ПОЛНЫЙ ВАРИАНТ РОМАНА МОЖНО ПРИОБРЕСТИ НА PUBLICANT.RU
ТЕАТР ЖЕСТОКОСТИ
фантастическая фильма
Была ночь ...
Иссиня-черная и безмолвная.
Мерцая, облетевшие кусты нехотя расступились перед небольшим, перечеркнутым крутым мостиком пространством, на дне которого покоился стылый пруд.
Резкий удар ветра волной прошел по заиндевевшей траве и опустевшим кронам деревьев, срывая последние листья, но пруд остался тих и недвижим, лишь на миг молния пронзила его зеркальную поверхность, озарив погружающуюся в бурые водоросли капсулу с лежащим в ней человеком.
"Где я?.." -- послышался в гуле стихии его голос и вместе с ужасом, застывшим в его широко раскрытых глазах, растаял в ночи, распахнувшей свои таинственные, словно огромные крылья, объятья...
На мосту, догорая, ярко вспыхнул и погас уголек, и в тревожном шуршании опавших листьев из лиловых облаков выплыла большая желто-голубая луна, растекаясь холодным потоком по еще дымящимся на истоптанном песке факелам, длинным полосатым копьям с пестрыми флажками, каплеобразным стеклянным шарам и изломам нависшего над прудом замка с островерхими башнями.
Вдруг по темному стрельчатому окну нервно заскользил мутный светящийся круг и застыл в его вершине, на миг превратившись в скрытую пеленой разноцветных облаков вторую луну, но следом за ним появились другие светящиеся круги, и спустя несколько мгновений желтый, чуть подрагивающий свет разлился по старинному витражу: на берегу круглого голубого озера, у подножия желтой горы, вершиной рассекающей далекий темно-зеленый лес, семеро монахов в лиловых балахонах укладывают спеленутого человека в прозрачный гроб...
Неожиданно его скованное невыносимой мукой лицо заструилось в горячем воздухе и исчезло за тонким профилем молодой женщины с переливающимися медными волосами, казалось, лежащей на смертном одре... но за ее спиной внезапно появились стрельчатая дверь и огромный пылающий камин и каменным гербом над каминной доской: летучая мышь, парящая над мечом, рассекающим сверху вниз человеческий череп.
Сверкнув из-под выгнутых ресниц, открылись сиреневые глаза девушки с черными прорезями зрачков, и она сделала небольшой шаг по длинному столу, заставленному бронзовыми канделябрами с горящими свечами, чернеными серебряными кубками, столовыми приборами с гербами, подобными вырубленному над камином, хрустальными кувшинами с пурпурным вином и блюдами с разнообразной дичью: от надменно распустившего хвост павлина до злобно ощерившейся головы кабана.
-- Бездна! Бездна! -- Девушка резко раскинула руки, и на черном шелке ее платья вспыхнул красный крест с эмблемой смерти в центре. -- Нет, этот человек -- мой рок! Вчера я была на кладбище. Какое великолепное зрелище! Луна обливала голубыми лучами надгробные камни и кресты, и мне казалось, что я окружена тысячами мертвецов -- жуткий, захватывающий спектакль, но я чувствовала себя такой счастливой! Мне было хорошо! О, я изберу себе прекрасную смерть. Мой возлюбленный найдет маленькую комнату без окон, я велю обить ее черным шелком, за стеной будет играть тихая пронзительная скрипка, а я лягу в скромном белом платье на черное ложе, окруженное бесчисленными цветами, запах которых и убьет меня. О, это будет дивно! Нет, я не боюсь смерти! Все мы умирали много раз, и то, что мы называем рождением, лишь другая сторона смерти, как дверь, которую мы называем входом снаружи и выходом из... Боже мой! Это же трон Елены Элеоноры Аквитанской! Я его узурпирую!
Девушка поставила ногу на стул с высокой резной спинкой, но в этот момент с грохотом раскрылась дверь, и за ее спиной в тугом потоке ослепительно белого света появился размытый силуэт мужчины, застывшего на пороге.
Она испуганно обернулась и опрокинула кубок с вином...
-- Стоп! Снято! -- оборвался на хрипло-визгливой ноте короткий выкрик, слабым эхом прокатившийся по стенам, следом за которым послышались нестройные аплодисменты.
Устало улыбнувшись, актриса запрокинула голову, пытаясь разглядеть сквозь яркий свет прожекторов и осветительные фермы закатное небо, но к столу подбежал невысокий, худощавый мужчина в ковбойской шляпе, потертых джинсах и синей клетчатой рубашке и протянул ей руку.
Она осторожно спустилась на стул и вложила свою маленькую, почти прозрачную руку в его ладонь.
-- Леночка, ты была восхитительна, как Елена Прекрасная! Боже мой, какая экспрессия!.. -- на выдохе выпалил режиссер. -- Какая глубина, просто бездна!
Мимо них прошла длинная стрела операторского крана, и широкоскулый бородатый оператор, сидевший с ассистентом на маленькой круглой площадке, оторвавшись от кинокамеры, поднял вверх большой палец: "Все о'кей", -- но его возглас утонул дребезжащем гаме съемочной группы, высыпавшей на площадку.
-- Нет, не зря я отстаивал у продюсера твою кандидатуру, -- весело подмигнув оператору, сказал режиссер и хотел поцеловать руку актрисе.
-- У тебя мокрые руки, -- тихо проговорила Елена. -- Отстань, я устала!
-- Да, да, конечно, -- промямлил обескураженный режиссер и отпустил, словно отбросил, руку актрисы. -- Отдохни, расслабься.
-- Непременно, -- метнув в него презрительный взгляд потускневших сиреневых глаз, сказала Елена и не спеша направилась к полукруглому туннелю, соединяющему павильон с основным зданием киностудии.
-- Стерва! Красивая, но стерва! Господи, за что?! -- процедил режиссер, поднял голову, моментально оценил обстановку на площадке и, сложив руки рупором, закричал. -- Через пятьдесят минут, максимум через час, снимаем эпизод *Бал монстров*. Все поняли? Поехали!
-- Виссарион, не гони волну! Мне только свет ставить часа полтора, -- обернувшись, недовольно сказал оператор, разговаривавший с пегим бригадиром светотехников в черной пилотке без кокарды и темно-синем комбинезоне с белым зигзагом молнии на груди.
-- Ничего не знаю. Я сказал: максимум час! -- тоном не терпящим возражений ответил ему режиссер и вдруг заорал, увидев, как один из его ассистентов, отвернувшись к камину, пьет вино из кубка. -- Это еще что такое?! А ну прекратить!
Поеживаясь от сквозняка, Елена прошла туннель, поднялась по узкой лесенке на пять ступенек, сняла медный парик и, очутившись в длинном сумрачном коридоре киностудии с бесконечным числом дверей, скрылась за ближайшей.
Следом за ней в залитую теплым оранжевым светом гримерную с зеркалами во всю стену, шелковой ширмой с драконами, кушеткой, накрытой белоснежной простыней, маленьким круглым столиком, на котором стояло плетеное блюдо с бананами и виноградом вошел тонкий юноша в голубом халате с бледным, чуть припудренным лицом, аккуратно зачесанными назад выбеленными волосами и подкрашенными темно-синей тушью ресницами.
-- Он совсем вас не бережет, Леночка, -- водрузив ее парик на *болвана*, сказал он высоким голосом. -- Работать по двенадцать часов, это уму непостижимо! Мы, как бразильские негры на плантации кофе.
-- Дима, я устала, очень устала. Делай все хочешь, только, ради бога, молча. -- Елена села на кушетку и закрыла лицо руками.
-- Хорошо, хорошо, дорогая. Сначала надо снять линзы, а потом я приведу вас в полный порядок. Все будет замечательно!
-- Дима!
-- Молчу, молчу...
Растянув двумя пальцами левой руки поочередно каждый глаз, актриса мизинцем правой руки вынула сиреневые контактные линзы, имитирующие *кошачий глаз*, сбросила их в белый пластмассовый контейнер с дистиллированной водой, который протянул ей гример, и положила его на стол, затем встала и одним взмахом сняла с себя платье, оставшись в узеньких черных трусиках, и, не удержавшись, повернулась к зеркалу.
У нее была хорошая фигура: длинная шея, плавно переходящая в округлые плечи, гибкие руки с почти прозрачными пальцами, небольшая упругая грудь, не осиная, но тонкая талия и соблазнительные в своей умеренной крутизне бедра...
-- Богиня! -- не удержался от восклицания залюбовавшийся гример.
Елена нахмурилась, но, ничего не сказав, легла на кушетку и закрыла глаза.
Дима сел рядом, держа в одной руке две баночки -- зеленую и желтую, а в другой -- сиреневые салфетки.
Он нанес на лицо актрисы несколько мазков розового геля, а затем стер салфетками остатки грима.
Закончив с лицом, Дима бросил салфетки на пол, открыл желтую баночку, встряхнул ее, и большая студенистая капля янтарного цвета упала на грудь Елена.
От неожиданного холодного прикосновения она вздрогнула всем телом и открыла глаза.
-- Что это?
-- Новый ромашковый бальзам. Просто чудо! -- И гример стал порхающими движениями размазывать бальзам по ее телу.
Когда Дима случайно, а может, и не случайно, коснулся бескостными, наманикюренными бесцветным лаком пальцами маленьких твердых сосков девушки, та глубоко вздохнула и, задержав на мгновение дыхание, прикусила нижнюю губу.
-- Не шали, подружка, -- с тихой укоризной прошептала она.
-- Что вы! что вы... -- далеким эхом отозвался в сознании актрисы голос гримера, и гримерная с зеркалами, мягким оранжевым светом под его нежными, но настойчивыми пальцами растворились в померкших синих глазах Елены, и вдруг в пелене задрожавшего воздуха она увидела изумленно смотрящую на нее громадную одноглазую стрекозу, в выпуклом глазу которой беспокойно метался черный зрачок. Стрекоза нехотя повернулась, и на ее серо-желтом боку черными линиями прорисовался прямоугольник двери, мимо которой, в треске скользящего по пятнистому брюху песка, стремительно летели спутанные комки выжженной травы, щепки, обрывки ткани и разноцветных проводов...
2
Дверь осевшего в сыпучий грязно-желтый песок вертолета раскрылась, и из черного провала выскочил человек в коричневом камуфляже и круглом белом шлеме с солнцезащитным забралом, закрывающим половину лица.
Он вытянул из вертолета короткую металлическую лесенку, по которой в струящиеся волны раскаленного воздуха спустился мужчина, лет тридцати пяти, в таком же комбинезоне, но без шлема, и вихрь винта моментально разметал его пепельные волосы. Следом за ними на песок выскочил еще один человек шлеме и камуфляже, и рука невидимого пилота в черной кожаной перчатке, рывком задернув лесенку в чрево вертолета, захлопнула дверь.
Подняв колкое облако песка, вертолет подпрыгнул и, чуть накренив стеклянный глаз кабины, боком полетел прочь от круглой площадки у подножия небольшой, но крутой горы, медленно растворяясь в струящемся мареве, а высадившаяся троица, оставляя внизу унылый пейзаж с двумя длинными бетонными бараками, окруженными тройным кольцом заграждений из колючей проволоки, стала, взбивая тяжелыми ботинками сухую пыль, подниматься по едва заметной тропе, неровными зигзагами уходящей к вершине горы.
Когда пропыленная, изнуренная палящим зноем троица поднялась на узкую площадку с черными обгоревшими краями, плоская стена горы, замыкавшая ее, вдруг с лязгом раздвинулась, и они увидели в темной и глубокой пещере стоящий на старте желто-коричневый, похожий на птеродактиля, истребитель-бомбардировщик.
-- А вот и шестикрылый серафим! Опять тебе повезло, дорогой мой Александр. Наконец-то ты в раю! -- прижимаясь к стене, пробормотал мужчина без шлема.
С оглушительным хлопком, потрясшим гору, от круглых закопченных сопел самолета оторвалось, растаяв ярко-оранжевое пламя, и истребитель, вздрогнув, вылетел из своей норы, грузно просел к земле, но тут же, задрав острый клюв, исчез в белесой вышине неба.
-- Вперед! Не оглядываться! -- подтолкнув Александра в спину, глухо скомандовал один из сопровождающих.
-- Вперед, так вперед.
Войдя в пещеру, Александр, обернулся, посмотрел на сдвигающиеся створки, но, получив еще один тычок в спину, обогнул шипящий крюк катапульты, возвращающийся на исходную позицию, и свернул в боковой коридор, тускло освещенный потолочными светильниками в решетчатых колпаках.
"Кто это?" -- подумал он, вспоминая неподвижное, как у манекена, лицо пилота истребителя, но эта неожиданная и странная мысль ускользнула от него, как скользили по забралам шлемов его сопровождающих бледные отражения неровных бетонных стен.
Пробирающий ознобом бетонный коридор окончился, и Александр вместе со спутниками очутился в небольшой квадратной комнатке перед круглой дверью с поворотным колесом.
Та со визгливым скрипом раскрылась, и все трое, один за другим, потерялись в лиловом сумраке длинной, в человеческий рост, трубы.
Ослепительный солнечный свет, дробясь в цветных стеклах широкого, наклонного, как мансардное, окна, одновременно являющегося стеной абсолютно белой комнаты, разбросал свои лучи по мягкому серому полу вокруг белого стола с черной окантовкой, за которым сидел пожилой лысый мужчина в белой рубашке с расстегнутым воротом и распущенным галстуком.
Промокнув носовым платком выступившие на лысине капельки пота, он достал из-под стола черный кейс с цифровыми замками, раскрыл его и разложил по пустому столу три разноцветные пластиковые папки какого-то документа с эмблемой из трех переплетенных букв в левом верхнем углу первого листа.
Разложив документы, мужчина поднял голову и тоскливо посмотрел на едва вращающийся пропеллер вентилятора, и по его изможденному желтоватому лицу с сизыми кругами под глубоко посаженными карими глазами было понятно, что он безумно измотан удушающей жарой.
Бесшумно растворилась незаметная дверь в левой стене, и в комнату вошли Александр и его сопровождающие.
Сидевший мгновенно преобразился: застегнул ворот рубашки и затянул петлю галстука.
-- Александр Филиппович Набоков? -- обращаясь к вышедшему на середину комнаты Александру, спросил он и, сложив короткие волосатые руки на груди, откинулся к спинке светло-коричневого кожаного кресла.
-- Yes, of course, -- широко улыбнулся Александр, щурясь от заигравших на его лице лучиков и, распахнув объятья, воскликнул. -- It's wonderful!
-- Прекратите паясничать! -- вдруг рявкнул лысый, но тут же поняв, что непозволительно сорвался, указал на раскрытый встроенный шкаф в противоположной стене с висящими костюмами, упакованными в полиэтиленовые мешки: -- Переодевайтесь!
-- Разрешите исполнять, профессор?.. Ой, извините, генерал... Ой, пардон еще раз, ваше превосходительство!
Вдруг вентилятор под потолком, жалобно взвизгнув, бешено закрутился, и аккуратно разложенные на столе документы, запорхав в воздухе, разлетелись по комнате.
-- А, дьявол! -- Лысый распорядитель упал на колени и, задыхаясь от рыхлой тучности, стал собирать бумаги, продолжая вполголоса чертыхаться.
Когда документы были вновь разложены на столе, к нему подошел Александр, успевший переодеться в серый костюм в тонкую белую полоску, голубую рубашку и темно-синий галстук.
И вдруг вентилятор опять взвизгнул и остановился.
-- Черт бы тебя побрал! -- выругался тяжело дышащий то ли профессор, то ли генерал, обеими руками накрывая вспорхнувшие бумаги. -- Садитесь!
-- Куда?
-- Издеваетесь!?
-- Ни в коей мере, ваше превосходительство!
-- Паяц! -- И обращаясь к охранникам, переодевшимся в точно такие же костюмы, как и Набоков, сердито буркнул: -- Дайте ему стул, черт бы его побрал!
-- Должен заметить, ваше превосходительство, что в настоящее время вырисовывается довольно занимательная, но весьма неоднозначная картина: половина человечества с завидным упорством, чуть ли не ежеминутно призывает в свидетели дьявола, а остальные всуе поминают Бога. Поэтому вы, как бесспорно умный человек, должно быть представляете, что произойдет, если он, то есть дьявол, вдруг откликнется на ваш призыв и явится пред наши светлые очи? -- размышлял Александр, подписывая черной ручкой верхний лист первого экземпляра документа.
-- Не спешите, прочтите, а потом подписывайте.
-- Неужели за два дня что-нибудь изменилось? -- удивился Александр, но все же на мгновение задержал взгляд на тексте. -- Все правильно, *измена Родине при отягчающих обстоятельствах*, -- и быстро расписался на всех листах оставшихся экземпляров приговора. -- Все?!
-- Опять торопитесь!
-- Прекрасное перо, вашество, -- вставая, заметил Александр и положил ручку на стол. -- *Parker*?
Распорядитель внимательно изучил каждый подписанный лист всех трех экземпляров приговора, достал из-под стола кейс и сложил в него документы.
-- Прощайте, Александр Филиппович, -- довольно усмехнулся он и бросил ручку в стоящую возле стола черную пластиковую корзину для мусора. -- Фальшивка!
Александр взял серую шляпу из рук одного их охранников, ребром ладони пробил тулью и водрузил на голову.
Бесшумно раздвинулась правая стена, обнажив лиловую изгибающуюся трубу коридора с квадратным раструбом у входа.
Сделав два шага, приговоренный неожиданно резко развернулся, отчего его конвоиры одновременно упали, чуть приподнял шляпу и, не обращая внимания на чертыхающуюся возню у ног, сказал:
-- Ваше превосходительство, позвольте напоследок пожелать вам интересных загробных видений и приятного препровождения вечности! До скорой встречи, профессор!.. У падшего ангела.
-- До свидания, -- растерянно кивнул распорядитель, и жалкое подобие улыбки исчезло с его позеленевшего лица.
Раздвижная стена вернулась на место, а измученный жарой распорядитель, напуганный неожиданным пророчеством, бессильно опустился в кресло и, вслушиваясь в замирающие шаги Александра Набокова, вдруг увидел, как перед ним вместо белой стены возник черный квадрат завораживающей бездны.
3
В сумрачный коридор упала полоса оранжевого света, мгновенно съеденная воздушной тенью, и следом за ней из гримерной появилась Елена в сиреневом хитоне и иссиня-черном парике длинных прямых волос.
Ее красивое, искусно прорисованное для очередного эпизода лицо было спокойно и безмятежно, лишь правая рука нервно сжимала и разжимала красно-белую пачку сигарет...
Она на секунду замерла, осмотрелась и мелкими шажками, словно боясь разрушить рельефные складки хитона, направилась к съемочному павильону, но прошла мимо него.
Выйдя в высокий, из стекла и бетона, напоминающий одновременно тропический сад и огромный аквариум, холл главного подъезда киностудии, Елена пересекла его по диагонали и подошла к полукруглой стойке из мореного дуба.
-- Можно я позвоню? -- тихо спросила она привратника и, замявшись, добавила: -- Домой.
Привратник, пожилой мужчина с круглой лысиной, седой гривой и седыми усами, лихо закрученными вверх, одетый в темно-синий с черными петлицами пиджак, оторвал взгляд от толстенной книги в черном коленкоровом переплете с золотыми буквами, улыбнулся выцветшими голубыми глазами и, молча кивнув, подал актрисе красный телефон.
Быстро набрав номер, Елена долго слушала гудки, а затем положила трубку, сказала: "Спасибо", -- но, отойдя на несколько метров, вернулась к стойке и безнадежно спросила: "Мне никто не звонил?"
Привратник, опять улыбнувшись одними глазами, покачал головой.
Скользнув витающим где-то далеко взглядом по подернутому сумерками изумрудному небу, по радужному ореолу над фермами съемочного павильона, Елена села на обитый бежевой кожей диван в тени пыльных пальм, достала погнутую сигарету и не глядя сунула в рот.
Вдруг перед ее застывшим, будто маска, лицом раздался звонкий щелчок, и вспыхнул желтый огонек.
Глубоко затянувшись, в клубах рассеивающегося дыма она выдохнула: "Спасибо", продолжая смотреть на подрагивающий, рассекаемый тенями ореол над павильоном.
Обогнув низкий мраморный столик, Александр сел с другой стороны дивана, снял шляпу, небрежно бросил ее на столик и, искоса поглядывая на актрису, закурил.
-- Мне показалось, вам грустно и одиноко...
-- Вам тоже.
-- Простите, не хотел вас беспокоить.
-- Глупости.
-- Если я тут лишний, то я поеду своей дорогой.
-- Нет. Я ждала тебя.
-- Прости, задержался.
-- Пустяки. -- Елена бросила наполовину выкуренную сигарету в блестящую шарообразную пепельницу на треножнике, встала, осмотрела себя и направилась было к павильону, но вдруг остановилась, увидев перед зданием старинную черную машину с длинным хищным капотом.
-- Ой, какая машина! -- воскликнула она и обернулась к поднявшемуся Александру. -- Твоя?!
-- Угу.
-- Прокатишь как-нибудь?
-- Непременно, вот только разберусь...
Но актриса, подхваченная выбежавшим из павильона режиссером, что-то быстро зашептавшим ей на ухо, не услышала его ответа.
Скрип тормозов подъехавшей машины оборвал проследовавший за Еленой пристальный взгляд Александра, он оглянулся и потянулся к шляпе.
Громоздкая черная машина с затемненными стеклами и выпученными, словно рыбьи глаза, фарами развернулась на небольшой прямоугольной площадке перед входом и припарковалась возле его машины.
Из нее долго никто не выходил, но спустя несколько томительных для затаившегося Александра минут, широкие двери одновременно распахнулись, и из машины появились четыре одинаковых человека в серых костюмах и темно-серых шляпах: они перекинулись несколькими фразами и разбрелись в разные стороны.
-- Меня здесь не было, -- стремительно подойдя к привратнику, сказал Александр, посмотрел на его круглую лысину и, усмехнувшись, подумал, что он напоминает ему лысого распорядителя. -- А чем черт не шутит?! -- щелкнул пальцами и, надев шляпу, растаял в зарослях тропического сада.
Привратник, не отрываясь от книги, кивнул, поднял глаза и замер в изумлении, смотря на покачивающиеся листья банановой пальмы.
4
В зеркальную мглу липовой аллеи удалилась последняя машина, и за ней, в ускользающем шорохе шин, мерцая, устремились вдаль два красных огонька...
Потух и замер павильон.
Вылетевшая из облаков луна засеребрила углы громадной коробки здания студии, растворив экзотические растения в аквариуме холла, лишь радужный свет настольной лампы вырисовывал темный силуэт привратника, склонившегося над столом.
-- Ты красива и чертовски талантлива, но ты устала, безумно устала, моя дорогая Леночка, -- одернув короткое платье из лилового шелка, проговорила актриса, и сырые после короткой, но бурной грозы, стены студии зацокали звонким эхом ее высоких каблуков, высекавших из ступенек искры.
Спустившись, Елена закрыла глаза и, запрокинув голову, несколько раз глубоко вдохнула прохладный воздух, а затем, обогнув переливающуюся лужу, перешла на другую сторону аллеи к огромной сдвоенной липе и, прижавшись щекой к волглой коре, обняла один из ее стволов.
-- Печаль расставания тоже прекрасна. -- Она приоткрыла губы и, поцеловав шершавый бугорок коры, заиграла дрожащим кончиком язычка по его неровным краям.
Вдруг из сгустка мглы, расплескивая лужу, перед ней развернулась и, подмигнув фарами, остановилась старинная черная машина.
Дверь раскрылась, и из нее высунулся улыбающийся Александр.
-- Автомобиль подан, мадемуазель, -- сняв шляпу, сказал он, но в ответ услышал лишь редкие и глухие удары капель о землю. -- Эй, вы спите?
Елена продолжала не двигаясь стоять, обнимая дерево.
-- Нет, я слышу, у вас глаза открыты.
Девушка прислонилась спиной к дереву и подняла подернутые туманной поволокой, потемневшие от ночи, синие глаза с черной бездной расширившихся зрачков.
Александр вышел из машины и с нескрываемым восхищением стал смотреть на ее гладкие темно-русые с медным переливами, чуть спутанные волосы, рассыпанные по плечам, на ее вздымающуюся от сдерживаемого дыхания грудь, на ее длинные ноги в черных чулках, мерцающих капельками дождя...
-- Подойди, пожалуйста, -- прошептала она, но, увидев промелькнувшую в его карих глазах нерешительность, мягко успокоила. -- Я ничего тебе не сделаю.
Сдвинув пальцем шляпу, он подошел к девушке и встал в полушаге от нее.
-- Я тебе нравлюсь?
-- Нет. То есть да... У меня сегодня прямо-таки день разоблачений.
-- Колючий... -- Елена провела пальцем по его щеке. -- Поцелуй меня.
Александр осторожно тронул ее верхнюю губу, но в тут же отпрянул, заметив в черной бездне ее глаз вспыхнувший голубоватый огонек.
-- Поехали? -- пробормотал он.
-- Очень любезно с твоей стороны. -- Елена мотнула головой и направилась к машине. -- Большинство боится смерти, а ты боишься жить. Почему стоим? Поехали! -- сказала она, садясь на переднее сиденье.
-- Куда изволите, мадемуазель?
-- А поедем мы...
-- Умоляю, только не на край света, Это очень далеко, утомительно и неинтересно... И я там был. -- Александр повернул ключ зажигания, мотор что-то недовольно буркнул в ответ, но завелся. -- А впрочем, нет ни одной настолько большой проблемы...
-- ...чтобы от нее нельзя было убежать.
Они переглянулись и засмеялись.
Некоторое время нечаянные спутники ехали молча, разрезая зеркальную мглу пустынного шоссе, и лишь тонкая зеленая полоска обуглившегося заката и голубые всполохи скатившейся за горизонт грозы напоминали о прошедшем дне.
-- Итак, мадемуазель... Или, прошу прощения...
-- Мадемуазель.
-- Приятная неожиданность. Итак, мы следуем...
-- ... в гостиницу.
-- Простите великодушно, но не кажется ли вам, что это по меньшей мере банально...
-- Просто Елена. Мне давно ничего не кажется...
-- Просто Александр.
-- Замечательная парочка: Елена Прекрасная и Александр Великий!
-- Я предпочел бы: Бонни Паркер и Клайд Бэрроу, без затей и пафоса.
-- Так тебя в детстве Сашкой звали?
-- Шуркой. Мы перешли на *ты*?
-- Давно.
-- Может, это любовь?!
-- Любовь?.. -- Елена прикусила мизинец и посмотрела на Александра. -- А дальше?
-- Целая вечность!
-- Мы расстанемся?
-- Не знаю, но печаль расставания тоже прекрасна!
-- Красивая машина. Она действительно твоя?
-- Моя, -- буркнул он, напряженно вглядываясь в зеркало заднего вида: к ним быстро приближалась машина, но, мигнув фарами, та со свистом пролетела мимо, а следом за ней черной тенью промчался пустой автобус, и Александр облегченно вздохнул.
-- Что-то случилось?
-- Ничего особенного.
-- Где ты ее взял?
-- Кого?
-- Машину.
-- В наследство досталась, от дедушки, царского генерала, -- Александр посмотрел на девушку, на ее ноги, на сброшенные туфли и засмеялся. -- У тебя красивые ноги, а пальчики так и хочется съесть. Я ее угнал.
-- Значит, ты -- вор?
-- Что-то в этом роде.
-- Маньяк и каннибал? Быстро сознавайся! -- Елена приставила палец к его виску и прищурилась, изучая его лицо: жесткую складку у рта, тонкий нос с едва заметной горбинкой, веерок морщинок вокруг глаз, четко очерченные скулы и острые уши с небольшими, но пухлыми мочками.
-- Врожденный порок: обожаю женские пальчики!
Неожиданно Александр круто вывернул руль вправо, и машина, шурша шинами, остановилась на обочине.
Не обратив внимания на растерянный *ах* спутницы, он дернул рычаг ручного тормоза, вышел из машины, встал на цыпочки, потянулся, потом бросил руки вниз, согнулся пополам, присел на корточки, сделал несколько коротких шагов на пятках и выпрямился, обошел машину спереди, открыл дверь, где сидела Елена, продолжавшая пребывать в безмолвном недоумении, залез в бардачок, достал пачку сигарет, щелчком выбил одну, сунул ее в уголок рта, щелкнул зажигалкой и, прикрывая пламя ладонью, прикурил и только после этого молча предложил девушке.
-- Спасибо и на этом, -- обиженно поджав губы, сказала та, но все же вынула сигарету из пачки.
Он еще раз щелкнул зажигалкой и, когда Елена прикурила, сел на корточки у ее ног.
Вокруг было тихо, лишь где-то неподалеку нежно журчал невидимый ручей, и над черным колючим лесом переливалось зарево близкого города.
Елена осторожно опустила ногу на землю, вздрогнула от пронзившего ее холода, сжала и разжала пальцы.
-- Ой, как здорово! -- воскликнула она, спустила, опять вздрогнув, другую ногу и положила руку на его плечо. -- Попробуй!..
-- К одиночеству привыкаешь, но достаточно нарушить его хотя бы на день, приходится привыкать к нему заново.
-- Ты о чем?
-- Да так, пустое, мысли вслух. Прошу за руль, мадемуазель. -- Он легко поднял ее на руки, обошел машину, глядя в ее вспыхнувшие восторгом глаза, и аккуратно усадил на водительское сиденье, а сам сел на ее место.
-- Главное, не торопись. Может, туфли наденешь?
-- У них слишком высокие каблуки.
Усевшись поплотнее, Елена поставила правую ногу на педаль газа, а левой выжала педаль сцепления, повернула ключ зажигания: мотор, рыкнув, глухо зарокотал, и тогда, по-детски озорно улыбнувшись, она включила первую скорость и отпустила педаль сцепления...
Машина скакнула вперед и заглохла.
-- Все правильно. Теперь то же самое, только без резких движений. -- Александр накрыл ее руку своей. -- Плавно отпускаем педаль сцепления и... поехали.
Выписывая на пустынном шоссе забавные зигзаги, скрещивая руки то на руле, то на рычаге коробки передач, они въехали в небольшой городок, над центром которого, словно айсберг, возвышалось семиэтажное, из стекла и бетона, здание гостиницы в виде развернутой книги со странным для провинциального города названием *SILVER DREAM*.
5
Из летнего кафе, устроенного на веранде под раскидистой ивой, слева от парадного подъезда гостиницы, светящегося теплым оранжевым светом, на полупустую площадь низвергался поток грохочущей музыки, когда машина с Еленой и Александром, заложив крутой вираж вокруг огромной клумбы на площади перед гостиницей, грузно остановилась в нескольких метрах от подъезда, но в темном салоне машины было тихо.
Некоторое время они сидели молча: он, надвинув шляпу на глаза, растекся по спинке сиденья, а она, положив голову на сцепленные на руле руки, не мигая смотрела на клумбу, посредине которой стояла, подсвеченная с трех сторон бетонная скульптура, изображавшая огромные, в человеческий рост, раскрытые ладони, из которых взлетала нанизанная на бронзовую спираль стая алюминиевых голубей.
-- Да так, ерунда всякая в голову лезет. Подай мне, пожалуйста, туфли.
Он достал из-под сиденья ее черные туфли с маленькими серебристыми бантиками:
-- Прошу ваши ножки, мадемуазель.
Развернувшись, Елена вытянула свои ноги в черных мерцающих чулках и положила ему на колени.
-- Удивительно хороши! Тонкие лодыжки, маленькие пальчики... Надо признать, Леночка, ты -- породистая девушка, -- поглаживая ее икры, с замиранием проговорил он и вдруг поцеловал тонкую полосочку, отделявшую мизинец от другого пальца правой ноги.
-- Что ты делаешь? -- пролепетала девушка, растворившись в волне сладостного изнеможения.
-- Прощаюсь.
-- А кофе? -- прикрыв глаза, прошептала затаившая дыхание Елена, боясь спугнуть еще одну сладкую волну, накатывающуюся следом за вторым поцелуем.
-- Это была неплохая, но, к сожалению, старая и банальная идея... Я должен начать все сначала. Ну я пошел?
-- Иди, -- сказала она и, закусив прядь волос, резко развернулась.
-- Все... Все было прекрасно, поверь, -- запинаясь, сказал Александр.
-- А я и не сомневалась!
Набоков привычно надвинул шляпу на глаза, сунул руки в карманы брюк и, обойдя машину, не спеша направился к клумбе.
-- Эй, а машина? -- крикнула ему вслед Елена.
-- Спасибо, я пешком.
-- Как знаешь.
Она недоуменно пожала плечами, одернула платье, поправила пальцами прическу и, быстро поднявшись по ступенькам, исчезла в раскачивающихся стеклянных дверях гостиницы.
В шестиугольном холле с пирамидой металлических кофров съемочной группы вокруг центральной шестигранной, расширяющейся кверху колонны, за исключением швейцара в черном форменном пиджаке с золотистыми шевронами и четырех, небрежно развалившихся в креслах молодых мужчин в одинаковых серых костюмах, темно-серых шляпах и темных очках в металлических каплевидных оправах, никого не было, но Елена не обратила внимания ни на них, ни на то, что все четверо при ее появлении переглянулись, а один из них поднес к губам кулак и что-то быстро сказал в него, и решительно свернула налево к администратору.
-- Шестьсот девятнадцатый, пожалуйста, -- сказала она и, получив деревянную *грушку* с ключом, направилась к лифтам.
За ней последовал один из мужчин в очках и встал за ее спиной.
Пребывавшая явно не в своей тарелке, Елена беспрерывно смотрела то на табло, показывающее движение лифтов, то жала все подряд кнопки вызова, то нервно постукивала *грушкой* с ключом по ноге...
-- Нет, это уже ни на что не похоже! -- Она возмущенно ударила кулачком по стене из розового ракушечника, толкнула, разворачиваясь, стоящего позади мужчину и стремительно ринулась к выходу.
В это время двери одного из лифтов раскрылись, и из него появился режиссер в джинсовом костюме, пестрой рубашке в разводах и черном, небрежно повязанном шарфике.
Увидев удаляющую актрису, он окликнул ее:
-- Леночка!
Замерев на полушаге, Елена обернулась -- из ее глаз, казалось, сыпались искры, ноздри подрагивали, а перекошенный беззвучными ругательствами рот был приоткрыт.
-- Что с тобой? Успокойся, дорогая, ты очень возбуждена. Завтра мы снимаем финальную сцену, -- беря ее под руку, сказал режиссер. -- Где ты пропадала? Тебя вся группа обыскалась.
-- Извини, увлеклась духовной мастурбацией на лоне природы после наших замечательных съемок!
-- Фу, Алена, как грубо! -- бросая ее руку, скривился режиссер.
-- Зато честно! И не зови меня Аленой, сколько раз можно повторять! -- Она развернулась, чтобы продолжить свой путь, но услышала, как режиссер пробормотал: "Тварь!"
-- Что ты сказал?
-- Нет, ничего, -- смутившись, побледнел режиссер, и в его серых водянистых глазах мелькнул страх, и не напрасно: актриса, не раздумывая, влепила ему хлесткую пощечину.
Режиссеру на миг показалось, что его голова чуть было не оторвалась от шеи, и, закрыв лицо руками, он громко всхлипнул, а Елена, хихикнув, выписывая отбитой рукой кренделя над головой, пошла к выходу.
На ступеньках она столкнулась с невысоким, полноватым мужчиной с обвислым лицом в сером двубортном костюме в тонкую белую полоску, серой шляпе и черным кейсом в руках, который, словно набивной мяч, тяжело отскочил от нее.
-- Извините, ради бога, я вас не видела. -- Елена попыталась обойти злополучного прохожего, но тот жестко схватил ее за запястье.
-- Нет, это вы меня извините, -- глухо пророкотал он и, мгновенно изменившись в лице, просиял. -- Боже мой! Елена Старлинская!? Какая неожиданная, какая замечательная встреча! Мы с женой просто обожаем вас! Позвольте, дорогая моя, поцеловать вашу восхитительную ручку! Господи, если бы она только меня видела! Я так счастлив!
И, отступив, мужчина, не выпуская руки актрисы, попытался неуклюже поцеловать ее.
-- Оставьте меня в покое! В конце-то концов! -- взвизгнула Елена, и, с трудом выдернув руку, сквозь зубы прошипела. -- Старый козел!
Презрительно усмехнувшись вслед сбегающей по ступенькам актрисе, мужчина поставил перед собой кейс, снял шляпу, вытер смятым носовым платком лысину, надел шляпу и скрылся в кафе под ивой.
А в это время Александр стоял посредине клумбы, изучая скульптуру, и беспечно насвистывал марш из старого американского фильма о незадачливом трюкаче, влюбленном в кинозвезду.
Услышав возмущенный крик Елены, он обернулся и, застегнув пиджак, пошел навстречу девушке, которая, подбежав к машине, растерянно вглядывалась в переливающуюся темноту площади.
-- Саша! -- жалобно позвала она и обреченно опустилась на подножку машины, широко расставив свои красивые ноги.
-- Шура, -- громко поправил он и ускорил шаги.
Елена подняла набухшие от слез глаза и в следующий миг вдруг совершенно отчетливо увидела, что появившийся в крутом вираже въезда на площадь грузовик с полным кузовом песка несется на Александра.
Вопль ужаса замер у нее на губах, она вскочила и замахала руками...
-- Эй! Оы-ой! А-а-а! -- рвались из нее междометия.
Александр ничего не понял, но эти клокочущие звуки заставили его обернуться.
Его реакция была мгновенной: одним махом он пересек пространство, отделявшее его от Елены, но в последний момент, когда, казалось, что ему удалось избежать смертельного удара, грузовик задел его краем кузова..