В сущности, самый страшный звук для белого, активного, привычного к цивилизации человека - это тишина.
В тишине слышно, как бьется собственное сердце. В мертвой тишине не за что зацепиться слуху, и шорох одежды кажется угрожающим змеиным шипением.
Я буду думать, что со мной произошло, чтобы не сойти с ума. Сейчас, кажется, пятый или шестой день тишины. Я не понимаю, что произошло - и это плохо. Я помню только то, что видел - в пятницу, перед тем, как пойти домой, я заглянул в туалет, и там застрял - задвижка сломалась. Снаружи послышался какой-то резкий, громкий звук, как будто грохот взрыва. Я бился в дверь, пока не догадался ее выбить шкафом - пафосный удар моего худосочного офисного плечика не сработал.
Еще раз. Меня зовут Иван. Мне двадцать восемь лет. Я кидалт - "взрослый ребенок", по этой дурацкой терминологии - люблю мороженое, держу дома иксбокс, рубимся с моей девушкой, Сашей, вдвоем в Гитархиро, играем в одной гильдии. Я работаю дизайнером. В пятницу все было нормально. Я проснулся, пошел на работу, пришел, отработал, заказчица из Экско вынесла весь мозг.
Потом я, как в анекдоте, застрял в сортире.
Потом был звук. И тишина.
Я вышел, но вокруг никого не было. На столе Машеньки-бухгалтера остывал кофе. Машенька - это прозвище здорового быка Михаила, который мог бы вышибить эту дверь одной левой. Машенька очень вежливый и приличный. Он никогда не бросает чашку кофе, особенно в пятницу, восемнадцать-сорок пять.
На всех часах восемнадцать-сорок пять так и осталось. Я прошел по всему офису - никого. Шуршали падающие бумажки. Что-то грохнуло вдалеке, я не знаю, что.
Вокруг никого нет уже... сколько дней?
Я не знаю. Солнце не опускается и не поднимается. Солнце тоже считает, что сейчас пятница, семнадцатое сентября, нет никакого конца света, нет никакой напряженности между странами, не воет система оповещения.
Ничего не звучит. Вокруг ничего нет.
Я иногда ем. Иногда хожу в туалет - и не закрываюсь. Все равно никого нет. Я здесь уже... не знаю. Год? Два? Три дня?
А где - здесь? Может, это не с людьми что-то случилось, а со мной?
Я не слышу собак, я не слышу шума - первые дни еще иногда вдалеке ревели пожары, но в моей части города никто, видно, не уронил горелку.
Так тихо. У меня болят уши от этой тишины, и что-то, кажется, ритмично пищит.
Это галлюцинации, конечно. У меня нет уже никаких сил терпеть.
Сейчас я додумаю, и пойду на вон тот симпатичный небоскреб, который совсем не дотягивается до неба -в сего-то лишь "свечка" точечной застройки, там есть пустой Макдональдс, в котором разморозились и завоняли брошенные котлеты, несколько дурацких офисов, ремонт часов - мне отремонтировали там мои, поддельное Казио, показывающие сейчас шесть пятьдесят. Они всегда немного спешили.
Воздух провонял чем-то непонятным. Сидеть почему-то неуютно, и кажется, что тянет откуда-то со стороны Финского залива туманом. Мне даже кажется, что от Соснового бора. но это, наверное, паранойя. Хотя реактор уже должен начать гореть...
Ладно, поспешу, пока не помер от лучевки. Кровь в ушах шумит все громче и громче. Как ровный писк.
Ну за что мне это...
..."мы его теряем!"...
..."разряд!"...
...
..."смерть наступила семнадцатого сентября в девятнадцать тридцать се-..."