стороны к жене присел Сашок, обнял её: - Говорил же тебе...
   - Хотела на твой сборник заработать, - всхлипнула она.
   Лессиния в упор посмотрела на Сашка.
   - А ты разве не знал, что бывает на такой работе?
   - Не знал, - неуверенно начал он. И тут же мужественно закончил: - Но догадывался.
   Звонкой оплеухой Лессиния оглушила Сашка.
   - Так мне и надо, - поник он с заалевшим ухом.
   Но разъяренная Ирина бросилась на защиту мужа, готовясь вцепиться в Лессинины волосы.
   - Ишь какая, заведи своего и бей!
   Та отвела нацеленную Иринину руку и отодвинулась.
   - Ну, ребята, вы друг друга стоите.
   Только тут подал голос наконец-то всё осознавший старик.
   - Дак ить что же получается? Если жёнка подставляет своё тело чужим, как же с ней в постелю после этого ложиться, Александр, а?
   - Да не подставляла я! - выкрикнула Ирина. - Потому и убежала! Ты веришь мне, Шурик? За столом с ними сидела, салфетками их вытирала, и всё!
   Сашок погладил жену по напряженно выпрямленной спине.
   - Я бы тебя, моя Муза, всё равно простил.
   Женщина, как осень.
   С тихой мукой,
   Пьяная от вечной щедроты
   Сыплет нам
   В протянутые руки
   Солнечные знойные плоды...
   Оглядывая попеременно то его, то её, Лессиния удивлялась:
   - Как только вы тут выживаете?
   - А мы помирать не собираемся, - приосанился дядя Миша. - Я тебе, девушка, Библию подарю, - пообещал Ирине. - Магдалина уж какая грешница была, но Бог простил. Потому что раскаялась.
  
   Оставшись один, старик задремал. Всё закончилось хорошо, слава Богу. За лето он укрепился духом, а телом здоровее стал. Благодать-то от батюшки видно, и досюда дошла.
   Его тронул за плечо давешний молоденький милиционер. Склонился над ним, неслышно подошедший.
   - Как бы голову не напекло, дедушка.
   Признательный за заботу, дядя Миша улыбнулся.
   - Меня теперь ничего не берёт. Как в молодости! А ты присядь, да молочка попей. - Налил полную кружку: - Пей, не стесняйся. Звать-то как тебя, милок?
   После первого большого глотка милиционер, присев на корточки, ответил:
   - Михаил я.
   - Ну надо же, третий Миша! - Радостно удивился старик. - Мы с внучком ведь тоже Михаилы. А ты в Храме был? Ну и как там отец Никанор?
   - Людей лечит. - Причмокивая, третий Михаил допил молоко, поставил рядом с бидончиком пустую кружку и решился поделиться своими заботами с добрым человеком: - Беда у меня, матушку парализовало. Школьников на экскурсии водила, а теперь с кровати не встаёт.
   - Что так? - пожалел его вместе с немощной матерью дядя Миша.
   У Михаила задрожали по-детски пухлые губы.
   - Всё из-за меня. Я ведь только что в Чечне отслужил...
   Давясь подступавшими слезами, едва сдерживая их, он изложил свою историю. Его полный тёзка по имени и фамилии подорвался на мине.
   - А начальство спутало нас, телеграмму прислали моей маме, что я погиб. Паралич...
   От его сбивчивых слов старик затосковал. Что же это делается то? За что Бог таких-то наказывает? Юношеская костлявость в плечах у этого бывшего солдатика, тонкая шея в широком вороте, и ясные глаза. По всему видно, что он не из тех - оборотней в погонах.
   - И что же, матушке легче не становится?
   - Нет, - покачал головой Михаил. - Я вот думал, может батюшка ваш поможет, да разве пробьёшься к нему, - безнадёжно махнул он рукой. - И к чудотворной иконе подойти не смог.
   - Дак я же знаком с отцом Никанором, подсоблю тебе, милок.
   - Правда? - засиял глазами обнадёженный Михаил: - Вот спасибо! Я ведь теперь дежурить ночами в ресторане буду, зовите меня, если что.
   - Мой внучок всё туда бегает, знаешь его?
   - Кто не знает? Шустрый такой!
   - Присмотрел бы ты за ним, а?
   - Будет сделано, - откозырял Михаил, и схватился за рацию, которая засигналила у него на груди.
   Оттуда послышался начальственный бас: - Седьмой, седьмой, где тебя носит, так-перетак? Возвращайся!
   - Слушаюсь, - вытянулся во весь свой немалый рост Михаил.
  

-21-

   В полдень чай у дяди Миши пили вчетвером. Тогда и скопировал Мишка ресторанного официанта перед ними. С перекинутым через руку кухонным полотенцем, угодливо подал на тарелке маслянисто-чёрные деликатесные ягоды.
   - Угощайтесь на здоровье!
   Сашок с Лессинией переглянулись, а старик начал выговаривать: - Ты, Мишуня, ничего кроме отходов, не бери там.
   - Так мне же премию выдали! - оповестил всех Мишка, по привычке шмыгнув носом, чистым, не забитым больше соплями.
   - Оливками что ли? - засмеялся Сашок и потянулся, чтобы пригладить торчащие Мишкины вихры, которые не поддавались даже дяде Мише. Но парнишка отклонился от Сашка, прильнув сзади к старику.
   - Деда, мне сказали, что от них молодеют. Хочу, чтобы ты таким же, как батюшка, стал.
   Под перекрёстными взглядами Сашка и Лессинии дядя Миша не сразу обрёл дар речи. Прежде чем заговорить, открестился.
   - Не надо мне молодым быть, здоров, так слава Богу. Батюшка-то наш святой, нужный для всех, а что я?
   Глаза у Мишки из голубых сделались совсем синими.
   - А ты - для меня, деда. Что со мной будет, если и ты помрёшь? - Порывисто прижался он к полюбившемуся старику и опрометью выскочил из дома.
   Некоторое время Сашок с Лессинией пребывали в молчаливой растерянности. И только смотрели на старика. Растроганный, гордясь Мишкой, он старался не показать этого близким людям. Выбрался из-за стола сконфуженный.
   - Пойду к мальцу, пока в ресторан не убежал.
   Оставшись наедине с Лессинией, Сашок решился наконец-то допросить её с пристрастием.
   - Вот ты у нас вся такая учёная, а в Бога веришь? По-твоему, он есть?
   - Есть, - сказала Лессиния. - Только везде называется по-разному, у одних Аллахом, у других Буддой, ещё Всемирным Разумом...
   - А у тебя? Как называешь его ты?
   - Миротворцем. И Мудрейшим.
   Опять она сбила его с толку своим бесхитростным лучистым взглядом. Допрашивать расхотелось. Допустим, что-то скрывает. Ну и что? У каждого найдётся такое, чем делиться с другими не хочет. Чего он вообще-то к ней привязался? Она - не подсудимая, он - не судья.
   - Пацан-то наш каков? - напомнил про Мишку.
   - Вполне очеловечился, - кивнула Лессиния.
   - Под твоим влиянием, - не преминул заметить Сашок. - Хотел бы я знать, о чём вы с ним всё шепчетесь? А впрочем... Ваше это дело, не моё, правда ведь?
   - Истинно так, - подтвердила Лессиния. - А знаешь, что жена твоя мне говорила?
   - Ну и что же? - спросил он, заинтригованный.
   - Говорила, что если бы с ней в постели были другие мужчины, то на месте их представляла бы только тебя, своего мужа. Все такие у вас женщины?
   - Про других не знаю, а моя Иришка такая. Я своей жене больше, чем себе, доверяю.
   Лессиния задумалась. Раздваиваются они, что ли, эти земляне? Тело отдельно от души! Это ведь тоже разбалансировка. Дети Земли...
  

-22-

   Сашок накрывал стол, живописно разложив по тарелкам кладбищенский гонорар: сыр, колбасу, помидоры с огурцами и скороспелые яблоки. Закусывать только придётся минералку. Двухлитровый баллон её решено было водрузить в центре стола, как символ здорового образа жизни.
   Ирина уже красовалась в декольтированном платье с люрексом. А Лессиния предпочла остаться в не стесняющих движение футболке и джинсах. Так и села за стол. Но продолжительный звонок в дверь поднял её.
   - Открывать соседу? - спросила у Сашка Ирина.
   - А куда деваться? - Он был недоволен потупившейся женой. - Сама пригласила.
   - Ну Шурик, он же так одинок...
   - А кто виноват? Пить меньше надо!
   Пока они пререкались, Лессиния впустила Фёдора. Был он не сильно пьян, так, немножко выпивши и добрать намеревался у соседей. Выглядел впечатляюще в обнимку с пузатой бутылкой вина в наклейках и целлофанированными колготками в кармане парадного костюма. Не взглянув на Лессинию, устремился прямо к Ирине, с откровенным восхищением обозревая её. Бутылку поставил на край стола, а вынутые из шелестящего целлофана колготки повесил на оголённую Иринину шею.
   - Пре-зент моему идеалу, - заикаясь провозгласил он.
   Сашок насмешливо представил его Лессинии.
   - Те же, и Фёдор Иванович с подарком чужой жене.
   Нацепив чёрные очки, которые на всякий случай всегда были при ней, Лессиния исподтишка с любопытством разглядывала соседа так, чтобы он об этом не догадывался. А ему было вовсе не до неё. Сталкиваясь в подъезде, не замечал, как и сейчас. Кого вообще-то мог заметить в своём обычном состоянии опьянения? Сейчас, вблизи, полупьяный-полутрезвый сосед производил более благоприятное впечатление.
   Зардевшаяся Ирина перевесила колготки на спинку стула. Фёдора она посадила подальше от себя, поближе к Лессинии, предупредив, что сегодня будет на самообслуживании - пусть сам себе вино наливает.
   - Вот тебе рюмка, а мы пьём минеральную воду.
   Он тут же наполнил рюмку.
   - С вами всё понятно.
   Подняв бокал с минералкой, Сашок предложил выпить за Союз.
   - Не понял, - сказал Фёдор.
   - Тебя, Федя, это не касается.
   После минеральной воды трое взялись за вилки, а Фёдор ни к чему не прикоснулся. С некоторых пор алкоголь плохо брал его. Чтобы войти в желанное состояние, в кондицию, старался вообще не закусывать. Но сейчас захмелел почему-то сразу.
   - Попробуй, ещё теплые, - придвинула к нему Ирина блюдо с пирожками. - Ты бы поберёг себя, Феденька, зачем же так здоровье губить?
   - Не для кого беречь, нет у меня такой Ируси!
   - Но, но! - одёрнул его Сашок. - На чужую кровать рот не разевать!
   - Понял. - Фёдор налил себе и снова выпил. - Одна Ируся меня жалеет, - потянулся к ней за спиной Сашка и чуть не свалился со стула.
   - Сиди смирно, - предупредил Сашок.
   Тогда Ирина поспешила переключить внимание Фёдора с себя на Лессинию.
   - Познакомься, Федя.
   - А это кто? - уставился он в чёрные стёкла очков и захлопал своими густыми, природой загнутыми ресницами.
   - Хороший человек, с нами живёт.
   - Папочка, - качнулся к Лессинии Фёдор. - Как вас по имени-отчеству?
   - Ну, Федя, ты даёшь! - хохотнул Сашок. - Какой папочка, скорей уж мамочка.
   - По-хож, - опять стал заикаться Фёдор. - То есть по-хо-жа... - Сфокусировав свой взгляд на Лессинии, потянулся к футболке, чтобы потрогать, но Лессиния успела отклониться.
   Страдая за него, Ирина чуть не плакала.
   - Ты уж совсем... Елена это, нельзя же путать женщину с мужчиной.
   - Кто вас разберёт? - Он громко рыгнул. - Извините! Если только наощупь... А моя Валька-то ушла, чего ей не хватало?
   - Может быть, трезвого мужа? - сказала Лессиния.
   - Папочка, - сунулся к ней Фёдор, - то есть, мамочка, с моим бизнесом да не пить? - И чертыхнулся, нацелившись трезвеющим взглядом на бутылку - тоже мне импорт скоростного действия в обе стороны, только деньги берут!
   - Тебе ли жаловаться, - попенял ему Сашок. - С твоими-то заработками.
   - Ага, а как они достаются?
   Выпить в третий раз импортного портвейна, от которого почему-то трезвел также быстро, как и пьянел, ему помешала Ирина. Встала, чтобы прикрыть ладошкой пустую рюмку.
   Он успел перехватить её руку, чтобы чмокнуть.
   - Слушаю и повинуюсь.
   - Утомил ты меня, Федя, - сказал Сашок.
   Предотвращая напряженность между мужчинами, Лессиния предложила:
   - Фёдор Иванович, хотите мы с Ириной шефство над вами возьмём? Помогать с домашним хозяйством будем?
   - Папочка! Извините, мамочка! - Он простёр к ней руки. - Добрая твоя душа, а если без тебя, одна Ируся?
   - Но, но! - грозно произнёс Сашок. - Уймись. Между прочим, Елена Борисовна у нас из учёных и вообще умница. Знаешь, откуда она? Из самой Рублёвки.
   Хмыкнув, Фёдор стал разглядывать то, во что была облачена Лессиния.
   - Значит у Рублёвских учёных такая униформа? Для конспирации? Конечно, их ведь теперь тоже отстреливают! Ну что за жизнь, - пустился в рассуждения о наболевшем. - Менты с бандитами заодно. Думаете, помощь от них получил, когда моя бензоколонка горела? Как бы ни так! За что только плачу им?
   - Может, сами и подожгли? - высказал предположение Сашок. - Ты, Федя, кончай с ментовской "крышей", хочешь, тебя наш Союз "крышевать" будет?
   - Я тут как-то в чей-то фонд вступил. Вроде бы помощи обиженным и униженным, пропади он пропадом! Развели меня там, как последнего лоха...
   - Фёдор Иванович, а как вы к своим клиентам относитесь? - заинтересовалась Лессиния. - Которые у вас свои машины заправляют?
   Залысины у Фёдора заблестели от испарины. Он тряхнул поредевшими кудрями, глаза сузились:
   - Не-на-ви-жу. - И вдруг загоготал. - Бензин им кое-чем разбавляю, вот так!
   Сашок с Ириной догадались, о чём речь - она поморщилась, он хохотнул и подмигнул Фёдору: - В туалет отлучаться не надо, так ведь, Федя?
   - У меня к ним классовая ненависть, к тем, кто на "Мерсах".
   - Вспомнил свой марксизм-ленинизм! Ты теперь такой же, как они. Капиталисты вы.
   Фёдор обиделся.
   - У меня совесть есть, а у них нет. Я в наши тачки-развалюхи иногда бензин даже сам добавляю. Потому что хозяева - люди безденежные, понял?
   Воодушевлённый этим Сашок похлопал Фёдора по плечу.
   - Если уж ты такой сознательный, может, к нам в Союз примем. Только бросай пить.
   - Я уже навступался. Знаешь, сколько "зелени" из меня тот фонд вытянул? Ушлая тётя попалась, вряд ли там что-нибудь сиротам оставила. Прикатила потом ко мне заправляться на "Мерсе", на мою "зелень" купленном! Раньше-то на автобусе ездила.
   Поучительная история, Сашок уже слышал о таких.
   - Так ты заправил её машину?
   - Я эту тётю на улицу выкинул, - с удовольствием сообщил Фёдор. - Пришлось штраф платить за хулиганство.
   Если Сашка такой финал развеселил, то Ирину покоробил:
   - Ты, Федя, трезвый бы себе этого не позволил. Совсем ведь не пил до бензоколонки, - напомнила она мужу. - Цветы дарил Валентине и мне...
   - Да придумала ты его, Иришка. - выдержав паузу в нерешительности, Сашок добавил под действием возобладавшего в нём чувства справедливости: - Ты и меня придумываешь, а знаешь, как напрягаться надо, чтобы соответствовать?
   - Вы оба хорошие!
   Ирина не переставала интересовать Лессинию. Наверно, с такими женщинами и мужчины становятся лучше, облагораживаются, что ли? Если это типично для землян, то вселенцы проигрывают им. Там, откуда она, различия между полами почти стёрлись: мужчины - женственны, женщины - мужественны. Правда, и на Земле это уже наблюдается, но здесь они, видимо, в начале изменений.
   Между тем, Сашок встал в позу - по его разумению, обязательную для Поэта при чтении своих строчек.
   Что с нами стало, мои современники?
   Взять и позволить себя обмануть!
   Он продолжал читать, и Лессинии нравились его стихи, но сейчас её мысли были далеко от них. Судьба землян волновала, которая во многом зависела от неё. Такая ответственность!
   Включила она своё внимание, когда Сашок уже не выговаривал слова, а выкрикивал:
   На живодёрне с них шкуры не драли -
   Там они ловко подставили нас!
   Так, уцелевшим, нам всем не пора ли
   Эти рога обломать им сейчас?!
   Закончив, Сашок оглядел всех, в ожидании реакции. Конечно, для себя лестной. Фёдор опередил женщин, готовых выразить своё восторженное одобрение.
   - Пропащий я человек! - стукнул он себя кулаком по лбу.
   И заслонился руками, упираясь локтями в стол. Плечи его подёргивались.
   - Достал я его, а?- напыжился Сашок, поглядывая, как Ирина с Лессинией утешают Фёдора. - И всех достану. Понятно почему власть боится Поэтов? Искусство - оно всесильно!
   Вот вам не лирика!
   Вот не романтика!
   Вот вам сегодня свобода моя!
   Пока Ирина отпаивала Фёдора чаем, Лессиния быстро справилась с его спазмами легким нажатием на плечи. Успокаиваясь, он благодарно потянулся к ней.
   - Вы добрая! Как Ируся...
   - А мы не мешаем вам? - воспользовался случаем Сашок. - Пошли, Иришка, пусть без нас разбираются, - ухватился он за такую возможность, наскучавшись без жены.
   Ирина сама потянула его за собой, и дверь в Лессинину комнату за ними плотно закрылась.
   Но тут напористо зазвонили во входную дверь, потом стали стучать.
   - Я сейчас, сказала Лессиния Фёдору, пересаживая его, безразлично покорного, на диван.
   Ей стоило больших трудов убедить настырную соседку, чтобы зашла завтра, потому что хозяева отдыхают, нельзя их беспокоить.
   А Фёдор, один оставленный в комнате, опять впал в отчаяние. Трясучка навалилась на него - будто изболевшаяся душа рвалась наружу.
   - Зачем я живу? Кому я нужен?..
   Ему совсем невмоготу стало. Вскочил, привязал подаренные Ирине колготки к спинке стула и затянул их другим концом на своей шее.
   - Фёдор Иванович! - Кинулась к нему Лессиния, ослабляя удавку.
   Он подчинялся ей, лишённый остатков расшатанной воли. Совсем обмякнув, позволил опять усадить себя на диван, а там припал к Лессинии, как к матери, защищаясь у неё от самого себя.
   Поглаживая Фёдора по спине, она приговаривала:
   - Всё будет хорошо, жизнь наладится, успокойтесь.
   И он успокаивался. Но вдруг напрягся:
   - А если кто-нибудь узнает по это?
   - Никто. Да вы сами забудете.
   - Нет! - содрогнулся Фёдор. Глянул в золотые её глаза и... забыл. Стеснительно отодвинулся немного, когда к ним вернулись, отряхиваясь и прихорашиваясь после торопливых супружеских ласк, Сашок с Ириной.
   - Хорошо сидим, - подмигнул им игриво настроенный Сашок. - А мы хотим веселиться! Прав я, Иришка?
   - Ты всегда прав, даже когда не прав, - засмеялась она и хлопнула в ладоши. - Танцевать! Давайте танцевать!
   Сашок включил старенький магнитофон. И поклонился жене:
   - Прошу! Кавалеры приглашают дам!
   Но, взглянув на Лессинию, Ирина отстранилась.
   - Подождите нас, мужчины, мы быстро.
   - Ну вот, - пожаловался Фёдор, когда обе скрылись в соседней комнате. - Вечно меня женщины бросают. И хмель уже прошёл.
   Он так и сомлел при виде переодетой Лессинии. Куда смотрел раньше? На Ирусю смотрел... А теперь видел только эту женщину. Из открытого ворота выходного Ирининого платья выступала точёная шея Лессинии, нежное лицо с ямочками на щеках улыбалось. А фигура? Ожившая статуя в современном обличьи сияла перед Фёдором золотыми глазами. Необыкновенными, каких не бывает, не должно быть. Но про такие он всё-таки где-то читал...
   - Дамы приглашают кавалеров, - объявила Ирина, подавшись в раскрытые объятия мужа.
   Фёдор стоял, зачарованный, пока Лессиния не закружила его в вальсе. В ритм попасть он никак не мог, спотыкался, извинялся и приговаривал:
   - Однако... Однако! Уж, не колдунья ли вы?
   Чтобы не касаться его, она держала дистанцию, а он всё льнул к ней.
   - Вот этого не надо. - Лессиния разомкнула руки Фёдора на своей талии. - Ребята, может, споём что-нибудь? - призвала запыхавшуюся супружескую пару.
   Сашок выключил магнитофон.
   - Можно и спеть. Надеюсь, не наш Гимн?
   - Не порть вечер, Шурик, - попросила мужа Ирина, а Лессиния заинтересовалась: - Почему не Гимн?
   - Пусть его депутаты поют, - набычился Сашок. - Хотя они и этого не могут. Слов не знают, только разевают рты.
   - Как поют, так и работают, - подхватил Фёдор. - Народные избранники! Не они для нас, а мы для них.
   Возбуждённый Сашок ещё ниже склонил голову, будто приготовился боднуть недоступных депутатов.
   Успокаивая мужа, Ирина попыталась рукой разгладить его упрямый лоб.
   - А что, Елена, на вашей Рублёвке мужчины тоже такие воинственные?
   Сашок отвёл её руку, поцеловав при этом в ладонь с мозолистыми уплотнениями.
   - Голубка ты моя, небось трудно тебе с мужем-ястребом.
   Только тогда на Иринин вопрос запоздало ответила Лессиния, вспоминая тех, кто остался на родине.
   - У нас все одинаковые, мужчины и женщины. Они похожи почти во всём.
   Плечи у Ирины передёрнулись.
   - Надо же! Тогда я не хотела бы жить там.
  

-23-

   Мишка по слогам читал сказку о деревянном человечке. Одолев страницу про вороватых Кота Базилио и Лису Алису, насмешливо сказал дяде Мише:
   - Какой же дурак этот Буратино! В землю бабки закапывать? Положил бы под проценты в банк, чтобы накапливались.
   - Ох, Мишуня, - с укоризной откликнулся старик, - ну что ты всё о деньгах?
   - Хочу, деда, чтобы мы дом купили. Ба-альшой дом!
   - Зачем нам большой? - Дядя Миша достал из кармана расчёску, намереваясь причесать Мишку.
   Но тот не дался.
   - А чтобы мы вместе жили. Тётя Лена, дядя Саша с женой. Ещё, знаешь кто? Михаил! Он хоть и мент, но хороший. У него пистолет есть.
   - Вот и дружи с ним, а не с этими бандюками из ресторана.
   - Я с ними не дружу, я им карточные фокусы показываю. Дядька Степан научил.
   - Боюсь я за тебя, - вздохнул старик.
   Мишкины глаза прозрачной голубизны густо засинели.
   - Да чо мне сделается? Вот им! - Он потряс двумя фигушками. Сложенные в них пальцы с заусенцами были отмыты дядей Мишей, а ногти, им же подстриженные, больше не напоминали звериные коготки. - Деда, почему одним всё, а другим ничего? - по-детски жалобно спросил Мишка. - Дядя Саша говорит, что за справедливость бороться надо.
   Старик неодобрительно покачал головой.
   - Уж этот Александр, хоть бы ребёнка в покое оставил.
   Тряхнув отросшими волосами, которые так хотелось дяде Мише привести в порядок, подстричь и разделить аккуратным пробором, Мишка сощурился.
   - Ты чо, деда? Какой я тебе ребёнок, мне скоро восемь.
   - Ну да, в школу тебе надо. Вот как нам твои документы у отчима забрать, ума не приложу.
   - Дядька Степан не смог, и ты не сможешь. Деда, а может, купить их? Тётя Лена бабки даст, я знаю.
   - Ты что?- ужаснулся старик. - И думать не моги! Нарушать закон нельзя. Грех это.
   У Мишки надулись щёки.
   - Им всё можно, а нам ничего? Потому что они богатые, а мы бедные?
   - Не слушай ты Александра, - взмолился старик. - Бог даст, будет и у нас когда-нибудь свой дом.
   - Вот бы с бассейном, - размечтался Мишка. - Козу Зинку и кошку Мурку возьмём к себе, да? А Джульбарс нас охранять будет со своими собаками.
  

-24-

   Вступивший в Союз Фёдор бизнесом занялся всерьёз. С пристройкой к бензоколонке помогли ему Сашок и Михаил - новый "союзник" из милиции. В одной половине пристройки мыли машины, исправляли повреждения, в другой отдыхали и чаёвничали водители машин. Поил чаем разных сортов южанин Саид из бывшей республики, ставшей страной, неспособной прокормить таких, как он. Тут же работали ещё четверо его соотечественников, чтобы пересылать заработки далёким и многочисленным родственникам.
   Полученные от бизнеса деньги Фёдор попусту не тратил - копил для будущих нужд Союза. А каких, сам не знал, только предполагал. Может, придётся листовки печатать, призывы и лозунги оформлять для митингов. Немалые потребуются средства! За митинги был Сашок, а Лессиния против - так обозначились две тенденции в Союзе: ястребизм и голубизм.
   Остальные "союзники" колебались, принимали то одну, то другую сторону. Положил конец спорам Фёдор, сам склоняясь больше к "голубям", чем к "ястребам". Он предложил усовершенствованное название. "Единосоюз"- это устроило всех. И заявил, что сам за мирный протест.
   - Никаких революций! - поддержала его Лессиния. - Все историю изучали? Знаете, чем они кончились?
   Очарованный Лессинией Фёдор подарил ей белое платье - как главной "голубке". Но надеть некуда было, так и висело в старом шкафу на пластмассовых плечиках.
   Фёдор увидел её в этом платье, когда наконец-то согласилась зайти к нему в гости.
   - Богиня! - воскликнул он.
   Но Лессиния тут же поставила его на место.
   - Давай без комплиментов, а то уйду.
   - Да я на всё согласен...
   За какой-то месяц воздержания от спиртного Фёдор стал совсем другим человеком. Восстановился, чему нимало способствовали сытое детство с безбедной юностью. Да и от родителей лучшее взял: выносливость отца и терпеливость матери.
   Квартира теперь соответствовала хозяину, была такой же ухоженной, как он. Ни соринки, ни пылинки! Бывшая жена опрятностью не отличалась, сам он тогда тоже не зацикливался на этом. Сейчас же, перед дорогой гостьей хотел предстать в лучшем виде, произвести впечатление.
   Она рассеянно оглядела светлую столовую. Одобрила вскользь:
   - Хорошо у тебя, Федя.
   Но и этого было достаточно, чтобы он воспарил душой.
   - Стараюсь.
   От избытка чувств Фёдор не знал, о чём говорить с Лессинией. Только не о делах! Куда посадить, чем развлечь? Показывал панораму города из окна, перебирал перед нею книги классиков из большого застеклённого шкафа.
   - Читать только некогда, работы много.
   Порывисто суетливые движения выдавали напряжённость Фёдора. Чтобы снять её, Лессиния предложила попить чая, не дожидаясь хозяйского приглашения.
   - О, я такой пирог испёк, Леночка!
   Стол под нарядной скатертью. В хрустальной вазе парадные гладиолусы, такие же розовые, как скатерть. А шарлотка, вынутая из микроволновки, просто чудо, выдающееся произведение кулинарного искусства.
   Фёдор выбрал для Лессинии самый аппетитный ломоть пропечённого теста с яблочной начинкой.
   - Даже страшно касаться такой красоты, - улыбнулась Лессиния.
   - Касайся! Красота для нас, а не мы для неё.
   - Сам придумал, или цитата?
   - На то и классики, чтобы их цитировать.
   Откусив кусочек, она зажмурилась от удовольствия.
   - Какая вкуснятина!
   Приободрённый Фёдор попросил навещать его почаще. Но был обескуражен ответом, что она - не любительница ходить по гостям. Значит, надеяться на частые встречи с ней и чай вдвоём, нечего.
   Завоевателем женских сердец он никогда не был. О женщинах знал в основном из классических романов. А о современницах судил по своей бывшей жене - она его выбрала, не он её. Сама навязалась, сама отвязалась. Сначала попереживал, потому что привык, но когда захотела вернуться, уже отвык и откупился от неё золотой брошью из отцовского сейфа.
   Лессиния стала его сокровенной мечтой. Навязчивой идеей. Быть хотя бы другом её, на большее пока не рассчитывал. Вот к этому чаепитию, которого долго добивался, подготовился заранее. Продумал обстановку. И сейчас они пили чай из хрупких фарфоровых чашечек под музыку Шопена. А в окно, очень кстати, светило предзакатное солнце, окрашивая стены столовой в тёплые тона.
   - Леночка, как хорошо, что мы встретились...
   Забыв про свои поредевшие кудри, сквозь которые просвечивала кожа, Фёдор склонил перед Лессинией лысеющую голову. А она с острой жалостью к нему заново осознала, до чего же короток век землян. С таким жизненным циклом, сколько успеешь сделать? Не даром поэт Саша торопится... Земляне ещё и сами укорачивают свой жизненный путь избыточными страстями с пагубными привычками. Уйдут из жизни её теперешние друзья, а она будет ещё жить так долго, как захочет. Они - временные, она - постоянная. Окружена ими, близкими по духу, и так одинока...
   Отвлекаясь от грустных мыслей, Лессиния попросила Фёдора показать ей комнату. Но только провёл он её туда, как зазвонил телефон в столовой-кухне.
   - Леночка, я быстро!
   Однако быстро у него не получилось. Звонили с работы, и переговоры затянулись. Оставшись одна, Лессиния прежде всего обратила внимание на супружескую кровать. Воздвигнутая как алтарь, подавляя своей величественностью остальную комнатную мебель, она уже погружалась в вечерний полумрак. Лессиния подошла поближе к ней. Покрывало тоже особенное: впечатляет рисунками с избыточной позолотой, похожей на церковную. Но никак не скромный коврик над кроватью с изображением чего-то или кого-то.
   Ей показалось, что коврик зашевелился. Нет, не показалось! Оттуда из настенного сумрака вдруг протянулась к ней когтистая лапа. Фарами зажглись два знакомых звериных глаза...
   - Китанук! Так вот ты где!
   Зажёгся свет, включённый Фёдором, и рогато-усатый зверь замер на коврике с погасшими глазами.
   - Опять проверка на работе, Леночка, - извинился Фёдор.
   Она слушала, но не слышала его. Нашёлся мамин коврик с Китануком! Посредник ожил, проснувшись от многолетней спячки, для связи между Землёй и Вселенной. Помощник ей, Вселенской Посланнице.
   Из-за того что Лессиния не отходила от кровати, деловитая озабоченность Фёдора сменилась замешательством. Он пустился в стыдливые оправдания:
   - Её папаша привёз из Москвы вместе с ковриком. После него я здесь спал. Один... Валентина стелила себе в столовой, боялась этого монстра. - Леночка, она сама от меня ушла...
   Наконец-то повернувшись к нему, Лессиния подумала о непостижимости души человеческой. Застенчивый землянин в возрасте переминался перед ней с ноги на ногу. Как им удаётся в любых, даже самых трудных условиях сохранять свою душу? А если половинку, то лучшую? Вселенцы про душу даже не вспоминают. Забыли напрочь.
   - Кто только выдумал такое чудовище? - Кивнул Фёдор на Китанука, заметив, что её опять потянуло к отцовской кровати. - Странный вкус был у моего папаши. Леночка, может выбросить этот коврик вместе с чудищем?
   У Лессинии вспыхнули огоньки в глазах.
   - А ты мне подари.
   - Да зачем тебе?! Ну, если хочешь...
   - Хочу и сейчас.
   Под её неотступным взглядом недоумевающий Фёдор снял коврик со стены, скатал в рулон и вручил ей. Лессиния бережно прижала к себе то, что искала повсюду, а было тут, совсем близко. Теперь не нужен переговорный люк на кладбище, в любое время дня и ночи можно связаться с теми, кто послал её сюда, через Китанука.
   Замерев от предчувствия, Лессиния спросила:
   - Кто был твой отец?
   - Да так, партийный деятель, - замялся Фёдор. - А после пенсии вообразил себя писателем, представляешь? Завёл дневник, выдумал про себя фантастическую историю. Там у него о какой-то женщине... С золотыми глазами! Ну да, как у тебя!
   Глаза у Лессинии так и полыхнули огнём.
   - Дай мне этот дневник.
   Безоговорочно подчиняясь, он достал из тумбочки отцовскую тетрадку и передал ей. Вопросов не задавал. Только молча удивлялся. И совсем уж сражён был, когда Лессиния поцеловала его. Сама! Правда, в щёку... Но может, это начало? Он ей дневник с ковриком, она ему - надежду.
   Дивясь разительной перемене в Лессиниии, Фёдор не знал, что подумать. Он и не думал. Только чувствовал. Такая женщина нужна ему. Необходима!
  

-25-

   Мишка расправил мятые сторублёвки. Перегнув пополам, сложил вместе и завязал в носовой платок. Им никогда не пользовался по прямому назначению, привыкнув утираться чем попало. Заветный узелок он сунул за пазуху. Пора было уходить, но тут в комнату отдыха для своих заглянул Михаил, приступивший к ночному дежурству. Задержал Мишку на пороге и брезгливо понюхал воздух.
   - Накурено-то... А тебя там дедушка заждался.
   - Чо шепчешь? - Мишка хихикнул. - Хоть кричи, их не разбудишь, уж я-то знаю.
   Вокруг круглого стола под плюшевой скатертью с раскиданными на ней картами храпели и сопели в креслах ресторанные охранники - Мишкины партнёры по покеру.
   - Чего это они сразу все отключились?
   Продолжая похихикивать, Мишка задрал край скатерти, где под столом обнаружились бутылки из-под виски.
   - Как бы тебя не споили, - озабоченно предупредил Михаил.
   Мишка сложил пальцы в фигу.
   - Вот им! Алкашей ненавижу.
   Потихоньку переговариваясь, чтобы не расслышал охранник, посаженный на время игры у парадной двери, они спустились по винтовой лестнице. В лёгкой дрёме ресторанный страж подпирал широкой спиной стену, разрисованную похабными картинками - разгулявшимся гостям позволялось творчески самовыражаться в вестибюле. Он было схватился за пистолет в кармане, но признав своих, опять сомкнул веки, успев блеснуть острым, настороженным взглядом.
   За дверью тёзок обдало ночной свежестью. Дышалось легко, но было холодно. Осенний вечер напоминал глухую ночь, тёмную и ветренную. Небо клубилось облаками. В редких просветах между ними изредка мелькали звёзды, бессильные рассеять мглу. Зато вынырнувшему из облаков новорождённому месяцу на какую-то минуту это удалось.
   Мишка тут же выхватил узелок, торопливо развязал его. Выигранные купюры он подставил на ладони узкому серпику месяца.
   - Это ещё зачем? - спросил Михаил.
   - Чтобы денежки водились.
   - Суеверие!
   - Может быть. - Мишка убрал узелок на прежнее место. - А вдруг правда? На дом деду коплю, - доверился Михаилу.
   - Долго же тебе копить придётся. А ему известно про карты?
   - Да ты чо? Чтобы я деда расстраивал? У нас же с ним родных нет, мы одни... - В дрогнувшем Мишкином голосе прозвенели непролитые слёзы. - У тебя хоть больная, а все же мать есть. - Шмыгнув, потёр нос обшлагом подаренной Лессинией курточки.
   А Михаила вдруг осенило.
   - Знаешь что, давай с тобой побратаемся?!
   - Как это?
   - Станем названными братьями, ты младший, я старший.
   - Здорово, а деду будем внуками, да?
   - А моей маме как сыновья...
   В едином порыве они обнялись в темноте наощупь, по-братски согревая друг друга.
   - Ну что, младший брат, - сказал прочувствованно Михаил, - нас теперь двое.
   - Сила! - воскликнул Мишка.
   - И на правах старшего хочу спросить, ты в карты мухлюешь?
   - Да ты чо!
   - Не чо, а что.
   - Ну вот, уже воспитывать начал. Мало мне деда!
   - Так мухлюешь или нет? За тебя же боюсь.
   - Не бойся, просто я профи.
   - Кто? - не понял Михаил.
   - Профессионал, у каталы учился, пусть земля ему будет пухом...
   - Про катал слышал.
   - Вот! Но я играю честно.
   У Михаила на душе полегчало, словно камень свалился. Однако ещё оставался вопрос вопросов.
   - На что же ты играешь? Им ведь залог нужен, гарантия.
   Замялся Мишка. Но чень уж хотелось поделиться секретом с названным старшим братом.
   - Никому не скажешь?
   - Никому, - заверил его Михаил.
   - Поклянись.
   - Мамой клянусь. Теперь нашей с тобой.
   - Ну, если мамой...
   И Мишка вытянул из-под тельняшки шнурок с висюлькой, плохо различимой в темноте.
   - Мой талисман, - таинственно сообщил он.
   - Крестик нательный, что ли? - Михаил потрогал висюльку. - Нет, не крестик.
   При свете карманного фонарика Михаила камешек на шнурке у Мишки ярко вспыхнул неровными гранями. Затаив дыхание, Мишка наслаждался его переливами. Потом спрятал на шее, между выпирающими под тельняшкой ключицами.
   Впечатлил камешек Михаила. Но и озадачил.
   - Ты уверен, что он драгоценный?
   - Да ты чо?
   - Не чо, а что, - машинально поправил Михаил.
   - Ну пусть будет что! Охранники ювелира вызывали, признал он драгоценность неземного происхождения. - Тут Мишка снизил голос до шёпота и огляделся, хотя в такой тьме никого не увидишь.
   - Как это неземного? - недоверчиво спросил Михаил.
   - Не знаю. Ну, может, в метеорите к нам прилетел. Главное, ценится очень высоко, охранники прямо балдеют от него.
   - А если отберут?
   - Не смогут. Слыхал про неразменный рубль? Камешек такой же.
   - Всегда к хозяину возвращается?
   - Вот, вот. Отнять нельзя, но попробовать выиграть можно. Да где им, я же профи!
   Сказкой казалось Михаилу то, что услышал. Был он человеком реальным, верил только в очевидные факты. Однако тоже чего-то сказочного хотелось.
   - Хвастунишка ты, конечно, мой брат младший. Может быть, всё выдумываешь?
   - Дедом клянусь!
   - Ладно, тогда колись дальше. Где взял-то?
   Мишка понимающе усмехнулся.
   - Не бойся, не ворованный, его же своровать нельзя. Это подарок.
   - Чей? - продолжал допытываться Михаил.
   - Тётя Лена подарила. Говорит, у неё их много. Наверно из лаборатории, она же учёная.
   Это выглядело правдоподобно, что и успокоило Михаила, верившего во всесильность науки. Вполне удовлетворился Мишкиным объяснением.
   - Так тебе, значит, из-за камешка в карты везёт?
   - Он же талисман! А я - профи. - Ежась от холода, Мишка на миг прижался к Михаилу. - Проверить хочешь?
   - Хочу.
   - Вот, - протянул Мишка Михаилу пистолет, который успел только что незаметно вытащить у него.
   - Ну, младший брат! - Ошеломлённый Михаил забрал своё оружие и пригрозил: - За такое ведь и арестовать могу.
  

-26-

   Пользуясь тем, что дядя Миша теперь не один - с Мишкой, Сашок оставлял им охотничье ружьё, а сам ночевал в городе. Тогда Мишка перебирался с пола на продавленную кушетку и там мечтал о своём доме.
   Просторный, на окнах - кружевные деревянные наличники, как на картинках в детских книжках, на крыше - гномик-флюгер, чтобы направление ветра показывал. Гномика они с дедом могут выстругать сами. Будет у них своё жильё! Хорошо бы с яблоней и вишенкой под окнами, чтобы весной в бело-розовых цветах стояли, а осенью - с яблоками и ягодами...
   Мечты, мечты! Мишка упивался ими, когда дядя Миша уже похрапывал во сне.
   А Сашок с Ириной у себя в комнате долго не спали. После того, как Лессиния специально пораньше уходила в другую комнату и ложилась на тахту под маминым ковриком с Китануком, они оторваться друг от друга не могли. Как всегда первым забывался потом в сладкой истоме Сашок, утомлённый бурными ласками. Ирина же долго ещё пребывала в упоении любовью, перебирая каждый миг. К сожалению, совсем некстати при этом одолевали назойливые мысли, что надо, наконец, самой зарабатывать на жизнь. Стыдно жить за счёт бескорыстной Лессинии.
   Она задремала, когда услышала голоса в соседней комнате. И сна как не бывало. Кто с кем разговаривал?
   - Шурик! - затрясла мужа, обмирая от страха.
   - А ? Что? - ошалело дёрнулся он, оторванный от цветного сна, радостного и беззаботного, как в детстве.
   - К нашей Елене кто-то забрался!
   Тут уж Сашок окончательно проснулся. Стал поглаживать жену по плечам, обычно гладким, а сейчас ощутимо шершавым от пупырышков сильного испуга.
   - Что ты, Иришка? Там на окнах решетки, а входную дверь сам запирал. Но никакая логика на неё не действовала, твердила своё:
   - Елена разговаривала с каким-то мужчиной!
   - Да не дрожи ты... - Сашок подвинулся, чтобы уложить рядом с собой на узком диване сидевшую в постели Ирину. - Какой мужчина, откуда взяться? - Теперь он убеждал не только её, но и себя, почему-то разволновавшись тоже. - Может, она во сне говорит.
   - Двумя голосами? Женским и мужским?..
   - Подумаешь, голоса! Радуйся, что не лунатик, ночами не бродит. Может у неё раздвоение личности? У нас нет, а у неё есть. Учёная! Вот мы же с тобой не жужжим, а Елена жужжит.
   Последний аргумент на Ирину подействовал. Жужжащую Елену - такую видела и слышала. К тому же, в соседней комнате совсем тихо сейчас...
   - Прости меня, Шурик!
   - Ну что ты? - Он поцеловал жену. - Тебе приснилось. Не заметила, как заснула, такое бывает. Спокойной ночи!
   Её уговорил, но не себя. Убаюкав жену, сам сна лишился. Что-то всё-таки там происходит. Кошка Мурка оттуда сбежала, спит теперь на кухне. Раньше дневала и ночевала с Еленой... Рогатого урода на стене испугалась, сам это видел. На коврике не поймёшь кто, козокот или котокозёл? Ничего себе подарочек от Фёдора! Что Фёдор, что Лессиния - друг друга стоят, недаром сдружились. Вот такие у него единосоюзнички...
  
   Из отцовского дневника Фёдора
   Таинственная Женщина, кто она? Вроде бы взялась из ниоткуда и канула в никуда. Каждый раз перед сном вспоминаю... Сама пришла в Особый отдел на Лубянке, закутанная в шерстяной коврик как в шаль. Никогда не расставалась с ним. Отнять его было невозможно - никому в руки не давался. И всех отпугивал диковинным рисунком с неведомым зверем. Нечто среднее между котом и козой - с кошачьими усами, с козлиными рогами. Творение какого-нибудь художника-модерниста.
   В отделе покрутились вокруг Женщины, искололись о жёсткие ковровые щетинки, да и отступились. Оставили её, чтобы не мёрзла в камере-одиночке. Ёе-то ковёр не царапал.
   Уже своим приходом она вызвала потрясение. Сотрудники отдела в толк не могли взять, что кто-то способен предложить себя на расправу вместо дерзкого уличного заморыша. Мальчишка распевал ругательно-издевательскую считалочку о Главном страже в стране.
   Мальчишку, конечно, схватили, чтобы выяснить, кто, зачем да почему. Тогда и пришла она.
   - Отпустите ребёнка, он только повторил то, что услышал от меня. Со мной разбирайтесь.
   Наивная! Как будто с луны свалилась. Кто сюда попадал, тот оставался здесь навсегда. Мальчишку заперли в подвале, её закрыли в одиночке. Ею очень заинтересовались. Откуда взялась такая?
   С Женщиной не церемонились. Уводили после допроса синюшно-кровавую от щипков и пинков. Но вот что удивительно: утром приводили целую-невредимую. Всё на ней за ночь заживало бесследно. Она как-будто даже хорошела и молодела. А необыкновенные глаза в камерной темноте светились. Когда заглядывали к ней в глазок, видели два золотых огонька. Там она разговаривала сама с собой на разные голоса. Иногда что-то напевала на неизвестном языке. Странная мелодия, как скоро заметили, оздоровительное свойство имела. Прознав об этом, сотрудники специально у её двери задерживались. И ведь избавлялись от хвори! Ни один той студёной зимой не загрипповал, даже лёгкой простуды не было.
   Так бы и оставили ту Женщину при себе, создав ей сносные условия, да кто-то проболтался. Слух дошёл до самого Верха, и прислали оттуда двух специалистов, умельцев наизнанку выворачивать самых упорных молчунов.
   Пригласили и меня по партийной линии...
   Но ничего от неё добиться не могли. Пока не принесли из подвала того мальчишку - сам-то идти уже не мог, руки-ноги перебиты, головка всё падает, жёлтенькая, как цветочек-одуванчик. Уж на что я крепким был, а не выдержал, когда двое его хлестать стали по очереди. Ну, не жилец ведь уже, зачем напоследок мучить? Но они из-за неё старались, чтобы заговорила.
   - Кто ты и откуда?
   Захрипел мальчишка под ремнём и отключился. А я, себя не помня, перехватил тот ремень и отбросил. Тогда из глаз Женщины жгучие лучи ударили, опалив двух специалистов по пыткам. Галстуки под обожжёнными лицами у них задымились, скорчились оба от боли. Чудо!
   А меня она обласкала солнечным взглядом, свой коврик на плечи мне накинула, и был он тогда мягким, был теплым, как ни странно. Потом повернулась к мальчишке, который успел очнуться. Слегка коснулась его и сказала... Как сейчас помню!
   - Отдаю свою жизнь за твою. И за всю Землю.
   Они исчезли в тот же миг: Женщина и мальчишка.
   Она снится мне. Никогда близко, всегда издалека и будто в дымке. Приблизиться бы к ней хоть во сне! Но нет, не могу.
  

-27-

   Сашок запретил Ирине мыть лестницу в подъезде.
   - Чтобы моя чистюля-жена чью-то грязь отмывала? - разбушевался он. - Ещё какую-нибудь заразу там подхватишь. Даже не думай.
   Вместо того, чтобы согласиться сразу, она возражала с настойчивостью, раньше ей не свойственной:
   - Надо ведь как-то зарабатывать, Шурик.
   - Только не так. Вспомни ту свою работу! - Он привлёк к себе жену, которую и без него одолевали жуткие воспоминания.
   - Ничего, Иришка, я что-нибудь придумаю.
   И придумал. Теперь их большая комната была завалена цветными бумажными обрезками, катушками ниток, мотками проволоки. Готовую продукцию - похоронные венки Сашок с Фёдором увозили на фирму "Мир праху твоему", открытую предприимчивым кавказцем.
   В ловких Ирининых руках цветы получались почти неотличимыми от настоящих. Но были-то искусственными. Пахли не свежестью, а всепроникающей бумажной пылью. Да ещё клеем, от которого слезились глаза. И всё же такая работа увлекала. Создавать нечто законченное по форме и цвету, разве это не творчество? Конечно, совсем не то, что стихи мужа, но всё-таки...
   Скоро Ирина стала уставать. Посиди-ка сиднем целый день, не разгибаясь, задыхаясь от вредных запахов! Хотелось побольше заработать, но платили-то за количество, не за качество: сколько накрутишь, за столько получишь. А халтурить она была просто неспособна, вот и надрывалась. Утешало одно: накопит денег на поэтических сборник мужа. Сделает ему такой подарок наконец-то.
   С кошкой Муркой они часто оставались вдвоём. Та развлекала её, забавляясь шуршащей бумагой. Да ещё радовалась Ирина, когда приходил Мишка, он всегда рассказывал что-нибудь интересное. И обязательно заглядывал в комнату Лессиниии с косматым чудищем на коврике. Мишку неудержимо тянуло туда, как намагниченного. Там и застала его Ирина, войдя, чтобы пропылесосить коврик, от которого её бросало в дрожь.
   - Не уходи, пока я убираюсь, - попросила Мишку, - одной мне тут не по себе.
   - Боишься, что ли? - засмеялся тот. - Да этому зверю только Мурку пугать!
   Нацелившись пылесосом на рогато-усатую звериную морду, Ирина пожаловалась:
   - Какой-то он опасный, хоть и неживой.
   - А если живой? - прищурился Мишка с детской лукавинкой в глазах. И провидчески произнёс: - Может, он притворяется?
   От такого Мишкиного предположения включённый пылесос дрогнул в руках Ирины, ткнулся в нос чудищу и отключился.
   - Опять сломался, - огорчилась она. - Вот так почти всегда, когда пылесосю. А ты больше не шути. Елена говорит, что наши слова материальны.
   Мишка так и захлебнулся смехом.
   - Вот бы подействовали на него! Выпрыгнул бы из коврика и на улицу к людям, а те кто куда.
   - Да ну тебя, Миша, наговоришь тут...
   Пока они заняты были разговором друг с другом, Китанук на коврике напрягся, прислушиваясь к ним. Ему надоело бездействовать. Итак сколько лет проспал! Может ведь тоже что-нибудь для своих вселенцев сделать. Пусть Лессиния - Посланница, как и её мать, но без Посредника не обойтись. А Посредник кто? Он! И сложнее по устройству, чем она, так на землян похожая...
   - Ладно, пошли на кухню, - позвала Ирина Мишку. - Пирожков соберу для твоего дедушки.
   - Деда их любит. - Он облизнулся. - Из ресторана не ест, говорит, что жёсткие.
   В тот день Ирина больше не занималась бумажными цветами. Замесила тесто, чтобы испечь свежих пирожков мужу. А когда он пришёл, посадила шинковать капусту для начинки. Дурачась, Сашок сунул нос в муку и расчихался.
   - Ты у меня иногда прямо как дитя малое, - заулыбалась Ирина. - Но потом посерьёзнела: - А вот маленький Миша, как взрослый. Такое иногда скажет!
   - Что ты хочешь, - помрачнел Сашок. - Я с родителями рос, не с бомжами. Есть разница? Надо бы моих в деревне навестить, - озаботился он. - Хоть консервов им подкинуть. Проветрюсь-ка на улице, хоть мозги прочищу.
  
   Двор маленький, разгуляться негде. Можно только по детской площадке побродить. Всем домом отстояли её, а то бы гаражи тут понастроили. Вместо качелей и турника - машины, причём не своих жильцов, а пришлых. Классовое расслоение на богатых и бедных. Значит что? Опять грабь награбленное?
   Сашок машинально поправил покосившийся детский грибок. Когда-то красная шляпка с белыми пятнышками этого мухоморчика облезла. Подновить бы надо, но руки-ноги всё не доходят. Вот и с "Единосоюзом" никакой подвижки. Где сейчас Елена бегает?
   Подобрав по дороге потерянную мальчишками рогатку, Сашок вернулся домой, размахивая ею.
   - Всё вооружаешься? - оглянулась на него Ирина. Не иначе как подражать Елене стала.
   - Значит, две против одного? "Голубки" против "ястреба"?
   - Чего ты? - помягчала она. - Садись-ка за стол. - И захлопотала возле мужа.
   Но даже любимые пирожки не улучшили ему настроение. Долив кипятка в остывающий чай мужу, Ирина села напротив него.
   - Сейчас наш Глава по радио выступал, - сообщила она. - Новую школу в городе построили. Говорил, что людей надо образовывать, чтобы сами думали, а не кто-то за них.
   Сашок усмехнулся.
   - Прямо как наша Елена.
   - А ещё сказал, - с воодушевлением продолжала Ирина, - что пора создавать кружки.
   - Какие ещё кружки? - насторожился теперь уже заинтригованный Сашок.
   - Чтобы людей образовывать. Отец Никанор согласился руководить таким кружком. Какие мужчины у нас в городе!
   -Но, но! - возвысил голос Сашок. - Тебе Поэта мало? Впрочем, кто я теперь? Могилокопатель.
  

-28-

   Надо было работать, а Ирину затягивало в неодолимую вялость, от запахов мутило. И появились гастрономические причуды. Вынь да положь квашенную капусту вперемежку с вареньем! Ну, а когда стала отколупывать извёстку со свежепобелённой кухни и глотать, поняла: надо сдавать анализы.
   Уже предвиденный результат из поликлиники был как приговор...
   - Прости, Шурик, не успела борщ сварить, - с опущенной головой встретила Ирина мужа.
   - Обойдусь. Меня наш старик накормил кашей. - После поцелуя в щёку жены Сашок вынул из рюкзака вместе с нагонораренной коробкой конфет помятый букетик позднеосенних полевых ромашек и расправил их лепестки, любуясь. - Смотри, какая прелесть, да ты понюхай!
   Но приступ тошноты заставил Ирину бежать в туалет. А когда вернулась, Сашок собирал на полу рассыпанные ромашки, чтобы выбросить в помойное ведро.
   - Не знал, что у тебя на них аллергия...
   Виновато вглядываясь в лицо жены, отметил про себя, как поблекло оно. Запали обведённые тенями глаза, нос заострился, розовость щёк сменилась сероватой бледностью.
   - Сильно подурнела? - жалобно спросила Ирина, в надежде, что муж утешит.
   Он так и поступил. Уложил на диван. Старенький плед натянул ей до подбородка. Сам устроился у неё в ногах.
   Тогда она решилась:
   - Шурик, это не аллергия... Это беременность!
   Сашок так и замер. А она зажмурилась в тягостном ожидании, что за этим последует. Наконец услышала:
   - Ты уверена?
   - У меня анализы.
   После секундной заминки он решил выяснить.
   - Какой у тебя срок?
   - Почти четыре месяца. Я же не знала, по неопытности это. Ты уж прости! - потянулась Ирина к мужу. - Бесплатно меня не возьмут с таким сроком, придётся платить.
   Медленно осмысливая то, что узнавал, Сашок и сам перебрался поближе к изголовью жены. Выпростал из-под пледа её холодные руки, сжал в своих.
   - Погоди, не так быстро. Куда платить, зачем платить?
   - Ну за аборт... Елена денег даст, я попрошу.
   Из разжавшихся рук Сашка выпали Иринины руки, так и не согретые им. Он схватил её за плечи, начал трясти.
   - Ты что, с ума сошла? От ребёнка хочешь избавиться!
   Сквозь слёзы Ирина посмотрела на мужа.
   - Ну ты же сам говорил, что детей нам пока не надо.
   - Да мало ли что я говорил! - Сашок вскочил и закружил по комнате, пинками поддавая и расшвыривая кучки нарезанной бумаги. - К чёрту всё, у нас будет ребёнок!
   Иринины глаза по-прежнему оставались мокрыми, но это были уже слёзы счастья. Их ребёнок... Ведь успела смириться, что с детьми надо подождать. Но ждать-то, оказывается, не надо!
   Она тихо радовалась, а Сашок громко ликовал:
   - У нас родится малыш!
   - А наш "Единосоюз"? - напомнила она мужу. - Нас могут не понять.
   - Должны. Ведь наследник продолжит наше общее дело. Не только за себя бороться надо, а за наших детей. Мы вымираем? Не будем! Назло всем размножаться станем. И тогда ещё посмотрим, кто кого. Количеством богатых задавим!
   Сашок опустился перед женой на колени, упираясь ими в диван.
   Каким он будет, наш ребёнок?
   Наш первый сын?
   А может, дочка?
   Услышим в ворохе пелёнок
   Дыханье тёплого комочка...
   - Неужели твоё? - удивилась Ирина, перебирая волосы склонённого к ней мужа.
   - Написал сразу же, как только мы поженились.
   - А говорил...
   - Ну, говорил, а ты бы не слушала. - Сашок распрямился. - Ирка, сколько можно ждать-то, жить-то когда? Всю Россию заселим нашими людьми, и всё будет у нас, как у людей.
   Он встал на ноги и сгрёб жену в охапку вместе с пледом, укачивая на руках, как будущего ребёнка.
   - Пусти , - отбивалась Ирина, пока оба не повалились на диван. - Меня трясти нельзя.
   - Ценный груз, не кантовать. Я теперь знаешь, как беречь тебя буду? Мамочка ты наша!
  
   Ирина опять изменилась. Но уже в лучшую сторону. Тошнота больше не мучила её, она расцвела и слегка поправилась. Живот не обозначился, пока только раздались бёдра. Никто из друзей не догадывался, что жена Сашка в положении. Зато все заметили, как уверенно стала держаться она. Позволяла себе иногда с мужем спорить - при них. Правда, наедине с ним была сдержаннее. А домашние дела всегда ей давались легко.
   Вот и сейчас без усилий, но осторожничая, водила тяжёлым старинным утюгом по твёрдым обшлагам выходной рубашки Сашка. Задела нечаянно локтем вырезанные из бумаги цветочные лепестки, и они разлетелись во все стороны.
   - Сегодня дома не ночую, - предупредил Сашок. - Скучает старик без Елены.
   - У него же Миша есть, - заметила Ирина. - Уж с таким мальчишкой не соскучишься.
   - Они оба на неё запали, только про Елену и говорят.
   - А мы с тобой разве не запали? Всех охмурила.
   - Наш Фёдор на всё для неё готов! Гипнотизирует она людей, что ли?
   Ирина выключила утюг, так и не догладив рубашку.
   - Что-то в ней такое есть, - задумчиво произнесла она, поправляя на муже ворот куртки.
   - Вот, вот. Иногда мне кажется, что насквозь нас видит.
   - И слышит, - добавила Ирина. - Не успеешь подумать, уже знает, о чём. Разве это нормально?
   - Для учёных-то? У них же специфические способности. Мне бы такие.
   - А ты зато пишешь стихи.
   - Муза ты моя, - повеселел Сашок. - Что бы я без тебя делал?
   - А я бы вообще без тебя не жила, - тихо сказала она вслед мужу, когда он уже закрывал за собой дверь.
  

-29-

   Фёдор появился у Сашка с Ириной и насмешливо спросил:
   - У вас что, день открытых дверей?
   Ирина посмотрела на мужа, опять забывшего закрыть. А Сашок отговорился:
   - Всё равно воровать нечего, кому нужны погребальные венки?
   - Вот на них-то у нашего населения спрос, - заметил Фёдор.
   - Понижается, - уточнила Ирина. - Глава по радио говорил.
   - Ну ты прямо помешалась на нашем Главе. - отвернулся Сашок от жены. - А тебе, Федя, надо Елену? Где сейчас и чем занимается - неизвестно.
   - Ладно, позже зайду. Посоветоваться с ней хотел.
   У Сашка поджались губы.
   - А я тебе, значит, больше не советчик?
   Чтобы не связываться с ним, Фёдор поспешил уйти.
   - Ну чего ты, - упрекнула Ирина мужа. - Его ведь Лена в депутаты готовит.
   - Да-а? Это она хорошо придумала, - вынужден был признать Сашок. - Свой человек во власти нам нужен.
   А место Фёдора в комнате заняла шустрая старушка в косынке, повязанной как пионерский галстук.
   - Свят, свят! - попятилась она, заметив венок, лентами которого забавлялась кошка. - Это что же?..
   - Мастерская на дому, - объяснил Сашок. - А вам что надо, бабушка?
   Осмелев, старушка заявила, что пришла записываться в "Союз". Её, конечно, радикулит прихватывает, но она общественница, на митинги ходить будет и в самодеятельности участвовать тоже. Подтверждая это, старушка притопнула ногой в кроссовке.
   Демократ, демократ,
   Что же ты себе не рад?
   До сортира не дошёл,
   А процесс уже пошёл!
   Ирина прыснула.
   - Молодец, старая гвардия, - стараясь казаться серьёзным, похвалил Сашок.
   - Я ещё могу!
   - Больше не надо, идите.
   - А деньги? Фёдор Иванович двадцать рублей посулил.
   - Тогда это к нему, квартира напротив.
   Только она мелкими шажками покинула комнату, как ввалился старик-бодрячок в спортивном костюме, ещё не совсем отдышавшись после оздоровительной пробежки. Похоронные принадлежности ничуть не смутили его. Деловито пощупал чёрную траурную ленту.
   - Некачественная ткань. А я за деньгами.
   Едва сдерживая смех, Сашок осведомился:
   - Так вы поёте или пляшете?
   - Баянист я. Владею инструментом.
   - Двадцать рублей Фёдор Иванович обещал?
   - Ну да. Инструмент принести? Я ваш новый жилец из соседнего подъезда.
   - Вам в квартиру напротив, - выпроводил его Сашок.
   Но когда остались вдвоём с женой, приступ веселья у него сменился взрывом негодования.
   - Ну, Федя! Надеюсь, без Елены додумался электорат у коммунистов отбирать. С помощью подкупа!
   - Не подкупит и не отберёт. Старики же сравнивают. Раньше какая пенсия была, а сейчас какая? На курорты бесплатно ездили. А ты чего закипел?
   Её беспокоили участившиеся перепады настроения мужа. Пить таблетки отказывается, даже настои из трав не признаёт.
   - Я небе не кот, чтобы валерьянку глотать, - совсем по-кошачьи отфыркивался он. - Переживаю за тебя, не понимаешь, что ли? Уж когда только ты родишь?
   - Рожу, когда надо. Чего переживать-то?
   Заметив, что жене передаётся его нервозность, Сашок виновато забубнил:
   - И за что ты любишь меня? Какой я мужик? То-есть мужчина. Не пьющий, не курящий, не гулящий... - он посмотрел на часы и спохватился: - Наши должны подойти с продуктами, Елена профинансировала.
   - Что же ты молчал? - забеспокоилась Ирина. - Надо хоть оладушек испечь по-быстрому.
   Торопясь в кухню, она столкнулась с девушкой. Та отпрянула с извинительным объяснением: - Дверь у вас настежь, но может, я не туда?..
   - Туда, туда. - Ирина подхватила её под руку и провела в комнату к мужу. - Вот тебе, Шурик, и молодая гвардия.
   Сашок обрадовался.
   - Молодые нам нужны. Да вы садитесь! Как зовут?
   Робея при виде похоронных венков, девушка назвалась Наташей и сказала, что заканчивает юридический.
   Он тут же проникся к ней уважительной признательностью.
   - Так вы же ценный кадр.
   А Наташа пролепетала:
   - Фёдор Иванович обещал мне помочь с трудовой книжкой... - И дальше скороговоркой:
   - Я в фирме подрабатывала, а шеф теперь мою трудовую не отдаёт. В общем, толкнула я его...
   - Приставал к вам, - догадался Сашок. - Конечно, мы поможем.
   - Спасибо! - Наташа поднялась со стула, - Скажу маме, она за дверью ждёт.
   - А мама тоже юрист?
   - Нет, бухгалтер.
   - Замечательно! Бухгалтеры нам пригодятся. Фёдор Иванович в квартире напротив. Идите к нему, потом поговорим.
   Довольный Сашок потирал руки, когда пришли друзья.
   - Видали, как живут наши люди? - обратился дядя Миша к Михаилу и Мишке. - Даже дверь не закрывают.
   Сашок засмеялся.
   - Наши двери и души открыты!
   Сашок представил жену Михаилу. Заметив, что тот начал всматриваться в неё с милицейской сосредоточенностью, поспешил отослать Ирину на кухню. Пока она звенела там посудой, заново переживая то, что с ней случилось в ресторане у кладбища, Михаил морщил крутой лоб.
   - Где-то я её видел...
   На выручку Сашку пришёл старик, тоже не желая неприятных воспоминаний.
   - Дак при твоей работе разве всех упомнишь?
   - Но женщина-то заметная. Может, вчера на книжной ярмарке была?
   - Она у меня везде бывает, - отговорился Сашок.
   У Михаила разгладился лоб, он с облегчением закивал.
   - Там, значит, и видел. А то успокоиться не могу, пока не вспомню.
   Вернувшись к ним в комнату, Ирина быстро рассортировала продукты, присланные Лессинией, и стала накрывать на стол. Из кухни она принесла горячие оладьи.
   С одобрением наблюдая за женой Сашка, дядя Миша похвалил:
   - Расторопная какая! Повезло тебе, Александр, с ней.
   - А мне с ним, - сказала Ирина. - Да вы угощайтесь! Пока оладушки не остыли.
   Они допивали чай, когда Фёдор привёл свою маленькую, наскоро сформированную команду новых "единосоюзников". Объяснил при этом, что подготовили первое выступление перед народом, и построил их друг за другом. Впереди старичок-бодрячок с баяном, за ним - шустрая старушка, потом девушка Наташа с моложавой матерью.
   - За-пе-вай! - скомандовал Фёдор.
   И грянул квартет под аккомпанимент баяна:
   Вихри враждебные веют над нами!
   Зобные силы нас грозно гнетут!
   В бой роковой мы вступили в врагами...
   Возбуждённая непривычным шумным многолюдьем кошка обнюхала каждого поочерёдно и встала в строй четверки пятой, задрав хвост трубой.
   Нас ещё судьбы безвестные ждут!
   - Мяу!
   Кошачье мяуканье разрядило напряжение за столом. Там засмеялись, переговариваясь.
   - Дак а повеселее ничего нет? - спросил у Фёдора старик. - Вот мой внучок плясать умеет.
   Не дожидаясь приглашения, выскочил из-за стола Мишка, потянул за собой Михаила, и они вдвоём отбили чечётку под громкие и дружные хлопки. После чего Сашок выпроводил Фёдоровскую команду.
   - Идите , репетируйте, а то нам тут поговорить надо.
   Мишка с Михаилом вернулись за стол, и старик стал делиться своими заботами.
   - Мишуня у нас кормит козу и собак отбросами из ресторана, так? А за что ему дают их? Вот пусть нам всем скажет.
   Удостоенный общим вниманием взрослых, Мишка заважничал.
   - У меня с рестораном бартер. Я им карточные фокусы - они мне пищевые отходы.
   Сашок придвинул свой стул к стулу жены.
   - Слыхала? Бизнесмен растёт, покруче Фёдора будет. Миша, - обратился к парнишке, - а если фокус не получается, отходы могут не дать?
   - У меня всегда получается. - с достоинством ответил Мишка. - Я же профи, у каталы научился.
   - Это же криминал, - ужаснулась Ирина. - Я по телеку видела.
   - Вот такие теперь детки, - специально для неё сказал Сашок.
   А старик заёрзал на месте.
   - Мы и без помоёв проживём. Нам ведь Лена помогает.
   Мишка посмотрел на него с сожалением.
   - Не врубаешься ты, деда, ресторан нас "крышует".
   - Что делает? - спросила Ирина.
   - Ну защищает от других бандюков.
   - А милиция? - Она бросила косой взгляд на Михаила, который сидел с опущенной головой.
   Он поднял голову, чтобы ответить на Иринин вопрос. Выкручиваться ради чести мундира не стал, да ещё перед единомышленниками.
   - Хозяин ресторана платит нашему главному, чтобы ни во что не вмешивался.
   - Ну, да, - подтвердил Мишка. - Менты с бандюками заодно.
   - Вы не подумайте, - загорячился Михаил, - у нас не только оборотни в погонах. Есть честные, хорошие ребята.
   Тогда Сашок тут же предложил приводить их к Фёдору.
   - Мы их в наш "Единосоюз" примем.
   Заскучавший Мишка кромсал оладью вилкой. Отправив в рот последний кусочек, встал:
   - Да ну вас, мы лучше к дяде Феде пойдём, у него весело. - И позвал с собой Михаила.
   Старик только рукой махнул им вслед.
   - Идите уж, всё равно толку от вас никакого.
   А когда они ушли дружной парой, подталкивая друг друга, дурачась на ходу, он прослезился.
   - Большой, что малый. Послал же мне Господь утешение. - Высморкался в большой платок и добавил: - Внучок-то мой какой смышлёный, а?
   Именно это и беспокоило Ирину.
   - Не страшно за такого?
   - Ой, страшно, - признался дядя Миша.
   - Конечно, он же ещё маленький.
   У Сашка были свои понятия:
   - Зато не пропадёт, когда подрастёт. Боец будет. Теперь дети рано взрослеют.
   - Скажи уж, стареют, - высказалась Ирина. - Дети без детства...
   Слушая их, старик не знал, чью сторону принять. Выходило, что правы оба, каждый по-своему. Одно, в чём был уверен полностью:
   - Ох, неподходящее ныне время для деток.
   Продолжая переживать за малолетку Мишку, Ирина заранее представляла, какие разногласия возникнут с мужем после рождения ребёнка. Хоть бы уж девочка родилась...
   Между тем, собравшись с мыслями, старик обратился за советом к близким людям.
   - Ребятки, Мишуню в школу не берут без документов, злодей-отчим их потерял, что делать будем?
   Практичная Ирина раньше всех сообразила, с чего начать.
   - Так ведь там у Феди эта девушка Наташа, она же юрист. Надо её спросить.
   - Правильно, - поддержал жену Сашок. - Пошли, дядя Миша, к соседу. - А ты сиди, - наказал ей. - Отдыхай. Посуду потом сам помою.
   - Так ведь половину перебьёшь, - с улыбкой подчинилась она мужу.
   - Зато тебя сохраню.
   Вернулись они быстро, вместе с названными братьями, и доложили Ирине, что девушка Наташа сама согласилась похлопотать насчёт Мишкиных документов.
   Стол был уже под чистой скатертью, вилки-ложки перемыты.
   Сашок только пальцем погрозил непослушной жене, а потом взял её за руку, вывел на середину комнаты.
   - Внимание! - начал тожественно. - Сообщаем вам... - Но сбился и закончил: - В общем, будет у нас ребёнок, мальчик или девочка.
   Больше всех обрадовался Мишка. Пока взрослые осознавали услышанное, пустился в пляс с прихлопом и притопом.
   - Ур-ра! Теперь будет кто-то младше меня!
   Выждав, когда закончатся поздравления Михаила и дяди Миши, Ирина робко поделилась своими сомнениями.
   - Конечно, время трудное, а ребёнку много надо, и всё такое дорогое...
   Но старик прервал её извинительную речь.
   - Дак а мы-то на что? И у нас ещё Лена есть. Вы рожайте, мы пособим. Вон сколько нас!
   В комнату заглянул Фёдор.
   - Леночки ещё нет?
   Огляделся и огорчился. Но уйти ему Мишка не дал.
   - Дядь Федь, а у нас будет ребёнок! У дяди Саши и тети Иры!
   Захлопав пышными ресницами, Фёдор оглянулся на смущённую Ирину.
   - Правда, что ли? Здорово! - Он крепко пожал руку Сашку и пообещал: - Я ему подарю машину!
   - Ну вот, - затеребил его Мишка. - Ты лучше мне подари, его ещё нет, а я уже есть.
  

-30-

  
   Лессинии пришлось дежурить на кладбище, потому что дядя Миша и Сашок повели принаряженного Мишку записываться в школу. Она обошла территорию дважды, задерживаясь у скученных могил, далёких от главной аллеи с памятниками чиновников. Посетителей было мало, да и те не задерживались. Кому хочется мокнуть под моросящим дождичком? Непогода! Собаки попрятались в укрытие за козьей стайкой. Небось скучились, чтобы друг друга боками греть. С козой Зинаидой они поладили, против такого соседства она не возражала. Сама же блаженствовала отдельно от всех.
   Козья стайка и укрытие для собак, пристроенные к хлипкому казённому домику дяди Миши были крепче этого человеческого жилища. Ремонтируй - не ремонтируй, а конец близок, рухнуть может от старости. А вдруг на хозяина с его друзьями?
   Поэтому срочно нужно было искать новое жильё, пока не случилось беды. Она искала и нашла. В просторном особняке на городской окраине можно будет собрать друзей под одной крышей. Хватит места всем. И сбудется заветная Мишкина мечта о таком доме. С ребятишками вроде Мишки будущее у землян есть!
   Нет, не случайно местом для наблюдения за жителями Земли выбран был этот маленький уютный городок с характерными для неё и наглядными для Вселенной как минусами, так и плюсами.
   Лессиния сразу же согласилась стать второй Посланницей, чтобы продолжить мамино дело. И Вселенский Совет одобрил её кандидатуру. Только вот обнадёжить Старейших в Совете пока нечем... Дети природы, земляне, разрушают планету и себя вместе с ней. Страны воюют между собой, а то и внутри них, люди дерутся друг с другом и загрязняют уже не только свою Землю, а всё вокруг, что больше всего беспокоит Вселенную...
   Размышления Лессинии прервал призывный лай собак. Почему они выбрались из сухости в мокроту и куда зовут? Взъерошенный Джульбарс ткнулся носом в колени под её дождевиком. Понятно! Опять на главной аллее рушат памятники. Ну что за варвары!..
   Оказалось, что это не варвары, а варварята. Кучка подростков, окружённая собаками, жалась к самому высокому памятнику, не успев ещё ничего отколоть от мрамора.
   При виде Лессинии, насквозь промокшие мальчишки воспрянули духом в надежде на помощь. Не даст же их на растерзание собакам. Спасёт!
   Из сплочённой кучки пробился вперёд рыжий подросток с выразительными карими глазами, заметными даже на расстоянии, сквозь дождевую сетку.
   - Уберите собак! - потребовал он.
   - Сначала скажите мне, зачем вы это делаете, - вступила в переговоры Лессиния. - Сводите счёты с мёртвым, потому что живого боялись, да?
   Мальчишки вразнобой загалдели, но Рыжик отмашкой руки заставил их замолчать.
   - А что мы могли сделать с ним живым? - логично задал он свой вопрос. - У него была такая охрана! Вы знаете, что он нашу спортивную школу закрыл? Всё из неё продал, а ему за это памятник?
   Опять не выдержав, мальчишки стали выкрикивать:
   - Стадиона нет!
   - Бассейна нет!
   Рыжик снова взмахнул рукой, и они притихли.
   - Всё равно разобьём этот памятник, - заявил он.
   - А если второй поставят?
   - Тоже разобьём!
   - Ну и какой смысл? - решила она воззвать к его уму, сбитому с толку эмоциями. - Вас арестуют за хулиганство и будут правы. Вам это надо? За справедливость так не борются.
   - А как?
   - Вот об этом и подумай, голова у тебя на что? И наверное умная голова, если умеешь других за собой повести.
   Оглядев своих дружков, Рыжик перевёл на Лессинию сосредоточенный взгляд карих глаз.
   - Я подумаю, - пообещал ей. - Отец никогда так не говорил со мной.
   После повелительного гавканья Джульбарса, собачий круг разомкнулся, пропуская мальчишек к выходу. Возглавлял их отход всё тот же Рыжик.
  

-31-

   Хоть виртуальная, а встреча с Родиной! Совсем как реальная... Китанук - саморазвивающийся биоробот, превзошёл себя. И вот она, Вселенная, можно увидеть, услышать, потрогать.
   Лессиния огляделась. Здесь родилась и жила почти в стерильной чистоте и при полном порядке среди разумных вселенцев. Так почему же тогда сразу потянуло назад, на Землю, замусоренную, загазованную, к землянам, у которых рассудок с сердцем не в ладу? Похоже, успела заразиться от них и теперь страдает тем же самым. Такой же диагноз.
   Холмистая даль Родины! Холмики совсем как на кладбище у дяди Миши, только здесь это клумбы, а там - могилы. У неё на родине вселенцы сами решают, жить им в материальных объемах и формах или самораспыляться, чтобы стать незримыми духовными сущностями, слившись с природой. Естественна цветочная память о них на холмиках. Не то что надгробья землян, где живые прячут мёртвых под землю...
   Так почему же тянет туда, назад? Земное притяжение!
   - Лессиния-а-а! - Зазвучало отовсюду. Или только в ней?
   Это Он. Его властный призыв - Мудрейшего. Миротворца! Только бесполезно по приобретённой на Земле привычке пытаться увидеть Его. Миротворец везде, всевидящий и всеслышащий, но пока неосязаемый, невидимый. Он здесь, растворён в воздухе. Ему одному доступно то, что не дано другим: переходить из материально-конкретной сущности в неосязаемо-невидимую и обратно. Распыляться, растворяясь, и возвращаться в своё человеческое обличье...
   Воздух рядом с Лессинией начал сгущаться и уплотняться, создавая видимый знакомый образ. Материализовался моложавый старец с высоким жезлом. Это он возглавляет Совет Старейшин, который направил Лессинию с Миссией на Землю. Вселенная зависит от Земли. Также как Земля от Вселенной. Все зависят от всех. Хотя могут не догадываться, не думать, не подозревать об этом. Она послана на Землю, чтобы остановить процесс разрушения её.
   Лессиния склонила голову перед Миротворцем.
   - Приветствую тебя, Мудрейший.
   - Приветствую тебя, Посланница.
   Голос его звучал как всегда ровно и бесстрастно, а её дрогнул, когда спросила:
   - Ты звал меня?
   Трижды стукнув жезлом, Он опустился на сложившееся из цветов ложе. Расправил бороду, белую и лёгкую, как его одежды.
   - Говори. Какие они, эти земляне?
   Священный трепет перед ним Лессиния с трудом преодолела. Нужно сосредоточиться. Быть осмотрительной, чтобы не навредить неосторожным словом тем, кто на Земле.
   - Мудрейший, земляне стараются выжить.
   На лбу Миротворца появилась и углубилась горизонтальная морщина.
   - Жить никогда не умели.
   - Они научатся, - посмела Лессиния дать оценку тому, что вроде бы расходилось с Его мнением.
   Спокойный взгляд Миротворца стал испытующим.
   - Почему ты их защищаешь?
   - Они так похожи на нас!
   - Внешне.
   - Да, Мудрейший, совсем как мы.
   - А внутренне? - Он добивался беспристрастности. - Говори, ничего не скрывай.
   - Есть несчастные, но все хотят счастья!
   - Хотеть мало, надо делать. Они равны между собой?
   - У кого власть, те наверху, остальные внизу.
   - Верхние давят на нижних?
   - Да, Мудрейший. Верхних мало, нижних много.
   Теперь уже весь лоб Его избороздили морщины.
   - Ничего там не меняется. - Показалось ей, или Он в самом деле вздохнул огорчённо? - Всё те же слуги и хозяева.
   - Мудрейший, но страдают те и другие. Значит, будут договариваться.
   - Они не умеют договариваться.
   - Научатся! - загорячилась Лессиния, уже открыто вступая в спор с Миротворцем.
   - Когда? Время идёт. И ничего не стоит освободить от них Вселенную по приговору Совета.
   - Мудрейший, они должны жить!
   Но Он больше не слушал её. Рассуждал вслух:
   - Наши предупреждения для них ничего не значат. Природные катаклизмы и техногенные катастрофы ничему их не научили.
   У Лессинии болезненно сжалось сердце.
   - Они образумятся, Мудрейший! Они поймут! - Нарушив табу, она заговорила без позволения и теперь готова была к наказанию за дерзость. - Прости, Мудрейший...
   Но лицо Его вдруг прояснилось, морщины разгладились. В голосе появилась едва заметная неожиданная нотка нежности.
   - Ты совсем как твоя мать.
   Сердце Лессинии сжалось ещё больнее. Дыхание перехватило. А золотые глаза повлажнели.
   - Моя мама... Она спасла человеческого детёныша, маленького землянина!
   - И вместе с ним всю Землю. Посланнице Вселенной это дано.
   - Значит, мне тоже?..
   - Тебе тоже. Но не делай этого. Твоя жизнь бесценна. А ты стала слишком чувствительной.
   - Но жить среди них и оставаться бесчувственной невозможно.
   - Это и погубило твою мать.
   Миротворец сожалел об этом. А она? Страдала и гордилась!
   - Я дочь моей мамы.
   Её вызов даже как будто понравился Ему.
   - Достойная дочь, и потому избрана Посланницей. Ты готовишь отчёт?
   - Сначала должна сама разобраться, - сказала ему в надежде на отсрочку окончательного решения насчёт Земли.
   - Поспеши. В Совете хотят знать всё, ждать не будут. А ты становишься медлительной. - Он помолчал, потом добавил: - Как земляне.
   - Мудрейший, но почему меня так тянет к ним?!
   Исстрадавшаяся душа Лессинии жаждала ответа, и Он понял, что пришёл срок сказать ей всё. Хватит откладывать на будущее.
   - Выслушай меня. Ты становишься Посвященной. Знай, они - наши родственники, очень-очень дальние.
   Так вот в чём дело! Генетическая общность. Пусть не полное совпадение, но частичное наверняка. Во всяком случае, она это чувствует.
   Выражение лица Лессинии постоянно менялось, отражая чувства и мысли. Он отметил про себя, что до посещения Земли такой выразительности не было, только теперь появилась. Как у её матери - первой Посланницы, которая остро ощутила кровное родство с землянами.
   Конечно, хоть далёкие, а всё же родственники.
   Так размышлял Миротворец, пока она свыкалась с полученным Знанием. Наконец спросила, как он и ждал:
   - Почему же мы разделились?
   И Лессиния услышала про Всемирный Потоп, обрушившийся на Землю. Тогда одни, владевшие Знанием, покинула планету, залитую водой. Из оставшихся спаслись немногие. Их потомки заселили Землю, которая медленно освобождалась от воды. Все силы у них уходили на выживание. Развитие затормозилось, откинув цивилизацию в прошлое.
   У внеземных были лучшие возможности и условия. Господствуя во Внеземном Пространстве, они совершенствовались и развивались, отдыхая и успокаиваясь на созданной ими для себя планете-мечте, которую называли: Маленькая Вселенная. Они не захотели общаться с недоразвитыми землянами. Так вчерашние родственники и земляки, внеземные и земные разошлись может быть навсегда.
   Лессиния выслушала всё это с волнением, какое не испытывала ещё никогда. Даже там, на Земле. Здесь, на родине, ей предстояло узнать ещё самое главное для неё. И увидеть всегда бестрепетного Мудрейшего тоже взволнованным.
   - Сохрани себя, - сказал Он. Не приказал, а попросил. - Если им предстоит погибнуть, то ты должна жить.
   Две пары одинаковых золотых глаз встретились. Столкнулись и оттолкнулись.
   - О, Мудрейший! Почему ты ценишь меня больше всех живущих на Земле? Одна моя жизнь - и множество их, земных, разве это сопоставимо?
   - Потому что... - Он сразу постарел, измученный сомнениями. Набрался решимости, вдохнул и выдохнул:
   - Потому что ты - дочь моя.
   - Мудрейший!
   - Молчи и смотри.
   Он ударил жезлом по холмику, не дав ей опомниться. Из холмика пробился росток, сразу вытянулся, и сформировалось деревце. Ствол с ветками напоминал безголового, многорукого человека. Они вдруг вспыхнули ярким пламенем, эти ветки-руки. Все сгорели, кроме одной, опалённой, но живой.
   - Что это?.. - спросила Лессиния шёпотом, всё ещё вне себя.
   - Древо Жизни, ответил Миротворец. - Земное Древо. Видишь сколько возможностей они там упустили? Осталась последняя, единственная. Земляне губят себя, но ты не должна погибнуть с ними. Ты, дочь моя!
   - Отец...
   - Живи!
   Что это, мольба отца или повеление Миротворца? Ответное чувство дочерней любви переполнило Лессинию.
   - Отец, я постараюсь.
   - Если позову, возвращайся ко мне!
   - К тебе...
   Безотчётно она рванулась к обретённому отцу, чтобы обнять, но Его уже не было. Миротворец самораспылился, потрясённый сильными чувствами, чтобы потом, успокоившись, опять принять человеческий облик.
   А Лессинию закружил Вселенский вихрь, который превратился в Земной ветер. Он забросил её в комнату с Посредником на коврике.
   - Спасибо, Китанук, - поблагодарила она рогато-усатого биоробота. - Ты можешь теперь даже это?
   Усы Китанука встопорщились в самодовольной усмешке.
   - Я и больше могу, Посланница. Землянам никогда не догнать вселенцев, не сравняться с ними.
   Что-то зазнаваться он стал, отметила про себя Лессиния.
  

-32-

   Густозелёная летом черёмуха у дома дяди Миши, запестрела, роняя осенние листки. Привязанная к ней коза выщипывала жухлую траву, а если прихватывала вместе с ней листок, брезгливо отплёвывалась.
   С утра пораньше Мишка с дядей Мишей отправились в гости к Сашку. Так что Лессинии пришлось самой в этот выходной для кладбища день открывать ворота начальству, нагрянувшему внезапно. Машин было четыре: впереди милицейский "воронок", за ним "Волга" с Главой города и телохранителями, последними протиснулись громоздкие бульдозер и мусоровоз.
   Когда Лессиния вернулась к дому, они её там уже поджидали. Чёрная шапка волос у городского Главы на газетных фотографиях оказалась неожиданно рыжей, а глаза бархатисто карими, и кого-то смутно ей напомнили. Он стоял у крылечка дома, за ним на почтительном расстоянии маячили телохранители - два дюжих молодца.
   После краткого знакомства Роман Ткачук сообщил, что по распоряжению федералов срочно сносятся неплановые городские постройки. Эта вот - последняя.
   - Да в такой халупе и жить-то опасно, - попутно заметил он. - А хозяин где?
   - Сторож будет только вечером, - сказала Лессиния. - Она ощущала какое-то самой себе необъяснимое беспокойство, приглядываясь к нему. А он был деловит и сух, в глазах - льдистый блеск.
   - Ждать не можем, у нас горят сроки. Так что помогайте нам выносить хозяйские вещи.
   И тут Лессинию озарило: это же выход! Можно вот так сразу избавиться от старья, дядя Миша всё мобирается, но сам-то никак не соберётся.
   - Лессиния! - окликнул её Ткачук.
   Это был первый землянин, назвавший её настоящее имя. Не исказил, не переиначил. И взгляд у него... Магнетический!
   - Роман Ильич, ломайте дом вместе с вещами!
   - Как же так? - удивился он.
   - Там просто хлам. Я только сапоги вынесу.
   У Ткачука, не ожидавшего скорой развязки, потеплели глаза бархатистой мягкости. И он пожаловался ей на власть Наверху. Куда девать тех, кто остаётся без жилья?
   Перед Лессинией стоял сейчас человек, уставший от городских проблем, вынужденный оправдываться за других. Надо было приободрить его.
   - Хозяина этой постройки я забираю с собой. В дом на Лесной улице.
   - Так это вы купили там особняк? - Ткачук оживился. - Наслышан! Большие деньги заплатили... Небось наследство получили? Знаете, нам бы с вами поговорить. Вы согласны?
   Лессиния кивнула, заранее зная, о чём пойдет разговор. Ведь не случайно они встретились - он и она. Наверное, далёкий отсюда отец поспособствовал...
   Ничего не забрала Лессиния из обречённого дома, кроме подаренный болотных сапог, полюбившихся дяде Мише. Их она отнесла к козе, и та тут же легла на них, прикрыла телом, с собачьей настороженностью озираясь на незнакомцев.
   - Прямо сторожевой пёс, - покосился на неё Ткачук.
   - Вы ещё не видели собак, - заметила Лессиния. - Поторопитесь, пока не прибежали.
   Он тут же скомандовал своим людям:
   - Быстро за дело! Эх, ломать - не строить...
   Неотвратимость того, что должно было произойти, угнетало Лессинию. Она зажмурилась под чёрными стёклами очков, когда бульдозер с хищным рёвом двинулся на беззащитный дом. От первого же удара тот повалился со звуками, похожими на предсмертные хрипы. Рухнул и рассыпался, вздымая пыль. А водители машин, с призванными из "воронка" недовольными этим милиционерами, быстро покидали обломки в мусоровоз. Теперь только тёмный квадрат земли, не покрытый травой, напоминал о тереме-теремке, где жили - не тужили. При виде его у Лессинии перехватило дыхание, в горле запершило. Она больше не жужжала, как раньше, давно приспособилась. Но нахлынувшие чувства терзали её. Если ей это далось так трудно, то каково будет дяде Мише? Хоть немного, а утешало, что изменить всё равно ничего не могла.
   Оглядываясь на своих людей, Ткачук распорядился:
   - Все свободны.
   Телохранители запротестовали.
   - Но, Роман Ильич...
   - Ждите меня в машине у ворот, - прервал их он. - Выполняйте.
   Чтобы не видеть землю, где только что стоял дом, Лессиния повела Ткачука к насиженному месту под берёзой у Катерининой могилки.
   - А ведь вы плачете. - Он попытался заглянуть ей под очки. - Снимите их, Лессиния.
   Глянул в её влажные золотые глаза и на миг как будто ослеп. Она сразу прикрыла их ресницами. Оторопело моргая своими, бархатисто карими глазами, Ткачук забормотал:
   - Так и думал, нет, чувствовал... Предчувствовал!
   Кого он ей напоминал? Ну, конечно же, Рыжика! Малолетнего разрушителя памятников.
   - Роман Ильич, у вас есть сын?
   Ткачук с трудом переключился на мысли, далёкие от занимавших его сейчас.
   - Причём тут мой Артём?
   Снимая напряжение с него и с себя, она дружески улыбнулась.
   - Ваш сын тоже рыжий и тоже разрушитель.
   - Вообще-то я строитель, значить, созидатель. А что мой Артёмка опять натворил?
   - Хотел памятник разбить.
   - Ну я покажу паршивцу!
   - Не надо, не разбил ведь.
   - Без матери растёт, - вздохнул Ткачук. - А мне всё некогда.
   - А мать-то где? - позволила себе осторожный вопрос Лессиния.
   - В разводе мы, - ответил он кратко и тут же заговорил о другом: - Вот что, Лессиния, мне очень нужна помощница. - И перешёл на "ты". - Будешь со мной работать?
   - А справлюсь?
   - Конечно, я это чувствую. Да мы оба чувствуем, разве не так? - С мужской прямотой он посмотрел на Лессинию и, выдержав её ослепительный взгляд, тихо добавил: - Мы ведь нужны друг другу, и ты это знаешь. Для дела нужны.
   - Знаю, Рома, - подтвердила Лессиния.
   - Значит, поработаем вместе. - Обнадёженный тем, что теперь их двое, Ткачук вернулся к тому, что наболело, доверяясь ей уже не только как деловому партнёру, но прежде всего как близкой по духу.
   - Наконец-то у меня будет верный человек.
   - А как же твоя охрана?
   Он безнадёжно махнул рукой.
   - Эти-то? От прежнего Главы остались. Первыми продадут, если им Тамара хорошо заплатит. Что удивляешься? Знаешь сколько денег у вдовы? Это же она мужем руководила, а заодно и городом. Успели поживиться.
   - Давай поговорим о будущем, - предложила Лессиния.
   Согласно кивнув, он всё же начал с того, что опереться не на кого - совсем народ испортился при прежнем Главе. Не команда у него была, а стая хищников.
   Накопленная им усталость давила и на Лессинию. Она придвинулась к нему вплотную, чтобы вместе с теплом своего плеча передать энергию, поделиться бодростью.
   - Рома, а что с безработными будем делать?
   - Построим новый завод. Чертежи уже готовы, а вот с финансами плохо. Казна почти пустая...
   Он с вопросительной надеждой посмотрел на неё. Услышал то, что ожидал:
   - Деньги найдутся.
   Они с полуслова понимали друг друга.
   - Ну, Лессиния, мы с тобой горы свернём! Не иначе как Бог мне тебя послал.
   - Я зову его Мудрейшим, - тихо сказала она. - Миротворец он.
  

-33-

   После разговора с Романом время для Лессинии уплотнилось и ускорилось. Теперь они вместе будут отвечать за город, а уж за всю Землю - она одна. Вселенский Совет не должен торопиться со своим решением: быть или не быть Земле с землянами. Они могут исправиться. Не всё же сразу! А то там также нетерпеливы, как Сашок здесь.
   Сроки, уж эти сроки... Трансформировать всех землян, как отца Никанора, невозможно. Да и нет в них его духовной, образовательно-культурной основы. Близкие ей люди в очеловечивании не нуждаются. А вот дальние... Иногда напоминают сплошную биомассу с редкими индивидуальностями. Нивелировка!
   С такими мыслями добралась Лессиния до дома, где у Сашка с Ириной собрались друзья.
   - Те же, и наш мозговой центр Елена, - объявил Сашок, склонный к театральным жестам. - Когда действовать начнём, Рублёвская ты наша?
   - Скоро.
   Прежде всего она сообщила про особняк. Дядя Миша с Мишкой поедут отсюда прямо туда, потому что их домика больше нет, его снесли городские власти.
   - Вот, - достала из сумки и поставили посредине комнаты болотные сапоги дяди Миши. - Это всё, что осталось от прежней жизни. Надо начинать новую.
   Она приготовилась выслушивать жалобы старика, враз оставшегося без всего, что было дорого ему. Но он оказался мудрее, чем предполагала. Пока другие молчали в растерянности, дядя Миша высказался, правда при этом не без сожаления.
   - Надо, значит надо, Лена. Тебе виднее. Только моя работа теперь далеко будет.
   Лессиния едва удержалась, чтобы не расцеловать старика.
   - Дядя Миша, да хватит вам работать! Если уж так хотите, будете возиться с садом-огородом в новом доме. Там вас уже ждут Зинаида и Джульбарс с собаками.
   - А бассейн там есть? - спросил Мишка.
   - Маленький, но есть, - улыбнулась Лессиния. - Будешь плавать и в спортзале заниматься.
   - Ур-ра! - завопил он, повиснув на шее старика. - Деда, у нас будет бассейн!
   Тогда задвигались и загалдели остальные. Обменивались репликами, пока Сашок не возвысил свой голос, чтобы заглушить всех.
   - Значит, покидаешь нас, Елена?
   - Бросаешь, - с горечью уточнила Ирина.
   Вот он момент истины. Самые близкие люди! Неужели дальше - врозь? Но тогда это - их выбор. Она, Лессиния свой уже сделала. И прямо сказало о нём:
   - Ребята, мы можем не расставаться. В доме всем хватит места. А воздух там, на окраине, чище, чем тут, в городе. Малышке, которая родится, это будет полезно. Что скажете, родители?
   Воспрянув духом, Ирина вопросительно посмотрела на мужа. Но в том взыграл дух противоречия. Самолюбие не позволяло сразу согласиться с заманчивым предложением.
   - Я не иждивенец.
   Тогда-то Ирина впервые, да ещё при всех набросилась на мужа с упрёками:
   - Только о себе думаешь! А наш ребёнок? А наш "Единосоюз"?
   - Вместе-то нам сподручнее будет, - поддержал её дядя Миша.
   Всё решил главный козырь, припасённый Лессинией для Сашка. Сообщила, что в доме будет маленькая типография. Надо издавать журнал для горожан. Иначе как их объединять и очеловечивать? В довершение закончила:
   - Ты там издашь свой поэтический сборник.
   Последним доводом она сразила Сашка наповал.
   - Ну ты даёшь, Елена! - просиял он. - Слушай, а может из Космоса тебя к нам закинули?
   У дяди Миши нашлись свои доводы в пользу общего переселения.
   - С ребетёнком вместе нянькаться будем. Правильно говорю, Мишуня?
   Тогда и тот обратился к Лессинии с предложением.
   - Тётя Лена, возьмите ещё Михаила. Ну, пожалуйста! Его маме свежий воздух нужен... И потом, он нас защищать будет со своим пистолетом.
   - Молодец, - похвалила Мишку Лессиния. - Самый человечный ты у нас.
   Всех охватило общее веселье. Кроме Фёдора. Забытый друзьями, сидел он, тихий и понурый, с бисеринками пота на залысинах. Длинные пальцы его теребили бахрому скатерти. Так и не одолев обиды, выбрался из-за стола.
   - А я, выходит, вам не нужен? Ну так, прощайте! - И направился к выходу.
   Лессиния остановила его у самой двери.
   - Фёдор Иванович, миленький! Куда же вы?
   Тогда он медленно, очень медленно повернулся и вдруг бухнулся перед ней на колени.
   - Будь моей женой, Леночка, пропаду я без тебя!
   При установившейся тишине она помогла ему подняться. А он продолжал твердить, но уже с меньшим напором согласного на всё человека:
   - Ну хоть просто с собой возьми.
   - У тебя же своё дело, Федя, - наконец-то откликнулась Лессиния, не предусмотревшая такого поворота событий.
   - Вместе с делом возьми. С бензоколонкой, с машиной. Кем хочешь, хоть сторожем, - настаивал он, озирая всех с надеждой.
   Восхищённая Ирина невольно потянулась к нему.
   - Вот это мужчина!
   - Но-но, - умерил пыл жены Сашок.
   - Да я к тому, смешалась она, - что наши мужчины совсем не измельчали, как теперь говорят.
   Сашок напыжился.
   - Кто измельчал? Мы с Федей ещё всем покажем! Елена, тебе нужен личный шофёр? Так вот он, лучше Феди не найти.
   А Мишка зачастил:
   - Тётя Лена! Он же на машине катать нас будет! Возьмите его!
   За что удостоился похвалы Сашка.
   - Какая смена растёт нам, а? Жизнь продолжается!
   Благодарный своим заступникам, Фёдор напряжённо ждал, что скажет Лессиния с её последним словом. И с облегчением услышал:
   - Ты нужен нам, Феденька, очень нужен. Если так хочешь, будешь с нами жить.
   Торжествующе всех оглядев, Фёдор тряхнул когда-то густыми кудрями.
   - Ты ещё не знаешь меня, Леночка, но ты узнаешь.
   Пообещал он это с многозначительным намёком, перед тем, как засигналил Лессинин мобильник. После краткого сообщения по нему, она объявила друзьям:
   - Ну вот, ребята, с завтрашнего дня работаю в городской администрации. Помощником нашего Главы.
   Первым откликнулся на такое известие Мишка:
   - Вот это да! Нас будет "крышевать" сам Глава!
  

-34-

   Свершилось! За год с небольшим в городе был построен завод, и люди получили работу. А Лессиния, вложив капитал из половины драгоценных камешков своего пояса, стала акционером. Со всего Подмосковья везли теперь сюда фрукты и овощи, а увозили соки и варенье, соленья да маринады. Заводские банки, бутылки и пакеты стали вытеснять с прилавков товары из ближних и дальних стран. Собственными продуктами горожане кормили себя и столицу. Картонная упаковка изготавливалась здесь же, в мастерских при заводе, а бутылки несли и везли отовсюду местные жители. Перестав соперничать, пенсионеры и бомжи объединились в бригады. В память о советских временах устраивали соревнования по сбору стеклотары.
   Городской бюджет пополнялся также за счёт механического завода, который закрыли. Старые помещения отремонтировали и сдавали в аренду предпринимателям. Дела устраивались, жизнь налаживалась.
   С людьми было хуже. За смутное время перестроечных реформ многие отвыкли работать. Жили, утешаясь выпивкой на случайные заработки, или воровали. Люди разуверились, что своим трудом можно прокормиться, одеться, оплатить резко подорожавшую квартиру. Безразличие овладело ими. На всё наплевать! Прежде всего на себя.
   С пьяницами да с прогульщиками Роман не церемонился - их увольняли. Лессиния попробовала как-то заступиться за бедолаг.
   - Тебе их не жалко?
   - Нет, - отрезал Роман. - Они же только силу признают. Не могут дисциплину держать - до свидания!
   - Откуда в тебе столько жёсткости, Рома?
   - От жизни.
   То, что хотела она предотвратить, случилось. Люди взбунтовались. Уволенных он снова принял на завод, но посадил под охрану в комнате отдыха клеить пакеты. Сколько склеил, столько съел столовских щей. И никаких передач от родственников. Эту бывшую комнату отдыха, ставшую рабочей, они называли теперь камерой заключения. Городской Глава Роман Ткачук оказался покруче поэта Сашка - "единосоюзника".
   За всё про всё Лессинии приходилось делить с ними ответственность - ох, и тяжела была эта доля!
   - Рома, нельзя восстанавливать против нас людей, - пыталась всё-таки она предостеречь его.
   Но в ответ слышала безжалостное:
   - До людей им ещё расти да расти, за уши надо вытягивать для их же пользы.
   - Но дай им время!
   - У меня его нет.
   А у неё? Разве у неё было? И что тут поделаешь? Она уже не знала, кого жалеет больше: тех людей, или Романа. Он восхищал и возмущал жестокостью одновременно, вынуждая думать о нём постоянно.
   - Значит, и дальше будем железной рукой загонять людей в счастье? Как известно из истории, у большевиков не получилось.
   - А у нас получится. Должно получиться!
   Дни проскакивали один за другим в суете-маете, подгоняемые неукротимым Романом. В довершение всего, он своей личной властью учредил в городе временный сухой закон. Тут уж возроптала половина города - пьющие и сочувствующие. Всё на свете готовы были терпеть, но только не алкогольную жажду. Непьющую половину возглавил Сашок со своим "Единосоюзом", а другой командовала царственная Тамара, вдова бывшего городского Главы. Вокруг неё сплотились чиновники, тоже бывшие, уволенные с хлебных мест Романом. Власти у них теперь не было, но деньги водились, причём немалые. И город забурлил. Митинговали сутки напролёт. Толпами сходились в рукопашной - стенка на стенку, люди калечили друг друга. К тому же начались бесконечные проверки из Центра по письмам жалобщиков.
   - Умеет же она пакости организовывать, - с досадой признавал такие способности вдовы Роман. - Платит им, что ли, этим московским проверяльщикам? - делился своими подозрениями с Лессинией. - Если займёт мое место, мало никому не покажется. Разве можно пускать во власть таких, как она? Город вымрет, земля опустеет!
   Сломить Романа никому не удавалось. Чуть согнут - опять распрямится. Если Лессиния и боролась за него, то только с ним самим. Незаметно он стал для неё больше, чем просто начальник-единомышленник, а разногласия притягивали их друг к другу сильнее, чем полное согласие. Такого прилива чувств она раньше никогда не испытывала. И теперь никак не могла в них разобраться. Почему он так отличается от всех, этот Рома?
   Помог случай. Отпустив машину с телохранителями, они вдвоем возвращались со стройки стадиона. Рисковали, конечно, но риск он любил, чего совсем не одобряла она, не сразу уступив приглашению прогуляться пешком. Шла рядом, незаметно для него оглядываясь. На него ведь уже покушались... А тут самое подходящее для нападения место, вокруг ни души - рядом и вдали.
   Удивительный человек! Он не бравировал, просто не думал о возможной опасности, поглощённый другими мыслями. Неужели у него, как у многих здесь, инстинкт самосохранения притупился? Трудоголик...
   В приподнятом настроении Роман увлечённо говорил:
   - Сейчас покажу тебе любимый клён! Раньше других по осени на нём листья цвет меняют. Он полыхает как знамя Победы! Ну, чем не человек-первопроходец, который всегда и во всём первый?
   Освещённая закатным солнцем городская окраина готовилась к зиме. Мелькали в поредевшей зелени кустов одинокие разноцветные листья. Возвышаясь по обе стороны шоссе, пирамидальные тополя были, как на подбор, одинаковой высоты и формы.
   - Вроде солдат на военном параде, - сравнил Роман.
   Лессиния улыбнулась.
   - У тебя и лирика-то какая-то воинственная.
   - А я бывший лирик. Смотри! - схватил Лессинию за локоть. - Сейчас за поворотом мой клён.
   Они свернули на пыльную дорогу и увидели... Вместо живого дерева, похожего на победное знамя, одиноко скрипел мёртвыми ветвями дочерна обугленный скелет.
   Оба встали как вкопанные.
   Впервые для себя Лессиния открыла такого Романа - поник, надломленный, словно расплавился державший его изнутри стальной стержень. Закрыл глаза и покачнулся. Лессиния удержала, помогла выпрямиться, заставила смотреть себе в глаза, делясь своей неиссякаемой силой.
   Когда отпустила его, он чётко произнёс, выделяя каждое слово.
   - Будто меня самого казнили.
   - Такова участь первопроходцев, Рома. Им всегда больше других достается.
   - Меня никому не остановить!
   С её помощью, или без, но он стал опять несгибаемым. Не оглядываясь на то, что осталось от любимца-клёна, сам потянул за собой Лессинию, так, что она едва поспевала за ним. Они были уже в городе, где встречались прохожие. Любой из них мог оказаться килером, нанятым Тамарой...
   - Рома, давай вызовем твою машину, - сделала попытку обезопасить его Лессиния.
   Он только усмехнулся.
   - Думаешь, меня спасли в детстве, чтобы сейчас убил какой-нибудь подонок?
   Впервые Роман заговорил об этом. Конечно, ей нетерпелось узнать подробности, но торопить не стала. Захочет, сам до конца откроется. А выпытывать будет - закроется наглухо. Он такой. Давным давно друг другу доверяют, но вот ведь в чём-то от неё таится.
   Впрочем, у неё тоже есть своя тайна от него. Да ещё какая...
   - Лессиния! - Он помедлил, потом всё же решился. - Только однажды я видел женщину с такими глазами как у тебя.
   Лессиния схватила Романа за руку.
   - Где? Когда? Да говори же!
   Она не знала, но догадывалась... Он - тот самый мальчик, спасённый её матерью ценой своей жизни. Никаких случайностей, всё было предопределено. Кем? Кто мог облегчить ей её Миссию на Земле? Отец. Миротворец. Мудрейший! Оттуда он позаботился о своей дочери, наверняка так.
   Роман сразу понял то, что поняла Лессиния. Почувствовал.
   - Это была твоя мама.
   - Да! - выдохнула Лессиния.
   - И мы с тобой должны жить не только за себя, но и за неё тоже.
   Теперь, кроме чётких деловых и запутанных личных отношений, их тесно связывала общая тайна, никому кроме них не доступная.
  

-35-

   Между тем время шло. Нет, бежало! День-деньской Роман и Лессиния занимались неотложными городскими делами, а те не убывали - прибывали. Потом он проваливался в сон без сновидений, тогда как ей не всегда удавалось выспаться. Дома тоже не было покоя. Больше всего опасалась экстренного вызова Вселенной через Китанука. Он ощущал себя уже не только Посредником. И погружаясь в короткую чуткую дрёму, Лессиния слышала невнятное бормотание машино-зверо-вселенца.
   - Я - саморазвивающаяся система... Вечная! Не то что ничтожные смертные земляне. Проснулся, чтобы действовать.
   Но, может это у неё разыгрывалось воображение из-за перегрузок на психику, потому что с коврика над стеной встречал её теперь не дружеский взгляд помощника. Дерзкий вызов вспыхивал в нём, даже как-будто с желанием поменяться порученными ролями, чтобы подчинить себе Посланницу. Конечно же, на самый крайний случай она могла избавиться от него, ставшего ненадёжным. Спалить дотла сверхусилием сконцентрированной воли. Но как обойтись без Посредника Китанука?
   На ночь домой Лессинию отвозил на своей машине Фёдор, накопивший в душе неприязнь к городскому Главе. Не только ревновал её к нему. Ещё не мог простить, что она изводится вместе с ним. Такая женщина! Самый человечный человек... И как-то высказался:
   - Совсем не щадит тебя твой начальник, Леночка.
   Одолевая сонливость, она попросила его рассказать, как они живут:
   - Увозишь меня, когда все ещё спят, привозишь - когда все уже спят.
   - Ну да, а тебе и ночью не спится. Как не посмотрю на твоё окно, всё свет горит.
   - Отдыхать надо, а не смотреть, - сквозь неодолимую зевоту советовала Лессиния.
   - С тобой отдохнёшь, как же!
   С тяжким вздохом Фёдор начинал докладывать ей про домочадцев. Кто, что, где...
   С родившейся Алёнкой нянчится подлечившаяся мать Михаила, а он дрессирует собак - охрану особняка. На службе его повысили до начальника милицейского управления вместо прежнего, взяточника. Единосоюзный журнал "Голос" Сашка и Ирины стал официальным городским изданием. "Голос" голосит вовсю, собирая вместе читателей-единомышленников. На подходе поэтический сборник Сашка. А второклашка Мишка с пенсионером дядей Мишей увлеклись садом-огородом.
   Кошка Мурка, пёс Джульбарс и коза Зинаида гуляют вместе в специально для них отгороженном вольере. Другие псы тоже друг друга не обижают. И в доме никто ни с кем не ссорится. Не то что в городе, где все переругались и передрались...
   Ну, а вот об этом Лессинии было известно больше, чем Фёдору. Вместе с Романом старалась хоть как-то утихомирить горожан. В ту ночь она сама через Китанука вызвала Вселенную. Ей так нужна была отцовская поддержка...
   Мудрейший! Миротворец! Вечный - никто не знал, сколько ему лет. Достигнув мужественной зрелости, он перестал менять свой видимый облик, оставался моложавым старцем, как сам пожелал.
   На этот раз его голос, звучавший из Вселенной, стал призывом:
   - Возвращайся, дочь! Время истекло.
   - Но, отец...
   - Совет Старейших настаивает. Наши судят обо всех землянах по вашим горожанам.
   - Но мы же справляемся с трудностями!
   - У Совета другие сведения от Посредника Китанука. Возвращайся! Не хочу потерять тебя, как твою мать.
   - Отец!
   - Земля обречена. Ты не должна погибнуть вместе с ними. Я долго живу и очень устал...
   Бедный отец! А Китанук-то каков? Вот и сейчас коврик пуст, а Посредник где-то шляется. Всё меньше в нём от бесстрастной машины, всё больше от хищного зверя.
   Только подумала, как он обозначился на коврике. Вернулся! Вспыхнули огненные глазищи, встопорщились усы, рога нацелились на Лессинию.
   - Почему ты предал меня, Китанук? - с горечью спросила она.
   Он оскалился.
   - Потому что ты с чужими против своих.
   Теперь совершенно ясно, что Посредник больше не друг. Он - враг. Одна она. В городе - с Романом, а на Земле - одна. Что же происходит во Вселенной? Почему вселенские вершители судеб решают, кому быть, а кому не быть? Приговорили Землю. Тогда чем они лучше земных? Неужели при развитии разума неминуемо мельчает, а потом совсем отмирает душа, как ненужный орган? Так ведь всю Вселенную заполнят сверхразумные, но бездушные существа. А Китануки им помогут доистребить беззащитных.
   С какой безнадёжностью прозвучал отцовский призыв:
   " Возвращайся! Я долго живу и очень устал." Бедный отец...
  

-36-

   За ночь снежок припорошил подмороженную грязь. И городок просыпался благостно-тихий, белый и пушистый. С утра сквозили пустынные улицы, сбегающие в центр с предусмотрительно запертой Администрацией. Но пробил час "Пик", и тишина взорвалась. С руганью, с топотом выплеснулись из домов людские потоки, они бурлили, затягиваясь в омуты халявной выпивки вдовы Тамары, провозгласившей себя царицей в городке.
   Люди месили ногами подтаявшую землю, пятнали грязью снежную белизну центральной площади, теряя на бегу остатки человеческого. Людская толпа превращалась в звериную стаю, готовую порвать в клочья любого и каждого из встречных-поперечных.
   За всем этим наблюдал никому не видимый злорадствующий Китанук...
   Были охотники, но не было добычи - союзников Сашка. По приказу городского Главы из квартир они не выходили, чтобы избежать рокового столкновения. Расчёт Романа Ткачука был прост: тамаринцы перебесятся и угомонятся. Ну, побезобразничают немного, перевернут мусорные урны, опрокинут два-три ларька, спалят чью-нибудь машину - и всё. Человеческих потерь не будет. Никакой городской войны!
   Так он считал. Но просчитался. И Тамара тоже, возглавившая своих "тамаринцев". Оба не учли непредсказуемости обесчеловеченных горожан. Она руководила ими из своего коттеджа, где на чердаке заседал штаб верных сторонников - бывших чиновников, а в подвале томился заложник - Ткачук-младший. Об этом только что стало известно Ткачуку-старшему. И отец не знал как выручить сына Артёма, своего Рыжика...
   Роман направился в особняк Лессинии с его домочадцами. Теперь, как никогда сплочённые, они должны быть вместе! На них нападут, им придётся обороняться...
   Его неприметная обшарпанная "Волга" лавировала среди тамаринцев, до кипения разогретых алкоголем и призывами Тамары "крушить врага", гремевших из городских динамиков. Однако, нападать им было не на кого, а запятнанное случайной кровью месиво из грязи и снега пьянило сильнее водки. И потому они дрались между собой. Выпученные глаза, расквашенные носы и губы, выбитые зубы... Человеческие вопли похожи были на звериный вой.
   Роман добрался до особняка, когда Тамаре пришлось покинуть неприступную крепость своего коттеджа, чтобы самой возглавить штурм. Её несли впереди толпы на стуле, как на троне, рьяные приспешники, наскоро коронованную фетровой шляпой. В руках вместо скипетра - рупор, прозванный в народе "матюкальником". Прирождённая воительница, да ещё взбодрённая наркотиком, она подгоняла покорных сторонников кровожадными выкриками:
   - Им не жить! Мы добьём их! Город будет нашим!
   Страшной красотой отмеченная царица Тамара выглядела как злая богиня войны.
   А в особняке Лессинии готовились защищаться. Ирину с малышкой Алёнкой и мамой Михаила спрятали в кладовой, где хранились запасы продуктов. Но оставить Мишку с ними не удалось. Упёрся и ни в какую. С неистовым упорством в глазах, где не было больше детской голубизны, а лишь грозная синь преждевременной зрелости, он вцепился в дядю Мишу.
   - Деда, я тоже мужчина!
   Оба устроились у запертой калитки, чтобы наблюдать за тем, что происходит по ту сторону деревянного забора, и докладывать об этом своим. А трое мужчин: Сашок, Фёдор и Михаил встали во дворе у высоких ворот. Вооружены были только милицейским пистолетом Михаила, которого Глава города предупредил: стрелять только вверх, ни в коем случае не в толпу. Михаил вызвонил на подмогу милицейский наряд, но его подчиненные с резиновыми дубинками застряли на подступах к особняку, пробиваясь сквозь беснующуюся толпу.
   Вот такой получился расклад: горстка почти безоружных людей в особняке и свирепая толпа снаружи. Противостояние с очевидным исходом. Каждый в особняке понимал, что конец близок. Что могло спасти их? Разве только чудо...
   Людское ощущение обречённости передалось и домашней живности. Собаки в сарае больше не лаяли, коза и кошка молча жались одна к другой. Всё притихло во дворе, все приготовились к неминуемой гибели.
   Изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимым, Роман заговорил с Лессинией на крыльце особняка:
   - Ну, что пора прощаться?
   Больше не сдерживаясь, он порывисто её обнял. А она приникла к нему, осознав наконец всю бездонную глубину своего чувства женщины к мужчине.
   - Ты же никогда не сдавался, Рома!
   - И сейчас не сдамся. Уйду из жизни сам. Вас они могут пощадить, но не меня.
   - А я? - Лессиния затосковала в кольце его рук. - Я же не смогу жить без тебя.
   Причиняя ей неосознанную им боль, это кольцо сжалось вокруг Лессининых плеч.
   - Ты должна. - Чуть дрогнув, голос Романа стал повелительно твёрдым. - Надо жить ради других. Мой сын у них, позаботься о нём. И о Мишке тоже, они - наше будущее.
   - Но ты-то - настоящее, понимаешь? Без него нет будущего! - Взгляды их встретились в порыве невысказанной словами любви. - Рома, ты нужен всем! Городу, стране, да всей Земле...
   Внеземная женщина наполняла земного мужчину вселенской силой.
   - Ну что же делать, Лессиния? Ведь они побеждают!
   Треск ворот под напором толпы стал предупредительным сигналом. Роман и Лессиния поторопились присоединиться к мужчинам, подпиравшим ворота со двора, чтобы быть вместе со всеми. Все готовы были пасть бойцами в неравном бою.
   Но внезапно с той стороны забора всё стихло. Вызывая священный трепет, по коридору между шарахнувшимися в обе стороны нападавшими, на помощь осаждённым торопился отец Никанор. Весь в белом, с чёрными волосами и бородой, на груди - крест, а в руке, воздетой кверху, - чудотворная икона Божьей Матери. И сам он, как Сын Её, посланный с Неба на Землю.
   - Покайтесь, православные!
   От его обращения к Тамаре: "Изыди, сатана!" даже верноподданные бросили свою царицу. Вразумлённые им, поняли, что стул - не трон, шляпа с рупором - не корона со скипетром, а сама она - никакая не царица. Ниспровергнутая Тамара кое-как выбралась из толпы, уже равнодушной к ней, пожелавшей, чтобы всё скорее кончилось. Не смирясь со своей участью, она собиралась затаиться на время, обменяв собственную жизнь на жизнь сына городского Главы. Будет потихоньку прикармливать тех, кто вечно всем недоволен, чтобы вербовать из них ударную группу. И завоюет город, получит власть - полную, ни с кем не делимую. А помешавшего ей священника изничтожит.
   Тем временем отец Никанор добрался до ворот особняка.
   - Батюшка! - Ахнул у калитки Мишка. - Деда, деда, это же батюшка!
   Истово крестясь, старик подтвердил своим:
   - С нами отец Никанор, значит с нами Бог...
   Открыть батюшке ворота не успели. Притиснутого к ним соединённой толпой, его опрокинули на них, рухнувших во двор так быстро, что мужчины во дворе едва успели отскочить.
   Ужасаясь содеянному, опасаясь Божьего гнева, нападавшие отхлынули. И так как передние пятились, то опрокидывали задних, сбивали с ног. Но тут же останавливались, поднимали их, трезвея, становились снова людьми, с подавленными звериными инстинктами.
   Пока мужчины хлопотали вокруг отца Никанора, делали ему искусственное дыхание, старик с мальчиком нашли под обломками ворот чудотворную икону.
   И тут посреди двора вдруг возникло косматое чудище, парализовав страхом друзей Лессинии. Материализованный Китанук, видимый всем, вращал огненными глазищами на оскаленной морде. Ударом когтистой лапы он отшвырнул от Лессинии Романа, который загораживал её собой, и кинул на землю. Но сомкнуть клыки на его шее не успел, отвлечённый собачьим лаем. Собак вместе с козой и кошкой выпустил во двор Мишка. Приблизиться к чудищу собаки не решались, облаивали издалека, а вожак их Джульбарс вначале и вовсе растерялся. Не то что коза и кошка. С губительной отвагой Мурка вцепилась ему в холку. Зинаида с разбега боднула под зад. Тогда, очухавшись, подоспел и Джульбарс. Сплелись два космато-лохматых тела в схватке, утробно рычащим клубком покатились по земле, роняя клочья шерсти.
   А Романа окружили свои, помогли подняться. Сквозь разрывы на его рубашке, кровянели следы острых когтей Китанука.
   - Рома, Ромочка, - не стесняясь никого, вырвалась к нему из круга друзей Лессиния.
   Морщась от боли, он попытался шутить:
   - Надеюсь, этот монстр не бешенный, а то я уколов боюсь... Кто это, Лессиния?
   Окончательно превратившись в сокрушительную машину смерти, Китанук оставил Джульбарса зализывать раны и стал примериваться к людям, готовясь покончить с ними. У Лессинии оставалось только одно, крайнее средство, чтобы остановить его. И она воспользовалась им, дарованным ей для спасения себя и других. Два ослепительных луча из её глаз вмиг испепелили Китанука, лишь малая кучка внеземного расплавленного металла осталась на его месте.
   Друзья Лессинии попятились от неё. А Мишка подскочил к ней:
   - Белая женщина! - восторженно закричал он. - Только не улетай, тётя Лена!
   Роман не знал, что и подумать. Взбудораженные мысли с чувствами кое-как соединились, однако облегчения не принесли. Не было разгадки у загадки.
   - Кто ты такая? - спросил он.
   Словно в ответ на его вопрос раздался оглушительный гром среди ясного неба. Особняк пошатнулся, обитатели его попадали, да так и остались лежать под действием земного притяжения, которого раньше не ощущали. Не ощутили его и сейчас только Мишка с Романом: мальчик сел, а мужчина встал. Теряясь в самых невероятных предположениях, вглядывался Роман в лицо любимой женщины.
   С мольбою устремила золотые глаза к небу Лессиния. И в установившейся абсолютной тишине оттуда, сверху, Вселенная заговорила с ней голосом её отца. Мудрейшего. Миротворца. Но не благую весть посылал Он, не было в той вести ни мира, ни мудрости. Вселенский Совет вынес свой приговор: Землю уничтожить. Лишь в самом конце смертного приговора у Мудрейшего Миротворца пробилась отцовская нежность:
   - Лессиния, дочь моя, возвращайся...
   - Значит, не наша ты? - отпрянул от неё Роман, потрясённый тем, что открылось ему.
   - Ваша я, ваша, - с отчаяньем потянулась она к нему. - Я твоя, Рома!
   - Моя?..
   Тогда она обратилась к тому, кто звал её.
   - Прости, отец, я не вернусь.
   Горестным воплем отозвался Он:
   - Ты же погибнешь вместе с ними!
   - Нет, я спасу их. И это право Ты сам дал мне.
   - Не делай этого, - уже затихающим всхлипом донеслось сверху.
   Что ей теперь отец, предавший всё, во что она верила? Прощальным взглядом обвела друзей, задержавшись на притихшем Мишке. Пристально вгляделась в Романа и после глубокого вздоха произнесла заветные слова:
   - Отдаю свою жизнь за всех землян и Землю. Живите!
  
   Роман и друзья Лессинии каждый по-своему прожили свои жизни. Но все - достойно.

Людмила Кузьмина

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"