На следующее утро Борису Николаевичу опять снился со страшным грохотом мчащий на него состав, а он привязан к рельсам и кричит беспомощно: "Россияне, простите!" И опять проснулся в слезах.
И снова Борис-младший накрывшись с головой, бурчал: "Весело-то...", а Лёша вскакивал с постели с обещанием: "Я сейчас их всех поубиваю!"
Раздосадованная Татьяна подошла к окну и вдруг радостно воскликнула:
- Их передвигают! Папа, мама, их передвигают!
Наина Иосифовна отёрла мужу слёзы и ласково сказала:
- Боря, это в последний раз. Они их куда-то передвигают.
Куда были передвинуты мусорные баки, выяснилось через две минуты, потому что из коммунального коридора раздались возмущённые возгласы Раисы Максимовны:
- Это просто безобразие! Два пожилых заслуженных человека! Я буду жаловаться! В жилконтору! В местком! В партком! В профсоюз! В Центральный Комитет этой чёртовой партии! Я до самого Зюзюкина дойду!
- Значит, всё-таки к ним передвинул Вольфович, - удовлетворённо сказал Борис Николаевич. - Ничего, пусть теперь Михаилу Сергеевичу кошмары снятся. А с меня хватит, понимаешь.
Борис Николаевич повернулся на другой бок, и впервые за все эти дни сон его был сладок.
А ещё через пару дней в квартире снова появился Владимир Вольфович. Он был в своей спецодежде - бронежилете и каске - и ужасно рассерженный. С самого порога он начал свой гневный полив:
- Нет, вы на них посмотрите! Они жалуются! Они только и умеют, что писать жалобы. Это не страна, это Союз писателей! Я не посмотрю, что кто-то когда-то был президентом. Я тоже, можно сказать, чуть не стал президентом. Только меня не выбрали. И хорошо, что я не стал президентом, а то жил бы сейчас в коммунальной квартире и меня мучили бы кошмары. И я бы плакал и писал жалобы в советские инстанции, чтобы у меня из-под окон убрали мусорные баки. Зачем мне такая жизнь? А куда, я вас спрашиваю, я дену эти мусорные баки? Если я отодвину их от одних окон, то я должен буду их подвинуть к другим. И к чьим окнам, я вас спрашиваю, я должен пододвинуть эти баки? Может, я подвину баки к окнам какой-нибудь старушки, а она на ладан дышит? И вот к её окнам пододвигают в шесть часов утра мусорные баки, она слышит, как они гремят, и спросонья думает, что это за ней приехала на колеснице её смерть, чтобы забрать её с собой. И старушка отдаст Богу душу раньше, чем положено. Вы что, хотите, чтобы эта смерть была на моей совести? Или, например, я пододвину эти баки к каким-нибудь маленьким детям. Ну бывают такие семьи, где много маленьких детей. И вот каждое утро эти дети будут просыпаться под грохот мусорных баков, и им будут сниться какие-нибудь их детские страшные сны, что их там забирает с собой Бармалей или ещё кто. Какой-нибудь монстр или маньяк-убийца. И вот они проснутся, и будут плакать и кричать каждое утро: "Мама! Мама!" А бедная мама будет метаться и не знать, что делать. А потом прибежит ко мне со всеми своими детьми. А дети решат, что у них было тяжёлое детство, и станут насильниками и убийцами. И к кому, я вас спрашиваю, я должен двигать эти баки, чёрт бы их побрал и такую мою нервную работу, чтоб я так жил?
Из всех дверей коммунальной квартиры на сию гневную тираду начальника жилконторы повысовывались головы любопытных соседей. Не было среди них только голов Михаила Сергеевича и Раисы Максимовны.
Тут как раз Софокл выходил из ванной, где он приводил в "товарный вид" дамскую сумочку, найденную в помойке. Он услышал последний вопрос Жигулёвского, повисший в воздухе, понял, в чём дело и расплылся в широкой улыбке. Растопырив руки, на одной из которой болталась дамская сумочка, словно желая заключить в объятия человека в каске и бронежилете, он заорал:
- Вольфович! О чём речь? Двигай ко мне эти драгоценные баки! Это ж мечта всей моей жизни!
На следующее утро чета Гробачёвых снова была разбужена грохотом под окном. Раиса Максимовна, как была в бигудях, подлетела к окну, чтобы неимоверно возмутиться наплевательским отношением коммунистов к простому советскому человеку. Но возмущение её переросло в ликование: мужеподобные дворничихи, кляня отборным матом своего нового начальника, могутными ручищами в рукавицах кантовали мусорные баки от их окон.
- Миша! - воскликнула Раиса Максимовна. - Они откликнулись на мою жалобу! Нет, согласись, всё-таки коммунисты не такие уж плохие люди!
- Начинают они неплохо, - проворчал Михаил Сергеевич, поудобнее устраиваясь в тёплой постели. - Кончают обычно плохо.
А Софокл, к окнам которого прикатили такое сокровище, даже не проснулся: накануне он удачно распродал свои трофеи, принял на ночь порцию "на грудь" и спал сном праведника. Проснувшись, он долго чумел, шарил по комнате в поисках бутылок, опрокидывал их себе в рот и выдавливал оставшиеся капли в надежде опохмелиться. Наконец, подошёл к окну и увидел за ними родимые баки. Для него это были сундуки, полные добра.
- У, ё-моё, - Софокл вытаращил хмельные зенки и почесал волосатую грудь. - Это ж, можно сказать, магазин на диване!