Аннотация: У Мони Вымина - безобидного алкаша, героя рассказа "Кража со взломом" произошел интересный контакт с "инопланетянином".
Возвращаясь домой из кочегарки после дневной смены, грязный от уже намертво въевшейся в кожу угольной пыли, но веселенький от сознания, что дежурство прошло очень не напрасно, Моня Вымин был уверен на сто процентов, что в квартире у него нико-го нет. Обычно на праздники все соседи разъезжались: бабка со своей бесцветной доче-рью еще при нем отчалили в Вырицу к родственникам, а Жанка-шлюха, давно решившая, что "у нас работают только дураки" и без сожалений оставившая пивной бар, где вкалы-вала официанткой, зарабатывая, в сущности, гроши и варикозное расширение вен, со своими клиентами и такой же подружкой-шалавой наверняка снова отправилась в празд-ничные круизы. Моня любил праздники еще и потому, что в квартире оставался один. Дружки его об этом знали и приходили запросто. Не то, что когда бабка дома. Выбежит вечно в коридор и бессовестно зырит своими бельмами; губы брезгливо так подожмет: мол, фи, гадость какая шляется к нам. "Ноги вытирайте! - рявкнет. - Моешь тут, моешь". А Лидка ее - дура дурой: как кто приходит, обмирает вся от страха и быстрей в комнату, в комнату. Сороковник бабе, а дикая-я... Пуганая, что ли? Поприжал, может, малость кто в молодости? А может, наоборот: никто и никогда.
Моня, когда к дому подходил, даже на окна взглянул: нет ли света. Света в квартире не было - никого, значит. Ладненько. И бодро по лестнице своей вонючей на четвертый этаж взобрался, позвякивая в болоньевом мешочке припасенными на завтра двумя бу-тылками. Вообще-то было три, да Моня не выдержал, приговорил одну в одиночестве, под мерный шут котлов и насосов.
Шофер, что уголь привозил, пока сидели курили после разгрузки, сунул газетку какую-то кооперативную. "На, почитай, - говорит. - Про привидения да инопланетян. Интересная штучка. Пол... "пол-тер-гей-стами" называются, - прочитал по слогам. - Буйный дух, значит, в переводе. Че выстраивают... Мы у них, как кролики подопытные, они о нас информацию накапливают, реакцию нашу на них проверяют. Как, мол, интересно, мы на них реагиро-вать будем? Им это для будущего нужно, чтоб предусмотреть, мол, всё. И всю эту инфор-мацию зашифровывают и в машину свою закладывают." Оставил газетку и уехал.
Моня ссыпал уголь в лаз котельной, умылся, и дрожащими от тяжелой работы руками развернул толстые, совсем не газетные листы.
- Мать твою ети, - прочитав, сказал Моня. Потом еще кое-что добавил, не столь при-личное.
И решил, что самый что ни на есть повод оприходовать одну из трех закупленных на завтра бутылочек. Вытащил мешок свой болоньевый, аккуратно между рам поставленный, вытащил одну, запотевшую, приятно звякнувшую об остальные, и - оприходовал. И все на газетку поглядывал и повторял:
- Вот-те мать-то хрен-то как...
А потом снова:
- У, ё-ё-ё.
И сменщику своему наследовал газетку эту:
- Во, почитай-ка. Ё-моё, что делается на свете.
И вот поднялся Моня по своей вонючей лестнице, лавируя, не всегда, правда, удачно между переполненных бачков с богатыми предпраздничными пищевыми отходами, вошел в свою квартиру - не в свою, конечно, - такой роскоши не было у Мони сроду, и не будет никогда, а в смысле, в коммунальную - и замер на мгновенье: так и есть - тишина полней-шая и темень - никого на все праздники. Это был Моне первый праздничный подарок.
Не разуваясь, Моня прошел на кухню, хозяином себя почувствовал. Прошелся уве-ренно, насколько позволяли, правда, не совсем твердые ноги. В сковородку чью-то загля-нул, - пусто. И кастрюли все пустые. Хоть бы для смеху что оставили. Нет же: бабка, уез-жая, вилки-ножи из кухонного стола всегда в комнату уносит, и продукты тоже. Жанка всё по ресторанам, стерва, питается. У нее на столе только пустые баночки из-под пива, до соленые орешки какие-то. Ничего орешки, вкусные. С пивком бы...
Как-то Моня, поутру выйдя на кухню, увидал на Жанкином столе целые сокровища, принесенные ею после ночной жизни: две упакованные в целлофан колбаски с импортны-ми этикетками, пачка кофе, три красиво разрисованных баночки чего-то мясного и гроздь бананов.
- За харчи трахается, падла, - Моня завистливо втянул носом воздух: должно же всё это как-то пахнуть!
Он молниеносно, не долго думая, оторвал банан и сунул за пазуху.
А сейчас и стянуть-то нечего. И у Мони жрать - шаром покати. Хотя, где-то между рам студень в бумажке, вроде, оставался...
Моня бережно поставил на подоконник драгоценный груз, открыл раму и нырнул голо-вой между стекол. И тут...
На кухне, где Моня находился, света не было - второй день, как лампочка перегорела, только в прихожей горел. И поэтому на кухне был полумрак, а в прихожей было светло. И вот - из коридора, где света тоже не было, - потому что нет же никого! - появляется ОН! Это был ОН, потому что больше никто быть не мог! Встал посреди прихожей и давай в Моньку глазищами своими вглядываться - гипнотизировал, значит. Монька через грязное стекло на него глядел и оседал потихонечку. А ТОТ, как ни в чем не бывало, повернулся и в сортир пошел. И вот деталь: света там не зажег, а дверь полуприкрытой оставил. К чему бы это?
"Вот так да-а... - сказал про себя Моня, соскальзывая по батарее на пол. - ОН! Как пить дать - ОН."
Существо находилось за полуприкрытой дверью довольно долго, производя харак-терный для этого места звук.
"А прудит-то, как настоящий", - пронеслось в голове у Мони.
Существо не выходило и всё журчало, не произнося больше ни звука. Моне показа-лось, что прошла вечность.
"Ага, это они, значит, мою реакцию на них изучают. Наблюдают откуда-то, чего, мол, я, Монолит Вымин, делать буду в этом случае? Ладно, я им счас такую реакцию устрою... что всю охоту собью на будущее изучать наши реакции. Информацию они, паскуды, на нас на-капливают. На мне счас этот поток информации у них прекратится окончательно. Счас..."
С этими словами и самыми благороднейшими помыслами избавить разом всё чело-вечество впредь от посещения его ЭТИМИ... ВСЯКИМИ... и положить конец измываниям над людьми, держа их за подопытных кроликов, Монолит Вымин аккуратно, чтоб без лиш-него шума, вынул из мешочка бутылку, - может, даже пожертвовать придется! - зажал гор-ло ее проугленной лапищей и тихонько, маневрируя так, чтобы в оставленную щель его не заметили, прокрался к туалету. Тут журчание прекратилось, послышался звук застегиваю-щейся молнии, дверь распахнулась и - как шарахнул Монолит ЕГО бутылкой по башке ино-планетной, и рухнул ОН мгновенно, как настоящий, и ни единого звука так и не произнес: не знал, видно, по-нашему.
- Ага! - возликовал Моня. - Вот тебе реакция! Накапливай, сука, информацию про че-ловечество! Монька Вымин всю вашу информацию на хрен послал!
Так бегал по квартире и ликовал Моня, размахивая целехонькой бутылкой. И вспомнил вдруг, что - ну конечно же! - жил на кухне у них один. Бабка всё жаловалась: спички у нее пропадают, - как положит коробок - за ночь нету. На Моньку грешила, дура. А он не брал ее спичек. Ну не брал, и всё тут!
И поскребывал кто-то ему не раз в стол. Сидит он, ест за своим столом на кухне, а ему из-под столешницы: скреб-скреб-скреб. Моня сначала думал: мышь. Все в столе вверх дном перевернул - нет мыши. Да и не могла мышь снизу в столешницу, где тарелка стоит, скрестить. Моня постучит по столу, а ему в ответ: скреб-скреб. "Чудно", - думал. А теперь вот он, объявился, голубчик. Материализовался, так сказать.
И стал думать Моня, что же делать теперь с этим полтергейстом. Звонить надо. А ку-да? Может, сразу в ООН? Или в какую-нибудь Академию Наук? Но телефона ни ООН, ни Академии Наук Моня не знал. Он вообще знал только номера: 01, 02, ну 03 еще. Ну еще 08 - когда нужно узнать, скоро ли два часа.
И пока бегал и размышлял Моня, куда бы ему сообщить о таком потрясающем факте, который, конечно же, взбудоражит весь цивилизованный мир и, возможно, принесет ему, Моне Вымину, всемирную славу, пришла ему мысль, что очень даже запросто ОН исчез-нуть может. Р-раз - и нету. Прямо как в газете той описано было. Будто и не было сроду. И попробуй тогда докажи. Полетит всё: слава, фотографии в газетах, премии... Взял тогда Моня табуретку с кухни, поставил в прихожей, уселся и стеречь стал. Глаз не спускал. Хотя это дело такое, что ОН может прямо на глазах исчезнуть. Раствориться. Снова демате-риализоваться.
Сидел Моня, разглядывал: джинсы, джемпер шерстяной, - как у нашего... Вон как руки раскинул, и мордой в пол. В рожу бы заглянуть. Не, лучше не надо: ОН, может, того и ждет: как вцепится в горло или снова гипнотизировать начнет.
Вдруг дверной замок заскрежетал, защелкал, дверь открылась, и в прихожую влетела Жанка. Еще одна! Моня, пока замок скрежетал, на кухню за бутылкой сбегал и приготовил-ся снова свою реакцию показать. Но Жанка так натурально заверещала и в стенку влипла, что Моня засомневался на миг: может, она настоящая? И руку с занесенной было бутыл-кой опустил. Так и стояли: Моня, соображая, что к чему - сейчас тоже над ним эксперимен-тируют, подсовывая на сей раз ЕЕ, да еще в знакомом обличье, или уже прекратили, и нужно ли еще раз проявлять свою реакцию? - и Жанка, в ужасе глядя то на распростерто-го у ног ее недавнего кавалера, которого она оставила отсыпаться на некоторое время, пока по делам бегала, то на шального Моню, с бутылкой, перехваченной у горла, в руке.
- Жанка, ты что ли, зараза? - первым нарушил молчание Монолит. - А я тут ЭТОГО тюк-нул... Сижу вот, караулю, чтоб не исчез...
...Никуда звонить и сообщать Моне не потребовалось: за него всё сделала Жанна.
ЭТОГО улезли на "скорой".
Монолита Вымина допрашивали сначала в его комнате, потом увезли. Экспертизу на алкоголь и делать не стали: за версту несло. Впрочем, особо расследовать нечего было: и так всё ясно.
Моня всё твердил на допросах: "пол...пол..."
- Пол-литра, что ли? - подсказывали ему.
- Да нет. Это же этот - пол-пор-тыр...
- Портвейн, что ли? - опять подсказывали недогадливые следователи. - Не портвей-ном ты его, а вермутом.
- Да инопланетянин это. Буйный дух, нечистая сила, в общем.
- Буйным у нас ты, Вымин, оказался.
А в протоколе записали:
"Напился до белой горячки и убил бутылкой по голове сожителя своей соседки, приняв его за черта."
Но Вымин не унимался:
- А где кров? Почему крови не было? У нашего б кров была. А у этого - ни капельки.
- Дур-рак. Ты ж ему с мозгов кашу сделал.
- Да нет же , ё-моё, - всё пытался доказать свое Моня. - Он у нас на кухне жил, в стол скреб, спички воровал...
...Очень популярная в городе передача хотела было заснять криминальный сюжет на эту тему, но оказалось, к сожалению, что крови совсем не было, и труп не изуродован - и передумала. После того, как отполыхали на экране три огромные буквы - аббревиатура то ли Комитета какого, то ли Компании, красивый ведущий, красиво пожевав желваками, дол-го с прищуром независимо смотрел на окончательно оскотинившегося тотальным дефи-цитом обывателя и, заранее наслаждаясь произведенным эффектом сообщил лишь, что в одной из коммунальных квартир сосед убил соседа из-за коробки спичек.
Другая, не менее популярная передача, но более обстоятельная, претендующая на глобальность социального анализа, и снимать Моню снимала, и интервьюировала, да го-ворил Моня совсем не то, что нужно - чепуху какую-то порол. Пришлось Моню из передачи вырезать и сделать абстрактный двухчасовой ролик об алкоголиках, советских трущобах, притонах, и валютных проститутках с обширным эпиграфом из Оруэлла. В финале переда-чи появилась автор и ведущая Изольда Пистолетова, гневно воскликнув: "Доколе?!"
Моня, после того, как его журналисты допытывали и на телевизор снимали, успокоился было за свою участь, но жестоко ошибся.
И в свободные трезвые минуты, которые выдались у него теперь в изобилии, понял он величайшую истину: до какой же степени ничтожно и бессильно Земное Существо перед Космосом! Ведь не иначе как ТЕ всех вокруг загипнотизировали, что ни на грош не верит никто ему, Монолиту Вымину, заклавшего себя, можно сказать, для науки.
И единственно, чему радовался теперь Моня, тому, что полтергейст этот в иностран-ного гражданина не обернулся. Ведь тогда был бы международный скандал! Может, даже - война! Из-за него, Моньки Вымина! А это вполне могло случиться. В смысле: не война, а иностранный гражданин. Потому как - захаживали...
Сидел как-то вечером Моня на кухне, колбасу ливерную по шестьдесят четыре копей-ки жрал. Заходят... Первыми зашли два мужика - "фирма", - это Моня с первого взгляда усёк. За ними Жанка со своей подружкой-костлявиной, в спину мужикам тычут, шипят страшно: "Проходите, проходите!" Но те люди культурные, привыкли, в дом войдя, здоро-ваться.
- Тырвэ, - очень вежливо кивнул Моне один.
Не знал он, наверное, что хоть и сидит Моня на кухне и колбасу уписывает, а родст-венного отношения к его знакомой не имеет ни малейшего. Моня в улыбке расплылся, за-кивал радостно:
- Тырва-тырва.
Второй "тырваться" не стал - опытный, видно, не первый раз в таких квартирах ноче-вал, бочком в темный коридор, куда и первого, вежливого, поспешно затолкали, и в комна-те своей закрылись надолго.
Вот и радовался теперь Моня тому, что не подобная "фирма" в тот вечер в сортир прошлась. Иначе пришлась бы Моне "вышка" - как пить дать.
Но более всего радовалась произошедшему другая Монина соседка - бабка Степа-новна, но совершенно по другому поводу: что Моньку-алкаша упекли, наконец, "куда сле-дует", потому что "по нем давно каталажка плачет". И стала бегать по судам да исполко-мам, чтобы Монину комнату себе отписать.
Расстрелять Моню не расстреляли, но засадили накрепко.
Первое время Моня плакал, клял судьбу, и всем рассказывал, что прибрали его сюда инопланетяне, потому как он им все расчеты подмочил. Моню и в психушку показывали, но психом не признали, разве что алкоголиком.
Нет, что там ни говори, а темный у нас все-таки народ.