Лангборт Людмила Львовна. 13 Января, Здравствуй Старый Новый Год !

13 ЯНВАРЯ, ЗДРАВСТВУЙ СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД !

(глава из книги "Welcome to America"

Дневник имигрантки или обращение к небесам)

Бутылка шампанского стояла давно, ну уже примерно с месяц. Я ее холила и лееяла, приберегая до какого-нибудь праздника, так как бутылка была дорогая. Ну как дорогая, вообще-то она стоила гораздо дороже, но когда я ее в оптовом магазине всего за сорок долларов увидела, тут у меня крыша поехала, и голову я потеряла.

Не думаю, что к тому времени было чему поехать или было что терять, ну это я так, образно. Сорок долларов за бутылку шампанского, даже за Перье, это всё равно было для меня дорого, даже зная, что стоит она в обычных магазинах гораздо дороже. Ну тут бес попутал, халява, господа, я вам скажу всегда притягивает.

Да что же это я, Перье всего за сколько-там долларов раз в жизни позволить себе не могу, да это же ведь задаром. Хватит в Америке бывшим Советским шампанским травиться! Муж меня, в общем-то, поддержал, что-то на него нашло в тот день, видимо счета за этот месяц по почте за дом, за газ, за свет, за воду, за землю, на которой дом стоит, за воздух, которым мы, выходя из этого дома, дышим, за небо, которое над нашим домом голубеет, ещё не пришли.

Итак, решено, шампанское куплено. Прижимая к себе красивую коробку, я с гордостью думала, и мы могем не только щи лаптем у себя в Америке хлебать.

Перье, всё-таки. А если честно, крутилась у меня какая-то навязчивая мысль, уж больно знакомое это было название. В хороших винах, коньяк и шампанских, я не разбираюсь, натока из себя не строю ну по крайней мере, тогда не строила, с годами жизнь заставила хоть как-то разобраться. А в то время чем отличается Перье от какого-нибудь там Моне или Мане понятия не имею, кроме того, что один был Клод, а другой Эдуард, думаю непрофессионалы не отличат, а кто был Перье, я вообще не знала, но решила что Перье - это должно быть хорошо, по крайней мере вкусно.

Так вот, дошёл таки черед и до Перье, Старый Новый год - это святое.

И тут муж мне заявляет, что никакого, ни старого, ни нового года он справлять не собирается, потому что он наконец-то обещал поехать с сыном на аукцион покупать танк с характеристиками подводной лодки и с внешностью космического корабля, машину, то бишь, завтра. Моему сыну нужно было только такую. Каждый раз, когда надо было с сыном выбирать машину, у мужа что-то случалось, видимо от страха, так как танки он никогда не водил, космические корабли тоже. Но в этот раз никакие причины в расчет не принимались.

Завтра. В пять утра. На аукцион. Наш сыночек умел строить нас капитально. А на аукцион надо выезжать в пять утра, потому что Феррари и Ламборджини тут расхватывают первыми, как жаренные семечки, за ними следуют разные там Мерседесы и Лексусы. Опаздаешь, приедешь к шапочному разбору, ну не Тойоту же, в самом деле, мой сын покупать будет, смешно это, право слово.

Действительно, прониклась я, но пригорюнилась, а как же Новый год, а как же Перье, которое праздника дожидалось?!

- А давай, говорю, - мы тогда того, сейчас старый Новый год встречать начнем, тем более что в Москве он давно уже начался.

Время было часов восемь вечера по-нашему, в Москве была глубокая ночь, я бы сказала, уже брезжил рассвет.

Короче, было бы Перье, а повод мы всегда найдем.

Я поперхнулась с первым же глотком. Мысль, которая у меня в голове крутилась в связи со знакомым названием, обрела наконец свое истинное значение.

Дура! Перье, вода Перье в маленьких зелёных бутылочках, которую принято было употреблять новыми русскими! Я этот привкус ненавижу, как говорят, с детства. Я думаю, если бы я в пустыне умирала от жажды, я бы ещё трижда подумала, пить ли мне ее. Я же говорю, у меня дешевый вкус, "Polo Spring" в пластмассовых бутылках я не только предпочитаю, но и никогда даже и не сравню с пресловутым "Перье". Привкус был той самой воды Перье, вспомнила я, так обожаемый в Москве богатыми русскими, или считающими себя таковыми. Но, о вкусах н спорят.

Не-на-ви-жу! Денег было не жалко, нового года было не жалко, себя, дуру, было жалко. Как говорил наш хороший московский друг: "Не пробовали, не стоит и начинать".

Муж мой один бокал всё-таки осилил, от второго отказался. Я отказалась допивать даже первый категорически. Сразу, забегая вперед, скажу, что выпендриваться мне пришлось недолго. Допила, как миленькая, и не один бокал, а целую бутылку, на следующий день, и даже отвратительного вкуса столь отвратительного Перье не почувствовала.

Отказавшись от второго бокала, муж зачем-то пошёл на второй этаж, а возвращаясь с него, зачем-то сел на ступеньку. Сначала я не поняла, зачем он там сидит, хотя мы все иногда там сидим или просто ползем на четвереньках по лестнице вверх, когда набегавшись с первого по третий и с третьего на первый этаж, сил в последний раз подняться хотя бы на второй, чтобы брякнуться в постель, уже нет.

Потом я поняла, что ему плохо, у него начались страшные боли, а после получаса и принятия всех необходимых, по моему разумению, таблеток, диагноз был поставлен: почечные колики. Тот, кто хоть раз через это проходил, знает что это такое. Выхода не было. Вернее был один, вызвать скорую и отправиться в больницу, хотя это был никакой даже не выход.

Кто живёт в Америке, тот поймёт.

Сына не было дома, я позвонила ему, благо, что мотался он где-то рядом с домом и велела срочно приезжать домой, потому что я собираюсь вызывать папе скорую помощь.

- Конечно, - сказал мой сын, а вернее наш сын, - я даже не сомневался, что как только мы решаем ехать покупать машину, у папы сразу случается приступ чего бы то ни было.

Что было, в общем-то, не то чтобы правда, но похоже. Ну вы же помните, космическая ракета, подводная лодка и сауна с бассейном и кинотеатром в одном стакане. Если бы вам сказали, что завтра вас будут целый день с пяти утра заставлять всё это покупать, у вас бы не было приступа, ну хотя бы самого захудалого сердечного или головной боли на худой конец?! Покупку этого монстра на четырех колесах мы откладывали уже несколько раз по разным причинам, включая и самые захудалые приступы чего-либо, поэтому на этот раз приступ должен был быть ну самый что ни на есть настоящий, чтобы иметь шанс остаться в живых или хотя бы геройски погибнуть, но, по крайней мере, не от руки своего собственного сына. Вот такой самый пренастоящий приступ у моего мужа и случился.

Надеясь, что скорая, та самая во всём мире известная 911 приедет действительно скоро и не будет проводить в квартире от двадцати до сорока минут, узнавая не только анамнез, но и всю биографию с рождения, а так же переписывая все лекарства, которые принимает пациент. Зная, что мой муж не принимает никаких лекарств и биография у него вообщем-то короткая : "не был, не состоял, не участвовал", я надеялась на быстрый исход. Я не могла сказать, что принимал мой муж шампанское, а заедал русскими таблетками, которые я ему давала, когда у него этот самый приступ случился.

Скорая приехала быстро. Перепись лекарств, которые никто не принимал и список вопросов почему-то оказался длинным. То есть минут двадцать всё равно они что-то у меня выясняли. На пациента, на мужа моего, то есть, никто не смотрел. А зря, между прочим, цвет лица у него стал уже зелёным, глаза закрылись, и даже стонать он перестал, возможно потерял сознание. Обратив внимание парамедиков на этот печальный факт, я всё-таки попросила поскорее вывезти его, зная, что всегда пациента кладут на каталку. В этот раз каталки почему-то не было, было инвалидное кресло, но так как у нас крыльцо с пятью ступеньками и, вроде как, не предназначено для инвалидного кресла, то моего мужа повели к машине пешком, то есть вообщем-то передвигаться сам он уже не мог, кое-как под мышки и потащили.

Я радовалась, что мы едем в машине скорой помощи, а не своим ходом, потому что знала, что когда привозит скорая помощь, то помощь начинают оказывать практически сразу, должны по крайней мере.

Боже упаси приехать своим ходом на своей машине или на такси, или на чем угодно. Неважно с каким диагнозом тебя сюда принесло, хоть с пулевым ранением, сидеть, лежать или умирать в очереди тебе придется ну очень долго, от двух-трех часов и до утра, или до ночи, если ты приехал утром. Поэтому я всегда всем советую, если уж вам приспичило получать медицинскую помощь в больнице, а не в медицинском офисе, что в переводе на русский язык означает поликлинику, немедленно вызывайте скорую помощь и отправляйтесь туда на ней, а не своим ходом.

В медицинском офисе, кстати, если вы проведете в очереди два часа, вам просто крупно повезло, и все друзья будут спрашивать адрес этого офиса, и в следующий раз вам уже так не повезет, потому что все друзья, с которыми вы поделились своей удачей, уже будут сидеть или лежать впереди вас. Так вот, я советую всем, в случае чего, если уж случай совсем из ряда вон, что потерпеть и перевязать пулевые ранения самому или попросить соседа не предоставляется возможным , немедленно звонить по известному всем номеру 911, а там будь что будет.

Въехав в помещение больницы с мужем уже на ивалидной коляске, окинув взглядом корчущуюся в предсмертных судорогах, охающую, стонущую, подвывающую и держащуюся за разные места, в зависимости от степени и места боли, толпу и, прикинув, что последний из них попадет к врачу, дай бог, к рассвету, я с гордым и снисходительным видом победителя, сопровождала мужа на коляске. Время как бы остановилось. Знаю, что скорая приехала в девять с чем-то, может даже в девять тридцать. Подождать всё равно пришлось, но недолго, хотя, когда ты сам или близкий человек мучается от страшной боли, минуты кажутся часами. Просто стараюсь быть объективной, поэтому говорю "недолго". Наконец, нас повезли, но я была удивлена, почему не в "emergency room", а в кабинет к врачу или, скорее, к дежурной медсестре.

Объясняю: пациентов, поступающих в больницу на машинах скорой помощи или дождавшихся своей очереди, если ещё к тому времени живы, сваливают всех в одну комнату. Комната эта по размерам может доходить до Большого зала консерватории или футбольного поля, в зависимости от размеров и возможностей самого госпиталя.

Неважно, какой у вас диагноз. Начнем с того, что в Американской больнице не может быть никакого диагноза, пока вам его не поставили. Для того, чтобы вам поставили ну хоть какой-то, у вас должны взять все анализы, которые только существуют в мировой медицине, сделать рентген, снять кардиограмму, эхограмму, сделать томографию коры головного мозга и т.д. и т.п.

Это абсолютно не важно, что у вас болит зуб, и в этом случае вроде как и не нужно брать анализ на глисты, а если у вас перелом ноги, то анализ мочи вряд ли добавит ясности в картину вашего простого или сложного перелома, но порядок есть порядок.

Во первых, без диагноза, точного и окончательного, хоть вы от боли окочурьтесь, хоть оборитесь так, что на всех этажах больницы кровь в жилах будет застывать, обезболивающей таблеточки вам никто не даст и обезболивающего укольчика никто не сделает. Ну, если честно, в некоторых случаях, это оправдано.

Я, например, слышала, что если приступ аппендицита купировать каким-нибудь даже самым простым анальгинчиком, то фиг его потом распознаешь, а там и до перитонита недалеко. Так что вообщем-то ирония моя здесь вроде как и неуместна, но причина, по которой помогать тебе без окончательного диагноза просто из гуманных соображений никто не будет, другая.

Опять, забегая вперед, скажу, что и тут я ошибалась. Вот как раз, когда надо было проверить всё как следует, не проверили ничего, и с инсультом выпихнули из больницы через пять часов, учитывая, что первые три никто из медицинского персонала не подходил к больничнокойке вообще, но это уже другой случай.

Родственнички, или ты сам, когда оклемаешься, если оклемаешься, конечно, могут в суд за неправильное лечение подать, а врачам расхлебывай, хотя и тут я ошиблась.

Не так это всё просто, конечно, пойди подай, больше завистливых и приукрашенных рассказов. Вон мол, Федьке повезло, по ошибке ногу отрезали вместо зуба, который вырвать надо было, так он в суд подал, миллион получил! А у соседки мужик скончался, так она аж на радостях миллиончика полтора огребла, врачей засудила, что вовремя цироз печени у заядлого алкаша не распознали и не вылечили.

Не верьте! Не верьте, говорю я вам, скорее сами миллиончик адвокатам отвалите, которые доказывать возьмутся, что вообщем-то вы на двух ногах в больницу пришли, а не с рождения одноногий инвалид, как сумели доказать адвокаты врача, который вам по ошибке ногу отпилил.

В общем, миллиончик отвалите, больным на головку станете, и если посчастливится половину своего миллиончика, который вы на адвокатов потратили, отсудить, то на лечение вашей головки, которая станет однозначно больной, его явно не хватит.

А если врач попадется, который решит вам потом по ошибке головку отпилить?

Так что уж прыгайте вы лучше на своей одной оставшейся и благодарите судьбу и врача, которому не пришло в голову оставить вас без двух ног.

Кто живёт в Америке, тот поймёт.

Чего это я? Ага, "emergency room", значит, размером с футбольное поле, где трупы, ой нет, пока ещё не трупы, складывают. Складывают рядом по мере поступления, неважно мужчина или женщина, ребенок или старуха, беременная или сифилитик, открытая рана или головная боль.

Вообще-то, если по правде, между кроватей положено иметь шторочки, и они даже иногда там есть, занавесочки, которые можно задернуть, чтобы открытых ран соседа, например, не видеть или там на судно по каким делам сходить, встать не позволят всё равно, даже если ты в состоянии.

Шторочки есть, только медицинскому персоналу неудобно, если они задернуты, им больных надо наблюдать, причем всех сразу. И если родственники, стоящие на одной ноге в пальто около кровати своего больного, да, родственников пускают, пытаются шторочку задернуть, то любая медсестра или санитарка, пробегающая мимо, обязательно ее отдернет. В эту игру можно играть до бесконесности, пока веревочка, на которой шторочка висит, не лопнет, и не будет у твоего больного шторочки вообще, даже на случай ну очень крайней нужды. Так что лучше смириться и смирно стоять на одной ноге, прижимаясь боком к чужому родственнику, который так же стоит на одной ноге, только повернутый в другую сторону к своему больному. Хорошо, если дело происходит летом, когда нет одежды и ты стоишь, а стоять так можно сутки и двое, околевая от кондиционерного холода без одежды, в то время когда твой больной уже покрылся инеем под простынкой, потому что тогда хотя бы есть сантиметра три между стоящими родственниками.

Зимой - беда, приходится стоять в пальто и в куртках, обливаясь потом, так как девать их некуда.

Какие вешалки? Нет в Америке такого понятия - вешалка.

Это в Росии театр или чего там ещё с вешалки начинается. А в больнице не только пальтишко твое на вешалку повесят, а ещё и халатик одеть заставят для стерильности. Хотя впрочем говорить о стерильности советских, постсоветских или российских больниц говорить как-то тоже не хочется, да ещё в контексте приведения в пример.

Но вешалки есть! Были по крайней мере.

К чему это я, про пальто-то? А, ну да, в больницу, в "emergency room" и не в "emergency" тоже, в пальто, в ботинках, в капюшонах, с зонтиками, с сумками и со всеми прочими прибамбасами.

Вообщем, неважно как, неважно в каких условиях, а мужа-то надо спасать, и я тихо радовалась, что спасать его будут быстро, потому как мы ученые, мы не своим ходом, мы в карете скорой помощи.

Не тут то было. Почему-то пришлось ждать, недолго, правда, но когда у тебя на руках родной человек загибается, вы же представить можете, опять повторяюсь, минуты кажутся часами. Наконец, когда я уже надеялась, что ему дадут каталку и повезут в эту самую "emergency", его просто пересадили, а вернее перетащили из одного кресла в другое, а как же, креслице-то принадлежало скорой помощи, им других пациентов надо ехать забирать. Короче покатили мы в кабинет врача или приемной медсестры, шут их разберет.

И началось.

Началось с самого рождения: когда, зачем, почему и где родился, чем болела прабабушка и отчего умер прапрадедушка.

Муж отвечать уже не мог, из зелёного он превратился в синего, голова была откинута, и он просто хрипел. Я даже не могла понять, он в сознании или нет. В полуоткрытый рот, из которого вылетало только сипение, медсестра пыталась вставить градусник. Эти попытки заняли минут десять, потом ему меряли давление, муж уже даже не хрипел, он уже явно был без сознания. Медсестра всё повторяла свои вопросы, надеясь, что услышав вопрос, не болела ли его прабабушка ветрянкой в возрасте пяти лет, он сразу придет в сознание.

Потом она отклеивала липкую ленточку от какой-то бумажки, которую надо было прилепить куда-то, не знаю, то ли бумажку, то ли ленточку, вероятно это была бирка на руку пациента. Это было как в замедленном кино, бумажка не отлеплялась, ленточка не прилеплялась и всё это длилось вечность.

- Послушайте, - взмолилась я, - отправьте его уже уже туда, где ему окажут помощь, вы что, не видите, он же без сознания, а я вам обещаю потом рассказать все родословные его бабушек, прабабушек и любовниц.

При слове "любовниц" сестричка как-то проснулась и говорит:

- Да вы не волнуйтесь, это я его реакцию проверяю.

Тут я получила мощный пинок в бок от моего сына. Не поняв в чем дело, я попыталась было возмутиться, но получила второй пинок.

- Что, читать не умеешь? - зашипел мой сын, - не видела, что на дверях кабинета было написано?

- Конечно не видела,- сказала я, мне было не до этого, чтобы читать дурацкие надписи на дверях.

На дверях кабинета было написано, что сначала пациенту должны сделать все тесты (первичное обследование, так сказать) и посмотреть реакцию пациента. А в случае, если медицинскому работнику будет сложно проследить реакцию или чего там ещё, то всё это будет повторено ещё раз.

- Замолчи сейчас же, - сказал мой сын, - а то сейчас всё начнется по новой - имя, фамилия, корь, ветрянка, бабушка, прадедушка, градусник в рот, давление, пульс, которого уже почти нет, не помню, чего там ещё.

В общем, после пинков и шипения моего сына я уже ничего не помнила.

Мужа увезли, нас не пустили.

Это было в первый раз в моей больничной практике, чтобы не пустили. Обычно родственников пускают вместе с больным. Не знаю почему, наверное, потому что больше половины пациентов по-английски не говорят и не понимают ни слова, так хоть есть надежда, что родственники что-то переведут.

А что, мой папа сильно возмущался.

- Идиоты, - кричал он на больничной койке, - Это же просто идиоты! Они должны были мне всё объяснить, всё рассказать, что со мной, какие процедуры мне делают. Здесь что, все такие идиоты?

- Папа, на каком языке они должны были тебе всё рассказать? Папа, они не идиоты, они просто не говорят по-русски.

Конечно, доля правды в словах моего папы была, в городе Нью-Йорке все просто обязаны говорить по-русски. А кто не говорит - ну конечно же, идиоты! Вот наши все выучили английский, и ничего, а они почему не могут русский выучить?

- Вам чиз послайсать или пописать? - спрашивают продавщицы на Брайтоне. "Slice" - это тоненький ломтик, "Piece" - это кусочек.

- Мань, у нас манибэк есть, кричит одна продавщица другой через весь зал.

- Нету, Вер, - отвечает вторая, а чего?

- Да не знаю, тут какой-то иностранец пришёл, какой-то манибэк спрашивает.

- Нету у нас, молодой человек, такого.

"Money back" - возврат денег, деньги назад - дословно, когда ты отдаешь по каким-либо причинам не понравившийся тебе товар обратно.

А ещё все, кому довелось работать продавцами, в первую очередь, выучили одну единственную фразу "We don't have it" - у нас этого нет, у нас это не продается.

Никогда не поймешь ведь, о чем тебя спрашивают эти проклятые иностранцы, и какого рожна им от тебя надо, так нечего и пытаться. "We don't have it" и всё тут. Один раз женщина потеряла ключи и пыталась спросить, не находили ли их в этом отделе.

- We don't have it - не глядя на нее и даже не дослушав до конца, сказала знакомая, с которой мой муж учился на курсах, будущая программистка.

- Наташ, -попытался пристыдить ее мой муж, - она ключи потеряла, а ты ей говоришь, что у вас это не продается.

- Постой тут целый день и послушай ихнюю чушь, - с обидой сказала Наташка, каждый норовит что-то спросить, как издеваются все. "We don't have it" и всё тут.

Другая моя знакомая пользовалась этим довольно успешно некоторое время тоже, пока не попалась настырная покупательница, не взяла мою Наташку, ее тоже звали Наташа, за руку и не отвела к прилавку, где красовались видов так эдак тридцать различных слюнявчиков.

Дело в том, что Наталья работала в отделе для грудных детей. Покупательница с первого взгляда эти тридцать слюнявчиков не заметила, ну и решила прибегнуть к помощи продавца. Ответ вы знаете.

Настырная бабулька вдобавок прочитала Наташке лекцию, что дескать, она всё понимает, Америка - страна иммигрантов, но коли ты уже стоишь в каком-то отделе, куда тебя тебя не просто для красоты поставили, на эту роль и манекен сгодиться может, и денег ему, манекену, между прочим платить не надо, то будь ты, милая, так добра, взять словарик, и товар, который перед тобой на полке лежит, и ты целый день на него смотришь, если уж выучить не можешь, то на бумажку хотя бы слова с переводом выписать.

Вообщем, с тех пор Наталья в магазине со словариком не расставалась и "We don't have it" употребляла только в каждом втором, а то и в третьем случае.

Поэтому отчасти папа мой был прав, врачи, если они не идиоты, должны были всё ему подробненько объяснить, а так же между прочим, выслушать его мнение, что ещё более важно, для моего папы, по крайней мере.

Опять же, справедливости ради, надо отметить, что в любом госпитале есть переводчики на случай, если родственники не приехали, или родственники сами ну ни бум бум. Но переводчиков естественно мало, на всех не хватает, поэтому ждать каких-либо разъяснений на родном тебе языке можно долго.

Мы и не имеем права жаловаться по этому поводу. Мы приехали в чужую страну, где, вполне естественно, говорят на чужом языке, а вернее на своем, но не на нашем с вами. Но пойди это объясни таким, как мой папа, например. Идиоты, и всё.

Я, например, умоляла моего папу не укладываться по каждому поводу и без повода в больницу, которая находится очень далеко от нас да ещё и в чернятнике.

Я не объясняла, что мы здесь называем чернятником? Это целые районы, где если ты туда случайно попадаешь, ощущаешь себя белоснежкой, только гномы все почему-то около двух метров роста и просто ну очень чёрные, и не семь их, гномов этих, а гораздо больше.

У папы в таком районе находился "детский сад". Я уже объясняла, что "Детским садом" называем мы место для пенсионеров, где их кормят и развлекают несколько дней или часов в неделю. При этом эти пенсионеры должны считаться совсем бедными, то есть оплачиваться это всё должно из медицинской страховки, которую здесь бесплатно, пока ещё, дают малоимущим. "Бесплатно" - понятие очень относительное, эти деньги платят, как здесь принято называть, налогоплательщики, то есть моя семья, например, которая отстегивает на налоги тридцать, а иногда и больше процентов своей зарплаты.

Говорю "пока", потому что скоро эта лафа может закончиться. Лафа для нищих, я имею в виду, а не лафа с отстёгиванием трети моей зарплаты на налоги. Все газеты и телевизионные программы кричат о кризисе "медикейда". Так называется эта бесплатная для неимущих медицинская страховка, за которую, опять же, платят всё те же налогоплательщики. Конечно, если все наши старики бросились лечить всё на свете, то что болит, а так же то, что не болит, а врачи-бизнесмены кинулись оббирать эту страховку, кто как может, или у кого на что выдумки хватает, о совести я и не говорю. В медицине нет такого понятия как совесть.

Кто живёт в Америке, тот поймёт.

Врачи заманивают пациентов всеми способами. Моему папе, например, за сеанс массажа платили десять долларов, да, да, вы не ослышались, десять долларов за каждый сеанс. Сами они со страховочки снимают долларов сто-двести за сеансик, так как ещё и приписывают парочку процедур, кромке массажа, ну так им не жалко поделиться, чтобы больше дураков понабежало.

Халява, сэр. Мой папа проходил один курс массажа за другим почти без перерыва. Кто-то ему сказал, что в другом, в пятом или шестом офисе дают пятнадцать.

Это неважно, что пожизненный беспрерывный массаж в таком возрасте приносит вред. Это неважно, что некоторые процедуры, исследования, очень серьезные, неприятные и болезненные можно делать, например, не чаще одного раза в два или три года, и то, если у пациента есть показания.

Тут их будут делать хоть каждый месяц, не интересуясь, делал ли их пациент вчера в этом офисе, или в каком-нибудь другом.

В Израиле, как мне говорили, единая система и каждый врач, войдя в нее на компьютере, может посмотреть, что и где делали пациенту.

Тут, в стране всеобщей компьютеризации - никаких систем, никаких сведений.

Чем больше человек в маразме, и сам не помнит и не знает, что он делал вчера, тем более, что он не знает, например, каких-то медицинских английских терминов, тем больше над ним будут издеваться, пока не сведут в могилу.

Таким образом все они, и пациенты и врачи, хотя язык не поворачивается называть их врачами, мстят медикейду. Медикейд наш трещит по швам. Это вы думаете, государство у нас такое богатое. Спросите меня, сколько стоит моя медицинская страховочка на семью. Точно не скажу, думаю, где-то порядка тысячи долларов на семью из трех человек. Нет, не в год, в месяц.

Кто живёт в Америке, тот поймёт.

Мы платим около четырехсот. Остальное платит компания моего мужа.

Короче, папа мой, как у него что заколет, так он прямиком из этого детского сада в больницу, ту, которая поближе.

Один раз улегся в эту чернятненькую больницу. Мы, конечно, тут же примчались, выслушали от моего папеньки, что они тут все идиоты, ничего не могут, ничего не понимают, а должны всё ему подробненько объяснить, что с ним и чем его лечить собираются.

Время к ночи, никакие, естественно, переводчики, если они вообще в той больнице есть, уже в такое время не работают.

Как оставить человека на ночь, когда ни они его, ни он их, ну ни бум бум.

Написали плакаты по-английски с переводом для папы по-русски, например если ему захочется пить или писать, пусть поднимает плакат, на котором это написано. Труднее всего было было объяснить медсестрам, что он будет показывать эти плакаты, когда ему что-то захочется. Медперсонал спрашивал, хочет-ли он что-то сейчас?

- Нет, - отвечали мы, - вообще, если он что-то захочет...

Слово "вообще" перевести очень трудно, в то время тонкостями языка мы не владели. Написать на плакате, если захочется не писать, а чего-то ещё, оказалось ещё сложнее.

Домой мы попали к середине ночи. На следующий день, после работы, мы поехали туда опять. Папу уже перевели в палату.

Врач, у которого я спрашивала, что с моим папой, посмотрев на меня, сказал:

- Знаете что, если я вас сейчас положу на эту кровать под все эти мониторы, то мы с вами обнаружим у вас куда больше болезней. Езжайте-ка вы домой, спать.

Я постаралась запомнить, в какой палате лежит папа и даже записать, так как я собиралась на следующий день ехать одна, а зрительная память у меня страдает.

Приехав на следующий день, я обнаружила в палате пустую кровать, застеленную синей клеенкой. Присутствия папы, или даже намека, что в ней кто-то до недавнего времени находился, никакого не было.

Я помчалась на пост спрашивать, где мой папа.

На посту сидела чёрная красавица необъятных размеров и разговаривала по телефону. По телефону она разговаривала долго. На мои попытки перебить ее разговор и мои подпрыгивания вокруг ее стола, она не обращала ровным счетом ни малейшего внимания. На назойливую муху хотя бы кривятся, или пытаются ее, муху, отогнать. Я была не муха. Я было никто, ничто. Она меня в упор не замечала. Наконец, минут через десять, она закончила разговор, и я сумела-таки обратить на себя ее внимание.

- Вчера в палате номер такой-то лежал мой папа. Где он сейчас?

- Ничего подобного. Никогда здесь пациент с такой фамилией не лежал.

- Ну как же, мы были здесь вчера. Вот, у меня всё записано, этаж, палата...

- А я вам говорю, не было здесь такого. Никогда.

- Вы что, считаете меня сумасшедщей?

- Это не я, это вы сами сказали. Вероятно, да, потому что не было здесь такого пациента. Отойдите, не мешайте работать.

Я носилась по коридору, я считала двери, я заглядывала во все палаты, я возвращалась к ней опять и опять, прося мне помочь.

Она считала, что единственно, чем она может мне помочь, это вызвать санитаров со смирительной рубашкой.

Я возвращалась к этой палате опять и опять. Вид кровати с синей клеенкой внушал ужас. Слезы застилали глаза, кроме синей клеенки я ничего не видела.

Кроме ужасных мыслей, которые единственно могли лезть в голову при такой ситуации, оставалась ещё надежда, что это у меня дествительно поехала крыша, и я не на том этаже или вообще не в той больнице, что тоже вообщем-то особой радости не внушало.

Я постаралась взять себя в руки и прислушаться к внутреннему голосу, который, как я надеялась, может оказаться гораздо разумнее, чем просто паника.

Я строго спросила свой внутренний голос, права ли моя паника. Внутренний голос молчал.

- Уже хорошо, - сказала я и, встав перед палатой, стала осматривать дверь с номером палаты со всех сторон.

О, господи, да вот же табличка с фамилией моего отца! Рядом с дверью палаты на стене всегда висят таблички с фамилиями пациентов. Как я это могла забыть?! Правда большого опыта пребывания в американских больницах в то время у меня ещё не было.

- Спокойно, - сказала я себе. Если я убью эту суку сейчас, это мне вряд ли поможет найти папу. Я это успею сделать потом.

Я подошла к ее столу опять и попросила ее пройти со мной и убедиться, что на стене висит табличка с фамилией моего папы, и все ее получасовые попытки убедить меня, что я - сумасшедшая, не оправдались и не прошли.

Она медленно и нехотя, бурча себе что-то под нос, пошла и убедилась.

Потом она стала звонить и выяснять. Полчаса до этого я бегала, действительно как сумасшедшая, как затравленный зверь, плакала, умоляла ее позвонить кому-нибудь и узнать. Она мне отвечала, что никуда она звонить не будет, потому что крыша поехала у меня, а не у нее, и она не хочет, чтобы кто-то подумал, что она ку-ку, она дорожит своей работой.

Слава богу, сейчас, после моего доказательства, причем неоспоримого, она собралась звонить.

После ее объяснения по телефону и вопроса куда исчез пациент, было минутное молчание, потом вскрик: "No!!!"

Это "No" повторялось минут пять с различной интонацией. Интонация американцев, особенно чёрных, непереводима. Поверьте мне на слово, у них гораздо больше экспрессии, чем у русских в междометиях, "Yes", "No", "Wow!", "Oh, my god!" ( "О, мой бог!", что близко к нашему причитанию "Господи!" или "Господи ты боже мой").

Вот этим вот "Wow" - шмяу, что стало очень популярным в России и "Oh, My God!" они выражают всё: восторг, радость, счастье, горе, несчастье, полет на Луну и землятресение.

Вот эти "шмяу", "гоподи ты боже мой" и "нет" я выслушивала десять минут.

"No" повторялось чаще всего.

Я сползала по стене. Я оседала на пол. Я онемела. Как я уже говорила, что иногда со мной это бывает в критических ситуациях. Я понимала, что я должна доползти до нее, вырвать у нее из рук трубку, дать ей этой трубкой по башке и потребовать, чтобы она мне объяснила наконец, где мой папа и вообще жив ли он.

Вообще девяносто девять процентов людей поняли бы эту ситуацию однозначно.

Так как я понимала, что доползти я до нее не смогу, мне оставалось только ждать. Молиться я не умею. Я опять спросила свой внутренний голос, внутренний он или не внутренний, мать его. Дочь я, в конце-концов, или не дочь, должна же я была что-то почувствовать, если бы что-то случилось или не должна?

- Должна, - хмыкнул внутренний голос и замолчал.

И на том спасибо, что хоть подтвердил. А я вот не чувствую, ну вот ничего я не чувствую, ну вот ни-че-го-шень-ки.

Я только устала, но это явление постоянное, мне бы только отдохнуть чуть-чуть, а раз я больше ничего не чувствую, значит всё в порядке, и я окончательно села на пол.

Сквозь туман, как бы в подтверждение моих мыслей, до меня долетели ещё какие-то слова, которые наконец-то стали звучать из уст чёрной красавицы, и я начала понимать, что все "шмяу" может быть и не относились к моему папе, она может выяснила у подружки с другого этажа или в справочной, что с ним, а потом переключилась на разговоры на персональные темы. А так как словарный запас определенного контингента людей ну ничем не отличается от словаря Эллочки-людоедочки, ну только по-английски, то зря я сопли распустила раньше времени.

- Эй, ты чего тут расселась? - раздался сверху из-за стола голос. Перевели твоего папаню. В другое отделение перевели, кардиологическое.

Иди на другой этаж. И спасибо мне скажи, вон сколько времени на тебя потратила.

Дальнейшие события я лучше пропущу и вернусь в больницу, куда мы отвезли моего мужа с почечными коликами.

Короче, меня с сыном вместе с умирающим, ну или похожим на умирающего мужем в этот раз не пустили, а меня вызвали в другой кабинет бумаги подписывать.

Меня что-то долго и нудно спрашивали, я что-то долго и нудно отвечала, пока понимала чего от меня хотят.

При слове "will" меня зациклило. Ну помните как, по-моему, у покойного Михаила Евдокимова, интермедия такая была, как в нашу деревню иностранцы приезжают, а председатель колхоза велел всем хорошую жизнь показывать, чтоб мол не хуже там, чем у них на загнивающем.

Иностранцы колхозника спрашивают:

- А у вас вилла есть?

- А як же, отвечает, у нас усе есть, и "виллы" и грабли...

Так и я в тот момент почему-то решила, что меня про какое-то wheel, то есть колесо спрашивают. Произношение этих слов одинаковое, хотя это может только для меня одинаковое.

- Да, да, отвечаю, на кресле на колесах приехали.

Мой сын опять меня в бок пихать стал.

- Из ума что-ли выжила, мать, они тебя про завещание спрашивают.

Ну знала я, конечно, что will - это завещание, но никак не могла ожидать, что приступ почечной колики у моего мужа имеет отношение к его завещанию.

- Ну как же, говорят, в случае чего...

- В случае чего?,- тупо спрашиваю я. - Насколько я знаю, - говорю, - нет у него никакого завещания, да и завещать-то ему мне нечего.

- А сыну?

- И сыну тоже, только если меня.

- А родственникам?

- Да нет у него родственников, начинаю я выходить из себя.

- А любовнице?

- Какой любовнице?- Я оторопела. -- Не знаю я никаких любовниц, если вы знаете, у них и спросите.

- Ну вы же сами говорили, что всё про его родственников и любовниц расскажете сами, только чтобы его побыстрее в отделение забрали. Врали что ли?

Я опять получила пинок от моего мальчика, но боли уже не почувствовала. Видно бок уже просто онемел от его пинков. Надо будет посмотреть, сколько там синяков у меня на боку или уже одна сплошная гематома, когда до дому доберусь, если вообще доберусь.

- Сколько раз я тебе говорил, - прошипел мой сын, что твои дурацкие шуточки до добра не доведут!

- Ну если ты такой умный, то и разбирайся с ними сам по поводу завещаний, колес и всех вилл и вил вместе взятых.

Часа через два или три нам сказали, что доступ к телу открыт, но по одному.

Я пошла первая. За это время моему мужу уже сделали все необходимые анализы и, видимо уже, поняв предварительно, что там, вкололи ему морфин, по русски-морфий.

Он лежал в коридоре, где каталки стояли одна за другой в рядочек. Там, где были ноги одного, начиналась голова другого пациента. Я встала рядом с его каталкой.

Коридор был настолько узким, что я могла бы опереться на стену, но сделать я этого не могла, так как по коридору то и дело сновал медицинский персонал и приходилось двигаться или вжиматься в каталку, практически ложась на моего мужа, слава богу хоть на мужа, а не на кого-то ещё.

На каталке, которая стояла в его изголовье, лежала старушка, возраст которой определить было просто невозможно, по причине того, что угадывать надо было не ее годы, а век, в котором она родилась.

То что это был не двадцатый, об этом не могло быть и речи, это понятно, возможно, конечно, девятнадцатый.

Может меня это не столько бы и интересовало, но дело в том, что старушке было, видимо, всё время жарко и она постоянно скидывала с себя простынку. Ночная рубашка была подтянута к подбородку, а под рубашкой не было ничего, то есть совсем ничего. Вот так она лежала и, надо отдать должное, каждый из медперсонала, кто проходил мимо, а происходило это почти каждые пять минут, подтягивал вниз рубашку и накрывал ее простынкой. Через секунду всё повторялось: рубашка у подбородка, простынка - в ногах.

- Марта, говорил ей каждый проходящий, - нельзя так лежать, вы в больнице, вы должны быть прикрыты.

Не думаю, что она слышала их или понимала, но лежать она хотела только неприкрытой.

Через полчаса от эдакого стриптиза меня начало подташнивать.

Надо сказать, что вид обнаженного тела, пусть даже самого распрекрасного, не вызывает у меня ну никаких, ни эротических, ни даже просто положительных эмоций. Я очень некомфортно чувствую себя на пляже, где вокруг меня топлес леди, несмотря на то, что сама я вроде как обнажена только в пределах бикини. Я ужасно себя чувствую в женской бане, где вокруг меня все в костюмах Евы. Ну вот такая я.

Несмотря на то, что я обожаю бассейн, только одно воспоминание о тетках в раздевалке, прниводит меня в ужас. Мы посещаем иногда бассейн. Никак не могу понять психологию людей, сколько бы я ее не изучала. Мало в раздевалке лавочек, на которые можно сесть, переодеться или временно положить или поставить свои вещи. Шкафчиков для вещей много, а лавочек мало. Лавочки маленькие, двое умещаются со своими задами и вещами с трудом. Но вообщем-то терпимо, так как в одно и то же время большой толпы народа не бывает.

Как вы думаете, если две лавочки свободны, а значит и закутки, где эти лавочки стоят, закрытые хотя бы с трех сторон шкафчиками, свободны, и вы можете на них удобно расположиться, хотя бы до того времени, как подойдет кто-то ещё, куда нормальный человек пойдет раздеваться?

Туда или на лавку, на которой уже раздеваются или одеваются две дамы?

Правильно, девяносто процентов пойдут туда, где уже нет свободного сантиметра, то есть где есть уже две голые задницы.

Мало того, американцы, по своей сути и по воспитанию, вообщем-то, пуритане. На пляжах топлес они не появляются, в мини юбках молодые девочки стали ходить только недавно. До недавнего времени все женские прелести, если таковые конечно имелись, были прикрыты бесформенными штанами и безразмерными футболками на три размера больше.

Но видимо природа берет свое.

Надо, ну просто необходимо себя, любимую, показать. Ну хоть-кому-то.

Я не думаю, что в тот момент они об этом думают, но это происходит наверняка на подсознательном уровне.

Иначе как объяснить сидение или стояние по пол-часа голяком дам, сушащих волосы феном перед зеркалом?

Я понимаю, в предбаннике жарко, но не до такой степени, чтобы лифчик с трусами эту жару усугубили или красоту себя, любимой и желанной, приуменьшили. Я бы даже сказала, что наоборот, если белье красивое, существенно ее, красоту эту Венерину неземную, приумножили бы.

Но не мне судить о женской красоте. Красота теток размера 2Х, прихорашивающихся часами перед зеркалом в костюме Евы на глазах у таких же красавиц, меня не только не завораживает, но и выводит из себя настолько, что я вылетаю я из раздевалки с перекошенным лицом, забыв какое удовольствие я получила в бассейне или в сауне. Это у меня вызывает не только отвращение, но и настоящий токсикоз.

Так что стоя у постели с обнаженной старушкой, меня всерьез стало подташнивать.

Я думаю, что подташнивать меня бы начало даже от вида мисс мира или мисс вселенной, находясь она в обнаженном виде на уровне моих глаз более получаса.

Так что в данной ситуации меня уже не просто подташнивало, меня откровенно тошнило. Отвести взгляд было некуда. Если я поворачивалась так, чтобы обнаженная маха, ой, простите, обнаженная Марта, оказывалась вне зоны моего видения, то и лицо моего мужа оказывалось вне ее же, видимости. Согласитесь, что поддерживать больного, стоя к нему полубоком и глядя на его ноги, как- то тоже не очень.

Тем более, что глядя на его ноги, отвернувшись от Марты, я автоматически упиралась взглядом в другую мумию, но уже мужского пола. Год рождения этой, мужской, не намного отличался от Мартиного. Слава богу, мумии мужского пола не было жарко, и она не обнажалась.

Больше часа нахождения там я не выдерживала, и меня сменял Сын. Так, по очереди мы навещали нашего папу, пока не выдержали оба.

Часа в четыре утра мы сели в машину и поехали искать дежурный круглосуточный магазинчик, чтобы глотнуть кофе. Надо отдать должное американским госпиталям, там всегда есть автоматы с различной водой, кофе, чаем и снэком (легкой закуской, как чипсы, например).

В больнице, где лежала моя мама, посетителей вообще кормили в кафе бесплатно, да ещё какой вкусной едой, прямо как в ресторане. Коммунизм прямо какой-то.

В этот раз автоматы с кофе просто не работали. Эпидемия гриппа коснулась даже их.

Круглосуточный магазинчик оказался совсем недалеко. Глядя на наши физиономии, хозяин пакистанец подарил нам вчерашние круассаны бесплатно.

Я всегда почему-то вспоминаю эти вчерашние бесплатные круассаны, когда мне попадается что-то, ну скажем выпеченное явно не полчаса назад, но за деньги.

Тем более, что нам было абсолютно наплевать, вчерашние они или сегодняшние. Для нас уже не существовало вчерашнего дня и не наступал сегодняшний, он у нас был один. Один длинный день.

Американцы, когда хотят подчеркнуть, что был очень тяжелый день, всегда говорят "Это был очень длинный день". День у нас был действительно длинный и в прямом и в переносном смысле этого слова.

Ужин вместе с завтраком происходил у нас в приемном покое, где продолжали томиться люди со всевозможными недугами в очереди. Мы боялись отойти надолго и далеко, потому что в любой момент могли выйти и сказать "Забирайте".

Мы же ждали в принципе только результатов анализов. Мы знали, что какими бы они не оказались, моего мужа выпихнут в ту же секунду, как только эти самые анализы, ну не сами, конечно анализы, а анализ этих анализов, результат то есть, ляжет на стол доктору.

В больнице ставят только диагноз. А лечиться ты пойдешь в другое место. Да, да, может именно в то самое, о котором вы подумали, а может и в другое, в зависимости от суммы твоей страховки, желания выздороветь, времени, терпения и состояния здоровья, опять же.

Не помню, кто сказал первым, но мы все всегда повторяем одну гениальную фразу:

"Здесь надо быть очень здоровым человеком, чтобы позволить себе болеть".

А то может быть так, что пришёл ты лечить руку или ногу, а вышел в состоянии нервно-паралитического синдрома, и без психиатра тебе уже ну никак не обойтись, при чем вне зависимости, вылечили тебе эту руку или ногу или нет. Действительно, чтобы здесь лечиться, надо быть очень здоровым человеком.

Кто живёт в Америке, тот поймёт.

Анализы моего мужа были наконец-то проанализированы. Диагноз подтвердился - камень на границе с мочеточником. Врач сказал, что такого рода камень, как у него и в этом самом месте - это самая страшная боль, но мой муж вел себя героически, и зато теперь он знает, как его жена рожала.

Выписал рецепты, посоветовал писать в сеточку, чтобы знать, когда камень выйдет и обратиться к своему врачу. Сеточку дал с собой.

Короче в пять тридцать утра мы вернулись домой.

Я допила оставшуюся бутылку шампанского Перье. Прямо из горлышка. Я даже не почувствовала, какое оно, шампанское это самое, противное. Мне было всё равно.

Как и положено, после встречи нового года, мы все легли спать. На следующий день, вернее уже на этот, слава богу, никому не надо было на работу, потому что заранее оформили день из отпуска для покупки танка.

Вот так мы встретили Старый Новый Год.

Оставить комментарий © Copyright Лангборт Людмила Львовна Размещен: 18/01/2015, изменен: 18/01/2015. 47k. Статистика. Статья: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Всем, кто мечтает попасть в страну великих возможностей и еще более великих потребностей. В страну, где круглый год деревья стоят зеленые, потому что на них растут доллары, и при этом источают нежный и удивительный аромат, который именуется ароматом этого сладкого слова "Свобода", посвящается...

Лангборт Людмила Львовна : другие произведения.

13 Января, Здравствуй Старый Новый Год !