Ландышева Ксения : другие произведения.

Эйвелин (рабочее название)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.01*12  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Новый проект, который зреет давно. Мир - не наш. Антураж - типа паропанка (что выйдет, пока непонятно). Сюжет подсказан жизнью.
    Итак, жила в провинциальном городе Градбурге девушка Эйвелин. О принцах не мечтала, с делами справлялась без посторонней помощи... пока не столкнулась со странными и страшными делами, творящимися по соседству с ее жизнью...
    29.02.16 Обновления пока в коментах, как будет набираться глава, буду выкладывать в общий файл.
    04.05.16 Обновила файл, добавила главу от имени второго ГГ, расставила главы по порядку.
  
   Глава1
   День начался суматошно. Стоило Эйвелин спуститься в магазин, одновременно прибыли грузовоз из столицы, тираж утренней газеты и посыльный от госпожи Грин. Пришлось спешно распоряжаться, чтобы успеть расквитаться с делами к полудню. На вторую половину дня было запланировано посещение модистки, парикмахера и ювелира.
   - Данни - на книги! Сэд - сгрузи газеты и выставь табличку про свежий номер. Юна, не зевай, сейчас народ за газетой потянется.
   Попросив посыльного задержаться, Эйвелин прочла записку и черкнула мимоходом в ответ пару строк. Прошлась по залу, впитавшему в себя запахи бумаги и типографской краски, взглянула на свежую газету, пестрящую заголовками. В глаза бросился самый крупный: "Очередное кровавое убийство! Мясник-хомицид поселился в квартале Красных бантов!" Ловким движением костяного, украшенного тонкой резьбой, ножа вскрыв упаковочную ленту из плотной бумаги, взяла верхний экземпляр.
   Владелица книжного магазина имеет неоспоримое преимущество - она первой получает столичные книги, за которыми гоняется передовая молодежь, а с некоторых пор и первой узнает новости. После того, как жертвой убийцы-мясника стал мальчишка-разносчик, и весь деловой квартал мог наблюдать жуткую картину - лениво шевелящиеся на ветру окровавленные газеты с заголовком - "Очередная жертва мясника!", а поверх распростертое тело мальчишки с перерезанным как у женщины, изображенной в газете, горлом, типография едва не прогорела. На следующий день ни один разносчик не явился на работу.
   Эйвелин была первой, кто взялся за продажу газет. Ее книжная лавка, расположенная в удачном месте - у мостика, ведущего в деловой квартал, сразу стала очень посещаемой. Для удобства спешащих на службу чиновников и крупных дельцов оборудовали под продажу газет окно, выходящее на улицу. За прошедшие с тех пор несколько месяцев дела стремительно пошли вверх. Разносчики так и не вернулись на улицы, и газеты теперь можно было купить лишь в нескольких местах города.
   Посмотрим, что у нас здесь. "Городской магистрат чрезвычайно озабочен опасной обстановкой, сложившейся в городе, в связи с серией загадочных дерзких убийств". Эйвелин возмущенно фыркнула, приподняв брови: когда убивали добропорядочных граждан, никто не был озабочен. Вялотекущее расследование не дало результатов, а убийства продолжались с ужасающей регулярностью. А ведь с тех пор как появился мясник, жертвы его были самых разных возрастов и профессий. И только теперь, когда он добрался до квартала Красных бантов, в магистрате зашевелились. Кому-то, видимо, очень дороги девицы с красными бантами на шее. Вводится комендантский час! Из столицы ждут некоего господина С., который в кратчайшие сроки поймает неуловимого убийцу, держащего город в страхе. Так, с этим все понятно.
   А вот вторая новость совершенно неожиданна и еще загадочнее первой. Заголовок гласил: "Западная ветка будет заморожена!" Некая экологическая организация, название которой не упоминалось, требует немедленного прекращения строительства новой Западной ветки железной дороги! Городские власти вступили в переговоры. Комитет по строительству настаивает на продолжении работ, напоминая о важности объекта не только для города, но и всего округа. Транзитные перевозки принесут городу ("И в первую очередь владельцам паровой дороги!", - отметила про себя Эйвелин) немалые доходы и оживят жизнь западных областей. А еще на западе угольные копи, разработка которых весьма и весьма актуальна в современный век пара. Дела. Однако, что за таинственная организация, о которой никто не слыхивал? Уж Эйвелин бы знала. Не далее как завтра она приглашена на свадьбу дочери председателя того самого комитета по строительству железной дороги. Малышка Ана выходит замуж! Даже не верится. В связи с этим сегодня дел невпроворот.
   Дочитывать газету было некогда: книги разгрузили, и пора было подписать документы. Эйвелин уселась за конторку проверять бумаги на товар. В прошлый раз несоответствие в количестве обнаружили, когда было уже поздно.
   Пробежав глазами колонки цифр, Эйвелин глянула на миниатюрные серебряные часики на запястье - таких во всем городе по пальцам одной руки пересчитать можно, чем она немало гордилась, - и принялась за сверку товара.
   ***
   - Если из интертон-компании приедут до моего возвращения, пусть начинают без меня. Договор лежит на моем столе, - наставляла она, поправляя на голове замысловато изогнутую бежевую шляпку. Тонкие лайковые перчатки в тон дополняли наряд.
   - И как вы все успеваете? - подавая пальто, восхищенно ахнула Юна, молоденькая продавщица, очень старательная и аккуратная. Она открыто обожала свою хозяйку и старалась во всем подражать ей.
   Сейчас Эйвелин была готова к выезду в город, оставляя лавку в надежных руках помощников. По сути они были слугами, но носили гордое наименование служащих, чем их хозяйка снискала себе уважение в среде коллег и стойкое неприятие в аристократических кругах, которые по рождению долженствовали бы быть ей ближе. История о баронессе Галантэ, презревшей морально-этические нормы сословия, уже подернулась пеленой времени. В обыденной жизни Эйвелин почти не вспоминала о своем происхождении, пользуясь привилегиями лишь в крайних случаях и мало общаясь с представителями благородного сословия. Впрочем, и среди них находились те, кто считал ее образцом для подражания. Прошли времена, когда аристократия владела миром. Да и сами аристократы измельчали. Взять хоть отца. Двадцать пятый барон Галантэ, не гнушающийся грязными делишками, вызывал у собственной дочери только негодование и горечь за свой некогда славный род.
   Проверив перед выходом содержимое сумочки, Эйвелин шагнула за порог. Экипаж уже ждал. Будучи особой практичной и жадной до технических новинок, она предпочитала паромобили, но сегодня придется ехать по старинке. В каждом из пунктов назначения неизбежны задержки. Каждый раз глушить и потом раскочегаривать мотор не согласится ни один уважающий себя водитель. А только подгонка платья займет не менее часа.
   Первым делом она заехала к парикмахеру, где обсудила прическу и украшения в нее и договорилась о вызове мастера на завтрашнее утро. Следующим пунктом было посещение модистки. Кроме собственно платья здесь нужно было заказать белье, перчатки, а также обувь.
   "И когда уже корсеты окончательно уйдут в прошлое? - с тоской думала Эйвелин, пока служанка затягивала шнуровку. - Пожалуй, не ранее, чем старая инфанта сойдет в могилу. Как хорошо, что в повседневной жизни их уже почти не носят".
   С платьем провозились полтора часа, еще два раза перешнуровав корсет и исколов булавками все тело. Наконец, госпожа Бриз сжалилась над клиенткой, на прощание пообещав прислать платье рано утром и предрекая всеобщую нервозность. Среди дам - от зависти, среди кавалеров - от восхищения. На что Эйвелин рассмеялась и напомнила, что невеста в любом случае затмит всех.
   - Если бы господин Браенштоф не поскупился на свадебный наряд для дочери и воспользовался моими услугами, я бы согласилась с вами.
   - Уверяю вас, госпожа Бриз, платье Аны стоит целое состояние, - заверила Эйвелин.
   - Это не важно, когда простая белошвейка присвоила себе гордое звание модистки, - поджала губы госпожа Бриз. - Госпожа Лейс может шить только сорочки и панталоны. Свадебное платье - не ее уровень. Это я вам говорю! Так что вы, несомненно, будете самой красивой и элегантной дамой.
   Эйвелин мудро промолчала, поскольку знала повадки городских модисток. Начни спорить с ней, и потеряешь еще час. Каждая из них готова была обвинить конкуренток во всех грехах, начиная от темного прошлого и кончая использованием некачественных тканей и гнилых ниток. Госпожа Бриз исключением не была, но хотя бы разбиралась в моде и не скупилась на фантазию. Платье в ее исполнении вышло шикарным. Бледно-голубого цвета, с золотым шитьем на лифе и пеной бежевых и голубых кружев на турнюре. Верхний слой юбки, присборенный впереди, волной поднимался по бокам и крепился к турнюру, открывая нижний слой из антайского шелка. Предпочитая более темные и насыщенные тона, Эйвелин пыталась протестовать против выбора модистки, но та напомнила, что незамужней девице благородного происхождения, не достигшей возраста старой девы, не подобает носить яркие наряды. Тем более что на свадьбе будет весь цвет города.
   - Два года - и я окончательно развяжусь с этими предрассудками, - сердито ответила Эйвелин, скрепя сердце соглашаясь с ней.
   - Или выйдете замуж.
   - Стать женой одного из этих чванливых болванов и бездельников? Никогда! Не для того я отстаивала свою независимость.
   - Вы хотите остаться старой девой?! - ужаснулась госпожа Бриз.
   - Именно. С мужчиной в лучшем случае можно дружить. Но уж никак не быть его бледной тенью, умирая с тоски над очередным никому не нужным гобеленом.
   Сейчас, глядя на себя в практически готовом платье, Эйвелин была вынуждена признать, что чутье модистки ее не подвело, и наряд светлых тонов выгодно демонстрировал молодость хозяйки, подчеркивая все достоинства фигуры, цвета кожи и глаз. "Двадцать три, уже двадцать три. Если бы Леонар не оказался таким подлецом и не бросил ее перед самой свадьбой, после того, как узнал, что она отказалась от титула и приданого, она бы уже имела двоих-троих детей и помыслить не могла выйти из дома без корсета. Если завтра он и его здорово подурневшая и располневшая после вторых родов жена будут на приеме, обязательно поблагодарю".
   Осталось еще заехать к ювелиру, у которого она хранила свои драгоценности, заглянуть в лавку, снять кассу и проследить за проведением в магазин новейшего аппарата связи - интертона. В обстановке всеобщего страха возможность связаться с разными инстанциями, не выходя из дома, была с воодушевлением воспринята горожанами. Правда, расценки интертон-компании несколько охладили пыл, но Эйвелин всегда считала, что полезная роскошь себя оправдывает априори. Так что уже сегодня вечером ее служащие смогут оповестить большинство заказчиков, что их книги прибыли из столицы. Да и с типографией дела пойдут намного живее. Первым делом она закажет у них новые визитные карточки, где под именем "Эйвелин Галантэ" кроме адреса книжной лавки будет указан "ключ" интертона.
   После визита к ювелиру содержимое сумочки Эйвелин изменилось: пополнилось двумя бархатными коробочками с драгоценным гарнитуром и браслетом, и полегчало на один маленький пистолет - вещь, даме не приличествующую, но совсем не лишнюю, когда ведешь дела в одиночку. А с учетом все пополняющегося списка жертв хомицида, и вовсе необходимую. В темное время суток Эйвелин держала его под рукой, то есть в кармане пальто. Вот как сейчас.
   В лавке ее ожидало сразу два сюрприза: интертон уже стоял на приготовленном специально для него столике; а вот второй сюрприз ей совершенно не понравился: едва завидев хозяйку, к ней кинулась заплаканная Юна.
   - Госпожа Эйвелин! Как хорошо, что вы вернулись!
   - Что случилось, Юна?
   - Ох, тут... к нам...
   - Да не реви ты. Говори толком!
   - Полиция... газеты из... изъяли-и-и, - рыдала девушка.
   - Полиция?! Что значит, изъяли? А где Сэд и Данни?
   - Я здесь, а Сэд за вами побежал, - раздался голос из-за прилавка.
   Эйвелин внимательно оглядела торговый зал - следы вторжения виднелись тут и там: затоптанный пол, клочки газет, опрокинутая пальма в углу. Помощник, вышедший на свет, сверкал свежим синяком под глазом.
   - Боже! Данни! - ахнула Эйвелин.
   - Простите, госпожа, - понурился тот. - Мы ничего не смогли сделать. Вы учили, что в случае грабежа надо сразу звать полицию. Но они сами оказались из полиции. Велели закрыть лавку и предъявили какую-то бумагу, что уполмо... уполноче... в общем, приказ у них - изъять незаконный запрещенный тираж. А сами не в форме. У нас и газет-то почти не оставалось. Треть еще при вас раскупили, а остальные в обед. Штук двадцать лежало.
   - Двадцать четыре, - всхлипнула Юна, собирая землю в кадку с пальмой. - И еще две отложены для господина Слима и госпожи Карины. Они всегда вечером за газетой заходят. Все обшарили и забрали.
   - Запрещенный тираж? Что за чушь?! - возмутилась Эйвелин. - Вы уверены, что это была полиция?
   - Ну дак они это... свои бляхи показали. Госпожа Эйвелин, если мы виноваты, то заплатим.
   - Вы заплатите? Нет, Данни, заплатит кто-то другой! Приберите тут и можете отправляться по домам. Комендантский час ввели. Так что задерживаться теперь нельзя.
   "Что же запретного могло быть в газете? - вспоминала Эйвелин, не раздеваясь, складывая драгоценности в несгораемый шкаф. - Жаль, что до конца не дочитала. Куда же первым делом обратиться? В полицию или сразу в магистрат? Нет. Сначала в типографию. Стоп! Если мне не показалось, интертон установили".
   - Аппарат работает? - спросила она, выглядывая в торговый зал.
   - Вроде да, - порозовела Юна. - Были двое мужчин, очень галантные и сноровистые. Я их попросила, как вы велели, чтобы эти... провода вдоль пола протянули. Они сказали, что такой милой барышне ни в чем не откажут. Потом объяснили, как держать вот эту трубку и куда говорить...
   - Я знаю, как говорят по интертону, - остановила ее Эйвелин. - Вижу, впечатлений тебе сегодня хватило. Потом обсудим, сейчас я буду звонить. Дождись Сэда, он тебя проводит.
   Собравшись с мыслями, она решительно взялась за интертон. Аппарат был выполнен из красного дерева, украшенного узорчатыми бронзовыми накладками. Красивый, но сейчас любоваться им некогда. Вопреки своим утренним ожиданиям, первый звонок Эйвелин сделала не подругам, не Ане, которую хотела ободрить перед завтрашней свадьбой. Первый вызов полетел из книжной лавки Галантэ в типографию "Градбургских известий". Барышня довольно скоро соединила ее с нужным абонентом.
   - Слушаю вас, - раздался голос на том конце провода.
   - Здравствуйте, господин Фрикс. Это Эйвелин Галантэ. Я беспокою вас по поводу неприятного инцидента, произошедшего пару часов назад в моем магазине. В мое отсутствие ворвалась группа мужчин, которые заявили, что они из...
   - У вас, значит, тоже, - устало перебил владелец типографии.
   - Что значит, тоже? Объяснитесь, пожалуйста, - удивилась Эйвелин.
   - Сколько газет они забрали?
   - Двадцать шесть. Я намерена заявить протест и...
   - Послушайте, Эйвелин. Это совершенно не интертонный разговор. Хочу попросить вас об одном. Завтра мы встретимся на свадьбе. Вы ведь приглашены, Анабэль Браенштоф - ваша подруга, так? Давайте перемолвимся перед началом приема. Вы несомненно, вправе протестовать, но это ни к чему хорошему не приведет. Двадцать шесть газет из пятисот - ничто. Я своего добился, поэтому возмещу ваши убытки.
   - Чего вы добились, Эдвард? Не понимаю.
   - Вы настойчивый человек, я это знаю и уважаю эту вашу черту. Но послушайте доброго совета - не лезьте в это дело. Девяносто процентов сегодняшнего тиража дошло до людей, и это намного больше, чем я рассчитывал. Городские власти не слишком-то поворотливы. Не звоните в полицию.
   - Но...
   - До встречи завтра.
   Эйвелин растерянно смотрела на трубку аппарата, из которой доносились короткие гудки. Кажется, интертон - не такая уж замечательная вещь. Голос не передает всех эмоций собеседника. Эдвард Фрикс, владелец типографии, был напуган, но при том торжествовал. Опять же, обреченная усталость какая-то. Не видя его лица, невозможно сказать с уверенностью. Вся надежда на завтрашнюю встречу. Оставить так эту непонятную историю невозможно. Неужели в газете действительно было что-то запрещенное? Но что? До чего досадно, что утром не было времени прочесть ее всю.
   Заставив себя успокоиться, Эйвелин со вздохом вновь взялась за интертон. Пока не слишком поздно, надо все-таки позвонить Ане.
   Невеста весело щебетала, вздыхала, что никак не дождется завтрашнего дня, когда она навсегда соединится со своим милым Андреасом. В доме переполох, прислуга с ног сбилась, готовясь к большому приему. А папА вздумал устраивать сегодня громкие разговоры с бургомистром, будто вовсе забыл, какой завтра день, и задался целью омрачить счастье любимой дочери. Эйвелин насторожилась и косвенными вопросами попыталась узнать, о чем говорили господа правители города. Но Ана в свойственной ей манере уже переключилась на обсуждение деталей завтрашней церемонии, нарядов, гостей и прочих близких ей тем. Про папА она лишь сердито припечатала, что все его неприятности вполне подождут до послезавтра. Не каждый день, небось, дочь замуж выходит. И тут же, не сбавляя темпа, заговорила о том, какие глубокие чувства ее переполняют, как счастлива она, и как бы хотела такого же счастья для дорогой Эйви. На что "дорогая" возразила, что, конечно же, рада за подругу, но замужество не для нее. И вкус свободы слаще любого романтического чувства. Завязался извечный спор на тему что лучше - любовь или свобода, и подруги могли бы проговорить хоть до полночи, но Эйвелин первой спохватилась, что сидит в опустевшем торговом зале, не сняв верхней одежды, а утром рано вставать. Напомнив невесте, что у той завтра великий день, она поспешила распрощаться.
   Проверив, надежно ли заперты дверь и окна, поднялась в квартиру. Суматошный день клонился в темноту, шум паромобилей с улицы и перестук копыт по мостовой раздавались все реже. Принять ванну, выпить чашку ароматного чаю с сушеной малиной и спать. Сегодняшние прогулки по сырым от нескончаемой нудной мороси улицам не прошли даром. Так и заболеть недолго. Как хорошо, что при выборе места жительства она первым делом интересовалась наличием водопровода, отопления и прочих бытовых удобств. Блага цивилизации позволяли свести к минимуму присутствие прислуги: горничная приходила три раза в неделю, стирку Эйвелин поручала знакомой прачке, а готовила сама, тем более что надобность в этом случалась нечасто. По утрам она выпивала кофе вместе с Юной, обедала и ужинала как правило с кем-то из многочисленных знакомых вне дома, а если оставалась вечером у себя, предпочитала свежие овощи и фрукты. Матушка, конечно, не одобрила бы подобный рацион дочери, но, если подумать немного, она бы не одобрила всего образа жизни своенравной и чересчур самостоятельной Эйвелин. Что, собственно, она и сделала, когда семья спешно покидала город - разразилась тирадой на тему божьего наказания ее неизвестно за какие грехи такой дочерью: водящей знакомство со всеми подряд независимо от их положения в обществе и материального благосостояния; с совершенно дикими речами и "передовыми" взглядами на жизнь и, - о ужас! - избравшей без ведома родителей в женихи третьеразрядного служащего городского магистрата, несчастного инженеришку без рода-племени. Какой позор падет на головы баронов Галантэ, если они допустят подобный мезальянс! Да, матушка принадлежала к той отмирающей, но не желающей понять абсурдности своих замашек и запросов части старой аристократии, что упорно цеплялись за прежние порядки и отрицали очевидное - уже двадцать лет как время их безвозвратно ушло. После Трисской кампании мир изменился.
   Отец был более трезвомыслящим, но потакал жене во всем; Эйвелин он был гораздо ближе... до одного случая, когда неугомонная и правдолюбивая девушка случайно узнала, что пост городского главы барону Галантэ достался вовсе не за особые заслуги, как считалось в Градбурге. Все было с точностью до наоборот: этот крупный правительственный чиновник, служащий канцелярии Ее Высочества Инфанты Грильды неожиданно для всех оставил пост и отправился в захолустный город на западе. А причиной были всплывшие махинации, с завидной регулярностью пополнявшие кошелек барона кругленькими суммами. И это при всех речах о дворянской чести и высоком предназначении аристократии. Будучи девушкой не только дотошной, но и умной, Эйвелин не сказала никому о своем неприятном открытии, но поклялась себе, что никогда не свяжет свою жизнь с подобным представителем "лучшего" сословия, а по достижении совершеннолетия приложит все усилия, чтобы как можно скорее обрести независимость от родителей. И как можно скорее выйдет замуж, чтобы не носить более титула баронессы Галантэ. Возможность осуществить эти планы представилась вскоре после окончания ею курса гимназии и блестяще сданных экзаменов. На выпускном балу присутствовали служащие магистрата, тут она и познакомилась с Леонаром. Не будучи дворянином, молодой человек не мог подняться выше третьего разряда инженерной службы Градбурга, хотя, как считала Эйвелин, заслуживал самых высоких должностей. Он казался ей самым честным, умным, талантливым и вообще самым лучшим мужчиной из всех, с кем была знакома дочь городского главы. Как она ошибалась! Полная радужных мечтаний, она заверяла любимого, что отец даст согласие на их свадьбу, предполагая надавить на родителя в случае категорического отказа. Благо, на должности бургомистра он и не думал отказываться от сомнительных способов обогащения. Во всяком случае, взятки брал только так. В тот вечер Эйвелин вернулась домой, полная решимости объявить родителям о намечающейся свадьбе. Но вместо предполагавшегося серьезного разговора была огорошена известием, что семья срочно уезжает из города. Прислуга уже паковала вещи, дом был выставлен на торги, и все от мала до велика деятельно готовились к отъезду.
   - Я никуда не поеду, - заявила она, когда до нее дошел весь ужас положения. Уехать сейчас - означает распрощаться со своей любовью, мечтами, планами. Да она и дня не проживет без Леонара.
   Отец только отмахнулся - не до твоих очередных капризов.
   - Я никуда не поеду! - отчеканила она второй раз и добавила: - Потому что выхожу замуж.
   Гробовая тишина длилась минуты две. А потом... отвратительная сцена, когда родители устроили ей допрос, а после отчитали за безответственное аморальное поведение и пригрозили запереть до отъезда в комнате, в подробностях стояла перед глазами до сих пор. И когда словосочетание "дворянская честь" прозвучало в десятый раз, она не выдержала. Срывающимся, звенящим голосом она предъявила все известные ей факты из биографии отца. Где была его дворянская честь, когда он воровал и брал взятки? Где была матушкина честь и совесть, когда она закрывала глаза на истинные источники доходов мужа? Да не нужны ей после такого ни титул, ни приданое. Пусть младшим дочкам оставят, им, бедняжкам, своим умом и сента не заработать. Единственное, чего она потребовала - теткиного наследства, завещанного ей, Эйвелин. Покойная тетушка оставила ей некую сумму на цели народного просвещения. Это случилось после летних каникул, которые девушка провела однажды в имении старой баронессы и вечерами подолгу беседовала с ней о литературе и искусстве, а также призналась, что мечтает связать свою жизнь с книгами.
   Отец пытался пойти на мировую, выставив истерически взвизгивающую жену из кабинета и пытаясь воззвать к разуму дочери. Все-таки, барон любил свое упрямое и пылкое дитя. Он пытался донести до нее что-то о том, что из-за его промашки всем им угрожает опасность, что поспешный отъезд не прихоть, а жизненная необходимость, и прочее в том же духе. Как может он оставить ее на попечении весьма сомнительного "жениха", с которым знакома-то она всего пару месяцев. Где и на что они собираются жить? И - главное - оставаться здесь попросту опасно. Уговоры ни к чему не привели. Эйвелин осталась, о чем впоследствии ни разу не пожалела.
  
   Глава 2
  И все-таки паровая дорога - великое изобретение! За какие-то трое суток, пусть не с привычным комфортом, но и не растреся внутренностей по осенним ухабам, можно оказаться в западных пределах второй по величине страны континента. К тому же, за последний десяток лет, что Всеволд не ступал на подножку парогона, прогресс коснулся не только протяженности паровых дорог, но и удобств для пассажиров. Утренний кофе и трубка первосортного табака, свежая газета к завтраку в гостиной первого класса - поездка была бы даже приятной, если бы не навязчивые мысли о предстоящем деле.
  Ни материалов, ни точных данных - одна папка, содержащая в себе номера провинциальной газетенки, тоном досужей сплетницы расписывающей, кто и что сказал по тому или иному поводу. На этом фоне громкие заголовки об убийце-хомициде выглядели как величайшее достижение далеко не столичного города. Ей-ей, такое впечатление и складывалось. Центральная пресса всегда выделяла Градбург, как важный узел транспортного строительства на западе. Собственно, более ничего примечательного в сем населенном пункте не вспоминалось. А тут какие-то массовые гуляния по странным поводам вроде именин градоначальника, базарные дни по особой милости его же, ряд уж вовсе несуразных запретов: на разведение в палисадниках пионов, на полеты паролетов над окрестностями города, на ношение трости не по медицинским показаниям. Всеволд покосился на оный аксессуар в собственном багаже, который служил ему верой и правдой не первый год. Интересно, ему тоже запретят? Будет повод узнать, так ли велики странности Градбурга, как можно подумать, изучив их прессу. А также вспоминая напутствие Самого, который через голову начальства облагодетельствовал уже совсем собравшегося в отставку героя войны. Даже в тот раз, когда Всеволду было поручено деликатное задание найти и вернуть сбежавшую с кавалером дочку... умолчим, кого, не было все обставлено с подобной таинственностью.
   - Господин Скаллон, на вас вся надежда, - подвел черту Сам после того, как полковник изложил обстоятельства и ситуацию на настоящий момент.
   - Вы можете на меня положиться. Как мужчина и дворянин, я сделаю все, чтобы выполнить задание и не допустить огласки.
  Тогда суть была ясна: некий подлец, причем подлец совершенно безрассудный, раз не побоялся родительского гнева, соблазнил девчонку. Парочку найти, девчонку вернуть, подлеца - в надежные руки Ведомства для выдачи справедливого возмездия.
  В этот раз ему передали секретный пакет с грифом Ведомства, коим предписывалось, не откладывая в долгий ящик, явиться пред светлые очи Самого. Тот предложил вина, расспрашивал ни о чем, даже помянул горячие военные годки, в кои свели знакомство молодой отпрыск славного рода Скаллонов и вечный и незыблемый генерал, по слухам, бывший любовник самой Инфанты.
   - Да, было времечко, - прикрыл тяжелыми веками глаза старик, приглашая Всеволда присоединиться к его грезам о былом. Без сомнений, подобной милости удостаивались немногие, совсем немногие, прямо скажем, единицы. Но что-то не было сейчас настроения вспоминать, как тащил на себе генеральскую могучую тушу, меся снег с кровью, хоронился с ним в яме, покуда не отошел противник, и отчаянно боялся, что раненый придет в сознание в самый неподходящий момент и своими стонами привлечет к ним внимание. Да, было времечко...
   - Слыхал я, ты собрался отойти от дел, - как всегда, стремясь застать врасплох, а потому невпопад спросил Сам.
  От кого и где слыхал, хотелось бы знать Всеволду. О своем намерении он никому не говорил.
   - Рано, рано, - не дожидаясь ответа, покачал седой головой тот. - Кто, если не мы? - пронзили двумя стальными пиками совсем не стариковские глаза.
   - Мое решение твердо. В нашей системе работать более не желаю.
   - Но ведь тебе по душе работа сыкаря? Давно предлагаю - переходи в Ведомство. С начальством все улажу, и заработком не обижу, опять же система у нас в корне отличается.
  Нет уж, система, она и есть система. Быть зажатым в узде должностных полномочий, иметь над собой пять этажей начальников, а главное, с людьми поступать не по совести, а в рамках закона, будь он неладен.
   - Ты не торопись отказываться, время подумать у тебя будет. А пока есть у меня для тебя одно дельце...
  И предложил генерал подышать западными ветрами, да изловить супостата, что держит в страхе мирных жителей старинного города Градбурга, а между делом, присмотреться, притереться, втереться - узнать, чем живет и дышит эта точка на карте. Намекнул о высшей заинтересованности. Одного не сказал - какого результата ждет от этой поездки. Не хомицид, ой не хомицид беспокоил Самого. Фамильное чутье Скаллонов твердило, что втягивают Всеволда в какие-то игры, а он втемную играть не любит.
   - Значит, хомицид. Отчего же получаю задание не в кабинете господина полковника? Разве поимка убийцы - не есть прямая прерогатива полиции?
   - А от того, друг мой ситный, что полиция Градбурга помощи не просила, и в рапортах бодро докладывает о том, что на след преступника напала, поимка - вопрос ближайшего будущего.
   - Не понимаю, мне...
   - Держу пари, к твоему приезду ситуация не изменится. Потому как меняться вовсе не собирается.
   - С чего вы это взяли?
   - Поверь старику.
  Да уж, его каналы всегда отличались высокой точностью и достоверностью сведений.
   - На вот, изучишь в дороге, - кинул он ту самую папку, а поверх выложил билет с говорящим изображением парогона, с какой-то первобытной радостной мощью изрыгающего клубы дыма. - В канцелярии возьмешь рекомендательные письма к господам главноначальствующим Градбурга и официальное направление.
  Вот так, через трое суток Всеволд оказался во владениях вечного тумана и дождя, последний день неотступно преследующего поезд и вымывшего его металлическую шкуру, наверное, до блеска. Дорога начала раздражать своим однообразием, по делу никаких выводов сделать не удалось, придется действовать по ситуации. Надо будет намекнуть по возвращении Самому, что его высокопоставленные знакомцы - держатели акций паровых дорог, допускают серьезную ошибку, гоняя парогоны практически без остановок в пути. Этак же свихнуться можно, сутками сидя в четырех стенах тесных помещений вагона. И это в первом классе. Что делается в третьем, страшно представить. В общем, дорога кончилась как нельзя кстати. Пока поезд замедлял ход, Всеволд поймал себя на мысли, что наружу ему не так уж хочется, несмотря на мечты о полноценной ванне, постели, наконец, обычных городских шумах взамен занудного перестука колес. Там было сыро, неуютно и неприветливо. Помедлив у распахнутой двери, он напомнил себе, зачем приехал, тут же удивился тому, что приходится себя уговаривать, и решительно спустился на платформу.
  Странности начались сразу, и некоторые были даже приятного свойства.
  Как ни странно, его встречали. Еще по дороге до места временного размещения Всеволд отметил, что народу на улицах не так много, несмотря на полдень. Возможно, то из-за пренеприятной погоды и унылой серости, повисшей в воздухе и обволакивающей всё и вся. Даже привокзальная толпа была напрочь лишена полагающейся ей энергии и напора.
  Как ни странно, меблированные комнаты оказались вполне сносными и являли редкий пример домашнего уюта, особенно на контрасте с мокрыми улицами и промозглым ветерком, задувающим за воротник плаща. Настроение даже улучшилось от мирной пасторальной картинки, встреченной у хозяйки в тесной конторке на первом этаже. Следующая странность - отсутствие разносчиков газет, бросилась в глаза, когда после обеда Всеволд решился совершить пешую прогулку.
   - Ближайшая газетная лавка в четырех кварталах, - сообщила хозяйка на его недоуменный вопрос и коротко пояснила: - Хомицида боятся.
  На две из разосланных по адресам рекомендательных писем визиток, сразу был получен ответ. Это тоже было странно. Начальник местной полиции предлагал приступить к выполнению обязанностей завтра, сегодняшний день посвятив устройству на новом месте и отдыху. Второй ответ поставил его в затруднительное положение, с одной стороны, а с другой, давал великолепную возможность встретиться сразу со всеми нужными людьми и составить свое мнение о местном обществе. Начальник строительства Западной дороги пригласил 'г-на Скаллона' на свадьбу дочери. Не стоит пренебрегать.
  Город вызвал у Всеволда противоречивые чувства. Сам по себе неплох, местами даже очень неплох. Старинные особняки с высокими крышами и узкими окнами, центральная площадь, в обрамлении высоких вязов и с фонтаном, старательно плещущим водой по гранитным плитам фигурной чаши, будто без него было мало сырости. Лабиринт улиц так вовсе восхитил столичного жителя замысловатыми переходами, каменными мостиками и каменными же лестницами, выводящими на новые уровни, выше или ниже основного направления. И все крепкое, основательное, похожее на родовой замок Скаллонов, который предки потеряли еще два поколения назад и который Всеволд мечтал однажды вернуть. Он и на военную-то службу пошел ради призрачной надежды... Когда тебе шестнадцатый год, кажется, что ничего невозможного нет.
  Однако зря он отправился осматривать достопримечательности в такую неподходящую погоду. Хмурые пейзажи навевали тоску, тем большую, чем больше сходства виделось в стенах и мостовых Градбурга и детских воспоминаниях о родовом гнезде.
  Как водится, спалось на новом месте неважно, и сны снились такие же мутные, как явь этого дня. А главное, приснился давний сон, как его убивают. Замах сабли - и голова взрывается дикой болью, глаза сначала заливает красным, а после приходит тьма...
  Наутро Всеволд пожалел, что проснулся не в своей постели, и ему нет нужды дописывать очередной рапорт, не оконченный с вечера, или быть готовым к выволочке от полковника за очередную рожденную начальственным мозгом провинность. Голова раскалывалась, и вспомнить про саблю удалось не сразу. А потом пришло осознание, что боль концентрируется в районе старого шрама, будто ночью кто-то и впрямь обновил его. Н-да, а доктора еще советуют лечить хандру переменой мест и новизной впечатлений.
  Впрочем, свежайший творог с густой сметаной, еще теплая булочка с подтаявшим по краям маслом и ароматный кофе на завтрак несколько исправили настроение. Выходной костюм, после чемодана казавшийся безнадежным, неведомым женским колдовством за ночь был приведен в первозданный вид, будто его только привезли от портного. А взгляд в окно, где туман отступил на запасные позиции и теперь висел балетной пачкой вокруг одинокой башни, напомнил важный жизненный принцип, которого всегда придерживалась почтенная тетушка: 'Во всем ищи светлую сторону'. Если подумать, день начался не так уж плохо. Нужно развить успех, и посетить коллег в городском отделе полиции, дабы ознакомиться с материалами дела. Глядишь, головная боль на свежем воздухе уляжется, и треклятый шрам перестанет давить.
  Сборы не заняли много времени. По старой армейской привычке одевался Всеволд без помощи прислуги, и быстро. Учитывая, что после войны быт намного упростился, привычка оказалась весьма ценным приобретением.
  Обещанную коляску за ним не прислали, поэтому пришлось искать альтернативный транспорт. Веяния моды не интересовали хозяйку комнат: интертоны, паромобили были для нее из другой реальности. А вот хорошего возчика она обещала добыть, причем нашла быстро: отправила соседского мальчишку, и тот вернулся уже с коляской, гордо восседая на козлах рядом с рыжим кучером. Когда Всеволд сунулся в экипаж, в первый миг ему почудилось, что место занято. Аж вздрогнул от неожиданности. Уже во второй он рассмотрел тени и понял свою ошибку, но липкий страх заполз за шиворот и не спешил покидать уютное человеческое тепло. Для надежности проведя рукой по коже сиденья, он уселся на солнечный луч, краем глаза наблюдая за темнотой, которой по здравом размышлении, быть под солнцем не должно бы, а вот поди-ка ж ты, была. Так и ехал Всеволд, пытаясь одновременно уследить за маршрутом движения, и гадая, отчего тень есть там, где взяться ей неоткуда. Неприятная такая тень.
  Шрам заныл с новой силой, войдя в резонанс с движениями коляски, так что Всеволд сцепил пальцы на набалдашнике трости и закрыл глаза. Остановить возчика и выйти? Вернуться, принять горький порошок от боли, а работа подождет. Свадьба еще сегодня, нельзя упускать такой шанс. Но боль немилосердно давила, устанавливая свои правила. Сначала порошки, они хоть премерзкого вкуса, однако избавляют от недомогания. Тетушка собственноручно измельчала сырье в тяжелой медной ступке, распространяя вокруг своего кресла острый запах полыни...
  Повозка дернулась и остановилась, носорожий рог трости клюнул аккурат по шраму, так что Всеволд моментально проснулся, заозирался и не вдруг понял, что стоят они у подъезда полиции. Констебль перед дверью смотрит на него, возчик ждет, когда пассажир расплатится и выйдет. Как это он незаметно задремал?
  Нужная монета сама легла в руку, трость ступила на мостовую. Всеволд поправил шляпу, и кивнул привратнику:
  - Скажи, любезный...
  Коляска тронулась дальше, и Всеволд оглянулся на сиденье. Тени не было. Боли в шраме тоже.
  
  Похоже, с делами у них тут совсем худо. К такому неутешительному выводу пришел Всеволд после первого знакомства с начальником полиции и вверенным ему градбургским отделом стражей порядка. В лучших традициях чинопочитания, столичного следователя возвели в ранг большого начальника и вылили на него ушат лести и подобострастия. Будь Всеволд менее опытным, до дела могло и не дойти. А так он даже успел заглянуть внутрь одной из папок.
   - В нашей глуши так редко встретишь умного собеседника, - сетовал правая рука бургомистра, проводя гостя по коридорам и знакомя с маленькими достопримечательностями здания. Главной его особенностью было то, что полиция мирно соседствовала в нем с городским магистратом. Это навевало определенные мысли относительно характера отношений между местными властями. Когда собеседник повел его с экскурсией по кабинетам чиновников, Всеволд категорично остановил его:
   - Господин Фицке, достаточно. Нас ждут материалы дела.
   - Да, конечно, - охотно согласился тот, но через два шага вынес встречное предложение: - Не желаете отобедать? Через дорогу ресторан латицкой кухни. В нем подают лучшие равиули под икорным соусом!
  Всеволд вежливо отказался от обеда, сославшись на плотный завтрак и предстоящий выход в свет, но радушие хозяина становилось тем сердечнее, чем ближе был его кабинет. Внутри гостю последовательно предложили: игристое вино, бокал отличного антайского, восьмилетний когняк, наконец, рюмочку бранди, залежавшегося в сейфе чуть не со времен Трисской кампании. М-да, прав был старик: стоит заострить внимание на некоторых особенностях работы градбургской полиции. То, что нечисто с этим хомицидом, уже ясно. Не обнаружилось бы чего похуже.
  Возвращаясь к себе, Всеволд перебирал в уме скудный улов, добытый в ходе трехчасовой беседы с коллегами. Даже общих данных, полученных по сути дела, хватило, чтобы впечатлиться. Три десятка убитых - и это только по официальным данным! В каждом случае много крови и неприятные резаные раны, это основной 'почерк' хомицида, за что оный моментально получил прозвище 'мясник'. Остальное, как-то: пол, возраст, социальное положение жертв, - значительно разнились, так что классифицировать их по какому-либо признаку не представлялось возможным.
  Помимо трех десятков несчастных, которые числились на счету 'мясника', в городе хватало исчезновений и загадочных смертей. Как знать, не окажутся ли они делом все тех же жестоких, безжалостных рук, кои человеческими-то назвать язык не поворачивался. И еще... стоит сегодня на свадьбе присмотреться к людям. Трудно облечь в слова те ощущения, которые преследовали Всеволда с момента разговора в кабинете Самого, но напутствие старика не шло из головы, а увиденное в отделе полиции наложило поверх собственный проснувшийся охотничий азарт. Внутренняя ищейка почуяла след и готова идти по нему.
  
  Глава 3
   Утро следующего дня прошло в сборах. Предпраздничные хлопоты начались с раннего утра, поэтому Эйвелин изменила своей привычке проводить первую половину дня в лавке. Спустившись на минутку, поставила Сэда на продажу (газеты еще не привезли, и было нехорошее предчувствие, что нового тиража сегодня не будет, но вдруг). Данни, конечно, поворотливее и сообразительнее, но с таким синячищем только народ распугивать. Пусть садится за интертон - обзванивает заказчиков. Ничего, вдвоем справятся. А Юна ей сейчас нужна при сборах. Платье уже привезли, пора облачаться. Без посторонней помощи, увы, это невозможно. Но сначала нужно позавтракать.
   Только собравшись тихо, по-домашнему выпить кипяченого молока с галетами, Эйвелин услышала на лестнице громкий голос госпожи Бриз.
   - Что значит, никого не принимает?! Да знаете ли вы, молодой человек...
   Возражения Данни потонули в возмущенном возгласе модистки.
   - Юна, проси госпожу наверх. Может, что-то случилось? - распорядилась Эйвелин, с сожалением отставляя стакан. Явление модистки спозаранку может означать только одно - вместо завтрака ей предстоят двухчасовые мучения с платьем. Не иначе, госпожа Бриз решила довести свое творение до состояния шедевра.
   Предположения Эйвелин сбылись в одном из худших вариантов. Она получила выговор за намерения одеваться после завтрака, и неважно, каков он. Ибо, истинную леди должны волновать не муки голода, а объем ее талии. Все возражения, что праздничный ужин ожидается только к ночи, а до того момента еще предстоит выпить как минимум пару бокалов вина за здоровье молодых - натощак! - и несколько часов танцев - были беспощадно отвергнуты модисткой.
   - Красное вино улучшает цвет лица, а танцевать лучше налегке, - с гордой материнской улыбкой поправила она одной ей видимую складочку на подоле приготовленного платья и скомандовала двоим помощницам еще чуть-чуть утянуть корсет. - Недаром ужин бывает после танцев, а не наоборот.
   - Послушайте, госпожа Бриз, - непроизвольно выдохнула несчастная клиентка, чувствуя, как с каждым потерянным миллиметром превращается в самую что ни на есть баронессу: бледную, прямую как палка изможденную девицу, готовую лишиться сознания при первой возможности. - Я ценю вашу заботу и участие, но предпочитаю получить от этого праздника чуть больше удовольствия и воздуха и чуть меньше страданий. Мне совсем не хочется падать в обморок посреди церемонии.
   - Вы заблуждаетесь, милочка. Ваша главная задача на сегодняшнем вечере - показать себя во всей красе, а обморок, кстати - признак аристократизма и один из лучших способов привлечь внимание.
   - Что-то я не пойму, к чему вы клоните?
   - Что же здесь непонятного? На свадьбе будет весь цвет города. Прекрасный шанс найти мужа! Даже не знаю, как с вашей внешностью можно было дожить в девицах до двадцати трех лет.
   - Госпожа Бриз! Если бы мне потребовалась сваха, я бы обратилась к профессионалке. Ведь я не раз говорила, что не собираюсь замуж! Поэтому прошу немного ослабить шнуровку и позволить мне позавтракать, прежде чем надеть платье.
   Модистка, как громом пораженная, стояла на месте, не в силах вымолвить и слова.
   - Но... но... как же это, ведь вы сами вчера говорили!
   - Что я говорила? - удивилась Эйвелин, припоминая, о чем вчера был разговор.
   - О себе, - неуверенно вымолвила модистка, морща лоб, будто силясь вспомнить. - И мне искренне хотелось помочь в вашей беде.
   - Моей беде? С вами все в порядке? Может, вы перепутали меня с другой клиенткой, от усталости и переутомления?
   - Да нет же. Мы с вами так доверительно говорили, и вы еще сказали... сказали...
   Эйвелин выжидательно наклонилась, но модистка тряхнула головой и развела руками:
   - Не помню. Действительно, что-то устала я. Давайте уж поскорее оденемся, я посмотрю, хорошо ли сидит платье, и пойду.
   Недоумевать поведению модистки долго не пришлось, потому что вскоре на смену ей явился парикмахер, который еще вчера заявил, что предпочитает балансировать между складками платья, чем хоть один волосок из уложенной им прически будет потревожен при одевании.
   Результатами Эйвелин осталась довольна. Непокорные темно-каштановые пряди обратились в идеальные, упорядоченные локоны; поднятые наверх, они зрительно удлиняли шею. И даже у висков, где обычно наблюдалась сумятица кудрей, мягкой волной шли в одном направлении. Голубые ленты и перья, вплетенные в прическу на затылке, по замыслу заменяли головной убор, принятый на свадьбах. Остались драгоценности и мелкие аксессуары.
   Колье и серьги с топазами удачно сочетались с платьем и отдавали синевой в глазах Эйвелин. Сумочку сменил крохотный ридикюль, в который, при всем желании, пистолет не поместился бы. Так что хозяйка, с самого первого взгляда влюбившаяся в это смертоносное, но от того не менее прекрасное оружие, со вздохом заперла его в сейфе. Часики также пришлось оставить, заменив золотым браслетом. И вот, преображенная до неузнаваемости, под восхищенными взглядами служащих, владелица "Книжной лавки Галантэ" прошла к выходу. Силу женской привлекательности она знала и сегодня намеревалась ею воспользоваться. Механический экипаж уже ждал.
   Еще десять лет назад над паромобилями смеялись: кто, в здравом уме, станет ездить в дымном экипаже несуразной конструкции? Но Эйвелин, прокатившись в детстве на волшебной карете без лошадей, долгие годы грезила, что однажды, став взрослой, купит себе блестящий медью паромобиль, и будет сама еге водить. Мечты взрослели вместе с самой девочкой, и прогресс не отставал от них. Ежегодно выпускались новые, усовершенствованные модели, управление мог осуществлять уже один человек, и Эйвелин всерьез подумывала о приобретении дорогого, но безупречно красивого, бесшумного и плавного в движениях паромобиля производства компании 'Эвроле'. Конечно, те модели, что встречались на улицах Градбурга, были далеки от представлений о совершенстве, но даже они для Эйвелин были притягательнее, чем безнадежно пропахшие лошадиным потом экипажи.
   Около украшенного цветами дома Браенштофов был маленький затор - гости съезжались со всех концов города. В глаза бросилась роскошная, массивная и совершенно безвкусная карета бургомистра, на которую он мечтал однажды поместить родовые гербы, но дворянства по рождению не имел, а выслужить все никак не получалось. Было подозрение, что именно по этой причине он оказывал повышенное внимание Эйвелин. Дочь предшественника-аристократа казалась ему идеальным вариантом, чтобы достичь вершин общества. Именно так объясняла себе Эйвелин поведение градоначальника, который по возрасту ей в отцы годился, но не понимал абсурдности собственных притязаний и при встрече то одаривал неприятными комплиментами, то делал сомнительные предложения о совместном времяпрепровождении. Эйвелин насколько могла, избегала подобных ситуаций, после того как в первый раз столкнулась с открытым проявлением подобного отношения. На заре самостоятельной жизни с удивлением она узнала, что для открытия книжной лавки нужно получить особое разрешение властей, и без какой-либо задней мысли и без колебаний согласилась на личную встречу с преемником отца вне стен магистрата. Кончилось все плачевно: Эйвелин испугалась речей и взглядов, адресованных ей, и в результате фактически сбежала, сославшись на неожиданное недомогание. Нужную бумагу она потом выправляла, приходя в магистрат с другом-юристом.
   Вчерашняя история с газетами в первый момент возбудила в ней подозрение, что это происки бургомистра, но разговор с Эдвардом Фриксом отметал эту версию. А как там оно было на самом деле - скоро станет ясно. Господин владелец типографии не отвертится от объяснений. Если, конечно, удастся переговорить с ним до начала церемонии.
   Эйвелин поднялась по парадной лестнице, прошла через холл, отвечая на приветствия знакомых и мимоходом улыбаясь в ответ на комплименты. Ей важно было не задержаться с кем-то "на пару слов", а разыскать господина Фрикса для приватного разговора. Еще хотелось повидать Ану до начала церемонии и от души пожелать ей счастья. Перед глазами мельтешили нарядные гости, прислуга провожала прибывающих прямиком в большой зал, но Эйвелин через отворенные двери заметила там бургомистра, и решила пока воздержаться от посещения высокого сообщества. Спросив, прибыл ли уже владелец типографии, и получив отрицательный ответ, она решила не терять времени, а на правах своего человека в доме посетить пока невесту. В задних комнатах творился сущий бедлам: спешащая прислуга, отрывистые команды экономки, громкий разговор родителей Аны, отрывок которого невольно услышала гостья. Госпожа Браенштоф распекала супруга за то, что он думает о служебных делах в день свадьбы дочери.
   Ану удалось увидеть лишь издалека, но та, кажется, и не заметила подругу. Уже одетая в белоснежное платье, но еще без фаты, она промелькнула в конце коридора. Сзади послышался восхищенный вздох, и Эйвелин развернулась, чтобы нос к носу столкнуться с женихом, который вопреки правилам и приметам увидел свою невесту перед венчанием.
   - Моя будущая жена - настоящая красавица, не правда ли?
   - Несомненно, Эндрю. Но что вы здесь делаете?!
   - Мне было скучно и...
   - Если вас заметят домашние, особенно фри Баро... сами знаете, что будет, - шутливо пригрозила она и повела его в противоположную сторону.
   - Я же не замышлял ничего такого. Но вы правы, фри - хуже наседки, защищающей цыплят, - рассмеялся молодой человек.
   - Возвращайтесь к себе и наберитесь терпения. Осталось совсем немного.
   У выхода с хозяйской половины ее заметили знакомые, так что волей-неволей пришлось присоединиться к остальным гостям.
   В небольшом городе в каждом слое общества все друг друга знают. В этом есть свои преимущества, но есть и большой минус - каждый раз видеть одни и те же лица скучно. Те же разговоры, те же традиции, даже программа вечеров одна и та же из года в год. Сегодня для разнообразия присутствовало несколько новых лиц, видимо, чины по ведомству паровой дороги. Особенно выделялся один, со шрамом на левой стороне лба, бросающимся в глаза, хоть и скрытым частично волосами на виске. Военная выправка, цепкий взгляд при откровенно скучающем и даже высокомерном виде. Столичный господин, и скорее всего аристократ. Никто из кружка Эйвелин не знал, кто это.
  Сбоку мелькнул Леонар, расточающий любезности дамам, пока жена разговаривала с кем-то в сторонке. На его обольстительный взгляд Эйвелин ответила жалостливой улыбкой: бедолага, он и не подозревает, какой иммунитет у нее выработался против мужских вообще и его, в частности, уловок.
   Молодежь интересовалась, правда ли вчера полиция совершила рейд по книжным лавкам, и что им было нужно? Ей приходилось изворачиваться и отвечать нечто невразумительное, а самой поглядывать на вход, чтобы вовремя заметить Эдварда Фрикса. И все-таки она пропустила момент его появления, потому что была отвлечена господином бургомистром.
   - Госпожа Галантэ! Баронесса! - раздался его голос за спиной.
   Проклятье! Следить за двумя направлениями сразу очень сложно. Ладно, ничего страшного, в обществе он не позволит себе лишнего. Эйвелин неторопливо развернулась, пряча за любезной улыбкой истинные чувства. В Градбурге было принято первым делом засвидетельствовать свое почтение главе города, а уж после искать приятного общества. Ее демонстративное пренебрежение этим правилом могли не заметить другие, но только не сам господин Верст. Его громкое обращение к ней по титулу - небольшая месть за непочтительность.
   - Вы обворожительны! - продолжал тем временем градоначальник, прикладываясь к ручке. Без усов, гладко выбритый по последней моде, он был еще неприятнее.
   - Благодарю за комплимент, господин бургомистр, - подпустила она в голос меда и перешла в атаку: - Надеюсь, такое внимание к моей скромной персоне - это способ извинения за пережитые вчера неприятные минуты.
   Выпад в любом случае достигнет своей цели: либо он ретируется, не успев испортить праздничного настроения, либо останется и поведает о причинах изъятия вчерашнего номера "Градбургских известий".
   - О чем вы? - не переставая фальшиво улыбаться, отступил тот на шаг.
   - О газетах, господин Верст, о газетах, - доверительно поделилась она. - Только не говорите, что вторжение происходило без вашего ведома.
   За спиной градоначальника раздалось вежливое покашливание, избавившее того от необходимости отвечать. Один из младших чинов звал его на почетное место в переднем ряду. Скоро выход невесты. Жених уже ждет.
   Эйвелин отправила в спину уходящему мужчине самые грязные ругательства, которые только знала. Про себя, естественно. Церемония начинается, а она и на шаг не приблизилась к разгадке вчерашнего происшествия. И господин Фрикс не явился. Оглянувшись, она увидела в задних рядах знакомую невысокую фигуру, и начала пробираться назад, вопреки всеобщему устремлению подвинуться поближе к предстоящему действу.
   Во след ей растерянно смотрели подруги, которым она вполголоса сообщила о срочном деле и пообещала подойти после своей важной беседы.
   - Госпожа Галантэ, Эйвелин, куда же вы? - вопрошали встречные знакомые, но она только кивала и улыбалась, не останавливаясь ни с кем даже на минутку. Успеть переговорить. Фразы-другой, намека будет достаточно, чтобы обрести покой и перестать терзаться беспочвенными подозрениями относительно обстановки в их городе. Одного убийцы более чем достаточно, чтобы чувствовать себя неуютно и постоянно оглядываться по сторонам.
   - Эдвард! Рада видеть вас, - нарушая все правила этикета, первой протянула она руку владельцу типографии.
   - Эйвелин! Воистину, вы затмили присутствующих в этом зале дам! - Вместо рукопожатия, собеседник поцеловал ее руку.
   - Невежливо на свадьбе говорить такое кому-то, кроме невесты, - пожурила она его и нетерпеливо постучала веером по ладони.
   - Невесты в этом зале еще нет, так что я в своем праве, - принужденно рассмеялся мужчина, будто не замечая ее жеста.
   - Господин Фрикс, я бы желала продолжить наш вчерашний разговор, - выразительно приподняв брови, напомнила она.
   - Наш разговор? Ах, да, - спохватился он. - Думаю, это будет не очень удобно, торжество вот-вот начнется.
   - Прошу вас, в общих чертах, назовите причину.
   У алтаря происходило движение, но Эйвелин продолжала умоляюще глядеть на собеседника. И тогда он торопливо зашептал:
   - Рано или поздно, вы все равно узнаете. Все узнают. Но в двух словах этого не расскажешь. Давайте обождем, когда кончится церемония и наступит неофициальная часть. Тогда я вам все расскажу. Если, конечно...
   Речь Эдварда Фрикса прервалась пронзительным женским визгом. Мгновение длилась тишина, в которой послышался топот ног, еще один крик, а потом отдельные звуки потонули во всеобщем шуме. Владелец типографии изменился в лице.
   - Случилось что-то...
   Он вновь не договорил, потому что до них донесся многоголосый испуганный говор:
   - Невеста, невеста... мертва... убита?
   Толпа качнулась вперед, и Эйвелин, услышав невероятное, забыв обо всем, с удвоенной силой бросилась вперед, туда, где были Браенштофы, и где уже должна была показаться Ана. Нужно было срочно убедиться, что слух ее подвел, что нечто происшедшее не имеет ничего общего с ее подругой. В дверях зала столпились мужчины, не давая возможности подойти ближе.
   - Что случилось? Что за переполох? - спрашивала она у окружающих.
   - Невеста... невеста, - упорно неслось с разных сторон.
   Мелькнуло бледное лицо бургомистра, на диван опустили госпожу Браенштоф. Мать Аны была в глубоком обмороке. Воспользовавшись заминкой, Эйвелин выскользнула в коридор, где прислуга с искаженными лицами двигалась в каком-то общем трансе.
   - Фри Баро! - крикнула она, заметив старую няньку Аны. Та подняла заплаканное лицо и тут же закрыла его краем нарядного в честь праздника фартука. - Что, что случилось?
   - Деточка моя, - рыдала старуха, раскачиваясь на месте. - Как же это...
   Эйвелин вдруг ощутила врезавшийся в тело корсет, который не давал набрать воздуха в грудь, и неверной походкой двинулась к дверям в уборную, распихивая встречных мужчин.
   - Не входите, нельзя женщинам, - пытались остановить ее. Она лишь обожгла взглядом последнего в этой череде и...
   Красное на белом - вот что было внутри. Белый мраморный пол с серыми прожилками, белоснежное платье - и кровь, на полу и стенах - каплями, потеками, складывающимися во что-то упорядоченное, но больше всего вокруг почти бесплотного в складках ткани тела. Лицо, закрытое фатой и локонами, было не видно, но руки! Боже правый - эти руки! По локоть они были залиты красным, так что казались одетыми в экстравагантные, немыслимые для наряда невесты алые перчатки. У тела находился незнакомый мужчина, поднявший голову, когда Эйвелин с шумом ворвалась в помещение и застыла от ужаса. Ана! Нет!
   - Кто это сделал? - прошептала она враз пересохшими губами. Никто ее не услышал.
   - Я же сказал - никаких женщин! - недовольно произнес незнакомец со шрамом на лбу. - Не хватало тут обмороков и истерик. Выведите ее.
   - Кто это сделал? - справившись с голосом и отодвинувшись от протянутых с готовностью рук, повторила она. - Кто убил?
   Изумленно воззрившись на не только не думающую падать и выть, но еще задающую вопросы девицу, человек поднялся и уверенно произнес сразу для всех:
   - Без всякого сомнения, самоубийство.
Оценка: 8.01*12  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"