Аннотация: Ещё одна подсмотренная мною в жизни история
КРАСАВЧИК
Кирилл волновался. Радостное возбуждение сменялось острым беспокойством. Как всё получится, кто придёт на встречу? Что он сам будет говорить бывшим одноклассникам, мнение которых, оказывается, и сегодня, через тридцать лет после окончания школы, представлялось для него важным? Сказать-то ему особенно нечего. Сияющих высот не достиг, богатства и славы не добился, выдающихся достижений за ним не числится. Даже до майора не дослужился, увольнялся в запас в звании капитана. Стыдно, честное слово.
Пока шёл активный телефонный созвон, предшествовавший встрече, Кирилл получал новости, заставлявшие радоваться и гордиться одноклассниками. Игорёк Давронов, например, три года блистал в телевизионном шоу "Своя игра", поражая страну азартом и широтой кругозора. Завоёвывал все призы подряд, вплоть до автомобиля. Ребята, теперь уже солидные мужчины и женщины, бросали воскресные дела и развлечения, прилипали к экранам телевизоров, болели за Игорька. Потом хвастались соседям и знакомым, мол, с Давроновым, да-да, тем самым, десять лет за одной партой... Нет, Игорёк - молодец, талантище, чего говорить. Или взять Лику Никитину. Тоже талантище, и класс прославила, хотя никто не ждал. Книжки пишет. Женская проза, вроде. Кирилл ничего в этом не смыслит, но приятно. И Серёга Малофеев - умница. Крупным чиновником стал, делами страны рулит. Гриша Минаков - управляющий известным банком. Светик Миронова в крутую бизнес-леди выросла. Танечка Синеокая фотохудожником стала, в раскрученных журналах свои работы размещает. А он, Кирилл, никто и гордиться ему нечем. Что, установкой и сервисом вентиляционных систем гордиться? Среднего полёта фирмой, в которой он, ладно бы совладельцем, а то так, младшим компаньоном числился и по совместительству техником.
Кирилл немного лукавил в душе. Имелся один эпизод, заставлявший расправлять плечи - смог, добился! Когда квартиру в штабе выцарапывал, перед самым увольнением в запас. Трёхкомнатная квартира в новом доме на улице Милашенкова. Хм, это семь лет назад дом был новым - беленькая высотка, почти небоскрёб. Однако же, добыча квартиры - мелкое в мировом масштабе событие. Ребятам не объяснишь, что означает для обычного, без связей, офицера квартиру в Москве получить, да без взятки, да "трёшку", да в новостройке. Вон, в приснопамятные девяностые зарплату не всегда давали, месяцами задерживали, в дальних гарнизонах мариновали либо раньше срока на пенсию отправляли без выходного пособия, по сокращению численности вооружённых сил. Ребятам вообще многого не объяснишь.
Кто он, Кирилл, для одноклассников? Красавчик, у которого всегда всё шло хорошо, без особых трагедий. Весьма обманчивое впечатление, если разобраться. И гордость здесь не причём. Просто в натуре Кирилла дурацкая черта наблюдалась: не делать трагедий из разного рода неприятностей, не грузить других собственными неурядицами. Это не значит, что Кирилл Колосов - тупой солдафон, чурка бесчувственная. Только ровный характер и весёлый настрой помогают в жизни куда больше, чем зацикленность на проблемах. Кстати, проблема проблеме - рознь.
Кирилл ждал у метро Лику Никитину, жившую, оказывается, неподалёку от него. Договорились вместе на встречу ехать. Он и по поводу Лики волновался. Сможет узнать её, не сможет? Тридцать лет не виделись. По фотографии, размещённой в Интернете, узнал за две секунды. Но то фотография. Он, если честно, изначально знал, кого на фотке увидит, потому мигом разглядел знакомые черты в облике натянуто улыбающейся замороженной дамы. А вот в толпе живое лицо выделить, не пропустить...
С Ликой они когда-то в один танцевальный кружок ходили. С четвёртого по шестой класс. Правда, мальчики в другое время на занятия приходили, но с девочками регулярно в раздевалке пересекались. Иногда педагог Яна Моисеевна им совместные номера ставила. Кружок периодически в разных сборных концертах участие принимал. Один раз они даже на заводе Ильича выступали, на большой сцене, телевидение снимало. До сих пор отлично помнятся большие окна зала для репетиций, зеркала, светлого дерева станки по периметру стен, лейка для полива пола. Тогда для него танцевать было равносильно ощущению полёта. Кирилл зажмурился, словно перенёсся на мгновение в детство, словно радостная солнечность тех дней ослепила на минутку.
На танцы его отвела мать. Именно так, мать, не мама. Она любила старшего сына, Сашу. Младшего, Кирку, отчего-то с трудом выносила. Её раздражали ласковость, покладистость, отсутствие бойкости. Не успел он сдать выпускные экзамены в школе, как мать озадачила проблемой: искать варианты с жильём. В хрущобной смежной "двушке" слишком мало места для двух взрослых парней и их родителей. А Саша женится? Старший брат жениться пока не планировал, однако мать предпочитала заранее о завтрашнем дне беспокоиться. Кирилл растерялся. Он, как и Саша, не предполагал срочно обзаводиться невестой с жилплощадью. Имелась на примете одна девчонка... Юля. Но, во-первых, не факт, что у Кирилла с ней окончательно сладится, во-вторых, у Юли похожий вариант. В смысле жилищной перспективы: хрущобная "двушка" с родителями и старшим братом. Пришлось срочно мозгами раскинуть. Мать тихо поторапливала.
Выбора у Кирилла практически не было. В любом ВУЗе, куда ни ткнись, место в общежитии не светит. Общаги только для иногородних. Снимать комнату? Тогда о дневном отделении института и думать нечего. Работа и "вечорка". Без специальности? Ученикам везде копейки платят. На комнатку в коммуналке не хватит, о продуктах, одежде, проездном билете и говорить не приходится. Вывод? Наверное, придётся забыть о покорившем сердце МАИ и толкнуться в военное училище. С аттестатом в полновесные четыре с половиной балла его туда охотно возьмут. А что? Здоровье позволяет. О жилье пять лет не думать. Дальше? Дальше видно будет. Сейчас же его долг - облегчить жизнь родным.
- Ну, здравствуй, Кира!
Лика стояла совсем близко, буквально перед носом, - надо же, проглядел всё-таки! - смешно пританцовывала, теснимая толпой.
- Привет! - Кирилл широко улыбнулся, от души радуясь встрече. И совершенно растерялся, когда Никитина легко чмокнула его в щёку. Именно от неё не ждал свободной простоты, боялся холодной манерности. Дёрнулся ответить. Втянул носом запах незнакомых духов, нежных, горьковатой свежести, из юности что-то неуловимо напомнивших. Классный запах. Его жена другого рода духи предпочитала, с эффектом густой тягучей сладости, наотмашь бьющей по обонянию. От них Кирилла наизнанку выворачивало, вызывало ненависть к парфюму вообще.
- Это тебе, - Кирилл наконец сумел избавиться от прозрачного кулька с розами, а то стоял дурак дураком, с букетиком, будто свидание у него с любовницей, не с бывшей одноклассницей.
- Мне? - искренно удивилась Лика, принимая цветы. Покраснела, растерялась. Вот то-то же, долг платежом красен, нечего было Кирилла глупыми чмоками смущать.
- За что? - она не притворялась, не заметил он никакой рисовки, никакого кокетства. Думал, придёт Никитина вся из себя крутая, писательница, ё-моё, одежда, манеры, речь - богема. Явилась слегка постаревшая и непривычно весёлая, доступная, простая до неприличия "дылда", как её в школе дразнили. На "дылду", конечно, больше не тянула, выглядела собственной уменьшенной копией. Вот что годы с людьми делают.
- Как за что? - улыбнулся Кирилл. - За то, что эту встречу организовала. Если б не ты, мы ещё лет десять могли собираться. Честно говоря, от кого, от кого, но от тебя я этого не ждал. Думал, нас когда-нибудь Ира Братцева соберёт. Она же всегда во всех делах организатором была, заводилой.
- Что?! - сразу ощетинилась Никитина, будто Кирилл нечаянно на больную мозоль ей наступил. - Братцева? А не мы с Синеокой? Братцева или неопределённую идею в эфир выдавала, а мы её реализовывали, или уже к процессу примазывалась. Сама ничего почти не делала!
- Да ладно, - не поверил Кирилл. - Скажешь, месячник вежливости не она делала? Посвящение рыцарю стихотворное не она писала? Я тогда победил, поэтому хорошо помню.
- Я, я писала! - возмутилась Лика. - Причём вообще одна. Коряво, конечно, получилось, но я эти стихи до сих пор почти полностью помню. Первые, намучилась. Между прочим, девичники у кого дома проходили, вы ещё в окна подглядывали? А помнишь, на экскурсию в Мураново ездили, и на обратном пути пьяные гопники у Мухина гитару отобрали? Моя была идея по рублю скинуться и Лёлику новую гитару купить. Ты деньги кому сдавал, Братцевой? Ну-ка, вспоминай!
- Деньги? - Кирилл, опасаясь повторного бурного натиска из-за антикварных обид, быстро порылся в памяти. - О! Деньги я Грине Минакову отдавал.
- Ага, а Минаков мне. А в конкурсах кто с тобой и Мухиным участвовал? Помнишь, военной песни, политической, союзных республик? Кто с вами на сцену выходил? Синеокая и Никитина. Монтажи наши вспомни, капустники, концерты... Где тогда твоя Братцева была? Нет, ну надо, а?! - всплеснула руками Лика, чуть не изломав букет, и, остыв, добавила. - Вот в чём её заслуга действительно, так это в том, что вы кроме неё никого больше за интересного человека не держали.
- Да ладно, - повторил Кирилл. Подумаешь, конкурсы. Это был их общий долг - честь класса защищать. И какого класса!
- Точно-точно, - совсем успокоилась Никитина. - А у вас вечно: Братцева - то, Братцева - сё. Эх ты, Кира... красавчик наш.
Кирилл аж передёрнулся. Знала "дылда", по какому месту ударить. Инженер человеческих душ, мать твою, писательница несчастная.
Красавчиком ещё в восьмом классе его Ира Братцева обозначила. Громко, во всеуслышание. Нет, сначала оно приятно было, а потом стало жизнь отравлять.
С первого по седьмой класс Кирилл не считался особо ценным членом школьного общества. Ни рыба, ни мясо. Задатки лидера отсутствовали. Учился хорошо, но не более того. Какими-либо талантами не блистал. А ему хотелось определённой значимости. Класс представлял собой сильную, активную, творческую группу, жил интересно и разнообразно. В роли дрожжевой закваски, ядра атома выступали несколько человек, остальные электронами бегали по орбитам, удерживаемые неослабевающим интересом. Кирилл мечтал попасть в ядро, стать действительно интересным и нужным для одноклассников. Втихаря учился играть на гитаре, петь. Немало усилий приложил. В те времена популярность человека с гитарой казалась невероятной, зашкаливала. Наступит момент, и Кирилл непременно обнародует свои умения, уж тогда... Случилось иначе. Без жертв и трудов.
За летние, после седьмого класса, каникулы, на отдыхе в деревне, вдалеке от глаз городских друзей с ним произошли удивительные метаморфозы. Всего за два с половиной месяца он умудрился сильно вырасти, раздаться в плечах, ужаться в бёдрах. Обзавёлся ямочками на щеках, длинными лохматыми ресницами, отчего радужки глаз стали казаться пронзительно зелёными, и пышной вьющейся шевелюрой светло-пепельного цвета с выгоревшими на солнце до белизны отдельными прядками. Деревенские девчонки с ума посходили, избаловали вниманием. Добродушия это у Кирилла не отняло, но уверенности в себе несколько прибавило, научило весело усмехаться и забывать, что обтягивает задницу не фирменная джинса, а дерюжка "мейд ин Верея" тёмно-зелёного, в тон глазам, цвета. Внешние перемены отчего-то не спровоцировали внутренних. Он по-прежнему был добр, покладист и... нерешителен.
Среди одноклассников его новая внешность произвела фурор. Сперва, конечно, ошеломились девочки. Они некоторое время исподтишка рассматривали совершенно незнакомого, красивого до одурения Колосова, боясь проявить явный интерес. Класс в последних числах августа собрался в школе: получить недостающие учебники, убрать к первому сентября свой кабинет и привести в порядок кусок пришкольной территории. Кирилл тайно робел, из последних моральных сил тужась не проявлять откровенно природную стеснительность. Эдакий рубаха-парень. Девочки оценили в полной мере. Даже "мейд ин Верея" на "ура" прокатили и были признаны клёвыми штанцами.
Через пару недель сдали позиции парни. По-настоящему популярным мужчину способна сделать только женщина, вернее, женщины с их бескорыстным восхищённым фанатизмом. Ежедневно у девочек находилась тысяча срочных вопросов к Колосову. Бесконечные "а Кирка будет?" и "давайте Киру подождём" сделали своё дело. Кирилл в два счёта оказался среди лучших людей класса. Ему ситуация нравилась и не нравилась одновременно. Если бы за человеческие качества, не за внешность...
До самого получения аттестата Кирилл вынужденно играл роль, как теперь выразились бы, секс-символа школы. К слову сказать, одноклассницы быстро уяснили, что за внешностью рокового красавца прячется всё тот же, - ни капельки не переменился, - спокойный и недалёкий Кирка, скучный, неспособный на выдающиеся идеи, решительные поступки и жгучие страсти. Ласковый и весёлый щенок. Однако, две или три девочки успели влюбиться накрепко. Этого вполне хватило для постоянных интриг, смертельных обид и глупых конфликтов, то есть для поддержания имиджа. Очень кстати оказалось обнародованное вовремя умение петь, подыгрывая себе на гитаре. Приятный тембр, истинная музыкальность, умение брать сложные аккорды добавили блеска. Теперь все Кирилла ждали, приглашали, прислушивались к его мнению. Олег Мухин, которого в классе звали Лёликом, Гриша Минаков, Игорь Давронов, Серёга Малофеев, - то самое ядро, точнее, мужская половина ядра, - приняли его в свою кампанию на равных. Формальный и, случается такое, одновременно неформальный лидер Ира Братцева с ласковой шутливостью называла его "наш красавчик" и постоянно интересовалась его делами, его жизнью.
На переменах толпы девиц младшего возраста ходили за ним по пятам, громким шёпотом обсуждая его внешность, поступки, интересы, друзей, поклонниц. Кирилл от своей взбесившейся популярности быстро устал, начал прятаться, неадекватно реагировать. Дождался того, что один раз "дылда" Никитина при всём классе громко припечатала: "Павлин!" Обидно было очень. Конкретно Лике он ничего плохого не сделал. И они когда-то вместе ходили в танцевальный кружок. Кирилл нормально относился к Никитиной, по мнению класса, весьма странной и неуравновешенной девочке. Вполне, между прочим, красивой. Только за странностями её красота никем не замечалась. Вечно "дылда" лезла не в свои дела. В тот раз Кирилл попытался отвязаться от влюблённой в него до беспамятства Тани Синеокой, доставшей уже по самое "не могу". Попытка вышла неудачной, грубой, за что он и схлопотал от Никитиной хлёсткое "павлин". За него мгновенно единым фронтом встало ядро, в котором сама Никитина болталась в качестве свободного протона: хочу - присутствую, хочу - нет. Её быстро поставили на место, то есть заткнули рот и переквалифицировали в электрон, пусть бегает по ближней орбите.
Собственно, Кирилл не умел долго обижаться. Лику простил к шестому уроку. Но неужели и ей, умнице, интеллектуалке, не понятно, до чего трудно, - тяжело и мучительно, - постоянно быть объектом неуёмного обожания? Вообще, на кой чёрт ему красивая внешность, если внутри он себя ощущает совершенно иным? Вот с того момента и стала его внешность потихоньку мешать ему нормально общаться с миром. Люди ждали от него... много чего. А ему нечего было дать, кроме хорошего отношения.
Они ехали с Ликой в метро. Вагон попался почти пустой, сидели рядом. Красивая пара, если со стороны смотреть. Кирилл немного приосанился. Приятно же, чёрт подери. И Лика доверчиво прислоняется, в руку вцепилась. Не то, что жена. Жене Светлане, после того, как второго сына родила, ничего больше не нужно. Кирилла точно не нужно. От него требуется хорошая зарплата, прибытие домой сразу по окончании рабочего дня, выполнение отцовских и разнообразных домашних обязанностей, только не супружеских. Его долг с женой считаться, семью холить. И чтоб поменьше с матерью своей носился, потакая старческим капризам. Существует же, в конце концов, на свете Сашка, любимый сын. Пусть он хоть иногда проблемами матери озаботится. Вот что с неё после этого взять? С жены, в смысле? Глупая у него Светлана. Да и жена ли она ему, если несколько лет к телу лишь по большим праздникам допускает? А годы-то к полтиннику катятся, не только виски, но и усы сединой побиты, дети же пока не подросли. Короче, ничего уже не исправишь, надо терпеть. Тем более, сам виноват, не надо было на первой встречной жениться. Спасибо родителям и школе, вырастили до идиотизма порядочным. Теперь и мыкается он со своей порядочностью как... Материться не хочется, воспитание не даёт.
Лика отвечала на вопросы, рассказывая про одноклассников, что сама успела узнать. Мухин умер, ну да, от этого дела, два раза зашивался и один раз кодировался... Ничего удивительного. Ему артистом хотелось быть. Помнишь, какой он талантливый? Многие нынешние звёзды отдыхают. А куда поступить пришлось? Мать с больным отчимом, Зинка... Да, на Зинке Гордеевой женился. Ну и что, что плохая репутация и на два года старше? Любовь, знаешь ли... И романы мои не причём, не надо наездов. Гриня Минаков будет, но ему, предупреждаю сразу, пива нельзя. Почки отбили. Полтора месяца в больнице провалялся. Нет, не менты. Он поздно вечером с работы возвращался, возле самого дома... за девушку заступился, к ней молодые подонки приставали. А возраст не тот и комплекция... Угу, на ром-бабу похож. Ему и наваляли. Это ты сейчас такой умный. На его месте ты бы мимо прошёл? Вот-вот, воспитание не позволяет. Воспитывали нас иначе. Согласна, везде по-разному. В нашей-то школе... Из большинства вырастили моральных уродов: ни подставить кого по необходимости, ни соврать где нужно или там на другого свою вину переложить, ни чужую жизнь поломать, свою карьеру делая или судьбу обустраивая. Не, у нас почти весь класс, Малофеев и Миронова не в счёт, разумеется, не умеет взятки давать. Зато умеем давать в долг и стесняемся потребовать возврата. Разве не знаешь? Саня Миллер у всех столько назанимал - вовек не расплатиться. Все знали, что никогда не отдаст, все предупреждены были. И никто, представляешь, никто не смог отказать. Добро бы, суммы скромные, так ведь... И ты, Брут? Как вы все умудрились? Я? Я не Донцова, у меня гонорары копеечные... Ладно, ладно, признаюсь, тоже давала, три раза... В принципе, нам есть чем гордиться. Мы пахать умеем. Помнишь, как нас гоняли? То субботники, то к шефам, институту онкологии, то практика... А металлолом с макулатурой, ремонты школы, а прочие заморочки? Выдрессировали. Партия сказала: "надо"; комсомол ответил: "есть". Помнишь, когда нам комсомольские билеты обменивали, и мы неожиданно рано в райкоме освободились, вполне на четвёртый урок успевали? Ну, как же! Сначала все прогулять решили, в школе соврать, что нас отпустили поздно, потом передумали. Из-за тебя, между прочим. Ты учителям врать не хотел. Все тогда в школу отправились, а мы с Мироновой прогуляли таки. Весна была, свободы хотелось. Какую вы нам со Светкой на следующий день обструкцию устроили! Комсомольская ячейка класса... Ха, ни один директор так не "построит". Светка почему-то забыла, а я вот помню. А ты?
Помнил Кирилл. Как не помнить? Юные были, чистые, принципиальные. В школе учились замечательной, где многих учителя сумели воспитать принципиальными, верящими в труд, честь, долг, справедливость. Вон, на старости лет и то крохи от той веры сохранились. Иначе не полез бы Гриня, в его годы и с его комплекцией, незнакомую девушку от хулиганья спасать. А сам Кирилл? Из-за той веры не сделал нормальной карьеры. В его автороте всегда полный порядок соблюдался. Машины чистые, без поломок. Профилактика и ремонт регулярные. Запчасти на чёрном рынке на свои кровные порой покупал. Никакой тебе дедовщины, для чего нередко ночевать в казарме приходилось. За много лет ни одного серьёзного нарекания, ни одного ЧП. Столько сил и труда вложил, мама дорогая! И ни единого доброго слова от начальства не услышал. Он ведь как считал? Армия должна страну защищать, врагов много, сам некоторых "за речкой" видел. Следовательно, в армии образцовый порядок должен быть, служба не за честь, за совесть. Нет же, пример 41-го года ничему не научил. Генералы без стеснения разворовывали что можно и что нельзя, вину за бардак и собственную некомпетентность на "стрелочников" перекладывали. Разные принципиальные Колосовы мешали только, под ногами путались, одним своим существованием раздражали. Светлана чуть не визжала: денег нет, жилья нет, мужа рядом тоже частенько нет. Она-то думала, за москвича идёт, жить будет барыней. Вместо сладких мечтаний пришлось сперва в дальнем гарнизоне горе мыкать.
Фу-у-у, наконец вышли из метро, из духоты. До чего здорово по весенней Москве пройтись чуток. Кирилл успел забыть, когда последний раз по родному городу ножками ходил, да в центре, да весной, да под руку с красивой женщиной. Солнце старые дома красит золотым светом, с крыш капает, из водосточных труб талая вода на асфальт бежит, под ногами мелкие лужицы - хорошо... И волнение улеглось, спасибо Лике. Не будет он никому ничего про себя рассказывать, пунктиром контуры наметит. И всё. Он лучше других послушает. Всегда нужен тот, кто внимательно слушает. Разве только Лике, может, чего и сболтнёт, хрен с ней, что она писательница. За сорок минут, которые потратили они, добираясь с одного конца метрополитеновской ветки на другой, проникся Кирилл к Никитиной необъяснимым доверием и повышенной симпатией. Кто бы подумать мог? Изменился человек в лучшую сторону. Или он просто не знал её никогда? Захотелось приятное ей сказать.
- Слушай, Лик, а ведь ты красивая баба, ей-ей.
- Только заметил? - хмыкнула она. - Я всегда красивой была. Но до тебя мне, конечно, далеко. Как до неба.
Он поёжился. Не видят люди у него за душой ничего. Одну внешнюю красивость замечают. Никитина, зараза, инженер человеческих душ, углядела его реакцию, поняла, поспешила оправдаться:
- Извини, Кир. Неприятно, да? Так тебе с подводной лодки деться некуда. Можно, правда, кислотой личико попортить. Да стоит ли? Ты не на людей, на природу обижайся. Она тебя Аленом Делоном российского розлива сделала. Не сердись. Не так много по-настоящему красивых лиц встречается. Помнишь, Елизавета Петровна на литературе зачитывала из Чехова...
- В человеке всё должно быть прекрасно? - перебил Кирилл, досадливо морщась. - Ну и кому будет легче? Вообще, кому такие красавцы идеальные нужны? Бред собачий. Со стороны на них любоваться? Многим близко и подойти-то не захочется.
- Кирка, - Лика остановилась, развернула Колосова к себе. - Ты хороший, добрый, честный человек. Разве этого для самоуважения мало? Вдобавок, красивый.
- Хм...
- Извини, импозантный. Я вот с тобой под ручку иду и сама себе завидую. Ну, чего ты комплексуешь?
- Если я такой весь из себя замечательный, что ж ты в меня в школе не влюбилась? - хитро прищурился Кирилл.
- А смысл? - легкомысленно отозвалась Лика. - К тебе же было не пробиться сквозь толпу поклонниц. Они бы меня на тысячу мелких Никитиных запросто разорвали. Инстинкт самосохранения, знаешь ли, великая вещь.
Кирилл развеселился. Весна, солнце, немного зажатого крышами голубого чистого неба над головой. Рядом понимающий человек, друг, он точно знал, ну, пусть и женщина. Кто сказал, что женщина не может быть другом? Дурак сказал, сам ни к чему не способный. Это смотря, чего ты от дружбы хочешь и чего от друга требуешь. Впереди встреча с детством и юностью. Детство и юность сами по себе хороши, в любые времена. А у них с Никитиной, у остальных одноклассников, что ни говори, было счастливое детство: беззаботное, солнечное, радостное, с чистыми и высокими порывами, с грандиозными мечтами, с искренностью и верой. Однако не щёлкнуть ли Лику по носу?
- Нет, серьёзно, почему ты не влюбилась? Невосприимчива к красоте? Или я недостаточно хорош для тебя?
- Смотри, вон та кафешка. И у входа, кажется, Давронов дежурит.
- Ого! Здорово! Приехал таки, не побрезговал. Но ты не ответила. Пока дойдём, успеешь объяснить.
- А ты не обидишься? - Лика осторожно покосилась на него.
- Когда я на кого обижался? - фыркнул Кирилл, но внутренне подобрался, приготавливаясь услышать о себе какую-нибудь не слишком приятную правду. Одной из самых поганых черт Никитиной, это он помнил со школьных времён, была манера всегда честно говорить, что она думает по тому или иному поводу, резать, так сказать, в глаза... И редко её мнение устраивало окружающих. Ну, не гибкий она человек, не дипломат.
- Понимаешь, Кир, мне очень трудно по-настоящему влюбиться в человека, который не подозревает о существовании любви и который при этом всему миру брат, то есть со всеми дружит, но никого не выделяет, никому особо не симпатизирует, - вздохнула Никитина и сразу, сглаживая впечатление, добавила. - За исключением Братцевой, конечно.
- Это как? - не понял Кирилл.
- Не могу говорить за других. Но лично для меня ты был тёплым молоком. Не знаю, как лучше объяснить. Ни холодно, ни горячо, ни кисло, ни сладко, ни горько, ни солёно. Очень ровно и умеренно. Мне тогда острого хотелось. А вот интересно, - она живо взглянула ему в лицо, - ты в школе в кого-нибудь был влюблён?
- Был, - честно сознался Кирилл, удивляясь приступу откровенности, случившемуся с ним на трезвую голову чуть ли не впервые.
- В кого? Я её знаю?
- Знаешь. Юля Морозова.
- Морозова? - пришибленно переспросила Лика.
Хорошо, они успели дойти до стоящего часовым у входа в кафе Игорька Давронова, классной знаменитости. Не то пришлось бы Кириллу мнение Лики о Юле выслушивать. Как раз этого ему и не хотелось. Он прекрасно знал, что о Юле думали и говорили ровесники тридцать лет назад.
Её любили дразнить фразой из какого-то фильма про войну. "Вызываем огонь на себя", кажется, или нечто подобное. "Эх, Моро-о-о-озова...".
Юлька была существом взбалмошным, злобным и вредным. Умела довести парой фраз любого человека. Не смыслом слов, их интонацией. Интонацию эту не передать - невероятная смесь высокомерия, презрения и брезгливости. Специально обижала людей, стремясь получить удовольствие от чужой боли. Сегодня она могла общаться с тобой весело, с полным расположением, завтра щедро обливала фирменным, из гадостей, коктейлем "от Морозовой". Главное, абсолютно без причины, просто настроение у неё случилось такое, ничего личного.
Долгое время Кирилл благоразумно обходил её десятой дорогой. Но к семнадцати годам... Идёт Юлька по двору, и у парней головы сами в её сторону поворачиваются. Шейка, ножки, грудь... Да, прежде всего грудь: маленькая, крепкая, чрезмерно высокая, пожалуй, неестественно высокая. Пошляк Миллер утверждал, будто у Морозовой груди вовсе нет, она, в натуре, лифчик нулевого размера тряпками и ватой набивает, поэтому у неё неправильно, слишком высоко сиськи расположены. Кирилл поговорил с ним тет-а-тет, и Миллер заткнулся.
Правильно или неправильно у Юльки грудь торчала, а только именно это производило на Кирилла определённое воздействие - он начинал чувствовать себя мужиком со всеми приятными и неприятными вытекающими... Приятные перевешивали. Парень томился. У томления имелся побочный эффект. Словно стоял Кирилл на пороге чего-то значительного и радостного. Юлька шла по улице, и он замирал, жадно впитывая целый букет ощущений. Шейка, ножки, грудь... И очень белое лицо. Необыкновенно белое. С необыкновенно чёрными бровями, красными губами и ярким матрёшечным румянцем. "Штукатурка", - утверждал Миллер. Парни разными способами проверяли, действительно ли Юлька мажется. Дураки. Кирилл присутствовал, но не участвовал. Он точно знал: у Морозовой всё настоящее, от природы. Разве только кудряшки коротко остриженных волос искусственные.
Никто не догадывался о его волнении. Никто не узнал, когда они с Юлькой поладили. До полной близости дело не дошло, но как же сладко было целовать эти пунцовые губы, гладить белое лицо, словно ненароком проводить рукой по неправильно расположенной, маленькой, но крепкой и упругой груди.
Юлька писала ему в училище длинные письма. Он отвечал коротко, неумело. Хотел о своих к ней чувствах, получалось о присяге, о преподавателях, о самоволках, друзьях и предстоящих учениях. Не умел он писать письма, не умел распахивать душу. Юлька обижалась. А он постоянно боялся, что она забудет его, найдёт себе другого. Конечно, они решили пожениться. Вот окончит он училище, и они распишутся. И всё-таки опасения не покидали Кирилла. Надо Юльку знать, её непредсказуемость, взбалмошность. Вечно фордыбачит.
Почему-то она не хотела, чтобы знакомые пронюхали про их любовь. Когда летом Кирилл приезжал на каникулы, при всех встречала его холодно и надменно. Потом сама звонила и назначала свидание - где-нибудь подальше, на другом конце Москвы, где не встретишь знакомых, и нет возможности оказаться в постельной ситуации. Целоваться - сколько угодно, тискаться на лавочках или в чужих подъездах - хоть сто порций, остальное - ни-ни.
Они поссорились, когда Кирилл заканчивал четвёртый курс. Он в очередной раз не то написал. Она, не разобравшись, резко и зло ответила. Он обиделся. Она обиделась. Обменялись ещё несколькими, только ухудшившими ситуацию, письмами, и переписка оборвалась. По Юлькиной, разумеется, инициативе.
Летом, приехав домой, он встретил традиционный холодный приём. Ничего особенного, всегда так. Ждал тайного звонка, не отходил от телефона. День ждал, два, неделю. Увы, безрезультатно. Юлька всячески избегала его. При встрече цедила сквозь зубы пропитанные ядом слова. Надо было тогда её подкараулить, настоять на своём, разобраться, в случае необходимости и силу применить. Не стал. Чего она хочет? Чтобы он в ногах валялся, умолял? Не дождётся. У него тоже гордость имеется. Да и не любил он кому-либо навязываться. Насильно мил не будешь. Не любил настаивать на своём. Одно дело - армия, совсем другое - гражданка. Так и не сложилось у них с Юлькой. Больше двадцати лет ничего Кирилл о Морозовой не знал, не слышал. Отболело не сразу. Процесс шёл долго, мучительно. Но отболело.
Игорёк Давронов тащил Кирилла через зал кафешки в дальний, отгороженный деревянным барьером угол. На ходу сообщал, мол, "наших" уже много приехало, пришлось дополнительные столы сдвигать, некоторые звонили, сигналили о задержке, но будут обязательно, собравшиеся пока не стали спиртное заказывать, минералкой балуются. Ещё ругал Лику, которая должна была на час раньше других приехать, раз взялась организовать встречу. Лика отбрёхивалась - и так с Кириллом раньше поехали, с хорошим запасом, предположить не могла, насколько все поторопятся встретиться.
Кирилл оглядывал Игоря, с наслаждением узнавая в нём давнее, хорошо знакомое. Не сильно вырос Давронов. Бородку зря отрастил, она ему не идёт. В остальном... Смуглый до шоколадного цвета, пожалуй, более смуглый, чем в детстве. По-прежнему маленький, щупленький. Не солидно для юриста. Кто у него из родителей таджик? Мать, отец? Забылось за давностью лет. Отец, наверное. Фамилия у Игорька таджикская, внешность таджикская - самая ходжанасреддиновская. И не зазвездился, вроде. На глупые расспросы о теле-шоу отвечает смешочками, самоиронией. К Лике пристал - иди к нам в "Свою игру", ты же всегда интеллектуалкой была, заполненная разнообразными бесполезными знаниями цистерна, у нас твои знания и пригодятся, мы из тебя знаменитость сделаем. Лика опять отбрёхивалась. Соревновательности в душе нет, куража и азарта. Это точно. Чего в ней никогда не наблюдалось, так это спортивной злости, желания с кем-нибудь в чём-нибудь потягаться. Ей лучше в сторонке посидеть. Может, поэтому Гриня в конце концов Миронову выбрал. А смешно было смотреть, как Минаков, подобно ослу Буридана, меж двух девушек на части рвался. Зато обычной злости у Никитиной хватало. После Грини к ней Малофеев лапки протянул. Ох, она разозлилась. Никто в точности не знает, что там у них произошло, что она Серёге сказала или сделала. Но с определённого момента Серёга на неё без судорог во всём теле даже смотреть не мог. Минаков его долго к действительности адаптировал. О, вот и он сидит. Рыцарь без страха и упрёка. Большой, как два Никиты Михалкова, и с "михалковскими" же усами. Здоров стал, чёрт. Важен, барственен. Хе, был когда-то тощим, длинноногим и длинноволосым парнем с непомерным самомнением, с наполеоновскими амбициями. В МИФИ с полтыка поступил, закончил с красным дипломом. Когда в банкиры перекинулся, дорогу поменял? Непонятно. Надо разузнать. Непременно.
- Что у тебя с рукой? - спросил вдруг Игорь. Углядел, звезда телевизионная. Всегда глазастым был, наблюдательным.
- Так, мелочи, - отмахнулся Кирилл. Не любил о себе рассказывать.
- Ранение?
- Ранение, - согласился Колосов. Проще ответить честно, чем отмолчаться или на ходу сказку сочинять. Не то Игорёк вцепится как клещ, всю подноготную вытряхнет.
- Где? Когда? - встрепенулась Никитина. И эта туда же. Всю дорогу за покалеченную руку держалась, внимания не обратила. Правильно, большинство людей только на его фотогеничное лицо пялятся, красиво развёрнутые плечи осматривают.
- Давно. Не помню точно. В восемьдесят... каком-то.
- Долго там пробыл? - Игорёк согнал с губ радостную улыбку.
- Как сказать? М-м-м... Подсчитывать надо... В общей сложности...
- Не один раз, что ли? - Игорь на глазах исполнялся к Кириллу нешуточным почтением.
- Три командировки, у нас это так называлось, - Кирилл не хотел развивать тему. Куда интереснее про телевизионное закулисье поговорить. Игорёк с такими знаменитостями успел пообщаться! Его даже в одной серии популярной мыльной оперы сняли. Пусть лучше своими приключениями поделится. Гораздо увлекательней.
- Уважаю. Дай, пожму...
- Эй, мальчики! - встряла Лика. - Вы обо мне не забыли? Быстро объясняйте, что значит "за речкой"!
Ну, пожалуйста, и эта - точно репей. Дался им Кирилл. Других тем найти не могут?
- Ты и в школе такая противная была. Хочу всё знать. Оно тебе надо? - тоскливо поинтересовался Кирилл.
- Надо, - упёрлась Никитина.
- Лика, солнышко, - ласково проворковал Игорь, беря её за руку. - "За речкой" - значит, в Афгане.
За каким дьяволом он ей это пояснил? Никитина примолкла, тараща на Кирилла глаза. Нашла героя, глупая. Он не в разведке служил, не в десанте. В боевых действиях почти не участвовал. Он авторотой командовал. В его задачу входило грузы в целости и сохранности доставлять. Туда - боеприпасы, оружие, медикаменты, продовольствие. Оттуда - раненных.
- Три раза, - пробормотала Лика, снова прихватизируя покалеченную руку Кирилла. - И ведь не откажешься. Приказывают - вперёд, на мины.
Не откажешься. Понимала бы чего! Никто отказываться не собирался. Некоторые сами просились. Кирилл не знал, как в других частях дело обстояло, но у них комполка выстраивал офицеров, объяснял: что, куда, зачем. Потом командовал: "Добровольцы, шаг вперёд". И весь строй этот шаг разом делал. Страшно было? Страшно. Каждый в душе трусил, позже сознавались. Но перед товарищами себя трусом выставлять никто не собирался. И слово родина для них не из пустого сочетания звуков состояло. Он, Кирилл, до сих пор это слово с большой буквы пишет. С солдатами так же поступали. Выкликали добровольцев. На памяти Кирилла только раз один солдат на месте остался, не шагнул вместе с другими вперёд. Весь строй, нарушая устав, поражённо обернулся. Солдатик, мальчишечка совсем, телок молочный, не выдержал. Скривив лицо и чуть не заплакав, по-лягушачьи скакнул в строй. А Лика - не откажешься... Хм.
- Ой, смотрите, кого к нам Игорь тащит! - закричала крупная, похожая на Аллу Пугачёву лицом, фигурой, одеждой и причёской женщина. - Красавчик наш! Кирюша!
Ира? Братцева? Во дела! На улице ни за что не признал бы. Худобой она и в школе не отличалась. Крепенькая, боровичком. Но рост позволял. Всё на месте, всё в меру. До восьмого класса волосы назад гладко зачёсывала, из кос сооружала то "баранки", то "корзиночку". В восьмом классе подстриглась "а ля Зоя Космодемьянская", накручивала непослушные, торчащие в стороны пушистые прядки. То ли взрослой хотела выглядеть, то ли влюбилась в кого. В классе, правда, попыткам Иры охорашиваться значения не придали. Братцева другим для одноклассников была хорошо, не девичьим. Девичьей красы, честно говоря, природа ей мало отсыпала. Зато обаяния, умения привлекать к себе людей, веселья и ровного нрава щедро отвалила. По сути, Братцева в их необыкновенном, замечательном классе единственным бесспорным лидером была. Его, Кирилла, как взялась опекать, так долго не оставляла. Многое про него знала. Кроме истории с Юлей, разумеется. Например, мать с отцом к нему в училище не приезжали. А Ира приезжала. И старшего брата Сашу то ли два, то ли три раза приволакивала. И куда? Аж в Самарканд. Кирилл радовался необыкновенно. Ещё бы, единственный человек, кто про него не забывал и жары не пугался. Сам-то Кирилл азиатскую жару возлюбил, с трудом потом без неё обходился. Тогда Ира настоящим другом была, своим в доску парнем. Одно время она матушку его навещала. Потом Кирилл женился, дети родились. Светлана наотрез отказалась с детьми в гарнизоне жить. Временно семья у матери его кантовалась. Ира и со Светой подружилась, пацанам Кирилла дорогие, иностранного происхождения гостинцы таскала. Возможности у неё всегда имелись. Но и перед Братцевой не мог Кирилл душу распахнуть, хоть всегда радовался встречам, всегда к ней тянулся, считал существом высшего порядка. Не мог. И не собирался делиться ни историей единственной любви, ни единственным настоящим страхом - Афганом. Братцева и не подозревала об истинной глубине обожаемого ею красавчика. Судьба, в конечном итоге, развела их, потихонечку сведя на нет хорошую дружбу - дела, заботы, суета бесконечная. События последних лет из жизни Братцевой ему сегодня Лика, пока ехали в метро, излагала. Два замужества, сломанная неизвестным завистником карьера, больная синильным слабоумием мама на руках. Да-а-а, не пощадила судьба хорошего человека. Впрочем, доверять сведениям Лики особо не стоило. Никитина пользовалась услугами сарафанного радио и подсмеивалась над столь традиционным источником информации, предупреждая сразу: "За что купила, за то и продаю".
- Ну, друзья?! Как самый большой из вас, то есть нас, позволю себе первый тост, - Гриня Минаков далеко вперёд объёмистого живота выставил руку с рюмкой, оглядел всех поверх массивных очков. - Мы наконец собрались, пусть и через тридцать лет. И, смею заметить...
Гриня говорил долго и нудно. Кирилл быстро перестал улавливать смысл его тоста. Он внимательно разглядывал бывших одноклассников - как заматерели и сильно постарели парни, и как расцвели, похорошели и непозволительно молодо выглядели девочки, в школе казавшиеся ему блёклыми. Хоть в любую бери и влюбляйся.
Никогда прежде Кирилл не считал себя бабником. В училище активно отбивался от назойливых представительниц прекрасного пола, храня верность Юле. Включал дурака, дескать, ничего не вижу, не понимаю, не догадываюсь, ибо тупой, как валенок. Позже, во время службы, страдал от повышенного внимания жён старшего комсостава, кроя на чём свет стоит свою журнальную внешность и полное ей внутреннее несоответствие. Умение необременительно кокетничать и ужом выскальзывать из щекотливых ситуаций приобрести не получилось, отчего и доставалось порою по самое не балуйся. Элементарные мужские нужды удовлетворял от случая к случаю, обычно с теми, от кого не ждал покушений на длительную привязанность и на свою свободу. В сущности, невинный мальчишка, почти девственник. Нормальных женщин боялся как огня, робея порой до заикания. Потому со временем выработал манеру общения с ними в виде ни к чему не обязывающего тупого дружелюбия. Но в последние годы... Особенно, если как сейчас, рюмочку-другую принять, женщин хотелось до умопомрачения. Разных. Каждая казалась индивидуально красивой, особенной. Следовало добирать, что недополучил за свою нескладную, состоящую лишь из постоянного исполнения долга жизнь. Только... от задолбавших комплексов никак не избавиться, от стеснительности, от мешающего чувствовать себя свободно воспитания. Спасибо маме, школе и жене. Светлана, супруга заклятая, от природы холодна, хм, как айсберг в океане. Никогда его не любила, никогда не хотела. Стремилась красивую жизнь получить. Чего уж там, сам виноват. Какого беса женился?
Тогда дело простым казалось. Приехал домой в очередной отпуск. Аккурат после первой, благополучно завершившейся, командировки. Нервы на взводе. Покантовался у матери с недельку. Отца к тому времени два года как схоронили, брат к жене перебрался. Матушке некого стало пилить и на мозги капать некому, она за младшего сына принялась. Кирилл добросовестно терпел - по утрам и вечерам. Днём шатался по дворам, искал старых знакомых - все разъехались кто куда. Караулил Морозову, пока краем уха не уловил, что вышла замуж и в другой город отчалила, в Ленинград вроде бы. Затосковал, запить попробовал. Не выдержал и свалил к бабке в деревню, на "побывку".
В деревне друзья детства нашлись, самогону хватало. Это в одиночку пить тошно, с компанией идёт легко, весело. На третий вечер вышел к калитке прочухаться, свежим воздухом подышать малька. Мимо она, Света, с подружками. Проплывает лебедем. Не первая красавица по московским меркам, для деревни вполне сойдёт. Пухленькая, белокожая, глазки стыдливо опускает. Он, как положено бравому гусару, за калитку и "разрешите, девицы-красавицы, до дому проводить". Допровожался. Подружки по дороге отсеялись, а Светлане не к дому, за околицу понадобилось. До первого мало-мальски пригодного стога сена.
Хорошо ли целовалось-миловалось - с пьяных глаз не разберёшь. Одно он разобрал точно: до него она девкой была, никем не тронутой. Подлецом он себя видеть не хотел. Опять же, пора в судьбе порядок наводить, к твёрдому берегу прибиваться. Отоспался малость, вечером пошёл свататься. Через несколько лет Света созналась, - два дня его с подружками на деревне караулили, пятки стёрли, челноками мимо заветной калитки прохаживаясь. Загордиться бы. Да какая, к лешему, гордость, если жена его в постели с трудом терпела? Он, конечно, не гигант большого секса, тем не менее, встречались на пути женщины, охотно с ним по-новой в постель залезавшие. Кирилл закомплексовал первоначально, да один приятель вовремя ему связку специфической литературы подкинул. Про это. Всё просто оказалось. Не подходили Кирилл со Светланой друг другу физически. И только. Впору разводиться. А куда? Уже Димка в ясли пошёл, Олежка намечался. "Стерпится - слюбится", - бабушка говаривала. Стерпеться - стерпелось, вот слюбиться... Почему получилось у него, что жизнь прошла и ничего в ней яркого, значительного, на худой конец, элементарно достойного не промелькнуло? Не хуже других он, вроде бы. Но ни великих свершений, ни достижений серьёзных, чуть повыше плинтуса. Не то, что у некоторых одноклассников. Взять того же Серёгу Малофеева. Департаментом рулит или ещё чем покруче, Кирилл не понял. Лика не слишком внятно обрисовала. Серёга с трудом нашёл время на встречу явиться, прямо с работы прискакал. На обалденной тачке с персональным шофёром и мигалкой. Мигалка, правда, выключена. Кирилл вынужденно свою машину в гараже оставил. Или за рулём, или пить. Не пить на встрече с ребятами невозможно. Праздник настоящий, не государственный. Ладно, они с Ликой на двоих мотор словят, живут почти рядом, двадцать минут неспешного хода. Хорошо Серёге. Шофёр его в любом виде домой доставит.
Кирилл растерялся, увидев Малофеева, мямлить начал рядом с сухощавым, сдержанным величием в отличном костюме, блохой себя ощутил. Немудрено. Едва Малофеев с опозданием на час возник в кафе, сразу по-хозяйски в свои руки управление праздником взял, большей частью его голос слышался. Всё равно Серёга молодец. Вырвался на оперативный простор. В школе он за Братцевой на буксире тянулся. Сперва пионерами. Она - председателем совета дружины, он - её замом. Затем комсомольцами. Она - секретарём школьной организации, он - её замом. В затылок дышал. Умудрился обогнать на одном из поворотов. Когда, интересно? Не он ли в рухнувшей карьере Иры виноват? Лика некие подозрения высказывала неуверенно. Нет, не может быть. Не мог Серёга. Кто-то другой виноват. Малофеев сам вскарабкался. Далеко пошёл, милиция точно не остановит.
Малофеев заметил взгляд Кирилла, встал, - подтянутый, представительный. Сказал негромко, но все услышали, стихли, потому как начальническим тоном сказал:
- Ребята, давайте за Старого Чёрта и за Кирюху выпьем, за наших спасителей и защитников.
Старым Чёртом в школе Валерку Николаева звали. Он в пятом-шестом классах по поводу и без оного любил ругаться "ах ты ж, старый чёрт". Чем и заработал себе кликуху. Ругаться из-за этого перестал, а прозвище зловредно сохранилось. Валера ныне спасателем подвизался, МЧС-ником. До полковника дорос и двух инфарктов. Истинная краса и гордость класса. Собирался на встрече присутствовать непременно, уже выехал. По закону подлости, с работы позвонили, на какое-то происшествие сдёрнули. Валера просигналил друзьям и помчался к своим наводнениям, землетрясениям и пожарам. Вот кто герой настоящий, реально людей спасает. Кириллу просто неудобно рядом с ним в героях отсвечивать. Был ведь случай, когда его самого спасали. В третьей, последней командировке.
Шли они тогда из Кушки в Шинданд через Герат. Колонна грузовиков растянулась длинной змеёй по узкой каменистой дороге. Везли продовольствие и кое-какую технику. Жара. Пить хочется, мочи нет. Провоняли потом от макушки до подмёток насквозь. Небо пыльное, солнце пыльное, дорога пыльная. Горы окрест - и те пылью тронутые. Пыльный каменный мешок больших размеров, одним словом. Шли спокойно. Моторы, вроде, ровно работали. Не перегрелись бы. Без урчания машин тишина в каменном мешке, наверное, гробовая. В блёклом небе, очень высоко, парила, раскинув могучие крылья, неведомая Кириллу птица. Невольно подумалось: не такой ли изначально Бог земную твердь сотворил? Наверное, орёл или коршун странные мысли навеял. Интеллектуальный запас у Кирилла имелся. Несколько выше среднего. Пользовался он им редко: что для других - за дурака сходить удобней, что для себя - выживать в предлагаемых обстоятельствах легче, не зацикливаешься на разных сложностях, мимо проскакиваешь. Сколько раз ему за это комполка по башке стучал. Бывало, наорёт на оперативке, вклеит по самое не балуйся. Позже выходит из штаба, видит - Кирилл с другими офицерами на перекуре анекдоты травит, веселится от души. Хоть бы хны ему. Комполка от ярости багровеет, опять орёт. Не, а чего Кириллу надо делать, вешаться? Если по делу выговор вкатили - сделай выводы и живи дальше. Если напрасно, то зачем себе и вовсе жизнь отравлять? Жизнь - она штука такая: хорошая и всего одна, жалко на стрессы переводить. Привык Колосов от некоторых вещей капитально заслоняться. В тот день его пробило мир иными глазами увидеть, на философию потянуло.
Жара, усталость от постоянного напряжения, тяжесть немалой ответственности. Нервы внезапно потребовали отдыха. Он отвлёкся. Потом, в госпитале, не сразу смог вспомнить, восстановить нормальную последовательность событий. Случившееся выныривало перед глазами обрывками старой чёрно-белой киноленты.
Они лежали с рядовым Синюковым метрах в десяти от горевшей машины, обожженные, с прошитыми автоматными очередями руками и ногами. От машины несло страшным жаром, того и гляди испечёшься, как праздничная утка в духовке. Терпели. И головы не поднимали, притворялись мёртвыми. Вокруг шёл бой. Они его не видели, слышали. Дышали гарью, бензиновой вонью. Ждали, когда машина рванёт. Однако, судьба почему-то миловала. В минуты затишья шептали друг другу спёкшимися, потрескавшимися губами, мол, надо потихоньку к своим отползать, определить, где они, и отползать. У Кирилла за пазухой уместился кожаный планшет с документами, давил на грудь неимоверной тяжестью. Избавиться от неё - вот истинное счастье. Кирилл иногда оглядывал небо. Ему меньше повезло, лежал на спине. Солнце кислотой прожигало лицо, слепило глаза, но, прищурившись, можно было выискивать за пыльной дымкой, за рваной пеленой гари парившую недавно в поднебесье птицу. Которая давно, наверное, свалила подальше от этих двуногих психов, неизвестно зачем истреблявших друг друга, словно им на земле тесно. Вспомнился вдруг урок литературы, когда Елизавета Петровна пыталась объяснить ничего ещё не видевшим и потому не способным понять недорослям восприятие Андреем Болконским аустерлицкого неба. Ха, Толстого бы сюда. Пусть бы попытался догадаться, о чём думает подыхающий лейтенант Колосов, глядя на пропылённое, с чёрными полосами дыма небо под грохот, визг, скрежет, треск, гортанные крики и родную отчаянную матерщину.
Что-то, издавая еле уловимые ухом звуки, неаккуратно дёрнуло Кирилла за раненную ногу. "Духи", - отчего-то решил Кирилл и, как пишут в книжках, провалился в спасительную черноту. В себя пришёл при погрузке в "вертушку". После он спал, спал, спал. Во сне боль переносилась легче. Окончательно оклемался в госпитале. Радовался: не сдох, руки-ноги хирурги не оттяпали, процент ожогов небольшой, медсёстры ласковые. До чего жить хорошо на белом свете!
Орденом его за тот бой наградили, за документы - не сгоревшие, не попавшие к "духам". Обмыл его с друзьями, как положено, спиртом и убрал, никому больше не показывал. Стыдно. Ничего не совершал, ничего стоящего не делал, самого волоком вытаскивали. Столько ребят геройски погибло! Им ни медалей, ни орденов, им - ящики свинцовые. Тогда думалось: на кой чёрт война эта, на кой чёрт тысячи отличных ребят гибнут, сдался нам интернациональный долг и Афган этот? Тогда. Сегодня он точно знал - они в Афгане действительно защищали родину. И позорно проиграли ту войну американцам. Получите теперь, граждане мира, арабских террористов, взбаламученный Кавказ, тонны героина через Таджикистан и прочие прелести. Чтобы ни кричали дураки-правозащитники, истинно умишком скорбные, себя не способные защитить, о других и говорить нечего, не за коммунистический режим наши пацаны в Афгане сражались и гибли там не зря.
Вечер встречи как-то очень быстро подошёл к концу, пролетел весело и душевно, а потому незаметно. До крайности приятно было осознавать, что вот любишь ты этих людей, своих бывших одноклассников, такими, какие они есть, рад их видеть. И они тебя любят, пусть ты не вышел в генералы, не разбогател, не прославился. Славно.
И напились все тоже славно. Заплетающимися языками клялись друг другу чаще встречаться, непременно помогать при случае, перезваниваться, по крайней мере. Неловкими пальцами тыкали кнопочки мобильников, обменивались номерами телефонов. На нетвёрдых ногах медленно брели к выходу, поминутно останавливаясь - последний разочек обняться, расцеловаться. Жаль, не спели хором любимую всеми когда-то "По соседству твой класс, ты сидишь у окна...".
Кирилл вышел на улицу одним из первых. Помогал девчонкам и ребятам ловить такси, рассаживал, отправлял по домам. Плёвое дело, армейскую выучку не пропьёшь. Лика задерживалась. Он походил, подождал, выкурил пару сигарет. Поймал ещё одно такси, договорился с шофёром и отправился за Никитиной. Думает она сегодня домой ехать или нет? Времени чёрт знает сколько! Уж полночь близится, а Гер... тьфу, Никитиной всё нет.
В холле он увидел троих: Малофеева, Давронова и Никитину. Парад звёзд. Шум, резкие жесты. Спорили они или ругались? Непонятно. Кирилл собирался тихо подойти и попытаться уговорить Лику ехать домой, такси ждёт. Однако, споткнулся, услышав её гневную тираду.
- Чья бы корова мычала, Серёжа! Песни всё это про счастливое будущее. Разворовали страну. Не надо оскорбляться, не поверю. Ты и на тебя похожие разворовали, а нам сладкие песни поёте. Очень хорошо и удобно, сидя на кожаном диване, в тепле и роскоши, рассуждать о судьбах родины, критиковать: тот неправильно делает, этот не так управляет, народ у нас тёмный, скудоумный. Они дураки, а мы умные. Вы бы все лучше у Колосова поучились.
Кирилла передёрнуло оттого, что Лика назвала его по фамилии. И ещё его напрягла ситуация. С лица Малофеева, хорошо видно, сползло напускное добродушие, губы поджались. Эге, да Никитиной пора остановиться, как бы чего не вышло. Кому пришло в голову налить ей на посошок? Уж не Серёге ли? Споить женщину и отплатить за афронт тридцатилетней давности? Да видно, не на ту напал.
- С Колосова пример брать? - Малофеев скрестил на груди руки. - С заштатного капитана, который себя и свою семью всю жизнь с трудом кормит?
- Не с трудом, а трудом, - резко поправила Лика. - Конечно, у тебя доходы не в пример круче. У тебя и тебе подобных. Не за его ли, кстати, счёт? Это вы всё мутите, крутите, лапшу людям на уши вешаете, финансовые потоки туда-сюда направляете. А что каждый из вас, слуг народа, для людей сделал? Лично ты что конкретно для людей сделал? Нормальные мужики, настоящие, не песни с трибун поют, а идут и молча дело делают. Как тот же Кирка, который, пока мы с тобой детей в "золотую молодёжь" растили и карьеру строили, по гарнизонам мотался без собственного угла, без нормальной зарплаты, под пули шёл, а страна на него потом начихала и забыла. Вот он - человек, а мы все - так... обыватели мелкие!
- Ну, развоевалась. Школу вспоминать тебе вредно, - примирительно встрял Игорек, дождавшийся паузы и поспешивший остудить Лику, задетую, видимо, каким-то неудачным высказыванием Малофеева. - Помолчи, Сережа. Не спорь с дамой. Видишь, она перебрала? Это во-первых. А во-вторых, бойся Никитиной. Она тебя в очередной книжке так опишет - мало не покажется.
Малофеев сердито фыркнул на неуклюжую попытку Игоря окончить ссору шуткой. Последнее слово за ним должно остаться.
Лика надула щёки, готовясь продолжить. Она что, с ума сошла? Кирилл замер. Забыла, с кем ругается? Это сегодня вечером он одноклассник, а завтра опять - высокий государственный чин, который не привык от быдла правду о себе выслушивать, да в резкой форме, да с презрением. Правдорубка долбанная. Забыла, что из себя представляет Серёга Малофеев? Он же злопамятный как самая поганая баба. И мстительный. Ему стоит пальцем шевельнуть и кранты. Забудут издатели о существовании салонной писательницы Лики Никитиной. Тем более, подобных авторесс сейчас пруд пруди. Рот бы ей лейкопластырем заклеить. Уводить немедленно. Потребуется - применить силу. Но вот как раз этого Кирилл не умеет. И политесам всяким, увы, не научился. А-а-а, была не была... Представим, что идут боевые действия и есть конкретный приказ. Он шагнул вперёд.
- Спокойно, ребята. Брэк. Я у вас сейчас эту амазонку забираю. Будем считать, она ничего не говорила, вы ничего не слышали. Пойдём, красотка, ты, кажется, лишнего выпила, - и, крепко ухватив её за талию, убедительно шепнул в маленькое ухо. - Будешь упираться, подмышкой унесу.
На глазах ошеломлённых ребят, столкнувшихся вдруг с новым, неизвестным им Колосовым, Кирилл повлёк Никитину к двери. На ходу обернулся, независимо кинул:
- Созвонимся.
Господи! Сам от себя не ожидал. Ни слов игривых, ни решительных действий. Да он ли это? Или наслушался от Никитиной дифирамбов в свой адрес и её слова пробили наконец толстую корку, долгое время защищавшую его от самого себя? Или пары спиртного подействовали своеобразно?
На улице он вновь закурил. С крыш капало. Тёплая весенняя ночь, - уже ночь? - отсвечивала разноцветными огнями вывесок и реклам. Лика молча глядела на Кирилла, переваривая его последние действия. Явно не узнавала. Рядом, в припаркованном такси с опущенным стеклом отчётливо тикал счётчик.
Кирилл отбросил недокуренную сигарету, сказал тихо и твёрдо:
- Спасибо, Лика. Никогда о себе столько хорошего не слышал. Главное, искренно. Можно, я тебя за это поцелую?
Она сначала кокетливо улыбнулась и с готовностью подставила порозовевшую щёку, потом увидела его глаза и забеспокоилась:
- Э-э-э, э-э-э, Кирилл, ты чего? Алё, вокзал...
- Ну, один-то раз можно? - усмехнулся он.
Потом, завтра, снова будет как прежде: Света, дети, работа, дача - единственная отрада, которую он шестой год строил один, своими руками, и снова долг, долг, долг...