Эвин схватился за челюсть. Первая кровь. Хорошо бы бой был до первой крови... но они бились насмерть. Вокруг уже все было заляпано кровью; по полу было скользко ступать от остывающей алой жидкости. Эвин и Чарльз были последними.
Наконец, Эв дал слабинку; почувствовав, что кровь пошла уже и из носа, Чарльз, презрительно скривившись - что за слабак, - схватил его за голову и с силой дернул. Но голова Эвина крепко сидела на своем месте; противник только разозлился и, получив выброс адреналина в кровь, со всего маху въехал тому под дых. Чарли согнулся пополам, кашляя красными комками, что дало Эвину некоторую фору. Отдышавшись, Эв разбежался и прыгнул на Чарльза; в его груди клокотало, в сердце разгоралась благородная ярость берсерка. Он ненавидел Чарльза, а Чарльз ненавидел его. И Чарли, собрав оставшиеся силы, захрипел и в последнем отчаянном рывке вцепился Эву в горло. Они покатились по полу.
Вдруг что-то хрустнуло, фыркнуло, и оба замерли. Затихли. Лужа крови начала быстро увеличиваться. Они были мертвы, и было уже все равно, кто кого.
Я, презрительно усмехаясь, стояла рядом. Вид крови опьянил меня. Чужая смерть доставляла небывалое удовольствие. Я медленно пошла к выходу, осторожно, так, чтобы не поскользнуться, шагая меж трупами. В этих застывших гримасах ужаса, злобы, в этих оцепенелых телах, в этих вывернутых руках и отрубленных головах что-то было. Что-то было такое, что я действительно пьянела, как от вина; что вдохновляло меня и поднимало в душе мрачную радость.
Я наслаждалась смертями.
- Линн?
Я молчала.
- Линн! - меня догнал Рональд. - Что ты тут делаешь?
- Смотрю, - нехорошо улыбнулась я.
- Что тут смотреть?! - ужаснулся он, хватая меня за плечи. - Линн, опомнись! Тут убивают, режут, пытают... на ЧТО тебе тут смотреть?! Это не для твоих глаз, Линн! Не для твоих.
- Прочь с дороги, - вид крови окончательно свел меня с ума. - Я ХОЧУ на это смотреть. И я буду, даже если для этого придется прирезать тебя.
- Линн! - Рон отпрянул; в его взгляде промелькнуло недоумение и страх. - Что с тобой? - он покачал головой. - В чем дело? Ты никогда не была такой...
- Какой, - безучастно бросила я в ответ.
- Жестокой, - подумав, определил Рональд.
- Это плохо?
- Думаю, да, - друг пристально посмотрел мне в глаза. - Это... ненормально, когда один человек хочет смерти другого.
- Почему же.
- Линн!!! Неужели ты не понимаешь! - он опустил голову. - Нельзя жить со злом в сердце. Рано или поздно оно начнет жечь изнутри тебя саму, и все кончится... очень плохо.
- Неправда.
- Правда, Линн. Каждый, кто творит зло, обязательно получит зло в ответ. И потом, когда тьма внутри тебя, ты не видишь ни света в душе, ни солнца в небе. Она заслоняет все. И прежде всего - для тебя самой. Остынь, Линн! Ты другая. Ты... совсем не такая. Я знаю это. Что с тобой вдруг случилось...
- Просто мне надоело одиночество, - я холодно пожала плечами.
- От него таким образом не избавиться, - возразил Рон.
Я лишь снова пожала плечами.
Вдруг Рон нагнулся и поднял что-то с земли. Я скосилась на его добычу - и сердце пронзили воспоминания. Перчатка Корвина.
- Ты убила его? - тихо спросил Рон, и в его голосе слышался настоящий ужас. Передо мной.
- Я не убивала его, - покачала головой я. - Его убили другие.
- Но ты не мешала, - догадался Рональд.
Я молча отвернулась. Да. Я была пьяна... не от крови. От боли! И зачем было об этом вспоминать. Слезы затопили глаза. Зачем?!
- Зачем? - эхом отозвался друг на мои мысли.
- Мне надоело одиночество, - повторила я. - Мне надоело, что мою любовь топчут в грязи. Что меня не держат за человека. Надоело вечно угождать, и... я не могла без него! Но и с ним тоже не могла, Рон. Он сам не хотел, чтобы я ему помогала. Корвин всегда просил меня о пустяках, а от настоящей помощи отказывался.
- То есть ты просто хотела больше никогда его не видеть, да?
- Да...
Я не верила сама себе. Неожиданно вырвалось:
- Нет!!! Я больше всего на свете боялась, что он откажется... не примет мою помощь. Не разрешит себя спасти.
Рон смотрел на меня сочувствующе.
- Он и не позвал меня. Меня для него не было.
- Линн...
- А? - я вскинула голову.
- Он... любил тебя.
- Ч... что?! - легкие заполнил хлынувший туда воздух, воздух, пропахший кровью, горем и смертью. И... сожалением?!
- Что слышала. Больше всего на свете он хотел однажды сказать это. Но не сказал. Не решился, - Рон медленно опустился на землю, сминая перчатку. - Он думал, что тебя тут не будет... Линн, он очень тебя любил, это было видно.
Едва заставив себя не заорать от боли, разрывающей сердце на части, я равнодушно произнесла:
- Мне все равно.
- А?! - мой старый друг казался ошарашенным.
Я поднялась с колен, только заметив, что я сидела рядом с Роном по щиколотку в крови, и не торопясь пошла прочь, разгребая ногой тела и части тел, покрытые багровой коркой, насаженные на орудия. Впереди догорал агрессивный, хищный закат; алое раскаленное солнце изможденно клонилось все ниже к ровному, оголенному горизонту, словно опухшее от голода. Рон сидел где-то сзади, растерянно глядя мне в спину; я как будто физически ощущала этот его изумленный взгляд. Он был шокирован моим ответом. Еще бы... кто не слышал про мою "Великую" любовь к Корвину. Кроме самого Корвина, как всегда.
Я не оборачивалась. Шла вперед. Я думала над словами Рональда. Жить со злом в сердце нельзя. Конечно, он был кругом прав, так нельзя. Разве мы живем, чтобы убивать? Разве мы живем, чтобы ненавидеть? Души, в которых поселилась ненависть, закрыты для других чувств, и насколько же беднее, скучнее, тошнотворнее их жалкие жизни! Тем горьше и противней, бессмысленней для них существование. И я не хочу этой участи...
А с другой стороны, всколыхнулось внутри... жить со злом в сердце нельзя. А с трусостью? Молчать, когда надо говорить, отталкивать, когда нужно доверять; обвинять, оскорблять, высмеивать любимого человека - можно?! Корвин, со своей стороны, тоже был неправ. Особенно когда отправился сюда. А я... я, дура, пошла за ним. Сюда, где уже были готовы к бойне, к битве неравной, нечестной - тысяча против семи сотен. Зачем? Чтобы посмотреть на его смерть? Да у меня в груди все переворачивалось, когда я стояла спиной к арене, пока его убивали, закрыв уши руками, чтобы не слышать, как Корвин кричит. Чтобы спасти? Но ведь все равно этого не сделала! Не бросилась в гущу тел, не закрыла любимого грудью... стояла. Ждала. Ждала, пока прекратятся крики, иначе не смогла бы стоять, где стояла. Что я там делала? Мстила? За что? За подколки, насмешки, презрительные ухмылки? Не слишком ли суровая кара для человека, которого любишь вот уже несколько лет?
Впрочем, мы все в этой истории получили свое. Эв и Чарли ненавидели друг друга - и их сожгла собственная ненависть. Корвин говорил гадости, лгал, выдавал эту ложь за свои мысли, причиняя мне немыслимую боль изо дня в день, превращая мою жизнь в приватный ад для меня одной; он погиб сейчас, здесь, благодаря той, которую так мучил. Не от ее руки, но и не без ее участия. А я... должно быть, один Бог ведает, с каким грузом на совести мне предстоит доживать свой срок. Уже сейчас мир, казалось, потерял смысл. Зачем жить?! Как теперь без Корвина?! Что я наделала!..
Я не понимала раньше. Теперь - поняла. Самый страшный грех - бездействие. Даже Эвин и Чарльз, убивая друг друга, не были такими мерзавцами, как Корвин, когда мучил меня молчанием, не совершая никаких действий. Даже Корвин, мучая меня, не был таким мерзавцем, как я, когда стояла, заткнув уши, отвернувшись от него, а на него наседали сразу четверо. И самое тяжелое наказание должна была понести я. Так почему я жива, а не они?! Не отважный Эв, не хитрый Чарли, не веселый Корвин, а я, Линн, грубая и злая?..
Ответ пришел сам собой. Потому что так - больнее.
Я это заслужила.
Единственный, кто во всей этой истории прав, - это Рональд. Как бы то ни было, но жизнь лучше, чем смерть. Даже чужая жизнь. И мы должны уметь прощать друг другу. Иначе истребим сами себя, а это неправильно. Я вдруг представила улыбающееся лицо Корвина, и сердце ухнуло вниз. Моя жизнь по-настоящему опустела, по моей же вине.
Холодный закат скалился мне в лицо.
Наверное, все же любовь - дороже гордости. Наверное, жизнь все же лучше смерти, пусть и чужая. Нет - особенно чужая.
Ты опоздал сказать мне самое главное, Корвин. А я - опоздала тебя простить.