Анатолий никогда не любил шить. Когда-то мама пыталась научить его, но с тех пор много воды утекло... умерла мама, умерла - внезапно и жутко - жена.
И теперь порванная рубашка требовала к себе внимания. Анатолий мучительно решал, что ему неприятнее - выбросить едва ношеную вещь, или взяться за иглу. Нести к специалистам при дырочке-то в три миллиметра было стыдно...
Он сидел в своей кровати, со стороны Анны, на которой больше никто не спал, и мучился. На стойке осталось ее рукоделие - недовышитый гладью узор. И нитка-то такая подходящая цветом...
- Да твою ж мать, - вздохнул Анатолий, и оставил рубашку на половине жены, как оставлял при ее жизни.
Ночью стало холодно. Анатолий никак не мог проснуться - ворочался, приподнимал голову, открывал глаза, вздрагивал, мычал, но не мог вытряхнуть из головы дрему, как жирную вату. забивающую все извилины.
Что-то не давало ему нормально уснуть. Этот холод, ползущий по ногам и боку. Этот странный звук. Шорх-шорх.
Шорх-шорх.
Шорх.
Шу-урх-шорх-шу-урх...
Справа на кровати что-то зашевелилось. Анатолий с усилием, ничего не понимая, повернул голову - воздух будто льдом напитался и резал в носу и в горле.
На половине Анны в лунном свете сидело нечто, горбатое, кривое, перекрученное.
Шорх-шорх - ходила нитка.
Шорх-шу-урх - игла в руке, сломанной в пяти местах Камазом.