Аннотация: Мир детства. Первый детский проступок - воровство. Первые уроки Прощения и Доброты.
Когда мне было лет шесть, я украла у своей подружки пять копеек.
Я была на год с небольшим старше Анички, считала ее ужасно глупой и, быть может за это, презирала. Но нас почти заставляли дружить наши родители; вернее, наша дружба им казалась естественной и обязательной, потому что дружили между собой они.
Мама говорила мне всякий раз, накормив завтраком:
- Иди поиграй к Аничке.
- Не хочу.
- Иди! Что ты все дома сидишь, как таракан запечный?
Но я хмурилась, сопела, и никуда не уходила. Тогда ко мне приходила Аничка.
Часто Аничка приходила рано, когда я только садилась завтракать. Я была почему-то так зла на Аничку, что совершенно не могла с ней разговаривать. А она сидела на табу-ретке у кухонных дверей и терпеливо ждала, пока я наемся и подобрею.
Мама приглашала Аничку завтракать со мной, отчего я внутренне вскипала, но Аничка, к моему удовольствию, отказывалась. Тогда мама начинала расспрашивать Аничку, дома ли мама и папа, и чем они заняты, если дома, и чем мама ее кормит, что она такая пух-ленькая. А вот меня, сетовала мама, как ни старайся корми, все равно "в чем только ду-ша держится". И вздыхала: "не в коня корм".
Аничка на все вопросы отвечала старательно, на последний серьезно пожимала пле-чами, болтала ногой и смотрела, как я ем. А я ела нарочно медленно и старалась не смотреть в ее сторону.
- Оля, мы пойдем гулять? - спрашивала меня Аничка.
Я супилась и отворачивалась к окну.
- Оленька, как тебе не стыдно? - говорила мама. - Ты что, не можешь ответить, когда тебя спрашивают? К тебе подружка пришла, а ты сидишь, как сыч, слова сказать не мо-жешь. У тебя что, язык отвалился? Чего ты вечно на всех дуешься, как мышь на крупу?
Я бурчала что-то под нос, продолжая хмуриться.
К концу завтрака мое настроение улучшалось, я немного веселела, хотя Аничку по-прежнему не замечала.
Мама одевала меня и выпроваживала на улицу играть с Аничкой.
Я шла, засунув руки в карманы, исподлобья поглядывая по сторонам, и искренне не понимала, почему я должна играть с Аничкой, отвечать на ее дурацкие вопросы. Аничка казалась мне обузой, с которой я должна была почему-то дружить.
А Аничка вертелась вокруг меня, заискивающе заглядывая в лицо, чем еще больше была мне отвратительна, и, наверное, тоже не понимала, почему с ней так обращаются.
Но скоро мне надоедала моя мизантропия, Аничка уже не казалась такой противной. Я начинала, будто нехотя, отвечать ей, потом мы затевали игру, увлекались и забывали обо всем на свете, пока нас не звали обедать.
Мне кажется, в глубине души я потом была благодарна Аничке за то, что ей хватало терпения переждать мою мрачность и не уходить.
У меня было больше игрушек, чем у Анички, потому что я свои игрушки берегла, а Аничка свои - нет. Ее игрушками играли все соседские дети, порой даже унося что-нибудь с собой. Мне тоже больше нравилось играть Аничкиными игрушками, потому что их не нуж-но было беречь.
Дома у Анички было почему-то хорошо. Всегда была натоплена печка и угощали чем-нибудь вкусным. Я любила бывать у Анички.
В день моего рождения Аничка подарила мне большую красивую куклу. У меня никогда прежде не было таких кукол. Мы назвали ее Маечкой по месяцу моего рождения. На Ма-ечке было красивое платье, туфельки с носочками и настоящие волосы, - их можно было расчесывать и завязывать ленточками. Маечка закрывала и открывала глаза, а из ды-рочки на ее спине выходила веревочка, дергая которую можно было услышать: "мама".
Но вскоре после дня рождения мама отобрала у меня Маечку и поставила в спальне на шкаф: ей казалось, что кукла слишком хороша для того, чтобы ею играть. Мне осталось лишь приходить и, задрав голову, смотреть на нее. Маечка казалась мне верхом совер-шенства.
Со временем Маечку все же сняли со шкафа и с великими назиданиями быть с ней предельно аккуратной, вручили мне.
Как-то мы с Аничкой играли у меня в куклы. Аничка, сидя на стуле, неловко прижала к себе Маечку; та ударилась лицом о спинку стула и слегка отбила кончик носа.
Мама, увидев изъян, разгневалась и снова водрузила куклу на шкаф. На сей раз на-долго. В нашем доме ничего не прощалось. Любой проступок учитывался, наказывался и помнился.
Аничка всегда мне дарила замечательные и вкусные подарки. Моя мама говорила в таких случаях: "Вон какие они подарки богатые дарят. Значит, есть на какие средства". А мне мама давала отнести на Аничкин день рождения что-нибудь не очень нужное нам. Я просила маму купить что-нибудь хорошее и для Анички, но мама говорила: "Еще чего не хватало! Я специально покупать буду! У них и так все есть". Как-то она дала мне подарить Аничке статуэтку, что стояла у нас на серванте. Статуэтка изображала девочку, сидящую на пеньке и плетущую венок. У венка было отбито несколько цветков. Я заартачилась бы-ло нести такой подарок, но мама стала говорить, что "у них все равно ничего не держит-ся", что они ничего не берегут и статуэтку все равно скоро разобьют.
И еще я неоднократно слышала от мамы, что "они нам не чета", и что "деньжонок у них побольше, чем у нас", и "нам с ними тягаться нечего", и что Аничка избалованный ре-бенок. Правда, мама это не совсем мне говорила, но при мне, разговаривая с папой.
Мама и мне говорила, что Аничку избаловала бабушка, когда я рассказывала ей, как однажды Аничка стала капризничать, кричала, повалилась на пол перед бабушкой и стала колотить руками и ногами. А бабушка поднимала ее, прося: "Аничка, что ты, вставай, Аничка!" Я тогда была очень удивлена этой сценой, - сотвори я такое при своей маме, мне бы здорово влетело. Впрочем, мне бы сроду и в голову это не взбрело.
И постепенно Аничкин дом стал представляться мне каким-то безалаберным домом, где всего много и даром, где ничего не бережется и не ценится, а, значит, можно безнака-занно все брать и ломать. Однажды, играя у Анички, я села на ее кукольный стульчик; он рухнул подо мной, и тетя Женя, Аничкина мама, увидев сломанный стульчик, рассерди-лась:
- Аничка! - воскликнула она. - Ну почему у Оленьки целы все игрушки, которые ей покупает мама, а тебе мы не успеваем покупать, как все ломается?
Я была очень удивлена тем, что тетя Женя рассердилась из-за сломанной игрушки: ведь у них и так всего много, и денег много, Аничке еще купят, - зачем же тогда беречь? Это не укладывалось в мою детскую логику.
Тетя Женя работала продавщицей в молочном магазине, и мама говорила про Аничку:
- Отчего бы ей и не быть такой пампушкой: ее мать на сливках, да на сметанке держит. И маслица на хлеб намазывает в два пальца толщиной.
И мама в который уже раз рассказывала, что однажды в смену тети Жени оставила ей свой бидон для молока, и тетя Женя ей вернула бидон с таким молоком! - "Не молоко, а сливки!" - и что "можно только догадываться, какое молоко она себе домой носит". "Так жить можно", - добавляла при этом мама.
Аничка и мороженое ела часто, а мне покупали только по воскресеньям. Шоколадки я получала строго в дни рождения и Новый год. И тем более мне никогда не давали денег. А Аничке давали. Ей и шоколадки покупали просто так, в самые обыкновенные дни, что для меня было немыслимо.
Но Аничка была совсем не жадной. Если мы гуляли со своими мамами и встречались на улице, а Аничка ела шоколадку, ее мама говорила:
- Аничка, угости Оленьку.
Аничка тут же отламывала большущий кусок, иногда даже оставляя себе меньший, и протягивала мне.
Аничка была доброй.
Как-то мы сидели у нас в комнате и загадывали друг другу по очереди загадки. Когда весь запас наших загадок иссяк, Аничка загадала мне загадку собственного сочинения:
- Золото у Григорьевых.
Григорьевы - это наша фамилия. Я перебрала все предметы, имеющие хоть какое-то отношение к золотистой окраске, наконец, задрала вверх голову и сказала последнее:
- Люстра.
- Нет. Золото у Григорьевых - это ты. Ты ведь для своих родителей золото, правда? Здорово я придумала?
- Ага.
Я была не способна на такую щедрость. Когда пришла моя очередь загадывать за-гадку, я тоже сказала:
- Золото у Коваленков.
Коваленко - фамилия Анички. Аничка расплылась в улыбке и сказала:
- Это я.
- Нет, это ваша люстра, хи-хи-хи...
И вот однажды, когда мы с Аничкой играли у них на веранде, я увидела среди ее игру-шек пять копеек. Я тихонько положила монетку в карман платьица; Аничка ничего не заме-тила, и я решила, что на этом дело кончилось. Тут я предложила пойти играть ко мне, по-тому что мне нужно было отнести домой эти пять копеек. Аничка согласилась. Но как толь-ко мы вышли за калитку и прошли несколько шагов, я не удержалась, сунула руку в карман, вытащила только что украденный пятачок и похвасталась им перед Аничкой:
- Смотри, что у меня есть.
- Ты где взяла? - остановилась Аничка.
Я думала, она позавидует мне и только, такого вопроса я не ожидала, но быстро сов-рала:
- Я ходила в магазин и мне дали сдачу.
- И мне папа подарил сегодня пять копеек, - сообщила Аничка. - Я пойду посмотрю.
Аничка убежала в дом. Такого поворота событий я никак не ожидала, но была на-столько уверена в своем превосходстве, что запросто обмануть Аничку мне не представ-лялось большим трудом, только бы дело не дошло до взрослых. Но пока я стояла, раз-мышляя, не сбежать ли мне попросту, Аничка выбежала на крыльцо в слезах, ведя за со-бой маму. Сбежать я не успела.
Меня позвали во двор, и началось следствие.
Тетя Женя вертела в руках пятак, рассматривая его со всех сторон, и приговаривая:
- Вроде бы это Аничкины пять копеек.
Вышла бабушка, ей все рассказали. Бабушка тоже вертела в руках монету, щуря глаза, слушала, что ей говорили, качала головой, но молчала.
Я стояла на своем. Я даже сочинила, что я покупала, сколько у меня было денег, и что эти пять копеек сдача, которую мне дали сегодня утром в магазине, но я не успела отдать ее маме, а теперь обязательно нужно отдать, потому что она спросит. Вариант с магази-ном мне казался беспроигрышным, потому что меня действительно посылали иногда в магазин за чем-нибудь, завернув в бумажку, чтоб не растерялись монеты, нужную сумму денег. (Правда, однажды я потеряла целиком такую бумажку, и мама несколько раз посы-лала искать.)
Аничка заливалась слезами. А я стояла и совершенно не понимала, чего они подняли шум из-за каких-то пяти копеек: ведь у них много денег, Аничке еще дадут!.. А мы бедные, у нас мало денег. И вовсе не стоило из-за пяти копеек...
- Аничка, может, ты плохо смотрела, - засомневалась тетя Женя. - Пойди еще раз по-ищи. Куда ты их положила?
- Они у меня в игрушках бы-ыли-и, - всхлипывала Аничка.
Она убежала в дом, вернулась и доложила, что посмотрела хорошо, но пяти копеек ни-где нет.
Все началось сначала.
Пришел из школы Аничкин старший брат Толик, ему тоже все рассказали.
Толик быстро осмотрел пять копеек и сказал строго Аничке:
- Чего ты орешь? Оля ходила в магазин и ей дали сдачу. Развели тут...
Но тетя Женя сказала, что можно бы узнать у самой моей мамы, посылала ли она ме-ня сегодня в магазин или нет. Это было для меня новым ударом, потому что ни в какой магазин меня сегодня не посылали.
Я держалась очень независимо. Я прекрасно понимала, что совершила воровство. Но стыдно почему-то не было, - наверное я считала свой поступок всего лишь восстановле-нием маленькой справедливости. Единственное, о чем я жалела, это о том, что показала монетку Аничке: ведь не похвались я перед нею, я преспокойно отнесла бы деньги домой, и никто ничего не узнал бы.
И еще я думала о том, что вот и кончилась моя дружба с Аничкой. Я мысленно проща-лась с теми шоколадками, апельсинами и другими вкусностями, которые мне здесь "улы-бались". Ну и пожалуйста, ну и пусть.
В этот момент я совсем не презирала Аничку. "Теперь, - думала я, - я никогда больше не смогу прийти сюда, и никогда больше не буду играть с Аничкой, ведь я обворовала ее. Теперь Аничка будет презирать меня, и все будут презирать меня, потому что я украла".
Наконец, следствие было закончено. Я защищалась все слабее и слабее, под конец просто стояла и молчала. Пять копеек вернули Аничке с назиданием впредь не разбрасы-вать где попало деньги, после чего у счастливой Анички моментально высохли слезы. Те-тя Женя с бабушкой вернулись в дом к своим делам. Аничка, прижав к груди потерянные и вновь обретенные пять копеек, которые выросли для нее в этот миг в целое состояние, побежала прятать их в свои заветные уголки.
А я, решив, что суд надо мной окончен, и мне больше ничего не остается, как навсегда забыть дорогу в этот дом, где, оказывается, мне было хорошо, но поняла я это так не-ожиданно и вдруг, мысленно уже распростившись с ним навеки, - уйти восвояси, опозорен-ной, - направилась к калитке.
Вдруг рядом со мной оказалась Аничка. Она взяла меня за руку, улыбнулась и пред-ложила:
- Давай прыгать с забора.
Я опешила. Как?! Что она такое говорит?! А пять копеек? Она что, уже все забыла?!
Но Аничка, не дожидаясь ответа, уже карабкалась на забор.
Я до сих пор дружу с Аней. И по-прежнему люблю бывать у них в доме. Мне там рады и по-прежнему, как в детстве, угощают чем-нибудь вкусным. За все эти годы ни тетя Женя, ни Аня, ни ее брат не напомнили мне о том злополучном происшествии с пятью копейками. Может быть, это для них не было таким уж большим преступлением, как казалось мне? Это я воображала себя "под следствием", а на отлучение от этого дома и вовсе осудила себя сама.
Они ведь ни разу не произнесли слова "украла", не стыдили, не обвиняли, - воровст-вом это было только для меня, которое, слава Богу, уличили.
Я впервые столкнулась с другой структурой в семье - мягкой, при которой, оказывает-ся, проступок можно простить и забыть. Он остался только в моей памяти.
Для меня это были первые уроки Прощения и Доброты, которых часто так не хватало в моей дальнейшей взрослой жизни.
К сожалению, эти уроки получила я не в своем доме.