Терпеть не могла шоколад. В детстве. Он был горький и противный. Я любила леденцы в кругленьких жестяных коробочках, разноцветные такие, как стёклышки, кисленькие, ещё леденцы в тюбиках, а также аскорбинки тоже в тюбиках (ну, такие сладкие таблетки, сложенные колбаской и завёрнутые в целлофан) . А больше всего я любила бычки. У нас был такой ларёк, там продавалось пиво на разлив, а к нему бычки, сушёные. Шелухой от них усеян был весь асфальт перед киоском. Там шахтёры после работы всегда пиво пили. Так вот, мы с бабушкой иногда брали бидон и ходили за пивом. Для папы, я думаю. И покупали бычки. Вот эти бычки я и обожала. А мне их почти не давали, считалось, что это пища не для детей. А гадкий шоколад или манная каша - это, пожалуйста, для детей. Пиво я не любила. Нет, может быть, я б его и любила, но мне никто не давал попробовать. А как я могла любить то, что не попробовала. Они, эти взрослые, считали, что им лучше знать, что ребенку надо. И когда они очень уж много знали, я обижалась. Жутко. Самое главное, что они даже не замечали этого. Я ходила страшно обиженная, а им хоть бы что. И я поняла, что с этим надо что-то делать. Бороться надо с несправедливостью взрослых. Я подумала, что если я умру, то тогда они поймут, как были неправы, и как жестоко несправедливы. И все начнут рыдать и говорить: - Ах, зачем мы ей не разрешали то -то и запрещали это. Как мы были неправы! Какая она была чудесная, а мы не ценили. Теперь бы мы всё совершенно по-другому делали и всё позволяли. Это мы во всём виноваты и нет нам прощенья. Мы все плохие, а она такая хорошая, а мы не видели, и вот теперь такое горе. И все рыдают . а я лежу такая, в красивой позе и пусть знают. А потом я восстану и скажу: - Ага, вот вы какие, обижали меня и ничего не разрешали, так знайте. Я ещё и не так обидеться могу. И я им всё припомню, и как вечером спать рано укладывали, и как телевизор не давали смотреть, кашу гречневую заставляли есть. И заодно про ту куклу, что не купили позавчера. Пусть трепещут. Я ничего постараюсь не забыть. И они все начнут ещё больше рыдать и просить прощения, а я подумаю - подумаю, и может быть прощу. Но я ещё подумаю. Месть моя была страшна, но главное заключалось в том, какую такую красивую позу придумать, чтобы в ней умереть. Чтобы все видели, какая я была замечательная, и что б им ещё горше было. И тут мне приходит в голову, что самые неземные создания - это балерины. Когда она в пачке на сцене умирает белым лебедем - ничего прекрасней придумать нельзя. Пачки у меня нет . Но! На улице жара и из шкафов вынесены все вещи для проветривания. И постели все вынесены. И там где-то завалялась такая кисейная накидка на подушку. Даже две. (мы , когда с девочками играли в невест, их вместо фаты использовали). Вполне годится для пачки. Майка, трусы и 2 накидки - вполне приличный лебедь получился. Моя кровать стоит оголённая. Даже матраса нет. только пружинная сетка. На сетке лежать неудобно, тем более умирать в позе лебедя. Затаскиваю одеяло, организовываю ложе, принимаю позу и жду рыданий и стенаний от родных и близких. Мне так себя жалко, слёзы текут по лицу. Проходит минута, другая. Шея затекла, ноги скрюченные. Попробуй полежать в такой позе долго. А родные и близкие заняты своими обычными делами и никому никакого дела нет, как тут я красиво умираю уже 15 минут. Мне уже, если честно, надоело, но я же не могу вот так всё бросить. Они же должны понять, как я обиделась и осознать свою вину. Бедный лебедь страдал, страдал и уснул. И вдруг, вместо слёз и мольбы о прощении раздается: - Ты чего здесь валяешься, лето, марш на улицу. И что это ты на себя нацепила, а ну -ка немедленно отнеси всё на место и скажи спасибо, что мы заняты, а то ... Грубыми сапогами растоптали белого лебедя и ему ничего не оставалось, как сесть на велосипед и поехать к Таньке кататься. Ничего, в следующий раз я им покажу. Я буду русалкой. В ванной. Пусть попробуют.