Депутаты, вызванные из отпусков, стекались в первопрестольную к пятнице, на кото-рую было назначено внеочередное заседание, и кровожадно потирали руки.
Правительство лихорадило в поисках выхода из критической ситуации, а народ, безмолвствуя, скупал валюту и продукты.
Газеты продолжали нагнетать массовый психоз: "Валютного рынка в стране больше нет"... "Правительством и Центробанком приняты беспрецедентные меры"... "Общество чистых прилавков"... "Борис, где наши деньги?"...
Сергей Кириченко, предчувствуя последние деньки премьерства, держал хвост пис-толетом, бил себя кулаком в грудь и порол правду-матку: "Да, плохо, будет еще хуже. Мы только вступили в полосу кризиса".
Ситуация в стране становилась похожей на конец девяносто первого года. "На колу мочало - начинай сначала" советовал один из газетных заголовков.
А в это время президентская администрация во главе с Юнашевым возилась с си-бирским умельцем. Тайно, суля большие деньги, выискивала оставшихся башковитых по совместным фирмам и разрабатывала план переигрывания ситуации, когда страна пере-несётся в девяносто шестой.
Глобальная мысль, засевшая в государственном мозгу Ёлкина, потихоньку зрела и пускала корни.
Комфортнее всех на фоне всеобщей лихорадки чувствовал себя Гений Иванович Безмозглый.
Обследовав номер "люкс", куда его поместили по приезде, он обнаружил полный бар всевозможных спиртных напитков и быстренько его оприходовал. Оставил он только шампанское, которое терпеть не мог. Жил он все эти дни, как у Христа за пазухой, ел-пил, что душеньке угодно, и даже такое ел-пил, о чём его душенька прежде понятия не имела. Потом он выдул весь технический спирт, предоставленный в его распоряжение. Потом он смутно помнил каких-то дамочек в белых халатах, возившихся с ним. Такая женская забо-та ему была крайне приятна: уже несколько лет он жил бобылем.
В пятницу 21 августа состоялось внеочередное заседание Госдумы. Депутаты требо-вали для расправы президента, но Ёлкина им не привезли.
- Отставка президента не только назрела, но и десять раз перезрела! - ораторство-вал Геннадий Зюзюкин.
Григорий Явленский заявил, что ответственность за кризис несут предыдущее пра-вительство, нынешнее, президент и вообще все, кроме "Яблока". Что "Яблоко" вообще никому не доверяет, кроме себя, и готово требовать отставки всех и назначить себя.
Владимир Вольфович Жигулёвский винил во всем ЦРУ.
В результате двести сорок восемь депутатов - против тридцати двух - потребовали добровольной отставки Ёлкина.
- Забыли, что в стране ещё есть президент! - стукнул кулаком по столу Борис Нико-лаевич в своём Завидове, когда ему сообщили о демаршах Госдумы.
Вечером того же дня он позвонил Валентину Юнашеву.
- Как там наш Гений поживает? - поинтересовался он.
- Приводим в себя, Борис Николаевич, - отрапортовал Юнашев. - Со всей страны со-браны лучшие специалисты по ведущим областям науки: химии, физики, космонавтики и даже паранормальным явлениям, но никто ничего не понимает в этой "Соньке", Борис Николаевич. Все только ахают и разводят руками. Ну и... не верят, конечно.
- Я сам с ним говорить хочу! - возжелал Ёлкин. - Значит так: в воскресенье я возвра-щаюсь в Кремль. Подготовьте мне умельца этого с его машиной.
- Хорошо, Борис Николаевич, - сказал Юнашев. - К вашему приезду всё будет готово.
В выходные из магазинов вымели оставшиеся продукты. Прилавки сияли девствен-ной чистотой.
На павильонах мелкооптовых рынков повисли жизнеутверждающие таблички: "За-крыто до лучших времен", "Мы ждем перемен!"
Самое распространённое объявление взывало к совестливости покупателей: "В свя-зи с падением курса рубля, к ценам на импортные товары просим прибавлять 40%".
В воскресенье 23 августа Борис Николаевич Ёлкин был доставлен в Москву. Его тут же отвезли в секретную кремлёвскую лабораторию, где находилась машина, и на очи его был представлен протрезвевший и приведённый в божеский вид сибирский умелец Гений Иванович Безмозглый.
Агрегат занимал добрую часть лаборатории и состоял из бидонов, запаянных кубов всевозможных калибров, змеевиков, трубочек, краников, ещё чёрт знает каких ёмкостей и измерительных приборов. По верхним стоящим в ряд шести бидонам синей краской ог-ромными буквами было выведено: SОНЬКА. На одном из кубов той же краской был нама-лёван знак качества, проставлявшийся в своё время на советских товарах, а по периметру его шла надпись: Made in Sibiria.
Борис Николаевич внимательно и с пристрастием осмотрел агрегат, расплылся в улыбке и оборотил свои очи к представленному ему неказистому мужичонке в затертом пиджачке.
- Вот, Борис Николаевич, наш самородок, умелец из Сибири, - Владимир Паутин подтолкнул оробевшего мужичка к Ёлкину. - Гений Иванович Безмозглый.
- Да чего там, - засмущался вдруг мужичок, - зовите меня просто Генькой. Меня все так зовут.
- У тебя тут прямо музей самогоноварения, понимаешь, - пошутил Ёлкин.
- Народные промыслы, - осклабился Генька.
- Сибиряк, значит? - поднял брови Борис Николаевич.
- Ага.
- "Прирастать талантами земля наша будет Сибирью", - процитировал вдруг Ёлкин. - Кто это сказал?
- Михаил Ломоносов, Борис Николаевич, - послушно ответил директор ФСБ.
"Умён", - снова отметил про себя президент, в который раз одобряя свой удачный выбор. И обратился к Геньке:
- Ну давай, рассказывай, Кулигин ты наш.
- Кулибин, папа, - деликатно поправила отца Татьяна. - Кулигин - это у Островского.
"И эта умна, - подумал Борис Николаевич. - Вся в меня. Но могла бы и промолчать".
- Ну ты, ладно, того... - пробурчал он. - Кулигин - Кулибин... понимаешь. Рассказы-вай! - приказал он Геньке.
- Да чё рассказывать-то? - совсем оробел Гений Иванович. - Вот... как в восемьдесят пятом году вышел указ Гробачёва... Мы его тогда "минеральным" секретарём прозвали, - снова осклабился Генька, но тут же испугался: может, у них это оскорбление личности считается? И сбивчиво продолжал: - Ну вот... штрафы, значит, за самогоноварение пошли бешеные. А у кого аппарат найдут - так и засадить могли. И стали люди свои аппараты выбрасывать. Я тогда лесником работал... Идёшь, бывало, по тайге - а под кустами аппа-раты валяются. И такие все хорошие, на совесть сделанные: для себя ж делали... Ну про-сто сердце кровью обливается: такое добро пропадает! Стал я их подбирать, да к себе в сарай стаскивать. Изба моя лесничья в тайге стояла, да ещё кобель злой был у меня то-гда - Маркедон назывался. Так ко мне никто и не сунулся. Почти целый сарай насобирал я этих аппаратов. Ну сидел я с ними, собирал, чего-то кумекал. А потом... когда в конце де-вяносто первого Гардай этот объявил, что цены с нового года отпустит... Ну, тут нача-лось, сами знаете: все стали в магазинах всё скупать, будь оно неладное. Сонька, жена моя, за макаронами в сельпо стояла. Давка такая была... Трёх человек толпа задавила тогда... Ну... и... Соньку мою... тоже. Да пропади они пропадом, эти макароны! Я их с тех пор видеть не могу!
Генька умолк, сделал паузу и продолжал:
- Сначала-то я запил, конечно. Года три не просыхал. Благо, аппаратов было нава-лом: бери любой, да гони. А потом надоело мне это дело. Стал я снова кумекать да кол-довать в своём сарайчике. И вот - скумекал! - Гений Иванович горделиво посмотрел на свою SОНЬКУ. - Пока она у меня только на три года назад возвращает. А я хочу, чтобы снова в девяносто первый вернуться, да жёнку свою за макаронами этими проклятыми не пустить. Тоскую я по ней...
- И ты что же, испытывал машину-то свою? - спросил Борис Николаевич. - Возвра-щался на сколько-нибудь назад?
- Да я уж раза два в девяносто пятый гонял, - сказал Гений Иванович. - Один раз не-давно вот с его сотрудниками, - указал Генька на Паутина.
- Было такое, - подавя довольную улыбку, согласился директор ФСБ.
- Ну!? - удивленно поднял брови Ёлкин. - И как оно там?
- А так, как было в девяносто пятом, Борис Николаевич. Доллар четыре тысячи, то есть, по-нынешнему, четыре рубля стоил, - улыбаясь, сказал Паутин. - Был, так сказать, краткосрочный эксперимент в целях проверки.
- Машина моя ещё не усовершенствованная, - продолжал Генька. - И с норовом. Однажды меня аж в девяносто третий занесла. Я Маркедона с собой взял. А он там лю-бовь закрутил с соседской Ангарой. Вернулся я обратно без Маркедона. Пытался не-сколько раз снова туда попасть - нет, не получается пока.
- Борис Николаевич, возможно! - воскликнул Валентин Юнашев. - Видите, он с псом в девяносто третий перебросился, а вернулся без него. Значит, изменять события воз-можно!
Ёлкин довольно крякнул.
- А на чём она у тебя работает? - спросил он.
- Тут у меня схема такая, - оживился Генька. - Ежели заливаешь её брагой и перего-няешь в самогон, получается прямой процесс - переносишься вперед. А ежели наоборот - самогон перегонять в первоначальную стадию браги, пойдет обратный процесс - возвра-щаешься назад. У меня там закрытая циркуляция.
- Гений Иванович, - обратился к умельцу до того молчавший и внимательно всё слу-шавший один из приглашённых башковитых, - вы не могли бы нам объяснить принцип работы вашей... так сказать... машины времени? Мы с коллегами вот уже несколько дней пытаемся разобраться в её схеме... и, простите, ничего не понимаем.
- А я и сам не понимаю, как она работает, - развёл руками Генька. - Вот сюда зали-ваешь, вот тут открываешь, вот тут рвёшь рубильник на себя и - процесс пошел, как гово-рил наш "минеральный".
- Гений Иванович, - спросила Татьяна, - а в будущее вы когда-нибудь перемеща-лись?
- Не-а, - почесал в затылке Генька. - А чего там делать-то? Дорожает всё. Чёрт-те знает, какие цены будут годика через два. Я когда в девяносто третий гонял, глядь - водка копейки стоит по нашим-то ценам! Хотел взять ящик, так деньги тогда другие были. Об-лизнулся только.
- А чё это, Гений Иванович, имя-то у тебя такое? - перешел на неофициальную часть беседы Борис Николаевич. - И фамилия... Прозвище, что ли?
- Не-а, - снова осклабился Генька. - Мы завсегда Безмозглыми были. Ну, папаше на-доело это, он решил: пусть хоть один умный будет, в гениях походит. Вот и назвал меня.
В лаборатории на несколько минут воцарилось всеобщее веселье, постепенно сме-нившееся тишиной: заметили, что Борис Николаевич снова призадумался. Вдруг он резко поднял голову и торжественно обратился к Геньке:
- Значит так, Гений ты наш Иванович! Задание тебе такое будет: верни ты нашу стра-ну... меня то есть, в... осень девяносто шестого года. Только раньше этого не надо! Это когда я, значит, из больницы вышел уже... и того, к делам приступил. Сможешь?
- Сбацаем, Борис Николаевич! - совсем освоился Генька.
- Сколько времени тебе нужно на подготовку?
- А чего нам, хоть сейчас! Машина моя на ходу.
- Ну тогда не будем откладывать. Сегодня у нас воскресенье, давай-ка на завтра и назначим.
- Понедельник - день тяжелый, Борис Николаевич, - суеверно сказал Юнашев. - Мо-жет, лучше во вторник?
- Ну ладно, в понедельник не надо, - согласился Ёлкин. - Назначаю день: вторник... Какое число-то у нас будет?
- Двадцать пятое, Борис Николаевич, - подсказал Паутин.
- Значит, двадцать пятого августа, вторник... Стартуем, понимаешь! - И Ёлкин побе-доносно глянул на окружающих, словно автором SОНЬКИ был он.