Мишу называли хулиганом и негодяем. Мама закатывала глаза, когда ей снова приводили (или приволакивали за ухо) Мишу, выловленного где-нибудь, скажем, в соседском дворе, ворующем яблоки, или тыкающим кота в бок, или гоняющим камнями сойку с подбитым крылом. Потом Миша соорудил себе рогатку - и соседи взвыли.
А потом мама умерла - вдруг, так быстро и скоропостижно, что Миша даже ничего не понял толком, когда его забирал явившийся из ниоткуда папа.
Миша всегда думал, что отец у него - капитан дальнего плавания, погибший в неравном бою с десятью тыщщами аборигенов. Ну или обезьян. Или даже китайцев - мамины версии разнились от раза к разу, а Миша и не возражал.
Он романтично вздыхал, надеясь, что отец отобьется-таки и вернется к маме и Мише.
А тут вдруг - вернулся, и оказался совсем не красивым, высоким капитаном дальнего плавания, а сутуленьким дядькой, старым-престарым для семилетнего Миши. Горбатым, страшненьким, и глаз дергался.
Зато Миша сразу распознал и происхождение своего выдающегося носа, и причину, по которой мама только пару раз играла с ним в "кнопочки". Свой-то носик у нее был как пуговка...
Не разобравшийся, куда уехала мама, Миша принялся осваивать новые территории. Папка - какой уж тут "отец", папка это - сидел часами над какими-то расчетами, надолго уходил, и почти не говорил с рухнувшим на голову сыном. Миша открыл для себя дверной звонок, до которого дотягивался, вытянувшись в струнку - в деревне звонков не было. и нужно было колотить изо всех сил, чтобы открыли, если калитка была далеко от дома.
Очень смешно оказалось медленно подкрадываться к двери, в прыжке давить - ДЗЫЫЫНЬ! - и улепетывать со всех ног, а потом - затаиться, слушая рассерженную ругань старой бабы Глаши, не такой старой тетки Анфисы или возмущенный бас дядьГены.
Миша обожал звонки, и пока его здесь - в отличие от деревенских - еще не ловили.
Во всех квартирах отзывались злобными воплями, кроме одной - напротив папкиной. Вот там никогда и никто не подходил к двери, как бы Миша не трезвонил, а потом прислушивался. В этом доме было по две квартиры на этаж, и разок он дотрезвонился до того, что снизу пришел ругаться дядьГена. Миша быстро отвертелся, что мол перепутал, где его квартира, и очень надеялся, что дядьГена ничего не заподозрил. И тогда-то за спиной и щелкнуло немного. Тихонько так.
Миша отчаянным усилием отправил дядьГену домой, а сам, для вида постукав к себе в дверь - папка все равно ничего не видит и не слышит за своими бумажонками - тихонько приник к двери.
Оттуда скреблись. Слабенько так. Неотчетливо. Несильно. Как будто ребенок царапал. Миша от восторга вспискнул, подавившись радостным криком, и прижался к замочной скважине, всегда закрытой изнутри чем-то черным.
- Ты кто?
- Миша? - из-за двери раздался мамин голос, - Миша, это ты?
Миша так давно ее не слышал! Целую вечность от первых оттепелей до желтых листьев и угрозы школой!
- Мама? Ты приехала? Ты приехала за мной? - Миша замер, боясь, что больше не будет волшебного тихого голоса.
- Я приехала. Я приехала за тобой. Заходи, - из-за двери неясно хихикнули.
- А как? Открой дверь! Мама! - Миша попытался расковырять замок и не придумал, как, - мама! Мама, не уходи!
Снизу снова пришел дядьГена. и на этот раз отвертеться не получилось - взял за ухо и доставил прямо к папке, сурово отругав за шум, когда у него ребенок только уснул.
- Я маму слышал, - проныл тихонько Миша, когда страшный дядьГенин бас утих.
- Откуда? - вот теперь кажется великан-дядьГена(вот уж кому быть капитаном дальнего плавания для мамы!) - немного затревожился, - из-за двери что ли? Витька, ты чего молчишь?
Он возмущенно дернул папку за плечо, злой, что папка не поворачивается, игнорирует его и Мишу - и шарахнулся назад.
Миша запищал от боли и страха, потому что папки не было, было что-то серое, страшное, с бельмами и ужасными зубами.
- А я уже открыл, - улыбнулся папка полным кусищ ртом, - я уже открыл. Она уже здесь!