Аннотация: Нудное произведение о поисках любви и немного о поисках себя настоящей.
ЧЕТЫРЕ СТУПЕНИ .
КНИГА ПЕРВАЯ. Мышь белая, лабораторная.
Жить и чувствовать, что ты кроме родителей никому не нужна и не интересна - удовольствие весьма сомнительное. Ещё хуже, если осознавать это начинаешь постепенно, по нарастающей. И к тридцати годам, с накоплением какого-то опыта, у тебя формируется стойкий комплекс неполноценности. Ты, конечно, маскируешь его всеми доступными тебе способами. Посторонние ни о чём не догадываются. Но ты-то, ты... Сам от себя никуда не спрячешься, сам себя не обманешь. Кто-то в такой ситуации начинает заниматься самоанализом: почему, да как такое могло получиться, да в чём моя вина? Кто-то злится на целый свет, обвиняя его во всевозможных грехах. Кто-то записывается на аутотренинг. Светлана предпочитала жить в придуманной ею самой реальности, где мысленно создавала события, разговоры, перекладывая и адаптируя различные известные сюжеты. Если говорить ещё точнее, настоящей жизни она предпочитала книги. В настоящей жизни было холодно и неуютно. Чувство ненужности никому росло и ширилось. Читая книги, можно было на время избавиться от этого гадостного чувства, жить жизнью героев, их эмоциями, примеряя на себя то платье с кринолином, то платье с турнюром, то ещё что-нибудь. Можно было мечтать о настоящей любви, которая в реальности всё никак не могла найти Светлану. И даже удивительно, почему? Обычно к тридцати годам многие женщины умудряются не только встретить свою великую любовь, но за какое-то относительно короткое время прожить с ней целую жизнь, богатую страстями, похоронить её, оплакать глубоко в сердце и опять пуститься на поиски новой великой любви. Светлане же катастрофически не везло. Видимо, сказалось по-настоящему оранжерейное воспитание. Или приверженность книжным страстям сделала своё чёрное дело. Только Светлана мечтала о вовсе недостижимом. Если дружба, то честная, верная, бескорыстная, до скончания дней. Если любимый мужчина, то непременно истинный рыцарь. В серебряных латах, на белом коне, как ему и положено. Без недостатков, без пятен на совести. Непременно красивый, непременно умный, непременно хорошо образованный. О материальном положении рыцаря, в отличие от большинства ровесниц, Светлана не задумывалась. Ей вообще претило, если к любви каким-либо образом примешивались меркантильные вопросы. Нет, дурочкой Светлана не была. И с развитием не задержалась. Просто ей посчастливилось оказаться поздним и долгожданным единственным ребёнком. Посчастливилось ли?
СТУПЕНЬ 1. Алмаз неогранённый.
Родители любили дочь до безумия. Они серьёзно готовились к появлению на свет своего ребёнка. Читали специальную литературу, консультировались со специалистами. Сделали в квартире ремонт, выделив маленькую комнату под детскую. Мало, очень мало в мире детей, которые бы получали столько тепла, ласки, любви, внимания, сколько получала Светлана. Её не баловали, нет. Просто любили, не жалели времени на возню с малышом. Вместе читали, рисовали, играли. Никогда не ругали за оплошности. Объясняли, почему нельзя делать так, как Светлана сделала. Показывали, как надо сделать. Всё это спокойно, доброжелательно, с улыбкой и неизбывной любовью в глазах. Если и случались недоразумения, то они долго не длились. Вечером, перед сном, родители приходили в детскую пожелать дочери спокойной ночи, целовали её тёплые мягкие щёчки, тем самым показывая, что недоразумение исчерпано, никто больше не сердится и не обижается. Светлана, счастливо вздохнув, засыпала в полной уверенности: завтра всё будет хорошо, просто замечательно. И завтрашний день действительно бывал хорош, наполненный любовью родителей и новыми открытиями, новыми радостями.
Так комфортно Светлане жилось до школы. В детский садик её не водили, опасаясь различных болезней и негативного влияния других детей. С утра приезжала бабушка и сидела с девочкой до вечера, так же как и родители, читая, рисуя, играя с малышкой. Между этими важными делами бабушка как-то незаметно умудрялась заниматься и сущими мелочами: прибраться, постирать, покормить внучку, помыть посуду, приготовить ужин. Вечером с работы возвращались родители. Бабушка уезжала к себе со спокойной совестью. А мать и отец, поужинав, начинали возиться с ненаглядным чадом. В своём желании сделать присутствие дочери в мире безоблачным они напрочь забывали о реальной жизни. Им и в голову не приходило, что их доченька, их Светик ненаглядный с первых же самостоятельных шагов натолкнётся на жестокую действительность, на примитивную злобу. Да и как такое могло прийти в голову свихнувшимся от родительских чувств людям? Вот соседи, например, всегда любовались их дочкой, говорили: "Какой милый, какой воспитанный ребёнок". Во двор Светлану гулять не отпускали. Или всей семьёй ходили на прогулки в ближайший парк, или везли дочку к тем знакомым, у которых были дети примерно того же возраста, и о которых было известно, что это особы приличные, воспитанные, уделяющие своему потомству достаточно много внимания.
Думали они, как их Светику придётся в детском коллективе, в школе? Наверное, думали. Но наивно полагали, что спокойную, доверчивую, доброжелательную, вежливую и честную Светланку невозможно будет не полюбить. В какой же растерянности оказались бедные родители, когда к концу первой четверти их первоклашка однажды утром отказалась идти в школу. Уже в куртке и ботиночках, с рюкзачком за спиной, теребя в руках шерстяную розовую шапочку, она пришлёпала на кухню. Спокойно села за стол. И спокойно же, без слёз и нервной дрожи в голосе, сказала:
- Я сегодня в школу не пойду. Я вообще в школу больше не пойду.
Этот момент своей жизни Светлана помнила очень хорошо. Именно с первого класса она вела отсчёт личным неприятностям. Оказалось - одноклассники не приветствуют честность. Вернее, не всегда приветствуют. Сейчас бы Светлана назвала это политикой двойных стандартов. Но тогда она этого не знала, не понимала. Где-то нужно было соврать, притвориться, а где-то проявить принципиальность. Но где? Сначала Светлана даже не знала, что такое "врать" и для чего оно нужно. Потом разобралась и пыталась подстроиться под других детей, но каждый раз невпопад. У неё, в отличие от большинства одноклассников, не срабатывала интуиция. А может, природа и крупицы стадного чувства в неё не заложила? Дальше выяснилось, что надо объединяться с мальчиками и девочками командирских замашек против других мальчиков и девочек, дразнить, не принимать их в игру, не разговаривать с ними. И опять Светлана не понимала: зачем, за что? Нет, со временем поняла, конечно. Со временем научилась разбираться в подоплёке действий ровесников. Но поступать так же, как они, не научилась. Дома всегда рассказывала о событиях своего "самостоятельного" существования. И всегда получала поддержку от родителей, одобрение в действиях и взглядах.
- Оставайся сама собой, доча, ни под кого не подстраивайся, - наставлял отец. Он боялся, что милый и добрый ребёнок превратится в невесть что.
Отцу легко было говорить "оставайся собой". Но как же нелегко оставаться собой даже взрослому человеку, а тем более ребёнку. Над Светланой смеялись, её травили и презирали. Первое время она плакала, потом поняла - этого делать ни в коем случае нельзя. Слёзы принимались за слабость, а слабость преследовалась более жёстко и изощрённо. Во время перемен Светлана начала прятаться на других этажах школы, в библиотеке, в туалете, под лестницей первого этажа, что называется, от звонка до звонка. Ну и получилось не лучше. В школе ей стало одиноко. Через пару лет уже никто не подходил поболтать, никто не интересовался её мнением, не появилось ни одной подружки. Никому неинтересная девочка. Иногда Светлане не хотелось жить. Иногда она делала очередную попытку подстроиться под одноклассников. Но быстро выясняла, что ей и самой с ними по-прежнему не интересно, зачастую, вовсе противно. Во дворе тоже не нашлось подруг и друзей. Её теперь выпускали гулять во двор. Во-первых, умерла бабушка. У родителей оставалось значительно меньше времени для дочери, чем раньше. Во-вторых, Светлана подросла. Такая большая девочка могла пару часов погулять во дворе без присмотра. Могла-то она могла, да очень скоро расхотела там гулять. Ей непонятны и неприятны оказались те развлечения, которыми разгоняли скуку соседские мальчишки и девчонки. Их грубые слова резали слух, их манеры заставляли содрогаться. Якобы случайно попавшие в лицо снежок, в спину между лопатками камень, грязные домогательства в полутёмном подъезде вызывали малоуправляемый страх. Как надо поступить? Приспособиться? Научиться выживать, воюя со всем миром? От природы не дано, от воспитания тоже. Так что же оставалось бедной девочке? Правильно. Хорошая учёба и мировая художественная литература. Ещё осознание полного одиночества в большом мире.
У Светланы было два мира. Маленький - это дом, родители. В этом мире она являлась нужной, интересной, любимой. Он озарялся светом, наполнялся теплом. А большой мир - всё, что находилось за границами дома. И там, по представлениям девочки, хозяйничали зло, насилие, грубость, неправда. В большом мире Светлана чувствовала себя совсем чужой. И она пряталась от него в мире маленьком. До поры, до времени. В какой-то момент ей стало тесновато в этом убежище. Большой мир начал манить, притягивать. Ей захотелось стать нужной и там, интересной кроме родителей ещё кому-то, занять своё собственное место. Ведь должно же быть в большом мире у неё своё собственное место?
Первая серьёзная попытка высунуть нос в большой мир окончилась неудачно. Без особой трагедии, правда. Вот след, как осозналось впоследствии, оставила глубокий. Попытку эту Светлана помнила так же хорошо, как отказ ходить в школу. Ещё бы не помнить. Ведь она тогда влюбилась. И, как представлялось, смертельно, навсегда, иначе, чем влюблялись другие девочки.
Шёл по школьному коридору мальчик. Обычный такой. Она его знала давно. Он учился в параллельном классе и жил в одном с ней доме. Вот шёл он себе по коридору и шёл. А день был осенний. Из тех ясных, золотых осенних дней, которые вызывают у людей и лёгкую грусть о лете, и ощущение спокойствия, умиротворённости в душе. В большие окна рекреации били солнечные лучи, высвечивая танцующие в воздухе пылинки. Светлана выволакивала из туалета ведро с водой. Она в тот день после уроков дежурила по кабинету. И как всегда, одна. С ней никто не хотел дежурить. Да и бог бы с ними, с одноклассниками. Зато торопиться некуда, никто не подгоняет, она никого не задерживает своей медлительностью. Вот она и не торопилась. Выволакивала ведро с водой и вдруг... Увидела этого мальчика. Он как раз вступил в косую полосу солнечных лучей, падавших из окна. И словно не солнечными лучами осветился в её глазах, а другим, сказочным светом. Волосы у него запереливались всеми оттенками охры. В глазах, Светлане явственно почудилось, замерцали искорки. За минуту до того знакомый до тошноты мальчишка внезапно превратился в сказочного юношу. Юноша миновал полосу солнечных лучей. Волосы опять стали светло-каштановыми, глаза - скучного чайного цвета. Однако Светлана уже не могла вернуться к старому, знакомому образу. Она успела увидеть мальчика по-новому и не хотела это новое терять. Короче говоря, она влюбилась.
Мальчика звали Андреем. Его имя теперь казалось Светлане самым замечательным на свете. Он любил поднимать ворот пиджака, в котором ходил. Довольно глупая, претенциозная и вульгарная манера. Но она в глазах Светланы выглядела очаровательной небрежностью, не более. Он совал руки в карманы. Получалось вполне по-бандитски. Светлана не замечала, считала, что это лучше подчёркивает его осанку. Ну и прочие подобные глупости.
Их, глупостей, совершалось с избытком. Писать по ночам плохо зарифмованные вирши, где основная тема "нет, ты меня не любишь, не замечаешь". Или, например, как бы случайно попадаться Андрею на глаза сверх всякой меры. Или на школьных соревнованиях болеть не за свой класс, а за тот, в котором учится ОН. Получить в результате дополнительные неприятности от одноклассников и гордиться сим фактом. Ведь за любовь пострадала. Пусть даже ОН никогда не узнает об этом. Или выкрасть из учительской журнал ЕГО класса, выписать заветный адрес и по вечерам бродить под окнами предмета своих нежных чувств. Разве это не глупости? Ещё Светлана начала часами торчать перед зеркалом, внимательнейшим образом изучая себя. То, что отражалось в зеркале, выглядело вполне сносно. Мягкие русые волосы, чистая кожа, красивого рисунка губы и блестящие, "со слезой", зелёные глаза. Ресницы, брови достаточно тёмные, можно обойтись без подкрашивания. Фигурка приличная. И приличной длины стройные ножки. Первой красавицей королевства не назовёшь, но очень даже миловидна. Светлана иногда в транспорте ловила на себе заинтересованные взгляды парней, до определённой степени осознавала свою внешнюю привлекательность. И потому не могла понять, отчего Андрей не обращает на неё никакого внимания. Ведь не хуже других. Можно сказать, получше некоторых.
Слава богу, влюблённость эта пришла в положенное ей время, протекала в положенной ей форме и покинула девочку, как полагалось, тихо и незаметно. Андрей не стал доучиваться последние два года в школе, ушёл в техникум. Светлана осталась. Постепенно она совсем позабыла своего "солнечного мальчика". Через несколько лет, случайно сталкиваясь с ним на улице, она даже не всегда его узнавала.
Родители спокойно наблюдали за первой влюблённостью дочери, готовые вмешаться при первых тревожных симптомах. Они продолжали почитывать педагогическую литературу, из которой узнали, что первая любовь их ненаглядного чада протекала в классическом варианте. Они радовались отсутствию истерик, слёз, длительных одиноких прогулок бог весть где, неумеренного потребления косметики, приобщения к алкоголю и табаку, каких-либо серьёзных перемен в девочке вообще. Её влюблённость была почти безоблачной, безболезненной. Вот именно, что почти. Царапина таки осталась. Глубокая царапина. Самооценка Светланы незаметно для окружающих и для неё самой понизилась на целую ступеньку. Уверенность, которой и без того не хватало, потихоньку оставляла девочку. Последние два года Светлана неосознанно реализовывалась в учёбе. Одновременно она стала вырабатывать у себя такие манеры, которые позволяли бы ей с одной стороны держать окружающих на определённом расстоянии, а с другой - вызывать к себе уважение этих самых окружающих, не дающее беспричинно нападать.
Однако, уважение - не любовь. А с некоторых пор любви хотелось очень сильно. Родительской было явно недостаточно. Дружеская? Да, нужна. Та самая, которая к мужчине, о которой книги пишут? Необходима. Но здесь Светлане не везло. Вернее, она сама считала, что не везёт. Слишком высоко задирала планку требований к людям и не понимала этого. Нет, нет, с себя она требовала не меньше. Пожалуй, больше. Да только кого это интересовало?
Получилось, что школьные годы пронеслись для Светланы не слишком приятным сном. Вокруг толпились одни сплошные "не". Очнулась от своего сна она уже в институте.
* * *
Поступила в институт Светлана без напряжения. По ласковой родительской подсказке. У неё не наблюдалось особых пристрастий, ни к чему определённому не тянулась душа. Зато легко давались иностранные языки. Учить их было даже приятно. Вот и приняли на семейном совете решение, что поступать надо на факультет, где дают английский язык. Но куда? В МГИМО? В "Мориса Тореза"? В университет? Без блата не пробиться. Лучше в педагогический. Это не значит, что потом придётся идти работать в школу учителем. С хорошим знанием языка не пропадёшь. Можно устроиться гидом-переводчиком, можно просто переводчиком, можно репетиторствовать. Никому и в голову не пришло, что средней руки специалистов хоть пруд пруди. Светлана согласилась со всеми доводами. Она и сама не знала, чего хочет. Согласилась. И поступила. И почувствовала подъём в душе. Ну, вот, начинается наконец жизнь. А то словно из-за пыльного стекла эту жизнь видела. Всё теперь будет по-другому, и она станет совершенно другой.
* * *
Первые же дни в институте показали, что жизнь-то вроде и началась, да Светлана другой не стала. Испытывая прежние, полудетские чувства, не смогла быстро перезнакомиться с одногруппниками. О "потоке" вообще говорить не стоило. Когда наконец решилась, то в сложившихся микрогруппках и микроколлективчиках ей места не нашлось. Кто не успел, тот опоздал. Насилуя свою натуру и намертво укоренившиеся привычки, она присоединялась к одной компании, потом к другой. Нигде при этом долго не задерживалась. В одной компании любимым развлечением было злословие, во второй - мода, в третьей приоритет отдавался разгульной жизни и пофигизму. Подобное претило её натуре. К тому же Светлана хорошо, добросовестно училась, тем самым отталкивая от себя ребят во время семестров и притягивая к сессии. Обидно становилось. Уж и списать дашь, и подскажешь на экзамене, и никакой тебе благодарности. Пока сессия идёт, слышишь:
- Светик, ты у нас умница. Ты классная девчонка.
Начинается новый семестр и те, кто совсем недавно заискивающе улыбался, теперь и здороваться переставали. Проходили мимо, не замечая. Будто Светлана пустое место. Она и чувствовала себя пустым местом. Только старалась этого никому не показывать. Всегда подтянутая, аккуратная, ровная, вежливая и приветливая со всеми. С немалым трудом выработанная манера поведения, от которой, видимо, многих студентов просто тошнило. Ибо почему иначе они обходили Светлану стороной? Так, во всяком случае, Светлана объясняла себе сложившееся положение дел. И вдруг ситуация изменилась. Не кардинально. Но некоторый крен в её устоявшемся положении наметился.
Однажды Светлане сказочно повезло. Дело было ещё на первом курсе, перед самым женским днём. В начале марта, то есть. Она стояла рядом с первой леди их группы Алиной Митрошиной энд её компани. Совершенно случайно там оказалась. И не собиралась долго задерживаться. Но к Алине подошли парни с предложением вместе отпраздновать международный женский день у кого-нибудь из "своих". Поскольку Светлана стояла совсем близко, то парни посчитали верхом неприличия откровенно её проигнорировать. А может, пошутили. Или рассчитывали, что Светлана сама откажется? Она не отказалась. И получила первое приглашение на одну из вечеринок своей группы. Потом её стали часто приглашать. Из-за вдруг обнаружившихся у неё исключительных качеств: она почти не пила, мало ела, а деньги на выпивку и закуску сдавала по первой просьбе в требуемом количестве. Ещё она никогда не приезжала с пустыми руками. Фрукты, пирожные, домашние пирожки тащила в объёмной сумке. Просто мать-кормилица. И стол накрывала, и посуду мыла, и после убирала помещение. И помогала пьяным "в дугу" сокурсникам ловить "тачку", чтобы добраться до дома. Короче, совершенно необходимое на любом междусобойчике лицо. Её стали в некотором роде ценить, но не любили по-прежнему, считали слегка придурковатой. А она просто хотела стать нужной, необходимой. Она и была необходимой. На студенческих попойках, на экзаменах. И всё. Больше нигде. Но тогда, на своей первой вечеринке Светлана не додумалась стать сестрой-хозяйкой или матерью-кормилицей. Тогда она сама напилась. Впервые в жизни. Она и спиртное-то пробовала впервые в жизни. Впоследствии пришло озарение, что подпоили её специально. Зачем? Бог его знает, зачем. Вместе посмеяться над ней. Или, чтобы она быстрей отключилась, не портила дурацко-примерным поведением клёвую компанию. Или хотелось посмотреть, что будет, если эту пай-девочку напоить? Впрочем, неважно. Главное, она напилась.
К ней подвалил Сашка Королёв. Не подошёл, а именно подвалил. Предложил стопку коньяку с шоколадкой. Отказываться было неудобно. С другой стороны, она тогда ещё не знала, что из себя представляет Сашка Королёв. Никто тогда этого не знал. Сашку воспринимали, как полубога. Его одежда, манеры, сленг казались по-настоящему стильными. Его необъятная информированность производила сногсшибательное впечатление. Все думали - Сашка случайно, за неведомые провинности попал из супер-элитной среды к простым смертным. Это к четвёртому курсу выяснилась королёвская несостоятельность. Блефовал, оказывается, человек. И Сашку перестали принимать всерьёз. Но на первом курсе он царил среди студентов во всём своём мишурном блеске.
Он подвалил и предложил выпить с ним и с его лучшим другом. Светлана, завороженная невероятным происшествием - полубог снизошёл до последней из неприкасаемых, - согласилась. Хотя друг Королёва ей категорически не нравился. Она не могла понять, почему столь разные люди сдружились. Не могла понять, почему бьющий через край снобизм Королёва выдерживает непереносимый аромат представителя низов. Впрочем, у представителя низов тоже наблюдался некоторый снобизм. Или он пытался тянуться за Сашкой? Имя и фамилия у представителя низов были до того прозаические, что не устраивали своего носителя. Обычные "Женя", "Жека" с первых дней учёбы заменились на претенциозное "Джон". Претенциозное и мало соответствующее настоящему имени. Если только по звучанию. Фамилию упоминать вовсе не рекомендовалось. Женя-Джон начинал беситься, говорить гадости, иногда даже размахивал кулаками. Кулаки были что надо. При гренадёрском росте и широких плечах такое размахивание могло привести к тяжёлым последствиям. Странное дёрганье происходило из-за обычной и распространённой фамилии Катин. Чем она не устраивала Джона, оставалось лишь догадываться. Светлана не морочила себе голову именно-фамильной проблемой Джона. Она вообще до той минуты Женю Катина избегала. Словарный запас, манера поведения, бесконечный пустой трёп с глупой похвальбой ей претили. Она даже не замечала романтической внешности. На их курсе Катин был одним из самых интересных парней.
Она и сейчас не заметила его внешних данных. Ей только неприятно было, что Королёв вместе с Катиным к ней подвалил, не с кем-то другим. И всё ждала по этому поводу какой-нибудь каверзы. Каверзы между тем не было. Парни добросовестно подливали ей и нахально присоединившейся к ним Наталье Мальковой коньяк в рюмки, скармливали очередную шоколадку и рассказывали вполне приличные истории. Через некоторое время Светлана заметила, что не может сидеть прямо, постоянно заваливается на правый бок, Малькова же вообще с трудом открывает то и дело закрывающиеся глаза.
- Что значит "штормит"? - заплетающимся языком спросила Малькова.
- Это когда у тебя в голове шторм баллов в десять, - пояснил ухмыляющийся Королёв.
- По двенадцатибальной шкале, - конкретизировал Катин.
- А если голова кружится - это тоже шторм? - уточнила Светлана.
- Тоже, - кивнул Джон. Обернулся к Королёву:
- Пора, дон Алехандро, развозить наших леди по домам.
- Дам по домам? - схохмил Королёв.
Сперва Светлану покоробили их реплики. Фраза Катина прозвучала неуклюже. Фраза Королёва отдавала двусмысленностью, требующей завершения. Сплошной выпендрёж не высшего качества. Потом ей померещился неприличный смысл в простых, в общем-то, словах. И она начала подозревать у Катина с Королёвым дурной умысел. Пыталась найти подтверждение своим подозрениям в выражении лиц, глаз, в мимике обоих молодых людей. Но тут набежали пьяные одногруппники с дикими воплями: "Спеть, спеть, Джон, ты обещал петь в этот раз". Джон подчинился и пошёл за гитарой, которую в начале вечеринки оставил в прихожей.
Светлана раньше краем уха ловила отголоски разговоров, что Катин ничего себе поёт. Но проверять информацию не стремилась. Она решила воспользоваться моментом и, пока Катин будет услаждать собравшихся, потихоньку, как говорится, по-английски сбежать домой. Благо, Королёв тоже отвлёкся, загоревшись идеей послушать вокализы друга. Однако Светлана не успела удрать. Пока она прикидывала варианты побега, медленно перемещаясь в прихожую, Катин расчехлил гитару, неприлично быстро подстроил её и запел. И... Светлана осталась, чтоб дослушать песню до конца. Потом ещё одну и ещё. Женька пел потрясающе. Мало того, что пел хорошо поставленным, красивого оттенка баритоном, наполненным и с широким диапазоном. Он умудрялся по-иному преподносить давно известные и непривлекательные раньше для Светланы песни. Она никуда не уехала. Невозможно было не слушать Джона. Она слушала. И думала при этом, что человек, обладающий истинным талантом, не может быть плохим. И вовсе не наивность в Светлане говорила. Пение Джона производило такое впечатление. Причём, всегда и на всех.
Они уехали с вечеринки вместе. Вся четвёрка. Королёв с Катиным поймали такси, запихнули в него девчонок и продиктовали шофёру незнакомый Светлане адрес. Светлана начала протестовать, дёргать Малькову за рукав и апеллировать к затуманенному алкоголем разуму Натальи. Малькова сначала не реагировала, а потом вдруг начала реагировать слишком бурно. Всё пыталась на ходу выскочить из машины. Особенно, когда они проезжали мимо американского посольства. Почему именно американское посольство произвело на Малькову провоцирующее действие, осталось неизвестно. У Натальи начались рвотные позывы. Водитель озверел и обещал выкинуть обнаглевших юнцов из машины. Прямо на проезжую часть Светлана, воспользовавшись моментом и растерянностью парней, быстренько продиктовала шофёру свой адрес. В качестве весомого аргумента продемонстрировала неслабого достоинства купюру. Кстати, единственную в кошельке, выданную родителями на месяц вперёд с учётом будущей стипендии. Водителя купюра устроила. Он выгрузил студентов у дома Светланы, порекомендовал девушкам больше не напиваться до свинского состояния и укатил. И тут плохо сделалось уже Светлане. Так же плохо, как и Мальковой.
Королёв с Катиным дотащили девчонок до нужной квартиры. Больше Светлана не помнила ничего. Нет, кое-что помнила. Например, именно Катин расшаркивался перед её родителями и плёл какие-то невероятные байки о двух рюмках сухого вина, после которых с девчонками приключилось нехорошее состояние, наверное, вино попалось некачественное. Родители, крайне неопытные в алкогольных делах, наивные, верили. Ещё Светлана помнила, что Катин говорил и вёл себя очень благопристойно, представился Евгением, кажется, ножкой пару раз шаркнул и даже сумел блеснуть не числившимися за ним ранее хорошими манерами. Всё. Дальше начиналась чернота, закончившаяся воплем Мальковой:
- Опоздали!!!
На первую лекцию они действительно опоздали. На вторую и третью пару просто не пошли, вовсе не имея сил и желания. То есть они сидели у Светланы дома. Сперва на кухне, потом в Светланиной комнате. Родители тоже не пошли на работу, отпросились. Отпаивали дочь и её подругу хорошим кофе, тёплым молоком с мёдом, пичкали аспирином, левомецетином. Таблетки девчонки потихоньку выбрасывали, остальное с трудом потребляли. Заодно выслушивали почти восторженные отзывы о Джоне.
- Такой приятный, такой воспитанный молодой человек. И красивый... - с тихим удовольствием вспоминала мать Светланы.
- Да что вы, Ангелина Петровна, - всплёскивала руками Малькова, с трудом изображавшая из себя приличную барышню.
- Да, да, - подтверждал Светланин отец. - На удивление воспитанный. Я уж думал, таких больше не осталось.
- Остались, как видите, - продолжала подыгрывать Малькова.
- А вот второй мне не понравился, - снова делилась впечатлениями Ангелина Петровна. - Не то, что не представился, даже на площадку не поднялся. Так и простоял на лестнице. Это, чтобы его лицо разглядеть не смогли?
Она смотрела на Светлану, ожидая ответа прежде всего от дочери. Но Светлана молча пожимала плечами. Ну, она-то откуда знает? И тогда мать вновь поворачивалась к Наталье. Малькова пыталась путано объясняться, не скатываясь к привычному для неё сленгу. Светлана не слушала. Она вспоминала. И воспоминания были окрашены в приятные, тёплые тона. Непременно нужно сказать спасибо Джону. Он, оказывается, человек. А Королёв струсил. На пустом, что называется, месте. Вот и пойми, кто из этой парочки чего на самом деле стоит. Нет, Джон - человек. И поёт как! Как же Женечка поёт! Светлана и не заметила, что Джон у неё переименовался в Женечку. Зато это чуть позже заметила Малькова.
- О! Уже Женечка?! Да ты, подруга, не влюбилась часом? - и добавила уточняюще, - В Джона-пижона?
Светлана краснела, отнекивалась. Тогда она ещё не была влюблена в Джона. Но уже находилась на полпути к этому. Она действительно сказала ему спасибо. Причём от души. Подкараулила, когда рядом не маячил Королёв, и сказала. Успела заметить к тому времени, что при Королёве Джон ломается, строит из себя нечто непонятное, насмешничает. Без лучшего друга становится почти нормальным человеком. К её удивлению, Джон не ждал благодарности. Смутился не меньше Светланы и пробормотал:
- Да ладно, чего там...
С тех пор, если рядом не ошивался дон Алехандро, Джон подходил поболтать по-свойски, слегка пококетничать. Учился он из рук вон плохо, постоянно прогуливал занятия. Светлана почла своим долгом взять над Женечкой шефство, как она потом объясняла Мальковой.
- Знаешь, чем это твоё шефство закончится? - скептически хмыкала Наталья. Она выбрала Светлану в подруги и приклеилась намертво. Светлана не возражала. Да и как могла? Первая подруга за всю жизнь! Многое в подруге возмущало, но Светлана терпела, предпочитая смотреть на недостатки Мальковой сквозь пальцы. В тот период Наталья начала постигать суть физических отношений между мужчиной и женщиной. Все её разговоры сводились к вопросу отношения полов.
- Глупая ты, - обижалась Светлана. - Ты меня по себе не ровняй. Мы с Женечкой просто дружим.
И срочно переводила разговор на другую тему. Отлично теперь знала привычку Натальи дотошно "жевать" мысль, что между мужчиной и женщиной дружбы быть не может по определению. По какому именно определению она, правда, не уточняла никогда, а Светлана стеснялась спросить.
Как ни странно, в отношении Джона Наталья оказалась права. Зарождающаяся у Светланы дружба с ним оборвалась внезапно. И никакой дружбой на деле не являлась.
Надо сказать, что их более тесный контакт в институте заметили, и к Светлане многие однокурсники переменились: стали обращаться по имени, чем-то интересоваться у неё, звать в столовую или покурить, хотя Светлана не курила. Мама постоянно спрашивала о Джоне, передавала ему приветы и выражала надежду, что дочка остановит свой выбор именно на этом приятном молодом человеке, так непохожем на современную мужскую поросль. Светлана молча пожимала плечами. Джон не тянул на рыцаря. Задатки, конечно, проглядывали, но только задатки. Может, самой из него сделать достойного? Первый же заход принёс сокрушительное поражение.
В конце второго семестра ректорат решил в очередной раз осчастливить родненьких студентов - устроил дискотеку по случаю надвигающейся весеннее-летней сессии и близкого окончания учебного года. Светлана не очень умела танцевать. Ей не давались быстрые танцы, на медленные её приглашали редко. Приходилось простаивать у стены. И потому она дискотеки не жаловала. Но на институтскую дискотеку пошла, поддавшись уговорам Мальковой. Малькова же устроила так, что провожать Светлану до дома отправился Джон. И без Королёва. Всё складывалось очень удачно. Особенно, если учесть одно обстоятельство. Родители Светланы с вечера пятницы отбыли к шести огородным соткам. Домой можно было не торопиться. И Светлана с Джоном никуда не торопились, всю дорогу весьма оживлённо болтая. А потом как-то так получилось, что Джон оказался у неё дома. Напросился на чашку кофе. А потом... Потом он пытался получить всё и у него не получилось ничего. Светлана, разумеется, сопротивлялась. Но не бешено. Бешено сопротивляться, как выяснилось, девушка не могла, не умела. Не тот темперамент. Джон был очень настойчив. Да только у него не заладилось. Они распрощались, крайне смущённые оба.
Светлана сильно переживала. Вдруг Джон принял её за легкодоступную девицу? Словам парней, будто общаться предпочтительней с опытной персоной, она не верила. Нет, верила, но воспринимала по-своему. В настоящих отношениях должна быть чистота. Почему Джон не смотрел ей в глаза при прощании? Может, не надо было сопротивляться? Может, он из-за того сбежал, что она не уступила? Но ей не хотелось с Джоном ничего. Даже поцелуев тех несчастных, которыми они с Женечкой начали, ей не больно хотелось. Сначала хотелось, а потом уже нет. Тем не менее, произошедшее между ней и Катиным девушка посчитала очень серьёзным. Для неё первый опыт стал началом новых, гораздо более близких отношений. При первой же встрече с Катиным в институте она радостно поздоровалась с ним. И оказалась неприятно поражена его холодностью. Недоумевала, наверное, накануне она чем-то обидела Женечку. Нельзя же после случившегося между ними превратиться в посторонних друг другу людей? Наивная. Впрочем, недоумение продолжало нарастать. Джон всячески избегал её. От ехидины Королёва не отходил ни на шаг, прикрывался Сашкой, как щитом. В сторону Светланы не смотрел. Если она стояла рядом, демонстративно поворачивался спиной. Светлана чувствовала себя наказанным ни за что ребёнком. Но долго сносить обиду молча не смогла. Надо же узнать, отчего Джон так изменился? Выбрала момент, когда Королёва отвлекли, подошла к Джону и, прямо глядя ему в глаза, прямо же потребовала:
- Жень, объясни мне, что случилось?
- А что случилось? - наигранно удивился Джон.
- У нас с тобой так всё хорошо было...
- А у нас с тобой что-то было? - перебил её Катин.
Она смотрела ему в лицо, видела наглую издёвку в его глазах, чувствовала, как её собственные глаза наполняются слезами. Совсем чуть-чуть и первая, самая крупная слеза сползёт на щеку, за ней вторая, третья - градом посыплются. Вот только этого ещё не хватало! Плакать у всех на виду. И Катину не зачем видеть, до какой глубины она ощущает своё унижение. Светлана некрасиво шмыгнула носом. Это позволило ей удержать скопившуюся влагу. Похлопала ресницами, чуть задрав голову, - разгоняла слёзы. Удалось. Катин наблюдал за манипуляциями девушки с лёгкой усмешкой. Именно его усмешка помогла Светлане окончательно взять себя в руки. Промолвила сухо, враждебно:
- Не было? Ну и не будет. Значит, ставлю точку.
Видимо, некие настораживающие нюансы было в её голосе. Катин испугался. Он по инерции пытался ёрничать, но в интонациях проскользнули жалкие нотки:
- Точку-то зачем? Давай, поставим многоточие, а?
От Светланы жалкие нотки не ускользнули. Вдруг она ясно и определённо увидела, как ничтожен, слаб, суетен Джон. Её словно из ведра холодной водой окатили. Протрезвела. И трезво ответила ему:
- Ты можешь ставить любой знак - многоточие, тире, точку с запятой. Лично я ставлю большую и жирную точку.
Ушла. Не обернулась. А буквально через полчаса, спускаясь по безлюдной лестнице, услышала обрывок разговора между Королёвым и Катиным. Очевидно, они тоже спускались на первый этаж, но двумя маршами ниже. Видно их не было. А вот слышно - хорошо. Наверное, акустика институтского здания сыграла злую шутку. Или парни считали - их никто не слышит, - потому слишком громко разговаривали.
- Что от тебя эта выдра хотела? - без особого интереса спрашивал Королёв.
- Во-первых, она не выдра, - засмеялся Джон. - Даже довольно хорошенькая.
- Ага, - согласился Сашка. - Мышь белая, лабораторная.
- Что бы понимал в колбасных обрезках!
Светлана горько улыбнулась. Спасибо тебе, Женечка, и на этом, как его, на добром слове.
- А во-вторых, догадайся сам с трёх раз, чего она от меня хотела. Вот чего хочет одинокая девушка от молодого, здорового и красивого мужчины?
Услыхав его слова, Светлана начала цепенеть. Она пока двигала ногами. Спускалась со ступеньки на ступеньку. Но делала это автоматически, словно робот.
- Травишь, Жека, - хмыкнул тем временем Королёв. - Она же - "не тронь меня, завяну я".
- Ну, как видишь, не завяла, - откликнулся бессердечный Жека.
- Да ладно...
- А что, скажешь, завяла?
Светлана решила, было, вмешаться, призвать Джона к ответу, потребовать справедливости. Не успела. Или постыдилась? Разговор между тем продолжался.
- Чего, правда? Ты её поимел?
- Неоднократно. Сама позвала.
У Светланы запылали уши, щёки, лоб, даже шея.
- И как на пробу?
- Никак. В прострацию впадает. Бревно бревном. Не интересно. Я, Саня, страстных женщин люблю.
- А сейчас она чего хотела?
- Какая нескромность, Саня. Не заставляй меня компрометировать женщину, друг мой, - в голосе Катина неожиданно прорезались барские интонации.
- Ты не заметил, что уже сделал это, приятель? - фыркнул Королёв, абсолютно точно попадая в тон Катину. - Нет, а если серьёзно?
- Продолжения хотела, а я отказал.
Они не прекращали говорить. Но Светлана уже не слышала их слов. Горела от стыда, от невозможности что-либо исправить. Ведь не побежишь к Королёву доказывать свою непорочность, лживость Катина. Куче знакомых постепенно растрезвонит. Опозорил Женечка на весь институт. Её трясло то в жару, то в ознобе. Ноги не слушались. Она привалилась к стене и стояла, не шевелясь, не двигаясь. Слёзы сами текли по лицу. Она глотала их. Потом стала непослушными руками размазывать по щекам. И никак не могла остановить солёный водопад.
Там, на лестнице, её и нашла Малькова.
- Что случилось? - переполошилась Наталья, ни разу не видавшая подругу в столь плачевном состоянии. - Ты с Джоном поссорилась?
Светлана молча помотала головой. Ей не хотелось никому ничего рассказывать. Ха! Отвязаться от Мальковой не было никакой возможности. Она вытрясла из Светланы информацию до последней крошки: про ночь после дискотеки, про точки с многоточиями, про последний, ненароком подслушанный разговор.
- Вот гады! - резюмировала Наталья. - А Джон этот - первая гадина!
Светлану её слова покоробили лишь по инерции. На деле ощущала она примерно то же самое.
- Нет, ты подумай, - вдруг восхитилась Малькова. - У самого ничего не вышло, и он за это решил на тебе отыграться! Козёл вонючий!
С этой стороны посмотреть на проблему Светлана не догадалась. А если и впрямь так? Гадость. Какая гадость. Забиться бы куда-нибудь в тёмный угол и не выходить оттуда, пока не состаришься.
Забиться в угол не дала Наталья. Благодаря ей Светлана не сгорела со стыда, не провалилась под землю и не отправилась топиться. Наоборот, согласилась со всеми доводами и эпитетами. Действительно, козёл! И действительно, вонючий, фу! По совету Мальковой она просушила слёзы, привела в полный порядок волосы, лицо, одежду и прошествовала по первому этажу мимо Королёва, мимо Катина с видом неприступной крепости. Дон Алехандро и Джон, наедине обращавшиеся друг к другу по рабоче-крестьянски - Жека, Саня, - сначала наблюдали за ней весьма насмешливо. Но когда она словно невзначай смерила их холодным, оценивающим и презрительным взглядом, заволновались. Лица их стали вытягиваться. Нет, права Натка, это парни комплексуют, изо всех сил стараясь не показать никому свои комплексы. Права и в том, что ситуация соответствует поговорке "молодец на овец, а на молодца и сам овца". Главное, притвориться поубедительней. И, кажется, получилось. Малькова исподтишка показала ей большой палец.
Столь мелкая месть Светлану, разумеется, не удовлетворила. Дала лишь временное облегчение. На стражу её интересов встала Малькова. До конца сессии она не отходила от подруги. На любую попытку однокурсников съехидничать отбрёхивалась:
- Тебе кто это сказал? Катин? Я думала, ты знаешь, какое он брехло. Сам не смог, импотент драный, а на Светку валит!
Не сказать, чтобы студенческий народ уверовал в слова Натальи полностью, однако, словам Джона уже полного доверия не было. Впереди маячили летние каникулы. Значит, и время прийти в себя, успокоиться. Не забыть, нет. Но, по крайней мере, заново научиться уважать себя.
* * *
Лето Светлана провела на даче, обихаживая родительские грядки. В самом деле, успокоилась. Для себя, словно на шахматной доске, расставила по заслуженным ими местам Катина, Королёва, тех, кто будет смеяться над ней, перешёптываться за её спиной. Она вышла из этой глупой истории посильнее. Более неуязвимой, что ли? Не совсем так. Она научилась прятать свои чувства. И ещё стала бояться ближе подходить к людям. Стала бояться боли, которую люди могли причинить ей специально или невзначай. Внешне всё такая же приветливая, отзывчивая, она закрыла душу толстой скорлупой. Относительно будущего избранника её взгляды определились окончательно и, казалось, бесповоротно. Только настоящий рыцарь. Без страха и, самое главное, без упрёка.
* * *
Со второго курса дела у Светланы пошли лучше. История с Джоном не то чтобы забылась всеми, она теперь обрела новую окраску. Джон вдруг начал ухаживать за ней у всех на глазах. Ничьих языков не боялся. Ну, не вдруг, конечно, начал ухаживать. Светлана знала причину.
Первого сентября она собиралась в институт особенно тщательно, памятуя двухмесячной давности наставления Мальковой. Даже тени на веки нанесла. Даже ресницы подкрасила. Никогда не любила косметику, а тут вдруг взяла и намакияжилась. Хотела быть во всеоружии, хотела чувствовать себя уверенней. Розовой с перламутром помадой губы себе мазнула. И осталась довольна собственным отражением в зеркале. Новые джинсы хорошо облегали бёдра, подчёркивали длину и красивую форму ног. Небольшое количество косметики слегка изменило лицо. Глаза казались глубже, загадочней. Чисто промытые волосы отливали в золотинку. Светлана и раньше иной раз подкрашивалась. На вечеринки или в честь праздников. Но так удачно у неё получалось редко. Удача придала уверенности, подняла настроение. Она и подумать не могла, что блестящие от радости глаза делали её хорошенькой без всякой косметики.
Радость радостью, а и волнение, само собой, присутствовало. Как-то её встретит не особо к ней ласковая группа? О чём подумают Катин, Королёв и другие неприятные особи?
Она столкнулась с Катиным в дверях института. Входила торопливо, боясь опоздать, не успеть перед лекцией пересечься с Мальковой. А Джон выходил. В руках держал пачку сигарет. Видимо, он пришёл раньше, поболтался по этажам и, стремясь с толком использовать оставшиеся четверть часа, отправился на улицу курить.
- Здравствуй, Жень, - небрежно бросила Светлана. Поздоровалась сама от неожиданности. Никак не предполагала первым в институте встретить именно его. Поздоровалась и сделала попытку проскочить мимо. О, как ей в тот момент была необходима Наталья! Она и рванулась в стремлении найти Малькову немедленно. Всё же успела краем глаза заметить - Джон в буквальном смысле споткнулся, увидев её. Замер сначала, не ответив на приветствие. Потом спохватился, поймал за руку и несильным рывком вернул девушку на прежнее место.
- Здравствуй, Светка!
Замолчал, глядя восхищёнными, впитывающими её новый облик глазами. Необъяснимое случилось в Светлане в один миг. Тихий хлопок в душе, словно лопнул мыльный пузырь. Исчез интерес к Катину вообще. Скучно ей вдруг стало не только смотреть на него, но и рядом стоять. Исчезла пугающая раньше зависимость от Джона и его поведения. И Катин это почувствовал, уловил невидимым душевным локатором. Нечто жалкое начал лепетать. Спрашивал, сам рассказывал. Светлана больше не торопилась сбежать. Вежливо выслушивала, переминаясь с ноги на ногу. Смертельно скучала. Не уходила. Надо ли выказывать человеку свои истинные чвства? Бедненький Джон. Но ей не было его по-настоящему жаль. Она сравнивала своё отношение к нему с обзором достопримечательности в бинокль. Раньше смотрела на Джона в маленькие окуляры и видела его увеличенным. Теперь бинокль перевернулся другой стороной. Джон выглядел таким маленьким-маленьким, ничего не значащим.
Светлана собиралась поделиться открытием с Мальковой. Никому другому рассказывать не думала, хоть её и спрашивали. Зачем? Однако, пока она искала подходящие время и случай, единственный человек, с кем действительно можно поделиться без опаски, Наталья Малькова, начала от неё отдаляться.
По правде, назвать начавшийся у Натальи роман любовью было трудно. Это к пятому курсу речь уже шла о любви. А на втором курсе никакой любви Светлана разглядеть не могла, как ни силилась. Не она одна, кстати. Все смотрели на Малькову с осуждением.
Началось с того, что Наталья попала в компанию парней из другой группы. Не одних парней, разумеется. Пара девчонок в той компании имелась. Наталья их быстро потеснила. Заняла господствующую высоту, так сказать. Самым простым способом. Она спала со всеми в этой компании, кроме девчонок. Ориентация у Мальковой была традиционная, чем она, вопреки возникшей в обществе моде, невероятно гордилась. Широта Натальиных взглядов и свобода поведения потрясали не только воспитанную в стерильной пробирке Светлану. Многие вполне раскованные и, казалось бы, бескомплексные студенты столбенели при виде мальковских выкрутасов. Её собственная компания долго не могла определить своё точное отношение к Наталье. Пока лидер компании не стал величать её "моя королева". На королеву Малькова сначала походила мало. Широкоскулая и конопатая, с прямыми соломенными волосами, с несколько тяжеловатыми бёдрами. Но Наталья сделала-таки себя. "Химия" и мелирование превратили прямую солому её волос в роскошную копну. Крем-пудра скрывала веснушки, румяна скрывали ширину скул, подчёркивая их красивую линию. Сразу стало заметно, какие пухленькие, чувственные губы у Мальковой. Широкие цветные блузы-балахоны скрывали тяжеловатые бёдра. Ну и высокий каблук, разумеется. Иногда казалось, что Малькова не умеет носить обувь на высоком каблуке. Ерунда. Наталью шатало от выпитого.
Светлана первое время пыталась как-то воздействовать на подругу, удержать её от крайностей, но получала в ответ маловразумительное бухтение.
- Ин вино веритас, - икала Наталья. И Светлана с грустью вспоминала строку Блока "...и пьяницы с глазами кроликов in vino veritas кричат".
- В жизни надо всё попробовать, - в другой раз вполне трезво отбивалась Малькова. - Вот у тебя жизнь пройдёт, правильная ты моя, а тебе на старости лет и вспомнить будет нечего.
- Ни хрена ты не понимаешь, - делала она очередную попытку объяснить Светлане непонятное. - Постель - это лучшее, что есть в отношениях мужчины и женщины. Сама попробуй. Тебя потом за уши не оттянешь.
- Промискуитет был рождён природой, - яростно кричала при очередном "разборе полётов" Наталья. - Моногамию человек придумал. Монгайта почитай. Что? Мужикам промискуитет полезен, а женщинам противопоказан? А ху-ху не хо-хо?
Светлана делала одну попытку за другой, натыкалась лишь на очередное откровение.
- Афинские ночи! О! Ими бредили поэты Серебряного века, - мечтательно улыбалась Наталья после одной из бурных вечеринок, проспав и опоздав сразу на две пары. - Мужики все такие разные. И мне с ними хорошо по-разному. Вот Дрон, например. Мне каждый раз страшно, что раздавит. А потом так хорошо от его тяжести становится. Трахается, как бог.
Малькова сладко потягивалась. Выгибалась всем телом, ровно кошка. Светлана не знала, куда отвести глаза, пока Натка делилась с ней интимным. Вернее, интимными подобные вещи считались у всех, кроме Мальковой, стыда вовсе не ведающей, утверждающей: "Что естественно, то не стыдно". После Наткиных откровений Светлана смотреть не могла на того самого Дрона, в миру прозывавшегося Юркой Дроновым.
Самый старший на курсе, по слухам Дронов успел побывать десантником, повоевать в никому неведомых "горячих точках", всё на свете знал, умел и ничего не боялся. Он ходил по коридорам института, как человек-гора. Двухметровый атлет с копной вьющихся чёрных волос, с серыми насмешливыми глазами и кулаками под размер хорошей табуретки. Он, пожалуй, даже был красивым. Но заметить его внешнюю привлекательность мешали наметившееся пивное брюшко, общая одутловатость лица и постоянные мешки под глазами. Надежды, что эти отёки когда-нибудь спадут, не оставалось. Дрон пил. Пил ежедневно, без всякой меры. И вместе с ним пила Наталья, количеством выпитого поражая многоопытных мужиков.
Светлана страдала от разговоров и сплетен, окружавших подругу. Страдала от её поведения. Ведь хороший же человек. Умный, добрый, отзывчивый. Получше многих других. Ну почему, почему Малькова пьёт? Почему на деле исповедует этот свой промискуитет? Ведь скатится в конце концов до состояния неисправимых "синяков", бомжей. Страдала Светлана и от вновь навалившегося одиночества, которое теперь переносилось тяжелее во сто крат. Она чувствовала себя брошенной, покинутой единственным другом. Настойчивые ухаживания Катина лишь обостряли это чувство. Сам собой вспоминался маленький принц Экзюпери и его гениальные слова "... ты всегда в ответе за всех, кого приручил". Или это говорил лис? Неважно. Вот Малькова приручила Светлану и бросила. Бросила. Потом, через много лет совсем по-другому оценивала Светлана эти Наткины виражи. Но тогда... Ох, как ей было горько, больно и обидно. Она замкнулась, ушла в себя. Опять никому не нужна, не интересна. Ну и не надо. Без вас обойдусь.
* * *
В почти абсолютном вакууме удалось Светлане просуществовать до середины четвёртого курса. Почти, поскольку Катин не оставил своих попыток. Жалких, надо сказать, попыток. Светлана отлично понимала, чего он добивается. Заело его. Однажды после занятий к ней на улице подошёл Королёв и с непередаваемыми интонациями поинтересовался:
- Слушай, жестокая женщина, сколько можно измываться над парнем?! Не пора ли пожалеть?
- Во-первых, не женщина, а девушка, - огрызнулась Светлана. - А во-вторых, чтобы жалеть, надо эту жалость испытывать. Я не испытываю. Ясно?!
- Экскюз ми, мисс! - оскорблено ответствовал Королёв. Он хотел ещё что-то сказать, но не успел. Светлана развернулась и ушла. Через пару месяцев ей передали, что Катин женился. И она испытала такое облегчение, будто огромный валун с души свалился. Теперь её одиночество представлялось ей более комфортным. Никому ничего не должна, никому ничем не обязана. Жаль, продолжалось сие состояние недолго.
К зимней сессии жизнь снова ворвалась на тщательно охраняемую, пустынную территорию Светланиной души. Вернулась из своих "диких странствий" Малькова. Побитая и потрёпанная неисчислимыми похождениями, перегруженная не лучшим опытом, вся больная какая-то, но, по крайней мере, не утратившая природного оптимизма. Вернулась, как будто никуда от Светланы не уходила. Светлана не смогла её оттолкнуть. Даже сердиться на неё не смогла. Приняла, выслушивала, сострадала. Никогда раньше не принимала чужие горести и радости почти как свои. Это был новый опыт. Тяжёлый и радостный одновременно. Опыт любви к другому человеку. Оказывается, она любила Наталью, не подозревая об этом. Вот со всеми Наткиными выбрыками любила. До сих пор Светлана считала, что так безусловно, безоговорочно можно относиться лишь к родителям. Но сыновние или дочерние чувства - особая статья. Родители похожи на воздух. Воздухом дышишь автоматически, естественно, не прикладывая усилий, не замечая. Замечать начинаешь тогда, когда воздух ухудшается или заканчивается. Только тогда начинаешь ценить, понимать, что к чему. Отношения с другими людьми не столь естественны и требуют определённых усилий, иногда значительных. Вот отношения с Натальей требовали усилий, требовали внутренней работы. В общем, Светлана запуталась в попытках объяснить самой себе изменившееся отношение к Мальковой.
Наталья, надо заметить, быстро отогрелась, ожила и вновь стала пускаться в авантюры. К счастью, теперь она была сдержанней, осторожней. Для страховки всюду старалась таскать с собой Светлану. Та делала попытки сопротивляться. Объясняла:
- Натка, мне учиться надо. Как я родителям в глаза смотреть буду? Они последние жилы из себя тянут. И потом... Не могу! Ни пить с вами не могу, ни прочими вещами заниматься. Ну, что я там буду делать? И вдруг опять милиция? В прошлый раз я еле убедила родителей, что ни в чём не замешана. Ещё что-нибудь подобное и их инфаркт хватит.
- Чудик мой! - Малькова обнимала подругу, кладя ей подбородок на плечо, ровно котёнок. - Вот ты-то мне и нужна, чтоб меня не заносило.
- Нет, - вырывалась из её рук Светлана. - Я не могу. Пойми, не могу. И душа всё это не принимает. Воротит меня от ваших развлечений, понимаешь? Из института тоже исключить могут. За особо удачные похождения. Вот что мы в прошлый раз у ребят из РНЕ забыли?
- Так мы же туда на экскурсию ходили. Посмотреть, что это за РНЕ такое, - напоминала Наталья.
- Ага, - язвила Светлана. - А пить зачем вместе с ними надо было? Проверить, так ли они пьют, как все остальные? Такая же у них водка, или особая какая? А на драку зачем вместе с ними потащились?
- Ты, между прочим, тоже потащилась, - обижалась Наталья.
- А кто меня уговаривал? Кто в руку вцепился и не отпускал? Кто Дрона науськивал меня силком волочь?
- Но мы же не дрались. Мы только посмотреть хотели.
- Посмотрели, - фыркала Светлана, теперь обижалась она. - Все эти ваши красавцы сбежать успели, а нас вместо них в милицию загребли.
Девушки замолкали, обиженные друг на друга. Но до ссоры никогда не доходило. Малькова первая прекращала дуться. Вдруг резко поворачивалась, крепко стискивала плечи Светланы и жарко шептала в ухо:
- Ну, Светик, веточка моя корявая! Ну, пойдём! Я очень прошу. Кто меня тормозить будет, если не ты?! А то ведь действительно допрыгаюсь.
Светлана морщилась. Не любила слышать про себя, что корявая. Наталья додумалась сократить "Светка" до "ветка". Это ещё куда ни шло. Но корявая? Морщилась, да в очередной раз уступала, за что потом корила себя долго. Ей было неуютно среди Наткиных дружков-приятелей. Не пила, как сапожник. Не материлась. Не хамила окружающим. И вообще никоим образом не эпатировала мир. Изо всех сил старалась удержаться на том уровне, какой обеспечило ей воспитание. Хотя мама стала периодически в ужасе всплёскивать руками, неожиданно слыша от неё одно из сленговых выражений. А папа недовольно хмурился. Родители молчали, не высказывались. Тем не менее, молчали неодобрительно. Сама перед собой тогда Светлана пыталась оправдаться, что в стеклянной банке весь век не проживёшь, надо хоть немного к реальной жизни приспособиться. И всё же за манерами, за чистотой своей речи начинала следить. Титанические усилия прикладывала.
После зимней сессии четвёртого курса положение Светланы в студенческом обществе сильно переменилось. Мальковская компания, внутри себя постоянно её вышучивая и презрительно над ней похмыкивая, другим этого не позволяла. По сему случаю мнения однокурсников в отношении девушки резко разошлись. Одни удивлялись, что тихоня и отличница оказалась вдруг в обществе разгильдяев. И презирали её от души. Другие заискивали. Пытались подходить с разговорами, угощать сигаретами, развлекать пошлыми анекдотами, звали на сомнительные вечеринки. От подхалимов Светлана сама старалась держаться подальше. К тому же её терзали противоречия. Она переставала себя уважать. Билась мухой в паутине, обещая себе снова и снова, что в последний раз пошла на поводу у Натальи. Обещала, клялась, снова и снова уступая. Пока не случилась история с монастырём.
* * *
Заканчивался май. Вокруг цвела сирень. Но то ли от нехарактерной для мая жары, то ли от гадостных городских условий кисточки на кустах сирени были хилыми, цветочки - мелкими и бледными, сморщенными, листья выглядели чахлыми и пыльными. Наталья вся исстоналась: "Хочу нормальной сирени". Светлана не хотела не слушать - шла зачётная сессия. Ей надо было нормально сдать зачёты, экзамены и поскорее отбыть на дачу, где разлагающее влияние Мальковой её не достанет. Зато Малькову внимательно слушал Дрон. У них что-то нехорошее с Наткой происходило. Дурацкие, какие-то детские ссоры, взаимные глупые обиды. Только раньше Дрон плевал на подобные мелочи. Жил своею жизнью. Ходил, посвистывал, ожидая, когда Малькова сменит гнев на милость и сама прискачет. Теперь он стал нервничать иной раз, суетиться. И постоянно просил Светлану помирить их. Дрон-то и предложил:
- Девчонки, я знаю, где сирень классная. В Новодевичьем. Там Лёха Скворцов калымит у реставраторов. Я к нему туда ходил и видел. Айда в монастырь!
- В монастырь? Это в каком смысле? - недобро усмехнулась Наталья. Она с утра была особо настроена против Дрона. Светлана испугалась, что вот сейчас на её глазах разыграется очередная ссора, и поспешила "перевести стрелки":
- Юр, какой монастырь?! Какая сирень?! Кто нам вообще позволит в монастыре сирень ломать? Тем более, в Новодевичьем.
Дрон, видевший по лицу Мальковой, что тучи над его головой сгущаются, обрадовался поддержке и стал объяснять:
- Мы со Скворцовым уже всё продумали. Идём вечером. За час до закрытия монастыря. На входе даём охранникам две бутылки водки. Лёха с ними предварительно договорился. Потом до ночи сидим у Скворцова в келье. У него там своя келья есть рабочая, знаете? С телефоном, с обогревателем. Потом в темноте идём на кладбище. Ломаем сирени, кому сколько надо, и охрана нас выпускает.
Светлана ошарашено выслушала дикий, а по мнению Дрона - гениальный, план. Бред какой-то. Ненаучная фантастика. Но глаза Мальковой опасно заблестели. Очень плохой признак. И... как обычно, Наталья сумела уломать подругу на очередную авантюру. На этот раз с большим трудом. Так ведь уломала. И не её одну. Компания собралась из шести человек. Дрон со Скворцовым, Малькова со Светланой и ещё две девчонки из дроновского кагала. Лена и Лариса Корнеевы, сёстры-близняшки, хохотушки, бездельницы и любительницы халявы.
Жара стояла несусветная. Утеплиться никто не подумал. Отправились на ночную вылазку в белых брючках, в маечках с тонкими бретельками и в босоножках на голую ногу. По молодости и бесшабашности не успели пока обзавестись наблюдением, что стопроцентно срываются в первую очередь самые надёжные планы. Всегда человеческий фактор вмешивается.
В монастырь-то они свободно прошли, изображая из себя будущих или начинающих реставраторов. Сразу прошмыгнули в келью Скворцова, где Светлана начала тут же с любопытством разглядывать антураж. Шутка ли? Седая старина, шестнадцатый век. Низкий сводчатый потолок. Толстые кирпичные стены. Всё это в несколько слоёв побелено извёсткой. Прислоняться нельзя, изгваздаешься. Почему не краска? Скворцов объяснил, что реставраторы стремились максимально приблизиться к исходным материалам. И ведь приблизились! Светлана легко представила себе согбенного над столиком с огарком свечи монаха, в тёмной рясе с капюшоном. "Ещё одно последнее сказанье - и летопись окончена моя...". Как-то так у Пушкина написано. Иллюзию разрушил тот же Лёха Скворцов, заявив, что уже темнеет, и щёлкнул выключателем. Над головой зажглось сразу несколько электрических лампочек. Лампочки были голыми, без абажуров или плафонов, засиженные мухами. Их свет разогнал вплывающие в келью через узкое, зарешёченное, стрельчатое окно-бойницу мягкие майские сумерки. Сразу нелепыми показались письменный стол с телефоном, маленький обогреватель в углу, самодельные полочки с какими-то папками вдоль одной из стен.
Светлана присела на нечто, напоминающее топчан, заваленный изношенными пледами и старыми телогрейками. Тоскливо слушала гомон сгрудившейся у письменного стола компании. Всё-таки шесть человек для рассчитанной на одного кельи многовато. Тоскливо смотрела, как Дрон вынимает из бездонных, безразмерных карманов штанов и расставляет на столе две бутылки водки "для мужиков" и три бутылки шампанского "для девочек". Девочкам ещё полагалась большая шоколадка. Никакой другой закуски не обнаружилось. Совсем. Ну, как, как Светлана не догадалась сразу - не сирень погнала сюда ребят? Пьяная оргия в монастыре - вот что показалось им крутым, вот что прельстило. Да и есть ли вообще сирень в Новодевичьем монастыре?
Светлана решила напрочь отказаться от спиртного. Да скоро переменила своё решение. Скворцов не разрешал выходить на улицу, пока не стемнеет окончательно. В келье все очень быстро замёрзли. Пришлось включить обогреватель. Н-да. Прогреть стены чуть не метровой толщины вряд ли бы удалось и настоящей печкой. А ведь на улице стояла одуряющая жара. Господи! - думала Светлана, глотая шампанское прямо из бутылки в безнадёжной попытке согреться хотя бы вином. - Как же монахи здесь жили? Кошмар какой-то. А зимой?
Опытная Малькова вместе с парнями грелась водочкой и хитро поглядывала на Светлану. Только позже Светлана сообразила, что у Натальи были на неё свои виды, некий план.
Наконец стемнело, и Скворцов предложил провести маленькую экскурсию по территории, на которой хозяйничали реставраторы, Светлана согласилась первая. Ей так хотелось уже покинуть холодную и одновременно душную келью, полной грудью вдохнуть свежий вечерний воздух. Впрочем, пошли все, кроме Дрона с Мальковой. Когда Светлана через пять минут после начала экскурсии заикнулась, мол, надо бы подождать эту сладкую парочку, Лена с Ларисой захихикали, а Скворцов удивлённо глянул на неё и слегка заплетающимся языком просил:
- Кравцова! Ты дура или притворяешься?
Светлана всё сразу поняла, ответила с вызовом:
- Разумеется, дура.
Лёха хмыкнул, покрутил указательным пальцем у виска, эдаким забытым детским жестом, и продолжил историческую лекцию. А минут через тридцать сладкая парочка догнала их и посоветовала Светлане немедленно погреться. Светлана уже порядком устала от хихикающих близняшек, нудного Скворцова, монастыря и своих душевных терзаний. С радостью в гордом одиночестве отправилась в келью. И там затеялась звонить родителям, предупредить о более позднем, чем рассчитывала, возвращении. Не успела до конца номер набрать, как в помещение ввалился Лёха. Один. Демонстративно повернул ключ в дверном замке.
Скворцов не был так настойчив, как в своё время Джон. Может, выпил лишнего? Светлане и отбиваться по-настоящему не пришлось. Через десять минут она с видом оскорблённого достоинства хозяйкой отомкнула дверь и покинула Лёху. Даже не глядя на его перекошенное разочарованием и злостью лицо. Даже не вслушиваясь в те оскорбления, которые он шипел ей в спину. Догнала ребят возле старого кладбища.
- Почему? - искренне расстроилась Малькова. Натуральное огорчение за подругу явственно звучало в её голосе.
- Потому, что трахаться не умею. И не хочу! - Светлана сверкнула глазами в сторону откровенно прислушивающегося к их разговору Дрона.
- Ну, я же тебе говорил! - возмутился Дрон, обращаясь к Наталье. - Говорил же! Я вообще представить себе не могу, чего это чучело хочет!
- Могу просветить, Юра, - недоброжелательно отозвалась Светлана, стараясь не слушать, как хихикают и что именно комментируют близняшки. - Хочу сирени. И хочу домой. Побыстрее. Можно только домой. Даже без сирени.
- Домой! Ага! Ща-а-а-аз! - злорадно усмехнулся Дрон. - Сирень мы нашли. Рви, сколько душе влезет. А вот домой не получится.
- Как? - растерялась Светлана.
- Так, - печально вздохнула Малькова. - Сами только узнали. Представляешь? Эти козлы, ну, охранники, ушли. Ворота на амбарный замок заперли и вообще ушли. Прикинь, да?
- Но ведь они же обязаны всю ночь здесь охранять?
- Наверное, ту водку, что у нас взяли, пить пошли. Лёха говорил, вроде один их охранников здесь рядышком живёт, - пожала плечами Наталья.
- И что теперь? - холодея от ужаса, спросила Светлана. Мысленно уже представляла себе, как кто-то из них пытается перелезть монастырскую стену с целью розыска охранников.
- До утра здесь сидеть придётся, - прервав поток её воображения, объяснил Дрон. - Ты сама прикинь, монастырь действующий. С утра верующие припрутся заутреню стоять. Охранники раньше должны прийти.
Светлана прикинула и помчалась назад, в келью, звонить родителям, объяснять, оправдываться. За ней поочереди звонили все остальные. Скворцов открыл последнюю бутылку и по "булькам" наливал алкоголь в две местные щербатые чашки, тщательно отмеряя каждому его порцию. До утра нужно было умудриться не замёрзнуть окончательно. Пледы и телогрейки снова ухватили близняшки, ни с кем не собираясь ими делиться.
Светлана отказалась от своей порции спиртного. Не стала претендовать на плед или ватник. Предпочла побродить на свежем воздухе. Со скуки забрела на старое кладбище, где её белые брючки моментально до колен вымокли от высокой, обильно росной травы. Ногам стало холодно и мокро. Резиновые сапоги на такие прогулки надо надевать, а не босоножки. Она кружила и кружила вокруг могил с известными фамилиями на памятниках. Запуталась и никак не могла выбраться с кладбища, словно кто специально водил. Зубы уже стучали от холода. Тело сотрясала мелкая дрожь. Хотя ночь стояла на удивление тёплая. В конце-то концов, нужно было согреваться любым способом. Девушка ничего лучше физических упражнений придумать не смогла. Клацая зубами, сначала приседала, потом прыгала и скакала вокруг одной из оград, потом бегала вокруг неё, а потом просто ходила быстрым шагом, потихонечку согреваясь. Постепенно заметила, что это могила Дениса Давыдова. Чугунный бюст героя отечественной войны с той ночи навсегда врезался ей в память. Высокий лоб, глаза немного навыкате, круглые щёки с бакенбардами, короткий, вздёрнутый нос и длиннющие закрученные усы. Наматывая обороты вокруг его могилы, Светлана незаметно согревалась и так же незаметно проникалась симпатией к Денису Васильевичу. В какой-то момент ей даже померещилось, что Давыдов озорно подмигнул. Она широко улыбнулась в ответ. Хотела заговорить с ним, но не успела. Её разыскала Наталья. И задала вопрос, показавшийся Светлане совершенно дурацким.
- Господи! Что ты тут делаешь?
- Греюсь, - вяло ответила Светлана. - Заодно приобщаюсь к истории страны.
- Нашла же место!
- Ну, заблудилась я, Натка, заблудилась, - проблеяла Светлана, без активного движения вновь начавшая замерзать. - Думаешь, легко ночью на кладбище ориентироваться? Да ещё на таком. А ты чего оттуда ушла?
- А-а-а-а... - Наталья устало махнула рукой. - Чего там делать? Свальный грех наблюдать? Я лучше с тобой побуду.
- Что, и Дрон тоже? - вытаращилась на подругу Светлана.
- А он что, не мужик? - хмыкнула Малькова.
- Но... но... - растерялась Светлана. - Вы же уже... И потом, у вас вроде любовь... Как он может при тебе с другими?
- Любовь? - с неожиданной горечью переспросила Наталья. - Ага! Любовь! Как же!
И моментально спохватилась, что выдала себя. Совсем немного, но выдала. Поторопилась исправить промашку. Заявила с весёлым нахальством:
- У нас полная свобода в отношениях. Дрон - свободный мужчина, я - свободная женщина. Никаких обязательств. Никто никому ничего не должен.
Голос её почему-то дрожал. Светлана не могла хорошо разглядеть в темноте, однако была абсолютно уверена - в глазах у Натки стояли слёзы. Утешить бы чем Наталью, да чем утешишь? Она и сама утешения не захочет.
Малькова словно прочла мысли Светланы. Вдруг засмеялась. Взяла подругу за руку и повела прочь с кладбища, объясняя, как просто найти оттуда выход. Действительно просто, поняла Светлана, когда они наконец выбрались на асфальтовую дорожку. В конце дорожки маячил электрический столб с фонарём. Подруги переглянулись, в один миг оценили друг у друга мокрые брючки, развившиеся локоны, начинающие синеть губы - ни дать, ни взять две покойницы. Две кандидатки в приведения. И захохотали, как можно хохотать только в молодости, забывая в момент о всех неприятностях. И потом до рассвета бродили вокруг фонаря, вокруг огромного штабеля красных кирпичей, вокруг обмотанного паутиной строительных лесов храма, делясь самым задушевным, самым наболевшим. Говорили не только о своём, о девичьем. О жизни вообще рассуждали. Хотя, что они тогда могли знать о жизни-то? Когда над их головами раздался первый глухой удар колокола, от которого, казалось, загудел и сам воздух, они перепугались до крайности. Вспомнили, где и зачем находятся. Понеслись назад, в келью. На их счастье никого по дороге не встретили.
Дальнейшее походило на фильм о партизанах в тылу врага. Небо над монастырём стремительно светлело. Из-за зубчатых стен поплыли жёлтые и малиновые полосы, предвестницы восходящего солнца. Начали просыпаться птицы, пробовали голоса. Звонил и звонил колокол, наполняя округу густым дрожанием звука. Орали вороны, беспорядочно кружа вокруг шпиля звонницы. От монастырских ворот к действующему храму по одному или небольшими группками шли верующие. В основном разного возраста женщины и дети. В длинных платьях, в чёрных платках, опустив головы и непрестанно крестясь. Некоторые останавливались вдруг, и после очередного крестного знамения клали поясной поклон, потом опять крестились и неспешно шли к входу в храм.
Всё это Светлана видела, сидя в кустах сирени недалеко от монастырских ворот. Их компания ещё в рассветных сумерках, после первых ударов колокола, когда небо только начало бледнеть и начали бледнеть, гаснуть россыпи звёзд над головой, когда зарозовел восток, наломала себе на кладбище по роскошной охапке сирени. Но выйти из монастыря незамеченными оказалось непросто. Тем более, что Скворцов бился в тихой истерике, беспрестанно шёпотом причитал о разных страшных карах на свою голову, если они попадутся. Вот и пришлось им поочереди переползать где на четвереньках, а где по-пластунски в мокрой от росы траве из одной купы кустов в другую, волоча за собой свои букеты. Новые кусты встречали их обильным росяным душем. Вся компания мгновенно вымокла с головы до пят, перепачкала землёй и травой одежду. С трудом дождались начала службы. Промчались по опустевшим дорожкам, будто кто им пятки салом смазал. Гады-охранники, подложившие им свинью в виде ночёвки в монастыре, ржали в след словно застоявшиеся жеребцы, выкрикивали вдогонку обидные пожелания. Точно не у божьего места охрану несут, а у борделя. Возле станции метро "Спортивная" пришлось приплясывать с четверть часа, дожидаясь открытия метро. Приплясывали молча. Разговаривать никому не хотелось. Каждый мечтал о тёплом пустом вагоне и мягком вагонном диване. А в вагоне все в два счёта закемарили и проспали пересадку.
Светлана долго потом не могла оправдаться перед родителями. Долго чувствовала себя виноватой, вспоминая белое, как мел, лицо отца, открывшего ей дверь, и покрасневшие, воспалённые глаза матери, тут же выскочившей в прихожую. В доме в то утро нестерпимо пахло валокордином. А сирень, поставленная за неимением большой вазы в ведро, через день осыпала лепестки. Вся. И мама, грустно усмехаясь, пояснила, мол, и должна была осыпаться, потому что принесена с кладбища. С кладбища вообще ничего в дом приносить не надо.
С Натальей Светлана объяснилась тогда же. Сразу после окончания экзаменационной сессии. Малькова позвала её вместе отметить перевод на последний курс. Светлана отказалась.
- Натка! Если тебе нужна моя помощь - всегда пожалуйста, но от гулянок, от авантюр разных уволь. Здесь я тебе не компания.
- Что так? - прищурила глаза Малькова.
- Мне монастыря за глаза хватило, - честно созналась Светлана. - До сих пор родителям в глаза смотреть стыдно.
- Веточка моя корявая, - съязвила Малькова. - Ты до старости будешь за мамкину юбку, за папкины штаны держаться?
Светлана не обманулась ехидными интонациями. Она давно научилась различать настроения Мальковой. Ясно поняла, что Наталья обиделась. Попыталась растолковать подруге то, чего та не понимала, никак не хотела понять.
- Натуль, я не за мамкину юбку держусь. Я своих родителей люблю, и огорчать их не хочу. Они не заслужили.
- А я своих не люблю, да? - опасным голосом поинтересовалась Малькова.
Светлана неопределённо пожала плечами. Кто знает? Может, Натка и любит своих родителей, только очень глубоко в душе. Во всяком случае, она с ними почти ни в чём не считается и, похоже, не собирается считаться в дальнейшем.
- Ну, давай, - фыркнула Наталья. - Ходи по струночке. Уродуй свою жизнь, чтобы предкам спалось спокойней.
- Почему "уродуй"? - удивилась Светлана.
- По кочану, - огрызнулась Наталья. - Жизнь совсем не такая, какой её твои предки видят. Сами от жизни наглухо закрылись и тебя от неё в стороне держат. И не понимают, что они твой век заедают. Ах, Светочка выпила, какой кошмар! Ах, Светочка грубое слово сказала, ужас просто! Ах, Светочка ночевать домой не пришла...
Наталья кривлялась, театрально всплёскивая руками и закатывая глаза. Несмотря на то, что в уголке рта у неё торчала дымящаяся сигарета, Малькова на удивление напомнила Светлане мать. Очень точно она её пародировала. Пародия была злой, жестокой. Светлана обиделась на подругу. Хоть мама и недолюбливала Натку, давно разобравшись в мальковской натуре, тем не менее этого не показывала. Всегда по-доброму принимала. И ночевать оставит, и покормит, и взаймы даст из бедненького вобщем-то семейного бюджета. Не заслужила мама такой пародии. Потому Светлана сказала, поджав губы в ниточку:
- Ты не права, Наташ! И зачем ты обижаешь мою маму? Она ничего плохого тебе не сделала. Обижай лучше свою.
- А почему это твою мать трогать нельзя, а мою можно? - окрысилась Наталья уже по-настоящему. - Моя меня, по крайней мере, понимает. Считается с тем, что у дочери своя жизнь, не лезет учить!
- К тебе полезешь - три дня не проживёшь!
- То-то ты вся такая мёртвая-мёртвая! Труп ходячий. И учишь меня, и учишь. И лечишь. Залечила совсем, - выкрикнула Малькова.
Девчонки разошлись не на шутку. Давно исподволь, как фурункул, назревавшее теперь прорвалось, брызнуло обоюдной обидой.
- Ну, так не общалась бы со мной, если тебе противно!
- И не буду! Не буду больше! На фига ты мне сдалась, мышь белая!
Они стояли посреди улицы, красные, злые, не замечая, как студенты и другой прохожий люд обтекает их, точно вода два больших валуна. Не замечали неодобрительных косых взглядов. Не замечали чудесного летнего дня, солнечного, тёплого, но не жаркого. Ничего сейчас не было важнее разрушающейся на глазах дружбы.
- А правда, на фига?! - с вызовом спросила Светлана. Она уже давно размышляла на эту тему и всё никак не могла найти верный ответ.
- Да тебя, дуру отсталую, жалко! - презрительно бросила Наталья. - Кому в этой жизни ты нужна, кроме своих предков?
И попала-таки по самому больному месту подруги. Она собиралась ещё что-то добавить, но замолчала, увидев, как побледнело, помертвело разом у Светланы лицо.
- Что же ты замолчала? - тихим, безжизненным голосом спросила Светлана. - Я тебя внимательно слушаю.
И Наталья, не остыв ещё до конца, но уже более мирно промолвила:
- Знаешь, в чём твоя беда, Светка? Ты кроме родителей никого больше не любишь. Ты не отзывчивая, вот.
- Не правда, - чисто механически защитилась Светлана. - Я тебя люблю. И я отзывчивая. Всем, кому помощь нужна, помогаю.
- Хорошо, меня, наверное, ты и впрямь любишь, - согласилась Малькова. - Больше никого. Тебе никто не интересен, никто не нужен. И помощь твоя... Она ведь от вежливости, от воспитания, от ума, не от сердца, не от души. Ты всё переживала, что никому не интересна?! Так ведь и тебе никто не интересен. И тебе никто не нужен. Сначала ты - миру, а уж потом мир - тебе.
Две крупные слезы медленно покатились у Светланы по щекам. Она повернулась и неторопливо пошла прочь от подруги. Не к метро пошла. Сама не знала, куда. Наверное, на поиски уголка, где в одиночестве можно выплакать горе и обиду.
Далеко уйти не удалось. Наталья догнала, обняла за плечи, заглянула в лицо.
- Какая же ты дура, Ветка моя корявая! Ну? Чего нюни распустила, неженка?! Я же тебе добра хочу. И правду в глаза говорю, не за спиной. Кто тебе ещё, кроме меня, правду в глаза скажет? Тут не плакать нужно, а себя переделывать. Ты уж прости, но твоих предков пороть надо. Сами любить умеют, а тебя любить не научили.
Девчонки помирились, конечно. Только что-то стало не так в их отношениях, что-то треснуло. Неизвестно, понимала ли это Малькова. Светлана трещину чувствовала отчётливо. Маялась душой. А признавать в душе правду Натки не хотела. Находила себе то одно, то другое оправдание. Сопротивлялась. Наталья её не трогала больше. Дала время прийти в себя после ссоры. Легко и весело распрощалась на лето.
У Мальковой в планах было путешествие в Крым. Заграница, пусть и ближняя. Большая отвязная компания подбиралась. С платками, с десятью рюкзаками, набитыми винищем, с гитарами, почти без денег - практически в полную неизвестность. Перед Светланой же маячили грядки на шести родительских сотках. Так и раньше случалось. Но раньше Светлана завидовала Натке. Её, в отличие от Мальковой, родители никуда не отпускали. А ей смертельно хотелось дальних поездок и походов, студенческих смен в домах отдыха, в худшем случае пикников с шашлыками. Куда там! Вместо этого родители предлагали автобусные экскурсии и своё собственное общество. Теперь Светлана не завидовала. Может, выросла? Она вспоминала рассказ Мальковой, как в прошлом году их компании пришлось возвращаться с Урала чуть не контрабандой. Они ехали в плацкартном вагоне на третьих полках, задыхались, мёрзли, прятались от контролёров. Малькова смешно рассказывала. Светлане тогда и в голову не приходило, что смешно это при рассказе, а вот на деле... Теперь приходило в голову. Кроме всего прочего, Светлане сейчас требовалось одиночество. В одиночестве легче обдумывать высказанные ей подругой претензии.
И Светлана обдумывала Наткины слова всё лето, делая перерывы лишь на выходные, когда из города наезжали родители. Впрочем, даже присутствие рядом матери с отцом её начинало тяготить. В ней шла нелёгкая внутренняя работа. Мозги пухли от мыслей. От горьких мыслей. Ну, чем она не такая, как другие? Чем хуже? Спасения от горьких мыслей не было и на грядках. Руки, конечно, заняты, но голова-то свободна. Разные непрошенные мысли и мыслишки приходят, когда им захочется, жужжат в голове осиным роем, кусают, не дают покоя. Вот Натка говорила о любви к людям. Это как? Как можно любить незнакомых или почти незнакомых тебе людей? За что? А если эти люди тебе не нравятся? Если тебя коробит от их речей, поступков, манеры одеваться, манеры себя вести? Ведь на чём-то же основано наше "нравится - не нравится". Не с потолка возникают симпатия и антипатия. И что значит "любить"? Или Наталья всё-таки не о любви говорила? Кажется, что-то об интересе к другим людям. А интересоваться другими - это как? Особенно, если с самого начала человек тебе не интересен. Если человек умней тебя, многогранней, более знающий и развитой, тогда понятно. В таком случае интерес сам возникает. Тебя тянет к этому человеку. Ты у него учишься, узнаёшь новое, сам развиваешься. А если он с твоей точки зрения дурак? С дураком скучно, тошно. Смотришь на него, вежливо улыбаешься, делаешь вид, что слушаешь, а сам изобретаешь способы сбежать под благовидным предлогом. Есть ещё хамы, скоты, морально убогие, примитивные и прочие категории. Значительными кажутся единицы. Остальные - шелуха. К примеру, Наталья значительна? Да, нет, конечно. Но ведь и не шелуха. Непонятно, что Малькова имела в виду. Светлана представляла себе, как подходит к полузнакомым или вовсе незнакомым людям и пытается интересоваться ими, их жизнью. Картинки, возникающие в голове, были настолько комичны - она не выдерживала, начинала слабо улыбаться своим фантазиям. Может, Наталья о другом говорила?
Лето заканчивалось, а Светлана так ни до чего путного и не додумалась. Заблудилась в размышлениях. И смута в душе не улеглась. Наоборот, расходилась больше и больше после одной, незначительной на первый взгляд встречи.
Родители беспокоились. Девочка их совсем замкнулась в себе. Ни с кем не общается, молчит, о чём-то своём размышляет. Они приехали на дачу в начале августа. Им всегда каким-то чудом удалось идти в отпуск одновременно. Приехали и увидели совершено одичавшую Светлану. Разумеется, не сразу, однако всполошились. Лезли с вопросами, пытались разговорить, рассмешить. Иногда даже самые понимающие и тактичные люди становятся совершенно бестактными по отношению к своим близким. Светлана выдержала неделю. Потом изобрела предлог и уехала в Москву.
По дороге к дому у неё и произошла странная встреча, помнившаяся впоследствии необъяснимо долго.