Аннотация: Шуршали, покачиваясь на ветру, сосны, росшие вокруг деревянного дачного дома. Невысокая, кое-как сколоченная из сломанных веток изгородь символически огораживала участок.
Шуршали, покачиваясь на ветру, сосны, росшие вокруг деревянного дачного дома. Невысокая, кое-как сколоченная из сломанных веток изгородь символически огораживала участок. Будка дачного туалета стала одним из бастионов этой стены. Анна вышла на веранду. Осенний полдень залил небо серым туманным молоком, но все же было тепло. Бодрый запах хвои наполнял рощу. Анна обернулась и оказалась в объятиях Олега, вышедшего следом. Его быстрые жаркие поцелуи так не гармонировали с ее настроением. Хотелось тишины, усталых объятий, медленного скольжения языка по чувствительной коже ее шеи, долгого бесконечно сонного поцелуя. Но Олег не хотел ждать. Он явно был убежден, что "чем скорее, тем лучше" и что "сейчас или никогда". И она подчинилась его ритму, ощутив вдруг в себе дикую страстную энергию, разгонявшую остатки ее утреннего настроения. Руки ее обхватили голову Олега, прижимая к себе, в то время, как его руки гладили ее спину, спускаясь к ягодицам. Олег расстегнул Анину куртку, припадая к тому месту, где под толстым "походным" свитером таилась грудь. "Может быть, пойдем в дом?" - предложила Анна. На сером от времени и пыли дачном полуразрушенном диване было прохладно, но куртка, накрывшая его, делала ложе приемлемым. Олег спешил. Быстрый поток толчков обрушился на унылую мебель, смущенную подобным бесстыдством. Ко многому привык этот диван. Купленный еще после войны, он видывал не одно поколение. На нем спали, читали журналы, зачинали детей. Однажды на нем умер человек - старик, купивший его в молодости, после чего диван был сослан на вновь отстроенную семьей дачу в сосновом лесу. Но ни разу еще не видел этот допотопный зверь столь быстрого, неумелого, спешаще-испуганного совокупления. Анне было девятнадцать, Олегу - почти двадцать один.
Анна почувствовала его не слишком глубокое проникновение в себя, легкую щекотку, волной пробежавшую по всему телу и безразличную усталость, когда все кончилось. Долго лежала она, глядя, как Олег надевает рубашку, застегивает и поправляет брюки, как он протягивает ей руку, предлагая встать. Ей хотелось плакать, и Олег пытался утешить ее, покрывая поцелуями мягкие, влажные от слез щеки. Она отстранила его, невероятно обидев этим. Всю дорогу назад кавалер был молчалив и хмур, но Анна не пыталась исправить это. Не он был причиной ее тоски.
Выйдя из электрички, они шли через парк, еще более сумрачный и осенний, чем все вокруг. Накрапывал дождь, и сырые листья под ногами утратили красоту, превратившись в липкий ковер. Черная земля тропинок приставала к ботинкам кусками грязи. Осень шагала вокруг, убивая все живое. Темные от дождя стволы деревьев страшны, словно бред наркомана. Асфальт подставлял дождевой воде свои выбоины и трещины. За парком шел проспект. Серые девятиэтажные коробки домов выстроились вдоль пропахшего бензином шоссе.
"Не провожай меня" - сказала Анна Олегу возле разбитого киоска на углу. "Хорошо... Ты будешь завтра?". "Не знаю". "Я позвоню тебе". "Как хочешь"...
Бедняга обиделся окончательно. Сотня идей мелькнула в его голове. И он ушел в сумерки, поругивая про себя жестокость подруги и пересчитывая деньги в надежде на утешительную бутылку пива.
Аня открыла дверь. Родители еще не вернулись. Ряд прочитанных книг смотрел на нее с полок. Им не было дела ни до нее, ни до кого другого на свете. Включила телевизор и тупо уставилась в бодрое музыкальное шоу. Пощелкала программы. В двух местах стреляли, в трех говорили об экономике, на одном канале матерно ругался американский полицейский. Где-то пели казаки, скакали всадники, передавались новости и скандалы. Бежать было некуда. Аня вышла на балкон. Небо сыпало холодным дождем. В холодильнике красовалась открытая бутылка вина. На кухне застыл не разогретый обед. В комнате валялись учебники и конспекты. Анна села в кресло и закрыла уши, чтобы не слышать глупых стонов телевизора, силившегося перекричать осень. Повсюду была пустота. Пустота. Пустота.