Аннотация: А луна по-прежнему скрывала беглецов, баюкая свечением и благодатной тишью их отцов.
Они были малы, когда всё началось. Когда лишь зародилась дружба и ещё не окрепла связь. Когда могли мечтать поодиночке в своих постелях о далёких берегах из мира сказок и видеть в ореоле догорающей лампадки мать. Золотое время.
Кажется, тогда им едва исполнилось пять.
К десяти они уже гуляли вместе до последних отсветов заката и обсуждали дивные образы своих ночных фантазий, тыча по очереди пальцем в облака и заканчивая друг за друга фразы.
К тринадцати слова уступили место взглядам, а невинные касания — твёрдым ладоням на плечах. На них впервые посмотрели косо.
А они молчали, потому что мысли — на двоих, и только. Но стали убегать ночами через окна в прохладу леса и заброшенного луга, чтобы проснуться в объятиях росы, озябнув, на зареве рассвета.
В пятнадцать говорить всё-таки пришлось: общие грёзы разбавил мутный вихрь мечтаний и кошмаров — не своих. Тогда они впервые узрели смерть пропавшего ребёнка и окровавленные руки соседа-палача, перепугавшись до не сдержанного на всю поляну крика. С того утра, по слухам, ремесленник остался глух и слеп, уйдя отшельником в долину.
К шестнадцати в этой сумасводящей круговерти они увидели себя, а после и друг друга, сцепив под одеялом руки наяву. Вдвоём переживать успех и ужас стало легче, бывало, они часами бродили в чужом счастье, кружась в незамысловатом танце под песнопенные молитвы и отголоски былых времён.
Полночь семнадцатилетия встретила их отблеском костра в древнейшей мгле и желтеющей луной до самого горизонта. Кто-то позже назовёт промелькнувший в выси огонёк кометой и, быть даже может, божьей карой-предупреждением, они же — свыше благословением на миллиарды лет вперед. Даже детьми они всегда видели глубже. И по утру, когда лучи прольются сквозь туман и заиграют по соседским стёклам звонкие птичьи голоса, никто не удивится ни их пустующим кроватям, ни далёким, доходящим из-за леса, отзвукам гитарных переборов, что, с удивлением припомнят через много-много лет, и слышали младенцы заместо материнских песен в колыбели. Старушка, сейчас ребёнок, однажды обронит: «...потому, что чудеса — внутри, и ни расстояние, ни время над ними не имеют власти».
Иштар смеялась — искрящимися осколками хрусталя, чистейшего, как горный воздух! — и зазывала всех богов увидеть их, детей, что станут старше мирозданья.
Судей, вершителей и покорённых. О, сколько, спустя века, о них пойдёт легенд!
А что они?
Две души. Две жизни. Две грани обоюдоострого клинка.
Венчанные звёздами и небесным сводом.
Король и королева снов.