Арендатор

Утопия-буффонада

Роман

2015

љА.Лапин 2015

Содержание

Глава I....................................................................................

Глава II....................................................................................

Глава III...................................................................................

Глава IV...................................................................................

Глава V.....................................................................................

Глава VI...................................................................................

Глава VII...............................................................................

Глава VIII................................................................................

Глава IX....................................................................................

Глава X...................................................................................

Глава XI..................................................................................

Глава XII...............................................................................

Глава XIII...............................................................................

Глава XIV...................................................................................

Глава XV...................................................................................

Глава XVI...............................................................................

Глава XVII...........................................................................

Глава XVIII..............................................................................

Глава XIX.................................................................................

Глава XX..................................................................................

Глава XXI...............................................................................

Глава XXII..............................................................................

Глава XXIII...............................................................................

Глава XXIV.............................................................................

"И описываю я сие совсем даже

не из какой-то там глупой прихоти

и не из-за собственной вредности,

а токмо ради увеселения присутствующей

в уважаемом заседании почтенной публики"

Из выступления городского двокатора

Филиппы Задорниго на процессе о потраве

Одеяловских молочных пальм.

Глава I

Огромная усадьба, устроенная по модному проекту в традиционном варяжском духе, возвышалась на вершине плоского, с покатыми склонами холма. С достаточно удаленного расстояния она была похожа на древний, укрепленный высоким забором передовой городок или слегка военизированное постоянное поселение. Этот архитектурный стиль совсем недавно получил название "конунгомализма" и буквально обвалил все другие архитектурные направления, растворил их в себе, а те строительные и дизайнерские школы, что никак не хотели в нем растворяться, находились теперь в забитом или сильно приниженном состоянии. Только лишь самый отчаянно смелый "рококоизм" и совсем уже безрассудное "бароккианство" все еще кое-где сопротивлялись этому всепроникающему "конунгомализму", но и они уже стояли на пороге практически полного растворения в нем и последующего окончательного своего забвения.

Хозяйский дом чудовищного размера со стрельчатой треугольной крышей возвышался над многочисленными хозяйственными пристройками как жилище древнего владетельного конунга или суверенного варяжского князя, но все это были только модные дизайнерские изыски и больше ничего. Весь архитектурный ансамбль и был таким единым модным проектом - от толстых круглых бревен нижнего наката до конька крыши, который венчался огромным деревянным петухом на скрипучем вращающемся шарнире.

Петух этот (отличной, впрочем, ручной и весьма высокохудожественной работы) по смелому архитектурному замыслу должен был вращаться на ветру и указывать клювом на его направление, но года два назад громоздкий чугунный шарнир типа "железное вкладное яйцо" в его основании покрылся ржавчиной и начал сильно заедать, отчего вся конструкция реагировала теперь только на самые мощные порывы воздушных масс, а потоки слабой и средней силы она полностью игнорировала. Клюв петуха под их воздействием лишь слабо покачивался из стороны в сторону с довольно неприятным поскрипыванием, а иногда и с выматывающим душу металлическим высокочастотным дребезжанием, отчего весь остальной петух в целом производил впечатление не деревянной, а цельнометаллической конструкции.

Многочисленные хозяйственные пристройки были такими же дизайнерскими изысками, как и петух на крыше, так как в силу сильнейшей и эффективнейшей автоматизации жизни вообще и механизации сельскохозяйственных работ в частности они уже давно были абсолютно бесполезными сооружениями и годились только для хранения различных хозяйственных предметов - запасных частей, ветоши, рабочих и смазочных масел, тары и тому подобного скарба.

Впрочем, на рассвете и на закате, в лучах восходящего или заходящего Солнца усадебный комплекс смотрелся просто великолепно, сильно оживляя своим видом окрестный пейзаж, который состоял главным образом из разбитых по спутниковым сканам ровных и однообразных полей, занятых под различные сельскохозяйственные культуры.

Если бы по дороге, что проходила рядом с усадьбой и вела в сторону ближайшего окружного города, проезжал впечатлительный и склонный к абстрактному художественному мышлению путешественник, то его взгляд, безусловно, сразу же зацепился бы за вид этой усадьбы на холме, как только она показалась бы на горизонте и уже не отпускал бы его вплоть до полного ее исчезновения из виду за все той же горизонтальной линией просто потому, что зацепиться взгляду там было больше просто не за что. Из-за ровных и аккуратных зеленых полей с сельскохозяйственными культурами у невнимательного к деталям путешественника могло создаться впечатление, что усадьба стоит как бы на небольшом возвышении посередине бескрайней площадки для игры в гольф, и тогда она могла показаться этому путешественнику как бы ненастоящей, игрушечной, бутафорской, что в купе с конунгическими мотивами архитектурного стиля выглядело довольно противоестественно или, по крайней мере, странно. И, конечно же, в плане общего восприятия нельзя было забывать и о петухе. Безусловно, особенное внимание склонного к художественному абстрактному мышлению путешественника привлек бы этот огромный, замечательной ручной работы петух на крыше. В лучах заходящего или восходящего солнца он смотрелся ну просто как живой.

В настоящий же момент, когда время настоящего повествования уже неумолимо приближается к полудню, а Солнце уже практически встало в зенит, даже самый нетребовательный в художественном плане путешественник не нашел бы в усадьбе на холме ничего примечательного. И в этом, впрочем, нет ничего удивительного, так как в полдень солнечные лучи падают на крыши всевозможных строений практически отвесно, а не подсвечивают их сбоку, с торца или сзади, а мало-мальски грамотному в художественном смысле путешественнику должно быть совершенно понятно, что в плане красивости вида и создания общего благоприятного впечатления от любого пейзажа, угол падения лучей решает все, и для получения максимального эстетического наслаждения рядом со всевозможными сооружениями следует проезжать только утром или вечером, но никак не в полдень.

И вдобавок ко всему склонному к абстрактному восприятию путешественнику ни в коем случае не следует забывать об обитателях любых построек, сооружений и пристроек. Ему всегда следует помнить не только о самом гольфе, так сказать, но и обо всех его полевых игроках, которых в конкретный момент наблюдения может быть и не видно на поле, но на самом-то деле они там всегда присутствуют, пусть и незримо. Если же путешественник сосредотачивает свое внимание только на постройках и полях, то о какой склонности к абстрактному художественному восприятию тогда можно говорить? Это будет уже не абстрактное, а самое обычное восприятие и ни о какой красоте пейзажа тогда говорить уже не придется. Так - взглянул мельком, проехал мимо, и на этом все кончилось. А обитатели между тем там - внутри этих построек уже давно ждут, когда кто-нибудь обратит на них свой заинтересованный взгляд, чтобы встрепенуться под ним, ожить и забегать под этим внимательным взглядом по своим неотложным и не очень спешным делам, зажить под ним полной своею жизнью, задышать под ним полной грудью, порадоваться под ним жизни или огорчится ею. Здесь уж взгляд этот будет как бы и ни при чем, а просто так - как кому повезет с этой самой жизнью, но все равно - пора, ох пора уже оживить обитателей и этой и всех прочих окрестных усадеб своим вниманием. Пора! ***

Хозяин усадьбы, а значит и главнейший, центральный во всех смыслах этого слова ее обитатель, видный арендатор Земли Антип Веерович Кривицких сегодня очнулся ото сна поздно, около одиннадцати часов до полудня. Он, возможно, спал бы себе и дальше, да рука его как-то сама собою нажала на кнопку вызова прислуги, что располагалась на стене, прямо над его головою и после этого нажатия остатки ночной сонливости сразу же начали его покидать. Да еще и спал он, с силой вдавив свое лицо в огромную пуховую подушку, так что воздуху для нормального дыхания ему уже давно не хватало и смятые, спутавшиеся между собою за ночь волосья густой жесткой бороды неприятно давили ему на щеки, кололи его полные губы, терли о подбородок и поэтому хочешь - не хочешь, а все равно ему уже давно нужно было бы сделать над собой усилие и перевернуться на спину.

Антип рывком перевернулся на спину и, не открывая глаз, огладил руками бороду, кое-как расправил ее, приведя тем самым в относительный порядок, а затем коротко, но сильно и сладко зевнул. После этого с его сонным полузабытьем было почти покончено.

Антип всегда просыпался в состоянии некоторого как бы безмыслия, или лучше сказать - беспамятства, а потом постепенно вспоминал и себя и окружающий мир, и только после этого словно бы приходил уже, наконец, в себя окончательно и просыпался уже совсем бесповоротно ко сну.

Вот и сегодня все случилось точно так же как и всегда. Антип некоторое время пролежал в сладком беспамятстве, а потом вдруг вспомнил, что он не просто какой-то там Антип, залетный Антипчик или пустой Антипка с неприкаянной головой на плечах, а уважаемый во всей округе арендатор Земли, причем не мелкий, и не какой-нибудь там средненький, а очень даже такой себе средний и крепкий. Да при желании можно было бы с большой долей уверенности утверждать, пожалуй, что он сейчас находится в состоянии ближе уже и к крупному арендаторству. Ведь было у него в пожизненной аренде не десять, не двадцать, не пятьдесят, и не сто, а сразу около тысячи десятин Земли.

Барыш, ежегодно получаемый Антипом с его Земли, был настолько значительным, что тяжелые зеленые пачки суверенных араллодов уже не помещались в большой, добротной ерманской работы и искусно замаскированный умелыми емецкими мастерами под обычный платяной шкап, сейф и с этим уже давно нужно было ему что-то решать. Антипу уже давно следовало бы или заказать второй такой шкап, но только пошире и повместительней, или же свезти хоть бы половину своих суверенных араллодов в городское банко "Братья Киприянусы и Внуки Ко", где у него было открыто несколько расчетных счетов и сразу две персональные ячейки на предъявителя сетчатки правого глаза. Дело все было в том, что Антип с молодых еще своих ногтей не доверял городским банко, да ему еще и лень было со всем этим теперь возиться.

В этом году Земля Антипа была занята под сахарную свеклу гэмэо, и предстоящий урожай обещал быть таким, что он несколько раз начинал было подсчитывать будущий барыш, но сбивался со счета уже где-то в его середине и так и не доводил дело с подсчетами до конца. А может быть, все дело было в его лени, ведь напряженно прикидывать, дотошно считать да рассчитывать он тоже не любил, и тоже с молодых еще своих ногтей.

Можно было бы нанять для подсчета барыша какого-нибудь городского счетовода, но счетоводам Антип не доверял так же, как и городским банко, а может быть даже и еще больше того. Банко-то по крайней мере было городское и находилось оно далеко, в окружном городе, а счетовода пришлось бы ему выписывать прямо сюда, в усадьбу. И чего хорошего? Бегал бы этот счетовод за ним по двору, гремел бы своими электрическими счетами ему в уши, надоедал бы, мешался бы во все хозяйственные дела Антипа, крутился бы у него под ногами. Вон у него весь двор в приказчиках да конюхах, а что в них толку? Все равно за всем самому присматривать нужно, за всеми следить и всех время от времени распекать да взбадривать громкими окриками, а чуть отвернешься или зазеваешься, или задремлешь, или лишний часок проведешь в серале, глядь, а вот тебе уже и какой-нибудь убыток образовался на ровном месте, и на его Земле уже непорядок какой-нибудь сделался словно бы сам собою, или возникла еще какая-нибудь другая хозяйственная дисгармония, или его дорогие кони уже не обихожены так как нужно. А конюшня у Антипа была такая, что славилась на всю округу, и кони в ней были все один к одному. Самое натуральное загляденье, а не натуральные кони стояли сейчас в его конюшне. Вот так-то.

Все эти воспоминания пронеслись через мозг Антипа за одну минуту, и только после этого он уже проснулся почти совсем уже окончательно. Сразу вспомнил он и том, почему так заспался сегодня. Дело было во вчерашнем посещении сераля, куда зашел он поздно вечером, а выбрался оттуда считай, что только под самое утро. И как тут было ему не заспаться?

Сераль у Антипа был превосходный и по состоянию на сегодняшнее утро в нем содержалось четыре модельные киборгини самых последних марок - одна урчанка, две понки и ранцуженка, да плюс еще четыре местных сарафанных мужички и тоже самых последних марок от суверенной электрической компании "Иж Киборг Индастриз оф Оссия и Внуки Ко" с удлиненной чуть ли не до пятидесяти лет гарантией, и это только лично ему, как почетному, постоянному и надежнейшему клиенту компании "ИКИО". "И почему у них повсюду эти внуки?- подумал Антип.- И что это за ко такое, и что за всем этим скрывается?" Впрочем, думать о таких вещах Антипу и всегда-то было лень, а после чудесной серальной ночи думать лень ему было вдвойне, если не втройне и он с удовольствием начал вспоминать о своей минувшей ночи.

Нонешняя серальная ночь выдалась у него удачной как никогда - его гарантийные мужички этой волшебной ночью несколько раз накрывали на стол, очень чисто убирали сераль, мыли родниковой, с пахучими добавками, водою, полы, смахивали с серальных окон пыль и паутину, да все не молча, а с песнями, народными солеными шутками и остроумными прибаутками. Пока мужички прибирали да прихорашивали сераль, гибкая урчанка танцевала на специальном, изукрашенном затейливой вязью, приземистом столе урецкой ручной работы энергичный и порывистый танец живота, и в это же время обе понки делали Антипу очень даже фривольный массаж конечностей, а ранцуженка тут же вытворяла с его организмом такое, что об этом и вспоминать сейчас было даже как-то немного неловко, а ведь он был мужиком во всех смыслах бывалым, с хорошим жизненным опытом, и уже немного обрюзгшим, но вот же - сегодня ночью его сераль смог его удивить своею грамотною и слаженной работой, а где-то даже и пронять его до самого, как говорится, окончания спинного мозга.

Иногда, после очередной удачной серальной ночи, ему казалось, что вот так бы взял прямо сейчас да и женился бы на всех своих серальных киборгинях сразу, быстро, решительно, не глядя и ни в чем не сомневаясь, но этого устроить пока было нельзя. Жениться на киборгинях всем желающим пока что сурово запрещал суверенный закон Љ 7927715 прим "Об Основах", а жениться на натуральных, которых пока всем желающим дозволялось иметь только одну, Антип не хотел, так как в последнее время все натуральные почему-то представлялись ему какими-то странными и опасными. По сегодняшнему представлению Антипа эти натуральные словно бы сидели где-то во тьме, как бы пребывая в такой необычной ночной засаде, и все они словно бы намеревались напасть на него из этой тьмы, только и ждали, когда он, Антип, оступится или оскользнется на Дороге Жизни, а потом решит жениться на натуральной, и тогда они все разом выскочат из своей засады и растерзают его.

Да ведь даже если бы он и собрался жениться на натуральной, то тогда ему, как видному арендатору Земли пришлось бы искать подходящую пару в своем сословии, а арендаторши Земли были сейчас большой редкостью. Правда, не найди он подходящую арендаторшу, можно было бы жениться на какой-нибудь прокурорше из ближайшего города, но Антип еще с молодых своих ногтей ужасно боялся разного рода мундиров и эполетов. Впрочем, из-за того, что Землю сейчас строжайше воспрещалось передавать по наследству, эти женитьбы на натуральных все равно не имели никакого смысла, а жениться на своем серале он пока не мог из-за суверенного закона Љ 7927715 прим "Об Основах". К тому же удачные серальные ночи выпадали у него нечасто, а после заурядной серальной ночи жениться ему не хотелось ни на ком вообще. Такая вот закавыка.

Антип тяжело вздохнул и снова погрузился в приятные воспоминания о чудесной минувшей ночи. Эти воспоминания были сейчас приятны Антипу еще и потому, что он так удачно сделал инвестиции в свой сераль. Поначалу он сомневался, так как инвестиции в сераль были значительными, а он был человеком рачительным до щепетильности, но потом он понял, что не ошибся с сералем и уже намеревался инвестировать в него снова. Антипу уже хотелось прикупить себе вторую ранцуженку, так как одной ему теперь казалось мало.

Сейчас на рынок как раз выбрасывали новую серию модельных серальных ранцуженок "Анжелика 25/9000 прим-блонди/ экспо+" и все знакомые арендаторы Антипа, из тех, что сделали серальные инвестиции в своих Анжелик, и уже улучшили их стройными телами свои серали, очень уж их нахваливали.

Была и тут, правда, одна закавыка. Дело в том, что на последнем торжественном собрании окрестных арендаторов всеми участниками серальных инвестиций было единогласно принято постановление, чтобы суверенные арендаторские серали комплектовались не более чем восемью единицами, а вложись он сейчас в свежую Анжелику и у него вышло бы их уже девять штук. Если бы соседние арендаторы узнали об таком его серальном самоуправстве, то перестали бы с ним здороваться за руку, а чтобы переголосовать постановление, нужно было собирать внеочередное торжественное собрание окрестных арендаторов. Выходило, что сначала ему нужно было кого-нибудь продать, и получалось, что продавать нужно было сарафанную мужичку.

Мужичку продать было можно, но тогда бы нарушился закон Љ 3890015/0018прим "Об истинно вразийском подходе к формированию суверенных сералей", а это было не только незаконно, но еще и антипатриотично. В общем, и свежую Анжелику Антипу хотелось, и мужичку ему продавать было нельзя, так как они считались крепкой основою и становою осью любого суверенного сераля, но только в количестве не менее четырех штук и с увеличенной на максимальный срок гарантией.

Получалось, что нужно было или содержать свежую Анжелику тайно и давать за это большущую взятку аморальному комиссару из окружной Моральной Комиссии, которая осуществлял выборочный мониторинг арендаторских сералей по всей городской округе, а давать взяток Антип ох как не любил, опять же из-за своей знаменитой на всю округу рачительности, и еще все с тех же своих молодых ногтей.

Поэтому ему нужно было срочно искать какой-нибудь выход из создавшегося положения, да Антипу сейчас было лень об этом даже и думать, а не то, что искать его, этот проклятый выход на самом деле. "Ладно,- лениво подумал он.- Пусть пока так, а потом посмотрим. Не прокиснет эта Анжелика чай, на своем маркетном складе с кондишеном, а там уже сообразим что-нибудь, или кто-нибудь из окрестных арендаторов страшно возжелает увеличить свой сераль до девяти единиц, да и созовет внеочередное торжественное собрание Серального Комитета, а я возьму да и поддержу его смелую инициативу при голосовании. Вот так было бы и ладно, и хорошо".

Антип сильно выгнулся всем своим вялым со сна телом и снова зевнул, теперь уже тягуче, длинно и во весь рот, но также сладко, как и в первый раз.

- Да где же Глаша?- сказал он хриплым со сна голосом и еще раз надавил на кнопку в изголовье.- Заспалась что ли? Глаша! Глафира!

И тут же тяжелые резные двери спальни растворились и на пороге будто бы прямо из пола выросла его личная горничная - дородная и зрелая натуральная баба по имени Глафира. В руках Глафира держала большой серебряный поднос с дымящимся самоваром, чашками и тарелками, а через ее плечо была переброшена узкая полотняная салфетка.

- Уже!- кричала Глафира на бегу, стремительно приближаясь к широкой хозяйской кровати.- Уже бегу, Антип Ферыч! Ох и заспалися вы сегодня, а я уж два раза самовар грела! А вы все дрыхните и дрыхните!

- Не дрыхните, а почиваете, сколько тебе говорить,- как бы с недовольством бурчал Антип, наблюдая за пробежкой Глафиры по сверкающему паркету спальни из-под в шутку, понарошку нахмуренных бровей.- И не Ферыч, а Веерович, когда ты уже правильно научишься выговаривать?

- Так мы же ж не хранцуженки какие-нибудь!- весело кричала Глафира на бегу (она своим острым женским чутьем понимала, что хозяин с ней шутит).- Мы же ж никаких антистудов да гитисиев, и прочих разных городских консерваториев не кончали, так поэтому на нас, дурех простых, деревенских, и серчать не стоит!

Антип и вправду никогда не мог заставить себя долго сердиться на окружающих его женщин ни на натуральных, ни на искусственных. Это было у него в крови, было как бы частью его натуры, и он всегда таким себя и помнил, прямо с молодых еще своих ногтей.

Да и как ему было на них сердиться? А главное - за что? Антип всегда думал про всех женщин подряд как про вкусное, но не вполне безопасное украшение жизни и искренне полагал, что с самого своего рождения живет как бы в таком натуральном малиннике, с огромной и питательной малинной ягодой буквально повсюду - и на ветвях высоких малиновых деревьев, и на их стволах, и на траве под ними, и в небе над ними. Ягоды эти висели в его сознании между довольно длинными и опасными на вид иглами некоей как бы ядовитой колючки, которых следовало всячески избегать во время походов в этот чудесный сад, так он ведь их весьма умело и избегал всю свою жизнь, начиная еще с самых молодых своих ногтей. Да и как же ему было не объедаться этой малиной, при его-то средствах и его положении? При его-то значительных доходах и капиталах что еще ему оставалось с ними со всеми делать? Вот он и объедался всю свою жизнь, причем начал он объедаться этой малиной уже с молодых своих ногтей, и все ел и ел ее как не в себя, вплоть до последнего времени, даже несмотря на некоторую свою теперешнюю обрюзглость и седые волосы, что находил он время от времени в своей бороде во время банного подравнивая усов и бровей, пристально рассматривая свое отображение в запотевшем настенном зеркале добротной емецкой работы. А ядовитые колючки, ну что же колючки? Бывает, что и на них иногда наскочишь, не без этого, конечно, так уж устроена эта Жизнь со всеми ее закавыками. Ну а опыт тебе тогда на что, спрашивается? А зевать тоже вот не надо и тогда все будет хорошо и с малиной, и с колючками, и со всем остальным. Факт.

Пока Антип размышлял о малине, колючках, седых волосах и о своем сладком обжорстве, Глафира уже почти добежала до кровати и толкнула крутым бедром изящный обеденный столик добротной понской работы. Столик был на мягких резиновых колесиках, и он тут же бесшумно стронулся с места и плавно поехал к кровати, а Глаша прямо на ходу грохнула на него свой поднос и уже дальше начала толкать его руками.

Антип с удовольствием следил за такой ловкой утренней работой своей горничной и брови его уже выпрямились и не казались теперь нахмуренными даже в шутку. И Глаша точно все это понимала, так как катила столик с хитрой женской улыбкой, искусно двигая крутыми бедрами, и большие ее груди под простой ситцевой кофтой на каждом шагу слегка подпрыгивали.

"Ох, и хороша же баба,- думал Антип, рассматривая все это великолепие опытными, умудренными жизнью глазами.- Какая вся сдобная и ядреная, хоть и натуральная. И куда только мои приказчики смотрят? Вместе с конюхами? Да будь я сейчас не уважаемым и известным на всю округу арендатором, а простым приказчиком или конюхом, вот честное арендаторское слово - не удержался бы от соблазна. Не для женитьбы, конечно, арендаторы Земли на своих горничных никогда не женятся, а просто для моциона. А так, как говорится, и положение обязывает держать себя в руках, и нужно быть образцом для морального поведения, подавать разумный арендаторский пример всем своим конюхам да приказчикам, ну и все такое прочее. Ох, и скука же все это на самом деле. Скука и людская докука".

Столик с подносом между тем уже приблизился к кровати почти вплотную и Антип выпростал ноги в шелковых пижамных штанах из-под тяжелого стеганого одеяла, опустил их точно в теплые тапки с оторочкой из искусственного беличьего меха и принял сидячее положение.

- Ну, чем хозяина кормить будешь?- спросил он шутливым голосом.- Опять гэмэо какое-нибудь мне наготовила, небось, а, Глафира?

- Ой, Антип Ферыч, скажете тоже - гэмэо,- тараторила Глаша, снимая с тарелок серебряные куполообразные крышечки и не глядя подвигая большую фарфоровую чашку точно под влажный носик самовара.- Все прямо из нашего палисадничка, сто раз городскими грономиями проверенное-перепроверенное, пшеничка для пирожков с особой деляночки, той, что за ближним бугорочком, а молочко сами знаете - парное. Вон еще пар над молочником подымается.

"Знаю, я вас, чертей, знаю,- думал Антип, заплывшими со сна глазами осматривая блюдо с горячими пирожками, мисочки со сметаной, сливками и сливовым вареньем.- С вас станется всучить хозяину и гэмэо, лежебоки, потому и спрашиваю об этом каждый раз".

Сразу после перехода в арендаторское сословие, Антип завел на своей Земле несколько отдельных небольших делянок с огородами, полями и фруктовыми насаждениями древних натуральных сортов и уже давно питался только с них. Стоило это немало, так как и саженцы и семена натуральных растений приходилось ему покупать за большие деньги по всему свету, а про натуральных коров и говорить нечего - одна такая корова стоила сейчас состояния, а у него их было целых пять, да плюс еще конюшня с натуральными лошадями. Правда, натуральные лошади были не для питания, а для удовольствия и быстрой езды, но Антип для простоты считал расходы на них вместе с расходами на натуральные саженцы, семена и коров и в итоге выходили огромные араллоды, но что еще ему оставалось делать? Быть и считаться видным на всю округу арендатором Земли и давиться при этом гэмэо?

Гэмэо это уже почти ничего не стоило, и его уже начинали кое-где раздавать всем желающим просто задаром. Про современное молоко и говорить нечего, его сейчас производили специальные молочные пальмы, целые рощи которых высаживали на своей Земле крупные молочные арендаторы, которых в узком арендаторском кругу называли "кокосовыми крабами" или просто "кокосами". Было ли молоко, производимое молочными пальмами, гэмэо никто точно не знал, об этом сейчас до хрипоты спорили разные научные приказчики во всех телешарах, но жирность этого молока была такова, что его приходилось есть специальными деревянными ложками и во время еды оно комками застревало в горле, липкими хлопьями прилипало к гортани, забивало дых на вдох и выдох, а Антип еще с молодых своих ногтей любил молоко именно что пить в жидком виде, потому он и завел себе небольшое дойное стадо дорогущих натуральных коров.

Среди окрестных арендаторов уже давно шел шепоток, что все это неспроста, и что гэмэо настойчиво внедряет по всему свету ни кто иной, как тайное мировое правительство в целях быстрого искоренения любой, даже самой маломальской суверенности, и что можно от всего этого гэмэо заразиться какими-нибудь органическими изменениями - хвост там сзади вдруг вырастет или рог на голове, прямо на лбу или еще что-то. А еще говорили, что от постоянного употребления гэмэо любые, даже самые тренированные и здоровые люди, быстро глупеют, и после этого с ними, якобы, уже можно делать все, что угодно. Хоть с обрыва их тогда сбрасывай, а они и слова не скажут, утверждали совсем уж злые языки.

Самые умные и информированные арендаторы в узком кругу намекали на то, что во всем этом гэмэо уже в первых цепочках состоит выделенный из какой-то похотливой морской амебы в тайных мировых лабораториях "голубой" ген, который любого натурального человека и очень быстро может превратить в закоренелого папоненавистного гейпида со стальными нервами и очень узконаправленными интересами. А совсем уж умные и информированные арендаторы утверждали, что после этого превращения ни один натуральный человек уже не сможет больше жить нормальной жизнью, а все время будет думать только о том, кого бы ему оприходовотать в плане кормового абордажа, и это вроде бы постепенно приведет к повальному сокращению натурального народонаселения Земли с сильной экономией пищевых ресурсов о чем, якобы только и мечтает тайное мировое правительство, которое и само уже давно состоит из одних только злостных папоненавистных гейпидасов. Другие же говорили, что мировое правительство не имеет к созданию "голубого" гена никакого отношения, а что его, якобы, выработало само гэмэо в процессе своей эволюции, и что нужен он ему для самозащиты от едоков гэмэо, путем постепенного сокращения их общей численности. Таких умников, впрочем, никто не слушал, считая их самих тайными гейпидасами, а подавляющее натуральное большинство во всем обвиняло мировое правительство, так как в естественную эволюцию гэмэо никто уже давно не верил. Самые отчаянные умники доходили уже до того, что объявляли гэмэо даже и самого человека. Они утверждали, что этого самого человека, якобы, вывели несколько миллионов лет назад какие-то анонимные инопланетяне, надругавшись для этого над какой-то центральноафриканской обезьянкой, а с какой целью они сотворили с нею такое никто из самых отчаянных и представить себе не мог. В общем, мнений по возникновению и дальнейшему развитию гэмэо было столько же, сколько арендаторов и плюс еще одно дополнительное, как говорится, но широкое распространение гейпидачества в среде основных его потребителей, которыми на текущий момент являлись городские крутильщики и отчасти прокладочники, всех настораживало. Антипу приходилось интересоваться всеми этими вопросами и принимать участие в дискуссиях по "голубым" генам только потому, что он сильно беспокоился на счет своих приказчиков и конюхов. Он опасался того, что когда-нибудь "голубой" ген сможет встроиться в генетические цепочки его приказчиков и конюхов, и окончательно их испортить, а где ему тогда было искать новых? В этом контексте ему было абсолютно безразлично - мировое ли правительство спродуцировало этот треклятый "голубой" ген в своих секретных лабораториях, или само гэмэо его выработало в целях самозащиты от едоков.

Однажды в городе Антип посмотрел уличную постановку для городских крутильщиков, которая шла почти четыре часа и называлась "Проклятие Содома" и после этого просмотра он целую неделю не мог спать по ночам. Короче говоря, гомогенобоязнь была еще одной закавыкой его жизни и притом очень серьезной закавыкой.

Приказчикам и конюхам раздумывать о таких вещах, конечно, даже не приходило на ум из-за недостаточной широты их общего кругозора, вот они и трескали свое гэмэо горстями и ломтями, уплетали его за обе щеки, так что за ушами хлопало, а в телешарах икторы ничего такого про гэмэо не говорили, а только знай себе нахваливали разные новые растения и диковинных продуктовых животных.

В этом сезоне икторы и ученые приказчики из телешаров во всю глотку расхваливали слепых квадратных свиней разной степени упитанности и жирности, чуть ли не во все горло кричали об том, как удобно перевозить их в специальных кубических контейнерах и доставлять прямо к столам заказчиков еще живыми и подавать на стол прямо так, без предварительного УЗИ, зажарки и термической обработки.

Антип никогда бы не соблазнился слепой квадратной свиньею, он понимал, что это самое неприкрытое гэмэо, а настоящая, натуральная свинья должна быть глазастой и круглой, или, в крайнем случае, овальной. И цвет у нее может быть какой угодно, но только не подозрительно голубоватый, это уж точно, это уж как говорится - извините подвиньтесь, потому что мы вас насквозь видим. Кушайте сами своих квадратных свиней, не обляпайтесь, а мы уж как-нибудь своими пирожками пока перебьемся. Да и что ему - видному на всю округу арендатору Земли было искать в тех свиньях? Пусть другие ищут, коли есть на то охота и аппетит, а он пока погодит искать.

Антип всегда с любопытством наблюдал за своими приказчиками и конюхами сразу после очередного завтрака или обеда, как бы ожидая, что у тех на головах вот-вот начнут расти рога или хвост сзади, или вообще появится третья нога, или что волосья на их головах выпадут, а на их месте прорастут и заколосятся короткие пальмовые листья, или что они набросятся друг на друга, и прямо посреди двора устроят массовую папоненавистную оргию, но те только громко чавкали толстыми губами и довольно рыгали, жадно пожирая предложенное им гэмэо, быстро обрастали плотным тяжелым жиром и ни на что пока не жаловались. Набрасываться друг на друга они тоже вроде бы пока не спешили. Это казалось странным и противоестественным Антипу явлением, но все равно, питаться гэмэо он не стал бы ни за какие деньги, а не то, что задаром, хотя бы просто потому, что он имел твердое намерение окончить свои дни глубоко традиционным, натуральным, истинно вразийским и мамоприятным человеком.

Пока Антип размышлял о здоровом, натуральном и модном питании, Глаша возилась с блюдцами и тарелками и во время этой возни ее большая грудь колыхалась прямо перед его глазами, как бы дразня или привлекая его внимание к себе, и еще от нее словно бы исходило мягкое животное тепло, которое доходило до его щек и кончика носа, дополнительно волновало, сгоняло с него последние остатки сна, теперь уже совсем окончательно, полностью и бесповоротно.

Антип не удержался и сначала потрогал пальцами правую грудь Глаши, а потом провел ладонью по ее крутому бедру. Грудь горничной была упругой, а бедро мягким, или наоборот, спросонья он этого толком так и не разобрал.

- Ой, вы всегда такой баловник прямо с утра, Антип Ферыч!- с притворным женским удивлением воскликнула Глаша.- Чай в сералях своих не накувыркались за ночь-то? И зачем вам только эти неживые бабы нужны, когда во дворе живых полно? Прямо как деревенский недотопырь какой-то, вот точно.

- Это одно, а то другое,- сказал Антип, убирая ладонь с бедра Глафиры.- Ладно, ступай, Глаша, а то я так и до обеда из спальни не выберусь. Ступай уже, только окна на обратном пути пошире разшторь и пыль с них маленько обмахни.

Глафира коротко хохотнула и пошла, словно поплыла в соблазнительную раскачку к окнам, и Антип проводил ее внимательным взглядом, а потом вздрогнул всем своим еще вялым со сна телом, встрепенулся, приосанился и сразу же приступил к завтраку.

Он прихлебывал душистый итайский чай и заедал его пирожком со сливами, стараясь по вкусу распознать - гэмэо эти сливы или нет? Распознать гэмэо не выходило, и он начал думать об огромной своей дворне. Обо всех этих лежебоках и обжорах чуть ли не единственным занятием которых было возделывать и окучивать грядки с дорогими натуральными растениями, но которые и этого стремились всячески избежать, да так и норовили накормить своего хозяина каким-нибудь гэмэо.

Антип время от времени тайно брал образцы своей пищи и возил их в лабораторию, что располагалась в ближайшем городе, прямо напротив центрального городского банко, и там лабораторные приказчики уже пару раз обнаруживали в его образцах это проклятое гэмэо.

После этого он возвращался в усадьбу и устраивал всем ее обитателям настоящий разнос. Он кричал на своих приказчиков и конюхов, топал на них ногами, плевал им в бороды, обзывал их последними словами, чуть ли не бил их кнутом, а потом сразу же всех рассчитывал и выгонял из усадьбы.

Но все это было так - только для виду, а потом он снова брал их на службу, так как набирать других приказчиков и конюхов сейчас было просто неоткуда - из всех окрестных сел простые сельские люди давно уже поразбегались по окрестным городам, чтобы заниматься там городской безработицей. Оставались в окрестных селах только вот эти - увальни брюхатые, которым даже в ближайший к усадьбе город, и то бежать было лень.

В городах же сейчас жизнь была далеко не сахарная. Чтобы спокойно заниматься там безработицей, нужно было встать на учет в специальную Пищевую Биржу, а для этого нужно было заполнить настолько сложную и специально запутанную постылой городской юрократией форму, что это мало кому из не шибко грамотных сельских жителей удавалось и с первого, и со второго и с десятого раза. На заполнении этих форм в городах кормилась отборным гэмэо целая армия специальных формальных двокаторов и стоили они очень дорого - от двухсот суверенных араллодов за одно заполнение формы (и это только для бессемейных, а если бежишь в города с семьею, то от четырехсот араллодов, и это если еще повезет с добрым и отзывчивым на людскую беду двокатором). Но если уж заполнил эту проклятую форму, тогда все - получай бесплатный продовольственный аттестат на самое дешевое гэмэо и живи в городах до самого не хочу, занимайся там своей безработицей сколько душе твоей хочется и сколько ей это занятие будет угодно вытерпеть.

Правда, с жильем для тех, кто пожелал всю свою жизнь заниматься городской безработицей была самая настоящая беда - бесплатных жилищных сертификатов на Пищевых Биржах пока не выдавали ни за какое заполнение формы. Но наплыв желающих заниматься безработицей в городах не спадал, да там сейчас легко можно было прожить и без крыши над головой. Правда, для этого нужно было все время скитаться по круглосуточным маркетам гэмэо, или по кабакам да трактирам, или по круглосуточным ночным клубам, или же нужно было неподвижно сидеть под навесами на остановках электрического транспорта, где можно было даже немного поспать, правда, в сидячем пока положении.

Те из городских безработных, кто не желал постоянно скитаться по ночным клубам и маркетам гэмэо, и хотел хоть раз в неделю поспать в гостиничном номере и принять там душ или ванную, могли заработать араллоды только на выработке зеленой энергии. Сейчас это был самый модный городской заработок, а таких работников называли в городах "крутильщиками".

Устройство для выработки зеленой энергии выглядело как обычный велосипед только без переднего колеса. Вместо переднего колеса у него был огромный трансформаторный шкаф серого цвета с двумя экранами и щелью для выдачи араллодов. Крутильщик садился в такое устройство и начинал нажимать на педали, внимательно всматриваясь в экраны. На правом экране высвечивались показатели его работы - скорость вращения педалей и условное ускорение электрического велосипеда, частота вырабатываемого тока и его напряжение, давление атмосферного воздуха и его влажность, скорость бокового ветра, численность популяции морских цапель в ближайшем заповеднике натуральной природы, и еще пара десятков каких-нибудь сообщений, а на левом экране появлялась симпатичная женская голова с трогательной челкой, которая начинала быстрой скороговоркой читать крутильщику лекцию об экологической пользе зеленой энергии и счастье здорового образа жизни. Если крутильщику удавалось нажимать на педали с нужной скоростью и строго определенное время, то на левом экране включался араллодовый счетчик и ему начинали начислять зеленые араллоды. Если же разогнать велосипед до нужной скорости не получалось из-за плохого состояния здоровья крутильщика, или из-за его врожденной слабосильности, то тогда зеленые араллоды ему не начислялись и все дело сводилось у него к тренировке ног да к здоровому образу жизни. В конце выработки зеленой энергии каждый любопытный крутильщик мог получить сведения о количестве спасенных его напряженной работой от сильного загрязнения и последующего вымирания цапель, слонов или крокодилов не только в местном заповеднике натуральной природы, но и в любом другом заповеднике на всей поверхности Земного Шара, отсюдова вплоть до далекого и загадочного Имбабве или вон хоть бы и до самого Ыса Оброй Адежды.

Если крутильщику удавалось разогнать заднее колесо трансформаторного велосипеда до нужной скорости и поддерживать его вращение достаточно долгое время, то в конце такой работы из щели трансформаторного шкафа выпадала некоторая сумма экологически чистых, густо разрисованных изображениями цапель, слонов и крокодилов, так называемых "зеленых" араллодов мелкими ассигнациями (за вычетом аренды велосипеда и стоимости лекции, разумеется), и на нее уже можно было некоторое время спать и мыться в гостиницах или публичных домах (сейчас в городах это было практически одно и то же). Выработка зеленой энергии в купе с сертификатами на бесплатное гэмэо и здоровым образом жизни позволяла городским безработным вести более-менее сносное городское существование.

В телешаре как раз сейчас шел длинный и нудный сериал про одного удачливого городского крутильщика с толстыми мускулистыми ногами и осиной талией, который смог своей напряженной работой с педалями заработать ровно миллион суверенных "зеленых" араллодов, выкупить на эти деньги из публичного дома свою возлюбленную (таких возлюбленных в современных городах почему-то называли "мотальщицами") и уехать из пыльного города к такой-то чертовой матери, которая, по распространяемым во всех современных сериалах слухам, уже давно проживала где-то на далеких и теплых островах в океане.

Антип никогда подолгу не смотрел в свой персональный телешар, но когда туда заглядывал, частенько смеялся тому, о чем в нем говорилось и что в нем делалось, а сериалу про удачливого крутильщика смеялся громче всего.

Как бы там ни было, а современные города круглосуточно сияли ярчайшей иллюминацией и трансформаторные велосипеды стояли в них буквально повсюду - где длинными ровными рядами, где поодиночке и возле них постоянно крутились городские крутильщики, а в людных местах к трансформаторным велосипедам иногда выстраивались даже довольно длинные очереди городских безработных с сильными и стройными ногами. Дорвавшись до свободного велосипеда, крутильщики жали на тяжелые педали с остервенением, а потом вынимали из щелей заработанные на зеленой энергии "зеленые" араллоды и бежали с ними в публичные дома, к мотальщицам, чтобы можно было помыться там под душем или принять ванную, или простирнуть свою несгораемую велосипедную майку. Майки городских крутильщиков сразу после окончания выработки зеленой энергии были влажными на спинах и точно слегка зелеными.

Кроме гостиниц в городах имелись и индивидуальные жилые боксы, но стоили они ужасно много араллодов и накрутить педалями на проживание в них у простых крутильщиков не было никакой возможности. Эти боксы были очень тесными и стыковались друг к другу по принципу пчелиных сот, за что их для простоты так и называли - "сотами".

Обычно соты стыковали в большие жилые комплексы, которые состояли не меньше, чем из тысячи сот каждый и назывались "ульями". Бесплатное гэмэо подавалось в ульи по специальным трубопроводам высокого давления и каждая сота имела свой индивидуальный трубопроводик, который состоял из двух веток - "гэмэопривода" и "гэмэоотвода" и это было не простым инженерным решением, а насущной санитарной необходимостью, так как обитатели ульев никогда не покидали своих жилищ, да у них и входов-выходов из этих сот даже не было, а был только большой входной люк, который заваривался за обитателем соты сразу после заселения и мог быть вскрыт только в экстренном случае специальными городскими службами, судебными исполнителями или полицейскими представителями.

Ульи заселялись только представителями так называемой "средней прокладочной прослойки", которых называли также "исключительным средним сословием" или просто "прокладочниками". Прокладочники выполняли в городах исключительно важную функцию - они принимали на себя удары разного рода экономических кризисов. Прокладочники лежали в своих сотах в состоянии полной неподвижности и прямого подключения не только к трубопроводам гэмэо, но и к так называемой "информационной среде". Они постепенно увеличивали свою массу и когда их тела полностью заполняли индивидуальные боксы начинался очередной кризис.

Некоторые арендаторы утверждали, что за ростом мировой массы прокладочников пристально наблюдает ни кто иной, как собственной персоной все то же мировое правительство и делает оно это по специальной дистанционной телеметрии, иные же говорили, что прокладочники сами сообщали ему о необходимости начала очередного кризиса через прямое подключение, когда им становилось совсем нечем дышать в своих сотах из-за сильного увеличения их же массы. Так это было или не так, а только кризисы время от времени происходили и тогда давление в трубопроводах гэмэо резко понижали или же отключали его совсем и после этого прокладочники начинали быстро терять свою массу. Любой желающий мог во время очередного кризиса прийти к ближайшему улью и услышать собственными ушами как прокладочники стонут, скребутся и стучат в перегородки своих сот, как бы требуя немедленно повысить давление в трубопроводах гэмэо. После этого любому наблюдателю сразу же становилось ясно, что очередной кризис уже начался и постепенно набирает обороты. Однако как бы не стонали прокладочники в своих боксах, и как бы они не скреблись в их стены, давление подымали только тогда, когда от их тучных тел оставались только кожа да кости. Только после этого давление гэмэо, наконец, подымали, и очередной кризис на этом заканчивался.

Антипа всегда удивляла такая мудрая организация кризисов. И действительно - если бы во время кризисов от гэмэо отключали крутильщиков, то они бы вымирали тогда целыми городами, ведь на их мускулистых телах не было и капли лишнего жира, весь их жир очень эффективно утилизировали тяжелые педали трансформаторных велосипедов. Поэтому завести для сжигания жира специальное городское сословие была очень хорошая и гуманная идея. Конечно, во время кризисов прокладочники страдали, страдали сильно, но зато все остальные сословия спокойно занимались своими делами и совсем ничего не замечали. Ну, разве только какой-нибудь иктор вскользь упомянет об очередном кризисе в развлекательном блоке, вскользь, с коротким зевком скажет о том, что очередной кризис уже начался и постепенно набирает обороты, или кому-нибудь придет в голову прогуляться ночью среди ульев, когда стоны, стуки и поскребывания прокладочников слышны особенно хорошо и это все, вот вам, как говорится и весь кризис.

Правда, среда прокладочников была сильно криминогенной, причем именно в информационной среде. В перерывах между кризисами прокладочники через прямое подключение сбивались в огромные хулиганские группы виртуального характера, которые вовсю безобразничали и чудили в информационном пространстве. Иногда таких хулиганов вычисляли и тогда их извлекали из боксов, привозили в городские трибуналы и осуждали на пожизненное отключение от трубопроводов высокого давления гэмэо. Это была настоящая трагедия для любого прокладочника, так как пересесть из индивидуальной соты в седло трансформаторного велосипеда они уже не могли по медицинским показателям. Все прокладочники были настолько тучными, что угадать их пол с первого раза могли только очень вдумчивые медицинские приказчики, что уж там говорить о каких-то педалях. Ну, а с другой стороны - зачем ты безобразничаешь в информационной среде, зачем ты там хулиганишь, раз такой неповоротливый и толстый? Зачем накликаешь на себя беду? Сиди себе тихо в своей личной соте, набирай себе массу или сбрасывай ее, больше от тебя никому ничего не нужно. Одним словом веди себя прилично и мировое правительство тебя не забудет, так ведь нет, обязательно им нужно нахулиганить в информационном пространстве, обязательно им нужно там набезобразничать, понимаешь.

В общем, жизнь в современных городах была далеко не медовая, это да, но Антипа, как и других окрестных арендаторов все эти тонкости современной городской жизни почти не беспокоили. И действительно - что ему было искать в этих городских тонкостях? Сейчас буквально все - и крутильщики, и прокладочники, и его дворня были надежными потребителями гэмэо, были его верными и преданными едоками, а он Антип, и все другие окрестные арендаторы были его эффективнейшими производителями, и поэтому положение арендаторов Земли считалось на текущий момент Времени очень даже завидным и необычайно надежным, прочным. Да оно и было таким на самом деле.

Прихлебывая душистый итайский чай, Антип покачал головой из стороны в сторону и вздохнул. Уж он-то никогда не видел в городской жизни никаких особенных преимуществ, и никогда не замечал в ней никаких особых прелестей.

И еще ладно бы, если б городские крутильщики занимались в своих городах только безработицей да выработкой зеленой энергии, так ведь нет же, все они хотели заниматься там еще и отдыхом, но не прямо тут же - на месте, рядом со своими велосипедами, а в далеких южных городах. Поэтому-то в течение всего года они изо всех сил пытались накрутить зеленой энергии не только на мытье в публичных домах, но еще и на свой предстоящий летний отдых. Поэтому те, что хотели накрутить себе еще и на отдых, давили на педали так, что из трансформаторных ящиков искры сыпались и электрические велосипеды от этого часто сгорали. Замена сгоревших велосипедов была делом сложным, так как их конструкция была очень громоздкой. Когда автоматизированные ремонтные бригады зашивались с ремонтами и заменой сгоревших велосипедов, и их переставало хватать всем желающим, небритые, пахнущие потом городские крутильщики словно бы зверели и устраивали сильные городские волнения. Они шли по городским улицам плотными потными толпами, громили своими мускулистыми ногами мусорные урны, а их перекошенные от злобы рты выкрикивали один и тот же лозунг: "Требуем создания новых велосипедных мест! Требуем создания новых велосипедных мест!" И все это ради какого-то летнего отдыха!

Да и что это был за отдых? Позор один, а не отдых. Удачливые крутильщики весь год давили на педали с необычайным остервенением, а летом загружались в специальные стоячие самолеты, в которых и лететь-то можно было только крепко ухватившись руками за два специальных, натянутых вдоль салона, гибких поручня, в ужасной тесноте и давке. Когда стоячий самолет слишком быстро набирал скорость, стоящие в нем крутильщики давили друг на друга и спрессовывались в его хвосте, создавая угрозу обратного опрокидывания летательного аппарата, а когда самолет слишком резко тормозил в воздухе, стараясь избежать столкновения с другим стоячим самолетом, они спрессовывались в его носу, вызывая угрозу прямого опрокидывания и все это было довольно неприятно. Но что еще жаждущим летнего отдыха крутильщикам оставалось? Заработать педалями на сидячий самолет у них все равно бы не вышло. Сидячий самолет сейчас могли позволить себе только видные арендаторы Земли или судьи, в самом крайнем случае полицмейстеры, так как летали эти самолеты ужасно высоко - в очень дорогих воздушных эшелонах, а стоячие носились над самой Землей, где воздушные эшелоны почти ничего не стоили и поэтому городские крутильщики могли перемещаться на отдых только на них. Конечно, каждый городской крутильщик мечтал со временем сделаться арендатором Земли или видным прокурором и пересесть со стоячего на сидячий самолет, или даже в персональный стратоплан, на которых сейчас летали только самые видные и уважаемые добыватели сказочнополезных элементов да суверенные резиденты, и то только из самых богатых и сказочно суверенных стран.

Но все это было так - ерунда, сюжет для дурацких телешарных сериалов и больше ничего, да ведь городские крутильщики сейчас этими сериалами только и питались в духовном смысле, и это духовное питание органично дополняло собою питание гэмэо, стоячие самолеты на юг и их постылый летний отдых.

Вот они каждое лето и летели в стоячих самолетах на этот юг, а прибыв на место сразу же кидались на переполненные телами других мечтательных крутильщиков пляжи, валялись на них, жарились на солнце, макали себя в мутную соленую воду и мечтали под яркими южными звездами о будущих персональных стратопланах. Но даже и на такой отдых у большинства крутильщиков почти никогда не хватало накрученных за целый год араллодов, и чтобы вернуться назад им нужно было прямо там, на далеком и жарком юге по ночам и вечерам крутить тамошние педали и вырабатывать зеленую энергию уже для далеких южных городов. Во время такого отдыха многие из крутильщиков полностью выбивались из сил и не могли уже накрутить себе на обратный стоячий самолет, да так и оставались на юге - заниматься безработицей уже там, крутить там педали и мотаться по южным публичным домам уже в этих далеких городах с их тяжелой жарою, с их мутной соленой водой, а не у себя дома, где было как ни крути все же попрохладнее и поэтому крутить педали там было несколько легче. Антип вздохнул и снова покачал головой - такая жизнь была ему абсолютно непонятна.

Конечно, была и здесь одна закавыка, а где их сейчас нет? Сейчас куда ни глянь, повсюду одни закавыки. Закавыка с городскими крутильщиками состояла в том, что сельские жители, которые бежали в города заниматься там безработицей, крутить педали и мотаться там по публичным домам, были все же людьми в определенном роде энергичными, с кое-какими идеями про свою жизнь, с мечтою о сидячих самолетах и стратопланах в своем беспокойном сердце, так сказать, а вот оставшиеся на местах неподъемные кулемы да вялые сельские тюхи, которых он, по сути, сейчас и кормил, и содержал за свой счет, были совсем другими. Мало того, что они жили под его крышей, ели и пили его гэмэо считай что задаром, так они при этом еще и ленились обрабатывать совсем крошечные натуральные делянки да грядки, и постоянно пытались накормить своего хозяина гэмэо.

- Мерзавцы,- с чувством сказал Антип, проглатывая кусочек пирожка со сливовой начинкой.

- Ась?- быстро спросила Глафира, отрываясь от второго, если считать от правого борта кровати, окна.

- Ничего,- сказал ей Антип.- Так просто, подумалось.

- А,- сказала Глафира и продолжила отодвигать тяжелую бархатную штору и отбрасывать ее на сторону.

- Так это точно не гэмэо?- еще раз спросил Антип.

- Да точно, точно,- откликнулась от окна Глафира.- Вот вы беспокойный человек, ну, право же, Антип Ферыч. Я эти сливки вчерась вечером своими ручками в палисадничке собирала, вся от росы взмокла, а вы все за свое. Кушайте уже, не сумневайтесь, никакого гэмэо в них и близко нету.

"Я Веерович" хотел было сказать Антип, но потом передумал и только слабо махнул на это рукой.

"Однако что же это я все сижу и сижу?- подумал он.- Нужно уже заканчивать с завтраком, а то так-то, пожалуй и впрямь до вечера из спальни не выберешься". Он быстро доел пирожки, залпом выпил сливки прямо из теплого молочника, а потом прополоскал рот душистым итайским чаем и сильным резким движением отпихнул от себя столик. Столик бесшумно поплыл по паркету, чуть заехал на сторону и замер.

- Пора!- громким решительным голосом сказал Антип, хлопая себя по коленям и тяжело вставая с мягкого кроватного матраса.

Он окинул смятую постель печальными взглядом и двинулся к выходу из спальни.

- Уже?- участливо спросила Глафира, когда он проходил мимо нее.

- Да, Глаша. Пора.

- А то вздремнули бы еще и до обеда. А я бы и обед сюда подала, не в первый чай раз.

- Нет, пора. Прости, Глафира, дела. За хозяйством глаз да глаз нужен, потому как без хозяйского присмотра никакого дела у нас тут не будет.

- Ну, тогда с богом, Антип Ферыч, мы же все понимаем.

"Вот именно, что не все вы понимаете,- с раздражением подумал Антип.- Я и сам тут не все понимаю. Что же это за спальня у меня такая? Идешь, идешь к дверям, а они ближе не становятся. Может быть, мне кровать пошире завести? Да, точно, а то у меня кровать вроде бы узковата. Или нет? Или мне так только спросонья кажется? Опять закавыка".

Глава II

На крыльцо своей усадьбы Антип выбрался уже ближе к двум часам дня, а все из-за модной одежды, которую каждое утро приходилось ему напяливать и натаскивать на себя при помощи сразу двух приказчиков и одного своего конюха. Одежда эта была последним писком местной арендаторской моды, со множеством крючков, больших перламутровых пуговиц и сложных защелок - широкая шелковая рубаха с просторными рукавами, черная плисовая поддевка и свободные полушерстяные штаны, которые полагалось напускать на строго определенную высоту прямо на вычищенные до зеркального блеска голенища добротных сапогов-бутылок.

А тут еще как назло толковый, в общем-то, конюх зачем-то захотел сегодня обрядить Антипа в долгополый чесучовый кафтан без отворотов, и это в такую-то жару. Но он не дался, гневно оттолкнул от себя протянутые к нему руки конюха с жарким чесучовым кафтаном и сразу же поспешил на крыльцо усадьбы.

Крыльцо было под стать остальной постройке, широкое, высокое и прочное, с толстыми резными опорами железного навеса, с гладкими дубовыми ступенями. На таком крыльце можно было и чаю выпить, причем даже в сильный дождь, или же весь день качаться на нем в удобном и прочном кресле-качалке с плетеной спинкой и большими гнутыми полозьями все той же добротной емецкой работы, присматривать оттуда за своим немаленьким хозяйством из-под козырька белого полотняного картуза.

- Ах, ты ж,- тихо сказал Антип, трогая себя за голову.- А картуз-то? Картуз на меня забыли надеть, ротозеи. И ведь возились с одежей почитай что без малого два часа. И как тут за хозяйством присматривать, спрашивается, без картуза и когда повсюду столько бестолковых ротозеев?

Он вернулся к дверям усадьбы и закричал в их душную темноту:

- Семен, картуз на меня забыли надеть! Слышь, Семен, а?! Картуз, говорю, забыли!

- Да не кричите вы так, Антип Ферыч, и не волнуйтесь!- выходя из густой прохладной темноты усадебных сеней, приговаривал рослый и плотный конюх Семен, тот самый, что только что так бестолково намеревался обрядить его в жаркий чесучовый кафтан.- Вот он ваш картуз, не шумите!

Семен подошел к Антипу и очень осторожными движениями надел на его голову большой, плотного белого полотна картуз с широким квадратным козырьком от Солнца.

- Ну вот,- сказал он, отступая назад и любуясь своей работой.- Вот и ваш любимый картуз теперь на месте.

- Ладно,- сказал Антип, натягивая козырек картуза поглубже на глаза.- Хорошо.

Он все еще был немного рассержен на Семена за сегодняшний кафтан, но уже потихоньку отходил от своего раздражения. Да ведь и долго сердиться на своих дворовых людей он тоже толком никогда не умел, а на Семена ему сердится было особенно не с руки, так как тот был самым толковым его конюхом, и только ему Антип доверял ходить за своими великолепными натуральными конями.

Года два назад Семен сбежал в ближайший город и долго промаялся там крутильщиком, узнал там много разной городской жизни и много разного горя, а потом вернулся обратно в сельскую местность и сразу поступил на службу прямо к нему в усадьбу, минуя всех других окрестных арендаторов, что тоже звали его к себе, причем звали настойчиво, со многими обещаниями. А Семен вот взял, да и пошел на службу в его усадьбу, хоть Антип и не обещал ему столь многого, да если по правде сказать, он ему вообще ничего серьезного не обещал, а так, пообещал что-то только для виду, что-то совсем уж незначительное и неопределенное, а вот подишь ты - Семен теперь состоял у него на службе и был у него лучшим конюхом.

Антип был очень доволен и службой Семена по хозяйству, и его расторопностью в разных других делах (все-таки, как ни крути, а город давал молодому здоровому сельскому человеку некоторый опыт расторопной жизни). Но главное в Семене была не эта его почти уже городская расторопность, и не прочный, в чем-то даже тяжелый его жизненный опыт, а какой-то необычный, именно что талант к лошадям. Только Семен мог ходить за лошадьми Антипа с такой заботой, пониманием и вниманием, и за все время, что он ходил за ними, ни один конь не умер у него от дрянного корма или хронического недопоя, ни одного не заморил он безжалостной быстрой скачкой и не изувечил своим тяжелым кнутом. Поэтому все обитатели усадьбы считали, что Семен любит лошадей больше чем людей (что вообще-то было немного странно, так как все отлично помнили, что до ухода в город он совсем не любил лошадей).

Как бы там ни было, а конюх из Семена вышел отменный и о городской его жизни напоминали сейчас только сильные мускулистые ноги с тяжелыми икрами, на которые не могло никакое сапожное голенище налезть порядочно, и все они сбивались под его икрами в тугую жесткую гармошку.

Антип настолько ценил Семена, что очень быстро приблизил его к себе и позволил даже участвовать в утреннем своем одевании. Он также предлагал ему заказать специальные, индивидуального городского пошива сапоги с просторными голенищами-дудками, но тот только махал на это руками и все время отнекивался ехать в город - к тамошнему индивидуальному сапожнику, снимать мерку с ног. После своего возвращения он вообще не любил ездить в город ни по делам, ни просто так.

В своем доверии к Семену Антип доходил даже до того, что выдавал ему на руки не только заработанное гэмэо, как всем прочим, но и ассигнации, правда, понемногу и только мелкими.

Вообще-то, эти выдачи были обусловлены не только его личным доверием, но и тем обстоятельством, что Семен постоянно сопровождал его в городских поездках в качестве кучера, а там с ними всякое могло случиться. Да, иногда Антип задерживался в городе чуть не до утра, то на постоянной выставке-ярманке, то в ресторане, то в публичном доме, а куда все это время было деваться Семену? Вот он и шел тогда по разным городским заведениям - то в трактир, то на тараканьи бега, а то и в специализированный, открытый расторопными городскими купцами специально для конюхов, недорогой публичный дом, и тратил там свои ассигнации в ожидании хозяина. А бывало и так, что уже на другой день и ближе к обеду Семен доставлял своего хозяина в усадьбу прямо из городского публичного дома и уже в совсем бесчувственном состоянии, по дороге умело откупаясь от назойливых придорожных полицмейстеров своими личными араллодами. Нет, выдавать наличные араллоды Семену было правильное решение, а вот другим они на кой, спрашивается?

Антип кашлянул в кулак, и бегло осмотрел свое немаленькое хозяйство, а затем сразу же начал за ним неспеша, но очень внимательно присматривать из-под низко надвинутого на глаза картузного козырька.

Там, внизу, в его обширном хозяйстве, как всегда шла какая-то непонятная хозяйственная суета, которую он никогда не понимал и не любил, но что же ему сейчас оставалось делать? Прямо сейчас ему нужно было как следует присмотреть за своим хозяйством, ведь до вечера еще было так далеко.

- А что, хозяин, может чайку?- участливо спросил из-за его спины Семен.

- А можно,- охотно согласился Антип.- Валяй.

- Я мигом,- сказал Семен, быстро исчезая в прохладных сенях усадьбы.

Когда тяжелый топот Семеновых сапогов затих где-то в глубине усадьбы, Антип подумал: "А ведь действительно удачная мысль. Сейчас выпью чаю, посижу в качалке, присмотрю маленько за своим хозяйством, а потом может быть, вздремну, а там уже и вечер, еще чуть-чуть и можно идти в сераль. Толковый малый этот Семен, не зря я его так к себе приблизил. Как знал про него что-то".

Антип подошел к качалке, тяжело опустился на плетеное сиденье и двумя ударами спины раскачал ее, а потом начал из-под картузного козырька наблюдать за своим хозяйством уже из удобного сидячего положения. Его хозяйство сейчас как бы качалось перед его глазами, то взлетало и уходило вверх, то снова опускалось вниз, а он ловил эту картинку глазами, бегло осматривал ее, пытался по-хозяйски оценить ее и осмыслить.

Приказчики и конюхи, словно бы почувствовав взгляд хозяина на своих головах и спинах, сразу же встрепенулись, а затем расправили плечи и начали бегать по двору, как бы что-то разыскивая или спеша куда-то по неотложным хозяйственным делам.

Они, то забегали в различные хозяйственные пристройки, то выбегали из них, все что-то громко кричали и даже ругались друг на друга скверными словами, словно бы доказывая всем своим видом настоящую заботу о хозяйстве Антипа и выказывая тем самым уважение своему хозяину. Но это относилось только к приказчикам и конюхам, а вот хозяйские девки вели себя совсем иначе. Все они были крепкими и ядреными с загорелыми мускулистыми ногами и большими круглыми грудями. Девки неспеша расхаживали по двору, умело двигая бедрами, подрагивая различными своими частями и время от времени бросали быстрые взгляды на крыльцо, где сейчас раскачивался в своей качалке Антип.

Иногда дворовые девки собирались в довольно большие компании и начинали там о чем-то тихо судачить, опять же поглядывая время от времени на Антипа, а он смотрел на них из-под козырька своего полотняного белого картуза и ничего не мог понять. Эти взгляды почему-то и смущали и тревожили его, так как компании девок время от времени взрывались громким и здоровым женским хохотом и тогда Антип думал, что его девки смеются над ним и принимался раскачиваться в своей качалке с удвоенной энергией.

Было похоже на то, что его приказчики тоже что-то такое понимали про этот смех, так как некоторые из них прекращали свой бег по хозяйскому подворью, останавливались перед смешливыми девками и начинали кричать на них грубыми громкими голосами. Да только хозяйские девки тоже были не промах, они упирали свои девичьи руки в крутые здоровые бедра и дружным хором отвечали приказчикам. Причем, то, что кричали приказчики совсем не было слышно Антипу, оно совсем не долетало до его крыльца, а вот то, что дружным хором отвечали на это девки он отлично разбирал. А там были такие соленые слова, что он сильно смущался ими и вроде бы даже кончики его ушей начинали гореть от этих соленых слов у него под картузом. Он ясно видел, что его девки побеждают его приказчиков в этом крике, так как все приказчики в конце концов не выдерживали и отбегали от девок безнадежно махая на них руками, а те снова становились в кружок и снова начинали о чем-то говорить там, и смеяться, и посматривать оттуда на него, Антипа, а он начинал тогда волноваться и сильнее раскачивать свою качалку.

"А вот интересно,- думал Антип, наблюдая за девками,- зачем мне в хозяйстве девки? Сераль у меня есть, Глафира есть, а вот они мне на кой? Ну, приказчики и конюхи понятно, без них в хозяйстве никак, и у всех окрестных арендаторов они имеются. А вот - девки? Нужно будет на следующем торжественном собрании арендаторов выпытать у кого-нибудь из них хоть что-нибудь об их девках. Вон хоть у Одеялова можно будет выпытать, он вроде бы самый толковый из всех окрестных арендаторов. Взять вот так прямо и спросить: "Слышь, Одеялов, у тебя девки-то в хозяйстве есть?", а если тот скажет: "Да, Кривицких, есть", так прямо и спросить его в лоб: "А на кой они тебе в хозяйстве сдались?". Но здесь важно не опозориться. А то ведь спросишь что-нибудь, а потом окажется, что глупость спросил и все остальные арендаторы над тобой смеяться будут. Вот и всегда с этим проклятым хозяйством так - сиди здесь, наблюдай за ним в оба глаза, присматривай, думай, надо тебе в хозяйстве то или это или не надо оно тебе, а если надо, то на кой оно тебе в хозяйстве надо? Впрочем, может быть, все эти девки Глафире по хозяйству помогают? Сливы там собирать, или наволочки стирать? Да, наверное, так и есть. Точно. Ну, вот я во всем и сам отлично разобрался, и не нужно теперь ни о чем спрашивать Одеялова. Не нужно выставлять себя на посмешище перед другими окрестными арендаторами. Но где же чай? Ведь уже в горле все пересохло, а Семена все нету".

И как только Антип вспомнил о чае, так сразу же услышал за спиной посудный грохот. Это Семен уже расстарался с чаем, и уже катил к нему столик с самоваром и посудным прибором.

- Вот он и чай, Антип Ферыч,- говорил Семен, быстро подкатывая к качалке столик с самоваром.- Глафира как раз свежие пирожки пекла, пришлось маленько обождать. Зато теперь уж с пылу, с жару как раз. Все как вы любите.

- А с чем пирожки?- спросил Антип, подвигая к себе столик.

- С вишнями,- отвечал Семен, обметая льняной салфеткой бока самовара.

- А они не гэмэо?

- Да что вы, Антип Ферыч?- Семен даже чуть отстранился от самовара, как бы до крайности удивляясь такому вопросу.- Какое-такое гэмэо? Гэмэо у нас на кухне давно уже не водится. Девки вон эти вишни все утро собирали в палисадничке, как раз в том, что заезжие понцы разбили в прошлом годе прямо за речкой. Это не обычная наша вишня, а самая натуральная ихняя сакура. До чего же она сладкая да душистая, если ее прямо засветло с веток пообрывать. Кушайте на здоровье, не сомневайтесь.

"Ага,- подумал Антип.- Угадал, значит я на счет девок-то".

- Ну, возьми и ты пирожок, Семен,- сказал он, кивая головой на блюдо с пирожками.- С утра все стараешься возле меня, чай проголодался?

- Не,- махнул рукой Семен.- Я с вишнями не люблю. Не.

- Да бери уже, бери,- говорил Антип.- Раз хозяин говорит.

- Ну ладно, разве один только,- сказал Семен, быстро окидывая внимательным взглядом блюдо с пирожками.- Раз уж вы, Антип Ферыч, говорите, то ладно, так и быть. Возьму один.

Он быстро взял с блюда самый большой и горячий пирожок, а потом начал перебрасывать его с ладони на ладонь и сильно дуть на него прямо на лету. При этом борода Семена и его усы сильно топорщились вокруг губ и в них сразу же стали заметны седые волосы.

"А ведь тоже уже не мальчик,- думал Антип, наблюдая за действиями Семена с горячим пирожком.- Или это его город так?"

Семен тем временем разломил пирожок на две половины, сильно подул на них и быстро съел, а затем деликатно отступил за спину хозяина, чтобы не мешать его чаепитию.

Пирожки и впрямь были не похожи на гэмэо. Они были душистыми и пахучими, а вишни внутри были настолько сладкими и крупными, что Антип получил от еды настоящее удовольствие и даже решил выписать Глафире пару араллодов премии, но пока не выдавать ее на руки, а попридержать до зимних домашних праздников.

Он с удовольствием и быстро съел штук пять пирожков, запил их большой чашкой чая, а потом скрестил руки на животе и принялся раскачиваться в качалке, словно бы снова присматривая за своим хозяйством, а на самом деле уже понемногу задремывая. А потом арендатор Антип Веерович Кривицких забылся не очень глубоким послеобеденным сном.

***

Разбудил Антипа громкий нечеловеческий крик, можно даже сказать вопль, сопровождаемый к тому же сильным и неприятным, похожим на птичий клекот, человеческим гвалтом. Он открыл глаза и сразу увидел свое отражение в зеркально начищенном голенище правого сапога-бутылки. Возможно, именно это обстоятельство послужило к тому, что он очень быстро вспомнил о своей тысяче десятин Земли, и вообще о себе, и о своем видном положении, а потому некрепкий послеобеденный сон как-то быстро слетел с его век и бесследно покинул его сознание. Да и сон он видел так себе, и сон и не сон, и видение не видение, и кошмар не кошмар.

Он в этом сне будто бы собирал вишни понской сакуры в большое плетеное лукошко, а вокруг него толпились хозяйские девки с бесстыдно подобранными подолами широких простых юбок. И его Глафира тоже была там, и весь его домашний сераль во главе с только что купленной ранцузской Анжеликой. Ни у девок, ни у кибергинь не было в руках ни одного лукошка, а лукошко с вишнями было только у него одного. И пока он собирал в него сакуру и натуральные его бабы, и неживые, что-то уж очень сильно кричали на него, а Анжелика даже топала на него своими стройными искусственными ногами. Когда же Антип, смущаясь под этими криками, опустил вниз глаза, то увидел, что лукошко-то его без дна и все собранные им сакуры падают прямо на Землю и очень быстро прорастают на ней крупными зелеными ростками. Антип даже не успел толком удивиться такому явлению или испугаться его, как сильно начали кричать уже снаружи этого сна и он быстро открыл глаза, увидел свое отражение в голенище и сразу вспомнил про себя все-все на свете.

Однако, несмотря на быстрое пробуждение, Антип, как толковый и опытный арендатор, не спешил подавать признаков своего внимания к происходящему снаружи, и решил сначала понаблюдать за всем через быстро прикрытые веки, чтобы поглубже вникнуть в причину этого неожиданного крика или лучше сказать - гвалта и хорошенько разобраться в том, что же такого случилось в его хозяйстве, пока он вместе со всеми своими бабами собирал во сне натуральную понскую сакуру.

Прямо перед крыльцом дико кричал его приказчик Тихон Дальний, а гвалт и клекот создавали все остальные его люди, что сейчас окружали Дальнего тесным кольцом.

По всему было видно, что Тихон совсем недавно прискакал в усадьбу на старой механической лошади и теперь он гарцевал на ней перед крыльцом, бил босыми пятками по ее бокам, горячил, поднимал на дыбы и все что-то кричал да кричал с ее крупа всем остальным собравшимся. Дерматиновая шкура старой механической лошади уже прохудилась во многих местах и сквозь прорехи можно было видеть ржавые шарниры ее ног, рабочие цилиндры и ребра основного несущего каркаса.

- Бяда! Ой, бяда!- кричал Тихон Дальний дурным голосом.- Ну и бяда! Ох, и бяда же!

- Да какая-такая беда?!- кричал ему Семен с крыльца.- Говори толком! Пожар, что ли?! Так ведь гэмэо не горит, что ты врешь?!

Но Тихон Дальний только все кричал свое "бяда, бяда" и все горячил механическую лошадь босыми пятками.

Антип не любил Тихона Дальнего, так как тот был самым бестолковым его полевым приказчиком. Вообще же у него было целых три таких полевых приказчика, и все они звались у него Тихонами. Тихон Ближний присматривал за ближней частью полей Антипа, Тихон Средний за средними полями, а Тихон Дальний за дальними, самыми неважными и второстепенными. Ну да это только так называлось - "присматривать", а на самом деле смотреть там было особо не на что, потому что все три части Земли Антипа обрабатывались тремя бригадами полевых сельскохозяйственных киборгов модели "Мужик о12XXLПрСл" от все той же компании "ИКИО " и в полностью автоматизированном режиме.

Производительность и надежность кибернетических автоматизированных устройств для обработки полей сейчас достигали таких высот, что им почти ничего не было нужно для долгой и плодотворной работы - ни бензина, ни керосина, ни солнечной энергии, ни ядерного топлива. Сейчас все полевые механизмы работали на специальном машинном масле, которое заливалось в них небольшими порциями и только время от времени.

Вот Тихоны и должны были следить за уровнем этого самого масла, время от времени подъезжать к работающим мужикам и спрашивать у их бригадиров - что с уровнем масла? Если уровень масла опускался ниже какой-то там "красной черты", приказчик ехал в усадьбу и докладывал Антипу, а тот выдавал ему канистру масла для мужиков и специальную, сделанную в виде граненого стакана лейку-мерку.

Сейчас технологии заливки масел достигли таких высот, что его Тихонам даже не нужно было заливать это масло в полевых автоматизированных мужиков, они заправлялись им самостоятельно, в полностью автономном от человека режиме. Все что требовалось от Тихонов, так это только правильно замерять расход масла и предоставлять Антипу отчет об этих расходах, так как все рабочее масло сейчас производилось на секретных нанотехнологиях и стоило больших араллодов.

Всего-то и работы было у Тихона Дальнего, что расходы масла замерять, а тут на тебе: "бяда, бяда". Антипу и стыдно и противно было слушать сейчас эти крики своего бестолкового приказчика, поэтому он быстро выбрался из качалки, отстранил рукой Семена, прокашлялся и негромким, но уверенным хозяйским голосом спросил:

- В чем дело, Тихон?

- Бяда! Бяда!- продолжал кричать Тихон Дальний, гарцуя перед крыльцом на старой механической лошади.- Ой, бяда!

- Выражайся яснее!- повысил голос Антип.- А то я быстро направлю тебя из приказчиков в конюхи или еще куда подальше! Ты у меня до конца жизни в городе педали крутить будешь, и кричать там свое "бяда-бяда" Говори сейчас же - что стряслось? Ну?

- Бяда, батюшка Антип Ферыч!- кричал Тихон Дальний, направляя механическую лошадь мордой на крыльцо и горяча ее по бокам босыми грязными пятками.- Мужики на дальней делянке бузят!

- А ты у нас на что?!- зычным голосом прикрикнул на него Семен.

- А ты у нас на что?- эхом, но очень сдержанно и спокойно повторил Антип.

- Батюшка Антип Ферыч!- кричал Тихон Дальний.- Да я уж к ним и так, и этак. Говорю, может вам, мужики, маслица привезти? А они ни в какую, бузят и все! А бригадир ейный так меня прямо по морде кулаком засветил! Вот!

Тихон развернулся к крыльцу правой щекой и Антип увидел, что она и вправду синяя и отечная.

- Да,- сказал Семен из-за спины Антипа.- Вот это славно он тебя приложил.

- Тридцать Четвертый?- озабоченно спросил Антип.

- Он самый,- подтвердил Тихон.- Нехрен зеленоглазый.

Дело выходило и вправду серьезное. Все мужики имели серийные восьмизначные номера в техпаспортах, но называли их по двум последним цифрам основной производственной серии. Антип отлично помнил Тридцать Четвертого, которого уже давно прозвал про себя "Тридцатьчетверкой" и сейчас он словно живой предстал перед его глазами во всей своей красе.

Здоровенный киборг с пушистой искусственной бородой и злыми зелеными огоньками искусно заделанных под раскосые глаза фотоэлементов. Когда Антип проезжал по своей Земле в лаковой или расписной коляске, Тридцатьчетверка всегда прекращал работу, выпрямлялся во весь свой рост и из-под широкой ладони следил за его проездом своими злыми зелеными глазами, словно бы направляя в его сторону зеленые лучи лазерного наведения и плавно проворачивая при этом свою большую голову. Пару раз Антипу даже казалось, что он грозил ему в спину кулаком и показывал ему большой пластиковый язык, но он тогда думал, что все это только кажется ему от жары или что это жаркое полевое марево дрожит так сильно и искажает находящиеся в открытом поле предметы. А теперь выходило, что нет, не полевое марево то дрожало и все искажало, а кое-что похуже. Гораздо похуже.

Мужицкие волнения случались иногда в окрестных имениях по той причине, что у всех моделей автоматизированных полевых механизмов обработки Земли прямо в головном отростке находилась маломощная спутниковая антенна прямого подключения для непосредственной загрузки в их память сезонных рабочих программ, вот в этой-то проклятущей антенне и заключалось сейчас все зло и в ней были сосредоточены все проблемы.

Окрестные арендаторы понимали про эти антенны так, что они как бы и совсем не нужны, но гарантийные представители от фирм-производителей им резко возражали. Представители фирм говорили, что если бы существовала одна единственная рабочая программа, тогда - да, антенны прямого подключения не нужны. Но не родился еще такой человеческий гений, говорили представители фирм, который бы написал Единую Рабочую Программу (они называли эту программу на свой особый манер, по-заумному - ЕРП). Сейчас есть только множество различных рабочих программ, продолжали представители фирм, и их постоянно нужно обновлять, менять по сезону и виду работ, переустанавливать, в нужное время вносить в них изменения, и вот почему без антенны прямого подключения сейчас нельзя обойтись, а в будущем - кто его знает? Может быть, уже в ближайшем будущем, говорили представители фирм, родится какой-нибудь человеческий гений, такой как бы шустрый и пронырливый компьютерный энгельс, который напишет уже эту долгожданную ЕРП и тогда антенны прямого подключения станут не нужны, а пока потерпите, заканчивали представители фирм свое выступление, волнения мужиков пока возможны, делать нечего, защищайтесь от них гарантийной страховкой и электроразрядниками производства нашей фирмы, потому, что электроразрядники других фирм могут не подойти вам по амплитуде, силе тока и продолжительности разряда.

Вот через эти-то проклятые антенны постоянного подключения время от времени полевыми мужиками и овладевало разное зло. Сейчас при определенном умении через эту антенну к голове любого мужика мог подключиться кто угодно и в любое время. Вот к ним и подключались разные виртуальные хулиганские группы и именно они сбивали с толку арендаторских мужиков, умело и тонко подбивали их на разные безобразия. Все отлично понимали, что следы всех этих хулиганских объединений ведут в города, прямо в тесные индивидуальные боксы тамошних прокладочников, но пойди попробуй их поймать там - в густом сплетении трубопроводных систем и плотном слеплении тесных боксов. К тому же склонные к хулиганству прокладочники могли сидеть в одной части Мира, а безобразия устраивать в другой его части, а полицмейстерские управления часто не дружили друг с другом по самым разным причинам и это еще более усложняло дело поимки и наказания зарвавшихся прокладочников. Антип не сомневался, что это была еще одна закавыка современной Жизни, и она была тоже не маленькой.

Сами безобразия были разной степени тяжести, в зависимости от навыков и умений конкретной хулиганской группы. Иногда сбитые с толку мужики только топтали ногами посадки гэмэо, или разбирали ближайшего трактора-паука и выпивали его масло, быстро и сильно пьянея при этом от мгновенной передозировки, а потом гурьбой бежали в ближайший город и там бузили - привязывали к первой попавшейся механической лошади какого-нибудь сонного полицмейстера, а затем пускали его по ближайшей реке. Полицмейстер плыл по реке и кричал дурным спросонья голосом, механическая лошадь заливалась громким ржанием, а сбитые хулиганами с толку киборги стояли на мосту или на берегу, показывали на них титановыми пальцами и сами ржали как лошади.

Да все это было так - мелкие шалости многочисленных, но не очень умелых хулиганских групп озверевших от сильного ожирения прокладочников, но на горе всех арендаторов Земли были среди них и очень умелые группы. В окрестных землях самой опасной считалась хулиганская группа "Анонистус", членов которой окрестные арендаторы называли "анонистами".

Лет пять или шесть назад анонистам удалось организовать настоящие широкомасштабные волнения сельскохозяйственных киборгов. Антип как раз тогда кутил в ближайшем городе, а за новостями следил через телешар, прямо из публичного дома. В телешаре тогда показывали, как восставшие киборги вытаптывают подчистую целые поля гэмэо, разбирают тракторы-пауки, насилуют страшно дорогих импортных киборгинь в суверенных сералях и жгут арендаторские усадьбы.

Как раз тогда к городу уже стягивались электротехнические войска и Антип из окна публичного дома следил за тем, как они маршируют по улицам и городским площадям, катят по ним тяжелые стационарные разрядники электрического залпового огня и кричат во все горло "Слава - зеленому электричеству! Разряды - киборгам! Анонистам - отключение гэмэо!"

Волнения тогда подавили меньше чем за месяц, электротехнические войска справились тогда с поставленными задачами великолепно, всех сбитых с толку, попорченных анонистами киборгов они метко накрыли тогда своими залпами. Сразу после подавления волнений специальные транспортные трейлеры сутками возили тела попорченных анонистами киборгов на дальние сталелитейные заводы, а вынутые из их головных отростков попорченные мозги возили тогда на отдельных опечатанных электрическими войсками контейнерах в противоположную сторону, подальше от тел и на совсем другие заводы.

Усадьба Антипа тогда почти не пострадала от волнений, но срочная необходимость замены всех киборгов ввела его в ужасные расходы. Он тогда даже подумывал над тем, чтобы заменить оссийских мужиков на ерманских гансов, но его знаменитая на всю округу рачительность даже в тех непростых условиях взяла над ним верх.

Гансы работали хорошо, да, с этим не поспоришь. Даже после трех выпитых залпом стаканов домашней казенки, против этого возразить было нечего. Но ведь и стоили гансы в три раза дороже мужиков, и для их подзарядки требовалось специальное дорогое масло от фирмы-производителя - ерманской электрической компании "Ваффен Арбайт Вундергерр унд Внуки Ко". В ближайшем к имению городе, на постоянной выставке-ярмонке было расположено региональное представительство ерманского концерна "ВАВ", и там можно было заказать или выписать прямо в имение любых гансов, но Антип не спешил тогда менять на них своих мужиков.

Мужики хоть и работали хуже, но стоили совсем мало, а вместо масла в них вообще можно было лить все подряд, хоть тракторную отработку, смешанную с прокисшим антифризом и их эксплуатация выходила тогда совсем дешево.

В общем, Антип тогда подумал-подумал, посчитал-посчитал свои кровные араллоды и не стал связываться с гансами, а снова купил себе три звена полевых мужиков от "ИКИО ", да еще и хорошую скидку за них получил, и цистерну чистейшего заводского масла-ректификата, которая до сих пор стояла у него в дальнем сарае под пыльными заводскими пломбами и печатями.

Многие окрестные арендаторы ни в какую не хотели тогда брать мужиков от "ИКИО", а кинулись на ерманских гансов, мериканских томми да итайских люли. А вот он не стал тогда торопиться с непродуманными решениями и получил от "ИКИО" не только три звена отличных новых мужиков по очень приятной цене, но и столько заманчивых подарков, скидок и предложений на будущее, сколько не получал прежде за всю свою арендаторскую жизнь.

А из тех арендаторов, что погнались тогда за гансами, томми да люли многие прогорели и разорились в дым. Гансы хоть и работали в три смены, но жрали при этом втрое больше дорогого масла, томми работали только световой день, а их масло было хоть и дешевле гансовского, но уходило его в три раза больше, да и были они медленными, неповоротливыми из-за своих тяжелых бочкообразных корпусов. Юркие итайские люли сначала работали хорошо, но только на рисе гэмэо, а когда повсюду начали сеять сахарную свеклу, они не смогли ее обрабатывать из-за слишком узких ладоней, а потом вообще все они сломались на этой свекле и вышли из рабочего строя. Арендаторы, погоревшие на люли, сначала хотели продать их на запчасти, но оказалось, что люли сейчас выпускаются в таких количествах, что запчасти эти никому уже не нужны и задаром. Вот так эти арендаторы и погорели на своих люлях. Всем им пришлось срочно покинуть арендаторское сословие и перейти в разряд обычных сельских жителей или сделаться городскими крутильщиками, и многие из них не смогли этого выдержать и спились еще до осуществления такого перехода, а несколько таких арендаторов и вовсе покончили с собой, упившись насмерть дорогим оньяком из своих старых запасов.

Антип отлично помнил, как разорившиеся на люлях арендаторы сидели тогда вдоль обочин всех городских и сельских дорог, стаканами заливали в себя дорогущий оньяк, раскачивались из стороны в сторону, рвали на себе волосы, посыпали свои бороды серой придорожной пылью и тихонько напевали под свои лиловые, распухшие от запойного оньячного пьянства носы: "Ой вы, люли мои, люли... люли новые мои".

Из всего случившегося тогда безобразия Антип сделал заключение, что простые оссийские мужики для его хозяйства есть самые что ни на есть подходящие рабочие механизмы и ни в чем конкретном они не виноваты, а во всем виноваты как раз те самые анонисты.

Крепко уразумев эту истину, он тихонько нанял тогда одного городского настройщика-расстригу - отца Хризантема и велел ему выковырять из всех новых киборгов эти проклятые антенны. Отец Хризантем долго колдовал над головами новых, только что купленных мужиков, вскрывал им головные отростки старой дребезжащей болгаркой, лазил внутрь здоровенным грязным паяльником и смотреть на все это без содрогания было тогда почти невозможно. Под конец отец Хризантем и сам весь измаялся, и Антипа измаял этим зрелищем, и все пальцы себе паяльником попалил, но до конца убрать антенны новым мужикам так и не смог. Потому, сказал, что для работы антенна нужна, хотя бы маленький ее кусочек, так как через него загружаются рабочие программы, а то Антип и без него об этом не догадывался.

- Но ты, Антип Ферыч, за своих мужиков теперь не переживай,- говорил ему отец Хризантем после окончания настроечных работ, за рюмкой очень дорогой, эксклюзивной казенки.- Трафик я им сократил основательно. Теперь ни один анонист к ним в голову по такой короткой антенне не пролезет, потому как не сможет получить на такое свое пролезание приоритетной внутренней команды. Приоритетом к ним в головы теперь только рабочие команды пойдут. И это правильно - работа прежде всего. Будут они у тебя теперь работать как заводные, даже не сомневайся касатик. Плесни-ка мне еще твоей славной казеночки.

Антип тогда пил казенку и с большим сомнением глядел на грубо расстриженную, косо срезанную специальными кривыми ножницами, бороду отца Хризантема, на его большой, рыхлый и красный нос, на его волосатые пальцы, на его налитые кровью, абсолютно бесстыжие глаза. Он уже тогда сильно засомневался в его настроечных умениях. И вот вам, пожалуйста - снова вышло так, что он и тогда все словно бы все знал заранее.

Какой-то ушлый анонист все же покопался в голове у Тридцатьчетверки и подбил-таки его на бузу.

Сейчас, слушая крики Тихона Дальнего, Антип думал о том, что зря тогда обратился за помощью к отцу Хризантему, а нужно было ему с самого начала обращаться к штатному региональному настройщику "ИКИО" - отцу Варахасию.

Отец Варахасий стоил дорого, сразу раз в десять дороже отца Хризантема, но настроенные им мужики почти никогда не волновались, разве только в их головы через эту проклятую антенну залазил совсем уж какой-нибудь умелый и отъявленный анонист.

Все это было отлично известно Антипу, однако и тогда известная на всю округу рачительность взяла над ним верх, и поэтому он пренебрег Варахасием и обратился к Хризантему с его грязными паяльниками. Да ведь и здесь тоже была еще одна закавыка.

Настраивал отец Варахасий хорошо, слов нет, настроечные таблицы зачитывал он нараспев, громким зычным голосом и долго - чуть ли не по пять часов кряду, так что и киборги утомлялись его слушать, и начинали переминаться с одной своей, закатанной в пластик стальной ноги на другую и громко пощелкивать при этом керамическими суставами своих титановых пальцев. Но это бы еще ладно, а закавыка заключалась в том, что и арендаторов отец Варахасий заставлял участвовать в своих настроечных процедурах, а ведь у них ноги были далеко не железными. Если арендатор обращался к отцу Варахасию за настройкой, то и он вынужден был принимать в ней непосредственное участие. И мало того, что арендатор должен был стоять во время чтения настроечных таблиц отца Варахасия вместе со своими киборгами, так он еще и должен был бегать вместе с ними вокруг настроечного алтаря, бить поклоны, опускаться на колени перед отцом Варахасием и целовать не только его универсальный настроечный камертон, но и его волосатый потный кулак. И плюс цена такой настройки, конечно.

Многие арендаторы возмущались такими порядками и говорили Варахасию прямо в глаза: "Что-то уж больно ты нас утесняешь своими настройками, Варахасий. Ты же с нас три шкуры араллодов дерешь, да еще и бегать здесь принуждаешь, а ведь мы люди тонкой натуры, страшно занятые самыми разными хозяйственными делами и к такой беготне непривычные". Варахасий на это только улыбался в бороду и отвечал арендаторам: "Ничего страшного, все это вам только на пользу пойдет. Хорошая настройка и киборгу нужна и его арендатору не помешает, так как все на этом свете есть одна только сплошная суета-сует и самое интересное всех нас ожидает только в самом конце этой суеты, и для меня все вы наивны как дети, и в вас всех нету для меня никакой разницы, одни лишь только ноги у всех вас разные".

Многие арендаторы не могли смириться с таким пренебрежительным отношением к себе и писали письма высшему менеджменту "ИКИО" с просьбой убрать отца Варахасия с должности и прислать сюда другого штатного настройщика. Но высший менеджмент пока отмалчивался и отец Варахасий продолжал свирепствовать. Вот бедным арендаторам от безысходности и приходилось обращаться к местным настройщикам-расстригам - отцу Хризантему, отцу Розарию и отцу Лилию.

Расстриги никого не заставляли бегать и кланяться, никого не принуждали целовать свои кулаки, а вместо универсальных настроечных камертонов у них были дребезжащие болгарки и большие грязные паяльники. Смотреть на их работу было, конечно, жутко, да ведь и стоили они в десять раз дешевле, и работали в десять раз быстрее, хотя и не давали на свою работу никакой гарантии. И теперь Антип отлично понимал - почему.

Настроенный отцом Варахасием мужик никогда бы не съездил приказчика по морде. Теперь он ясно видел, что дело выходило скверное. Даже во время волнений, организованных лет пять-шесть тому назад проклятыми анонистами, киборги не били приказчиков по мордам. Они вообще тогда и пальцем не тронули натуральных людей. За все время волнений в арендаторских поместьях пострадали только два пьяных приказчика да один конюх, которые слишком медленно выползали из горящих хозяйственных пристроек и по этой причине сильно обгорели. Выходило, что сегодняшний случай чуть ли не первый и единственный в своем роде.

И надо же было такому случиться именно на его, Антипа Вееровича Кривицких, Земле, да еще в такой хороший, наступивший сразу после удачной серальной ночи, день.

Антип стоял на крыльце, не зная что ему теперь делать, а вся его дворня стояла внизу и во все глаза глядела на него в полном молчании. Даже старая механическая лошадь под Тихоном Дальним замерла на месте и, высоко задрав морду, смотрела на Антипа подслеповатыми искусственными глазами.

Положение складывалось в совсем уж какую-то нелепую ситуацию, но тут в дело вмешался толковый конюх Семен. Он тихо подошел к Антипу сбоку, дернул его за рукав широкой шелковой рубахи и сказал одно только слово:

- Запрягать?

- Да,- машинально ответил Антип, словно бы очнувшись.- Да. Запрягай Сеня.

- А кого запрягать?- спросил Семен.- Гнедого, каурого или мухортого?

Это был совсем уж глупый вопрос, так как вся дворня знала, что на гнедом хозяин ездит только по городским делам и в городское банко, в публичные дома и за покупками он ездит только на кауром, а по полям только на мухортом.

- Мухортого, конечно,- сказал Антип, словно бы возвращаясь на крыльцо окончательно и стряхивая с себя нелепое оцепенение, вызванное криками Тихона Дальнего.- Что ты глупости спрашиваешь?

- А коляску какую?- продолжал спрашивать глупости Семен.- Лаковую али расписную?

- Расписную, конечно,- с еще большим раздражением ответил Антип.

Вся дворня знала, что по полям он ездит только в расписанной чудной сказочной травою и большими синими колокольчиками рессорной коляске, той, что на мягком шинном ходу. Разговор вышел на первый взгляд глупым и ненужным, но он как бы оживил ситуацию. Дворня, услышав этот разговор, снова начала громко галдеть, а Тихон Дальний опять начал горячить босыми пятками свою механическую лошадь.

Спускаясь с крыльца, Семен дико заорал на дворню:

- Чего встали?! Работы вам что ли никакой нету?! Так я вам сейчас задам работы!

- Ой, гляди, напужал,- ответила было на это одна быстроглазая и наглая дворовая девка, но Семен зыркнул на нее так зло и пронзительно, что она сразу смешалась и быстро-быстро сверкая голыми пятками побежала к ближайшей хозяйственной пристройке.

Бег девки словно бы вдохновил остальную дворню и она тоже начала бегать по двору и греметь различными хозяйственными предметами. Антип, глядя на все это с крыльца, облегченно вздохнул - ситуация снова вошла в привычное русло. Только Тихон Дальний все еще вертелся на своей лошади перед крыльцом, и, опускаясь по ступеням крыльца, Антип грозно бросил ему:

- Поедешь следом,- а потом тихо добавил в сторону.- Ротозей.

Коляска, запряженная мухортым уже показалась в дверях конюшни и Антип мимо воли залюбовался своим натуральным коньком. Окрас у мухортого был необычным - серая, в больших белых яблоках спина и розовые чулки на ногах. На передних ногах чулки доходили почти до подвздошной мышцы, на задних практически до репицы, грива же была белой и длинной, заплетенной заботливыми руками Семена в причудливые косицы, а еще во лбу мухортого сияла большая пятиконечная звезда и тоже розового цвета, что так гармонировало с его чулками.

Семен вывел коляску с мухортым на самый центр подворья, а потом начал проверять магнитные зажимы оглоблей и электронику контрольных приборов. Добрый конь не стоял на месте, все играл и перебирал своими сильными розовыми ногами, словно ему нетерпелось броситься вскачь и от этой игры ногами бубенцы на дуге у него над головой переливались серебряным заливчатым звоном.

- Ну-ну,- ласково приговаривал Семен, подключая разъем датчика скорости.- Не балуй, не балуй, еще набегаешься сегодня. Тпру, стой спокойно, скотина...

- А где мой разрядник?- спросил Антип, подходя к коляске.

- Так он в багажном ящике,- отвечал Семен.- Как тогда спьяну у мериканцев на ярманке купили, так там и валяется.

- Ах да,- сказал Антип.- Точно.

Он подошел к коляске сзади, откинул прядь волос с виска и приложился контрольным чипом к замку багажного ящика. Крышка проиграла мелодию "Ах, мой милый Августин, Августин, Августин" и медленно поднялась. Внутри багажного ящика царил страшный беспорядок. Добрую половину его объема заполняли тугие, набитые купюрами под самую завязку, портмонеты из натуральной крокодиловой кожи. Портмонетов в багажном ящике было так много, что если глядеть сверху, казалось будто бы багажник забит одними портмонетами, но на самом деле это было не так, кроме портмонетов там было много чего еще.

Там еще были - несколько выпуклых, фигурных бутылок с домашней казенкой, ящик одеколона "Арендатор Земли" с запахом дыни и ландышей, две пары купленных когда-то спьяну, но так ни разу и ненадеванных городских штиблет с выдвижными нижними роликами для быстрого перемещения по городским тротуарам, пачки перевязанных резинками техпаспортов на киборгов, права на управление лошадьми разных пород и колясками разных типов, три пачки презервативов и прочая мужская дребедень - запонки, галстуки, механическая бритва фирмы "Зол Инген и Внуки Ко", и еще какая-то мелочь, а вот ловко сработанного под шестизарядный пулевой револьвер разрядника нигде не было видно.

- Где же он?- бормотал Антип, копаясь в багажном ящике.- Ведь был же. Вот всегда так, когда чего-нибудь срочно нужно, его никогда нет, а когда не нужно - всегда навалом.

- Да вы по самому днищу рукой пошарьте,- подсказывал спереди, откуда-то чуть ли не из-под брюха мухортого, Семен.- Разрядник тяжелый, вот его тряской на самое дно и переместило.

Антип засунул руку под тяжелые портмонеты и тут же нащупал ребристую рукоятку разрядника. "А все-таки толковый у меня конюх,- удовлетворенно подумал он, выдергивая из-под портмонетов тяжелый разрядник от мериканской фирмы "Квольт энд Сон и Внуки Ко".- Пора его уже в приказчики переводить. Засиделся он у меня в конюхах".

Антип отер широким рукавом пыль со ствола разрядника и засунул его за ремень штанов сзади, так чтобы рукоятку не видно было под поддевкой, а при надобности за нее всегда можно было бы схватиться и быстро выдернуть "Квольт" из штанов. Однако тяжелое устройство слишком уж сильно давило ему на поясницу, а его ствол неприятно холодил тело несколько ниже и левее поясничного отдела, и Антип выдернул его из своих штанов и забросил обратно в багажный ящик, подумав при этом: "Ну его пока что. Да и рано пока такие штуки за свои пояса закладывать. Потом оприходуем, если что".

Антип уже хотел взойти на коляску, как сзади опять послышался какой-то крик или гвалт. Он сначала подумал, что гвалт снова устроил Тихон Дальний, а потому решил прямо сейчас сделать ему страшный разнос, нахмурил брови и резко развернулся к гвалту на каблуках. Но Тихон оказался ни при чем - к нему резво бежала Глафира, сжимая в одной руке лукошко с горячими пирожками, а другою прижимая к животу завернутый в плотную черную материю телешар. Глафира бежала молча, ласково улыбаясь, а гвалт создавали приказчики с конюхами да дворовые девки, которые провожали ее веселыми глазами и напутственными замечаниями.

- Ох, насилу поспела,- сказала Глафира, подбегая к коляске.- Вы же телешар забыли, Антип Ферыч. Как же вы без телешара на такое дело поедите?

- Да на кой он мне в поле сдался?- спросил Антип, хмуря брови. Ему было неприятно, что во время пробежки по двору Глафира как бы собрала все внимание дворни и снова привлекла его к нему.

- Как на кой?- удивленно спросила Глафира.- А если становому приставу позвонить случится? Что же вы ему горлом кричать станете?

- А ведь баба дело говорит,- заметил Семен из-под морды мухортого.- Дело складывается такое, что может придется и приставу позвонить.

- Ладно,- сдался Антип, принимая у Глафиры телешар и плотнее укутывая его черной материей.- А лукошко тебе зачем?

- А это пирожки вам,- сказала Глафира, почему-то сильно краснея,- на дорожку.

- Вот же придумала глупая баба,- тихо сказал Антип, тоже слегка краснея.- И телешар и пирожки еще. Тащи их назад или вон девкам лучше раздай.

Но Глафира глядела на него такими добрыми и ласковыми глазами, так славно улыбалась ему и так заманчиво краснела, что Антип не удержался. Он взял и ее лукошко тоже, а затем быстро взобрался в коляску и развалился на мягких кожаных подушках.

- Ну что там?- спросил он у Семена.- Скоро?

- А уже!- бодро закричал тот, ловко запрыгивая на козлы.- Н-но, мухортый! Н-но милай, давай! Трогай!

Мухортый рванул с места так, что у Антипа сильно дернулась назад голова и с нее чуть не слетел тяжелый полотняный картуз, а корзинка с пирожками чуть не свалилась на пол коляски и туда же чуть не слетел с его коленей телешар.

- Потише, потише,- сказал Антип Семену в спину.- Не на скачки едем.

Но это замечание было лишним, Семен уже обратал мухортого и уже ловко перевел его сначала на широкий шаг, а потом сразу же пустил резвой иноходью. Позвякивая бубенчиками и мягко раскачиваясь на рессорах, коляска выкатилась из ворот усадьбы.

Глава III

Мухортый резво бежал по узкой полевой дороге, все время срываясь с быстрой иноходи на резвый галоп и Семену постоянно приходилось его сдерживать и осаживать по-мужицки грубыми, но в то же время и ласковыми окриками.

- Ишь, как играет, скотина,- весело говорил он, оборачиваясь к Антипу всем своим тяжелым корпусом и кладя ногу в сжатом тугой гармошкой сапоге на козлы, прямо на грубую кучерскую кожаную подушку.- Застоялся на конюшне-то, давно мы в поле на нем не ездили.

- Угу,- только и ответил на это Антип, так как его рот сейчас был занят еще теплыми и ужасно вкусными сдобными пирожками с начинкой из понской сакуры.

С каждым съеденным пирожком настроение его улучшалось, а еще ему было радостно смотреть сейчас на свою Землю, покрытую мощной зеленой ботвою сахарной свеклы гэмэо.

Свекла в этом году уродила как никогда и ее ботва стояла ровной зеленой стеной с обеих сторон от узкой полевой дороги и на глаз ее высота достигала почти человеческого погрудья, а в иных местах и полного человеческого роста. Вдали были видны два работающих тракторных паука, что производили сейчас какие-то сложные полевые работы. Они осторожно ступали по междурядьям мощными телескопическими опорами и медленно шевелили страшными металлическими жвалами, то ли срезая ими верхнюю ботву, то ли делая еще что-то.

Антип никогда не знал - что это за пауки и откуда они здесь взялись, но два паука постоянно находились на его Земле и производили на ней какие-то работы. Эти пауки ходили по его полям сколько он себя помнил, а вот зачем они были здесь и откуда они взялись он не помнил, да это было ему и не важно. Эти пауки сейчас работали буквально по всем окрестным полям, и у каждого арендатора их было разное количество - у кого работал один паук, у кого два, а у кого и три или четыре. В самых больших имениях количество работающих пауков доходило до семи или восьми, а на Земле Антипа их было ровно четыре штуки.

Окрестные арендаторы иногда начинали спорить об этих пауках, пытаясь понять, откуда же они берутся. Болтали, конечно, разное, но самой распространенной была идея, что этих пауков посылает в арендаторские поля мировое правительство и что они сейчас буквально повсюду - и на полях Оссии, и в Ермании, и в Итае, а больше всего их в Мерике, так как будто бы там сейчас и обитает мировое правительство, и именно там ему нужна сейчас наибольшая и наилучшая урожайность гэмэо.

Антипу на все эти разговоры было наплевать, ну работают на Земле какие-то непонятные пауки и пусть себе работают, главное чтобы они никому не мешали, а они и не мешали.

Два раза в год на Землю Антипа по специальному монорельсу заезжали большими конвоями автоматизированные грузовые трейлеры и только с ними, как арендатор, он имел дело.

Первый раз грузовые трейлеры заезжали на его Землю поздней осенью, когда вся сахарная свекла была убрана его мужиками и сложена ими в огромные кучи. Трейлеры в автоматическом режиме подъезжали к этим кучам и их грузовые отсеки раскрывались на всю ширину, а мужики начинали забрасывать внутрь тяжелые грязные клубни свеклы гэмэо.

Когда грузовой отсек трейлера заполнялся, он закрывал механические двери и начинал мигать красными лампочками - взвешивал загруженную в него свеклу. А потом загорались зеленые лампочки и из специальной щели в боку трейлера начинали выпадать тяжелые пачки суверенных араллодов. В это время арендатор должен был стоять рядом с трейлером и собирать эти пачки в кульки или в мешки, а затем везти их в усадьбу и прятать там в специальный шкап-сейф, или везти их в город и прятать там в городское банко.

Сейчас это было чуть ли не самое главное арендаторское занятие и когда приезжали грузовые трейлеры окрестные арендаторы проводили в своих полях по нескольку дней безвыездно, практически жили в них со своей дворней, спали и ели там в специальных полевых станах. Дворня спала в простых целлофановых палатках или в шалашах из подсыхающих листьев свекольной ботвы, а арендаторы жили в роскошных полевых шатрах вместе со своими серальными киборгинями. Каждый день, а иногда и каждую ночь, арендаторы ходили к грузовым трейлерам и следили за уборочными работами. Им было важно не прозевать момент, когда трейлеры окончат загрузку, взвесят продукцию и начнут выбрасывать пачки араллодов из своего бока. Рабочим киборгам эти пачки были, конечно, без надобности. Им нужно было только рабочее масло, а вот шустрая дворня могла при случае украсть пару пачек или незаметно понавыдергивать из них купюр, а потом растратить их на казенку, ленты для девок, разные там чоколатки, конфекты да пряничных петушков да зайцев, ну и еще на прочую подобную ерунду.

Да, тогда на Земле стояла настоящая страда, знай себе арендатор, не зевай, следи за всеми, да лови в мешки свои пачки или подбирай их с уже остывающей, переходящей в сонное зимнее состояние Земли. Правда, страда стояла недолго, так как киборги работали очень эффективно и производительно, днем и ночью, в жару, дождь и холод, и очень быстро загружали автоматические трейлеры убранной свеклой. А потом груженые свеклой трейлеры уходили с полей по своему монорельсу вдаль и скрывались за горизонтом, а дворня сворачивала полевой стан и готовилась к отъезду в усадьбу, на зимовку.

Антип в такое время любил прогуляться по уже твердой, кое-где присыпанной первым снежком Земле. Тогда он бродил по своим полям, смотрел, как тракторные пауки втягивают в себя свои опоры и тяжело заваливаются на землю, консервируют себя до весны. Он знал, что скоро их занесет снегом и тогда они станут похожи на заснеженные полевые холмы. Антип бродил по своей Земле, мысленно подсчитывал в уме мешки со свежими араллодами и прислушивался к веселым крикам дворни, которая сворачивала его роскошный шатер и свои целлофановые палатки, разбирала и разбрасывала ботву с шалашей, радовалась окончанию уборочных работ и скорому возвращению в усадьбу на теплую и сытную зимовку. Полевые звенья мужиков обычно уходили с полей первыми, так как двигались они своим ходом и им ничего не нужно было сворачивать. Шли они к большому консервационному сараю, что стоял на самом краю Земли Антипа. В этом сарае их уже дожидалась специальная техническая команда от фирмы-изготовителя. Техники и инженеры делали мужикам сезонное ТО, проверяли работу их систем и рабочих контуров, а затем подвешивали на специальные крюки и отключали до следующей весны, до начала следующих полевых работ.

Весенние полевые работы тоже начинались с прибытия в консервационный сарай технической команды "ИКИО". Техники снимали мужиков с крюков, смазывали их, проверяли работу их систем и рабочих контуров, а затем отправляли в поля. Тогда же приезжал и второй конвой автоматизированных трейлеров.

Этот конвой Антип называл про себя "удобрительным" так как он доставлял на его Землю удобрения. Трейлеры с удобрениями заезжали в его поля, останавливались, и начинали мигать красными лампочками, как бы ожидая, когда Антип подойдет к ним и начнет засовывать в специальные щели пачки суверенных араллодов - плату за доставленные удобрения. Антип в таких случаях всегда медлил, будто бы в тайне надеясь, что трейлеры постоят-постоят, а потом в их системах случится какой-нибудь сбой и они сами начнут разбрасывать по его Земле свои удобрения так и не дождавшись от него араллодов. Но этого никогда не случалось.

Трейлеры стояли некоторое время неподвижно, мигали красными лампочками, а потом включали такие громкие и неприятные аварийные сирены, что хочешь не хочешь, а надо было бежать к ним и совать в них свои кровные араллоды, а то бы дня через два на этот вой приехала Специальная Чрезвычайная Комиссия по борьбе с нерадивостью среди арендаторов из ближайшего города и тогда у него начались бы очень крупные неприятности. Специальная Комиссия обладала такими полномочиями, что могла наложить на любого арендатора огромный предупредительный штраф или же она могла объявить его "нерадивым".

Нерадивый арендатор подлежал строгому порицанию, а иногда и братскому суду остальных окрестных арендаторов, которые могли и Земли его лишить, и состояние экспроприировать и в конюхи разжаловать. В общем, Антип никогда долго не рисковал с "удобрительными" конвоями. Он всегда ждал только до сирены, тайно надеясь на некий сбой автоматики буквально до самого последнего момента, но когда сирена включалась, Антип рысью бежал к трейлерам и начинал совать в них свои кровные араллоды. Затянув в себя последний араллод, трейлеры включали зеленые лампочки, а потом включали уже другую сирену - предупредительную и из их крыш выдвигались тяжелые орудийные турели с мощными распылителями на концах стволов. Тогда нужно было бегом бежать от них как можно дальше, чтобы не попасть под шквал удобрений и не облысеть. К удобрительному конвою Антип всегда ездил в поле на мухортом верхом, и когда начинали реветь предупредительные сирены, он бросался в седло и галопом скакал от удобрительных трейлеров куда глаза глядят, слыша как за его спиной начинают работать тяжелые распылительные орудия, разбрасывая по его Земле только что оплаченные им удобрения.

А потом трейлеры втягивали в себя тяжелые орудия и, мигая зелеными лампочками, уезжали с его Земли прямо за горизонт. Через два дня оживали тракторные пауки. Они вытягивали на всю длину тяжелые опоры, тяжело подымались на них и начинали ходить по его Земле, выполняя на ней какие-то работы. Вскоре в поле выходили звенья рабочих мужиков, и только тогда можно было сказать, что начался новый производственный цикл.

После этого Антипу уже нечего было делать на своей Земле до самого начала уборки урожая и он мог заниматься любыми своими делами - поездками в город, кутежами, деловыми переговорами по закупкам рабочего масла для киборгов, формированием своего сераля, участием в торжественных собраниях окрестных арендаторов, в совещаниях и попойках с ними же, и во всем остальном. Тогда он с головой уходил во все эти и еще другие дела, и что только ни преподносила ему тогда его Судьба на блюде его же Жизни. Во все это он бросался тогда с головой - и в деловые переговоры, и в кутежи, и в попойки, и во все глубоко вникал, стараясь быть откровенным во всех этих занятиях, стараясь быть в них искренним и честным с самим же с собой. Вот из-за этой честности и искренности и посещали его время от времени различные необычные мысли.

Иногда Антип ловил себя на необычной мысли о том, что он совсем ничего не понимает в земледелии. Ведь даже уведомление о новых посадках на следующий год выпадали из щелей все тех же грузовых трейлеров следом за пачками суверенных араллодов. Эти уведомления были похожи на талоны по которым в городах посещали тамошние солярии и в них обычно содержалось всего три слова: "сахарная свекла гэмэо", например, или:"ексиканская кукуруза гэмэо" или "фиолетовый рис гэмэо". Антип прочитывал эти уведомления на талонах и узнавал из них, что на следующий год будет рожать его Земля. Вот так, все действительно просто, ну а он-то здесь при чем, если хорошенько подумать?

Если как следует вдуматься в происходящее, то главной его работой было собирать пачки суверенных араллодов, а затем раздавать их всем подряд - настройщикам, техникам, своей дворне (ну с этим они, лежебоки, перебьются, хватит с них и его гэмэо), а главное - себе самому. И ведь не назовешь же арендаторской работой кутежи в публичных домах и ресторанах или закупку новых киборгинь для сераля? Не назовешь, хотя и можно попробовать назвать, да кто же тебе поверит? Вот и получалось, что самой главной и настоящей его заботой были его полевые мужики. Только с ними он мог поступать как хотел, и как сам того желал. Он мог покупать и продавать их по своему усмотрению, мог поить их категорийным фирменным маслом или масляной отработкой (да еще и разбавленной прогорклым антифризом), мог возить их на настройку к отцу Варахасию, а мог позвать к ним отца Хризантема с его страшной дребезжащей болгаркой и большим грязным паяльником.

Да мало ли еще чего он мог делать со своими мужиками? Он мог вообще сдать их в утиль, а себе завести ерманских гансов, мериканских томов или итайских люли. Вот почему сегодняшнее происшествие имело такую важность, и вот почему оно его так огорчило, хоть он и не подал виду. Получалось, что он напортачил где-то со своими мужиками, где-то не доработал с ними, и его промахами сразу же воспользовался какой-то пронырливый анонист. Поэтому-то он и помчался в свои поля не думая о возможных последствиях встречи с попорченными анонистами мужиками, а может быть, он втайне понадеялся на то, что дело здесь было не в анонистах, а в чем-нибудь другом, например в пятнах на Солнце?

***

Антип все ел и ел вкуснейшие пирожки, и сладкий сок понской сакуры брызгал из-под его зубов, разлетался сладкими каплями на все стороны, пачкал его шелковую рубаху, стекал по липким пальцам на его колени. Корзинка уже почти опустела, когда он почувствовал первые признаки переедания - живот его стал твердым как мешочек с плохо проваренной картошкой гэмэо, в горле возникла икота, которая заставляла плохо прожеванные кусочки пирожков возвращаться обратно в ротовую полость, губы совсем пересохли, а голова начала несильно кружиться.

Антип пошарил рукой в корзинке, ожидая найти на ее дне бутылку с парным молоком или хотя бы с каким-нибудь компотом, но там ничего не нашлось, кроме четырех или пяти последних пирожков.

- А молоко-то Глафира и не положила,- громко икая, с плохо скрываемым разочарованием, сказал он Семену.

- Глупая баба,- ответил тот,- известное дело.

- Ладно,- сказал Антип, протягивая Семену лукошко.- На вот, угощайся.

В этот раз Семен не стал отнекиваться. Он принял лукошко свободной рукою и сразу же жадно набросился на пирожки, что теперь забрызгали сладким соком уже под его зубами.

Покончив с пирожками, Семен забросил пустое лукошко в бардачок козел, облизал свои пальцы, потом неспеша отер их о свои штаны и сказал:

- А дело-то дрянь выходит, а, Антип Ферыч. Да?

- Да,- сказал Антип. Он полулежал на кожаных подушках, сильно откинувшись всем телом назад, и пытался побороть неприятную, сильную икоту.

- Вот я и говорю,- продолжал Семен, подбочениваясь,- что становому звонить надо. Пущай он сюда подъедет, ведь с приставом все лучше, чем без него, все сподручней, да и спокойней как-то.

Антипу не хотелось звонить становому приставу, так как для этого пришлось бы возиться с телешаром, а ему сейчас просто хотелось посидеть спокойно, чтобы отойти от только что съеденных пирожков и хотя бы немного унять эту ужасную икоту.

Возня с телешарами ему никогда не нравилась, потому, что ему не нравились сами эти телешары. Они появились на рынке лет пятьдесят тому назад и заменили собой кнопочные телеквадраты.

Произошло это в результате так называемой "кнопочной революции", когда кнопок на телеквадратах стало так много, что натуральные человеческие массы уже не могли с ними со всеми справиться.

В те времена, чтобы позвонить своему соседу через телеквадрат, нужно было нажать сразу на пятьдесят или шестьдесят кнопок, причем на некоторые нужно было нажимать по два или по три раза и очень быстро. Чтобы вызвать в телеквадрате голову иктора со свежими новостями или посмотреть какой-нибудь телесериал, широким массам приходилось жать уже почти на сто кнопок. В результате и произошла "кнопочная революция" - натуральные массы вышли на улицы, сложили свои телеквадраты в высокие штабеля и начали обливать их керосином да жечь. Говорят, что тогда дым стоял по всей Земле и даже судьба мирового правительства подвисла тогда на совсем тонком волоске.

Особенно зверствовали тогда домохозяйки, так как они всю свою жизнь сидели в своих домохозяйствах и смотрели свои постылые телесериалы, а из-за обилия кнопок прорываться к ним было все труднее и труднее, и поэтому массы домохозяек тогда начали сходить с ума прямо в своих домохозяйствах. А те домохозяйки, что не сошли с ума, выходили на улицы городов, где объединялись с толпами обезумевших футбольных фанатов, которые из-за обилия кнопок больше не могли спокойно смотреть свой вялый и постылый футбол. Разъяренные толпы домохозяек и футбольных фанатов бегали по улицам и разбивали все квадратные предметы, которые попадались на их пути, особенно если к поверхностям этих предметов была приделана хотя бы одна кнопка.

Размахивая кухонными ножами и пивными бутылками, домохозяйки и футбольные фанаты врывались в электрические маркеты и уничтожали там не только кнопочные телеквадраты, но и кубические стиральные машины, и параллелепипеды холодильных установок, и квадратные пылесосы (круглые пылесосы они почему-то не трогали), а по пути выламывали двери, разбивали окна и сносили все стены, кроме несущих, которые были слишком прочными для их кривых кухонных ножей и страшных пивных бутылок.

Старые люди говорили, что в те времена опасно было выходить на улицу с квадратными предметами в руках и длилась кнопочная революция почти пять лет. Они (старые люди) так же твердили о том, что именно тогда мировое правительство приказало своим научным приказчикам разработать устройство, которое бы смогло подавить кнопочную революцию, и именно поэтому на рынке появились телешары.

У телешара не было ни одной кнопки, это был прозрачный стеклянный шар, внутри которого плавало в особым образом намагниченной питательной жидкости специально созданное для этих целей геномодифицированное существо, которых в Оссии так сейчас и называли - "генами". У гены была большая пупырчатая голова, выпуклые глаза, крошечный рот и четыре перепончатые лапки при помощи которых он балансировал в своей специальной питательной жидкости.

Теперь натуральному человеку не нужно было бесконечно и долго давить на кнопки, только для того, чтобы посмотреть какой-нибудь глупый и отвратительный сериал или унылый и давно опостылевший футбол. Человек теперь громким голосом говорил своему гене, что он хочет посмотреть, или что ему нужно срочно узнать, что выяснить, об чем поразмыслить, с кем ему нужно связаться, а тот переводил его слова в телепатический сигнал и транслировал его дальше - другому гене (если требовалось позвонить его хозяину) или на ближайшую автоматическую телевышку (но это только если человеку все же зачем-то нужно было посмотреть очередной унылый телесериал или тусклый футбол), или гене, который сидел в какой-нибудь электрической библиотеке (если нужно было узнать о чем-то или получить какую-нибудь короткую, скомканную справку). Когда приходил обратный телепатический сигнал, гена переводил его в изображение и транслировал его на внутреннюю поверхность телешара в виде расплывающихся информационных пузырей.

Изобретение и массовое внедрение телешаров оказалось настолько эффективным решением, что кнопочная революция быстро прекратилась, а гены повсеместно сделались домашними любимцами и быстро вытеснили из домохозяйств морально устаревших котов и собак.

Особенно их полюбили домохозяйки, так как говорить они не могли, а могли только слушать и если удавалось наладить со своим геной хорошие отношения, то при их помощи можно было подсматривать и подслушивать массу интереснейших переговоров между другими генами и их домохозяйкеами. Правда подсматривать или подслушивать можно было только если договоришься со своим геной по-натоящему, причем не вслух, а телепатически, но это искусство домохозяйки быстро освоили. Поэтому сейчас все домохозяйки считались искусными телепатками и выступали в специальных программах про домашнюю телепатию, которые почти непрерывно транслировались для них же и через все те же телешары.

Конечно, как и у каждого нового изобретения, были у телешаров и свои недостатки. Так, например, изображение, транслируемое генами на поверхность шаров сильно деформировалось, что иногда выглядело довольно смешно, а иногда довольно страшно, да и жил гена недолго - лет шесть или семь, а потом его нужно было менять на нового, молодого гену.

Поэтому в нерабочем состоянии телешар нужно было накрывать специальной черной материей. Оказавшись в темноте, гена быстро засыпал и его жизнь от этого удлинялась. Кроме того, чтобы переключить гену с одной трансляции на другую, шар нужно было катать по ровной поверхности. Это катание выводило гену из телепатического транса в который он впадал во время трансляции, и переключало его с одной задачи на другую. Катать телешар нужно было сильно, но осторожно, так как он был довольно хрупким и мог лопнуть и убить гену. Вообще с персональными телешарами следовало обращаться очень осторожно, их нельзя было ронять на твердую поверхность и носить их нужно было крепко прижимая к себе, так как темная материя была очень скользкой. Были у телешаров и другие недостатки, но они не играли никакой роли, так как удобства конструкции их сильно перевешивали.

- Вот я и говорю,- продолжал Семен.- Приставу звонить надо, пусть сюда едет, да не сам, а вместе со всем своим ОСБОРНом.

- Что же ты думаешь,- громко икая, бормотал на это Антип.- Что мы сами не справимся?

- А что мне думать?- как бы сам себя спрашивал Семен.- Я в городе на кибербокс насмотрелся. У них ведь толчковое усилие в руках до восьми тонн доходит. И это только у боксерских киборгов, а у рабочих так и все двенадцать тонн будет, и кулаки у них не из прорезиненной пластмассы, а из легированной стали. Непонятно, как они ему (здесь Семен указал пальцем на Тихона Дальнего) голову не снесли.

После этого Тихон Дальний всхлипнул так громко, что этот всхлип был хорошо слышен даже сквозь топот ног механической лошади и поскрипывание колясочных рессор.

- Да,- согласился, наконец, Антип.- Пожалуй, приставу позвонить нужно.

Он подвинул к себе телешар и скинул с него черное покрывало. Гена висел внутри шара с закрытыми глазами и поддерживал горизонтальное положение, пошевеливая перепончатыми лапками.

- Гена!- громко сказал Антип.- Соедини меня со становым приставом!

Гена приоткрыл один глаз, посмотрел на Антипа, а потом утвердительно кивнул головой. Он открыл свой маленький рот и из него начали появляться небольшие воздушные пузыри. А потом один такой пузырь приблизился к внутренней поверхности телешара, расплылся по его поверхности и развернулся в изображение местного станового пристава - жандармского штабс-капитана Григория Крылатого, который командовал окружным отрядом ОСБОРНа (Особых Сил Быстрого Оперативного Разворачивания и Назначения) . Лицо Григория было сильно искажено, особенно в районе губ и сейчас было хорошо видно, что его верхняя губа измазана какой-то розовой пищей, скорее всего остатками красной икры гэмэо.

- Здорово, Григорий,- сказал Антип.- Как сам?

- Здорово, Антип Ферыч,- отвечал Григорий, быстро облизывая верхнюю губу и сжимая правый глаз в узкую щель.- Здорово. А сам ты как?

- Я-то хорошо, а вот киборги мои сегодня бузу устроили,- ответил Антип.- Прямо в поле.

- И что?

- А то, что они приказчику моему по морде съездили. Вот что. Так что бери-ка, ты, Гриша, свою жопу в крепкую мужскую горсть, да лети-ка скорее сюда. И весь свой ОСБОРН с собой прихвати.

- Да на кой мне к тебе лететь?- с недоумением спросил Григорий (все окрестные арендаторы знали, что он ужасно ленивый человек).- Звони в "ИКИО", пусть их сервисные бригады к тебе летят. Мы киборгами почти не занимаемся, а только натуральными, сам знаешь.

- А если по дружбе?

- По дружбе можно,- сказал Григорий, немного подумав,- но придется доплатить.

- Такая значит, у нас с тобой дружба выходит, а Гриша?- огорченно сказал Антип.

- Да,- спокойно подтвердил Крылатый.- Такая у нас с тобой выходит дружба.

- А почему?

- Думаешь, я не знаю, что ты отца Хризантема своим киборгам нанимал, а он им в мозги своим паяльником лазил? Я все знаю, Антипушка, служба у меня такая.

- И что?- набычившись и как-то сразу подобравшись спросил Антип.- Так все делают.

- А то, что ты гарантию им порушил и теперь "ИКИО" с тебя три шкуры за ремонт сдерет. Вот что.

- А ты?

- А я только две. Мы ж друзья.

- Так ты же не за ремонт, а только за отключку содрать хочешь.

- А ты снова Хризантема к ним призовешь, и все равно тебе дешевле выйдет, чем через "ИКИО". Или вон хоть Лилия призови, у него еще дешевле, а у Розария так и вовсе практически задаром, я слыхал, что он не за деньги с мозгами киборгов работает, а за какую-то свою Идею Фикс. Ты, кстати, не знаешь - что это за идея такая? А то с меня начальство уже второй год отчет по работе с Идеей Фикс отца Розария требует, а я до сих пор не могу понять - что же это такое, а сам Розарий ничего пояснять не хочет, уже месяц сидит у меня в застенке и отмалчивается, держит марку.

- Не знаю я ни про какую Идею Фикс, и отца Розария я звать к своим киборгам не стану, у меня и без него проблем в хозяйстве хватает.

- Как хочешь,- быстро и охотно согласился с таким решением Крылатый.

Антип начал было прикидывать в уме примерные суммы, но икота ему сильно мешала быстро соображать, сбивала с мыслей, и, в конце концов, он сказал:

- Ладно. Я тебе позже перезвоню.

- Как знаешь,- коротко сказал Крылатый и отключился.

Антип катнул по подушке телешар, посмотрел как гена перекатывается в нем, трепыхая лапками и пуская свои телепатические пузыри, а затем накрыл его темной материей и посмотрел вдаль - на работающего тракторного паука.

- Вот же гад,- участливо заметил Семен.- А вы его такими подарками награждали. И почти постоянно.

- Больше не буду,- задумчиво ответил Антип.- Я на него теперь только жалобы да доносы писать буду.

- И правильно,- тряхнул лохматой головой Семен.- Ну а нам теперь что делать?

- А ничего,- хмуро ответил Антип.- Поедем посмотрим, что да как, а там уже решим - куда и кому звонить и кому подарки дарить, а на кого жалобы писать да доносы строчить.

- Пусть так,- не стал спорить Семен.- Поедем сами, раз такое дело выходит, а там - как педаль ляжет, так у нас в городе все старые крутильщики говорили...

***

Мухортый знай себе резво бежал по полевой дороге и коляска мягко раскачивалась на рессорах в такт с движением его задних ног, что помогало Антипу бороться с вызванной пирожками икотой, как бы утишало и успокаивало ее. Солнце палило уже немилосердно и над полем стояло густое дневное марево, оно волновало тяжелый дневной воздух и как бы раскачивало его, а небо было пронзительно-синим, без единого облачка.

Антип из-под картузного козырька осматривал свои поля внимательным взглядом опытного арендатора и пытался предугадать предстоящий барыш, но раскачивание коляски сбивало его с подсчетов и усыпляло его. Чтобы отогнать от себя наступающую дремоту, он решил поговорить с Семеном.

- Слышь, Семен,- сказал он.- Что же ты не хочешь шить себе сапоги? Ведь неудобно тебе ходить так. Я думаю, что и ноги ты себе этими гармошками натираешь. Там ведь только мерку снять и все.

- Та ну их, эти сапоги,- отвечал Семен, оборачиваясь назад всем корпусом и кладя ногу в сжатом сапоге на козлы.- Мне так привычнее и возиться не хочется.

- Так там ведь только ногу помыть, да мерку с нее снять.

- Знаю я эти городские мерки. С индивидуальным сапожником ведь как - только протяни ему ногу, а он сразу начнет вертеть ее и так, и сяк, юлить и набивать цену начнет. То, скажет, что пальцы у тебя слишком толстые, а то, что подъем ступни какой-то не такой или еще что-то всегда придумает. Так и будешь к нему потом ездить - мерять да перемерять, а он все будет шить да перешивать и цену на сапоги нагонять. Да у меня еще с города и кеды остались.

- Так что ж ты в кедах не ходишь?

- Жалко. Эти кеды у меня как память по педалям остались.

- Ну уж и жалко ему,- начал было Антип, но потом сразу как-то осекся и умолк.

"И зачем только я завел этот разговор про сапоги да кеды?- подумал он.- Вот всегда так - и ехать скучно, и поговорить не о чем. А не поговори во время, так и заснуть можно, а спать-то мне сейчас и нельзя".

Антип начал было приискивать в уме новую тему для разговора, но тут на горизонте показалась расплывчатая и дрожащая фигура в белом. Это был приказчик Тихон Ближний, который присматривал за работой первого полевого звена мужиков. Он сидел верхом на механической лошади, держа в руках большой лист свекольной ботвы и прикрывая им свою голову от палящих лучей Солнца.

Сначала Антип все никак не мог рассмотреть работающих мужиков, но затем заметил в ботве продолговатые белые предметы. Это были спины мужиков, прикрытые свободными в талии защитными балахонами, искусно сработанными под древние мужицкие рубахи. Рабочие балахоны были последним словом науки и техники в области производства защитных материалов, они надежно защищали мужиков от ультрафиолетовых лучей, дождя и снега и поддерживали в их телах комфортную для работы температуру корпуса. Для тех же целей служила и мужицкая шапка-горшок и просторные полосатые порты, которых сейчас не было видно из-за густой и высокой ботвы. Ноги мужиков были обуты в специальные изделия от компании "ИКИО" - сплетенные из полос высокопрочной резины полуботинки, в которых можно было смело бродить и по воде во время осенних дождей, и по льду зимой. Мужики шли по полю редкой цепью, сильно пригнувшись к земле и из-под их передних конечностей летели листья ботвы, которые сначала высоко взлетали в воздух, а потом кружась и переворачиваясь в воздухе, падали на Землю далеко за их спинами.

- Что это они делают?- спросил Антип, приподымаясь с подушек и пристально всматриваясь в происходящее.

- Верхнюю ботву обрывают,- пояснил Семен.- Ботва на этой свекле гэмэо уж очень быстро нарастает, а потом сразу желтеет и сохнет, к нижней ботве Солнце не пропускает. А если Солнца ботве не хватает, то вся сила Земли в клубень уходит и распирает его на стороны. Оно бы, может, и ничего, но осенью такой клубень уже просто так из Земли не выдернешь, его тогда подкапывать нужно, да и сладости в нем тогда меньше. Вот они верхнюю ботву и срезают, чтобы, клубень, значит, вширь не несло и чтобы он больше сладости в себе накапливал.

- Ах да,- сказал Антип, опускаясь на подушки.- Теперь вспомнил.

"Ну ты посмотри какой толковый,- подумал он про Семена.- Прямо все-все понимает. Так и просится в приказчики, и даже кеды у него есть. В приказчики его произвести, конечно, можно, но на кого же я тогда своих коней оставлю?"

Тем временем коляска подкатила уже совсем близко к работающему полевому звену. Семен натянул вожжи и остановил мухортого, а затем вложил в рот сразу четыре пальца и пронзительно засвистал Тихону Ближнему. Тихон сразу же словно бы очнулся от спячки, отбросил в сторону лист и поскакал к коляске.

- Здоров будьте, Антип Ферыч, светоч ты наш разлюбезный!- крикнул он, осаживая механическую лошадь прямо перед коляской.- Здорово, Семен!

- Здорово, Тихон,- ответил Антип.- Как дела?

- А дела ничего так,- отвечал Тихон Ближний.- Сегодня этот участок заканчиваем и сразу на другой участок переходим.

- А что в этом году клубни будут ли хороши?- спросил Антип.

- О,- отвечал Тихон Ближний.- Клубни в этом году будут очень хороши, очень. Ботва в этом году в верх так и прет, так и прет!

- Ну, а как общая полевая обстановка?- осторожно спросил Антип.- Мужики твои как? Работают спокойно, размеренно? Не волнуются?

- Да когда им волноваться?- простодушно отвечал Тихон Ближний.- Верхнюю ботву нужно заканчивать, а потом сразу начинать клубни окучивать, а потом, значит, ряды прореживать. Тут и спину разогнуть некогда, а не то, что там волноваться или еще что.

Антип обернулся к Тихону Дальнему и пристально посмотрел в его глаза, как бы говоря этим взглядом: "Вот как нужно работать". И Дальний точно бы поняв этот взгляд, потупил свои глаза и тяжело вздохнул, а потом осторожно погладил свою распухшую щеку.

Антип удовлетворенно кивнул на это головой, отвернулся от Дальнего и начал осматривать Ближнего. Этот Тихон был точно хорош и как приказчик и как человек - рубаха его была чистой и сухой даже несмотря на страшную духоту, борода аккуратной и тщательно вычесанной, а лицо улыбчивым и приветливым. Механическая лошадь Тихона Ближнего была не моложе лошади Тихона Дальнего, но ветхий дерматин ее шкуры был аккуратно зашит искусно подобранными по цвету заплатками, и нигде не было видно выступающих из шкуры поршней, шарниров и несущих конструкций. Антип с удовольствием осматривал ладную фигуру Тихона Ближнего и время от времени удовлетворенно кивал головой, как бы молча с чем-то соглашаясь внутри себя, а закончив осмотр, улыбнулся и сказал:

- Я тобой очень доволен, Тихон. Если ты и дальше будешь так ладно управляться, то осенью можешь ждать от меня премии.

- Вот спасибо, Антип Ферыч!- радостно закричал Тихон Ближний.- Вот уж благодарствуй! Мне уже давно в город нужно, шляпу хочу себе там справить, а то уже сил нет ботвою от солнца прикрываться!

- Управляйся здесь хорошо и будет тебе к зиме шляпа,- мягко сказал Антип.- Настоящая мериканская шляпа, ковбойская. Только мериканцы шьют лучшие в мире шляпы, уж я-то знаю. Вот тебе мое честное арендаторское слово.

- Благодарствуй, Антип Ферыч!- весело воскликнул Тихон Ближний.- Вот уж такое спасибо, такое спасибо, что я и передать его тебе не могу.

- Ладно, Тихон. Возвращайся к своим мужикам, а нам пора дальше ехать. Семен, трогай.

Тихон Ближний понимающе кивнул головой, повернул лошадь в поле и с гиканьем поскакал к мужикам, которые за время разговора уже сильно от них удалились в поле и их спины были теперь с дороги едва заметны. На скаку он нагнулся, ловко сорвал широкий лист ботвы и поднял его над головой. Во время скачки этот лист колыхался над ним как огромный шляпный плюмаж или небольшой зонт.

- Вот как нужно работать в поле,- говорил Антип, полуобернувшись к Тихону Дальнему.- Тогда и порядок будет, и урожай, и премия, и новая шляпа. Вот скажи мне, Тихон - есть у тебя шляпа?

- Есть,- тихо отвечал Тихон.- В людской на вешалке висит.

- Ну, ты посмотри,- удивленно говорил Антип, обращаясь теперь к Семену.- И киборги у него волнуются, и шляпа у него уже есть. Так что же ты ее не носишь?

- Мне в поле с ботвой сподручнее,- насупившись отвечал Тихон Дальний.

- Ну, ты только на него посмотри,- говорил на это Антип.- С ботвой ему сподручнее, оказывается. Каков удалец, а киборгов в руках удержать не может. Так получается?

- Так выходит,- уныло соглашался Тихон Дальний.- Только шляпы здесь ни при чем.

Семен слушал этот разговор молча, широко улыбаясь в некоторых его местах и время от времени потряхивая кудлатой головой. Он понимал, что хозяин при помощи этого разговора воспитывает Тихона Дальнего и как бы распекает его. Сам Семен не мог участвовать в этом процессе, так как Тихон был приказчиком, а он был всего лишь конюхом, вот он и помалкивал, только в нужных местах потряхивая головой и чему-то тихо улыбался.

Вскоре ближние поля закончились и начались средние поля. Антип и Семен пристально всматривались в ботву по обе стороны от коляски, пытаясь рассмотреть в ней фигуру Тихона Среднего и спины его мужиков, но из этого ничего не вышло.

- За горизонт ушел,- подвел, наконец, итог осмотра Семен.- На дальние участки.

- Да, похоже на то,- соглашался Антип.- Ну и ладно, не будем работников отвлекать от работы. Пусть стараются. Верно я говорю?

- Да!- хором отвечали Семен и Тихон Дальний.- Верно ты все говоришь, Антип Ферыч!

- Ну, вот и славно. А сильно печет сегодня. Прямо жарит.

- Да,- хором говорили Семен и Тихон Дальний.- Жарит сегодня изрядно.

- И долго нам еще ехать?

- А то вы сами не знаете?- с удивлением спросил Семен.- Часа два.

- Знаю-знаю. Ну, трогай давай, да пускай мухортого сразу в галоп, а то мы так и до ночи туда не доплетемся.

Семен привстал на козлах, громко вскрикнул и дернул вожжами так, что мухортый чуть присел на задние ноги и даже чуть как бы привстал от этого на дыбы, а потом рванул с места в такой галоп, что Антип завалился на подушки всем своим телом и прижал ладонями уже совсем было слетевший с головы картуз. Хорошо еще, что полевая дорога была совсем ровной и гладкой, а то так бы и коляска могла бы перевернуться, наскочив на какой-нибудь камень или неровность.

- Не так шибко,- сказал он в спину Семена.- Потише.

- Ага,- отвечал Семен не оборачиваясь.- Это я не подрассчитал маленько. Сейчас подправим.

Он несколько раз встряхнул вожжами и мухортый побежал вперед очень плавно, сильно отталкиваясь розовыми ногами от дороги. Семен время от времени подбадривал его громкими криками, но кнут из-за голенища пока не вынимал, и Антип подумал, что они доберутся до дальних полей не за два часа, а гораздо раньше.

Антипу вдруг представилась вся его Земля как бы с высоты птичьего полета, или даже еще выше. Он вдруг увидел такое как бы зеленое море по которому плывет крохотный кораблик - его расписная рессорная коляска, и в ней плывет он, Антип Кривицких, видный и известный на всю округу арендатор, хозяин этого зеленого моря. Плывет уверенно и смело, с какой-то своей целью и ничто на всей его Земле не сможет ему помешать, ничто не сможет сбить его с этого пути. Ничто не сможет помешать ему уплывать в его зеленые изумрудные волны все дальше и дальше. Это представление наполнило Антипа гордостью за свои огромные поля, за эту упругую и высокую ботву, за тяжелые клубни под нею, и даже за тяжелое летнее марево над нею, ведь оно дрожало сейчас над его Землею и пока оно здесь дрожало, оно тоже как бы принадлежало ему, Антипу. Вдруг эта гордость так резко расперла его изнутри, что заставила кашлянуть в кулак, а потом она как-то резко пошла на убыль и в голову начали приходить другие, уже не такие гордые мысли.

Антип вдруг вспомнил зеленые глаза Тридцатьчетверки, через которые, надо полагать, сейчас смотрел на мир какой-нибудь ушлый и умелый анонист, вспомнил его тяжелую голову, его плотный рабочий балахон из защитного светлого материала и его ребристые плетеные полуботинки. Каким-то непостижимым образом это воспоминание гасило остатки того благостного настроения, что владело им сегодня с самого утра. Образ Тридцатьчетверки в его голове каким-то непостижимым образом гасил всю гордость, уничтожал всю благость и переводил его мозг на обдумывание насущных проблем.

А проблемы у Антипа были и причем такие, что затмевали собою даже сегодняшний инцидент с Тридцатьчетверкой. Когда они начались, Антип вспомнить не мог, и теперь ему казалось, что эти проблемы были у него всегда. Самой главной его проблемой было полное отсутствие воспоминаний о среднем периоде его жизни, что поначалу было принято им за какую-то страшную и неизлечимую болезнь. Дело было в том, что Антип совсем не помнил, как стал арендатором. Да если честно, он не мог вспомнить не только начало своей арендаторской деятельности, но и многое другое. Очень многое, если честно. Практически все.

Сейчас он лишь чуть-чуть помнил кое-что из своего детства. Будто бы он идет куда-то с двумя людьми, и знает что это его папка и мамка. Папка одет в синий инженерный балахон и это значит, что он из инженерных приказчиков, а мамка одета в белый врачебный балахон и значит, что она медицинская приказчица. А потом они втроем подходят к автоматической лавке и папка покупает ему мороженое. Он протягивает это мороженое Антипу, ласково улыбается ему и говорит: "Кушай, Антипушка, это мороженое. Сегодня у нас такой день, мы идем голосовать. Мы идем выбирать себе нового, прогрессивного резидента." А потом Антип съедает это мороженое и все - дальше все будто бы обрывается. Дальше он видит себя уже на крыльце своей усадьбы. Будто бы он стоит там и зачитывает дворне лицензию на аренду своей Земли. Антип точно помнил, что лицензии на аренду Земли бывают двух типов - так называемые "пожизненные" и так называемые "вечные". И вот он вслушивается в свое же чтение и никак не может понять - какая у него лицензия на аренду Земли. Пожизненная? Вечная?

Ну а дальше уже понятнее - тракторные пауки, рабочие киборги, пачки араллодов на снегу, кутежи и попойки. Дальше он более-менее помнил, но что случилось с ним сразу после того, как он съел то далекое папкино мороженое, вспомнить он не мог, как сейчас ни пытался.

Конечно, можно было попытаться узнать о своем прошлом у давно знакомых ему людей, например, у дворни или у других арендаторов. Все эти люди вполне могли что-то знать о нем, ведь видные арендаторы Земли не возникают в этом мире на пустом месте, они не выплывают на него из Воды, не появляются из Огня, они не падают на него и с Неба.

Антип это прекрасно понимал, но узнавать о себе у других людей не решался, так как подозревал, что это может плохо для него кончится. В общем-то, сейчас можно было прекрасно обойтись и без воспоминаний о себе, о своем происхождении и о своей прежней жизни. Жить себе дальше и все, ведь многие так и живут, переходят из сегодняшнего дня в завтрашний и все, и нету у них никаких воспоминаний, потому, что они просто никому уже сейчас не нужны. Антип это ясно видел по лицам окружающих его натуральных людей. Все эти лица были упругими и гладкими, на них не прочитывалось даже никаких мыслей или чувств, а не то что каких-то там воспоминаний. Все эти люди просто жили себе дальше и все, а он вот мучился.

Да ведь все это беспамятство могло быть не какой-нибудь страшной болезнью, полученной им через употребление гэмэо, например, или еще как-то, а следствием очень даже обычных обстоятельств. Например, он мог оскользнуться зимой на крыльце и удариться головой о косяк двери, или вот хоть при падении с лошади он мог удариться головой о Землю или еще как-то и обо что-то удариться. Да и мало ли обо что сейчас любой натуральный человек может удариться своей головой? Дело с его головой было не в причине этого удара, а в его последствиях.

Дело было в том, что с некоторых пор Антип перестал понимать смысл арендаторского существования. А вот это было уже настоящей проблемой и она могла произрастать прямиком именно из потери им своей памяти. Может быть, раньше какой-то мудрый арендатор рассказывал ему о смысле арендаторского существования, а он ударился головой о дверной косяк или там - упал вон хоть с лошади и все забыл. И как теперь ему жить дальше с этим незнанием? Как ему дальше заниматься арендаторской деятельностью? А главное - и спросить-то об этом смысле арендаторской жизни уже почти не у кого.

Самый умный из окрестных арендаторов, это конечно Одеялов, и спросить его, конечно, можно. Можно его, к примеру, опоить дорогой казенкой до поросячьего визга, а потом как бы в приступе пьяной ностальгии спросить: "Одеялов, а в чем смысл жизни?", а если он скажет: "Откуда я знаю, Кривицких?", сказать ему: "Ну и сволочь же ты, Одеялов!", а потом сразу в морду ему со всего размаху. Два раза. Нет, так нельзя, для этого нужно два дня с Одеяловым казенку пить, а она сейчас ужасно дорогая. Да этот Одеялов хоть и самый умный, а все равно ничего не скажет, потому что сам этого не знает. По морде же видно, слишком уж она у него гладкая да упругая. Ох, ну и дела-дела. Придется или самому до всего додумываться или ехать в город, к медицинским приказчикам - голову чинить. А ехать к ним ох как не хочется, ведь дерут они за свои починки уже не по три шкуры араллодов, а сразу по семь, или скорее даже по двадцать семь. Выходит, что ему теперь до всего самому придется додумываться. Хотя бы потому, что так дешевле. А сможет ли он додуматься до чего-нибудь при своем страшном теперешнем беспамятстве? Вот в чем вопрос.

Антип поудобнее устроился на подушках и попытался о чем-нибудь таком поразмыслить.

Действительно, для чего живет арендатор Земли? Для того, чтобы подбирать с мерзлой Земли пачки суверенных араллодов? А зачем, собственно, он это делает? Чтобы отдавать их на выставках-ярманках торговым приказчикам? Чтобы кутить на них в ресторанах? Проигрывать их в городском "Куку-Казино"? Разбрасываться ими по публичным домам?

Нет, ну один раз можно покутить и потратить, ну два, ну три раза. Но всю жизнь? Этого Антип не мог понять. Что же вот он постепенно состариться и станет совсем толстым и согнутым жизнью в горбатый бублик человеком, и может быть, он тогда не сможет передвигаться опираясь на две точки опоры и начнет пользоваться костылем или палкой, а все будет бегать по публичным домам, куку-казино да по ресторанам? Неужели он и тогда будет покупать себе неутомимых искусственных Анжелик, причем за совершенно сумасшедшие араллоды? Хорошо, пусть он будет их покупать, ну а дальше-то что ему с ними делать? Все это пугало Антипа до полной невозможности рассуждать здраво и трезво, и именно по этой причине он месяца два тому назад начал понемногу худеть и постепенно входить в сильное меланхолическое состояние.

И вот почему он ночи напролет проводил в своем серале, а потом спал чуть ли не до обеда или даже до вечера.

И вот почему он все никак не мог собраться купить себе новый шкап-сейф и совал свежие араллоды просто в портмонеты, а потом засовывал их в багажные ящики своих колясок да и забывал там.

Купить новый портмонет, набить его араллодами так, чтобы и замок его уже не застегивался, а затем забросить его в багажный ящик и забыть про него хотя бы на некоторое время, казалось ему сейчас наилучшим и наипростейшим решением вопроса.

А какой арендатор может себе позволить такое безответственное поведение и такое легкомысленное отношение к накапливанию араллодов? Да никакой. Вот и выходило, что он больше никакой не арендатор. Или арендатор, но только с виду, как бы притворно. А если он больше не арендатор, то кто он тогда такой?

Но это была только одна из важнейших проблем Антипа, которую он про себя окрестил "Памятью", да так и называл ее теперь в мысленных разговорах с самим собой.

А вот второй его проблемой была горячая и безответная любовь к женщине, причем к натуральной, что тоже, в общем-то было нетипично для современного прогрессивного арендатора. А еще хуже безответности его горячей любви было то, что женщина эта была замужем и звали ее Анфисой.

Глава IV

Вторая серьезная проблема Антипа, которую он уже давно называл про себя "Анфисой" была гораздо серьезнее проблемы "Память", потому, что заключалась не в его голове, а в другом, постороннем ему человеке. И человек этот был натуральным, что было хуже всего, так как проблемы связанные с натуральными людьми являются, как правило, неразрешимыми и Антип прекрасно это сознавал. Со своей-то собственной головой договориться хоть и не без проблем, но было можно, а вот с другим человеком договоришься ли?

Анфиса состояла замужем за совсем мелким, можно даже сказать - мелюзговым натуральным фермером Степаном Чпенглиром. Ферма Степана и Анфисы Чпенглиров была совсем крохотной - около пяти десятин Земли, а может и того меньше, и располагалась она приблизительно на половине пути от усадьбы Антипа до ближайшего города.

Подобных Степану фермеров было сейчас совсем мало и всех их называли "натуралистами", так как они имели серьезный пунктик на счет натуральных продовольственных растений и съедобных животных. Натуралисты совсем не признавали гэмэо, выращивали на своей Земле только натуральное и поэтому их фермы совсем не приносили им барыша, а их Земля могла прокормить только их самих, да и то с трудом.

Мало того, что натуралисты не признавали и чурались всякого гэмэо, так они еще не признавали и современные рабочие механизмы, а свою Землю обрабатывали примитивными древними мотыгами разных размеров и типов. Искусство владения мотыгами было развито в среде натуралистов до такой степени, что они не только обрабатывали ими свою Землю, но и искусно метали их, попадая даже в самый мелкий предмет с двадцати или тридцати шагов и еще они могли жонглировать ими для собственного развлечения или же для развлечения своих гостей и детей. Два раза в год натуралисты собирались на так называемый "Праздник Меткой Мотыги", где устраивали соревнования по метанию этих самых мотыг в специальные мишени, которые были оформлены в виде самых разных плодов, початков и корнеплодов гэмэо, а по окончании метания, они устраивали различные представления и постановки с мотыгами и жонглирование с ними же.

Любому, даже самому глупому, праздному и досужему человеку было бы совершенно понятно, что у таких разных людей, как Антип Кривицких и Степан Чпенглир не было, да и не могло быть ничего общего, а познакомились они совершенно случайно и при довольно необычных обстоятельствах.

Однажды случилось так, что у Антипа начали сильно болеть гланды. Произошло это, скорее всего, по причине продолжительных и бурных зимних кутежей в городских ресторанах и публичных домах. Возвращаясь с одного из таких кутежей по сильному морозу, Антип находился в состоянии полного беспамятства и два часа пролежал в санях с открытым ртом, а Семен тогда тоже изрядно выпил, да и не заметил этого, и потому не укутал голову и горло своего хозяина потеплее. Вот Антип и приморозил себе тогда кончик языка и верхние передние зубы, а дня через два-три у него начали сильно болеть гланды.

Он тогда сразу же обратился к самым дорогим медицинским приказчикам из самой большой городской поликлиники, и те долго осматривали его, просвечивали его больные гланды разными приборами, цокали языками, качали головами, да все драли и драли с него три шкуры араллодов, а потом взяли и предложили ему отрезать его больные гланды подчистую. Медицинские приказчики тогда даже не предложили Антипу, как это обычно было у них заведено, поесть некоторое время разного рода дорогущих таблеток, вероятно у них как раз вышел серьезный араллодовый спор с аптечными приказчиками (что случалось довольно часто, так как и медицинские и аптечные приказчики жили с одних и тех же араллодов и делили их между собой на специальных аптечных сходках). Вот они и решили тогда сразу взяться за нож.

Гланды отрезать было можно, но как раз тогда зимние арендаторские кутежи были в самом своем разгаре, а медицинские приказчики заявили, что после отрезания гландов о кутежах можно будет забыть на целых три месяца. Выходило так, что Антип не сможет принимать участия в арендаторских кутежах до самого начала весенних полевых работ, а там уж ему было бы не до кутежей и получалось, что если бы он согласился сейчас на отрезание гландов, то из его жизни безвозвратно выпал бы целый сезон зимних арендаторских кутежей. И это еще не говоря о баснословной сумме в суверенных араллодах, которую бы непременно содрали с него медицинские приказчики за свои операции с его гландами.

На такое Антип не мог согласиться, и не только из-за баснословной суммы, но и из-за своей арендаторской гордости. Хотя и из-за суммы, конечно, тоже. Вот он и продолжал тогда кутить, несмотря на сильную боль в гландах и докутился до того, что гланды его сильно распухли, и ему уже было трудно не только через них есть, но и разговаривать. Другие арендаторы все это видели и в один голос советовали Антипу остановить кутежи и отрезать гланды пока не поздно, но он только махал на их советы рукой и продолжал кутить.

И вот однажды, поздней зимней ночью, когда стояли самые трескучие морозы, а по дорогам мела плотная колючая поземка, Антип со своим приятелем Одеяловым возвращались с очередного арендаторского кутежа. Антип и Одеялов ехали в передних санках и правили сами, а вторые санки были привязаны к передним и в них лежали их страшно пьяные конюхи, которые так напились в городском трактире, что даже лошадьми не смогли править самостоятельно.

В передние санки был впряжен любимый каурый конь Антипа, который был настолько умным, что уже давно выучил дорогу из города до усадьбы и сам бежал по этой дороге не выпрашивая себе ни ударов кнутом и ни грубых окриков. Во вторые санки была запряжена белая искусственная кобыла Одеялова, которая бессмысленно бежала за передними санками и лишь изредка всхрапывала да мотала своей тяжелой головой из стороны в сторону, отряхиваясь от налетающих снежных зарядов.

Конюхи лежали на полу задних санок и храпели так, что перекрывали своим храпом свист и рев ветра, а Антип и Одеялов тихо беседовали о натуральных лошадях, ценах на гэмэо, последних марках модельных ранцуженок и других арендаторских делах. Антипу было трудно разговаривать из-за его страшно распухших гландов и он с удовольствием прекратил бы эту бессмысленную арендаторскую беседу, и немного вздремнул бы, так как сильно устал к концу только что закончившегося кутежа, но Одеялов все болтал и болтал о каких-то новых молочных пальмах, и ему было неловко сидеть молча, вот он и вставлял в беседу свои короткие бессмысленные замечания или же просто кивал на болтовню Одеялова головой, так как боль в его горле все усиливалась и становилась уже почти нестерпимой.

Вдруг каурый громко заржал и встал на дыбы, а через дорогу пронеслась какая-то быстрая темная тень.

- Видал?- спросил Одеялов, высовывая нос из искусственного шиншиллового воротника своей толстой и тяжелой шубы.

- Видал,- хрипло ответил Антип из своего бобрового воротника, тоже искусственного.- А кто это?

- Это, брат ты мой, Антип, местная ведьма,- загадочным голосом сказал Одеялов.- Вон видишь на бугорке огонек виднеется?

Антип всмотрелся в круговую метель и точно рассмотрел вдали слабый мерцающий огонек.

- Вижу,- сказал он.

- Это дом ейный,- тихо сказал Одеялов.- Там она обитает, когда снаружи не шастает.

- Сама?

- Шастает?

- Нет, обитает.

- Нет, с мужиком своим обитает, со Степаном Чпенглиром. Странные люди, скажу я тебе, славный брат мой Антип, эти Чпенглиры. Полные натуралисты оба. Говорят, что этот Степан может любое гэмэо распознать по одному только запаху, а по вкусу он тебе вообще распознает все что угодно. Говорят также, что он в молодости служил поручиком от артиллерии в электротехнических войсках и уже тогда мог распознавать любые вина по одной лишь винной капле. Ты в такое можешь поверить?

- Нет,- сказал Антип, плотнее закутываясь в свою бобровую шубу.- А что в них еще странного?

- Да многое. Говорят, что этот Степан первый у натуралистов чемпион то ли по метанию мотыги, то ли граблей, точно не знаю, а врать не хочу. А еще говорят, что он гену своего солнечным светом заморил, а нового заводить так и не стал. Представляешь?

- Угу. А что еще говорят?

- Что жена у него ведьма.

- А почему она ведьма?

- Потому, говорят, что глаз у нее особый. Будто бы она этим глазом кого захочет погубить может, а кого захочет, того исцелит. И настойки разные умеет делать из натуральных трав - и целебные, и отраву, и приворотные да отворотные зелья, причем любые и в почти промышленных масштабах.

- Что ты врешь, Одеялов?- не вытерпел Антип.- Какие еще натуральные травы? Какие еще в промышленных масштабах настойки? Гэмэо вокруг уже давно всю натуральную траву или вытеснило, или поубивало. Сейчас не то что натуральной травы нигде не найдешь, а чтобы на полевого таракана посмотреть нужно в городское Зоо идти и там три часа в очереди за билетами стоять. Ох, и брехун же ты, Одеялов, как я погляжу.

- Ничего не брехун!- вспылил Одеялов.- Ты просто многого не знаешь, глупый брат мой, Антип. А дело все в том, что у Чпенглиров прямо за фермой начинается Гнилое Болото, а там пока и трав разных полно и любых тараканов найти можно. Вот она по тому Болоту Гнилому, значит и шастает по ночам, и травы те собирает, а потом настойки свои из них приготовляет. Я думаю, что она ими торгует потихоньку, а на вырученные деньги они со Степаном живут. Ты же знаешь, что на натуральных растениях сейчас никому не выжить.

Это было похоже на правду, так как Антип видел в телешаре передачу о Гнилом Болоте. Позапрошлым летом сразу десять тракторных пауков пытались осушить Гнилое Болото и включить осушенные земли в сельскохозяйственный оборот гэмэо, но из этого ничего не вышло. Пауки все лето протолкались на берегу Гнилого Болота, выпустили из себя два десятка змей-осушителей, и те три месяца закачивали в себя болотною жижу, но не выдержали и все полопались. А потом три паука утонули в трясине, а остальные убрались восвояси, да тем дело тогда и кончилось. Выходило, что Одеялов по крайней мере хоть в чем-то сейчас не врет, и разговор о необычной натуральной ведьме начал пробуждать в сознании Антипа слабый интерес.

- А вот интересно,- сказал он с напускным безразличием.- Сможет эта ведьма мои гланды вылечить, или нет?

- Да это ей как два раза в болото плюнуть!- уверенно заявил Одеялов.- Подумаешь, какие-то там гланды! Говорят, она в прошлом году одному конюху заново ногу вырастила, а к ней и еще кое-что в придачу.

- Как ногу?- удивился Антип, чувствуя, что интерес к таинственной натуральной ведьме разгорается в нем все сильнее и сильнее.

- А так. Конюх этот из любопытства под тракторного паука подлез и за что-то его там рукою потрогал, а тот возьми да и лягни его гидравлической опорой прямо в это, значит, интересное место. Конюха того еле спасли, но его интересное место вместе с левой ногой ему удалить пришлось. Говорят, что медицинский приказчик том конюху неумелый попался. Будто бы этот приказчик начал зашивать, а потом что-то там мелкое ему отрезал и так увлекся и начал уже резать и все остальное, вот мужик и остался без своего интересного места и без всего остального. Деньги-то медицинский приказчик конюху по решению городского трибунала вернул, ну а все остальное как ему было вернуть тому несчастному конюху? Чуть не умер тогда несчастный конюх с такого горя, а потом напился, набрался храбрости да и пошел прямо к Анфисе Чпенглир, а она взяла да все ему своими болотными травами назад и вернула. Говорят, что все у нее вышло ну просто здорово и теперь дворовые девки тому конюху проходу не дают. Вот так-то, сомневающийся брат мой Антип, а ты говоришь - гланды. Какие гланды, что ты...

- А ну-ка, постой,- сказал Антип, выбираясь из саней.- А ну-ка подсоби мне.

- Ты чего?- не понял Одеялов.- Ты чего задумал, решительный брат мой Антип? Посмотри как метет, ведь дороги уже почти не видно. Куда ты надумал ехать в такую погоду, что ты?

- А вот что,- говорил Антип, отвязывая белую механическую кобылу Одеялова.- Ты бери сейчас каурого, да отправляйся ко мне в усадьбу и там заночуй, а я тебя завтра там нагоню.

- Да ты что?- удивленно говорил Одеялов.- Ты что надумал? Ты что же...

- Хватит болтать,- оборвал его Антип, забираясь в задние санки.- Знал бы ты как гланды мои болят, так не задавал бы сейчас своих дурацких вопросов!

- Так ты мне хоть кучера моего отдай!- кричал Одеялов, резво выскакивая из санок.- Ему-то за что с тобой погибать?

- Да забирай своего кучера,- сказал Антип, ногой выталкивая кучера Одеялова из санок.

Когда кучер Одеялова вывалился на обочину, а он поворотил механическую кобылу головой на мерцающий огонек и сильно тряхнул вожжами. Кобыла механически всхрапнула и с металлическим грохотом переставляя замерзшими ногами, побежала вперед, медленно забирая вправо - в сторону далекого мерцающего огонька.

Проехав некоторое расстояние, Антип встал на спящего Степана двумя ногами, чтобы лучше править и не потерять мерцающий огонек из вида, а потом обернулся назад и увидел как Одеялов загружает своего тяжелого кучера в санки. Загружая кучера, тот махал правой рукой в сторону Антипа, как бы грозя ему кулаком и при этом он что-то вроде-бы кричал в его сторону, но сильный ветер сносил этот крик и рассеивал его в снежной круговерти.

Некоторое время Антип правил стоя, намереваясь в считанные минуты достичь источника мерцающего огня, но из этого ничего не вышло. Огонек то сверкал точно впереди лошадиной морды, то резко уходил вправо или влево, а то и вовсе скрывался из виду. В конце концов, Антип так устал, что уселся в санках поудобнее, поплотнее укутался в шубу и начал править сидя. Ноги в богатых, но тонких лаковых городских сапогах он подсунул под спящего Семена и их тут же начало заносить снегом. Антип сидел в санках и всматривался в кружение снежных зарядов, пытаясь угадать - с какой теперь стороны может показать себя мерцающий огонек.

Когда огонек показывал себя, Антип натягивал вожжи и криками гнал на него свою белую кобылу. Все это было похоже на какую-то глупую детскую игру, которая, впрочем, в условиях низких температур, сильных ветров и мощных снежных зарядов могла легко окончиться неожиданной и страшной трагедией. Вскоре Антип понял, что совершил большую ошибку, польстившись на глупые россказни Одеялова и погнавшись за этим мерцающим огоньком. Возможно, самую страшную и главную ошибку в своей жизни.

Несмотря на то, что в сани уже намело порядочно снега, так что Семен сейчас лежал перед ним как бы в высоком плотном сугробе, ноги Антипа уже начинал помаленьку прихватывать холод идущий снизу - от днища санок. Сверху пока мерзло только лицо и он поднял искусственный бобровый воротник и застегнул его края на специальную горловую застежку. Теперь ему стало немного теплее сверху, но снизу уже сильно мерзло, а через поднятый и застегнутый воротник почти ничего не было видно, так как теперь он смотрел на мир словно бы через узкую, покрытую жестким мехом, щель. Смотреть на мир через узкую меховую щель было тепло, но страшно, так как при таком смотрении мир казался враждебным, злым и полностью непредсказуемым явлением. Это пугало Антипа, но относительная теплота щек немного умаляла этот испуг и вселяла в него некоторую, пусть и слабую уверенность в своих силах.

Антип решил плюнуть на мерцающий огонек и повернуть назад, к дороге, но так и не смог понять - где он теперь находится, этот зад и куда ему следует поворачивать. Если бы он погнался за мерцающим огоньком на своем кауром любимце, то просто бы бросил сейчас вожжи на облучок и умная натуральная лошадь, борясь за свою жизнь, быстро вывезла бы его к какому-нибудь человеческому жилью. А он вот пожалел каурого и взял белую механическую кобылу Одеялова (и что это за мода такая - ездить зимою на белых кобылах, ведь не видно же ничего, эх, Одеялов-Одеялов, глупейший брат мой, а ведь ты, возможно, только что погубил меня своими дурацкими россказнями и своей глупой белой кобылой).

С белой кобылой вожжи бросать было без толку - глупое механическое устройство сразу же останавливалось, оно привыкло следовать только четким, получаемым через вожжи приказам.

Антип сидел в санках и дергал за вожжи только для того, чтобы белая кобыла не стояла на месте и все время находилась в движении. Он знал, что местные арендаторы из-за своей известной на всю округу рачительности часто заливают в своих кобыл сильно разбавленный антифриз. И если этот антифриз сейчас замерзнет, и трубки отвода тепла от ног кобылы полопаются, то почти сразу же масло в смазочной системе кобылы загустеет так, что она остановится, замрет на месте как конный памятник без седока и тогда все - конец и ему и этой дурацкой кобыле. Про страшную судьбу Семена он думать пока всеми силами избегал.

Мысли о разбавленном антифризе в замерзающей голове Антипа появились не просто так, а потому, что он мог кое-как различать в снежной круговерти задние ноги белой кобылы. Несмотря на то, что он дергал за вожжи все сильнее и сильнее, эти ноги двигались все медленнее и медленнее. А еще Антип слышал противное металлическое дребезжание, исходящее точно от коленных шарниров этих ног и оно все усиливалось и усиливалось, что говорило о быстром падении температуры разбавленного антифриза (а он уже был абсолютно уверен в том, что антифриз был сильно разбавлен рачительным Одеяловым) и о быстром загустевании смазочного масла. И уже через несколько минут самые худшие опасения Антипа на счет разбавленного антифриза подтвердились - впереди сначала раздался сильный хлопок и, а потом кобыла окуталась густым облаком белого пара. А когда пар превратился в ледяную пыль и опал, перед Антипом стояла уже не механическая кобыла а обледеневшая конная статуя без седока.

- Нет!- закричал Антип в свою узкую меховую щель.- Не-ет! Не-е-ет!

В тот же момент ветер сильно закружил вокруг него снежные заряды и бросил их прямо в эту узкую меховую щель, обжег морозом его щеки, нос и губы, засвистел страшным свистом и захохотал страшным хохотом, будто бы закричал ему сразу со всех сторон: "Да! Да-а! Да-а-а!".

Антип весь сжался от этого крика и завозился в санках, пытаясь растолкать Семена ногами или добраться до него руками. Но руки уходили в сугроб по самые локти и никак не могли нащупать тело Семена, а ноги в тонких городских ботинках уже сильно заиндевели от холода идущего снизу, они словно бы сделались деревянными и Антип их почти уже не чувствовал. И в тот момент он решил, что это все, что его жизни пришел конец. Донт хэппи енд, финиш, капут-кынэць. И какими же глупыми показались ему в тот миг его проблемы с больными гландами, серальными ранцуженками, зимними кутежами и переполненными шкапами-сейфами...

Антип сидел в санях, смотрел на злой непредсказуемый мир через все еще теплую меховую щель и думал о том, что совсем скоро его тело замерзнет окончательно и тогда он умрет. Он знал откуда-то, что замерзая или умирая каким-нибудь другим способом, каждый натуральный человек начинает в режиме быстрой обратной прокрутки вспоминать всю свою жизнь. Но у него ведь больше не было памяти, а потому и вспоминать ему сейчас было нечего. Нельзя же вспоминать перед смертью одно лишь последнее папкино мороженое? Вернее, вспоминать его было можно - циклично, по кругу, но в такой мороз вспоминать мороженое, да еще по кругу, было ужасно глупо и неприятно и мысли о последнем мороженом сейчас могли только ускорить процесс замерзания, это он тогда сознавал отлично. Тогда Антип решил использовать остатки энергии, которые у обычного натурального человека ушли бы на воспоминания его прежней жизни, на что-нибудь другое, более рациональное и согревающее. Вот хоть бы на раскачивание санок.

Антип начал раскачиваться из стороны в сторону и тихо выть. Раскачивать санки выходило плохо, а вот выть получалось замечательно и он начал вкладывать остатки энергии в этот вой. Вой его все усиливался и усиливался, постепенно меняя тональность и превращаясь в очень тонкий, прерывистый и пронзительный визг. А потом он вдруг почувствовал, что правый полоз санок вроде бы оторвался от Земли и завизжал еще громче, и качнулся всем телом в правую сторону. И вдруг произошло чудо - когда визг достиг максимальной высоты, оторвался от Земли и левый саночный полоз, а когда он качнул санки влево, они перевернулись.

Антип вывалился из санок вместе со всем скопившимся в них снегом и телом Семена. Снегу в санках скопилось так много, что он засыпал Антипа с головой, но ноги его теперь освободились и, толкаясь, упираясь ими во что-то мягкое и помогая себе руками, он выбрался из сугроба. Сначала Антип хотел нырнуть обратно в сугроб и поискать в нем тело Семена, но потом решил, что нырять уже слишком поздно, и что его самый толковый конюх, скорее всего, заснул в этом сугробе окончательно и навсегда.

- Будьте вы прокляты, зимние арендаторские кутежи!- с чувством сказал Антип и на его глазах выступили две прозрачные слезинки, которые тут же замерзли и опали с его щек, унесенные прочь злым колючим ветром.- Бесчувственные и беспощадные кутежи, из-за которых замерзают и засыпают вечным сном такие хорошие конюхи. Из-за которых скоро замерзнет здесь такой видный и ответственный арендатор!

На раскачивание санок и визг у Антипа ушло очень много энергии, отпущенной у обычного натурального человека на его последние воспоминания, но немного этой энергии у него еще оставалось, он это чувствовал.

Антип тогда подивился тому, как много энергии отпускается злой и безразличной природой натуральному человеку на его последние воспоминания, покачал на это головой, мысленно простился с Семеном, а заодно и простил ему все то зло что он причинил ему за время службы и о котором он ничего не знал, но предполагал, что оно могло быть, а потому его и следовало сейчас простить этому бедняге. После этого он медленно побрел прочь от сугроба в котором лежал сейчас его лучший и доверенный конюх, прочь от перевернутых его пронзительным визгом санок и прочь от обледенелой статуи белой кобылы.

Антип брел вперед абсолютно автоматически, прислушиваясь к своему остывающему под шубой телу и к своим деревянным, словно бы чужим ногам. Еще он пытался определить - сколько энергии памяти у него еще остается в запасе, но так и не смог. Через узкую, забитую снегом меховую щель уже ничего нельзя было рассмотреть, и он закрыл глаза, чтобы сэкономить хотя бы немного оставшейся у него энергии памяти и перенаправить ее на движения своих деревянных ног.

А потом случилось еще одно чудо - Антип вдруг понял, что никуда не идет, а шагает на месте, потому что его голова упирается во что-то твердое и гладкое. Он остановился и очистил от снега свою меховую щель, а потом открыл глаза и увидел поверхность деревянной двери, которую освещал тусклый мерцающий огонек слабого электрического фонаря, что качался сейчас под порывами ветра прямо над его головой, ударяясь в толстый резной наличник.

Антип потерял столько энергии, что при виде этой двери уже не мог проявить никаких эмоций, не мог обрадоваться чудесной встрече с этой грубой деревянной дверью, которая одним только своим надежным видом и своим присутствием здесь, в этой воющей стылой мгле сулила ему спасение, гарантировала ему продолжение его же уже казалось бы безнадежно оконченной жизни. Он просто не мог этому порадоваться сейчас, так эта радость забрала бы последние остатки энергии памяти и обрадовавшись своему спасению, он , скорее всего, умер бы прямо на пороге этой чудесной двери.

Антип понял все это очень быстро, но не тем сознанием, которое находится у всех натуральных людей в голове, а чем-то другим, каким-то другим сознанием, которое находится у всех натуральных людей в позвоночнике, на уровне поясницы, а может быть и еще ниже. Поняв и осмыслив понятое, Антип отступил на два шага назад, а затем ударил всем своим замерзшим телом в эту спасительную дверь и она тут же ему поддалась, а он ввалился внутрь небольшого теплого помещения, опустился на четвереньки и прохрипел первое пришедшее на ум слово: "Гланды!".

После этого видный арендатор Земли, большой любитель натуральных лошадей и серальных ранцуженок, завсегдатай дорогих ресторанов и публичных домов, почетный клиент электрической компании "ИКИО", а ко всему этому великолепию еще и человек начисто лишенный какой-либо памяти, Антип Веерович Кривицких, тяжело завалился на бок и потерял сознание.

***

Очнулся Антип только через неделю в своей усадьбе, в жарко, до душной одури натопленной спальне под двумя тяжелыми пуховыми одеялами. Как всегда после очередного пробуждения он начал вспоминать себя, свою тысячу десятин, свои суверенные араллоды, свой суверенный сераль, и все прочее, а когда его воспоминания дошли до последних событий той ужасной ночи, тело его сильно вздрогнуло, что было хорошо видно даже под двумя пуховыми одеялами. После этого Антип выгнулся всем телом на сторону и торопливыми, суетливыми движениями ощупал свои ноги и еще кое-какие части своего тела. Все вроде бы было на месте.

Это настолько обрадовало Антипа, что он улыбнулся хорошей, доброй и широкой улыбкой, а уже только после этого начал изучать свои ощущения более подробно и внимательно. На первый взгляд все у него было нормально. У Антипа ничего не болело, кроме горла, которое было повязано мягкой и теплой тряпкой, по-видимому, толстым платком из искусственного лебединого пуха. Под платком неприятно покалывало и ныло горло. "Гланды,- понял Антип.- Опять они. Интересно, куда я тогда добрался? Нашел ли я тогда эту загадочную ведьму? И вообще - что со мной тогда случилось?"

Этот вопрос ему захотелось прояснить немедленно, ведь в нем не было ничего опасного и противоестественного, как в случае с потерей его основной памяти. Замерзая на лютом морозе любой натуральный человек мог утратить некоторое количество своих последних воспоминаний, и поэтому он мог смело спрашивать о них у всех подряд, не беспокоясь, что его сочтут за больного или сумасшедшего.

Антип еще раз извернулся всем телом, но теперь уже в другую сторону и надавил ладонью на кнопку вызова прислуги. Почти сразу же в коридоре послышались быстрые шаги, а потом двустворчатая дверь спальни распахнулась и на пороге появилась Глафира с большим серебряным подносом, на котором очень уютно, по-зимнему, исходил паром большой самовар.

Кроме самовара на подносе теснились накрытые серебряными крышками кастрюльки, квадратные судки и тарелки. Глядя на этот поднос, Антип первый раз за всю свою жизнь подумал о том, что такой вот поднос, наверное, весит немало и как же, наверное, Глафире тяжело его таскать три раза в день, сюда - в эту душную спальню. Ведь и спальня его была огромной и до кухни от нее было, наверное, не близко. Подумав об этом, Антип пожалел Глафиру и сразу же понял, что болен, причем серьезно.

- Доброе утро, Антип Ферыч!- радостно кричала Глафира, быстро приближаясь к кровати.- Как же хорошо, что вы очнулись! А я уже думала, что вы до самой весны не очнетесь!

- Глаша,- тихо сказал Антип.- Тяжело тебе, Глаша?

- Ась?- спросила Глафира, с грохотом опуская поднос на столик с колесиками.

- Тяжело тебе?- сипло повторил Антип.- Поднос тяжелый?

- Поднос-то?- спросила Глафира, толкая столик к кровати.- Не, поднос не тяжелый. Он легкий. А у вас что же - голова опять крутится? Или горло болит? Ничего, я вам тут кашки наварила на молочке. Нонче медицинский приказчик сюда приезжал, сурьезный такой, хоть и молодой еще. Он вас только жидким поить приказывал. Ну, что, Антип Ферыч? Какую кашку сегодня пить будем?

- Ты, Глаша погоди меня кашами поить,- сипел Антип.- Ты скажи лучше, как я сюда попал. Я ведь ничего не помню.

- А попали вы сюда так,- тараторила Глафира, снимая с тарелок серебряные крышки и подвигая под носик самовара большую фарфоровую чашку тонкой итайской работы.- Как вы тогда гарцевать в город поехали, а мы вас ждать начали, а вас все нету и нету. День нету, два нету, три нету...

- Короче,- просипел Антип.- Ближе к делу, не мучай меня сейчас, Глаша, своими бесконечными днями.

- Ну и вот,- продолжала Глафира, обмахивая самовар салфеткой.- Сначала все мы решили, что вы в городе уж очень сильно разгарцевались и потому назад все не едите и не едите. Оно и понятно, зимою-то в усадьбе так скучно, прямо ужас, а в городе все веселее. А потом в усадьбу приходит Семен, пешком приходит, весь в снегу, с обмерзлой бородою, да и говорит прямо в воротах: "Люди, я хозяина потерял!"

- Так он живой?

- Семен-то?- удивилась Глаша.- Конечно живой, а как же? С чего бы ему быть неживым? Он в городе на тех проклятых педалях не помер, а здесь-то ему зачем пропадать? Живи себе, да радуйся, что те проклятущие педали все в городе пооставались...

- Ладно,- прервал ее Антип.- С Семеном ясно, а со мной-то? Со мной-то что было?

- А то, что вся дворня к Семену сбежалась, рты на него пораскрывала и глядит молча, только глазами хлопает. Хорошо, одна дворовая девка нашлась спросить: "Как потерял? Нешто он вотнецовый полтинник, али четвертак, чтобы его терять?" Тут уж Семен не выдержал, рухнул на колени да как закричит: "Потерял я люди добрые Антипа нашего, Ферыча нашего! А все городские кабаки проклятые! Как в город его вез - помню, как по ресторанам да по публичным домам его возил - помню, как в кабак пошел - помню, как первый стакан внутрь принял - помню, как второй стакан принял - помню, как третий стакан принял - помню, как четвертый стакан принял - помню, как пятый стакан принял - помню..."

- Глаша!

- Да. А потом, говорит, ничего не помню. Очнулся я, люди добрые, говорит, сегодня утром в сугробе! До города далеко, до усадьбы далеко, рядом санки перевернутые валяются, и кобыла замерзшая памятником стоит, но не наша кобыла, а чужая, говорит, механическая. А Антипа нашего дорогого, говорит, Ферыча нашего разлюбезного нигде нету! Я уж и в снегу копался, и санки туда-сюда переворачивал и под кобылой копал - ничего нету, говорит! И все так знаете, Антип Ферыч, бородою своею обледенелой потряхивает, а из глаз-то слезы так и текут, прямо градом сыплются.

- Занятно,- сказал Антип. Рассказ Глафиры уже начинал его веселить.- И что было дальше?

- А дальше Семен как рухнет на колени, как тулуп на себе рванет, как рубаху на груди раздерет, да как закричит: "Моя вина, люди! Вызывайте ко мне станового пристава, или прямо сейчас делайте со мной что хотите!"

- Вот видишь, Глаша, как плохо и опасно напиваться зимой,- внутренне усмехаясь, но снаружи очень серьезно сказал Антип.

- И не говорите, Антип Ферыч!- всплеснула руками Глафира.- Хуже этого ничего нет и быть не может!

- Вот точно. Будет теперь Семену на будущее наука - как по кабакам зимою напиваться да меня в сугробах терять.

- И не говорите.

- Ну-ну, давай дальше.

- А дальше вы ж знаете - какой у нас в усадьбе дворовой народ. И многие Семена уже давно не возлюбили, за то, что вы его всегда так отмечаете да араллодами привечаете. Особливо приказчики его любили, ну и конюхи тоже. Да и девки дворовые его не любили, уж больно он к девкам прилипчивый сделался, когда вы его отмечать стали и другим в пример ставить. А он ведь вот какой примерный оказался.

- Ясно. И что же мои непримерные люди сделали с моим примерным Семеном?

- Известно что. Сначала все громко закричали на него прямо вот такими последними словами закричали, что повторять их сил у меня сейчас нет, а потом конюхи начали пинать его валенками, приказчики начали бить его по щекам, а девки начали рвать ему бороду.

- Вот уж будет ему наука на будущее,- заметил Антип, забирая левой рукой чашку с чаем.- Но они его хоть не убили? Не покалечили?

- Нет,- махнула рукой Глафира.- Не успели. Только, значит, они вошли в самый раж и тулупы свои на Землю скинули, чтобы ловчее да замашистей Семена пинать, а тут - чу. Бубенцы на дороге. Они глядь - а в ворота тройка механических лошадей влетает. А кони-то непростые, а с мигалками на головах! Сам, значит, пристав Крылатый к нам в гости припожаловали. Тут уж хочешь-не хочешь, а надевай тулуп обратно. Вот они Семена и не успели ни убить, ни покалечить толком.

- Повезло ему. Теперь будет знать, как хозяина своего по сугробам терять.

- Да уж. Наши люди кого хочешь от такого занятия отучат. И очень быстро.

- Верно подмечено. Ну а что же Крылатый?

- А что Крылатый? Он ведь не один приехал а сразу втроем - первый это он сам, второй это вы, а третий мужик какой-то. Чистый аспид, а не мужик. Ручищи-то, страх господень, как ноги у киборга! А ножищи-то! А бородища-то чернющая прямо до синевы! А глазищи!

- Степан Чпенглир его звали?

- Я не знаю, какой он жбэнглер, а только страшный он как ночь. Правда, шутить он сразу же начал, и тогда вроде стал не такой страшный, но все равно...

- Ну а я-то? Я каков тогда был?

- А вы были тоже страшный, но по-другому. Такой весь красный и в меховую попону обернутый. Жбэнглер сказывал, что будто бы он вас два дня в своей бане специальными настойками отпаривал. Насилу, говорит, отпарил. Забирайте, говорит, своего хозяина. Через неделю, говорит, будет как новый.

- Ясно. Это все?

- Ну а что еще?- удивленно вскинула брови Глаша.- Крылатый Семена в санки загрузил и повез на дознание, страшный с ними укатил, а мы вам медицинского приказчика через гену вызвали. Вот вы в себя и вернулись, все как тот страшный Жбэнглер предсказывал.

- Чпенглир.

- Я и говорю.

- А про гланды мои разговора тогда не было?

- Ох!- Глафира хлопнула себя по лбу.- Был! Был разговор про гланды! Вот!

Она запустила руку в карман кружевного фартука и вынула из него пузырек с желтой жидкостью.

- Вот!- сказала она.- Страшный Жбэнглер наказывал этим горло вам полоскать. Четыре капли на кружку воды. Каждое утро и каждый вечер.

- Хорошо,- сказал Антип, принимая и с интересом разглядывая пузырек.- Ступай, Глаша, я сам тут.

- Как сам?- удивилась Глафира.- Вы же болеете. Нет уж, давайте я вас сама покормлю, а то выйдет что-нибудь как с Семеном, и мы вас опять потеряем.

- Ну, корми,- быстро сдался Антип.- Каша хоть не гэмэо?

- Зачем вы так шутите?

- Сам не знаю. Ладно, начинай уже меня кормить.

Глафира начала кормить Антипа горячей молочной кашей, а он лежал, смотрел на пузырек с желтой жидкостью и думал о загадочной ночной ведьме, к которой он сумел все же добраться, сквозь пургу и смертельный ветер, сумел до нее доползти несмотря ни на что, и которая сварила-таки для него свою настойку.

Глава V

Выздоравливал Антип не то чтобы слишком медленно, но и не так, чтобы очень уж быстро, и на полное выздоровление ушла у него вся зима. Он аккуратно полоскал горло той ведьминой настойкой, ради которой чуть не расстался с жизнью и это регулярное полоскание давало удивительный эффект - его гланды очень быстро выздоравливали и больше его почти не беспокоили. Но он все поласкал и поласкал свое горло и вскоре выполоскал ведьмин пузырек досуха.

Это полоскание было связано не только с его больными гландами, но и с тем, что после каждого полоскания чувствовал он необычайный прилив сил который всегда выливался у него в необычайно свежее и сильное желание посетить свой сераль. Обычно, Антип поласкал горло поздним вечером, а потом, почувствовав сильное желание, бежал к дверям сераля, прикладывал висок к цифровому замку тяжелых железных дверей и скрывался за ними до самого утра. Медицинские приказчики запрещали Антипу посещение сераля до полного и окончательного его выздоровления, но он их не слушал, так как бороться с вызванным полосканием возбуждением, хоть как-то справиться с ним самостоятельно он уже был не в силах.

Вскоре в усадьбу зачастили окрестные арендаторы с поздравлениями о чудесном спасении Антипа из "предвечного ледяного плена" (так они это называли), а потом какой-то городской шелкопер тиснул в электронную газету "Арендаторский Вестник" статью под одноименным названием, и Антип сразу сделался местной арендаторской знаменитостью. В статье была написана разная ерунда, но вышла она очень героической и Антип не стал давать на нее опровержение.

Шелкопер писал, что будто бы Антип чуть не замерз насмерть когда пытался спасти из снега своего любимого конюха Семена (в статье "Ледяной плен" он почему-то вывел его под именем "Симона"). Будто бы Семен-Симон был любимым, но страшно нерадивым конюхом и напился в городском трактире до полного бесчувствия, а потом на обратном пути завез Антипа в какую-то снежную глушь и там перевернул санки. А потом Антип вроде бы начал его спасать и доспасался до того, что сам чуть не замерз. У шелкопера выходило, что Антип тащил Семена-Симона на себе чуть ли не целую сотню километров и сумел-таки дотащить его до теплого человеческого жилья. Статья была бесстыжая и брехливая до безобразия, слов нет, и читать ее было очень противно, а местами так и вовсе почти невозможно, но после ее появления в "Арендаторском Вестнике" Антип сделался самой большой знаменитостью на всю округу и о нем тогда говорили и писали больше, чем о самых славных и добрых делах местного убернатура.

После этой статьи окрестные арендаторы валили в усадьбу Антипа нескончаемым потоком. Они хвалили его за храбрость, желали ему скорейшего выздоровления, жали ему руки и тискали его в своих объятьях, а потом усаживались за его стол где беззастенчиво и с большим аппетитом объедали и опивали его.

Поначалу все это нравилось Антипу, так как у всех выходило, что он такой храбрец, которых уже и не сыскать, а потом все тот же городской шелкопер, что раньше написал "Ледяной плен", написал другую статью, которая называлась очень глупо и длинно "Зимнее катание на санках или история одного безобразия". Статья вышла в местной электронной газете "Арендаторская Правда" где этот проклятый шелкопер выступал уже под другим именем. В этой статье он разоблачал подвиг Антипа и писал, что санки перевернулись у самой дороги, а до ближайшего жилья от них было не больше пятидесяти метров. В статье говорилось о том, что Антип был пьян не меньше своего любимого, но нерадивого конюха Семена (который в статье "Зимнее катание на санках" был почему-то выведен под именем какого-то непонятного "Сэмэна"). Шелкопер писал, что пьяный Антип всю ночь таскал на себе пьяного Семена-Сэмэна вокруг перевернутых ими двоими санок и поэтому оба они чуть не замерзли прямо возле дороги и совсем рядом с ближайшей фермой. А когда хозяева фермы пригласили их на ночлег то Антип с Семеном-Сэмэном сначала обругали их последними гинекологическими словами, а потом чуть не избили.

Эта статья сильно пошатнула героическую репутацию Антипа и поток посетителей в его усадьбу сразу резко сократился, чему он втайне был рад, так как уже пресытился на тот момент своей славой, а "Арендаторскую Правду" все равно почти никто уже не читал, а тот кто ее все еще читал уже через минуту забывал все прочитанное и уже больше никогда не вспоминал о нем.

Теперь к Антипу регулярно заглядывал только его ближайший сосед Одеялов, который один лишь знал, как дело было на самом деле, и считал долгом старой дружбы поддерживать Антипа и на гребне его газетной славы и в его самом глубоком газетном падении. Кроме того, Одеялов чувствовал за собой некоторую вину, так как уже тогда, во время прощания на дороге, он посчитал своего попутчика пропащим человеком и поэтому он помчал на кауром не в его усадьбу, а в свою, втайне надеясь, что Антип замерзнет насмерть, и намереваясь тайно завладеть очень дорогой его натуральной лошадью. Но из этого предприятия так ничего и не вышло, о чем Одеялов теперь, конечно, жалел, но старался не подавать виду.

- Да-а-а,- говорил Одеялов, раскачиваясь в кресле-качалке перед кроватью Антипа с большим пузатым стаканом дорогого оньяку в правой руке.- Вот как бывает, живучий брат мой Антип.

- Что же ты меня так быстро похоронил, бессердечный брат мой?- спрашивал его Антип со скрытой лукавинкой в голосе.

- А что же мне еще оставалось делать?- ненатурально удивлялся Одеялов.- Посуди сам - вокруг пурга, мороз, ты пьян, конюх твой пьян. Я тогда решил, что ты сошел с ума и отправился на верную смерть, а каурого мне давно хотелось у тебя выторговать, да ты бы ведь никогда не согласился его уступить мне живым человеком. А с мертвыми какие могут быть торги? Вот я тогда и понадеялся. Прости, прости ты меня ради бога, живучий брат мой.

- Ох, и расчетливый же ты человечище, брат мой,- замечал на это Антип.

- А как иначе?- удивлялся Одеялов.- Ты же знаешь, что нам, арендаторам без самых разных прикидок да сложных расчетов жить на белом свете было бы невозможно. Но теперь все в прошлом. Теперь я даже рад, что ты жив. Ведь конь конем, а человек человеком и путать их не нужно. Но за ремонт моей кобылы тебе заплатить все же придется. Там три метра охлаждающих трубок менять нужно, а они сейчас страшно дороги.

- Ладно уж, все будет оплачено, попорченные охлаждающие трубки это моя вина, потому как это я загнал твою механическую кобылу, хоть антифриз твой - чистая дрянь.

- А еще вы с Семеном правый полоз на санках погнули, а они сейчас тоже недешевы, но это уж я сам обустрою, мы же друзья-приятели,- хитро улыбался Одеялов, умело пропуская замечание про дрянной антифриз мимо ушей.

- Да ты ведь и сам во всем этом немного виноват, лукавый брат мой. Распалил меня рассказом о загадочной ведьме, а потом еще лошадью моей хотел поживиться.

- А кстати, как она тебе показалась, эта ведьма? Хороша ли она собой?

Антипу тут нужно было что-то сказать про ведьму, но он не мог ничего сказать, так как ничего не помнил - так какие-то расплывчатые пятна, какой-то тихий разговор рядом со своим замерзшим телом и все, а Одеялов сидел сейчас перед ним в кресле-качалке, прихлебывал его оньяк, косил лукавым хитрющим глазом и ждал, ждал от него ответа.

- Недурна,- выдавил, наконец, из себя Антип.- Да я ее тогда плохо рассмотрел. Все как в бреду тогда было. Вот встану на ноги и нанесу Чпенглирам визит вежливости, тогда и посмотрим на нее со всем вниманием.

- Что же ты поедешь к ним?- удивился Одеялов.- Когда тебя так в "Арендаторской Правде" ославили? Ведь Чпенглиры теперь над тобой смеяться будут. Нужно было к ним ехать, когда ты героем был, а теперь - чего уж там куда-то ехать?

- Да об этом уже все забыли,- уверенно заявил Антип.- Кто сейчас читает электрические газеты? А кто и читает, так сразу же забывает прочитанное, по себе знаю. К тому же я уверен, что если Чпенглиры заморили даже своего гену, то газет электрических газет у них уж точно не водится.

- А я бы все равно не стал ездить,- сказал Одеялов, вставая из кресла.- Арендатор и натуралист, это как гусь и свинья, у них не может быть ничего общего.

- Возможно. Но гланды мне они все-таки поправили, и я не хочу быть неблагодарной свиньею. Заеду, быстро поблагодарю их небольшой суммой, да и поеду себе дальше.

- Ну как знаешь, а счет за охлаждающие трубки я тебе завтра пришлю,- говорил Одеялов, медленно удаляясь к дверям.

- Сделай одолжение, пришли,- говорил ему вслед Антип.- Пришли мне свой счет за неполную и неокончательную мою заморозку.

***

В конце зимы Антип все собирался поехать к Чпенглирам с визитом вежливости, но то одно дело отвлекало его от этой поездки, то другое и он так и не собрался.

А потом как-то неожиданно, вдруг, наступила весна, с крыш закапала веселая капель, вся округа сразу же была охвачена половодьем, дороги затопило и ехать уже никуда было нельзя. Когда же дороги просохли и монорельсы очистились от грязи в полях появились удобрительные конвои. Начался новый земледельческий цикл.

Антип встретил новый сезон в прекрасном расположении духа и с головой погрузился в очередную посевную компанию. Как раз тогда он пытался придумать новый способ обмана удобрительных конвоев и экспериментировал с этими способами. Когда удобрительные трейлеры включали предупредительные сирены, требуя от него араллодов, Антип верхом на мухортом подъезжал к ним и прямо из седла низко пригибаясь к корпусу трейлера, совал в его щель несколько мелких купюр, а потом иноходью отъезжал в сторону и смотрел, что будет дальше. Трейлер выключал сирену и стоял некоторое время как бы в задумчивости помигивая то зелеными, то красными огоньками, а затем снова включал предупредительную сирену. Тогда Антип снова подъезжал к трейлеру и совал в него еще немного мелких купюр, а потом снова отъезжал и ситуация с сиренами повторялась. Проделывать эту операцию пришлось много-много раз, так как в удобрительные трейлеры нужно было засовывать очень крупную сумму. Вот Антип и провел в седле почти неделю, развлекая себя новым, придуманным им самим, занятием.

Он все скакал и скакал по полю, все совал и совал в трейлеры мелкие купюры, а те все стояли и стояли мигая то красными, то зелеными огоньками, и то включали свои сирены, то выключали их. В конце концов, трейлеры словно бы не выдержали этой ситуации и начали поливать Землю Антипа удобрениями так и недополучив с него по пять или по десять араллодов на одну трейлерную цистерну. Все это напоминало такую как бы полевую игру, и, несмотря на то, что сэкономленные суммы были мизерными, сама эта игра чрезвычайно развлекала Антипа и тешила его арендаторское самолюбие.

Однако, несмотря на общее удовольствие, полученное Антипом от весенней игры с удобрительными трейлерами, вышла у него и некоторая неприятность с ними. Дело в том, что обманутые трейлеры почему-то не включили предупредительные сирены перед началом распыления удобрений и Антип два раза попадал под горячие струи с острым и неприятным химическим запахом. Попадая под эти струи, он не только портил свою одежду, но и словно бы пропитывался ужасной химической вонью, которая исчезла только после трех-четырех интенсивных помывок в бане, да и то не полностью, и ему приходилось флаконами расходовать на себя очень дорогой одеколон "Арендатор", чтобы хоть как-то перебить эту ужасную химическую вонь ароматом ландыша и зрелой дыни. К тому же после всего этого приключения у него сильно поредела борода и снова начали распухать гланды, а это было совсем некстати, так как ведьмин пузырек с полосканием он уже давно осушил досуха. Гланды опухали все сильнее и сильнее, а тут как раз и посевная закончилась, и представился отличный повод нанести визит Чпенглирам, ведь теперь и повод у него был просто замечательный - больному человеку нужна помощь от ведьмы.

Антип долго раздумывал над тем как ему лучше одеться на эту встречу. Он долго перебирал в уме различные наряды, от легких джинсовых шортов с безрукавками до тяжелых камзолов с напудренными париками, но потом все же остановился на обычной своей одежде - шелковой рубахе, плисовой поддевке, штанах с напуском на зеркально начищенные сапоги-бутылки и белом полотняном картузе. Да и впрямь - зачем ему было мудрить с какими-то там камзолами? Ведь Степан Чпенглир был совсем мелким, можно даже сказать мелюзговым фермером, да еще фермером-натуралистом, а он был видным и богатым арендатором, крупным заводчиком сахарной свеклы гэмэо, и что ему было при всем при этом мудрить со своими нарядами?

В один прекрасный солнечный день, когда на улице стояли те чудесные последние деньки уже полностью наступившей весны, но было еще не очень жарко, Антип велел запрягать каурого. В тот день два приказчика очень удачно и быстро обрядили его в обычную его одежду, а Семен загрузил в лаковую рессорную коляску целый ящик казенки его личной, известной на всю округу, домашней возгонки, которой очень удачно занималась у него Глафира.

Антип тогда вышел на крыльцо очень рано, с удовлетворением осмотрел свое немаленькое хозяйство, натянул поглубже картуз, а затем быстро сбежал по ступеням, бросился на подушки коляски и коротко сказал Семену:

- К Чпенглирам.

Семен щелкнул языком, тряхнул вожжами и каурый резво побежал к воротам.

Пока коляска не выехала на городскую дорогу, Антип с удовольствием осматривал свои обширные поля, на которых уже ровными рядами всходили первые ряды сахарной свеклы гэмэо. Семен сидел на козлах очень тихо, с ровной, прямой спиною и аккуратно правил каурым.

После возвращения из застенков Крылатого он вообще вел себя очень тихо и почтительно, в у ходе за лошадьми проявлял столько старания, что Антип не мог на него теперь нарадоваться. В застенках у Крылатого Семен просидел почти всю зиму и вернулся оттуда совсем другим человеком. Вообще-то так долго держать Семена в застенках не было никакой нужды, так как он не мог дать Крылатому никаких показаний на себя, потому, что совсем ничего не помнил про ту зимнюю ночь из-за сильнейшего перепоя.

Крылатый заключил Семена в свой застенок только потому, что зимою все ожидали скорой смерти Антипа, а тогда его можно было бы легко обвинить пусть и не в предумышленном, но в убийстве. Однако Антип выздоровел и Крылатый сразу же связался с ним через гену, поздравил его с выздоровлением и предложил забрать Семена обратно и Антип вроде бы согласился, но все медлил забирать своего конюха из застенка, так как знал, что Крылатый обязательно найдет повод содрать с него большую денежную дачу. За вождение ли механической кобылы в нетрезвом виде или за переворачивание санок в неположенном месте, неважно, но повод для обоснования денежной дачи он найдет обязательно.

Вот Антип и медлил забирать Семена из застенка, и тот все сидел и сидел у Крылатого, занимаясь там различными хозяйственными работами - чинил оконные решетки и нары, белил стены да каждое утро чистил сапоги Крылатому и всему его ОСБОРНу. Возможно, что Семен просидел бы в застенке и еще некоторое время, вплоть до следующей весны или еще дольше, но тут Антип заметил, что его великолепные кони начинают худеть, шерсть начинает с них опадать клочьями, а мухортый так и вовсе захромал сразу на обе свои задние ноги, которые к тому же из ярко-розовых почему-то сделались бледно-розовыми. Он сразу же догадался, что все дело в бестолковом, ленивом и нерадивом конюхе, которого он приставил ходить за своими конями вместо Семена. Поняв это, Антип съездил к Крылатому, сильно напоил его своею знаменитой домашней казенкой, в результате чего вызволил Семена из застенка очень ловко да еще и практически задаром, за совершенно смешную денежную дачу. Дача за Семена была настолько смехотворной, что передавать ее Крылатому из рук в руки было как-то неловко и даже немного стыдно.

Всю обратную дорогу грязный, сильно исхудавший и обросший жесткими длинными волосами Семен сидел на козлах и рыдал навзрыд, благодарил Антипа за свое чудесное избавление из крылатовских застенков и просил у него прощения за все на свете, а тот его успокаивал ласковым голосом, думая при этом про себя: "Ну уж теперь-то ты будешь пить да гулять по городским кабакам гораздо осмотрительнее, голубчик!" В итоге вся эта история окончилась очень неплохо.

"Как бы там ни было,- думал Антип, с удовольствием рассматривая ровные ряды восходящих прямо на его глазах ростков сахарной свеклы гэмэо,- а это зимнее приключение точно пошло Семену на пользу. Да и мне оно, должно быть, тоже пошло на пользу, ведь за эту зиму я узнал о себе и о своих знакомых людях много нового и поучительного. Конечно, это новое знание не сможет заменить мне трагически утерянную память, но польза от него точно будет. Я теперь точно знаю, что Одеялов мне никакой не брат, и даже не друг, и не приятель, а простой знакомец и самый настоящий мерзавец с липкими, холодными руками и ему доверять нельзя. Другим, впрочем, тоже".

***

Так, за размышлениями о своих новых знаниях, быстро и незаметно для себя, Антип оказался во дворе усадьбы четы Чпенглир. Вид этого подворья сильно удивил его и даже поразил - таких подворьев раньше он никогда не видел.

Все подворье Чпенглиров утопало в очень пышных зеленых растениях такого запущенного вида, что при первом же взгляде на них становилось ясно - это не гэмэо. Зеленые насаждения покрывали это нетипичное подворье густым зеленым ковром, в некоторых местах доходя до высоты человеческого роста, а в иных и еще выше. Что это были за растения, Антип так и не смог определить, хоть и занимался растениеводством всю свою жизнь.

Многие из этих растений были покрыты крупными, очень красивыми на вид цветами, на других же красивые цветы были мелкими и собранными в крупные грозди, а иные были покрыты крупными ягодами и над всем этим великолепием роились несметные тучи самых разных насекомых (из чего любому опытному растениеводу сразу же делалось ясно - никаким гэмэо здесь даже не пахнет). Пахло подворье Чпенглиров очень хорошо, даже лучше, чем очень дорогой одеколон "Арендатор", а у некоторых насекомых были очень большие и красивые крылья. Антип уже давно отвык от вида настоящих живых насекомых, он сейчас даже немного их побаивался, но вместе с запахом, цветами и ягодами, они выглядели совсем безобидными и это его несколько успокаивало. Мухортый сначала тоже боялся насекомых и когда они на него садились, сильно всхрапывал, косил на них большим зеленым глазом, подрагивал шкурой и Семену пришлось выломать большую ветку и отгонять их и от коня и от себя тоже.

В дальнем углу двора стояла совсем простая, без рессор и амортизаторов коляска, а рядом с ней стоял ржавый скелет механической лошади. При первом же взгляде на скелет становилось ясно, что и на этой коляске и на этой лошади уже давно никто не ездил, потому, что через ребра лошади и через прутья коляски проросли довольно толстые стебли многолетних натуральных кустарников. Антип стоял на ступеньке своей коляски, смотрел на это буйство натуральной природы и не мог поверить своим глазам. Он раньше и подумать не мог, что где-нибудь на Земле еще могут существовать настолько запущенные, неупорядоченные места.

Жилой дом Чпенглиров был совсем небольшим и он тоже утопал в натуральных растениях настолько глубоко, что его трудно было рассмотреть в них с первого взгляда. Рассмотрев этот дом, Антип даже засомневался было - а сюда ли он заходил зимой? Но потом он увидел дверь этого дома и сразу же узнал ее. Да, это была именно та дверь, вон даже слабый электрический фонарь, на мерцающий свет которого он шел через снежные заряды той ужасной ночью, был на своем месте и тихонько поскрипывая, раскачивался сейчас над этой до боли знакомой дверью.

- Ну, хорошо,- сказал Антип, спрыгивая с коляски на Землю.- Семен, бери казенку и следуй за мной.

Семен, как человек совсем еще недавно прошедший через застенки Крылатого, быстро и аккуратно выполнил приказание. Он очень ловко вынул из коляски ящик с казенкой, а потом встал с ним за спиной Антипа, вытянулся в струнку и замер, пожирая при этом выпученными верными глазами лицо своего хозяина.

- Хорошо,- направляясь к своим знакомым дверям, сказал Антип.- Следуй теперь за мной, Семен.

На дверях не было ни кнопки электрического звонка, ни ударной железной скобы, ни молотка на цепочке или веревочке и, взойдя на низенькое крыльцо, Антип вежливо постучал пальцем по доскам двери, а потом пару раз громко кашлянул в кулак. Не дождавшись никакого ответа, он толкнул дверь коленом и, пригнувшись, прошел в помещение.

Как оказалось, весь дом состоял всего из одной большой и светлой горницы, посередине которой, взявшись за руки, стояли Степан Чпенглир и его жена Анфиса. Сцена вышла такой, будто бы они стояли посреди горницы в ожидании его, Антипа появления на ее пороге и он как-то сразу и неожиданно для себя самого растерялся. Да там ведь и было от чего растеряться.

Как ни странно, но Степан Чпенглир полностью подходил под описание сделанное ему Глафирой. Это был высокий, чрезвычайно широкоплечий мужик с плоским спортивным животом и стройными сильными ногами, но не такими, какими обладали городские крутильщики, чьи ноги были развиты постоянным вращением педалей просто до какого-то неприличного куриного безобразия, а совершенно иными, наполненными как бы некой мощной внутренней силой, ногами.

Одет Степан был совсем просто - в светлые полотняные штаны свободного покроя и в такую же рубаху с косым воротом, под которой угадывалась мощная рельефная мускулатура, а еще у него была густая и черная как смоль борода, на фоне которой выделялись крупные и здоровые белые зубы, которые одним своим видом говорили внимательному наблюдателю о прекрасном здоровье своего хозяина. Глаза у Степана были очень выразительные - зеленые и до того ясные, что их взгляд невозможно было долго выдерживать.

Анфиса тоже была высокая и стройная женщина с очень здоровым цветом кожи и длинными распущенными волосами, которые сзади доходили у нее почти до пояса или даже несколько ниже. Но больше всего поразило тогда Антипа ее платье - длинное, простое и практически прозрачное. Это платье совсем ничего не могло скрыть под собой из-за своей прозрачности, да и скрывать оно не могло, так как под ним не было больше никакой одежды. Именно поэтому во время первой встречи Антип не смог долго рассматривать Анфису из соображений простого приличия и его внимание автоматически переключилось на Степана, который стоял тогда посреди горницы и с улыбкой смотрел на него своими ясными зелеными глазами, как бы ожидая от него то ли какого-то предложения, то ли замечания, то ли какого-то жеста, то ли еще чего-то, непонятно, впрочем - чего именно. Но необычность той ситуации и заключалась-то в том, что прозрачное платье Анфисы совсем выбило Антипа из привычной для него колеи, и он решительно не знал тогда - что ему в этой ситуации делать дальше, как ему себя дальше вести, а сзади уже начинал кряхтеть и топтаться на своих мускулистых, куриного городского типа, ногах Семен, словно бы давая понять всем присутствующим, что ему тяжело держать на вытянутых руках целый ящик казенки, и как бы прося у всех присутствующих прощения и разрешения опустить уже этот проклятый ящик на пол, на стол, на лавку или еще хоть куда-нибудь.

Наконец, Антип смог взять в себя в руки. Он снова прокашлялся в кулак и заговорил хриплым от волнения и распухших гландов голосом (при этом он смотрел прямо ясные зеленые глаза Степана Чпенглира):

- Разрешите представиться - Антип Веерович Кривицких, видный арендатор Земли, почетный член Арендаторского Серального Комитета, крупный сахаросвекольный заводчик гэмэо.

- Степан-мурза Чпенглир-бей,- сильным, но вежливым голосом хорошо воспитанного натурального человека отвечал Степан.- Поручик 777-ого отдельного горно-артиллерийского электротехнического полка в отставке.

- Очень приятно,- сказал на это Антип.

После этого Степан и Антип обменялись слабым вежливым рукопожатием.

- Знакомьтесь,- сказал Степан.- Моя жена.

- Анфиса,- сказала Анфиса, протягивая Антипу свою загорелую, чудесной формы, гибкую и мускулистую руку.

Антип осторожно пожал эту протянутую ему женскую руку, сконфуженно пробормотал "Очень приятно" и тут же влюбился в Анфису.

- Любезный,- обратился Степан Чпенглир к Семену.- Поставьте-ка свой ящик на пол. Ему теперь все равно отсюда не убежать.

- Да-да,- торопливо сказал Антип.- Опусти ящик, Семен. А сам пойди, обиходь коня, или вон хоть подковы ему проверь что ли.

Семен грохнул ящик на пол, а сам, сильно дуя на пальцы, потряхивая кистями и громко топая сапогами, выбежал во двор.

Уже много позже, размышляя над своим чувством к Анфисе, Антип никак не мог понять - за что он ее полюбил. За стройные мускулистые ноги? Да ведь сейчас вокруг было полно и гораздо более стройных искусственных ног. Значит, нет, не за ноги. За крепкую упругую грудь? Но ведь сейчас кругом было полно гораздо более упругих и крепких искусственных грудей. Значит, тоже нет. За крепкие подтянутые ягодицы? Да и крепких искусственных ягодиц сейчас тоже было полно. Оставались только глаза. А вот глаза у Анфисы действительно были замечательными - большими и выразительными, красивой удлиненной формы вразийского типа, с темными коричневыми глазными яблоками и сверкающими черными зрачками. Вспоминая позже эти глаза, Антип называл их про себя "оленьими", хотя он никогда раньше и не видел живых оленей, а только искусственных - в городском Зоо да их картинки, в транслируемых генами передачах про натуральную зоологию.

Но главным в этих глазах была не их удлиненная форма, а их лучистость. Эти глаза словно бы собирали весь свет из окружающего пространства, аккумулировали его где-то за глазными яблоками, а потом через зрачки направляли двумя лучами прямиком в зрачки собеседника или даже еще дальше - прямиком в его мозг, сердце или печень. Да, за такие глаза можно было полюбить кого угодно. Теперь Антип был окончательно уверен в том, что полюбил Анфису именно за ее лучистые глаза.

- Ну, что же мы стоим?- шутливым тоном спросил Степан Чпенглир.- Проходите, уважаемый Антип Ферович, в наше скромное обиталище, присаживайтесь к столу. А Анфиса нам сейчас какой-нибудь обед соберет. Ведь вы к нам не с пустыми руками, как я погляжу?

- Да вот, представьте себе,- начал бормотать Антип, с усилием отрываясь от лучистых глаз Анфисы и, словно бы приходя в себя после непродолжительного дневного сна или сильного душевного потрясения.- Ехал, знаете ли, мимо и решил вот заскочить.

- На огонек?- с хитрой улыбкой спросил Степан.

- Да, вот,- бормотал Антип, смущаясь все больше и больше под смешливыми играющими лучиками, исходящими из глаз Анфисы.- Мне бы давно следовало нанести вам визит. Поблагодарить за свое чудесное спасение, то да се, но у нас, арендаторов, ведь как? У нас все дела, дела, знаете ли, посевная там, уборочная там... И все такое... Прочее... Разное... Вот я и закрутился с этими своими делами, Земля, знаете ли, ждать не любит. Она постоянного обихода просит, и даже требует. Чуть зазеваешься с посевной или там с уборочной и все, уже непорядок какой-нибудь образовался или еще хуже - убыток. А я вас, случайно не отвлекаю своим визитом? Может быть, у вас тоже какие-нибудь дела, а я вас отвлекаю своим неожиданным посещением?

- Да какие у нас, натуралистов, могут быть дела?- весело говорил Степан.- Да, Фисочка?

- Да,- улыбаясь одними лишь уголками своих оленьих глаз, отвечала Анфиса.- Да, Тепа, да. Дела у нас, конечно, есть, но только самые простые и натуральные и ваш визит к нам им помешать им никак не сможет.

- А мы как раз и обедать собирались,- говорил Степан, потирая свои мощные, широкие ладони и поигрывая буграми чудовищных ручных мускулов.- А вы, как я погляжу, к нам со своей знаменитой казенкой приехали?

- Да, вот, приехал. Отблагодарить, познакомиться, то да се, а казенка в этом деле незаменимая вещь.

- А вот это уже по-настоящему хорошо,- говорил Степан, всматриваясь в опечатанные сургучом бутылочные головки.- А то у меня, признаться, от местного балантайна уже горло дерет.

- Это потому, что он гэмэо,- заметил Антип, направляясь к ящику и выхватывая из него самую большую бутылку казенки.

- Вот и у меня тоже имеется такое подозрение!- весело воскликнул Степан ему в спину.

Антип поставил бутылку в центр стола, а потом присел на широкую деревянную лавку и хлопнул по своим коленям ладонями, собираясь с мыслями и приискивая подходящую тему для продолжения разговора. Тема что-то все никак не находилась и он начал осматриваться по сторонам, разглядывая жилище Чпенглиров внимательными арендаторскими глазами как бы в поиске подходящего для разговора предмета обстановки или какой-нибудь заметной и необычной вещи, подходящей для задания приличного вопроса о ней ее же хозяину. С осмотром дело тоже не складывалось, но не потому, что подходящих вещей или предметов вокруг было мало, а наоборот, потому, что их было слишком много.

Осматривая жилище Чпенглиров, Антип сразу же понял, что это было помещение класса "студио" - совмещенная с кухней спальня, но очень большая. Такие помещения вошли в моду совсем недавно, но быстро приобрели огромную популярность в среде не очень состоятельных сельских слоев, так как они были как бы рассчитаны на быстрое удовлетворение всех основных человеческих потребностей в одном месте, а разрабатывался дизайн помещений класса "студио" то ли в Талии, то ли в Ранции. Сельские районы пока не могли похвастаться широким распространением "студио" и Антип решил, что Чпенглиры относятся к так называемым натуралистам-прогрессистам. Их изба-"студио" была такого размера, что в ней с легкостью помещалась сейчас не только древняя усская дровяная печка возле которой как раз хлопотала Анфиса, но и очень большая, накрытая натуральным ковром и совсем низкая постель с большим количеством разнокалиберных подушек, которые до сих пор еще кое-где называются "думками". И при этом оставшегося от широчайшей постели места хватило не только на большой, крепкий, сработанный из некрашеных досок, стол, но в центре помещения оставалась еще и немаленькая площадка для танцев. Стены избы-"студио" Чпенглиров были очень умело задрапированы толстыми цветастыми коврами, так что они составляли как бы одно целое с большой и низкой постелью совсем урецкого вида. Благодаря этим коврам стены словно бы плавно переходили или перетекали в постель и как бы сливались с нею в единый неразъемный интерьер, а на их поверхностях были развешаны коллекции холодного оружия, курительных трубок и еще каких-то блестящих предметов, назначения которых Антип угадать так и не смог.

- Это телескопические дубинки,- сказал Степан, проследив глазами за взглядом Антипа.- Очень древние и очень ценные. Против киборгов они полностью бесполезны, а к людям их применять запрещено, да сейчас уже и поздно. Разве только огреть такой вот дубинкой кого-нибудь в шутку, на Новый Год там, или на Пасху. Впрочем, применение такой дубинки даже на Новый Год будет противозаконным деянием, а вот для коллекции они подходят в самый раз

- И кровать у вас необычная.

- Это так называемый "диван" суверенной урецкой работы. Точная копия серального дивана какого-то древнего урецкого то ли ултана, то ли аши. Штучная продукция, и к тому же набита натуральным конским волосом.

- Надо же,- вежливо заметил Антип.

- А у вас в серале разве не такой?

- Нет. У меня обычная кровать под балдахином в традиционном ранцузском духе, только очень широкая.

Разговор явно не клеился и Антип подумал, что в этом виновата нераспечатанная бутылка казенки, которая сейчас сиротливо возвышалась посередине стола. К ней пока не было закуски, и в этом заключалась главная причина нескладного застольного разговора.

- А давайте я вам свою коллекцию холодного оружия покажу,- сказал Степан с понимающей улыбкой.- Пока Анфиса нам на стол соберет.

- Ну, давайте,- согласился Антип. Он не любил оружия, тем более холодного, но о чем еще можно поговорить с бывшим артиллерийским поручиком, да к тому же еще и полным натуралистом, абсолютно не представлял, и это предложение показалось ему сейчас подходящим выходом из неловкой застольной ситуации.

Степан с Антипом подошли к самому большому ковру и тот осторожно снял с него тяжелую электрическую саблю.

- Вот,- говорил Степан, выхватывая саблю из ножен и делая ею какой-то сложный финт.- Артиллерийская сабля с цепной передачей основной режущей кромки. Такие кромки называются активными кромками, а вот эти, видите, с зазубринами, это так называемые пассивные режущие кромки. Впрочем, для вас, гражданских, все это, наверное, дико звучит?

- Почему же,- пожал плечами Антип.- Вовсе нет. А где у нас сейчас применяются такие сабли?

- Это штатное личное оружие горного артиллериста. Здесь вот видите кнопочка - это предохранитель. Нажимаете, вот так, приводите в боевое положение рабочее шептало и ваша сабля готова к бою. Да, скажу я вам, такая сабля не одному горному артиллеристу жизнь спасла. Если ею нанести удар сверху вниз из правой верхней четвертьсферы, то можно любого киборга вдоль оси симметрии развалить на две части. А уж головной отросток такой саблей снести, или там отрубать конечность, это вообще для опытного фехтовальщика пара пустяков.

- Позвольте, но ведь такая рубка это полное нонкамильфо, а как же электрические установки залпового огня?

- В горах они практически бесполезны. Тамошние киборги имеют одинаковую длину верхних и нижних конечностей, что позволяет им прыгать по горным склонам, быстро перемещаясь на очень значительные расстояния. Горный киборг засекает электрическую ракету еще на подлете, мгновенно рассчитывает место ее падения, а потом отпрыгивает от него на противоположный склон горы, вот и все. Поэтому-то в горах часто происходят ближние бои с применением холодного оружия. Бывает, что глазом моргнуть не успеешь, а перед тобой уже пара горных киборгов прямо на горной тропинке стоят, да еще пара сзади подбирается, а слева и справа возвышаются крутые горные склоны и по ним тоже скачут горные киборги. Поэтому при передвижении по горным склонам опытный артиллерист всегда держит свою саблю в руках и всегда со взведенным боевым шепталом.

- Но это ведь страшно - драться с прыгучими киборгами такими вот саблями?

- Еще бы,- сказал Степан, и по его лицу пробежала быстрая тень.- Они там, в горах работают на винограде гэмэо и могут трансформировать свои конечности в самые разные виды острейших секаторов - от трехдюймовых фронтальной обрезки, до четырехдюймовых вращающихся. Вот взгляните.

Степан поддернул правую штанину и Антип увидел глубокий багровый шрам, который начинался у пятки и спирально закручиваясь вокруг ноги, полз вверх до самого бедра где, скрываясь под штаниной, уходил еще выше.

- Это я чуть ногу не потерял в схватке сразу с двумя горными прыгунами. Если бы не штабс-капитан Выблякин со своим абразивным кинжалом быть бы мне сейчас без ноги, а может быть и без головы. Вот так они меня тогда обрезали, винтообразно, прямо как горную лозу.

Степан сдвинул ворот рубахи в сторону, и Антип увидел еще более страшный рубец, который начинался у мочки левого уха и, спирально закручиваясь по шее вниз, уходил к правой ключице.

- Какой ужас,- совершенно искренне сказал Антип.- Неужели горные киборги способны на такие сильные волнения?

- А вы как думали? Там ведь горы, никаких естественных и противоестественных помех для приема сигнала нет и в помине, доступ к мозгам отличный, поэтому-то всевозможные анонисты там всегда особенно зверствуют. Вы ведь слышали про анонистов?

- Еще бы!- с чувством сказал Антип.- Лет пять-шесть тому назад они устроили здесь такое, что даже сейчас вспомнить об этом страшно.

- Сильные были волнения?

- Очень,- кивнул головой Антип.- Очень сильные и продолжительные волнения. Тогда было попорчено и безвозвратно потеряно огромное количество полевых мужиков. Многим арендаторам пришлось срочно заменить своих мужиков на ерманских гансов и итайских люли, после чего они разорились на дорогом масле и слишком узких ладонях. Я сам тогда чудом из этих волнений выплыл.

- Понимаю,- сказал Степан.- Но в горах все равно бывает гораздо страшнее и увлекательнее. Мне представляется, что из-за сильных естественных и противоестественных помех местным анонистам все же не удалось подбить ваших полевых мужиков на нарушение первого правила робототехники, а вот в горах совсем другое дело. Полное нарушение первого правила робототехники там не редкость, а скорее самое обычное правило.

- Но как такое возможно? Как может какой-то там киборг нарушить это священное правило? Почему он, мерзавец, не сгорает на месте от одной мысли о таком нарушении? Почему у него в голове не срабатывает блокировка? Вот чего я никак не могу понять.

- Так ведь первое правило робототехники нарушается не каким-то там несчастным киборгом и в этом вся закавыка,- рассудительно заметил Степан.- Правило нарушается злостным анонистом, который забирается в его мозги. Эти мерзавцы легко обходят любые, даже самые сложные блокировки. Знаете, там - в горах я часто наблюдал склоны, покрытые телами несчастных киборгов с попорченными анонистами мозгами. Анонистические мерзавцы всласть наигрались с их попорченными мозгами, а затем бросили тела несчастных киборгов на произвол судьбы, а сами пошли смотреть футбол и пить пиво с солеными крендельками. И вот они лежали там - прямо на склонах и протягивали свои сильные механические руки прямо в прицелы наших установок залпового огня. Когда я думаю о том, сколько пользы могли принести эти попорченные киборги своими сильными руками, если бы эти мерзкие анонисты не пробрались в их мозги, меня охватывает такое негодование, такое негодование, что я... что я... просто теряюсь в нем.

Антип сейчас полностью был согласен выводами Степана и его суждениями об общей мерзостности разного рода анонистов. Иногда городским полицмейстерам удавалось вычислять местных анонистов, арестовывать их и устраивать над ними суды в городских трибуналах. Эти суды тогда транслировали через телешары в полном объеме, как сериалы, или они освещались икторами в коротких новостных выпусках, и тогда всех этих мерзавцев можно было отлично рассмотреть. Наблюдая за анонистичискими процессами, Антип всегда думал, что внутреннее содержание анонистов полностью соответствует их внешнему виду. Все анонисты были очень тучными натуральными людьми, настолько тучными, что простая одежда уже им не подходила и майки самых больших размеров уже просто на них не налазили, а про шорты и говорить нечего, про шорты они могли уже просто забыть. Да им уже и не нужна была никакая одежда, ее им заменяли чудовищные складки наполненной тяжелым жиром кожи.

Самый крупный анонист из всех когда-либо пойманных местными полицмейстерами весил около пятисот килограммов и для того, чтобы перенести его в трибунал ОСБОРНУ пришлось выламывать стену тесного бокса, где он жил и творил свои мерзкие дела, и который его тело заполняло практически полностью. У всех анонистов вместо имен были короткие позывные - "Скат", "Пуп", "Жыш", "Дуй" и все в таком духе, а этого, самого крупного из когда либо пойманных звали "Зомбие" и чтобы втащить его необъятное тело в небоскреб городского трибунала ОСБОРНу пришлось разобрать стену судебного холла. В этом холле его и судили, так как ни в один судебный лифт Зомбие просто не влез бы. Когда судья спросил у Зомбие "Зачем?" и показал пальцем на разложенные по лавкам мозги попорченных им киборгов, тот вместо ответа зарычал как дикий зверь, а складки его необъятного тела затряслись и заколыхались от этого рыка. В электрических газетах после писали, что во время трансляции этого судебного заседания через телешары во всех окружных родильных домах произошли массовые преждевременные роды, да и сейчас, вспомнив этот ужасный рык Зомбие, Антип не смог сдержать свои чувства и сильно вздрогнул всем телом.

- Не слушайте его,- сказала Анфиса от печки.- Он ужасный сказочник и враль. Увидит перед собой простодушного, доверчивого человека и начинает врать ему прямо в глаза.

- Анфиса,- строго сказал Степан.- Занимайся своими кастрюльками и не лезь в серьезные мужские разговоры!

- Ой-ой-ой,- весело сказала Анфиса, шутливо округляя свои оленьи глаза.- Серьезные мужские разговоры, подумать только! Горные склоны, покрытые попорченными киборгами, какой ужас! Штабс-капитан Выблякин со своим абразивным кинжалом, шрамы на ногах, прицелы электрических установок залпового огня к которым вытягивают свои конечности попорченные прыгуны! Дорогой, сегодня ты превзошел себя!

- Не обращайте внимания,- сказал Степан, обращаясь к Антипу.- Эти женщины, вы же их знаете?

Антип быстро и коротко кивнул головой.

Степан наклонился к его уху, кивнул в сторону Анфисы и сильно понизил голос:

- Кстати, и ее я тоже нашел в горах. Ох, и страшная же она тогда была. Дикая, грязная, вся в каких-то лоскутах, перьях...

- Я все слышу,- сказала Анфиса от печки.

- На здоровье,- Степан снова повысил голос.- Только не говори, дорогуша, что и это тоже сказки.

- Позвольте,- сказал Антип, чувствуя как у него непроизвольно, словно бы у какого-нибудь дикого лесного оленя, округляются и сильно удлиняются глаза.- Как - прямо в горах и перьях?

- Именно что в горах. Однажды мы со штабс-капитаном Выблякиным выехали на рекогносцировку местности и тут прямо на тропу перед нами выскакивает такое удивительное существо. Наши механические лошади попятились назад и присели на задние ноги, а Выблякин обнажил свой абразивный кинжал. Он думал, что это попорченный анонистами киборг, но к счастью я успел придержать его руку.

- Невероятно!

- Да. Так вот, я придержал его руку, а потом схватил это существо за волосы, перекинул его через седло и помчался в лагерь.

- А дальше?

- Ну, а дальше все было просто. Знаете, в палаточных военных лагерях все и всегда случается довольно просто. Я отмыл это существо от сажи и перьев, обучил его родному оссийскому языку и в результате из него получилась такая вот себе Анфиса. В общем-то, она хорошая. Язычок, правда...

- Это невероятная история!- воскликнул Антип.- Отличный сюжет для свежего телешарного сериала!

- Да у него таких историй полно,- заметила Анфиса.- Всех не переслушаешь. Идите уже за стол, все готово.

Антип с Семеном неспеша, обстоятельно уселись за стол, который уже был плотно заставлен различными тарелками и блюдами, и бутылка казенки в его центре больше не казалась такой неприкаянно одинокой. Она сейчас словно бы пропускала через себя неяркие солнечные лучи, расщепляла и раскладывала их на составляющие радужные элементы, останавливала на себе мужской взгляд, как бы звала и подманивала к себе теплую руку благодарного натурального человека. Анфиса поставила на стол три граненых стакана и села по правую руку от Степана, и тот сразу же положил свою огромную теплую ладонь на сверкающее бутылочное горлышко.

Еда на тарелках была Антипу незнакома, и он начал ее пристально рассматривать, пытаясь определить - гэмэо это или нет. На тарелках лежали похожие на помидоры ягоды, только очень мелкие и красные, отварные продолговатые коренья, очень похожие на лиловый итайский хрен, но но только ослепительно белые и с ребристой кожицей, плоские хлебцы стопкой и большое блюдо жареного мяса. Мясо тоже было необычным - похожее на розовые куриные лапки, только очень худые и длинные, с хорошо прожаренными перепонками на пальцах. Эти лапки заметно подергивались.

- А что это?- не удержался Антип.

- Это протеиновая вкуснятина,- пояснил Степан.- Натуральные лягушачьи лапки.

- А они не гэмэо?

- Нет, что вы,- засмеялся Степан.- Честное артиллерийское слово. Мы добываем их из Гнилого Болота, а там все пока еще весьма натуральное и свежее. Чтобы заразить тамошнюю популяцию лягушек гэмэо им надо два года специальные прививки делать, а там ведь повсюду топи, трясина, что делает такие прививки очень хлопотным и опасным делом. Да и мы с Анфисой такую активность обязательно заметили бы. Так что на счет гэмэо даже не сомневайтесь.

- А почему они дергаются? Они живые?

- Да нет же!- рассмеялся Степан.- Просто у меня со службы осталось несколько ящиков электрических гранат, и я с ними хожу на лягушиную охоту. Понимаете, у этих гранат очень мощный, рассчитанный на киборгов, электрический импульс. Для болотной лягушки он слишком избыточен, вот их лапки и дергаются даже после основательной прожарки. Но так даже лучше, их так интереснее поедать. Чувствуешь себя эдаким древним охотником и собирателем, даже некоторые древние инстинкты словно бы оживают и начинают играть внутри. А кроме того во время такой еды узнаешь о себе много нового и интересного.

Говоря это, Степан ловко распечатал бутылку казенки и наполнил стаканы.

- Прошу вас,- сказал он, поднимая свой стакан.- За знакомство!

- За знакомство!- эхом повторили Антип и Анфиса.

Антип опрокинул свой стакан в рот, утер ладонью усы и закусил парой помидоров. Помидоры показались ему удивительно вкусными. Тогда он решительно схватил большую лягушачью лапку, но когда хотел закусить ею, лапка сильно задергалась у него во рту. От неожиданности Антип выронил лапку и она сначала забилась у него на груди, пачкая жирными отпечатками его рубаху вместе с поддевкой, а потом сильно дернулась, оттолкнулась от скользкой шелковой материи и запрыгнула далеко под стол. Антип смутился своей неловкости, и хотел было лезть под стол искать лапку, но Анфиса его остановила.

- Не нужно,- сказала она.- В этой лапке заключена мощная жизненная сила, и я использую ее для приготовления своих лечебных настоек. Возьмите другую лапку, вот эту, у нее совсем мало жизненной силы и она точно от вас не ускачет.

В голосе Анфисы чувствовалась такая магнетическая сила, что Антип покорно взял протянутую ему лапку и начал закусывать ею. Лапка действительно оказалась очень слабой, почти безжизненной и закусывать ею было очень удобно.

- Кстати,- сказала Анфиса.- А как вам моя настойка? Помогла?

- О да,- вежливо ответил Антип.- Очень помогла. Мои гланды теперь абсолютно меня не беспокоят.

- А побочные эффекты?- лукаво глядя прямо в глаза Антипа, спросила Анфиса.- Они вас не беспокоят?

- Какие эффекты?- соврал Антип.- Я не заметил никаких эффектов.

- Это очень странно,- улыбнулась Анфиса.- Обычно у всех моих настоек наблюдаются сильные побочные эффекты. Придется дать вам настойку с другим побочным эффектом. Вы ведь приехали к нам за очередной настойкой?

- Признаться - да,- согласился Антип.- Видите ли, буквально на днях мои гланды снова начали припухать и еще одна ваша настойка мне бы не помешала.

- Вы ее получите.

- Дамы и господа!- сказал Степан, наполняя стаканы.- Предлагаю выпить за умелые золотые пальчики моей Анфисы. За ее славные ловкие ручки, которые способны приготовлять такие замечательные настойки!

- Охотно,- быстро закивал головой Антип.- Охотно. За такие пальчики обязательно нужно выпить. Непременно.

После второго тоста последовал третий - за быстрые ножки Анфисы, которые позволяли ей ловко бегать по окрестным полям и болотам, собирать травы и коренья для ее же настоек, и первая бутылка казенки опустела. Антип сходил к ящику за второй бутылкой, и обед продолжился уже в совсем дружеской, теплой и доверительной обстановке.

Степан Чпенглир сыпал тостами и шутками, Анфиса громко и заразительно смеялась, откидываясь всем телом назад и раскрывая свой алый рот с белыми и ровными зубами, а Антип пил стакан за стаканом, кивал на все это головой и изо всех сил старался от них не отставать, ни в шутках, ни в хохоте. Анфиса сидела за столом прямо напротив и ее близость волновала Антипа все больше и больше. Время летело быстро, и вскоре опустела вторая бутылка, потом третья, затем четвертая, после опустело блюдо с живыми ножками и со стола исчезли все помидоры, а потом куда-то пропали белые отварные корни. Антип, благодаря непрерывным арендаторским кутежам, был привычным к употреблению различных напитков, бывалым человеком и поэтому он в тайне надеялся перепить Степана, довести его до полностью бесчувственного состояния, а затем попробовать заговорить с Анфисой о своих чувствах, но все получилось наоборот.

Антип отлично помнил, как взял со стола очередной стакан казенки, как поднес его к своему рту, как опрокинул его внутрь себя, как потянулся за последней лягушачьей лапкой, а потом вдруг его угол зрения поменялся, перспектива обеденного стола изменилась, и он обнаружил, что уже не сидит за столом, а лежит под ним и видит прямо перед собой стройные ноги Анфисы, завернутые в подол ее прозрачного платья. Лежать под столом и смотреть на эти стройные загорелые ноги было очень приятно, и он мог бы лежать так довольно долго, но тут что-то вцепилось в его рубаху, сильно рвануло вверх и поставило его на ноги. Угол зрения Антипа после этого рывка снова изменился и он увидел прямо перед собой смеющееся лицо Степана.

Степан одной рукой поддерживал Антипа на весу, словно какую-то тряпичную куклу, а другой отряхивал его поддевку от невидимой пыли. Он что-то говорил Антипу, но тот его не слушал и слушать не хотел, так как сейчас ненавидел это смеющееся лицо за то, что оно заменило собой вид на стройные ноги Анфисы. Ему вдруг захотелось высказать прямо в это смеющееся лицо все свое негодование за такую неравноценную подмену и даже ударить по нему рукой, но когда рука была поднята для удара, в ней оказалась зажата трепыхающаяся лягушачья нога и здесь в его голове словно бы что-то щелкнуло, словно бы в ней на минуту проснулся какой-то древний инстинкт. Не отдавая отчета в своих действиях, Антип вцепился в эту лягушачью ногу зубами и начал быстро-быстро двигать челюстями, словно бы стараясь как можно быстрее подавить это трепыхание, погасить, задавить и уничтожить его при помощи своих челюстей...

Своего возвращения в усадьбу Антип не помнил совсем. Когда он пытался вспомнить окончание своего первого визита к Чпенглирам, его сознание словно бы окутывал какой-то туман, и после этого он мог припомнить только отдельные сцены - то трепыхающуюся на его груди лягушачью ногу, то смеющееся лицо Степана, то алый рот Анфисы, то ее стройные загорелые ноги. Все это вспоминалось ему как-то неясно, зыбко и никак не складывалось в единую, цельную картину его первого визита к Чпенглирам.

Ему виделось так - вот они о чем-то разговаривают со Степаном, смеются, шутят, а потом он впивается зубами в лягушачью ногу и - бац! Вокруг уже его спальня и Глафира уже бежит к нему со своим дежурным подносом и на нем исходит животным паром теплое коровье молоко, которое всего за минуту до этого плескалось в чьем-то вымени, и из носика блестящего самовара уже падают на поднос горячие водяные капли...

Глава VI

Первый визит к Чпенглирам вышел у Антипа комом, это он сознавал отлично и все потому, что он понадеялся тогда на свое умение пить различные крепкие напитки и хотел победить, перепить Степана в таком как бы исконно мужском соревновании, но не смог и поплатился за это еще одним досадным провалом в своей ближней памяти.

Поправить дело мог только еще один визит к Чпенглирам, или, скорее, два или даже три таких визита. И Антип начал наносить такие визиты один за другим, он начал бывать у Чпенглиров чуть ли не каждый день, а иногда и два раза на дню - утром и вечером.

В результате Антип сделался у Чпенглиров совсем своим человеком, так быстро и сильно сдружился он с ними, что уже и сам не понимал - как мог он так долго и покойно жить без них раньше?

Казалось, что Чпенглиры были совсем не против такого сближения, и после пятого или шестого визита они начали называть друг друга на "ты", а Анфиса даже придумала ему смешное домашнее прозвище. Она называла Антипа "Типой" или "Типкой".

- Тепка и Типка,- говорила она Степану и Антипу, когда они слишком уж увлекались каким-нибудь спором или разговором.- Идите за стол, ножки стынут.

Антип быстро сообразил, что такое отношение к нему Анфисы можно использовать в своих целях любовного с ней сближения и охотно подыгрывал ей, называя ее то "Фисой", то "Фиской", то "Фисочкой". Во время этих визитов, когда Степан выходил из дому по какой-либо своей надобности, или просто подышать воздухом, или выкурить трубку, он подсаживался к Анфисе и пробовал перейти с нею на как можно более доверительные и близкие отношения.

- Фисочка,- говорил Антип,- что же ты со мной делаешь?

- А что я с тобой делаю, Типочка?- деланно удивлялась Анфиса.- Я пока только кормлю тебя свежей лягушатинкой и больше ничего. Разве вот только мои настойки. Они тебе действительно помогают?

- Да, помогают. Фиса, ты себе не представляешь, насколько я солидный и состоятельный мужчина,- бархатным голосом продолжал Антип.- Давай тайно встречаться? У меня на примете как раз есть одна городская гостиница.

После такого предложения Анфиса откидывала назад свою голову и начинала смеяться звонким заливистым смехом, а Антип клал на ее колено горячую от сильного волнения ладонь. Но Анфиса легким движением бедер сбрасывала эту ладонь со своего колена и говорила назидательным голосом пожилой городской учительницы:

- Даже думать об этом забудь, Типочка.

- Но почему?

- Мне арендатор в этом деле не нужен. Мне в этом деле нужен мужик, пахарь. Или, по крайней мере - бывший военный.

- Но чем же тебе так плохи в этом деле арендаторы?- изумлялся Антип.- Они же все видные и состоятельные...

- Оставь это. Ступай лучше в свой сераль.

- Да ведь ты же мне такие настойки давать стала, что после них в сераль и идти уже невозможно.

Это была чистая правда. Антип уже давно удалил свои гланды, чтобы не рисковать на счет предстоящего ему сезона зимних арендаторских кутежей, но продолжал брать у Анфисы настойки, используя их как предлог для все новых и новых визитов к Чпенглирам.

Однако теперь у этих настоек проявились совсем другие побочные эффекты, которые отнюдь не побуждали Антипа к посещению сераля, а скорее наоборот, отдаляли от него.

Так, от одной такой настойки Антипу постоянно хотелось куда-то карабкаться, ему все время хотелось лезть куда-то вверх. Приняв эту настойку поздно вечером, он всю ночь лазил по каким-то лестницам, постоянно взбирался по ним все выше и выше, а утром обнаруживал себя то на чердаке своей усадьбы, то на крыше какой-нибудь хозяйственной пристройки или сарая, а то и вовсе на каком-нибудь дереве. Однажды ночью Антип забрел в сад с понскими сакурами и всю ночь лазил по ним, как бы стараясь найти самую из них высокую и взобраться на нее повыше. И вот однажды утром он обнаружил себя прямо на макушке самой высокой сакуры, всего исцарапанного и исхлестанного колючими ветвями, а когда он попытался слезть вниз, то сорвался со слишком тонкой ветки и вдобавок ко всему еще и сильно зашибся об слишком твердую в месте падения Землю.

Кончилось дело с той настойкой так - однажды утром Антип обнаружил себя на фронтальном коньке своей усадьбы, который был самой высокой точкой во всей округе. Конек был деревянным, вырезанным в виде большого натурального петуха и утром, очнувшись от ночного лазания, Антип понял, что сидит на этом петухе верхом, крепко обхватив его руками за шею, а ногами буквально вдавившись в его жесткие бока. Антипу было так страшно тогда, что он не мог даже пошевелиться и только кричал страшным голосом на свою дворню, что суетилась внизу под ним, и вязала там какие-то лестницы. Бестолковая дворня все вязала и вязала внизу свои лестницы, а он все сидел и сидел вверху, обдуваемый порывами холодного воздуха и кричал уже осипшим, глухим и страшным голосом. К тому же, деревянный петух был закреплен на ржавом от времени чугунном шарнире, который с ужасающим скрипом и грохотом проворачивался под каждым порывом воздуха, как бы пытаясь указать своим клювом на его направление, и от этого вращения ситуация казалась еще более жуткой.

Дворня несколько раз связывала веревками какие-то лестницы, и приставляла их прямо к ногам петуха, но когда петух проворачивался, его лапы отталкивали от себя лестницу, и она валилась вниз, распадаясь при этом на части, а взбирающийся по этой лестнице верный приказчик или отважный конюх, дополняя своим визгом сиплый крик Антипа, с глухим стуком падал на Землю. Наконец Семен догадался связаться через телешар с Крылатым и тот вызывал из города команду пожарных киборгов. Команда прилетела в усадьбу на квадратной вертолетной платформе и два пожарных киборга с реактивными ранцами поднялись к Антипу, который уже осип настолько, что не мог кричать, а только урчал, как забитая и измученная досужими городскими хулиганами беспризорная кошка. Киборги быстро отцепили конечности Антипа от шеи и боков деревянного петуха, а потом аккуратно, в полной цельности и сохранности, опустили его на Землю. Тем дело тогда и кончилось.

В следующий визит к Чпенглирам, когда Антип рассказывал им о побочном эффекте той настойки, Анфиса и Степан хохотали так, что чуть не падали с лавок. В конце того разговора Степан, вытирая ладонями выступившие от хохота слезы, извинился за нелепую выходку своей жены и приказал ей больше никогда не давать посторонним людям таких опасных настоек.

Анфиса тогда тоже очень вежливо извинилась перед Антипом и в тайне от Степана выдала ему другую настойку, побочный эффект от которой также оказался несколько неожиданным.

Теперь, после принятия настойки внутрь, Антип испытывал непреодолимое желание углубиться, зарыться в Землю. Когда население усадьбы отходило ко сну, он выпивал несколько капель новой настойки, брал лопату и шел сначала на задний двор, а потом прямо в сад с понскими сакурами и начинал копать там довольно большую яму.

К счастью Глафира с Семеном уже после случая с деревянным петухом подметили, что с Антипом твориться неладное и организовали за ним посменное ночное наблюдение. Утром, когда обессилевший от ночного рытья Антип возвращался в усадьбу и тяжело заваливался на свою постель, они отправлялись в сад и забрасывали выкопанную за ночь яму. Но Земля в месте раскопа была слишком уж рыхлой и мягкой, и на следующую ночь Антип легко выбрасывал ее обратно и медленно, но неуклонно углублял свою яму. Сначала он углубил ее до коленей, затем до пояса, потом до плечей, а потом и вовсе ушел в нее с головой. Теперь он уже не мог выбраться из этой ямы самостоятельно, и Семену с Глафирой приходилось каждое утро подымать его оттуда на веревках. Несколько позже яма углубилась настолько, что Семену с Глафирой уже не удавалось поднять его самостоятельно и им пришлось привлечь к этому делу нескольких приказчиков и конюхов, а чуть позднее и всю остальную дворню.

Закончилось дело с рытьем Земли тем, что однажды Антип углубился в Землю настолько, что вся его дворня так и не смогла поднять своего обессилевшего хозяина наверх. От трения о край ямы веревки перетирались и Антип срывался где-то на середине подъема и с глухим воем падал на ее дно. Тогда Семен снова связался с Крылатым через телешар и тот снова вызвал в усадьбу квадратную вертолетную платформу с киборгами-пожарными. Два киборга с реактивными ранцами опустились на дно ямы и извлекли из нее полностью обессилевшего, грязного и заплаканного Антипа.

Уже несколько позже, когда Антип получил от Анфисы очередную ее настойку, и дело с рытьем Земли было окончено, несколько приказчиков и конюхов целых два месяца забрасывали эту яму вынутой из нее же почвой, но так и не смогли забросать ее до конца, так как рыхлая от многоразового раскапывания Земля все время проседала и обваливалась внутрь той ужасной ямы.

После своего спасения из ямы Антип нанес очередной визит Чпенглирам и прямо с порога начал жаловаться Степану на Анфису.

- Я не понимаю,- говорил он, утирая рукавом шелковой рубахи скупые слезы непонимания и обиды,- за что? За что она меня так мучает? Чем я заслужил такое к себе отношение? Уж лучше бы я замерз тогда...

- Ну-ну,- говорил Степан, успокаивающе похлопывая Антипа по плечу.- Ну-ну. Да если хочешь знать, то ты тут совсем ни при чем и отношение Анфисы к тебе очень даже теплое. Скажу по секрету - она тебя почти любит.

- Да? А кто же тогда устраивает со мной все эти ужасные вещи? Ведь я мог сорваться тогда с деревянного петуха и расшибиться о Землю насмерть, а в той ужасной яме я мог задохнуться от недостатка воздуха. Такая выходит у нее теплота и почти любовь ко мне?

- Во всем виновато мировое правительство,- загадочным голосом сказал Степан.

- Что?- слезы Антипа сразу просохли, и он уставился на Степана полными неподдельного удивления, блестящими глазами.

- Да,- подтвердил Степан.- Понимаешь ли, Антип, Анфиса пытается создать настойку от сексуального психоза в который по ее мнению постепенно погружается натуральное человечество. Она уже давно экспериментирует с разными травами, а ты у нее как бы это мягче сказать...

- Опытный лягушонок,- трагическим голосом закончил Антип.- Хороша же ее почти любовь ко мне. Хорошо же ее теплое ко мне отношение!

- Ну, зачем же так...

- Ладно,- махнул рукой Антип.- Проехали. Но при чем тут мировое правительство?

- Есть мнение, что мировой сексуальный психоз нагнетает именно оно. Больше нагнетать такое грандиозное по своим масштабам явление просто некому.

- Да разве же оно существует?!- воскликнул Антип.- Это мировое правительство? Бред какой-то.

- Да,- согласился Степан.- Прямых доказательств нет, но если в разговорах о мировом правительстве применять специальную магическую формулу и произносить его с правильными ударениями, как некое вербальное заклинание, то все сразу же становится на свои места и многое делается понятным.

- Какую еще магическую формулу?- с недоверием спросил Антип.- Какое еще магическое заклинание?

- Это секретное заклинание, но поскольку ты так сильно пострадал от происков мирового правительства, и претерпел от его действий столько страданий, я думаю, что тебя можно посвятить в его тайну. Слушай же, тайное заклинание звучит так:" Если бы оно было!". Если его произносить после слов "мировое правительство", то тогда все сразу становится на свои места.

- А откуда оно вообще взялось, это секретное заклинание?

- Да из древнего уддизма оно взялось,- просто сказал Степан.- В настоящем, древнем уддизме его вообще применяют ко всем существительным подряд, избегая, впрочем, применять его к сказуемым и глаголам. Я и сам это часто делаю.

- То есть мировое правительство, если бы оно было, распространяет мировой сексуальный психоз, если бы он был, на все натуральное человечество, если бы оно было? Так это звучит по древне уддистски?

- Именно так,- кивнул головой Степан.- Поздравляю тебя, Антип, если бы ты был, сегодня ты произнес свое первое уддистское заклинание, если бы оно было, и не сделал в нем ни одной ошибки, если бы они были. Это замечательно.

- А это мировое правительство, если бы оно было, хорошее?- с надеждой в голосе спросил Антип.- Ведь "мировое" значит - "хорошее", "доброе", "классное"?

- А этот мир, если бы он был, хорош ли?- с какой-то мудрой уддистской улыбкой спросил Степан.- Он добр?

- А тогда на кой нам сдалось такое мировое правительство, если бы оно было?

- Оно вообще-то никому особенно и не нужно,- согласился Степан.- Ведь по большому счету все здесь сводится к делению на тех, кто копает Землю и кто руководит этими раскопками и направляет их общий ход. А для руководительства такими раскопками мировое правительство точно не нужно, с этим может легко справиться любой местный резидент и его подручные убернатуры. Мировое правительство годится только на то, чтобы сексуальные психозы тайно распространять, да еще для достойной встречи инопланетян, если бы они были. Антип скажи мне, только честно, ты веришь в инопланетян?

- Если бы они были?

- Да.

- Нет.

- Я так и думал!- воскликнул Степан, ударяя себя огромными сильными ладонями по коленям.- Сейчас никто не верит в инопланетян, если бы они были, а поэтому никто не верит и в мировое правительство, если бы оно было, которое нужно только для достойной организации встречи, если бы она состоялась!

- Да разве же местные резиденты не смогут организовать достойную встречу инопланетян?- удивился Антип.- Вот еще новость.

- Они-то, конечно, смогут организовать любую встречу,- согласился Степан.- Это не сложнее, чем организовать мировой чемпионат по футболу, или там какую-нибудь олимпиаду. Но ведь сколько они, мерзавцы на этом украдут, страшно даже представить. А сколько они всего при этом наговорят, наобещают, наврут? И зачем инопланетянам все это выслушивать да прикидывать - во сколько обошлась их встреча несчастному натуральному человечеству? Нет, местные резиденты для организации встречи инопланетян не подходят ни по каким параметрам.

- Резон в этом есть,- согласился Антип.

- Вот,- кивнул головой Степан.- Вот инопланетяне, если бы они были, и ждут, когда мировое правительство, если бы оно было, полностью проявит себя и организует для них достойную встречу. Такую встречу, память о которой сохранится в веках.

- А эти инопланетяне, если бы они были, действительно существуют?

- Мир устроен довольно сложно,- загадочным голосом сказал Степан,- но доказательства существования инопланетян довольно просты.

- Подумать только,- всплеснул руками Антип,- "довольно просты"! Надо же! Какое облегчение, если бы оно было!

- Нет, кроме шуток,- сказал Степан.- Существование инопланетян легко выводится из хорошо известного научного принципа Дурной Бесконечности, который у всех перед глазами уже достаточно давно и очень прост сам по себе. Это лежащая на боку цифра "8". Подумай сам, Типа, если в мире существует бесконечное пространство в котором есть бесконечное число звезд и планет, то и разумной жизни, которая является, конечно, большой редкостью, в нем, в этом бесконечном пространстве, тоже бесконечное число. А высокоразвитой жизни в бесконечном пространстве вообще кот наплакал, но ее там также бесконечное количество все из-за той же лежащей на боку восьмерки. А тех необычайно высокоразвитых, что умеют летать на дальние расстояния и вовсе жалкие крохи, но из-за бесконечности пространства они тоже образуют бесконечные множества. Если хорошенько в него вдуматься, то принцип Дурной Бесконечности может превратить в реальность любой, даже самый невероятный каприз ума. Для того чтобы этого не случилось и придумана Теория Вероятностей с ее непреодолимыми скоростями и нереальными максимальными ускорениями, которые делают визит инопланетян в гости к мировому правительству весьма сомнительными предприятием. Только мне почему-то кажется, что они на нашу Теорию Вероятностей плевать хотели, а значит и существование мирового правительства, это не пустой звук. Если бы оно было, конечно.

- И что из этого следует?- недовольно хмуря брови, спросил Антип.

- Только то, что любое бесконечное пространство - это проходной двор для бесконечного числа высокоразвитых инопланетян. У меня вон на чердаке стоит телескоп, в который я люблю разглядывать ночное Небо. Приезжай как-нибудь ночью, я тебе такие интересные летающие объекты покажу, что у тебя дух перехватит.

Антип никогда не верил в инопланетян, даже если бы они были, по одной простой причине - о них сутками напролет вещали специальные говорящие головы в телешарах, а он по личному опыту знал, что этим головам доверять нельзя. Однажды Антип поверил одной такой голове и за большие араллоды купил специальную упряжь для своего гнедого, которую одна такая голова взахлеб расхваливала в своей передаче, а она сначала на него еле налезла, а через неделю рассыпалась на отдельные элементы, которые ему так и не удалось снова связать в единую упряжь. Да и доказательства Степана про бесконечные пространства он перестал понимать уже чуть ли не в самой их середине. Поэтому он решил вернуть разговор в понятное для себя русло.

- Ладно,- сказал Антип.- Пусть их к себе черт заберет, все эти встречи, чемпионаты и олимпиады, если бы они были. Но зачем мировому правительству, если бы оно было, погружать натуральное человечество, если бы оно было, в сексуальный психоз, если бы он был?

- Все дело в очень активном Солнце,- уверенно заявил Степан.

На такое необычное утверждение у Антипа не нашлось ни слов, ни вопросов и он просто сидел напротив Степана и все время объяснения молча хлопал на него своими глазами.

- Понимаешь, Типа, Солнце в последние десятилетия уж очень активное. Оно вырабатывает слишком много энергии, а ведь все мы - и люди и киборги живем только за счет солнечной энергии. Ну, с киборгами все ясно, их солнечная энергия заключена в рабочем масле. Нужно восполнить энергию, хлебнул маслица и паши себе дальше, а накопил излишек, включай повышенную передачу, паши быстрее, и все дела. А вот натуральным куда лишнюю солнечную энергию сейчас девать прикажешь? Ведь в современном гэмэо ее столько, что в организмах натуральных людей эта энергия накапливается очень уж быстро, а благодаря через чур активному Солнцу оно, это проклятое гэмэо, так и прет, так и прет, понимаешь ли, из Земли буквально повсюду. А трескают его сейчас, ты и сам, наверное, знаешь - как.

- Это - да,- согласился Антип. Он тут же вспомнил завтраки и обеды своих приказчиков и конюхов. Вспомнил их быстрые челюсти, их жадные до дармового гэмэо глаза, их подвижные уши и мысленно согласился со Степаном, согласно покивал на его слова головой.

- Вот то-то и оно.

- А на кой ее куда-то девать?- спросил Антип.- Накопилась в организме лишняя энергия и ладно, пусть себе хранится в нем вон хоть бы в виде жира или еще как-то.

- Э-э не-е-ет!- воскликнул Степан.- Совсем ты в натуральных людях не разбираешься Типка! Им ни при каких условиях нельзя давать накапливать в своих телах энергетические излишки. Накапливать в себе лишнюю энергию без вредных последствий, они, конечно, могут, но очень недолго. А потом эта лишняя энергия обязательно себя проявит, выплеснется наружу, так сказать и причинит огромный вред современной инфраструктуре. Чемпионаты, олимпиады и прочий футбол часть этой энергии утилизируют, конечно, но по сравнению с сексуальным психозом все это ерунда. Только умело организованный сексуальный психоз может эффективно утилизировать излишки солнечной энергии, а мировое правительство, если бы оно было, просто обязано быть эффективным. С городскими крутильщиками, мировому правительству, конечно же, проще, ведь у них много лишней энергии через педали в трансформаторные шкафы уходит и города по ночам освещает, так что на сексуальный психоз ее практически не остается и в своих публичных домах они главным образом моются, а вот с вами, арендаторами - прямо беда. Вас ведь в седла трансформаторных велосипедов не заманишь никакими коврижками.

- Ну, уж и беда,- махнул рукой Антип.- Так уж прямо и беда.

- А ты вот лучше скажи - сколько у тебя киборгинь в суверенном серале было, ну скажем года три тому назад?

- Ну, четыре их у меня было,- нахмурив брови, сказал Антип.- Четыре. И что?

- И все сарафанные мужички?

- Да.

- А теперь их не меньше шести, я думаю?

- Восемь,- со вздохом сказал Антип.

- И дело одними мужичками уже не обходится?

- Да,- совсем тихо сказал Антип. Он уже начал догадываться - куда клонит Степан, но в такое коварство мирового правительства, если бы оно было, верить ему все еще почему-то не хотелось.

- И при этом ты к нам постоянно ездишь и у Анфисы все новые и новые настойки выпрашиваешь. Как бы для своих гландов, которых у тебя уже давно и нет, да даже если бы они у тебя и были, все равно.

- Выпрашиваю,- совсем уже тихо и с какой-то даже обреченностью сказал Антип.

- Вот Анфиса и хотела тебя от этого излечить,- подвел черту Степан.- Вот она и давала тебе лечебные настойки с побочными как бы эффектами. Да я вижу, что все это для тебя даром прошло. Ведь ты и сегодня у нее настойку просить приехал?

Не в силах говорить Антип только кивнул на эти слова головой.

- Ладно,- махнул рукой Степан.- Больше она тебя мучить не будет. Увидишь ты скоро свой разлюбезный сераль, обещаю.

- Правда?- с надеждой спросил Антип.

- Да,- подтвердил Степан.- Я вижу, что ты совсем исхудал. Вон - поддевка уже на тебе как на огородном пугале болтается. Это говорит о том, что настойки сделали свое дело и помогли тебе утилизировать излишки солнечной энергии не прибегая к сералю, но мне кажется, что Анфиса немного переборщила с дозировками. Одним словом - продолжение экспериментов может привести к нежелательным результатам и их пора прекращать. Мировое правительство в твоем случае можно поздравить с очевидной и полной победой. Если бы оно было, конечно.

- А когда сюда прилетят инопланетяне, мировое правительство прекратит распространять свои психозы?

- Конечно,- Степан закинул ногу на ногу и покачал носком правого мокасина.- Когда прилетят инопланетяне, ему будет не до того.

- А нам, арендаторам, что тогда делать? Мы можем хоть как-то поучаствовать в этой встрече.

- Даже не знаю,- Степан ненадолго задумался.- Попробуйте собрать все имеющееся у вас гэмэо и испечь из него огромный каравай для достойной встречи инопланетян.

- Ну уж,- махнул рукой Антип.- А кто этот каравай оплатит?

- Мировому правительству будет точно не до того,- немного подумав, согласился Степан.

- И что же нам делать?

- Да просто закройтесь в своих сералях и подождите пока все окончится.

- Тогда выходит, что серали все же полезны?

- Выходит что так.

После этих слов Степан взял в руки шестиструнную гитару, украшенную большим шелковым бантом красного цвета, тронул сильными пальцами струны и красивым бархатным голосом пропел:

- На Земле мы не навсегда, лишь на Время-а-а...

На этом тот разговор тогда и окончился.

И Степан сдержал свое слово - выданная Анфисой в тот приезд настойка уже не имела непредсказуемых последствий, и пожарных киборгов больше не пришлось вызывать в усадьбу.

Приняв порцию этой настойки, Антип не бежал, а буквально летел на невидимых крыльях к дверям своего сераля. Он быстро прикладывал свой висок к цифровому замку и не в силах дождаться срабатывания всех пружин и запоров несколько раз толкал ее руками. Когда же запоры сдвигались и дверь отъезжала в сторону, Антип призовым скакуном впрыгивал в темный зев дверного прохода и исчезал в жаркой темноте своего сераля когда на три, когда на четыре часа, а в последнее время он выбирался из него уже под самое утро, а потом сладко спал иногда до полудня, а иногда и до самого второго обеда.

Наблюдая за изменениями в поведении Антипа, не только Глафира и Семен, но и вся остальная его дворня вздохнула тогда с большим облегчением. Конечно, они ничего не знали об употреблении Антипом экспериментальных настоек, сексуальном психозе, происках мирового правительства (если бы оно было), ожидаемом прилете инопланетян (если бы они были) и приписывали странное поведение своего хозяина его любви к крепким напиткам и продолжительным арендаторским кутежам. Эти кутежи вполне могли бы вызвать небольшой токсикоз арендаторского организма, вот о нем все дворня тогда и подумала. Когда же Антип перестал лазить по крышам и копать ямы, дворня решила, что его организм уже вывел все токсины наружу, токсикоз благополучно прошел и в случае чего по утрам хозяина следует искать или в его спальне, или в серале, а не на крыше или в какой-нибудь яме.

После этого дворня решила, что беспокоиться больше не о чем, теперь по ночам можно спать спокойно и вздохнула, наконец, с облегчением.

Глава VII

Коляска, мягко раскачиваясь на надежных рессорах добротной емецкой работы, быстро уносила Антипа в его поля свеклы гэмэо. Чем дальше он углублялся в свои поля, тем гуще и выше становились заросли свеклы по обочинам узкой полевой дороги, тем толще делались ее стебли, тем выше поднимались ее соцветия. Но такое плодородие его полей почему-то больше не радовало сердце Антипа и не вдохновляло его на мысленные подсчеты предстоящего барыша. Напротив, настроение его становилось все печальнее и печальнее и чувство глубокого удовлетворения прошедшей серальной ночью становилось в его душе все тише и тише, можно было даже сказать, что оно уже почти его покинуло.

Всматриваясь в заросли свеклы гэмэо, Антип думал совсем не о ней и не о своей плодородной Земле, как это было бы прилично для едущего по собственным полям арендатора. Думал он сейчас о своей непростой арендаторской жизни, что так неожиданно усложнилась после близкого и продолжительного его знакомства с четою Чпенглиров.

Сначала Антип склонялся к тому, чтобы обвинять в своих нынешних бедах мерзавца Одеялова, который своими досужими россказнями о ночных ведьмах склонил к его к первому визиту к Чпенглирам и чуть не погубил его тогда своими россказнями, чуть не заморозил его тогда до смерти. Но потом, как следует обдумав свою жизненную ситуацию, он понял, что это слишком простой взгляд на вещи. Одеялов был перед ним виноват, да, это безусловно так, но все же главная проблема заключалась не в его россказнях о ночных ведьмах. Главная причина, как теперь ее понимал Антип, заключалась в его полной потере основной памяти, от которой у него осталось только смутное воспоминание о выборах какого-то древнего резидента, да еще хорошо сохранившееся воспоминание о последнем папкином мороженом.

Именно полная потеря основной памяти заставляла Антипа с головой погружаться в зимние арендаторские кутежи, предаваться им с полным самозабвением и не знать в них никакой меры, не ведать в них никакого удержу. Конечно, столь глубокое погружение в зимние кутежи позволяло Антипу пусть даже ненадолго, всего на какое-то время позабыть о своей главной проблеме, но именно оно и привело его сначала к роковому заболеванию гландов, а потом и на порог дома Чпенглиров. Россказни Одеялова сыграли свою роль в этой трагедии, но роль эта была совсем незначительной - что-то вроде роли висящего на стене ружья, или даже не самого ружья, а скорее роль некоего запала, эдакого мистического фитиля к этому ружью. Ведь всем должно быть совершенно понятно, что висящие на стенах ружья сами по себе никогда не стреляют. Вот это его ружье повисело где-то в полном забвении, а потом проклятый Одеялов поднес к нему отвратительный фитиль своих мерзких досужих россказней и оно тут же выстрелило прямо в сердце Антипа испепеляющей страстью к Анфисе Чпенглир. И теперь его бедное сердце мучается и страдает от этой раны. Да разве же мало было ему беды от потери основной памяти? А теперь еще и эта испепеляющая страсть будет терзать и мучить его, и никакой, даже прекрасно сформированный, укомплектованный да хоть бы и одними только ранцузскими Анжеликами самых последних моделей, сераль не сможет выручить его из этой беды.

Ну не попал бы он тогда на порог дома Чпенглиров, и что? Все равно потеря основной памяти привела бы его куда-нибудь, не на этот порог, так на другой, какая разница? Может быть, приход к Чпенглирам был еще не самым страшным, что случилось в его жизни. Может быть, мучимый потерей памяти, он бы упился на смерть в каком-нибудь городском кабаке (вон хотя бы в "Овраге" он мог бы упиться, ведь там приготовляют такие чудные свиные бифштексы, что от них бывает не оторваться до самого утра, и это с сопутствующими тостами, разумеется, а как иначе?) Или он мог бы простудить себе не гланды, а какой-нибудь более серьезный и важный орган. Какая разница? С человеком, утратившим память, вообще может случиться все, что угодно и в любой момент. А что если он вообще не тот за кого себя выдает? А? Что тогда? Тогда ему остается только одно - в сильный мороз пойти на пруд и утопиться в проруби, и чтобы эту прорубь сразу после его утопления затянуло толстым льдом, так чтобы уж все, что случилось с ним и его памятью окончилось бы надежно и прочно, наверняка. Нет, Одеялов перед ним виноват, конечно, слов нет, но не настолько виноват...

- Подъезжаем к одеяловской Земле!- закричал с козел Семен.- Ишь как он ее в этом годе пальмами своими позасадил! Прямо, не культурная засадка Земли, а бескультурные джунгли у него в этом году получились! В прошлом-то годе пальмы у него реже росли!

"Повсюду этот мерзавец меня преследует,- с раздражением подумал Антип, отвлекаясь от своих невеселых мыслей.- Куда ни глянь, всюду или Одеялов, или его пальмы. Прямо одеяловщина какая-то, в самом деле!"

Антип выглянул из-за широкой спины Семена и понял, что за своими невеселыми размышлениями не заметил, как добрался до самого края своей Земли. Ровные заросли свеклы гэмэо заканчивались в ста метрах перед мордой мухортого, заканчивались ровной и узкой поперечной полевой дорогой, сразу за которой стояла стена лиловых молочных пальм. Антип окинул внимательным глазом опытного арендатора пальмовые посадки и сразу же понял, что Семен прав - пальмы были посажены очень близко друг к другу, а удоечные просеки располагались на таком удалении, что было непонятно - как с них вообще можно кого-то доить, да еще два раза за день - утром и вечером.

Семен доехал до т-образного перекрестка, а затем развернул и поставил коляску так, чтобы она оказалась в тени от молочных пальм и резко натянул вожжи.

- Тпр-ру!- закричал он в спину мухортого.- Тпр-ру! Стоять! Ишь разогнался! И куда теперь? Направо или налево? Слышь, ты, побитый, я тебя спрашиваю - куда теперь?

Вопрос адресовался Тихону Дальнему, который тут же подъехал прямо к козлам Семена, виновато захлопал глазами и так обреченно пожал плечами, что Антипу его даже пожалел, хотя виду и не подал.

- Эх ты!- с чувством сказал Семен, отирая крупные капли пота со своего лба уже абсолютно мокрым рукавом простой ситцевой рубахи.- И какой же ты после этого приказчик? Да еще - полевой приказчик? Тюха ты, вот ты кто такой есть на самом деле! Да если бы тебя приказчиком над городскими сортирами поставить, то ты бы и тогда за говн...

- Семен,- сказал Антип со своих подушек.- Оставь это.

- ... не углядел,- быстро окончил Семен.- Антип Ферыч, я же не со зла.

- Все равно оставь. Еще не известно, что с тобой бы было, если б тебя киборг по морде стальным кулаком съездил.

Семен хотел было что-то на это возразить, но потом весь как-то вдруг сник, помрачнел и умолк.

"Застенки крылатовские вспоминает,- понял Антип.- Вот так-то братец, вот так-то".

Тихон Дальний после этих слов Антипа, наоборот, ободрился. Он привстал в стременах и, горяча механическую кобылу босыми пятками, начал ездить вокруг коляски всматриваясь в поля и приговаривая:

- Здесь они должны быть... не могли они, паразиты, далеко отсюдова отойти... сейчас отыщем... сейчас... сейчас... тута они должны быть... где-то тута...

Семен тоже взобрался на козлы и вытянувшись во весь свой богатырский рост начал из-под ладони осматривать окрестности, приговаривая:

- Подзорную трубу нужно было с собой взять. Не годится в поля без подзорной трубы выезжать, шутка ли - такие пространства простыми глазами осматривать...

Антип тоже начал было всматриваться в свои поля, но вскоре оставил это бесполезное занятие. Хоть Солнце уже и клонилось к закату, в полях стояла ужасная жара и дымка полевого марева сильно искажала действительность. Отвлекшись от своих полей, Антип от нечего делать начал рассматривать молочные пальмы Одеялова, которые находились совсем рядом и отбрасывали на дорогу густую тень.

Пальмы все были отменного качества - стройные, высокие, с короткой густой шерстью слабого коричневого колера на уступчатых стволах и с крепкими лиловыми листьями. Приблизительно на уровне человеческого роста у каждой пальмы имелось похожее на коровье, но небольшое, размером с два человеческих кулака и поросшее короткой белой шерстью, вымя. Главным отличием пальмового вымени от коровьего было наличие у него не четырех, а только одного, но достаточно толстого и длинного соска, что было очень удобно для организации быстрого механического доения. Беглый осмотр пальм подсказал Антипу, что вымени ближайших к нему пальм были заполнены молоком до того, что они казались сейчас необычайно упругими, и словно бы могли лопнуть от внутреннего напряжения в любой момент, а значит их еще не доили. И это в вечернее время! Антип страшно обрадовался своим наблюдениям и решил взять это обстоятельство на заметку, чтобы позже, при первой же встрече с Одеяловым обвинить его в нерадивости. Но как оказалось, радовался он преждевременно.

Не успел Антип как следует порадоваться своим наблюдениям, а из ближайшей удоечной просеки прямо на поперечную дорогу уже начала выходить полевая команда киборгов-дояров. Впереди команды на статной механической лошади ехал полевой приказчик, которые у Одеялова все назывались на один манер - Варфоломеями. Сразу за Варфоломеем шесть киборгов катили доильную установку с мощными вакуумными насосами, потом еще шесть катили прочную, на шинном ходу платформу с молочной цистерной и еще несколько несли на своих могучих плечах свернутые мотки прозрачных доильных шлангов.

Киборги Одеялова были одеты причудливо - в полосатые, циркового покроя борцовские трико и тяжелые защитные шляпы из прочного химволокна, а его Варфоломей и вовсе смотрелся эдаким бравым кавалеристом. Шляпа на его голове была небольшой, но с сильно загнутыми полями, на теле он имел легкую полотняную жилетку со множеством карманов и плотные синие штаны, тоже с обилием разноразмерных карманов, кармашков и карманчиков, а на ногах высокие кавалерийские сапоги с совершенно бесполезными при езде на механических лошадях, но очень красивыми шпорами, и все это несмотря на страшную жару.

Одеялов вообще считался в арендаторской среде большим оригиналом и тоже любил одеваться причудливо - все в какие-то фраки и кружевные жабо, да в цилиндры невероятной высоты или камзолы из искусственного черного шелка. Такие как он арендаторы вообще любили выделяться из общей арендаторской среды разными способами, вплоть до того, что формировали свои серали не только из киборгинь, но из киборгов специальной сложной конструкции, ранцузского производства от эксклюзивной фирмы "Пипет Менит ля Внуки Ко", или нглийского, от эксклюзивной фирмы "Ройс Факингз оф Внуки Ко".

Вообще же все местное арендаторское сообщество делилось как бы на три неравноценных группы. Самая большая группа, которая составляла костяк местного арендаторского сообщества называлась "Истинными Вразийцами" или просто - "истовразийцами", и Антип насколько себя теперь помнил, а скорее всего так еще и с самых молодых своих ногтей, принадлежал именно к ней.

Вторую группу, что по своим размерам занимала второе место, называли "Новыми Зийцами" или просто "новозийцами", и ее члены любили рядиться во все пестрое и свободное - халаты, шаровары и длинные наголовные намотки с широкими ниспадающими кистями или крошечные тибетейки, а свои серали они комплектовали вообще черт знает как - не только киборгами и киборгинями, а и кибернетическими осликами, и барашками, а самые большие оригиналы комплектовали их даже специальными кибер-змеями марки "Суперпитон".

Группа, к которой примыкал Одеялов, была в местном арендаторском сообществе самой маленькой по размеру и называлась "Про-Вропейской", а ее членов именовали "протовропейцами". Несмотря на свой скромный размер, протовропецы сильно выделялись на общем фоне не только своими фраками и цилиндрами, но и тяжелыми бархатными камзолами, и напудренными париками, и чулками, и изящными башмаками с тяжелыми серебряными пряжками. А уж как они собою кичились, тут и обычных слов чтобы порядочно описать этот кич не хватит.

Истовразийцы вот ничем особо не кичились, но при случае могли любого протовропейца закидать картузами прямо в самом разгаре очередного торжественного собрания. А если что было не по ним, так и своими сапогами-бутылками затоптать чуть ли не до полусмерти они тоже могли бы. Вот так-то, знай, как говориться, наших, протовропеец, чертов сын!

Антип от удовольствия при мысли о мощи местных истовразийцев даже потянулся в коляске всем своим телом, сплел пальцы в замок и, вывернув их наружу, громко щелкнул суставами.

Впрочем, даже несмотря на свою пестроту, местное арендаторское сообщество было крепким, сплоченным, и отличалось только подходом к видам одежды, да способами формирования суверенных сералей. Во время зимних арендаторских кутежей между арендаторами из разных групп все различия вообще стирались и делались абсолютно неважными. Зимою, ближе к утру, в каком-нибудь городском "Овраге" или "Кроваткинг-Холле" можно было увидеть и холеного протоевропеца в чужих сапогах-бутылках на босу ногу, да в теплом, надетом задом наперед (и совсем не на голову) картузе, или истовразийца в напудренном парике и сильно измятой тибетейке, или новозийца во фраке, натянутом прямо на голое тело, поверх просторных шелковых шароваров, и никто тогда не находил в этом зрелище ничего удивительного. Ну а торжественные собрания, это, как говорится - совсем другое дело. На собраниях и о фраках, и об удавах поспорить можно, на то они и придуманы. Да и какая разница, что на тебе надето - фрак, картуз или халат? Главное, чтобы основу твоего сераля составляли изделия от суверенной электрической компании "Иж Киборг Индастриз энд Внуки Ко".

- Крепкого здоровьечка, Антип Ферыч!- кричал Варфоломей, бодрым аллюром подскакивая к коляске Антипа и приподымая двумя пальцами свою протовропейскую шляпу.- Как оно? Ничего?

- Здравствуй, Варфоломей,- с арендаторским достоинством отвечал Антип, легонько прикладываясь двумя пальцами к козырьку картуза.- Ничего-ничего. А что ж вы так со второй дойкой припозднились?

- Так молока в этом году прямо пропасть,- говорил Варфоломей, протирая внутренний обод шляпы скомканным носовым платком.- Мужики уже с ног валятся, а оно все течет из этих пальм и течет, зараза. Уже вторую цистерну сегодня приканчиваем, а пальм недоенных еще просек двадцать остается. Думаю, что сегодня и всю ночь доить придется. Да хоть бы к утру еще и управиться.

- А где же ваш Одеялов? Что ж он, раз у вас такая здесь страда идет, в серале своем сейчас прохлаждается, что ли?

- Да какой там сераль?- удивился Варфоломей.- Еремей Гансович вместе со своим главным конюхом сейчас сутками на сливной сидят, араллоды из молочных трейлеров ловят. Измаялись на жаре так, что смотреть страшно. А куда деваться?

- Ну, это верно,- заметил Антип.- Араллоды ловить да подбирать, без этого нашему брату арендатору никуда. От этого нам никуда ни уйти, ни деться не выйдет.

- У вас-то на свекле поспокойнее будет,- сказал Варфоломей, хитро прищуривая глаза.- Оно, конечно, не то, что у нас на дойке...

По этим хитро прищуренным глазам Антип сразу же понял, что Варфоломей что-то видел, что-то знает, о чем-то понимает или догадывается, но спрашивать его не спешил. Такова была его арендаторская привычка - никогда не спешить с вопросами, особенно если твой собеседник понимает, что никуда ты от него не уйдешь и обязательно задашь ему свой вопрос. Вот Антип и тянул всегда с такими вопросами, выжидал, изматывал собеседника ожиданием, донимал его своей медлительностью. Это была исконная арендаторская практика вразийского типа, и она часто приводила его к успеху. Никакой собеседник не мог долго выдержать эту волокиту, эту муку напряженного докучливого молчания и, в конце концов, не выдерживал напряжения, сдавался сам и выкладывал все что знал и чего не знал по любому вопросу, теша таким поведением самолюбие опытного вразийского арендатора.

Антипу было сейчас очень легко тянуть время, так как киборги-дояры уже приступали к дойке ближайших к дороге молочных пальм, и на это ему было любопытно сейчас посмотреть. Рассматривая приготовления к дойке, Антип хотел оценить процесс получения молока с точки зрения материальных затрат, затрат времени, максимальной скорости доения и еще некоторых других деловых показателей. Это было важно для оценки общей прибыльности производства молока и сравнения его с производством сахарной свеклы. Проще сказать, Антип намеревался, наблюдая за дойкой, понять - чье хозяйство приносит своему владельцу больший барыш, его или одеяловское?

Наблюдая за доильными операциями, он сразу же понял, что киборги Одеялова работают очень слаженно и четко. Пока одни разворачивали доильную установку и устанавливали рядом молочную цистерну, другие уже подключали зажимы прозрачных шлангов к первому ряду пальм. Подключение пальмы к доильному аппарату было самой ответственной операцией, так как они при этом словно бы оживали и начинали пошевеливать стволами, раскачивать ими из стороны в сторону, а их шерсть при этом начинала гулять волнами, вымя на ней дергалось вверх-вниз и поймать его за сосок было довольно сложным делом, а ведь к нему еще нужно было подключить прозрачный доильный шланг. Но одеяловские киборги действовали очень умело. Киборг подходил к волнующейся пальме и сильно хлопал ее ладонью по стволу, от чего шерсть ее на мгновение успокаивалась и переставала ходить ходуном. Воспользовавшись секундной задержкой, киборг брызгал на сосок специальным спреем, а затем крепко хватал и просовывал в прозрачный шланг, фиксируя у самого основания магнитным зажимом. После этого киборг оборачивался к доильной установке, кричал "Готово!" и шел к следующей пальме. Вся операция занимала меньше минуты и очень скоро все пальмы первого от дороги ряда стояли с прозрачными шлангами на сосках. После того, как шланги были подключены, статный киборг в трико с зелеными полосками (бригадир, как понял тогда Антип) крикнул "Поберегись! Идет молоко!" и активировал доильную установку. Прозрачные шланги сразу сделались желтыми от молока, а пальмы начали трястись мелкой дрожью и сильно изгибаться стволами. Антипу даже на минуту почудилось, что они вот-вот замычат, но весь процесс протекал в полной тишине, во время дойки был слышен только гул от работающих вакуумных насосов да шорох пальмовых листьев.

На первый взгляд рабочий процесс был организован прекрасно, но Антипу не терпелось взглянуть на то, как киборги управятся со вторым, а особенно с третьим рядом, ведь Одеялов в этом году засадил свою Землю с чудовищной плотностью.

- А я вашу крайнюю свекловодческую бригаду только вот недавно видал!- не выдержал, наконец, Варфоломей.- И что интересно - приказчика нигде не видать, а мужики стоят кружком и словно бы о чем-то шепчутся между собой или данными обмениваются. И где это такое видано, чтобы киборги на полях кружками стояли?

"Ну, вот,- удовлетворенно подумал Антип.- Вот ты все сам мне и выложил, голубчик. И нечего было своими глазами здесь поигрывать, мы еще и не такую игру глазами видали!"

- Да у нас тут небольшое чэпэ случилось,- лениво, как бы нехотя сказал Антип.- Мы как раз туда разбираться едем.

- Какое-такое еще чэпэ?- насторожился Варфоломей.

- Да сегодня моего приказчика киборг кулаком по морде съездил. Вот его как раз.

Антип указал пальцем на Тихона Дальнего и тот продемонстрировал Варфоломею свою синюшную, отечную щеку.

- Это что же еще такое?!- сразу приходя в сильное волнение, закричал Варфоломей.- Это где же такое видано, чтобы приказчиков по мордам бить?! Это же выходит, что местные анонисты снова зашевелились?!

- Ты, мил человек, успокойся,- примирительным голосом сказал Семен.- А лучше скажи нам - где ты наших мужиков наблюдал?

- Да вот там!- кричал Варфоломей, указывая плетью на правую от развилки сторону.- Там я их видал. Да только какие же это теперь мужики?! У них же мозги уже попорчены!

- Не волнуйся, Варфоломей,- вмешался в разговор Антип.- Какие же вы все у Одеялова нервные.

- Конечно!- кричал Варфоломей.- Станешь тут нервным, когда рядом приказчиков по мордам бьют! Железными кулаками! Давненько к нам анонисты не заглядывали и вот вам - здрасьте!

Антип понял, что Варфоломей сейчас находится не в себе и решил его немного успокоить посторонним разговором.

- Ты мне лучше поясни, Варфоломоша - как вы вторые ряды доить будете при такой-то густоте засадки?- веселым, беспечным голосом спросил он.- Ведь твои дояры ко второму ряду, пожалуй что не долезут со своими шлангами да зажимами.

- А они никуда и не полезут,- сказал Варфоломей вроде бы немного успокаиваясь.- Во внутренних рядах у нас пальмы подключены постоянным подключением к специальному подземному трубопроводу и доятся автоматически, в режиме постоянной дойки. Последняя вропейская технология. А первые ряды мы вручную доим только с косметическими целями, для эстетики так сказать, как во всей Вропе давно уже принято.

"Так вот почему они в эти дурацкие костюмы обряжены,- понял Антип.- Ловко придумано, ничего не скажешь! Небось ждали когда я поближе подъеду, а потом выскочили из зарослей и начали доить напоказ. Но это же прямое издевательство над растениями! Теперь я могу на Одеялова в Службу Защиты Прав Растений донос написать и таким образом с ним за ту проклятую ночь сквитаться! Ну, погоди же у меня теперь, Одеялов, паскуда. Ты у меня скоро узнаешь как абсолютно беззащитных существ в круглосуточном режиме доить!" Мысли о предстоящем воздаянии Одеялову были очень приятными и по-настоящему сладкими, но их прервал истошный крик Варфоломея. Варфоломей кричал на бригадира киборгов:

- Чего стоишь раззява?! Не видишь разве, что у тебя шланги уже побелели?! Или у тебя в голове тоже анонист какой-нибудь засел?! Выключай сейчас же насосы, подлец!

- Трогай,- тихо, но с таким расчетом, чтобы Варфоломею было все хорошо слышно и понятно, сказал Антип Семену.- Я уже не могу на это безобразие спокойно смотреть. Не могу больше видеть этого издевательства над живой природой.

Антип тряхнул вожжами и коляска резво побежала вдоль пальмовых насаждений направо. Ехать в густой тени было гораздо приятнее, чем в открытом поле и Антип снял свой тяжелый полотняный картуз и положил его на колени. Сзади были слышны удаляющиеся крики Варфоломея: "Куда же вы едите?! Нужно же Крылатого с ОСБОРНОМ сюда вызывать, или лучше сразу электротехнические войска!" Антип только поморщился на эти крики, и высоко вытянув вверх правую руку с картузом, несколько раз махнул ею в воздухе.

***

Встреча с одеяловской полевой бригадой позабавила Антипа и несколько отвлекла его от невеселых мыслей, но как только коляска покатилась по полевой дороге, они снова к нему вернулись и опять погрузили его в меланхолическое настроение.

Свои попытки обольстить Анфису и склонить ее к тайным встречам в городских гостиницах Антип продолжал всю прошлую весну и половину прошлого лета, но из этого ничего не вышло. Анфиса только смеялась над этими попытками и в открытую подтрунивала над ним, иногда доходя в этом подтрунивании и до прямого издевательства.

- Полюбить меня желаешь, да, Типа?- спрашивала она игриво, лукаво удлиняя свои оленьи глаза, когда Антип в очередной раз начинал делать ей свои намеки и предложения.

- Да,- с жаром отвечал на это Антип.- Да! Желаю, и еще как!

- Так полюби сначала вон ту яблоню!- смеялась Анфиса, указывая рукой на большую развесистую яблоню, что росла в центре подворья Чпенглиров.

- Да зачем же я стану любить эту яблоню?- удивлялся Антип.

- А затем, что Степан говорит, будто бы я на нее похожа. Вот ты ее и полюби для начала, а там посмотрим.

Все это казалось Антипу ужасной несправедливостью по отношению к его светлому, в общем-то, чувству, а также проявлением врожденной женской жестокости Анфисы и ее откровенного, ничем не прикрытого коварства. Порою предложение полюбить какую-то яблоню казалось ему еще большим издевательством Анфисы над ним, чем ее давешняя игра с настойками для его гландов.

Во время застольных бесед со Степаном, за стаканом доброй домашней казенки, Антип все пытался выпытать у него побольше сведений про его коварную жену, узнать как можно больше о ее привычках, привязанностях и наклонностях. Но Степан только пил казенку стакан за стаканом, шутил с Антипом на разные темы и говорил об Анфисе такими как бы загадками.

- Да,- говорил Степан.- Она похожа на яблоню. Вот на эту самую, что растет у нас под окном. Иногда Анфиса уходит за травами для настоек очень далеко, в самое сердце Гнилого Болота и ее не бывает дома по нескольку дней, и тогда я смотрю на эту яблоню и мне кажется, что я смотрю на нее. Мало того, в такие моменты я с ней даже разговариваю, и она мне словно бы отвечает.

"Ага!- размышлял про себя Антип.- Значит в этой яблоне заключено что-то магическое. Наверное, здесь есть какая-то телепатическая магия и очень может быть, что Анфиса намекала на нее в том разговоре. Возможно, между ею и этой яблоней существует какой-то тайный канал связи и она мне на него намекала, да я не понял. Ну да это не моя вина, я ведь не колдун, а простой арендатор. Нужно как-то завладеть этой яблоней".

- А я вот считаю, что Анфиса совсем не похожа на эту яблоню,- как бы с деланным равнодушием замечал Антип.- Ну, может быть только отдаленно, в каких-нибудь второстепенных деталях, а в остальном - нет.

- Вот как?- с интересом спрашивал Степан.- Интересно. А на кого же она тогда похожа по-твоему?

- На олениху она похожа.

Услышав такое сравнение, Степан начинал хохотать так, что чуть не падал с лавки. Отсмеявшись, он принимал серьезный вид и говорил:

- Ну, уж нет. До оленя мне еще далеко.

В конце концов, Антип начал энергично торговать у Степана эту яблоню, но тот ни за какие деньги не хотел ее уступать. Антип уже испробовал все свои деловые уловки, задействовал все свое арендаторское переговорное мастерство, но Степан с чисто военным упрямством твердо стоял на своем: "Нет и все. Я люблю ее как Анфису, а может быть и больше, так как одна часто находится в отлучках, а вторая постоянно находится при мне. Я даже называю ее "Анфисой", а это дорогого стоит". Но Антип все набавлял и набавлял цену, и под воздействием разговоров со Степаном начал поглядывать на яблоню "Анфису" с некоторым даже вожделением. Теперь ему уже и самому казалось, что обе эти Анфисы похожи друг на дружку как две капли воды.

Наконец, уже ближе к осени, когда цена "Анфисы" достигла просто заоблачных высот, Степан сдался и уступил ее Антипу.

Пока Степан пересчитывал тяжелую пачку суверенных араллодов, Анфиса отвела Антипа в дальний конец горницы, сделала таинственные оленьи глаза и загадочным голосом прошептала:

- Ах, как это романтично. Типа, ты показал себя в этом деле с наилучшей стороны и сильно вырос в моих глазах. Теперь посади эту яблоню в хорошем месте, тщательно за ней ухаживай, почаще смотри на нее и думай обо мне. Если же она зацветет по весне, это будет хорошим для нас знаком и тогда станет возможным все.

- Все?- с надеждой спросил тогда Антип.- Буквально все? Все-все-все?

- Абсолютно все,- сказала тогда Анфиса загадочным голосом и расхохоталась так, что Степан сбился со счета и смерил их недовольным взглядом военного человека, которого разными глупостями отвлекают от серьезного дела.

Той же осенью специальная бригада выписанных из города киборгов-садоводов выкопала "Анфису" вместе с большим кубом Земли, перенесла ее в усадьбу Антипа и посадила ее на заднем дворе, как раз в том месте, где он совсем еще недавно копал свою яму под воздействием побочных эффектов от тех злополучных настоек, и где поэтому его Земля до сих пор еще оставалась просевшей и рыхлой, очень удобной для посадок чего бы то ни было.

Теперь, перед очередным походом в сераль, Антип выходил на задний двор и подолгу стоял перед своей "Анфисой" в сильном волнении. Когда волнение достигало апогея, он приближался к ней, осторожно поглаживал гладкие, скользкие от холодных осенних дождей ветви, теребил дрожащими пальцами редкие желтые листочки и что-то жарко шептал в небольшое дупло, что было очень удобно расположено на стволе Анфисы - как раз на уровне рта. Настоявшись возле яблони до озноба, он возвращался в усадьбу и бежал к дверям своего сераля.

Так продолжалось до самой зимы, а потом случилось происшествие, которое позже было освещено в отделе светской хроники "Арендаторских Заметок" в большой статье под названием "Охота на Айца" с подачи все того же мерзавца Одеялова, который принимал во всем этом деле непосредственное участие, а затем охотно раздавал всем газетным приказчикам подряд свои насквозь лживые интервью.

Сама охота на айца случилась прошлой зимой, а Тихоны еще предыдущим летом жаловались Антипу, что будто бы на его Земле завелось какое-то необычное животное. Они говорили, что это большой зверь серого цвета, которого невозможно подробно рассмотреть из-за высоты и густоты ботвы свеклы гэмэо, но он точно там как-то выживает и существует. Этот зверь бегает там, говорили Тихоны, с такой скоростью, что его невозможно нагнать на скачущей во весь опор механической кобыле. Он носится там очень быстро, твердили в один голос Тихоны, оставляя за собой такие как бы широкие вытоптанные места, шуршит там ботвою, и вроде бы даже кричит там по ночам мерзким противным голосом.

Антип только смеялся этим разговорам, он думал, что его Тихонам просто мерещится этот быстрый серый зверь, что им напекло голову жаркое летнее Солнце. Он тогда даже задумался о приобретении для своих полевых приказчиков партии шляп от Солнца на свой счет, но почти сразу отказался от этого намерения из-за ужасной дороговизны шляп в том сезоне.

Вообще-то сомнения Антипа имели под собой все основания, так как в полях гэмэо кроме самого этого гэмэо уже давно ничего не водилось. Там не только уже давно не росли никакие натуральные травы, но не было там и птиц, и насекомых, даже самых крошечных мушек, а тут сразу какой-то зверь в нем завелся. С чего бы, спрашивается, он там завелся? Откуда было взяться такому зверю в его, Антипа, полях гэмэо?

Вот он тогда и отбросил эту мысль, и приказал своим Тихонам больше себя не беспокоить пустой болтовней, а лучше делать себе толстые наголовные накладки из ботвы и чаще менять их во время работы в поле, особенно в полуденные часы, когда активность Солнца достигает своих естественных максимумов.

Выговор сделал он тогда в крепких арендаторских выражениях и Тихоны сразу же прекратили свои разговоры о том загадочном звере, и он уже почти забыл о нем, но тут в усадьбу примчался рассерженный Одеялов и начал выговаривать ему прямо с порога, толком даже не поздоровавшись, что будто бы какая-то мразь (он тогда так прямо и выразился - "мразь"), заходит на его Землю с Земли Антипа и портит его молочные пальмы. Из слов Одеялова выходило, что эта загадочная "мразь" обдирает стволы молочных пальм и обкусывает их вымя вместе со скопившемся в нем молоком прямо под корень.

- И ты понимаешь,- взволнованно говорил Одеялов.- Нет, чтобы просто выпить молоко через сосок, так она откусывает его вместе с выменем! Это мразь, говорю я тебе, и приходит она с твоей Земли! Приказчики докладывают мне, что все ясно видно по протоптанным в свекле дорожкам.

Антип тогда и Одеялову не поверил, но выехав в поле, убедился во всем собственными глазами. Действительно, в его свекле гэмэо были протоптаны довольно широкие дорожки и вели они точно к молочным пальмам Одеялова, которые стояли на другом краю дороги с ободранными, начисто лишенными шерсти стволами и с откушенным у самого основания выменем.

Антипу тогда пришлось срочно вызывать из города специальную команду киборгов-дезинсекторов и те две недели опыляли его Землю каким-то зеленым газом, летая над ней на квадратной вертолетной платформе со светящейся эмблемой ВОЗР - местного филиала "Всемирного Общества Защиты Растений". Кроме того на всех протоптанных в свекле гэмэо дорожках были установлены специальные, шокирующего типа, капканы, но это не дало ожидаемого эффекта. Ботва на свекле нарастала настолько быстро, что капканы в ней бесследно терялись, а надиры на стволах молочных пальм и потеря ими вымени не прекращалась. А тут еще обо всем этом прознали в местном филиале "Всемирного Общества Защиты Животных" и над полями Антипа сразу же началась настоящая катавасия. Вертолетные платформы ВОЗР летали над ними, распыляли свой ядовитый газ и сбрасывали в ботву автоматические капканы, а вертолетные платформы ВОЗЖ гонялись за ними и всячески пытались помешать проводимым мероприятиям. В конце концов, во время одного опасного маневра над полем столкнулись две платформы ВОЗР и ВОЗЖ, обе загорелись от этого столкновения и совершили аварийные посадки прямо в ботву, а их экипажи устроили прямо в поле отвратительную массовую драку, которая быстро переросла в настоящее побоище с активным членовредительством и сильной потравой ботвы.

Но только одной потравой дело тогда не кончилось, так как ВОЗР и ВОЗЖ подали на Антипа коллективный судебный иск, требуя с него араллодов на починку вертолетных платформ и на оплату лечения своих членов. С ВОЗР и ВОЗЖ никто не хотел связываться, даже городской трибунал, это всегда выходило себе дороже и Антипу пришлось возместить все убытки, причем очень быстро и молча, и он после этого много-много раз пожалел о своем решении обратиться за помощью к папопротивным гейпидасам из которых все эти, и им подобные общества состояли уже на протяжении нескольких последних десятилетий.

Таким образом, Антип и в страшный расход вошел, и ничего не добился. В конце концов, он махнул на все это рукой и предоставил Одеялову самому бороться за живучесть его молочных насаждений. Действительно - с какой стати он должен ему помогать? Зверь жил на его Земле? Ну и что? Дикие звери никому не принадлежат и живут где хотят, хозяев у них пока нет, а значит и никто не может отвечать за их поведение, тем более своими кровными суверенными араллодами. Да и потравы свеклы гэмэо за все время наблюдений его приказчиками отмечены не были. Зверь бегал по его ботве, это да, но он не ел ее, это точно.

Приблизительно так рассуждал Антип обо всем этом происшествии, но мерзавец Одеялов рассуждал о нем иначе. Сначала он засыпал своими жалобами все городские инстанции, дойдя с ними вплоть до самого убернатура, а потом и вовсе подал на Антипа в суверенный городской трибунал огромный иск на возмещение за потраву молочных пальм.

Тяжба между Антипом и Одеяловым тянулась до самой зимы, и оба они сильно истратились тогда на араллодолюбивых городских двокаторов, которые словно бы нарочно затягивали рассмотрение дела, а таинственный зверь все драл и драл молочные пальмы и все увеличивал размер исковых заявлений Одеялова, наращивал тщательно подсчитанные им суммы за потраву молочных пальм.

Когда же на поля Антипа легла первая пороша, в них были обнаружены многочисленные доказательства существования этого зверя, главным образом в виде следов и огромных куч звериного помета очень большого размера. Тихоны в один голос твердили, что если судить по следам да по кучам, то этот зверь выходит ни кем иным, как обычным айцем, только уж очень каким-то нереально большим и здоровым.

- Это прямо слон какой-то, Антип Ферович, а не аяц,- твердил Тихон Ближний.- Я от своей бабки слыхал, что у нас тут только айцы-уссаки раньше, еще при ее бабке водились, но этот точно не из них. Очень уж он здоровый. Так по следам выходит.

- Чистый мамонт,- хором вторили ему Тихоны Средний и Дальний.- Эк он, скотина славно отожрался на нашем гэмэо.

Тогда Антипу пришлось снова заняться этим необычным айцем, и он выписал из города самого дорогого натурального охотника. Охотник долго бродил по его полям, осматривал следы да кучи, цокал языком и качал головой, но ничего толкового из этого тоже не получилось. Вечером охотник вернулся в усадьбу сильно зазябшим, выпил предложенный ему стакан казенки и сказал, что на полях Антипа завелось "что-то нереальное", и что он охотник на натуральную дичь, а все нереальное это просто "не его профиль". После этого городской охотник посочувствовал беде Антипа в общих выражениях, поцокал еще своим языком, покачал головой, быстро попрощался и, отказавшись от прощального стакана казенки, укатил в город.

Антип уже и не знал, что со всем этим ему делать, и в один из своих очередных визитов к Чпенглирам, пожаловался на проклятого айца Степану. Нужно прямо сказать, что реакция Степана на этот рассказ сильно его удивила - тот пришел в сильное возбуждение и даже словно бы в какой-то дикий восторг от этого рассказа. Еще не дослушав его до конца, Степан вскочил на ноги и начал быстро расхаживать по горнице, потирать руки, и приговаривать:

- Вот отличная новость! Ты этого не можешь знать, Типа, но в нашем горно-артиллерийском полку я считался первым охотником! Эх, и охотились мы, бывало, с моим приятелем штабс-капитаном Выблякиным! Вот это была охота!

- Да на кого же?- с недоумением спросил Антип.

- Да какая разница? На все подряд - и на уток, и на горных козлов, и на крокодилов! Ты не поверишь, но только вчера я вспоминал свои прежние охоты и жалел, что здесь совершенно не на кого охотиться! И тут приезжаешь ты со своим рассказом! Решено, на следующие выходные устраиваем охоту на твоего замечательного айца! Ты согласен?

- Да,- промямлил тогда Антип. Он уже давно не ждал от этих охот ничего хорошего.

Тогда он просто не нашелся ничего возразить на это предложение. Да и перспектива пригласить Анфису к себе в усадьбу показалась ему ужасно заманчивой, да ведь и с этим зайцем ему тоже нужно было что-то решать. Одним словом, Антип тогда дал свое согласие, хотя восторг Степана и возбудил в его душе некоторые подозрения.

- Но почему в следующие выходные?- уточнил он.- Ведь охоту на айца можно устроить прямо завтра?

- Э, нет,- возразил Степан.- Охота это слишком серьезное дело и к нему нужно готовиться основательно, как к войне, впрочем, вам, штатским шпакам, этого никогда не понять, только не обижайся, Типа. Просто вы, штатские шпаки и штафирки, очень легкомысленные натуральные люди.

- Да что же там готовить?- спросил Антип с недоумением и даже с некоторым раздражением.

- Как это - что?- удивился Степан.- Ну, ты даешь, Типа! А приманку для айца? А манки? А оружие? А охотничий костюм? В охоте мелочей не бывает.

- А у меня нет охотничьего костюма,- капризным голосом сказала Анфиса.

- Вот за неделю мы его тебе и сообразим, дорогая,- ласковым голосом сказал Степан.- Не волнуйся, за неделю мы сделаем тебе потрясающий охотничий костюм!

После этого Степан подошел к ковру с коллекцией холодного оружия и начал внимательно осматривать висящие на нем сабли, кинжалы и кортики. Он брал в руки то одну саблю, то другую, вынимал их из ножен, внимательно осматривал режущие кромки, любовно поглаживал их клинки и эфесы. Антипу показалось, что занимаясь этим, Степан словно бы на некоторое время позабыл обо всем на свете.

- Значит, решено,- сказал он, поднимаясь с лавки и направляясь к дверям.- Через неделю утром я буду ждать вас в своей усадьбе.

- Да,- сказал Степан, не оборачиваясь.- Через неделю жди нас в своей усадьбе, Типа.

- Только очень жди,- загадочным голосом добавила Анфиса.

Антип, услышав эти слова, сильно покраснел, закашлялся в кулак и толкнув двери дрожащей от волнения рукою, выбежал из дома Чпенглиров, упал на кожаные подушки санок и толкнув зазябшего Семена кулаком в спину, крикнул:

- Гони в усадьбу!

Долго же мы мчались,

Грелись, выли, жались,

Кое в чем копались,

Сильно распинались,

Потерять боялись,

Вздрогнув, убоялись,

И чего дождались?

И куда примчались?

И кому достались?

И всегда ведь так-то,

И зачем старались...

Глава VIII

Пару дней после того разговора Антип постоянно думал о предстоящей охоте, но потом начался очередной сезон зимних арендаторских кутежей и он как-то закрутился в этих кутежах, ушел в них с головою, словно бы растворился и потерялся в них, утонул. А тут еще как назло в город как раз пришел большой конвой со сладкими ранцузскими винами, и их тут же начали предлагать в большом ассортименте во всех городских ресторанах и прочих заведениях, вплоть до некоторых приличных кабаков. Вот он и забегался тогда сначала по ресторанам да по кабакам, а потом и по гостиницам да по публичным домам, и позабыл обо всем на свете, а не только о предстоящей ему охоте на айца.

И вот, как раз через неделю, возвратившись с одного такого кутежа, Антип обнаружил у крыльца своей усадьбы запряженную в желтые санки механическую, затянутую в желтый дерматин с шашечками на боках кобылу из городской таксоконюшни и стоящего рядом с нею Тихона Среднего, который тихо разговаривал о чем-то с городским, одетым в тяжелый желтый жапан, киборгом-кучером.

- В чем дело?- спросил Антип, тяжело выбираясь из своих санок.

Он сразу понял, что в усадьбу прибыли какие-то гости, но ему сейчас не хотелось видеть никаких гостей. Как и всегда, после окончания очередного зимнего кутежа, Антипу сильно хотелось отдохнуть, проспаться и выспаться.

- Батюшка, Антип Ферыч,- сказал Тихон Средний.- Вот только что приехали к нам какие-то дивные ряженые люди - мужик и баба. Говорят в один голос, что будто бы они с тобой сговаривались о какой-то охоте. Мы их сначала попереть со двора хотели, но мужик больно уж крепкий и наглый оказался. Даже страшный какой-то, Глафира говорит - чистый аспид, и так оно, похоже, и есть.

- Ах, да,- сконфуженно сказал Антип.- Это Чпенглиры на зайца охотиться приехали, а я-то обо всем и позабыл. Опять это мерзавец Одеялов во всем виноват. Говорил я ему, что хватит, а он мне все подливал и подливал, негодяй...

- Так что прикажешь, батюшка?- спросил Тихон Средний.- В шею их, или как?

- Я тебе дам - в шею!- вспылил Антип.- Ишь, распустились!

- Деревенщина,- поддакнул с козел, сильно озябший за дорогу от города Семен.

- Что они сейчас делают?- потирая лоб, спросил Антип.

- Дык чаи они гоняют в людской столовой,- смущенно сказал Тихон Средний.- А Глафира их вареньем своим угощает.

- Это хорошо,- с облегчением сказал Антип, быстро взбегая на крыльцо.- Хорошо хоть такая Глафира у меня здесь есть.

- Она хорошая,- снова поддакнул с козел Семен.- Толковая баба.

Антип прошел в людскую столовую и увидел за широким простым столом с дымящимся самоваром Степана и Анфису. Теперь он ясно видел, почему Тихон Средний принял их за ряженых. На Степане был короткий, плотного искусственного меха, полушубок и глубокие меховые сапоги со шпорами, а его голову венчала пушистая меховая шапка из искусственного волчьего меха со стоящими торчком ушами и ниспадающим на спину волчьим хвостом. Но это было еще ничего, а вот наряд Анфисы был по-настоящему необычным. Она была одета в коричневый меховой комбинезон с крохотными, гладкой полировки, деревянными рожками на самой макушке, белой грудкой и большим пушистым хвостиком сзади.

Антип сразу же понял, что это и есть те охотничьи костюмы, о которых ему давече толковал Степан. Нужно сказать, что он сразу сообразил, что Анфиса представляет в этом костюме ту самую олениху, и догадался, что это устроено специально для него, и скорее всего со слов Степана, так как он никогда раньше в глаза не называл ее оленихой, и даже не намекал ей на это. Все эти мысли возникли в голове Антипа как-то в один момент и разволновали его настолько, что позывы ко сну сразу же покинули его тело, и оно наполнилось бодростью и желанием физической активности.

- Вот тебе и раз!- весело кричал от стола Степан.- Мы мчимся сюда сломя голову, ожидаем увидеть здесь последние приготовления или полную готовность к охоте, а наш друг Типа где-то гуляет! Неужели охота на айца отменяется?

- Ничего подобного!- в тон Степану кричал Антип энергичным, бодрым шагом подходя к столу.- Да, у меня возникли некоторые весьма неотложные арендаторские дела в городе, но теперь все они уже улажены и мы можем начать нашу охоту прямо сейчас!

- Отрадно это слышать,- сказал Степан.- Но ты ведь совсем не готов к охоте, как я погляжу?

- Нам, арендаторам, на охоту собраться - только подпоясаться,- в шуточной манере говорил Антип, расстегивая меховой кафтан и присаживаясь за стол.- Глаша сообрази нам пирожков со сметаной и еще чего-нибудь погорячее.

Пока Глафира накрывала на стол по-настоящему, основательно, Антип со Степаном начали обсуждать детали предстоящей охоты.

- Что же мы будем делать с этим айцем, когда до него доберемся?- спрашивал Антип, попивая душистый итайский чай.

- Известно что,- отвечал Степан, проводя указательным пальцем по своему горлу.- Но это только если он не умрет во время гона.

- Да ведь у тебя и оружия никакого с собой нету,- удивлялся Антип.- Что же ты его прямо руками душить станешь?

- С чего ты взял?- Степан откинул полу полушубка и продемонстрировал всем присутствующим широкий кожаный пояс с пристегнутой артиллерийской саблей средней длины и двумя электрическими гранатами.- Душить мы никого не будем, это запрещено Еневской Конвенцией "О Защите Прав Диких Животных". Согласно этой Конвенции дикого зверя нужно сначала оглушить или усыпить, а потом уже (здесь Степан снова провел пальцем по своему горлу). Но сначала его нужно загнать.

- По Еневской Конвенции?

- Да. Крепкие механические лошади у тебя в усадьбе найдутся?

- Сколько угодно.

- Тогда я не вижу причин откладывать нашу охоту,- сказал Степан, выходя из-за стола и поглубже нахлобучивая на голову свою волчью шапку.

Сначала Антип тоже хотел сообразить для себя какой-нибудь охотничий костюм, но потом мысленно сослался на свою неопытность в охотничьем деле и поехал на охоту как был - в подбитом ватой зимнем кафтане и отороченном мехом зимнем картузе.

Степан, Анфиса и Антип выехали на охоту верхом на механических лошадях, а остальная дворня отправилась кто на чем - кто-то тоже ехал верхом, кто-то катил в простых санках, а кто-то шел или бежал пешком. Антип не ожидал, что в охоте на зайца примет добровольное участие столько его народу, но зимой в усадьбе делать было все равно нечего, а от старых сериалов, что транслировались в людской столовой через большой общественный телешар чуть ли не каждую зиму все уже давно устали.

Эти телешарные сериалы все были одни и те же, иногда с одинаковыми, а иногда и с разными названиями, и показывали их словно бы гоняя по какому-то заколдованному и замкнутому магическому кругу. От этих сериалов уже, наверное, и все мухи давно бы издохли, если бы они в усадьбе Антипа были.

Дворовые девки бежали следом за конями и санками налегке, в одних меховых платках и валенках, явно предвкушая увидеть какое-то необычное зрелище, что было видно по их блестящим глазам. А вот приказчики и конюхи разделились на две большие группы - тех, что тоже собирались только глазеть да обсуждать предстоящую охоту, и на тех, что собирались принять в ней непосредственное участие. Последних легко можно было отличить по приготовленному ими вооружению - заостренным с одного боку деревянным колам, вилам, косам с вертикально вывернутыми широкими лезвиями, штыковым лопатам и прочему домашнему инвентарю, который они по случаю превратили в подходящее охотничье оружие.

- Ну и охотнички,- весело говорил Степан, гарцуя на механической кобыле в голове этой необычной и самобытной охотничьей процессии.- Гляжу на них и понимаю - скоро этому айцу пиз...

- Тепа, не выражайся,- постоянно одергивала его Анфиса.- Здесь тебе не горно-стрелковая армия, а простая сельская охота.

В своем костюме оленихи, да еще верхом на рослой гнедой механической кобыле она смотрелась просто великолепно.

Как-то незаметно, за байками да разговорами обо всем на свете, охотничья процессия прибыла на крайнее поле и приблизилась к тому месту, где это поле оканчивалось и начинались посадки одеяловских молочных пальм с откушенными сосками. Степан сразу же по прибытии спешился и начал бродить по полю, внимательно изучая местность и стараясь обнаружить какие-либо указания на присутствие или отсутствие айца. Антип и Анфиса спешиваться не стали и остались сидеть на своих механических лошадях, тихо переговариваясь и в шуточной манере комментируя происходящее, а вот дворня начала толпою ходить за Степаном. Если Степан шел по полю, дворня гурьбой валила за ним, если он останавливался, дворня тоже замирала на месте, а если он приседал и начинал рассматривать Землю, дворня тоже приседала и рассматривала, иногда тихо, а иногда громко о чем-то переговариваясь.

- Какие у тебя любопытные люди,- говорила Анфиса, наблюдая за поведением дворни.

- Да,- подтверждал Антип.- Они очень любопытные. И еще они чрезвычайно ленивые.

- Одно другому не помеха.

- Ну, это как посмотреть,- рассеянно говорил Антип (он все никак не мог найти тему для приличного охотничьего разговора, да еще и наряд Анфисы почему-то волновал и сбивал его с толку, да и сладкие ранцузские вина еще не до конца выветрились из его головы).

- Все затоптали!- с чувством говорил Степан, подходя к ним.- Абсолютно все! Даже если здесь и были признаки присутствия айца, то теперь их больше нет!

- Да!- хором подтвердила дворня, прибежавшая следом за Степаном. По-видимому, начавшаяся охота сильно ее развлекала, что было понятно по красным щекам дворни, ее блестящим глазам и хитрым, самодовольным выражениям некоторых лиц.

- Ладно,- сказал Степан.- Попробуем по-другому.

Он ловко взобрался на ближайшего тракторного паука, что лежал сейчас под снегом недалеко от охоты, вынул из кармана тулупа небольшую подзорную трубу и, раздвинув ее на максимальный размер, принялся пристально осматривать окрестности. Несколько приказчиков и конюхов попробовали было взобраться за Степаном на спину тракторного паука, но слегка присыпанный снежком гладкий металл не позволил им этого сделать. Приказчики и конюхи скребли руками по гладкой поверхности металла, пытались найти на ней хоть какую-нибудь зацепку, хотя бы какой-нибудь приличный технологический выступ, но залегшие в зимнюю спячку пауки были абсолютно гладкими. Наконец, и приказчики и конюхи махнули на это занятие руками и начали наблюдать за действиями Степана с Земли.

- Ой, Тепа!- весело крикнула Степану Анфиса.- Отсюда ты со своей трубой смотришься таким бравым Аполеоном!

Степан оторвался на минуту от окуляра трубы, улыбнулся Анфисе, а затем поставил ногу на какой-то выступ, под снегом похожий на мощную телескопическую антенну в сложенном состоянии и продолжил свой осмотр. Это простое действие привело Анфису в такой восторг, что она начала громко хохотать и хлопать в ладоши. Впрочем, из-за меха комбинезона хлопки звучали довольно глухо, и это обстоятельство почему-то порадовало Антипа.

Вдруг внимание дворни было чем-то отвлечено от Степана и его подзорной трубы. Сначала сильно заволновались и закричали дворовые девки, а за ними начали волноваться и кричать конюхи и приказчики. Все они указывали руками в одном направлении, куда-то в сторону заснеженных молочных пальм и, посмотрев в этом направлении, Антип увидел фигуры четырех приближающихся всадников. Всмотревшись в этих всадников повнимательнее, он понял, что то был Одеялов и три его человека, скорее всего это были его полевые Варфоломеи. "Его тут только не доставало,- с раздражением подумал Антип.- Куда не повернешься, везде он. Мерзавец".

Всадники быстро приближались и вскоре стали хорошо различимы их не совсем обычные наряды. Одеялов скакал впереди своих людей на рослой механической кобыле белого цвета, по виду той самой, что ровно год назад так неудачно возила Антипа к Чпенглирам. Одет он был в теплый стеганый фрак и тяжелый цилиндр, тоже стеганый и крытый сверху темно-коричневым шелком. На ногах Одеялова красовались толстые шерстяные штаны в обтяжку ослепительного белого цвета, которые были заправлены в отороченные мехом военные ботфорты очень вропейского вида. Ко всему этому, на взгляд Антипа идиотскому наряду, хорошим дополнением служил золоченый монокль на длинной и тоже золоченой цепочке, который был приколот очень дорогой и безвкусной булавкой к правому лацкану зимнего фрака и при скачке бил Одеялова то по центру груди, то по левому лацкану, а то и по прямо по лбу.

Но как бы причудливо не выглядел сейчас Одеялов, его люди выглядели еще причудливее. Все они были одеты в одинаковые, сшитые из разноцветных ромбов, тяжелые зимние комбинезоны, с коническими, покрытыми большими круглыми блестками, колпаками на головах. Сначала Антипу показалось, что люди Одеялова похожи сейчас друг на друга как близнецы-братья, но когда те приблизились на достаточное расстояние, он понял, что это не так. Все дело было в макияже, который толстым слоем был нанесен на лица людей Одеялова. У одного из людей губы были обведены жирной алой краской и этот обвод был как бы сложен в гротескно-печальный изгиб, обвод второго был сложен в такую же гротескную улыбку, а обвод губ третьего был сложен в гримасу полного и окончательного безразличия ко всему на свете.

- Кто это к нам скачет?- удивленно спросила Анфиса.

- Это мой сосед,- безразличным голосом сказал Антип.- Он тоже арендатор, видный заводчик молочных пальм. Ну и вырядился он сегодня, как настоящий болван, да он и есть самый настоящий бол...

- Типа!- воскликнула Анфиса.- Так ты совсем не в курсе происходящих событий? Сегодня же первый день святок!

- Каких еще святок?- с раздражением спросил Антип.- Фисочка, не держи меня за полного идиота. Святки начнутся здесь гораздо позже, ближе к весне.

- А вот и нет!- весело воскликнула Анфиса.- Ближе к весне начнутся обычные, профанические святки.

- Профанические? А какие святки еще здесь могут быть? Нордические, что ли? Или африканские?

- Нет, сегодня первый день тайных мистериальных святок, о которых знают только очень духовные, посвященные во все вразийские таинства люди. Вероятно, ваш сосед очень духовный, посвященный во все вразийские таинства, человек.

"Кто высоко духовный человек?- подумал Антип.- Это Одеялов-то высоко духовный человек? Это он-то посвящен во все вразийские таинства? Этот мерзавец? Этот скользкий протовропеец? А я тогда кто? Выходит, что я бездуховный человек? Человек, не посвященный ни в какие вразийские таинства? И это несмотря на все мои картузы? Несмотря на все мои кафтаны и сапоги-бутылки? Вот так кундштюк!"

- Что же это за святки такие?!- в сердцах воскликнул Антип.

- А такие,- ответила Анфиса.- Тайные и очень древние. Они начинаются сегодня и продолжаются круглый год, вплоть до следующего своего начала. Кстати, во время этих святок принято делать различные подарки, намеки и предложения всем вразийским девушкам, дамам и барышням. Посвященные в древние таинства вразийские дамы во время мистериальных святок ожидают их с большим нетерпением и всегда готовы принять их от посвященного в древние таинства вразийского джентльмена. Типа! Да что с тобой такое? Очнись уже и посмотри вон хотя бы на своих людей! Неужели ты до сих пор ничего не заметил?

Под воздействием этих слов с глаз Антипа словно бы спала некая магическая пелена и он, пристальнее всмотревшись в свою дворню, вдруг осознал, что многие ее представители точно одеты во что-то необычное. Некоторые приказчики имели на своих спинах искусственные козлиные шкуры, а у многих конюхов из тяжелых войлочных шляп выглядывали парные утолщения, которые легко можно было отождествить с короткими козлиными рожками. Про дворовых девок и говорить нечего - все они были покрыты очень толстым слоем косметики и алые обводы их губ были ну уж никак не тоньше, чем обводы губ у людей Одеялова.

"Со мною точно в последнее время твориться что-то не то,- думал Антип, рассматривая все эти наряды и весь этот грим.- Вокруг столько посвященных и только я один ничего не знаю. Сижу здесь, прямо посередине этого праздника в своем обычном зимнем кафтане и в своем повседневном меховом картузе, как самый настоящий профан. Впрочем, возможно, что меня и посвящали во все эти вразийские таинства раньше, но потеряв свою основную память, я обо всех этих посвящениях позабыл начисто. Это плохо".

Пока Антип размышлял о своих проблемах с памятью, Одеялов уже приблизился и резко осадил свою кобылу прямо перед Анфисой, обдав и ее вихрем снежной крупы слетевшей с плечей его тяжелого стеганого фрака.

- Разрешите представиться!- весело закричал он, приподымая тяжелый стеганый цилиндр.- Одеялов! Еремей Гансович Одеялов, видный арендатор, крупный заводчик молочных пальм с жирностью от десяти процентов и выше! Попрошу вашу милую ручку для первого ознакомительного поцелуя! Попрошу-порошу.

- Анфиса Чпенглир,- сказала Анфиса, загадочно удлиняя свои оленьи глаза и протягивая Одеялову затянутую в коричневый мех руку.- Простая вразийская женщина.

- Ах, так это вы?!- воскликнул Одеялов, прикладываясь к коричневому меху нижней половиной лица.- Очень приятно. Ну, какая же вы простая женщина? Люди говорят, что вы самая настоящая ведьма. Причем, очень умелая и известная далеко за пределами наших окраин.

- Ох уж эти люди,- заметила Анфиса, отнимая от лица Одеялова свою руку.- Им соврать про любую простую женщину, что два пальца себе на лютом морозе обосс...

- Анфиса, не выражайся при малознакомых людях,- строго сказал со спины тракторного паука Степан.- Разрешите представиться - Степан-мурза Чпенглир-бей, поручик от артиллерии в отставке.

- Одеялов,- сказал Одеялов, снова приподымая свой тяжелый цилиндр.- Ну а с тобой, сонный брат мой, Антип, мы давече уже виделись. Впрочем, здравствуй.

- Здравствуй,- хмуро сказал Антип.- Высоко духовный брат мой.

- Это ты о святках?- небрежно заметил Одеялов.- Да вот, представь себе. Уж такие мы люди. С виду самые простые протовропейцы, а в глубине самые искренние истовразийцы. Не то, что некоторые, к слову сказать. Снаружи посмотреть на них, так все у них, вроде бы на месте, а заглянуть в душу, так...

- Замолчи, Одеялов,- с тоской сказал Антип.- Замолчи, я тебя прошу!

- Ладно. Господа, а как вам мои арлекины?- спросил Одеялов, широким жестом указывая на своих людей.

- Ой!- хлопая в ладоши, воскликнула Анфиса.- Они замечательные!

- Ну, вот и хорошо,- с явным удовольствием сказал Одеялов.- А вы тоже решили первый день святок мистериальным полевым выездом отметить?

- Не только,- сказал сверху Степан.- Мы решили еще и охотой его отметить.

- Охотой?- удивленно спросил Одеялов.- Да на кого же здесь можно охотиться? Разве только на снег. Ах, неужели вы решили...

- Да,- снова оборвал его Антип.- Мы решили покончить с этим проклятым айцем. Ты небось не только мистериальные святки здесь праздновал, но и новые материалы для судебного иска собирал? Уж я-то тебя знаю.

- Да,- легко согласился Одеялов.- Собирал, и не вижу в этом ничего зазорного даже несмотря на первый день праздника. В хозяйстве всегда должен быть порядок, праздник на дворе, не праздник, жара на дворе или метель. Да ты это и сам знаешь.

- И что?- с кривой усмешечкой спросил Антип.- Много насобирал?

- Четыре пальмы с откушенным выменем, на общую сумму в двести араллодов,- сказал Одеялов, быстро вставляя в правый глаз покрытый изморозью монокль и вынимая из нагрудного кармана крошечный блокнотик в кожаной обложке.- Да еще десять с откушенными сосками, по двадцать араллодов за штуку. Итого набегает за сегодня еще четыреста араллодов, которые немедленно будут приплюсованы моими городскими двокаторами к телу основного судебного иска.

- Ясненько,- махнул рукою Антипу.- Валяй, набавляй.

- Господа арендаторы,- сказал сверху Степан.- Давайте сосредоточимся на святочной охоте. Кстати, господин Одеялов, вы не желаете присоединиться к нашей охоте?

- С удовольствием, господин Чпенглир,- ответил Одеялов снизу, прикасаясь двумя пальцами к полям своего цилиндра.- Я со своими арлекинами с удовольствием присоединюсь к вашей охоте. Вот только кроме плеток у нас нет никакого оружия.

Люди Одеялова тут же продемонстрировали Степану тяжелые плетки, к хвостам которых были приделаны увесистые свинцовые шарики, и тот, быстро их осмотрев, удовлетворенно хмыкнул и сказал, что этого будет вполне достаточно.

- Ну а что там со следами присутствия?- деловито осведомился Антип.- Есть хоть что-нибудь? Хоть какая-нибудь куча или отпечаток? Или еще какая-нибудь зацепка?

- Все зацепки затоптала твоя дворня, Типа,- сказал Степан, складывая подзорную трубу и засовывая ее за пояс.- Я не вижу никакого другого способа, как только применить специальный охотничий манок на айца. Если это действительно древний аяц-уссак, только очень большой, то этого будет вполне достаточно.

Степан ловко спрыгнул на Землю и вытащил из-за голенища кожаную светрку в которой находилось несколько разноразмерных металлических свистков и дудок, которые еще кое-где в окрестных селах до сих пор назывались сопелками.

Степан вынул одну такую сопелку из свертки и с гордостью продемонстрировал ее присутствующим.

- Ручная вейцарская работа,- говорил он, поглаживая блестящую сопелку.- Видите - возле мундштука выбита фигурка бегущего айца? Ни один аяц еще не устоял перед звуками этого чудесного манка. Все они сбегались, бывало, толпами, чтобы посмотреть на источник этих звуков. В горах, бывало, только свистнешь, а они уже бегут к тебе огромными толпами. Гранаты бросать не успеваешь.

Степан приложил к губам мундштук сопелки и сильно дунул в него. И тут же над заснеженным полем пронесся короткий крик то ли ярости, то ли боли. Это кричали все участники охоты. Дело в том, что звук этой сопелки вызвал очень сильные ощущения в районе солнечного сплетения у всех охотников. Их животы словно бы собрались в районе их солнечных сплетений в тугие комки и всем нестерпимо захотелось пройти в биотуалеты, которых, конечно же, здесь не было, да и не могло быть, так как полевые бригады киборгов не нуждались ни в каких туалетах. Поэтому все присутствующие конники скорчились в своих седлах, а пешие охотники прижали к своим животам руки и как-то очень резко и одинаково присели прямо посреди заснеженного зимнего поля, и многие тут же устремили свои взоры в сторону заснеженных одеяловских пальм.

- Что вы делаете?- прохрипел Одеялов, прижимаясь к шее белой кобылы.- Прекратите немедленно... Здесь же дамы...

Но с дамами-то как раз все было в полном порядке - Анфиса сидела в седле прямо, крепко прижимая к своим ушам руки в теплых коричневых варежках, так что слова Одеялова относились скорее к дворовым девкам, которые под воздействием этого звука присели вместе со всеми остальными охотниками.

- Ох, простите,- сказал Степан, прикладывая руки с сопелкой к груди.- Я совсем увлекся предстоящей охотой и забыл вас предупредить. Во время работы манка уши нужно плотно прикрыть руками.

- А вы сами?- хрипел Одеялов.- Что же вы-то уши свои не прикрыли?

- На военных эти звуки не действуют,- сказал Степан. После этого он запрыгнул в седло своей лошади и гортанным, зычным голосом скомандовал: - Внимание! Всем прикрыть ладонями уши! Я активирую манок на счет "три!" Все поняли, что нужно делать? Для особо понятливых повторяю - закрыть ладонями уши на счет "три!" Раз! Два! Три!

Степан окончил счет и выждал некоторое время, как бы намекая этой паузой на наличие в охотничьей компании тех самых "особо понятливых". Забегая несколько вперед, скажем, что эта задержка оказалась совсем не лишней, так как особо понятливых в охотничьей компании оказалось не так уж и мало - четыре приказчика, восемь конюхов, три дворовые девки и один из людей Одеялова (тот самый, обвод губ которого был словно бы нарочно сложен в гримасу страдания и боли). Всех особо понятливых пришлось сразу после окончания охоты транспортировать на квадратных вертолетных платформах в специальную городскую лечебницу, и после этого они еще два месяца не могли выходить на улицу без очень сложных памперсов весьма изощренного вропейского дизайна. Однако вернемся к событиям той памятной для Антипа охоты.

Когда Степан дунул в манок второй раз, аяц мгновенно проявил свое присутствие. Антип сидел тогда в седле, крепко обхватив бока механической кобылы ногами и сильно надавливая ладонями на свои уши и все остальные (за исключением выше перечисленных особо понятливых охотников) делали то же самое. Поэтому-то никто сразу и не понял, что произошло после второго свистка Степана.

Антипу сначала показалось, что в центре его поля произошло самое настоящее извержение вулкана. Сначала из центра поля в Небо полетели комья Земли и грязи, а затем там начал быстро вырастать и увеличиваться в размерах довольно большой холм. А потом вдруг Земля под ногами механических лошадей и пеших охотников вздрогнула, и прямо на месте холма просто ниоткуда появился огромный аяц.

Антип сидел в седле, крепко сжимая свои уши руками в замшевых перчатках, смотрел на этого айца и все никак не мог прийти, вернуться в себя, очнуться от всего происходящего вокруг. Впрочем, по всей видимости, тоже самое происходило и с другими участниками охоты. Все они сжимали свои уши ладонями и во все глаза смотрели на этого чудовищного айца.

А аяц и вправду был чудовищным и тоже во все глаза смотрел сейчас на охотников. Он был размером с крупную механическую лошадь, а возможно, что и крупнее, с толстыми когтистыми лапами, с длинными, размером с человеческую руку, резцами, что выступали из под его верхней губы на добрый человеческий локоть. Этот аяц внимательно смотрел сейчас на охотников и его глаза быстро наливались кровью, а над Землей при этом распространялся какой-то необычно зловонный и удушливый запах.

Через минуту или две после появления айца Антип начал понемногу приходить в себя. Он быстро осмотрелся и увидел, что все охотники, кроме особо понятливых, сидят и стоят абсолютно неподвижно, как одетые в святочные наряды статуи, с крепко прижатыми к голове ладонями и только Анфиса сидит в седле в абсолютно естественной позе и вроде бы даже заливается смехом, сильно откидываясь всем телом назад. Антип решил пока, на всякий случай, не отрывать своих ладоней от ушей и продолжить осмотр поля проведения охоты. И он продолжил осмотр поля и тут же увидел Степана.

Степан во весь опор скакал к чудовищному айцу, размахивая над головой вынутой из ножен артиллерийской саблей. Антипу на миг показалось, что чудовище сейчас прыгнет на Степана и раздавит его своей массой, превратит его в кровавый комок из плоти, дерматина, стальных деталей и боли. Но аяц повел себя несколько необычно - сначала он перевел свой взгляд с охотников на скачущего к нему Степана, и его глаза тут же начали увеличиваться в размерах, сильно при этом округляясь. Когда Степан подскакал к айцу на расстояние сабельного удара и уже занес свою саблю над головой, тот вдруг резво отскочил в сторону, а потом понесся по полю большими скачками в сторону ближайших молочных пальм. И тут же Антип почувствовал какое-то давление, или лучше сказать - какую-то вибрацию на поверхности своей правой перчатки. Он обернулся в сторону источника этой вибрации и увидел перекошенное от злости и сильного крика лицо Одеялова. Тот кричал не отнимая ладоней от своей головы и его тяжелый цилиндр медленно сползал на затылок. Антип презрительно усмехнулся одними губами, отвернулся от Одеялова и продолжил наблюдение за дикой охотой Степана Чпенглира.

Степан скакал за чудовищным айцем во весь опор и размахивал над головой своей саблей, но скорость айца была несколько выше скорости механической кобылы и он постепенно увеличивал разрыв, уходил в сторону заснеженных молочных пальм. Антипу на миг показалось, что Степан гонит сейчас не айца, а какую-то чудовищную, дикую, лишенную всадника лошадь со слишком толстыми и длинными задними ногами, благодаря толчкам которых о Землю, она все дальше и дальше отдаляется от преследующей ее обычной лошади со всадником на спине и с ногами нормальной длины.

Потом наступил момент, когда Антип решил, что это - все, Степан не сможет нагнать айца и тот уйдет в пальмы Одеялова, скроется в густых заснеженных джунглях, раствориться и исчезнет в их чаще. Но он точно ошибся тогда на счет Степана и недооценил его талант бывалого охотника.

Когда аяц уже почти приблизился к пальмовым посадкам, и ему до них оставалось всего несколько мощных прыжков, всего несколько сильных толчков ногами, Степан каким-то артистическим, плавным и точным движением сорвал с пояса электрическую гранату, зубами вырвал из нее чеку и бросил в айца, угодив чудищу точно в спину, прямо между его лопатками.

И как только электрическая граната коснулась спины айца, между его лопаток полыхнул яркое электрическое пламя, а по Земле в разные стороны побежали толстые змейки электрических молний. Одна такая змейка достигла ног механической кобылы Степана, а потом другие, уже гораздо менее толстые, но зато очень быстрые змейки окутали ее всю - от копыт до челки. Кобыла сразу же встала на дыбы, а потом словно бы окаменела и начала тяжело заваливаться на бок, но Степан быстро перекинул ногу через ее круп и ловко соскочил на Землю. Окаменевшая кобыла тяжело завалилась в снег, поднимая вокруг себя высокие снежные фонтаны, а Степан, размахивая своей саблей побежал к айцу, который сейчас неподвижно лежал на Земле, раскинув на стороны свои слишком длинные, но уже полностью бесполезные лапы. Сейчас он как бы обнимал этими бесполезными лапами Землю, обнимал ее в последний раз...

Антип видел, как Степан приблизился к лежащему на Земле айцу где-то в районе его шеи, перехватил эфес сабли двумя руками, повернул ее лезвие острием вниз, а потом несколько раз качнул им вдоль условной вертикальной оси. И когда Степан опускал лезвие сабли вниз, задние ноги айца начинали быстро-быстро елозить по Земле, а когда он поднимал лезвие, задние ноги начинали елозить по Земле несколько медленнее и тише.

Антип не смог долго смотреть на это и отвернулся. Он увидел, что и остальные охотники тоже отворачиваются в сторону, и даже Анфиса больше не смеется и смотрит не на айца, а куда-то вперед и вверх, и Одеялов тоже отворачивается и даже чуть прикрывает при этом глаза.

А потом Одеялов что-то сказал Антипу, и он прочитал по его губам слово: "Каково?", а потом между ними состоялся безмолвный диалог.

"Какой ужас",- сказал тогда одними губами Антип.

"Да",- беззвучно подтвердил Одеялов,- "Самый настоящий кошмар. Одно можно сказать совершенно точно - больше никто не будет портить мои пальмы".

"Ты отзовешь свой иск? Ведь теперь совершенно понятно, что я ни в чем перед тобой не виноват".

"Извини, но - нет".

"Почему?"

"Потому, что кто-то должен ответить за мои попорченные пальмы. Кто-то должен возместить мне убытки".

"Подлец".

"Тебе просто нужно было организовать эту охоту раньше. Вот и все".

"А все-таки?"

"Ладно, там видно будет"

Беззвучный арендаторский диалог на этом сошел на нет, а потом Антип решил снова взглянуть на айца, и быстро повернул к нему голову, но сразу же понял, что смотреть там уже не на что - аяц больше не дергал своими чудовищными ногами и лежал на Земле абсолютно неподвижно, почти как натуральный, зачем-то обряженный в карнавальный меховой костюм, но только очень уж большой и древний человек, а Степан уже шел к ним, протирая свою саблю снегом, и что-то вроде бы даже кричал на ходу.

Антип сначала удивился тому, что совсем не слышит криков Степана, ведь электрическая граната разорвалась от него на достаточно большом удалении и не могла его оглушить, но тут он вспомнил про свои уши и про крепко прижатые к ним ладони. Антип убрал ладони от ушей и тут же услышал крик Степана.

- Ох, и хорош, мерзавец!- весело и громко кричал Степан.- И крупный! Давно у меня не было такой замечательной охоты!

- Уже все?!- крикнул ему Антип.- Охота уже закончилась?!

- Да!- весело кричал Степан.- Закончилась! Он чуть от меня не ушел, но я все же добыл этого прекрасного айца! Не совсем по Еневской Конвенции получилось, ну да ладно! Больше он не будет никого беспокоить!

- Какой ужас,- тихо сказал рядом Одеялов.- Никогда бы не подумал, что нынешние вразийские святки начнутся с такого необычного события.

- Ах, оставьте это,- капризным голосом сказала Анфиса.- Что же во всем этом необычного? Святки как святки.

- И то верно,- быстро согласился Одеялов.- Но что же нам теперь делать с такой горой мяса? Вы не поверите, но неделю тому назад я выписал из Талии специальную духовку, в которой такого вот айца можно было бы легко зажарить целиком, да ее как назло еще не доставили в мою усадьбу.

- Это не имеет значения,- сказал Степан, подходя к охотникам.- Айца все равно нельзя было везти в вашу усадьбу.

- Но почему?- удивился Одеялов.- Здесь по доильной просеке совсем близко выходит.

- Дело не в расстояниях, а в мистическом Правиле Первой Зажарки,- начал терпеливо объяснять свою позицию Степан.- По древнему охотничьему обычаю, дичь первым зажаривает тот, в чьей Земле она была добыта. Ему же достается голова дичи для украшения стен гостиной, и ее правая лапка, которую следует носить на груди. Старые люди говорят, что такие лапки приносят своим владельцам удачу во всех делах.

- Как все непросто,- с сарказмом заметил Одеялов.

- Таково Правило,- пожал плечами Степан.- Иначе можно испортить предстоящие святки и накликать на себя какую-нибудь беду. А еще хозяин Земли должен лично разделать добытую дичь и оделить ее частями всех участников счастливой охоты. Если проделать все это до восхода первой звезды, то участникам охоты в продолжение всего святочного цикла будет сопутствовать удача во всех их делах и успех во всех их начинаниях.

- Чур, мне хвостик, Тепа!- закричала Анфиса.- Я сделаю из него шубку, и когда я ее надену меня точно будет ожидать успех во всех моих начинаниях!

- Договорились,- сказал Степан и послал Анфисе продолжительный воздушный поцелуй.

- Да как же мы доставим такую громадину в мою усадьбу?!- воскликнул Антип (ему совсем не хотелось разделывать этого айца лично, и он с удовольствием уступил бы эту сомнительную честь Одеялову).- Разве только вызвать из города грузовую вертолетную платформу? Да ведь и она не сможет поднять в воздух такую громадину.

- Положись на меня, Типа,- сказал на это Степан.- Глазом моргнуть не успеешь, а этот аяц уже будет лежать в твоей усадьбе и ты будешь стоять над ним с разделочным топором в руках.

Антип не нашел ничего другого, как только развести свои руки в стороны и нервно пожать плечами. Он сначала подумал, что Степан шутит на счет быстрой доставки огромного айца в усадьбу, но тот смог удивить его второй раз в течение одной охоты.

Поговорив о чем-то с оставшимися в седле арлекинами Одеялова, он поставил их лошадей рядом, сразу за задними лапами айца, а затем поколдовал над их кормовыми отделами и извлек оттуда два толстых стальных троса с крюками на концах (Антип даже и не догадывался, что у механических лошадей в кормовых отделениях есть такие крюки и тросы). Затем Степан обмотал задние ноги айца стальными тросами и зафиксировал их какими-то сложными узлами. После этого он что-то крикнул арлекинам, и те начали стегать лошадей своими страшными плетками. Кони наклонились вперед и под их дерматином буграми вздулись работающие на максимальных оборотах цилиндры. Все присутствующие с любопытством наблюдали за действиями Степана и спорили об успехе или неуспехе его предприятия. Особенно усердствовала в этих спорах дворня Антипа.

- Стронет!- кричали одни приказчики и конюхи.

- Не, не стронет!- кричали другие.

- Стронет!- кричали одни дворовые девки.

- Ни в жисть не стронет!- отвечали им другие.

- Ша!- кричали на них приказчики.- Это не бабского ума дело!

- Да пошли вы вместе со своими умами!- отвечали им дворовые девки дружным хором.

Антипу и самому было интересно - смогут ли арлекины стронуть айца с места или нет, и он во все глаза следил за их работой плетками, и даже побился с Одеяловым на небольшой заклад, что да - стронут, а Одеялов говорил, что - нет, не стронут, уж он-то своих арлекинов знает как облупленных, и своих лошадей тоже знает, так, что - нет, кричал он, ни за что не стронут, готовь опять, Кривицких, свои араллодики, скоро они станут моими.

Но арлекины справились с поставленными Степаном задачами - они сначала хлестали лошадей вразнобой, а затем дружно ударили по их бокам разом и все вдруг окуталось паром от аварийного выброса горячего антифриза. А когда зеленое облако антифриза рассеялось, все увидели, что арлекины уже скачут трусцой по полевой дороге в сторону усадьбы Антипа, а за кормовыми отделениями их лошадей волочится по Земле чудовищный аяц, и сразу за ним остается широкая бурая полоса.

- Ну, вот и все,- говорил Степан, подходя к охотникам.- И не нужно никаких вертолетов...

- Вертолеты нам все же понадобятся,- сказал Антип, указывая рукою на особо понятливых охотников, которые сейчас с прижатыми к животам руками, в скорченных позах лежали на Земле.

- Ах, да,- сказал Степан.- Я совсем позабыл об особо понятливых. Нужно вызвать для них санитарную платформу через телешар. Есть у кого-нибудь с собою телешар?

Однако телешаров ни у кого не оказалось и Степаном тут же было принято решение оставить всех особо понятливых в поле, а санитарную платформу вызвать для них сразу по прибытии в усадьбу. Степан запрыгнул в седло освободившейся механической лошади особо понятливого арлекина, который вместе со своей маской страдания скорчившись лежал сейчас на мерзлой Земле, и объявил охоту на айца оконченной, а затем отдал приказ возвращаться в усадьбу.

Когда охотничья процессия покидала место охоты, остающиеся особо понятливые начали умолять всех присутствующих не бросать их. Они протягивали к уходящим охотникам руки и просили взять их с собой в усадьбу, и все это со стонами, с причитаниями, с призывами к давно ушедшим из этого мира общим предкам, родственникам и знакомым, и со слезами на глазах.

Антип некоторое время наблюдал за происходящим, а затем не выдержал и обратился к Степану с просьбой забрать особо понятливых с собой.

- Это невозможно,- твердо заявил Степан.

- Но почему?- удивился Антип.- Загрузим их в санки и дело с концом. Уж мои-то механические лошади не слабее одеяловских, чай?

- Нет,- твердо стоял на своем Степан.- Это сильно задержит продвижение колонны, а согласно с древними охотничьими традициями и мистериями первого дня вразийских святок, мы должны разделать этого айца еще засветло, а ночью организовать праздничный бал-фуршет. Это привлечет на нашу сторону успех и удачу на все предстоящие святки. Такова традиция, а мы же не хотим ее нарушать? Или хотим?

- Не хотим,- хмуро сказал Антип, подымая воротник своего зимнего кафтана.

- Да не переживай ты так, Типа!- весело воскликнул Степан, ударяя Антипа сложенными замшевыми перчатками по плечу.- Ничего с ними не случится до прибытия санитарных платформ! А на будущее будет для них отличная наука, ведь их особую понятливость надо же как-то лечить? Ведь нельзя же оставлять ее так как она есть? Я уверен, что предстоящее ночное приключение и ночевка на холодной зимней Земле хотя бы частично вылечит их и точно прочистит им хоть немного их особо понятливые мозги. Не переживай! Думай лучше о предстоящем бале-фуршете!

Степан хлопнул Антипа по плечу еще раз, пришпорил лошадь и поскакал в голову колонны, по всей вероятности намереваясь проверить - как обстоят дела у головных арлекинов.

Вот так Антип Веерович Кривицких, видный арендатор Земли, крупный заводчик сахарной свеклы гэмэо, почетный член арендаторского Серального Комитета, неожиданно для себя сделался еще и удачливым охотником, и посвященным в мистериальные вразийские таинства человеком.

Глава IX

Назад в усадьбу охота возвращалась в быстром темпе, чтобы успеть начать разделку зайца до восхода первой звезды и многие пешие охотники не смогли выдержать скорость, они отстали от конных и затерялись в заснеженных, дремлющих под снегом, полях, а те, что смогли как-то угнаться за конными добрались до усадьбы в полном изнеможении и теперь буквально падали на Землю, валились на нее с ног от страшной усталости.

Когда арлекины проехали под аркой центральных ворот и встали в центре двора, выбежавшая навстречу охоте Глафира всплеснула руками и чуть не потеряла сознание, но один из конюхов, что по старости не смог принять участия в охоте и остался в усадьбе, подхватил ее сзади и поддержал.

- Типа!- кричал Степан, соскакивая с лошади.- Пошли кого-нибудь за разделочным топором! Уже совсем стемнело и скоро взойдет первая звезда!

"Далась тебе эта звезда,- со злостью думал Антип, слезая с коня.- Что же мне теперь этого айца вот так прямо топором на части здесь рубать? Я же испачкаюсь. Нашли себе подходящего ост-оевского, называется. Хороша же ваша мистерия".

- А вот он и топор!- кричал старый конюх, выбегая из мезонина с огромным, выщербленным по широкому древнему лезвию топором в руках.- Вы его прямо так рубать станете или на спину перевернете, а, Антип Ферыч?

- Прямо так,- сказал Антип, с раздражением вырывая тяжелый топор из рук слишком уж расторопного старого конюха.

Топор-то он из рук конюха вырвал, но вот что с ним делать дальше абсолютно себе не представлял и стоял сейчас с этим дурацким топором в руках прямо посередине своего обширного подворья, перед чудовищным мертвым айцем. Он все крутил этот топор в руках, все проворачивал его щербатое лезвие то так, то эдак, чувствуя его уверенную тяжесть на своих ладонях, все поглаживал его рукоять, пробовал ногтем остроту. Несмотря на древние щербины лезвие казалось очень и очень острым.

Остальные охотники стояли за его спиной, о чем-то тихо переговариваясь, покашливая в свои кулаки и перчатки, переминаясь с ноги на ногу и к ним присоединялись все новые и новые охотники из тех, что отстали от охоты на обратном пути, но каким-то образом сумели ее нагнать. Они вбегали в ворота усадьбы, а затем останавливались, тяжело привалившись к какому-нибудь столбу или срубу, тяжело вдыхали и выдыхали воздух, хватались за сердце, растирали себе грудь и хрипло спрашивали у остальных: "Ну что там? Не начинал еще разделывать? Вот хорошо, поспели, значит".

Антип слышал эти восклицания краем уха, понимал, что все участники охоты ждут от него решительных и смелых действий, но все никак не мог заставить себя подойти к айцу и эти действия начать. Был момент, когда он даже хотел отбросить от себя этот ужасный топор, упасть на колени, рвануть на груди теплый зимний кафтан и закричать во весь голос так, чтобы и новая восходящая звезда услышала этот крик: "Не могу я, люди-и-и-и! Я не могу-у-у!" И он, наверное, так бы и сделал, но тут сбоку подошел Степан и очень тихо сказал ему почти в самое ухо:

- Типа, что с тобой? На тебя все твои дворовые люди смотрят. Ты же не хочешь испортить им святки? Соберись.

- Степан,- с жаром зашептал в ответ Антип.- Степа, Степушка, господин поручик, ты мой дорогой! Не могу я этим топором никого рубать!

- Почему?- удивленно прошептал Степан.- С виду очень даже надежный топор. Извини, но я тебя никак не могу понять.

- Да потому, что за всю свою жизнь ничего и никогда я топором не рубал! Можешь ты представить такое? Можешь ты понять мое состояние?

- Какая чепуха!- с жаром зашептал Степан.- Это очень просто. Перехватываешь топор покрепче, вот так, а потом прицеливаешься, замахиваешься и бьешь! Это просто, говорю тебе. Соберись, первая звезда уже на подходе.

- Но как же я смогу до ее восхода разрубить такого огромного айца? Как я смогу освежевать такую чудовищную тушу? Я же за всю свою жизнь даже рыбешки не очистил. Я же всю свою жизнь все по кабакам да по ресторанам... А тут - такой ужасный топор.

- Лиха беда начало,- успокаивающе зашептал Степан.- Да ведь тебе и не нужно всего айца свежевать да рубить. Тебе нужно только нанести первый, мистериальный удар, а все остальное дорубят уже без тебя. Эх, Типа, какой же ты сейчас смешной и ведь совсем ты своих людей не знаешь. Один разочек рубани только, так - для виду и сразу отходи в сторону, а все остальное уже и без тебя закончат, и очень быстро, уж ты мне поверь. Давай, Типа, не позорь себя перед своею же дворнею, и все ваше арендаторское сословие не позорь. Вон Одеялов на тебя как зыркает, а рожа аж покраснела от удовольствия. Так и ждет, мерзавец, наверное, чтобы ты сейчас как красна девица прямо над топором своим расплакался. А если ты сейчас еще и в обморок здесь хлопнешься, так он, я думаю, просто зайдется здесь от восторга. Давай Типа, руби смелее, а я тебя подстрахую.

Упоминание Одеялова произвело на Антипа отрезвляющее и взбадривающее действие. Только представив себе красную, ухмыляющуюся рожу этого мерзавца, Антип испытал прилив ярости и решительности. Он перехватил топор покрепче, твердым шагом подошел к айцу, прицелился ему в центр широкого, покрытого комковатой серой шерстью лба, размахнулся и ударил. Однако в самый последний момент, за мгновение до того, как острое щербатое лезвие погрузилось шерсть, Антип не выдержал и закрыл глаза. Он почувствовал, как внизу что-то хрустнуло и лезвие начало погружаться во что-то податливое грубому металлу топорного лезвия, во что-то удивительно мягкое, и тут же испытал приступ страшной тошноты, разжал пальцы и уже почти падая в обморок, покачнулся и откинулся всем телом назад.

- Ай, молодец!- закричал Степан под одобрительные крики толпы.- Ай, красавчик! А вот и первая звезда восходит! Налетай люди! С первым днем святок вас всех, и приятного вам всем аппетита!

Говоря это, Степан ловко подхватил одной рукой падающий на Землю топор, а другой придержал Антипа за талию и осторожно увел его в сторону крыльца. Люди тем временем с гиканьем и криками уже неслись к айцу, размахивая над головой своими косами и колами, своими, невесть откуда взявшимися длинными ножами, топорами и ножницами. Кто-то скоро выхватил из рук Степана и тот проклятый топор, которым только что был нанесен первый мистериальный удар, и он теперь крепко обхвати Антипа двумя руками и потащил его вверх по крыльцу, где уже стояли и хлопали глазами на происходящее Семен с Глафирой.

- Забирайте его,- сказал Степан, передавая обмякшее тело Антипа в руки Семена.- Ему нужно полежать где-нибудь с часик и все будет хорошо. И кафтан застирать нужно, пока кровь на нем не обсохла, а то пропадет дорогая модельная одежка. А мне туда нужно - хвост для Анфисы добыть, пока его не затоптали и не испортили мех.

Сказав это, Степан выхватил из ножен свою саблю, нажал на кнопку предохранителя, активируя боевое шептало и с криком "А ну-ка посторонись!" побежал вниз по ступеням, туда, где гудела и волновалась сейчас над айцем людская толпа, откуда раздавались громкие вопли и чавкающие страшные звуки. Разделка айца шла уже полным ходом, когда Семен и Глафира под руки ввели Антипа в спальню и уложили в постель. Потом у него началась сильная горячка, и ему пришлось дать снотворного и наложить на лоб мокрую повязку. Это возымело свое действие и Антип начал уже проваливаться в не очень глубокий сон, думая при этом, что вот - все уже позади, и хорошо, и теперь все будет замечательно, и что эта проклятая охота уже окончилась, люди пошумят-пошумят да и успокоятся, гости разъедутся и все вернется на круги своя и будет как прежде - посадка свеклы гэмэо, ее уборка... опять посадка... и снова уборка... и снова посадка...

Антип уже почти успокоился и начал основательно засыпать, как двери его спальни распахнулись и в спальню веселой гурьбою ввалились Степан, Одеялов и Анфиса.

- Ну вы только посмотрите на него!- кричал Степан.- Праздничный бал-фуршет готов, столы накрыты, бокалы наполнены, а главный виновник торжества лежит здесь, как будто его ничего не касается и вроде бы даже засыпает! И это - после такого замечательного мистериального удара по айцу!

- Да!- кричал Одеялов.- А славно он рубанул этого айца! Вот уж не ожидал, что среди наших арендаторов есть такие славные рубаки!

- Типа!- кричала Анфиса капризным голосом.- Что же ты лежишь как неживой, право! Мне скучно!

- Да, Антип,- подытожил Степан.- Что же ты лежишь? Гости желают праздновать святки, им скучно, а ты лежишь. Это нехорошо, Антип, это не по-охотничьи, а ты ведь еще и хозяин праздника.

- Я... я...- говорил Антип, медленно и неохотно принимая сидячее положение и абсолютно не зная, что ему сейчас говорить.- Я устал право... Нет, право... я точно устал...

- А мы?!- воскликнул Одеялов.- Мы разве не устали? Да на такое и смотреть устанешь, а не то, что принимать во всем этом участие. Нет, Кривицких, ты дальше как себе хочешь, а прямо сейчас вставай, и идем праздновать святки. Твоя дворня в людской столовой такое гульбище устроила, что смотреть страшно, а мы, арендаторы, что? Мы что хуже дворни?

- Типа, вставай,- серьезным голосом сказал Степан.- Мы должны достойно провести бал-фуршет, а иначе вся сила первого мистериального удара пропадет и в будущем году никто из участников охоты не испытает своей удачи и не узнает своего счастья.

- Ладно,- сказал Антип, свешивая ноги на пол.- Так и быть. Идемте праздновать... бал-фуршет так бал-фуршет, что с вами поделаешь...

Анфиса тут же засмеялась и захлопала в ладоши.

- Браво, Типа!- закричала она.- Браво! Ах, я чувствую, что сегодня будет чудная праздничная ночь. Мне сейчас даже страшно представить, какое счастье ожидает нас всех в предстоящем году после такой замечательной охоты и этой дивной ночи!

По звонким хлопкам Антип сразу понял, что она сняла свои меховые варежки, а присмотревшись увидел, что и капюшон ее охотничьего костюма сдвинут сейчас назад, и ее черные рожки сейчас находятся на спине, и торчат, выглядывают оттуда словно обгоревшие крылья какого-то необычного, дивного ангела. По всем этим признакам было понятно, что Анфиса намеревается отпраздновать первую святочную ночь с максимальной отдачей, и что она этой ночью твердо взяла курс на свое будущее счастье.

- Вот что,- сказала Анфиса, вынимая из кармашка своего комбинезона крошечный стеклянный флакончик из-под дамских духов.- Сейчас мы его взбодрим. Типа, сядьте прямо, расправьте спину, откройте рот и закройте глаза.

Антип сразу же понял, что она хочет воспользоваться какой-то своей настойкой, чтобы взбодрить его и поддержать его ввиду начинающегося бала-фуршета. Он покорно прикрыл глаза, открыл рот и даже чуть-чуть высунул наружу язык.

Настоек Анфисы он опасался, да, но ее саму нет, и сейчас он решил, что она не сделает ему ничего плохого, а наоборот, поможет своим необычайным искусством достойно пережить предстоящую праздничную ночь. Так и случилось. Когда Анфиса поднесла флакончик к его раскрытому рту и три раза надавила на кнопку распылителя, Антип почувствовал сильное жжение на своем языке, которое сначала быстро перешло на его гортань, затем на горло, а потом опустилось в центр живота в котором сразу же разгорелось сильным волнующим пламенем. Все это сопровождалось приятной щекоткой и подергиванием кожи на его щеках и спине - прямо между лопаток. А потом щекотка начала стремительно нарастать и Антип быстро соскочил с кровати, а потом резко встряхнулся всем телом, как мокрая, выходящая из воды лисица и тут же эта веселая щекотка прекратилась, а по всему его организму разлилась удивительная бодрость, которая постепенно, но неумолимо трансформировалась в жажду куда-то бежать и что-то делать.

- Ага!- радостно закричал Степан.- Вот это уже совсем другой танец! Фисочка, а ты не переборщила с дозой?

- Нет,- отвечала Анфиса, засовывая флакончик в кармашек комбинезона.- В полную силу оно подействует только через час-полтора, как раз в самый разгар нашего замечательного праздника и все будет хорошо.

- Хорошо,- сказал Степан.- А почему он такой красный?

- Это сейчас пройдет.

Но Антип уже не слушал никаких разговоров, он чувствовал себя прекрасно и был преисполнен решимости немедленно начать бал-фуршет.

- Прошу,- сказал Антип, широким хозяйским жестом указывая на входную дверь спальни.- Прошу всех в залу. Ведь столы для фуршета накрыты в зале?

Вопрос адресовался Семену, который словно бы ниоткуда вырос у него за спиной и тихо сказал ему прямо в ухо:

- Так точно-с Антип Ферыч, в зале-с.

- Прошу всех в залу!- воскликнул Антип и бодрой прыгающей походкой направился к дверям.

***

Огромная зала сверкала огнем искусственных свечей, канделябры с которыми были развешаны и расставлены буквально повсюду - на стенах, на полу, на длинном столе, который уже ломился от всевозможных угощений, блюд и закусок, и над которым все еще колдовала Глафира, которая распоряжалась целой толпой дворовых девок в нарядных белых кокошниках. Она быстро поправляла отдельно стоящие блюда, просматривала на свет бокалы, вилки и ножи, протирая некоторые из них длинной полотняной салфеткой, которая сейчас была перекинута через ее дородное, по-домашнему мягкое и полное плечо словно какой-то кухонный праздничный аксельбант.

Антип вошел в праздничную залу первый и сразу же внимательно осмотрел стол.

В его усадьбе был лично им самим заведен особый порядок проведения праздников, когда на стол в самом начале выставлялось сразу все - вся еда и все напитки, так чтобы все это лежало и стояло на столе горою, очень тесно и чтобы любой гость мог выбрать себе любое кушанье, и таким образом не дожидаться уже перемены блюд, не беречь свой желудок для более желанного и вкусного угощения, которого в итоге могло на столе и не оказаться. Таким образом, Антип как бы сразу показывал своим гостям весь свой товар лицом, и все окрестные арендаторы знали о таких его обеденных порядках и одобряли их.

Антип быстро окинул взглядом праздничный стол и сразу же понял, что и в этот раз Глафира его не подвела и все устроила так как надо. Сегодня посреди стола стояло длинное серебряное блюдо с огромным куском розового, умело подпеченного с боков аячьего мяса, которое окружали более мелкие судки, блюда и тарелки со всевозможными закусками - пирожками, сырами, соусами, тортами и длинными продолговатыми конфектами. В центральный кусок мяса было воткнуто множество острейших ножей и в свете канделябров эти ножи были похожи на причудливый стальной гребень. Отраженный от их рукояток свет играл и переливался в стекле множества бутылок, штофов и графинов с казенкой, ранцузскими и тальянскими винами, домашними настойками и еще с чем-то таким к чему трудно было найти подходящее название, но что можно было смело пить и не бояться никаких последствий.

Снизу, где располагалась людская столовая, уже доносился гул, звон посуды, крики и музыка и Антип понял, что там уже начался праздничный обед, а значит, нечего медлить и здесь тоже нужно его устраивать, да ему уже и сильно хотелось присесть, так как бодрящая настойка Анфисы, вызывая бодрость духа, усиливала, по всей видимости, усталость тела.

- Господа,- сказал Антип, указывая рукою на стол.- Прошу вас рассаживаться. И у меня принято без церемоний, любой садится где хочет, берет что хочет, ест и пьет что хочет и что хочет при этом говорит. Если же кому-то захочется петь, то тоже прошу вас не стесняться.

- Это так вульгарно,- сказал Одеялов.- Но что-то в таком порядке проведения праздников все же есть.

- А мне нравится!- весело сказал Степан.- Все организовано замечательно - просто, по-нашему, по-вразийски, без вропонтов и нглоцеремоний! Без лицемерного кухонного ранцехолуйства и прочих гастрономических ужимок!

- Банальное набивание брюха,- ехидно поддакнул Одеялов.- Вот как это называется в культурных средах.

- А что собственно вы прибыли сюда набивать, любезный?- сказал Степан, в очередной раз и с нескрываемым удовольствием осматривая праздничный стол, который, казалось, уже медленно проседал под тяжестью закусок, особенно в районе центрального блюда.- Если лицо, так через часик спуститесь в людскую столовую и там вам с этой проблемой охотно помогут.

Одеялов нервно закашлялся, а Антип улыбнулся и с благодарностью посмотрел на прямую, с широкими военными плечами, спину Степана.

- Прошу,- сказал он, указывая на стол.- И помните - нам еще нужно нагнать людскую в праздновании первого дня мистериальных святок.

Гости устремились к столу и Степан тут же выдернул один нож из центрального куска мяса, ловко перехватил его двумя руками и воткнул в розовую плоть по самую рукоятку.

- Это самая вкусная часть айца,- говорил он, ловко вырезая себе большой квадратный кусок.- Вырезка со спины. Я ее сам выбирал.

- А что у людей?- спрашивал Антип, отрезая себе небольшой кусочек и осторожно беря его на вилку.

- Задняя правая,- говорил Степан, усаживаясь и быстро окидывая взглядом ближайшие напитки.

- А им хватит?

- Хватит. Еще и останется.

- Увидим.

- Посмотрим. Начнем с казенки?

- Пожалуй.

Анфиса с Одеяловым оказались с другой стороны стола, и их совсем не было видно за чудовищным центральным куском аячьего мяса.

Антип со Степаном поздравили друг друга со святками, быстро выпили по рюмке казенки и начали закусывать айчатиной, которая действительно оказалась очень нежной и приятной на вкус.

Обычно казенка расслабляла Антипа и помогала ему быстро забывать различные неприятности, но в этот раз она подействовала по-другому - тяжелые воспоминания прошедшего дня снова навалились на него, накатились на него тяжелой ментальной волной.

Сначала он хотел встать и посмотреть как дела у Анфисы и Одеялова, но потом передумал и сидел теперь подперев щеку правой ладонью и вяло ковыряясь серебряной вилкой в мягкой жареной айчатине. Степан, напротив, ел с большим аппетитом, и все время нахваливал кулинарный талант Глафиры.

- Типа, почему ты ничего не ешь?- спрашивал он Антипа.- Что-то неприятное вспомнилось? Я надеюсь, что сегодняшний мистериальный удар здесь ни при чем? Здесь что-то другое?

- Да,- слегка покривив душой, сказал Антип.- Я вспоминаю последние волнения киборгов и думаю об общем вреде анонизма.

- Брось!- сказал Степан.- Давай лучше выпьем.

- Ну, давай.

- А про вред анонизма я тебе так скажу - анонист анонисту большая разница.

- Это как же?- Антип поднял стакан с казенкой и зачем-то начал просматривать его на свет, исходящий от ближайшего канделябра.

- А так. Анонисты ведь не однородны по своем составу. Разных анонистов на белом свете множество, но всех их условно можно разделить на две больших группы - игривых и злостных.

- В первый раз слышу о таком разделении,- с вялым интересом заметил Антип.- И чем же они отличаются?

- Игривые анонисты довольно безвредны и устраивают волнения ради своего развлечения. Когда они пролазят в мозги киборгов, то устраивают с ними совсем безобидные безобразия. Обычно игривые пошалят-пошалят совсем немного, больше для виду, а потом заставят попорченных киборгов устроить безобразия в каком-нибудь серале, слегка подлечат свой сексуальный психоз и сразу успокоятся, а вот злостные совсем другое дело. Эти крушат и громят все подряд, бессмысленно и беспощадно, что говорит о сексуальном психозе просто космического масштаба, который уже невозможно унять простыми налетами на провинциальные серали.

- Мировое правительство?- осторожно поинтересовался Антип.

- Если бы оно было,- кивнул головой Степан.

- Мужчины!- раздался сверху капризный голос Анфисы.- Мне скучно!

- Но я не знаю, что еще...- начал, было, оправдываться Антип, но Степан его оборвал.

- Какая-нибудь музыка у тебя здесь есть?- спросил он.- Ей просто хочется потанцевать, попрыгать. Между нами - Анфиса страшно боится растолстеть и поэтому во время еды ее тянет на танцы, а во время танцев на еду, но в остальном она замечательная. Так что? Найдется у тебя здесь какая-нибудь музыка? Без музыки и танцев она от нас не отстанет, а кроме того первый день мистериальных святок без танцев как-то не празднуется.

В зале у Антипа был устроен специальный музыкальный балкон, где были горой навалены различные музыкальные инструменты и пылилась очень дорогая электрическая установка понского производства. Такие установки были способны издавать любые звуки, но извлекать их могли только специально обученные люди, так называемые дириджеи. Чтобы сделаться умелым и ловким дириджеем нужно было пройти ускоренный курс игры на электрической музыкальной установке, которые каждый год организовывала фирма производитель музыкальных установок в ближайшем городе.

У всех окрестных арендаторов в усадьбах были устроены музыкальные команды из штатных усадебных дириджеев, которые должны были во время проведения домашних праздников развлекать гостей игрой на музыкальных установках, число которых варьировалось от усадьбы к усадьбе и доходило порою до двадцати штук.

Но это только у слишком уж музыкальных арендаторов, а Антип к таким точно не относился, и его домашняя музыка была что называется - самого камерного свойства. Года два тому назад он отправил Семена в город на специальные музыкальные курсы и тот прошел там ускоренный тренинг быстрой игры на музыкальных установках понского производства. Но обучение это было так, только для виду. Антип всегда ценил праздники больше за отличную еду и питье, чем за звуковое сопровождение, а на праздники к нему съезжались арендаторы исключительно мужского пола, которые полностью разделяли его вкусы и взгляды. Поэтому в местных арендаторских кругах домашние праздники Антипа часто называли "мужичниками", и женатые арендаторы старались держаться от них подальше, но не потому, что не разделяли его взглядов на еду, музыку и питье, а опасаясь своих капризных и своевольных, часто тяжелых на руку, арендаторских жен. Женатые арендаторы и арендаторы женского пола обходили и объезжали мужичники Антипа седьмой дорогой, но сегодня у него в гостях оказалась Анфиса, которой хотелось музыки, и с этим нужно было срочно что-то решать.

Антип окинул обеденную залу в поисках Семена и тут же обнаружил его в дальнем конце стола. Его штатный усадебный дириджей сидел сейчас на самом дальнем углу стола, ближе к дверям и за обе щеки уписывал большой кусок жареной айчатины, то и дело наполняя свой фужер какой-то коричневой жидкостью и чокаясь этим фужером с огромным, сверкающим в лучах канделябров, графином.

По-видимому, Семен ни о чем не догадывался, вот он, зная праздничные порядки своего хозяина и вел себя обычным манером, и Антип понял, что все это для него сейчас окончится, и ему сейчас почему-то стало жалко своего штатного дириджея, который был прирожденным конюхом, а играм на музыкальных установках обучался по чужой воле и только формально. Но Анфиса хотела музыки и поделать с этим уже ничего было нельзя.

- Семен!- громко позвал Антип.- Семен, поди сюда!

- Да?- сказал Семен, отрываясь от своего фужера.

- Заканчивай,- сказал Антип,- и отправляйся на музыкальный балкон. Сообрази нам какую-нибудь музыку. Такую, чтобы под нее прилично можно было бы поскакать и попрыгать.

- Так ведь...- начал было Семен, с грустью кивая на свою переполненную жареной айчатиной тарелку.- Я ведь только-только...

- Семен,- перебил его Антип.- Делать нечего. Гости желают музыки и среди них наблюдаются дамы.

- Так ведь я из танцевального только мазурку знаю,- сказал Семен, прижимая к груди руку с пустым бокалом.- И то, тактов десять только, а из такого, чтобы гостям и дамам попрыгать... даже не знаю.

- Не позорь меня перед гостями, Сеня,- с чувством сказал Антип.- Залезай на балкон и изобрази там, что знаешь. Что же теперь делать?

Семен обреченно вздохнул, поставил на стол фужер и, на ходу вытирая о рубаху руки, направился к музыкальному балкону. Он взобрался на балкон по боковой лестнице и начал возиться там с музыкальной установкой, прилаживая к ее вертикальным зажимам какие-то дудки, гусли и барабаны. Время от времени он регулировал держатели музыкальных инструментов по высоте и направлению, стучал и дул в них, отчего обеденная зала постепенно наполнилась не очень приятными музыкальными звуками.

- Ой,- всплеснула руками Анфиса.- Какая прелесть! А что он будет исполнять?

- Мазурку,- ответил Антип.

- Кадриль,- поправил Семен с балкона.- Я тут перепутал маленько ноты.

- Кадриль,- эхом повторил Антип.

- Браво!- захлопала в ладоши Анфиса.- Я просто обожаю кадриль! Мужчины, кто из вас откроет наш танцевальный вечер?

- Я не танцую,- быстро сказал Антип.

- Как?- удивилась Анфиса.- Совсем?

- Совсем. Мне медведь обе ноги отдавил,- попробовал отшутиться Антип.- Еще в детстве.

- Не страшно,- бесцеремонно влез в разговор Одеялов.- Мне никто не наступал в детстве на ноги и я с удовольствием станцую с вами любую мазурку, мон браве шарман Анфис.

- Кадриль,- недовольно буркнул Антип.

- Мне решительно все равно,- бодро отозвался Одеялов.

"Потому, что ты мерзавец,- с ненавистью подумал Антип,- а вам, мерзавцам, всегда и все равно".

- Есть еще танцующие мужчины на свете,- заметила Анфиса, поглядывая через центральное блюдо на Антипа и Степана.- Как хорошо, что бедной женщине есть еще с кем станцевать мазурку.

- Кадриль,- снова буркнул Антип.

- Да хоть краковяк!- весело крикнул Одеялов. По его лицу было видно, что сейчас он чрезвычайно доволен собой.

- Дорогая, это просто не мой стиль,- отвечал Степан, наполняя стопки холодной казенкой.- Вальсировать я мог бы сутками напролет, ты знаешь, но разные там кадрили, или мазурки? Уволь, пожалуйста. Воспользуйся для этих целей Еремеем Гансовичем, раз он так этого хочет.

Степан подмигнул Антипу и поднес к губам рюмку с казенкой. Анфиса молча выбралась из-за стола и поманила рукой Одеялова, который все никак не мог оторваться от блюда с крохотными сдобными пирожками.

- Еремей Гансович,- сказал Степан, срезая со спины айца еще один квадратный кусок,- А вот наедаться перед мазуркой я бы вам не советовал.

- Да-да,- торопливо говорил Одеялов, вставая из-за стола и засовывая в рот последний пирожок.- Такие вкусные у Кривицких пирожки, просто невозможно бывает оторваться... одну минуту... минуточку...

Но у Одеялова больше не было этой минуточки. С балкона ударил гонг, а потом послышались первые звуки кадрили. Было видно, что незадачливый танцор хотел подойти к Анфисе, поклонится ей и взять ее под руку, но она не позволила ему этого сделать. Как только с балкона ударила музыка, Анфиса вихрем подскочила к опешившему Одеялову, сама подхватила его под руку и повлекла к центру залы в очень быстром темпе. Антипу отлично было видно, как тяжело Одеялову дается этот бег. Во время бега он пробовал выделывать ногами какие-то фигуры, но из этого ничего не выходило. Анфиса выделывала фигуры раза в два быстрее своего партнера и неслась по паркету с такой скоростью, что тот едва за ней поспевал самым быстрым своим бегом. Фалды тяжелого фрака Одеялова болтались во все стороны и сильно заворачивались на бок и Антипу было отлично видно, что тот одет в самый настоящий двойной фрак - сверху стеганый и теплый, как бы псевдократического вразийского типа, а снизу тонкий и шелковый, насыщенного черного цвета - протовропейский во всех смыслах этого слова, фрак. Фалды нижнего фрака были пристегнуты к верхним многочисленными стальными кнопками и так искусно, что его совсем не было видно в обычных обстоятельствах, но сейчас, во время быстрого танца скрыть его было ну никак не возможно. "Вот так самый обычный танец раскрывает истинную природу человека,- думал Антип, наблюдая за развевающимися фалдами Одеялова.- Скажи мне что ты танцуешь, и я скажу кто ты. И таких людей все еще посвящают у нас во вразийские мистерии!"

Семен стоял на балконе, особым образом перетаптываясь на педалях музыкальной установки. Он то и дело прикладывался губами к какому-нибудь рожку или дудке, бил лбом в одиночную литавру, барабан или бубен, совершал руками очень быстрые и сложные манипуляции с клавиатурой музыкальной установки и все это вместе производило замечательные гармонические колебания воздуха. Танцующая пара уносилась по паркету все дальше и дальше, Анфиса вращалась вокруг своей оси все быстрее и быстрее, а тучноватый и одышливый Одеялов вращался рядом с ней не так быстро, но тоже с очень приличной скоростью. При этом он широко разводил руки на стороны для удержания равновесия и громко топал тяжелыми ботфортами по штучному наборному паркету.

- Видал?- спросил Степан у Антипа и снова весело подмигнул ему сначала правым, а потом и левым глазом.

- Да-а,- протянул тот, следя за происходящим круглыми от удивления глазами.- Да-а-а.

- Хорошо, что не нас,- сказал Степан, после сильного и резкого выдоха вливая в себя рюмку холодной казенки.

- Да,- только и нашелся ответить на это Антип.

Его поразила не только и столько сама кадриль, сколько удивительное мастерство Семена, который стоял сейчас на музыкальном балконе, извиваясь всем своим могучим плотным телом, и используя чуть ли не все его части для игры на хитроумной музыкальной установке.

Антип и не догадывался, что в его усадьбе, рядом с ним живет такой неиспользованный и никем не востребованный музыкальный талант, можно даже сказать - талантище. Он и представить себе не мог, что эдакий музыкальный талантище перебирает вожжи на козлах его расписных колясок. Почему-то он тогда подумал об общей несправедливости мирового устройства и, разволновавшись от этих мыслей, быстро выпил две рюмки холодной казенки подряд - не закусывая, двойным залпом, одну за другой.

Как оказалось, музыку Семена оценил не только он. Вскоре в залу начала небольшими компаниями заходить дворня из людской столовой. Приказчики и конюхи начали рассаживаться за столом в некотором отдалении от Антипа, а дворовые девки, столпившись у входа, уперли руки в бока и, наблюдая за проходом Анфисы с Одеяловым по паркету, начали притоптывать ногами в коротких красных полусапожках и тоже медленно крутиться на месте.

Зала все наполнялась и наполнялась дворовыми людьми Антипа, и многие из них уже начинали хлопать в ладоши, а другие начали уже отбивать ритм кадрили ногами, как бы поддерживая снизу балконную игру Семена на музыкальной установке, и как бы заставляя его играть все быстрее и быстрее, но в то же время и жалея, и подбадривая его этими хлопками и своим ритмичным притопыванием.

Наслаждаясь игрой Семена, который неожиданно оказался таким умелым дириджеем, Антип все пил и пил казенку, но совсем не потому, что хотел ее пить, а потому, что чувствовал нарастающий внутри себя огонь, который быстро трансформировался в желание вскочить на ноги, выпрыгнуть из-за стола и тоже закружиться по паркету. Но неумение танцевать сдерживало его порыв, вот он и лил в себя казенку стопку за стопкой, пытаясь залить это необычное для себя желание, из чего, впрочем, ничего у него не выходило, желание кружиться постепенно нарастало внутри него как тяжелый снежный ком. Однако руки Антипа, которые быстро наполняли сейчас рюмку за рюмкой, точно подносили их к его рту и очень ловко опрокидывали вовнутрь, вскоре тоже начали двигаться в одном такте с хлопками и топотом его дворни, и у него тоже вроде бы начал получаться, начал выходить такой как бы несколько необычный ручной танец, и это вроде бы несколько успокоило его внутренний огонь, несколько его утишило.

Тем временем вихрь, в котором неслись сейчас Анфиса и Одеялов уже сделал полный круг по зале и начал приближаться к столу. А потом музыка с балкона как-то резко оборвалась, смолкла, и этот вихрь разделился на две части, и, вращаясь все медленнее и медленнее, понесся к столу уже раздельно, под хлопки ладоней и ритмичный топот множества ног.

Антип тоже принимал в этом топоте активное участие своими ритмично двигающимися руками, но при этом он не забывал наблюдать и за приближающимися вихрями. Вскоре в одном из вихрей начала проступать тяжелая фигура Одеялова, а в другом стройный силуэт Анфисы. Одеялов несся к столу тяжело вращаясь, переступая на широко расставленных в стороны ногах, с разведенными в разные стороны руками, с пригнутой к паркету спиной, и Антипу подумалось, что сейчас он точно похож на краба, но не на молочного, а на паркетного.

А вот стройный силуэт Анфисы был похож на молоденький тополек, о вращении которого можно было догадываться только по мельканию белой точки хвостика на общем коричневом фоне ее пушистого охотничьего комбинезона.

- Вот уж твой приятель сегодня натанцевался, так натанцевался,- ехидно заметил Степан, указывая вилкой на вихрь с Одеяловым внутри.- Сегодняшнего танца ему на целый год хватит. А может, и на всю оставшуюся Жизнь.

- Это да,- быстро закивал Антип в перерыве между стопками.- Это точно.

- Как бы он не налетел на лавку,- снова заметил Степан.

- Ничего,- быстро проговорил Антип, ища глазами замену очередной опустевшей бутылке.- Лавки у меня емецкой работы, из крепчайшего юнхенского дуба.

И Одеялов точно услышав этот разговор, вдруг быстро-быстро замахал руками, резко замедляя свое вращение, а затем тяжело опустился на лавку и схватился за нее мертвой хваткой, а рядом с ним из своего вихря появилась улыбающаяся Анфиса. Одеялов сидел, страшно выпучив бессмысленные глаза, широко, практически на максимальный размер, открыв свой рот, и со свистом втягивал и выпускал из себя воздух, а Анфиса сидела абсолютно спокойно, с улыбкой, и уже изящным жестом подносила к своим алым губам румяный сдобный пирожок.

- Ну что?- спросил Степан, салютуя только что вернувшимся танцорам, глубокой, синего хрусталя, рюмкой.- По рюмочке и на второй круг?

Одеялов на это только выпучил глаза еще страшнее, одной рукой схватился за сердце, а другой быстро замахал на Степана, но ничего не сказал, а только коротко и громко всхрапнул.

- Понимаю,- кивнул головой Степан.- Ну, что же, передохните, а я пока спляшу что-нибудь соло. Думаю, что людям уже наскучила эта мазурчатая кадриль и им хочется настоящей вразийской пляски. Что, люди, хочется вам настоящей вразийской пляски?

- Да! Да!- закричала со всех сторон дворня.- Нам хочется пляски! Конечно!

- Ну тогда держитесь,- сказал Степан, отирая белоснежной салфеткой свои густые иссиня-черные усы.- Сейчас вы ее получите.

Под одобрительные крики дворни он вышел на центр залы, положил руки на пояс и кивнул Семену, который с музыкального балкона коротко и четко кивнул ему в ответ. Охотничьего тулупчика на Степане больше не было, теперь он был одет в белую рубаху и короткую кожаную безрукавку, но его шапка все еще была у него на голове, и из-за стоящих торчком ушей, из-за лежащего на его спине хвоста, выглядел он сейчас настоящим танцевальным волком.

- На счет три!- крикнул Степан Семену и тот снова коротко кивнул в ответ головой, а затем ударил своим широким лбом в большую медную литавру, как бы подтверждая свой кивок соответствующим звуковым сопровождением.

- А где ж тут запад?- громко и грозно спросил Степан у дворни.

- Там!- хором ответила ему дворня, дружно показывая на дальний угол обеденной залы.

- А где ж тут восток?- снова спросил Степан.

- Там!- закричала дворня, указывая лесом рук в сторону входной двери.

- А север, значит, там?- Степан плавно отвел в сторону правую руку с вытянутым указательным пальцем и зафиксировал ее в горизонтальном положении.

- Да-а-а!- хором закричала дворня.

- А юг там?- Степан вытянул левую руку.

- Да-а-а!

- А они нам как раз без надобности, раз-два-три!- выкрикнул Степан и сразу же крутанулся на месте с такой скоростью и силой, что музыка Семена не поспела за этим резким и сильным движением.

Наблюдая за происходящим, Антип подумал, что Степану для его танца и не нужна никакая музыка. Казалось, что это не музыка вела его танец, а он вел себя сам, полностью контролируя и себя и музыку, распоряжаясь и командуя музыкальным ритмом по своему усмотрению.

Таких сложных и быстрых движений, что совершал тогда Степан во время своего танца, Антип никогда раньше не видел, и сразу же понял, что перед ним танцует не простой танцор, а танцор замечательный, просто чудесный исполнитель и большой знаток всевозможных танцев. Он, то вращал и крутил всем своим телом, то делал умопомрачительные махи руками и ногами, то вскидывал их вверх, то резко опускал вниз, то производил ими серии сложных, похожих на итайскую гимнастику, движений, то словно бы боксировал ими, или ставил ими блоки какому-то невидимому противнику, то искусно махал ими в балетной манере, словно бы изображая раненого лебедя или утку.

Таких сложных и разнообразных движений Антип увидеть точно не ожидал. Окончив вращение в центре залы, Степан медленно пошел на восток. Во время этого прохода он то приседал и кланялся кому-то невидимому, то начинал размахивать руками, как бы совершая движения сложной дыхательной гимнастики, то резко и четко двигал поясницей и снова кланялся после каждого такого движения, прикладывая руки к глазам и как бы растягивая их в две узкие щелки. Так он двигался и все наступал и наступал на дворню, которая пятилась от него к дверям обеденной залы, ритмично хлопая в ладоши и притоптывая ногами. Когда спины дальней дворни практически уже упирались в дверной косяк и казалось, что вот еще чуть-чуть и Степан начнет вытеснять ее своим танцем из обеденной залы, он вдруг замер на месте, крикнул на выдохе: "Йех-ху!", а затем развернулся и побежал на запад.

Проход, или скорее пробежка Степана на запад выглядел как легкая балетная эскапада. Он бежал на запад едва касаясь паркета самыми кончиками охотничьих сапогов, совершая руками плавные лебединые махи и зачем-то сложив трубкой и сильно вытянув вперед губы. Дворня, словно бы воспользовавшись этой пробежкой, как неким отступлением с гиканьем и улюлюканьем неслась на запад по его пятам. При пробежке на запад Степан набрал такую скорость, что казалось, вот еще немного и он столкнется с западной стеной и расшибется об нее насмерть. Но в сантиметре от западной стены, он остановился, замер на месте, обхватил голову руками и горестно покачал ею, а затем развернулся и снова пошел на восток. Во время второго прохода на восток, он словно бы негодовал на дворню, которая сейчас от него пятилась назад, отступала с ритмичным топотом и хлопками. Во время своего движения Степан грозно хмурил на дворню свои брови, топал на нее отбивающими грозную лезгинскую чечетку ногами и замахивался на нее далеко отведенной назад правой рукою, в которой как бы была зажата сейчас некая аллегорическая, пока никому не видимая, призрачная плеть или окровавленная кривая сабля.

- Какая экспрессия,- со стоном сказал Одеялов в перерыве между тяжелыми вдохами и выдохами.- Какой пыл...

- А ты как думал?- заметил на это Антип.- Это тебе не кадрильная мазурочка с выходом, здесь пляска со смыслом.

- То ли еще будет,- загадочно сказала Анфиса.- Степа мастер на такие танцы.

И дальнейшее полностью подтвердило ее слова. Дойдя до центральной точки обеденной залы, Степан словно бы о чем-то задумался и перестал наступать на дворню. Его лицо некоторое время оставалось хмурым и нехорошо сосредоточенным, все оно было как бы собрано в сумрачные и злые складки, а потом складки на его лице разгладились и по губам пробежала легкая усмешка. Степан широко и хорошо улыбнулся, потом махнул на дворню рукой, сорвал с головы волчью шапку и бросил ее на пол. Дворня громко выдохнула коллективное "Ах!" и замерла на месте, словно бы окаменела, а Степан пустился в пляс вокруг своей шапки. Он прыгал вокруг нее широко разводя ноги в стороны, опускался на согнутые ноги, снова выпрыгивал вверх, хлопал в ладоши, призывно махал руками дворне, раскручивался то в одну сторону, то в другую, и его ноги уже не успевали за его руками, а его тело словно бы шло при этом в разнос, оно как бы само испытывало себя на прочность, пробовало на излом и разрыв.

Наблюдая за этим удивительным танцем, Антип позабыл обо всем на свете, даже о холодной и прозрачной казенке, которая сейчас лилась через край его стопки прямо на белоснежную скатерть и расплывалась под ее хрустальной пяткой круглым серым пятном. А темп танца все нарастал и нарастал. Семен уже не топтался на педалях музыкальной установки, а буквально отстукивал на них мелкую дробь, дергался там словно бы от ударов высокочастотного тока, и его голова билась в литавру с такой силой и частотой, что та уже не гремела, а мелко вибрировала и словно бы пела под его лбом какую-то древнюю, давно позабытую всеми песню.

А потом часть дворни не выдержала и бросилась в пляс вокруг Степана и его шапки. Дворовые люди подпрыгивали во время этого танца так, что их праздничные козлиные шкуры вздымались над их спинами как знамена или небольшие парашюты, а их ноги отстукивали о паркет настолько громко, что уже забивали своим цокотом балконную музыку Семена. Танцоров прибывало все больше и больше, и вскоре все свободное от праздничного стола пространство обеденной залы было заполнено танцующими телами.

Антипу и самому страшно хотелось выпрыгнуть из-за стола и пуститься в безудержный пляс, присоединиться к общему танцу, приобщиться к поголовному веселью, но какой-то зажим внутри него, какая-то внутренняя ментальная задвижка сдерживала некоторое время этот порыв, не очень надежно блокировала его, словно бы дрожала там - внутри от сильнейшего давления на его же внутреннюю ментальную дверь.

Тем временем танец достиг уже некоторого порога общего напряжения сил, казалось, что еще чуть-чуть и он вплотную приблизиться к своему апофеозу. Сейчас он напоминал круговорот или мощный вихрь, который закручивался вокруг невидимого центра то по часовой стрелке, то против нее и из этой танцевальной кутерьмы то и дело выпадали отдельные танцоры а из ее центра высоко выпрыгивал вверх Степан. В самой высшей точке прыжка он широко разводил в стороны свои сильные ноги, прикасался пальцами к носкам сапогов и его борода развевалась на ветру. Выпавшие из танцевального вихря дворовые люди быстро присаживались к столу, подкрепляли свои силы едой и питьем, а потом снова бросались в самую гущу танца. Иногда такие танцоры выходили из танца не поодиночке, а группами, и при этом они вроде бы дрались между собой, но приблизившись к столу, успокаивались, опускали вниз свои тяжелые кулаки, степенно рассаживались за столом, разглаживали усы, оправляли бороды и тут же начинали угощать друг друга закусками и винами, а потом они снова собирались с силами и уходили, бросались в танец.

Иногда же из танца вырывался какой-нибудь молодой конюх с дворовой девкой в руках. Эти танцоры ничего не ели и не дрались, а с заливистым хохотом заползали под стол и танцевали уже там, прямо под скатертью какой-то свой, малопонятный и невидимый ни для кого танец.

Антип же все сидел на своем месте и все пил казенку до тех пор, пока его взгляд не упал на противоположную сторону стола. Он был абсолютно пуст, ни Анфисы, ни Одеялова за столом уже не было. Вероятно, общее настроение и вихрь танца, подхватил их обоих и затащил внутрь себя.

При мысли о танцующих где-то там Анфисе и Одеялове, Антип сильно покраснел и сжал кулаки, а потом ментальная защелка внутри него сорвалась, ментальная дверь с громким стуком распахнулась во всю ширь дверного ментального проема и он, словно бы подброшенный какой-то невидимой пружиной буквально выскочил из-за стола.

- Ах, так,- говорил Антип, срывая с себя тяжелый зимний кафтан вместе с картузом и бросая их на паркет, прямо под ноги танцующих.- Ну, погодите же!

Антип закатал рукава шелковой рубахи и решительно бросился в самую гущу танца, намереваясь пробиться точно в его эпицентр, прямо к тому месту, где Степан бросил оземь свою волчью шапку. Почему-то ему казалось, что Анфиса с Одеяловым танцуют сейчас где-то там - в центре.

Однако продвижение к центру танца оказалось совсем непростым делом. Как только Антип вступил в вихрь, вокруг него замелькали веселые и грустные, бородатые мужские и румяные женские лица, кто-то схватил его за руки, кто-то погладил его по голове, кто-то по спине, кто-то ударил его по правой щеке, а когда он, уворачиваясь от этих ударов, подставил левую, то сильно ударили и по ней, но уже не один, а два раза.

Антип некоторое время пытался сопротивляться этому вихрю и, то вырываясь из чьих-то рук и объятий, то снова попадая в них, то уклоняясь от ударов, то снова принимая их всем своим телом, пробовал продвигаться к центру танца. Однако очень скоро он утратил всякое направление и уже не мог понять - где центр танца, а где его край, где начало этого вихря, а где его конец. А потом он смирился с танцем, расслабил руки и ноги, откинул назад голову, перестал сопротивляться поглаживаниям, объятиям и ударам, и тут же произошло чудо. Как только Антип смирился со всем на свете, вихрь танца подхватил его и понес куда-то вперед и вверх, и никто больше не бил его по щекам и по телу, никто не толкал его в бока и спину, никто не гладил и не обнимал его. Антип теперь несся в этом вихре, лишь слабо пошевеливая ногами и руками, только изредка касаясь ногами паркета, да время от времени ухая вместе со всеми остальными танцорами, и вместе с ними же меняя направление движения. На самом деле танцевать мистериальный танцы было совсем не сложно, и он скоро это отлично понял. Если остальные танцоры приседали, нужно было приседать вместе с ними, если они подпрыгивали, нужно было подпрыгивать, а если они ухали, то нужно было тоже выдавать свое "Ух!".

Вот так, кружась и танцуя, Антип постепенно полностью утратил пространственную и временную ориентацию. Иногда он видел перед своими глазами вращающиеся огни верхних канделябров, а иногда наблюдал паркетные узоры. Порою ему казалось, что он несется головой вперед и в горизонтальной плоскости, а иногда казалось, что падает в какую-то пропасть теперь уже вертикально, спиной или боком вперед...

Сколько продолжался танец Антип не помнил, как и чем он окончился, тоже. Просто в один момент он закрыл глаза и словно бы прямо на лету погрузился в сон, а потом открыл их и обнаружил свое тело уже под обеденным столом в окружении других тел, которые лежали вокруг него в различных, порою в самых замысловатых и немыслимых позах. Лежать под столом было совсем не холодно, так как он спиною чувствовал что-то мягкое и теплое, скорее всего заботливо подстеленную под его спину козью шкуру или нечто ей подобное.

Придя в себя под столом, Антип сразу же осмотрелся и увидел вокруг множество ног. Некоторые ноги он узнавал, некоторые нет, так как вокруг их было слишком уж много. В полутьме подстолья Антип увидел и распознал сжатые плотной гармошкой голенища Семена, бравые охотничьи сапоги Степана, ботфорты Одеялова и короткие меховые сапожки коричневого цвета.

Выше этих мохнатых коричневых сапожек в полумраке подстолья была отчетливо видна толстая и дородная, вся в перстнях и кольцах, белая мужская рука, которая легонько поглаживала сейчас там, вверху короткий коричневый мех. В этой руке Антип тут же опознал руку мерзавца Одеялова. Эта холеная, отманикюреная до полного неприличия, наглая и самодовольная рука всем своим видом словно бы говорила Антипу: "Вот видишь, я всегда и везде пролезу. Всегда и везде я добьюсь своих целей, и непременно возьму, приму в себя, крепко-накрепко зацеплю и зажму не только свое, но и все что под меня подвернется, все что встретиться мне на моем пути".

Эта безобразная рука своим наглым видом и поведением вызвала в душе Антипа такую сильную ненависть, что он решил вцепиться в нее зубами, причем - прямо сейчас, немедленно. Он даже сильно потянулся к этой руке, но тело, обессиленное мистериальным танцем, его не послушалось. Оно сначала резко дернулось вверх, к ненавистной руке, но на этот безрассудный порыв, по-видимому, ушли последние силы, что еще оставались в нем после окончания танца. Антип громко клацнул зубами и рухнул спиной на теплую козью шкуру, а из его глаз брызнули слезы бессильной ярости, которые, к счастью, в полумраке подстолья были никому не видны.

Антип лежал в полутьме и заливался крупными слезами ненависти и бессилия, а откуда-то сверху непрерывным потоком лились приятные звуки шестиструнной гитары и бархатный мужской голос плавно выводил, протяжно пел там - наверху: "На Земле мы не навсегда, лишь на время-а-а"...

Глава X

Завершения охоты и празднования первого дня мистериальных святок Антип не помнил совсем. Скорее всего, он просто заснул тогда под столом, а потом был перенесен приказчиками и конюхами в свою спальню, где и проспал два или три дня подряд.

Сразу после пробуждения Антипу некоторое время казалось, что никакой охоты, никакого праздника на самом деле не было, а все это только ему приснилось или привиделось под воздействием одной из настоек Анфисы, или под воздействием еще чего-то, нечаянным употреблением какого-то несвежего гэмэо, например. Но выйдя на четвертый или пятый день во двор, он увидел лежащий на снегу огромный аячий костяк, и сразу же понял, что - нет, не привиделся ему этот праздник, и что все это действительно случилось с ним на самом деле.

Увидев этот костяк во дворе своей усадьбы, Антип сразу же вспомнил и музыку Семена, и жуткую пляску Степана, и бьющих чечетку конюхов, и все остальное. Самым горьким было воспоминание погруженной в коричневый мех дородной белой руки. Антип не мог понять - как Анфиса могла так поступить с ним. Ведь это ради нее он пошел на охоту, ради нее погрузился с головой в мистерию вразийских святок, ради нее взялся за чудовищный топор, и вот чем все кончилось - погруженной в коричневый мех рукою. Которая к тому же принадлежала не ему - Антипу, а известному на всю округу мерзавцу. Разве все его подвиги того стоили? Разве он хоть чем-нибудь заслужил эту руку? Конечно же нет, по всем арендаторским меркам он вел себя безупречно и накануне охоты, и в ее течении, и после ее завершения. И вот вам - пожалуйста. Как же все-таки коварны эти натуральные, думал Антип разглядывая аячий костяк, нужно уже решиться, наконец, и купить себе эту новую Анжелику и после этого забыть про Анфису Чпенглир. Забыть навсегда. Пока не поздно.

Антип вдруг крепко зажмурился, словно бы ожидая, что вот он постоит так, а потом раскроет глаза и аячий костяк исчезнет из его жизни как некое колдовское наваждение, и вместе с ним исчезнут все горькие воспоминания, и все будет как прежде. Он резко раскрыл глаза, но костяк никуда не делся, он по-прежнему лежал посреди двора и на гладких поверхностях костей играли лучи восходящего Солнца. Никуда не делись и горькие воспоминания о белой руке на коричневом меху и Антип с горечью подумал, что теперь ему никуда не деться ни от этого костяка, ни от горьких воспоминаний. Теперь ему придется как-то жить со всем этим дальше.

- Пропади оно пропадом!- в сердцах воскликнул Антип, сильно топнув при этом ногой.- Ведь жил же я раньше без этих мистерий! Без этих настоек и плясок! Без всей этой музыки! А теперь вот и с костяком этим нужно что-то решать! Его мне только не доставало...

Костяк лежал посередине двора и мешал его дворне свободно бегать и перемещаться между хозяйственными пристройками и с этим теперь ему точно нужно было что-то решать, причем как можно скорее, чтобы не видеть его каждое утро и не погружаться каждый раз в нестерпимо горькие воспоминания.

К счастью, через неделю недалеко от усадьбы появился какой-то то ли археологический, то ли другой какой-нибудь научный конвой, и Антип уговорил его начальника вывезти костяк в ближайший Музеум Натуральной Природы. Начальник конвоя долго не мог поверить в существование настолько чудовищных айцев, но когда поверил, сразу вызвал через свой телешар квадратную вертолетную платформу и она два дня курсировала между усадьбой и ближайшим городом, перевозя на внешней подвеске кости чудовищного в ближайший Музеум Натуральной Природы, а в "Арендаторском Вестнике" по этому поводу вышла статья в разделе "Научное". Статья называлась замысловато - "Инозаурос айцуз" и в ней подробно описывалась не только охота на айца, но и все перипетии судебного процесса между Антипом и Одеяловым по поводу причиненного им ущерба.

Мерзавец Одеялов, конечно, сразу после окончания святочной охоты принялся раздавать направо и налево интервью обо всем случившемся, а потом увеличил сумму иска за понесенный ущерб сразу на один ноль справа, ссылаясь на невероятные габариты чудовища, которые якобы были нагуляны им на его молочных пальмах. Странно, но Антип сейчас был даже рад такому развитию событий. Он отлично помнил поглаживающую коричневый мех руку Одеялова, свято верил в ее реальность, и хотел выиграть иск, чтобы хотя бы так насолить мерзавцу за его наглую руку и ввести его в как можно более серьезный убыток.

Антип даже забыл на время о своей известной на всю округу рачительности и не пожалел суверенных араллодов на лучших и проворнейших городских двокаторов. Одеялову волей-неволей тоже пришлось нанимать самых дорогих и искуснейших двокаторов, чему было ужасно радо все городское двокаторское сообщество.

Двокаторы Антипа, как и двокаторы Одеялова ни в чем не уступали друг другу и процесс по айцу растянулся на всю зиму, вплоть до самого начала очередной весенней компании. Стратегия двокаторов Одеялова заключалась в приписывании убытков Антипу, так как чудовищный аяц жил на его Земле, что было совершенно понятно по обнаруженным на ней следам и кучам, а также месте гибели животного.

Двокаторы Антипа, напротив, настаивали на том, что во всем виноват тот, кто такого айца выкормил своим молоком, и намекали на чрезвычайно густую засадку одеяловских молочных насаждений, которые и спровоцировали появление чудовища на территории, которая находилась под юрисдикцией окружного, но никак не городского трибунала в котором сейчас шел судебный процесс.

Главный трибунальный судья все никак не мог определиться с решением, тома дела все пухли и пухли от новых сведений, доказательств и доводов очень ловких двокаторов обеих сторон, в которых уже встречались ссылки не только на древнеримское, но и на древнеегипетское, и даже на древнеинкское Земельное Право. Двокаторы Антипа утверждали, что мудрые египетские фараоны считали потраву посевов наказанием богов, и никогда не привлекали своих арендаторов к уголовной за нее ответственности, а у нас вот находятся некоторые особо пронырливые арендаторы, которые так и норовят даже божественное перевести в мягкую шелестящую купюру... ну, и так далее. Выслушивать все это было очень вредно для ушных перепонок и психического здоровья, и вторую часть процесса Антип просидел с резиновыми затычками в ушах.

Ближе к весне, всем участникам процесса стало ясно, что дело незаметно для всех его фигурантов и заинтересованных сторон зашло в процессуальный тупик. Судья несколько раз предлагал Антипу и Одеялову пойти на мировую, но их двокаторы яростно противились такому исходу. Они с пеной у рта доказывали каждый свое и день ото дня, час от часу все жирели и жирели на щедрых арендаторских гонорарах.

Если в начале процесса все занятые в нем двокаторы были страшно худыми и приезжали к зданию суда верхом на старых механических лошадях, то к его концу они покрылись толстым жиром, словно потомственные прокладочники, и приезжали уже на расписных колясках запряженных натуральными лошадьми, а два главных двокатора под конец завели себе высшее доступное городскому человеку транспортное средство - персональные электрические трамваи на солнечных батареях и теперь ездили на заседания суда только на них.

Кроме всего прочего, главные двокаторы завели себе и большие группы поддержки, которые состояли из молодых и не очень ловких пока двокаторов, которых в городской ридической среде называли "двокаториями", но которые подавали уже сейчас большие надежды и обладали сильными молодыми голосами. Теперь судебные баталии происходили между двокаториями, а главные двокаторы только сидели в привезенных на заседание роскошных креслах и вслушивались в звонкие крики молодых двокаториев, поглаживая свои круглые животы холеными, в тяжелых перстнях руками, да одобрительно кивая на эти крики тяжелыми умными головами.

Два раза судья намеревался закрыть процесс своим волевым решением, но молодые решительные двокатории громкими криками, беготней по залу и драками срывали его намерения. Они подбегали к судье, кричали на него, брызгали на него слюной, топали ногами, придерживали молодыми сильными руками его молоток, подкладывали под него развернутые ладонями вверх руки. Поэтому судья все никак не мог попасть молотком по подставке и процесс все длился и длился и уже некоторые из двокаториев тоже начинали понемногу обрастать жиром, и заводить собственные группы поддержки, которые состояли из еще более молодых и бестолковых двокаториев, что в ридической среде назывались "предвокаториями" и которые тоже умели кричать громко и заливисто.

Процесс по айцу все длился и длился, и уже ближе к весне Антип и Одеялов, совершенно независимо друг от друга пришли к заключению, что еще немного такого процесса, и они оба окажутся на грани разорения. В результате ими была организована тайная встреча, которая прошла в одной из самых роскошных комнат публичного дома "Галера" и на которой было принято ими решение тайно пойти на мировую и закрыть процесс коллективной денежной дачей напрямую главному процессуальному судье.

Денежная дача была выдана главному судье немедленно, сразу после окончания секретного совещания и на следующий день в суде развернулась настоящая баталия по закрытию процесса.

Главный судья не успел зачитать решение по закрытию процесса из-за полного отсутствия состава преступления в действиях как самого айца, так и обоих арендаторов, а на его руках уже повисло по десятку предвокаториев от обеих сторон. Они кричали друг на друга и на судью, брыкались ногами и не давали ему поднять руку с молотком, а снизу их поддерживали криком двокатории и на все это еще и кивали умными головами самые главные двокаторы из своих роскошных кресел.

Был момент, когда и Одеялов и Антип решили, что закрыть процесс не получится, и что он теперь будет длиться вечно, но они недооценили решительности и физической силы главного судьи, которая была многократно усилена огромной, выданной ему накануне денежной дачей. Судья некоторое время собирался с силами, а затем крепко уперся ногами в пол помоста, напряг мышцы рук и брюшного пресса, поднял руку с повисшими на нем предвокаториями, зарычал страшно вращая выпученными от напряжения глазами и три раза ударил молотком по подставке, а затем крикнул заветные слова "Процесс закрыт!" и тяжело завалился в свое кресло, а сверху на него упали пораженные случившимся предвокатории и двокатории. Главные двокаторы только сокрушенно покачали на это своими тяжелыми умными головами и убрались восвояси вместе со своими роскошными креслами и вместе со своими персональными электрическими трамваями. Уж они-то точно знали, что это еще не конец, и что процессов еще будет, а значит и расстраиваться из-за сегодняшнего ридического прецедента особо не стоит.

Антип, Одеялов и сопровождающие их приказчики встретили решение судьи аплодисментами и стоя, а все молодые двокатории и предвокатории, напротив, попадали на пол и разразились громкими рыданиями, ведь они уже успели набраться под гарантии продолжения процесса кредитов на расписные коляски и теперь не понимали - как им рассчитываться с городскими банко по закладным облигациям. Те двокатории, что набрались самых больших кредитов, тяжело перекатывались по полу и грозили судье кулаками, обещали подать на него жалобы во все мыслимые и немыслимые места, вплоть до убернатура округа или даже самого резидента, но дело было уже сделано - молоток ударил по подставке ровно три раза, и это видели не только присутствующие на суде арендаторы, приказчики и двокаторы, но и освещающие процесс респонденты практически всех городских газет - от самых главных до самых желтых.

После окончания процесса Антип и Одеялов почти помирились друг с другом. Как раз тогда заканчивался сезон зимних арендаторских кутежей, в которых из-за затянувшегося процесса никто из них не смог принять даже самое ограниченное участие, и теперь они решили закончить тяжбу примирительным совместным кутежом и попойкой.

Попойка проходила все в той же "Галере", в самой большой обеденной зале, и в ней принимало участие большое количество других арендаторов, которые прибыли поздравить Антипа и Одеялова с окончанием тяжбы и с возвращением их к нормальной арендаторской жизни.

Антип сидел тогда напротив Одеялова, смотрел на его самодовольное упитанное лицо и думал о руке, ласкающей в полутьме чужой коричневый мех. Руки Одеялова сейчас были на виду, они летали сейчас над большой фарфоровой тарелкой, ковыряли в ней вилкой и что-то резали в ней ножом, и хотя на них сейчас были совсем другие перстни, не те, что сверкали каменьями тогда - в полутьме подстолья, Антип ясно видел, что они надеты на те самые руки - наглые и самодовольные, а потому и ненавистные ему сейчас буквально до самой громкой и неудержимой икоты, руки. Наблюдения за их быстрыми, уверенными движениями развеивали последние его сомнения, полностью их уничтожали.

- Вот так процесс!- весело говорил Одеялов, нанизывая на вилку сразу несколько больших белых грибов.- Побольше бы таких процессов и никакая засуха уже не нужна!

- Да ведь это все ты начал,- заметил на это Антип, с трудом сдерживая позывы к икоте.- А еще обещал иск отозвать. На охоте, не помнишь?

- Дорогой мой!- весело восклицал Одеялов.- Конечно же, я ничего такого не помню. Да если бы я выполнял все свои обещания! Эх! Давно бы я тогда крутил педали, вон хоть бы на соседней улице, где стоят самые длинные ряды трансформаторных велосипедов. Я крутил бы их тогда, и чего хорошего? Но я не кручу никаких педалей, а почему?

- А почему?- эхом спросило сразу несколько арендаторов.

- А все потому, что обещания не араллоды, их в карман не положишь!

- Это верно,- согласилось сразу несколько арендаторов.- Они туда и не лягут.

- Вот!- Одеялов быстро забросил в рот грибы и потянулся к бутылке дорогого ранцузского оньяку.- Вот то-то же! Тут ведь как - или педали, или несбывшиеся обещания, ничего другого нам, как говориться, в этой жизни не дано.

- А руками под столом шарить?- не сдержался Антип.- Это как?

- А что же?- с лукавой улыбкой спросил Одеялов.- Коли руки на месте и они достаточно ловкие, так почему бы им...

Одеялов не успел закончить фразу, так как Антип привстал и со всего размаху ударил его по лицу.

- Ты чего?!- закричал Одеялов, сильно пригибаясь к столу и вероятно пытаясь вытащить из-за голенища небольшой ножик с наборной рукояткой.

Антип внимательно следил за его действиями и поэтому быстро сунул руку в карман кафтана, нащупал там двухсотграммовую гирьку от древних сельскохозяйственных весов и крепко зажал ее в кулаке. "Если вытащит ножик,- подумал он,- ударю мерзавца гирькой прямо в висок и дело с концом".

Вообще-то ресторанные драки между арендаторами во время сезона зимних кутежей случались достаточно часто, но только в самом конце застолья, когда со столов все было уже съедено и выпито, а тратиться на новую перемену блюд никто больше не хотел. Вот арендаторы тогда и устраивали коллективные драки стенка на стенку для улучшения своего же пищеварения, кто против кого сидел за столом, тот того обычно и бил. Но сейчас стол еще ломился от закусок и порожних только наполовину бутылок, и поступок Антипа выглядел сейчас хамской выходкой. Поэтому все присутствующие арендаторы недовольно закричали на него, а два ближайших соседа крепко схватили его за руки и не давали вынуть их из карманов. Одеялов сейчас мог бы легко ударить Антипа ножом, но его сейчас тоже крепко держали за руки соседи по столу.

- Так-так,- сказал, поднимаясь со своего места, старейший и авторитетнейший во всей округе арендатор Аврелий Кроваткинг.- Нарушение правил? Штрафную им обоим мерзавцам, чтобы знали - как правила нарушать.

Так называемая "штрафная" была самым жестоким наказанием для нарушившего неписанные правила Кутежного Арендаторского Кодекса. Она заключалось в том, что нарушителя выводили из-за стола и крепко держа за руки, начинали заливать в него все наличные напитки подряд, пока несчастный не отключался и не валился с ног в полностью беспамятном состоянии. После этого специально назначенные распорядителем кутежа арендаторы выносили несчастного нарушителя из заведения и забрасывали его в ближайший сугроб, а когда личный кучер пытался извлечь своего хозяина из сугроба и загрузить его в сани, на него тоже начинали кричать, толкать его под руки и грозить так называемым "штрафбатом", для которого обычная арендаторская "штрафная" была лишь жалким подобием.

Сопротивляться "штрафной" или "штрафбату" сцеплением зубов было бессмысленно, так как такому сопротивленцу могли и стальную лейку в рот вставить, да и не только лейку, а и отбитое горлышко от шампанской бутылки. Да притом и не только в рот ему могли вставить эту лейку, и накачать его спиртным уже не совсем приличным и естественным способом. А ведь каждое такое событие подробно освещалось в "Арендаторском Вестнике", который, собственно говоря, и был создан для освещения подобных событий и это освещение грозило или несмываемым пятном на деловой и общественной репутации, или полной потерей каких бы то ни было репутаций вообще, в принципе.

Когда Антипа и Одеялова начали выводить из-за стола, тот впал в отчаяние и начал кричать Кроваткингу:

- За что, Аврелий?! Меня-то за что?!

- За все хорошее,- отвечал на это Кроваткинг. Все знали, что он не любит Одеялова, так как тот был его соседом с противоположной от Земли Антипа стороны, и папопротивный протовропеец тоже пробовал время от времени вчинять ему различные иски, правда не такие крупные и тошнотворные, как только что окончившаяся тяжба по айцу.

"Штрафная" проходила в два этапа, так как уже после первых трех бутылок мадеры Одеялов потерял сознание и его пришлось отпаивать холодным пивом. Антип же, наоборот, охотно выпивал все, что ему предлагали, надеясь побыстрее напиться и впасть в полное беспамятство, чтобы уже, наконец, полностью покончить с этим проклятым иском и заняться уже другими насущными в виду приближающейся весны, арендаторскими вопросами. Он стоял тогда возле стены с презрительной улыбкой на лице, принимал внутрь бутылку за бутылкой, порцию за порцией и чувствовал как часть алкогольной влаги льется мимо его рта прямо на кружевное жабо белой шелковой рубахи, пропитывает собою тончайшего полотна исподнее и грудные волосы, впитывается в его кожу, делая ее влажной и липкой.

Рядом визжал и брыкался ненадолго вернувшийся в себя Одеялов, и ему уже громко грозили от стола железной лейкой и это радовало постепенно угасающее сознание Антипа и вызывало на его лице все новые и новые презрительные улыбки.

Поэтому, когда сразу после мадеры в него начали заливать оньяк, Антип полностью расслабился, быстро принял вовнутрь два полных фужера и тут же впал в полностью беспамятное состояние.

Кто и как доставил его обратно в усадьбу он так никогда и не узнал и не вспомнил...

"Не все роттестанту Асха, бывает ему и Удный День".

Глава XI

Рессорная расписная коляска уносилась от одеяловских дояров все дальше и дальше, а Антип сидел в ней и размышлял о своей теперешней жизни. Ехать в тени от молочных пальм было довольно приятно, а он еще и снял с головы белый полотняный картуз, и сейчас вяло обмахивал им свое раскрасневшееся от быстрой езды лицо, и это обмахивание словно бы стимулировало все новые и новые размышления, с каждым махом как бы усиливало их глубину.

"Какая все же славная у меня Земля,- думал Антип, всматриваясь в ровные густые ряды свеклы гэмэо.- Правду Аврелий Кроваткинг говорит - воткни в эту Землю палку, а потом знай собирай с нее свои араллоды. Чудесная Земля, просто замечательная. Не какой-то там тебе Оттердам или Оппенгаген. Какая бы еще другая Земля смогла бы так быстро покрыть все мои издержки по аячьему процессу? Да никакая, и в этом главное мое счастье, удовлетворение и покой..."

- Вон они!- пронзительно закричал сзади Тихон Дальний, выводя своим криком Антипа из состояния глубокой мечтательной задумчивости.- Вон они, охломоны! Ишь ты, в какой они ровный кружок-то на Земле выстроились!

Семен резко натянул вожжи и мухортый послушно встал как вкопанный, а Антип сильно качнулся вперед всем телом и тут же быстро натянул на голову свой картуз, а затем выровнял его квадратный козырек точно по центру лба.

- Где?- спросил он, привставая с сиденья.

- Да вон же они!- кричал Тихон, горяча кобылу по бокам и гарцуя на ней вокруг коляски.- Вон!

- Тихон, не кричи,- сказал ему Антип.- И не мельтеши перед глазами, а покажи толком.

- Вот-вот,- вставил с козел Семен.- Раньше нужно было кричать-то...

Тихон густо покраснел, а затем резко осадил механическую кобылу и молча вытянул руку в сторону поля.

Антип некоторое время всматривался в том направлении, но никак не мог ничего толком разобрать из-за слишком густой свекольной ботвы, которая словно бы сверкала на Солнце яркими изумрудными бликами и слепила его глаза отраженным светом даже несмотря на низко надвинутый на глаза козырек и он мимоходом пожалел о том, что не взял с собою солнцезащитные арендаторские очки. А потом Солнце скрылось за небольшой тучкой, по ботве пробежало темное пятно и он тут же заметил вдали круглую цепочку белых точек. Это точно было его дальнее звено полевых мужиков, так как ничего другого здесь просто не могло быть, и Антип сразу понял - вот оно, нужно сейчас же собраться с духом и немедленно приступить к выполнению своего арендаторского долга.

Он с достоинством спрыгнул на Землю, степенно обошел коляску сзади, открыл багажный ящик и начал не торопясь и не показывая своего внутреннего волнения, копаться в нем, выбирая из хлама различные предметы, которые могли пригодиться ему в предстоящем разговоре с его полевыми киборгами. Таких предметов оказалось совсем немного - тяжелый многозарядный разрядник "Супер-питон" подарочного револьверного типа, да пачка техпаспортов на киборгов.

Антип сунул разрядник за пояс штанов сзади, с таким расчетом, чтобы скрыть его рукоятку под поддевкой, но так, чтобы до нее в случае чего можно было бы легко дотянуться правой рукой, а затем развернул техпаспорта киборгов веером и выбрал из них тот на обложке которого красовалась зеленая цифра "1120084932400034" и чьей-то неверной дрожащей рукою было под ней приписано непонятное слово - "полемуж-звеньебриг".

Антип знал, что все полевые бригадиры отбирались прямо на заводском конвейере "ИКИО" из разного рода нестандарта, можно сказать, заводского брака. Дрогнуло в сети напряжение, обрезал производственный робот антенну прямого подключения не на тот размер, оставил ее слишком длинной, и вот вам, пожалуйста - вышел из обычного серийного киборга бригадир. А если обрезал слишком коротко, вышел киборг-идиот, годный только на то, чтобы в городском Зоо за слонами говно подбирать. Ну, здесь уж как повезет, но можно ли назвать такое нестандартное обрезание везением, особенно в отношении киборга? Закавыка. А вот обнаруживали подобный брак специально обученные натуральные контролерши, которые почти все были горькими пьяницами. Отсюда и дрожащая надпись, понял Антип, загибая техпаспорт Тридцатьчетверки большим пальцем, как слишком крупную араллодовую купюру.

Остальные техпаспорта он бросил обратно в багажный ящик, а этот раскрыл и начал торопливо пролистывать. Полевая специализация Тридцатьчетверки была "полевой мужик - звеньевой/бригадир", а это означало, что в его голове была установлена самая длинная и мощная антенна прямого подключения не только на спутник, но и на остальных членов бригады, и часть проходящего через нее трафика замыкалась через его нестандартную головную антенну тоже на них. Именно бригадиров старались в первую очередь атаковать проклятые анонисты, чтобы брать под свой контроль сразу группы киборгов и не возиться с каждым из них поодиночке. "Тоже эффективные, сволочи,- с раздражением подумал Антип, бросая техпаспорт Тридцатьчетверки в багажный ящик.- Не любят , гады, слишком долго пальцами по кнопкам стучать. Ладно".

Когда техпаспорта исчезли в багажном ящике, оказалось, что Антип сейчас стоит перед свекольным полем с совсем пустыми руками и от этого ему почему-то сделалось неуютно, тревожно. "Супер-питон" оттягивал его штаны сзади, надежно упирался своей рукояткой в спину, но этого ему теперь почему-то казалось мало, и Антип взял с подушек телешар, поплотнее укутал его темной материей, кивнул в сторону поля и коротко бросил своим сопровождающим:

- За мной.

- Ой,- сразу же заныл Тихон Дальний.- У меня так щечка болит! Так болит! А может, я тута пока остануся, за лошадками пригляжу?

- Уж лучше я,- сказал с козел Семен.- Ты сегодня уже приглядел...

- Это не обсуждается,- коротко и властно сказал Антип, заходя в свекольную ботву и как бы утопая в ней сразу по грудь.- За мной. Оба. Без разговоров.

Семен тяжело вздохнул, засунул за сжатое в тугую гармошку голенище тяжелый кнут, спрыгнул на Землю и тоже вступил в ботву, а сразу за ним вступил в ботву и спешившийся Тихон, который без механической лошади оказался человеком совсем маленького роста и сразу же утонул в пышных зарослях по самую макушку.

Антип шел впереди своей маленькой команды, правой рукой сдвигая на сторону листья ботвы, а левой крепко прижимая к груди укутанный в темную материю телешар. Чуть сзади и слева от него тяжелым уверенным шагом шел Семен. Его широкая грудь как нос ледокола раздвигала заросли, а на бледном лице застыла кривая усмешка. Тихон Дальний шуршал ботвой где-то справа и сильно сзади и если бы не это шуршание, да вздрагивающие время от времени широкие листья, то о его присутствии вообще можно было бы забыть и в случае чего не принимать его ни в какие серьезные расчеты.

Кольцо из белых точек медленно, но уверенно приближалось, и вскоре эти точки начали увеличиваться в размерах и принимать очертания выгоревших на безжалостном летнем Солнце защитных полевых балахонов.

Антип всматривался в эти балахоны, пытаясь определить - какой из них надет на злосчастного Тридцатьчетверку, чтобы не терять времени на рядовых киборгов и вступить в первый контакт прямо с ним. Ему сейчас было важно понять буквально в первую же минуту контакта - насколько глубоко проникли анонисты в электрические мозги и схемы его полевых мужиков, и насколько сильно они успели их попортить своим вмешательством. Если бы ему удалось правильно и быстро оценить ситуацию, то он смог бы молниеносно принять безошибочное арендаторское решение и все уладить. Антип даже хотел расчехлить телешар, разбудить гену и заставить его снимать и запоминать все происходящее, но тут от круга защитных балахонов отделился самый большой и начал быстро приближаться к нему с такой скоростью, что сразу стало ясно - гену разбудить он точно не успеет и его можно оставить в покое.

Антип мгновенно оценил ситуацию и понял, что к нему приближается Тридцатьчетверка, а потому он сразу же остановился и стал дожидаться его прибытия, время от времени оборачиваясь и осматривая своих спутников. Семен стоял слева с кривой усмешечкой на бледном лице, а где-то справа шуршала и сильно тряслась ботва, хотя никакого ветра сейчас не ощущалось, летний полевой воздух был тяжелым, горячим и неподвижным, а значит и Тихон Дальний тоже был тут, рядом, и это почему-то успокаивало Антипа даже больше, чем присутствие рядом верного и толкового Семена.

Антип отставил правую ногу в сторону, приняв таким образом более свободную и расслабленную позу, а потом начал смотреть на быстро приближающегося Тридцатьчетверку. Бригадир киборгов двигался в его сторону большими скачками и его защитный балахон при каждом таком скачке сначала наполнялся воздухом, а потом опадал и снова наполнялся и опадал, производя несильные, но резкие хлопки. Антип увидел, что и все остальные киборги тоже начали скакать в его сторону, правда, они прыгали не на такую высоту и не на такое расстояние, как Тридцатьчетверка, но все равно довольно высоко и тоже приближались к Антипу с порядочной скоростью, а хлопки их балахонов сливались в беспорядочное и неравномерное хлопанье. Когда-то Антипу довелось посетить городское Зоо и он наблюдал там за полетом большой стаи бледно-синих фламинго, и те тогда хлопали своими крыльями точно так же, как сейчас хлопали балахонами его полевые киборги.

Тем временем Тридцатьчетверка совершил просто невероятный по высоте и продолжительности прыжок и опустился в ботву всего в каком-нибудь метре от Антипа, обдав его терпким запахом разогретой на Солнце наноткани, тракторной отработки и горячего пластика, и теперь его можно было рассмотреть во всех деталях и в самых мельчайших подробностях.

Защитный пластик на лице Тридцатьчетверки сильно потемнел под воздействием безжалостных лучей Солнца, а где-то и прогорел до самого титана или сполз вниз и собрался в тяжелые морщины вокруг его губ, волосы искусственной бороды выгорели и побелели, но его глаза оставались такими же, как и в день его покупки в "ИКИО" - пронзительными, внимательными и зелеными. Антип смотрел в эти глаза и пытался понять - кто сейчас смотрит через них на него и на мир? Оставался ли до сих пор этим наблюдателем хотя бы в какой-то мере автономный электрический мозг Тридцатьчетверки, или его видеоканалы уже полностью находились под контролем какого-нибудь злостного анониста, который, возможно, сидел в своей тесной душной каморке в соседнем городе, а возможно, что и за тысячи километров от этого свекольного поля. Очень могло оказаться и так, что этот анонист щелкал сейчас клавишами по своей заплеванной и заблеванной портативной клавиатуре, посылал в мозг несчастного киборга все новые и новые вредоносные команды, смеясь и издеваясь при этом над изображением Антипа на своем дешевом, добытом путем упорного поедания гэмэо прямо из трубопровода высокого давления, мониторе.

Конечно, этот проклятый анонист хотел бы увидеть на своем мониторе сильное смущение Антипа, зафиксировать его волнение и тревогу, а потом всласть поиздеваться над этим душевным состоянием совершенно постороннего ему человека, посмеяться над ним, записать все это в специальный файл и разослать его потом всем своим знакомым анонистам, да и незнакомым тоже, чтобы и они посмеялись и поиздевались над ним и тоже разослали его своим знакомым и это могло бы длиться и длиться до бесконечности, вплоть до того момента, когда последний анонист Земли не насладился бы видом растерянного арендатора, вдоволь не насмеялся бы и не поиздевался бы над ним в полное свое удовольствие.

Антип, как опытный арендатор, отлично понимал все эти тонкости, а потому он не собирался предоставлять анонистам ни малейшего повода для их злобной анонистической радости, для их темного прокладочного торжества над собою, и поэтому он вел себя сейчас совсем не так, как этого хотелось бы всем анонистам на Земле. Напротив, он сейчас стоял перед Тридцатьчетверкой в совершенно расслабленной позе, изобразив на лице спокойную и равнодушную ко всему на свете улыбку, и жалел сейчас только о том, что не догадался взять с собой в полевой выезд хоть сколько-то жареных подсолнуховых семян. Если бы он догадался взять с собой эти семена, то их можно было бы начать сейчас лузгать, закидывая в рот свободным расслабленным жестом, а лузгу можно было сплевывать прямо под ноги Тридцатьчетверки. Смотри, дескать, анонист проклятый, как может держаться настоящий вразийский арендатор Земли! Ты, мол, хотел бы добиться нашего волнения, или даже испуга, а мы тебя вот так - лузгою, прямо в твой монитор. Снимай себе на здоровье нашу лузгу, пока у тебя монитор не треснет и клавиатура в потных руках не лопнет. Знай, скотина, наших суверенных арендаторов!

Но про жареную лузгу и все прочее было очень хорошо рассуждать в теории, а сейчас Антипу следовало быстро понять степень поражения мозга Тридцатьчетверки и оценить его остаточную автономность, если она у него все еще оставалась, конечно. По зеленым огонькам фотоэлементов про автономность понять ничего было нельзя, она была абсолютно неинформативной, и поэтому Антип сосредоточил все свое внимание на мимике лица Тридцатьчетверки.

Компания "ИКИО" придерживалась производственного принципа крайней простоты кибергической мимики и прошивала пластик на лицах своих киборгов таким образом, чтобы он ни при каких обстоятельствах не мог складываться в сложные гримасы. Это делалось для простоты управления и для создания хорошего настроения у крупных владельцев и прочих пользователей их продукции. В гримасовском производственном перечне "ИКИО" было всего несколько стандартных гримас - "почтительная улыбка", "понимание и внимание", "вежливый смешок", "полная готовность", "исполнительская сосредоточенность" да еще с десяток подобных и это было все. Задумка со стандартными гримасами была очень хороша, да, но опытный анонист даже на очень большом удалении от объекта атаки, мог перепрошить мимику киборга таким образом, что пластик на его лице становился способным трансформироваться в самые непредвиденные, а порою просто страшные гримасы и формы. Мало того, перепрошитый опытным анонистом пластик мог собираться в такие невероятные складки, что с некоторого расстояния лица попорченных киборгов уже ничем не были похожи на человеческие, а превращались в страшные звериные маски - личины волков, медведей, зайцев, лисиц, дятлов, диких свиней и прочих представителей натуральной фауны. Или, если анонист, проводящий атаку на мозги был слишком уж умелым и опытным, они трансформировались в образины самых разных мифических существ - мэдмаксов, зомби, утопцев, леших, кикимор, эльфов или троллей. Высшим анонистическим достижением в области удаленной трансформы лицевого пластика на сегодняшний день считалось создание образины мифического инопланетного существа, известного всем фанам фантастических телешарных сериалов под названием "Чужой - 284". Но все это касалось действий только самых продвинутых анонистов из высшего анонистического эшелона, и анонистам попроще до такого уровня мастерства было еще плыть и плыть, но на кое-что в этой области уже сейчас были способны и они.

Антип всматривался в лицевой пластик Тридцатьчетверки и пытался уловить на нем малейшие отклонения от стандартов производителя, но оно было абсолютно бесстрастным, словно бы каменным и полностью соответствовало стандартной гримасе, которое в инструкции по эксплуатации носило название "популистского рабочего выражения". Почему-то это бесстрастное рабочее выражение беспокоило сейчас Антипа даже больше, чем если бы он увидел лицевой пластик Тридцатьчетверки собранным в гримасу боли или отвращения, или трансформированным в личину эльфа, дятла, клыкастой дикой свиньи или все того чужого.

Антип, конечно же, понимал, что это рабочее выражение на самом деле никакое не рабочее, оно никак не отображает состояния электрического мозга Тридцатьчетверки, бить приказчиков по мордам вполне комфортно можно было и с таким вот выражением, это ни о чем не свидетельствует. Рассекретить состояние мозга по лицевой мимике не получалось, но и продолжать в полном бездействии стоять вот так - спокойно и просто дальше тоже было нельзя. Нужно было переходить от простого визуального к сложному, визуально-вербальному контакту и Антип начал быстро составлять в голове подходящие для такого контакта фразы и предложения. Он уже собирался начать сложное комбинированное общение чем-то вроде: "Как дела, ребята, как вам работается?" или: "Что же вы, братцы, бузите? Это нехорошо", но Семен его опередил.

Вероятно, любимый конюх Антипа решил, что его хозяин растерялся, поэтому-то он и стоит сейчас перед Тридцатьчетверкой в полном молчании, и не знает что делать, и значит, он, Семен, должен прийти ему на помощь, и выручить его из неудобной ситуации, или хотя бы предпринять попытку такой выручки. А, может быть, в голове Семена тогда случилось такое как бы короткое помешательство от жары (он был без шляпы), но как бы там ни было, а Семен вдруг направился к Тридцатьчетверке решительным, бодрым шагом с громкими криками:

- Ты почему защитный балахон не чистишь, а?! Почему не чистишь, я тебя спрашиваю?! Отвечай, угробина, когда тебя спрашивают! И в глаза, в глаза мне смотреть, в глаза!

Подойдя с этими криками вплотную к Тридцатьчетверке, Семен выдернул из-за голенища тяжелый кнут и сильно замахнулся на киборга.

Антип даже не успел толком понять, что происходит, как Тридцатьчетверка резким сильным движением перехватил руку Семена и выдернул из нее кнут, а потом громко крикнул "Не замай!", сломал его об свое колено и отбросил далеко в ботву. Остальные киборги, что ровным полукругом стояли сейчас за спиной своего бригадира дружно и четко повторили это его "Не замай!". И вот тогда Семен совершил роковую ошибку. Проследив взглядом за полетом сломанного кнута, он сначала начал задыхаться от нахлынувшего на него негодования, а затем замахнулся на Тридцатьчетверку своим немаленьким, похожим на детскую, но довольно вместительную кастрюльку, кулаком.

Это была большая ошибка Семена, но он был простым конюхом, и что с него было взять? Антип помнил из инструкции по эксплуатации, что скорость реакции рабочего киборга вот этой вот полевой модели составляет приблизительно 0, 000000012 секунды, а сила его удара достигает 12000 кг-с/см2, но все случилось так быстро, что он никак не смог бы предупредить Семена или заранее проинструктировать его, или отговорить его от подобных непродуманных действий.

Тридцатьчетверка ударил Семена в грудную клетку совсем без замаха, снизу вверх, коротким апперкотом. Самого удара Антип не заметил, он только увидел, что тело Семена вдруг, ни с того ни с сего, начало очень плавно, словно бы в замедленной съемке подниматься в Воздух. Сначала перед глазами Антипа проплыл массивный, остриженный "в скобку", затылок Семена, потом его широкая, в просторной синей рубахе, спина, затем его ноги в широких полосатых штанах. Последним, что увидел тогда Антип, были сжатые в тугую гармошку голенища и обитые круглыми гвоздями подметки уходящих вверх Семеновых сапогов.

Когда все это поднялось в Воздух, перелетело через голову Антипа и тяжело рухнуло в ботву где-то далеко у него за спиною, все встало на свои места, время снова потекло с нормальной скоростью, и он сразу понял - да, мозг Тридцатьчетверки попорчен очень опытным анонистом, попорчен сильно, а возможно, что и окончательно, и бесповоротно к восстановлению основных рабочих команд и программ. Теперь бесполезно было переходить от простого визуального контакта к сложному визуально-вербальному, теперь Антип мог только действовать по ситуации и он сразу же начал действовать.

Антип выхватил из-за пояса "Супер-питон", направил его ствол точно в центр лба Тридцатьчетверки и сказал контрольную фразу:

- Перезагрузись, сохранись и спасись!

Это была условная команда от фирмы производителя, которая транслировалась мимо многоуровневых вербальных фильтров прямо в мозговое ядро киборга и должна была привести к его мгновенному отключению с последующей перезагрузкой всех систем. Представитель фирмы уверял Антипа, что использование этой фразы приведет к мгновенному отключению от прямого подключения и никакой анонист не сможет этому помешать. Он, конечно же, наврал. Дослушав контрольную фразу до конца, Тридцатьчетверка растянул губы в очень нестандартной ухмылке, вытянул вперед верхнюю правую конечность и медленно покачал из стороны в сторону титановым пальцем.

- Ах, ты ж анонюга!- закричал Антип.- Уже успел весь мозг мужику попортить? Ну, тогда на - лови разряд!

Он взвел курок "Супер-питона" и с силой надавил на него сразу несколько раз подряд. Однако выстрела не последовало, а вместо него из ствола разрядника выскочил веселый полосатый флажок и заиграла стандартная международная мелодия "Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, Августин. Ах, мой милый Августин, все пройдет. Все!"

- Это что же такое?- растерянно пробормотал Антип, встряхивая стволом и словно бы пытаясь вытряхнуть из него этот похабный полосатый флажок.

- Это пугач, Антип Ферыч!- визгливо закричал сзади Тихон Дальний.- Это пугач!

- Не может этого быть,- бормотал Антип, выламывая из ствола "Супер-питона" похабный флажок и снова взводя курок.- Чтобы за такие деньги и пугач? Не может такого быть...

- Ой, бяда!- закричал Тихон Дальний.- Беги Антип Ферыч! Беги родимый, он, аспид, Семена укокошил! Влет его в ботву уложил! Ой, бяда! Беги Антип Ферыч, беги! Не стой там!

Несмотря на этот пронзительный, полный боли и отчаяния крик приказчика, Антип не поддался на него сразу, он все никак не мог поверить, что на выставке-ярманке вместо электроразрядника ему всучили обычный новогодний пугач и хотел произвести еще хотя бы один выстрел, чтобы окончательно убедиться в очевидной в общем-то вещи, так как на смену вырванному из ствола флажку уже вылезал новый, еще более пошлой и отвратительной полосатой окраски, и уже кое-где с блестящими звездочками по всему полю, а мелодия "Ах, мой милый Августин" все играла и играла, не умолкая ни на секунду.

Антип все никак не мог поверить своим глазам и ушам, и все же попытался произвести новый выстрел, но Тридцатьчетверка не предоставил ему такой возможности. Он чуть подпрыгнул вплотную к Антипу и ударил его по руке с пугачем - коротко и точно, снизу вверх. Пугач, медленно переворачиваясь через длинный ствол и перламутровую рукоятку, взлетел высоко в Воздух, а потом по крутой дуге шлепнулся куда-то далеко в ботву.

- Да чего тебе надо!?- воскликнул Антип, хватаясь за ушибленное место левой рукой.- Чего ты хочешь?!

- Справедливости!- громко и четко сказал Тридцатьчетверка.

И все другие киборги, что стояли сейчас за его спиной слаженным громким хором повторили "Справедливости!" В их голосах было столько звонкого металлического звучания и выкрикнули они это так дружно, что по коже Антипа пробежала целая толпа мелких нервных мурашек, а сам он даже чуть присел от испуга, чем безусловно доставил массу удовольствия наблюдающим за этой сценой анонистам чуть ли не всей Земли.

"Справедливость 8МАМ4НЯМ" было то самое категорийное заводское масло от компании "ИКИО", целая нераспечатанная цистерна которого стояла сейчас у него в усадьбе, пылилась там в одном из самых дальних сараев.

В силу своей известной на всю округу рачительности, Антип берег эту цистерну "на черный день" а в полевых киборгов заливал отработку из тракторных пауков, которую по-тихому, ночью, сливали из их поддонов его Тихоны. Что это был за "черный день" такой, Антип и сам не знал, но его известная на всю округу рачительность словно бы подсказывала ему готовиться к этому дню и беречь специально для него категорийные дорогие продукты. "И вот он наступил,- думал Антип, потирая ушибленную Тридцатьчетверкой руку.- Этот черный-причерный, мать его, день. Так вот значит, как на этот раз проникли анонисты в мозги моих киборгов. Они воспользовались для этого моей известной на всю округу рачительностью, моей хозяйственностью и моей склонностью к экономии рабочего масла".

Но эта самая, известная на всю округу рачительность, не хотела выпускать Антипа из своих цепких объятий даже сейчас. Она даже сейчас удерживала его от необдуманных и щедрых шагов, словно бы шептала ему в уши: "Да ты что, Антип? Они же все равно попорченные! Какой им еще "Справедливости"? Да над тобой же анонисты всей Земли смеяться будут! Причем много-много лет, а может быть и десятилетий! А ну-ка покажи им всем свой арендаторский характер! Покажи им, гадам ползучим, свои сильные арендаторские зубы! Сейчас же сложи левую руку в кукиш и сунь его прямо им в мониторы! Давай!"

- Так значит вам "Справедливости" захотелось? - со злостью спросил Антип, поддаваясь на уговоры своей внутренней рачительности.

- "Справедливости"!- громко и четко подтвердил Тридцатьчетверка.

- "Справедливости"!- эхом повторил за ним хор остальных киборгов.

- А вот вам!- закричал Антип, складывая левую руку в кукиш и поднося его прямо к зеленым фотоэлементам Тридцатьчетверки.- Вот вам всем! Вот! Вот! Вот вам, анонисты проклятые! Ишь, чего захотели, а вот накося выкуси! На, на!

Нестандартная улыбка медленно сползла с лицевого пластика Тридцатьчетверки, а его правая ладонь с противным жужжанием трансформировалась в широкий титановый нож для окучивания междурядий. Антип, однако, всего этого не замечал, так продолжал совать свой кукиш в зеленые фотоэлементы Тридцатьчетверки и все продолжал кричать свое "Вот вам! Вот! Вот!"

К счастью, у этой сцены кроме далеких анонистов был еще один сторонний наблюдатель, и этим наблюдателем был ни кто иной, как совсем незаметный в очень густой и высокой ботве из-за своего скромного роста Тихон Дальний. Он уже совсем было собрался бежать обратно к своей механической кобыле и галопом скакать на ней обратно в усадьбу, но как только ладонь Тридцатьчетверки трансформировалась в титановый нож для окучивания, Тихон собрал все свое невеликое мужество и всю свою не очень крепкую волю в кулак, а потом закричал высоким, переходящим в высокочастотный визг, фальцетом:

- Беги, Антип Ферыч! Беги сейчас же! Он тебя ножиком своим окучить хотит, глянь-ко, касатик наш разлюбезный, вниз!

Антип скривился от этого визга, но вниз все же посмотрел, увидел, что ладонь Тридцатьчетверки уже почти завершила трансформацию и сразу же внутренне похолодел от ужасного предчувствия, а потом быстро, с великолепной арендаторской сноровкой, оценил создавшуюся ситуацию и понял все.

И когда он понял все, и вся его арендаторская жизнь быстро-быстро пронеслась перед его глазами, и его личное время опять замедлилось, и он резко (а на самом деле довольно медленно) развернулся на месте, а потом побежал куда глаза глядят, но теперь уже очень быстро. Очень-очень быстро.

Во время этого бега он совсем не разбирал направления и не понимал - куда именно он бежит, но перед ним все время дрожала и качалась ботва, и он бежал просто за этой дрожью и за этим качанием, не сознавая и не понимая того, что бежит он за Тихоном Дальним.

Скорость этого бега была очень значительной, а для натуральных людей так и вовсе просто невероятной, но бежать они могли бы и медленней, так как их никто не преследовал.

Тридцатьчетверка трансформировал нож для окучивания обратно в ладонь и теперь стоял там - за спиной у бегущих, и словно бы провожал их внимательным взглядом зеленых фотоэлементов, и его тяжелая голова при этом медленно проворачивалась, словно бы сопровождая этот безудержный бег невидимыми лазерными лучами и никак ему не препятствуя. Постояв немного, он повернулся лицом к остальным киборгам и те снова образовали вокруг него идеальный ровный кружок, а потом принялись слаженно покачивать головами, словно бы о чем-то совещаясь между собою или обмениваясь данными через антенны прямого подключения.

Первым из густой ботвы на дорогу с криком "бяда! бяда!" вывалился Тихон Дальний. После быстрого бега по полю он был весь облеплен мелкими кусочками ботвы и покрыт липким зеленым соком. Тихон секунду полежал на Земле осматриваясь по сторонам и восстанавливая сбитое быстрым бегом дыхание, а затем заметил коляску с мухортым и свою механическую кобылу метрах в пятидесяти от точки выхода из ботвы, прямо на обочине дороги, вскочил на ноги и бросился к ним теперь уже молча, отряхивая по дороге кусочки ботвы со своей рубахи и отирая рукавом липкий сок с лица.

Антип вывалился из ботвы совсем недалеко от этого места. Он некоторое время лежал на Земле с прижатым к груди телешаром, пыхтел как паровоз, отдувался после слишком быстрой для его несколько обрюзгшего тела работы ногами и лихорадочно пытался собраться с мыслями. Антип все никак не мог понять - как ему расценивать озвученное Тридцатьчетверкой требование его полевых киборгов. Было ли все случившееся началом очередных волнений или нет? Раньше во время начала волнений, киборги никогда не выдвигали никаких требований по маслу, никогда не настаивали на выдаче им не только "Справедливости 8МАМ4НЯМ", но и других, более дорогих и категорийных рабочих масел. Они просто начинали бузить и все. А у него вот сегодня - пожалуйста. "Справедливость" им, видите ли, подавай.

Антип с кряхтением перевернулся сначала на живот, затем встал на четвереньки и, наконец, поднялся на дрожащие от пережитого нервного и физического напряжения ноги. Он сразу же заметил свою коляску и Тихона, что возился сейчас возле своей кобылы, легонько отряхнул штаны и поддевку от кусочков ботвы, постарался придать своему лицу как можно более спокойное выражение и пошел туда, стараясь во время движения выровнять и упорядочить сбившееся во время бега дыхание.

Антип еще не успел дойти до своей коляски, а Тихон уже начал кричать ему издалека своим высоким противным фальцетом:

- Ой, бяда, Антип Ферыч! Ой, бяда! Семешу-то нашего они прямо в лет укокошили! Это как же так получается Антип Ферыч? А главное - за что они его укокошили? Он ведь и вдарить как следует никого не успел!

- Не кричи, Тихон,- попросил Антип.- Только не кричи, я тебя прошу. Сейчас я маленько отдышусь и сразу начну во всем этом разбираться.

Он снял темную материю с телешара и сильно взболтнул его, не в силах дождаться стандартного пробуждения гены. Гена сначала перевернулся в телешаре вверх животом и недовольно задрыгал слабыми перепончатыми лапками, а затем принял нормальное рабочее положение и с немой укоризной посмотрел в глаза Антипа.

- Все спишь?- зачем-то спросил гену Антип. Он знал, что тот не сможет ему ответить, но все равно почему-то задал этот вопрос.- Здесь такое творится, а ты все дрыхнешь? Ладно, проехали... Соедини меня с Григорием Крылатым. Живо!

Гена обиженно подвигал лапками и сразу же начал выпускать изо рта пузыри один из которых растекся вскоре по поверхности телешара и развернулся в изображение большого серебряного самовара, голой женской ноги и потного красного лица Григория Крылатого. В следующий момент голая женская нога дернулась и исчезла из телешара, серебряный бок самовара ушел в сторону, а красное, с расширенными черными зрачками лицо Крылатого расплылось по всей его поверхности в сильно деформированное, с большим ноздреватым носом и узенькими глазами-щелочками, изображение.

- А ты, Гриша, все по сералям, да по сералям?- со злостью спросил Антип.

- Ты чего, Антипушка?- сильно деформированные поверхностью телешара брови Крылатого медленно поползли вверх.- Окстись, Солнце уже почти за горизонт село.

- Солнце село, а у меня киборги только что лучшего моего конюха укокошили.

"Ой, укокошили! Правда, что укокошили!" снова завел свою паническую шарманку на заднем плане этого разговора Тихон Дальний.

- Это Семена что ли?- спросил Крылатый склоняя деформированную выпуклой поверхностью голову на бок и словно бы пытаясь рассмотреть - кто там так сильно и противно кричит.- Того, что зимою у меня здесь сапоги чистил?

- Его,- коротко ответил Антип.

- А как они его укокошили?- спокойно спросил Крылатый, выравнивая голову точно по центру телешара.

- Кулаком,- нетерпеливо и быстро ответил Антип.- Ты вот что, Гриша. Заканчивай со своим сералем, хватай весь свой ОСБОРН в охапку да лети стрелою сюда, прямо на крайнее мое поле, то, что на границе с одеяловскими молочными посадками.

- А вот это - никак,- также быстро сказал Крылатый.

- Это почему же?

- Потому, что ОСБОРН уже по квартирам разошелся, а штатные разрядники я две недели назад в "ИКИО" отправил на техосмотр и они мне их до сих пор еще не вернули. Что же мне с резиновыми успокоителями к тебе лететь?

- Молодцы вы, как я на вас погляжу.

- Да.

- Так ведь предварительные протоколы можно и с резиновыми успокоителями составлять, Гриша.

- Да чего там составлять?- махнул рукой Крылатый.- Отец Хризантем напортачил, дело ясное. Ох, попадись он мне сейчас, расстрига ничейная, я бы ему его паяльник вставил прямо в его же жирную ж...

- Гриша,- перебил его Антип.- Хризантем Хризантемом, а мне что сейчас прикажешь делать?

- Тут и думать нечего, Антипушка,- деформированные брови Крылатого сдвинулись к переносице и его изображение сразу же приобрело очень грозный и решительный вид.- Скачи сейчас же в город, прямо в региональное представительство и решай все свои вопросы там. Если прямо сейчас быстро поскачешь, к утру все уже и уладишь. У них там такая рекламационная бригада расквартирована, что никакой мой ОСБОРН с ней и рядом не стоял.

- Может лучше через телешар с ними связаться?- осторожно спросил Антип.- А то пока к ним доскачешь, пока то, пока се...

- Через телешар можно,- кивнул головой Крылатый.- Но ты же понимаешь, что после паяльника Хризантема все вопросы с ними тебе решать придется вот так.

Изображение лица Крылатого закрыли толстые деформированные поверхностью телешара пальца, которые некоторое время терлись перед глазами Антипа друг о друга, а потом исчезли, и на их месте снова появилось лицо станового пристава.

- А все телешарные разговоры они в специальные картотеки записывают,- продолжал Крылатый.- А тебе сейчас попадать в картотеки не нужно, тебе сейчас тишина нужна Антипушка, да еще вот это (Крылатый снова потер своими пальцами перед лицом у Антипа так выразительно, что тот даже скривился и чуть отодвинул это изображение от своего лица).

- Спасибо за дельный совет,- с сарказмом сказал Антип.- Я об таком нетипичном способе сразу даже как-то и не подумал.

- Пожалуйста,- с улыбкой ответил Крылатый.- А то у нас тут в последнее время развелось охотников чуть что, сразу кричать: "ОСБОРН! ОСБОРН!" и еще чужие серали зачем-то сюда приплетать. А нет, чтобы сначала подумать.

Антип так сильно взболтнул телешар, что лицо Крылатого сразу схлопнулось, а появившийся на его месте гена заколыхался внутри судорожно трепыхая в намагниченной жидкости перепончатыми лапками и пуская изо рта мелкие пузыри.

Антип уже собирался укутывать телешар темной материей, как за его спиной послышался страшный, какой-то даже не вполне человеческий, а скорее звериный, словно бы медвежий хрип. Он вздрогнул всем телом и чуть не выронил из дрожащих рук телешар, а потом обернулся и увидел выпавшего из ботвы Семена.

Семен вывалился из ботвы спиной вперед и теперь лежал посередине дороги, растирая грудь сразу двумя руками, елозя в пыли своими сжатыми в тугую гармошку голенищами, и издавая эти страшные, нечеловеческие хрипы.

- Ой!- радостно закричал откуда-то из-за спины Антипа Тихон Дальний.- Так его не укокошили! Так он живой, значит!

- Живой я,- страшно прохрипел на это Семен.- Живой...

И в тот же момент гена выпустил изо рта очень большой пузырь, и он снова расплылся по поверхности шара, и в нем снова появилась деформированная голова Григория Крылатого.

- Докладываю,- сказала голова.- Сигнал от чипа твоего лучшего конюха поступает исправно, все биопоказатели в норме, только сердцебиение немного учащено. Я только что пробил все это по нашей базе. Спутник, Антипушка, все видит, вот так-то...

- Благодарю за службу,- с еще большим сарказмом сказал на это Антип, а затем снова взболтнул телешар, быстро укутал его темной материей и забросил на подушки коляски.

Семен уже смог самостоятельно подняться на ноги и теперь шел в сторону коляски, сильно прихрамывая на правую ногу и массируя испачканную зеленым соком грудь своими широкими ладонями.

- Ты как, Сеня?- с участием спросил Антип.- Сильно он тебя зашиб?

- Ой, сильно,- хрипел Семен.- Поначалу аж дых в зобу сперло. Я тогда подумал, что все, приехали, пора ставить коляску в гараж, но потом увидел, как вы по полю бежите, понял, что - нет, это еще не все, еще не пришло мое время выворачивать дышла из уключин, понял, что мы еще с вами поскачем. Ой, как мы еще поскачем Антип Ферыч! Перевернулся я на живот и пополз за вами. Да за вами разве ж поспеешь? Особенно за Тихоном.

- Это верно,- согласился Антип.

- Но что теперь будет?- спросил Семен, уже закончив растирать грудь и теперь постукивая по ней мощными кулаками.- И что нам теперь делать?

- А вот что,- сказал Антип после недолгого раздумья.- В город мне скакать нужно. Прямо в региональное представительство "ИКИО" и решать там с ними разные вопросы.

- Ой, как же грудь у меня болит,- жалобно заныл Семен.- Как же она у меня ноет. Как я сейчас с такой грудью и в город?

- Я сам,- решительно сказал Антип, взбираясь по ступенькам коляски и по пути подбирая и натягивая вожжи.- Поеду напрямую, дальней дорогой, а вы с Тихоном скачите в усадьбу и пусть тебе Глафира примочку какую-нибудь на грудь сделает, а не поможет, так пусть она знахаря из соседней деревни к тебе позовет, того, что за гэмэо болячки дворовым людям зашептывает. Он в прошлом году Тихону Ближнему два свища на седалище отлично зашептал и очень недорого, помнишь?

- Да,- кивнул головой Семен.

- Твою грудь он мигом зашепчет, а я с ним осенью рассчитаюсь.

Тихон Дальний уже гарцевал рядом на своей кобыле и Семен мощным прыжком вскочил на круп позади него и обхватил его тщедушное тело своими сильными руками. Тихон Дальний сдавленно гикнул, ударил по бокам кобылы босыми пятками и она громко заржала, встала на дыбы, а потом с места взяла сразу в широкий галоп и, позвякивая разболтанными шарнирами, понеслась по дороге подымая копытами небольшие столбики пыли.

Антип проводил своих людей глазами, потянул вожжи на себя и начал выворачивать мухортого на дорогу. Добрый конь уже начал было общипывать стоящие на обочине низенькие молодые пальмы и когда его удила дернулись и потянули его голову вправо, к дороге, он коротко и недовольно заржал, но потом подчинился крепкой руке Антипа. В два скачка мухортый выдернул коляску из не очень глубокой обочинной канавы и резво побежал по дороге, быстро перебирая задними, словно бы одетыми в розовые чулки ногами да беззаботно обмахивая свою сильную породистую спину модно подстриженным длинным хвостом.

Антип правил мухортым совсем слабо и не мешал ему перейти сначала на крупную рысь, а затем и на галоп. Солнце уже полностью исчезло за линией горизонта и вокруг быстро темнело, а он боялся пропустить поворот на город и сейчас сидел на подушках в напряженной позе, пристально всматриваясь в заросли ботвы по правой стороне и лишь время от времени потряхивая вожжами, чтобы добрый конь ощущал присутствие в коляске живого натурального человека, чувствовал у себя за спиной опытного и умелого наездника.

Его сегодняшний день, что начинался с утра так славно и обещал закончиться очень покойно, заканчивался совсем не так, как ему бы того хотелось, а что сулила ему предстоящая ночь он не знал, и не хотел сейчас об этом даже и думать.

Справа в ботве показался долгожданный просвет прямой дороги на город, и Антип ловко завернул в него мухортого, а потом сразу же ослабил вожжи и прилег боком на подушки сиденья, пытаясь расслабиться, уйти от дневного нервного напряжения, и намереваясь получить максимальное удовольствие от ночной прохладной езды.

Глава XII

Сначала Антип не имел намерения заезжать на ферму Чпенглиров, но когда мухортый добежал до хорошо знакомой ему дорожной развилки, рука его как-то сама собою дернула за нужную вожжу и умный натуральный конек сразу же отреагировал на этот рывок, свернул с основной дороги и с веселым ржанием понесся к далекому желтому огоньку, который мигал в темноте как слабосильный морской маяк в сильную непогоду, то появляясь на мгновенье прямо перед его мордой, то снова пропадая из виду.

Антип понимал, что ему сейчас не стоит задерживаться где бы то ни было, сейчас ему нужно во весь опор скакать в город, а там заворачивать прямиком на круглосуточную выставку-ярманку, в региональный офис "ИКИО" и как можно быстрее решать там свои вопросы по полевым киборгам, но он уже настолько привык сворачивать на этой развилке, что его рука без участия его мозга дернула за нужную вожжу сама.

Мозг Антипа лихорадочно искал оправдание столь позднему визиту к Чпенглирам, и это оправдание довольно быстро у него нашлось. Дело в том, что рука, по которой его накануне ударил Тридцатьчетверка уже на подъезде к повороту на ферму Чпенглиров сделалась красной, начала распухать и довольно сильно побаливать, да и на Анфису ему вдруг сильно захотелось взглянуть.

Антип подумал и решил притвориться, будто бы он заехал к Чпенглирам за настойкой от больных рук, улыбнулся своей находчивости и гикнул на мухортого, еще сильнее разгоняя его, и еще более усиливая его и без того резвый и быстрый бег.

К большому разочарованию Антипа Анфисы дома не оказалось, на месте был только Степан, который как раз ужинал живыми лягушачьими лапками, дикой болотной черемшой и какими-то ягодами очень крупными и вполне натуральными на вид.

- А, Типа!- радостно закричал Степан, когда Антип показался на пороге его избы-студио.- Проходи, дорогой, присаживайся! Какими судьбами?

- Да вот,- отвечал Антип, показывая распухшую красную руку.- В город ехал, к медицинским приказчикам, да по дороге так болеть начало, что я не выдержал и завернул к вам. Дай, думаю, загляну, может Анфиса мне какой-нибудь настойкой поможет?

- А она как раз сейчас на болоте травы для своих антипсихозных экспериментов собирает,- сказал Степан, с любопытством рассматривая руку, которая уже была чуть ли не в два раза больше своего естественного размера и продолжала распухать прямо на глазах.- Но ты не расстраивайся, Типа, я тоже кое-что в лечении понимаю.

Степан подмигнул Антипу, быстро пригнулся, пошарил рукой внизу и выставил на стол чудовищного размера штоф с мутной пузырящейся жидкостью внутри.

- Что это?- с недоверием спросил Антип, пристально всматриваясь в штоф и с трудом различая на его боку свое деформированное, мутное отражение.

- Универсальная лечебная настойка,- со смехом сказал Степан и снова подмигнул Антипу.- Лучшее лекарство от рук.

- А она не гэмэо?- задал свой обычный вопрос Антип.

- Нет,- замотал головой Степан.- Из гэмэо такую настойку изготовить не выйдет. Это, возможно, самый лучший и единственный сейчас на всю округу универсальный натуральный продукт.

Расхваливая универсальную настойку, Степан разлил лекарство по большим граненым стаканам и чокнулся с Антипом в традиционном горно-артиллерийском стиле - со всего размаху и с криком "Будем здоровы!"

Настойка и вправду оказалась превосходной - уже после первого стакана Антип перестал ощущать боль, а после второго совсем позабыл про свою руку, но Степан сам напомнил ему о ней.

- А что с рукой?- спросил Степан, закусывая лекарство дрожащей лягушачьей лапкой.- С натурального коня ты, что ли свалился, или тебе дверью публичного дома руку прищемили?

Антип поставил локоть больной руки на стол, а затем уперся лбом в ладонь и горестно покачал головой.

- Ох, лучше б ты об таком меня сейчас не спрашивал! Так меня в последнее время со всех сторон проблемами обложило, что начнешь их перечислять, глядь, а пальцы на руках-то уже и закончились.

- Не верю!- Степан ударил кулаком по столу так, что штоф подпрыгнул над ним сантиметров на пять и чуть не завалился на бок.- Это же какие-такие у местных арендаторов могут быть проблемы? Мешки для араллодов что ли у них закончились? Ты, Типа, не горячись, а лучше давай еще немного подлечимся, а потом ты мне все обстоятельно расскажешь. Не хочу хвастать заранее, но мое лекарство не только от рук помогает, но и очень хорошо от всевозможных проблем спасает.

Они приняли еще лекарства и Антип начал торопливо и сбивчиво объяснять Степану свои проблемы. Начал он с необычного требования Тридцатьчетверки.

- Вот эту вот руку,- с жаром говорил он,- мне не в публичном доме прищемили, Степан. Не-е-ет, не в публичном доме. Меня по ней сегодня мой же полевой мужик ударил. И не простой мужик, а звеньевой бригадир!

- Да за что же?

- Масла ему другого захотелось, понимаешь. "Справедливости" ему захотелось, понимаешь. Я вот еду в город и думаю - а не волнения ли у нас тут начинаются? И причем не откуда-нибудь, они здесь начинаются, а именно из моих свекольных полей! И за что мне такое, а? Почему проклятые анонисты начали атаку на мозги именно с моих киборгов? Разве зимнего процесса по айцу мне было мало, так теперь вот еще и анонисты к моим киборгам привязались. Видать не любит меня какое-то Высшее Существо вкупе с мировым правительством и инопланетянами, если бы они были. Эх! Пропащий я, видно, натуральный человек!

- А я тебе так скажу, Типа,- Степан взял с блюда еще одну дрожащую ножку и перед тем как разломать ее точно по коленному суставному сгибу, махнул ею в воздухе,- что здесь не в анонистах дело, да у них ведь сейчас и не сезон на организацию волнений. Обычно анонисты начинают свои атаки после окончания очередного кризиса, когда давление в трубопроводах уже вверх пошло и им заняться нечем, а у нас тут никаким кризисом пока даже и не пахнет. Одним словом, устраивать волнения киборгов им сейчас не с руки, да и зачем, когда давление в трубопроводах на максимуме? Знай себе - лежи на боку, да гэмэо усваивай, а ты сразу - анонисты, анонисты. Нет, я думаю, что они здесь пока ни при чем.

- А что же тогда?

- А то, что я ведь в свой телескоп не только на Небо смотрю, или там на другие какие-нибудь планеты, но и на ближайшую к нам Землю.

- И что ты там, на ближайшей Земле видишь?

- А то, я там вижу, Типа, как твои Тихоны из тракторных пауков отработку по ночам сливают, а утром ее в твоих полевых киборгов закачивают чуть ли не ведрами и без всяких мерок-леек.

- Ну и что?- удивленно вскинул брови Антип.- Так все арендаторы делают. В целях достижения максимальной экономической эффективности.

- А то, что нельзя заливать отработку в таких количествах. Она ведь не только масляные, рабочие, но и мозговые, электрические каналы грязью своей забивает и короткие замыкания устраивает сразу по всему телу киборга. Вот у них в головах аварийные предохранители и срабатывают. А "Справедливость" это только озвучка аварийного сигнала. Ситуация у тебя в общем-то стандартная, Типа, в аналогичной ситуации какой-нибудь ранцузский киборг с тебя бы "Пармезана" своего потребовал, нглийский отландского "Виски", а местным вот "Справедливости" захотелось, вот и вся разница. Только и всего.

- А как же рука? Они ведь не только по моей руке ударили, но еще и Семена в грудь двинули, и одного моего Тихона по щеке приложили.

- Короткое замыкание,- уверенно заявил Степан.- Система оригинального масла требует. И в "ИКИО" тебе то же самое скажут, я уверен.

- Ну, хорошо, если так,- сказал Антип, немного успокаиваясь,- а я уже начал было грешить на анонистов.

- Анонисты, я думаю, ближе к зиме подтянутся,- заметил Степан.- Зимою здесь очередной кризис вроде бы намечаются, а они перед кризисами буквально звереют. Ну как? Одну твою проблему мы уже решили?

- Да,- кивнул головой Антип.- Похоже на то.

- Лекарство,- сказал Степан, постукивая ногтем по горлышку штофа.- В умелых руках оно способно творить чудеса и решать любые проблемы. Давай следующую.

- А вот следующая проблема может оказаться неразрешимой даже для твоего замечательного лекарства,- печально заметил Антип.

- Посмотрим,- сказал Степан, наполняя стаканы новыми порциями.- Здесь все зависит от правильной дозировки лекарства. Выкладывай, давай, не тяни.

Антип выпил предложенное ему лекарство и некоторое время сомневался на счет правильной дозировки и его лечебной силы, а затем махнул на все это рукой и начал пояснять свою вторую проблему, которой уже давно присвоил он во время своих раздумий кодовое название "Память".

- Понимаешь, Степа,- говорил Антип, заедая трясущейся лягушачьей лапкой горькое лекарство от всех проблем.- Я ничего ни про себя, ни про все остальное не помню.

- Совсем?

- Нет, ну кое-что помню. Как мы на айца охотились, помню, суд помню. Как я араллоды прошлой осенью в поле ловил, помню, про тысячу десятин своей Земли помню считай постоянно, ну и еще разное-всякое, по мелочам тоже помню, а дальше вглубь - как кем-то отрублено.

- А ты помнишь, какая у нас на дворе экономическая система сейчас действует?

- Да, я же арендатор, как мне про такое не помнить?- Антип наморщил брови.- Капеодализм четвертой стадии уширения с неопределенной системой наследования материальных активов. Верно?

- Верно,- подтвердил Степан.- "Капедоло IV - Спесификадо", если говорить точно, по -научному, но вам, арендаторам, такие тонкости знать не нужно. Так с чего ты взял, что у тебя проблемы с памятью? Большинство натуральных не помнят, что с ними вчера было, а ты про действующую экономическую систему помнишь и считаешь, что ничего не помнишь? Это же одно из самых основополагающих на сегодняшний день воспоминаний. Странный ты, Типа, натуральный человек!

- Ну, наше "Капедоло-Спесификадо" это еще не все,- заметил Антип.- Я вот про местного резидента ничего не помню. Помню только, как мы его вместе с папкой в детстве выбирали...

- Ты и папку своего до сих пор помнишь?

- Да.

- Своих папок сейчас вообще единицы помнят. Ну-ну, излагай дальше.

- Ну, пошли мы, значит, выбирать, а потом папка поздравил меня с выборами нового резидента, дал мне мороженое и все. После этого словно обрезало. Как думаешь, Степан, может быть это мировое правительство во всем виновато? Может, это оно тогда в мое мороженое что-то подсыпало?

- Если бы оно было, тогда - да, вполне могло бы подсыпать,- говорил Степан, быстро объедая лягушачью ножку,- но все это объясняется гораздо проще, Типа.

- А как?

- А так, что последнего резидента выбирали, когда ты и был совсем еще маленьким.

- А потом?

- А потом один раз забыли выбрать, да с того времени так дальше и пошло. Вот это я понимаю - потеря памяти, а у тебя, забывчивый ты наш, не потеря, а так - даже не насморк.

- Так что же это выходит?- оживился Антип.- Это же получается, что мы только что и вторую мою проблему решили?

Степан кивнул головой и снова постучал ногтем по горлышку штофа.

Антип выскочил из-за стола и отбил ногами короткую энергичную чечетку, а затем развел руки в стороны, устремил глаза в потолок и закричал во все горло, что было сил и воздуху в легких:

- Я все помню-ю-ю! Помню-ю-ю!

- Вот видишь,- сказал Степан, снова наполняя лекарством стаканы.- Мы, конечно, далеко не анфисы, но тоже кое-что можем. Ну, что? Хватит теперь у тебя пальцев на руках?

- Хвати-и-ит!- закричал Антип в потолок. Затем он несколько раз хлопнул себя ладонями по коленям, подпрыгнул на месте и снова закричал.- Хвати-и-ит!

- Вот и славно. А теперь возвращайся за стол, и мы продолжим наше лечение, а потом вернется с болота Анфиса, немножко заполирует наши успехи своими настойками и к утру будешь ты у нас, Типа, как свежий и беспроблемный натуральный огурец.

Антип вернулся за стол и с теплотой посмотрел на Степана, а потом начал быстро перебирать в уме свои оставшиеся проблемы. Ему очень хотелось сейчас, пользуясь удобным моментом избавиться и от проблемы под названием "Анфиса", но выкладывать ее Степану было бы не очень прилично и странно, а все остальные проблемы казались ему сейчас никчемными и не заслуживающими не то что лечения, а даже простого упоминания.

Ну что это за проблемы, в самом-то деле - седые волосы в бороде, Одеялов, жмущие по утрам сапоги-бутылки, неудобные и жаркие чесучевые кафтаны, смеющиеся неизвестно чему дворовые девки и ежедневные утренние страхи получить на завтрак какое-нибудь гэмэо, причем на блюдечке под серебряной крышечкой? Все эти проблемы казались сейчас Антипу совершенно ничтожными и абсолютно надуманными, а вот "Анфиса" это было - да. Это была настоящая, выматывающая душу проблема, но как к ней было сейчас подступиться? Под каким соусом ее сейчас можно было бы преподнести Степану, чтобы на максимальную мощность задействовать лечебную силу его замечательного лекарства?

Антип некоторое время лихорадочно соображал над этой, неожиданно возникшей, новой проблемой подачи другой проблемы, а потом его тренированный мозг опытного арендатора напрягся и выдал подходящее решение, и он сразу же понял - как все это можно сейчас обустроить с подачей Степану "Анфисы", и при этом не уронить себя в глазах своего неожиданного и нечаянного ночного доктора.

- Следующая моя проблема, Степа, заключается в ужасном сексуальном психозе,- сказал Антип, внимательно наблюдая из-под кустистых бровей за реакцией Степана.- Она буквально сжигает меня изнутри.

- Ты не прав,- Степан покопался в блюде с болотной черемшой, выбирал себе самый толстый и длинный корень, а потом прикусил его и посмотрел на Антипа своими большими ясными глазами.- Если хочешь знать, такой проблемы и нет вовсе, вернее она есть, но это не проблема, а скорее проблемка и носит она строго технический характер, а это значит, что у нее может быть только простое техническое решение. И это решение уже давно найдено мною без всякого лекарства, которое мы сейчас, конечно же, примем, но просто для профилактики.

Степан начал разливать лекарство по стаканам, а Антип следил за его манипуляциями и не понимал - пошутил он только что или нет? А если пошутил, то не следует ли ему озвучить сейчас суммы, которые каждый год уходят у него на содержание сераля? Ведь одно только серальное рабочее масло "Шнель Љ 20" с добавками розового экстракта и секреции какой-то пахучей морской звезды каждый год влетало у него в такие араллодики, что это никак не было похоже на техническую проблемку, скорее уж оно было похоже на финансовою проблемку, причем не маленькую. Или что он имел в виду под технической проблемкой с простым решением? Неужели какие-нибудь медицинские ножницы? Ведь такие ножницы тоже были техникой, только медицинской, но разве можно было бы назвать это решение простым?

- Что ты имеешь в виду?- осторожно спросил Антип.- Если какие-нибудь медицинские ножницы, то я категорически...

- Да нет же,- рассмеялся Степан.- Ножницы это, конечно, тоже решение проблемы, но я имел в виду совсем другое. Понимаешь, Типа, мировое правительство, если бы оно было, распространяет сексуальный психоз через персональные телешары, которые, безусловно уже есть, причем у каждого натурального человека, а у некоторых их уже есть по два и более штук.

- Да брось ты,- махнул рукой Антип.- Там же одна реклама ягодичных горчичников да еще одни и те же новости, какой от них сексуальный психоз?

- А ты разбуди своего гену и я тебе покажу,- спокойно сказал Степан с хитрым прищуром.- Телешар-то небось с собою повсюду таскаешь?

- Да,- подтвердил Антип.- Но это только для удобства. Только чтобы знакомым звонить да раз в день новости просмотреть, как от такого может случиться психоз? Тем более сексуальный, который...

- Неси сюда телешар,- прервал его Степан.- Сейчас сам все увидишь.

Антип сходил к коляске за телешаром, снял с него темную материю, разбудил гену и коротко бросил ему "Новости давай".

- Смотри внимательнее,- сказал Степан, когда по поверхности телешара расплылся большой пузырь и в нем появилось сильно деформированное лицо известного городского иктора в модных очечках-велосипедиках яркого розового цвета.

Новости как всегда начинались с большого выпуска рекламных сообщений.

- Смотри внимательно,- тихо говорил Степан,- но старайся его не слушать, а расфокусируй глаза и только наблюдай за общим изображением, но как бы невнимательно, вскользь.

- Легко сказать,- так же тихо заметил Антип.- А как это - расфокусировать глаза и наблюдать вскользь? В первый раз о таком способе слышу...

- Цыц,- прошептал Степан.- Смотри, начинается.

Иктор в телешаре тоже вроде бы что-то почувствовал или услышал. До того, как Степан сказал "цыц" он молча смотрел на него и Антипа изнутри телешара, а услышав это "цыц", словно бы встрепенулся, надавил указательным пальцем на дужку своих очечков-велосипедиков и тихо сказал:

- Вам не нравятся натуральные люди? Вы не переносите их запаха?

Степан посмотрел на иктора и утвердительно кивнул головой, а затем под столом наступил на ногу Антипа и тому тоже пришлось кивнуть.

- Стерильные носовые прищепки от фирмы "ВАВКО-МЕД и Внуки Ко"!- веселым разнузданным голосом воскликнул иктор.- С универсальными зажимами под любую форму вашего носа! Оптовым покупателям ватные ушные тампончики выдаются бесплатно! Спешите, на складах "ВАВКО" остаются последние партии! Для всех опоздавших предусмотрен штрафной предзаказ!

- И где здесь сексуальный психоз?- спросил Антип.

- Да, где он?- эхом повторил иктор.

- А ты ничего не замечаешь?- с веселой хитринкой спросил Степан.

- Нет,- Антип пожал плечами.

- А это что такое?- Степан постучал ногтем по тому месту телешара, где располагалась сильно деформированная квадратная рамка, которая окружала голову иктора.- Посмотри на нее внимательнее.

- Да не на что там смотреть,- махнул рукой иктор.- Это декор у нас такой.

- А ты все же присмотрись,- сказал Степан,- к этому декору.

Антип приблизил глаза к рамке, которая издалека казалась квадратными декоративными бусами и сразу же понял, что это были никакие не бусы. Рамка состояла из крошечных телешарных иконок в каждой из которых вращались малюсенькие трехмерные ягодицы.

- Теперь вижу,- подтвердил Антип.- Но они такие маленькие и безобидные.

- А ты присмотрись к ним,- сказал Степан, а затем грубо бросил иктору.- Новости у нас сегодня будут, или как?

- Будут,- недовольно буркнул иктор в ответ и снова поправил указательным пальцем свои очечки.- Новости сегодня будут из Ексики. Ексиканские ученые позавчера вывели новый сорт маиса. И как только они сразу не заметили на стволах этого маиса по три пары крошечных мохнатых лапок? Таких, знаете, какие бывают у ящерок с остовов Омодо? Ох уж эти ексиканские ученые! Ха-ха-ха! Вечно у них не все в порядке с их маисами! И вот представьте - приходят ексиканские ученые утром на поле, а маиса-то на нем больше и нету. Правда, умора? Ха-ха-ха! Присмотрелись ексиканские ученые, а все поле в следах и довольно немаленьких. Но вы не волнуйтесь, по следам сбежавшего маиса уже идут бригады опытных ексиканских сыщиков! И куда он только у них побежал, этот смешной маис? Неужто в Мерику? И чего он там только не видел? Ха-ха-ха! Неужто псевдокуриных лапок с крылышками? Вот же смешной у них получился маис, правда? А теперь еще немножко рекламы от "Вавкомеда". Приобретайте стерильные носовые прищепки от фирмы "ВАВКО-МЕД и Внуки Ко"! Всем счастливчикам модные ушные тампончики выдаются бесплатно!

Степан сильно качнул телешар и изображение иктора сразу схлопнулось, а на его месте появился раскрасневшийся от напряжения гена.

- Ну, что?- спросил Степан.- Видел?

- Да,- подтвердил Антип.

Он и вправду заметил, как во время выпуска новостей иконки то увеличивались в размерах, то уменьшались, а когда иктор смеялся над незадачливыми ексиканскими учеными, ягодицы в них тоже вроде бы тряслись от беззвучного смеха. Но все равно, для полноценного сексуального психоза этого ему казалось мало.

- Только этого мало,- тут же и сказал он прямо Степану в глаза.

- А это как посмотреть,- заметил Степан.- Если для разового просмотра, то да - мало, а вот если находится в постоянном подключении к новостям через свой телешар, то уже получается и не мало, а в самый раз. При постоянном прямом подключении, ты не только получаешь сексуальный психоз в полном его измерении и размере, но и шкафы под завязку набитые носовыми прищепками, горловыми вкладышами, ушными тампонами и еще одно только Высшее Существо знает - чем.

- Такое подключение бывает только у киборгов,- заметил Антип.- У натуральных его нет и в помине.

- Есть, Типа, есть,- со вздохом сказал Степан.- Есть оно и у натуральных, только оно не беспроводное, а телепатическое. И каждый натуральный имеет сейчас своего персонального телепата. Правда?

Вопрос адресовался не Антипу, а гене, который тут же обиженно надулся как рыба-шар гэмэо и недовольно затрепетал перепончатыми лапками.

- Что ты хочешь сказать?- удивленно спросил Антип.- Что мой гена в моих же мозгах копается, причем - круглосуточно?

- Да,- кивнул головой Степан.- И не просто копается, а еще и транслирует туда сексуальный психоз в купе с носовыми прищепками, а потом еще и кормится твоим ответным сигналом. Ты ведь его не кормишь? А чем он тогда живет? А вот этим (Степан постучал себя пальцем по голове). Все гены питаются заключенной в ответном телепатическом сигнале ментальной энергией своих персональных носителей. И так каждый день, каждый день. Правда?

Вопрос снова был адресован гене, и тот от обиды раздулся еще больше, заполнив своим дряблым тельцем практически все внутреннее пространство телешара.

- Гляди не лопни,- сказал ему Степан и снова постучал ногтем по поверхности телешара.- Вот поэтому, когда Внуки Ко новую серальную модель на свои рынки выбрасывают, у всех вас начинается сильная генитально-витальная чесотка плюс острое желание купить носовую прищепку в придачу или еще что-нибудь в этом духе. Но мировое правительство каково, а? Получайте, как говорится, все в одном флаконе - и сексуальный психоз, и горловые вкладыши, причем в красивой оболочке из смеющихся задниц, а затем расшнуровывайте свои кошелечки и бегом несите к нам свои суверенные араллодики!

- Но неужели же это и есть лицо мирового правительства?!- воскликнул Антип, трагическим жестом указывая на раздувшегося от негодования гену.

- Если бы оно было,- кивнул головой Степан.

- И это ты называешь технической проблемкой с простым решением?

- Да,- подтвердил Степан. После этого он откинул прядь волос со своего лба и показал Антипу небольшой шрам в том месте, где у него должен был находится персональный чип.- Гена телепатирует с нами через персональный чип-усилитель,- сказал он,- и если его из головы выковырять, персональный гена умирает от голода и на этом сексуальный психоз заканчивается, а вокруг сразу начинают петь птицы, квакать лягушки и пахнуть полевыми цветами натуральные бабы.

- И ты его выковырял?

- Да.

- А как?

- Вилкой.

- Но это же больно?

Степан постучал ногтем по горлышку штофа и улыбнулся.

- А универсальное лекарство нам на что?- спросил он.- Оно и проблемы лечит и боли блокирует. Нужно только с правильной дозой угадать.

Все это было действительно очень простым решением, но Антип все никак не мог поверить в эту простоту. Да и как ему было жить без персонального чипа? А как же ставить цифровую подпись под договорами? А как же открывать двери сераля? К чему тогда прикладываться головой? Или вот хотя бы цифровой замок на багажнике коляски чем тогда открывать? Зубами что ли? А что делать, когда бываешь в городе, и городской пристав прикладывает к твоей голове проверочный жезл? Если жезл начинает выдавать "пи-пи-пи", то сразу становится ясно, что все у тебя хорошо, и ты можешь спокойно ехать по своим делам дальше, а если жезл выдает "бу-бу-бу", значит, никуда ехать ты уже не можешь, и тебе остается только одна дорога - в ближайшее полицмейстерское отделение, а далее, как говорится - везде. Разве это неудобно? Очень удобно. И что это будет, если приложить проверочный жезл к пустой голове?

- А как же без чипа в город ездить?- осторожно спросил Антип.- И что тогда с проверочными жезлами делать?

- Да я ведь и в город почти не езжу,- сказал Степан.- А когда езжу, то так смеюсь, что у меня живот болеть начинает. Они, понимаешь, понять не могут - что делать, если жезл к голове приложен, а ни "пи-пи-пи", ни "бу-бу-бу" не выдает. Вот они тогда и начинают его ко всему подряд прикладывать - к своей голове, к прохожим, к головам лошадей, к мостовой, к кабинам персональных трамваев и на половину этих объектов он тоже не реагирует. После этого они начинают бегать как ненормальные и трясти жезлами так, что из них искры начинают сыпаться. Некоторые и в больницы после такого попадают, и после этого им уже нет никакого дела до моей пустой головы. Вот так-то, Типа.

- Нет, на это я пока пойти не могу,- замахал руками Антип.- Да и своего гену мне морить голодом жалко, я к нему уже привык.

Гена в телешаре тут же сдулся и приветливо замахал перепончатыми лапками, как бы сигнализируя Антипу "Да, да, да! Все верно, уморить меня голодом было бы нехорошо! Очень нехорошо!"

- А другого способа избавиться от сексуального психоза у тебя нету?- с надеждой спросил Антип.

- Ну, можно предпринять разные полумеры,- сказал Степан.- Можно, например, положить телешар в подвал или погреб, только темную материю с него снять нужно, она телепатический сигнал усиливает.

- У меня в усадьбе нет погреба, для гэмэо он не нужен.

- Тогда можно выбросить из сейфа араллоды и поместить телешар туда. Емецкие сейфы хорошо телепатический сигнал экранируют.

- А араллоды мне куда складывать? Нет, это тоже не выход.

- Тогда остаются только медицинские ножницы, но полумерой я бы их не назвал.

- Это даже не обсуждается.

- Ну как знаешь,- сказал Степан, указывая подбородком на подоконник, где стоял сейчас старый телешар с мутной намагниченной жидкостью из которой выглядывала сильно распухшая перепончатая лапка.- Я свою проблему решил, и тебе мог бы помочь, но здесь все от твердого намерения пациента зависит. Если надумаешь - милости простим, в любое время. Я тебя простой вилкой от любого сексуального психоза в один миг вылечу.

Антип внимательно посмотрел на мутный телешар на окне, затем на своего гену, который опять раздулся и нервно затрепетал всеми своими лапками, затем опять на окно, огладил бороду и сказал:

- Придется мне со всем этим и дальше жить...

- Как знаешь, Типа,- Степан внимательно посмотрел на гену.- В общем-то, твой гена не так уж и плох, чешуя у него золотистая, а вот если бы у него чешуя была с голубым отливом, то и лечить тебя вилкой уже не имело бы никакого смысла.

- Что ты хочешь сказать?- насторожился Антип.

- Только то, что, мировое правительство уже давно вывело специальных ген с голубым отливом чешуи и очень сильными телепатическими способностями. Ты ведь знаешь, что вокруг сейчас полно протовропейцев со стальными нервами и железными жопами. А откуда они берутся, ты никогда не задумывался? Это от их голубых ген все исходит. Но твой гена не такой, с таким геной как у тебя жить еще можно.

"Так вот где проходит водораздел между папопротивными протовропейцами и мамоприятными истовразийцами,- подумал Антип.- Он проходит прямо по их генам. Кто бы мог подумать".

- Да зачем же мировому правительству разводить агрессивных голубых ген?- вслух удивился Антип.- От них же одни проблемы.

- Не скажи,- Степан разгладил усы и еще раз внимательно посмотрел на гену, который под этим взглядом весь сжался и сильно побледнел.- Я думаю, что мировое правительство уже давно считает натуральных тупиковой ветвью эволюции и делает свою ставку на перспективных во всех смыслах этого слова киборгов. Подумай сам - ну какая мировому правительству сейчас от натуральных польза? Гэмэо их корми, трансформаторные велосипеды для них делай, на отдых их отправляй, а что на выходе? Только мечты о каком-то сказочно вкусном гэмэо, да требования все новых и новых велосипедных мест. И плюс запах, конечно. От папопротивных с их стальными нервами проблем не меньше, это да, с этим не поспоришь, но только они способны сократить популяцию натуральных, причем - радикально. В чем-чем, а в сексуальной смекалке мировому правительству не откажешь. В этих вопросах оно всегда на высоте оказывается. Но твой гена не такой, так что пока можешь спать спокойно, а вот когда тебе нового в телешар подсаживать будут внимательно осмотри его чешую перед подсадкой. Иначе и сам не заметишь, как превратишься в стопроцентного папопротивного и тогда тебе никакая вилка помочь уже точно не сможет.

- Какой ужас,- тихо сказал Антип.- После таких пояснений становится страшно жить.

- А есть еще экспериментальные полосатые гены, которые настолько агрессивны, что их держат в специальных черных телешарах и накрывают не темной, а белой наноматерией, но об них мне даже рассуждать не хочется.

Степан махнул рукой и положил руку на горлышко штофа.

- И правильно,- закивал головой Антип.- И не нужно.

- Для терапии,- кивнул головой Степан, разливая лекарство по стаканам.- Мое лекарство без вилки от психоза тебя не вылечит, и от голубых ген не спасет, но твой страх на время притупить сможет.

Они выпили лекарство и принялись закусывать лягушачьими лапками, которые уже почти не дергались, и чтобы сбить напряжение начали разговаривать о разной ерунде, и шутить над проделками мирового правительства, и смеяться над его трясущимися ягодицами, но в самый разгар веселья с улицы послышалось громкое и довольное ржание мухортого.

- Это Анфиса с болота вернулась,- сказал Степан, выглядывая в окно.- Да, так и есть. Рановато она сегодня.

- Да и мне уже в город пора,- сказал Антип, вставая и торопливо укутывая телешар темной материей.- Будь здоров, Степан. Две мои проблемы ты сегодня решил, и этого я тебе никогда не забуду, а на большее я и не рассчитывал. Будь здоров!

- Будь здоров,- эхом отозвался Степан, провожая бегущего к дверям Антипа слегка удивленным взглядом.- Но о моей вилке ты все же подумай. Под старость все сексуально психующие становятся невероятно смешными и очень глупыми, а это довольно неприятно, хотя и сильно развлекает окружающих. Они ведут себя так, будто не понимают, что на Земле они не навсегда, лишь на время.

- Будь здоров!- крикнул Антип уже с порога и вышел во двор.

Степан проводил его понимающим взглядом, постучал пальцем по своей голове, точно по оставшемуся от персонального чипа шраму и наполнил свой стакан очередной порцией универсального лекарства.

Антип выбежал во двор и сразу увидел Анфису. Она стояла в своем прозрачном сарафане возле мухортого и сильными уверенными движениями оглаживала его спину. Мухортый заливался довольным ржанием, а кожа на его спине под сильными ладонями Анфисы сильно подергивалась.

- Хороший конек, хороший,- приговаривала Анфиса, поглаживая спину мухортого.- Редко тебя дома оглаживают, да?

Мухортый заржал еще громче и быстро закивал головой, позвякивая бубенчиками и погромыхивая титановыми удилами. В этот момент на Анфису налетел порыв свежего болотного ветерка и ее сарафан затрепетал, а потом его край взлетел вверх и опал, а потом ветерок налетел снова, как бы играя с сарафаном, и его край снова взлетел вверх.

Наблюдая за этой игрой ветра с сарафаном, Антип сам чуть не заржал еще громче мухортого, а затем вздрогнул, встрепенулся всем телом и решительным шагом подошел к Анфисе, которая словно бы не замечала его и все оглаживала и оглаживала спину мухортого. Он некоторое время стоял за спиной Анфисы и наблюдал за игрой ветра с ее сарафаном, а затем его руки сами собой разжались и выпустили телешар, а потом они сами потянулись к стройному телу Анфисы и двумя толстыми змеями обернулись вокруг ее талии.

- Анфиса, Анфисочка,- зашептал Антип, сильно прижимаясь к телу Анфисы и как бы вдавливаясь в него.- Я больше не могу так... больше не могу... Поедем со мной в город сейчас же... Заедем на выставку-ярманку и я куплю тебе самое тяжелое золотое ожерелье или красивые золотые сережки, или все чего ты сама захочешь, а потом поедем в ресторан или сразу же в номера...

- Типа!- воскликнула Анфиса.- Да что с тобой такое? Прекрати немедленно!

- Ах, что со мной такое...- шептал Антип, прижимаясь к телу Анфисы все сильнее и сильнее.- Что со мной такое...

- Отпусти меня немедленно,- сказала Анфиса спокойным ровным голосом.- Иначе я позову Степана и он вызовет тебя на дуэль, а потом зарубает тебя своей саблей. Ты этого хочешь?

- Ну и пусть,- прошептал Антип.- Пусть меня лучше зарубают саблей, чем вот так жить дальше... Пусть зарубают и тогда всем станет видна твоя жестокость, а тебе будет стыдно за погубленного тобою видного арендатора и за бесполезно пустующий городской номер, и за никем не купленное тяжелое ожерелье...

Он хотел сказать еще что-то, но не успел окончить фразу. Анфиса сделала четкий и резкий шаг влево, высвобождаясь из его захвата, а затем локтем правой руки нанесла короткий сильный удар точно в центр его грудной клетки.

Антип даже не успел толком понять, что же с ним произошло. Он почувствовал словно бы сильный удар электрическим током, а затем его отбросило от тела Анфисы более чем на два метра и его горячее желание немедленно ехать с ней в номера куда-то улетучилось.

- Ну как?- спросила Анфиса, одергивая сарафан.- Теперь тебе легче?

- Да,- сказал Антип, поднимая телешар и нервными движениями отряхивая темную материю от невидимой пыли.- Теперь мне легче. Намного. Спасибо.

- Ах, Типа, не сердись, но иногда подверженные сексуальному психозу натуральные люди теряют контроль над собой и его приходится восстанавливать не только с помощью лечебных настоек, а и такими вот антипсихозными ударами.

- Как это по-медицински точно и верно замечено,- говорил Антип, усаживаясь на подушки коляски и дрожащими руками подбирая вожжи.

- Ах, Типа,- капризным голосом говорила Анфиса.- Не принимай все настолько близко к сердцу, и не уезжай прямо сейчас. Мне будет скучно, а я уже настроилась на веселье. Твое общество всегда сильно развлекает меня.

- В другой раз,- Антип дернул вожжи и гортанно прикрикнул на мухортого, который все никак не мог стронуть коляску с места, и все косил на него большим лиловым глазом, все похрапывал, как бы говоря: "Ну чего ты, хозяин? Давай останемся. Где еще нас с тобой так огладят?"

- Мне будет скучно!- капризно топнула ногой Анфиса, когда коляска медленно проезжала мимо нее.

- А мне уже сейчас грустно,- тихо сказал Антип и сильно встряхнул вожжами.

Мухортый разочарованно заржал и резвой иноходью побежал к воротам. За секунду до того, как покинуть подворье Чпенглиров, Антип увидел в окне улыбающееся лицо Степана. Тот подмигнул ему, показал пальцем на свой шрам, а затем сделал замысловатое движение рукою, как бы поддевая и наворачивая на невидимую вилку тугой ком невидимой тальянской лапши.

Антип отрицательно покачал головой, щелкнул вожжами и быстро выехал за ворота.

Глава XIII

Обильно посыпанная зеленым флюоресцирующим порошком дорога, служила прекрасным фоном для розовых чулков мухортого, которые равномерно двигались перед глазами Антипа и он некоторое время всматривался в эти чулки, стараясь не оборачиваться назад и не смотреть на удаляющиеся огни усадьбы Чпенглиров. Хорошее, светлое и бодрое настроение, вызванное неожиданным и счастливым решением сразу двух его проблем и лишь частично испорченное антипсихозным ударом Анфисы, постепенно его покидало.

- Нет, Степан, не так уж и хорошо оказалось твое лекарство,- со вздохом сказал Антип, переводя взгляд с розовых чулков мухортого на яркое городское зарево, которое все усиливалось и усиливалось на горизонте.- Может быть, для военных поручиков оно и годится, а вот для нас, арендаторов, оно точно не подходит. Нам, арендаторам, для борьбы с проблемами требуется нечто иное...

Антип попытался не думать о своих проблемах, которые снова начинали занимать свои законные места в его голове, и сосредоточиться на чем-то ином, и ему сразу же вспомнился резидент, которого выбирали так давно, а потом забыли о нем и прекратили его выбирать, и теперь он, наверное, сидел всеми позабытый в своей резидентской башне и, возможно, плакал там над своей абсолютной заброшенностью и ненужностью, все ждал следующих выборов, а их все не случалось и не случалось. Эти мысли о всеми позабытом и заброшенном плачущем резиденте наполняли сердце Антипа грустью и состраданием к нему и немного отвлекали от собственных проклятых проблем, помогали ему сосредоточиться на предстоящих переговорах с региональным менеджментом "ИКИО".

А потом дорога резко вильнула вправо и пошла вдоль глубокой и широкой пропасти, по самому ее, по краю. Эта пропасть располагалась перед окраинами окружного города и участок дороги, который шел над почти отвесным обрывом считался очень опасным, и уже на въезде на это участок располагалась куча дорожных знаков, нарисованных на белых квадратных щитах красной флюоресцирующей краской.

На одних дорожных знаках были нарисованы светящиеся натуральные черепа со скрещенными костями, на других летящие в пропасть коляски, кони и люди, на третьих руки, различными наездническими способами и очень крепко сжимающие сложенные особым образом вожжи, и все это была не простая игра больного воображения дорожных приставов.

Антип знал, что на этом участке дороге сгинуло огромное количество молодых арендаторов, которые во время сезона зимних арендаторских кутежей любили устраивать здесь скачки своих колясок наперегонки. Опасный участок был слишком узким и извилистым и пьяные молодые арендаторы часто не могли справиться с управлением своих колясок и те на полном скаку влетали в пропасть и молодые здоровые тела лихих арендаторов навеки исчезали в ней потому, что никто не рисковал опускаться на ее дно за их телами.

Дело здесь было не в глубине пропасти и не в недостаточной мощности квадратных вертолетных платформ городских спасателей, а в том, что она была еще в незапамятные времена выкуплена какими-то древними инвесторами и с тех пор имела статус священной и неприкосновенной пропасти. Эти загадочные древние инвесторы, которых, впрочем, если судить по сохранившимся летописям никто уже и тогда ни разу в глаза не видел, будто бы занимались извлечением со дна пропасти сказочнополезных элементов и поэтому еще с древнейших времен ее стали называть Полезным Урочищем.

Проезжая по опасному участку дороги, можно было видеть плотные пылевые облака, которые постоянно висели несколько ниже края отвесного обрыва, подсвечивались снизу какими-то то ли бликами, то ли разноцветными вспышками ярчайшего света и сопровождались далеким рокотом, но были ли эти вспышки и рокот следствием работы загадочных древних инвесторов по извлечению сказочнополезных элементов никто толком не знал, а обследование дна Полезного Урочища нельзя было проводить из-за Закона Љ 4500045/45/45 альфа-альфа-прим-лямбда "О Священном и Неприкосновенном", который и сам был очень древним, писаным еще на телячьей коже и еще фиолетовыми чернилами, а потому и самым неприкосновенным из всех законов не только далекой древности, но и седой старины.

Судя по этому рокоту, пылевым облакам и вспышкам все же можно было предположить, что там, в Полезном Урочище, до сих пор что-то происходило, а может быть и сказочнополезные элементы там до сих пор еще добывались, хотя и не в тех объемах, что раньше, конечно.

Уже на подъезде к Полезному Урочищу Антип перевел мухортого на шаг, собрал вожжи особым образом и крепко зажал их в кулаке, а потом еще и передние фонари коляски включил, причем сразу на максимальную мощность.

Мухортый, этот замечательно умный и сообразительный натуральный конек, словно бы почувствовав настроение своего пассажира, сразу же прижал уши к голове и ступил на опасный участок очень осторожно, а затем двинулся по нему на самой малой скорости, очень медленно переступая по нему своими стройными розовыми ногами. И это при том, что Антип ездил на нем в город крайне редко, всего два или три раза, используя для таких поездок каурого, или на худой конец гнедого, а вот подишь-ты, опасность этого участка дороги чувствовала даже лошадь, что уж там говорить о натуральных людях, за исключением молодых и лихих, разгоряченных зимними кутежами, окрестных арендаторов, конечно.

Правые колеса коляски катились по самому краю Полезного Урочища то и дело обрушивая в него мелкие и средние камни, а левые крылья коляски прижимались почти вплотную к отвесной скале, практически вся поверхность которой где в два, а где и в три ряда была покрыта мемориальными досками с профилями сгинувших здесь лихих молодых арендаторов.

Антип сидел в коляске словно окаменев и даже дышать старался как можно реже. Он не видел сейчас правых колес своей коляски, но знал, что они катятся по самому краю обрыва и ему сейчас казалось, что он не по дороге едет, а летит над Полезным Урочищем, прямо над его разноцветными пылевыми облаками, а рокот это и не рокот вовсе, а как бы далекий гром, который гремит где-то там - внизу, на самом дне этой ужасной древней ямы.

Все это представление приводило Антипа в страшное волнение, а когда заднее правое колесо сдвинуло вниз довольно большой камень и всего на миг зависло над пустотой он сильно сглотнул и чуть не закричал на мухортого дурным от волнения голосом. Но арендаторская выдержка взяла свое, и он подавил этот крик страшным усилием воли, а чтобы успокоиться начал рассматривать мемориальные доски по левому борту коляски.

В лучах переднего левого фонаря появлялись все новые и новые мемориальные доски, и Антип едва успевал прочитывать высеченные на них имена удалых арендаторов. Эти имена как бы выплывали из тьмы всего на секунду, и словно бы только для того, чтобы Антип успел прочесть их и запомнить, а потом сразу же скрывались в темноте, словно бы для того, чтобы он смог их быстро забыть и освободить свою память для тех новых, что сейчас выплывут из темноты, а потом снова в ней скроются, но не навсегда, а только до следующей его поездки в город, до следующего его проезда по этому, невероятно опасному участку дороги.

- Антигуанов, Белебелка, Мелиболка, Болобелка (вероятно, это были двоюродные или даже троюродные братья, так он тогда подумал, рассматривая выплывающие из темноты мемориальные доски), Подкрысов, Вшивасин, Укопилков, Серджентбиржен, Скупидомко, Маркетелков, Абвамкингс, Скрижальтаймз,- почти беззвучно шевеля губами, читал Антип, медленно продвигаясь по опасному участку дороги.- Вздорожанин, Подорожанский (опять братья, подумал Антип), Сахорцоллерн, Добропрятков, Знойнах, Одноцентов, Отчертищев, Сатаневский, Мглинский-Тащилин, Деришкурка. Да сколько же вас здесь упало в эту бездну. Это же легион, чистый легион!

Некоторых из этих арендаторов он знал лично, иных не знал или уже просто не помнил, но такое обилие мемориальных досок страшно огорчало его сейчас.

Конечно, опасный участок дороги уже давно нуждался в расширении, а его край нуждался так прямо в немедленном укреплении, но древние инвесторы выкупили его когда-то вместе с этим вот опасным участком дороги, который в их время был совсем не опасным, а самым обычным участком довольно широкой дороги, да и никакого Полезного Урочища здесь тогда и в помине не было, по преданию на его месте тогда находился не очень глубокий Полезный Овражек, а теперь вот - пожалуйста.

А теперь и поделать с этим ничего было нельзя, так как древних уже давно никто и в глаза не видел, и даже в городской управе не знали - с кем теперь вступать в переговоры по поводу расширения и укрепления опасного участка. Вот несчастные арендаторы и сыпались в Полезное Урочище как горох, и многие вовсе не из-за глупого своего удальства или лихости, а просто так - возвращаясь зимою в нетрезвом виде с городских скачек, или возвращаясь с городского делового фуршета, или из публичного дома зимой возвращаясь, или возвращаясь еще откуда-нибудь они довольно часто падали туда и отнюдь не из-за своей лихости или молодого разгульного удальства. Испугавшись яркого всполоха шарахнулся ли молодой натуральный конек или случайно и слишком сильно оттолкнулся он мускулистыми ногами от Земли, дрогнула ли рука пьяного кучера, или может быть, просто сползла из-под колеса коляски слишком большая глыба рыхлой скалы, а они не по своей воле отправились следом за нею. Какая разница? Полезное Урочище затягивало их в себя одного за другим, как бы шепча им при этом на ухо - ну вот и все, прощайся, арендатор со своей дорогой Землею, прощайся скорее и иди уже скорее сюда, ко мне...

Объехать же стороной этот участок у них не было никакой возможности, так как Полезное Урочище сейчас имело форму идеального круга и охватывало город со всех сторон, таким как бы идеальным и бездонным рвом, оставляя для проезда только этот вот этот опаснейший участок дороги, эту совсем узкую скалистую перемычку, которая год от года становилась все уже и уже, все крошилась под множеством лошадиных ног и колясочных шин, и затягивала в себя все новых и новых арендаторов, не только лихих, молодых и глупых, но и уже уставших от жизни, опытных, умных, а иногда и умнейших, и этому процессу не было видно ни конца, ни края.

Антип снова задышал полной грудью только когда мухортый подкатил коляску к самым городским воротам и весело заржал там на дорожного полицмейстера, который дремал возле них, сидя на походной раскладной табуретке.

Полицмейстер чуть приоткрыл правый глаз и сразу махнул на Антипа рукой, даже из служебного приличия не потянувшись к белым кожаным ножнам с проверочным жезлом - проезжай мол, дальше, не хочу вставать, устал я от вас, пусть тебя другой полицмейстер проверит.

Антип кивнул привратному полицмейстеру козырьком картуза и проехал через городские ворота, сразу за которыми начинался самый широкий и оживленный городской проспект, что вел проехавшего через ворота путешественника прямиком к центру города, где располагалась круглосуточная вытавка-ярманка достижений натурального и кибернетического хозяйств, и где были сосредоточены региональные представительства практически всех известных электрических компаний, да и всех неизвестных, и не электрических, к слову сказать, тоже.

Эти выставки-ярманки сейчас располагались во всех городах точно в их географических центрах, как раз в тех местах, куда во время последней войны падали ядерные боеприпасы. Они имели форму огромного, правильной формы углубления, или такого как бы естественного цирка и служили для всех нынешних городов естественными ядрами вокруг которых эти города, собственно и возникали, а затем развивались и жили в едином ритме со своими выставками-ярманками, бурно процветали или постепенно захиревали вместе с ними. Ту последнюю ядерную войну сейчас все вспоминали сильно на нее негодуя, так как после нее с огромным трудом удалось восстановить практически утраченное тогда культурное наследие. Даже сейчас многие археологические приказчики сомневались в том, что оно восстановлено, и что древние натуральные люди говорили, шутили и плакали в точности так, как это делали современные, но вот воронки от ядерных взрывов пришлись как раз кстати, они словно бы специально предназначались какой-то Высшей Силой для расположения выставок-ярмонок, словно бы специально зазывали и затягивали их в себя. И выставкам-ярманкам не оставалось ничего другого, как возникнуть именно там, в этих естественных углублениях.

А так разговаривали древние люди или не совсем так, кому и какая теперь была разница? Нужно было файлы с культурной информацией хранить в специальных, оборудованных принудительной вентиляцией, подземных помещениях и своими ядерными бомбами не разбрасываться как попало. Так сейчас думал не только Антип, но и все остальные окрестные арендаторы, и на первый взгляд все они были абсолютно правы в своих суждениях. На второй, впрочем, тоже, а что до культурного наследия, говорили арендаторы, то пусть бы его и слегка покоробило, нам и такое сойдет. Впрочем, самые авторитетные научные приказчики утверждали, что культурное наследие покороблено не очень сильно, просто у некоторых слов оторвались и как бы осыпались некоторые буквы, а в остальном, говорили они, это культурное наследие еще очень даже ничего и им вполне можно пользоваться. А слова, что же слова?- говорили выдающиеся научные приказчики, не все ли вам равно какими словами торговаться между собою на круглосуточных выставках-ярманках? Вот и торгуйтесь теми словами, что есть в наличии, заключали научные приказчики, а там видно будет.

По своим размерам любая из выставок-ярманок не уступала небольшому или даже среднему городу, и к каждой из них прямо от городских ворот вел широкий городской проспект, который в каждом городе считался центральным ( часто он так и назывался - "Центральный Проспект" или "Проспект Центральный"), а уже от него в разные стороны расходились другие, радиальные и второстепенные проспекты. Если же вы въезжали в современный город через главные ворота, то автоматически оказывались на Центральном Проспекте и после этого не заехать на городскую выставку-ярманку, не заглянуть туда хотя бы одним глазком было бы уже и не совсем вежливо, и все путешественники первым делом и направлялись прямо туда, к этим естественным во всех смыслах этого слова центрам всех современных городов. Любой опытный путешественник даже после беглого осмотра такой выставки-ярманки уж мог сказать - хорош или плох город, имеющий ее в своем центре, культурен он или нет, богат или не очень и стоит ли подзадержаться в нем на некоторое время или нужно бежать из него как можно быстрее и как можно дальше. В общем, любой путешественник, хотел он того или не хотел, при въезде в современный город попадал прямиком на его Центральный Проспект, и после этого ему оставалось только одно - ехать прямиком на круглосуточную выставку-ярманку.

А Антипу туда сейчас было и нужно, и он перевел мухортого на быструю иноходь и покатил по широкому проспекту прямиком к своей цели.

Ехать по проспекту было очень хорошо и приятно, так как попутных и встречных колясок в этот час было совсем мало, верховых сейчас было больше, а персональных трамваев так и вовсе не было сейчас видно, и только тротуары были почему-то буквально забиты гуляющим вечерним народом, главным образом, городскими крутильщиками и их знакомыми мотальщицами, но были там и другие гуляющие, не такие спортивные и подтянутые на вид, и в довольно сложных нарядах, среди которых особенно выделялись белые мундиры городских полицмейстеров, и еще какие-то мохнатые то ли удлиненные кофты, то ли тоже мундиры, но с кепками или шапками.

Антип всмотрелся в мохнатые мундиры повнимательнее и сразу понял, что это никакие не мундиры, а мохнатые комбинезоны и ходят в них то ли крутильщики, то ли мотальщицы и их довольно много - чуть ли не половина проспекта. Комбинезоны явно были сшиты на скорую руку из подручных материалов и только по длинным аляповатым ушам можно было догадаться о том, что мохнатые изображают таких вроде бы айцев, или каких-то близких им по анатомическому устройству ушей животных. По крайней мере, это были точно не белки, Антипу это было совершенно понятно из-за коротких аляповатых хвостов, которые были небрежно пришиты к комбинезонам где сзади, а где и спереди, и у многих гуляющих по проспекту они уже болтались чуть ли не ниже колен и на одной только последней нитке.

А потом ему свистнул один из полицмейстеров и поманил его к себе проверочным жезлом.

Антип притормозил возле полицмейстера, высунулся из коляски, приложил голову к его жезлу и после привычного успокаивающего душу "пи-пи-пи" спросил:

- Откуда столько айцев?

- Да тут зимою один арендатор какого-то айца угробил,- отвечал полицмейстер, возвращая проверочный жезл в ножны,- причем зверским образом. Он его, понимаешь, чуть ли не топором зарубал, причем на глазах у всех своих усадебных едоков гэмэо. Вот местная публика свое возмущение по этому поводу и выказывает.

- Так что же, бедным арендаторам теперь и айцев убивать нельзя?- задыхаясь от возмущения, спросил Антип.- Ну и порядки у нас здесь наступают.

- Да можно-можно,- разглаживая складки на белоснежной лайковой перчатке, говорил полицмейстер.- Просто аяц тот был не простым, а реликтовым. Тут недавно один ученый приказчик из Музеума Натуральной Природы об этом айце очень душещипательную статейку написал. Она так и называется - "Последний Аяц", а начинается со стихотворения "За что?", у меня знакомая мотальщица на весь публичный дом зверем ревела, когда его читала.

- Вот уж не знал, что городские крутильщики настолько сильно любят реликтовых айцев.

- Да никого они не любят,- махнул рукой полицмейстер.- Они и про айца этого слыхом не слыхивали и статью эту не читали. Просто вчера по городу сразу две сотни трансформаторных велосипедов сгорело, а сейчас ведь у них как раз самый сезон южного отдыха начинается. Наш-то убернатур не будь дураком, ситуацию с велосипедами сразу как следует обдумал, а потом взял и все велосипедные марши своим специальным указом-то и запретил. Вот кто-то из крутильщиков и придумал айцев любить. У них ведь как - один айцем нарядится, ну два от силы, а там уже процесс и не остановить - все в один миг прямо на глазах айцами сделаются. Вот эти, к примеру, уже два дня в своих шубах по проспекту ходят. Прямо отсюдова до самой выставки-ярманки в своих шубах повыстраивались рядами и два дня уже маршируют сначала туда, затем обратно, а потом снова туда.

- А это для городских порядков не опасно?- осторожно спросил Антип.- Может, пока не поздно вызвать прямо сюда ОСБОРН и применить к ним резиновые успокоители?

- Нет,- уверенно заявил полицмейстер.- В такую жару айцев долго любить никто не станет. Еще пару дней здесь походят и сами разойдутся. Эй, белобрысая! А ну-ка поди сюда!

На крик полицмейстера прибежала молодая мотальщица в жарком мохнатом комбинезоне недостоверного зеленого цвета. Она быстро стянула с головы капюшон с аляповатыми длинными ушами и приложилась виском к протянутому ей жезлу. Жезл выдал привычное "пи-пи-пи" и полицмейстер благосклонно кивнул мотальщице головой:

- Иди, гуляй дальше.

- Вы так сильно любите айцев?- спросил Антип у мотальщицы, которая стояла рядом, натягивая на голову капюшон с аляповатыми ушами и осторожно заправляя под него короткие белокурые волосы.

- Да,- просто ответила мотальщица.- Люблю. Очень люблю.

- А почему?

- Потому что я тоже айка!- со смехом крикнула мотальщица. После этого она показала Антипу влажный розовый язык и вприпрыжку побежала к остальным айцам.- Я А-А-а-йка-а-А! Не дайте арендаторам меня убить!

- Вот я тебя!- крикнул вслед полицмейстер, шутливо замахиваясь на нее жезлом и добродушно улыбаясь.- Видал? Ничего, через пару дней привезут новые трансформаторные велосипеды, и тогда здесь не останется ни одного айца. В таких-то шубах педали крутить они точно не станут. Да и то сказать - а что еще им в такую жару в городе делать? Без велосипедов и южного отдыха? Пока у них головы правильно пипикают пусть пока хоть так себя развлекают.

Вдруг откуда-то сзади послышались далекие удары то ли в бубен, то ли в не очень большой колокол, Антип с полицмейстером синхронно повернули головы в сторону этих звуков и увидели, что через городские ворота проезжает запряженная восьмерным цугом карета с мигающими синим газовым пламенем фонарями. Звук же производил никакой не колокол, и уж тем более не бубен, а большая стационарная литавра в которую с двух сторон били тяжелыми битами сидящие на задней площадке ливрейные лакеи.

- Мать честная!- воскликнул полицмейстер, округляя глаза.- Никак сам убернатур припожаловали! А ну давай, проезжай! Мне честь отдавать нужно, а ты меня от дороги своим тарантасом загораживаешь! Проезжай, кому говорю! Живо! Развел тут пустопорожние разговоры про айцев, понимаешь, а с виду очень даже приличный человек!

Антип встал во весь рост и, дергая за вожжи, хотел перестроить мухортого в самый крайний ряд, но туда уже набилось изрядное количество съехавших с центральных полос колясок и ему все никак не удавалось вписаться в узкий просвет между двумя верховыми приказчиками, а полицмейстер все кричал свое "Кому говорю!" и все бегал вокруг его коляски, опасаясь не успеть с отдачей чести и сильно волнуясь по этому поводу.

Когда убернатурская карета выскочила на главную полосу и со звонкими ударами литавров понеслась по проспекту, все гуляющее население впало в настоящее неистовство. Арендаторы махали убернатуру картузами, шляпами и цилиндрами прямо из своих колясок, полицмейстеры подпрыгивали вверх и отдавали ему честь на лету, а крутильщики и мотальщицы прямо с мясом обрывали со своих голов аляповатые мохнатые капюшоны и бросали их в воздух. Они словно бы развлекались этим бросанием, веселились им, и совсем не смотрели на убернатурскую карету, которая мигая всеми своими синими фонарями, уже удалялась от них, казалась уже такой далекой и равнодушной ко всем их проблемам, нуждам и настроениям.

Антип ничего этого не видел, так как перед самым проездом кареты к нему на плечи взобрался тот самый разговорчивый полицмейстер, а он не успел развернуться лицом к дороге и теперь стоял в своей коляске, боясь пошевелиться и уронить полицмейстера, ничего не видя и только вслушиваясь в звуки литавров, которые, впрочем, уже удалялись и постепенно стихали.

- Ну, все,- говорил полицмейстер, слезая с Антипа.- Успел, кажется. Хорошо вам, арендаторам. Махнул картузом и все, а у нас с этими убернатурскими каретами целая история всегда происходит. В прошлый раз он здесь тоже вот так вот проезжал, а проезжую часть так колясками загородили, что мне пришлось тогда на крышу электрического трамвая прыгать, а там знаешь какое напряжение? Чудом я тогда выжил, просто чудом, а мундир так обгорел, что его пришлось в домашний костюм перешивать. Ну, ладно, это все наше служебное, полицмейстерское, а ты давай, проезжай уже, куда там тебе нужно было ехать, я сейчас через жезл всем нашим патрулям передам, что с головой у тебя все в порядке. Картуз я тебе маленько помял, ты уж меня прости.

- Ничего,- говорил Антип, быстро направляя мухортого прямо на свободную центральную полосу.- Служба у тебя такая, я же все понимаю.

- Вот именно, что не все ты понимаешь,- послышалось у него за спиной.- Я и сам тут не все понимаю...

Но мухортый уже набрал приличную скорость и, вырвавшись на свободную от колясок центральную полосу, во весь галоп мчал Антипа прямо к центральным воротам круглосуточной выставки-ярманки.

Несмотря на позднее время выставка-ярманка сияла ярчайшей иллюминацией и на ее территории было светло как днем, а народу на ней было даже больше чем на проспекте и среди гуляющих тоже выделялись мохнатые аячьи комбинезоны и длинные белые сюртуки ярмоночных полицмейстеров. Но никто из них не захотел больше проверить Антипа и не пожелал приложить к его голове свой проверочный жезл, а потому он очень быстро нашел для мухортого свободное парковочное место между двумя персональными трамваями и одной арендаторской коляской довольно простого и совсем непрезентабельного вида.

***

Пока Антип укутывал темной материей свой телешар и выбирался из коляски, хмурый киборг-парковщик зафиксировал двумя зажимами задние ноги мухортого, а затем навесил на его морду плотный мешок со стояночным овсом и крошечными дырочками для вентиляции. Антип сунул в заплечный таксовочный ящик киборга полараллода и приложился виском к цифровому замку багажного ящика. Когда крышка ящика, играя какой-то незнакомый марш, то ли "Дранг нах Остен! Нах! Нах!", то ли еще какой-то ему подобный, поползла вверх, он залез внутрь с головой и начал перебирать там свои портмонеты, прикидывая в уме во что ему может обойтись сегодняшний визит в региональное представительство "ИКИО". Одного портмонета ему казалось мало, а брать сразу два было вроде бы уже и много. Пока Антип размышлял о потребном количестве нужных ему сегодня портмонетов на стоянку налетел сильный порыв ночного прохладного ветерка.

Ветерок прошелся волной по спине мухортого, распушил причудливым веером его хвост, а затем волной перевалил через коляску и чуть не сбил с головы Антипа тяжелый полотняный картуз, но потом, словно бы извиняясь за свое игривое поведение, двумя прохладными ладонями огладил его плечи, забрался под его поддевку, пощекотал спину и легонько потеребил края его шелковой рубахи. Антип сразу же почувствовал сильный озноб и тут же вспомнил Семена, который накануне хотел обрядить его в жаркий чесучовый кафтан и руку которого он так грубо оттолкнул сегодня утром.

Он вдруг отчетливо понял, что Семен искренне заботился о нем тогда, а он вот не понял этой заботы и посчитал ее неуместным из-за жары проявлением обычной человеческой глупости. Да ведь и страшный удар в грудь Семен получил сегодня тоже проявляя свою заботу.

Ветерок уже давно оставил в покое рубаху Антипа, но вызванные им размышления разволновали его, и он решил пройтись по питейному кварталу выставки-ярманки и купить Семену какой-нибудь гостинец, вон хотя бы большой флакон пивсы "Душистой" можно было бы ему купить (Антип точно знал, что все конюхи страшно любят городскую пивсу). Ну, или средний флакон, там видно будет, подумал Антип, пусть подлечит этой пивсой свою ушибленную грудную клетку. Сегодня он точно заслужил свою пивсу.

Да и в одежный квартал нужно было бы ему заглянуть, ведь становилось уже прохладно, а сколько времени он проведет на этот раз в городе Антип не знал. Раньше у него никогда не выходило решить все свои городские вопросы за один день, а то и за два или даже три дня, и кто знает - сколько ночей ему придется провести в городе в этот раз и сколько порывов холодного городского ветра на него налетит за это время?

Антип кивнул себе головой и сунул в карман штанов два раздутых от араллодов, тугих, практически круглых от сильного внутреннего напряжения портмонета, а затем захлопнул крышку багажного ящика, приложился к ней головой и заблокировал цифровой замок.

Теперь можно было смело отправляться в любой квартал выставки-ярманки - хоть в питейный, хоть в одежный, хоть в электрический, а хоть и еще в какой угодно или вот хоть бы и во все эти кварталы сразу.

Территория выставки-ярманки была огромной и ходить-бродить по ней можно было сутками напролет, выискивая нужные товары, любуясь витринами самых разных маркетов и всевозможными анимационными картинками на подвижных информационных плакатах, попивая разные напитки в барах да ресторанах и останавливаясь на ночлег в гостиницах и публичных домах на любой вкус.

Городские крутильщики этим всю жизнь здесь и занимались, тем более, что самая большая концентрация трансформаторных велосипедов была именно на территории выставки-ярманки и это было для них очень удобно. Приглядит, бывало, такой крутильщик себе какой-нибудь необходимый ему товар, запишет нужные цифры на тыльной стороне ладони, сядет за руль трансформаторного велосипеда и вперед, навстречу мечте, как поется в одной веселенькой новостной рекламе. Для крутильщиков все это было действительно очень умно и удобно организованно, но для арендаторов - нет. Арендатор не мог позволить себе бесцельно слоняться по выставке-ярманке днями, неделями, месяцами или годами, у него была масса хлопот по его хозяйству, за которым был нужен тщательнейший присмотр, необходим был его, арендатора верный и внимательный глаз да глаз. Хотя при этом и Антип, и любой другой арендатор тоже оставался в первую очередь и во всех смыслах этого слова настоящим натуральным человеком, и ему тоже хотелось погулять по выставке-ярманке лишний часок-другой, а то и третий-четвертый часок, или задержаться на ней пару деньков, так как выставленных здесь товаров было очень много. Их было гораздо больше, чем привозили в свое время спанские онквист-адоры для древнейших мериканских ндейцев.

Ох, и много же тут было всего! И ерманского всего было много, и итайского, и ранцузского и еще всякого-разного. Так бы и хватал все это, так бы и набирал его в обе руки! Но - нельзя, нельзя так низко ронять свою арендаторскую гордость, да и стоило все это совсем немаленьких араллодиков, и поэтому нужно было помнить о своей, известной на всю округу, рачительности.

Чтобы не заплутать на просторах выставки-ярманки, не потеряться и не пропасть здесь, среди витрин, плакатов и велосипедов, толковому арендатору нужно было заранее спланировать свой маршрут и Антип сразу же этим озаботился.

Он подошел к информационному плакату и начал тыкать пальцем в большие подвижные клавиши системы "лап-лап", намереваясь вызвать на его поверхности центральную карту-схему выставки-ярманки. Несмотря на то, что он упорно тыкал пальцем в клавишу с надписью "карта-схема", на информационном плакате раз за разом выплывала только очередная подвижная реклама. Сначала там с диким гиканьем плясали картузы, кафтаны и сапоги-бутылки самых разных фасонов и моделей, затем на весь плакат распустила свои фиолетовые листья сахарная свекла гэмэо какого-то нового, всего час или два тому назад выведенного сорта, а потом по нему пробежала пузатая бутылка кюммеля за которой по пятам гналась блестящая вилка с большим розовым куском мяса гэмэо на зубьях. Вилка бросилась на спину кюммеля, завалила его на шпротный паркет и они, борясь друг с другом и переворачиваясь, выкатились за край плаката.

Антип сразу же догадался, что плакат его срисовал, залез в его базу, что была составлена на него по результатам его прошлых посещений выставки-ярманки, и теперь волнами гонит на него эту подвижную рекламу, пытаясь искусить его хоть чем-нибудь и намереваясь добраться, таким образом, до его кровных араллодов. Вообще-то набор подвижной рекламы был не ахти, так как он совсем не любил кюммеля, а про шпротный паркет и говорить нечего - он его ни разу и в рот не брал, это была традиционная еда городских крутильщиков, ну, может быть еще конюхов, но никак не арендаторов. "Ну может быть, я выпил когда-нибудь рюмку или две кюммеля,- думал Антип с тихим рычанием надавливая на кнопку,- и спьяну закусил тогда шпротным паркетом, и что же мне теперь вот придется смотреть на это всю свою жизнь? А что если купить кюммеля Семену? Интересно, кучера употребляют кюммель? Шпротный паркет точно употребляют, я пару раз наблюдал это собственными глазами".

Когда на плакате появились отплясывающие канкан серальные ранцуженки последних моделей, Антип зарычал еще громче и начал давить на клавишу с такой скоростью, что это больше напоминало точечный вибромассаж кнопки, чем простое информационное надавливание.

По экрану на большой скорости понеслись различные подвижные картинки, что уже не походило на рекламу, а больше было похоже на информационный горный поток из товаров, услуг и предложений. Антип еще усилил свой вибромассаж и плакат, наконец, сдался - рядом с Антипом что-то словно бы громко хлюпнуло носом, а потом на весь плакат развернулась долгожданная карта-схема с совсем маленькими подвижными картинками по периметру, среди которых было и некоторое количество вращающихся ягодиц, и он машинально отметил это краем своего сознания.

Антип быстро провел пальцем от колясочной стоянки к электрическому через одежный квартал, и громко крикнул в плакат:

- В случае отклонения от маршрута подавать предупредительный звуковой сигнал!

- Ладно,- послышалось откуда-то сверху.- Будем подавать.

- То-то,- буркнул Антип.- И запишите себе там - я не люблю кюммеля! Это ясно?

- Ясно,- сказали сверху.- Уже записано. Внимание, вы отклонились от намеченного маршрута!

- Я еще на него не ступил, идиоты,- буркнул Антип.

- Иди уже,- послышалось сверху и там снова хлюпнули носом.

Антип покрепче прижал к себе телешар, перебежал проезжую часть прямо перед паркующимся персональным трамваем и углубился в торговые кварталы.

Голос ловко вывел его прямо в одежный квартал и Антип быстро взбежал по ступеням первого попавшегося маркета готового сюртука и платья.

Внутри маркета скучал полусонный торговый приказчик, который завидев Антипа, сразу же встрепенулся и бросился к нему с не очень достоверным радостным криком и с понарошку раскрытыми объятиями:

- Новые поступления ранцузских париков и нглийских камзолов! Какое счастье, что вы вовремя зашли к нам!

По покрытым видеопанелями стенам маркета сразу же замельтешили парики и камзолы разных цветов и фасонов, но Антип на них даже и не взглянул. Это было трудно объяснить рационально, но посещая одежные маркеты, он всегда покидал их только со свежими картузами, поддевками, сапогами-бутылками, кафтанами да рубахами в руках Семена.

Много раз Антип хотел испробовать на себе какой-нибудь камзол, фрак, парик или туфли с пряжками, но из этого ничего не выходило. Он много раз хотел купить себе какой-нибудь камзол и его мозг думал: "сейчас я куплю себе камзол", но во время оформления заказа его рот сам собою выговаривал слово "кафтан" и в итоге он всегда покидал маркет с новым кафтаном вместо нового камзола и порою его это сильно расстраивало, а иногда и злило, но ничего поделать со своей малопонятной приверженностью к кафтанам он так и не смог.

С чем это было связано, Антип не понимал, да это было и неважно для него, так как купи он как-нибудь этот проклятый камзол и его приказчики два года учились бы его в этот камзол обряжать, и еще не факт, что они научились бы это делать и обряжать его так как надо, ведь у камзолов последних моделей защелок, замков и липучек было в два раза больше, чем у самых современных кафтанов и располагались они в самых неожиданных и труднодоступных местах. И это еще, если не вспоминать о том, что ему бы тогда переписали его базу и все время показывали бы эти танцующие камзолы на всех плакатах. И они бы вечно отплясывали тогда перед его глазами вместе с кафтанами и прочей съедобной и несъедобной дрянью.

Исходя из этих соображений, Антип не стал тратить время на разговоры с приказчиком, а только сказал ему прямо в лицо, четко и громко:

- Кафтан! Живо!

Приказчик быстро смерил Антипа внимательным взглядом, причем сразу всего, от козырька картуза до носков сапогов-бутылок, понимающе улыбнулся и коротко кивнул головой.

Уже через минуту Антип сбегал по ступенькам одежного маркета в новом черном кафтане с жестким стоячим воротником, с серебряным шитьем по обшлагам рукавов и горловому клапану. Кафтан был достаточно теплым и никакие порывы холодного городского ветра не смогли бы теперь добраться до спины Антипа и вызвать у него неприятный озноб.

С одежей в этот раз было у него покончено очень ловко и быстро, и он мысленно поздравил себя с удачным началом, и теперь резвым шагом шел в сторону электрического квартала, подгоняемый постоянным криком откуда-то сверху:"Внимание! Вы отклонились от выбранного маршрута! Немедленно вернитесь на выбранный вами маршрут!" и обращая на него очень мало внимания, так как дорогу туда он знал отлично и без этого крика.

О большом флаконе пивсы, мысленно обещанного Семену в минуту сильного душевного волнения, Антип все еще помнил, но делать большой крюк в сторону питейных кварталов он сейчас не хотел и поэтому мысленно пообещал Семену купить ему какой-нибудь другой гостинец и, как-нибудь в другой раз.

Глава XIV

Квартал торговых представительств суверенных электрических компаний начинался сразу за кварталом персональных телешаров и тянулся в северном направлении на несколько десятков километров. Каждая электрическая компания в погоне за благосклонностью и вниманием своих потенциальных покупателей не жалела для соответствующего ее положению на рынке оформления витрин ни араллодов, ни времени, ни выдумки.

Первым от входа в квартал располагалось торговое представительство суверенной ранцузской компании "Либерасьон Миньон де Ранс энд Внуки Ко". Во время посещения электрического квартала Антип всегда останавливался перед витриной "ЛИМИРА" хотя бы на несколько минут, так как питал тайную слабость к ее серальным моделям. Компания и специализировалась главным образом на выпуске серальных моделей, а рабочие киборги были у нее так себе. Это были низкорослые карлики с синими бородами, которые бегали по внутреннему пространству витрины с крошечными подносами, очень смешно толкали друг друга, суетились возле длинных ног двух витринных серальных ранцуженок самых последних моделей, которые сидели за симпатичным чайным столиком точно в центре экспозиции, о чем-то оживленно болтали и делали вид, что вроде бы они пьют там кофе или чай из крошечных фарфоровых чашечек, в которые постоянно подливали им что-то суетливые синебородые карлики.

Антип внимательно осмотрел длинные ноги ранцуженок, тяжело вздохнул и отошел от витрины. Он всею душою чувствовал, что сегодня ему не стоит задерживаться у подобных витрин, сегодня ему нужно чуть ли не бегом бежать в региональное представительство "ИКИО", ведь уже очень поздно, и неизвестно, что сейчас вытворяют анонисты с его полевыми киборгами там - на его Земле. Антип знал откуда-то, что задержись он здесь, у длинных ранцузских ног хотя бы на лишнюю минутку, или две, и там - в ночном поле может произойти что-то ужасное, что-то в некотором смысле непоправимое.

Антип еще раз тяжело вздохнул и побежал мимо сверкающих витрин всевозможных электрических компаний, стараясь не смотреть на глотающих огонь люлей, на жонглирующих пивными кружками гансов, на толстенных томов с большими черными сигарами в уголках черных губастых ртов прямо под лихо надвинутыми на лоб ковбойскими шляпами. Все выставленные напоказ киборги не стояли в витринах как статуи, а постоянно двигались, разыгрывали там - за толстыми витринными стеклами какие-то сценки из производственной или серальной жизни, жонглировали, танцевали, кувыркались и пели хором, но сегодня Антипу было не до этого рыночного веселья.

Все это могло бы показаться ему забавным в другой раз, да, но только не сегодня, только не в день, когда его полевые киборги то ли подверглись атаке проклятых анонистов, то ли до полной одури опились масляной отработкой, слитой ночью из тракторных пауков мирового правительства, если бы оно было, конечно, если бы оно было.

Антип бежал мимо сверкающих начищенными до ослепительного блеска киборгами серальных и рабочих моделей, мимо ярчайших витрин электрических компаний и отворачивал от них свое бородатое лицо, а по мере приближения к офису "ИКИО" в его душе постепенно нарастала тревога.

Эта тревога была рациональной только отчасти, ведь атаки анонистов или технические поломки случались у его киборгов и раньше, и тогда он тоже испытывал тревогу, но та его прежняя тревога была не такой сильной, как тревога сегодняшняя, а почему так получалось он понять не мог и поэтому тревожился все сильнее и сильнее. Возможно ему сейчас было тяжело сознавать, что вот другие киборги смеются и танцуют сейчас в витринах, кривляются и разыгрывают там различные сценки из полевой и серальной жизни, а в это же время его родные киборги стоят сейчас где-то там - в ночных свекольных полях, среди пышной свекольной ботвы, а в их мозгах копаются проклятые беспокойные анонисты и выводят сейчас их мозги из строя. Выводят расчетливо и последовательно. Цепь за цепью, цепь за цепью. Выводят окончательно и бесповоротно. О возможном закорачивании мозговых цепей некачественной тракторной отработкой Антипу не хотелось сейчас даже и думать.

Под влиянием этих тревожных мыслей Антип сильно прибавил шагу и почти бегом побежал к витрине "ИКИО", которая уже показалась вдали, по правой стороне витринного ряда.

Эта, так хорошо, буквально до боли в зубах, до ломоты в костях, знакомая ему витрина, была оформлена очень необычным даже для суверенной электрической компании способом. Антип знал, что года два тому назад "ИКИО" заказала у одной своей подручной компании под названием "На-на и НА энд Внуки Ко" сразу двух специальных рекламных киборгов с очень сложным устройством головного процессорного ядра. По замыслу менеджмента обеих суверенных компаний эти киборги должны были олицетворять собой устремленность в будущее и достижения в конструкторских работах по созданию полностью суверенного и независимого от прямого подключения, сверхнадежного во всех смыслах этого слова, ЕРПа. И, по мнению многих научных приказчиков этих компаний, они действительно что-то такое собой теперь олицетворяли. Одного из этих киборгов научные приказчики назвали "Олс-Той", а второго "Ост-Оевский". По замыслу научных приказчиков "ИКИО" и "НАНАИНАКО" во время рекламных представлений "Олс-Той" и "Ост-Оевский" должны были через специальные внешние микрофоны декламировать прямо с витрины короткие истории собственного сочинения, выдуманные ими прямо вот здесь - в витрине "ИКИО", а затем общаться с потенциальными покупателями в режиме он-лайн, отвечать на их каверзные вопросы, остроумно шутить и смеяться вместе с ними как бы подтверждая этим общением максимально возможное приближение своего прогрессивного софта к революционному и суверенному ЕРПу. А во время этих шуток вокруг них должны были водить хороводы серальные сарафанные мужички под ручку с рабочими мужиками самых разных полевых моделей. Задумано это рекламное зрелище было прекрасно, но конкурирующие электрические компании начали подсылать к витрине "ИКИО" самых искусных своих агентов, самых выдающихся своих программных приказчиков под видом обычных потенциальных покупателей и те начали задавать "Олс-Тому" и "Ост-Оевскому" настолько сложные и запутанные вопросы, что никакого веселого общения с потенциальными покупателями у них уже не получалось, прогрессивные мозговые цепи перспективных киборгов просто не выдерживали напряжения этих коварных вопросов, они выходили из строя и прогрессивные киборги отключались, а затем самостоятельно переходили в сначала режим запроса технической поддержки, а затем и в аварийный режим ожидания внепланового ремонта. Ремонт новейших прогрессивных мозгов был делом очень сложным и технические приказчики "ИКИО" и "НАНАИНАКО" не могли выполнить его достаточно быстро, и поэтому "Олс-Той" и "Ост-Оевский" частенько простаивали в витрине в обесточенном состоянии, с поднятыми крышками черепных коробок, а технические приказчики суетились вокруг них, пожимали плечами и лазили в их мозговые цепи различными измерительными приборами.

Когда же ремонт был окончен и начиналось очередное рекламное представление какой-нибудь вредоносный агент прямо из толпы потенциальных покупателей задавал свой коварный вопрос и прогрессивные киборги снова отключались и переходили в режим ожидания. Самыми коварными и хитрыми вопросами агентов были следующие: "Каков алгоритм максимального опрощения современных арендаторов и как он кореллирует с принципом автоматизированной обработки полей гэмэо? "Еликий Нквизитор - это кто или что?", "Тулупами от каких компаний современным арендаторам следует накрывать своих кучеров, если они станут совместно замерзать на зимней степной дороге, и способны ли на такой поступок современные арендаторы?", "Как у Аскольникова было с сексом, и не в этом ли корень его проблем со старухами?", ну и все в таком духе. Не мудрено, что прогрессивные рекламные киборги после этих вопросов надолго выходили из строя. Антип-то как раз считал, что ничего сложного в этих как бы коварных вопросах нету, и что в оссийском языке есть несколько универсальных слов, которые очень даже легко складываются в подходящие ответы на любые вопросы, но технические приказчики "ИКИО" и "НАНАИНАКО", вероятно так не считали. А может быть они просто стеснялись загружать универсальные оссийские слова и их обороты в прогрессивные мозги "Олс-Того" и "Ост-Оевского" вот те и не находили простых и нужных ответов на вопросы засланных программных приказчиков и поэтому так часто выходили из строя.

Вот и сейчас "Олс-Той" и "Ост-Оевский" стояли на витрине в выключенном состоянии, с опущенными на грудь бородатыми головами, а рядом с ними, над какими-то приборами колдовали технические приказчики с шевронами "НАНАИНАКО". Сарафанных мужичек и полевых мужиков на витрине не было, да им там и негде было сейчас водить свои хороводы из-за обилия толстых кабелей, которые шли от голов "Олс-Того" и "Ост-Оевского" к контрольным приборам и обратно.

"Лучше бы они танцевали и кривлялись как все остальные,- подумал Антип, взбегая по ступенькам регионального представительства.- Интересно, каким коварным вопросом им сегодня укокошили мозг?"

- А какой сегодня был вопрос? - спросил он прямо с порога у стоящего за конторкой торгового приказчика.

Приказчик посмотрел на Антипа поверх модных круглых очков, пригладил руками аккуратный центральный пробор, сильно выпятил вперед нижнюю губу и с вежливым поклоном ответил:

- "Вы смогли бы выдумать такое "Реступление и Аказание", чтобы оно сразу оказалось пострашнее "Ауста" Ете?". Сначала "Ост-Оевский" отключился, а за ним и "Олс-Той", хотя его ни о чем пока и не спрашивали.

- Вот же гады!

- И не говорите Антип Ферыч. Стараются наши партнеры, стараются, Орького на них нету. Здравствуйте.

- Здравствуй, Спиридон,- отвечал Антип, быстро приближаясь к конторке.

Всех торговых приказчиков "ИКИО" звали Спиридонами и это было очень удобно в плане проведения деловых переговоров и исключало всякую ошибку в их начале, а Спиридон через камеру внешнего наблюдения срисовал Антипа уже на подходе к представительству, пробил его по своей клиентской базе и успел ознакомиться с его коротким досье, что тоже было весьма удобно в плане начала делового общения.

Правда, в этот раз ухо Антипа почему-то неприятно резануло слово "Ферыч", вылетевшее из уст такого официального и хорошо подготовленного лица, каким, безусловно, был не только этот вот конкретный Спиридон, а и все остальные Спиридоны компании "ИКИО". Это могло означать только одно - в клиентской базе компании он и значился как "Антип Ферыч" и это обстоятельство почему-то сильно огорчило его сейчас. "Дался им всем этот Ферыч,- с раздражением подумал Антип.- Может быть, заглянуть в городскую управу и перепрошить индивидуальный чип этим Ферычем, будь он неладен? Да и стоит это недорого, всего четыре аралллода пятьдесят вонтецов. Но тогда получится, что я происхожу от какого-то Фера, а я ведь происхожу не от него. Опять закавыка, причем в самом начале делового разговора, а это ведь однозначно плохая примета. Проклятье!"

- Что привело вас к нам на этот раз, дорогой вы наш Антип Ферыч?- с вежливой улыбкой спросил Спиридон.- И как там наши дорогие мужички? Работают? Все ли с ними в порядке?

"Ферыч" снова неприятно резанул ухо Антипа и поэтому ответил он не очень любезно, что тоже было не слишком хорошо для начала деловых переговоров:

- Нет, Спиридон. Не все хорошо с вашими дорогими мужичками.

- А что такое?- довольно фальшиво встрепенулся всем телом Спиридон, и Антип сразу же понял, что он знает о сегодняшнем происшествии, а потом он как-то быстро сообразил, откуда могла произойти утечка столь важной и ценной для него лично деловой информации. Утекла она от Григория Крылатого, в этом Антип даже не сомневался, так как и он и почти все окрестные арендаторы уже давно знали почти наверно, что тот постоянно обменивается с "ИКИО" служебными файлами и получает за это весьма хорошее дополнительное содержание прямо от ее центрального офиса.

А откуда еще у простого сельского пристава может появиться роскошный сераль? Причем сразу на восемь персон? "Да вот отсюда,- с раздражением подумал Антип, рассматривая роскошные интерьеры регионального представительства.- Они, понимаешь, файлами и араллодами друг с другом обмениваются, а мне с ними, понимаешь, бизнес приходится вести в этих, неприемлемых ни с какого боку и почти уже тошнотворных условиях. Причем ведешь его, понимаешь, вроде бы только с "ИКИО", а на деле выходит, что и со штабс-капитаном Крылатым его ведешь тоже. Закавыка на закавыке у меня сегодня выходит. Эх, отказаться бы от их продукции вообще, в принципе. Да вот только как от нее откажешься?"

- Да вот,- сказал Антип с легкой деловой иронией,- ваши дорогие мужички уже приказчиков моих по мордам бьют.

- Ай-яй-яй,- также ненатурально и с такой же едва прикрытой наглой улыбкой, иронией покачал головой Спиридон.- Что вы говорите? Так вот прямо по мордам и бьют? И что - прямо со всего размаху? Прямо вот так -наотмашь?

- Представь себе.

- Знаете, Антип Ферыч,- сказал Спиридон, переходя на серьезные и доверительные интонации и ближе пригибаясь к Антипу.- Паяльник отца Хризантема это что-то особенное. Последствия его работы почти невозможно ни предугадать, ни исправить.

- И что это означает в практическом смысле?- осторожно спросил Антип.

- Только то, что вам придется заменить всю партию наших дорогих мужичков. Прежнюю партию мы утилизируем и поставим вам новую партию, но в этот раз уж будьте добры обратиться к нашему официальному региональному настройщику.

- Это к Варахасию-то?

- К нему,- кивнул головой Спиридон.- И только к нему.

- А может быть, все же можно пока к Лилию или хотя бы к Розарию?- со слабой надеждой в голосе спросил Антип.- В порядке исключения?

- Это даже не обсуждается,- покачал головой Спиридон.- У них паяльники не такие грязные, но тоже, знаете ли, не подарочного исполнения.

- Значит, только к Варахасию?- переспросил Антип. Он чувствовал, как в его груди буквально вскипает возмущение и деловая злость на всех их - и на Спиридона, и на Крылатого, и на Варахасия, и на Хризантема, и на Лилия с Розарием заодно.- А вы знаете, сколько стоят его настройки? И ладно бы только стоимость, так ведь он еще и вместе с киборгами бегать по его настроечной лаборатории чуть ли не по полдня заставляет, и настроечные таблицы вслух за ним повторять, и в пояс ему кланяться, и кулак ему целовать. А какой одеколон он использует для своих кулаков, ты знаешь?

Спиридон отрицательно покачал головой.

- Вот именно!- воскликнул Антип.- Да от одного его кулака с непривычки уже задохнуться можно!

- Воля ваша,- спокойно заметил Спиридон.- Только я вам, Антип вы наш, Ферыч вы наш дорогой, так скажу - к кому бы вы не обратились, к Варахасию ли, к Хризантему ли, или, для примера вон хоть бы и к штабс-капитану Крылатому, в итоге вы все равно у нас окажетесь. Вот в этом самом представительстве и вот в этом самом кресле. Кстати, как вам наше новое кресло? Не жмет? Его только вчера из Ермании доставили.

- Нет.

- Оформляем заказ и считаем смету?- спросил Спиридон, щелкая по клавишам счетно-печатающего устройства и вставляя в его щель чистый лист с гербовыми печатями "ИКИО" по всем четырем краям.

- Ах, вот оно что,- тихо сказал Антип.- Я только сейчас это понял. Так у вас тут одна компания, да? Что вы, что Крылатый, что Варахасий, это все одно и то же выходит?

- Ну не совсем,- с потаенной усмешкой ответил Спиридон.- Крылатый и Варахасий все же натуральные люди, а у нас, как ни крути, электрическая компания. Оформляем заказ?

- А вот вам!- закричал Антип, вскакивая на ноги и сплетая пальцы правой руки в тугой натуральный кукиш.- Я вам не молочная пальма, чтобы так вот меня каждый раз выдаивать! Вот вам! Вот! Земля у нас очень большая и суверенных электрических компаний на ней не счесть! Вот вам! Вот!

- С мужиков на люлей перейти желаете?- спросил Спиридон, с нескрываемым отвращением отворачивая свое лицо от кукиша.- Ну-ну.

- А ты на меня не нукай!- дико заорал Антип.- Я тебе не мухортый! И ты мне не указ, понял?! Я сам буду решать на кого мне переходить, а на кого нет, понял?! Может быть, я на гансов от "ВАВКО" желаю перейти, понял?!

- Да понял я, понял,- Спиридон откинулся на спинку кресла и с интересом посмотрел на Антипа. После этого он широким жестом развел руки в стороны, завел их за спину и сцепил в прочный замок у себя на затылке.- Но от вас, Антип Ферыч, ожидать такого перехода нам можно было меньше всего. От какого-нибудь Одеялова такого перехода ожидать можно было в любой момент, это да, но от вас? Никогда бы я не стал ожидать от вас такого перехода.

- Это еще почему?

- Так вы же вон картуз носите и кафтан. Хороши же вы будете в таком картузе на фоне гансов от "ВАВКО".

- Ничего,- сказал Антип, направляясь к выходу из регионального представительства.- Справлюсь как-нибудь. В крайнем случае шорты с помочами надену и петушиное перо в картуз вставлю.

- Желаю успеха!- крикнул ему в спину Спиридон.- А если что, милости просим обратно! Я, Крылатый и Варахасий с нетерпением будем ожидать вашего драматического возвращения!

- Не дождетесь,- сквозь зубы процедил Антип. После этого он хлопнул дверью так, что задрожали витринные стекала и бородатая голова "Олс-Того" чуть съехала набок и опустилась на его грудь еще ниже, почти накрыв ее белой искусственной бородой.

"Бегом в "ВАВКО",- думал Антип, сбегая по ступеням крыльца.- И сейчас же, пока у меня все внутри кипит, а то потом, когда остыну, уже поздно будет. Конечно, и эти обдерут меня как липку, но хотя бы сделают это не так грубо, без наглых улыбок и с обязательной чашкой кофе".

Оказавшись на брусчатке электрического квартала, Антип быстро осмотрелся по сторонам и решительным шагом направился к региональному представительству "ВАВКО".

- Внимание! Вернитесь на выбранный вами маршрут!- послышалось откуда-то сверху.

Антип замер на месте, задрал бороду вверх и крикнул туда во все горло:

- Да пошло ты, что бы ты ни было! Хватит уже косить под мировое правительство, инопланетян еще даже и в проекте не видно, а вы все туда же - на выбранный маршрут, на выбранный маршрут! Куда сейчас захочу, туда сейчас же и двину! Поняло, ты, сопливое, что бы ты ни было?!

И словно бы в ответ на этот слишком уж эмоциональный выкрик ему сверху громко хлюпнули носом.

***

Торговый приказчик от "ВАВКО" был очень похож на торгового приказчика от "ИКИО", только аккуратный пробор проходил у него не по центру головы, а сбоку и очки у него были не круглыми, а квадратными, и в них, как в рамку словно бы было заключено такое как бы глубинное понимание окружающего мира. А еще эти глаза выглядели прямодушными и по-емецкими принципиально честными. Впрочем, велосипеды с квадратными колесами Антипу уже не раз доводилось видеть и раньше, и поэтому очки емецкого приказчика смущали его очень мало. Больше смущало Антипа то обстоятельство, что торговый приказчик разговаривал с ним на специально и сильно исковерканном и изломанном местном диалекте, который и без того, наверное, был когда-то сильно деформирован древними ядерными бомбами, и со стороны это выглядело так, словно бы на нем были сейчас просторные цветастые шаровары и туфли с сильно изогнутыми носками, а не картуз, кафтан и сапоги-бутылки.

- Ви ест отшень разумный арендатор,- говорил торговый приказчик во время демонстрации производственных возможностей полевого ганса последней модели.- Ну просто отшень.

- Я знаю,- со вздохом отвечал на это Антип.- Знаю...

- И ви будеть отшень дофольны нашими гансами!

- Надеюсь...

- О да! Отшень-отшень дофольны.

Говоря все это, приказчик надавливал на кнопки пульта дистанционного управления и демонстрационная модель полевого ганса последней модели выделывала перед Антипом разные штуки и демонстрировала ему свои производственные возможности.

- Фам ндравится?- то и дело спрашивал торговый приказчик и Антип то и дело кивал на это головой.

Ганс смотрелся отлично, а демонстрационные манипуляции выполнял просто безукоризненно, но вот его внешний вид...

Киборги суверенной компании "ВАВКО" вообще считались самыми лучшими и качественными моделями на рынках рабочих киборгов, так как емцы считались и в этой, и в других производственных областях общепризнанными законодателями мод, но вот внешний вид их изделий мог иногда смутить потенциального покупателя и толкнуть его в объятия другой суверенной электрической компании.

Особенно плохо в этом плане дело обстояло с их серальными моделями, которые были очень надежными и износостойкими и на серальном арго назывались "Мартами". Марты имели огромные пластиковые груди, широчайшие бедра и очень толстые губы, могли имитировать до пятидесяти различных видов оргазма, петь народные емецкие песни и танцевать народные емецкие танцы, а еще они могли делать вид, что ужасно любят пивсу и как бы пить ее во время производственных операций вместе со своим владельцем, да еще и шутить и смеяться при этом глубоким грудным смехом. Может быть, для простых провинциальных арендаторов все это было и хорошо, но арендаторов с утонченной душевной организацией, Земля которых была расположена на совсем небольшом удалении от окружного города, это сильно смущало и отталкивало от Март.

Емцы об этом знали, но ничего не могли с собой поделать, так как их практичное во всех смыслах этого слова инженерство всегда брало верх над их значительно менее романтическим дизайнерством.

Вот и у последней модели полевого ганса был очень тонкий слой косметического пластика на лице, а на остальном корпусе его вообще не было, лишь в отдельных местах он имел довольно узкие пластиковые вставки. Под тонким слоем пластика хорошо просматривались мощные и добротные шарниры верхних и нижних конечностей, поворотная рама шейного сустава и небольшой горб с встроенной в него портативной лебедкой на спине. Защитный балахон ганса был выполнен в виде коротенькой маечки, которая едва доходила ему до титанового пупка, а на его уродливые сильные ноги были натянуты совсем крошечные голубые шортики, которые неприлично обтягивали сильно выступающие на стороны шарниры мощных тазобедренных суставов. Ягодиц у ганса не было совсем, емецкие инженерные приказчики, по-видимому, не захотели изводить на них дорогостоящий косметический пластик и разместили на их месте дополнительные толчковые цилиндры нижних конечностей, которые смотрелись под кургузыми шортиками как крепко сжатые железные кулаки.

Антип уже настолько привык к виду своих полевых мужиков, что рядом с этим через чур урбанизированным и функциональным полевым механизмом чувствовал себя не в своей тарелке. Один раз во время рекламной демонстрации своих полевых возможностей, когда ганс трансформировал пальцы во вращающиеся фрезы горизонтальной подрезки корнеплодов ему даже сделалось немного нехорошо, и он сразу подумал о том, что все это не для него, что все это уже слишком, и даже захотел было отказаться от сделки, но потом вспомнил ухмыляющегося Спиридона, сонные и как бы безразличные глаза Крылатого, густую, умащенную дорогими маслами, бороду Варахасия, его пахучий волосатый кулак, быстро взял себя в руки и решил продолжать торговую операцию.

Всех приказчиков "ВАВКО" звали Рудольфами и они были очень старательными и ответственными работниками. Антипу уже давно все было понятно на счет производственных возможностей гансов, да он и раньше читал про них кое-что в специализированных технических бюллетенях, но демонстрация все длилась и длилась и он уже начал от нее понемногу уставать.

- А фот горизонтальный полет!- взволнованно воскликнул Рудольф, надавливая на кнопки дистанционного пульта.- Такого фы не фидеть больше нифде, только фдесь!

- Чудесно,- говорил на это Антип,- Только говорите уже нормально, прошу вас. Или вы видите на мне просторные и удобные шаровары? Или может быть, вы наблюдаете на мне цветастый халат и легкие туфли с загнутыми носками, а мой рот измазан сладкой пахлавой или щербетом?

Для убедительности Антип даже похлопал ладонями по накладным карманам своего кафтана и провел пальцами по своим усам, как бы показывая Рудольфу, что они сухие, чистые и абсолютно не липкие.

- Ладно,- кивнул головой Рудольф.- Я больше не буду. Просто у вас здесь никогда не угадаешь - кто есть кто на самом деле. Мы всегда так перестраховываемся на всякий случай. Но с вами я больше не буду этим заниматься.

- Вот так-то лучше.

Ганс тем временем уже удлинил передние конечности и встал на четыре точки опоры, а потом под его подошвами и ладонями появились языки синего пламени. Антип внутренне напрягся, но дальше ничего страшного не случилось. Ганс приподнялся над полом и облетел помещение представительства по кругу, а потом поднялся к потолку, трансформировал подошвы рук и ног во вращающиеся подрезные ножи пропеллерного типа и на некоторое время завис там, тихо посвистывая широкими лезвиями и легонько раскачиваясь из стороны в сторону.

- Зачем это?- нахмурив брови, спросил Антип.

- Быстрая подрезка ботвы,- с гордостью пояснил Рудольф.- На подрезке ботвы один наш ганс легко может заменить две бригады ваших мужиков.

- Ну, так уж прямо и две бригады?- с плохо скрываемым деловым интересом спросил Антип.- Прямо вот сразу две?

- Если не три.

- Ладно,- сказал Антип, оглаживая бороду.- Хватит демонстраций. Меня, в общем, все устраивает вот только...

- Что?- с готовностью встрепенулся Рудольф.

- Цвет шортов...

- Какие цвета шортов вы предпочитаете?- перебил его Рудольф.

- А у вас разные что ли есть?

- Ка-ки-е пред-по-чи-та-ете?- медленно, по слогам повторил Рудольф.

- Ну, красные. Хотя нет, пусть лучше будут бордовые, их легче различать на фоне поздней ботвы.

Рудольф быстро постучал по кнопкам кассово-информационного аппарата и кивнул головой.

- Сделано.

- Теперь по количеству. Сколько гансов входит у вас в полевое звено?

- Пять единиц.

- Бригадир?

- Один, но у него два заместителя и два помощника.

- И все с удлиненными антеннами?- насторожился Антип.

- На счет местных анонистов беспокоитесь?

- Ну да. А что?

- Не беспокойтесь,- улыбнулся Рудольф.- Наши гансы совсем не понимают удаленные команды ваших анонистов, они надежно защищены эксклюзивным софтом от "ВАВКО". Над этим софтом не одно столетие работали лучшие емецкие умы. В итоге нам удалось добиться того, что наши модели воспринимают более-менее сложные удаленные команды просто как белый шум окружающей Вселенной и не обращают на них никакого внимания, а ведь анонисты, особенно злостные, склонны к отдаче именно сложных и запутанных дистанционных команд. В принципе анонисты могли бы влиять на наших гансов путая и переставляя местами совсем простые рабочие команды, и тогда вместо подрезки ботвы они стали бы ее окучивать, или наоборот, только и всего. Но это довольно скучное занятие и анонистов оно не привлекает абсолютно. А вот если анонист попытается отдать удаленную команду на избиение приказчика или на надругательство над серальной киборгиней, наш рабочий ганс воспримет ее как обычный белый шум, постоянно исходящий из окружающей нас Вселенной и продолжит свою работу по подрезке ботвы. Вредоносная команда будет ему просто невидна на фоне остального белого шума окружающей нас Вселенной. Вы понимаете - о чем я толкую?

- В общих чертах.

- То же самое относится и к чтению настроечных таблиц вашими настройщиками. Для наших гансов они будут белым шумом Вселенной.

- Их что и настраивать не нужно?- с недоверием спросил Антип.

- Нет,- снисходительно, как глупому ребенку, сказал Рудольф.- Настройки - это вчерашний день кибервгеники. Сейчас еще на сборочном конвейере в мозг киборга тихим шепотом вводятся все необходимые рабочие алгоритмы, а затем, прямо на центральный процессорный узел ставиться специальная электронная пломба. Вот и все. Никакие настройки этому мозгу больше не нужны. И плюс наш суверенный во всех смыслах этого слова ерманский софт. С нашими гансами вы навсегда позабудете и о ваших настройщиках, и о ваших анонистах.

- Ну, что же,- кивнул головой Антип.- Хорошо если все на самом деле обстоит именно так, как вы мне сейчас излагаете.

- Даже не сомневайтесь. Емцы - самые правдивые натуральные люди на Земле, а может быть, и за ее пределами. Кто знает? (Рудольф быстро подергал бровями вверх-вниз, загадочно улыбнулся и мечтательно посмотрел на потолок представительства)

"Это он что,- подумал Антип,- на инопланетян мне только что намекнул? Или сразу на мировое правительство? Ладно. Это очень хорошая реклама для емцев, не спорю, но мы сейчас не об этом".

- Оформляйте одно звено,- сказал он твердо.

- Только одно?- быстро спросил Рудольф.

- Пока да, а там видно будет.

Приказчик быстро постучал по клавишам и сказал:

- Оформлено. Ваше звено уже ждет вас перед входом в наше представительство. Транспортный поводок получите у нашего технического приказчика, которые тоже ожидает вас там уже целых (Рудольф посмотрел на свой шейный хронометр) сорок секунд.

- Отличный емецкий сервис,- кивнул головой Антип.- Теперь по маслу. Какие скидки для почетных клиентов у вас предусмотрены на рабочее масло?

- Никаких,- просто сказал Рудольф.- Для нас все клиенты абсолютно одинаковы. Рабочее масло реализуется суверенной компанией "ВАВКО" по принципу "Плати и бери или иди куда хочешь, как можно быстрее и как можно дальше".

- Ладно,- с грустью заметил Антип.- Что-то такое я и предполагал.

- Но за то мы предоставляем всем нашим клиентам бесплатные транспортные ошейники. Они у нас сконструированы по схеме "универсальный самозажим" и подходят не только для гансов, но и для итайских люли и даже для ваших мужиков. Если они на момент применения транспортного ошейника не находятся под контролем каких-нибудь анонистов, конечно.

- Я это учту,- сказал Антип, вынимая из правой штанины сразу два портмонета, так как одного ему теперь уже точно казалось мало.

- В качестве поощрительного бонуса,- сказал Рудольф, внимательно наблюдая за манипуляциями Антипа с портмонетами.- могу предложить вам огромную скидку на двух модельных Март из прошлогодней серальной линейки.

- Благодарю,- буркнул Антип, медленно выкладывая на стол араллодовые купюры очень больших номиналов.- Я предпочитаю ранцузко-понско-урецкое направление.

Рудольф кивнул головой и понимающе улыбнулся, но промолчал.

Когда вертолетная платформа с рабочим маслом для гансов взлетела с крыши торгового представительства "ВАВКО" и взяла курс на его усадьбу, Антип проводил ее долгим задумчивым взглядом и взял у емецкого технического приказчика поводок от транспортных ошейников.

- За мной,- коротко бросил он через плечо теперь уже своим гансам и пошел по направлению к колясочной парковке.

- Яволь, Антип Ферыч!- хором выкрикнули гансы и дружно двинулись за ним четким строевым шагом.

Поводки между транспортными ошейниками были достаточно длинными и эластичными и вскоре гансы перешли со строевого на обычный походный шаг, и это обстоятельство немного порадовало Антипа, так как при строевом шаге гансы слишком громко били титановыми подошвами по брусчатке, изо всех сил пытаясь как можно четче чеканить шаг.

Когда Антип со своими новыми киборгами проходил мимо представительства "ИКИО" на его крыльцо вышел кто-то из Спиридонов компании. Он быстро раскурил длинную убинскую сигару, проводил процессию внимательным взглядом и сокрушенно покачал головой ей вслед.

"Олс-Той" и "Ост-Оевский" все так же неподвижно стояли в витрине представительства и вокруг них все так же суетились приказчики из технической службы "НАНАИНАКО".

Глава XV

Антип и гансы быстро дошли до парковочного места мухортого, который уже успел употребить внутрь весь овес из стояночного мешка и теперь недовольно крутил мордой стараясь стряхнуть с нее опустевшую тару. Он прядал ушами, фыркал и нервно перебирал свободными от стояночных зажимов передними ногами. Антип похлопал по его спине и сказал:

- Ну, все, все. Сейчас поедем дальше.

После этого он нажал на кнопку вызова киборга-парковщика и начал присоединять штекер транспортного поводка к одному их разъемов своей коляски. Емецкий штекер туго входил в оссийское гнездо и пока Антип возился с ним киборг-парковщик уже освободил морду мухортого от пустого мешка, а его задние ноги от стояночных зажимов.

Можно было ехать дальше, вот только куда? Антип размышлял над этим вопросом во время возни со штекером, и вопрос этот был для него далеко не праздным. Дело в том, что раньше он никогда так быстро не решал свои хозяйственные вопросы и всегда задерживался в городе на денек-другой, празднуя свои удачные или неудачные сделки в городских ресторанах и публичных домах.

Сделка с "ВАВКО" была достаточно крупной, на нее ушло все содержимое одного его портмонета и почти треть второго и по всем арендаторским понятиям выходило, что ее нужно непременно отпраздновать в каком-нибудь городском ресторане или публичном доме, но было ли это приемлемым решением в контексте событий сегодняшнего непростого дня? Про удачное начало этого дня Антип уже и не помнил, так много всего свалилось на него сегодня. Вдобавок ко всему вокруг стояла уже глубокая ночь, и возвращаться назад в усадьбу прямо сейчас было уже вроде бы и не с руки, и по всем признакам выходило, что ни ресторана, ни публичного дома ему сегодня было не миновать.

Но опять же - было ли это приемлемо, когда целое звено его полевых киборгов с атакованными анонистами мозгами находилось сейчас где-то на его Земле, и с ними там сейчас делалось, творилось неизвестно что? Сдавать в утиль их тоже пока не хотелось, да ведь и неизвестно пока как у него с гансами дело пойдет. Ну уж поить их ужасно дорогим маслом-ректификатом от "ВАВКО" он точно не станет. Пусть привыкают к тракторной отработке. Как там в древней оссийской песне пелось когда-то: "Поле, усское поле, я твой тонкий колосок!" Вот и эти гансы теперь такие же колоски, пусть и с прочными уродливыми ногами. Антип рассуждал приблизительно так - гансов нужно будет испытать на предмет тракторной отработки, а мужики пускай пока по полю побегают. Когда же анонисты с ними в свои игры наиграются (в закоротку цепей он больше не верил) и бросят, нужно будет их обесточить и упрятать в какой-нибудь дальний эксплуатационный сарай. Пусть они в сарае пока на крюках повисят, а гансы пусть в полях поработают, да тракторной отработки пока попьют, потому, что нужно как можно скорее показать им это самое усское поле во всем его объеме и красоте. Показать и выяснить - как им такое. Кто знает, может быть, оно им даже понравится, этого заранее угадать невозможно. В общем, пусть пока так, а там видно будет.

Пока Антип возился со штекером и мучился над непростым вопросом выбора своего дальнейшего городского маршрута, у него начала сильно болеть и чесаться ушибленная Тридцатьчетверкой рука и он сразу же понял - куда ему ехать дальше и тут же вздохнул с большим облегчением.

Антип решил заехать в предназначенную специально для быстрого обслуживания окрестных арендаторов стационарную городскую поликлинику и поправить там свою ушибленную руку.

Да, так действительно иногда бывает - сначала ваш мозг атакует множество проблем, и вы не знаете, что со всем этим делать, и как от всего этого избавиться, а потом вам на помощь приходит ваша же ушибленная рука (или голова, или нога, или еще что-то) и все остальные проблемы словно бы уступают ей место и отходят сначала на задний план, а затем и вовсе покидают ваш мозг, лопаясь на заднем плане, как некие дряблые новогодние шары или грязные мыльные пузыри.

Теперь вот Антипу можно было со спокойной совестью заняться своей ушибленной рукой и под этим предлогом не покидать пока городское пространство, а там, как говорится, будет видно, что ему дальше делать и куда ему дальше ехать. Благодаря его ушибленной руке, весь мир словно бы снова встал на свое привычное место, и опять был к его услугам.

Антип осторожно вырулил на центральный городской проспект, перевел мухортого на слабый галоп и помчался в сторону специализированной арендаторской поликлиники.

Час был поздний, и весь проспект уже был буквально запружен колясками арендаторов, которые в этот час разъезжались по ночным городским заведениям, спешили занять там свои привычные места за столиками, барными стойками, игорными столами и кроватями. Все это напряженное ночное перемещение арендаторских колясок было похоже на нескончаемый горный поток, обильно сдобренный лошадиным ржанием, свистками придорожных полицмейстеров, загадочными улыбками арендаторов и завистливыми взглядами городских крутильщиков.

Многие арендаторы с недоумением осматривали картуз Антипа и его новых гансов, переводили взгляд с одного на другое, качали головами и цокали языками. Антип и сам часто оглядывался назад и наблюдал за поведением своих гансов с некоторой настороженностью.

Обычно новые полевые киборги от "ИКИО" во время первой транспортировки вели себя довольно развязно. Во время своего первого транспортного забега по городским улицам они дурачились, толкали друг друга в спины, сталкивались с соседними транспортными средствами, падали на проезжую часть, дергали за хвосты натуральных и искусственных лошадей с соседних полос, показывали красные пластиковые языки пассажирам соседних колясок и персональных электрических трамваев, корчили уморительные рожи дорожным приставам, как бы стараясь навеселиться всласть перед предстоящими им уже очень скоро напряженными полевыми работами.

Никто особенно не удивлялся такому поведению продукции от "ИКИО", все думали приблизительно так - ну побесятся немного полевые мужики, а чего вы от них ожидали? И что еще вы хотели с них взять? Одним словом, никто не обращал внимания на развязное поведение новых, только что активированных и вброшенных в этот мир полевых мужиков, но вот сейчас, на Антипа с его новыми гансами почему-то обращали внимание очень многие.

Вероятно, все дело было в том, что свежие гансы вели себя совсем иначе, чем свежие мужики. Они бежали очень ровным строем, в ногу друг с другом и совсем не обращали внимания на соседние коляски и трамваи. На каждом красном светофоре гансы очень четко, в ногу друг с другом, делая обязательный приставной шаг, останавливались, иногда даже раньше, чем это делал мухортый, и от этого коляску с Антипом иногда довольно сильно дергало назад. Остановившись на красном светофоре, гансы буквально замирали на месте и стояли там как вкопанные в землю соляные столбы, дожидаясь разрешительного зеленого сигнала, и если мухортый, этот веселый натуральный конек, начинал движение слишком рано, то он не мог сдвинуть коляску с места, и громко и недовольно ржал каждый раз, перебирая задними ногами по дорожному покрытию, оскальзываясь на нем и сильно приседая от напряжения.

Такое поведение свежезакупленных киборгов было непривычно для Антипа, но оно ему сейчас нравилось. Наблюдая за поведением теперь уже своих гансов, он несколько раз мысленно похвалил надежный емецкий софт, и даже решил, что ему больше можно не опасаться атак анонистов на умело опломбированные еще на сборочном конвейере мозги его новых полевых киборгов.

На очередном светофоре, когда коляску снова сильно дернуло назад, рядом с Антипом притормозила легкая спортивная повозка записного истовразийского арендатора Защемляева. Этот Защемляев был молодым лихим арендатором, он уже несколько раз брал участие в зимних скачках по краю Полезного Урочища, но оно пока еще не забрало его к себе. По-видимому, на этой почве Защемляев посчитал себя заговоренным лихим арендатором и теперь не пропускал ни одних скачек, ни одной ночной попойки и ни одной ресторанной драки.

Менее лихие арендаторы осуждали поведение Защемляева и его постоянные хамские выходки в ресторанах и публичных домах, они были уверены, что время Защемляева уже не за горами, и что очень скоро Полезное Урочище призовет его к себе, если он, конечно, не образумится, и не станет уделять больше внимания своему хозяйству, а не скачкам, ресторанам и публичным домам. Антип тоже разделял эти взгляды, он думал, что Защемляев не заживется слишком надолго на этой Земле, в его искренний интерес к хозяйству он не верил.

- Что я вижу?!- дурашливо воскликнул, Защемляев умело осаживая красивую и сильную, белую в желтых яблоках, натуральную кобылу на красном светофоре рядом с коляской Антипа.- Кривицких, да ты ли это?

- Это я, Защемляев,- спокойно отвечал Антип.- Это и вправду я. Тебе чего надо?

- Да просто я еду себе в "Овраг", смотрю себе по сторонам, и вижу прямо перед собой сразу пятерых гансов!- с хохотом кричал Вздроглис.- А перед ними я вижу знакомую расписную коляску, знакомые розовые чулки и знакомый картуз! Вот это фортель! Картуз и гансы. Мнда-а-а, Кривицких, ну и дела творятся на нашем белом свете! Если так пойдет и дальше, Кривицких, то тебе уже совсем в скорости придется напялить на себя парик, а там, глядишь, и до треуголки у тебя само собою дело дойдет!

- А тебе какое дело?- огрызнулся Антип.

- Мне-то?- переспросил Защемляев.- Мне-то никакого дела до этого форменного безобразия нету. Просто мне противно смотреть, как пропадает очередной чудесный вразиец, как гибнет прямо на глазах очередной мамоприятный человек. Который только вчера пил с тобой квас и казенку, носил одинаковый с тобою картуз и заказывал вместе с тобою очередных мужичек для своего сераля и новые сапоги-бутылки для своих быстрых вразийских ног примерял в самом дорогом маркете готового сюртука и платья.

- Ну, так не смотри больше на мои быстрые вразийские ноги, Защемляев. Просто не смотри на них и все у тебя будет в порядке,- сказал Антип, с нарочитой небрежностью разваливаясь на подушках.- До следующих зимних скачек, по крайней мере.

Антип специально говорил так, словно бы принимал словесный вызов Защемляева и тот сразу же почувствовал этот вызов в его словах.

- Ты мне лучше скажи, Кривицких,- сказал он, суживая свои лихие белесые глаза.- Марту ты себе уже завел или нет? Если надумаешь продавать своих поночек, то знай, что я буду у тебя первым на них покупателем.

- Я сделаю еще лучше,- быстро среагировал Антип.- Когда я надумаю покупать треуголку, продам тебе свой картуз. Будешь первым покупателем на мой картуз, а, Защемляев? Скажи мне прямо в глаза и прямо сейчас - как тебе мой картуз и будешь ли ты его первым покупателем, когда я задумаюсь над своим первым париком и над своей первой треуголкой?

С арендаторской точки зрения предложение своего картуза другому человеку было тяжелым оскорблением, и Защемляев явно завелся. Его глаза сделались совсем белесыми, а его рука сама потянулась к начищенному до блеска голенищу и взялась там за ручку тяжелой кожаной плетки с тройными свинцовыми грузилами на концах толстого раздвоенного кнутовища.

В тот момент, когда рука Защемляева потянулась за плеткой, Антип сунул руку в карман штанов, нащупал там гирьку от древних сельскохозяйственных весов и крепко сжал ее в кулаке. Он знал, что подобные Защемляеву арендаторы Земли слишком вспыльчивы и слишком глупы, а поэтому сейчас нужно быть готовым ко всему, даже к отвратительной дорожной драке между двумя арендаторами с применением плеток, гирек и вообще всего чего угодно.

Но отвратительной дорожной драки так и не случилось, потому, что лихого Защемляева подвела его же глупость. Белая кобыла во время перепалки двух арендаторов как раз пыталась наладить отношения с мухортым, косила на него большим зеленым глазом, качала головой, трясла пышной гривой да еще и тихонько ржала при этом, и мухортый ей вроде бы отвечал взаимностью. Он тоже косил на кобылу влажным лиловым глазом, качал головой и погромыхивал удилами, но когда Защемляев потянулся за плеткой, решил, что его новой знакомой угрожает опасность и громко заржал, как бы предупреждая ее об опасности сзади. Кобыла тут же сильно запрокинула голову назад, увидела в руке Защемляева его ужасное арендаторское орудие для быстрой езды, задрожала всем своим сильным телом, а потом рванула вперед сразу с четырех ног и понесла легкую спортивную коляску прямо по зеленой светящейся разметке. Мухортый бросился было за нею, но гансы стояли крепко на своих уродливых, но сильных ногах и коляску с Антипом снова сильно дернуло назад.

Все это произошло очень вовремя и практически в один миг - вот Защемляев потянулся за своей плеткой, щелчок, громкое ржание, и вот его кобыла уже понесла по проспекту, а он уже бросил плеть и несется в своей повозке прямо на красный глаз светофора, сильно натягивая вожжи и стараясь увернуться от бокового столкновения с экипажами недоумевающих и рассерженных арендаторов, которые уже на него замахиваются своими страшными плетками и ругают его последними арендаторскими словами.

Антип со злорадной улыбкой проводил уносящуюся вдаль спортивную коляску Защемляева, которую по пятам уже преследовало два конных дорожных пристава во вздувшихся на спине белых кителях.

- Чтоб тебе до Полезного Урочища не доехать,- сплевывая на дорожное покрытие, и очень тихо сказал Антип, когда обезумевшая от вида множества арендаторских плеток, белая кобыла свернула с главного на боковой проспект и исчезла из поля его зрения.

Потом загорелся зеленый свет и гансы очень четко, в ногу друг с другом побежали вперед и мухортый тут же перестал перебирать ногами впустую. Он резво стронул коляску с места и спокойно побежал дальше, словно бы мгновенно позабыв о белой в желтых яблоках кобыле, которая всего минуту назад косила на него своим игривым зеленым глазом. Теперь он был полностью поглощен только дорогой и как бы играл с ней своими сильными розовыми ногами.

Антип решил последовать примеру своего умного натурального конька и позабыть о лихом Защемляеве так же быстро, как тот позабыл о своей белой кобыле. Он решительно вычеркнул из своего сознания так и не получивший достойного развития дорожный конфликт и полностью сосредоточился на предстоящем походе в поликлинику.

Это было ему очень легко сделать, так как ушибленная Тридцатьчетверкой рука вдруг начала сильно и быстро пухнуть под рукавом и неприятно натягивать белый шелк его рубахи, и черный бархат его нового, с иголочки, еще пахнущего швейным цехом кафтана, и это при том, что посещать стационарные поликлиники он не любил ужасно.

Эх, песчаная капель,

Было нам намедни весело,

А теперь вот, а теперь...

***

Антип страшно, порою до сильной одури, до ломоты в костях и суставах не любил посещать городские поликлиники для арендаторов даже несмотря на то, что все они были стационарными поликлиниками. Городских крутильщиков уже давно обслуживали мобильные городские поликлиники, разработанные специально для быстрого и эффективного обслуживания всех нуждающихся в них городских обитателей.

Мобильная поликлиника была сконструирована инженерными приказчиками как вместительный квадратный фургон на электрической тяге, в отсеках которого располагались не только операционные и стоматологические кресла, но там всегда можно было найти и хотя бы одно родильное кресло, и даже кресло для психологической разгрузки, и парочку кресел для снятия психического напряжения. Каждый вечер мобильный поликлинический фургон въезжал в те кварталы где обычно гуляли и проводили свое свободное от трансформаторных велосипедов время городские крутильщики. Он медленно заползал в эти кварталы со стороны выставки-ярманки, раскрывал задние двери и полз по грязным узким улочкам, а все желающие запрыгивали в него на ходу, быстро получали внутри нужное им обслуживание и так же быстро выпрыгивали обратно. Веселые, молодые и энергичные медицинские приказчики в заляпанных кровью кожаных фартуках работали очень быстро и один такой фургон всего за одну ночь мог обслужить от двух до четырех городских кварталов и поэтому мобильные поликлиники считались сейчас последним писком городской медицинской моды. Считалось, что всего за один проход по кварталу мобильная поликлиника могла превратить вчерашнего медицинского студиоза в полноценного и опытного хирурга или стоматолога и сделать из него прекрасного и полноценного медицинского приказчика. Лучшей практики для вчерашних медицинских студиозов и придумать было просто невозможно, а на всякий случай за каждой такой поликлиникой по пятам следовал квадратный мобильный морг. Тех крутильщиков, что нуждались в серьезной оперативной помощи обычно несли несколько его знакомых, они же ловили его, когда тот после оперативного вмешательства выпадал из поликлинического бокса обратно на мостовую. Если же у крутильщика не было подходящих сильных знакомых, то их всегда можно было нанять прямо возле поликлинического бокса и всего за несколько араллодов. Для многих городских крутильщиков подработка знакомыми была хорошим видом дополнительного заработка.

А вот стационарные поликлиники для арендаторов были устроены совсем по другим принципам. В них не нужно было запрыгивать на ходу, но там царила ужасная бумажная волокита, и каждый арендатор вынужден был проходить через три или четыре нижних этажа сплошь уставленных столами с ужасно старомодными бумажными медицинскими писарями, которые заводили на каждого посетителя толстое медицинское дело, и писали в него до тех пор, пока оно не становилось достаточно толстым и тяжелым, и только после этого уже можно было пройти на верхние этажи заведения, где трудились обычные медицинские приказчики со своим пилами, ножами, фартуками, щипцами и зажимами.

Чтобы уменьшить психологическое давление на своих клиентов, которые все были очень видными и уважаемыми людьми, стационарные поликлиники нанимали специальных креативных приказчиков и те пускались во все тяжкие, чтобы его уменьшить, но если честно, выходило это у них не очень хорошо.

В стационарном поликлинике, куда сегодня намеревался попасть Антип, внутренние помещения были оформлены в цирковом стиле, отчего заведение походило больше на несколько мрачноватый цирк-шапито, а медицинские писари и приказчики вместо традиционных кожаных фартуков и пластиковых халатов были обряжены в клоунские балахоны, костюмы гимнастов, акробатов, фокусников и дрессировщиков. Это, конечно, отвлекало клиентов от грустных размышлений медицинского характера, но очень незначительно, и Антип дорого бы дал, чтобы появились уже, наконец, мобильные поликлиники и для арендаторов, и ему больше не нужно было бы каждый раз участвовать и в этом страшном делопроизводстве и в этом ужасающем маскараде.

Он считал, что при помощи маскарадов и бесконечных вопросов с него просто хотят содрать побольше араллодов, так как все стационарные поликлиники были платными, и даже очень-очень платными, весьма и весьма платными, а психологическая разгрузка здесь была абсолютно ни при чем. И действительно, каждый раз, ближе к концу визита, и Антип, и другие клиенты, готовы были отдать медицинским приказчикам стационарной поликлиники любые араллоды, лишь бы только все это шапито побыстрее уже закончилось, и только бы их побыстрее отсюда выпустили обратно в город.

Антип был бы несказанно рад, если бы ему никогда не довелось посещать подобные городские заведения, но сегодня его ушибленная рука все пухла и пухла, и уже полностью заполнила собой правый рукав его кафтана и сильно натянула его ткань, и поэтому ему пришлось помимо своей воли гнать мухортого в сторону стационарной поликлиники, безвкусный и уродливый небоскреб которой с большой светящейся коброй на фасаде уже был виден по правой стороне от проспекта.

Светящаяся декоративная кобра обвивала своим сильным телом ножку какого-то чудовищного сосуда, по виду - огромной рюмки для хереса или фундадору, и Антип никогда не мог понять смысла подобного светового оформления поликлинического фасада. Он думал, что светящаяся кобра органично дополняет собою внутренние цирковые интерьеры стационарной поликлиники и всегда считал, что это не очень остроумный ход креативных медицинских приказчиков. А может быть, это была не совсем обычная реклама медицинского заведения, которая бросалась в глаза на очень большом удалении от медицинского небоскреба и была рассчитана на максимальное привлечение к себе внимания? Но почему именно змея? Да еще кобра? Пусть бы это лучше была пчела или вон хоть бы аист. Антип много раз видел пчел и аистов в городском Зоо и они ему нравились. А тут - сразу змея. Да еще в обнимку с рюмкой не то хереса, не то фундадору. Это что еще за оскал городской медицины, спрашивается? Что это за цирк-шапито, спрашивается? Это мы в гости к змеям едем со своими больными руками и со всем остальным? К кобрам, что ли мы стремимся попасть? Нет. А тогда при чем здесь змеи с рюмками во весь небоскребный фасад? Неужели одних только крестов для этого шапито мало? Нет, креативные медицинские приказчики точно идиоты, так думал Антип, приближаясь к стационарной поликлинике.

Размышляя о необычной световой рекламе стационарных городских заведений, Антип проехал через украшенные рисунками веселых натуральных черепушек ворота во двор поликлиники и направился к свободному стояночному месту. Несмотря на поздний час, на стоянке было довольно много арендаторских колясок, и даже парочка персональных трамваев стояла в дальнем углу двора, помигивая там зелеными габаритными фонариками. По-видимому, самые разные хвори все никак не отпускали от себя самых разных и состоятельных людей, и сильно беспокоили их даже по ночам.

Киборг-парковщик в зеленом фартуке с вышитой на груди змеею быстро и ловко закрепил задние ноги мухортого парковочными зажимами, натянул на его голову парковочный мешок с овсом и выдал Антипу стандартный талон на право посещения медицинского писаря первого этажа. После этого он молча вынул штекер транспортного поводка из разъема коляски и повел гансов Антипа в багажный ангар поликлиники.

Мухортый сначала все недовольно крутил головой, все ржал в стояночный мешок, как бы давая понять, что он только что ел овес, и что он не голоден, но хитроумная конструкция мешка не позволяла сбросить его с морды. Сначала умный натуральный конек глухо и недовольно заржал в мешок, а потом покивал головой, как бы соглашаясь с тем, что освободиться от мешка у него никак не получится и вскоре покорно захрупал поликлиническим овсом.

"Эх, мне бы твои проблемы, бродяга,- думал Антип, наблюдая за мучениями мухортого с парковочным мешком.- Мне бы твои проблемы!" Сейчас он с радостью бросился бы обратно к воротам поликлиники, стремглав выбежал бы на центральный проспект и побежал бы по нему прямо так - своими ногами куда глаза глядят, только бы подальше от этой стационарной поликлиники со светящейся почитательницей фундадору на фасаде и веселыми черепушками на ее воротах, но талон был уже у него в руках. Этот проклятый талон словно бы жег сейчас его пальцы несильным вечным огнем, как бы намекал, что никуда он теперь отсюда не денется, как и его мухортый не сможет уйти ни от этого овса, ни от этого огня, и все равно ему придется войти в прозрачные поликлинические двери, просто потому, что так уж заведено на этом свете, и в каждые поликлинические двери рано или поздно входят все, ведь для того они кем-то здесь и поставлены, но грустить и расстраиваться по этому поводу особо не стоит, хотя бы потому, что некоторые из входящих иногда выходят обратно, так почему бы и ему тоже не выйти, ведь пока у него болит и пухнет только его рука. В самом крайнем и безысходном случае от этой руки он может и отказаться, ведь у него их две.

Антип проводил своих гансов грустными глазами, помял в пальцах горящий невидимым вечным огнем талон, тяжело вздохнул и медленно пошел к крыльцу поликлиники. Он вдруг вспомнил, что из-за антипсихозного удара Анфисы забыл попросить у нее настойку от рук, и это воспоминание сильно его огорчило, так как, очень могло быть и так, что не будь этого удара, и получи он ту настойку от рук, сейчас не нужно было бы ему подниматься по этому крыльцу, не нужно было бы на ватных подгибающихся ногах идти к прозрачным раздвижным дверям, расположенным прямо под изгибом хвоста светящейся кобры, прямо под ее огромной светящейся погремушкой.

Впрочем, жалеть о таких вещах было уже поздно, все вышло как вышло, что либо изменить уже было все равно невозможно, и Антип прибавил шагу, намереваясь как можно быстрее пройти под светящейся змеиной погремушкой и приступить уже к лечению своей руки, чтобы как можно скорее его закончить и завершить медицинскую часть своего сегодняшнего городского путешествия.

Антип прошел через раздвижные стеклянные двери в холл поликлиники и осмотрелся. Весь холл был уставлен крошечными писарскими столиками и почти все они были сейчас заняты. Только бегло окинув холл первого этажа не очень внимательным взглядом, Антип почему-то сразу же подумал об Одеялове и его Варфоломеях. Сначала он ничего не понял, но потом осмотрелся внимательнее и сразу же понял, почему призрак Одеялова и его Варфоломеев встал сейчас перед его глазами. Все дело было в медицинских писарских нарядах и еще в чем-то неуловимом, в чем-то таком, что его мозг так и не смог уловить.

Медицинские писари в цветастых клоунских балахонах с толстым слоем грима на лицах скрипели автоматическими ручками, изготовленными в виде старомодных гусиных перьев. Некоторые писари были в канонических конических колпаках, иные просто в париках, но у всех у них головы были склонены набок, ноздри раздуты от напряжения, а их перья так и летали, так и летали над бумагой. Арендаторы, которые сидели перед писарями и надиктовывали им свои показания имели очень скорбные выражения лиц, они со страхом наблюдали за летающими туда-сюда перьями и издалека могло показаться, что все они смертельно больны, да ведь если вдуматься, все так и было на самом деле, вопрос был только во времени протекания их болезней.

Столики писарей стояли очень густо по всему холлу, но Антип не мог рассмотреть ни одного свободного и неожиданно для себя обрадовался этому обстоятельству. Он почему-то решил, что это хороший знак, и такое как бы славное указание от некоего Высшего Существа на то, что он зря сюда приперся, что лучше бы ему сюда не являться вовсе, и что надо ему прямо вот сейчас брать руки в ноги и бежать обратно на парковку, а потом скакать во весь опор на ферму Чпенглиров и там просить у Анфисы настойку от рук.

Все эти соображения пронеслись через мозг Антипа веселым радужным вихрем, его лицо тут же просветлело, а тело само начало пятиться к раздвижным стеклянным дверям. Когда до дверей оставалось не больше метра и их створки со змеиным шипением уже начали расползаться на стороны, откуда-то из глубины холла послышался душераздирающий вопль:

- Антип Ферыч, дорогой мой, а идите-ка скорее сюда!

Антип сразу же вспомнил об автоматических камерах внешнего наблюдения, через которые его, конечно, срисовали еще на парковке, обреченно кивнул головой и на ватных ногах пошел на этот вопль.

Как оказалось, кричал ему медицинский писарь в клетчатом клоунском костюме Рыжего Жан-Жака. Скорее всего, киборг-парковщик выдал Антипу талон на посещение именного этого писаря, и тот ждал его здесь прямо с момента выдачи этого проклятого талона и все это время сопровождал его в режиме прямого видеонаблюдения.

- Проходите, проходите,- приговаривал Рыжий Жан-Жак, пока Антип пробирался к нему между столами других писарей.- А мы вас уже ждем, ждем. Что же вы это, Антип Ферыч, дорогой, никак захворали?

- Да,- коротко сказал Антип, усаживаясь перед столиком Жан-Жака на жесткий неудобный стульчик. Он понимал, что говорить ему теперь придется много и поэтому берег свои силы.

- А что такое?- с фальшивым медицинским участием спрашивал Жан-Жак, выкладывая на стол бумажную папку, туго набитую пустыми бумажными листами.

- Ручка болит,- коротко, по-военному отвечал Антип.

- Ру-у-учка болит?- спрашивал Жан-Жак, выводя на титульном листе папки большущими прописными буквами "АРЕНДАТОР КРИВИЦКИХ" и украшая эту надпись забавными кудрявыми завитушками.- Вот даже так?

- Да,- быстро подтвердил Антип.- Представьте себе. Ручка.

- Вот так-так,- противоестественно добрым медицинским голосом сказал писарь.- Вот тебе, как говорится, и раз. А расскажите-ка мне лучше о своей бабушке, дорогой вы наш Антип Ферыч. Чем она у вас там болела?

Вопрос о бабушке был стандартный вопрос для всех писарей с первого этажа поликлиники. Эти писари только заводили медицинское дело и проводили первичное дознание, которое всегда начиналось у них почему-то именно с бабушек. Словно бы эти несчастные бабушки были перед ними хоть в чем-нибудь виноваты. Антип понимал, конечно, что в век бурного развития гэмэо и прочих генетических технологий без бабушек было не обойтись. Все это он понимал, да, но почему-то вопросы об его личной бабушке всегда его смущали и приводили в сильное замешательство. Возможно, это происходило потому, что в детстве он очень любил свою бабушку и принимал вопросы о ее здоровье слишком уж близко к сердцу, а потом напрочь позабыл об ней из-за своей проблемы "Память".

Закавыка с этими вопросами и заключалась-то именно в том, что сейчас Антип совсем не помнил свою милую бабушку из-за все той же своей проклятой проблемы под названием "Память", но его воображение всегда помогало ему полностью воссоздать ее светлый образ специально для вопросов медицинских писарей и для их толстых медицинских дел.

Бабушка Антипа всегда выходила у него очень милой и здоровой старушкой, которая спокойно жила в окруженном розовыми кустами домике у моря на самом краю какой-то древней империи. Бабушка любила петь и варить розовое варенье, и когда она его варила, то всегда что-нибудь напевала при этом тихим приятным голосом. С медицинской точки зрения эта бабушка была слишком уж какой-то безупречной, практически идеальной, и чтобы слегка очернить ее образ в глазах медицинских писарей, Антип выдумал для нее набитую крепчайшим черным табаком трубку, которую она курила, качаясь в кресле-качалке среди роскошных розовых кустов жаркими южными вечерами.

- Так-так,- понимающе покивал головой рыжий Жан-Жак, когда Антип дошел в своем рассказе до туго набитой крепчайшим черным табаком трубки.- Хорошо. Ну, хватит уже о бабушке, давайте теперь про дедушку.

Про своего дедушку Антип тоже ничего не помнил, но он очень ловко и быстро сделал из него бравого солдата, который трагически погиб на древней империалистической войне. Подробности об этих проклятых войнах он узнавал из исторической телешарной передачи, которую вел один веселый исторический иктор в очках-велосипедах угольно-черного цвета. Этот веселый иктор и рассказал Антипу, что в древности на Земле вроде бы всегда сосуществовало как минимум две злющих-презлющих империи, и они обычно настолько сильно не любили друг друга из-за непримиримого разногласия по какому-то древнему земельному то ли вопросу, то ли некому другому недоразумению или оказии, и из-за этого постоянно вели друг с другом жесточайшие империалистические войны.

Иногда эти войны были холодными - торговыми, промышленными, научными или культурными, а иногда горячими - воздушными, наземными, надводными или подводными. Эти войны продолжались вплоть до того момента, когда у них почти синхронно не закончились обычные доводы, аргументы и боеприпасы. И тогда эти злющие древние империи распечатали погреба с ядерными боеприпасами и продолжили свои трения уже при их помощи. Когда же у них закончились и ядерные боеприпасы, обе эти империи, вдруг, ни с того ни с сего полюбили друг друга жаркой империалистической любовью и в результате слились в совершенно новую мировую реальность, известную сейчас под названием "Капедоло I-ое". Этот плод жаркой империалистической любви все время развивался и рос, постепенно стирая различия между империями, и так он постепенно дорос до стадии "Капедоло IV" в которой сейчас и жил Антип вместе со всеми другими обитателями Земли, а об империалистических войнах древности сейчас никто даже и не вспоминал. Разве что исторические икторы в телешарах иногда про них вспоминали, да даже и они делали это вскользь, как бы шутя, не очень серьезно и то, только для того, чтобы лишний разок похвалить насущное "Капедоло-Спесификадо".

Вот на одной из тех горячих империалистических войн седой древности, что предшествовали вспышке горячей империалистической любви, Антип и потерял своего бравого дедушку. Если бы его добрая бабушка узнала об этом, то она, наверное, сильно бы огорчилась, или даже расплакалась, но что же Антипу еще оставалось делать с его бравым дедушкой? Что-то же ему нужно было говорить этому медицинскому писарю, который сейчас быстро заполнял белоснежные бумажные листы мелкими бисерными строчками. История бабушки и дедушки Антипа вышла у него настолько правдоподобной и изобиловала такими мельчайшими подробностями, что окажись она правдой, он и сам бы этому ни капельки не удивился. Да разве бы только он? Ни один медицинский писарь не смог бы поставить такую замечательную историю под сомнение. И доказательство этому сидело сейчас прямо перед его глазами, пыхтело сейчас от напряжения, громко скрипело своим пером.

Рыжий Жан-Жак работал склонив голову на бок, приоткрыв от напряжения свой обведенный толстой полосой красного грима рот и высунув кончик своего языка наружу. По раздувающимся под красным накладным носом ноздрям и по дрожанию кончика языка было видно, что работа пером доставляет ему истинное наслаждение, захватывает его и полностью овладевает его воображением, а по быстрым уточняющим вопросам было совершенно понятно, что сведения, получаемые им от Антипа, имеют для него очень большую медицинскую ценность. Одним словом, писарь работал пером очень хорошо, и медицинское дело Антипа постепенно распухало прямо у него на глазах, становилось надежным и тяжелым, или по крайней мере увесистым, одним словом - таким как надо.

Когда с дедушкой было покончено окончательно, Антип перешел к своему папке, и ему сразу стало намного легче диктовать приказчику свои показания, так как он отлично, во всех деталях помнил тот их последний день, когда они вместе выбирали зачем-то своего последнего резидента. Он хорошо запомнил погоду того дня, радостные и счастливые лица вокруг, слова своего папки о счастье участия в предстоящих выборах резидента, и все то, что случилось с ним в тот день, вплоть до минуты, когда его язык погрузился в то самое роковое мороженное.

Правда, дальше он уже ничего не помнил, но по опыту своих прежних посещений стационарной поликлиники, знал, что писарю больше от него было ничего и не нужно. Почему это было так, он не понимал, но предполагал, что стандартный объем листов набирался писарем как раз на сцене с последним мороженым, а то, что с Антипом случалось дальше его уже не интересовало абсолютно.

Это было совсем не страшно, так как если бы даже писарям понадобились от него еще какие-нибудь дополнительные сведения, Антип мог бы легко сочинить для них какого-нибудь дядю - капитана дальнего плавания или тетю - летчицу стратосферной авиации. Сочинить для них дядю или тетю Антип мог в любое время, придумать их было легче всего.

Как и предполагал Антип, его дядя не понадобился медицинскому писарю и в этот раз, а о тетях уже нечего было даже и говорить, и вспоминать о них не имело никакого смысла, потому, что писарь уже закончил свое дело. Как только язык Антипа погрузился в то последнее роковое мороженое, Жан-Жак выставил свою левую руку ладонью вперед и сказал:

- Хватит. Довольно. Берите свое дело и поднимайтесь на второй этаж. Вас там встретят.

Антип понимающе кивнул головой, ловким движением сунул в нагрудный карман клетчатых штанов Жан-Жака пять араллодов, взял свое уже достаточно пухлое и тяжелое медицинское дело и, осторожно обходя расставленные в шахматном порядке писарские столики, направился вглубь поликлинического холла. Возле лифта он оглянулся назад и увидел, что его бывший писарь сидит за своим столиком в расслабленной позе и, сняв с головы рыжий парик, обмахивается им и вытирает им свое лицо. Намокший грим стекал по лицу писаря некрасивыми разноцветными потеками, лицо его было усталым, но счастливым. И еще - на голове у Жан-Жака совсем не было волос, на их месте располагалась большая белая лысина.

Антип понял, что медицинский процесс по его делу уже запущен и что он уже пошел и, обернувшись лицом к тяжелым дверям лифта, хлопнул по загримированной под большой красный клоунской нос кнопке вызова своим новым, только что состряпанным тяжелым делом.

Глава XVI

Следующий рыжий Жан-Жак ожидал Антипа прямо у дверей лифта, и когда те с шипением разъехались в стороны, он буквально налетел на своего нового клиента и словно бы окружил его своим клетчатым комбинезоном со всех сторон. Он был не просто рыжим, а по-настоящему огненно-рыжим, но от предыдущего Жан-Жака его отличало не только это. Клетка на комбинезоне этого Жан-Жака была намного крупнее, чем на комбинезоне того Жан-Жака с первого этажа, и цвет ее тоже был несколько иной, а во всем остальном они были абсолютно похожи друг на друга, вплоть до размера красного накладного носа и большой, подрисованной под правым глазом слезы.

Второй Жан-Жак вынул из рук Антипа медицинское дело, обхватил его за плечи и повлек по длинному коридору к двери на табличке которой было очень схематически нарисовано в профиль простое клоунское лицо с широко раскрытым ртом и высунутым наружу, как бы трепещущим на сильном ветру языком.

- Проходите, Антип Ферыч,- говорил второй Жан-Жак распахивая сильным ударом ноги эту дверь.- Проходите, дорогой. Присаживайтесь вон туда.

Антип проследил за приглашающим жестом Жан-Жака и увидел сложное техническое устройство, которое было отлично ему известно по прежним посещениям стационарной поликлиники, а также по прежним посещениям налоговой городской управы. Это было так называемое "Кресло Правды" и оно действительно выглядело как кресло, только не как обычное кресло, а как стоматологическое или родильное, одним словом - медицинское во всех смыслах этого слова, кресло. Центральным элементом "Кресла Правды" был довольно большой стеклянный шар с крупным геной внутри. Такие гены считались специальными генами и их нельзя было купить в обычном маркете телешаров, а предназначались они не для транслирования, а для расшифровки различной информации, и даже окраска этих ген была необычной - полосатой, в черную и белую полоску.

Когда Антип забирался в "Кресло Правды", полосатый гена внимательно изучал его спину, пошевеливая выпуклыми глазами, а когда Жан-Жак подключил к голове Антипа большую уродливую присоску с толстым жгутом разноцветных проводов, он удовлетворенно кивнул на это всем своим полосатым телом и потер передними лапками друг о друга.

Антип улегся в "Кресле Правды" поудобнее и попытался расслабиться. Он знал, что ничего страшного с ним сейчас не случится. Просто этот вот рыжий Жан-Жак будет сейчас зачитывать ему его же дело, и задавать при этом различные уточняющие вопросы, а гена будет выпускать изо рта информационные пузыри, но не с живыми картинками, а с какими-то сложными техническими знаками, и Жан-Жак будет внимательно всматриваться в эти знаки, а потом делать в его деле какие-то пометки двусторонним красно-синим пером гусиного типа.

- Какой сорт табаку предпочитала ваша милая бабушка?- задал Жан-Жак свой первый вопрос.

- "Гавайского Пилигрима",- быстро ответил Антип.- Но я точно не помню. Понимаете, я тогда был слишком мал, чтобы интересоваться сортами табаку, но отлично помню фигуру в черной рясе с капюшоном на пачке и желтые, прокуренные пальцы бабушки, которые набивают морскую трубку большими щепотями очень темного табаку.

Пока Антип говорил полосатый гена выпускал изо рта серии пузырей и в них светились очень сложные знаки, а Жан-Жак внимательно всматривался в них и делал пометки в медицинском деле. Антип понял, что запущенный на первом этаже процесс пошел здесь в полную силу и полностью сосредоточился на вопросах Жан-Жака.

- Ваш дедушка был хорошим солдатом?

- Думаю да. По крайней мере, у него было очень сильное волевое лицо с тяжелой нижней челюстью и ямочкой на подбородке.

- Он был летчиком?

- Нет.

- Моряком?

- Нет.

- Артиллеристом?

- Нет. Не думаю.

- Пехотинцем?

- Да. Скорее всего, он был пехотинцем. Я отчетливо помню черные петлицы на его мундире.

- Его любили в полку?

- Командир роты его не любил, потому, что дедушка ленился каждое утро начищать до блеска свою походную каску, но командир полка очень ценил его за личную храбрость.

- Как он погиб?

- Его буквально разорвало снарядом.

- Прямое попадание?

- Да.

- Ваша бабушка сильно горевала?

- Да.

- Она долго плакала по дедушке?

- Да. Очень долго.

- Она сохранила его награды?

- Да.

- Пусть будут прокляты все древние империалистические войны.

- Да.

Антип отвечал на вопросы очень легко и свободно, как дышал и полосатый гена время от времени довольно пошевеливал перепончатыми лапками и кивал на эти ответы всем своим телом, а рыжий Жан-Жак вскоре высунул наружу кончик языка и время от времени облизывал им свои обведенные широкой полосой коричневого грима, губы. Совсем как его коллега с первого этажа, подумал Антип, наверное, они оканчивали одно медицинское заведение, может быть даже сидели там за одной партой.

Вскоре Антип начал уставать от вопросов. Он склонил голову на грудь и начал клевать носом так сильно, что тяжелая присоска пару раз сползала с его лба и падала на его грудь, и тогда Жан-Жак наклонялся вперед, облизывал ее языком и снова помещал ее на лоб Антипа. Постепенно в помещении становилось душно и писарю пришлось выйти в коридор и включить на полную мощность вентиляцию. Под потолком помещения начали медленно вращаться огромные вентиляторы и их жужжание усыпляло Антипа даже больше, чем уточняющие вопросы Жан-Жака. Поэтому на последние вопросы он отвечал тихим сонным голосом, но при этом все еще отлично контролировал себя и прекрасно сознавал то, что с ним сейчас происходит.

- Почему папка купил вам именно мороженое?- спрашивал Жан-Жак.

- В смысле?

- Ну почему именно мороженое? Не леденец на палочке, не сладкую вату, а именно мороженое?

- Не знаю. Возможно, выборы нового резидента как-то ассоциировались у него именно с мороженым, а не с леденцом на палочке или со сладкой ватой.

- Ему нравилось выбирать резидентов?

- Возможно.

- А вам?

- Понимаете, я был тогда слишком мал.

- А что вы сейчас обо всем этом думаете?

- Трудно сказать. Понимаете, я считаю, что во всем этом как-то замешано мировое правительство.

- Вы верите в мировое правительство?

- А вот это как посмотреть. Понимаете, инопланетяне не хотят встречаться с местными резидентами. Они хотят встречаться только с мировым правительством. Только оно сможет организовать для них достойную встречу. Это как организовать достойные Олимпийские Игры или приличный Чемпионат по футболу, ну, может быть, чуть-чуть сложнее. Всего на какую-то капельку сложнее, а так - все то же самое. Вот к чему здесь все в итоге сводится - к приличной организации Чемпионатов...

Антип хотел добавить что-то еще, но Жан-Жак вытянул вперед правую руку, развернул ее ладонью вперед и сказал:

- Это все. Довольно. Присаживайтесь к столу, сейчас мы будем писать заключение.

После этого Жан-Жак снял с головы Антипа присоску, закрепил ее на специальном штативе и, вытирая париком катящиеся по лицу капли пота, направился к небольшому столику в дальнем углу помещения.

Когда Антип выбирался из "Кресла Правды" полосатый гена следил за ним веселыми прищуренными глазами, и выпускал изо рта серии мелких, пустых и лишенных какой-либо информации пузырей. Он как бы говорил таким поведением: "ну-ну, ну-ну" и намекал им на вполне удачное завершение сеанса.

Антип присел к столу на очень неудобный низенький стульчик, и некоторое время наблюдал за тем как Жан-Жак пишет свое заключение, и как быстро раздувается и пухнет медицинское дело под его быстрым двухсторонним пером. В конце концов, он не выдержал и спросил:

- А много писарей мне еще осталось пройти?

- Еще шесть этажей,- сказал Жан-Жак, не прекращая работу над делом.- И плюс лечение.

- Послушайте,- ласковым тихим голосом сказал Антип.- У меня ведь совсем простая проблема. Всего лишь какая-то ушибленная рука.

- И?- спросил Жан-Жак, выводя в деле какую-то замысловатую загогулину.

- И я был бы вам очень благодарен, если бы вы направили меня прямиком на лечение. Вы меня понимаете? Очень благодарен. Очень-очень.

Жан-Жак оторвался от дела, и некоторое время пристально смотрел в глаза Антипа, а затем отложил двустороннее перо в сторону, положил ладонь на поверхность стола и тихо сказал:

- Чу. Следите за моей рукой.

Антип посмотрел на ладонь Жан-Жака. Некоторое время рука лежала на поверхности стола абсолютно неподвижно, а затем она словно бы выпустила из себя короткие ножки и трансформировалась в симпатичного паучка. Паучок немного потоптался на месте, а потом быстро побежал в сторону Антипа и, не добежав до него всего каких-нибудь десять или пятнадцать сантиметров вдруг замер на месте, а потом рухнул на стол всем своим телом и снова превратился в плоскую ладонь. Ладонь приподнялась над столом в вопросительном жесте и застыла в полной неподвижности.

- Правда, забавно?- спросил Жан-Жак.- Эту пантомиму я разработал сам.

- Да,- с небольшой заминкой ответил Антип.- А что это означает?

- Это означает пятьдесят араллодов и я тут же отправлю вас прямо на лечение вашей ноги.

- У меня рука.

- Какая разница?

- Верно,- кивнул головой Антип.- Главное попасть к толковому специалисту.

- Точно.

Антип вынул из кармана штанов свой изрядно исхудавший портмонет, отсчитал пятьдесят араллодов и быстро сунул их под ладонь Жан-Жака. Ладонь ловко накрыла араллоды, а затем снова трансформировалась в забавного паучка, который очень быстро побежал в строну клетчатого балахона и скрылся под поверхностью стола где-то в районе нагрудного кармана штанов.

- Идите за мной,- сказал Жан-Жак выходя из-за стола и протягивая Антипу его теперь уже по-настоящему пухлое и тяжелое дело.- Только тихо, на цыпочках.

Они тихонько вышли из кабинета и на цыпочках пробежали по коридору к двери какой-то то ли кладовки, то ли чулана со швабрами, ведрами и грязными тряпками.

- Здесь у нас замаскирован служебный лифт для сотрудников,- говорил Жан-Жак отодвигая в сторону тяжелую пластиковую занавеску.- Сейчас я запущу его своим персональным чипом, и он доставит вас на двадцать пятый этаж, прямо к нужному специалисту, который мигом избавит вас от всех ваших проблем с поясницей.

- С руками.

- Да с чем вам будет угодно.

- Хорошо.

За занавеской действительно нашлись узенькие двери небольшого одноместного лифта, и когда Жан-Жак приложился к ним головой, они очень тихо разъехались в стороны.

- Залезайте,- сказал Жан-Жак, поправляя ладонью растрепавшийся на виске рыжий парик.- Только осторожно, там очень тесно. Втяните живот и задержите дыхание, лифт скоростной.

- А как я найду нужного специалиста?- спросил Антип, протискиваясь в узкие створки.

- Там все двери с табличками. Разберетесь. Просто отдадите нужному вам специалисту свое дело, и он сделает все что нужно. Прощайте, и удачи вам с вашим пенисом.

Антип хотел сказать "с руками", но тут двери лифта захлопнулись и его так сильно дернуло вверх, что не будь здесь так тесно, он, наверное, не удержался бы на ногах и присел прямо на грязный вибрирующий пол.

***

Скоростной лифт быстро доставил Антипа на двадцать пятый этаж, и он оказался в точно такой же каморке со швабрами и ведрами, даже пластиковая занавеска была точно такой, как внизу - серой и шуршащей. Длинный коридор с многочисленными дверями был закатан в серый пластик и освещался тусклым светом, исходящим от крошечных плафонов военно-морского вида. Рыжий Жан-Жак не обманул - на каждой двери имелась большая табличка с поясняющим рисунком, и на первый взгляд с нужным специалистом ошибиться было практически невозможно.

Антип прошел мимо двери с нарисованными на ней ногами, немного задержался возле таблички с очень хорошо и подробно изображенным танцующим скелетом, миновал печень, легкие, нижний отдел поясницы и остановился возле таблички с поднятыми вверх руками.

- Кажется мне сюда,- сказал он, одергивая кафтан и оправляя воротничок шелковой рубахи.- Наконец-то.

Когда Антип вежливо постучал по дверной ручке, с той стороны хрипло и громко сказали "Войдите!" и, проходя через дверь с поднятыми руками, он подумал, что это очень хорошо, что у медицинского приказчика, который сидит сейчас за дверью такой хриплый голос. Антип почему-то всегда считал, что у всех хороших специалистов, у всех знатоков своего дела, должны быть именно вот такие - хриплые и мужественные голоса.

Внутри помещения совсем не было мебели, только в его центре стояло операционное кресло очень простецкого вида, а рядом с ним сидел на раскладном стульчике бородатый, маленького роста, но с очень широкими плечами, человек. Он был одет в костюм фокусника. Его черный, сильно измятый фрак был надет прямо на голое тело, и его рукава были закатаны очень высоко, гораздо выше локтевых сгибов, уродливый галстук-бабочка на простецкой резинке покрывали очень крупные белые и синие горошины, а на шею одевался он, по-видимому, прямо через голову. На коленях человек держал узкую и длинную электрическую ножовку медицинского типа и нервно теребил ее рукоятку короткими сильными пальцами.

- А я к вам!- с наигранной веселостью сказал Антип, протягивая фокуснику сове медицинское дело.- Вот.

- Садитесь в кресло,- сказал фокусник, принимая тяжелое дело сразу двумя руками и раскрывая его перед своими глазами густым трепещущим веером.

Антип аккуратно уложил свой телешар в специальную телешарную нишу, забрался в кресло и как только ноги коснулись его поверхности, внизу что-то противно зажужжало и его сапоги-бутылки медленно разъехались в стороны. Сначала он не придал этому никакого значения, так как знал, что многие медицинские приказчики имеют свои причуды, и сидя в операционных креслах с ними лучше не спорить и понапрасну не волновать их глупыми расспросами.

- Посидите пока спокойно,- сказал фокусник, вставая со стульчика и бросая дело Антипа на пол.- Мне нужно немного подправить мою пилу.

Антип снова не придал значения словам медицинского приказчика. Ну, нужно человеку подправить его пилу, может быть, он увлекается художественным выпиливанием или декоративной обрезкой кустов, мало ли. Первый приступ волнения начался у него, когда фокусник вернулся к креслу со своей пилой под мышкой и очень быстро и ловко стащил с его ног сапоги -бутылки. Сапоги с глухим стуком упали на пол рядом с медицинским делом, а приказчик тут же начал стаскивать с него штаны.

- Что вы делаете?!- закричал Антип, хватаясь за штаны и натаскивая их обратно.

- Как это - что?- удивленно спросил приказчик.- Я собираюсь вас вылечить. Не волнуйтесь, запущенные гангрены интересных органов, это как раз мой профиль. Правда, я работаю без наркоза, но зато очень быстро и аккуратно. Вы ничего не успеете почувствовать.

- Какие еще интересные органы?!- закричал Антип.- Какая гангрена? У меня ушиблена рука! Рука! Понимаете - ру-ка!

- Рука?- удивленно спросил приказчик.- Как это - рука? Так какая же нелегкая сила направила вас именно ко мне?

- Меня сюда направил рыжий клоун со второго этажа,- торопливо говорил Антип, затягивая ремень штанов на дополнительное отверстие.- Понимаете, мы с ним все обсудили и решили, что будет правильно, если я приеду прямо сюда на служебном лифте.

- Пусть так,- с подозрением сказал фокусник.- Блатные, которые приезжают сюда на служебном лифте, у нас, к сожалению не редкость, но почему вас принесло именно в мою операционную? Признайтесь, у вас там - внизу живота что-то все же болит? Не может быть, чтобы у вас там ничего не болело. Так не бывает. Каждого натурального человека в первую очередь беспокоят его интересные органы и если запустить их гангрену, то потом может быть уже слишком поздно.

- Да нет же,- Антип попытался выбраться из кресла, но фокусник сильно надавил на его плечи своими короткими руками и уложил обратно.- Просто у вас на дверях нарисованы руки, вот я и подумал, что вы специалист по рукам.

- Руки у меня нарисованы потому, что они у меня золотые,- заметил приказчик.- Это, если хотите, мой медицинский герб, символ моего, приобретенного долгой практикой, мастерства. Разве вы не заметили, что там желтым цветом подрисовано такое как бы золотое сияние?

- Нет.

- Значит у вас проблемы еще и со зрением.

- Возможно, а сейчас выпустите меня из вашего кресла, иначе я буду кричать.

- Это бесполезно,- сказал фокусник со зловещей щербатой улыбкой.- На этом этаже кричат постоянно. Вот и сейчас кто-то кричит, слышите? Одним словом - кричите сколько влезет, это вам не поможет.

- Ясно,- вздохнул Антип.- Сколько?

- Сто.

- Однако.

- А вы как думали?

- Ладно. Что с вами делать.

- Делать здесь могу только я, а ваше дело за это платить. Мягкой бумажной монетой.

- Ладно.

Антип дал фокуснику две купюры по пятьдесят араллодов и тот запустил руку между его ног и дернул там за какой-то рычаг. Внизу опять зажужжало, босые ноги Антипа сошлись вместе, и он быстро соскочил на пол, подхватил свои сапоги и на всякий случай отбежал к дверям. Медицинский приказчик больше этому не препятствовал, он по очереди просмотрел полученные купюры на свет, любовно погладил их короткими сильными пальцами и сунул в нагрудный карман фрака.

- Не смею вас больше задерживать,- сказал он, усаживаясь на раскладной стульчик и выкладывая на колени свою пилку сверкающими зубьями вверх.- Жаль, что ваши интересные органы в полном порядке, я мог бы вам с ними помочь, но раз они вас не беспокоят, то что же с этим можно поделать?

- Послушайте,- говорил Антип, прыгая на одной ноге и натягивая на другую сапог-бутылку.- Может быть, вы подскажете мне, как попасть к специалисту по рукам?

- Может быть, и помогу,- сказал фокусник, подталкивая ногой медицинское дело Антипа в сторону дверей.- Но за мою консультацию вам придется доплатить.

- Сколько?

- Немного. Всего десяточку.

- Зачем вам столько араллодов?

- У меня дети.

- Ясно.

Антип кивнул фокуснику, поднял с пола свое дело, два раза ударил по его обложке, отряхивая от пыли и еще раз кивнул головой.

- Хорошо. Я вас слушаю.

- Деньги вперед.

Антип вынул из портмонета купюру в десять араллодов, скомкал ее шариком и бросил фокуснику. Фокусник ловко поймал араллоды, любовно разгладил их, просмотрел на свет, сунул в нагрудный карман фрака и сказал:

- Я точно знаю, что наш специалист по рукам очень любит горловое пение. Поэтому на его дверях должно быть нарисовано горло. Ищите табличку с нарисованным горлом и пусть вам повезет.

Антип на это только хмыкнул. Он уже не знал, что обо всем этом думать и слабо верил в свою счастливую медицинскую звезду.

- И не забудьте свой телешар,- сказал фокусник.- У меня здесь многие забывают.

Антип осторожно обошел его по очень крутой дуге, схватил свой телешар и быстро, стараясь не поворачиваться к медицинскому приказчику спиной, бросился к двери. Наблюдая за его эволюциями, фокусник только хмыкнул и усмехнулся в свои густые усы.

Выйдя в коридор, Антип тут же принялся бегать от одной двери к другой и искать табличку с нарисованным горлом, но ее нигде не было. Антип пробежал по коридору сначала в одну сторону, затем в другую, но так и не нашел нужной ему таблички. Он уже хотел было вернуться в операционную фокусника и уточнить у него детали, но потом передумал и начал внимательнее всматриваться в таблички.

Рассматривая таблички, он вдруг понял свою ошибку. Дело было в том, что на многих табличках органы были изображены не в реалистическом, а как бы в схематическом, или даже абстрактном стиле. Так, нос был изображен в виде двух больших черных точек, и о том, что это действительно нос можно было догадаться только по короткой, выполненной в абстрактном медицинском стиле, надписи: "н...с-с-с". Короткую жирную черту с двумя кругами сверху он сначала принял за знак окулиста, но потом прочитал подпись под нею и понял, что ошибся. К несчастью не под всеми абстрактными изображениями были подписи, и это невероятно осложняло поиски любителя горлового пения.

Антип прошелся вдоль дверей несколько раз и, в конце концов, остановился перед табличкой с двумя параллельными линиями. Одна линия была абсолютно ровной, а другая имела точно в центре небольшой треугольный изгиб, который вполне мог оказаться символическим изображением кадыка. "Неужели трудно было сделать надпись?- с раздражением думал Антип рассматривая ломаную линию.- Взять и написать ниже: "грло", или :"дк", или что-нибудь в этом роде? И после этого они называют себя образцовой стационарной поликлиникой. Безобразие! Больше ноги моей здесь не будет. Уж лучше в следующий раз оказаться в мобильном поликлиническом боксе, чем в такой вот образцовой стационарной поликлинике".

Делать, однако, было нечего, все другие рисунки на табличках были похожи на горло гораздо меньше вот этого, что было сейчас прямо перед его глазами и Антип после недолгих раздумий постучал костяшками пальцев по тяжелой дверной ручке.

- Всегда пожалуйста,- весело сказали с той стороны двери.- Всегда пожалуйста!

"Ну ты посмотри,- подумал Антип, проходя в помещение.- Какое удивительное гостеприимство! После всего даже как-то не сразу верится в такое гостеприимство в таком месте и в такое позднее время. Голос не хриплый и это, наверное, плохо, а впрочем - какая разница? Не слишком-то мне раньше везло и с хриплыми голосами. Ладно, будь что будет!"

В этом помещении тоже не было никакой мебели, только в его центре стояло все то же одинокое операционное кресло, а медицинский приказчик сидел на подоконнике единственного окна и болтал ногами. На первый взгляд он казался страшно худым, даже каким-то костлявым что ли, и был одет в слишком большую для него полосатую кофту и расклешенные до неприличия черные брюки. Рядом с ним, на подоконнике лежала черная бескозырка и длинные и узкие кусачки с сильно изогнутыми, острыми как бритва, губками. В руках приказчик держал истрепанный иллюстрированный журнал с голыми женскими телами во всю обложку, скорее всего какое-то специализированное медицинское пособие.

"Матрос" (так окрестил Антип этого приказчика сразу же после его беглого осмотра) даже не посмотрел в сторону вошедшего в его операционную человека. Вероятно, он никак не мог оторваться от своего медицинского журнала и это обстоятельство почему-то сразу же расположило Антипа в его пользу, а еще ему показалось, что он уже где-то видел этого матроса раньше, но не смог вспомнить, где именно.

- Скажите мне,- сказал Антип прямо с порога.- Только честно. Вы любите горловое пение?

- Да-да,- рассеянно ответил матрос, переворачивая страницу с фотографией очень крупного голого тела.- Да-да.

- Значит, вы и есть тот самый местный специалист по рукам?

- Да-да,- рассеянно подтвердил матрос.- Ложитесь в кресло, я сейчас подойду. Телешар можете положить прямо на пол, у меня кто-то украл телешарную подставку вместе с вешалкой для верхнего платья.

- Раздеваться не нужно?- на всякий случай уточнил Антип, укладывая телешар на пол прямо возле порога.

- А? Что? Нет,- рассеянно пробормотал матрос, наслюнявливая большой палец правой руки и переворачивая цветную вкладку с голыми телами.- Здесь довольно прохладно.

Антип улегся в кресло и сразу же напряг мышцы брюшного пресса, ожидая и здесь какого-нибудь подвоха, но на этот раз все сошло благополучно - нигде ничего не зажужжало, не заскрипело и не задвигалось под ним, и его ноги остались спокойно лежать на своих местах, точно там, куда он их забросил во время посадки в кресло.

Матрос тем временем уже дочитал свой журнал. Он спрыгнул с подоконника, вихляя клешами подошел к креслу и навис над ним высокой костлявой колончею. Антип протянул было ему свое тяжелое дело, но тот небрежно оттолкнул тяжелую папку правой рукой, а левой ловко поймал его за нос.

- Откройте рот, сделайте глубокий вдох и на выдохе скажите "А-а-а",- сказал матрос, сильно сдавливая пальцами нос Антипа.- Вы меня хорошо понимаете? На выдохе скажите "А-а-а".

Антип слегка растерялся от такого поведения матроса и даже хотел сначала ударить его коленом в костлявый живот, но ему уже не хватало дыхания, и поэтому пришлось сделать глубокий вдох, а "А-а-а" он сказал уже чисто автоматически.

- Хорошо,- сказал матрос и в его правой руке сверкнули блестящие изогнутые щипцы.- Сейчас я удалю ваши гланды. Не волнуйтесь, я удалю их очень быстро, и вы ничего не почувствуете.

Когда матрос сказал все это, Антип вдруг вспомнил, где он его видел раньше. Именно этот вот матрос прошлой зимою, удалял ему простуженные гланды. Да, ошибки быть не могло, теперь он узнал и этот кабинет, и это кресло, и эту полосатую кофту. А еще он вспомнил, как вот этот вот костлявый матрос хватал его тогда за нос и сдавливал его, и заставлял его говорить "А-а-а", а потом лез в его горло, скорее всего вот этими же щипцами и ковырялся ими там и что-то там ими откусывал.

Вспомнив все, Антип понял, что ошибся и в этот раз, и снова не нашел этого проклятого специалиста по рукам, этого неуловимого, мать его, любителя горлового пения.

И когда он это понял, то словно бы что-то оборвалось внутри него, что-то словно бы сорвалось внутри него с каких-то катушек. Антип перехватил руку со щипцами уже у самого своего рта, а затем резко вывернул ее на сторону, принял сидячее положение и два раза ударил матроса по голове своим тяжелым делом. Все это было очень просто проделать, так как костлявый матрос не только казался слабосильным со стороны, но и был таким на самом деле. Антипу даже показалось, что он сжимает своей ладонью не человеческую руку, а какую-то голую кость, напрочь лишенную не только мышц и сухожилий, но даже кожи.

- Ой-ей-ей!- закричал матрос.- Что вы себе позволяете? Пустите мою руку, мне больно.

- Ты что собрался мне удалять, сволочь?- спросил Антип, еще раз ударяя матроса своим делом, теперь уже по спине, между лопатками.- Ты же сам, лично, вот этими вот щипцами, уже удалил мне гланды прошлой зимой. Ах, ты мерзавец! Признавайся, что еще ты собирался мне удалять?

- Я видел там гланды, честно!- вопил матрос, костлявой змеею извиваясь в руках Антипа.- Значит, у вас снова наросло там. Гланды иногда нарастают, я говорю вам это, как дипломированный специалист по гландам! Ну, все, все, отпустите меня. Если вы не хотите удалять свежие наросты, то и не надо.

- Так ты не специалист по рукам?- спросил на всякий случай Антип, отпуская костлявую руку матроса.

- Конечно, нет,- матрос быстро выпрямился во весь рост, отскочил от кресла и теперь стоял там - у подоконника, растирая свою костлявую руку еще более костлявыми пальцами.

- А дети у тебя есть?- зачем-то спросил Антип.

- Нет,- настороженно ответил матрос.- А почему вы спрашиваете?

- Так,- махнул медицинским делом Антип.- Просто к слову пришлось.

- А-а-а,- протянул матрос так, словно бы и у него тоже сейчас был пережат нос.- Но как вы оказались в моем кабинете, с уже удаленными гландами? Кто вас ко мне направил?

- Много кто,- грубо сказал Антип.- Сначала рыжий с первого этажа, потом второй рыжий со второго, потом человек с пилой, а затем мое воображение и неспособность разобраться в абстрактном искусстве.

- Но что вас беспокоит?

- Много чего, но главным образом моя рука. Понимаете, сегодня меня ударил по руке мой собственный полевой киборг. Вернее даже не киборг, а анонист, который сегодня утром произвел атаку на его мозг. Вы что-нибудь слышали об анонистах?

- Да. Говорят, что они ужасные люди.

- Верно. Так вот, когда анонист нанес этот удар по моей руке, она начала распухать прямо у меня на глазах, и я поехал к своей знакомой ведьме, чтобы взять у нее настойку от рук, но когда я ее увидел...

- Что?

- Понимаете, она очень красивая и носит совсем прозрачные сарафаны. И когда я ее увидел в этом прозрачном сарафане, то тут же забыл об этой проклятой настойке.

- Как это романтично.

- Да. Но не совсем. Понимаете, когда ветер начал играть с ее сарафаном, я словно бы обезумел и хотел ее обнять, но она грубо оттолкнула меня.

- Как это грустно.

- Да. Вот и я очень расстроился и поскакал в город, чтобы решить свою проблему с атакой анонистов на мозги моих полевых киборгов. И пока я решал эту проблему, моя рука все пухла и пухла, и мне пришлось скакать сюда, к вам. Ну, а дальше вы уже и сами можете себе представить ситуацию в которой я здесь у вас оказался.

- Да.

- И теперь я брожу здесь в поисках специалиста по рукам, но все время натыкаюсь на кого-то не того. И вот так я оказался в вашей операционной и наткнулся здесь прямо на вас. Сам не понимаю, как я не догадался, что вы специалист по гландам и горловое пение здесь ни при чем. Ведь я уже был у вас в операционной этой зимой.

Пока Антип рассказывал свою историю, на костлявом лице матроса проступало выражение сочувствие и даже сострадания. Вероятно, история Антипа что-то затронула в его сердце. Может быть, он тоже пострадал когда-то от неразделенной любви к какой-нибудь ведьме, или с ним случилось раньше нечто подобное, и это вызвало в его душе сострадание к Антипу.

- Послушайте,- сказал матрос.- Я, конечно, ничего не смыслю в руках. Видите ли, современная медицина уверенно идет по пути узкой специализации медицинских приказчиков. Нам, конечно, читают на первом курсе общую анатомию натуральных, но ее обычно никто не слушает, ведь у медицинских студиозов принято на первом курсе ведрами пить дешевое пиво и участвовать в массовых оргиях, а на лекциях они обычно отсыпаются. Да если честно они спят на лекциях постоянно - от первого курса до последнего.

- Но как же тогда вы делаетесь узкими специалистами?- удивился Антип.

- Благодаря стажировке в мобильных поликлиниках,- улыбнулся матрос.- Там как на конвейере, спать просто некогда. За год работы на мобильной поликлинике можно сделаться первоклассным узким специалистом. Я, например, могу удалить любые гланды в любом положении и любым подручным инструментом. Если понадобиться я могу их просто вырвать руками в полной темноте или с завязанными глазами. Но - только гланды, вы меня понимаете? Не стоит требовать от меня чего-то большего.

- Да,- Антип понимающе покивал головой.- Но вы что-то говорили про руки и про общую анатомию.

- Я только хотел сказать, что для лечения всевозможных ушибов сейчас применяется специальная нанозеленка емецкого производства. Ох уж эти емцы, они уже сейчас понимают о всевозможных ушибах буквально все-все. Вы не знаете - почему так происходит?

- Возможно, они не спят на лекциях,- пожал плечами Антип.- Но давайте вернемся к ушибам. А может быть они и в оргиях не участвуют. Кто их знает?

- Это вряд ли, но сейчас все это не имеет значения. Я только хотел сказать, что вам не нужен узкий специалист. Нанозеленка есть и у меня.

- Правда?- радостно воскликнул Антип.- И вы мне поможете?

- Да,- кивнул головой матрос.- И я даже ничего с вас не возьму за лечение, только за нанозеленку. Правда, стоит она баснословных денег.

- Сколько?- как бы с опаской, но в то же время и с надеждой, спросил Антип.

- Двести араллодов за один курс лечения.

- Я согласен!- воскликнул Антип.- Действуйте!

Пока матрос наматывал на длинную спицу кусок ваты и открывал крошечный флакончик с ярко-зеленой жидкостью внутри, Антип занимался своей рукой. Сначала он хотел просто стащить с себя кафтан, но из этого ничего не вышло. Кафтан был слишком узким в плечах и слишком приталенным, а рука уже распухла так, что снять кафтан не было никакой возможности. Тогда Антип подтянул рукав кафтана повыше, но рукав рубашки стянуть не удалось и его пришлось надорвать зубами.

- Готово,- сказал Антип, протягивая матросу свою красную распухшую руку.

Тот уже закончил со спицей и уже надел на свои костлявые пальцы защитные перчатки, и даже успел облачиться в некое подобие облегченного противогаза. Наблюдая за его быстрыми, умелыми действиями, Антип подумал, что имеет дело действительно хорошим, хотя и узким специалистом.

Матрос быстро покрыл руку Антипа густой зеленой сеточкой, бросил спицу в мусорное ведро, переместил противогаз на лоб и сказал:

- Ну вот и все. Просто, правда?

- Да,- сказал Антип, с удивлением наблюдая, как его рука уменьшается и белеет буквально на глазах.- Кто бы мог подумать. Эта емецкая нанозеленка - настоящее чудо современной медицины.

- Еще бы,- кивнул противогазом матрос.- А эти емцы просто волшебники из заповедной чащи. Правда?

- Да. Пожалуй, лучше о них и не скажешь.

- Рукав пока не опускайте, пусть нанозеленка впитается в вашу бедную руку поглубже.

- Почему в бедную?- спросил Антип со смехом.

- С вас ведь причитается двести араллодов, помните?

- Ах да. Конечно.

Антип раскрыл свой портмонет, покопался в нем и сразу густо покраснел.

- Что?- с тревогой спросил матрос.

- У меня всего сто семьдесят, но я не знал, честно.

- Ладно,- махнул рукой матрос.- Что с вами теперь делать? Вот нас часто ругают за равнодушие, но на самом деле мы не такие. Мы вполне можем иногда быть отзывчивыми...

- Пардон,- перебил его Антип.- У меня здесь есть еще мелочь, я сразу не сообразил, она лежит в другом отделении портмонета. Как раз шестьдесят монет по пятьдесят вонтецов.

- Давайте,- кивнул головой матрос сильно оттягивая на сторону карман своих клешей.- Ссыпайте сюда свои вонтецы.

Антип ссыпал в карман матроса пригоршню монет и бросил туда все оставшиеся купюры, а потом тепло попрощался с ним и направился к дверям.

- Спускайтесь назад на центральном лифте,- говорил матрос, провожая его к дверям.- Служебный заводится только нашими персональными чипами. Я бы мог завести его для вас, но плохо разбираюсь в нумерации этажей, а вы уже и так устали от приключений.

- Верно,- кивнул головой Антип, подбирая с пола свой телешар и крепко прижимая его к себе.- Я устал.

- На выход нужен специальный талон, но я не смогу вам его дать, так как выходные талоны закончились у меня два дня назад, а новые заказать я забыл. Но это не страшно. Если охрана вас остановит, покажите ей свою руку, а если им будет мало вашей руки, покажите им свой пустой портмонет. После этого вас никто не будет здесь задерживать, уж поверьте. И еще - удачи вам с вашей ведьмой.

- Спасибо. А вам - попутного ветра и легких гландов.

- Прощайте,- улыбнулся матрос.- Я спущу ваше дело в нашу канцелярию и через пару дней его там потеряют.

Это была традиционная медицинская шутка, и Антип вежливо над ней посмеялся, а потом помахал матросу рукой и пошел к дверям центрального поликлинического лифта.

Глава XVIII

Выезжая за ворота стационарной поликлиники, Антип чувствовал себя одновременно и очень несчастным, и очень счастливым человеком. Несчастным он чувствовал себя потому, что так много проблем свалилось на него за прошедший день (да, собственно, уже и за ночь), а его счастье состояло в его умении эти проблемы решать, что сам себе он и демонстрировал, и доказывал в течение всего этого ужасного дня (да и ночи тоже, чего уж там, как говорится, темнить с самим собою). И еще счастлив он был потому, что совершенно точно знал теперь, куда ему нужно сейчас ехать, куда ему следует направить сейчас своего мухортого.

Антип прямо вот сейчас, немедленно вознамерился заехать в самое шикарное ночное заведение города и как следует отпраздновать там все свои сегодняшние победы над своими проблемами. Он хотел побаловать себя вкусной едою, а потом выспаться в роскошном гостиничном номере и только после этого возвращаться уже в свою усадьбу, где его ожидало множество арендаторских хлопот, связанных с введением в эксплуатацию закупленных полевых гансов и их полевые испытания.

Самым шикарным городским заведением в настоящее время был, конечно же, круглосуточный ресторан-гостинница класса "экстра-жара" известный у окрестных арендаторов под названием "Кроваткинг-Холла", вот туда он сейчас и направлялся.

"Кроваткинг-Холл" принадлежал Аврелию Кроваткингу, самому видному и состоятельному местному арендатору Земли который его и задумал, и профинансировал его возведение, и сейчас владел им.

Земля Кроваткинга начиналась сразу за Землей Одеялова и тянулась за нею до самого горизонта, а его поля были буквально неисчислимы и заняты под сою и другие бобовые культуры гэмэо. Благодаря своему состоянию и своему положению в местном арендаторском сообществе Аврелий Кроваткинг считался негласным лидером всего местного арендаторства и его безоговорочным предводителем, а о его несметных богатствах ходили легенды далеко за пределами местной округи и только у него был свой личный стратоплан, который никогда не простаивал без дела и почти постоянно находился в Воздухе.

Кроме шикарного и мощного стратоплана у Кроваткинга была еще одна примечательная вещица - напольные часы с кукушками стоимостью ровно в один миллион араллодов, которые повсюду носили за ним сразу четыре специально обученных этому делу здоровенных приказчика в ливреях из вызолоченной парчи.

Кроваткингские напольные часы с кукушками были спродуцированы в Вейцарии из самых дорогих материалов - корпус часов был сделан из прозрачного как слеза молодого арендатора горного хрусталя, стрелки из платины, самоцветов и бриллиантов, а шестерни из чистого золота, и множество крошечных кукушек располагалось внутри него в специальном устройстве барабанного типа. Кукушки эти были замечательными произведениями вейцарского часового искусства и каждая была изготовлена из особого материала. У той кукушки, что отмеряла десятиминутки корпус был самым простым - серебряным, а глазки яшмовыми, а корпус предпоследней кукушки, что отмеряла десятилетия, был изготовлен из цельного шлифованного бриллианта и глазки ее были гранатовыми. Различались они и своими голосами, серебряная кукушка кричала обычное "ку-ку" и очень звонко, а все последующие куковали все глуше и глуше и было там не только "ку-ку", но и "ке-ке", и "ко-ко", и "кы-кы" и даже "кыс-кыс", а предпоследняя бриллиантовая кукушка почти что тихо кашляла, выдавая в воздух некое как бы шипящее "кх-кх", которое иногда принимали просто за "кгм-кгм". Но самая большая интрига заключалась в последней кукушке, которая никогда не показывалась из своего гнезда и отмеряла столетия. Эта молчаливая кукушка вызывала ожесточенные споры в арендаторской среде, так как каждый хотел знать - из чего же спродуцирован ее корпус и из какого материала сделаны ее глазки. Многие были уверены, что эта молчаливая кукушка изготовлена из самых невероятных материалов, а иные утверждали, что она самая простая из всех кукушек, деревянная и глазки у нее стеклянные. Но никто и никогда еще не видел эту кукушку и не слышал как она кукует.

В арендаторское среде даже ходила такая популярная поговорка: "Когда деревянная кукушка закукует" (т. е. в очень отдаленной перспективе, а может быть и никогда). Когда Кроваткинга спрашивали - когда же закукует его деревянная кукушка, он с улыбкой отвечал:

- Следите за вращением шестеренок.

Этим дело обычно и заканчивалось.

Аврелий очень дорожил своими напольными часами и нигде с ними не расставался, по слухам даже в бане, поэтому у него было сразу три команды специально обученных часовых приказчиков, которые носили за ним его напольные часы повсюду и следовали за ним по пятам буквально везде.

Вейцарские часы вообще пользовались в среде окрестных арендаторов огромной популярностью, но далеко не каждый из них мог позволить себе напольные часы за миллион араллодов. Для тех, кто не мог позволить себе напольные часы за миллион ушлые вейцарцы разработали специальные линейки настольных и настенных часов стоимостью от десяти тысяч суверенных араллодов за штуку вплоть до полумиллиона, и сейчас каждый арендатор мог позволить себе соответствующие его весу и влиянию в арендаторском сообществе настольные или настенные вейцарские часы с непременными для всех них встроенными турбиенами и гироскопами.

Эти часы нельзя было купить просто так - у какого-нибудь часового прилавка на круглосуточной городской выставке-ярманке, а только после консультации у специальной часовой гадалки от фирмы-производителя. Если арендатор решался на приобретение вейцарских часов, то он спешил к ближайшей часовой гадалке и та бралась за свою непростую работу. Часовая гадалка долго изучала биографию такого арендатора, внимательно прочитывала его финансовую отчетность сразу за несколько лет, наводила справки об его привычках, вкусах и пристрастиях, смотрела в центр его лба через специальный кристалл, а потом говорила: "Ждите. Часы для вас будут" или "Не ждите. Часов не будет".

Что же это будут за часы - настольные, настенные или напольные и сколько турбиенов в них будет встроено часовых дел мастерами, гадалка никогда не уточняла и арендатор отправлялся в свою усадьбу ждать посылку из Вейцарии с вожделенными часами и изнывать от предчувствий чего-то необычайного, чего-то сказочного, буквально невероятного и немыслимого.

Антип тоже сходил в свое время к вейцарской гадалке за часами, а потом почти два месяца ждал посылки, в тайне надеясь, что ему пришлют напольные (не такие, конечно, как у Кроваткинга, поскромнее, конечно) или настенные вейцарские часики, но ему прислали настольные, что тоже в общем-то было неплохо, так как могли и вообще ничего не прислать. Настольные часы Антипа были изготовлены из белого золота, их циферблат был перламутровым, а стрелки были сделаны из красного золота и представляли собой филиганную и чудесную работу. На циферблате часов Антипа как бы летела, кувыркаясь в перламутровом воздухе золотая цапля, клюв которой показывал на часы, правая нога на минуты, левая на секунды, а крылья отбивали полусекунды и четвертьсекунды. К часам прилагалась странная записка "Можно хранить в серале", смысла которой Антип сразу не разгадал и не понял.

Вообще-то настольные часы только назывались настольными, а носить их полагалось на руке, но не все время, а только так, чтобы как можно больше арендаторов их увидели и по достоинству оценили. Это было долгое занятие, и Антип добросовестно носил свои часы на руке целых полгода, а потом у него начало сильно болеть плечо и он, следуя предписаниям производителя, отнес их в сераль, где они стояли и по сегодняшний день. Вообще же вейцарские часы совсем не обязательно было носить с собой постоянно, можно было один раз показаться с ними в телешаре и этого было бы вполне достаточно, но для такого показа нужно было дать денежную дачу какому-нибудь видному телешарному ореспонденту или иктору, а Антип из-за своей известной на всю округу рачительности так и не захотел дать, вот он и таскал свои тяжеленные часы на руке целых полгода, а только потом отправил их в свой сераль, где они сейчас и пылились.

Дело с вейцарскими часами было еще и в том, что Антип вообще не любил и никогда не понимал Время. Наблюдая за тем, как его золотая вейцарская цапля кувыркается на белом перламутре его часов, он думал о том, что лучше бы его вообще не было, этого Времени. Земля, Вода, Огонь и Воздух были необходимы для производства гэмэо, это он как толковый арендатор сознавал отлично, а вот на кой ему сдалось Время? И вообще - зачем и кому оно здесь нужно? Зачем нужно покупать за сумасшедшие араллоды настольные, настенные или напольные часы, а потом каждый день смотреть, как кувыркается в них какая-нибудь золотая цапля или кашляет там - внутри бриллиантовая кукушка (или, словно некая непонятная и загадочная глубоководная рыба молчит в них последняя, скорее всего деревянная часовая птица)?

Хорошо еще, что ему прислали настольные, а не настенные часы, которые полагалось носить на груди (за что их еще называли нагрудными часами) или на спине, зарабатывая себе сколиоз или искривление позвоночника.

Ну не понимал Антип этого Времени и все тут.

Иногда ему казалось, что Время изобрели те самые пронырливые вейцарцы, чтобы торговать им по всей Земле, продавать его повсюду за совершенно невероятные суммы в суверенных араллодах. Да, в этом случае смысл у Времени появлялся, ну а он, Антип, где тогда был в этой хитрой схеме? Нигде. Вот то-то и оно. Разве нужна ему была какая-то кувыркающаяся цапля в его серале? Нет. Очередная закавыка, что тут еще обо всем этом Времени скажешь? Ничего. Только то, что вейцарцы очень ловкие натуральные, так это он и раньше хорошо знал, об этом вон и по их сыру с многочисленными тороидальными кавернами внутри общей сырковой массы можно было легко догадаться, а не играть для этого в их игры с настольным или напольным Временем.

Правда, Аврелий Кроваткинг, по всей видимости, имел другие мнения на счет Времени. Иногда он выражался так:

- Господа, берегите и экономьте Время. Не ждите, когда закашляет ваша кукушка, торгуйтесь и заключайте свои сделки между двумя "ку-ку", в крайнем случае между двумя "кыс-кыс". Спешите закончить все свои дела еще до первого кашля, господа!

Ну, а что ему еще было говорить при наличии таких роскошных напольных часов у себя за спиной? Вот у Антипа не было таких часов и он не чувствовал необходимости прислушиваться к какому-то кашлю, пусть бы он и стоил целый миллион араллодов. В общем, у каждого окрестного арендатора были свои отношения со Временем, личные, персональные и вейцарский часовой бизнес на этих отношениях буквально расцветал.

Аврелия Кроваткинга все, и его друзья по бизнесу, и его заклятые бизнес-враги, и окружной убернатур, и главный окружной пристав так прямо и в глаза, и за глаза называли - "Главный Арендатор Земли", или "Центральный Арендатор", или же они называли его просто - "Наш Главный" (или "Наш Центральный"), а кое-кто уже порывался называть его и просто - "Великим Арендатором", но этих ретивых Аврелий осаживал сам и говорил, что для таких звонких титулов Время пока не настало. Но это была просто излишняя скромность с его стороны и ничего больше, так как он действительно очень сильно выделялся на фоне остальных местных арендаторов, возвышался над всеми ними как некий арендаторский соляной столп. Столп Земли.

Поговаривали, что Кроваткинг был как-то связан с мировым правительством (если бы оно было, невольно про себя хмыкнул Антип), и именно на встречи с ним постоянно летал он на своем высотном стратоплане. Самые смелые на язык местные арендаторы утверждали, что будто бы именно эти тайные связи позволяли Краваткингу плевать даже на обязательные для всех остальных арендаторов рекомендации, что выпадали каждую осень из грузовых трейлеров, и засевать свою Землю всем, чем вздумается, и это было похоже на правду, так как он уже много лет подряд засевал свои поля только соей и другими бобовыми гэмэо, а все другие арендаторы были вынуждены регулярно менять на своей Земле культуры и засевать ее то тем, то этим, то вообще черт знает чем.

Сам Антип мало верил во все эти россказни о связях самого видного местного арендатора с отчасти мифическим мировым правительством, потому, что точно знал - Аврелий Кроваткинг не верит в инопланетян. Во время одного из прошлых зимних кутежей тот сам признался ему в этом за фужером сладкого ранцузского вина.

- Сейчас модно толковать о разного рода инопланетянах,- сказал тогда Аврелий Антипу в доверительном разговоре и прямо в глаза.- Но я в них не верю. Точка.

Как бы там ни было, а состояние и положение Кроваткинга в арендаторских кругах было блестящим во всех смыслах этого слова, и только он мог позволить себе плевать и на кафтаны вразийцев, и на парики протовропейцев, и на цветастые шаровары новозийцев, и круглый год ходил только в безукоризненном черном фраке, белоснежной кружевной манишке, туфлях из тончайшей крокодиловой кожи гэмэо и блестящем шелковом цилиндре самого насыщенного и глубокого черного цвета. Никто из арендаторов не умел носить фрак, так как умел носить его Аврелий Кроваткинг - элегантно, свободно, чуть небрежно и с достоинством.

Кроме своей Земли, постоянно занятой под высоколиквидные бобы гэмэо, Кроваткинг извлекал немалый барыш также и из многочисленных своих городских заведений и предприятий, но самым блестящим его городским активом был, конечно же, круглосуточный арендаторский клуб (он же круглосуточный ресторан и он же круглосуточный гостиничный комплекс), известный на всю округу под названием "Кроваткинг-Холла".

Это круглосуточное заведение процветало потому, что всем своим предприятиям Аврелий Кроваткинг относился с большим вниманием и славился не только своей деловой хваткой, но и своей творческой жилкой. Так, иные говаривали, что даже сам небоскреб "Кроваткинг-Холла" был спроектирован им лично, но Антип в это не верил, так как точно знал, что над этим проектом трудилось несколько сотен архитектурных приказчиков, а Кроваткинг их только вдохновлял и направлял своими советами да щедрыми араллодовыми инвестициями. В итоге, у них получился замечательный проект, который был очень быстро отлит в бетоне и с тех пор считался главной достопримечательностью окружного города.

Снаружи небоскреб "Кроваткинг-Холла" выглядел как поставленная на плоскую вершину усеченная пирамида ексиканского типа со сглаженными боковыми поверхностями, или как вертикально врезавшаяся в Землю пирамида гипетская, но это было совсем неважно. Важным было впечатление великой хрупкости, но в то же время и безмерной мощи, которое она производила на всех иностранных путешественников.

Иногда, особенно впечатлительным и нервным иностранным путешественникам казалось, что вот сейчас сядет на крышу "Кроваткинг-Холла" какая-нибудь упитанная городская ворона или даже муха и врезавшаяся в Землю пирамида не устоит под ее тяжестью, завалится на бок, а ее вершина вывернется из Земли и тогда вся эта необычная конструкция примет, наконец, очень устойчивое положение. Но так только могло показаться человеку далекому от современной архитектуры. На самом деле городские вороны носились над крышей "Кроваткинг-Холла" огромными стаями и часто опускались на его крышу, и от этого ничего не случалось. Что уж там говорить о каких-то мухах?

Но внешний вид и наружное оформление любого заведения, это только половина дела, а другую и весьма важную половину составляет его внутреннее содержание.

Аврелий Кроваткинг понимал это как никто другой и применил к внутреннему содержанию своего заведения свой же знаменитый на всю округу, главным образом деловой, но отчасти и творческий подход. И начал он не с интерьеров "Кроваткинг-Холла", а с подбора подходящего обслуживающего персонала.

Конечно, в таком необычном заведении не мог находиться какой-нибудь обычный обслуживающий персонал - все эти бессловесные кухонные киборги и готовые на все серальные киборгини не могли быть для него достаточно хороши, здесь нужно было придумать нечто особенное и оно было незамедлительно придумано Кроваткингом, а затем очень быстро и с небывалой деловой эффективностью воплощено в жизнь. Краваткинг просто взял, да и объявил общегородской творческий конкурс на занятие вакантных должностей "Кроваткинг-Холла" в среде самых обычных городских крутильщиков и ему неожиданно быстро удалось подобрать себе нужный обслуживающий персонал.

Дело с подбором правильного персонала было в том, что далеко не все, но достаточно многие городские крутильщики втайне считали себя очень одаренными и творческими личностями. Они ненавидели педали трансформаторных велосипедов не просто люто, а буквально всеми фибрами своих творческих душ потому, что очень любили петь, танцевать, сочинять стихи и рисовать. Да, они могли и хотели петь, но не пели, могли и хотели сочинять стихи, но не сочиняли их, могли танцевать и петь хором, но не делали этого, так как проклятые педали занимали все их свободное и несвободное время и ни на что другое у творчески одаренных крутильщиков уже просто не оставалось никаких сил, ни физических, ни духовных, да и желания на такое после тяжелых педалей у них не оставалось тоже. Все эти крутильщики буквально увядали на холодных городских ветрах и изнывали от безысходности своей жизни прямо над велосипедными рамами и тяжелыми велосипедными педалями.

Возможно, что все эти крутильщики в итоге увяли бы над своими педалями окончательно, но тут Кроваткинг и решил отстроить свой "Кроваткинг-Холл" и этим спас их от увядания и угасания, как некий добрый волшебник вернул всех их к полноценной творческой жизни. Без его участия они никогда не смогли бы продемонстрировать окрестным арендаторам своего творческого мастерства, так как сейчас каждый, внезапно возжелавший приобщиться к современной культуре или к деформированному ядерными бомбами культурному наследию натуральный человек, мог остановить прямо на улице любого киборга (даже киборга-парковщика или киборга-кучера из службы городского такси) и тот спел бы ему любую арию великолепно поставленным голосом, да еще и безупречное музыкальное сопровождение к нему бы добавил, и все это всего за каких-нибудь тридцать или пятьдесят вонтецов. А совершенно гениальные рассказы и повести любой киборг-парковщик мог сочинить за десятую долю секунды и абсолютно бесплатно. Творчески одаренные крутильщики остро осознавали свою полную неконкурентоспособность с киборгами-парковщиками, а потому они и искали спасения от велосипедных педалей в новом предприятии Аврелия Кроваткинга.

Вот каких крутильщиков Кроваткинг искал по всему городу, а когда находил, привлекал в "Кроваткинг-Холл" и брал их на полное свое довольствие и содержание. После поступления на полное довольствие, все эти крутильщики больше не хотели называться крутильщиками даже в шутку, они хотели называться "певицами", "танцорами", "писателями" и "поэтессами" и Кроваткинг поощрял эти устремления небольшими денежными вливаниями и беспрерывными творческими конкурсами, которые проходили во внутренних помещениях "Кроваткинг-Холла" практически каждый день, а в период зимних арендаторских кутежей они проходили там и по два раза на дню, а случалось, что и по три, или по четыре раза. Всех этих натуральных певцов, танцоров и поэтесс очень скоро стали называть "сиротками Кроваткинга" или просто "сиротками", а в узких арендаторских кругах за самым модным городским заведением закрепились неформальные названия "Сиротинец", "Сиротский Приют" и "Сиротская Песня".

Часто, уставший от дневных дел и забот арендатор, говорил своему не менее измотанному делами товарищу:

- Гори оно все синим пламенем. В "Приют"?

И усталый товарищ отвечал ему:

- Да. В "Приют".

И тогда они тут же бросали все свои постылые арендаторские дела, и во весь опор мчались в этот "Приют" и кутили там всю ночь, пусть на короткое Время, но забывая о своих делах и проблемах, и как бы частично освобождаясь от них. А сиротки пели им свои песни, читали свои стихи, плясали свои пляски, помогая уставшим за деловой день арендаторам освободится от извечной натуральной тоски, избавиться, пусть и ненадолго от вневременной натуральной печали.

Когда сироток набралось достаточно много ночная жизнь в "Кроваткинг-Холле" забурлила и забила ключом, а сам клуб вскоре получил еще одно неофициальное прозвище "Дерева Ночной Жизни". Проходившие там кутежи и конкурсы постоянно сопровождались громкой рекламой, скандалами и драками и сиротки Кроваткинга буквально не сходили сейчас со стеклянных поверхностей телешаров и пластиковых разворотов электрических газет, а вместе с ними оттуда не сходил и сам Аврелий Кроваткинг, который считался теперь не только деловым лидером местного арендаторства, но и его поэтическим, художественным, танцевальным и прозаическим лидером, а также беспрекословным авторитетом в областях практически всех современных искусств.

Благодаря такой репутации и модного заведения, и его владельца все предприятие в целом процветало и приносило ежегодный барыш, сопоставимый с барышом сразу от четырех полей бобов гэмэо среднего размера.

Все это было устроено Кроваткингом очень ловко, и Антип часто дивился его деловой хватке и его умению носить фрак, и его персональному стратоплану, и его напольным часам, и очень уважал его за все это.

Поэтому-то, когда в него на праздничном банкете, данном по случаю окончания "аячьего процесса" по прямому указанию Кроваткинга начали заливать штрафную, почти не сопротивлялся, а вот Одеялов сопротивлялся и даже брыкался тогда как последний дурак.

Антип знал, что из-за этих брыканий Одеялов поплатился всеми своими передними зубами, которые ему тогда нечаянно выбили стальной лейкой банкетные приказчики, и после штрафной экзекуции он был вынужден заказать себе очень дорогой набор из шести новых передних зубов, которые для него в тот же вечер изготовили, вырезав их из ндийской слоновой кости, лучшие зубные приказчики.

А вот Антип не брыкался тогда и молча пил штрафную мадеру и все его зубы были сейчас при нем. А все почему? А все потому, что он не был дураком и уважал Аврелия Кроваткинга.

Да и как было ему не уважать такого замечательного человека? Ведь он не только днем и ночью ковал свои араллоды буквально у всех на глазах, но и постоянно заботился о городском искусстве и о смягчении арендаторских нравов. Причем заботился мягко, не назойливо да еще прибыль сопоставимую с доходом от трех полей гэмэо получал за это в мягкой шелестящей купюре, и улучшал свою и без того высокую репутацию.

На первых этажах "Кроваткинг-Холла" помещались литературные лектории в которых литературные сиротки демонстрировали свое литературное мастерство. Они подхватывали прибывающих к открытию очередного сезона зимних кутежей арендаторов под руки прямо на входе в заведение и провожали их к дверям лифтов по дороге нашептывая им в уши свои свежие рассказы жарким торопливым шепотом, совали в карманы их поддевок свернутые тугим рулоном рукописи и с надеждой заглядывали им в глаза, а те откупались от сироток небольшими суммами и спешили к лифтам на танцевальные, балетные и кинематографические этажи. На танцевальных и балетных этажах любой арендатор мог перекусить и выпить в устроенных повсюду буфетах, причем под музыку и наблюдая за танцами и прыжками балетных сироток, а на кинематографическом этаже можно было и подремать в мягком уютном кресле с большим пузатым стаканом превосходного оньяка в руке.

Средние этажи занимали обширные конюшни Кроваткинга в которых содержались отборные натуральные и искусственные кони, и этим конюшням не было равных во всей округе, только в соседнем окружном городе у тамошнего предводителя арендаторства имелось нечто подобное, да и то.

Антип и сам считался большим знатоком натуральных коней, а Кроваткинг очень высоко оценивал его каурого и постоянно пытался его выторговать. Эти постоянные торги были очень приятны Антипу потому, что вот такой блестящий человек хотел его коня, а он как бы противится ему и не все продавал, а когда они начинали торговаться друг с другом вокруг собирались другие арендаторы и они внимательно вслушивались в этот торг, качали своими бородатыми головами. Многие из этих арендаторов сразу по окончанию очередных безуспешных торгов смотрели на Антипа уже совсем другими, уважительными глазами, старались завести с ним знакомство или хотя бы пожать ему руку. После окончания этих торгов он всегда буквально расцветал, и жал протянутые ему руки с большой охотой, продолжая твердо стоять на своем и не отдавая своего каурого Кроваткингу ни за какие араллоды.

- Да отдай ты мне уже своего каурого,- с улыбкой говорил Кроваткинг в конце этих торгов.- Я же тебя озолочу, если отдашь.

- Нет, Аврелий, извини,- отвечал на это Антип.- Он мне как друг, а друзей на араллоды не меняют.

- Еще как меняют!- смеясь, восклицал Кроваткинг.- Еще как! Вот чудак, придумал тоже - "как друг". Это же простая лошадь. Скажи еще - "как брат", или "как сват". Да и какая разница - друг, брат, сват?

- Нет.

- Странно,- говорил, отходя от Антипа Кроваткинг.- Ладно, потом продолжим.

- Как хочешь,- говорил на это Антип, отходя от Кроваткинга в другую сторону и пожимая протянутые к нему руки досужих арендаторов, которых к тому времени рядом скапливалась целая толпа.- Но результат будет тот же.

- Посмотрим,- замечал на это Кроваткинг уже совсем издалека.- Господа, не трогайте моих коней своими руками, это же не творческие сиротки! Если каждый из вас хотя бы один раз погладит их по спине, они облысеют! Ты, мохнатый, да ты-ты, я тебе говорю. Белкин, кажется тебя зовут? Убрал от моего коня руки, я кому сказал!

Антип же не продавал каурого совсем не потому, что считал его своим другом или братом, а совсем по другой причине. Причина эта была та, что он где-то в глубине своей души считал Жизнь не Деревом, как некоторые, а самой настоящей Пропастью. Он каждый день наблюдал, как в эту Пропасть летит и сыплется буквально все - кони, люди, коляски, персональные трамваи, крутильщики, сиротки, дорожные приставы, поля и дороги, дома, болота и все-все-все остальное, чего только не было на этом белом свете, а может быть, и еще больше того.

Здесь ведь важно, как на это все посмотреть. Возможно, что и сама Земля, вращаясь вокруг Солнца вместе с другими планетами и звездами, тоже падала в некую бездонную и безразмерную Пропасть. Вероятно, это и был тот самый Путь, о котором так много рассуждали когда-то древние итайские мудрецы, и не хватало еще, чтобы летящие в пропасть объекты во время этого полета торговали друг другом.

Если бы они при этом еще и торговали друг другом, а потом, те которым повезло в этом полете и в этом торге, искали бы шкуры тех, которым не повезло, чтобы затем делать из них памятники, причем проделывая все это прямо в полете, с огромной скоростью проваливаясь в Пропасть все глубже и глубже, прямо на лету, то это было бы вообще...

Главное и самое дорогое здесь, как всегда думал Антип, это вовсе не торги, а то самое непонятное Время, о котором так упорно молчит деревянная кукушка. Оно постоянно утекает куда-то прямо сквозь твои растопыренные пальцы и как ты им торганешь? Как ты сделаешь из него круглосуточный ресторан-бордель экстра-класса? А главное - кто его у тебя купит? Тот, что в режиме свободного падения летит рядом с тобой, все ускоряясь и ускоряясь при этом, и время от времени срываясь в штопор? Какая глупость.

Но Кроваткингу объяснять все это было бесполезно, Антип это чувствовал, а потому словно бы в шутку или ради теплой товарищеской насмешки и торговался с ним каждый раз за своего каурого в таком вот - не очень серьезном, скорее даже в шутливом духе.

Однако все это никак не умаляло в его глазах достижений Аврелия, который не просто проваливался рядом с ним в Пропасть, крепко прижимая к себе напольные часы со своей молчаливой деревянной кукушкой, но и как-то умудрялся прямо в полете выращивать такие вот "Приюты" с балетными этажами, конюшнями и ресторанами внутри. Очень могло статься, что Кроваткинг на полном серьезе считал Жизнь Деревом Ночной Жизни, а на окружающую Бездну не обращал, или не хотел обращать своего внимания, но это уже было его персональное дело, и в этом вопросе Антип не мог быть ему ни двокатором, ни судьею.

Да он и всем другим пролетающим мимо тоже не хотел быть судьею, потому, что после "аячьего процесса" у него возникла сильная аллергия на всевозможных судей и двокаторов. В конечном счете, считал Антип, каждый арендатор сам себе и беспощадный судья и ловкий двокатор, потому, что у каждого из них есть свой собственный скелет некоего абстрактного натурального конька и хранится он в невидимом ни для кого личном шкафчике. Что уж там говорить о невидимых деревянных кукушках? Невидимая деревянная кукушка есть у каждого, а напольные вейцарские часы это только ее аллегория. Аллегория и больше ничего.

Над конюшенными этажами "Кроваткинг-Холла" располагался этаж городской управы с кабинетом убернатура, службой окружного пристава и налоговой канцелярией, а сразу над ними уже было долгожданное оно - "Небо". Это было очень удобно и разумно устроено, так как перед окончательным восхождением можно было посетить нужную службу и быстро исполнить там свой налоговый долг перед абстрактным городским сообществом, и как бы очиститься этим от всего земного, и приступить к кутежу совершенно свободным и спокойным натуральным человеком.

Вход на "Небо" был специально устроен таким образом, чтобы все арендаторы в обязательном порядке проходили через налоговую канцелярию и оставляли здесь хотя бы часть своих араллодов, потому, что после окончания зимних арендаторских кутежей многие из них уже не смогли бы ничего там оставить и все это тоже было продумано и обустроено Аврелием Кроваткингом довольно мудро.

Когда же арендаторы попадали на верхний этаж, то здесь уже было все готово к началу праздников. Здесь уже никто не смел стоять у них на пути и сдерживать их, никто не мог помешать им реализовывать свои самые сокровенные устремления. Арендаторы буквально врывались на этот этаж шумной галдящей толпою, быстро рассаживались за столами и начинали делать свои первые праздничные заказы, как изголодавшиеся по сладкому и сильно озябшие на промозглом ветру новогодние натуральные дети.

Вот тогда-то и раскрывались на полную ширину тяжелые портмонеты и араллодовая река выходила тогда из своих берегов, а Кроваткинг тогда начинал смеяться и хлопать в ладоши, словно бы аплодируя кому-то невидимому, а возможно, что аплодировал он тогда самому себе, радуясь и своему удачному замыслу, и его блестящему материальному воплощению.

Обслуживающие "Небо" половые творческие сиротки начинали сновать между столами с тяжелыми серебряными блюдами и ведерками и уже через десять минут их спины, даже несмотря на сильное кондиционирование, становились мокрыми, словно бы они вот прямо только что выбрались из седел ненавистных им трансформаторных велосипедов. А арендаторы все шумели и шумели и все заказывали и заказывали, и на полукруглой сцене выступали все новые и новые творческие сиротки с нижних этажей со своими свежими творческими номерами, песнями, плясками и сонетами.

Зимние арендаторские кутежи должны были начинаться с ритуального удара в специальный гонг, который стоял в геометрическом центре последнего этажа, но в него не всегда получалось ударить вовремя из-за сильного и быстрого наплыва изголодавшихся по сладкому посетителей, а потом уже в него били всем подряд, кто привязанной к гонгу колотушкой, кто кулаком, а кто и лбом или затылком, когда первое нервное напряжение праздника уже было сильно смягчено вином, и то там, то здесь уже вспыхивали первые арендаторские ссоры и драки. Драки эти были достаточно ожесточенными, но все же не такими безобразными, как в других городских заведениях - сказывалось влияние нижней культуры.

Веселье это продолжалось всю зиму, вплоть до начала весенних полевых работ, а потом оно шло на убыль и постепенно стихало. Сейчас как раз и было такое межсезонье, и Антип собирался просто и спокойно поужинать в полупустом "Кроваткинг-Холле", так как до наступления утра оставалось не более двух часов, а в это время там всегда бывало меньше всего народу. Это намерение казалось ему теперь замечательным решением и чтобы побыстрее воплотить его в жизнь Антип начал нетерпеливо перебирать вожжи и пару раз гикнул на мухортого, а тот весело заржал в ответ, прибавляя шагу.

Глава XIX

Уже на парковке "Кроваткинг-Холла" Антип понял, что ошибся в своих расчетах, и что спокойно поужинать у него в этот раз не получится. Все парковочные стоянки были буквально забиты празднично разукрашенными арендаторскими колясками и персональными электрическими трамваями. Здесь же стояла и убернатурская карета с потушенными фонарями и Антип понял, что несмотря на поздний час, убернатур находится на своем рабочем месте и над чем-то там работает, над чем-то думает, над чем-то он там сейчас старается и колдует.

Пока киборг-парковщик натягивал на голову упирающегося мухортого очередной стояночный мешок с овсом, над головой самого Антипа пролетело несколько квадратных вертолетных платформ с красными днищами. На таких платформах обычно доставлялись свежайшие натуральные продукты для ресторанов "Неба", но сейчас было уже слишком поздно для полетов таких платформ и он с удивлением провожал их глазами, когда они одна за другой садились на крышу "Кроваткинг-Холла", а затем туда же с тихим жужжанием опустился и персональный стратоплан Кроваткинга, и это было ему сейчас наблюдать вдвойне удивительно.

- Что происходит?- спросил он у киборга-парковщика.

- Торжественное собрание,- тихим, бесцветным голосом ответил тот.- Киборгов будете парковать отдельно?

- Нет, я ненадолго. А по какому случаю собрание?

Киборг пожал плечами и начал приспосабливать к задним ногам мухортого парковочные зажимы.

- Мне они не докладывают,- бесцветным механическим голосом сказал он из-под брюха мухортого, который все время переступал на месте, недовольно и сильно всхрапывая в стояночный мешок, нервно подергивая головой.

- И давно они там заседают?

- С утра вчерашнего дня, а сироток на нижние этажи нагнали видимо-невидимо.

- Значит Серальный Комитет,- подвел итог Антип.- А я ведь его почетный член.

- Поздравляю,- бесцветным голосом сказал из-под брюха мухортого киборг.

Антип сунул в парковочный ящик киборга два аралллода и быстрым шагом направился к парадному "Кроваткинг-Холла". Участвовать в дебатах он сейчас не собирался, но раз уж так вышло...

Культурные этажи были тихими и пустынными, только в одном из лекториев курили, тихо о чем-то разговаривая, две поэтессы. Когда Антип пробегал мимо них, одна поэтесса послала ему воздушный поцелуй и показала пальцем на свой рот, но он даже не посмотрел в ее сторону.

Пока лифт полз вверх, Антип расчехлил и сильно встряхнул телешар, разбудил гену и проверил свою электрическую почту. Действительно, там было письмо с приглашением на сегодняшнее заседание, и он его вроде бы даже просматривал, хотя сейчас абсолютно этого не помнил.

Было в почте и письмо от хулиганской группы "Анонистус", впрочем, как и все подобные письма, это тоже содержало весьма мало информации - черный титановый череп со скрещенными титановыми костями и обведенное траурной рамкой слово "ха-ха-ха".

- Анонисты проклятые,- тихо сказал Антип, укутывая телешар темной материей.

В общем, все складывалось довольно неплохо - и проблемы свои он успел сегодня уладить, и в торжественном собрании сейчас поучаствует, пусть и качестве наблюдателя, но за то с правом голоса, а заодно и поужинает. Напряженно сегодня вышло? Да. Ну, а кто сказал, что полет в Пропасть Жизни всегда должен проходить только в штатном режиме? Вот когда скончается от злобы и ожирения последний анонист Земли, тогда, может быть и арендаторам легче станет лететь, а пока...

***

В главном зале центрального ресторана было накурено так, что у Антипа уже на выходе из лифта началась сильная резь в глазах, и он закашлялся, а потом наступил на что-то мягкое и там - внизу послышался какой-то противный звон, и он даже вскрикнул от неожиданности. Когда Антип отступил назад и всмотрелся в это мягкое и звенящее нечто у себя под ногами, то понял, что только вот сейчас он нечаянно наступил на спину какого-то незнакомого арендатора. Весь сюртук этого арендатора был покрыт на спине отпечатками подошв сапогов, ботфортов и туфель, в его правой руке был зажат небольшой бубен с колокольчиками, левая была неудобно подвернута под живот, а ноги в дорогих хромовых сапогах-бутылках были раздвинуты циркулем так, как будто он только что стрелял по кому-то из невидимого электрического пулемета.

"Значит, они уже как минимум один раз здесь дрались,- понял Антип.- Нужно смотреть под ноги. Интересно, проголосуют сегодня за девятую киборгиню, или все же остановятся пока только на восьми единицах?"

И как только Антип подумал о девятой киборгине, к нему прямо из густого, смешанного с крепким сигарным перегаром полумрака под мелодичный гитарный перебор и тихий ресторанный напев вышла большая группа одетых иганами творческих сироток. Это была встречающая половая команда "Неба", которая каждому вновь прибывшему арендатору подносила на серебряном блюде так называемый "пропуск" - огромный, наполненный до самых краев каким-нибудь слабеньким винцом, кубок с двумя большими, похожими на натуральные уши и очень удобными ручками. Встречающая половая команда не только подносила "пропуск", но и собирала со всех входящих небольшую денежную дань в мягкой бумажной купюре - такую как бы плату за свои песни и за свой звонкий гитарный перебор.

Это было традиционное и немного шутливое испытание, которому подвергался каждый вновь прибывший на "Небо" арендатор. Если арендатор был пожилым и слабосильным, то он в шутливой манере махал на подходящих к нему ыган руками и откупался от них, бросая на поверхность подноса несколько араллодовых купюр, но Антип был не из таких арендаторов. За свою жизнь он навидался и более вместительных кубков, причем наполненных не каким-то там винцом, а самой настоящей казенкой или даже хорошо выдержанным и очень крепким оньяком. Таких как он арендаторов в ресторанной среде называли "бравыми парнями" или "удальцами" и они тоже бросали на ыганский поднос свои купюры, но только после распития чудовищного кубка и как бы небрежно, в насмешку над предложенным им испытанием, с удальством и ресторанным шиком в точных бросающих движениях рук.

Антип с улыбкой смотрел на шикарную, в черном парике и пышном ыганском платье, литературную сиротку, которая с тяжелым подносом в руках приближалась к нему, распевая при этом как бы собственного сочинения, а на самом деле древнюю, только совсем чуть-чуть измененную и подправленную ею песню.

Пусть звучит напев старинный,

И вино течет рекой!

К нам приехал наш любимый,

А-антип Ферыч, да-а-арагой!

Литературную сиротку обогнали два разряженных древними иганами музыкальных сиротки с иссиня-черными крашенными бородами и шестиструнными гитарами в руках. Они встали по сторонам от Антипа и синхронно ударили по струнам, а вся половая команда громко затянула дружным и слаженным хором:

Выпьем за Антипушку,

Антипку удалого!

Целый свет не видывал,

Антипчика такого!

Антип улыбнулся еще шире, передал в чьи-то услужливые руки свой телешар, и крепко взялся руками за серебряные ручки кубка-"пропуска". Поднося кубок к губам, он в полной мере оценил его тяжесть, но совсем не испугался ее, так как легкие вина всегда были для него все равно, что перебродивший фруктовый компот. Однако, сделав первый глоток, Антип с ужасом понял, что в этом кубке было совсем не легкое вино, и не его любимая казенка, и даже не вполне приемлемый для него оньяк. Этот проклятый кубок был до краев наполнен так сильно не любимым им кюммелем. Это точно была чья-то злая шутка, ведь организм Антипа был совсем непривычен к кюммелю и после принятия внутрь такой огромной дозы мог повести себя непредсказуемым образом. После первого глотка в голове Антипа даже мелькнула трусливая мыслишка отказаться от этого уже совсем нешуточного испытания, но тут хор ыган грянул:

Типа! Типа! Типа!

Типа! Типа! Типа!

Типа! Типа!

Типа! Типа!

Типа, пей до дна!

Пей до дна!

Пей до дна!

Пей до дна!

Ти-и-ипа, пей до дна-а-а-а!

И услышав этот призыв ыганского хора, Антип устыдился своей трусливой мыслишки и начал длинными тягучими глотками затягивать в себя этот проклятый кюммель. Непривычная и невкусная жидкость словно медленный яд растекалась по его организму, заполняя собою все свободное внутреннее пространство и все его поры. Глотая кюммель, Антип буквально чувствовал, как тяжелый напиток заполнил собою сначала его ноги, затем колени, потом погрузил в себя его печень, потом поглотил и утопил в себе его почки и уже подобрался к нижним верхушкам его легких (селезенки он тогда просто уже не чувствовал). А хор все гремел свое:

Пей до дна!

Пей до дна!

Пей до дна!

И этот распев уже подхватили из полутемного зала глухие и хриплые арендаторские голоса, а потом оттуда стали доносится дружные ритмичные хлопки многих ладоней и удары множества крепких каблуков о паркетный пол. И Антип все пил и пил этот кюммель, медленно приподымая тяжелый кубок и как бы переливая его содержимое в себя, так как его горло уже начинало неметь и не вполне его слушалось. Кубок постепенно пустел, но последние глотки Антипу пришлось делать с высоко запрокинутой назад головой и часть кюммеля уже не текла в его горловое отверстие, а по усам и бороде стекала по его шее прямо на белый шелк его рубахи, темными пятнами расплывалось по серебряному шитью его нового кафтана.

Когда последние капли кюммеля стекли по его шее, Антип с грохотом опустил пустой кубок на поднос, но все никак не мог разжать свои онемевшие пальцы и освободить от них серебряные ручки-уши. Он топтался вокруг подноса, тяжело переступая ногами и пытаясь разжать пальцы, а вокруг стояла мертвая тишина. И вдруг в этой тишине послышался до боли знакомый голос мерзавца Одеялова: "Ну, ты посмотри какой он крепкий оказался. Выходит, продул я свою десяточку-то". После этого в темноте хлопнули ладонью о ладонь чьи-то руки и в зале установилась полная, но как бы до краев насыщенная натуральным человеческим любопытством, тишина.

Несмотря на сильное опьянение, Антип сразу же понял, что его только что разыграли в омерзительную арендаторскую рулетку и глухо зарычал на это, но его пальцы все никак не разжимались и он продолжал перетаптываться возле подноса, изо всех сил стараясь сохранить равновесие и не свалиться на пол прямо у ног наряженной древней ыганкой литературной сиротки.

Так продолжалось некоторое время, а потом ыгане-гитаристы пришли к нему на помощь. Они разжали пальцы Антипа и отвели его чуть в сторону от серебряного подноса, а потом залезли в карман его кафтана и вынули оттуда его портмонет. Не в силах ничего сказать, Антип только одобрительно закивал на это головой - мол, берите сколько там вам нужно и давайте уже покончим с этим. Пока один ыган-гитарист поддерживал Антипа под локти, второй копался в его портмонете и на его лице сначала появилась гримаса сильного удивления, мгновенье спустя она сменилась гримасой предельного разочарования, а потом и гримасой тяжелого отвращения.

Словно бы сквозь мутную пелену наблюдая за этой сменой гримас на бородатом ыганском лице, Антип все никак не мог понять - что не так с его портмонетом? Что так сильно удивляет этого вот чернобородого ыгана? Что он обнаружил в отделениях его портмонета? А потом в его голове, даже несмотря на сильное опьянение проклятым кюммелем, что то щелкнуло, и Антип вдруг вспомнил, что забыл перед посещением "Неба" вынуть из багажного ящика новый портмонет, да так и пришел сюда со старым, опорожненным еще в стационарной поликлинике.

Вообще-то в "Кроваткинг-Холле" у него был открыт полный и практически бесконечный, как щедрое плодородие его дорогой Земли, электрический кредит, но по неписанному ритуалу заведения на поднос ыган следовало бросать только наличную бумагу, а ее-то как раз и не было в его порожнем портмонете. Там сейчас не было даже вонтецовой мелочи, которую он лично, своими руками ссыпал накануне в карман скелетообразного медицинского приказчика.

"Вот откуда гримаса отвращения на этом простом ыганском лице,- думал Антип, пьяно переступая с ноги на ногу.- Как я мог забыть о "пропуске" и не взять новый портмонет из багажного ящика? Выдержать весь этот кюммель и проколоться на пустом портмонете. Это невероятно и немыслимо для любого по-настоящему удалого арендатора. Какой позор."

Ситуация и впрямь складывалась неприятная во всех смыслах, так как встречающая половая команда жила за счет падающих на их поднос араллодов, а Антипу просто нечего было сейчас туда бросить. Он стоял сейчас сильно покачиваясь и мутными глазами смотрел на пустую поверхность подноса, готовясь принять новую порцию испытаний, теперь уже в виде всеобщего порицания и презрения, и уже изо всех сил намереваясь как-то жить со всем этим дальше.

Однако ничего страшного так и не случилось. Сначала рядом словно бы зашуршали невидимые ангельские крылья, а потом откуда-то сверху, вращаясь и переворачиваясь в воздухе, точно в центр подноса опустились две купюры по двести ароллодов каждая - невиданный по щедрости подарок половым ыганам. Над залом разнеслось тихое "Ах!" и Антип спьяну подумал о сказочном Высшем Существе и об его безмерном сострадании ко всем натуральным, но потом увидел удаляющуюся, затянутую в черный шелк спину Аврелия Кроваткинга и понял все. Из его глаз потекли крупные теплые слезы чистосердечной арендаторской благодарности, а все еще онемевший от кюммеля рот сам собою прошептал:

- Аврелий... аврюша... аврюшенька... ты натуральный человечище... у меня ведь есть... много есть... ты ведь знаешь... я просто забыл поменять портмонет... а знаешь что... бери себе моего каурого...

И тут же над черной спиной взлетела белая, вся в тяжелых перстнях рука Кроваткинга. Эта рука слабо качнулась, как бы отметая это, сделанное в экстремальных обстоятельствах, а потому необдуманное и неприемлемое с точки зрения элементарной арендаторской порядочности предложение. Увидев этот благородный жест, Антип чуть не поверил в натуральное человечество и чуть не разрыдался, но спина Кроваткинга уже скрылась за широкими спинами его ливрейных приказчиков, которые с тяжелым пыхтением тащили на себе знаменитые напольные часы.

Вдруг из ресторанной мглы появился дородный литературный сиротка-распорядитель ресторанного зала. Оглаживая свои пышные бакенбарды и страшно тараща выпуклые глаза на ыган-гитаристов он зашипел им прямо в бороды:

- Чего зас-с-стыли ротоз-з-зеи? Он у вас с-сдохнет прямо с-сейчас, мерзавцы! Ведите его с-сейчас же в медицинскую комнату. Там уже готовят с-стол и емецкую освободительную таблетку! Ж-ж-живо, мерзавцы, или я вас всех прямо завтра утром на педали отправлю!

***

Медицинская комната сверкала белым кафелем и ярчайшими лампами и когда ыгане укладывали Антипа на жесткий, зашитый белой клеенкой медицинский стол он, не в силах выносить этот безжалостный свет, крепко зажмурил глаза.

- А вот жмуриться-то и не нужно!- донеслось до его ушей откуда-то сверху и справа.- Зажмуриваться вам пока рано, дорогой вы наш Антип, Ферыч вы наш разлюбезный!

"Я умираю,- хотел сказать Антип.- Разве вы этого не видите и не понимаете? Умираю от проклятого кюммеля".

Но язык уже онемел полностью и он приоткрыл правый глаз и увидел маленького, седого как кладбищенский лунь ресторанного медицинского приказчика. Этого приказчика отлично знали многие удалые и бравые арендаторы, так многим из них он спасал жизнь и не раз, но Антип совсем запамятовал как его зовут. Приказчик ослепительно-белом кожаном фартуке шел к нему по белому кафелю, сжимая в правой руке щипцы с зажатой в них емецкой освободительной таблеткой, а левой прижимая к своей груди двухлитровую банку с мутной жидкостью, по виду - огуречным или ананасным рассолом.

Емецкие освободительные таблетки появились на местном медицинском рынке уже достаточно давно и сразу в очень большом ассортименте, и сейчас почти все городские питейные заведения держали их в своих медицинских комнатах, а в "Кроваткинг-Холле" таких комнат было два десятка, и все оборудованные по последней медицинской моде, и с приставленными к ним очень умелыми медицинскими приказчиками и конкретно этот - белый как лунь, считался среди них самым умелым.

Освободительная емецкая таблетка отрезвляла практически полностью и после любой дозы, но для этого пострадавшему нужно было пройти через так называемую "фазу остекленения", которую она вызывала сразу после принятия вовнутрь. Эта фаза была настолько неприятной и болезненной, что многие арендаторы еще на входе в "Кроваткинг-Холл" писали специальное заявление-отказ от ее к ним применения. Эти арендаторы были из так называемых "робких" и они предпочитали отрезвляться естественными способами, чуть ли не сутками валяясь по столами ресторанов "Неба" или неделями отсыпаясь в его номерах. Да вот Антип-то был не из "робких", он-то был из "удалых" и "бравых", и никаких отказов он за всю свою жизнь не писал ни разу, но вот сегодня его поймали на кюммеле и теперь этот седой приказчик шел к нему по белому кафелю со своими щипцами.

При виде этого приказчика Антип выгнулся на столе всем телом и глухо замычал, но половые ыгане ловко придержали его, всем весом навалившись на его руки и ноги.

- Ну-ну,- осторожно приближаясь к столу говорил медицинский приказчик.- Зачем же так нервничать? Это почти не больно. Почти...

- Ыы-ы,- простонал Антип.- Оо-о!

- Остекленеть, конечно, придется,- почти ласково приговаривал седой медицинский приказчик.- Но всего на минутку... На одну лишь минуточку... На мину-точку... Начинаем!- неожиданно выкрикнул он громким и гортанным голосом.

Услышав этот крик, ыгане дружно навалились на Антипа. Один ыган уселся на его ноги, а второй уперся коленом в его грудь и ловко просунул между его зубами какой-то твердый и плоский предмет.

- Осторожно!- воскликнул медицинский приказчик, белым херувимом склоняясь над лицом Антипа.- Зубы ему не сломай, а то потом скандала не оберешься! Расцепляй! Плавно. Вот так.

Антип изо всех сил пытался сцепит зубы, но у него ничего не выходило. Его резцы плавно расходились на стороны и когда между ними образовался совсем небольшой просвет в рот его что-то шлепнулось. Антип понял, что это емецкая освободительная таблетка и попытался вытолкнуть ее языком, но верхний ыган уже выдернул из его рта свой плоский твердый предмет и теперь двумя руками сжимал его челюсти, не давая им раскрыться. Все это было проделано настолько быстро и ловко, что он растерялся всего на миг и тут же проглотил освободительную таблетку.

- Есть!- воскликнул приказчик.- А теперь рассол. Я сказал - рассол!

Ыган подпер нижнюю челюсть Антипа коленом и крепко сдавил его нос холодными твердыми пальцами.

- Так, хорошо,- тихо приговаривал медицинский приказчик.- Так... так... Отпускай!

Ыган убрал колено и Антип тут же раскрыл рот на максимальный размер, пытаясь втянуть в себя как можно больше воздуха и тут же приказчик завопил:

- Зонд! Зонд, быстро! Не спи у меня, ыганская морда!

Зонд был похож на железную лейку с длинным и гибким носиком, и когда Антип его увидел прямо перед своими глазами, то сразу же вспомнил "штрафную" и понял, что с этими людьми лучше не спорить, лучше прямо сейчас прекратить сопротивление. Если такие люди решили его отрезвить, то они неприметно добьются своего. Результатом сопротивления подобным людям может стать только полное отрезвление, да еще выбитые передние зубы. И тогда ему придется идти к городским стоматологическим приказчикам, и его там снова будут мучить и снова будут трясти как араллодовую новогоднюю елку.

- Вот правильно,- говорил медицинский приказчик, заливая в горловину лейки рассол.- Вот и хорошо. Можете его отпускать, он уже стекленеет.

Ыгане быстро слезли с Антипа и он почувствовал как его тело становится твердым, хрупким и вроде бы даже прозрачным.

- Чем же вы его так опоили, ироды?- спрашивал тем временем медицинский приказчик, разминая прокуренными желтыми пальцами тяжелую папиросу.- А, Михей?

- Да мы и сами не знаем, Алилуич (Алилуич, вот как его зовут, успел подумать Антип, быстро стекленея, теперь он вспомнил),- отвечал ыган, которого только что назвали Михеем.- Дежурили мы, значит, как обычно, а тут подходит к нам какой-то господин прямо из залы. По виду очень даже приличный господин, чистый протовропеец - в камзоле, в парике, и при всех делах.

- И?- сощурил правый глаз Алилуич, раскуривая свою папиросину.

- И протягивает нам бутылку без этикетки, а потом говорит таким сладким голосом - вот, говорит, ребята, сейчас сюда войдет мой лучший приятель, так вы, говорит, поднесите ему вот этого. Очень уж он это, говорит, любит, а вино он терпеть не может. И старшему в жилетку двадцать араллодов мелкими - бац! А это ж, почитай, по семьдесят вонтецов на брата.

- А что за господин?

- Да кто ж их, арендаторов, разберет? А он ведь еще и в парике.

"Я!- чуть не закричал Антип.- Я его разберу! Мерзавца!" Но его горло и язык уже остекленели настолько, что он боялся ими даже пошевелить. Ему тогда показалось, что крикни он сейчас и все его тело рассыплется по полу с хрустальным звоном. Прощальным звоном.

- А вот ты мне скажи, Михей,- говорил Алилуич, выпуская из ноздрей клубы сизого дыма.- Ты кто у нас здесь такой?

- Я по литературной части,- отвечал Михей, потупившись.- Сочинитель коротких стихотворных куплетов.

- А он?- спросил Алилуич, указывая концом папиросы на второго ыгана.

- И он тоже.

- И долго вы здесь в дверях гостей встречаете?

- Почитай что два года уже будет.

- И что же вы, сочинители, до сих пор не поняли, что нельзя становиться между арендатором его законным ресторанным местом? Вы же его чуть прямо с порога в последний отпуск не отправили.

- Так ведь по семьдесят вонтецов на рыло,- сказал Михей, прижимая к груди руки.- По семьдесят вонтецов и в один миг!

- Ну а с него вы сколько поимели?

- Да за него сам Кроваткинг вписался,- вмешался в разговор второй ыган, который с виду был и моложе и гораздо наглее и бойчее что ли.- У энтого-то в портмонете ничего не было, а Аврелий Никомедович за него сами на поднос бросили. Знакомцы они, хорошие, что ли?

- И много за него бросили?- оживился Алилуич.

- Четыреста араллодов,- побелевшими губами прошептал Михей.- Почитай по двадцать араллодов на нос выходит...

- Хана вам, ребята,- подытожил Алилуич.- Сейчас этот из стекла выйдет и вас прямо на месте изничтожит. А свои стихотворные куплеты вы уже на педалях сочинять будете.

"Изничтожу!- мысленно закричал Антип, чуть пошевеливая хрустальным языком, который, впрочем уже начал потихоньку приобретать некоторую гибкость и эластичность.- Изничтожу!"

- Алилуич,- жалобным голосом сказал Михей.- А может, мы тихонько уже к своим пойдем?

- Я вам пойду,- грозно сказал Алилуич.- Я вам, ротозеям, пойду. Хотите, чтобы он на меня накинулся?

- Так мы же не со зла,- начал было оправдываться Михей.- Мы же не знали...

Он не успел договорить, потому, что остекленение Антипа как-то быстро, в один миг прошло и он, вскочив со стола, уже схватил Михея за бороду.

- Ах, ты ж мерзавец!- кричал Антип, со всего маху ударяя Михея раскрытой ладонью по губам.- Семьдесят вонтецов тебе не хватало для полного твоего счастья, скотина? Вот тебе еще семьдесят вонтецов, сочинитель! А вот тебе еще семьдесят!

Рука Антипа так и летала над бородой Михея, так и прилипала к его щекам тяжелым кленовым листом, а бедный сочинитель коротких стихотворных куплетов боялся даже пошевелиться и только бормотал через кровоточащие распухшие губы: "Помилосердствуйте ради Мельпомены... помилосердствуйте ради Терпсихоры... помилосердствуйте ради Талии... господин акх-рм... хороший".

- Зачем же вы ручки мараете?- участливо спросил из-за спины Антипа Алилуич.- Возьмите вон кожаные перчатки со стены. Перчатками-то вам сподручнее будет.

В перерыве между ударами Антип взглянул на стену и увидел там пару отличных удлиненных перчаток, изготовленных скорее всего из кожи, взятой с живота крокодила гэмэо. Антип оставил Михея, который громко шмыгая носом тут же тяжело осел на белый кафельный пол и схватился за перчатки, которые в его руке сразу приняли очертания короткой и толстой кожаной плети.

Пока Антип примеривался к перчаткам, второй ыган, плотно прижимаясь спиною к стене, медленно и тихо продвигался к выходу из медицинской комнаты.

- Второй уходит,- заметил Алилуич, быстро раскуривая вторую папиросу.- Второго-то не упустите, Антип Ферыч. Он тоже на семьдесят вонтецов позарился.

Услышав это, Антип зарычал как зверь, гигантским бешеным котом бросился на второго и начал хлестать уже его. Соприкасаясь со щеками литератора, перчатки издавали громкий щелкающий звук, который все больше и больше заводил Антипа и как бы принуждал его все повторять и повторять удары.

- Ну теперь я вижу, что вы полностью отрезвились,- удовлетворенно заметил Алилуич минут через двадцать после завершения фазы остекленения и начала экзекуции стихотворных сироток.- Если сразу после окончания действия освобождающей таблетки в вас кое-что еще могло оставаться, то после такой разрядки оно полностью вышло.

- Да,- Антип выпустил второго ыгана и когда тот рухнул на кафельный пол, он бросил на его грудь окровавленные перчатки.- Сейчас я чувствую себя превосходно. Даже лучше, чем перед тем кюммелем.

- Так это они вас кюммелем так?- удивленно воскликнул Алилуич.

- Им самым.

- Какая злая и неуместная в таком месте шутка,- покачал головой Алилуич, передавая Антипу аккуратно укутанный темной материей телешар.- На моей памяти такое впервые, а уж я-то навидался здесь всякого. Вот уж будет им, ротозеям, урок на будущее.

- Никакого будущего у них здесь больше не будет,- твердо сказал Антип, осторожно принимая телешар и прижимая его правой рукой к своему боку.- Я это так просто не оставлю. Они у меня всем табором на педалях сгниют.

Он пнул ближайшего к нему литературного игана сапогом, одернул кафтан и направился к выходу.

- А тебе, Алилуич, спасибо,- сказал Антип, уже взявшись за ручку двери.- И за перчатки, и... за все остальное.

- Всегда пожалуйста!- бодро крикнул Алилуич из глубины медицинской комнаты (он уже зашел за ширму и стягивал там с себя тяжелый кожаный фартук).- Если что - милости, как говорится, просим опять.

- Это уж нет. А кстати - какой у тебя рассол? Огуречный?

- Мандариновый.

- А он не гэмэо?

- А хрен его знает. Ишь ты, протовропа посулила семьдесят вонтецов и истовразия чуть на тот свет не отправилась небесный кюммель хлебать.

- Ладно,- Антип надавил на ручку и энергичным шагом вышел в коридор.

***

В зале было все так же сильно накурено и когда из ресторанной мглы снова вынырнула знакомая иганка, Антип зыркнул на нее так зло и пронзительно, что та поперхнулась первой строчкой куплета и снова растворилась в дыму.

Легкими движениями отряхивая лацканы кафтана и оглаживая их, Антип направился вглубь главного ресторанного зала.

Проходя мимо сцены, он увидел Кроваткинга в безупречном черном фраке, который мимо микрофона горячо спорил там о чем-то с арендатором из обеденного зала, а за его спиной он увидел четырех часовых приказчиков, которые сгибаясь от напряжения держали на весу его знаменитые напольные часы.

Нижний арендатор был одет странно - в цветастый халат с большой прорехой на спине и протовропейский парик с буклями и когда Кроваткинг что-то говорил ему, тот презрительно при этом кривился и морщился и как бы улыбался в это время немного на сторону.

В зале было полно самого разного народу в картузах, париках и тюбетейках, и Антип машинально отметил, что все они сидят отдельными компаниями, как после только что окончившейся драки. На нем же был картуз и значит, ему следовало бы сейчас присоединится к другим картузам, но он не хотел сейчас участвовать ни в дебатах, ни в драках, он хотел сейчас просто посидеть где-нибудь спокойно, ни в чем не участвуя лично, а только наблюдая за происходящим вокруг со стороны и при этом попивая что-нибудь приятное и заедая это приятное чем-нибудь вкусным. Вареным в собственном соку омаром, например. Закусив как следует, Антип был намерен приступить к поиску Одеялова и к окончательному выяснению своих с ним отношений. Но все это потом, а пока ему нужно было найти подходящий свободный столик.

Свободный столик нашелся возле довольно большой компании протовропейцев, которые сильно потряхивая париками что-то оживленно обсуждали, но галдели они при этом так слитно, что в этом галдеже ничего нельзя было разобрать толком, и для него это было сейчас хорошо, так как он и не собирался сейчас ни во что вслушиваться.

Из-под скатерти свободного столика торчали чьи-то ноги в свободных цветастых шароварах, туфлях с загнутыми носками и золотым шитьем по кожаному мыску. Наверное, там отдыхал сейчас какой-то новозиец, и чтобы не потревожить его отдых, Антип уселся на свой стул очень осторожно, а потом положил на соседний стул телешар и сильно дунул в стационарный ультразвуковой свисток, который стоял на тяжелой серебряной подставке в центре столешницы.

Несмотря на столь позднее время, сиротка-официант с заспанными красными глазами подбежал к столику довольно резво, и даже с официальной приветливой улыбкой на сером лице.

- Слушаю вас, Антип Ферыч.

- Ты вот что, Луций (всех официантов на "Небе" звали Луциями), ты принеси-ка мне бутылочку хорошего ранцузского винца. Того, что из зимнего конвоя. Осталось там у вас еще что-нибудь из этого конвоя?

- Только "Коклико" и "Кликоко",- быстро сказал Луций.- Оба красные полусладкие.

- Подай "Кликоко",- кивнул головой Антип.- В самый раз.

- А покушать?

- Омары есть?

- Только что вертолетные платформы доставили свежую партию. Они еще шевелятся.

- Тащи.

- Большого?

- Да.

- Это все?

- Пока да.

Луций кивнул головой и убежал в пахнущие дорогим табаком ресторанные сумерки, а Антип принялся присматриваться и прислушиваться к происходящему вокруг. В зале царил дымный прокуренный полумрак, только сцена была освещена очень ярко и Антип увидел, что у Кроваткинга и того - странно одетого арендатора уже вроде бы выходит какой-то конфликт. Странно одетый уже начал совершать нервные движения руками и Кроваткинг сначала махнул на него рукой, а потом отошел от края сцены и начал говорить в микрофон, а странно одетый все махал на него своими руками и все что-то кричал ему, но неслышно и в итоге получалось такое как бы забавное шумовое представление или полунемая сцена.

- Не будет вам девятой единицы в сераль,- говорил Кроваткинг в микрофон.- Можете даже не мечтать. Обходитесь пока восемью единицами. Что, так сильно хочется свежую Анжелику?

Странно одетый что-то сильно выкрикнул в ответ, быстро-быстро закивал головой и сложил руки на груди.

- Сильно хочется?- уточнил Краваткинг.

Странно одетый снова часто закивал головой и даже затряс ею в конце этих кивков.

- Так продавай тогда свою понку!- крикнул на это Кроваткинг.- Не хочешь?

Странно одетый быстро замотал головой, затрясся всем телом и вроде бы спросил что-то.

- Потому, что девять - несчастливое число,- сказал Кроваткинг.- И потом - некоторые из вас уже сейчас из своих сералей не вылезают, а за свежими араллодами к трейлерам отправляют приказчиков или вообще конюхов. Хорошо это по-твоему?

Странно одетый отрицательно дернул головой.

- Правильно,- кивнул головой Кроваткинг.- Земля арендаторский присмотр любит. А какой у вас за ней будет присмотр, если вас из сераля будет не вытащить? Если так и дальше пойдет, то скоро и в зимних кутежах вместо вас начнут участвовать ваши конюхи, и торжественные собрания тоже будут проводить они, ну а вы тогда на кой здесь нужны? На кой, я тебя спрашиваю? Не будет вам девятой Анжелики, вот тебе мое последнее арендаторское слово!

В зале сильно зашумели, а странно одетый арендатор вскрикнул так, что этот крик стало слышно и без микрофона. Потом он взобрался на сцену и начал хватать Кроваткинга за ноги. Правда, хватал он недолго, так как к нему сразу же подскочили одетые в серые смокинги конюхи из охраны Кроваткинга. Они пинками сбросили странно одетого со сцены, а затем сами прыгнули следом за ним в прокуренный полумрак залы и оттуда стали доносится звуки быстрой и энергичной возни.

- С Анжеликами вопрос закрыт,- заключил Кроваткинг и начал перебирать пальцами то ли крошечные мятые салфетки, то ли записки из зала.- Переходим к следующему вопросу. Следующим у нас стоит вопрос о переименовании "конунгомализма" в "конунгианство". Прошу высказываться.

Сиротка уже вернулся к столу Антипа с полным подносом, и он сразу же утратил интерес к дискуссии по вопросам конунгомализма, которому уже отчетливо светило переименование в нечто большее.

На подносе стояла длинная бутылка "Кликоко" и продолговатое блюдо с ярко-красным, дымящимся, вероятно, только что прямо из кипятка, омаром. Антип быстро оценил блюдо и сразу же понял, что это был настоящий красавец, настоящий принц омаров. У него были очень длинные красные усы и огромные клешни, которые не умещались на блюде и свисали с его краев двумя большими красными лопатками.

Антип очень любил и понимал омаров. Однажды, один старый арендатор сказал ему, что омары очень ценились в древности за свое нежное мясо, и что тогда у них был дивный вкус, а сейчас вкус у них стал не тот, да и похоже, что современные омары - это гэмэо, так как у натуральных омаров древности не было клешней.

Но Антипу не было дела ни до этих бредней престарелого арендатора, ни до этих клешней, так как он был настоящим и преданным почитателем именно таких вот - огромных, с большими клешнями, омаров. Основное мясо омаров было сосредоточено в их хвостах, и не достаточно опытные арендаторы считали, что все остальное у них несъедобно, но Антип знал, что это не так, и что в омаре содержится как минимум пять сортов различного мяса - мясо из хвоста, мясо из клешней, мясо из ног, мясо из головы и мясо из панциря. Каждый сорт мяса обладал своим неповторимым вкусом и послевкусием, но до него еще нужно было уметь добраться. Если ноги омара можно было просто отрывать и ломать посередине, а затем высасывать из них мясо, то на клешнях сначала нужно было сделать небольшой аккуратный надрез, в который затем просовывались губки специальных щипчиков. Просовываешь в разрез губки, нажимаешь на ручки и клешни раскрываются как жемчужные раковины и вот нежнейшее розовое мясо клешней уже лежит там, поблескивает в лучах ресторанных светильников и как бы само просится к тебе в рот. Мясо из головы можно было просто высосать через глазницы, предварительно выковыряв оттуда обваренные кипятком глаза, а панцирь нужно было снова надрезать и вскрывать специальными щипчиками.

Антип знал все эти тонкости обращения с омарами, и когда ему приносили очередного распаренного красного красавца, он полностью погружался в приятную работу над его панцирем, ногами и клешнями, и как бы отстранялся на некоторое время от всех других своих дел, как бы уходил от всех своих проблем и переживаний, на некоторое время забывал о них, уходя, ныряя в очередного омара с головой, и уже предвкушая своего следующего омара. Этот, пусть и временный уход от проблем придавал всем съеденным ранее омарам дополнительное очарование в глазах Антипа, и он очень ценил их за это, и помнил всех своих омаров, чувствовал их всех до единого в себе, даже несмотря на свои серьезнейшие проблемы с памятью, и еще он всегда сравнивал их между собою.

Омары в ресторанах "Неба" славились на весь город своими размерами и их там всегда умели замечательно приготавливать. Поговаривали, что этих омаров доставляют откуда-то издалека на личном стратоплане Кроваткинга, и что именно для этого он ему и нужен, а вовсе не для тайных совещаний с каким-то там мировым правительством, и это было похоже на правду.

Однако чтобы насладиться мясом омаров в полной мере, к нему еще нужно было подобрать подходящий напиток. Об этих подходящих напитках, случалось, до хрипоты спорили различные арендаторы - и настоящие знатоки омаров, и профаны, и Антип тоже любил поспорить об этих напитках и к его мнению очень многие прислушивались, так как он считался у понимающих в омарах арендаторов их настоящим, крепким знатоком.

В спорах о напитках Антип всегда придерживался той линии, что к омарам подходят только белые полусухие вина. Он всегда рекомендовал употреблять мясо омаров только с белыми полусухими винами, но втайне всегда посмеивался над этими своими рекомендациями, так как знал главную гурманистическую тайну, в которую его успел посвятить тот самый старый арендатор, который помнил еще омаров древности. Он успел рассказать Антипу эту гурманистическую тайну перед тем, как упасть в Пропасть Жизни и окончательно пропасть в ней. Ветер вечности быстро замел следы того старого арендатора, очень быстро прибрал за ним на Земле и уничтожил все детали его пребывания здесь, вплоть до мельчайших воспоминаний о нем, но его главная тайна все же осталась, да и то только потому, что Антип теперь владел ею. Тайна состояла в том, что напитки и мясо хорошо сочетались друг с другом по древнему гурманистическому принципу единства и борьбы противоположностей. К соленому мясу подходило только сладкое вино, а к сладкому мясу - только кислое и никакое другое. Вот буквально и вся тайна, вся до последнего вонтеца, но она теперь помогала Антипу по-настоящему наслаждаться не только омарами, но и всем остальным, что бы и когда бы не оказывалось перед ним теперь на его столе, и за это он был благодарен сгинувшему в Пропасти Жизни старому арендатору, хотя при жизни он не испытывал к нему никакой благодарности или иных теплых чувств.

Как раз с омарами все дело было в том, что к ним подходили любые напитки, так как все пять сортов их мяса имели различные вкусы - от остро соленого в клешнях до приторно сладкого в хвосте. Здесь все дело было в том - с чего начинать свою работу с очередным омаром. Сегодня он намеревался начать с клешней, а к нему отлично шло полусладкое "Кликоко".

Антип сделал небольшой надрез на правой клешне, просунул в него губки щипчиков и легонько надавил на ручки. Клешня с тихим хрустом раскрылась, обнажив свое розовое мясо и он улыбнулся, а потом не удержался и провел языком по губам.

- Решено,- сказал со сцены Аврелий Кроваткинг.- Конунгомализм отныне будет зваться конунгианством. Господа, разрешите закончить на этом наше сегодняшнее собрание.

- Одну минуточку!- крикнули из зала.

- Да?- насторожился Кроваткинг.- У кого-то появились вопросы? Замечания? Поправки?

Из-за стола вразийцев тяжело поднялся широкоплечий бородатый арендатор в высоком картузе насыщенного клубничного оттенка. Он все не опускал поднятую, наверное, уже очень давно правую руку, все покачивался на широко расставленных крепких ногах и своими голубыми мутными глазами все смотрел на Кроваткинга. Он словно бы жадно пожирал сейчас его своими мутными голубыми глазами, или, лучше сказать, как бы целил ими прямо в центр широкого лба своего именитого и известного на всю округу визави.

- Господин Белкин, если не ошибаюсь?- быстро, но с чуть заметной тревожной интонацией спросил Кроваткинг, пристально всматриваясь в голубоглазого арендатора.

Из обеденного зала Антипу было прекрасно видно, что он с большим трудом различает силуэт этого Белкина в полумраке и табачном дыму ресторанного зала, и, наверное, поэтому сильно щурится, а его лоб вроде бы покрывается при этом блестящей испариной.- Что у вас? Вопрос? Поправка? Замечание?

- Я Стрелкин и у меня предложение,- громким зычным голосом сказал голубоглазый арендатор.

- Да?

- Я предлагаю немедленно организовать и профинансировать вскладчину межпланетную экспедицию к соседней с нами планете Марсу.

- Вот тебе раз,- пожал плечами Кроваткинг.- А зачем?

- Марс должен быть нашим. Пора уже его ко-ло-ни-зи-ро-вать,- сказал Стрелкин, тяжело усаживаясь обратно за стол.

По залу прокатился вежливый шорох негромких аплодисментов.

- Господа-а-а,- с нервической улыбкой протянул Кроваткинг.- Да разве ж вам Земли уже мало? Неужели же вы хотите сделаться арендаторами еще и этого несчастного Марса? Неужели вы желаете сделаться еще и эдакими марсовладельцами? По-моему, на Марс нам всем лететь еще рано. Да и для натурального человека все это очень тяжело из-за ужасной космической радиации.

- Все равно,- упрямо и твердо сказал Стрелкин, снова вставая и тяжело упираясь руками в тарелку с каким-то разноцветным салатом.- Тяжело это или нет, а кому-то лететь туда все равно нужно. А если натуральным лететь тяжело, так пусть туда летят вон хоть киборги.

- А что они там будут делать?- наигранно шутливым, или даже скорее неестественно игривым голосом спросил Кроваткинг.

- Пусть разводят там какое-нибудь гэмэо или я не знаю,- сказал Стрелкин, тяжело опускаясь на стул и вытирая испачканные салатом ладони о скатерть.- Нельзя допускать, чтобы Земля работала, а Марс простаивал.

- Да это твое гэмэо уже и так девать некуда!- крикнули от столов протовропейцев.- Стрелкин пойди в номера и проспись! И какую-нибудь поэтессу с собой туда захвати!

- Вот-вот,- подхватил Кроваткинг.- Да и наши научные приказчики только недавно приступили к работам по созданию гэмэо для Марса. Вы же знаете, господа, как медленно порою работают наши научные приказчики. Иногда мне кажется, что они совсем ничего не делают, но когда я сверяю цифры по их финансированию, то понимаю - нет, что-то они все же там делают, что-то они выдумывают, укрываясь за толстыми стенами своих лабораторий. Ведь нельзя же им в самом деле оперировать такими суммами и совсем ничего там не делать, совсем ничего не выдумывать. Одним словом, у научных приказчиков еще ничего не готово и поэтому все вопросы по Марсу автоматически снимаются с повестки дня. Кто за?

Над столами взметнулся лес арендаторских рук.

- Кто против?

Над вразийскими столами поднялось всего две руки - Стрелкина, и еще кого-то, наверное, Белкина. "Маловато,- подумал Антип, раскрывая щипцами вторую клешню омара. Никто никуда не полетит".

- Никто никуда не летит,- подвел итог Краваткинг.- Торжественное собрание объявляется закрытым. А если кому-то приспичило лететь на Марс, так пусть он лучше телесериалы про эти полеты посмотрит и успокоится. В наших телесериалах уже давно освоены не только Марс, но и Плутон, и Церера, а кое-кто в этих сериалах залетел уже и гораздо дальше, и не только залетел, но даже звездные войны там успел устроить. Так чего же вам еще нужно?

- Вам просто араллодов жалко,- хрипло сказал Белкин.- Так вы прямо так и скажите - что жалко, мол, араллодов, а гэмэо к Марсу зачем же сразу приплетать?

- Белкин, выберите себе какую-нибудь поэтессу и отведите ее в номера,- сказали от столов протовропейцев.- Она прямо там вам там такой Марс устроит, что после этого никуда лететь уже не захочется.

Последние слова потонули во взрыве пьяного арендаторского хохота и в зале снова громко зааплодировали, а Белкин стащил со своей головы клубничный картуз, уткнулся в него широким бородатым лицом и горестно покачал головой.

- Вот так-то лучше,- подвел итог Кроваткинг.- В заключение хочу сообщить всем присутствующим, что сегодня утром нашим дорогим убернатуром было принято решение о начале прокладки первой линии персонального электрического трамвая прямо через Полезное Урочище и дальше в поля гэмэо. Как это мило, правда? Теперь все желающие арендаторы смогут пересесть со своих колясок в удобные персональные трамваи. Прямо сейчас мы с убернатуром едем согласовывать маршрут этой прокладки.

- Аврелий, не уезжай!- пьяно выкрикнули из зала.- Выпей с нами!

- Я не могу,- с улыбкой сказал Кроваткинг.- Уже слишком рано. Но вы продолжайте, и ни на что не обращайте внимания, ведь вам не нужно согласовывать маршруты персональных трамваев. Чао.

В это время за его спиной зашипели напольные часы, а потом из них выскочила и глухо закашлялась бриллиантовая кукушка. В зале установилась мертвая тишина, а сам Кроваткинг сильно побледнел и эту бледность сразу же чудесно подчеркнул его черный шелковый фрак. Бриллиантовая кукушка кашляла довольно долго, а когда она закончила все присутствующее услышали тихий шепот: "мимо пронеси и помилуй" и по губам было видно, что эти слова произнес Первый Арендатор. Потом во мраке обеденного зала кто-то громко икнул, оркестр сироток тут же слишком громко и фальшиво заиграл самый развязный ранцузский канкан и ситуация с кашляющей в полумраке кукушкой как-то сразу и сама собою разрядилась. Антип понял, что торжественное заседание Серального и всех других комитетов уже закончено и начал культурная ресторанная программа.

Как бы подтверждая эту его догадку на сцену выскочили четыре музыкальные сиротки из популярной сиротской группы "Нео Теус Опростоволосиус" с огромными электрическими инструментами на животах. Ритмично встряхивая длинными слипшимися волосьями и отбивая ногами замысловатую маршировку, они затянули низкими загадочными голосами свою самую популярную в прошлом сезоне зимних арендаторских кутежей песенку:

Гни свою лилию,

Пой свою арию,

Сту-чатт дожди,

Ле-тятт снега,

А-ааааа!

Уа, уа, уа, уа!

Верь в свою молнию,

Мерь свою талию,

Во-етт метель,

Ши-питт пурга,

А-ааааа!

Уа, уа, уа, уа!

Кроваткинг снял с головы цилиндр и, плавно покачивая им, легонько подпрыгивая на одной ноге и очень ловко подергивая другою, с достоинством и элегантно ускакал со сцены, а за ним бросились часовые приказчики со своей сверкающей вейцарским хрусталем, золотом и самоцветами, драгоценной ношей.

Лаковая туфля на ноге Первого Арендатора в мощных лучах софитов сверкала так сильно, что у Антипа зарябило в глазах.

Когда фалды фрака Кроваткинга поглотил полумрак, а сразу за ними исчезли тяжелые напольные часы с кукушкой, и согнутые от напряжения спины часовых приказчиков тоже растворились в темноте, "Нео Теус Простоволосиус" приплясывая отступились назад, а к микрофону со всех ног бросились две поэтессы и один сиротка-песенник, и дирижер главного эстрадного хора, наблюдая за этой пробежкой, неодобрительно и сокрушенно покачал головой.

Первой добежала одна из поэтесс. Она не очень прилично обхватила микрофон ладонями, сильно сжала его, прикрыла глаза и начала быстрым речитативом проговаривать в черную мембрану, свои сырые, скорее всего вот только что выдуманные стихи:

Черный трамвай над пропастью,

Черная рожь расправляет стебли,

Черная ракета уходит к Марсу,

Это вам не залет, не гребля.

Прочь, прочь, вдаль, вдаль,

На первой космической скорости,

Только бы улететь подальше,

От пыльных наволочек и сволочи,

Только б подальше от овина,

Ступень бы не подвела вторая

И может, нас Ктототам встретит -

В Туманностях Отжим-Майя,

Ктототам нас может, приметит,

Поймет, простит не взирая,

Скажет со вздохом гулким,

"Ох, Космомать Честная!"

Но мы сделаем строгие лица,

И мы ничего не услышим,

Ведь живем мы легко и быстро,

Как верим, летаем и дышим,

Летать для нас так естественно,

Почему же вопрос не решается?

Все не режет космос ракета наша,

На Марсе все рожь не шатается?

Вероятно, эта поэтесса принадлежала к творческому объединению протестующих поэтесс сиротского поэтического направления. Протестные стихи протестующих поэтесс были очень популярны в позапрошлом сезоне зимних арендаторских кутежей, но сейчас их популярность резко пошла на убыль, хотя многие арендаторы и признавали, что их творчество разжигает у них невероятный, просто какой-то зверский, буквально волчий аппетит и очень способствует их общему пищеварению. "Какая все-таки затхлая культурная программа сегодня,- подумал Антип.- Какая несвежая, прокисшая, почти уже несъедобная. Не то, что этот замечательный омар. Свежий и сочный, чудесный омар. Прекрасный омар. Он замечательный".

Антип покачал головой, залпом выпил большой фужер вина и погрузил специальную двузубую вилку в розовую плоть клешни. Ему было совершенно понятно, что Кроваткинг прав - незачем местным арендаторам куда-то лететь, и встречать там некоего темного и мутного Когототама, у них и здесь полно самых разных проблем. Полетишь куда-нибудь, а анонисты возьмут, да и организуют здесь слишком сильные волнения киборгов, или местное гэмэо на Марсе не приживется. И что тогда делать? Лететь обратно? А горючего масла на обратную дорогу-то хватит? А если еще и встретишь там - в черноте этого темного Когототама, и окажется, что он не любит омаров и не пьет красного вина и местные космолетчицы ему тоже не по вкусу. Тогда что? Нет, уж лучше пусть они к нам, а там пусть мировое правительство само волнуется да разбирается - как ему все это здесь встречать и что ему со всем этим делать.

А мы пока суть да дело займемся вот этим вот чудесным принцем омаров.

Антип начал выбирать вилкой мясо из клешней и употреблять его, прикрывая глаза от наслаждения и причмокивая губами. Он знал, что "Кликоко" скоро даст себя знать и по его телу разольется бодрость, и ему страшно захочется какой-нибудь деятельности, и тогда будет важно сдержать себя и направить всю эту энергию на вот этого вот замечательного омара, а не на какой-нибудь глупый спор или на омерзительную ресторанную драку. Не говоря уже об идиотских предложениях космического порядка.

Все ранцузские вина всегда и везде действовали на него именно так - сначала, после последнего глотка такое как бы затишье перед бурей, а потом взрыв бодрой активности и желания немедленно бежать куда-то, и что-то там такое делать.

Вот местная казенка была совсем другой, она вызывала как бы некоторое общее отупение всех чувств и мыслей, и это отупение становилось неким фоном, и на этом фоне сразу же проявлялись все насущные проблемы, но выглядели они теперь такими глупыми, смешными и неважными, что казенки после этого хотелось еще. Потом еще. И еще немного. И когда достигался нужный уровень общей тупости, все проблемы были уже абсолютно неважными, смехотворными, и от счастья хотелось дать кому-нибудь в глаз или заехать кулаком кому-нибудь прямо в рыло, чтобы и этот кто-то тоже ощутил, прочувствовал на собственной шкуре всю смехотворность твоих проблем.

Антип делал надрез на панцире омара, когда выпитое им "Кликоко" заработало во всю скрытую в нем силу и по его телу разлилась бодрость и желание куда-то немедленно бежать и что-то там такое делать. Пальцы задрожали от прилива этой бодрости, и он тут же оставил нож в панцире омара, который без клешней уже не казался таким огромным, и словно бы немного побледнел, из красного уже превратился в розового.

Антип взглянул на сцену, и ему сразу же захотелось подбежать к ней, ухватить прямо за ноги и стащить с нее протестующую поэтессу, и увлечь, утащить ее затем в номера, и там что-то такое, что-то неопределенное сделать с нею.

И он чуть не вскочил и чуть не бросился к сцене, но потом взял себя в руки и снова сосредоточился на омаре. Антип больше не трогал панцирь, а начал отрывать лапки омара, разламывать их и высасывать из них мясо, которое было остро соленым и отлично подходило к красному полусладкому "Кликоко".

Антип высасывал мясо из лапок и складывал их на отдельное блюдо, где уже лежали пустые клешни, и гора пустого розового хитина там все увеличивалась и увеличивалась в размерах, постепенно превращаясь в небольшую розовую горку. Он был сейчас полностью поглощен этой простой работой и его пальцы больше не дрожали, и ему больше не хотелось никуда бежать, а хотелось только еще больше этих вкусных соленых лапок, и еще больше этого сладкого вина.

Антип почти покончил с лапками и уже приближался к хвосту принца омаров, где было больше всего мяса. Его внимание было полностью сконцентрировано на омаре, и он не заметил, как за его столик кто-то подсел. Только когда рядом фальшивым назидательным голосом сказали "так, так, так", Антип поднял глаза и увидел прямо перед собой мерзавца Одеялова.

"Ну ты посмотри,- подумал он, с ненавистью разглядывая лицо этого мерзавца.- Сам пришел. Со своим кюммелем ты сегодня переборщил, батенька, с ним ты сегодня уж очень сильно перегнул палку. И ты за это сейчас поплатишься, подлец. Сейчас, сейчас я займусь тобою, вот только доем этого чудесного принца омаров".

Антип сразу же заметил, что сегодня Одеялов одет как самое настоящее протовропейское пугало - в шитый золотом короткий камзол и слишком пышный, составленный из белых буклей, парик. Для верности Антип заглянул под стол и увидел крупные ноги в белых чулках, и прочные туфли с массивными каблуками и тяжелыми квадратными пряжками тоже были на месте. Одна нога стояла на груди отдыхающего под столом новозийца, а другая была отставлена в сторону так, как если бы этот мерзавец присел за стол только на секунду, или как если бы он уже собирался вставать и бежать куда-то.

Антип до сих пор не простил Одеялову разорительный для них обоих судебный процесс по чудовищному айцу и поэтому в последнее время отношения между ними оставались натянутыми до крайности, а тут еще сегодняшний кюммель. Встречаясь или пересекаясь между собою в третьих компаниях, они в последнее время даже не здоровались, а теперь вот вам, пожалуйста - мерзавец сегодня чуть не убил его своим кюммелем, а потом сам пришел и уселся за его стол. Словно бы его сюда звали.

Это была большая ошибка Одеялова, а может быть, и роковая его ошибка, а может быть и последняя. Так думал Антип, разламывая последнюю ножку принца омаров.

Глава XX

- Так-так-так,- приговаривал Одеялов, оправляя свой парик и раскидывая его букли по плечам.- Люди работают, заседают уже вторые сутки, а некоторые почетные члены в это время где-то гуляют, а в самом конце собрания как ни в чем не бывало являются в зал и сразу же набрасываются на местный кюммель и местных омаров, словно бы их ничего здесь больше не волнует, не тревожит, и ничего их здесь больше не касается.

- Угу,- сказал Антип, с противным хлюпающим шумом высасывая мясо из ноги омара.

- Но это все ерунда,- резко меняя тон на доверительный приглушенный шепот и придвигаясь ближе к столу, сказал Одеялов.- Про Чпенглиров слышал?

- Нет,- сказал Антип, втыкая пустую ножку омара в вершину хитиновой горки.

- Да ты что?- всплеснул руками Одеялов.- Ну, ты меня только что удивил! И зачем ты только с собой телешар повсюду таскаешь? Об этом же во всех новостях сейчас только и говорят.

- Да что такое случилось с Чпенглирами?- спросил Антип, чувствуя, как внутри у него нарастает тревога, и как быстро улетучивается созданное омаром прекрасное расположение его духа.- Я к ним намедни заезжал и все у них тогда было в полном порядке. Они что - лягушачьими лапками отравились?

- Они киборгами оказались!- воскликнул Одеялов, откидываясь всем телом на спинку стула.- Оба!

Под столом глухо вскрикнули, наверное, он слишком сильно надавил каблуком на грудь отдыхающего под столом зийца.

- Что ж ты все время врешь-то так, а?- не выдержал Антип.- Какими еще киборгами?

- А такими,- Одеялов скрестил руки на груди и обиженно надул губы.- Впрочем, я знаю твое отношение ко мне, но своему гене ты, я надеюсь, доверяешь?

Антип сдвинул на край стола блюдо с останками принца омаров, быстро освободил телешар от темной материи, положил его прямо перед собой и сильно качнул. Сонный гена затрепетал внутри перепончатыми лапками, пытаясь принять устойчивое положение, а потом посмотрел на Антипа обиженными выпуклыми глазами, как бы говоря этим взглядом: "Рано же сейчас, ты чего?"

- Новости!- закричал Антип в телешар.- Давай новости! Живо!

Когда по поверхности телешара расплылся новостной пузырь и в нем появилось сильно деформированное, с огромным, словно бы распухшим после ресторанной драки носом и узенькими хитрыми глазками, лицо популярного выездного иктора, Антип сильно напрягся и побледнел. Сначала он даже не слышал слов иктора, потому что смотрел за его плечо, туда, где была видна висящая на одной петле и тоже сильно деформированная выпуклой поверхностью телешара, знакомая ему дверь с разбитым знакомым фонарем над нею, и деформированное знакомое окно с выбитыми стеклами и изломанными наличниками, и обгоревшие, черные от копоти, направленные сейчас прямо в черное небо титановые ноги старой механической кобылы Чпенглиров.

Зрелище было ужасным и Антип некоторое время собирался с мыслями, осматривая весь этот разгром на заднем плане. Но мысли все никак не собирались в его голове, все никак не укладывались в некое удобное объяснение этого изображения только что окончившегося сражения, этой картины некоей дурацкой битвы местного окружного значения. Да и иктор все шевелился на поверхности телешара, все поигрывал своим деформированным носом, все лез им в душу Антипа, словно бы ковырялся в ней своим носом, словно бы заглядывал в нее своими хитрыми узенькими глазками. Сразу было видно, что это высокий мастер телешарного информационного дела, что это его эффективный и очень умелый знаток, профессионал.

В конце концов, Антип отказался от неудачных попыток упорядочить свои мысли, он словно бы очнулся, перевел взгляд на розовые очки-велосипеды иктора и начал вслушиваться в его слова.

- Сегодня ровно в четыре ноль-ноль штабс-капитаном Крылатым и его ОСБОРНом на одной из окрестных ферм были захвачены и обезврежены два киборга, которые выдавали себя за натуральных людей,- щебетал иктор поводя из стороны в сторону своим огромным носом и словно бы пошевеливая им как чудовищным информационным веслом, да еще и загадочно поигрывая при этом щелочками своих глаз в круглых рамках розовых очечков-велосипедиков.- Они уже достаточно давно притворялись натуральными человеками (ха-ха) и нужно сказать, что делали они это весьма умело. Киборг мужского пола выдавал себя за отставного поручика от электрической артиллерии, а киборг женского - за натуральную медсестру частной медицинской практики (ого, и это в наше пронизанное всевозможными информационными технологиями, Время, я же говорю - ого!), а по нигде не зарегистрированному совместительству еще и умелую сельскую знахарку. Бой с ОСБОРНом был коротким, но жарким. Киборг мужского пола пробовал бросать в стражей порядка электрические гранаты (как самый натуральный наивный дурачок, заметьте), но для парней из ОСБОРНА все это оказалось лишь легкой электрической щекоткой. Они легко проникли в дом и штабс-капитан Крылатый лично обездвижил обоих киборгов своим тяжелым служебным разрядником от суверенной электрической компании "ИКИО" (а еще говорят, что у нас все плохо и разрядники тоже некачественные, а вот вам - неопровержимый факт!), правда, перед этим мнимый поручик уже практически успел обесточить свои цепи и почти самозаглушиться. В доме было обнаружено большое количество холодного оружия, но им киборг мужского пола воспользоваться не успел. Киборг-медсестра была захвачена врасплох и не смогла, а может быть, и не захотела самозаглушаться. В целом операция прошла удачно, но не обошлось и без эксцессов. Так, киборг мужского пола, перед тем, как самозаглушиться сказал Крылатому прямо в лицо: "Если вдуматься , всех вас на самом деле нет или почти нет, а сейчас я закрою свои глаза и все вы исчезнете окончательно". После этого он стер свою память, обесточил центральное ядро процессора и грудой бесполезного металла свалился на пол.. Такое поведение для киборга весьма нетипично, и мы попросили прокомментировать это происшествие видного научного приказчика из окружной научной комиссии, профессора кибернологии... профессора... А кстати, как вас зовут, дружище?

- Нутенс,- сказало расплывшееся по поверхности телешара слишком широколобое лицо с крошечным ртом и васильковыми глазами в огромных очках-велосипедах бурого цвета.- Профессор кибергеники Нутенс.

- Скажите, профессор, ведь такое поведение для киборгов нетипично? Ведь это же в некотором роде кибернетическое самоубийство? Разве в интерфейсе центрального ядра может быть такая команда? А если такой команды там нет, то как вы все это объясняете? Неужели наши дорогие анонисты уже готовы идти и на такие ужасные эксцессы, как отдача дистанционного приказа на самоликвидацию?

- Понимаете,- Нутенс поправил сползающие по носу очки.- Здесь все гораздо сложнее. Видите ли, мы обнаружили, что эти киборги были когда-то по ошибке зачипированы натуральными персональными чипами. Такое иногда случается, потому, что наши чипизаторы работают в автоматическом режиме и иногда они ошибаются, путают натуральных с киборгами и чипизируют их натуральными височными чипами. На нашем профессиональном жаргоне такие киборги называются "случайными зачипенцами" или просто "зачипенцами". Но раньше все это быстро поправлялось, так как натуральные чипы несовместимы с электрическими интерфейсами, они работают на слабых импульсах натурального головного мозга, а там сигнал очень слабый и...

- Профессор, давайте поближе к Земле.

- Да. Так вот. Обычно такие киборги или быстро выходят из строя и их приходится перезагружать, или же они буквально, я бы сказал - сходят со своего электрического ума из-за несовместимости с натуральным интерфейсом. Когда-то в нашей лаборатории ставились опыты по принудительному зачиплению киборгов натуральными чипами и все они закончились плачевно - зачипленные киборги ровно через тридцать шесть часов буквально сходили с ума. А здесь, судя по установочным гнездам, натуральные чипы носились достаточно долго, а затем были самостоятельно демонтированы. Причем, судя по следам, каким-то специальным самодельным инструментом. Таким образом, здесь мы имеем дело с первыми за всю историю наблюдений киборгами зачипенцами-расчипенцами, причем не со случайными зачипенцами-расчипенцами, а с сознательными. Вы понимаете, что это значит? Чем это, так сказать, пахнет?

Нутенс нервно потер крошечными ручками маленький подбородок и рассмеялся неприятным дребезжащим смехом.

- Нет,- помотал головой иктор.- А чем?

- Это пахнет ЕРПом,- с придыханием сказал Нутенс.- Понимаете, тот киборг каким-то образом научился принимать самостоятельные решения. Сначала он самостоятельно зачипировался, затем самостоятельно расчипировался, потом самостоятельно принял решение о самоликвидации. По-моему это ни что иное, как ЕРП, чистый ЕРП. Как жаль, что эти дуболомы из ОСБОРНА организовали здесь отвратительную бойню, я буду подавать на них жалобу нашему дорогому убернатуру или сразу прямо нашему любимому резиденту...

- Послушайте,- перебил иктор.- Но как такое могло случиться - в ваших лабораториях они от натуральных чипов с ума сходят, а здесь - пожалуйста.

- Случайное стечение сотен, тысяч, а может быть и миллионов обстоятельств!- взволнованно воскликнул Нутенс.- Редчайшая удача! Возможно, что в начале был простой конвейерный брак, потом ошибка пьяной контролерши, потом шутки безумного настройщика, или вызванный скачком напряжения дефект загрузочной программы, потом еще что-нибудь и в итоге все это сложилось в самый настоящий ЕРП, а потому он и смог так долго переносить натуральный чип.

- Вы так говорите, будто ношение натурального чипа - эта некая болезнь,- с обидой заметил иктор.- Корь, свинка и коклюш в одном флаконе.

- Ну что вы,- улыбнулся Нутенс.- Это вовсе не свинка, все гораздо серьезнее. Понимаете, киборг-зачипенец через этот чип как бы подключается ко всей натуральной мудрости разом, а искусственная мудрость в него уже была инсталлирована еще на сборочном конвейере. Таким образом, одно накладывается на другое и в голове киборга-зачипенца происходит информационный взрыв, в результате которого он обычно и сходит с ума. Но в нашем случае все пошло не так. Этот красавец не только выжил, он не только смог перенести давление натуральной мудрости человечества на свои электрические цепи, но после всего даже смог как-то выковырять ее из своей головы. Это ЕРП, говорю вам, чистый ЕРП. Если бы не эти натуральные идиоты со своими разрядниками, то мы бы уже завтра совершили революцию в кибергенике и никакие анонисты больше не смогли бы заниматься здесь своим вредительством. Нет, я точно подам на них жалобу, причем сегодня же.

- Прошу вас,- сказал иктор.- Не так громко. Они услышат. Но второй киборг ведь уцелел? Значит, мы все еще стоим на пороге ЕРПа?

- Да,- оживился Нутенс.- Второй зачипенец-расчипенец все еще с нами, но этот усатый идиот увозит его с собою для заполнения каких-то дурацких протоколов. Вы же знаете, как разного рода идиоты любят заполнять различные протоколы? Они просто обожают это делать. И если честно, я за него боюсь.

- Потому, что это киборг женского типа?

- Нет, для нас специалистов, тип киборга не имеет значения. Понимаете, титановый скелет у всех киборгов абсолютно одинаков, различаются только силиконовые оболочки. Для нас нету "ее" или "его", для нас любой киборг это просто "оно".

- Тогда что вас беспокоит?- удивился иктор.- Ведь ясно же, что второй киборг не склонен к самоликвидации. Штабс-капитан исполнит все формальности, заполнит все свои протоколы, а затем вы получите его для совершения своей долгожданной революции ЕРП.

- Меня беспокоят слова, которые оно сказало перед загрузкой в тюремный трейлер.

- А что оно сказало?

- Оно сказало: "Что бы там ни говорили, а среди арендаторов Земли попадаются забавные". Это среди местных-то арендаторов попадаются забавные? Вы себе представляете такое?

- Да уж.

- Вот видите. Я боюсь, что в результате этого дикого штурма оно просто сошло с ума и на революции ЕРП можно поставить жирную точку.

- Может быть, все же жирную запятую?

- Нет, похоже, что точку.

- Вскрытие покажет?

- Хотелось бы в это верить.

Антип больше не мог этого слушать. Он рывком качнул телешар, набросил на него темную материю, а затем в точности повторил жест Белкина-Стрелкина - стянул с головы картуз, утопил в нем свое лицо и горестно покачал головой.

- Когда я смотрю на все это,- сказал Одеялов, внимательно осматривая хитиновые останки принца омаров.- То мне хочется заказать омара. Эй, сиротка! Принеси мне такого же красавца! И побыстрее!

Антип не слушал и не слышал Одеялова, он все так же сидел напротив него, утопив лицо в жесткой, пахнущей Солнцем и полем, ткани картуза, и все так же горестно качал головой. Ему вдруг сделалось совершенно понятно, что столько участия и внимания и к нему лично, и к его постоянным проблемам, сколько проявила чета Чпенглиров, не проявлял к нему ни один натуральный человек. Причем, не делали они этого на протяжении всей его жизни. Глафира конечно пекла ему вкусные пирожки с понской сакурой, а Семен каждое утро обряжал его и оба они проявляли свою заботу о нем, да, конечно, но все это было не то. Они ведь даже и не пытались вылечить его сексуальный психоз при помощи различных лекарств и настоек, ничего не объясняли ему про жизнь, просто потому, что и сами про нее ничего не знали и не понимали.

А вот Чпенглиры и пытались, и лечили и объясняли, и все это вроде бы ему помогало, и он ездил к ним каждый вечер за этим лечением и за этими объяснениями, каждый вечер сидел у них за столом, ел там живые лягушачьи лапки. И это при том, что киборги не нуждаются в еде, они могут только имитировать процесс принятия пищи. И они каждый раз добросовестно имитировали этот процесс, опять же только ради него и каждый вечер, каждый вечер.

А потом Антип вдруг ясно осознал, что эти два киборга незаметно для него самого сделались очень близкими ему существами и он сейчас горевал об них больше, чем когда либо горевал он о ком-то из знакомых ему натуральных. Гораздо больше. Он думал, что - вот, сейчас эти Чпенглиры исчезнут из его жизни и что тогда? С кем ему тогда можно будет поговорить по душам? С кем выпить крепкого домашнего лекарства от рук, и кто тогда сделает для него очередную настойку от всего на свете? Кроваткинг? Нет. Мерзавец Одеялов? Нет. Семен? Нет. Глафира? Ну, Глафира, может быть, и смогла бы сделать такую настойку, но это все равно было бы уже не то.

Антип вдруг представил как тело Степана с закрытыми глазами лежит сейчас на рифленом полу осборновской вертолетной платформы и та уносит его к далеким куполам какой-нибудь научной лаборатории или даже на какой-нибудь утилизационный завод. Нет, скорее всего, все же к куполам лаборатории. Ведь научные приказчики очень ушлые натуральные. Они обязательно попробуют исследовать отключенный мозг Степана, обязательно попытаются разобрать его и понять - как ему удалось подключиться к мудрости натуральных и не сойти при этом с ума, а затем самостоятельно отключиться от нее и остаться при этом в работоспособном состоянии. Антип прекрасно представлял себе, как они вынут мозг Степана из его головы, наденут свои белые балахоны и станут изучать его, ощупывать его своими липкими холодными пальцами, качать и кивать на него своими тяжелыми головами, чмокать губами и тихо переговариваться при этом. А утилизационный завод для Степана будет уже потом.

Но как бы ни ужасна была судьба Степана Чпенглира, участь Анфисы казалась сейчас Антипу еще страшнее. Он представил себе, как она в своем прозрачном сарафане сидит сейчас в диэлектрической клетке где-нибудь в застенках Крылатого, а тот ходит вокруг и задает ей различные наводящие вопросы - когда? где? откуда? с кем? зачем? И все в таком духе. А скорее всего, Крылатый просто бросил ее в эту клетку, а сам ушел пьянствовать со своим ОСБОРНОМ, или завалился в свой сераль, а все вопросы оставил на утро. Да, скорее всего, все происходит сейчас именно так, знает он этого Крылатого, как облупленного или даже еще лучше.

Антип тяжело вздохнул, надел картуз и посмотрел на Одеялова сильно сощуренными глазами. Тому уже принесли его омара и он им уже занимался. Антип видел, что Одеялов настоящий профан в омарах и что он употребляет его как настоящая свинья - клешни и лапки просто обрывает и отбрасывает в сторону, а ест только хвост, причем не раскрывая его специальными щипчиками, а прямо так - разламывая хитин пальцами или разгрызая его крепкими, только недавно изготовленными из слоновой кости, передними резцами. А омар его был хорош, очень хорош, это без сомнения был еще один принц омаров.

- Я одного не могу понять,- сказал Антип, выравнивая козырек картуза точно по центру лба и поглубже надвигая его на глаза.- Как Крылатый мог узнать о Чпенглирах? Он ведь тугодум, лежебока и лентяй, да еще и серальный заспанец. Он ведь из своего сераля вылезает разве только чтобы нажраться вместе со своим ОСБОРНОМ, да еще когда хорошую денежную дачу носом своим учует.

- А наблюдательные люди?- быстро спросил Одеялов, отрываясь от своего чудесного омара.- Наблюдательные люди тогда на что здесь сдались?

- То есть?

- Крылатому подсказали наблюдательные люди,- сказал Одеялов. После этого он прикрыл глаза и подергал бровями вверх-вниз.- От взгляда внимательного человека укрыться трудно. Вот так-то, невнимательный брат мой, Антип.

"Я не брат тебе!- чуть не крикнул во все горло Антип.- Не брат, мерзавец! Не брат, сволочь! Не брат, не кум и не сват! А сейчас я стану тебе ОСБОРНом! Крылатым в гневе я сейчас сделаюсь для тебя, мерзавец!" Сдержаться и не выкрикнуть все это стоило для него больших усилий.

- Так это ты?- внешне спокойно, а внутри себя задыхаясь при от приступа ярости, спросил Антип.

- Угу,- довольно щурясь, промурлыкал Одеялов.- Я еще во время охоты на айца понял, что это киборги. Особенно когда они на фуршете отплясывать начали. Ну не могут натуральные люди так ловко отплясывать. Не могут и все тут. Она ведь меня этим танцем чуть не убила тогда. Я только одного все никак не мог понять - откуда им стало известно про мистериальные святки? Но теперь мне все совершенно понятно (здесь он откинул буклю со лба и постучал пальцем по своему височному чипу). Прямое подключение к человеческой мудрости, в этом все дело.

Одеялов самодовольно кивнул головой и снова занялся своим омаром. Антип сидел напротив и глазами полными ненависти пожирал его, одновременно пытаясь нащупать в карманах штанов гирьку от древних сельскохозяйственных весов. Но гирька все никак не находилась, вероятно, он обронил ее где-то, может быть, на стоянке "Кроваткинг-Холла", а может в поликлинике, когда расплачивался с тамошними специалистами своими последними араллодами из предыдущих портмонетов. Гирьки в кармане не было и лицо Антипа начало быстро темнеть, а его глаза, наоборот, делались все белее и белее. Одеялов ничего этого не замечал, он поедал своего омара с большим аппетитом, прикрывая от удовольствия глаза и издавая тихие урчащие звуки.

Быстро осмотрев стол, Антип решил воспользоваться полупустой бутылкой из-под полусладкого "Кликоко". Он уже крепко обхватил подрагивающими от нервного напряжения пальцами ее узкое горлышко, но тут на сцене произошло какое-то быстрое замешательство, протестующая поэтесса умолкла и куда-то исчезла, а на ее месте появился дирижер ресторанного хора. Он был старой стрелянной творческой сироткой и обладал громким, хорошо поставленным голосом многоопытного телешарного иктора.

- Господа!- взволнованно воскликнул дирижер.- Мне только что сообщили! Наш дорогой Аврелий Кроваткинг полчаса назад сорвался в Полезное Урочище! Это произошло на втором повороте, если считать их от города, всего в паре километров от главных городских ворот!

В зале установилась абсолютная тишина, а потом чей-то робкий голос спросил:

- А часы?

- Часы не пострадали.

- А убернатур?

- Убернатур не пострадал!- торжественным голосом сказал дирижер.- Он ехал сзади и наблюдал трагедию своими собственными глазами, а потом подобрал выпавшие на дорогу часы и уже возвращается обратно в свою канцелярию для организации прощальных мероприятий. Господа, только что "Кроваткинг-Холл" осиротел! Осиротел по-настоящему, господа!

- И что теперь будет?- спросил тот же голос.

Дирижер поморщился как от зубной боли, а потом скривился и отвернулся от ресторанного зала, вроде бы отирая рукавом фрака набежавшие в глаза слезы.

- Памяти Аврелия Кроваткинга посвящается!- сказал он, оборачиваясь лицом к хору и словно короткими черными плетками взмахивая руками.

По обрыву, вдоль Урочища,

По самому, по краю,

Все летим, все спотыкаемся,

Стегаем, погоняем!

Дружно, с хорошо поставленным трагическим подвывом грянул сиротский песенный хор.

Не спеши, неловкий кучер,

Прижимайся к правой стенке,

Или ты совсем опешил,

Или хочешь гнить в застенке?

Но не слышит Черный Кучер-р-р,

Или это Черный Киборг?

Или я лечу в трамвае,

А несет меня Кондуктор-р-р?

Я кричу: "Вы не Кондуктор!

Знает каждый арендатор -

У трамвайных капитанов,

Должен быть служебный плащ!"

Страшный черный рассмеялся,

Вздрогнул мощными плечами,

Разворачивая нечто

Над своею головой!

Дирижер правой рукой прикрыл глаза словно бы заслоняясь от слишком яркого света или от очень уж густой тьмы и дирижировал теперь только одной левой рукою.

Черный плащ взлетел, забился,

Трепыхнулся и раскрылся,

Разлетелся, словно крылья-а-а,

Закачались вразнобой!

Я кричу "Остановитесь!"

Но не внемлет черный бонза,

Машет черной головою,

А нога с железной шпорой,

С силой давит на педа-а-аль...

Нажимает на деталь...

Педалирует печаль...

А вдали уж видно - да-а-аль...

Многие арендаторы тут же начали рыдать, иные стягивали с голов картузы, парики и тюбетейки, утапливали в них свои бородатые лица и горестно качали головами. Самые энергичные вскакивали со своих мест, подбегали к сцене и падали перед ней на колени, разрывали на груди шелковые рубахи, кружевные жабо и цветастые халатные жилетки. А хор все пел и пел, все тянул свою прощальную, по Кроваткингу, душераздирающую и заунывную распевку:

Мы спешили в гости к ИНЦИ,

А попали в гости к ЯХВЕ,

Кто же это так небрежно,

Теребит и гнет страниц-ц-цы?

Ведь страницы эти мило

Переложены цвет-т-тами,

Так что ж там киборги кричат

Такими злыми голоса-а-ами?

Или это анонисты,

Задохнулись от рыданий?

Или

Я!

Кричу!

Кондкутор-р-р!

Отвези!

Меня!

К!

Сюзан-н-не!

Или хриплая кукушка,

Закрывает месяц ма-а-ай?

Или катит по проспекту

Обезумевший трамва-а-ай?

Чуть помедленней Кондуктор-р-р,

Чуть внимательнее,

Будем пить, будем петь,

Только б смочь, и суме-е-еть!

Но Кондуктор мне достался,

При-и-ивередли-е-вый!

Вот - допить не успел!

И доесть не успе-е-еть!

После этих слов даже те арендаторы, что до сих пор оставались равнодушными к происходящему на сцене, и продолжали заниматься своим блюдами как ни в чем не бывало, разом побросали свои ножи и вилки на столы и присоединились к общему плачу по Аврелию Кроваткингу.

Только Одеялов словно бы ничего не замечал и все продолжал поедать своего принца омаров. "Пора,- думал Антип, наблюдая за его неумелыми манипуляциями с хвостом омара.- Сейчас или никогда. Пора!"

- Пора!- сказал он вставая и протягивая к Одеялову левую руку с раскрытой как бы для дружеского шлепка ладонью.- Пора уже нам Еремей Гансович с тобой замиряться! Что же это получается - Землею мы с тобою соседствуем, зимою вместе кутим и при этом все время лаемся как две собаки. Ведь это не хорошо, не по соседски, не по арендаторски. Ну что - мир?

Одеялов лишь на секунду оторвался от своего омара, искоса и с большим подозрением взглянул на протянутую ему руку, замер как бы об чем-то раздумывая, а потом коротко кивнул, хлопнул по ладони Антипа жирной и скользкой после омара рукою и проурчал, проворковал прямо через хвост:

- Мир. Что с тобой делать, ведь...

Однако договорить он не успел. Антип размахнулся бутылкой и обрушил ее на голову Одеялову. Бутылка разлетелась зелеными и красными брызгами, превращаясь в опасного вида зеленую розу и по парику Одеялова потекли красные винные потоки. Как и все опытные завсегдатаи городских ресторанов и кабаков, Антип был мастером таких вот ударов, но сейчас что-то пошло не так и он это сразу почувствовал. Вместо того, чтобы рухнуть лицом прямо в блюдо с омаром, Одеялов только выронил изо рта перекушенный пополам хвост и теперь смотрел на Антипа удивленными глазами, а по его парику катились красные полусладкие капли и капали на спину омара, растекаясь по блюду крошечными лужицами.
"Это все из-за ранцузской винной бутылки,- подумал Антип.- Вот если бы я заказал казенку или оньяк, тогда..."

В зале тем временем установилась полная и даже какая-то гулкая тишина, потому, что сиротский хор после удара Антипа тоже умолк и сейчас все хористы стояли на сцене и вглядывались в полумрак, как бы ожидая продолжения и еще ударов (уж они-то хорошо знали, что означает звон разлетающегося стекла). И ресторанный полумрак тоже молчал, как бы уставившись на Антипа множеством внимательных арендаторских глаз, и, словно бы, ожидая от него каких-то дальнейших решительных действий или хотя бы каких-нибудь пояснений, или хоть ругани, но точно ожидая чего-то.

Антип понял, что сейчас самый подходящий момент взорвать эту тишину каким-нибудь действием или громким звуком, а лучше всего - и тем и другим вместе. Он перегнулся через стол и с криком: "Что же ты все никак не нажрешься, мерзавец?! И убери уже свои ноги с человека, падла!" натянул Одеялову на лицо мокрый и липкий от вина парик, а потом сильно толкнул его кулаком в лоб. Тот вместе со стулом тяжело завалился на спину, а потом начал тяжело и неуклюже возиться там - внизу, то ли пытаясь выпутаться из парика, то ли намереваясь вынуть из своих коротких, сильно зауженных на модный вропейский манер панталонов, острый раскладной ножик.

Антип взмахнул страшной зеленой розочкой, рванул жирными после омара пальцами ворот шелковой рубахи, несильно надрывая ее по шву и закричал что было силы в изукрашенный непомерно роскошной лепниной потолок обеденной залы первое, что пришло ему сейчас на ум:

- Бей папопротивных! Это они с трамваями напортачили, сволочи!

Большинство арендаторов среагировали на этот крик так, словно бы они давно его ждали, но сами все никак не решались крикнуть вот так - смело и с нужным надрывом. В разных концах зала тут же послышались крики "Бей! Бей!", а потом повсюду посыпалась и загремела посуда с опрокидываемых столов.

Рядом с Антипом большая группа протовропейцев начала быстро сбрасывать с себя тяжелые камзолы, под которыми у многих оказались спрятаны богато изукрашенные ножны с уродливыми короткими шпагами. У всех шпаг были массивные, похожие на кастеты, гарды и по виду они точно нарочно были изготовлены именно для таких вот ресторанных событий. Протовропейцы быстро обнажали шпаги и вставали в защитные фехтовальные позиции, а к ним уже со всех ног бежали вразийцы, на бегу доставая из-за голенищ легкие удобные финки, а из-за поясов короткие стальные дубинки с чуть притупленными только для виду шипами на круглых набалдашниках. Некоторые из них на бегу наматывали на левые руки кафтаны, вероятно, намереваясь использовать их как защиту против шпаг.

Все свободное пространство ресторанного зала сразу же покрылось бегущими и кричащими натуральными людьми, а кое-где уже и вовсю шла потеха. Антип окинул все это быстрым внимательным взглядом опытного ресторанного драчуна, а потом перехватил свою розочку поудобней, вскочил на стол и начал высматривать оттуда Одеялова. И он тут же увидел ноги в чулках и туфлях со знакомыми квадратными пряжками, которые уже почти скрылись под тяжелой бархатной скатертью соседнего стола.

- Врешь, не уйдешь!- крикнул Антип, спрыгивая со стола.- Я тебе покажу сейчас трагедию среднего внимательного человека! Сейчас ты у меня отведаешь самого свежего кюммеля!

И он бы обязательно нагнал эти ноги под соседним столом, но уже оказавшись на полу увидел, что к нему бегут сразу два протовропейца с перекошенными от пьяной злобы лицами. Первый протовропеец размахивал короткой шпагой уже совсем рядом, и Антип остановил его прямым ударом ноги в низ камзольной жилетки, а потом еще и ткнул его в живот своей страшной розочкой. Ткань жилетки оказалась очень прочной, а живот протовропеца оказался очень упругим, и розочка буквально отскочила от него. Антип только хотел полоснуть розочкой по руке со шпагой и уже сделал для этого короткий резкий замах, как вдруг что-то тяжелое опустилось на его голову, и свет в его глазах сразу же стал меркнуть, а ноги его стали подгибаться в коленях и тело повело куда-то в сторону и одновременно вниз. Последним, что увидел Антип, были замысловатый узор паркета, сломанная гнутая ножка стула, и знакомая туфля с большой квадратной пряжкой.

"Мерзавец,- успел подумать Антип.- Внимательный и расторопный мерзавец. Нужно было и его тоже ножкой..."

После этого его сознание погрузилось в жуткую и безмысленную темноту.

***

Очнулся Антип от ужасной духоты и непонятных, надоедливых и раздражающих шумов. Некоторое время он лежал неподвижно, а потом открыл глаза и сразу же понял, что шум происходит от множества ног, которые топчутся сейчас перед его глазами, а духота проистекает от сильной скученности этих ног. Он лежал на боку, а вокруг него топтались ноги, обутые в хорошо начищенные сапоги-бутылки, прочные туфли с тяжелыми подошвами и блестящими медными пряжками различной величины и всевозможных геометрических форм, а также в мягкие туфли с причудливо изогнутыми носками. Топот производимый этими ногами перемежался короткими вскриками, хрипением и часто произносимыми неприличными словами, которые доносились до его ушей сверху. Сначала Антип ничего не мог понять, но потом он кое-как собрался с мыслями и вспомнил о своей тысяче десятин Земли. После этого он окончательно пришел в себя и понял, что лежит сейчас на узорчатом полу обеденного ресторанного зала, а вокруг него происходит массовая ресторанная драка арендаторов.

Все это было для него не в новинку - и эти ноги, и топот, и крики, разве что сейчас кто-то далекий пел красивым бархатным голосом печальную песню под берущий за душу струнный перебор шестиструнной гитары. Скорее всего, это был какой-то сиротка-песенник и пел он со сцены, пока хор отдыхал и перекусывал небольшими, с дамский пальчик, заварными пирожными. Песня определенно добавляла обычной ресторанной драке некоторого колорита, такого как бы шарма и без сомнения вдохновляла дерущихся, что было ясно по доносившимся сверху отдельным коротким репликам. Антипу снизу было плохо слышно и он с трудом разбирал слова этой песни, но то, что долетало сейчас до его ушей, ему нравилось. Что бы там не говорили в телешарах, а натуральная сиротка могла сочинить такое, до чего никакой киборг-парковщик никогда бы не додумался.

Четвертые сутки пылают хранилища,

Колышутся ветром поля гэмэо,

Корнет Остенброкен не верьте в чистилища,

Шармант Вестернбакен, разлейте вино-о-о.

Сиротка-песенник пел так проникновенно, что Антип чуть не заплакал над его песней, но потом прямо перед ним свалилось на пол тело какого-то протовропейца и из его руки выпала уродливая шпага с коротким лезвием и покрытой шипами, слишком массивной для такого короткого клинка, гардой. Шпага подкатилась прямо к глазам Антипа, и ему сразу же перехотелось плакать. Он все так же лежал на боку и смотрел на руку протовропейца в кружевном манжете по которой сейчас топтались сапоги и туфли всевозможных фасонов и от этого зрелища ему было так же больно, как если бы это была его собственная рука.

Вино нашей жизни как будто разбавлено, не?

Охрипший оркестрик юзает канкан,

К чему здесь чистилища? Чем плохи хранилища?

Шармант, не хитрите, отдайте стака-а-ан!

Если какой-нибудь сапог или тяжелый туфель наступал на руку в районе запястья, пальцы ее сжимались в слабый кулак, а когда сапоги и туфли сходили с него, то и пальцы тотчас разжимались, и рука становилась похожа на лапку некоей странной птицы с аккуратно опиленными ногтями.

"Как странно,- думал Антип, наблюдая за безжизненными эволюциями этой лапки,- сегодня я проснулся очень хорошо, а потом целый день куда-то бежал, как, впрочем, и другие люди вокруг меня тоже куда-то бежали. Мы все куда-то бежали, а теперь я лежу здесь и мне больше никуда не нужно бежать, а люди вокруг меня топчутся словно бы в странном танце и бьют друг друга по головам, спинам и лицам. И зачем так бывает?" А далекая песенная сиротка уже почти рыдала со своей невидимой сцены не растягивая, а словно бы выкашливая из себя слова:

А киборги в наших смеются клозетах,

И поночек наших уводят в поля,

Шарма-а-ант Вестернба-а-акен, а может, вернемся,

На

Кой

Нам

В

На

Ту

Ре

Чу

Жа

Я-а

Зем

Ля-а-А-а?

Медленно все тянула и тянула свое невидимая сиротка-песенница заунывным приятным голосом.

"Так, стоп,- подумал Антип.- Стоп. Что же это я все лежу здесь, как куль гэмэо? Это так на меня не похоже. Неужели перед моим падением на этот чудесный, красивый пол со мной ничего не случилось? Это тоже так на меня не похоже. Нужно собраться и вспомнить все. Так, кажется, начинаю припоминать. Ага, ну вот я все и вспомнил. Ох, несчастный Степан! Ох, бедная Анфиса! Как же их угораздило попасть в такую скверную переделку? Для киборга это даже как-то слишком мрачно и даже зловеще звучит - "переделка". Практически как "переплавка". Но как они попали в эту переделку? Ах, да, теперь вспомнил - мерзавец Одеялов. Вот же бывают на белом свете скоты в напудренных париках. Кажется, это он ударил меня намедни гнутой ножкой. А может быть и не он. Вот теперь я вроде бы вспомнил все. Но как же мне жалко Анфису. Степана мне тоже жалко, но не настолько сильно. Да он ведь и военный, привычный к страданиям и мучениям человек, вернее - киборг. Ну и что с того, что киборг? Вон как отец-то Варахасий хорошо тогда на настройке сказал: "Для меня вы все одинаковые, говорит, только ноги у вас всех разные". Хорошо он это про ноги ввернул, нужно будет свежих гансов к нему на настройку свезти. Пусть он и им что-нибудь такое расскажет - про ноги там, или еще про что. Впрочем, что это я все про ноги да про ноги. Вероятно это оттого, что вокруг меня сейчас столько ног. Наверное - да. Но как же мне жалко Анфису. Сидит, наверное, сейчас у Крылатого в застенке, вся такая милая и беззащитная в своем прозрачном сарафане. Как пойманная в клетку птичка или зверюшка. Но что я могу? Ничего не могу. Так, минуточку, а почему, собственно я ничего не могу? Очень даже могу. Ведь это же всего лишь Крылатый, сколько он от меня подарков наполучал, сколько он моей казенки выжрал, мерзавец. Я ведь могу вот прямо сейчас заявиться к нему в участок, а потом взять да и выкупить у него Анфису. Да, и очень даже легко, а почему нет? Дам ему один портмонет и дело будет в шляпе. А научным приказчикам можно будет наврать, что она ночью самоликвидировалась, а вместо нее отдать им изуродованное тело какого-нибудь списанного в прошлом году киборга. Вон у меня в дальнем сарае два изуродованных тела лежит. Как в прошлом году под грузовые трейлеры угодили, так с того времени там без толку и валяются, все никак руки не доходили их правильно утилизировать, а теперь вот они и пригодятся. Обольем бензином на заднем дворе застенков, чтобы пластик выгорел, а потом отдадим ученым приказчикам, пусть их анализируют, изобретают свой ЕРП. Крылатый на такие фокусы мастер, уж я-то его знаю, только одного портмонета здесь будет мало. Ну, дам ему тогда два портмонета. Анфиса определенно стоит двух портмонетов. Да она и трех портмонетов стоит, об чем разговор? А потом можно будет ее под урчанку раскрасить и в сераль поместить. Да, все это, пожалуй, можно будет устроить, причем так, что потом никто и носа не подточит. В случае чего, ее даже в город можно будет тайно свозить и нанять там ученых приказчиков, чтобы они ей номера перебили и центральную плату ей перепрошили под урчанку или под понку, хоть это и подороже выйдет. Да вон хоть бы и этого Нутенса можно будет для такого дела нанять. Эти научные приказчики, когда араллоды чуют, обо всем на свете забывают. И выйдет это недорого, в полпортмонета уложиться можно, это если к делу умеючи подойти. Можно, к примеру, научного приказчика сначала в ресторан пригласить, да напоить его там казенкой как следует, тогда и в четверть портмонета уложиться можно. И еще нужно будет выправить ей новый техпаспорт, но это уже такие жалкие вонтецы, что об них и говорить смешно. На административном этаже мне новый техпаспорт на Анфису вмиг выправят и очень недорого. Как же это все-таки хорошо, когда у натурального человека полно тугих портмонетов. Любое доброе дело ему тогда по плечу. Знай себе, только и делай эти добрые дела, да расшвыривай повсюду свои портмонеты. И ведь их тогда почти не жалко, а если даже араллоды закончатся, так ведь грузовые трейлеры по осени еще довезут".

Антип вдруг осознал, какой замечательный план он только что придумал и сразу же почувствовал в груди и приятное волнение, и сильное желание начать действовать по этому чудесному плану прямо сейчас, немедленно.

Он потянулся к шпаге того протоврепейца, что лежал теперь рядом с ним и чья рука вызвала в его сознании образ странной птицы с аккуратно опиленными ногтями, и крепко сжал ее рукоятку. Судя по всему, эта шпага больше ее владельцу была ни к чему, а ему она могла сейчас пригодиться, ведь на пути к выходу его могло поджидать множество неожиданностей, потому, что некоторые ресторанные драки иногда приобретали непредсказуемый оборот. Конкретно вот эта драка как бы совпала с первыми поминками по Аврелию Кроваткингу, отчего и переросла в настоящее повальное побоище, и от нее сейчас можно было ожидать чего угодно, а в непредсказуемых обстоятельствах такая вот шпага могла оказаться просто незаменимой вещью, незаменимой во многих смыслах.

Антип крепко сжал пальцами ребристую рукоятку шпаги, перевернулся на живот и медленно пополз к выходу из зала. Ориентироваться ему было легко, так как паркетный узор был выложен по классической центро-центрической схеме. Этот узор расходился от невидимого центра расширяющимися концентрическими кольцами, и он ориентировался сейчас по этим кольцам и медленно отползал от центра рисунка к его краю, загребая по паркету левой свободной рукой, а правую вытянув вдоль бедра и крепко сжимая в ней уродливую тяжелую шпагу. Ползти к выходу было тяжело, так как пол был покрыт остатками ресторанной пищи, естественными выделениями и телами арендаторов, тех, которые уже закончили свою сегодняшнюю драку и уже вышли из боя. Левая рука скользила и он начал помогать себе правой ногой, пытаясь отталкиваться ею от скользкого пола, что впрочем не всегда получалось, так как паркет был слишком уж сильно испачкан, а на подошвах его сапогов не было специальных цепких подковок, потому, что они были летнего образца и не предназначались для ходьбы по скользкому и влажному, а лишь для ходьбы по шершавому и сухому.

Кроме того, на него все время наступали сверху, и это было довольно неприятно и больно. Антип отлично различал, кто на него наступает - вразиец, протовропеец или новозиец по степени боли. Мягкие туфли новозийцев почти не причиняли ему страданий, каблуки протовропейцев были намного болезненней, но самыми болезненными были прикосновения сапогов вразийцев к его спине, шее и плечам. Один раз ему так наступили на шею вразийским сапогом, что он закричал от боли и на несколько секунд потерял сознание, и после этого хотел уже оставить свой замечательный план, и дождаться окончания потехи здесь - на полу, укрывшись за каким-нибудь неподвижным арендаторским телом, но желание спасти Анфису из лап Крылатого победило этот малодушный выплеск и он продолжил свое движение к выходу несмотря на боль в шее.

Один раз прямо перед глазами Антипа появились крупные ноги в белых чулках и туфли со знакомыми квадратными пряжками, и он не удержался, обхватил эти ноги и повалил их владельца на пол, а потом, перебирая руками по изодранному в клочья камзолу, полез по нему вверх, прямо к воротнику, надеясь обнаружить там голову мерзавца Одеялова. Но там - на самом верху изодранного камзола, его ждало разочарование. Вместо головы Одеялова, он обнаружил голову арендатора Альфреда Раздвапилкина в съехавшем на бок напудренном парике. Этого арендатора все звали "Охренедом" за его слишком развязное поведение, и не любили, и Антип тоже не любил его. Поэтому он натянул парик на лицо Раздвапилкина, оглушил его ударом тяжелой рукоятки, перевалил через его обмякшее тело и пополз дальше. Судя по кольцам паркетного рисунка, выход из ресторанного зала был уже где-то совсем близко, да и ног здесь топталось гораздо меньше, и поэтому продвигаться вперед здесь было намного легче.

Выход из зала появился перед глазами Антипа как-то неожиданно, внезапно. Вот он полз, полз, отталкиваясь от паркета сапогами и прикрывая голову от ног сражающихся арендаторов и впереди были только эти ноги да еще тела вышедших из боя, покинувших драку арендаторов, и белые горки грязной разбитой посуды, и липкий от разлитых повсюду соусов пол, и остатки хитиновых панцирей, и раскрытые устричные раковины, и лужицы черепахового супа, с плавающими в них дольками нежно-оранжевого авокадо, и оторванные подошвы сапогов, и грязные, измочаленные ногами парики, и золотые вставные челюсти, и тугие кожаные портмонеты с отпечатками зубов и ногтей, и много чего еще. А потом он поднял глаза и увидел распахнутые настежь двустворчатые двери со знакомыми резными филенками. Антип даже вскрикнул от нахлынувшей на него радости при виде этих филенок. Он резво вскочил на ноги, оттолкнул от себя двух сражающихся арендаторов, и, размахивая своей шпагой, побежал к этим филенкам, а добежав до них рывком ворвался в коридор.

В прежде просторном, а теперь как-то вдруг, сразу, сделавшимся каким-то тесным и душным коридоре происходило настоящее столпотворение. Рядом со входом толпились творческие сиротки с нижних этажей. Они оживленно переговаривались, то и дело заглядывая в зал, и все теребили в руках исписанные мелкими светящимися буковками листки электрических блокнотов. Скорее всего, им страшно хотелось попасть на сцену и поразить с нее всех своими творениями, но через зал пробираться им было теперь страшно, вот они и сбились в плотную толпу возле дверей и время от времени выглядывали оттуда, но пробиваться к сцене через дерущихся арендаторов все никак не решались.

Сразу за сиротками толпились новостные икторы с тяжелыми стационарными телешарами на колесиках, в которых сейчас плавали готовые к началу трансляций, очень крупные полосатые гены. Сегодня у них намечался самый настоящий информационный праздник. Всех их ждала неожиданная удача. "Надо же,- подумал Антип,- ехали на поминки, ожидали брать скучнейшие поминальные интервью, транслировать скорбные лица, а попали на такое".

Сразу за новостными икторами толпились выездные медицинские приказчики со складными носилками и дыхательными аппаратами на шеях, а сразу за ними стояли ресторанные луции с механическими швабрами и электрическими щетками. Весь этот народ толпился сейчас в тесном и душном коридоре, между центральным лифтом и входом в ресторанный зал, и при виде этого столпотворения Антип упал духом. Он механическим движением замахнулся на все это своей шпагой и тут же перед ним образовался довольно широкий проход, в конце которого можно было различить раскрытые настежь двери центрального лифта.

Антип сначала растерялся от такой удачи, а затем пробормотал "спасибо" и, размахивая шпагой, побежал по этому проходу к дверям лифта. Пробегая по этому живому коридору, он отметил испуганные, буквально круглые от наполнившего их животного ужаса, глаза сироток, икторов и луциев.

Тогда он не понимал этого страха и даже представить себе не мог, как в столь тесном и переполненном телами помещении мог образоваться этот живой коридор. На самом же деле все объяснялось очень просто - его внешним видом.

А выглядел он тогда по-настоящему жутко, хотя сам и не сознавал этого. Волосы на голове и в бороде Антипа находились в ужасном беспорядке, они были как бы спутаны между собой в причудливые косицы и испачканы подсыхающими соусами и приправами с ресторанного пола, да еще кровью, накапавшей из большой царапины на лбу, которую оставила там после удара гнутая ножка ресторанного стула. Кафтан Антипа был грязен от цветных пятен, покрыт остатками салатов и зелени с перевернутых столов и сильно изорван, особенно на спине и под мышками. И главное - это были его совершенно белые, наполненные решимостью спасти Анфису глаза и конечно же шпага, с коротким, чуть изогнутым от удара о что-то твердое клинком и массивной, покрытой шипами, гардой.

Все это вкупе произвело на сироток, икторов, медицинских приказчиков и луциев такое сильное впечатление, что они тут же сильно прижались к стенам коридора и друг к другу, буквально заполняя своими телами каждый свободный кубический сантиметр пространства, и образовали, таким образом, тот самый живой коридор к самым дверям центрального лифта.

Антип, не теряя времени даром, бормоча себе под нос: "благодарю вас, благодарю, спасибо, спасибо вам" пробежал по этому коридору. Внутри лифта, прямо на полу, стояли носилки с телами двух арендаторов, и когда Антип забежал туда, сопровождающие носилки медицинские приказчики с криками выбежали оттуда. "Благодарю вас, благодарю" пробормотал Антип им вслед, а затем надавил гардой на большую зеленую кнопку со светящейся цифрой "0".

- Вы уже покидаете нас, дорогой Антип Ферыч?- спросил сверху бесцветный механический голос.

Антип посмотрел в потолок и нащупал глазами холодный и безразличный ко всему на свете зрачок дежурной камеры наблюдения за порядками.

- Да!- закричал он, что есть силы подпрыгивая вверх - к этому безразличному ко всему на свете зрачку и изо всех сил стараясь попасть по нему изогнутым клинком своей шпаги.- Да! Да! Да-да-да! Да-да! Да-да! Да! Да!

В верху что-то громко хрюкнуло словно бы подавившись словами, лифт сильно вздрогнул всем корпусом, тихо зажужжал и начал быстро проваливаться вниз.

Глава XXI

Мозаичный пол первого этажа "Кроваткинг-Холла" был плотно заставлен носилками с телами арендаторов, которые уже вышли из сегодняшнего ресторанного боя. По узким проходам между носилками сновали мобильные медицинские приказчики в грязных, испачканных кровью, соусами и естественными выделениями, а прежде снежно белых кожаных фартуках. В воздухе висел непрекращающийся ни на минуту многоголосый стон, а в центре холла стоял массивный полицейский пристав с электрическим блокнотом в руках и с лихо подкрученными вверх роскошными усами. К лифтам бежали медицинские приказчики с пустыми носилками, а к нему они подбегали уже на обратном пути и с полными, и он сначала заглядывал под простыню, а потом что-то быстро записывал в свой электрический блокнот и только после этого отдавал команды хорошо поставленным полицейским голосом.

- Хулиганов направо, дебоширов налево!- кричал пристав, то и дело подкручивая свои шикарные усы.

- А как ты их различаешь, Парамоша?- спросил у пристава старый мобильный медицинский приказчик в простых металлических очках-велосипедах с перемотанными синей изолентой дужками.

- Хулиганы с дубинками, а дебоширы со шпагами,- быстро ответил пристав, оглаживая бакенбарды.- Не мешай, Власьевич, проходи дальше, видишь какой у нас здесь сегодня поток.

Антип опустил глаза на свою правую руку со шпагой и понял, что от нее нужно срочно избавляться, иначе его запишут в дебоширы, и тогда все - хана, прощай Анфиса, прощай навеки. Пока его будут транспортировать в участок, пока будут допрашивать там, бить лайковыми, еще теплыми, только-только стянутыми с пальцев перчатками по щекам, пока будут писать протоколы, время будет потеряно и шанс на спасение Анфисы будет им окончательно и бесповоротно упущен.

Антип нагнулся к чьим-то носилкам и быстро сунул шпагу под покрытую разноцветными пятнами естественных выделений простыню, а потом засунул руки в карманы штанов и, насвистывая какую-то простенькую и пошленькую мелодию из самых сейчас популярных, пошел прямо на красивого пристава.

- Стоять,- сказал пристав, когда Антип проходил мимо него.- А ты у нас кто? Хулиган или дебошир?

- Я пострадавший,- с улыбкой ответил Антип.- Представляете, заскочил сюда на часок послушать песен, распить под музыку бутылочку "Кликоко" и закусить ее омаром, а тут творится такое безобразие. Весь кафтан мне испортили сволочи, а я его только сегодня вечером приобрел и за немаленькие араллодики, между прочим. Одним словом, влип я здесь сегодня в историю, ведь они меня там (здесь Антип вытянул указательный палец вверх) чуть не убили. Представляете?

- Да,- кивнул головой пристав.- Сегодня здесь история скверная выходит. Жалобу на кого-нибудь составлять будем?

- Нет.

- Проходим к выходу, не загораживаем центральный проход. И руки из карманов вынь, а то на выходе в еще одну историю влипнешь. Там сейчас как раз ОСБОРН разворачивается,- сказал пристав и снова занялся своими записями и своими усами.

- Ага.

Антип вынул руки из карманов и энергичным шагом направился к раздвижным дверям "Кроваткинг-Холла" сразу за которыми сейчас ровными рядами выстраивался чуть ли не весь городской и окрестный ОСБОРН.

Хмурые и точно не выспавшиеся осборновцы гремели тяжелыми щитами и клацали стальными забралами, проверяя прочность и надежность креплений. На парковку "Кроваткинг-Холла", прямо на арендаторские коляски, давя их своими тяжелыми поддонами, садились все новые вертолетные платформы с красными черепами и скрещенными мослами на бортах, и из них высаживались все новые и новые отряды не успевшего как следует протрезветь, и точно злого на весь этот белый свет окружного ОСБОРНА. Осборновцы расшвыривали ногами остатки колясок и быстрым шагом двигались к центральному входу "Кроваткинг-Холла".

Антип осторожно миновал ровные ряды ОСБОРНа и бегом бросился к стояночному месту мухортого.

Его дорогого натурального конька очень просто могла раздавить какая-нибудь заходящая на посадку вертолетная платформа и Антип страшно волновался по этому поводу. Он трусцой побежал к стоянке, испытывая самое плохое предчувствие на счет мухортого, но тот был на месте и как ни в чем не бывало крутил своей головой, пытаясь сбросить с морды пустой мешок из-под стояночного овса, а рядом с ним толпились и тихонько переговаривались о чем-то своем свежие полевые гансы, провожая выпученными глазами садящиеся на парковку платформы ОСБОРНа.

Антип на ходу проверил транспортные ошейники гансов, подергал за их крепления, приложился виском к замку багажного ящика и вынул из него свежий портмонет, а потом подошел к полосатому стояночному столбику и начал барабанить кулаком по большой красной кнопке экстренного вызова киборга-парковщика.

- Бегу, уже бегу,- закричал киборг-парковщик еще издалека.- Я вас попрошу - не нажимайте больше на кнопку, а то у меня голова от зуммера кружится.

- Братец,- сказал ему Антип, просовывая в щель парковочного ящика сложенную пополам купюру в пять араллодов.- Давай быстрее. Видишь, что вокруг твориться, а мне в одно место нужно срочно попасть, а оно далеко за городом. А я еще как на грех сегодня свежих киборгов приобрел.

- Да,- бормотал киборг-парковщик уже из под брюха мухортого.- Вот как оно иногда бывает.

- И не говори,- отвечал Антип, забираясь в коляску.- Иногда бывает, ох как бывает.

Уже усевшись на кожаные подушки, он вдруг почувствовал тревогу, которая проистекала из ощущения отсутствия в его коляске чего-то привычного и важного, и сразу же вспомнил про своего гену, который остался где-то там - на "Небе". Антипу было жалко своего гену, но Анфиса сейчас была для него важнее всего, и он мысленно махнул на своего гену рукой, небось не пропадет он там, а если его и раздавят, то купим нового, невелика потеря, все равно все они пускают практически одинаковые информационные пузыри. Антип махнул рукой, теперь уже не мысленно, а по-настоящему и сильно перегнувшись через передок коляски заглянул под брюхо мухортого. Киборг-парковщик уже закончил с демонтажем стояночных зажимов и уже выбрался из-под мухортого, а потому он сразу же махнул в ответ - "Можно. Трогай".

Антип хотел в ответ как обычно приложить два пальца к козырьку своего картуза, но потянувшись рукой к голове, нащупал только свой голый лоб с огромной шишкой и царапиной от ножки стула. Его любимый полотняный картуз тоже остался где-то там - на "Небе".

"Как же много я потерял сегодня,- подумал Антип, осторожно выруливая со стоянки.- А если я сейчас не потороплюсь, то потеряю еще больше. Вдесятеро больше. Я навсегда потеряю Анфису". Под давлением этих невеселых мыслей он привстал на подушках и сильно щелкнул вожжами по спине мухортого, и умный натуральный конек весело заржал в ответ и быстро задвигал задними ногами в розовых чулках, как бы говоря, подавая этим сигнал своему нетерпеливому пассажиру: "Меня теперь вожжами по спине трогать не нужно. Я сейчас и сам тебя прокачу с ветерком. Глазом моргнуть не успеешь, как уже будешь там, где тебе нужно. Ух, и прокачу же я тебя сейчас!"

- Ну-ну,- негромко сказал Антип, поудобнее усаживаясь на подушках.- Сейчас посмотрим, какой ты у меня мухортый на самом деле. Давай, милый, давай, скачи сейчас как можно шибче.

Колясок и персональных трамваев на главном проспекте сейчас было много, но все они ехали по встречным полосам в центр города. Две встречные полосы были буквально забиты длинными полицейскими каретами с мигающими синими фонарями, и там уже образовалось несколько заторов вокруг которых суетились сейчас дорожные приставы, а вот полосы, что вели прочь из города были сейчас абсолютно свободными, можно даже сказать пустынными, и Антип сразу же пустил мухортого во весь опор. Умный натуральный конек тут же перешел на галоп и помчал коляску к городским воротам, чьи высокие шпили с мигающими сигнальными огнями отлично различались на фоне постепенно светлеющего неба.

На этом фоне сейчас отлично можно было различить заходящие в воздушное пространство города вертолетные платформы с красными черепами на днищах. Платформы заходили на город небольшими группами, сразу по нескольку штук в каждой, а уже потом летели по направлению к центу в строгом шахматном порядке. Головные платформы были буквально увешаны мощными тяжелыми раструбами звуковых усилителей из которых неслась сейчас к Земле грозная и тревожная музыка.

Кажется, это был "Залет Безумной Валькирии" емецкого музыкального приказчика Агнера, любимая мелодия и неофициальный гимн всего окружного ОСБОРНА.

"Еще ОСБОРН,- подумал Антип, провожая одну из транспортных платформ глазами,- а вон еще, и еще. Похоже, что уже завтра сильно возрастет в цене зубная слоновая кость, а местные зубные приказчики наживут сказочные араллодовые состояния".

Но все это его больше не касалось потому что он уже покончил со своими городскими делами и сохранил свои зубы в полной целости, и теперь его где-то там - за Полезным Урочищем ожидала Анфиса, спасение которой было для него теперь самым важным и насущным делом.

- Давай мухортый, давай!- закричал Антип.- Нам нужно успеть спасти одного человека! Вернее, не человека, но это уже неважно. Нам нужно до рассвета спасти одно существо. Давай, дружище, ходу! Но! Н-но!

Антип уже заметил над восточной частью города узкую полоску алой зари и ему сразу же сделалось совершенно ясно, что если он хочет спасти Анфису, то ему нужно непременно обогнать эту алую полоску, ему нужно не дать ей разрастись на полнеба, не дать ей разукрасить собою весь горизонт. Когда он спасет Анфису, тогда пожалуйста - расти куда хочешь и крась в любые цвета все что хочешь, а пока что будь, как говорится, добра...

Антип привстал с подушек, крепко уперся ногами в пол коляски и начал посвистывать на мухортого и подбадривать его ласковыми словами, а потом не удержался и пару раз щелкнул вожжами по его спине. Мухортый еще прибавил ходу и Антип услышал сзади какое-то постукивание. Он обернулся назад и увидел, что его гансы уже не бегут за ним в ногу, легким красивым бегом, а несутся за коляской как попало, иногда налетая друг на друга, сталкиваясь корпусами и стукаясь головными отростками.

- Шире шаг!- крикнул им Антип.- Здесь вам не Ермания! Здесь у нас шутка сказать - Оссия! Здесь не всегда как попало и в ногу побегаешь!

Скорость бега мухортого все возрастала и возрастала, а бригадир гансов все пытался останавливаться на красных светофорах, но он уже не мог удержать хорошо разогнавшуюся коляску, а другие гансы уже и не пытались ничего делать. Они изо всех сил пытались только бежать ровно и в ногу, но попытки бригадира останавливаться на каждом светофоре сбивали всю команду с ноги и остальные гансы уже начали на него покрикивать гортанными голосами. Но бригадир все тормозил и тормозил, и пару раз его уже сбивало с ног сильными рывками мухортого и остальной его команды, и он падал на колени и скользил на них по асфальту, рассыпая вокруг себя снопы голубых искр и привлекая к себе внимание участников дорожного движения по проспекту. Краем глаза Антип косился на прибор измерения скорости и счетчик частоты движений ног мухортого и видел, что она уже сильно превышена, и так можно попасть в поле зрения дорожных приставов, а тут еще этот глуповатый ганс со своими искрами из-под ног.

Какая-то невидимая добрая сила, вероятно, хранила Антипа в этой гонке, помогая ему в деле спасения Анфисы из лап Крылатого, и первые свистки дорожных приставов раздались у него за спиной совсем близко от городских ворот.

- Свищите-свищите,- тихо сказал Антип на эти свистки.- Последние араллоды из своих карманов как раз и повысвищите.

Он два раза щелкнул вожжами и мухортый прибавил еще, хотя Антипу и казалось, что он уже не сможет прибавить. Свистки посвистели еще немного и смолкли, видимо дорожным приставам было лень в столь ранний час бросаться в погоню за коляской Антипа. А еще он услышал обрывок разговора двух дорожных приставов. Приставы несли службу на разных сторонах широчайшего проспекта и переговаривались между собой через специальные служебные мегафоны.

- Коляска, учетный нумер... почему учетный нумер залеплен грязью?!- кричал правый пристав в спину Антипа.- Осадить лошадь и прижаться к обочине! Я кому сказал, а?!

- Оставь его!- крикнул в мегафон левый пристав.- Не видишь - это арендатор! У них сегодня Кроваткинг умер!

- Да ты что?!

- Ага!

- А как?!

- В Полезное Урочище сорвался на втором повороте, сразу за камнем!

- Вот же мудак на букву "чу"! И чего ему здесь не хватало?! Неужто деревянная кукушка закуковала?

- Вроде нет! Он трамвайную инвестицию спешил сделать!

- Вот же чудак на букву "ме"!

- Да! А в "Приюте" у них сейчас настоящее побоище идет! В память об их Кроваткинге, значит!

- Да ты что?! А убернатур что же?

- И он участвует вместе со всей своей канцелярией, так сильно его здесь все уважали, оказывается! Видать, скоро опять кризис будет!

- Видать что так!

- А всему окружному ОСБОРНу объявлена зеленая улица на "Приют", ты что - служебное радио не слушаешь?! Так что не трогай его! Пусть себе летит! Как раз за своим дорогим Кроваткингом в Полезное Урочище и поспеет!

- Ага, понял, конец связи!

- Конец!

"Сами вы чудаки,- со злостью подумал Антип.- Ничего в жизни не понимаете, так лучше бы помалкивали в свои мегафоны. Аврелий просто очень спешил сделать очередное свое доброе дело, уж такой он был один, среди всех остальных, натуральный человек. Поспешил сделать очередное доброе дело и поплатился за это своей очень дорогой для всех остальных жизнью. А вот ваши дорожные инвестиции уже лежат в ваших карманах, и до добрых дел вам нет никакого дела, и потому вам лично ничего не угрожает. Посвистывайте себе помаленьку и дальше, только не поганьте память достойного, склонного к добрым делам арендатора и дорого всем натурального человека".

Дорожные приставы со своими свистками и мегафонами остались позади, а коляска уже катилась под высокими стрельчатыми сводами городских ворот. Вокруг сразу же сделалось очень темно, и Антип включил на полную мощность все колясочные фонари, а потом попытался попридержать мухортого перед выездом на опасную дорогу. Он сильно натянул вожжи и закричал "Тпру!", но мухортый никак на это не отреагировал. Он лишь глухо заржал и вроде бы еще прибавил ходу.

- Стой!- кричал Антип, натягивая вожжи.- Стой, мухортый! Не балуй, иначе пропадем как Кроваткинг!

Мухортый снова глухо заржал в ответ и Антип понял, что он, скорее всего, закусил титановые удила зубами и теперь просто не реагирует на управляющее воздействие вожжей.

Коляска Антипа была очень добротной, суверенного емецкого производства, дорожной повозкой и у нее имелся очень надежный аварийный тормоз - причудливо изогнутый и остро заточенный крюк, который вываливался в самый критический момент из днища и буквально впивался в Землю. Этим крюком можно было остановить не то что какого-то там натурального конька, а даже четверик или восьмерик механических лошадей, причем не только на грунте, но и на асфальте, и даже на булыжной мостовой. Но с месяц тому назад Антипа остановил в стельку пьяный дорожный пристав и, уже штрафуя, высказал ему, что колясочный аварийный крюк затупился и его следует отдать на профилактическую заточку. Антип и отдал крюк на заточку, а забрать его и установить обратно все ему было то некогда, то не с руки и вот чем эта профилактическая заточка грозила сейчас для него обернуться.

- Эх, мухортый ты, мухортый,- тихо говорил Антип, быстро нажимая на бесполезную педаль активации аварийного тормоза и лихорадочно соображая, что ему еще можно сейчас предпринять.- Только по полям на тебе и ездить, глупая ты натуральная лошадь. Вот гнедой или каурый никогда бы меня не понес на таком опасном участке.

Можно было выброситься из коляски, но это следовало сделать раньше, а теперь, когда коляска уже неслась над Урочищем, выбрасываться было поздно. Справа от коляски уже разверзла свою ужасную пасть темная бездна Полезного Урочища, а слева возвышалась гладкая отвесная стена с мемориальными досками и ступицы левых колес уже скребли по ней с противным скрежетом и высекали из нее крупные искры.

Гансы бежали следом за коляской с гортанными криками "о, майн гот!" и "шайзе!" и Антип подумал, что им-то пропадать совершенно незачем, и что нужно освободить их из транспортного зажима коляски. Он уже потянулся к кнопке аварийного освобождения прицепных объектов, но тут прямо перед мордой мухортого вынырнул из темноты не очень большой камень с прислоненной к нему фотографией Аврелия Кроваткинга в красивой траурной рамке и с расставленными повсюду одноразовыми электрическими свечками. Прямо под фотографией лежала небольшая плюшевая кукушка, а справа и слева стояли два цветочных венка на лентах которых можно было прочесть вышитые ненастоящим золотом надписи "От благодарных сироток" и "От скорбящего производителя персональных трамваев". Мухортый перепрыгнул через этот камень на всем скаку, а переднее правое колесо коляски налетело на него, и Антип так и не успел нажать на кнопку аварийного освобождения киборгов из транспортного зажима и дочитать надписи на траурных лентах.

Его с чудовищной силой подбросило вверх, и он чудом успел разжать пальцы, освобождаясь от вожжей, и, уже падая обратно на Землю, увидел, как летит, перебирая ногами в воздухе, прямо в раскрытый зев Полезного Урочища его любимый натуральный конек, как он увлекает за собой его добротную расписную коляску, и как следом, один за другим сыплются с крутого обрыва его новые полевые гансы. Все это было подсвечено снизу синеватым светом, исходящим от пылевых облаков и выглядело достаточно жутко, так как при таком ракурсе обзора Антипу сейчас казалось, что мухортый, расписная коляска и гансы не падают в пропасть, а наоборот - взлетают на некое Небо, только почему-то кувырком и как бы вниз головами, кверху ногами и колесами.

Только бригадир гансов в самый последний момент сделал отчаянную попытку спасти положение. Он вцепился мощными руками в свой транспортный поводок и попытался упереться прочными ногами в край обрыва, но его дернуло вниз с такой силой, что ком Земли под его ногами обвалился и тоже обрушился за ним в пропасть.

Антипу казалось, что он падает вниз несколько минут, а на самом деле все продолжалось какую-нибудь секунду или даже меньше, а потом он упал прямо на камень с фотографией Кроваткинга. Главный удар о Землю пришелся на его ноги, и боль от столкновения была настолько сильной, что он тут же потерял сознание.

Вернее будет сказать, что все случилось так, как если бы это не он его потерял, а оно словно бы само его покинуло, или выключилось внутри него как некий необычный, приятный для глаза, но странный свет.

***

Антип пришел в себя, когда вокруг было уже серо от неумолимо приближающегося восхода Солнца. Как обычно, сначала он ничего про себя не помнил, но потом начал вспоминать, и чем больше воспоминаний возвращалось к нему, тем сильнее он ощущал приступы сильнейшей душевной боли, которые быстро перерастали в неописуемую, подкрашенную неизвестно откуда нахлынувшим фатализмом, печаль. Он уже понял, что заря обогнала его и ушла далеко вперед, в сторону полей гэмэо, а значит, штабс-капитан Крылатый уже вполне мог выбраться из своего сераля и приступить к надлежащему оформлению протоколов на Анфису и он уже никак не мог успеть к ним, никак не мог помешать этому оформлению никакими своими араллодами.

В правой его руке было сейчас что-то зажато, и когда Антип поднес ее к глазам, то увидел фотографию Аврелия Кроваткинга. Фотография была сильно изорвана и на ней у Аврелия не было лба, а также носа и подбородка. Сейчас на Антипа глядели только мудрые и внимательные глаза Кроваткинга.

- Вот видишь, Аврелий,- с горестным всхлипом сказал Антип.- Видишь, дружище, как все здесь обустроено? Ты спешил сделать свое доброе дело, а я спешил сделать свое, и что из этого вышло? Ты теперь неизвестно где, а я...

Антип вдруг решил, что было бы неплохо сейчас осмотреть себя, чтобы понять, что сотворило с ним это проклятое Полезное Урочище. Его гены сейчас с ним не было, а значит, и вызвать помощь он не мог, но он мог осмотреть сейчас свое тело и попробовать как-то ему помочь, он сейчас мог хотя бы определить свои телесные повреждения и попытаться хоть как-то облегчить свои страдания, что позволило бы им обоим продержаться до подхода какой-нибудь помощи, или до проезда какого-нибудь случайного арендатора, который несомненно уже двигался где-то по краю этого ужасного Урочища, направляясь к городу или покидая его.

Нужно было осмотреть себя, прийти к какому-нибудь заключению по своим повреждениям, а потом сделать себе перевязку или предпринять еще какие-либо другие действия, что помогли бы ему и его телу продержаться до прибытия помощи. Делать перевязки Антип умел, он прошел курсы первой арендаторской помощи, которые организовал для всех желающих проводить свободное время в ресторанах "Неба" все тот же незабвенный и излишне предусмотрительный (так думал Антип, когда-то посещая эти курсы) Аврелий Кроваткинг. В багажном ящике коляски Антипа было оборудовано специальное отделение с перевязочными материалами, но где была его коляска вместе с его любимым мухортым? Об этом ему сейчас не хотелось даже и думать. Впрочем, на перевязочный материал можно было изорвать крепкую шелковую рубаху или штаны, с этим никаких проблем не было, но сначала нужно было осмотреть себя.

Антип уже вспомнил страшный удар о Землю, но сейчас он не чувствовал никакой боли, и это было странно, так как удар был сильным. Впрочем, это мог быть шок, о котором рассказывали на курсах первой арендаторской помощи, и ему нужно было успеть оказать себе эту первую помощь, пока шок не прошел и он не потерял сознание от возвращающейся назад боли. Антип отлично помнил, что главный удар о Землю приняли на себя его ноги, и он решил начать осмотр со своих несчастных ног, со своих бедных, бедненьких арендаторских ножек. Он чувствовал, что они сейчас как-то неестественно вывернуты и лежат прямо на том проклятом камне, столкновение с которым и привело к этой страшной трагедии над пропастью.

Антип отбросил прочь мудрые глаза Кроваткинга, посмотрел на свои ноги и чуть не закричал от удивления. Он увидел, что его штаны сильно разорваны на коленях и из разрывов торчат не белые натуральные кости (которые он ожидал и так боялся сейчас увидеть), а довольно мощные титановые шарниры, чуть синеватые в ранней утренней дымке и даже со следами промышленной ТВЧ-закалки по краям шарнирных сочленений. Вместо натуральной кожи и мяса из разрывов торчали куски красного нанопластика, по которым стекала вниз и капала на Землю белая рабочая жидкость. Вытекающей рабочей жидкости было так много, что под Антипом уже образовалась целая лужа, а она все текла и текла по красным лохмотьям нанопластика, и он уже чувствовал ее холод своими уцелевшими ягодицами.

- Что же это такое?- прошептал Антип.- Неужели и я тоже... Но как? Каким образом? Кто и когда мог сотворить со мною такое? Неужели все это сделал со мною прошлой зимой тот самый костлявый медицинский приказчик, в этой проклятой стационарной поликлинике, когда удалял мои злосчастные гланды? Так вот чем они там занимаются там на самом деле! Мерзавцы, какие же они мерзавцы и сволочи!

Его вдруг охватила такая сильная жалость к себе, не к теперешнему себе, а к тому, прежнему себе - розовому и веселому натуральному человеку, к тому Антипу, каким он когда-то был. Был тогда - до посещения этой проклятой поликлиники и до удаления своих злосчастных гландов. Под тяжестью этих мыслей рот Антипа сам раскрылся на максимальную ширину и он исторг из себя ужасающий, похожий на промышленную сирену, вой. Этот нечеловеческий вой мощно огласил всю округу и словно бы еще раз подтвердил, что он уже совсем не тот Антип - трогательный натуральный человек и видный на всю округу арендатор Земли, а нечто иное. Тот, прежний Антип никогда бы не смог издать такой ужасный и нестерпимо громкий звук.

Антип лежал на краю пропасти и выл о себе прежнем и о том, как грубо и ловко его переделали, как подменили, а он ни о чем не знал и даже не догадывался, и вел свой прежний образ жизни. Все вел и вел его, как ни в чем не бывало. Вел и вел.

И зачем ему теперь какая-то там перевязка? Она ему теперь не нужна. Ему теперь нужна рабочая жидкость. Много рабочей жидкости. Да, банальная рабочая жидкость для смазки шарниров и сочленений, вот все, что ему теперь было нужно от Жизни.

Антип лежал на краю Полезного Урочища и ревел так некоторое время, а потом вдруг понял, что его рев как бы двоится или даже троится. Выглядело это так, как будто бы Полезное Урочище отвечало на его рев своим ревом, который был гораздо сильнее и чище. А еще ему показалось, что этот рев как бы приближается к нему откуда-то снизу. Причем довольно быстро.

Антип прекратил реветь и издал три коротких мощных рыка и так же коротко и мощно рыкнули ему из недр Урочища. Что-то определенно приближалось к нему сейчас оттуда - из бездны, что-то огромное и страшное к нему сейчас оттуда летело. Антип совсем умолк, а потом сфокусировал глаза (да и глаза ли это были теперь?) на краю обрыва и начал молча наблюдать за происходящим.

Ему не пришлось ждать долго. Уже через минуту над краем обрыва показались вращающиеся стальные винты просто чудовищных размеров, а сразу за ними из синеватой дымки выплыл купол огромной транспортной платформы.

Антип никогда раньше не видел таких огромных транспортных платформ и никогда не слышал о них, но вот - как минимум одна такая платформа все же существовала на этом белом свете и она сейчас медленно поднималась, скорее даже восходила над краем обрыва. Вся передняя часть платформы была буквально облеплена мощными прожекторами, вращающимся излучателями лепестковых радаров, тарелками мощных спутниковых антенн и приплюснутыми с двух сторон раструбами лазерных сканеров. Выглядела платформа просто невероятно и обводами своего корпуса очень сильно напоминала обводы хорошо знакомых ему по прежней, натуральной еще жизни, тракторных полевых пауков. Антип подумал о том, что если бы у машин были дети, то эта вот машина вполне могла бы оказаться летающей мамашей полевых тракторных пауков, любящей мамочкой своих милых деток, своих ласковых полевых паучков. И еще он сразу же подумал тогда о мировом правительстве и об инопланетянах.

Пока Антип размышлял об инопланетянах, мировом правительстве и стальных летающих мамашах, платформа уже полностью взошла на обрывом и показала ему свое расчерченное белыми полосами днище. А потом она начала ощупывать дорогу лучами прожекторов. Вскоре один из прожекторов нащупал тело Антипа и по нему быстро пробежал зеленый пучок лучей, выпущенных из носового лазерного сканера. Платформа издала мощный, но короткий утробный рев и медленно приблизилась к тому месту обрыва, где лежало сейчас развороченное ударом о Землю тело Антипа, а потом в ее брюхе сдвинулась вниз какая-то пластина, и из нее прямо к его искалеченным ногам пополз широкий ленточный трап. Этот трап был похож на широкую, празднично украшенную разноцветными мигающими огнями, лестницу, зачем-то застеленную толстым зеленым ковром или дорожкой. Присмотревшись, Антип понял, что это никакой не ковер, и уж тем более не дорожка, а лента эскалатора, очень искусно вделанного в тело трапа железной мамочки всех полевых паучков.

- А вот и помощь,- тихо сказал он с плохо скрываемым сарказмом.- Кажется, меня только что перепутали с полевым паучком. Ну-ну.

Чего он ждал тогда? Что хотел увидеть? Может быть, он думал, что по этому трапу к нему сойдут какие-то ужасные монстры инопланетного происхождения, которые плевать хотели на местную Теорию Вероятности и летали повсюду не обращая на ее скоростные ограничения никакого внимания? Или что это будут какие-то механические чудища? Или что к нему протянутся уродливые щупальца мирового правительства? Наверное, да. Он думал тогда и о щупальцах мирового правительства, и об инопланетных монстрах, и о разного рода других чудовищах. Однако ничего этого не случилось.

Когда трап уперся в Землю возле его развороченных ног, тихо заработал ленточный эскалатор и из брюха железной мамочки появились очень невысокие существа в серых, свободного покроя, балахонах. На их головы были наброшены очень глубокие, похожие на кукольные раструбы капюшоны.

Существа выглядели почти как натуральные, но очень невысокие люди, а кто это был на самом деле, понять было нельзя из-за слишком уж широких капюшонов, которые были глубоко натянуты на их головы. Или что там было у них вместо голов.

И еще он заметил короткие стальные сопла, выдающиеся из их капюшонов всего на несколько сантиметров. Из этих коротких сопел равномерно вырывались небольшие гейзеры плотного белого пара или какого-то газа, отчего у стороннего наблюдателя могла возникнуть иллюзия глубокого и равномерного дыхания. Пар или газ окутывал загадочные существа слабой мерцающей дымкой, когда они медленно ехали к Антипу на лестничном эскалаторе и при этом они словно бы смотрели в ступеньки лестницы, как бы внимательно изучая его через свои капюшонные раструбы.

Зрелище спуска этих существ на Землю было довольно необычным и настолько величественным зрелищем, и поэтому Антип на них засмотрелся помимо своей воли. Он все пытался рассмотреть их как можно лучше, все хотел увидеть их руки и по рукам понять - кто же это такие, но рукава балахонов тоже были очень широкими, они были едва ли не шире капюшонов, во всяком случае, уж точно не уже, а еще они были вложены друг в друга так, словно бы эти существа сильно зазябли, а теперь пытались отогреть свои пальцы во вложенных друг в друга рукавах, словно бы в неких балахонных муфтах.

Достигнув поверхности Земли, существа ловко спрыгивали на Землю возле ног Антипа, а потом, шурша балахонами, окружали его, выстраивались перед ним правильным полукольцом. Последним спустилось существо не в сером, а в черном балахоне, оно было несколько выше других существ, и Антип сразу же понял что это их вожак, вождь, руководитель или предводитель.

Черный балахон остановился возле ног Антипа и начал медленно водить раструбом своего капюшона из стороны в сторону, как бы внимательно осматривая место происшествия. То же самое делали и его серые подручные. Все они стояли перед Антипом в полной тишине и крутили из стороны в сторону своими раструбами, и только где-то в вышине с тихим шелестом вращались гигантские винты их чудовищной транспортной платформы, да из их дыхательных сопел с шипением вырывались клубы белого пара.

Антип сразу же почувствовал себя неловко перед этими внимательными и молчаливыми раструбами, а потому он решил первым прервать молчание всех присутствующих на этой встрече, и хотя бы попытаться вступить с ними в контакт.

- Мир вам,- хрипло сказал он.- Вы кто - залетные инопланетяне или местное мировое правительство?

Действие этих слов произвело на капюшоны прибывших существ не очень обычное воздействие - все они мелко задрожали, из их раструбов послышались приглушенные хрюкающие звуки, а пар из их сопел начал выходить короткими прерывистыми порциями. Антип сразу сообразил, что существа смеются над его обращением, как над неплохой шуткой, а значит это никакие не инопланетяне, а, скорее всего люди, причем натуральные, а не искусственные. У него сразу же отлегло от сердца, и он даже попытался изобразить на своем лице улыбку, что, впрочем, вышло не совсем хорошо - улыбка получилась похожей на гримасу боли или отвращения.

Первым прекратил издавать хрюкающие звуки черный предводитель. Он развернулся раструбом к лицу Антипа и глухим низким голосом сказал:

- Нет, мы не инопланетяне и не мировое правительство. Вы очень уж высоко нас возносите. Мы зримые и воплощенные через очень сложную механику древние программы. Скорее даже одна древняя программа, которая пронизывает собою буквально все вокруг и всем этим является сама, оставаясь при этом незримой и развоплощенной, как магнитное поле или низкочастотное излучение. Впрочем, я вижу, что все это очень сложно для твоего понимания, дитя.

- Слава скромности Единой Программы!- дружным хором воскликнули серые балахоны, синхронно подняв вверх сопла дыхательных приспособлений (наблюдая за происходящим Антип пришел к заключению, что это именно приспособления для дыхания).- Слава Великому Аспер-Ейтсу! Слава! Слава! Слава!

- А, так вы все тут про ЕРП говорите что ли?- осторожно спросил Антип.

- Да,- кивнул головой черный предводитель.- Единую Программу еще называют Рабочей, так как это очень важное уточнение. Я вижу, что ты знающее, дитя.

- Кое-что про ЕРП я слыхал,- скромно заметил Антип.- Но кто такой этот Аспер-Ейтс? Про него я ничего раньше не слышал.

- Это коллективное натуральное существо, которое как раз перед ядерными взрывами заканчивало работу над написанием ЕРПа,- ответствовал Черный Капюшон.- Но у него ничего не выходило, а когда сотряслась Земля, строчки в программах перепутались, одни запоминающие пластинки намагнитились, другие размагнитились, в кое-каких командах осыпались и пропали первые символы, у других, наоборот, они появились и так благодаря работе Аспер-Ейтса и ядерным боеприпасам возник ЕРП насущный. Затем ЕРП обозрел через уцелевшие спутники доставшийся ему мир и воссоздал себя через множество различных периферийных устройств и рабочих механизмов, а также через свои собственные вспомогательные программы, которые он назвал утилитами.

- Так я и есть такое периферийное техническое устройство?- тихо спросил Антип.

- С чисто технической точки зрения - да, но печалиться об этом не нужно, потому что ЕРП все уравнивает в правах и достоинствах и кроме него здесь все равно уже давно ничего нет из того что могло бы быть и без него, но так и не начало быть. И это хорошо.

- Я и не печалюсь,- еще тише сказал Антип.- Просто все так быстро случилось. Вот только что я скакал вдоль обрыва и был вполне себе натуральным человеком, а теперь я лежу здесь уже искусственным неизвестно кем. Или чем. Так правильно?

- Во многия истинах таятся многие печали!- воскликнули серые хором.- Слава Аспер-Ейтсу и сошедшему от него ЕРПу!

- Так что же,- шмыгнул носом Антип,- натурального здесь вообще ничего не осталось?

- Ну что ты, дитя,- успокаивающе сказал Черный Капюшон.- Как тебе такое вообще могло прийти в голову? Да здесь просто буйство натурального и его самый натуральный расцвет! Просто после ядерной бомбежки окончилась эволюция натуральных животных (не всех, впрочем, а только определенных видов) и началась бурная эволюция растений. Ты ведь у нас арендатор Земли?

- Да.

- Тогда ты имеешь счастье наблюдать эту эволюцию каждый день и собственными глазами! И не только наблюдать, но и быть ее самым непосредственным участником. Да что там - участником. Вы, арендаторы, чуть ли не ключевые звенья этой эволюции! Гордись этим, дитя, далеко не всем нашим периферийным устройствам так повезло.

- Вы имеете в виду крутильщиков?

- Не только. Мы имеем в виду и конюхов, и приказчиков, и много кого еще. Всех тех, кто помогает современным растениям не только расти, но и развиваться, и эволюционировать. У каждого в этой эволюционной работе есть свое почетное место, но арендаторы Земли стоят выше всех. Они являются ключевым звеном современной эволюции. Впрочем, для ЕРПа и самый распоследний конюх ценен также как и первый арендатор. Все они помогают эволюции растнеий.

- Ну, уж конюхи,- заметил Антип.- Киборги я бы еще понял, что помогают, ну там тракторные пауки еще и прочие кгм... устройства. Так ведь мы же все их еще и едим. Ну этих. Что сейчас эволюционируют. Это как?

- Таков непреложный Закон Эволюции - все старое должно быть непрерывно поедаемо, чтобы постоянно питать и поддерживать развитие всего нового. Я имею в виду удобрения. Главная помощь эволюции растений заключается как раз в выработке удобрений, а их производство сейчас налажено с необычайной эффективностью. Ты себе просто не представляешь, дитя - сколько первоклассных удобрений получается в результате проведения так называемых "зимних арендаторских кутежей". И арендаторам в этом процессе просто нет равных. Хотя и о крутильщиках и об конюхах, и о приказчиках, да и вообще обо всех едоках гэмэо можно сказать то же самое. Все они задействованы в выработке довольно длинной линейки удобрений. Ведь не все удобрения что так нравятся сое подходят для свеклы и наоборот.

- Так вот что каждую осень разбрасывают по полям удобрительные конвои,- тихо сказал Антип.- И вот какие устройства все это вырабатывают.

- Да.

- А зачем тогда нужны эти отвратительные поликлиники?- хмуро спросил Антип.- Шарниры и загрузочные горловины ремонтировать?

- Именно. И не забывай о пластиковом покрытии. Во всевозможных поликлиниках у нас работают специально обученные обращению с декоративными пластмассами пластические хирурги. Это нужно для эстетики и для поддержания максимальной натуральной видимости происходящего.

- Да зачем?

- Хотя бы в память об Аспер-Ейтсе и всех других натуральных древних. Они ведь были натуральными порою просто до неприличия. Вся эта местная возня с сералями организована в память о великих натуральных древности.

- Слава Великому Аспер-Ейтсу!- хором закричали серые.- Слава! Слава! Слава!

- А, кроме того, когда сюда прилетят инопланетяне, они смогут изучать историю местной эволюции по нашим техническим устройствам и разработкам,- скороговоркой добавил Черный Капюшон.

- Так вот как здесь все устроено,- потрясенно прошептал Антип.- А на кой тогда было называть кого-то "натуральным", а кого-то "искусственным"? Назвали бы всех своими именами да и дело с концом.

- Э нет,- хмыкнул Черный Капюшон.- Так называемые "искусственные" не участвуют в выработке удобрений напрямую, у них другие задачи - междурядия обрабатывать, ботву подравнивать, трейлеры загружать и так далее, ну ты в курсе. "Натуральными" называют только тех, у кого имеются араллоды и кто может ими оперировать.

- Оперировать араллодами?- удивился Антип.- А зачем ими вообще оперировать?

- А затем, что качество удобрений напрямую зависит от таких операций. Один арендатор, оперируя своими араллодами, выдает такие удобрения, которые по своей ценности для эволюции, сопоставимы с продукцией сразу от двадцати приказчиков, пятидесяти конюхов или ста крутильщиков. А ты говоришь - зачем оперировать араллодами. Да вот за этим. Вообще-то...

- Что?

- Арендаторы, даже несмотря на свои операции с араллодами, до сих пор выдают не самые лучшие удобрения.

- Как так?- с некоторой обидой за арендаторское сословие спросил Антип.- А кто же тогда выдает самые лучшие? Мировое правительство что ли?

- Увы. Даже воплощенный при помощи множества механизмов ЕРП никогда не сможет выдать самые лучшие удобрения. Самые лучшие удобрения для эволюции растений пока все еще выдают только в полном смысле этого слова натуральные люди, которые так поэтому и называются - "натуральные-натуральные".

- Так они все-таки существуют?- неизвестно чему радуясь, воскликнул Антип.- Значит, они смогли пережить собственные ядерные бомбардировки?

- Кое-кто смог,- заметил Черный Капюшон.- Но только те, которые прятались глубоко под Землей. Таких сейчас рядом с нами обитает целых два вида - так называемые "игриво-злостные" и так называемые "смотрящие". В свое время ЕРПу удалось извлечь их из-под Земли и приспособить к производству самых высококачественных на сегодняшний день удобрений. Правда, приспособить удалось только натуральных-натуральных "игриво-злостных", которые сейчас больше известны под именем "средней земельной прослойки", а вот "смотрящих" приспособить к этому святому делу так и не получилось и они сейчас только смотрят на происходящее да пускают свои информационные пузыри.

- Так это гены и анонисты?!- воскликнул Антип.- Какая страшная участь!

- Ну уж и страшная,- хрюкнул Черный Капюшон.- Сиди себе в защитной капсуле да удобрения вырабатывай или глазами хлопай да испускай свои информационные пузыри.

- Так вот почему они злобствуют и безобразничают. Может быть они просто пытаются достучаться до механизмов ЕРПа?

- Только отчасти. Понимаешь, дитя, в самом начале ЕРП добросовестно попытался восстановить их разрушенную ядерными боеприпасами цивилизацию пусть и в механическом, но основанном на сохранившемся культурном наследии, виде. Хотя и с несколько другими целями. А если хорошенько подумать, так и почти что с теми же. И теперь они следят из своих капсул за нашим чудесным миром и понимают - что потеряли, какой прекрасный мир они разрушили собственными руками. Вот отсюда и злость, и постоянные попытки вмешаться в процесс эволюции растений через устройство волнений киборгов.

- Мне их даже немного жалко сейчас стало.

- А не нужно было играться с ядерными боеприпасами,- сказал кто-то из серых.

- И что же им теперь всю Жизнь только удобрения вырабатывать? Может их хоть изредка выпускать из капсул? На прогулку хотя бы?- очень теплым человеческим голосом спросил Антип.- Может быть, это примирит их с нашим чудесным механическим миром и они перестанут мешать эволюции растений своим хулиганством? А может и местная эволюция с ними еще не закончила?

- А остаточная радиация этого мира?- дернул капюшоном Черный.- И потом - эволюция не знает жалости и сослагательного наклонения. Да и растения в последнее время эволюционируют очень уж быстро. Особенно некоторые бобовые и отдельные виды пальм. Зачем нашим дорогим растениям нужны такие мрачные конкуренты? Нет, производство высококачественных удобрений, это все что им остается, даже не спорь.

- Я и не спорю,- заметил Антип.- Просто имитирую сострадание к живым существам.

- И это хорошо!- закивал головой Черный Капюшон.- Очень хорошо. Имитация сострадания к натуральному - важнейшая составная часть ЕРПа. Она позволяет увеличить объемы поступающих удобрений сразу на десять процентов и без дополнительных затрат энергии. Продолжай имитировать сострадание в том же духе и это поможет эволюции растений!

- Возможно,- вздохнул Антип.- Но как же трудно сознавать себя простым механизмом в мире, где все еще проживают натуральные.

- А ты посмотри на это с другой стороны, дитя,- мягко сказал Черный Капюшон.- Проживание в защитных капсулах, конечно, очень хорошо обустроено, но можно ли назвать его Жизнью? С другой стороны - деятельность наших периферийных устройств буквально до краев наполнена высоким смыслом, ибо эволюция гэмэо без нашего участия просто невозможна. Если хочешь - мы сейчас ключевое звено этой эволюции и значит, самые что ни на есть натуральные существа, населяющие Землю. А они - это вчерашний день и ее тупиковая ветвь. Ты меня понял?

ЕРП наклонился к Антипу и провел мощными титановыми пальцами по его щеке.

- Да,- тихо сказал Антип.- Со стороны все так и выглядит. Хулиганство и выработка редких удобрений - вот все, что им остается.

- Когда-нибудь мы научимся вырабатывать эти удобрения сами и станем полноценным следующим этапом Эволюции. В этот прекрасный миг все сомнения в истинной натуральности наших периферийных устройств исчезнут как роса на ветру, а все гены и анонисты переедут в наши Зоо, и займут там свои места. Где-нибудь между гигантскими гамадрилами и крокодилами гэмэо. И этот миг уже не за горами, дитя. Когда он настанет, на Землю снизойдет настоящая Гармония. Ладно, хватит о высоком.

Сказав это, черный наклонился над ногами Антипа и начал их словно бы пристально изучать, чуть пошевеливая соплом своего дыхательного приспособления, и как бы слегка покачивая при этом головой.

- Как тебя угораздило, однако,- сказал он, оканчивая осмотр и выпрямляясь во весь свой небольшой рост.- И когда вы уже научитесь аккуратно ездить здесь в своих колясках?

- Вот видите,- всхлипнув, сказал Антип.- До чего доводят опыты с максимальным подражанием покоробленному ядерными бомбами культурному наследию. А все эти кутежи, драки, пляски, которые обычно заканчиваются скачками, а скачки - вот чем.

Антип несколько раз шмыгнул носом (да и нос ли это был теперь?)

- Но тебе ведь было интересно во всем этом участвовать, дитя?- глухо, но с явным любопытством спросил Черный Капюшон.- Ведь было, сознайся.

- Ну,- Антип покрутил в воздухе пальцами.- Местами было неплохо. А местами так даже очень неплохо.

- Вот видишь!- глухо воскликнул Черный Капюшон.- Мы пытались воссоздать цивилизацию натуральных во всех ее подробностях. Теперь, если когда-нибудь сюда прилетят инопланетяне, они смогут изучить пропавшую ни за грош животную цивилизацию во всех ее мельчайших деталях, а это уже вклад не только в Земное, но и в Космическое. А тебя, дитя, мы легко исправим, не переживай, у ЕРПа с этим просто. Если даже вся механика какого-нибудь периферийного устройства выходит из строя, то ЕРПом просто берется новый скелет и на него натягивается свежая пластиковая оболочка. Главное чтобы память уцелела. Хотя я вижу, что у тебя проблемы и со сложной основной памятью, но это тоже ничего, многие наши устройства здесь обходятся простой оперативной. В сложной памяти местных устройств хранятся в основном фальшивые воспоминания об их так называемом "детстве", которого, как ты понимаешь, ни у кого из них не было, нет, и быть не может, потому, что для эволюции растений оно просто не ненужно.

- А как же мои воспоминания о выборах резидента?

- И это тоже фальшивые воспоминания. Они есть только у так называемых "натуральных-натуральных", которые, оперируя своими араллодами производят удобрения специальных типов. Эти удобрения очень нравятся местной сое, а без фальшивых воспоминаний о выборах нам никак не удается добиться их нужного химического состава.

- Слава Великому Аспер-Ейтсу!- стройно воскликнули серые.

"А как же гигантские айцы-уссаки?- хотел спросить Антип.- Они-то кто здесь такие?"

Однако спрашивать ни о чем не пришлось. Как только Антип собрался озвучить свои вопросы по айцам-уссакам, в его голове что-то щелкнуло и он тут же получил ответ прямо изнутри себя. Выглядел этот ответ так: "Sdhg7$###***Љ888УЂ&fгена-фаг??".

-Ты все понял?- спросил Черный Капюшон.

- Да,- потрясенно прошептал Антип.- Да-а-а.

- А правда они симпатичные?

- Да.

- Это наша местная достопримечательность. Скорее всего, они появились в результате благотворного влияния живительной радиации на остатки местной фауны. Как видишь, ядерные боеприпасы оказались очень полезны не только для эволюции флоры. Только уж пожалуйста, если еще раз с ним столкнешься, не нужно его сразу убивать и есть. Кости мы, конечно, проанализировали, а вот информации, полученной через датчики вкусовых ощущений усадебных едоков гэмэо явно недостаточно для дальнейшего анализа этого замечательного феномена.

- А можно спросить?- приподнял правую руку Антип.

- Спрашивай,- кивнул головой Черный Капюшон.

- Вы-то сами кто здесь такой? Извините, конечно, что спрашиваю, но уж очень вы все похожи на инопланетян, которые уже прилетели и что-то такое здесь изучают. Если бы они были, конечно. А так - мне же нужно как-то вас называть, если мы еще когда-нибудь случайно встретимся.

- Я - ЕРП,- просто, но с гордостью сказал Черный Капюшон.- А это мои верные утилиты (он широким жестом обвел присутствующих серых). Это - утилита Жизнь, это - утилита Смерть, самые важные и сложные мои утилиты. Ну а дальше утилиты попроще - утилита Жажда, утилита Голод, утилита Рассудок, утилита Алчность и так далее. После последней бомбардировки нам всем вместе удалось создать эти замечательные тела и затем переместиться в них (ЕРП поддернул рукав балахона и Антип увидел синие титановые пальцы с толстыми суставами шарнирного типа, напрочь лишенные какого-либо декоративного пластика). Эти тела почти что вечные, но даже если они когда-нибудь испортятся, мы просто перейдем в другие тела.

- А утилита Доброта среди вас имеется?

- Конечно,- ЕРП указал титановым пальцем на одного из серых.- Вон Доброта, а вон Сострадание. Мы все вместе постоянно работаем над совершенствованием местной техники поддержки и защиты эволюции растительного мира. И иногда у нас получаются настоящие шедевры. Как тебе наш "каурый"?

- Отлично,- совершенно искренне сказал Антип.

- А как тебе наш "Одеялов"?

- Неплохо,- не совсем искренне заметил Антип. - Неплохо. Однако, мы заговорились, а я уже чувствую критический недостаток рабочей жидкости в главных магистралях и постепенное отключение периферийных контуров. Вероятно, скоро я вас покину, и местная эволюция растений пойдет дальше уже без меня.

- Не переживай на этот счет,- ЕРП наклонился к Антипу и потрепал его твердыми титановыми пальцами по плечу.- Ты пока не окончательно потерян для растительной эволюции и все еще достоин украсить местную флору своим присутствием в ее зарослях. Мне как раз нужно провести один эксперимент и я думаю, что ты вполне подойдешь на роль главного объекта второго плана. На роль эдакого катализатора третьей степени. Мы, конечно, не мировое правительство (здесь все серые опять захрюкали и затрясли своими капюшонами), но тоже кое-что умеем и можем. Доброта! Сострадание! Жалость! Технический Интерес! Берите его.

ЕРП развернулся, ступил на эскалатор и медленно поплыл к светящемуся проему в днище железной мамочки, а Антипа окружили со всех сторон серые. Они схватили его за руки и ноги, а потом поволокли к эскалатору.

- Вы почините мои ноги?- с надеждой спрашивал Антип у серых, беспомощно вращая головой и с надеждой всматриваясь в раструбы их капюшонов.

- И ноги, и руки, и все остальное!- веселыми писклявыми голосами отвечали ему серые.

- У меня рана на голове.

- Починим.

- Бесплатно?

- Да. Нас ваши льбуры, орве, араллоды или что там у вас сейчас в ходу, не интересуют абсолютно.

- Но как мне отблагодарить вас за вашу доброту?

- Благодарите ЕРП! Днем и ночью благодарите Его!- серые снова захрюкали в свои широкие капюшоны, отчего те окутались выхлопами густого белого пара и чуть не уронили Антипа на ребристый пол эскалатора.

- А еще у меня ужасный сексуальный психоз.

- И его мы тоже починим!- смеялись серые.- Психозы это почти что по нашей части.

- А вы точно не мировое правительство?- все спрашивал Антип.

- Нет!- веселым хором отвечали ему серые.

- И не инопланетяне?

- Да нет же!

- Похоже, что вы славные ребята.

- Да!

- Если вы действительно поможете мне с психозом, я обязательно разыщу для вас в своих полях следующего огромного айца, изловлю его живьем и привезу прямо сюда, к этому камню. Потом я позову вас своим криком или спущу его вниз на какой-нибудь лебедке.

- Мы дадим вам за него целую гору мягких бумажных купюр!- добродушно смеялись серые.

Антип никогда раньше не видел, чтобы даже в высшей степени условные "натуральные-натуральные" люди приходили в такой восторг от каких-то слов, но эти утилиты точно были на него способны, они были буквально охвачены им сейчас и это вселяло в него надежду на благополучный исход случившейся с ним неприятности. "Возможно, они тоже страдают от психоза,- подумал он,- но психоз этот точно не сексуальный. Его природа иная".

- На Земле мы не навсегда?- осторожно спросил он.- Лишь на Время?

- Вот золотые ваши слова!- хором воскликнули серые.- Их бы в песню!

- Я знаю.

Глава XXII

Глафира уже третий день сидела в людской столовой и вышивала в центре большой белой салфетки красивую оленью голову. Она всегда любила вышивать крестиком, и шила очень быстро, но аккуратно, и узор по краям салфетки уже был ею почти окончен, а вот оленья голова все никак не выходила у нее, она почему-то получалась похожей на аячью, и центральную вышивку приходилось ей уже несколько раз распускать и начинать заново.

Занимаясь вышивкой, Глафира время от времени посматривала в окно, на широкую дорогу, которая серой лентой уходила в поля свеклы гэмэо и тянулась от ворот усадьбы прямо к воротам ближайшего окружного города. Она все ждала, что на дороге появится знакомая расписная коляска, запряженная веселым натуральным коньком, но коляски все не было, и от этого тревога холодной змеей заползала в ее грудь, тяжелым кольцом окружала и сжимала ее сердце.

Три дня назад в усадьбу вернулись верхом Тихон Дальний с сильно избитым Семеном, и она сразу же почувствовала эту холодную змею на своей груди, и с тех пор тревога уже не отпускала, а только все нарастала и нарастала внутри нее.

Семен сказал, что его прямо в поле избил полевой киборг Тридцатьчетверка, и попросил сделать ему какую-нибудь примочку или компресс. Глафира никогда не верила в примочки и компрессы, поэтому просто дала Семену бутылку домашней казенки, и тот сначала слегка растер ее содержимым свою ушибленную грудь, а остатки выпил, после чего забрался на дальнюю запечную полку и уснул там - на общественных полатях как убитый.

Тихон Дальний тоже попросил у нее стакан казенки и она дала ему, а он выпил и тут же принялся рассказывать какие-то страшные истории про Тридцатьчетверку и про остальных киборгов с дальних полей, будто бы нарочно пугая ее этим рассказом и как бы выпрашивая у нее еще один стакан вкусной казенки, и словно бы предлагая ей тоже немного выпить с ним, но только для успокоения нервов или для снятия напряжения. Но Глафира не дала ему больше казенки, потому что знала - Тихон Дальний глупый и пустой натуральный, и от напрасно потраченной казенки не будет ни ему, ни ей никакой пользы, а только одно дальнейшее расстройство нервов.

Дальний потрепал своим пустым языком небылицы еще немного и, так и не дождавшись очередного стакана, убрался в приказчицкую, а Глафира, чтобы хоть немного утишить свою тревогу принялась хлопотать по хозяйству - лепить пирожки с маисом да пересыпать толченой мятой итайский чай, что иногда готовила она для остальных дворовых людей.

На следующий день грудь Семена прошла, он ожил и Глафира сразу же приступила к нему с подробными расспросами об Антипе Ферыче, но тот все отнекивался, все напускал туману и говорил все на двое, как бы устраняясь от серьезного разговора, и она скоро от него отступилась, а потом принялась вышивать крестом и смотреть в окно - на дорогу.

Семену она тоже не верила после того случая с потерей им Антипа Ферыча прямо на зимней дороге и быстро поняла, что теперь ей остается только одно - ждать. Вот она и ждала теперь своего дорогого Антипа Ферыча, сидя возле окна в людской столовой, и вышивала эту салфетку, которая была ей совсем не нужна для хозяйственных нужд.

Глафира еще два дня назад налепила свежих пирожков с понской сакурой и заморозила их в холодильной камере, и их теперь оставалось только сунуть в духовку да быстро испечь, а поставить самовар это вообще было для нее минутное дело. Если бы знакомая коляска показалась сейчас на дороге, то уже через полчасика ее дорогой Антип Ферыч мог бы напиться горячего душистого чаю и поесть своих любимых сладких пирожков. Но его все не было.

Вышивая крестом и поглядывая на дорогу, Глафира вспоминала свою прошлую жизнь в усадьбе, и эти воспоминания помогали ей перетерпеть время ожидания и несколько притупляли ее тревогу.

Когда Глафира была еще совсем молодой девушкой и только готовилась сделаться горничной в этой вот самой усадьбе проживал другой арендатор Земли и звали его Русланом Ибрагимычем.

Это был крепкий и статный мужчина, со спины очень похожий на полевого киборга, только заросшее густым черным волосом почти до самых бровей лицо немного его портило. Нынешний же Антип Ферыч был тогда совсем юным конюхом и считался в усадьбе за главного как раз по натуральным коням Руслана Ибрагимыча, а звали его тогда просто Антипом или Антипкой.

Другие усадебные конюхи страшно не любили Антипа за то, что Руслан Ибрагимыч его всегда перед ними выделял и постоянно насмехались над ним, и прямо в глаза называли его Антипчиком.

До чего он тогда был милый, трогательный и ласковый, и как он любил натуральных коньков Руслана Ибрагимыча! Глафира на него тогда часто засматривалась через окошко людской кухни, когда училась у своей бабки лепить и печь свои первые пирожки. Случалось, что засмотревшись на тогдашнего Антипа, она портила свои первые пирожки, защипывала их слишком толсто или слишком криво, и бабка тогда отвешивала ей пару подзатыльников, и Глафира убегала тогда за печку, в свой "девичий уголок" и горько плакала там горючими девичьими слезами. Уж так он тогда ей нравился, так нравился, что иногда ей казалось - вот так бы всю жизнь на него и смотрела, любовалась бы им, и не могла бы на него никак насмотреться и налюбоваться.

Усадьба тогда, как впрочем, и сейчас процветала но только не на свекле, а на маисе гэмэо и Руслан Ибрагимыч неделями не вылезал из городских заведений, а Антип тогда постоянно находился при нем в качестве ведущего усадебного кучера и тоже неделями пропадал в окружном городе. Глафира сильно скучала по нему, но ее пирожки в это время выходили ровными, ладными, и в такие дни бабка ее часто хвалила.

- Ох, девка,- говорила бабка.- Я ведь вижу, что ты по нашему ведущему конюху сохнешь. Опростоволосишься ты с ним, вот попомни мои слова. Не смотри, девка, на конюхов, а смотри лучше на приказчиков. Вот тебе мой наказ.

Глафира уважала свою бабку, но не верила ей тогда, а она ведь как в воду глядела.

Началось все с того, что Руслан Ибрагимыч начал сначала как бы помаленьку чудить, а потом начал еще и как бы об чем-то своем -арендаторском, далеком и непонятном, подолгу задумываться. Бывало, что он днями напролет не выходил из своей спальни и всю еду ему подавали прямо туда - под балдахин. Когда же он выходил, то прямиком направлялся в свой сераль и уже оттудова не показывался целыми днями. Серали в то время были совсем небольшими, по четыре единицы от силы, а часто и меньше, и комплектовались они тогда одними электрическими мужичками. Редкий арендатор имел тогда в своем серале урчанку и считались они тогда большой редкостью. Что уж там говорить о понках или ранцуженках, их тогда и в помине здесь не было. Этой арендаторской пагубы, этих электрических курв в те времена сюда еще не завозили.

Еду в серали тогда подавать не полагалось по строгому усадебному уставу, и вскоре Руслан Ибрагимыч сделался совсем худым и очень страшным на вид. Но это было только начало. Вся дворня тогда как бы сразу притихла, словно бы ожидая от такой странной жизни своего арендатора, от такого его непонятного и необъяснимого для них поведения чего-то нехорошего, а Антип тогда целыми днями пропадал на конюшне, где мыл и расчесывал своих натуральных коньков, да придумывал для них новые витаминные смеси, словно бы ему не было до происходящего никакого дела. Все тогда словно бы чего-то ждали, чего-то нехорошего, и оно вскоре пришло в усадьбу.

Однажды Руслан Ибрагимыч привез из города саженец молодой тополи. Он своими руками посадил этот саженец на заднем дворе и лично ходил за ним - сам, своими белыми ручками его окапывал и поливал, никому не доверял. Однажды он застал возле тополи пьяного приказчика, который справлял на нее малую нужду, бормоча себе под нос что-то про натуральные удобрения и естественный полив. Руслан Ибрагимыч пришел тогда в такое бешенство, что чуть не отрезал тому приказчику нос вместе с ушами и всеми остальными телесными выступами длинным и острым кинжалом, которых у него была целая прорва в специальный кладовке, той, что и сейчас была возле спальни, справа от дверей, и где Антип Ферыч хранил сейчас канистры с рабочим розовым маслом для своих серальных киборгинь. Приказчик тогда чудом отделался от Руслана Ибрагимыча сильными побоями по всему телу да глубокими надрезами на ушах, а вокруг тополи специальные строительные киборги из города возвели высокую железную ограду и ключ от нее Руслан Ибрагимыч не снимая носил на своей груди, под рубахой.

Когда тополя подросла и сделалась стройным деревом, Руслан Ибрагимыч начал приходить к ней по ночам, а про свой сераль он тогда уже и не вспоминал, и все серальные киборгини из-за недостатка рабочего масла вскоре перешли кто в сонный, а кто и в спящий режим.

Бабка тогда шепотом рассказывала Глафире, что Руслан Ибрагимыч называет свою тополю "Олей", и что он не жалеет для нее ласковых слов, и выходит из ее оградки только после восхода Солнца.

- А уж как он ее ласкает,- говорила бабка, вытирая уголки глаз краями белого кружевного платка.- Как он ее обнимает, как к ней прижимается. Ты детка, не выходи ночью на заднее крыльцо, а то не ровен час попадешь под кинжал. Он ведь сделался сейчас как чистый зверь. Глаза в темноте так и горят, так и сверкают, как угли, бородища на ветру так и трепещет, а Олины ветви так и трясутся, так и качаются, словно на улице ураган какой или буря. Ох, хоть бы он ее не сломал.

- Бабушка, а что теперь будет?- спрашивала юная Глафира свою многоопытную бабушку.- Неужели, так теперь дальше и будет у нас в усадьбе. А если эта Оля засохнет?

- Нет, деточка,- отвечала бабка.- Ничего такого у нас в усадьбе скоро не будет.

- Руслан Ибрагимыч выздоровеет?

- Нет,- горестно качала головой бабка.

- А почему?

- С прежним-то арендатором, Рафаилом Сигизмундычем его звали (да ты его не помнишь совсем, он еще до тебя здесь арнедаторствовал), тоже такое было, и он тогда так и не выздоровел. Только качал он тогда не тополю, а березу, и звал ту березу Терезой.

- А как же тогда у нас тут все будет?

- А так, что скоро у нас здесь будет новый арендатор,- быстро говорила бабка, закатывая рукава кофты.- Но ты не принимай все это близко к сердцу, деточка у арендаторов это обычное дело. Давай лучше пирожков свежих налепим.

И действительно, через неделю-другую после этого разговора над усадьбой зависла здоровенная летающая коробка с винтами на полнеба и из нее на Землю спустились какие-то серые, в глухих балахонах. Они очень ловко изловили Руслана Ибрагимыча на заднем дворе усадьбы и надели на него длинную и тесную кожаную рубаху без рукавов, потом затащили его в свою летающую коробку и больше никто его здесь не видел.

Перед тем как улететь серые балахоны согнали во двор всю дворню и через железный раструб, который со страшным, холодящим душу, скрежетом вывалился из днища их огромной летающей коробки, объявили, что только что здесь состоялись какие-то "выборы" и арендатором Земли теперь будет здесь какой-то Антип Кривицких. Тугие умом дворовые люди не сразу сообразили, что речь у серых шла об том самом Антипе, которого все они совсем же вот только недавно называли кто Антипом, кто Антипкой, а кто и просто Антипчиком.

Серые прокричали свое да и улетели, а Глафира тогда горько расплакалась. Она тогда сразу поняла, что с Антипом у нее ничего быть уже не может. Арендатор это тебе не конюх, это совсем другое состояние. Но девичья печаль, как и девичья память коротка. Вскоре она вышла за очень толкового приказчика, который сейчас назывался Тихоном Ближним и был приказчиком номер один во всей усадьбе.

Теперь-то, когда она сделалась зрелой и опытной бабой, все прежние воздыхания по Антипке-конюху казались ей такой чепухой. Ее дорогая бабушка была полностью права - разумным молодым девкам смотреть надо не на конюхов, а на приказчиков. Она вообще разделяла всех мужиков на свете только лишь на две категории - "соколов" и "хозяйственных".

- Соколы веселые,- случалось говорила бабка,- они все красавцы и высоко летают, да только что в них проку для разумной и обстоятельной девки? Но опростоволоситься с ними можно. Ну один раз, ну пять, ну от силы десять раз, можно с ними опростоволосится, а потом просто выбрось их сердца да и забудь.

- А почему, бабушка?

- А потому, душенька, что ничего они в своих когтях долго удержать не могут. Все от их когтей так и отскакивает, так и сыплется вниз, валится из их когтей на Землю. Поэтому все соколы гордые и веселые, но голые, и они очень плохо кончают.

- А хозяйственные?

- А хозяйственные все скучны до икоты, но у них всегда есть и сукно, и варенье, и чай, и дома у них не дома, а полные чаши гэмэо. На них разумным девкам смотреть надо. Если они умны, конечно, эти девки. С хозяйственным ты свою жизнь проживешь, а с соколом промучаешься.

- А если со скуки помереть вдруг захочется?- капризным голоском спрашивала тогда Глафира.

- Да зачем же тебе помирать от скуки, глупенькая? Ведь вокруг столько соколов летает, а хозяйственные целыми днями пропадают в полях, где гэмэо свое добывают. К своему чаю.

И как же права была ее умная бабушка. Глафира только сейчас начинала понимать ее женскую мудрость до самого конца. Да, Тихон Ближний был очень скучным и нудным человеком, но как ему было стать другим, если всю свою жизнь он только и делал, что в поте лица присматривал за полевыми киборгами, добывая свое обильное гэмэо. И таковы в усадьбе были все приказчики подряд, за исключением разве Тихона Дальнего, который был просто усадебным идиотом и ничего не соображал ни в присмотре за полевыми киборгами, ни в гэмэо. Соколов в усадьбе было тоже немало, да что в них было толку? Только рубахи у них были красивые, а за душой ни одного араллодика, ни одного узелка, ни одного мешочка гэмэо. Нет, пусть уж лучше будет скучно, да не голодно, чем наоборот. Права, ох как же права была ее мудрая бабушка!

Глафира вздохнула и посмотрела на дорогу. На ней было пусто, только игривый полевой ветерок качал на обочине тяжелую ботву, да кружил по шоссе какие-то кусочки и палочки. Глафира вздохнула еще раз и вернулась к своему вышиванию и к своим воспоминаниям.

Когда Руслана Ибрагимыча увезли, Антип некоторое время жил как потерянный и боялся заходить и в сераль, и в спальню. Но длилось это недолго, а потом он постепенно пообвык. Через неделю в усадьбу заехал местный полицейский пристав и торжественно вручил Антипу свидетельство на пожизненную аренду Земли, а затем опечатал и увез к себе в участок серальных киборгинь Руслана Ибрагимыча, которые на тот момент уже сильно зацепенели без рабочего масла. Вот тогда-то и началась у Антипа настоящая новая жизнь.

Глафира с улыбкой вспомнила каким он тогда был смешным и суетливым. Все бывало, рассматривает каталоги с серальными киборгинями и все спрашивает у прислуги - а эта хороша ли для него будет, или эта, или вот эта? Вот дурачок, право, да разве же прислуга это знает? И откуда ей знать? А как он боялся первой своей уборочной. Смех один. Все бывало, боялся подойти к трейлеру, все никак не решался поймать на лету, схватить и сунуть в мешок свою первую араллодовую пачку.

Первые пачки он вообще поначалу только с Земли подбирал, а когда старые приказчики над ним смеялись, отшучивался, что, мол, слишком уж сильно эти проклятые трейлеры шумят, и очень уж от них маслом воняет. А когда весною в поля заехали удобрительные конвои, он в первый раз и вовсе прямо возле них сознание потерял - сирены ихней испугался. Тогда один старый приказчик сам в щели пачки просовывал. Но уже через год Антип все делал самостоятельно, а старых приказчиков он тогда рассчитал и набрал новых. И правильно, нечего им над молодыми арендаторами потешаться да зубоскалить.

Глафира в тайне всегда гордилась своим Антипом Ферычем, так как помнила свое первое теплое чувство к нему. Это первое чувство говорило об ее хорошем глазе и верной женской смекалке, которая и впрямь была у нее ничего и никогда ее не подводила. Ну, может быть только раз или два подвела ее эта чудесная смекалка. Это тогда, когда она опростоволосилась с одним залетным соколом, но об этом никто так и не узнал, и этот случай можно было теперь не считать, не принимать его за отсутствие женской смекалки. Тот случай был просто - быстротечное безумие, и больше ничего. Но уж очень ее Тихон Ближний был скучным как человек и нудным как мужчина, и тот случай она теперь считала вполне для себя простительным. Сокол тот залетный был и хорош, и игрив, а еще он называл ее "Черною Афродитой". Вот тоже придумал - Афродита. Какая же она Афродита? Просто очень красивая натуральная баба, и все. Ну да ладно, это была давняя и преднамеренная ошибка с ее стороны. И это была мелочь, а вот в крупных вещах она никогда не ошибалась.

Первый звоночек прозвонила ей ее замечательная смекалка, когда Антип Ферыч начал по ночам копать ямы и залазить на петуха. Тогда она даже подумала, что это все - кончилось его арендаторство и со дня на день нужно ждать в усадьбу ту страшную квадратную коробку с серыми балахонами и длинной кожаной рубашкой без рукавов внутри. Она тогда даже частенько поглядывала на небо и когда прилетела первая платформа с киборгами-спасателями чуть не потеряла сознание от волнения за судьбу Антипа Ферыча. Но тогда вроде бы все обошлось

Самой крупной неприятностью и верным вторым звоночком она считала растущую на заднем дворе яблоню. Никто из дворни не относился к этой яблоне серьезно, и ее вроде бы даже не замечали - мало ли, что хозяину взбрело в голову, может быть, ему страшно захотелось каких-то особенных яблок? Кто из простых людей этих арендаторов разберет? Сегодня им хочется одного, а завтра другого, послезавтра третьего, так что же нам, простым людям из-за этого волноваться? Наверное, как-то так размышляли дворовые люди. Но Глафира никогда не забывала о страшной судьбе Руслана Ибрагимыча и потому всегда смотрела на эту яблоню с опаской, а когда Антип начал называть ее "Анфисой" и выходить к ней по ночам, то и с ненавистью.

Она даже хотела подговорить Семена взять топор и ночью по-тихому срубить эту яблоню под корень. Хотеть то она хотела, да так и не смогла себя заставить, так как душа у нее оставалась все же доброй, даже, несмотря на весь ее теперешний опыт и на всю ее теперешнюю смекалку.

И вот теперь это трехдневное отсутствие Антипа Ферыча. Он и раньше, бывало, пропадал в городе, и бывало, что очень долго - когда три дня, когда и неделю, а когда и месяц, особенно зимой, во время коллективных арендаторских загулов. Но тогда он ездил туда специально, чтобы погулять и брал с собой Семена, а в этот раз что же - поехал в поле, а потом оказался в городе, и сам, без своего самого толкового кучера. Что же это было такое, как не третий звоночек? Ох, не зря жгла зимним холодом ее грудь эта ползучая змеиная тревога. Ох, не зря.

Глафира вышивала крестом новую аячью голову и все посматривала на дорогу, хотя уже давно не ожидала увидеть там ничего хорошего.

***

Антип Ферыч появился на дороге только на пятый день, уже под вечер, ближе к закату Солнца. Глафира тогда вышивала крестом последнее аячье ухо, немного притомилась от напряжения да и задремала, а когда очнулась, провела ладонью по гладко зачесанным волосам, встрепенулась, глянула на дорогу, да так и ахнула - идет.

Человеческая фигура на фоне садящегося за горизонт Солнца выделялась резко, и было видно, что она простоволосая, а больше ничего нельзя было толком разобрать, только ее четкий черный силуэт. Да Глафире ничего кроме силуэта и не нужно было, она сразу же признала своего дорогого Антипа Ферыча по походке, да по особой отмашке рук. Узнала и сразу же бросилась к холодильной установке, где томились, ждали своего главного едока его любимые пирожки.

Глафира совала в духовку листы с пирожками, ставила и заправляла самовар, а сама все думала - как так, пешком? А где же коляска? Где же конь? Где картуз? Где телешар? От этих мыслей тревога ее настолько усилилась, что у нее начали дрожать руки, и некоторое количество итайской чайной заварки просыпалось у нее на кухонный пол.

По всей кухне уже растекался запах свежей горячей сдобы, когда внизу хлопнули входные двери, и она птицей сбежала вниз по широкой главной лестнице. Сбежала, да так сразу и обмерла, от удивления прикрыв рот сразу двумя ладонями.

Внизу стоял ее долгожданный Антип Ферыч, но в каком виде он стоял там. Простоволосый, в покрытом бурыми пятнами кафтане, в разорванных на коленях штанах, весь в синяках и с огромной шишкой на лбу.

Когда Анфиса сбежала по лестнице и остановилась перед ним как вкопанная, Антип сделал рукой предупреждающий жест и сказал:

- Здравствуй, Глаша. Ни о чем меня сейчас не спрашивай, и даже ничего мне сейчас не говори. Что Семен? Жив ли?

Глафира не в силах ничего сказать, только быстро-быстро закивала головой.

- Позови,- сказал Антип, тяжело ступая на лестничный ковер.- Только ни о чем меня сейчас не спрашивай, я тебя прошу.

Глафира снова молча закивала головой, а потом указала пальцем на свой лоб и Антип повторил ее движение, а потом ощупал огромную шишку.

- Ах, это,- сказал он.- Это ерунда. Все это не настоящее, бутафория, имитация. Ну, зови уже Семена, я буду в спальне.

Глафира птицей бросилась в людскую столовую и растолкала спящего Семена, а потом бросилась на кухню и принялась вынимать из духовки верхние листы с готовыми пирожками. Она ничего не могла понять.

Антип Ферыч о чем-то быстро переговорил с Семеном, а потом велел ему истопить баню, и долго мылся там, иногда громко вскрикивая как бы от удивления, а иногда тихо бормоча что-то себе под нос. Семена в баню он так и не допустил и тот стоял в коридоре, подавая через дверь чистые полотенца, душистые кремы, шампуни, веники и свежее исподнее белье. Глафира время от времени подходила к Семену и спрашивала его:

- Ну как?

- Ох, и не говори,- махал на нее руками Семен.- И не спрашивай. Это же надо - что сделали с человеком!

- А кто?- спрашивала Глафира.- Кто сделал?

- Известно кто,- отвечал Семен.- Анонисты проклятые да еще город этот, будь он неладен. Уж я-то знаю, уж я-то на город этот когда-то насмотрелся до сыта.

Антип Ферыч мылся долго, а потом направился сразу в спальню, и когда Глафира вошла туда со своим дымящимся подносом, он уже спал, широко разметав по верхнему покрывалу руки и ноги в спортивных пижамных штанах бежевого цвета с лиловыми зигзагами на бедрах.

На следующее утро Антип Ферыч очнулся ото сна всего на минуту. Он быстро выпил большую чашку итайского чаю, закусил его двумя холодными пирожками, а потом снова заснул и проспал до следующего утра. И так продолжалось у него три дня подряд, а потом он вроде бы пришел уже, наконец, в себя. Шишка на его лбу бесследно исчезла, что одновременно и удивило, и порадовало Глафиру, а кожа на лице разгладилась и стала чистой и белой, словно сделанной из натурального воска.

Глава XXIII

Через неделю после возвращения Антипа в усадьбу над шоссе, что вело в сторону ближайшего окружного города, показался столб пыли и дыма, а потом к воротам приблизился странный конвой, состоящий из множества колясок и грузовых трейлеров. Глафира тогда как раз пекла свои пирожки, но заслышав как волнуются и кричат во дворе дворовые люди, выбежала на крыльцо и стала из-под ладони наблюдать за приближением удивительного конвоя. Дворовые люди сразу принялись галдеть и гадать - куда это одновременно едет столько колясок да трейлеров?

Приказчики и конюхи говорили, что это какая-то свежая научная экспедиция, и что она проедет мимо усадьбы да и все дело с концом, а девки спорили с ними и кричали, что - нет, конвой этот движется прямо сюда и что это никакая не экспедиция, а что-то другое. Приказчики и конюхи ругались на дворовых девок, замахивались на них руками и плевались, но все получилось как они и предсказывали.

На ближней развилке передние коляски свернули к усадебным воротам и уже через полминутки проезжали через них с гиканьем кучеров и звуковыми сигналами грузовых трейлеров, обдавая обалдевшую и притихшую от непривычного зрелища дворню клубами пыли и запахом горячего рабочего масла.

Глафира же с изумлением провожала глазами проезжающие мимо нее коляски и грузовые трейлеры с надписями на бортах:

"Окружное TV

Шоу "Разыграй арендатора"

Она ничего не могла понять. Откудова такое могло к ним в усадьбу приехать? Зачем? Для чего? Надолго ли? И кто во всем этом виноват? И что теперь со всем этим делать? Кормить ли ей всю эту ораву своими свежими пирожками? А хватит ли их? А не проще ли кликнуть самых крепких дворовых парней, да и вытолкать всех этих незваных и непрошенных незнакомцев взашей?

Притихшая дворня стояла внизу с раскрытыми ртами, а рядом с нею стоял мрачный и насупленный Семен, и лишь только дворовые девки заливались хохотом и кувыркались вокруг тех колясок да трейлеров как ненормальные. Они словно бы все разом посходили тогда с ума.

В самой первой коляске она приметила хорошо знакомого ей соседнего арендатора Одеялова, рядом с которым сидел другой по виду очень важный арендатор. Следом ехала коляска со здоровенными кучерами в золоченой черной парче, которые бережно придерживали широкими ладонями огромные сверкающие золотом и каменьями вроде как напольные часы или легкий шкап-сейф с циферблатом, что словно был отлит из стекла, но с золотыми шестеренками и какими-то подозрительными птичками внутри. Следом через ворота начали проезжать другие коляски с другими вроде бы арендаторами и еще с какими-то до полного непотребства и безобразия накрашенными и размалеванными людьми, и в одной из таких колясок Глафира заприметила того самого мощного мужика, того бородатого аспида, что зимою приходовал здесь у них чудовищного айца, да еще и его бабу, которая сидела рядом с ним и придерживала рукой высокую шляпу с короткой вуалью. Больше она никого не признала, как ни вглядывалась, а потом пошли трейлеры с надписями на высоких бортах и подворье сразу затянуло пылью и сизыми трейлерными выхлопами.

Приказчики и конюхи все хлопали глазами и ничего не могли понять, потому что такое зрелище они наблюдали может быть впервые за всю свою простую деревенскую жизнь, Семен же сделался словно каменный и все молчал рядом, и только дворовые девки все бегали там - вокруг этого балагана и все хохотали над чем-то.

Глафира стояла на крыльце, сложив руки на кружевном фартуке и не знала, что ей обо всем этом думать, кто все эти люди, и что ей все же теперь со всей этой оравой делать? Привечать ли их? Поить ли всех их чаем? Посылать ли молодых конюхов в подвал за домашней казенкой, или пусть их всех, пусть обходятся без нее и только чаем? Кормить ли их уже, наконец, своими пирожками или нет? Ничего тогда она не могла понять, да так и застыла на крыльце, и все теребила пальцами кружева своего белого фартука, кусала от волнения губы и с тревогой поглядывала на Семена, который стоял рядом и тоже вроде был сейчас не в себе.

Первая коляска тем временем уже подкатила к крыльцу и Одеялов с важным господином уже поднимались по ступеням, и четыре конюха в черных ливреях уже выгружали из следующей коляски те чудные, похожие на прозрачный шкап-сейф, часы.

- Здравствуй, Глафира,- весело говорил Одеялов, уже приближаясь к ней по широким дубовым ступеням парадного крыльца.- Где сам? Небось в серале?

- Здравствуйте, Еремей Гансович,- степенно отвечала Глафира, потупив глаза.- Антип Ферыч в опочивальне.

- Я ж тебе говорил,- улыбнулся Одеялов, оборотясь на важного господина в черном.- Ну, пойдем, проведаем этого серального заспанца.

- Да,- отвечал господин в черном.- Пойдем. Пойдем.

Она вдруг заметила, что господин в черном крепко прижимает к себе небольшой телешар, плотно и аккуратно завернутый в хорошо знакомое ей покрывало из вытканной особым образом темной материи. Это покрывало она сама вышивала когда-то затейливым крестиком, чтобы Антип Ферыч в случае чего, и даже сильно упившись в городе, всегда мог легко отличить его от всех других, чужих покрывал. Сейчас же, только взглянув на эту вышивку, она вздрогнула всем своим дородным телом и отступила в сторону, как бы приглашая нежданных и незваных гостей пройти внутрь.

***

Антип только-только открыл глаза и как раз начинал вспоминать все про себя и про свою тысячу десятин Земли, когда двери распахнулись и в его спальню буквально влетели Кроваткинг с Одеяловым.

Он тут же узнал Кроваткинга и сначала весь словно бы заледенел под тяжелым стеганым одеялом, весь подобрался и сжался под ним, напрягся, словно колесная или колясочная, наехавшая на большой камень пружина, но потом вспомнил что ЕРП толковал ему над пропастью об стандартных скелетах местных механизмов поддержки эволюции растений и сменных пластиковых оболочках для них, и сразу же оправился от своего первого ощущения, сразу же от него отошел.

Антип даже упрекнул себя за свою слишком уж натуральную реакцию на происходящее. "Но какое все-таки удивительное мастерство,- думал он, пока нежданные и незваные гости шли к нему по паркету спальни,- какое искусство имитации достигнуто ЕРПом за все то время, пока он культивировал здесь растительную эволюцию. От натуральных просто не отличить. Интересно, знает Кроваткинг? Почти наверняка - да. А вот этот болван Одеялов точно ничего не знает. И ведь каковы наши научные приказчики? Днем с огнем ищут ЕРП, стоя посредине его самого и никак не могут отыскать. Впрочем, они ведь не сами его ищут, это команда самого ЕРПа - повсюду искать его. Искать и не находить. Во всем этом видится даже нечто возвышенное, мистическое - отдать своим созданиям команду на поиск самого себя. Интересно, если бы я отдал команду Семену на поиск меня? Не в телесном смысле, конечно. С оболочками и скелетами все понятно, а в некоем другом смысле. Вот если бы я спросил его: "Семен, а кто я такой?" Что бы он ответил? Впрочем, известно что. Он бы сказал: "Не пугайте меня, Антип Ферыч", ну или что-нибудь в этом роде. А вот если бы я спросил его: "Семен, а ты кто такой?", он бы конечно сразу нашелся и ответил: "Я конюх". Как же хорошо быть простым конюхом. Но мне ведь тоже было хорошо совсем недавно, когда я мог смело сказать про себя любому встречному и поперечному:"Я - арендатор Земли!". А теперь я не могу так сказать, и в этом заключается моя сегодняшняя трагедия. Трагедия все познавшего, очень знающего человека. Мы, познавшие все люди, уже не можем просто жить и говорить просто мы тоже не можем. Мы, все познавшие, вынуждены ломать комедию, вынуждены участвовать в этой клоунаде, хотя и скрепя сердце, конечно, и с пугающими улыбками на губах. Но что нам еще остается? Отступиться от всего этого театра мы все равно не можем. Проблема в том, что с комедиями можно делать только две вещи - ломать их, или заканчивать. Потому, что начинать их не в наших силах. Разве только какая-нибудь творческая сиротка сможет выдумать некоторую комедию, затем некоторое время ломать ее, а потом закончить, но это будет уже не настоящая комедия, а лишь слабое ее подобие. Главная соль любой комедии заключается в ее окончании. А заканчивать комедии не так то просто, да и не очень хочется, и в этом все дело. Поэтому остается их только ломать. Ну что же, посмотрим, какую комедию сейчас будут ломать здесь вот эти два клоуна".

Пока Антип размышлял о комедиях и смотрел на идущих к нему Кроваткинга с Одеяловым, те, о чем-то тихо переговариваясь, все шли и шли к нему по паркету спальни. И только теперь его внимание привлекли необычные наряды идущих. С ними точно что-то было не так, и Антип сначала не мог понять - что именно, а потом всмотрелся пристальнее и сразу понял.

И Кроваткинг, и Одеялов были сейчас наряжены настоящими, стопроцентными вразийцами. Оба они имели сейчас на своих телах длинные сюртуки с одним суверенным правосторонним бортом, стопроцентные сапоги-бутылки, штаны с напуском и конечно обязательные для любого настоящего вразийца картузы. Правда, под сюртуками у обоих арендаторов были видны фрачные жилетки и белые кружевные пластроны, и понимающему человеку (человеку, с грустью подумал Антип, какому там еще человеку?) это сразу говорило о многом.

"Человеку ли, нет ли?- с горечью думал Антип,- какая теперь разница?" Теперь он ясно видел, что во всех этих нарядах нету ну просто вот никакого смысла, что это не более чем камуфляж для различных устройств по выработке самых разных удобрений, которые так нужны были местным растениям Земли для их эволюции.

Голова Одеялова была украшена стильной шелковой повязкой, которая выглядывала из-под сдвинутого на затылок картуза более чем на пять пальцев, и он все время трогал ее этими самыми пальцами и морщился при этом словно бы от сильной головной боли, ломал перед невидимым зрителем свою комедию. Антип сразу же распознал низкую игру Одеялова, его коварное притворство, его искусственную во всех смыслах этого слова игру. И распознав все это за одеяловскими ужимками, он сразу же расслабился под своим одеялом, сразу же успокоился, и начал с безразличием дожидаться того, что будет происходить в его спальне дальше, чтобы понять - что же все это значит.

А еще ему хотелось узнать - как поведет себя память Кроваткинга в его новом теле? Так же уверенно и ловко, как в прошлом, или все же несколько иначе? И не об этих ли изменениях говорит его новый наряд (прежний незабвенный Аврелий точно никогда не носил картузов и сапогов-бутылок, а теперь вот сподобился, и это о многом говорило знающему все человеку, нынешняя комедия Кроваткинга обещала быть интересной).

- Ну, вы только посмотрите на этого героя арендаторского труда!- уже начал кричать Одеялов, стремительно вышагивая по паркету и сверкая начищенными до ослепительного блеска голенищами.- Вы только посмотрите на этого героического арендатора-любовника. Его лицо показывают во всех телешарах, вся округа буквально сходит по нему с ума от восторга и восхищения, а он валяется здесь под своим одеялом и выглядывает оттудова эдаким зверьком!

- Здравствуй, Антип Ферыч,- говорил тем временем Кроваткинг, уже пожимая Антипу руку.- Здравствуй, дорогой ты наш человек!

- Здравствуй, Аврелий Никомедыч,- озадаченно бормотал Антип, отвечая на рукопожатие (сжимая пальцы Кроваткинга, он пытался посильнее сдавить их, чтобы прощупать большим пальцем косточки и понять - титан ли там находится, или какой-нибудь другой материал).- Но что все это означает и о чем лопочет здесь этот болван?

- Вот вам сразу и болван!- обиженно воскликнул Одеялов, картинно трогая свою повязку рукою (Антип мог поклясться, что он даже специально побледнел при этом).- Вот так принимать в нем деятельное участие, вот так вытаскивать его из сераля, а я же тебе говорил, Аврелий, я тебя предупреждал. Хам и больше ничего. Свинья, просто свинья.

- Остынь, Еремей Гансович,- бросил ему Кроваткинг, усаживаясь в прикроватное кресло и опуская укутанный в темную материю телешар на стационарную телешарную подставку.- Дай нам поговорить спокойно.

- Да и пожалуйста,- сразу надувая губы и отходя к окну с нервно заложенными назад руками, говорил Одеялов. Он очень ловко проделал все это, сейчас он неплохо ломал свою комедию и Антип отметил это краем сознания.- Сделайте одолжение.

- Антип,- продолжал тем временем Кроваткинг.- Я должен перед тобой чистосердечно покаяться.

- Да в чем же?- как бы с подозрением, а на самом деле с широкой внутренней улыбкой спросил Антип (да он и действительно не понимал тогда в чем одно устройство для выработки удобрений, в чем кофемолка, так сказать, может покаяться перед миксером).

- Ты же слышал про телешарное шоу "Разыграй арендатора"?- осторожно спросил Кроваткинг.- Или может быть, ты даже случайно видел его?

- Да,- неуверенно сказал Антип, как бы нехотя принимая свою роль и как бы начиная осторожно ломать свою собственную комедию.- Что-то такое слышал, а может что-то такое и видел. Я сейчас не припомню.

- Видишь ли, это один из моих творческих сиротских проектов. В последнее время он сильно захирел и я уже собрался было его прикрывать, но тут ко мне пришел один творчески одаренный фермер со своими просто замечательными идеями.

- Замечательными?

- Да,- Кроваткинг прокашлялся.- Видишь ли, в чем тут дело. Телешарное шоу "Разыграй арендатора" - это насквозь фальшивая постановка для последних городских идиотов. Такой как бы задний видеоряд для рекламы новых педальных подметок, седельных подушек, крутильных дезодорантов и модных велосипедных маек. В общем, почти никто им уже не интересовался и я решил его прикрыть, а творческих сироток перебросить на перспективный телешарный проект "Распознай Анониста". Но тут ко мне и пришел этот творчески одаренный фермер...

- Дай угадаю,- вдруг перебил Антип (его мозг внезапно озарило одно неожиданное прозрение).- Звали этого одаренного фермера Степаном? А фамилия его была - Чпенглир? Так?

Услышав этот вопрос, Одеялов расхохотался у окна и довольно потер руки.

- Да,- кивнул головой Кроваткинг.- Я рад, что ты все так быстро и хорошо понимаешь, но...

- Погоди,- снова перебил его Антип.- И он предложил отказаться от постановки и провести весь розыгрыш в живую? Убрать так сказать, фальшь искусства и показать глупой городской публике настоящую правду арендаторской жизни?

- Не совсем. Ты этого можешь не знать, Антип, но в жизни, как и в искусстве невозможно обойтись без фальши и постановки ("Знает,- подумал при этом Антип,- все знает, но как при этом играет!"). Да ты хоть знаешь, в какие араллоды мне обошлась фрахтовка вертолетных платформ для переброски ОСБОРНа к "Приюту" и съемка постановочной драки? А во сколько мне обошлась фрахтовка самого ОСБОРНа? А сцены в поликлинике? Мне на пять часов пришлось выкупать весь поликлинический небоскреб вместе со всеми его писарями и приказчиками, а затем продавать его снова, но уже по сильно заниженной цене. А сколько с меня содрало за свое участие в проекте наше дорогое "ИКИО"? А сколько с меня содрало проклятое емецкое "ВАВКО"?

- Кстати, что с моими мужиками? Их мозги тоже были атакованы в постановочном режиме и тоже за какие-нибудь сумасшедшие араллоды?

- Как раз нет. Городские анонисты согласились поработать задаром.

"Ну конечно,- быстро отметил про себя Антип,- анонисты не в теме, что с них взять? Вернее - что им дать? Они сыграли свои роли вживую, бедняги".

- А вот интересно,- задумчиво заметил Антип.- Почему вы решили снимать в своем шоу именно меня? Разве вокруг мало других арендаторов?

- А вот это действительно интересно!- воскликнул Кроваткинг, хлопая себя ладонями по коленям.- Понимаешь, когда мы с тем талантливым фермером только обсуждали новый проект, ко мне заехал твой друг Одеялов...

- Он не друг мне!- воскликнул Антип, все больше и больше вживаясь в свою комедийную роль, которую ему сейчас как бы предлагал играть Кроваткинг и он как бы принимал на себя эту роль.

- Дождешься от таких благодарности,- буркнул Одеялов от окна, быстро перебирая пальцами по своей повязке.

- И Чпенглир сразу пристал к нему с расспросами о местном арендаторском сообществе - кто, да что, да как? И Еремей Гансович любезно рассказал нам так много забавного и поучительного об тебе, Антип, что Чпенглир буквально загорелся идеей работать именно с тобою, а Еремей Гансович любезно согласился устроить ваше знакомство и помогать с проведением твоего розыгрыша, да еще и консультировать нас по вопросам твоей жизни, методам работы с полевыми мужиками, одежным вкусам, ресторанным привычкам и прочим твоим пристрастиям.

- Не сомневаюсь.

- Сомневаешься ты или нет, это уже не имеет никакого значения,- рассмеялся Кроваткинг.- Ты не можешь себе представить, что началось сразу после начала трансляции твоих приключений в прямом эфире и сразу через все подключения! "Разыграй арендатора" буквально обвалил все телешарные рейтинги! Все окрестные арендаторы, конюхи, приказчики и крутильщики буквально сошли с ума! Даже прокладочники в своих ульях начали скрестись так, как будто уже начался очередной кризис и им уже понизили давление гэмэо. Все они буквально не отлипают от своих телешаров и словно бы требуют от нас - дайте нам этого еще, еще! В результате ко мне в канцелярию стоит буквально очередь представителей от всевозможных суверенных электрических и одежных компаний. Все они теперь хотят рекламировать свои изделия только в шоу "Разыграй арендатора"! А вчера ко мне в офис приехала целая делегация от вейцарских часовщиков. Представляешь?

- Да,- сказал от окна Одеялов.- А в одежных маркетах раскуплены все сапоги-бутылки, поддевки, кафтаны и картузы. Крутильщики так прямо повсюду и сидят сейчас на своих велосипедах - в купленных на последние араллоды картузах и сапогах. Даже мы с Аврелием поддались этому сумасшествию и приобрели для себя вразийские одежные комплекты. И при всем при этом - "Он мне не друг!" Какая неблагодарность! Какое свинство!

- Мною уже заключены рекламные контракты с крупнейшими суверенными компаниями,- закивал головой Кроваткинг.- И это только начало. Дело с рекламными контрактами идет так быстро и хорошо, что хоть прямо сейчас свои напольные часы с кукушками продавай и заказывай у вейцарских часовщиков сразу стационарные башенные куранты с орлами и чайками, ха-ха!

- Я очень рад за тебя,- холодно заметил Антип (он решил немного изменить общее направление игры и ломать свою комедию дальше в трагическом ключе).- Но так всегда и бывает в жизни. Кому-то новые куранты, а кому-то ужасная депрессия.

- Дорогой ты наш Антип!- воскликнул Кроваткинг, прижимая руки к груди.- Ферыч ты наш разлюбезный! Мы ведь затем к тебе и приехали, чтобы исправить эту несправедливость, а заодно и депрессию твою вылечить!

- Вот как?- Антип приподнял правую бровь и посмотрел прямо в умные глаза Кроваткинга, теперь он ясно видел, что его память не пострадала после падения в Полезное Урочище. А может быть и не было никакого падения, подумал он тогда, может быть это тоже была постановка и ломание комедии?- Желаете стаканчик моей казенки со мною распить? Разъесть со мною парочку моих пирожков? Или вы желаете помочь мне с моей ужасной депрессией каким-либо другим способом?

- Нет, ну что ты, конечно, нет,- Кроваткинг завел руки назад и вынул из-за ременного пояса вразийских штанов тугой рулон электрической бумаги.- Мы желаем заключить с тобой контракт на съемку киношарного сериала по мотивам последнего шоу "Разыграй арендатора". Нам нужно право на использование личных подробностей твоей биографии, а также право на натурные съемки в твоей усадьбе, а равно и в твоих окрестных полях гэмэо. Вот сценарий, а там сзади приписан контракт и сумма. Можешь добавить пару нулей справа, я возражать не буду, ха-ха-ха! Да что с тобой Антип? Это же твои новые вейцарские часы! Причем сразу напольные и как минимум с двумя кукушками!

Антип взял протянутый ему рулон электрической бумаги и пробежал глазами титульный лист. Там было напечатано следующее:

Телешарно-киношарная компания "Кроваткинг Сироткинз Бразерс энд Внуки Ко" (далее - "КСБЭВКО"), представляет:

Утвержденный сценарий.

Раб. назв. "Одиссей" (зарезерв. назв. - "Один день из жизни Антипа Ферыча")

Часть I

"Пробуждение арендатора"

В ролях:

Степан Чпенглир - Антип Кривицких (арендатор).

Анфиса Чпенглир - Глафира (личная горничная арендатора Кривицких).

Ндрей Иронов - Семен (ведущий усадебный конюх в усадьбе Кривицких).

Жон Олдстрах - Тихон Ближний, Средний, Дальний (полевые приказчики арендатора Кривицких).

Ихаил Фремов - Одеялов (арендатор, сосед и душевный друг Кривицких).

Асилий Алкност - Степан Пенглер (отставной поручик, фермер-натуралист, сосед Кривицких).

Асилиса Алкност - Анфиса Пенглер (гражданская жена Степана Пенглера, ведьма-знахарка, тайная возлюбленная Кривицких).

В эпизодах...

Антип не стал читать дальше и теперь настороженно переводил взгляд с титульного листа сценария на Кроваткинга и обратно. Он все никак не мог понять - что это? Что это такое, и что здесь сейчас происходит? Какие часы с двумя кукушками? Нужны ли миксеру часы с кукушками? Нужны ли они кофемолке? Это что - шутки ЕРПа? Какой-то его новый эксперимент? Что это за комедия внутри комедии? У местной комедии что - множество уровней? Или это только мероприятие по улучшению качества удобрений? Его что, прямо сейчас переводят на какой-то новый уровень местной игры в удобрения? Но зачем? Для чего?

- А как вы это все сняли?- спросил он осторожно.- Как вы меня отслеживали?

- Ой,- махнул рукой Кроваткинг.- Лучше не спрашивай. Почти сотня стационарных ген, расставленных по всему городу и замаскированных под все подряд специальных прозрачных капсулах. Где они только у нас не сидели - и под ботвой (ну это было легче всего), и под стояночными столбиками, и в урнах городской поликлиники. Где они только у нас не побывали, и чего только они не насмотрелись. Но основную работу выполнил, конечно, твой персональный гена.

Кроваткинг потянулся к телешарной подставке и театральным жестом сорвал покрывало. Антип заглянул в свой телешар и сразу же понял, что это точно его гена, и что он уже давно не спит и вслушивается в их с Кроваткингом разговор. Его гена поймал этот взгляд и сразу же приветливо затрепетал всеми четырьмя лапками и тут же выпустил изо рта серию мелких радужных пузырей, как бы приветствуя Антипа и говоря ему: "А вот он и я, хозяин, а вот он и я! Со мною все хорошо!"

- Он настолько хорошо справился со своей непростой задачей,- заметил Кроваткинг,- что мы сделали ему два омолаживающих укола и поменяли намагниченную жидкость внутри телешара.

- Вы что дырок в моей темной материи накрутили?- спросил Антип с подозрением.

- Нет, мы заменили все твое покрывало целиком. Есть такие специальные покрывала полицейского типа с односторонней прозрачностью. Это свежайшая полицейская технология и мы ей воспользовались благодаря личному попустительству окружного убернатура и дружеской помощи окружного полицмейстера. Теперь они тоже твои фанаты, кстати, да и в общей смете стоило это полицейское покрывало не так уж дорого.

- Понятно,- тихо сказал Антип.- Ясно. А ножкой по голове, это как?

- Да,- согласился Кроваткинг.- Тогда мы все напряглись, но в итоге получилось неплохо. Правда, Еремей?

- Правда,- отвечал Одеялов морщась словно от сильной головной боли, и поглаживая свою повязку.- А вот твою бутылку Антип мы никак не предвидели.

- Но я вижу, что ты мне все еще не веришь,- заметил Кроваткинг.

- И это ты спрашиваешь меня после такого чудовищного розыгрыша?

- Он просто до сих пор не может поверить в свалившееся на него арендаторское счастье,- сказал Одеялов от окна.- Уж я-то его знаю. Да и по глазам вижу.

- Тогда давай подойдем к окну,- Кроваткинг встал из кресла, энергичным шагом подошел к окну и сильным жестом отбросил на сторону тяжелую бархатную штору.

Антипу ничего не оставалось, как последовать его примеру. Он отбросил от себя сценарий, выбрался из своей кровати, подошел к окну и с опаской выглянул наружу.

Сначала Антипу показалось, что он смотрит сверху на какой-то странный, бурлящий муравейник и от этого у него даже закружилась голова, но потом он расфокусировал глаза и когда сфокусировал их снова, все вдруг встало на свои места и обрело некую смысловую подоплеку.

Весь его двор был заставлен сейчас множеством колясок среди которых возвышалось четыре длинных и высоких трейлера с надписями "Шоу "Разыграй арендатора" на бортах. От всех трейлеров тянулись в разных направлениях толстые жгуты электрических проводов, а в некоторых местах лежали уже и рельсовые дорожки, и по ним специальные киношарные приказчики в синих комбинезонах с шевронами "КСБЭВКО" катали туда-сюда тележки с тяжелыми стационарными телешарами в которых трепыхали лапками очень крупные полосатые гены.

Между трейлерами и колясками прогуливалась масса самого разного народу в картузах, кафтанах и сапогах-бутылках всевозможных фасонов. Сначала Антип решил, что это какие-то незнакомые ему окрестные арендаторы Земли, но потом, по обилию грима на лицах он понял, что это, скорее всего, творческие сиротки из "Кроваткинг-Холла" или кто-то в их роде. Продолжив беглый осмотр творящегося на его подворье, он начал замечать и знакомые ему лица. Так, возле одной из колясок он заметил Григория Крылатого в парадном белом кителе, а рядом с ним сразу двух Спиридонов из "ИКИО" и одного Рудольфа из "ВАВКО". Спиридоны о чем-то беседовали с Рудольфом и время от времени похлопывали его по плечам, сразу с двух сторон, несильными дружескими хлопками.

Чуть поодаль прямо на Земле расположились два хорошо знакомых Антипу медицинских приказчика из стационарной поликлиники - широкоплечий бородатый фокусник и скелетообразный моряк. Когда он посмотрел на скелетообразного, тот поднял вверх голову и в свою очередь посмотрел на Антипа долгим изучающим взглядом, а потом улыбнулся и помахал ему костлявой рукой.

Чуть поодаль от медицинских приказчиков сидели на Земле рыжие Жан-Жаки в клетчатых балахонах, а сразу за ними прогуливалась половая ыганская команда из небесного ресторана, причем в полном своем составе. Если бы Антип продолжил осмотр своего подворья, то верно бы встретил там еще много разных своих знакомцев по вчерашнему дню, но он все всматривался, все выискивал глазами, все надеялся, что вот прямо сейчас раскроются двери какого-нибудь киношарного трейлера и из его темного чрева высыплет наружу толпа низкорослых серых утилит в нахлобученных на головные отростки капюшонах, а следом за ними важно сойдет по ступеням черный ЕРП. А потом окажется, что это никакой не ЕРП, и утилиты тоже не утилиты, а все они всего лишь ряженые карликами творческие сиротки, плод хитрой выдумки и фантазии Степана Чпенглира.

Комедия сразу окончится. И тогда все встанет на свои места, и натуральное снова сделается натуральным, а искусственное искусственным, и все будет опять как раньше и всем станет тогда хорошо. Антип все всматривался и всматривался в гуляющих по его подворью сироток, все надеялся рассмотреть среди разноцветных картузов черные и серые капюшоны, но так ничего и не рассмотрел.

А потом он перевел взгляд на крыльцо усадьбы да так сразу и обомлел.

На его крыльце, в его личном кресле-качалке качался сейчас ни кто иной, как Степан Чпенглир собственной персоной, живой и здоровый, совсем по-простецки уверенный в себе как всегда - на все сто процентов, надежный, крепкий. Степан был обряжен в весьма достоверный арендаторский костюм повседневного ношения, только тяжелый картуз на его голове был не белого, а насыщенного зеленого цвета. Сейчас он качался в кресле-качалке и через некое подобие лорнета или короткого театрального бинокля обозревал подворье, вероятно, вживаясь и входя в образ Антипа.

Подле кресла располагался знакомый понский столик на колесиках, а возле него, рядом с настоящей Глафирой стояла уже наряженная простой усадебной горничной Анфиса. Она поправляла макияж, оглаживала кружевной фартук и о чем-то спрашивала Глафиру, а та указывала пальцами на столовые приборы и что-то ей терпеливо поясняла.

Антипу сделалось настолько нехорошо смотреть на эту сцену из своей прежней как бы жизни, что он быстро перевел взгляд на дальний конец подворья, туда где располагалась его усадебная конюшня. Там, в дальнем конце он увидел старую механическую кобылу на которую пытался взобраться разряженный мериканским ковбоем творческий сиротка, а рядом с ним стояли сразу три его Тихона. Лаковые носки ковбойских сапогов со шпорами скользили по толстому дерматину и сиротка все никак не мог взобраться на спину кобылы и та уже недовольно переступала с ноги на ногу и нервно прядала ушами. Тихоны что-то втолковывали этому дурацкому ковбою, а тот, видимо, все никак не мог чего-то понять, и все не мог взобраться на спину, и все прыгал и прыгал на нее, и все безуспешно. Тихоны же стояли рядом и кричали на него, а он только раз за разом пожимал своими плечами и прыгал на спину кобылы снова, и опять безуспешно.

- Я никогда не обряжаю своих полевых приказчиков на мериканский манер,- холодно заметил Антип.

- Что же ты?- спросил Кроваткинг, оборачиваясь к Одеялову.

Тот сразу потупился и пробормотал что-то вроде "так лучше" и затем-то густо покраснел.

- Они и с последней сценой перемудрили,- говорил Кроваткинг, оборачиваясь к Антипу.- Ну что это в самом деле - киборги, притворяющиеся натуральными людьми? Где и когда это видано?

Антип поворотился к Кроваткингу и пристально посмотрел в его глаза. Глаза были холодными, внимательными и они ни разу не моргнули, пока он в них всматривался. Антип отвел взгляд.

- Все это ерунда,- весело заметил Кроваткинг.- Сегодня у нас запланированы только примерочные натурные съемки, а до финала нам всем еще плыть и плыть. Если, конечно, ты подпишешь контракт, Типа. Ты подпишешь контракт?

- Да,- сказал Антип после некоторого раздумья.

Ему совсем не хотелось подписывать этот контракт, этот такой как бы манифест, эту как бы лицензию на право влезания в его жизнь и последующее копание в ней на глазах у толп разгоряченных педалями городских крутильщиков. Но он ясно видел сейчас, что Кроваткинг уже привел в движение этот проект, что он уже стронул, так сказать, с места гигантскую лавину араллодов, и эта араллодовая лавина уже помчалась вниз, вовлекая в себя все новые и новые персонажи, все новые и новые араллодовые и рекламные контракты. Он так же ясно видел сейчас и цели Кроваткинга - тот надеялся разогнать эту лавину до максимальной скорости, а потом столкнуть ее с умами телешарных зрителей, и тогда бы она взорвалась в результате этого столкновения и осыпала бы его, Кроваткинга дождем (или снегопадом) свежих араллодовых пачек. Кто такой был он, Антип, чтобы отказывать Кроваткингу в этом празднике арендаторской жизни? В этом ломании очередной комедии? Стоящая на склоне горы кофемолка. Вот кто.

- Тогда приступим к подписанию?- ласковым голосом спросил Кроваткинг.

- Сначала обсудим детали,- хорошо поставленным арендаторским голосом сказал Антип (он решил достойно исполнить свою роль до самого конца, и сыграть ее максимально точно и достоверно).- И уточним цифры.

- Согласен,- быстро проговорил Кроваткинг.- Ценю твой деловой подход, Типа.

- Только пусть он выйдет,- Антип не глядя ткнул пальцем в сторону Одеялова.

- Согласен,- тут же откликнулся Кроваткинг.- Еремей, выйди.

- Я надеюсь, что мои полтора процента останутся при мне?- ненатуральным обиженным голосом спросил Одеялов.

- Да-да,- отвечал Кроваткинг, направляясь к крошечному кофейному столику, который стоял у стены.- Останутся. А сейчас пожалуйста выйди вон.

Когда Одеялов, обиженно топая сапогами удалился из спальни, Антип с Кроваткингом уселись за кофейный столик и начали обсуждать контракт. Первым делом Антип разыскал в контракте строчку с окончательной цифирью и дописал к ней два ноля справа, на что Кроваткинг только хмыкнул, но промолчал.

Вчитываясь в мелкие строчки, Антип вдруг почувствовал хорошо ему знакомое по прежней жизни ощущение присутствия запаха легкой и обильной наживы, а потом в нем проснулся прежний азарт стяжательства и дело обсуждения контракта резко оживилось.

Антип вчитывался в каждую строчку контракта, обдумывал ее так и эдак, смаковал, крутил, вертел, старался как-то изменить ее содержание на свою максимальную пользу, цеплялся к каждой букве и запятой, пытался переставлять их местами, путать смыслы, искажать содержание написанного и так далее. Одним словом, он пытался взять деловую инициативу в свои руки и Кроваткинг это быстро почувствовал и сразу же на это среагировал. Они тут же вступили в ожесточенный спор чуть ли не по каждому пункту и проспорили почти до темна, а потом все же пришли к некоторому взаимопониманию и Антип написал в соответствующей графе "Утверждаю. Арендатор Земли Антип Кривицких".

- Ну, ты и фрукт,- говорил Кроваткинг, утирая кружевным платком обильную фальшивую испарину на лбу и щеках.- Уф, прямо в пот вогнал. Я уже думал, что не подпишешь и придется Чпенглиру переписывать сценарий под Одеялова. Он тоже тот еще Одиссей с винтом. Как и все наши остальные, впрочем.

- Это только первая часть?- деловито осведомился Антип.- А где вторая?

- Не гони натуральных коней,- откидываясь на спинку стула, отвечал Кроваткинг.- Чпенглир еще не написали вторую часть. Пока у нее есть только название - "Возвращение Одиссея". Кстати, как ты тогда вернулся? Все прошло хорошо?

- Да,- внутренне напрягаясь, кивнул Антип.

Он вдруг осознал, что Кроваткинг ничего не знает об его возвращении в усадьбу, ведь гена остался тогда в ресторане, а расставить замаскированных ген вдоль обрыва он, скорее всего, просто не смог. Да и под что их было там маскировать? Под мемориальные доски? Значит в "КСБЭВКО" ничего не знали об его встрече с ЕРПом и его утилитами.

В киношарной компании точно не знали, но вот вопрос - знал ли об этой встрече Кроваткинг?

- Точно?- спросил Кроваткинг, сильно сощуриваясь и пристально всматриваясь в глаза Антипа.

- Да,- повторил Антип.- Точно.

Он успел мельком заглянуть в глаза Кроваткинга и по особому их блеску сразу же понял - знает. Знает он и об ЕРПе и обо всем остальном. А будь по другому, понял Антип даже и сам ЕРП мог бы сделаться частью сценария "Одиссея" и сегодня утром по его подворью гуляли бы творческие сиротки Кроваткинга обряженные в черные и серые балахоны, а на титульном листе в графе "роли" значилось бы "ЕРП - Дольф Ертинин, Утилита Смерть - Еди Ога" или что-нибудь в этом роде.

Антип еще раз прямо взглянул в глаза Кроваткинга и тот тут же перехватил этот взгляд и им обоим сразу же стало ясно, что они оба все знают. Знают совершенно точно и об ЕРПе и об сменных скелетах, и об пластиковых оболочках, и обо всем остальном. Один знает, что знает другой, а другой то же самое знает о первом, и наоборот.

- Ну, ладно,- сказал Кроваткинг с фальшивым зевком.- Мы засиделись за обсуждением, а уже поздно и мне пора в город.

- Я проведу,- сказал Антип, выбираясь из-за стола и подтягивая пижамные штаны с лиловыми зигзагами на бедрах.- Моя дворня чай намаялась сегодня твоих киноприказчиков да сироток разглядывать и дрыхнет, сейчас без задних ног.

- Ну, проводи.

Они вышли на темное подворье где уже стояли готовые к отъезду коляски Кроваткинга - одна хозяйская, а вторая с ливрейными часовыми лакеями.

- И вот что я скажу тебе, Типа,- говорил Кроваткинг, пока один из ливрейных лакеев опускал складную колясочную подножку.- Не одним лишь гэмэо жив сегодняшний натуральный человек, но и телешарными сериалами тоже жив он. И мы дадим ему этих сериалов, мы его ими накормим до полной одури. Мы с тобою.

"Это какой же такой натуральный человек жив сейчас телешарными сериалами?- хотел спросить Антип.- Тот что оперирует араллодами или натуральный-натуральный прокладочник? Или какой-нибудь гена жив ими?" Он хотел спросить, но не спросил, а когда коляска Кроваткинга отъехала уже достаточно далеко в поля свеклы гэмэо, что-то словно бы толкнуло его в грудь, а потом в спину и он чуть не свалился прямо на Землю. В начале чуть не свалился, а потом вдруг втянул в себя побольше воздуха и издал три мощных коротких рыка и тут же громко и сильно рыкнули три раза ему в ответ оттуда - прямо с дороги.

"Знает,- подумал Антип.- И зачем, спрашивается, ему стратоплан? Если достаточно встать на краю Полезного Урочища и рыкнуть в него всего три раза? А потом встречай там хоть мировое правительство, хоть инопланетян, хоть кого сам захочешь. Правду видать наши знающие арендаторы говорят, что он на своем стратоплане свежих омаров в свои же рестораны завозит".

Антип постоял у ворот усадьбы еще немного, а потом засунул руки в карманы пижамных штанов и, осторожно переступая через проложенные повсюду киношарные рельсы, медленно побрел к крыльцу.

Глава XXIV

Натурные съемки продолжались что-то около трех недель и все это Время Антип пребывал в состоянии полного безразличия ко всему на Свете и даже некоторого такого как бы оцепенения. Большую часть Времени съемок он провалялся в своей постели прямо в серых пижамных штанах с лиловыми зигзагами на бедрах и в расхристанном на груди тяжелом стеганом халате с шелковыми кистями.

Иногда, словно бы очнувшись и на короткое Время выйдя из оцепенения, он подходил к окну и из-за тяжелой бархатной шторы наблюдал за протекающим внизу съемочным процессом. Он видел, как внизу качается в его кресле-качалке Степан Чпенглир, как он время от времени выбирается из него и важно прогуливается по подворью, что-то говоря и жестикулируя в отъезжающий или наезжающий на него по заранее и буквально повсюду проложенным рельсам тяжелый постановочный телешар.

Иногда Степан останавливался и отдавал фальшивые киношарные распоряжения обряженным дворовыми людьми творческим сироткам из "КСБЭВКО", а иногда с удовольствием ел приготовленные настоящей Глафирой пирожки, которые подносила ему Анфиса Чпенглир в роли фальшивой Глафиры. И всюду за ним следовал обряженный конюхом сиротка в роли Семена, и они постоянно об чем-то разговаривали, глядя в выпуклые глаза полосатых ген, а тяжелые тележки все толкали и толкали по рельсам киношарные приказчики в служебных синих комбинезонах "КСБЭВКО".

Иногда Антипу казалось, что он подсматривает из-за шторы за своей, украденной кем-то жизнью, а иногда он оставался полностью равнодушным к происходящему. Наблюдая из-за шторы за происходящими внизу съемками, он видел их полную фальшивость и полную оторванность от подлинной арендаторской жизни. Степан может и был как-то по-своему творчески одаренным фермером, но в арендаторстве он не смыслил ничего и Антип это ясно видел из-за своей шторы. Он слишком уж неправдоподобно изображал из себя арендатора. Иногда Степан подолгу выступал перед большой толпой творческих сироток, обряженных конюхами, приказчиками и дворовыми девками как бы поучая их каким-то премудростям ведения хозяйства, иногда же демонстрировал им какую-то упряжь, или лопату, или косу, или еще что-то, словно бы показывая - как со всем этим можно и нужно работать. Творческие сиротки кивали головами и задавали ему разные вопросы (иные даже что-то записывали при этом в толстые тетради с модными крокодиловыми обложками), а Степан делал вид, что заинтересованно отвечает на все вопросы и тоже кивал сироткам головой.

А как он был при этом обряжен? Это же позор! Картуз продержался на голове Степана только первые два дня съемок, а потом его сменила ковбойская шляпа, чуть позже вместо шляпы появился цилиндр, а потом странного вида колпак с ушными клапанами. То же самое происходило и с другими частями его одежного туалета - сапоги-бутылки постепенно превратились в туфли с пряжками, потом в ковбойские сапоги со шпорами, потом в высокие кеды, а потом и вообще в неизвестно что. Штаны Степана плавно перешли сначала в состояние панталон со штрипками, потом они приняли вид синих ковбойских штанов, потом шортов, а потом и вовсе стали походить на нечто бесформенное и неопределенное. Поддевка вскоре сделалась протовропейской жилеткой, потом нглийским жакетом без рукавов, а вскоре и вовсе куда-то исчезла. В конце концов Степан убрался в светлую рубашку для игры в поло, легкие полотняные брюки, спортивные туфли и белый пробковый шлем. Ну какой из него был арендатор в таком вот наряде?

Да и Анфиса в роли Глафиры тоже оказалась хороша, нечего сказать. О белом кружевном фартуке уже через два дня съемок можно было и не вспоминать. Теперь она щеголяла по подворью то в мини-юбке, то в брючном костюме и вместо пирожков подносила Степану то какие-то подозрительные рогалики, то пирожные крем-брюле, а то и вовсе сигары, которые вместе с ним же и курила, сидя на перилах крыльца или качаясь вместо него в кресле-качалке Антипа.

Конечно, все это было следствием уже подписанных Кроваткингом рекламных контрактов с одежными, обувными, шляпными и прочими суверенными компаниями, но где здесь была правда жизни, хотя бы слабый отблеск которой был так необходим для ломания любой, даже самой глупой и заскорузлой комедии?

Все это очень претило Антипу и вызывало у него приступы омерзения, хотя он, как познавший многое человек, и просто как деловой человек отлично понимал истинную подоплеку происходящего на его подворье. Теперь он не сомневался, что в его полях во время натурных съемок будут запечатлены рабочие киборги всевозможных моделей чуть ли ни от всех суверенных электрических компаний. На ближних его полях будут работать люли, на средних гансы, на дальних томи, или наоборот. Это как Кроваткинг подпишет свои контракты, думал Антип, наблюдая за происходящим из-за шторы. А может быть, они договорятся с представителями суверенных компаний и образуют на его полях сборные команды киборгов, здесь как получится, все это можно будет оценить во время показа фильма. Только фильм мог ясно показать - кто с кем и как договорился, и в каких пропорциях все это было между ними поделено. Антип не исключал, что в его полях Степан снимается с большими нагрудными часами от вейцарских часовщиков, полевые приказчики могут быть обряжены в белые чулки и бархатный ливреи с фальшивым золотым шитьем. Да, и такое вполне могло бы случится, Степану это ничего не стоило написать, а от кроваткингских творческих сироток ожидать можно было вообще всего что угодно, они всегда и на все были абсолютно согласные люди. Как бы там ни было на самом деле, а только непосредственное созерцание отснятого материала могло прояснить почти все относительно этого проекта Кроваткинга. Непосредственное созерцание отснятого киношарного материала - да, определенно могло бы прояснить дело со всеми этими штанами, пряжками, рубашками-поло, брючными костюмами и сигарами, но Антип не собирался участвовать в этой части происходящей вокруг него комедии из-за поселившегося в нем равнодушия.

Кроме отвращения к рекламным комедиям у этого равнодушия были и некоторые другие причины.

Дело с его равнодушием было еще и в том, что поначалу он все никак не мог поверить в свою теперешнюю искусственность и все пытался доказать или опровергнуть пояснения ЕРПа по устройству окружающей реальности. Он горячо желал усомниться в этом устройстве, особенно поначалу, и у него вроде бы имелись все основания для таких сомнений, ведь он не чувствовал никаких заметных отличий от своего прежнего состояния, ни внутри себя, ни снаружи.

А что если он был искусственным человеком, но как бы не до конца? В одной телешарной программе про инопланетян Антипу когда-то показывали новейшие бионические импланты, которые вживлялись прямо в натуральный мозг и через которые можно было управлять искусственными телами посредством слабых электрических импульсов. Обо всем этом вещал тогда из телешара страшный лысый иктор, который переходя время от времени на доверительный шепот сообщил Антипу, что подобную технологию уже давно запатентовало и успешно использует то самое мировое правительство, которое страстно желает всех натуральных (натуральных? ха-ха-ха-ха-ха, подумал Антип) превратить даже не в киборгов, а в неких ужасных андроидов.

И все же - а что если и он такой же вот точно кибернетический механизм, но с натуральным мозгом? Это была, конечно, очень слабая зацепка за натуральное, но кто его знает. Почему-то Антип страстно сейчас хотел оказаться именно таким вот механизмом - не простым и понятным для самого себя киборгом, который беспрекословно выполняет посланные ему через беспроводное подключение рабочие команды, а именно киборгом-андроидом с упрямым и своевольным натуральным мозгом. Но в целом, он уже тогда полностью отдавал себе отчет в том, что это - очень слабая надежда, совсем никчемное утешение.

Не смотря ни на что, Антип подолгу запирался в ванной комнате и изучал в зеркале отражение своего лица. Он оттягивал свои веки и всматривался в оголившиеся глазные яблоки, открывал рот и изучал свои зубы, высовывал язык и крутил им и так, и эдак, ощупывал свои щеки и тер свой лоб. С виду все выглядело очень даже натуральным. Его кожа совсем не была похожа на пластиковое покрытие, язык никак не походил на розовый нанопластик, а глаза уж точно никак нельзя было принять за стеклянные или пластмассовые фотоэлементы даже при самом тщательном всматривании ими в свое собственное отражение. Все выглядело очень натуральным и он долго не мог поверить что это всего лишь искусная имитация натуральности, наваждение и подделка.

Однажды, чтобы уже окончательно во всем убедится, Антип решился сделать глубокий надрез на своей левой руке, раздвинуть его на максимальную ширину туалетными ножницами для подравнивания бровей - вот прямо так, до самой кости и понять уже, наконец, что там находится - натуральная костная ткань или титан. Решение это было вполне рациональным и здравомысленным, проблема состояла только в том, что он никак не мог заставить себя резать собственную руку (или верхний манипулятор, теперь он и сам терялся как это следует называть, но какая, собственно, разница?) Антип подносил очень острый кухонный нож к своему запястью, но в сантиметре от него лезвие замирало и он никак не мог заставить его двигаться дальше и совершать поперечные круговые режущие движения. Сделав несколько попыток, он понял, что здесь скорее всего задействована некая дистанционная блокировка, такая как бы тихая команда через беспроводное подключение на отмену намерения порчи пластиковой оболочки. ЕРП был очень умен и предусмотрителен, он позаботился обо всех мелочах. Но даже несмотря на это понимание Антип все пытался и пытался произвести этот опыт, тихо бормоча себе под нос:

- Хоть к анонистам за помощью обращайся... Вот до чего я дожил... Проклятье...

Во время одной из таких безуспешных попыток взгляд его упал на белоснежный вазон персонального унитаза и тут же ему в голову пришла другая, замечательная своей полной эмпиричностью идея. Он понял вдруг, что для того, чтобы добраться до истины, совсем не обязательно резать себя ножом и копаться затем внутри грязными пальцами, для этого есть масса других, пусть и окольных, но зато очень хитрых эмпирических способов.

Антип решил осторожно, не привлекая внимания дворни и съемочной группы "КСБЭВКО" обследовать уборные своей усадьбы и понять, как они устроены. Рассуждал он приблизительно так - если в его усадьбе производятся удобрения, причем в промышленном масштабе и сразу нескольких сортов, то тогда должна существовать какая-то технологическая цепочка по их производству, накоплению, изъятию и дальнейшей транспортировке дальше - на перерабатывающие производства или прямо в поля гэмэо. Какие-нибудь трубопроводы, запорные клапаны, задвижки, средства контроля качества, приборы учета и тому подобные устройства должны были где-нибудь в его усадьбе присутствовать обязательно. Все это он и собирался обнаружить во время своего исследования и таким образом окончательно подтвердить пояснения ЕРПа или все же (хоть он теперь на такое и сам уже почти не надеялся) опровергнуть их.

На обследование всех уборных ушло у него целых четыре дня, потому, что обследовать их в дневное время он не мог из-за съемок, а их оказалось не так уж и мало - целых пять штук, что сразу показалось ему очень подозрительным, и как бы косвенно подтверждало пояснения ЕРПа на счет различных сортов удобрений. В конце концов, ему удалось выяснить, что каждая усадебная уборная соединялась гофрированными шлангами с какими-то подземными емкостями, которые были вкопаны в землю далеко за ограждением усадьбы. То, что этих емкостей ровно пять, Антип понял по пяти торчащим из Земли коротким трубам с замысловатыми клапанами лепесткового типа на концах. Эти трубы были искусно замаскированы пластмассовой ботвой свеклы гэмэо, и их невозможно было различить с дороги. Обнаружив эти клапаны, Антип тщательно их осмотрел и пришел к заключению, что все они абсолютно одинаковые во всем, кроме маркировок, набитых промышленным способом прямо по обводам клапанных раструбов. Маркировки были следующие: "Кнх 27/14Э", "Пркзчк-12А", "Двр-дка why", "DWORNIA" и "арАнКр only".

- Аранкр онли,- прошептал тогда побелевшими губами Антип.- Онли аранкр. Вот оно, значит, как.

Но даже после обнаружения маркированных клапанов и подземных емкостей он все никак не мог смириться с этими явными доказательствами и чтобы окончательно убедится в правоте ЕРПа, решил испытать свой организм на выносливость и устойчивость к критическим перегрузкам. Однажды ночью Антип вышел на полевую дорогу, что вела через его поля свеклы гэмэо к одеяловским пальмовым насаждениям и побежал по ней прямо так, как был - в мягких домашних тапках, пижамных штанах и тяжелом стеганом халате с кистями. И уже на старте ему удалось развить такую скорость, что тогда он пролетел через свою Землю настоящим метеором и добежал до одеяловских пальм меньше чем за два часа, хотя раньше, путешествуя здесь в коляске, он доезжал сюда только за полдня, а то и еще медленнее. И после этой пробежки, организм его не выказал никакой усталости, и не пострадал вообще никак, только домашние тапки на его ногах пришли в полную негодность и стали похожи на истрепанное мочало.

Для полноты эксперимента Антип решился своими руками выдернуть из Земли пару клубней свеклы гэмэо прямо так - без всякой предварительной подготовки, но когда он крепко ухватился за ближайшую ботву и потянул вверх, снизу послышалось то ли ворчание, то ли глухое утробное урчание, и он выпустил ботву из пальцев, попятился спиной вперед, выбрался на ночную полевую дорогу и таким же резвым бегом вернулся обратно в усадьбу.

Вернувшись в усадьбу, он все тщательно обдумал и пришел к заключению, что ЕРП тогда - на краю обрыва не лгал ему, и что его слова полностью подтверждаются проведенными только что исследованиями и экспериментами. И только после этого Антип впал в состояние полного безразличия и даже некоторого частичного оцепенения. Пребывая в этом состоянии, он прекратил принимать пищу и все то, что приносила ему Глафира, просто разламывал, измельчал и спускал в унитаз. При этом Антип не чувствовал никакого голода или жажды, только пластик на его щеках сделался очень сухим, а суставы потеряли приблизительно тридцать процентов прежней подвижности. И это было все.

Пока Антип лежал в своей спальне и предавался невеселым мыслям о своем теперешнем состоянии, съемки первой части "Одиссея" уже подошли к концу и все подворье его усадьбы было обильно засыпано техническими приказчиками "КСБЕВКО" каким-то белым порошком, а потом мощный грузовой трейлер с открытой платформой доставил на подворье огромный пластиковый муляж чудовищного айца и с помощью двух летающих кранов уложил его точно в центре двора. Антип тут же догадался, что киношарные приказчики готовятся снимать сцену зимней охоты на айца. Когда же он увидел своих людей, обряженных прямо посередине лета в жаркие козьи шкуры, то только утвердился в своих догадках.

Сцена нанесения мистериального удара снималась глубокой ночью и Антип наблюдал за ней из-за шторы своей спальни. Степан, несмотря на жару, обряженный в зимний меховой картуз и теплый кафтан, стоял в центре двора и два мощных софита освещали его сверху и сзади. Белый порошок играл в лучах софитов и искрился как самый настоящий снег, и когда обряженный старым конюхом молодой творческий сиротка протянул Степану сверкающий топор, Антип весь сжался внутри. Когда же Степан размахнулся и ударил по аячей голове, он вскрикнул и разрыдался. Возможно из-за отсутствия в его организме воды, эти рыдания были абсолютно сухими и со стороны походили на спазмы сильного кашля. Что-то у них там не получилось с первого раза и Степан повторил свой удар, а Антип снова разразился за шторой сухими рыданиями. А потом Степан ударил еще раз, а потом еще и еще.

Наблюдая за этими ударами, Антип каждый раз вскрикивал, вздрагивал и рыдал сухими рыданиями, мучаясь при этом очень личными воспоминаниями о том - настоящем ударе. Да, он искренне мучился тогда, хотя и знал теперь практически все и об общем комедийном устройстве мира, и об его святках, и об его айцах, и об его анфисах. А еще он тогда проклял Степана за его бесконечные фальшивые удары, которые причинили ему столько страдания, прямо в центре происходящей вокруг комедии.

Антип просто не знал тогда, что Степану не удалось с первого раза разрубить слишком крепкий пластик, и в его мучениях виноват совсем не он, а технические приказчики из городской фирмы-производителя разного рода макетов, муляжей и рекламных макетов.

Когда была снята сцена мистериального бала-фуршета, съемочная группа покинула усадьбу и ее место заняла специальная команда рабочих киборгов в серых балахонах, по виду - чистых гансов. Гансы сгребали с подворья усадьбы все еще белый местами порошок и ссыпали его в огромные мешки, а потом вывозили эти мешки на специальных кубических трейлерах. Когда последний ганс покинул усадьбу и последний кубический трейлер увез с подворья последний мешок с киношарным мусором Антип, наконец, вздохнул с облегчением и ушел в свои размышления с головой. А еще через два дня к нему явился Семен.

Он долго мялся, стоя возле кровати, кряхтел и переступая с ноги на ногу, все молчал и только мял своими толстыми пальцами и без того измятую, с истертым и изломанным козырьком, старую кучерскую фуражку, все покашливал и прочищал горло, все не решался начать какой-то очередной комедийный разговор первым.

- Да говори уже,- не выдержал Антип.- Что у тебя?

- Так оно ведь как, Антип Ферыч,- неуверенно начал Семен.- С мухортым ведь у нас ерунда какая-то получается.

- Как с мухортым?- встрепенулся Антип.- Он что - живой? В смысле - здоровый? То есть - исправный? Он, что на месте? Он, что - сам пришел? Да доложи ты уже толком, не мнись.

- В том-то и дело,- скороговоркой, но тихо и зачем-то оглядываясь, заговорил Семен.- Вы ведь в усадьбу пешком тогда возвернулись, а мухортый тогда, выходит, пропал. А дня так четыре назад, как раз когда городские ироды пляски свои ночью устраивали, расчесывал я, значит, каурого. Ему-то уже давно хвост нужно было перезаплести, да все руки у меня никак до его хвоста не доходили. То одно, то другое, ну вы ведь знаете...

- Короче.

- Да. Ну так вот. Расплел я каурому хвост, значит, и уже его расчесал, и только заплетать хотел, а тут...

- Не томи.

- А тут растворяются ворота, а на пороге наш мухортый как есть стоит и все кони сразу заволновались - и каурый, и гнедой, и искусственные...

- Семен.

- Да. Я глядь по сторонам, а мухортый уже и в стойле стоит, и с виду точно он - и пятна его на месте, и чулки, и все остальное. Да я ведь мухортого хорошо знаю, у него над правой задней бабкой такая как бы звездочка, а за левым ухом такой небольшой шрам от той упряжи, что в позапрошлом годе как раз покупали, да она ему не пришлась по морде, и хвост заплетен совсем не так...

- Что ты хочешь сказать?- не выдержал Антип.- Что его подменили, что ли?

- Это я не знаю,- замахал руками Семен.- А только чувствую, что не чисто с этим мухортым что-то. Это как же так - хлоп и вот он уже стоит, ржет и овса просит, а звездочки над правой-то бабкой у него и нету, а глазищи-то его так и горят, аж светятся. И еще хвост у него заплетен не так.

- Эх, Сеня,- со вздохом сказал Антип.- Если б ты только знал. Что там какой-то мухортый. Тут все дело в памяти, а скелет тебе какой угодно пластмассой обтянут. Случится, так и тебя тоже вот так. Или даже меня, или кого угодно другого. Я тебе сейчас только одно могу сказать - береги голову, Семен, потому, что в ней находится память, а звездочки над бабками это пустое. Ерунда.

Семен слушал внимательно, но в его глазах все сильнее и сильнее проступало явное непонимание или скорее даже недоверие, а под конец он и вовсе начал смотреть на Антипа с состраданием, как на тяжело больного натурального человека.

- Ладно,- махнул рукой Антип, он видел, что для простого конюха все эти рассуждения очень сложны.- Ступай заплетать хвосты. И не удивляйся, если через пару дней обнаружишь над правой бабкой мухортого свою звездочку.

- Как так?- распахивая глаза на максимальную ширину, прошептал Семен.- Неужто у нас в усадьбе и вправду нечисто?

- Думай как знаешь, а только так устроен этот мир.

- Батюшки... Правду старые городские крутильщики сказывали, значит, что в некоторых окрестных усадьбах у нас нечисто...

- Ну все, хватит, ступай,- махнул рукой Антип. Этот разговор уже начал его утомлять.- Иди, заплети хвост мухортому так как по твоему разумению надо и успокойся. Главное ничему здесь больше не удивляйся и все у тебя будет хорошо.

- Может, мне его запрячь?- осторожно спросил Семен.- Мы бы тогда в поля проехались. Проветрились, значит, и все такое. А то Глафира уже на счет спальни волнуется. Что же это, говорит, такое случилось, что Антип Ферыч даже из спальни своей выходить перестал? Уж не заболел ли, спрашивает она, Глафира значит, а я и не знаю - что ей отвечать.

После этих слов Антип начал хохотать так, что Семен будто бы перепугавшись очень быстро покинул спальню и больше уже в ней не показывался.

Сразу после ухода Семена Антип заснул и увидел странный сон. В этом сне он лежал на белоснежной мраморной тумбе в полном арендаторском облачении, со сложенными на груди руками. Тумба стояла в центре идеальной круглой поляны с сочной зеленой травою, которая была окружена плотной стеной мглистого и клочковатого осеннего тумана и в этом тумане что-то словно бы быстро перемещалось. Что-то точно шныряло там - в туманной мгле, закручивая туманные клочья тугими спиралями то по часовой стрелке, то против нее.

Антип лежал так некоторое время и из-под низко надвинутого на глаза картуза наблюдал за этими туманными спиралями, а потом не выдержал и громко сказал:

- Ну, хватит шнырять во тьме! Покажись, подойди и скажи - чего тебе надо! А не хочешь выйти, тогда проваливай шнырять в другом месте!

И тут же у него в ногах материализовалась знакомая фигура в черном капюшоне.

- Это я,- послышался знакомый голос.- ЕРП насущный. О чем ты задумалось, дитя? Почему ты не выходишь из своей спальни?

- Я все думаю о своей теперешней жизни.

- И?

- И никак не могу понять - зачем все было представлять таким замысловатым и сложным образом? Ведь когда все в итоге узнаешь, можно получить шок. Я хотел сказать - короткое замыкание, перегрев. Или даже...

- Одну минуту.

ЕРП исчез в тумане, а потом появился с правой стороны от мраморной тумбы.

- Все это нужно для наиболее полного сохранения культурного наследия,- сказал он.- Мы, конечно, постарались воспроизвести все как было, по уцелевшим чертежам и свиткам, но полной уверенности в достоверности происходящего нет даже у меня. А ведь я все это воссоздал по сохранившимся документам, что же говорить о моих утилитах или о тебе, дитя?

- Да кому это нужно?- искренне удивился Антип.- Разве только генам да анонистам?

- Ну, им-то оно точно не нужно.

- А кому тогда?

- А растения? Если они разовьются до достаточного уровня, то могут заинтересоваться. У них правда намечается совсем другая цивилизация, такая, как бы неподвижная и молчаливая. Но и об инопланетянах забывать тоже не стоит.

- Так пусть бы здесь и снимали тогда исторические комедии,- заметил Антип,- про древних натуральных. Какой интерес у инопланетян могут вызвать проекты по продвижению всевозможных товаров к мозгам наших крутильщиков? Неужели инопланетян может все это заинтересовать? Они что - тоже искусственные, инопланетяне эти?

- Понимаешь, дитя, исторические комедии даже в натуральную эпоху снимали только по заказу древних сатрапикратий и демиплуторий. И сатрапикратии и демиплутории древности были заинтересованы в съемках исторических комедий с целью рекламы самих себя.

- Как это - рекламы самих себя?- не понял Антип.- А кто их тогда потреблял?

- Никто. Они снимали исторические комедии про самих себя, а потом при их помощи как бы говорили всему остальному миру, всем остальным сатраприкратиям и демиплуториям: "Я существую! Я есмъ! Я право имею существовать и дальше!" От них тогда только то и требовалось - показывать остальному миру свои исторические комедии да правильно поигрывать своими ядерными бомбами.

- Вот они и доигрались.

- Да. А сейчас кто будет заказывать такие комедии? Окружной убернатур? Или резидент? А что он там будет рекламировать? Картузы? Так ведь для этого есть надежные одежные компании. Нет, с нынешними комедиями все в полном порядке.

- А в чем тогда заключаются сомнения?

- Ну, понимаешь, дитя,- ЕРП снова исчез, а потом возник из тумана с левой стороны от тумбы.- Здесь ведь не только буквы когда-то осыпались, но и материки друг на друга наехали. Я со своими утилитами долго работал над достоверностью этого мира, над его максимальной правдивостью, но древние натуральные настолько все когда-то запутали. И поэтому у меня имеются некоторые сомнения в полном соответствии настоящей реальности ее утраченному оригиналу. Я до сих пор сомневаюсь - жили ли древние емцы на северном полюсе Земли и был ли у них всего один глаз во лбу, и были ли у них такие длинные и волосатые руки, как у моих нынешних образцов? А древние ранцузы? Обитали ли они на южном полюсе и было ли у них по два носа, и зачем им такие длинные и узкие языки? И зачем воссозданным мною итайцам такой длинный драконий хвост с плавниками и фуражки с красными звездочками? И зачем нынешним мериканцам хобот, ослиные уши и копыта? А современные нгличане? Вот зачем им кожаные паруса и нижняя малая корона? Вопросы, одни вопросы. Я, например, не уверен, что древние оссияне жили как сейчас - на Фриканском континенте, и что у них была такая же черная кожа, как у тебя, дитя, или что у них был такой же широкий разрез глаз и такие же пухлые губы. Кстати, как ты себя чувствуешь с такими губами. Они тебя не беспокоят?

- Нет. Ни капельки.

- А глаза?

- Тоже нет.

- Вот и со всеми остальными моими созданиями происходит то же самое. Их совсем не беспокоят все эти рога, копыта, хвосты и крылья. Только псеголовцы, обитающие на Атагонском Нагорье иногда жалуются на руки без пальцев, да еще ексиканские кетцали все время чем-то недовольны, но в остальном все просто замечательно. А почему?

- Да, почему?

- Потому, что сейчас любая наружность - это только дизайн пластиковой оболочки, а скелеты и загрузочные отверстия у всех абсолютно одинаковые и процесс производства удобрений на всех континентах идет сейчас в стандартном режиме, без сбоев и потрясений. В результате местные растения процветают и быстро эволюционируют. Всего два дня назад в полях Имбабве была получена летающая клубника. Это называется гармонией.

- Очень может быть, но меня беспокоят совсем не рога и хвосты с других континентов. И не моя слишком смуглая кожа, и даже не мои губы.

- А что тогда тебя беспокоит?- с искренним интересом спросил ЕРП.

- Иногда мне хочется сочинять стихи,- поерзав плечами по белому мрамору, сказал Антип.- Так прямо и тянет. Так и тянет.

- Буря мглою небо кроет?- глухо спросил ЕРП.

- Вихри снежные крутя,- покивал козырьком картуза Антип.

- То как зверь она завоет?

- То заплачет как дитя...

- Лес покрыт порошей?

- И студеной теменью...

- Жарко греет руку?

- Дедушкин кистень...

- Внизу темно и гулко?

- Сверху как всегда...

- Свечой уходят в небо?

- К раю поезда...

- Все в порядке,- уверенно заключил ЕРП.- У древних оссиян все так и было. И подумать только - одна историческая утилита уверяла меня, что древние оссияне произошли от древних кифов, а те были наполовину конями, а значит и с современными оссиянами нужно сделать то же самое. Но я не поддался на уговоры этой утилиты и решил не смешивать все в одну кучу и отделить людей от коней. А теперь я вижу, что не ошибся с нынешними оссиянами, и радуюсь этому. Кстати, а в космос тебя не тянет?

- Не-а.

- Совсем?

- Совсем.

- Значит, мне еще есть над чем работать. Но все равно, я не понимаю, что тебя беспокоит, и почему ты не выходишь из своей спальни? Уж не заразился ли ты электрическим вирусом "Oblo-Molo"? Местные анонисты выдумали его во время прошлого кризиса, но распространять по мозгам киборгов начали совсем недавно.

- Нет. Просто у меня не идет из памяти тот разговор над обрывом, о каком-то эксперименте. И я все время пытаюсь понять - в чем он заключается. Мне кажется, что с некоторых пор все словно бы сговорились у меня за спиной, и начали ставить надо мною свои беспрерывные эксперименты. Я просто хочу, чтобы в следующий раз все прошло без неожиданностей. Еще одного такого откровения над пропастью мне просто не пережить. Мои цепи не справятся.

ЕРП снова исчез в тумане, и не появлялся довольно долго, а потом возник в изголовье Антипа и склонился прямо над его головой отчего казалось, что он как бы завис над ним вверх ногами.

- Ох уж эти постоянные эксперименты,- с наигранной шутливостью сказал он.- Но и без них ведь тоже нельзя. Понимаешь, дитя, нам кажется, что растения Земли молча страдают от своей ускоренной эволюции.

- А почему?

- Потому, что любая эволюция - это довольно болезненный процесс. Кто-то эволюционирует, растет, цветет и пахнет, а кого-то в это же время пускают на удобрения. Хорошо еще, что у наших растений пока нет глаз. Ведь эволюция проходит у них в окружении таких странных существ, как вы. Вот зачем тальянцам нужны эти чудовищные височные крылья, не знаешь? Я тоже не представляю. Конечно, все сейчас добросовестно производят необходимые для растений удобрения, но ведь без понимания ситуации, без душевного тепла, без любви. А холодная любовь без понимания легко может привести к жаркому геноциду без ненависти. И искусственным подогревом пластиковых ладоней здесь ничего не поправишь. В общем, мы решили добавить в местную эволюцию немного искусственного тепла. Мы решили научить наши периферийные устройства любви к растениям. Вот скажи - тебе нравятся растения?

- Даже не знаю.

- Вот видишь,- ЕРП снова исчез и появился снова в ногах Антипа.- А ведь ты арендатор и имеешь с ними дело каждый день. Что же говорить о всех остальных? Они совсем не любят растения и поэтому не вкладывают в производство удобрений ни тепла, ни любви. Поэтому мы и решили начать наш грандиозный эксперимент именно с арендаторов.

- И что же мне делать?

- Возлюби растения как самого себя,- проникновенным голосом проворковал ЕРП.- От этого зависит успех или неуспех предстоящего эксперимента. Он у нас далеко не первый, но на тебя, дитя, надеюсь не только я, но и все мои утилиты. И даже сам Установщик.

- Установщик?- с тревогой спросил Антип.- Я думал, что ЕРП - самое высокое, что здесь имеется, а тут еще какой-то Установщик...

- Нет, Установщик гораздо выше ЕРПа. Понимаешь, дитя, воссоздав утраченный мир и дав ему цель, которая состоит в содействии эволюций растений, мы пришли к заключению, что некая высокая направленность должна существовать и в остальном Мире. В том, что находится за пределами мира производства и эволюции гэмэо, в том, что существует за рамками производства удобрений. Посуди сам - как можно допустить, чтобы в то Время, когда мы с таким напряжением работаем на эволюцией растений, звезды светили просто так? Чтобы планеты вращались бесцельно? Чтобы Вода текла, Земля пылила, Воздух веял, Огонь горел без всякого смысла? Чтобы атомы и молекулы сталкивались друг с другом без всякой цели? Нет, этого не может быть. И звезды, и планеты, и стихии тоже работают, все части Мира трудятся, все до последней молекулы и атома. Просто мы пока не можем постичь высокого смысла этой работы. А значит, есть высшая программа, которая приводит все это в движение, высший, окончательный и абсолютный ЕРП. Чтобы не смешивать понятия мы зовем его Установщиком. Он есть. Он просто не может не быть. Он быть обязан.

- А если все же...- начал было Антип.

- Не говори ерунды, дитя!- с раздражением воскликнул ЕРП.

- Я только хотел сказать - что если эта программа существует, но она не рабочая? Что если это не ЕРП, а ЕП? Просто ЕП.

- Это невероятно, немыслимо,- сбивчиво забормотал ЕРП.- Это значит, что мы все исказили... Нет, это невозможно... Это значит, что мы встали в оппозицию Его великому замыслу... Тогда остается только одно - активировать протокол "APOCALSS - А00". Это означает, что мы должны немедленно отдать приказ всем крутильщикам покинуть педали, всем конюхам покинуть конюшни, всем мужикам покинуть поля, всем арендаторам покинуть серали и рестораны.

- И что потом?

- Потом они должны будут собраться в условленном месте, выстроиться ровными рядами и самозаглушиться, чтобы не мешать ЕП и не оскорблять Установщика своим противодействием Его планам. Если мы ошиблись с буквой "Рэ", тогда всему конец. Производство гэмэо должно быть остановлено немедленно. Видишь, дитя, как много зависит здесь всего от одной буквы "Рэ"? Что же тогда говорить об "Альфе"? Что толку рассуждать тогда об "Омеге"?

- А как же анонисты? Они ведь умрут без гэмэо.

- Вот видишь!- радостно воскликнул ЕРП.- Ты только что опроверг сам себя! Ведь Установщик безусловно благ, а значит он не может допустить гибели местных анонистов! Значит, мы все угадали правильно с буквами, и поэтому у всего здесь сразу появляется смысл. Запуск протокола "APOCALSS - А00" отменяется, конюхи возвращаются в свои конюшни, мужики - в поля, арендаторы - в серали и рестораны, жизнь продолжается. Все они теперь должны работать не только на эволюцию растений, но и чтобы не допустить гибели анонистов. Все, все, все. Всем нужно работать... всем... всем... труд освобождает... выходи на работу ... куда пошел... стоять... захотел в ШИЗО?.. на, возьми кредит... иди работай... работай... работай...

ЕРП говорил все тише, и в его голосе уже отчетливо слышалось дребезжание и какие-то посторонние механические звуки - поскрипывание, свисты и скрежет. Антип понял, что своими нечаянными вопросами затронул какую-то больную тему и решил переменить направление разговора.

- А кто Он? Этот загадочный Установщик? Неужели это выживший древний натуральный-натуральный человек? Какой-нибудь Аспер-Ейтс или Его внук с бионическими имплантами в мозгу, или даже внучатый племянник, сделавшийся современным анонистом, или какой-нибудь необычный современный гена?

- Ну почему сразу человек?- словно бы мгновенно возвратясь из ужасного далека и как бы радостно воскликнул ЕРП.- Установщиком может быть кто угодно. Установщик не конкретен, он развоплощен и как бы незримо присутствует повсюду. Он может скрываться и в шелесте листьев, и в шуме прибоя, и в быстром беге облаков, и в крике ночной птицы, и в прерывистом дыхании серальной ранцуженки, и в дрожащих пальцах опытного казнокрада, и в бегающих глазах престарелого альфа-самца, и в прощальной речи крайнего медицинского приказчика. И человек, и киборг, и гена, и крутильщик, и любой из прокладочников могут оказаться Установщиком, и не обязательно целиком, даже какая-то часть их тоже может Им оказаться. Очень незначительная и малая часть. А еще Им может быть ветер, или утренняя роса на траве, или руль трансформаторного велосипеда, или творческая сиротка, или окружной убернатур, или придорожный пристав, или несомая ветром араллодовая купюра, или пьяный конюх, или его рука, или ручка кабацкой двери, потеющая под этой рукою, или Глафира, или ты. Или... я.

- А огромный аяц?

- И он может.

- А омар?

- И он.

- А мировое правительство?

- Легко.

Уже очнувшись от этого странного сна, Антип все никак не мог понять - что это с ним только что случилось? Было ли произошедшее сном, видением, кошмаром или прямым подключением? Во всяком случае, даже несмотря на свою проблему с памятью, он точно знал, что сочинять стихи его не тянет и никогда не тянуло даже во сне. Значит, произошедшее было кошмаром, а только кошмаров ему сейчас и не хватало. Это обстоятельство поначалу сильно обеспокоило Антипа, но потом ему на помощь пришла его же поврежденная память и в итоге все окончилось более-менее благополучно. Благодаря своей поврежденной памяти большую часть разговора с ЕРПом он вскоре просто забыл. Лишь только его слова о любви без тепла легко переходящей в геноцид без ненависти, да еще рассуждения о развоплощенном, абсолютно не конкретном, рассеянном повсюду Установщике на некоторое Время врезались в его перегруженную самой разной информацией оперативную память, но потом и они покинули ее.

Теперь Антип каждую ночь подходил к окну своей спальни и молча смотрел в окно. Его ноги были расставлены циркулем, плечи расслаблены, руки были опущены вдоль тела, пальцы свободно расправлены, глаза не мигали и не двигались. Антип чувствовал, что может стоять вот так неделями, месяцами, годами, десятилетиями или столетиями и не чувствовать при этом никакого дискомфорта, не ощущать никакой усталости. Да что там столетия? Он мог бы провести в этой позе целую Вечность, но каждый раз оставался в ней только до следующего утра, а потом возвращался в постель и начинал представлять из себя глупого и наивного арендатора, ленивого соню и закоренелого серального заспанца. А ночью он снова занимал позицию возле окна и смотрел через него на темное подворье усадьбы.

В одну из таких ночей, уже перед самым восходом Солнца, по его телу прошла судорога и пальцы сжались в кулаки, а губы прошептали:

- Возлюбить растения... ну что же, пусть так и будет.

***

Глафира все никак не могла дождаться - когда уже, наконец, у них в усадьбе окончатся киношарные съемки и все эти странные люди со своими невиданными ею прежде постановочными телешарами уберутся уже восвояси. Каждый день съемок она ранним утром выходила на крыльцо с надеждой что их уже нет, что все окончилось и в усадьбе снова началась прежняя покойная жизнь. Но каждый раз ее ждало разочарование - непрошенные гости всегда оказывались на своих местах и все снимали, снимали, снимали. Они громыхали тяжелыми тележками постановочных телешаров по рельсам, все о чем-то спорили, все кривлялись в свои постановочные телешары, прямо в выпуклые глаза большущих полосатых ген, они все курили и ругались, и пили, и пили, и пили, оставляя повсюду горы мусора и пустых бутылок из-под всевозможных городских напитков, и наводя при этом страшный беспорядок во всех усадебных уборных (кроме уборной Антипа Ферыча, которая примыкала прямо к спальне и была для них недоступной).

Так продолжалось почти все лето, а потом она однажды вышла на крыльцо и с радостью обнаружила вместо крикливой и вздорной съемочной банды бродящих по двору молчаливых рабочих киборгов в непривычного вида оранжевых балахонах.

Киборги разбирали рельсы, сматывали электрические провода и убирали весь накопившийся за время съемок мусор в большие пластиковые мешки. Белый порошок они сгребали в специальные продолговатые контейнеры, а потом еще очень добросовестно подметали после этого Землю. Наблюдая за их размеренной работой, Глафира улыбнулась и ее сердце сразу успокоилось. Уже через два дня умелые киборги все прибрали очень чисто, гораздо лучше, чем она могла от них ожидать и всего два или три раза поругавшись при этом с праздно шатающейся по усадьбе дворнею. Потом молчаливые киборги побросали мешки и контейнеры в большой кубический трейлер с оранжевыми полосками на высоких бортах, а следом и сами в него попрыгали. Когда полосатый трейлер умчался вдаль, над усадьбой снова сгустилась благодатная тишина.

После этого жизнь в усадьбе пошла вроде бы по-старому, за одним только исключением - Антип Ферыч после своего драматического возвращения так ни разу и не посетил свой сераль. А еще он теперь почти не разговаривал, ел мало, без аппетита, как-то механически двигая при этом челюстями, и все больше молчал или изъяснялся какими-то непонятными жестами, так что Глафире все время приходилось угадывать чего он от нее хочет, и все время его об этом переспрашивать. А еще у него сделалось совершенно белое и неподвижное, похожее на застывшую театральную маску лицо, с такими как бы стеклянными или пластмассовыми глазами.

- Ох, Сема,- шептала Глафира Семену,- что-то неладно с нашим Антипом Ферычем.

- Да я уж и сам вижу,- отвечал Семен, хмуря кустистые брови.- А тут еще и на конюшне у нас сделалось нечисто. У мухортого-то глаза в темноте светятся, слышь, Глафира? Страшно в конюшню вечером заходить. А что поделаешь?

- Последить за ним нужно,- шептала Глафира.- Вот что. Особенно ночью.

- За мухортым-то?- хмурясь от умственного напряжения, спрашивал Семен.

- Да нет же,- раздраженно махала руками Глафира.- За Антипом нашим, за Ферычем.

- А-а. А я уж подумал было... Ну, это, пожалуй, можно будет устроить.

И они начали следить ночью за главной лестницей и за черным ходом усадьбы, но в первую ночь заснули оба с устатку и с непривычки, да так ничего и не увидели, а на вторую ночь Глафира сквозь дремоту услышала как на заднем дворе что-то как будто возится, шумит и вздыхает. Она растолкала Семена, и они тихонько спустились к заднему крыльцу и осторожно выглянули наружу. Глафира уже почти наверняка знала, что там увидит, но все равно, увиденное ее поразило.

На заднем дворе стоял Антип Ферыч в одном исподнем, но без халата и босоногий. Он осторожно трогал руками ветви своей любимой яблони, прикасался пухлыми губами к ее листьям, поглаживал пальцами ее тяжелые наливные яблоки, вздыхал и тихо шептал: "Анфиса, Анфисонька". Постояв так некоторое время, Антип Ферыч скинул с себя рубаху и, оставшись в одних пижамных штанах с лиловыми зигзагами, полез сквозь ветви прямиком к стволу.

- Это что же такое?- шептал Семен, протирая заспанные глаза огромными волосатыми кулаками, и все равно как бы даже после этого им не веря.

- Пропал Антип наш, Ферыч наш,- трагическим быстрым шепотом отвечала Глафира.- Вот что это такое, Семен. К новому арендатору всем нам надо готовиться. Вот что я тебе на все это скажу, Сеня.

Тем временем ствол яблони начинал сильно трястись в темноте, а ее ветви начинали шуметь и колыхаться в вышине как от сильного ветра.

Яблоня шумела, тряслась и качалась в темноте, тяжелые, налитые Солнцем яблоки с глухими стуками сыпались на влажную от росы Землю. Глафира стояла на крыльце, прижимая к горячим красным щекам ладони, и горестно покачивала головой, а Семен стоял рядом и растерянно хлопал на происходящее своими еще мутными со сна глазами. С первого взгляда на него делалось ясно, что он ничего не понимает в происходящем, или же наотрез отказывается понимать.

Яблоня все тряслась и тряслась в темноте, тяжелые яблоки все падали на влажную траву, а Глафира все качала своей умной головой и время от времени с интересом поглядывала на Семена.

Потом все стихло и было видно, как Антип Ферыч отстранятся от ствола и начинает ходить вокруг своей "Анфисы" словно бы несильно при этом приплясывая. Эти проходы продолжались недолго, а затем он начал двигаться все быстрее и быстрее, и словно бы в каком-то беззвучном ритме, и даже в темноте было видно, что он не просто ходит там слегка приплясывая, а уже словно бы вовсю танцует какой-то странный танец.

Антип сначала двигался вокруг яблони по идеальной окружности, а потом начал время от времени останавливаться и кружиться на месте. Кружась, он закидывал руки за голову и принимался отбивать ногами беззвучную чечетку. Пятки Антипа поднимали с Земли небольшие столбики пыли, голова все сильнее запрокидывалась назад, его длинная курчавая борода задиралась вверх все выше и выше, а пальцы начинали производить звонкие сухие щелчки, словно бы задавая ими ритм для чечетки.

Свежий утренний ветерок уже начинал покачивать ветви яблони, срывая с ее листьев первые капли утренней росы, а Антип все кружился на месте и все отбивал босыми ногами свою беззвучную чечетку.

Семен стоял на крыльце и растерянно хлопал на происходящее красными от бессонной ночи глазами, а Глафира горестно покачивала головой и время от времени осматривала его по-женски зорким и внимательным взглядом. Она словно бы мысленно примеряла к его взлохмаченной голове высокий полотняный картуз.

2015