Лапин Игорь Александрович : другие произведения.

Подлинная история Семена Мартышкина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Каково узнать однажды, что ты случайно убил человека? Одна из первых работ.

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ СЕМЕНА МАРТЫШКИНА

  
  

1

   Семен Мартышкин, еще довольно молодой человек лет двадцати пяти, проснулся в то солнечное ноябрьское утро с весьма неприятными предчувствиями того, чем мог наградить его день.
   Вы, наверное, подумаете- "ну вот, хорошенькое начальце очередной книжки, которую я взялся прочесть!", и станете ждать от повествователя данной несомненно правдивой истории утешений- минуточку, мол, дорогой друг, не стоит огорчаться, сейчас мы все поправим и история наша примет веселое направление и вы немало позабавитесь и развлечетесь ничуть не хуже, чем если бы посмотрели, скажем, по телевизору скандальное ток-шоу или пошли с друзьями в престижный клуб с вином и девочками. Никак нет! Такого обещания вы от меня не дождетесь, ибо я обеими руками за правду и реализм, а жизнь такова, что чаще в ней случаются вещи достаточно нефантастические и потому мало исполненные оптимизма и восторгов. Никакой клоунады и только реализм- если читателю близки такие тезисы, то продолжим.
   Итак, Семен Мартышкин очнулся ото сна, вспомнил, который сегодня день, и предчувствия посетили его в самой пренеприятной форме. Тринадцатое ноября, как знал наш персонаж, был днем рождения милой дамы его сердца студентки Аннушки, и рад-радехонек бы был Семен, как имел бы шанс, что в этот день - с самого обеденного времени - как освободится Аннушка от занятий,- и до ночи, они были бы вместе; да не таковы наверняка были планы его возлюбленной, о чем Мартышкин имел полное право догадываться, но все еще отгонял от себя дурные мысли и пытался мечтать.
   Мечтать несмотря на предчувствия! Вот, скажем, он встанет сейчас, пойдет умываться и бриться в ванную, и вдруг раздастся звонок. Возможно, он даже не расслышит его из-за шума воды или просто проигнорирует- мало ли какой бездельник звонит- пусть считает, что я уже на работе, или просто кто-то ошибся номером- ведь она-то вообще звонит так редко, что вероятностью ее позывных можно пренебречь. Когда наконец он побреется, не прыснув в довершение процедуры на себя никакого сладкопахнущего лосьона- не для кого,- проследует на кухню для поджаривания традиционной яичницы-глазуньи и тут-то он точно услышит очередной молящий телефонный звонок. На трубке индицируется надпись - к примеру, "4 неотвеченных вызова" и Семен уступает просителю. О Боже! Да это же Аннушка! "Привет, Семен! Какие планы на сегодня",- спросит она лукаво,-"не очень ли ты сегодня занят?".
   "Привет, Аня! Конечно, нет. Хочешь, прямо сейчас встретимся и погуляем по городу, в кино и еще куда захочешь, сходим? Сегодня же твой праздник и мы непременно должны быть вместе в этот день!"
   "Как здорово это ты придумал!",- услышит Семен как Анютка радостно захлопала в ладошки ,- " только у меня учеба сегодня, ты же знаешь, так что давай часа в три встретимся. Сможешь в три?"
   "Конечно!"- ради такого радостного события Семен сможет найти способ уйти с работы много раньше положенного. И вечером эти двое влюбленных отправляются к Мартышкину. Быть может, даже до утра...
  
  
   Мечты всегда приходят на помощь к людям мечтательным, но невезучим в делах любовных и частенько заменяют им несчастную реальность, обадривая их и вселяя надежду, что скоро все изменится в лучшую сторону и все приятели позавидуют тому повороту судьбы, который случится в твоей жизни. "Несправедливо будет, если Аннушка позабудет обо мне сегодня, ведь я люблю ее, и не может так быть, чтобы за эти мои муки меня и вспомнить не стоило",- думал Мартышкин, все еще не вставая с постели,- "ну да ничего, если тому так и бывать, то это, несомненно, конец нашей с ней истории, но не конец жизни моей. Все еще образуется, Семен... Все еще случится... ". "Да! Я буду сильно страдать, может и так сильно, как еще ни разу в жизни, но подумать только, что такие вот отношения могут продолжаться и далее- нет, нет и нет! Когда человек нуждается в любви и ему один только разочек в этом не отказывают- так только, из-за того что просто некуда более употребить данную свободную секундочку,- а потом -проснись, проснись , дружок- какая любовь, ведь теперь у меня нет времени или, скажем, возможности, увидеться; а потом, словно опять по случайности тебе столь желаемое внимание перепадает, но опять лишь на миг и другой такой минуты ждать-не дождаться, то что же это за любовь такая?! Несуразица, да и только. Испытание на нервную устойчивость". "Или, быть может, просто испытание того, насколько она нужна мне?",- придумывал последние оправдания для аннушкиного поведения наш герой,- "Тогда она позвонит и при встрече сегодня кинется мне на шею и заплачет- милый мой Семенушка, какой же ты верный и терпеливый! Я так люблю тебя, мы ни за что теперь не расстанемся с тобою! Ты- лучший из тех, кого я знала! Не обижайся на меня Семенушка, хорошо?- все мои испытания любви твоей окончились! Получай оценку "отлично" и свой приз- мою любовь и верность!". И они отправятся в кафе, а затем к Мартышкину.
   Утешив себя таким образом, Мартышкин наконец поднялся с кровати и засобирался на работу.
  
  
  

Аннушка

  
   Знакомством с Аннушкой, как оказалось, могло похвастать не такое уж и малое количество молодых (и не очень) людей. Романы ее были искрометными, и если кому и доставляли какие-либо проблемы и неприятности, и по истечении своем оставляли кровоточащие шрамы, то только не нашей героине; она, в силу ли молодости своей иль особенностей характера, похоже, расставалась со своим прошлым легче, чем ,скажем, выпивала стакан воды.
   Нет-нет, я совершенно не утверждаю, что со всеми ее друзьями у Аннушки все бывало серьезно (ведь вы понимаете, что могут значить подобные слова, когда говорят о любви иной раз?), даже напротив, скажу наверняка, что серьезных отношений у нее было не так уж и много. Тем не менее, разбивать сердца всем обнадеженным вниманием мужчинам - безо всякого умысла, просто оттого, что отношения переставали быть интересными, а чаще -выгодными , было делом обыкновенным для Аннушки.
   Что же, на то она и молодость, чтобы в ее время ничего не знать и не уметь, пробовать находить свои способы выстраивания отношений с прочим миром, конечно же, непростительно ошибаться и делать отчаяннейшие проступки, и, возможно даже, о некоторых из них сожалеть всю оставшуюся жизнь. Ведь, как известно, человек с совестью не рождается, а когда наконец ее приобретает, тогда уж и приходит время хвататься за голову да Богу молиться. А Анютка юна и пока ей многое простительно.
   Как уже раньше было упомянуто, Аня была студенткой. Несмотря на золотую школьную медаль, в свой Горный институт она попала с родительской помощью, которые, имея горное образование и связи с необходимыми горными ректорами, смогли повысить дочери отметку на вступительном экзамене по химии до необходимого пропускного значения.
   Вообще говоря, она и вовсе не желала поступать в тот горный вуз, ибо видела себя в будущности хирургом, и, быть может, им и стала бы, если не матушка ее Ольга Васильевна со своими "несомненно правильными" соображениями на данный счет. Первое- дочь должна пойти по стопам родителей. И сама Ольга Васильевна, и муж ее имеют горную специальность, а дед- тот и вовсе ученую горную степень и заведует собственной геологоразведочной фирмой, так что таким образом Анна сможет вполне ощутить в нелегком деле образования всестороннюю родительскую поддержку, а после окончания учебы у дочери будет место для трудоустройства.
   Второе- может, даже и главное соображение Ольги Васильевны - так, по крайней мере, казалось тогда Аннушке- не пустить дочь поступать в медицинский институт на хирурга по той причине, что собралась она это сделать не сама по себе, а сообща со своей тогдашней любовью - Максимом, который по ряду причин никак не подходил дочери. О нем ходили дурные слухи еще со времен, когда девочка училась в старших классах школы (и уже тогда они встречались!), он был причиной ее низкой успеваемости в нескольких четвертях, из-за чего матери приходилось часто посещать школу и упрашивать учителей не выводить низкие оценки в табелях, а подождать ближайших пересдач экзаменов, тот же юноша приучил Анну к сигаретам, а может, даже и к еще чему-то более страшному (в это Ольга Васильевна верить не хотела, но в самом потаенном уголке сознания все же догадывалась), да и просто он был дерзок.
   Известно, что в возрасте шестнадцати лет, а именно столько было Аннушке, когда пришло время выбирать место учебы после школы, родители еще имеют достаточно сильное влияние на поступки своих детей, а иногда поступки детей в таких случаях являются поступками родителей, так что при известной настойчивости взрослые легко добиваются выполнения своей воли ребенком; вот и Аннушка, погоревав о предстоящей разлуке с любовью и мечтою о хирургическом поприще, немало накричавшись и наплакавшись с домашними, смирилась с тем, что мать отнесла документы в нужный вуз и стала готовиться ко вступительным экзаменам под неусыпным контролем Ольги Васильевны. Вплоть до поступления в институт отменялись прогулки и всяческое общение с подружками и друзьями, сводилось к минимуму время нахождения у телевизора, и только учебой могла наслаждаться Анна сколько угодно,- она даже успела полюбить некоторые выводы теорем и решать нечересчур сложные физические задачки- и результаты сданных экзаменов были довольно неплохими. Впоследствии Ольга Васильевна не раз еще использует этот способ подготовки ко всяческим зачетам и экзаменам, и не раз еще он себя оправдает.
   Проучившись один семестр на так любимом семьей горном факультете, Аннушка наконец приняла участие в собственной судьбе и перевелась на факультет экономический. В наши дни вообще, похоже, каждый молодой человек и девушка желает учиться по экономической специальности. Уж не знаю, чем такое объясняется- нежеланием ли работать в пребывающих в упадке разнообразных отечественных конструкторских бюро, или просто тем ощущением, что финансист никак не может оказаться без приличного оклада (что за сапожник без сапог?), но, кажется, никого из этой молодежи не беспокоит, что ж им останется финансировать, если все разом они ринутся в экономы. А автор данных строк и вовсе слыхал, как по телевизору многие народно значимые фигуры высказывались по поводу экономического устройства России, что его просто вовсе не существует. И то, что у нас по ошибке называют экономикой - так только, "один детский сад". Наверное, наша молодежь скоро узнает от наших же профессоров, как поправить ситуацию, и тогда-то все у нас образуется!
   Но не станем же отвлекаться. Анна перевелась на экономический факультет и в течение последующего полугода досдавала экзамены по дисциплинам, которых на старом факультете не изучала. Курс закончила на одни "пятерки", хоть и дались они ей немалыми хлопотами; и довольные дочерью родители отправили Аннушку со старшей сестрой на море, в Турцию.
   На втором курсе жизнь стала тяжелей. Кроме учебы еще пришлось и работать- Ольга Васильевна настояла на том, чтобы по вечерам после уроков Анна ездила на дедову фирму и задерживалась там хотя бы на пару часов- это должно было отвлечь ее ото всяческих недостойных желаний проведения свободного времени, ибо широк человек и непредсказуем- помимо неплохих оценок в учебе (опять же не всегда с первых раз) Аннушка показывала еще и умение провести время в веселой компании. Ольга Васильевна, правда, не видела всего этого, да и часто не имела возможности видеть, ибо тому препятствовало некоторое обстоятельство, о котором пойдет речь ниже, но, как повелось, находились доброжелатели и все нежелательные к оглашению тайны дочери становились ей известны.
   Обстоятельство же заключалось в том, что дочь не находилась каждодневно при матери- она своими мольбами и убеждениями, что вуз так далеко расположен от дома, а домашние задания только и знай, что успевай выполнять к сроку, добилась, что родители (опять же прибегнув к знакомствам) устроили ей место в институтском общежитии. Первое время Аннушка, смертельно уставшая от повсеместной родительской опеки, вообще не удостаивала их своим вниманием; Ольга Васильевна сама время от времени навещала ее и справлялась об учебе и быте. Потом, когда до матери стали доходить заставляющие задуматься слухи о поздних и веселых возращениях дочери с компаниями, Анна должна стала приезжать домой каждые выходные и праздники- так-то надежнее.
   Но и работа- не преграда для человека, которому так много надо успеть в этой жизни, и пусть окажется правдой, что невозможно сто дел одновременно переделать как следует; у Аннушки и получалось все часто как-то наспех и нелепо; но так было, и если б было иначе, то и всей дальнейшей истории не произошло бы.
  
  

2

  
   -Так-то вот всех лучших людей и поперевели на тот свет, черти!- начал свой рабочий день курьер Жучинский с порога мастерской- Толстому в последнем путешествии комфорту не дали- дымили где попадет, бедняга дышать в тамбуре пытался- и вот итог- простыл и помер в ближайшем Остапове. Федька Достоевский сам себе врагом был -только последние дни не курил и другим не советовал- ну да время ли за ум браться, когда уж легкие отваливаются! А все ваши колумбы с америками да с табаками!
   Петр Жучинский не был бы самим собой, если прямо с порога не начал бы чего-либо восклицать. Порою, если совсем уж ничего не шло на ум, Петр вспоминал какой-нибудь стародавний спор, затеянный им же самим в кружке приятелей по работе, и воскрешал его, импровизируя и придумывая новые обстоятельства. Но только долой скуку и рутину жизни!
   -Вот вы, к примеру, мусье Мартышкин, что думаете- достаточно ли о нас наше государство заботится ?- обратился он с озабоченной миной к вешающему на крючок куртку Семену.
   Семен не имел особенного настроения к общению, однако не стал останавливать приятеля, ибо знал, что даже если он и вовсе ничего не станет отвечать Жучинскому, тот, нисколько не теряя расположения духа, сам даст себе ответы на собственные заковыристые вопросы и пояснит, какие ответы с вашей стороны могли бы оказаться неправильными.
   -Нет-нет, вы уж мне ответьте все же, как по-вашему, дружище,- заботится иль нет? Ну хоть чуточку-то? На краешек мизинчика?
   -Недосуг мне, Петя, о государстве думать... Вот и оно, должно быть, обо мне позабыло.
   -Совершенно верно мыслишь. Вижу, наугад отвечаешь, да все равно верно. Посмотри нашим реалиям в лицо. Если припомнишь, вчера, когда мы по домам возвращались, дождик моросил. Мы с тобою распрощались, и я направился в свою сторону, к автобусной остановке. А теперь времена суровые для моего маршрута - если едет- чудо делает, вот и простоял я, пока ливень не пошел. Все, кому повезло,- а мне, заметь, повезло,- раз- и в домике, ну, то есть, под крышей на остановке. И представь себе- я стою, слава Богу, не мокну, но вокруг меня та-а-акая вонь- господам круг меня курить хочется. А я без зонта, ибо ты знаешь, я дитя случая- чем таскать за собою весь дом, предпочту изредка помокнуть, хотя всегда надеюсь где-то успеть приютиться. Каково мне? Вылезти на ливень, а потом заболеть и умереть?! Скажем, одного мальца, который дымил мне прямо в лицо, я убедил-таки не делать этого, но как всех переубедишь? Коли б они желали о других побеспокоиться, их и просить не пришлось бы. А вот положили бы за такое бесчинство штрафик - и был бы тебе результат. На остановках курить можно, в помещениях нельзя- вот что молвят стражи порядка.
   Жучинский занял свое место за небольшим столиком в углу ремонтного помещения, рядом с дверью, ведущую в приемную комнату, где клиенты сдают в починку свою вышедшую из строя аудио-видео технику, и, сложив на краешке стола стопку десять минут назад приобретенных газет, продолжил, обращаясь к сидящему к нему боком за своим рабочим местом и уже починявшему какую-то безделицу Мартышкину:
   -Причем нет никакого единообразия в указаниях способов курения у нас! Вот в аэродинамическом институте в Жуковском на практике я был, еще в пору студенчества. Угадай, где там полагалось курить. Не поверишь- где угодно, только не на свежем воздухе на территории институтского комплекса! Хочешь курить- не порть нашу флору, а зайди в помещение и надыми там. Куда же, интересно, в конце-то концов денется эта гарь? Так и останется внутри запертой? Ха-ха. Кому, как не тем самым аэролюдям знать лучше? И для чего, друг Семен, нас, внутрисидящих было травить?
   В другой раз, если б мысли Семена Мартышкина не были так грустны в предверии очередного, решающего предательства со стороны Аннушки, он с удовольствием поддержал бы разговор с приятелем Жучинским, который больше других нравился ему своим деятельным характером, содержащим в себе плюс к тому веселый и дружелюбный нрав. Петр, если и возмущался чем-то (а поводов для возмущений у него всегда находилось предостаточно), то делал это чаще из скуки, для того чтобы просто не сидеть без дела, да еще, видимо, вследствие какой-то необъяснимой физической потребности ораторствовать- возможно, у него язык болел, когда оставался без работы, или расслабление голосовых связок причиняло ему некоторые неприятности,- ибо временами жучинские монологи удивляли всех окружающих своей беспредметностью. Впрочем, чаще все его рассуждения, равно как и последнее, были весьма объективны и злободневны, и многие из слушающих готовы были безапелляционно поддержать их. Добавим к тому же, что Петр Жучинский умел не только говорить о чем-то возмутительном, но и активно этому противостоять в соответствующих инстанциях, если, конечно, случай представлялся действительно чересчур возмутительным и находилось время заняться им.
   - Мартышка, разве не удивителен наш мир и наше общество?-удивленный инертностью товарища, поинтересовался Жучинский.
   - Правду, правду говоришь, что и спорить. Что, жалобу думаешь куда направить?
   - Может, и направлю куда. Надо только поинтересоваться, кто за все эти дела ответственен... Да ты грустен, Сенька!
   - Да, я грустен. И знаешь, что - пусть рабочий день так и будет грустен для меня, но вечером давай повеселимся с тобой? Я на днях узнал из Интернета, что в "Куче Мусора" на "Профсоюзной" сегодня вечером концерт всяких рокеров будет...
   - Не могу представить, как это можно в куче мусора концерт давать!- удивился Петр,- понимаю, на Красной Площади еще выступать...
   - Чудак, клуб так музыкальный называется. Если клуб назвать по-простому, безо всякой "изюминки", кто б в него пошел тогда! Представь себе заведение с названием "Ромашка" - тебе на ум пришло бы подумать, что все в нем необычно и привлекательно? Так вот, я думаю, там интересно будет.
   - Мне зарплату задерживают, да и когда выдадут, вся она уйдет на выплату долгов. И потом, что там, дельные группы будут?
   - Да мне ль не знать наших бед- вход бесплатный- нарочно с таким условием смотрел. Пишут, что "Летучие Обезьяны" сыграют; еще проект "Никарагуа" ожидается. Я как- то на радио одну песню слышал- думаю, тебе понравится.
  -- Ммм... "Обезьяны" не те уж, конечно, что раньше. Теперь они деньги полюбили и творчество для них все заключается в зарабатывании денег; удивительно, как это они бесплатно решили выступить.
   - Думаю, клуб им заплатит. Мы же у них все равно пиво будем покупать в пять раз дороже, чем оно стоит. Ну, или остальная модная молодежь,- поправился Семен, вспомнив, что в финансовом отношении он не намного состоятельнее друга.- Впрочем, мы все равно угостимся.
   - Ладно, думаю, такой поход возможен. Надеюсь, твоя "Никарагуа" не окажется чем-то вроде группы "На-На" и вечер не будет потерян зря. А то сейчас кто только в клубах не выступает.
   - Не окажется, будь уверен,- усмехнулся Семен.
  
  

3

  
   - Вот что теперь, Петя- мне детальки некоторые нужны - я чиркну тебе на бумажке, и еще слыхал вчера вечером, Петрович трансформатор искал- ты уточни у него, какой именно, и - в путь, а не то клиенты своих железок к сроку не получат.
   Жучинский был легок на подъем- хоть поездка в далекий от мастерской магазин радиодеталей "Кварц" и нарушала его столь любимые публичные злободневные рассуждения, она давала Петру возможность некоторое время от рабочего дня потратить на свои собственные дела. Ведь если дорога в магазин и обратно занимает примерно полтора часа, покупка деталей с толкотней в очереди в "Кварце"- еще минут двадцать, да присовокупить сюда время на всевозможные транспортные "пробки" в пути и прочие непредвиденные обстоятельства, то общее время поездки за деталями объективно (хотя, конечно, чаще необъективно) могло занимать до трех часов рабочего времени. По правде, все эти "пробки" выдумывал для самооправдания сам Жучинский; таким образом, времени на себя он выигрывал до полутора часов. Иногда Петр в это время ездил по своим делам, покупал столь любимые им серьезные газеты и журналы- без информации этот человек жить совершенно не мог, покупал также что-то для дома или дачи; иногда просто не торопясь прогуливался с бутылочкой пива или мороженным, а несколько раз он даже посещал зоопарк и ходил в кино. Вот и теперь он выведал у неразговорчивого Владимира Петровича, чего именно тому следует прикупить, поинтересовался у остальной аудитории, не надо ли кому чего, получил в кассе у Марины деньги подотчет, и был таков.
   Семен имел в виду, что Петр не очень скор в таких походах, поэтому сделал ему поручение прямо с утра, чтобы к обеду наверняка получить необходимые детали, а сам тем временем занялся другим заказом, не требующим вообще никаких запчастей; к обеду Жучинский как раз и вернулся. Приятели договорились уже сейчас, на случай, если вдруг из-за разъездной работы Петра они уже сегодня на работе не увидятся, встретиться в метро на "Профсоюзной", без двадцати минут девять, чтобы пойти в "Кучу Мусора", и Семен отправился на обед в ближайшую столовую. Курьеру надлежало обедать в офисе- он всегда мог понадобиться для каких-нибудь поручений.
   Мартышкину не хотелось есть. Ему хотелось позвонить Аннушке, спросить ее о делах, рассказать ей, как он без нее скучает, услышать, что ей тоже плохо без него и что сегодняшний вечер они проведут так, что не забудут никогда, и много, много, всего подобного ему хотелось. "Но куда же позвонишь Аннушке? Даже если б она сейчас была не на уроках - в общежитие, коменданту? Мобильного телефона у нее не имеется. Есть только телефон на ее вечерней работе. Хорошо, но есть же мобильный телефон у меня и на него можно позвонить из любой телефонной будки, и она этого не делает!"- размышлял Мартышкин и все больше начинал сердиться на свою возлюбленную. "Однако,- подумал он,- нечего тут больше рассуждать- в наших отношениях, вернее, в ее отношениях со мною, все эти три месяца знакомства слишком уж много было необъяснимого,- сегодня вечером должно все решиться! Позвоню на работу и все будет ясно!",- и, вообразив себе, что с этой минуты он совершенно спокоен, черпнул ложкой суп.
   Расправившись с обедом, Семен купил бутылку пива и направился в знакомый дворик неподалеку от работы, где за неимением дел в оставшееся от обеда время он частенько сиживал за чтением газет или слушал плеер.
   Мартышкин знал, что если не слишком часто употреблять спиртные напитки, а только в примечательные моменты жизни, будь то радость какая или же наоборот,- когда печаль гложет и мысли тяжкие одолевают, то действие их на человека бывает почти что волшебным- счастливость ваша начинает казаться вам абсолютной и будто бы вечной, а проблемы и сомнения представляются как чем-то существующим отдельно от вас; будущее рисуется беспременно благополучным вне зависимости от того, что и как повернется в этой жизни. В конце концов, -думалось Мартышкину в такие легкие моменты,- при неудачном стечении жизненных обстоятельств, в любую минуту можно вернуться в "легкое" состояние известным способом. Главное, непременно главное- чтобы не слишком часто.
   Людям известно бесконечное число спиртосодержащих напитков, употребляется же из них большинством, главным образом, пиво, вино и водка. Водку Мартышкин не любил вообще - из-за противного резкого вкуса, да и где ее пить; вино предпочитал полусладкое, но в последнее время вино разлюбил- после того, как несколько раз он покупал его с Аннушкой в палатках около ее института, и в результате употребления которого у Семена окислялись и болели зубы. Таким образом, его выбор теперь все чаще падал на пиво.
   Погода, правда, несмотря на ясность дня, как обычно и бывает в середине ноября, не сильно располагала к питью пива на улице, однако сегодня важнее было принимать решения для души, чем для тела. К тому же, думал Семен, немного алкоголя придаст ему хладнокровия в вечернем разговоре с Аннушкой, и он не очень будет переживать за его итог.
   Присев на скамейку в любимом дворике и сделав несколько глотков из бутылки, Мартышкин услыхал сзади знакомый голос:
   -Сеня...
   Семен обернулся и увидел местного дворника Григория Припятько, человека уже в годах- лет семидесяти, в своем дворническом обмундировании и отпущенной серой, с проседью бородой, с которым они частенько встречались в этом дворе и беседовали на творческие темы, которые волновали старика.
   Это был простой русский труженик, родом из Калужской области, чьё детство пришлось на начало Отечественной Войны сороковых годов, окончивший, как и многие его сверстники, не то три, не то четыре класса; всю жизнь работал на местном чугунолитейном заводе, и, дойдя до должности мастера шлифовального цеха, он вышел на пенсию и переехал в Москву на проживание в квартире дочери с зятем, ибо после случившейся в то же время кончиной жены в родном поселке ему стало совсем одиноко и тоскливо. Здесь же Григорий Николаевич, как всякий много работавший в своей жизни человек, конечно, без дела сидеть не смог, и скоро его уже видели с метлою в руках и в заботах о чистоте нескольких ближайших дворов. К тому же Григорий Николаевич оказался не однобокой личностью, знающей только свою официальную работу и телевизор с чаем по вечерам,- нет, по окончании допенсионной нелегкой трудовой деятельности и с освобождением по прибытии в город ото всяческой хозяйско-огородной повинности, к которой принуждены жизнью все до одного провинциальные жители, Припятько открыл для себя чудный мир искусства и стал, если хотите, поэтической натурой. Жизнь его все больше наполнялась вдохновением от прочитанных книг, которые он в большом количестве обнаружил по случайности в книжном шкафу детей; по выходным он стал посещать всяческие выставки и музеи,- в Третьяковской галерее, например, он бывал даже несколько раз и подолгу задерживался там у картины Васнецова "Три богатыря", не надивясь масштабности полотна и удалостью изображенных на нем молодцев (эх, должно быть, немалы их подвиги!); правда, музыкальных вечеров он никаких не посещал- как он мог судить по передачам канала "Культура", "всякие там симфонии- это утомительно".
   Появилась у Григория Николаевича и мечта- тоже сочинить какое-нибудь произведение, пусть не очень большое, но толковое, да затронуть в нем такие материи, чтобы прочевшим его творение "польза какая стала от него" и "уразумели они, как поступать надлежит, чтобы мир сразу лучше стал". Обдумывал он, что же именно написать, уже давно, и варианты всех своих придумок Припятько и обсуждал последние две недели с Мартышкиным, веря, что Семен - наверняка грамотный малый- вот он на лавочке и газетку, бывает, полистывает- как раз тот человек, который должен помочь ему в разрешении его терзаний и даст необходимые дельные советы, как бы в этом сочинении все получше обставить.
   -Здравствуй, Сеня,- начал старик, приблизившись окончательно и присаживаясь подле Мартышкина,- я думаю, это должна быть повесть в духе Льва Толстого,- такая, знаешь, научающая, чтобы вот, к примеру, попала она в руки гадкому человеку- а прочел бы он ее и понял, что жил неверно до этого, чтобы стыдно ему стало, каково это со стороны выглядеть может- как если б это о нем написали- и другим человеком он стал и детям своим велел бы правильно жить. Вот, к примеру, я недавно его "Фальшивый купон" дочитал,- там малец деньгу подделал- ну, цифру пририсовал лишнюю на ней, да сбыл деньгу эту, а дальше рассказывается, сколько всяческих преступлений из-за нее случилось- убийства даже! Так, один малый один раз убив (все эта деньга проклятая!), отсидел год- ну, он убийством этим барское добро защищал, потому только год, и решил, что нет никаких законов, а убить- так легко, и стал тем на жизнь промышлять- грабить да убивать. А однажды, в последнее свое убийство, так ему смиренность убиенной в душу запала, что сам назавтра и сдался. К Богу обратился в тюрьме; его чуть не святым после считать стали. Вот, а как отсидел- что бы ты думал- в помощниках у того самого парнишки, что купон подделал, ходить стал. И парнишку тоже чуть не в святого обратил,- тот ведь и сам не очень праведно до того жил. Ну, там, конечно, все путанее у Толстого, но идея-то какова!
   - Вот и я думаю взять порок какой-нибудь человека, да и описать, к чему он приводит, и мораль в конце вывести- так и так, а делать этого не делай, не то жизнь твоя, как в моей повести закончится!
   Припятько испытующе посмотрел на Мартышкина- дело ли говорю, и, услышав одобрения юного друга, порылся во внутреннем кармане телогрейки, вытащил оттуда ворох оторванных откуда придется и исписанных клочков бумаги и ручку. Когда Григория Николаевича посещала муза, в зависимости от местонахождения, он отрывал от подобранной газеты поля, или, если там, где муза заставала, не находилось рядом газеты, срывал какое-нибудь объявление со столба, или подбирал все что угодно, на чем можно было писать, и записывал на этих обрывках свои вдохновенные мысли, в уверенности, что когда-нибудь он разберется во всех этих бумажках и составит из них желанные произведения.
   Отыскав самый большой по размеру обрывок, он перевернул его неисписанною стороной кверху, положил себе на колено и задумался:
   -Какой, порок, Сеня, следует осудить?
   -Ну, например, алкоголизм, дядя Гриш, -поболтал бутылкой Мартышкин и отхлебнул пива,- он разрушает здоровье и семьи.
   -Да! Есть такое дело,- согласился Григорий Николаевич и сразу же принялся сочинять и записывать сочиненное:
   -Жил на свете один мужик и водил он дружбу с зеленым змеем. Так пойдет, или прямее сказать?
   -Что он был просто алкоголиком? Но ведь так непоэтично.
   -Именно! Не поэтично! Хм... Как же тогда?... Вот: и любил он частенько выпить! Хм... Ух. А дальше чего? - почесал голову Припятько.
   -Полстраницы еще можно занять описанием, каким мерзким он бывал в такие моменты, а потом рассказать, чем такое житье заканчивается, думаю.
   -Да! И помер он как собака! И дети по миру пошли, вдова с ними заодно!- пришла на ум писателю концовка истории,- И осудил весь мир этого негодяя и, скажем, Бог расколол его надгробный камень и увидели люди этот знак, и срам его был вечен! Такая вот повесть.
   -Триллер, да и только,- заметил Мартышкин,- только вот для повести маловато этих нескольких строк будет.
   -Маловато, -согласился дядя Гриша и сразу же погрустнел.
   -Ну да это ничего, впрочем. Чехов говорил, что краткость- сестра таланта,- вспомнил Семен.
   Дядя Гриша ободрился:
   -Вот это он хорошо заметил, - иной так размажет простенькую историю, что терпенье наконец потеряешь и бросишь читать; а потом окажется, что всю его писанину в двух словах уместить можно. Пусть будет коротко. Сейчас середину еще придумать надо.
   -Жил, он, значит, как скотина,- записал Григорий Николаевич.
   Мартышкин вскинул брови.
   -Нет, так не пойдет,- посмотрев на помощника, зачеркнул последнее предложение сочинитель и продолжил иначе:
   -Напивался, значит, этот мужик до поросячьего визгу и начинал вести себя так, что страшно было с ним находиться. Жену бил, детям баранок не давал- так и издевался над ними- вот, возьми, мол, дитятко,- совал им баранку, а потом раз- и отнимал ее...
   "Такая подробность делает историю будто бы всамделишной- надо ж такое издевательство было придумать",- подивился живости воображения дяди Гриши Мартышкин, - "уж не сам ли он так поступал?"
   -Так... Чего еще-то? Ну, с соседями вздорил, которые его устыжать пробовали... Вот так.
   -Что, готово уже?- поинтересовался Семен, прождав с минуту после последней сочиненной Григорием Николаевичем фразы.
   -Готово, видать... Не соображу, что еще-то напридумывать.
   Припятько прочел про себя получившуюся повесть и заметил справедливо:
   -Жестокая концовка больно. Сильно, конечно, да недобро как-то.
   -Да уж, действительно сильно!- кивнул развеселившийся Мартышкин.
   -Лучше так- пусть ему однажды Бог этот самый приснился и направил на путь истинный. И пошел тот мужик людей, таких же каким он был, совестить, рассказывать как мир без зеленого змия хорош! А?
   -Пойдет!
   Автор прочел свое творение с новой концовкой и задумался на несколько минут.
   -Сеня, как ты думаешь, а молодежь эту мою повесть читать будет?
   -Ну, это уж как повезет.
   -Ведь оно хорошо б, чтобы молодые читали бы- ведь что, тот же пропоица в годах прочтет,- и что, изменится? Да он и читать-то, поди, позабыл как! Вот потому и надобно, чтобы отроки читали- будет урок впрок. Авось прочтут да сами убоятся как тот мужик жить.
   "А ведь старик с амбициями, видать, мечтает еще, чтобы и в школьную программу его включили!",- подумал Мартышкин и предупредил Припятько:
   -Вообще молодежь охотней про саму себя, про сверстников читает. Они читают и тут же сравнивают себя с героями книжек.
   -Это что ж?...- Григорий Николаевич ужаснулся идущей на ум мыслью и озадаченно посмотрел на Мартышкина,- сделать пропоицой ребенка?!
   По-видимому, идея истории о лишившемся разума подростке-алкоголике настолько показалась ему безнравственной, выходящей за всяческие допустимые границы (хотя в наше время приличия, похоже, становятся ненужной условностью в погоне за рейтингами), что дядя Гриша сразу же от этого сюжета отказался, при этом совершенно сникнув. И тут он поступил непоэтически,- напротив, очень даже обывательски, как будто речь шла не об возвышенном созидании, а о какой-то бестолковой работе, которую можно и даже желательно перепоручить кому-нибудь другому.
   -Семен,- произнес он ослабшим старческим голосом,- ты же ученый... сделай с этим что-нибудь,- и пугливо, чуть не заискивающе протянул Мартышкину испещренный сейчас каракулями клочок бумаги,- я знаю, ты ведь соображаешь, чего тут надо изменить, чтобы... ну... и по-молодежному получилось, и с поучением...
   Семен принял из вежливости листок, хотя и так прекрасно помнил, что там записывал старик- насочинял он, право немного- и собрался прямо там же править историю, как вдруг вспомнил про время, и поняв что обед его уже давно окончен, пообещал Григорию Николаевичу заняться повестью при первом же удобном случае и заторопился в мастерскую.
  
  

4

  
   Впрочем, случай предоставился довольно скоро.
   Мастерской, как и любому общественному месту, в котором могут собираться не только свои, проверенные, но также и посторонние люди (в нашем случае это посетители со своей неисправной техникой), полагался охранник,- здешнего звали Федором,- который размещался в тамбуре за входной дверью и призван был следить за порядком и вписывать в свою тетрадку фамилии приходящих.
   Так вышло, что Федору срочно пришлось покинуть пост по каким-то семейным обстоятельствам; в таком случае его место должен был занять наименее занятой в мастерской человек- обычно таковым оказывался Петр, но сейчас он был на очередном задании, и следовательно, Федора должен был сменить кто-то из мастеров. Но у всех мастеров хватало и своих дел, в том числе и Семену было чем заняться. Правда, у него дела оставались не такие уж срочные- они вполне могли подождать и до следующего дня, и Мартышкин согласился заступить на вахту.
   У охранника в кабинке оказалось не так уж и плохо,- если бы не эти настырные посетители- вовсе бы здесь можно было жить.
   Хотите спать- вот вам кроватка; желаете читать или поразгадывать кроссворды, или, быть может, даже набросать грандиозный жизненный план по выпрыгиванию из грязи в князи, да так, чтобы в самые уважаемые, безоговорочные князья,- пожалуйста- вот вам стол вместе с настольной лампой- всякий человек имеет право на самый невероятный план.
   Скучно стало и фантазия требует подпитки- пожалуйста- вам телевизор. Маленький, правда, за полторы тысячи рублей, со смешной цифрой диагонали,- должно быть, не больше сантиметров двадцати, да и не цветной он, но все равно вещь ценная и, как и вся изобретенная человеком техника, в какой-то степени волшебная. Представьте свой мир вообще без телевизора, который расскажет вам, как живут такие же как и вы люди на том конце света; без стиральной машинки, которая за вас и постирает и выжмет, и разве только не развесит белье на веревках в кухне; да и просто, в конце концов, без теплого и светлого жилья, в котором нам стало столь привычным обитать- и тогда вы искренне готовы будете признать, что, пожалуй, сегодня вокруг нас и впрямь достаточно чудес.
   На этом удобства в каморке не заканчиваются- на столе имеется зеленый телефон с подсвечивающимися кнопками, а под столом стоит воздушный обогреватель.
   Заметив его, Мартышкин кисло улыбнулся- он вспомнил, как в бытность свою студентом, года эдак три тому назад, он работал ночным охранником в авиационных кассах, в пристройке авиационного института. Неплохая, как ему тогда казалось, была работка- запрись себе изнутри да и занимайся своими делами- книжки полистывай, музыку в плейере слушай, или делай на копировальном аппарате шпаргалки к экзаменам. Но сна хуже, чем в те дни, Семен никогда впоследствии не имел- полбеды еще, что спать приходилось на принесенной им же из дома раскладушке (кто спал- поймет- ох уж эти алюминиевые ее ребра!); ночами в неотапливаемой, как остальной институт, пристройке, бывало порой достаточно зябко- теплее, чем в холодильнике, но значительно холоднее, чем при температуре, которую принято считать комнатной.
   И мало было проку от работающей подле раскладушки такого же, как здесь, у Федора, обогревателя. Вначале этот обогреватель не работал вообще. Семен после первой же ночи понял, что пытка спать в холоде, пожалуй, хуже отсутствия сна вовсе, и ему пришлось принести из дома инструменты и починить злополучный прибор; но приключения тем не закончились- вскоре оказалось, что работать данный аппарат долго не может- в некоторый непредсказуемый момент его шнур перегорал и о тепле до очередной его починки можно было позабыть.
   Нагреет, бывало, Семен помещение, отключает обогреватель- не гореть же тут вместе с авиабилетами ночью- и- спать. Следующий сеанс обогрева- когда просыпался от холода.
   Впрочем, если не холод, то комары и мухи спать не давали- в любое время года ни за что не согласился бы теперь работать сторожем Мартышкин.
   Посидев некоторое время без дел, поосмотревшись на новом месте, Семен вспомнил о данном дворнику Григорию Николаевиче обещании и принялся упорядочивать все его глубокомысленные идеи и собирать их в единую поучительную историю. Занятие это оказалось настолько веселым и увлекательным, что за ним Мартышкин в пылу азарта даже и не заметил, как рабочий день почти подошел к концу и решивший свои семейные проблемы Федор вернулся и топчется возле своего закутка, не решаясь отвлечь умного человека от его, возможно, важного занятия. Семен кончил писать, наскоро пробежался взглядом по написанному, удовлетворенно сложил листок вчетверо, поместил его в карман спецовки, и, заметив наконец Федора, понял, что его сторожевая служба окончена. Передав вахту профессионалу, он вернулся в рабочее помещение и начал готовиться к уходу с работы.
  
  

5

  
   Ближайшее будущее Мартышкину наиболее правдоподобным представлялось таким. После окончания своего рабочего дня он звонит в место, где только начнет работать Аннушка, они договариваются с ней о короткой встрече, после которой возлюбленная покидает его ради веселого мероприятия празднования ее (и, что важно, не только ее, но об этом будет упомянуто позже) дня рождения; Семен же попытается выглядеть бодрым и ни капельки не расстроенным, и отправится в клуб, где ему составит приятную компанию оптимист Петр. Они напьются там традиционно разбавленного пива и оглохнут от традиционно громкой, как во всех клубах, музыки, а после Мартышкин опять окажется самым одиноким человеком на Земле и, быть может, от этого одиночества сегодняшней ночью он сойдет с ума в своей холодной постели.
   Если только бы они вместе с Аннушкой могли оказаться не ее дне рождения! На всякий, впрочем, весьма и весьма призрачный случай Семен приобрел даже недешевый парфюмерный подарок, чтобы, если уж не сегодня, то хотя бы позже им случится с Аннушкой отметить ее праздник, было что захватить с собой. Аня ведь должна отметить свое восемнадцатилетие не только в этом ужасном и столь ненавистном Семену институтском общежитии, но и в домашнем кругу, с родителями и сестрами.
   В общежитие на празднование дня рождения Мартышкин попасть уже не надеялся- по предшествующим этому событию разговорам он понял, что туда возлюбленная его приглашать не собирается. Семен выяснил, что с нею будут ее друзья и подруги; вначале они посидят за столом, поедят, попьют, а ночью все они отправятся на дискотеку в развлекательное заведение,- а о себе он решительно ничего не услышал. Правда, не очень-то и хотелось Мартышкину оказаться в этой чужой компании, тем более, что день рождения отмечался не только аннушкин, но и... того самого Максима, с которым так долго пыталась разлучить дочь Ольга Васильевна.
   Нет, Семен знал, что ничего между Аннушкой и этим парнем уже давно нет, однако он знал также, что тот до сих пор влюблен в нее и всячески пытается наладить с ней былые отношения, хотя сама семенова подруга, конечно, против них- ведь у нее же есть Семен. Похоже, Максим нарочно отыскал, где учится Аннушка, и, с досадою наплевав на свое несостоявшееся хирургическое будущее, поступил в ее институт. Какое-то время они там опять сходились и расходились, и это, право, были не очень романтические отношения- девушка сама рассказывала о них; в конце концов она его покинула. Не для Мартышкина, конечно,- для других. Семен появился позже,- трудно сказать, каким по счету в этой очереди.
   А теперь Максин просто оплачивал пирушку- он торговал наркотиками,- от него не убудет,- а Анютка на эти деньги и попраздновать не против, и подарки с цветами принять рада.
   "В голове не укладывается, зачем теперь ей все это от того человека?! И самое жуткое- она что, купила подарок своему бывшему любовнику и предпочтет сегодня вручить его Максиму встрече со мной и моему подарку?!",- такие страшные мысли приходили на ум Мартышкину,- "И это при том, что мы знакомы уже три месяца?!",- и становилось все яснее, что это совершенно не те человеческие и трепетные отношения, на которые он надеялся со своей любимой девушкой.
   "Итак, еще чуть-чуть - и если я не получаю приглашения на день рождения к ней домой или где-то там еще в эти выходные, то все- прощай-прощай, моя любовь, а парфюм мой пусть лучше поглотит мусорное ведро, нежели такая любовь!",- так решил Семен, и, прежде чем выйти из мастерской, позвонил Аннушке на работу.
   Как чаще и случалось, в шесть часов ее еще не было на месте, и Мартышкин, расстроенный, что следующие звонки возлюбленной придется делать из телефонных автоматов или с мобильного телефона (карточки для таксофона у него не было, а баланс на мобильном счету позволял пообщаться с городским абонентов не более трех минут), Семен оделся, попрощался с опечатывавшим помещения Федором до завтра, и вышел из мастерской.
  
  

6

  
   "Куда теперь может лежать мой путь?",- думал он,- "Примерно в семь- восемь часов я встречусь с Аней- но точно ли встречусь?,- в девять- уже надо быть в клубе с Петром. Естественно, домой я сейчас никак не попадаю,- замечено, что куда бы ни отправлялся я из своего дома, и наоборот,- откуда бы ни лежал мой путь к своему жилищу,- никогда не занимал он времени меньше часу; так как же скоротать имеющееся время?"
  
  
   Действительно,- примеченная нашим героем закономерность при некоторой ее странности и удивительности на первый взгляд имела место быть в жизни, исключая, быть может, случаи, когда речь шла о походе до соседнего подъезда или, скажем, в близлежащий продуктовый магазин. И дело совсем не в том, где жил Мартышкин- на окраине ли Москвы, в каком-то спальном ее районе, или нет; думается мне, что и не только семенова это проблема,- он лишь внимание обратил и сформулировал ее для себя;- час на дорогу- это судьба любого москвича.
   Пятнадцать минут- на автобусе ли, пешком ли- до метро, оставшиеся сорок пять минут времени- на метро и потом по земле до нужного пункта,- это если вам надобно добраться до работы или даже вы едете на какую-либо встречу- деловую или дружескую- все равно- столица велика и дела, да и друзья, наверняка рассредоточены по разным ее частям. Если же вам надо оказаться неподалеку от соседней станции метро, то и тогда вас, скорее всего, постигнет ваша вечная судьба москвича,- коли не по одной, то уж точно по второй причине.
   Первая причина срабатывает в том случае, если вы, ленясь дойти пешком за 15-20 минут до метро или ленясь добраться до него за то же время наземным транспортом (из 20 минут половину времени вы дожидаетесь его на остановке), а после проехав одну станцию под землей и оказавшись в нужном месте, вы выбираете долгий, но верный наземный маршрут, которым без пересадок доберетесь до того же места назначения; так вот- удобство это с другой стороны уравновешивается увеличением времени путешествия. Учтите опять же время, проведенное в ожидании нужного маршрута (порою это время оказывается чересчур значительным!) и столь нередкие в наши времена дорожные "пробки". Но для нас стало слишком тяжелым занятием много двигаться и мы дождемся-таки этого маршрута, проторчим в "пробках" и потратим на путь час.
   Вторая причина, по которой москвичу нужно не менее часа, чтобы добраться до пункта, где у него имеется дело, срабатывает в совсем уж редком случае, когда объективно на путь требуется не более двадцати минут. И пусть не покажется читателю, что я пытаюсь во чтобы то ни стало оправдать, может быть, по-вашему притянутую за волосы гипотезу Мартышкина, ставшей для него давно, впрочем, уже аксиомой, которую приходится воспринимать как данность и не задумываясь, считаться с ней.
   Вот в чем она заключается. Скажем, если вы знаете, что через два часа вас ожидают где-то неподалеку на соседней улице, в паре остановок от места, где вы находитесь, то каков ваш план действий? Первый час, несомненно, заниматься своими делами; в начале второго за 10 минут одеться в надлежащую одежду и, прихватив чего следует прихватить для данной встречи, имея в запасе около 40 минут, отправиться в путь- в любом случае, даже если добираться не пешком, а редко встречающимся в вашей местности автобусе, чтобы быть не позже оговоренного срока. Так свое время в подобных случаях честно планировал и Семен Мартышкин, но в жизни все как-то случалось не по плану- перед выходом из дома Семен убеждал себя, что "тут и идти-то нечего", и что лучше лишние 10 минут позаниматься интересными для него проектами, а если дело было утром, то понежиться в уютной кроватке; затем поход откладывался на другие 10 минут и так далее, и только тогда уже, когда становилось очевидным, что к сроку успеть на место не осталось уже никаких шансов, Мартышкин прекращал тянуть резину, выходил из дома, и, конечно же, несколько опаздывал. То есть, и в этом случае на дорогу наш герой должен был совершенно справедливо выделить из своего дневного графика никак не меньше часа. И вам самим известно, что Мартышкин вовсе не уникален в действиях в описанной ситуации, и, теперь, наверное, вы согласитесь, что "час на дорогу"- вечная судьба москвича.
  
  
   Вообще, если бы в Семене была уверенность в том, что сегодня он точно свидится с Аннушкой, то ему и оставалось бы теперь только одно: добираться до места работы именинницы, где они обычно встречались для дальнейшего совместного времяпрепровождения,- и этот путь до ее работы тоже требовал на свое преодоление около часа времени,- и ожидать появления подруги. Но уверенности-то никакой и не было.
   Может, как часто бывало, Аннушка вообще не появится на работе, хотя побывать сегодня там, по ее заверениям, ей было просто необходимо и "она будет там во что бы то ни стало", но и раньше Семен такие заверения уже слышал; или, может, она уже побыла на этой дурацкой работе несколько часов назад и теперь бегает у себя в общежитии и приглашает кого ни попадя на свой день рождения- но только не Мартышкина,- ибо- о жалость!- не знает, как с ним связаться- ведь дома его нет, а мобильного номера его не знает, несмотря на то, что он несколько раз предлагал ей записать свой номер.
   Решив, что в конце концов, это, скорее всего, его последние хлопоты, связанные с теперешней любовью, и пусть он разозлиться по-настоящему, примет мужественные меры в их отношениях и, злой и уверившийся в правильности своего поступка, никогда больше не вспомнит об этой недостойной девушке и, соответственно, не пожалеет о безапелляционном своем и горячем решении, Семен двинулся-таки к обычному их месту встречи.
  
  

7

  
   У метро, перед тем как спуститься под землю, он купил карточку для таксофона и, хотя прошло не более четверти часа с момента предыдущего звонка с работы, Мартышкин зашел в телефонную будку и снова набрал номер геологической фирмы, в которой работала его гурия, имея в виду, что легко могло случиться так, что именно сейчас она находилась там, а через полчаса - столько Семен будет находиться под землей,- ее там уже не окажется, и - позабудь, приятель, о встрече. А сегодняшняя встреча должна быть решающей; лучше, если она состоится сегодня, ведь сегодня Аннушка могла бы многое поправить и сделать возможным их совместное будущее.
   На этот раз никто не поднимал трубки. В прошлый звонок ответили, что Анны нет в офисе и, как обычно,- неизвестно, была ли она сегодня и будет ли. "Значит, обычные сотрудники уже разошлись и единственный, кто может теперь оказаться в офисе, так это только Аннушка". Подумав так, Мартышкин заторопился в метро, подсознательно считая, что если он ускорит свой шаг, то наверняка намного быстрее окажется в нужном месте.
   Работала Аннушка на Поварской улице, почти в самом ее начале, поэтому добираться до ее офиса было удобнее всего от метро "Арбатская",- нет большой разницы, от какой именно- "Арбатской", находящейся на фиолетовой линии, или станции с таким же названием, принадлежащей синей, филевской линии.
   Однако был и другой путь до Поварской, и с первого взгляда он должен был занимать меньше времени, чем тот, через "Арбатскую",- для этого надо было выйти на "Баррикадной",- если ехать с "Аэропорта", где работал Мартышкин, и считать по станциям, то действительно получалось быстрее,- однако от самой "Баррикадной" до Аннушки оставался еще отрезок пешего пути длинною, наверное, километра в полтора. Плюс легендарный наземный пешеходный переход через Садовое кольцо, на котором зеленого света пешеходам порой приходилось ждать до пятнадцати минут.
   Таким образом, при приблизительно равном времени, за которое можно было добраться до Поварской этими двумя путями, вариант с "Баррикадной" выигрывал только в том, что большую часть времени пути Мартышкин дышал бы свежим воздухом, и именно поэтому и по той еще причине, что над землей имеются таксофоны, Семен остановился на нем.
   Поднявшись из метро, Мартышкин оказался у телефонных аппаратов и сделал очередной звонок Аннушке. Опять никто не подходил к трубке. Постояв с трубкой у головы в надежде, что сейчас уже услышит столь желанный голос, несколько минут, он повесил трубку на место и задумался о том, каковы должны быть его действия в таком случае.
   Около метро располагалось сразу несколько палаток, в которых продавались цветы, и еще, как символ пережитого прошлого, стояла одна женщина с прозрачным, из оргстекла, куба, внутри которого находилось несколько жестяных банок с розами, скорее всего, даже одного сорта, но нескольких разных цветов, обогреваемыми десятком горящих кругом них свечек. Увидав сначала этот куб, а потом и палатки, еще издалека, от телефонных аппаратов, Мартышкин хотел было прямо сейчас купить букет для Аннушки, однако то обстоятельство, что нет никакой уверенности в том, что его будет кому сегодня вручить, а также то еще, что вряд ли цветы долго выдержат на пятнадцатиградусном морозе, заставили придумать Семена иной план. Он решил двинуться по направлению к "Арбатской", время от времени звоня ей, и как только станет ясным время их встречи (собственно, если она случится вообще), Мартышкин покупает у "Арбатской" цветы и в условленный срок является пред ее ясными очами.
   Преодолев, немало понервничав в ожидании зеленого сигнала, Садовое кольцо, Семен перед тем, как свернуть на Поварскую улицу, зашел в стоявший на этой стороне таксофон и снова набрал давно заученный наизусть номер.
   Опять несколько минут никто не желал поднять трубку, а вместе с тем время уже приближалось к семи - шансов на встречу все ощутимее становились меньше, и жуткое чувство предательства в такой день во много раз сильнее, чем в случавшиеся ранее моменты, обожгло его сердце.
   Потерявши от обиды рассудок, заподозрив, что наверняка Анна там, но просто не желает разговаривать с ним, боясь, что Семен увяжется за ней в общежитие и устроит там соответствующий его душевному состоянию скандал, Мартышкин придумал способ, как заставить подругу поднять трубку, если она на работе, или, по крайней мере, обнаружить ее присутствие там. Позвонив снова с аппарата и выждав пять ответных гудков, он набрал ее номер на мобильном телефоне и повесил трубку таксофона. Пять гудков на мобильном- снова набирается номер на таксофоне и скидывается мобильный. И так по кругу до бесконечности.
   Мартышкин был убежден, что такие очереди звонков с интервалами около секунды гораздо значительнее расшатают психику, чем одиночный продолжительный звонок, кого бы там ни было, кому не повезет оказаться но том конце провода, и бедняга либо скоро поднимет трубку и скажет, скорее всего, что-нибудь сердитое, либо просто отключит телефон.
   Неважно, что может в сердцах накричать сейчас Аннушка. Теперь- все к черту!- теперь, главное- показать ей, что она сама не сможет скрыть, что прячется. Отключат телефон- Семен тоже будет знать, что это сделала она!
   Пять минут поигравшись так, Мартышкин устроил перерыв- и тем, кто там коварно не отвечает, и себе. Через пару минут он повторил процедуру. Потом- снова небольшой перерыв, и он снова принялся названивать по своей новой методике, и - о чудо!- вскоре кто-то поднял трубку и этот кто-то говорил аннушкиным голосом!
  
  

8

  
   Дозвонился Семен с мобильного телефона, но рисковать перезванивать с таксофона, несмотря на то, что на таксофонной карточке было 20 минут оплаченного времени, а на его телефоне времени было совсем ничего (не говоря уж о том, что мобильное время тогда стоило значительно дороже немобильного), он не стал- помня о тех усилиях, которые были приложены, чтобы совершить чудо- услышать голос этого неуловимого человека.
   - Аня, привет!
   - При-ивет...- Аннушка всегда свои первые слова произносила, несколько растягивая,- наверное, потому что при этом она всегда улыбалась.
   "Что за повод сейчас-то улыбаться!",- пронеслось с досадой в голове у Мартышкина.
   - С днем рождения тебя!
   - Спаси-ибо...
   - Ань, мы сегодня собирались встретиться с тобой...
   На том конце провода замялись.
   - Семен... давай лучше завтра...
   - Почему же завтра,- ведь сегодня у тебя праздник и я должен тебя поздравить!
   - У меня много дел сегодня...
   - Ну тогда давай встретимся у твоей работы на несколько минут и -что же... спеши по своим делам.
   И, поняв, что шансы, похоже, плохи, добавил:
   - У меня тоже не очень-то много свободного времени- мне скоро в клуб ехать.
   - Я не знаю, во сколько освобожусь на работе... Давай лучше завтра...
   Что может быть неприятнее и подозрительней для молодого человека, чем такие слова, услышанные от его девушки?!
   - Аня, ты там на работе с другим парнем и не хочешь, чтобы мы с ним встретились? Или он тоже будет встречать тебя у работы?!
   - Нет...
   - Пойми, Аня, мне будет намного легче, если ты скажешь правду. Я не буду тебя преследовать и приятель твой мне тоже не нужен; наши отношения и так далеко не те, которых мне, да и любому нормальному человеку хотелось бы иметь,- к чему ложь?
   В этот момент связь прервалась и Семен подумал, что, видимо, таковым и быть концу их истории, и осталось только выследить, с кем уйдет после работы Аннушка, чтобы проклясть их вдвоем, однако пришедшее вскоре после разговора сообщение на сотовый телефон о нулевом балансе показало Мартышкину, что и это еще не конец. Он перезвонил с таксофона, по теперь линия оказалась занятой. Вполне могло быть, что Анна договаривалась с тем другим, всамделишным любовником (ибо их любовь с Семеном мало походила на всамделишную), чтобы встретиться чуть позже, после того как отлипнет Мартышкин. А может, она просто скинула трубку и не собиралась поднимать ее, пока не уйдет с работы?
   Все же скоро он дозвонился и Аннушка подошла к телефону.
   - Аня, так какова же правда? Ты разговаривала сейчас с ним?
   - Нет, это мама звонила...
   Такое допустить было весьма возможно- Ольга Васильевна, как рассказывалось в самом начале истории, пыталась контролировать всякий шаг дочери, который только поддавался контролю, и желала пронизать своими наставлениями, о том, как надобно жить и что чему следует предпочесть, всю Аннушкину жизнь. Впрочем, что по-прежнему не мешало дочке получать желаемые ей удовольствия втайне от матери.
   - Так я не один у тебя?
   - Один...
   - Правда?
   - Да.
   - Ань, что же делать со цветами? Я цветы уже тебе купил. Сегодня мы не увидимся, завтра ты наверняка весь день будешь продолжать праздновать, а потом спать,- так что же с ними будет? Давай я быстро передам их тебе и разъедемся по своим делам. Много работы сегодня, говоришь? Если не знаешь, когда уйдешь, то часа через полтора занесу их тебе на работу и поеду в клуб.
   Посомневавшись некоторое время, она согласилась:
   - Хорошо. Через сколько ты можешь быть на "Арбатской"?
   - Буду через сколько надо, я тут сравнительно недалеко.
   - Минут через двадцать будешь там?
   - Буду. Договорились, до встречи!
   - До встречи.
  
   Двадцать минут- вполне достаточно, чтобы пройти всю Поварскую и оказаться на "Арбатской", однако цветов-то у Мартышкина еще не было, и даже если бы он максимально ускорился, то и при том, что Аннушка, как правило, обычно приходит позже назначенного времени, оставалась вероятность, что пока он будет выбирать и покупать там подобающий случаю букет, она вполне может оказаться свидетельницей его обмана, поэтому Семен решил, что лучше будет купить букет здесь, на "Баррикадной", и вернулся к переходу.
   Ему повезло- хоть на светофоре был и красный свет, в тот момент раздосадованные пешеходы, дождавшись редкого момента, когда автомобилей на дороге было не очень много, густыми толпами с обеих сторон ринулись переходить Садовое кольцо, спровоцировав своим произволом страшнейшее скопление нервно сигналящих машин по всем полосам дороги и даже на тротуарах. Такое здесь бывало нередко; да и что говорить- многим ли захочется ждать разрешения, чтобы преодолеть эти несчастные двадцать метров, по пятнадцать минут?
   Несмотря на привлекательность цен для Мартышкина у женщины с розами в прозрачном кубе, цветы он купил все же в палатке- это были тоже розы, но много красивее тех, из куба.
   Они были крепки, свежи, словно недавно только срезаны с клумбы, имели темно- красный, с переливами, а местами и чуть ли не черный цвет, носили зарубежное название "Black Magic", и их было семь штук. Принимая во внимание соответствующую их виду стоимость, продавщица поощрила Мартышкина целлофановой оберткой, которой сама же и обернула букет и которую зафиксировала на толстых стеблях с частично срезанными шипами тонкой красной ленточкой, искусно завив затем кончики ленты, протянув их между большим пальцем и лезвием ножниц.
   Ерунда, что теперь карман Семена скорее пуст, чем полон,- деньги будут, он их уже заработал даже, просто зарплату им задерживают по какому-то недоразумению. Если что, он может занять денег у знакомых- в этом месяце он еще ни у кого не занимал и никому не был должен, так что, в общем-то, все не так уж плохо. И подарок для Аннушки куплен- вот он -здесь, у Семена в сумке, в аккуратной картонной коробочке, только бы привелся повод вручить этот сувенир.
  
  

9

  
   Однако следовало спешить- времени оставалось немного. Семен спустился в метро- если нести их по улице, они наверняка померзнут, и как бы к моменту их вручения бутоны и вовсе не поотваливались от стеблей,- и вскоре оказался на "Арбатской".
   Встречались Мартышкин с Аннушкой всегда у станции Арбатско-Покровской линии (ведь читатель помнит, что станций с таким названием в Москве две)- ввиду того, что она является пересадочной и в зависимости от того, куда они решали отправиться- вместе или порознь,- легко можно было выбрать наиболее подходящую из четырех линий подземки и скоро оказаться в требуемом месте. Сегодня, правда, не было особой разницы, где спуститься в метро- и "Куча мусора", и аннушкин институт с общежитием находились на оранжевой линии, до которой добираться было одинаково неудобно от обеих "Арбатских", но традиция оставалась традицией.
   Когда Семен вышел из метро, Аннушка уже ожидала его, и, против своего обыкновения не только не опоздала сегодня, но и пришла раньше названного срока. Извинившись за опоздание, Семен поцеловал Аннушку и поздравил ее еще раз, вручив ей свои изумительные розы.
   - Спаси-ибо, Сеня! Какие красивые! А я уже думала, что ты не придешь!
   Мартышкин немало удивился такому предположению, так как был уверен, что возлюбленная знала, что это ее игра и происходит она по тем правилам, которые она предложит, и что это Аннушка может не прийти на договоренную встречу или позволить себе прочую подобную причуду, но Мартышкин-то должен прыгать от радости, коли будет удостоен чести увидеться или даже услышаться с богиней, и пусть только он посмеет чего-то должного не выполнить,- и тогда не раз пожалеет о своей нерасторопности. Как-то раз в силу объективных причин Семен не смог с ней созвониться, и теперь он знал, что лучше бы он расшибся в лепешку, но нашел бы способ позвонить; пусть даже за него позвонил бы товарищ- в таком случае он имел бы слабую надежду увидеться с гурией раньше чем через две недели после случившегося.
   Однако сегодня Аннушка будто бы даже уважала его- скорее всего, уважала из боязни, как бы Семен не вытворил чего-нибудь решительного и скандального. Как знать- может быть, она и нуждалась в таких вялотекущих отношениях, ибо в противном случае все могло прекратиться раньше сегодняшнего дня, и Аннушка опасалась, как бы Мартышкин сейчас не объявил о том, что с него хватит и это последняя их встреча.
   - Как не приехать, раз договорились!- сделав вид, будто нимало не смутился и вполне мог и впрямь не приехать, ответил Мартышкин,- просто с транспортом проблема вышла- "пробки" всё... Ну, как твои дела?
   - Да нормально все вроде... Вот, отучилась, на работу приехала, и как раз слышу у входа- кто-то звонит. Это как раз ты звонил...
   - Каковы планы? Сейчас, наверное, праздновать в общежитие сразу едешь?
   - Да, сейчас приеду- с подругами всякие там салатики нарежем, колбасу на стол. Как приготовим, все наши как раз соберутся, и будем отмечать... А как твои дела?
   - Чего там,- как обычно все. Отработал вот тоже, сейчас в клуб с приятелем едем, как говорил. Ночью доползем до дома- и спать, а дальше как всегда.
   - А в какой клуб?
   - В "Кучу мусора",- это недалеко от вас, на "Профсоюзной",- знаешь? Была там?
   - Что-то знакомое... Слышала, конечно,- не помню уж,- может, и была там раз.
   - Ну, ты торопишься уже, верно?
   - А сколько сейчас,- Аннушка никогда не носила часы.
   Мартышкин тоже не носил часов- его тяготило каждое утро надевать их на руку и перед ванной и сном снимать, поэтому он снял с пояса телефон и нажал кнопку на нем, чтобы экран подсветился.
   - Без двадцати восемь.
   - Нет, можно еще постоять.
   - Пойдем тогда посмотрим, что в палатке есть.
   Часто перед основной прогулкой или, как сейчас, если есть не очень много свободного времени, они (то есть Мартышкин, конечно) покупали в ларьке перед метро пиво или еще какие-нибудь слабоалкогольные напитки и чебуреки или шаурму к ним, и стояли за столиком у ларька и, употребляя купленное, начинали обычно какой-то прескучный разговор, который под действием алкоголя порою становился чуть ли даже не занимательным, -не занимательнее, впрочем, той степени, до которой могут занять друг друга два таких разных человека при столь неопределенных отношениях. Так и теперь, выпив по бутылке светлого пива и заев его шаурмой, эти двое простояли минут пятнадцать, ведя малоинтересный разговор об Аннушкиных подружках и ее с ними занимательных случаях, а также о возмутительных историях, которые приключались с теми же подружками вследствие их сомнительной провинциальной воспитанности, горе-любовники вспомнили, что обоим пора спешить по делам и зашли в метро.
   "Как же хорошо все же в метро!",- потирая красные от холода руки, заметил Мартышкин, который все не мог найти время, чтобы купить себе перчатки. Обычно он не обращал внимания на холод- во всех этих любовных приключениях замерзшие руки- последнее дело, о котором думается; но сейчас почему-то, увидев, как Аннушка, сняв свои замечательные коричневые кожаные перчатки, которые так хорошо шли к черному, отороченному буро-рыжим мехом пальто, обнажила белые, нетронутые морозом руки, Семен ощутил собственные конечности и в какой-то степени позавидовал бездомным, прижимавшимся своими несвежими телами к решеткам теплозавес между входными дверьми станции и распластавших на них свои руки, которым всегда тепло после улицы.
   "На рынок за одеждами у нее есть время по выходным мотаться, а на меня его не находится, это я только тюфяк- готов все из-за нее бросить",- вспомнив рассказы подружки о последних выходных, сердито подумал он.
   На "Профсоюзной", пожелав Аннушке хорошенько повеселиться и подумав про себя, что лучше бы на самом деле вечеринка не задалась и все, а главное, его крашенная блондинка пожалели, что оказались в таком наискучнейшем месте, а в конце появилась бы Ольга Васильевна и, уличив дочь в неумеренной тяге к спиртному, наделала бы там много шума и навсегда забрала Аннушку из этого мерзкого общежития, рассадника отвратнейших пороков человечества, и назавтра у него с ней началась бы новая, нормальная жизнь; так вот, подумав так, Семен в последний раз (о чем он еще наверняка не знал) поцеловал эту девушку, и, вышел из вагона, оставив свою любовь в поезде самостоятельно добираться до места празднества.
   Никогда не бывало, чтобы Семен так бросил королеву,- всегда они доезжали до общежития и, постояв еще некоторое время, имеющееся у Аннушки на Мартышкина, с какими-нибудь опять же коктейлями или пивом, у дверей студенческого рая, Семен возвращался к себе домой, в Сокольники. Сегодня он, никуда не приглашенный, поступил гордо и верно- не такая уж он тряпка, чтобы провожать по собственному желанию свою девушку до подъезда здания, где на ее празднике будут все кто угодно- даже тот ее бывший Максим, не перестающий до сих пор добиваться ее расположения, о чем Анна проговорилась Семену,- но только не он! И вообще, Мартышкин опаздывает в клуб. По крайней мере, пусть так считается.
  
  
  

10

  
   Никуда-то он не опаздывал, даже наоборот- приехал на место встречи с Жучинским раньше чем нужно, и теперь пребывал в такой же ситуации, в какой пребывала чуть раньше в ожидании Семена его непредсказуемая подруга. К счастью, Петр не заставил себя долго ждать, чем избавил товарища от тягостных дум о своем любовном будущем,- ведь когда человеку совершенно нечего делать какое-то время, то что ему остается кроме мыслей о своем будущем и о ближайших своих действиях?
   В клубе можно отвлечься, и хорошо, что Жучинский согласился пойти с ним- один бы Семен не пошел, да и тот один не пошел бы,- вся эта вечерне-ночная клубная жизнь была совершенно не их стихией, и оказаться в подобном месте в те редкие разы, в которые там происходит что-то интересное, как, например, сегодняшний концерт, они предпочитали не поодиночке. Уж если все в клубе окажется непонятным и малоинтересным, они смогут занять себя разговорами.
   Клуб встретил приятелей навязчивой танцевальной музыкой, сильнее всего в которой были слышны частые, навязчивые стуки каких-то синтетических ударных инструментов,- один из этих виртуальных барабанов ударял сочно, низкой нотой, но совершенно примитивным образом- как будто дело обстояло на стройке и какой-то тяжелой машиной вбивались в землю сваи, но только гораздо чаще- наверное, раза три в секунду, что делало музыку невероятно утомительной для прослушивания; удары другого инструмента имитировали звон двух ударяющихся друг о дружку медных тарелок, маленьких и тонких,- по счастью, хотя бы этот звон имел не равную периодичность и таким жалким способом разнообразил общее звучание, и здорово было, что шума тарелочки издавали значительно меньше того барабана. На втором и всех остальных планах жужжали и тренькали прочие, обычные в таких композициях, электронные инструменты.
   Вход на самом деле оказался не бесплатным, как анонсировалось на сайте клуба, но расходиться по домам так скоро, только придя туда, показалось Мартышкину обидным и он убедил Жучинского, что 100 рублей за концерт- совсем небольшая плата, что соответствовало действительности- такая цена бралась обычно за вход на выступления совсем уж неизвестных групп; сегодняшних же выступавших знали даже наши знакомые.
   Предъявив билеты охранникам и подвергшись их ощупываниям, Мартышкин с Жучинским прошли внутрь, где заслышанные ими еще у входа танцевальные звуки стали настолько громкими, что казалось, что данное заведение предназначено было для развлечений слабослышащих людей,- у Мартышкина сразу заложило уши, а у Петра заболела голова и еще он предположил, что, наверное из его ушей уже льется кровь.
   Зал, то есть танцевальная его часть, находившаяся перед сценой, погруженный в полную темноту, которую разбавляло с десяток разноцветных, вертящихся из стороны в сторону прожекторов, к счастью был пуст,- это указывало на то, что слышимые ритмы здесь не оттого, что проходила по какой-то коварной ошибке дискотека, а, видимо, для того чтобы как-то занять пришедшую молодежь до того времени, пока не начался концерт. Впрочем, весьма сомнительно, что такая музыка, да еще в самом начале вечера, могла бы каким-то образом занять трезвого человека.
   С помощью тех же прыгающих прожекторов и еще на ощупь удалось установить, что по периметру зала имеются сидячие места, и все со столиками, где можно расположить сколь вам угодное количество бокалов продающегося в единственно неизменно подсвеченном, зазывающем углу-баре, находящемся сбоку от сцены; более того- такие места со столиками были устроены в два яруса по высоте. Выбрав себе места как раз на втором ярусе, руководствуясь желанием хорошенько рассмотреть, что будет на сцене, товарищи заняли их и, довольные тем, как удобно устроились, принялись ожидать выступления. Пива решено было купить, как только начнется концерт,- чтобы получать разом сразу несколько удовольствий.
   Через некоторое время сцену подсветили и на ней оказались импозантно, по-ямайски наряженные музыканты первой выступающей, никому не известной группы, которые долго настраивали еще свои инструменты, после чего с получасовым опозданием (что, в общем-то, для рок- и подобных самодеятельной групп, не так уж и много) начали наконец концерт. Парень в забавном широком, вязаном разноцветными нитками берете и длинными, ниже плеч, сваленными в трубки навощенными волосами представил зрителям свою группу, музыканты задергали струны, задули в трубы и застучали в бесчисленные комплекты барабанов всех размеров, и представлявшийся музыкант запрыгал резво в такт музыке, настраиваясь таким образом на нужный лад, чтобы после музыкального вступления запеть проникновенную, но радостную ямайскую песню.
   Мартышкин, приняв это за сигнал к действию, спустился к бару и, подсчитав, на сколько чего еще хватит денег, остававшихся в его кармане, попросил 2 бокала по трети литра самого дешевого пива, приберегнув оставшиеся средства на случай еще одного-двух подходов к стойке, если душа потребует большего.
   Ямайцы оказались веселыми ребятами, но музыка их стиля мало интересовала приятелей, однако Мартышкин с Жучинским и не думали от того расстраиваться, имея ввиду, что скоро выступят более интересные группы и отнеслись к первой группе как к тому, что просто надо пережить, поэтому все больше они разговаривали меж собой, нечасто отхлебывая пиво, стараясь растянуть удовольствие. Семен откровенничал Петру о своей несчастной любви, а тот понимающе кивал и учил его плюнуть на такую любовь и искать другую,- хотя сам в подобных делах имел еще меньше опыта и, по правде, хотел бы иметь больше,- но держал себя будто человек, съевший на всех этих приключениях не одну собаку. Мартышкин, верно, и сам понимал, что надо делать- именно то, что советовал Жучинский, однако жизнь не так уж проста, чтобы все желанья исполнялись в одночасье.
   Он искал новых знакомств- искал, как только мог,- и в Интернете- в чатах, форумах и даже на серверах служб знакомств; и в жизни- на работе и в клубах, куда приглашали его друзья, но ничего не получалось из этого. В Интернете девушки, похоже, бывали только для собственной минутной забавы и не слишком дорожили знакомством с Семеном; в жизни же все было еще хуже. Когда он учился в институте, в группе их было только две девушки, одна из которых была несвободна, другая,- которая, впрочем, и сама была не против знакомства с Мартышкиным,- ни внешне, ни внутренне не была интересна ему. К тому же у нее был уже кроха-ребенок, воспитание которого она возложила на свою бабушку, приехавшую с ней из Бурятии, чтобы Евдокия (так ее звали) не особенно отвлекалась здесь от учебы. Дуся все равно осталась на второй год. А та, первая девушка- чудеса!- этого не предполагал Семен- бросила своего любовника и завела отношения с одногруппником, который долгое время методично за ней ухаживал и наконец добился своего. Но все равно- и эта девушка была неинтересна.
   Позже, на работе, тоже не в кого было влюбиться, и про Интернет, когда он появился у Семена, мы уже упомянули, и в жизни, свободной от работы, тоже что-то не клеилось. Несколько раз Мартышкин набирался смелости и подходил заговаривать с незнакомыми девушками, однако несмотря на приличную, безо всяких наносных излишеств внешность и натуру Семена, отношения с ним у девушек так и не продолжались. Только с Аннушкой однажды...
  
  
  

11

  
   После ямайцев выступали другие ребята- та самая многообещающая группа "Никарагуа", но и их, уже рок-музыка, была малоинтересной, однако допитое пиво сыграло свою роль в ощущениях наших знакомых, и те радостно наблюдали за выступлением, притопывая ногами в такт музыке, изредка обмениваясь меж собой впечатлениями, что, пожалуй, это то что надо, и следует завтра поискать в музыкальных киосках их кассету. По завершении последней песни "Никарагуа", когда музыканты стали собирать свои инструменты со сцены, возбужденный Жучинский ринулся к сцене, желая получить автографы "лучшей группы, которую он когда-либо слышал" (после, конечно, некоторых давно уже всемирно известных коллективов), увлекая за собою Семена, повторяя в аффекте, "что, возможно, это последний раз, когда он может так близко видеть этих ребят". Мартышкин уже не раз прежде испытывал сам такое же ощущение, которым сейчас проникся Петр, и знал, что назавтра, высвободившись из пут пивного опьянения и опьянения от громкой, пусть и нехитрой, но живой музыки, он, услышав эту группу вновь, удивится, как подобное может вызывать какие-либо эмоции и, разочаровавшись, не захочет их более вспоминать; поэтому, спустившись с Петром, отпустил его к сцене в давку за автографами, организованную такими же, как он, впечатлительными людьми, а сам остался у стойки бара, присел там на высоченную деревянную табуретку с подставкой для ног,- какие обычно в барах и бывают, и, хотя не мог бы еще забыть, какое пиво здесь самое дешевое, для солидности, как бы оправдывая занятое место, взял в руки книжицу меню. Полистав его и убедившись, что с прошлого просмотра ничего в меню не изменилось, Семен деловито заказал еще 2 бокала по 0.33, и, сделав глоток из одного из них, в ожидании Петра стал изучать публику, собравшуюся в клубе.
   Среди прочих он заметил в одном затемненном углу за столиком молодую, лет девятнадцати, девушку, одиноко потягивающую какой-то коктейль через полосатую трубочку, и, будто бы в клубе она была одна, не обращая никакого внимания на шумящее окружение, смотрящую перед собой невидящим взглядом и обдумывающую что-то свое. Как будто какая-то печаль была в ее этом отсутствующем взоре,- "быть может, она тоже одинока, и, может, она даже нарочно сюда пришла, чтобы встретить свою судьбу, но не увидела ее и потому так грустна?"- подумалось Семену. "А может, она ожидает кого-то, с кем договорилась о встрече? Или просто пришла отдохнуть после работы безо всяких иных целей?". Такое бывает, он знает,- ему уже так отвечали; впрочем, может, и не бывает- что за отдых в таком грохоте, и где наперед известно, что все равно к тебе рано или поздно подсядут для знакомства? Вероятно, он просто не понравился и потому получил такой ответ...
   Как бы то ни было, девушка с виду не казалась обладательницей кошмарного характера- о, такие характеры видны с первых взглядов!- и имела довольно симпатичную при некотором рассмотрении внешность, и Мартышкин решил во что бы то ни стало подойти к ней и познакомиться, заведя, например, разговор о выступавших коллективах,- но только чуть позже, подождав немного и убедившись наверняка, что она не ожидает своего друга, который отошел на миг и скоро вернется с очередным коктейлем. Он сам точно не знал, сколько для этого потребуется выждать,- по крайней мере нужно хотя бы время, чтобы набраться должной в таких случаях смелости и придумать, с чего именно начать разговор.
   Прошло около пяти минут (и Жучинский все не возвращался!), и наконец Семен, в некоторой мере убедившийся, что девушка вряд ли кого-то специально ожидает, решился на действия, которые могли бы изменить всю его последующую судьбу (ведь никогда не знаешь, где твоя судьба,- может, прямо здесь, в двух шагах от тебя?), и уже приподнялся, чтобы слезть с табурета, как вдруг к ее столику легким шагом подошел молодой человек и, помявшись некоторое время стоя- спросив, видимо, не занято ли рядом с нею место, присел напротив нее и завел какой-то увлекательный, должно быть, разговор,- по крайней мере, так можно подумать по очнувшемуся, повеселевшему вдруг виду желанной незнакомки.
   "Вот так вот! Всегда такое приключается со мной!",- подумал не то чтобы расстроенный, а скорее даже рассерженный Мартышкин и опустился вновь на сиденье,- "на его месте должен был быть я!". Даже если он сейчас поколотил бы этого парня, никакой цели он теперь не достиг бы.
   Молодой человек был не особенно привлекателен- Мартышкин в этом явно выигрывал, зато тот был чрезвычайно разговорчивым,- при определенных обстоятельствах и тут Семен ему бы не уступил, но счастливчик был много решительнее и знал, чего хочет; и вот он сидит теперь рядом с нею и вешает ей всякую лапшу во имя достижения своей низкой цели- Мартышкину были знакомы такие клубные мальчики и их жизненные приоритеты. И, что самое гадкое, он добьется своего, покинет ее и найдет себе новую такую; а Мартышкин не найдет свою ту одну, которой он подарил бы свою настоящую любовь и уверенность в совместном счастливом будущем. "И вот таких парнишек они сами выбирают, не задумываясь о том, с кем именно знакомятся,- главное, чтобы побольше мишуры было!"- подумал Мартышкин и зло отвернулся от воркующих голубков, нервно выискивая в толпе Жучинского,- когда уже они залезут к себе на второй этаж?!
   В ожидании Петра Семен допил не только свой бокал, но и успел опорожнить емкость, предназначавшуюся приятелю, и к моменту, когда тот наконец вернулся с комплектом росписей участников группы, полный восторженных эмоций и спешащий поделиться ими, Мартышкин, утомленный полуторами литрами употребленного пенящегося напитка и громкой музыкой (а между выступлениями групп всегда играла та самая танцевальная музыка), дремал, облокотившись на стойку. Приведя товарища в чувства, Жучинский усовестил его, что здесь не то место, чтобы спать, продемонстрировал заветный листочек с добытыми автографами, и, заставив поздравить себя с такой удачей, купил на свои деньги две пол-литровых кружки пива, которого посоветовал ему бармен, после чего, помогая Мартышкину найти с дремы путь, поднялся с ним за их столик.
   На протяжении вечера Жучинский еще не раз спускался к бару и возвращался наверх с очередными порциями, что все больше веселило Мартышкина, который приговаривал- "а говорил, ничего нет! Каково ты себя раскулачил!"
   "Летучие обезьяны" оказались "вообще лучше всех", и их автографы Петр заполучил тоже. Семен же спустился только тогда, когда пришло время покидать клуб.
  
  
  

12

  
   Очнулся Семен в метро, от того что кто-то толкал его в плечо,- это был Жучинский.
   "Сень, мы к Сокольникам подъезжаем, просыпайся!"
   Жучинский жил где-то на "Павелецкой", но, видимо, был несколько трезвее товарища и чувствовал в этой связи ответственность за его сохранность, и потому решил проводить Мартышкина до дома,- благо, доводилось пару раз бывать у него в гостях и место назначения примерно он помнил.
   Недалеко от дома Семену вдруг снова захотелось пива и он настоял, чтобы Петр пошел с ним в круглосуточный магазин, где на оставшуюся у обоих мелочь они купили бутылку самого дешевого "Останкинского", тут же попросив продавца открыть ее.
   - Угощайся, друг Жучинский,- предложил сделать первый глоток Семен.
   - Что ты, Мартышка,- кто ж тебя до квартиры доведет тогда! С меня хватит. Еще самому до дома добираться.
   - Да ты расслабься, заночуешь у меня, и делов-то! Кровать для тебя отдельная имеется. Я тебе игру одну забавную на компьютере покажу, да и вообще у меня много чего интересного...
   - Да нет, я домой поеду...
   - Никуда ты не поедешь. О жизни потолкуем, программы ночные посмотрим... ну, ты знаешь, что там ночью показывают. У меня дома еще заначка имеется- воблы купим, фисташек, ну, что там еще надо... А утром вместе на работу.
   То ли потому, что с глупым (или пьяным, что вполне можно приравнять к первому) человеком себе дешевле согласиться, чем спорить с ним дальше и все равно не иметь шансов что-либо доказать, то ли Жучинскому и самому было лень тащиться к себе на "Павелецкую", и он счел наконец предложенный вариант допустимым,- да и впрямь- что за причины должны были влечь его непременно домой- жены у него не было, а родителям он сейчас позвонит и предупредит, чтобы сегодня не ждали,- и Петр сдался. А у Мартышкина хорошо- он один живет, ему квартира от бабушки досталась; вполне можно тут удобно расположиться до утра.
   Пива Жучинский все же отхлебнуть не согласился- не любил он это "Останкинское", на что Семен ответил, что дома у него в холодильнике имеется именно тот сорт бодрящего напитка, от которого Петр не сможет отказаться и потому жизнь все же чудесна.
   Поднявшись на лифте к себе на пятый этаж, Мартышкин порылся в карманах брюк в поисках ключей от квартиры; не найдя их там, исследовал и остальные карманы, имеющиеся на его одежде, но и тогда ничего не обнаружив, чрезвычайно утомленный проделанной работой, бессильно опустился на корточки и поставил бутылку на пол.
   - "Вот как бывает",- как пел Юрий Антонов,- глупо улыбнулся он,- Видно, ночевать нам на лестничной площадке... По крайней мере, мне.
   - Ты хорошо поискал?- обеспокоенный своей ближайшей будущностью, спросил Жучинский.
   Мартышкин ответил не сразу. Он поднялся и медленно, как бы что-то обдумывая, подошел к окну. Сел на подоконник; прихваченную бутылку поставил рядом с собой.
   - Да я все обшарил...- тут его осенило,- слушай, а ты что, в клуб с сумкой что ли ходил- вроде бы ты налегке был! Не моя ли это сумка у тебя?
   Это была действительно его сумка, как правильно предположил Семен; у Жучинского же в руках она была по той простой причине, что Мартышкин, забывший о ней в клубе и получивший свою собственность от бдительного товарища, не раз ронял ее из рук, добавляя таким образом значительные неудобства Петру, которому приходилось не забывая поддерживать приятеля, возвращаться с ним за оброненным предметом. Проще было сразу взвалить на себя все- и Семена, и его ношу.
   Ключи, по счастью, находились как раз в сумке. Семен забыл, да и сейчас не очень понимал, как они в ней оказались,- а они там оказались после того, как утром он достал из почтового ящика газету и, боясь с деланьем лишних движений опоздать на работу, кинул их в сумку вслед за газетой,- но главное, теперь он попадет домой.
  
  
   - У меня, Петя, все что угодно есть,- сказал Семен, раскрывая холодильник, в котором на самом деле, как и у всякого одиноко живущего человека, мало было чего, но раз было то, что он обещал, можно было сейчас счесть, будто бы слова его правдивы; и, достав из него цветную жестяную банку, протянул ее приятелю. Хотел бы Мартышкин вытащить оттуда и еще одну баночку- для себя, но, к сожалению, больше ничего такого в холодильнике не оставалось, и, понимая, что у Петра теперь все в порядке, а его бутылка осталась на подоконнике в коридоре, у лифта, ему и было только дело, что вернуться за ней. Петр пошел с ним.
   На лестничной площадке Семену показалось душно,- ему и везде почему-то сейчас было душно,- и голова требовала свежего воздуха, и он открыл окно, поставил пиво на прежнее место и, ощутив прохладную атмосферу, позабыл про бутылку, оперся ладонями на подоконник, закрыл глаза и подставил свое блаженно улыбающееся лицо свету, исходящему от полной, с почти не заметными от чрезмерной яркости кратерами, луны, словно желая получить от этого света какой-то необычный загар.
   - Во-о-от, Петя... Иди сюда- протянул он, все не раскрывая глаз. Петр что-то пробормотал и подошел. - Посмотри, какие чудеса творит природа: над нами- небо, ясное морозное небо,- оно было бы совсем черным, если бы не эта луна,- а луна теперь хороша как никогда. Звезды на нем - всего лишь какие-то светящиеся точки для нас, и того даже было б достаточно, чтобы нам было радостно и мы соглашались, что это красота; однако вокруг каждой точки как и вокруг нашего Солнца, тоже есть планеты и наверняка с такими же как мы с тобой чудаками, или даже чуднее,- и эта мысль, что небо вокруг нас имеет еще и глубокий смысл, делает нас еще более счастливыми! Напротив нас- эти чудные развесистые березы, посмотри- от пышного снега на их ветвях они вовсе бесподобны! И эти сверкающие сугробы внизу- утром ты проклянешь их, потому что проспишь и будешь спешить на работу, а с ними не будут успевать справляться дворники- эти добрые люди, но которых все завтра назовут бездельниками. Сугробы все же тоже прекрасны; вся природа прекрасна. Впрочем, и палатки, излучающие из своих витрин никогда не гасимый, волшебный и добрый свет, которые мы можем разглядеть среди случившихся сугробов, тоже хороши- радостно, что в любой момент человек, что-либо возжелавший, скажем, в пищу, может спуститься и скоро заполучить это! Ведь верно, приятель? Пусть мне никогда туда не приведется зайти, главное- это возможность! Хочу и зайду, коли приспичит.
   - Вот только мусоропровод в домах не всегда прекрасен,- Мартышкин раскрыл глаза и посмотрел на разомлевшего Петра,- почему-то частенько в подъездах таких домов дурно пахнет, будто жители сваливают весь свой мусор прямо на лестничной клетке. Не знаю, почему так, но вот сколько живу здесь, все об этом думаю.
   - Да... бывает,- промямлил Жучинский,- мусоропровод- бич многоэтажек, порой кажется, что лучше б было, если мусор все в ведрах вниз носили бы...
   - Угу...- Мартышкин повернулся спиной к окну и, садясь на подоконник, почувствовал, что что-то задел спиною, но обернувшись, понял, что этого чего-то - а это была его бутылка- уже нет за ним, и сел как собирался.
   - Мартышка, глупый,- воскликнул Петр,- тебе жить расхотелось!- и, стащив Семена с окна, поволок его в квартиру.
   В ту ночь Мартышкин практически не вспоминал уже об Аннушке, по крайней мере, разговора о ней с приятелем не заводил, и жизнь показалась ему вовсе не такой уж печальной штукой, каковой он представлял себе предыдущие дни.
  
  

13

  
   Утро оказалось тяжелым, но бодрым. Товарищи мало спали, поэтому ничего не было странного в том, что проснулись они позже желательного часа, так что на медленные собирания на работу не оставалось времени; следовало исключить те моменты, которые не являлись в данной ситуации необходимыми- такие, как завтрак и тщательное прилизывание внешности. Быстро одевшись и прихватив семенову сумку, с которой тот никогда не расставался, они стремительно выскочили из квартиры.
   У подъезда творилось необъяснимое столпотворение, главной составляющей которого, как и во всех случаях, были старухи-пенсионерки, у которых при собственной абсолютной незанятости всегда находилось достаточно времени для того, чтобы поучаствовать во всякого рода демагогических собраниях и быть свидетелями различных происшествий. По их возгласам стало понятно, что где-то поблизости случилось, похоже, страшное преступление и что все теперь ожидают милицию. Семену стало жутковато от того, что что-то могло случиться и даже уже случилось именно в его подъезде, однако выяснять подробности было совсем некогда, и, пробравшись быстро сквозь беспокойную толпу, и увлекая за собой растерявшегося Петра, не оборачиваясь, побежал к автобусной остановке.
   Приближаясь к мастерской, Мартышкин увидел через двор усердно разгребающего наметенные ночью сугробы дворника Григория, и пожалел про себя старика, которому с его годами сейчас приходилось очень нелегко. Припятько заметил спешащего Семена и сделал приветственный знак рукой; Семен махнул ему в ответ и кивнул головой, давая понять, что то, о чем его просили, сделано, и они еще встретятся, но позже.
  
  
   После сеанса скучного паяния, в обед, они увиделись. Григорий Николаевич только недавно закончил свою работу и теперь прогуливался по двору без дела, ожидая прихода Семена- тот всегда обедал примерно в одно и то же время.
   - Здравствуй, Семен,- нетерпеливо подал руку он молодому соавтору, дождавшись его прихода,- ну как, получилось что?
   - Здравствуйте, дядя Гриша. Я вроде бы привел все задуманное к некоторому законченному виду. Сейчас, минутку,- достану вот и посмотрите, получилось или нет,- ответил Мартышкин и, расстегнув верх куртки, отправил руку к карману спецовки.
   - Нет-нет, постой,- остановил его на полудвижении Припятько. Несмотря на огромное нетерпение, с которым он ожидал увидеть результат воплощения собственных творческих идей, Григорий Николаевич осознавал и важность момента, его величие; можно сказать, что сейчас должно было произойти некоторое чудо- не каждый человек имеет что сказать человечеству и потому не всякий и повести пишет, впервые к этому был причастен и дядя Гриша, и по крайней мере свой первый творческий плод он пожелал бы встретить в более торжественной обстановке, нежели на холодной скамейке заснеженного двора.
   - Давай, Сеня, лучше домой зайдем,- вон там я живу,- да в тепле, с чаем все это пообсудим. Что же тут, на морозе топтаться!
   Семен не планировал сегодня долго задерживаться с Григорием Николаевичем, он собирался только передать ему листок, поговорить еще некоторое время со стариком для приличия, и, как обычно, идти обедать в столовую или купить что-то в магазине и съесть это на кухне в мастерской. Но подумав, что наесться можно и чаем- обычно к нему что-нибудь предлагают, согласился в ответ на приглашение.
  
  
   - Во-о-от!- снимая кипящий чайник с газовой плиты, сказал Припятько,- так-то поудобнее о том, что у нас получилось, говорить будет! А на морозе что ж! На морозе и тараканы мрут, что уж люди- хуже тараканов?- и разлив чай по кружкам, сел за стол, напротив Мартышкина, - ну, можно и начинать...
   Мартышкин посмотрел на абсолютно пустой, за исключением присутствовавших на нем двух только наполненных чаем емкостей, стол, и, помедлив некоторое время, спросил:
   - ...Читать?
   - Да все- и чай пить, да и читать тоже,- добродушно разрешил старик.- А! Что же мы пустой чай-то пить будем! Ты с чем больше любишь- с сахаром или с конфетами?- раскрыв буфет, поинтересовался он, и, не дожидаясь ответа, извлек оттуда сахарницу и два небольших целлофановых пакета.
   - Здесь у меня карамельки,- раскрыл Григорий Николаевич первый пакет,- а вот тут,- из второго пакета показались бесформенные разноцветные куски,- фруктовый сахар. Я люблю вот так, вприкуску с ним пить. Ну, а ты не стесняйся, бери что хочешь!
   "Весьма разнообразное чаепитие у старика бывает!",- грустно усмехнулся про себя Мартышкин, привыкший чай пить по-современному- с колбасными и сырными бутербродами, или хотя бы уж с печеньем или вафлями, и, взяв себе розовый кусок сахара побольше, откусил от него и отхлебнул из кружки. "Где только такой сахар нашел- неужели где-то еще продают? В последний раз видел подобное у бабки в деревне лет десять назад... "
   - Да, а вот, собственно, что получилось,- прожевав сахар, достал он наконец из кармана сложенный листок и протянул его старику.
   Тот с достоинством, не торопясь, будто совсем уж мало и интересовался тем, что внутри, принял его из мартышкиных рук, развернул его, также степенно разгладил на колене, и поднес поближе к глазам. Пробежавшись по некоторым словам наугад, он понял, что не осилит крючковатый почерк Семена, и вернул ему листок.
   - Нет, Сень, не пойму я тут ничего,- виновато посмотрел на него Припятько,- прочти уж сам, друг, сделай радость старому!
   - Хорошо. Читаю!- ответил Мартышкин и объявил название сочинения:- "Поучительная история в одно предложение"!
   - Только одно предложение!- разочарованно воскликнул Григорий Николаевич,- Ведь это что ж- повесть что ль? Я ж тебе сколько всяких предложений понаписал, а ты- "одно предложение"!
   Семен объяснил, что повести все равно из того, что тот ему предложил, не получилось бы- слишком мало имелось авторского материала, и хватило его на небольшую, но поучительную, а потому не менее ценную, чем повесть, историю; и что раз никто, кажется, еще не умещал в одном предложении целой содержательной истории, то, стало быть, то, что они сотворили, можно считать новаторством в литературе, и потому не стоит, по крайней мере, расстраиваться раньше, чем выслушав получившееся сочинение. И Семен продолжил читать.
   Вот настоящий текст этой истории.
  
  

Поучительная история в одно предложение.

  
   Один парень жил себе и не подозревал, какой он замечательный, пока однажды не довелось ему пойти за водой к роднику и на обратном пути, идя с двумя полными воды ведрами, не сел ему на скулу кровожадный овод и принялся за своё неблагодарное дело, а малый, не желая делать никаких остановок по пути к дому, решил просто спугнуть кровопивца, и для того резко наклонил голову к плечу, как вдруг вышло так, что овод не почуял опасности и не успел чего-либо предпринять ради своего спасения, и таким образом гадкое насекомое оказалось раздавленным между скулой и плечом нашего парня; вот тогда-то он и понял, что представляет из себя настоящего сверхчеловека и что может больше ничего не делать для того, чтобы люди восторгались им - они и так теперь должны смотреть на него с почтением, и начал с тех пор ходить с высоко поднятой головой и выпяченным подбородком, не замечая того, что на него никто и внимания-то не обращает; но он тем более никого не видел- его взгляд был все время устремлен в небеса, и думал он о возвышенном, то есть о себе, так что как он мог замечать кого-то из окружающих его на этой убогой Земле; и доходился так до самой пенсии, и когда уже возраст заставил его ходить сгорбившись, он с удивлением обнаружил, что никто им не восхищается и, более того, он вообще никому не нужен, и он понял, что, оказывается, жизнь свою прожил нелепо, но время было упущено, и переиграть жизнь заново он не имел никакой возможности; и хотел этот в прошлом парень, ныне старик, уже помирать ввиду своей никчемности, как вдруг приснился ему как-то Господь Бог и повелел ходить по миру и творить доброе дело- рассказывать людям свою печальную историю и предостерегать их от подобных ошибок; и, проснувшись наутро, старик осознал хорошенько всю важность своего сна, обрадовался, что еще кому-то может оказаться полезным, и, быстренько скомпоновав свою историю в одно предложение, выучил его и, позавтракав, сразу же пошел творить добро; и, как вы уже, наверное, догадались, дошел и до меня- ведь это и есть то самое его предложение, правда, здесь еще и я чуток прибавил...
  
  
   - Ну что ж,- расплылся в улыбке, дослушавши произведение, Григорий Николаевич,- а получилось неплохо!
   - Да! А вот то, что история состоит из одного лишь предложения, может выделить ее из бесконечного множества других историй- рассказов, притч и даже повестей. Все истории в мире писались по-обычному- и все их не перечтешь, а эта писана по-новому и тем уникальна. И если кому-то в библиотечных каталогах встретится ее название, читатель наверняка заинтересуется необычным названием; плюс к тому, захотят ее прочесть и все ленивые люди, решившие, что наше предложение состоит из нескольких слов. Вот и цель ваша будет достигнута- прочтут многие и наверняка многие мораль извлекут!
   - Да! Да!- впечатлился старик. -Все как надо получилось! Хорошо ты все додумал, пусть и вместо пьянства гордыню осудил,- тоже ведь нехорошее дело- возгордиться-то; и все увязал меж собой... Молодец! Удружил, Сеня!
   Однако он стал смотреть уже далеко вперед.
   - Теперь надо распространить как-то эту историю, небось...- Припятько задумался,- ну, ладно, это я придумаю... Эх, хорошо вышло... Может, по рюмашке в честь события?
   Семен отказался от рюмашки и поняв, что если в скором времени не покинет сочинителя, то тот скоро по-серьезному поднимет тему публикации истории- это и логично для человека, оформившего свое произведение,- но всем известно также, что человеку, единожды получившему помощь от кого-то, свойственно пытаться пользоваться его добротой и в следующие разы, а Мартышкину заниматься распространением истории в ближайшее время не очень-то хотелось, и потому, поблагодарив старика за чай и оставив его наедине с листком и восторгами, им вызываемыми, он поспешил удалиться из квартиры.
  
  

14

  
   Вечером, перед уходом с работы, Семен позвонил пару раз Аннушке- хоть он и не надеялся, что сегодня они увидятся, но она же вчера, перед тем как расстаться, просила его это сделать. Может, она действительно верила, что приедет на Поварскую, или просто хотела подбодрить Мартышкина- ничего, мол,- завтра-то мы погуляем как следует- только ты и я, и не стоит так переживать насчет сегодняшнего,- но Семен достаточно уже изучил свою ветреную подругу и не испытывал иллюзий насчет встречи- наверняка она отсыпается после вчерашней гулянки или празднование растянулось на несколько дней, и тогда что за глупость вспоминать о нем!
   Конечно, никого на Поварской не оказалось, и он в довольно спокойном расположении духа поехал домой.
   На "Сокольниках", выйдя из метро и прождав с четверть часа автобус, измерзший Мартышкин понял, что если не двинется к дому собственными силами, то, скорее всего, останется на этой остановке навсегда- народ все прибывал и прибывал, и шансов втиснуться в маленький "Мерседес" оставалось меньше и меньше, к тому же из-за чрезмерного количества снега, с которым, как повелось, не успевали справляться дорожные службы, вполне возможно, где-то на маршруте случилась авария и автобусы зелено-желтой цепочкой будут стоять в узких проездах до глубокой ночи.
   По холоду ходить- малоприятное занятие, но тяжко болеть или вовсе лишиться жизни в молодые годы- еще менее приятные дела, и потому, натянув шарф повыше, до самых глаз, Семен двинулся в путь, на протяжении которого (а он составлял три остановки) он проклял морозы и начал мечтать, как сейчас дома, где было и так достаточно тепло, он непременно залезет в горячую ванну, сварится в ней как рак, и отыграется сполна таким образом перед природой за эти жуткие полчаса холода. Впрочем, это было всегдашней его мечтой, когда он находился на улице и погода испытывала его своими неприятными проявлениями,- и когда он возвращался от аннушкиного общежития, и когда пешком провожал ее до метро от дома, и даже когда только выходил из дома и ощущал на своем лице неприятное жжение, и пальцы рук в карманах приходилось собирать в кулаки, чтобы вместе им было теплее;- всегда он говорил себе: ничего, вечером в ванну и париться до бесчувствия! Но чаще бывало так, что когда после долгих поздних встреч с Аннушкой, или еще каких-то поздних дел, Мартышкин возвращался домой, времени на торжественный, затянутый ритуал приема тепловых процедур, объективно не оставалось- сон тоже вещь не пустая,- в этом, побыв много лет студентом, он уже хорошо убедился. Либо, если он приходил домой рано, то каким-то образом быстро согревался обычным квартирным теплом, и воплощение мечт казалось не столь уж желанным.
   "Но сейчас- обязательно париться! И очень хорошо будет, если при этом меня никто не побеспокоит!",- говорил себе Мартышкин, имея в виду теперь уже, скорее всего, бывшую подругу.
   Дома, правда, тепло опять не показалось главной проблемой- сейчас ему хотелось прилично перекусить,- на работе благодаря дворниковым чаепитиям обед был значительно сокращен и сведен к питью пол-литра фруктового кефира в кухне мастерской,- а водные процедуры решено было принять позже, после еды.
   Телевизор и еда- что может быть желаннее для современного человека вечером после работы, если, конечно, он не обеспокоен какими-то проблемами? Семен решил, что сегодня проблем у него не будет- разрешение вопроса об отношениях с Аннушкой он доверил времени- пусть будет что будет, а он ей больше не позвонит и постарается не думать о ней. Сейчас, по крайней мере, ему вполне комфортно с самим собой. Он включил на кухне телевизор и поставил разогревать на сковородке котлеты.
   По телевизору показывали "Шоу рекордов Гиннеса", которое комментировал почему-то латвийский ведущий, хоть и произносивший русские слова, но по их звучанию было очевидно, что вообще-то он больше привык говорить по-латышски,- и это не первый случай, замеченный Семеном, когда иностранцы из ближнего зарубежья пытаются стать звездами российского телевидения. Что бы значила подобная интервенция?
   Шоу, в котором люди отличаются всяческими необычными способностями- протыкают себя насквозь гвоздями, головами разбивают чугунные плиты и проч., быть может, лет так десять назад могло бы отбить у кого-нибудь аппетит во время его просмотра, но теперь, в эпоху реального и интерактивного телевещания, где разве только не лишают прилюдно себя жизни законченные сумасшедшие, оно своими неприличностями и омерзительностями будоражило морально не более, чем раньше произвел бы на вас впечатление детский мультфильм, поэтому Мартышкин мог легко наслаждаться ужином, наблюдая одновременно, как три негра состязались меж собой в мастерстве выпучивания глаз, и победил в результате тот, что выпучил глазные шары вперед себя почти наполовину; рефери объявил его результат- что-то около двух сантиметров, поздравил его с победой , и восторженная публика в зале зааплодировала своему новому кумиру.
   После трапезы Мартышкин перебрался в комнату, включил там телевизор и лег на кровать, чтобы отдохнуть после обильного приема пищи, однако скоро понял, что комната слишком велика для него одного, и все-таки весьма неуютно находиться здесь в одиночестве, и, прихватив с собой книжку Достоевского, выключил везде электричество и отправился в ванную.
   Тут хорошо, уютно, и есть где разместить газеты с книжками- на стиральной машинке, например; и лампочка вкручена на 75 Ватт- когда светло- всегда радостней, и, в конце концов, тепло и слышится успокаивающий звук набирающейся в ванне воды- вот где идиллия! Семен любил, сидя в ванне, пока она набирается согревающей живой водой, почитать что-нибудь непременно стоящее и интересное,- что он будет читать здесь, он выбирал задолго до того, как окажется в ванной; или просто, когда глаза уже отказываются трудиться, полежать там и помечтать о чем-то таком, о котором и мечтается только в идиллической обстановке. Например, в детстве он часто мечтал, как скоро вырастет и будет вести собственную телепередачу о правильном жизнеустройстве и даже репетировал фразы, которые наверняка будут присутствовать в его эфирах, иногда он даже верил, что уже тогда существует некая телепатическая система, с помощью которой люди слышат его монологи и они здорово разнообразят и улучшают жизни слышащих. Потом он мечтал, как станет знаменитым музыкантом и планировал уже, как будет общаться со своими поклонниками. Подросши, часто мечтал даже о таких прозаических вещах, что еще чуть-чуть- и кончится сессия и припоминал все те интересные дела, которыми из-за учебы не мог заняться, и которыми с удовольствием займется после последнего экзамена.
   Сейчас в ванной он читал прихваченный роман "Униженные и оскорбленные",- многие считали Достоевского с его произведениями скучнейшим типом, большинство даже считало его "депрессивным писателем", но Мартышкину так не казалось- скорее, наоборот,- и он с интересом читал уже четвертую книгу этого автора. "Весьма правдоподобно, как в жизни, пишет",- отмечал Семен и возражал нелюбителям Федора Михайловича, что реализм в творчестве- не такая уж плохая штука, а когда ему захочется необычного, он почитает сказок. А сейчас ему хотелось познать жизнь как она есть, без прикрас и глупых надуманных фантастичностей. К тому же всегда приятно осознать, насколько по сравнению с некоторыми другими судьбами твоя жизнь легче все же и безоблачнее.
  
  
  

15

  
   Получив долгожданную порцию тепла и удовольствия от чтения, утомленный паром Семен желал только одного- скорее в кровать, где, в темноте пощелкав некоторое время телевизором- мало ли там интересного может оказаться (от жизни всегда следует брать все интересное!),- он погрузится наконец в волшебное царство Морфея и обретет там покой, однако стоило ему только выйти из ванной, как в коридоре послышался звонок.
   Звонили в дверь. Мартышкин, оправивши на себе халат, подошел к двери, и глянув в глазок, поинтересовался, кто там.
   - Это ваш участковый, откройте дверь, пожалуйста.
   Мартышкин проворчал в ответ, что нормальные люди спят уже, и что его только тут носит, но все же, повинуясь гражданскому долгу, нехотя отворил дверь.
   - Здрасте. По какому вы вопросу?
   - Около вашего подъезда ночью было совершено убийство, теперь мы должны собрать показания всех жильцов вашего дома. Позвольте, я войду?
   Семен вспомнил утреннее скопление публики у дома и, кивнув, пропустил участкового в квартиру и закрыл за ним дверь.
   Участковый, столь привыкший ходить по чужим квартирам, не дожидаясь дальнейших приглашений, как и был, в верхней одежде, прошел на кухню, расположился там за столом, положив на него свою фуражку и несколько листочков из портфеля и предложил, будто бы теперь он здесь хозяин, а Семен его стеснительный гость, Мартышкину садиться рядом с ним.
   Мартышкин и впрямь почувствовал себя неловко с этим человеком- с государственными людьми, когда они на службе, всегда чувствуешь себя так неловко, словно раз они находят тебя и трудятся либо вызвать к себе, либо, еще хуже- самостоятельно идти к тебе, то ты уж почти без сомнений и виноват, хоть ты и знаешь наверняка, что совсем в их делах не причем; и, конечно же, халат против форменной одежды делал Мартышкина выглядящим и чувствующим себя совсем уж беззащитным.
   - Я сейчас, подождите минутку,- ответил он и побежал в комнату, чтобы сменить халат на джинсы и какой-нибудь свитер.
   Причесавшись, после переодевания, в коридоре, он вернулся на кухню.
   - Семен Павлович Мартышкин- правильно?- спросил участковый, и, получив утвердительный ответ, представился,- Моя фамилия Петрищев. Лейтенант Петрищев. Как я сказал, я ваш участковый. Давно уж в вашу дверь звоню... Уж и соседей ваших опросил всех.
   - Да я вот в ванной был, видите ли,- смущенно улыбнулся Семен.
   - Вижу, вижу... Семен Павлович, расскажите, пожалуйста, где вы были и что делали со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра?
   Мартышкин рассказал, что после работы он встретился с подругой, потом с приятелем был в клубе, а примерно в час ночи они пришли с ним домой и до утра из подъезда не выходили; более подробно о своем возвращении домой он не мог припомнить- где уж запоминать, когда в какую сторону шаг сделал, если и на ногах-то нелегко стоять было!
   Участкового, однако, более всего интересовали эти подробности.
   Мартышкин возмутился.
   - Знаете ли, господин Петрищев, может я и могу не вспомнить, что именно, к примеру, говорил Жучинскому, и на какой лавочке мы с ним посидели, пока не оказались дома, но уж забыть, что мы кого-то с Петром убили, я бы точно не смог, поверьте мне- не смог бы я так уверенно вам это высказывать в противном случае, не так ли?! Также могу достаточно точно вам сказать, что не были мы и свидетелями убийства- ничего такого на улице не происходило. Все было мирно и даже людей в округе не помню.
   Петрищев понял, что за подробностями их возвращения теперь лучше всего обратиться к Жучинскому, да и в любом случае его показания тоже надлежало записать, и, узнав у Мартышкина телефон товарища, сразу же позвонил ему. Правда, Петра не оказалось дома.
   С этим участковый и покинул Семена, рассказав прежде по его просьбе из подробностей, что убитого обнаружили как раз под окном мартышкина подъезда, выходящее из коридора, у лифтов, и что, судя по ране на голове, умер он, скорее всего от того, что кто-то ударил его чем-то, чем именно- не обязательно всем знать, и не оставил при этом никаких следов. Впрочем, после ночного снегопада и трудно было надеяться на целостность следов. Теперь же все это дело передается следователю, и другие подробности, Мартышкин, видимо, сможет сам узнать у того, с которым ему еще предстоит встретиться, ибо пока Семен при всей его, как он считает, невиновности, все же вместе с Жучинским, несомненно, не может быть исключен из группы потенциальных подозреваемых.
   Мартышкин попрощался с Петрищевым и, заперев за ним дверь, позвонил Жучинскому- он как раз вернулся из магазина- и пересказал ему то, что услышал от участкового.
   - Напротив окна в коридоре?- задумался Петр,- Сень, выйди к лифтам и посмотри, твоя бутылка с "Останкинским" все там стоит?
   Семен не помнил, чтобы вчера он пил "Останкинское", но все-таки сделал, что говорил Жучинский, и ответил, что никаких бутылок там нет.
   - Посмотри тогда в мусорном ведре, дома.
   - Тоже нет.
   - Вспомни, Сеня,- вчера мы у твоего дома купили тебе "Останкинское". Где эта бутылка?!
   Мартышкина бросило в жар.
   Он вспомнил, как купил это пиво, как пил его в подъезде у лифтов, и, самое страшное, как поставил бутылку на подоконник, а потом что-то задел спиной,- тогда он не придал этому значения, но теперь вспомнил случившееся- и это что-то вылетело из окна! На подоконнике ничего и не могло быть, кроме его бутылки.
   Семен выронил трубку из рук и сполз по стене на пол.
   "Я убил человека... Как страшно! Я убил, и даже не знаю этого, а любому постороннему человеку хорошо это понятно (Жучинский понял это проще, чем он сам)! Меня тоже убьют! За что?! Я не виновен!".
   Тем временем Жучинский, накричавшись в телефон, и придя к выводу, что на том конце вряд ли кто-то скоро подойдет, быстро оделся и, понимая ценность каждой минуты, когда Семен может натворить глупостей, поймал первую встретившуюся машину и наказал водителю поспешать в Сокольники,- точного адреса он не знал, и собирался показывать дорогу от метро,- ту, которой недавно провожал товарища.
   Петр застал Семена сидящим на полу и обхватившим взъерошенную голову с закрытыми глазами (дверь была незаперта после того, как тот ходил в коридор смотреть бутылку). Услыхав шум пришедшего Жучинского, он открыл глаза.
   - Петя, мне так страшно! Я вчера утром, как проснулся, как будто чувствовал несчастье. Я думал, это все из-за Ани; но видишь,- оказывается, бывают и посерьезнее проблемы... Ты веришь в предчувствия?
   - Семен, я не верю, например, в предчувствия, но разве эта ерунда - самая подходящая тема теперь?!- с досадой ответил Петр.
   - Да...- опустил голову Мартышкин,- Меня расстреляют...
   - Что ты такое говоришь, глупый! Во-первых, смертную казнь у нас уже отменили, так что даже в худшем случае ты останешься жив. Во-вторых, сам шанс, что это ты убил, очень невелик,- представь, сколько всего должно совпасть,- чтобы мало того, что в ночью в час N, минуту M, и даже секунду O, именно под окнами, где почти никто никогда не ходит- удобнее по расчищенным дорогам ходить,- именно тогда, когда с определенного, высокого этажа- чтобы вес бутылки стал достаточным, чтобы при ударе кого-то убить; в этот же короткий момент кто-то оказался внизу, и бутылка упала ему точно на голову,- таких совпадений почти не бывает. Гораздо вероятнее, что убили бедолагу ночные грабители за сотню рублей в его кармане (возможно, даже ударив подобранной из сугроба твоей бутылкой), или же он расшиб голову об лед или мало ли еще каким там образом...
   В глазах Мартышкина, казалось, затеплилась надежда.
   Жучинский продолжил.
   - Но не будем пока отметать и самое страшное. Сейчас главное, перед тем как мне давать показания, нам надо договориться, что мы делали и чего не помним. В нашем вчерашнем состоянии память нам могла и отказать. Пусть спросят охранников клуба- мы были пьяны и безобидны.
   Ничего, впрочем, иного, чем скрыть только судьбу бутылки "Останкинского"- покупку и дальнейшую ее историю, они не придумали; за исключением этого одного момента они могли смело говорить на допросах все что угодно.
   Оставалась одна только возможность осудить Мартышкина- уличить его в преступлении по отпечаткам пальцев на бутылке. Ее у подъезда не оказалось,- Жучинский с Семеном на всякий случай проверили. Или ее сразу подобрал какой-нибудь бродяга -сдав ее в пункт приема стеклотары, он заработал бы 80 копеек,- и это было бы замечательно для наших героев, или же бутылку выкопала из снега следственная группа и дела не так уж хороши. Возможно, бутылка разбилась о голову несчастного и отпечатков теперь не разберешь; может, спасет, что руки Семена были достаточно ледяными для того, чтобы теплом оставить на стекле проекции кожи рук,- неизвестно, что там окажется в результате, но сразу же навлечь на себя подозрения тем, что они о ней помнят, было бы делом глупым и неосмотрительным, и сейчас они "забудут" о бутылке, а что будет дальше- покажет время.
   Таким образом Петр опять остался ночевать у Семена, и, как ни странно, заснуть ему удалось достаточно быстро, а Мартышкин лег в постель и только для спокойствия Петра сделал вид, будто собирается спать; на самом деле странно было в получившейся ситуации обо сне думать, и в ту ночь он не заснул.
  

16

  
   И действительно, какой человек мог бы спокойно спать, узнав, что оказался убийцей?
   Обиднее всего было то, что он никаким образом не желал никому причинять никакого вреда; он даже и подозревать не мог, что может так вот, по случайности лишить человека жизни. Ничего личного,- он и знать-то его не знал, не видел, наверное, ни разу ни до, ни даже после случившегося. Просто нелепая случайность.
  
  
   Вспомнился Семену случай из детства, как они с соседским дружком Юркой после школы баловались.
   Забава была простой, но как казалось детям, очень веселой: ребята набирали в глубокую цинковую миску, которая использовалась матерью Юры обычно для варки варений, побольше яиц из холодильника, оставив нетронутыми с полдесятка таковых на месте- чтобы не сильно бросалось в глаза отсутствие яиц домочадцам; миска оттаскивалась на балкон и мальчики, похихикивая, высматривали со своего шестого этажа прохожих, которые собирались пройти прямо под их балконом, и, согласно очередности, один из них кидал вниз яйцо с таким расчетом, чтобы оно упало непременно как можно ближе перед жертвой.
   Балкон выходил на сторону, противоположную двору,- здесь пространство возле дома было заасфальтировано и ходить по асфальту пешеходам было одним удовольствием, не то что под окнами на другой стороне. И особенным успехом считалось метнуть яйцо именно так, чтобы оно, пролетев перед носом пешехода, разбилось настолько близко перед ним, чтобы запачкало как можно больше его одежды.
   Семену однажды посчастливилось улучить момент, когда под ними проходило сразу несколько человек (причем все шли в разные стороны), и он, сделав свой бросок, уделал мерзкой слизью сразу троих! Такие случаи были самыми смешными.
   Причем долгое время их забавы сходили им с рук,- да и как уличишь хулиганов, когда после броска они пригибались на балконе и их никто не видел, а они тем временем, зажимая в судорогах смеха руками рты, наблюдали за поведением расстроенных, а чаще разъяренных пострадавших с их смешными обтираниями штанов носовыми платками, через щели между шиферными листами, покрывавших балкон. Но однажды мальчики все же попались, и, что самое гадкое, произошло это в присутствии родителей.
   Тот день был выходным, и Сеня зашел за Юрой, чтобы вместе пойти погулять, но юрина мать заявила, что никуда их не отпустит, прежде чем они не пополдничают ее яблочными пирожками и сахарными плюшками, которые, как оказалось, еще не приготовились, но ждать оставалось их совсем недолго.
   У Юры на балконе на случай скуки уже была заготовлена партия яиц- никогда не знаешь, когда захочется повеселиться- не таскать же яйца десятками при матери; и несколько бросков они точно успеют сделать до пирожков.
   Первый бросил Юра. Метнув яйцо, он сразу же наклонился и занял наблюдательную позицию у щели в балконе; Сеня же, зная, что яйцо еще в полете, не спешил поступить как дружок, и оценивал, насколько точно приземлится снаряд. Но яйцо растеклось на одежде прохожего раньше, чем достигло земли- оно разбилось у него на плече, на прекрасном черном костюме, и реакция у модного джентльмена сработала мгновенно и он заметил лопоухое, все еще улыбающееся, будто его сейчас не видно, направленное на него лицо Мартышкина, и ему отлично было понятно, на кого следует браниться.
   Потрясся кулаком в воздухе и ругнувшись на Сеню словами, которые первыми могут прийти в адрес провинившегося мальчугана, мужчина пообещал, что сейчас Мартышкину жизнь раем не покажется и поспешил найти вход в подъезд, где засели юные террористы.
   Если бы этот дядька их не заметил или подумал на кого-нибудь другого, нежели на них, было б, несомненно, здорово и смешно как никогда, но сейчас ребята всерьез перепугались и, задвинув миску с оставшимися яйцами под столик с ящиками, бывший на балконе, заторопились покинуть квартиру- пока пострадавший обойдет их широченный дом, есть возможность скрыться от него; однако юркина мама со своими несуразными пирожками разрушила все планы на спасение и ребятам оставалось только дрожать в ожидании пренеприятнейшей участи.
   Разгневанный мужчина нашел квартиру с обидчиками удивительно скоро; он предстал пред тетей Ниной (мамой Юры) в крайне нелицеприятном виде- в таком, какой помогли устроить ему шалуны. Все левое плечо было залито желтком- и костюм, и воротник голубой рубашки, фрагменты желтка были заметны даже на шее и стриженной светлой его шевелюре, - если б волосы его имели черный цвет, было бы совсем ужасно, а так желток как будто даже шел ему к лицу, попал желток также и на синий галстук; по периферии места попадения была менее заметная, но все-таки обнаруживающая себя блеском слизь белка. Все это великолепие довершалось отвратительным запахом стухшего яйца- наверное оттого, что яйца лежали на балконе, где достаточно тепло по весне, у Юрки уже давно.
   Мужчина сразу же указал на Сеню, переложив платок из одной руки в другую, и начал кричать на него и винить родительницу в том, что не следит за своими детьми, и что таким образом они, пожалуй, кого-нибудь скоро и порешат, а сейчас он отдаст костюм юриной матери и она снесет его в химчистку, а он тем временем сделает в травмпункте рентген ключицы и пусть они молятся, чтобы с его костями все оказалось в порядке, иначе... что, впрочем, будет иначе, он сформулировал совсем неясно, но присутствовавшие поняли, что тогда с ним хлопот не оберешься.
   Чтобы тетя Нина не сомневалась, что это работа именно ее детей, дяденька провел ее на балкон, посмотрел вниз,- он думал, что этот бросок в него наверняка был не первым за сегодняшний день и внизу уже достаточно доказательств, но ошибся. Эх, посмотрел бы он на вчерашнее безобразие в конце дня! Тогда он, будто телепатически чувствуя, наклонился под столик и, довольный своей находчивостью, но сохраняя суровый вид, вытащил из-под него цинковую миску. Какая теперь разница- внизу ли лежат яйца, распластавшись, или тут, в миске,- виновность доказана!
   В тот момент юриной маме стало понятно, куда все последнее время исчезают яйца из холодильника, и она позже, когда и мужчины и Сени не было дома, хорошенько пропесочила Юрку, запретив впредь брать яйца и пообещав, что теперь все их теперь будет каждый день пересчитывать. И еще предложила ему, когда совсем уж будет невмоготу, покидаться с балкона картофельными чипсами и жевательной резинкой, чего, как известно, у мальчишек никогда не бывает лишним.
   Так Семен впервые почувствовал настоящий страх, каково бывает тяжело человеку среди других людей, когда те знают, что ты виновен; тогда, в детстве, этот страх осуждения казался самым страшным,- меньше думалось о том, как жилось бы со своей совестью, если б яйцо кинул он, и вышло бы так, что оно угодило в темя. Кстати, Юра вскоре признался, чья именно была в случившемся вина; и у пострадавшего никаких переломов, к счастью, не оказалось,- только большущий синяк, от которого он не очень-то и страдал впоследствии.
   Этот случай, конечно, заставил ребят быть более вдумчивыми в дальнейшей жизни перед тем, как пошутить над кем-либо, и внушил им, что несчастье намного ближе, чем казалось раньше,- небольшая неосторожность- и оно может случиться с тобою. Всем всегда кажется, что беды случаются только с другими- обычно с неизвестными, и реже- со знакомыми людьми, а нас они никогда не коснуться и жизнь- вполне развеселая и безопасная штука. И замечательно, если так и окажется, однако стоит кому-то испытать несчастье самому, и он уже не скажет вам: будьте безрассудны, делайте, что бы вам ни вздумалось, наслаждайтесь своею бездумностью и никогда не задумывайтесь о том, что еще чуть-чуть вашей бесшабашности- и все в этом мире для вас переменится; не стоит ради своего безоблачного будущего задумываться о своих поступках! Жизнь оказывается такой хрупкой вещью...
   И как сейчас Мартышкину вспомнилась эта детская история, так и тогда, после описанного случая, припомнилась и Юре и Сене, другая, рассказанная их учительницей географии история.
   Заключалась она в том, как однажды на уроке этой учительницы, Никитка из параллельного класса "Б" ради шутки кинул в товарища на первой парте ластик; тот как раз в этот момент неожиданно повернулся в его сторону, и ластик попал несчастному точно в глаз. После этого мальчик мог видеть только одним глазом.
   Никитка не был хулиганом, он даже напротив, считался приличным учеником, и в классе его любили; однако вот к чему привело его озорство. И представьте себе, какой вышел удар по неокрепшей еще психике школьника, что он мог испытывать, осознавая, что собственноручно привел к инвалидности не просто человека, но и своего товарища. Учтите к тому же и то, что после этого никиткины родители долгое время еще должны были платить определенные суммы родителям пострадавшего мальчика для поддержания его здоровья, что многократно увеличивало чувство вины Никиты, знавшего это.
   Какое счастье, радовались Сеня и Юра, что дяденька остался невредим!
  
  
  
  

17

  
   Сейчас все было хуже, много хуже!
   На этот раз судьба не смиловалась,- человек мертв, и получалось, что мертв именно от рук Мартышкина.
   Что это за человек, собственно? Наверняка этот тип был женат,- похоже, что сейчас имеет жену каждый, в кого не ткни пальцем, только Мартышкину так сказочно не везет в личной жизни,- и после того, как он погиб, осталось много людей, которые без него страдают и страшно сейчас проклинают убийцу. На поминках они наверняка наговорят про него немало возвышенной чепухи, припишут массу выдуманных от избытка чувств достоинств, которыми он никогда не обладал и на деле, наверное, был обыкновенным растяпой, каких много; а после будут плакать по нему взаправдашними слезами,- что ж, любящие люди имеют право на подобные чувства.
   "Если б меня прибило на том самом месте, скажем, сосулькой, обо мне бы никто не плакал",- подумал, не беря в расчет родителей, Семен,- "наверное, бог неправильно распорядился- если уж он возжелал забрать одну жизнь, то правильнее б он поступил, взяв незадавшуюся жизнь,- к чему рвать наладившиеся связи. Если б во мне нуждались, я бы точно не оказался в ту минуту у растворенного окна со своей бутылкой!"
   "А может, я и правда лишний на этом свете? Что у меня теперь есть? Любви у меня не сложилось и, оглядываясь на предыдущий опыт, вряд ли теперь когда сложится,- и что это за жизнь для самого себя; плюс к тому я еще и преступник, которого рано или поздно обличат и посадят в тюрьму до конца его дней. Пусть даже и не обличат- мало ли- отпечатков не смогут снять с бутылки,- что и тогда-то - легко ли жить с таким грузом на сердце? Родион Раскольников, помнится, так и сдался..."
   В удивительно спокойном настроении Мартышкин встал с кровати, накинул халат, и, неслышно отомкнув входную дверь, так, чтобы не проснулся Жучинский, вышел на лестничную площадку и не торопясь, будто бы обдумывая каждый шаг и вкладывая в него определенный смысл, поднялся на верхний этаж. Он и действительно в это время был в задумчивом состоянии- думал и удивлялся, как мог этот Жучинский, зная, что находится рядом пусть и со случайным, но все равно убийцей, в его доме, так легко заснуть. Мало ли что Семену придет теперь в голову, каких он глупостей сможет натворить; возможно, сойдя с ума, захочет для пары порешить и его, или, задумав свести счеты с собственной жизнью, он не станет обращать внимание на тот пустяк, что в квартире кроме него находится еще и Петр, и откроет газовые конфорки или спалит свои апартаменты? Да и просто новость об убийстве, в которой замешан товарищ, не так уж и обычна, чтобы не посудачить о ней до самого утра!
   "Странный человек,- и ведь приехал же при этом. Объяснил мне, что я убийца, и спокойно уснул. Спасибо, Петр, за заботу!"
   Мартышкин посмотрел в окно, и ничего не увидев за ним ничего, кроме отражений светящихся в подъезде люминесцентных ламп и того еще, что находилось внутри коридора, распахнул раму, как это делал вчера на своем этаже.
   Он посмотрел на улицу- картина напоминала вчерашнюю, романтическую, только луна была уже не так полна и пушистый снег опал с веток деревьев, глянул вниз- приличная высота- и, ухватившись рукою за раму, поставил ногу на подоконник, и хотел поднять уже вторую ногу, но вдруг, почувствовав, что находится в неустойчивом положении, страшно перепугался и спрыгнул обратно в подъезд.
   Семен отер рукавом проступившие на лбу крупные капли холодного пота: "Нет! Нет! Я не смогу! Я никогда не смогу этого сделать с собою!"
   Он опустился на корточки, и, глядя на яркую, как будто, как и все в этом мире, полную жизни луну, заплакал.
   "Я жить хочу! Пусть без Аннушки,- пусть у нее все будет хорошо и пусть она пляшет, где ей нравится; и у меня все будет хорошо, даже без нее все славно будет! Буду просыпаться по утрам- это так радостно бывает, и всегда хорошо- солнце ли светит или только мороз на улице; отработаю день- я и работать люблю, работать- тоже славно, всякие там детальки припаивать - о, я Бог этих деталек- что хочешь починю, и люди рады, и мне приятно, что пользу приношу,- а в конце дня- все что угодно можно делать- сколько всяких интересностей в мире- вот даже хотя бы тарелку спутниковую куплю- накоплю денег, и обязательно куплю,- и всем буду интересоваться, что в мире происходит! В выходные- на природу- да, у меня будет машина!- со зверьками всякими тишину слушать, смотреть как рожь колоситься... Я жить хочу!"
   Мартышкин начал напряженно думать, каким образом можно было бы избежать страшного наказания за свой тяжкий поступок. За убийство человека наказание иначе как страшным оказаться не может,- по мнению Семена, его наверняка должны посадить за решетку лет на двадцать, а то и вовсе до конца жизни. Неизвестно, страшнее ли этого отмененная смертная казнь.
   А совесть? -Что совесть? Несчастный мертв, ему теперь уже все равно, что там случиться с его убийцей и вообще какие изменения после его смерти произойдут на Земле; скорее всего, если б ему поведали, каким образом вышло так, что он покинул наш свет и предложили самому распорядиться судьбою Мартышкина, то он, скорее всего, сочувственно махнул в его сторону рукой- мол, ну с кем же не бывает, и повелел бы немедленно освободить невольного грешника. К чему губить еще одну душу, не должно зло всегда порождать зло. Если б Семен оказался на месте погибшего, и получилось бы, что тот оказался невольной причиной его смерти, Мартышкин простил бы.
   "Что я, как Раскольников, должен нервничать, осознавая, что виновен и в общем-то справедливо будет, если государство за это меня покарает? Да, мне стыдно, стыдно и страшно, что стал я причиной беды, хотя мог бы хорошенько думать наперед, прежде чем что-то делать в своем непростительном вчерашнем состоянии и ничего не произошло бы; однако что даст для общества, у которого я отнял частицу его, мое заключение? Максимум- если повезет- я буду бесплатно шить каждый день по несколько пар низкокачественной обуви в тюремных мастерских,- этим ли я искуплю свой грех, если он и есть? Возможно, имея высшее образование, я способен на большее? Но в казенных местах такие моменты не рассматриваются, равно как не рассматриваются там и многие другие моменты,- известно, в кого порой превращает обычного человека пребывание в тюрьме. Так что если совесть потребует, я сам найду свой крест для общества",- так успокаивал себя Мартышкин, пытаясь найти оправдание нежеланию оказаться в руках закона.
   Но как теперь быть?
   Исчезнуть за границей? Не очень такое возможно- недостанет ни денег на жизнь там, ни тем более времени, требующегося как на оформление билетов, так и на изготовление заграничного паспорта, которого у Мартышкина тоже не имелось.
   Может, уехать в Сибирь и надеяться, что так далеко рука правосудия за ним не дотянется?
   А еще лучше поселиться под землей,- Мартышкин не раз читал в газетах, да и по телевизору рассказывали, что многие беглые преступники так и поступают- в каком-нибудь лесу выкапывают себе подземные апартаменты и подолгу живут там незамеченными, пока по глупости не оставят за собой компрометирующих следов. Фактического адреса нет- а о своем логове Мартышкин не намерен будет, конечно с кем-то распространяться,- нет и шансов, что однажды кто-то постучится к нему и поинтересуется, что за человек здесь проживает,- тем и спокойнее будет.
   В детстве Семен мечтал о таком жилище, где бы он мог предаваться своим размышлениям и маловажным для взрослых, но только не для него, делам, не опасаясь неосторожного вторжения в них родителей, и ввиду того, что традиционное отдельное жилье- квартиры и домики в деревнях- доступны только взрослым, он и планировал разместиться под землей. И даже после долгих прикидок выбрал для проекта место в заброшенном парке, однако откладывал реализацию плана на более позднее время так много раз, что однажды понял, что вырос, и жилье такого рода его уже не привлекает.
   Теперь, имея в распоряжении собственную квартиру, в силу обстоятельств мысль о подземелье казалась вновь привлекательной.
   Он выглянул в окно, чтобы примерно прикинуть, в какой местности хорошо бы было реализовать проект. Нет, конечно, не здесь, не во дворе, и вообще не в городе,- просто хотелось сориентироваться, должны ли быть там какие-то деревья или овраги, и тому подобное, что могло бы помочь или помешать в строительстве.
   "Стоп",- ужаснулся он, увидев снег и поняв, что вследствие зимнего времени воплотить задуманное становится многократно сложнее,- "Как копать, если выкопанная земля будет предательски чернеть на лежащем кругом снегу?! К тому же промерзшая земля вряд ли легко копается!"
   Подумав немного, Мартышкин стал спокойнее. Он понял, что пусть этот план и нелегок, однако он дает хороший шанс остаться на свободе, и пока в голову не пришло иных вариантов решения проблемы, есть смысл предпринять шаги к его выполнению. При детальном рассмотрении проблем, все они оказываются разрешимыми, другое дело, каких усилий потребуется для их решения. Выкопанную землю наш герой решил засыпать время от времени сверху снегом, а думая о твердости зимней земли, он надумал захватить с собой лом и мужественно делать свое нелегкое дело, вспоминая, что многие люди (как указывала на то история) во имя свободы ложками из нержавеющей стали проскребали тоннели сквозь бетонные стены своих камер.
  
  
   - Сеня! Семен, ты где?- послышался вдруг снизу встревоженный голос Жучинского. Он только что проснулся от звонка своего мобильного телефона- звонили родители,- и, не застав ни в кровати, ни вообще в квартире приятеля, он не знал, о чем даже думать. Поэтому он вышел на лестничную клетку и, не обнаружив Семена и там, испугался не на шутку и стал громко его звать.
   - Семен!
   - Тут я,- не очень громко, но так, чтобы его было слышно, отозвался Мартышкин,- иду!
   Петр заторопился ему навстречу, бормоча про себя, что тот там позабыл.
   - Что ты там делал?!- набросился он на товарища, едва завидев его,- какого черта ты там делал в одном халате?!
   - Так, ничего... о жизни думал...
   - Не о смерти ли, наоборот?! Что бы я делал с тобой утром тогда,- обо мне ты не подумал?!
   - Нет, я ничего, правда... просто голову проветрил. Там, наверху, воздух свежее... Вот, я у форточки открытой постоял, подышал...
   - Дурень! Не знаю, я-то как заснул, следовало чего-нибудь от тебя ожидать!
   - Да я в порядке...
   - В порядке он... Ну ладно... Мне мамка сейчас звонила, сказала, что твой участковый мною интересовался. Позвонить ему следует. Итак, договорились: вчера мы были пьяны, еле доползли до дома, заперлись там сразу, посмотрели телевизор и заснули, так?
   - Так.
   - Больше мы ничего, по крайней мере, не помним. Правильно?
   - Да.
   - Все, звоню. Не поздно ли? Ничего, сам только недавно звонил.
   Жучинский набрал номер участкового- это был домашний номер, но показания по телефону Петрищев брать не собирался, а назначил ему встречу на завтрашнее утро в отделении милиции и, пообещав что справку на работу об уважительном отсутствии на рабочем месте напишет, пожелал спокойной ночи и распрощался.
   Семен пообещал завтра проводить Петра до отделения и попросил его сообщить в мастерской, что Мартышкин простудился и не сможет ближайшее время выйти на работу. Высвободившееся от выполнения трудовых обязанностей время он намеревался посвятить поездкам за город с известными нам целями.
   После этого Жучинский улегся на кровать, еще раз повторил Семену, как они запомнили ту ночь, и собрался было опять заснуть, но, опомнившись, включил телевизор, считая, что так он прободрствует до утра и не оставит Мартышкину возможности для опасного уединения. Какое-то время он и действительно бодрствовал, комментируя приятелю все, что происходило на экране, однако скоро его пробрала столь известная прилегшим на пять минут людям усталость, и он вновь оказался легкой добычей в сетях Морфея.
   Семен, правда, уже и не думал о суициде, он обдумывал, каким бы образом план с новым, секретным жильем поскорее воплотить в жизнь, что для этого потребуется и какие места могут лучше подойти для строительства.
  
  
  

18

  
   На следующий день, проводив, как договорились, Жучинского, Мартышкин заторопился в книжный магазин- первым делом необходима была карта области. Строить подземный дом реалистичней всего было именно там, в Подмосковье. Первое время, пока жилье не будет готово, ему нецелесообразно исчезать навсегда с адреса, по которому он прописан- тут же объявят розыск и легко отловят его, где бы он ни прибился на ночлег, когда работать в темноте уже невозможно; а так- утром он в лес, вечером в Москву, и все-то хорошо, и вроде ничего не похоже на дерзкий побег.
   Если жилье обустраивать дальше от Москвы, скажем, в Тульской области, то из-за долгой дороги туда и обратно, которая будет занимать почти весь день, свой план он реализует весьма нескоро, что увеличивает вероятность сесть в тюрьму раньше, чем будет место, куда сбежать.
   Купив карту, Мартышкин весь день провел в разъездах, присматривая наиболее подходящее место. Времени было слишком мало, поэтому место подыскивал он только в южной части области, считая, что раз так будет подальше от его сегодняшнего места жительства в Сокольниках, то и искать будет сложнее,- переселись он в ближайшее Щелково или куда-то в тот район- слишком простым получился бы ребус для милиции.
   К вечеру Семен сильно пожалел, что вышел из дому не раньше,- при том, что он не тратил нисколько лишнего времени на еду- он питался в электричках тем, что захватил из дома, и перемещался вне поездов чуть ли не бегом,- осмотрена было очень небольшая территория.
   Однако пора было уже возвращаться домой,- как будто он придет с работы,- наверняка им опять поинтересуются в связи с известными событиями. Пусть считают, что он ведет себе обычную жизнь и никуда бежать не собирается.
   Перед тем, как пойти домой, Мартышкин зашел еще в хозяйственный магазин, где купил титановую лопату, лом и на всякий случай что-то похожее на кирку; к ним прикупил также десять пар строительских перчаток, и спрятал все это в никогда не запираемом подвале соседнего дома.
  
  
   У себя Мартышкин первым делом позвонил Жучинскому и поинтересовался, как прошла встреча с участковым и все ли в порядке на работе, как там отнеслись к его отсутствию. Оказалось, что в милиции с Петром ничего неожиданного не приключилось- в течение 15 минут допросили, списали на всякий случай паспортные данные и отпустили с миром на все четыре стороны, и на работе ничего страшного в его болезни не увидели и просили передавать товарищу пожелания скорейшего выздоровления, а также пламенный корпоративный привет.
   Одно только расстроило обстоятельство расстроило Семена: на работе им уже интересовался следователь. Узнав, что подозреваемый болен, он перезвонил Мартышкину на домашний телефон, однако и там не смог его обнаружить. Какая досадная неувязка уже в самом начале следствия!
   "Хорошо, что не увлекся своим планом до глубокой ночи",- подумал Мартышкин и, зная, что скоро ему наверняка позвонит человек, разыскивающий его весь день, поблагодарил Петра за информацию и положил трубку на телефон.
   Следователь действительно не заставил себя долго ждать.
   Позвонив, он представился - его звали Антоном Сергеевичем Захаровым, и поинтересовался, почему будучи больным, подозреваемый не отлеживается в постели, а пропадает неизвестно где,- ведь это выглядит довольно подозрительно и для неспециалиста, не то что он нарочно заострил на этом внимание.
   На это Мартышкин ответил, что был в поликлинике, где отсидел долгое время в очереди к терапевту, но ушел, утомившийся и мучимый тяжким дыханием, не дождавшись своего череда, из поликлиники, искать в аптеках употребляемые в таких болезнях лекарства,- сейчас они все продаются без рецептов,- и заняться самолечением, чтобы только поскорее утолить неприятные ощущения внутри своего организма. Он знает, что не получивши больничного листка, не получит денежную компенсацию за дни болезни на работе, но ему важнее сейчас показалось выжить, нежели сидеть до вполне возможной смерти в очереди за проклятой бумажкой. Правда, и лекарства пришлось поискать немало; но потом он принял их и все более или менее у него успокоилось.
   Антон Сергеевич, услышав о таком деятельном характере подозреваемого, сделал вывод, что неизвестно, где и когда того можно будет застать в следующие моменты (можно заставить Мартышкина подписать документы о невыезде из города, но не заставишь же его круглыми сутками не выходить из дома), поэтому пока подозреваемый здесь, практически в его руках, следует встретиться с ним прямо сейчас, а не как планировалось вначале, в рабочее время, завтра. Такому назначишь встречу- он не приедет, после сделает глупый вид, что обо всем забыл, а день-то будет потерян. Когда свидетелей, с которыми предстоит встретиться и многие из которых могут оказаться подозреваемыми еще в большей степени, чем Семен, целый дом, да еще прибавить сюда прочих случайных прохожих той ночи, то очень трудно за ними всеми уследить.
   Через час, в десять вечера, Захаров был у Мартышкина.
   - Семен Павлович, цель моего визита, в общем-то, довольно проста. От вас мне потребуется немного- подпись вот в этом документе, по которому вам не разрешается до окончания следствия покидать пределов города Москвы, и еще чтобы вы оставили отпечатки обеих ладоней и каждого пальца в отдельности вот в этих таблицах. Вот копия протокола, составленного с ваших слов участковым, и если вам больше нечего добавить к написанному- поставьте подпись строчкой ниже после последнего предложения. Вспомните какие-то обстоятельства, могущие иметь отношение к случившемуся в ту ночь преступлению- допишите своей рукой и поставьте, опять же, в конце подпись.
   Когда все документы были подписаны, в том числе поставлена была подпись и под ответами на вопросы, которые задавал на протяжении часа Антон Сергеевич, следователь предложил Мартышкину промокнуть руки в чернильной подушечке и сделать наконец контрольные отпечатки.
   Это было самым страшным испытанием, наверное, за всю жизнь Семена. Качественные отпечатки рук могли стать его приговором.
   - А что,- поинтересовался он, изо всех сил делая непринужденный вид, будто бы эта операция, да и вся встреча для него выглядит лишь как развлечение,- и отпечатки даже где-то нашлись на месте преступления?
   - Прошу простить, но в интересах следствия не имею права оглашать таких моментов. Вообще говоря, отпечатки в таких случаях снимают с потенциальных подозреваемых всегда,- мало ли как еще пригодятся. Ввиду вашего тогдашнего состояния и ввиду времени возвращения домой со временем убийства, замечу, вы с господином Жучинским в эту самую группу попадаете весьма легко. Делайте, наконец, отпечатки вот здесь,- придвинул таблицы поближе к Мартышкину Антон Сергеевич.
   Отпечатки Мартышкин сделал безобразные. Во-первых, промокнул руки в чернилах он не равномерно, а во-вторых, нажал крашеными ладонями на листах с таким страшным усилием, что отпечатавшиеся узоры состояли из настолько жирных линий, что во многих местах они сливались меж собой в одни бесформенные пятна.
   Семена такие отпечатки вполне удовлетворили,- примерно такого результата он и добивался, но опытного работника прокуратуры получившаяся размазня привела в негодование и подозреваемый принужден был переделывать задание еще не один раз.
   Добившись более-менее сносных отпечатков от Мартышкина, Антон Сергеевич стал собираться домой, и, одевшись, обронил напоследок фразу:
   - Вот так и покойный судья Кожемякин в это же время недавно покинул этот дом, чтобы быть со своей семьей, и видишь какое дело... Ну, надеюсь, мне повезет больше, и никто из озорства не стукнет меня по голове бутылкой...
   - Какой судья? Что, еще кого-то здесь убили на днях?!- встревожился Семен, подумав, что второго он точно не убивал и, таким образом, вполне возможно, что и в смерти первого несчастного он не виновен.
   - Нет... А, вы не знаете... Ну что ж, это не секрет, это я могу сказать. Тот убитый и был судьей. Только в отличие от меня, который здесь по официальным делам, похоже, пройдоха возвращался из вашего дома с дел неофициальных... Сдается мне, он бывал тут у любовницы. По собранным участковым показаниям, одна женщина призналась, что он был в тот вечер у нее. Вряд ли около полуночи они вели деловую беседу, вот что я думаю, молодой человек. Ну ладно, завтра мы с ней побеседуем, там и видно будет, что к чему.
   Антон Сергеевич повернулся к выходу и, надев на полуседую, аккуратно стриженую голову шляпу, сам открыл незапертую дверь и, попрощавшись с Семеном и посоветовав напоследок запереть квартиру изнутри, ушел.
  
  

19

  
   Мартышкин медленно подошел к двери и задумался.
   "У него мои отпечатки. Если они чего-то сняли с бутылки, это означает, что скоро, наверное, уже завтра, меня признают виновным. Старик (следователю было не больше пятидесяти лет, но Мартышкин все равно для себя окрестил его стариком) еще недалеко ушел со своей папкой, в которой подтверждение моей причастности к делу... Впрочем, даже если его никто никогда и не найдет, назначат мне другого следователя, и ничего-то не изменится... Хотя... Я выиграю время, пока будут разыскивать этого Захарова! Нет! Известно станет, что он исчез после встречи со мной! Нет... Я и не смог бы его тронуть. Я не настоящий убийца, и никогда не смогу никого нарочно лишить жизни",- он уверенно защелкнул замок.
   "Черт! Как я только подумать мог об этом... Это он сам виноват- сравнил себя с тем несчастным!".
   И все же, как быть? Подкупить следователя? Не ждать, пока всему следственному коллективу станет известно, чьи это следы на бутылке, а прямо сейчас, по номеру на визитке, оставленной Захаровым, позвонить ему и предложить заменить семеновы отпечатки дактиллоузорами какого-нибудь беспаспортного бродяги, и спросить прямо, сколько подобная операция может стоить?
  
   У Мартышкина уже был опыт по даче взятки государственному чиновнику- таким образом он купил себе автомобильные права. Немало вышло волокиты, правда, перед тем, как через десятых знакомых, с помощью посредников (желающих тоже, кстати, нажиться на проворачиваемом мероприятии) он вышел на ответственного начальника ГИБДД на Дегунинской улице, который, в свою очередь, в назначенный день еще бессовестно опоздал на два часа, за что не счел нужным даже прошамкать извинений, и еще минут сорок занимался делами недавно подошедшей супружеской пары, ожидающей ребенка, которую Мартышкин по доброте сердечной без разговора пропустил вперед себя, хотя на работу опаздывал уже немилосердно. Пара, покинув кабинет начальника, ни знака благодарности, ни даже намека на то, Семену не выказала, будто бы его тут и не было, или будто он был человеком неизмеримо низшей расы или вовсе считался местным зверьком.
   В кабинете надменный бритый бобриком означенный сотрудник ГИБДД уставился на него как на глупца, который сам не знал, зачем тут оказался и, держа в руке визитку председателя какого-то гаражного кооператива с просьбой на обороте посодействовать вручившему ее в сдаче водительских экзаменов, никак будто бы не хотел сообразить, что бы значила эта картонка.
   "Паразит",- думал с ненавистью тогда Семен,- "ведь сам отлично знает, что к чему, а издевается еще!".
   Власть видимо меняет людей. В другом случае Мартышкин не задержался бы высказать ему некоторых неодобрительных, подобающих ситуации, слов, но тогда пришлось несколько пересилить себя.
   Он еще раз повторил, что пришел от его знакомого Ивана Ивановича Петрова, и что тот передавал ему эту самую визитку,- на ней все указано, достаточно только перевернуть ее.
   В конце концов, бобрик (неохота даже вспоминать путаное имя этого недостойного жеманца) сел за свой огромный деревянный с зеленым сукном, уставленный всякими канцелярскими безделушками и вымпелами передовиков дорожного движения или что-то в этом роде, стол, так, что сзади него, словно крылья, с боков выглядывали цветастые флаги- государственный, российский, и городской, с извивающимся пронзенным копьем героического Георгия, змеем, и как бы нехотя поднял трубку казенного телефона и произнес в нее ни к чему не обязывающую фразу: "Василий Васильевич, сейчас к вам придет господин Семен Мартышкин,- примите у него экзамены!".
   Все! Василий Васильевич был главным человеком в каморке и на близнаходящейся автоплощадке на Пяловской улице, и дело таким образом оказалось решенным.
  
   Дать взятку Антону Сергеевичу Мартышкин вполне мог,- тех небольших сбережений, о которых он хвалился Жучинскому и которые припрятаны были у него за диваном, конечно, не хватило бы, но ведь сейчас достаточно просто получить солидный кредит практически в любом банке- процедура кредитования населения сегодня упростилась до смешного; во имя свободы не жалко будет вернуть деньги и с громадными процентами. Надо будет- Семен готов год питаться сухарями, устроиться еще на пару работ и к тому же переселиться к родителям и сдавать высвобожденную жилплощадь в аренду. Только бы был прок от предпринятых шагов.
   А гляди-ка, Захаров окажется неподкупным и честным работником? Это будет означать остаток жизни, проведенный в неволе...
   А неправедным окажется- так стоит только Мартышкину заикнуться о взятке, как у того враз все сомнения относительно убийцы отпадут, и сколько жив будет, сможет шантажировать Семена сколько на этом свете протянет. Если слишком хитер окажется, то еще и жене с детьми секрет передаст, чтобы и те денежки тянули, уже до самой смерти самого горе-убийцы.
   Нет! Нельзя так сразу открываться... Надобно все еще обдумать хорошенько.
   Скоро Мартышкину пришла отличная идея- напроситься в гости к соседке-старушке Клавдии Егоровне,- эта женщина большую часть времени своей жизни проводит у подъезда, и всегда, следовательно, находится в курсе дел, у кого что и когда случилось; у нее можно узнать любые подробности всех произошедших поблизости скандалов и происшествий, а также получить вдобавок к тому ее собственное авторитетное мнение по любому виденному или слышанному событию. Последним, правда, Семен совсем не интересовался, и даже, по-честному скажем, очень опасался этого всегда, когда имел общение с Клавдией Егоровной,- мало кто кроме пенсионеров обожает терять время, переливая воду из пустого в порожнее. Но ради получения хоть какой-то полезной информации придется, смирившись, запастись терпением, но все-таки пообщаться с бабушкой.
   Завтра, конечно. Сейчас она, несомненно, уже почивает; скорее всего, в этот момент ей снятся безобидные пенсионерские сны, в которых она блещет перед такими же, как она, старушками соседками своими выдающимися демагогическими способностями, и все вокруг ее поддерживают и во всем с нею соглашаются, кивая головами и лузгая семечки. А вот с утра к ней можно являться хоть с первыми петухами. Бабульки рано просыпаются.
   Но в гости не принято ходить с пустыми руками, и Мартышкин, дабы не терять на то драгоценное завтрашнее время, оделся, спустился в круглосуточный магазин, и накупил там полный пакет сладостей к чаю,- столько, что, пожалуй, одинокой Клавдии Егоровне не справиться с ними ближайшие полгода, даже если употреблять чай раз по пять на дню.
   "Много- не мало",- подумал Семен,- "глядишь, побольше чего интересного припомнит".
   На этом сегодняшние дела Мартышкина закончились, план на следующий день он тоже уже составил, и теперь оставалось только ложиться спать и во сне набираться столь нужных ему для завтрашних физических трудов сил;- подземный проект он принял решение не забрасывать,- как знать, какой вариант из намеченных сработает в результате того, как будут разворачиваться события,- но сон не шел так легко.
   Мартышкин не мог затормозить развернувшуюся как никогда, направленную на спасение, свою мыслительную деятельность, и это сильно мешало ему в деле засыпания, где, как известно, не расслабившись максимально, трудно достигнуть каких либо успехов.
  
  

20

  
   Все же, поворочавшись пару часов с боку на бок и ослабевши от ворочания и, собственно, от напряженного мыслительного процесса, он наконец заснул. Но не надолго.
   Сон был беспокойным, кошмарным.
   Все время снился какой-то незнакомый, полный человек в зимнем черном пальто, широченном и будто бы напоминающем судейскую мантию, но без шапки на лысой розовой голове,- Мартышкин никогда такого в жизни не встречал, но почему-то чувствовал, что это как раз убитый им вершитель судеб Кожемякин; собою он занимал почти что все пространство, которое имелось во сне. Он появлялся повсюду, в каждом закоулке сна, куда бы не закинул Семена Морфей, и отовсюду он считал должным сказать и непременно говорил какую-нибудь гадость Мартышкину.
   В главной сцене сна Кожемякин явился спящему в белом неизвестном помещении, где в конце его стоял обыкновенный кухонный стол, за котором убиенный восседал, словно Бог на страшном суде, разместив локти на столешнице, а ноги неприлично вытянув сквозь него наружу. Слева от него стоял в обычной своей форме участковый, а по другую сторону почему-то сидел на стуле Антон Сергеевич.
   Кожемякин тут же, не сверяясь ни с какими записями, припоминал все жизненные грехи Мартышкина, включая самые безобидные, сделанные и давно самим Семеном забытые в детстве, проделки, и не церемонясь нисколько даже ради приличия, сразу определял за каждый из них страшное наказание. Каждое наказание однозначно подразумевало смерть, только каждый раз новым способом- повешением, четвертованием, колесованием и т.п.
   Когда дело дошло до самого главного и тяжкого преступления, то есть убийства Кожемякина, судья огласил проступок, и, поскольку относился к данному случаю довольно предвзято, не смог более держать себя хладнокровно, как это было все предыдущее время, невероятно громко и зло разругался, причем участковый и Антон Сергеевич при этом, повернувши головы в его сторону, подобострастно кивали в знак полного согласия со звучащими осуждающими эпитетами, и огласил вдруг совсем нестрашный приговор: убийство Мартышкина скидыванием на него полупустой бутылки "Останкинского" с высоты того же пятого этажа, как было и в случае с ним.
   После у судьи в руке неизвестно откуда появился металлический половник, и он замахнулся, видимо, чтобы ударом им о стол утвердить свое справедливое решение, но тут в помещение неожиданно, горбясь и забавно семеня ножками, со связанными в пучок на затылке волосами, вбегает Клавдия Егоровна, достигает стола и шепчет что-то Кожемякину на ухо, после чего лицо его становится уже не розовым, а багровым, и от возмущения он даже потеет. Он достает из-под стола мешочек с 30 сребрениками, передает его старушке и отпускает ее жестом, а потом кричит Мартышкину, что он передумал, и бутылку следует скинуть с высоты Останкинской башни, ставя точку в мероприятии киданием половника в голову Семена.
   В этом месте Семен еще мог спать. Но когда после стало сниться то, что иначе как бредом уже не назвать,- Кожемякин, то оказываясь в мартышкиной ванной, то на крючке для одежды в прихожей, то просто являясь на черном фоне, делал страшные лица и орал убийце, тыча пальцем, что так замечательно все до него было, и вот теперь все это- и жена, и любовница, и недвижимость- к чему все это, как всем этим он на том свете наслаждаться будет, и все в таком роде, Мартышкин не мог уже не проснуться.
   Сев на кровати, он обдумал все, что только что видел, и поняв, что это лишь сон, чуть было не почувствовал себя счастливым, однако скорое воспоминание действительного положения дел так и не позволило ему себя таким счесть.
   Хорошо, когда просыпаешься и знаешь, что все увиденные ужасы к жизни не имеют никакого отношения! И в реальности, когда дела порой плохи бывают, иногда думаешь: а не сплю ли я? Вот ущипну себя сейчас и все снова заладится. Многое бы дал сейчас Мартышкин за один такой чудесный щипок,- только бы оказалось, что он никого не убивал,- со всеми остальными проблемами в этой жизни он был бы счастлив справляться и сам; ну да что говорить о чудесах, когда наша книжка о реализме со всеми существующими в нем проблемами?
   "Приснится же чертовщина",- подумал он,- "Вряд ли Кожемякин таким ужасным был, что если бы я пред ним при жизни провинился, то он таким манером надо мною измывался; это нецивилизованно, в конце концов! Определенно, в жизни таких нелюдей не бывает..."
   Мартышкин включил телевизор, с тяжелыми своими мыслями посмотрел некоторое время ночной канал, и каким-то образом снова заснул.
   Новый сон оказался неприятней прежних.
   Как будто Семен возвращается откуда-то в свою квартиру, и дверь ее оказывается закрытой на щеколду изнутри, но стоило нашему герою нажать кнопку звонка, как сразу же, будто ожидая этого сигнала, дверь отворяет толстый судья в семеновом халате, который еле запахивается на нем, а на его лысом розовом черепе стоит чернильный отпечаток ладони Мартышкина. Кожемякин первое время выглядит довольным; сзади него- о боги!!!- выглядывает улыбающаяся Аннушка,- и она, похоже, была вообще безо всякой одежды; и вдруг выражение лица судьи заменяется злобной, но при улыбающемся рте, гримасой, глаза его страшно выпучиваются как у того выдающегося чернокожего, он нагибается и откуда-то с пола поднимает бутылку того же легендарного пива, и Мартышкину становится ясно, что лучший вариант для него- бежать. Он без оглядки пускается вниз по лестнице, сзади слышит топот грузного тела Кожемякина, который и тут кричал- на каждом пролете все новое : "любовница была- и нету!", "деньги были- где они!" или "знакомства были- и что теперь?!".
   Самое страшное, чего боялся тогда Семен, было бы узнать, что Аннушка в том виде, в каком была, бежала вслед за убиенным. Он хотел обернуться, чтобы увериться, так это или она осталась в квартире и все в таком случае в порядке, но страх убедиться в первом был настолько велик, что мужества посмотреть назад ему не хватило до самого момента, когда почувствовал удар по голове и он проснулся.
   Мартышкин поднялся с пола- во сне он упал на пол, стукнувшись о него лбом и испытывал сейчас всамделишную боль, и, пробормотав неприличные слова, надел халат и решил больше сегодня не пытаться спать.
  
  
  
  

21

  
   В шесть часов Мартышкин собрался к Клавдии Егоровне. Было очевидным, что для приличия желательно было б нанести визит хотя бы часов в восемь, но время теперь настолько дорого ценилось, что Семену, знающему наверняка, что старуха все равно не спит, не приходилось думать о приличиях. Он захватил приготовленный с ночи пакет со сладостями и, замаскировав хорошенько проступивший от ночного удара синяк спускавшимися на лоб волосами, спустился этажом ниже.
   Клавдия Егоровна действительно не спала.
   Эта женщина, бывшая лучшей подругой почившей семеновой бабушки, казалось, сама не знала о том, сколько было времени, когда на пороге появился столь любимый ею Сеня (в детстве он часто навещал ее и с бабушкой, и самостоятельно).
   - Ох, Семен Семеныч!- так она почему-то с самого детства любила его называть,- вероятно, потому что так смешнее звучит, чем по-настоящему,- Вот сюрприз бабке устроил! Заходи, чаю попьешь, а то все бегом-бегом, только и видать твои пятки. Уважь старуху.
   - Да, Клавдия Егоровна, я ненадолго, я так, кое-что спросить только...
   - Не разговаривай, Сеня, неприлично подругу старую забывать! Проходи, говорю! А я вот суп себе стряпаю... Делать пока все равно нечего- вишь, сериалы еще не показывают. Хочешь, и тебе тоже приготовлю- небось, сам редко себе варишь, какую-нибудь гадость, должно быть, из пакетиков кушаешь.
   - Нет, Клавдия Егоровна. Все варю, что полагается. Отменно питаюсь. И вообще все нормально...
   - Что это ты меня так странно называешь? Раньше по-другому, кажись, звал. Не смотри, что вырос, ты все равно для меня, Сеня, внучком будешь, вот и ты меня бабой Клавой зови.
   - Хорошо. Баба...- запнулся Мартышкин,- баба Клава, я вот что спросить хотел. Вы наверное слышали...
   - Мы всё слышали, что можно было услышать,- усмехнулась подруга детства, поняв, что "внучок" стесняется обращаться к ней на "ты".
   - Так вот... Мужчину тут какого-то недавно, говорят, убили...
   - Это всем известно. Второго дня уже. Солидный такой дядька был, я его видала. В очках такой, говорят, судьей был.
   - А не лысый?- осторожно поинтересовался Семен, вспомнив сны.
   - Не, темноволосый такой. Он от Любки Савичевой со второго этажа возвращался, любовники он были,- и вот, пожалуйста! Бутылкой по голове у подъезда огрели, бутылка вдребезги- и любовник враз не жилец.
   - Что, бутылка даже разбилась?- воспрянул Мартышкин.
   - Хо! Говорю же- вдребезги! На мелкие кусочки раскололась. Сама видела. Я первая в то утро его у подъезда и нашла. Страшное зрелище, скажу я тебе. Выхожу и вижу: под окнами мертвяк лежит. Сбоку него- портфель,- видно из руки выпал; он сам распластался, а волосы все на голове слипшиеся с кровью, и, мне кажется, с пивом к тому же; и осколки близ головы от бутылки этой. Вот что я думаю, как это было: шел он себе от Любки, а под окнами его приятель любкин поджидал- к ней же тут еще один наведывается. Тот, что поджидал, не знал, когда в очках этот выйдет, и наверное, не знал еще, как с ним- ну, с судьей этим- разберется, а просто, чтобы не скучно было ждать, купил пива и стоял попивал у подъезда. А судья вышел, так он его увидав, от злости так сразу бутылкой, не допивши ее, и треснул. И вот горемычный так и лежал, облитый пивом и собственной кровью. Ну, а потом он убежал, а следы его ночью снег засыпал. Надо его искать, вот точно тебе говорю- он и виновен!
   После этого Клавдия Егоровна осудила Любу со второго этажа, ибо именно вследствие ее неприличного образа жизни и было свершено преступление, и хотела уже рассказать о малоинтересных для Семена других подъездных интригах, но он вежливо ее остановил.
   Он поблагодарил старушку за содержательный рассказ, сказав, что хотел узнать, как это произошло, из любопытства,- ведь все знают, и удивляются, как он не знает, что происходит в его собственном подъезде, и, соврав, что и теперь, как обычно, спешит на работу, отметил вслух гостеприимство древней подруги, пообещал "как-нибудь еще зайти" и удалился.
   Странно, что Клавдия Егоровна сама не знала, что Мартышкин в этом деле тоже является подозреваемым, но как бы то ни объяснялось, данное обстоятельство могло только радовать его.
   Главным же образом радовало Мартышкина то только что выясненное обстоятельство, что "бутылка была разбита вдребезги". Значит, если следствию и удастся каким-нибудь чудесным образом получить годные для сверки отпечатки с вещественного доказательства, то, во всяком случае, этот процесс наверняка займет значительное время, и таким образом шансы Семена построить жилище и перебраться в него до момента, когда станут контролировать каждый его шаг, велики.
   Теперь можно было заняться и подземным проектом.
   Он собрал в рюкзак себе еды на день, положил в него топор, в толстую полиэтиленовую сумку положил не помещавшуюся в рюкзак ножовку, и вышел из дома. Перед тем, как продолжить путь, оставалось только забрать из подвала купленные вчера инструменты.
   Сделав это, Мартышкин скорым шагом добрался до метро- не было лишнего времени, чтобы терять его на ожидание автобуса, проехал пару остановок, и оказался на Казанском вокзале, где сел на электричку и доехал до станции, ближайшей к примеченному месту, в N десятках километров от первопрестольной.
   Место действительно хорошо подходило для задуманного,- получалось так, что зная, где есть оно в выбранной округе, добираться до него не так уж и долго от станции, однако вместе с тем место являлось совершенно непривлекательным ни с точки зрения прохода чрез него к электричке из соседних деревень и дачных кооперативов, ни с точки зрения собирания в нем грибов и ягод летом- овраги и возвышенности в имеющейся комбинации в совокупности с колючим кустарником и частым лесом круг того места не могли бы заставить никакого оптимистичного собирателя в нем долго задержаться.
   На первых порах Семен видел свое жилище таким: под землей- выкопанный куб свободного пространства со сторонами около двух метров; потолок помещения будет состоять из плотно уложенных друг к дружке, закрывающих верх, бревен или досок- в зависимости от того, что удастся раздобыть; еще нужно будет соорудить лючок, через который можно будет выходить на свет и возвращаться обратно, и, пожалуй, для тепла надобно устроить внутри какое-нибудь подобие печки. Для того, чтобы дым не выходил у самого жилища, Мартышкин собирался прокопать также специальную траншейку для дыма, отводящую его от дома в незаметное место.
   Конечно, это был только временный вариант жилья,- холод от земли зимой и вода повсюду в любое другое время года сделали бы обитание в описанном месте весьма и весьма труднопереносимым, поэтому как только будет реализован описанный вариант, Семен намеревался непременно заняться улучшениями своего проживания- расширить площадь подземелья, зацементировать, а после обложить пол и стены деревом. Но первым делом важно было соорудить себе хоть какое-нибудь, пусть плохенькое, прибежище, чтобы только можно было поскорее скрыться от следствия, покинув навсегда московскую квартиру.
   Выбрав и очертив лопатой подходящий квадрат, он снял сверху слой снега и приступил к работе. Промерзшая земля оказалась твердой как камень, но Семен знал, что придется нелегко, поэтому не собирался отступать вплоть до того момента, когда раз посмотрел на часы и осознал, что прошло уже 4 часа, а за это время усердной работы (преимущественно ломом и киркой) было выдолблено площади около одного квадратного метра глубиною всего около сорока сантиметров.
   Он засыпал в очередной раз высыпанную наружу землю снегом (как мы помним, так задумано было для того, чтобы никто случайно или, тем более, неслучайно не испортил намеченных планов, будучи привлечен бросавшейся в глаза чернотой земли) и с отчаяньем сел на снег.
   "Нет, так мне не управиться с делом и в месяц",- подумал Семен.
   Однако выход скоро был найден- назавтра он собирался здесь быть с газовой горелкой- с ее помощью земля легко будет отогреваться и станет податливой, как весной. А сегодня он решил подыскать, что могло бы стать его потолком.
   Так остаток дня он провел в поисках подходящих для задуманного поваленных деревьев, их распиливании на бревна и ношение до своего места. Перед отъездом домой бревна он положил поверх выкопанной ямки и для незаметности засыпал хорошенько снегом.
  
  

22

  
   В поезде метро на обратном пути Мартышкину попалось на глаза рекламное объявление, гласящее, что будто бы если вы желаете получить уверенность в завтрашнем дне, то вам достаточно обратиться по указанным координатам и этой самой уверенностью вас легко обеспечат. Он уже читал это объявление утром, и тогда ему показалось забавным, что есть люди и организации, которые могут не стесняясь пообещать вам несомненное завтрашнее дно; и тогда он считал для себя дном попасть в тюрьму, но теперь рекламка выглядела применительно к Мартышкину еще более забавнее. "Весьма хотелось бы,- отметил он,- чтобы завтра я докопался до самого дна; многое бы я дал, чтобы быть в этом и уверенным, но кто бы из вас догадывался, в чем заключается мое завтрашнее дно...".
  
  
   Дома Мартышкина опять потревожил следователь.
   Он позвонил через полчаса после того, как тот зашел в квартиру, и, негодуя, поинтересовался, как можно весь день, будучи больным, занимать телефон- Семен нарочно перед отъездом снял с телефона трубку,- на что наш герой "покаялся", что "не весь все-таки день (не мог же Антон Сергеевич звонить ему каждую минуту, чтобы быть в этом уверенным), но действительно довольно долго он сегодня блуждал в сети Интернет, посещая преимущественно медицинские странички для того, чтобы выбрать для себя наилучший способ излечения от нагрянувшей болезни", и "наверное, правда надо больше ему бездеятельно отдыхать, а еще лучше- спать."
   Антон Сергеевич звонил, чтобы сообщить, что завтра Мартышкину надобно будет сделать фотографии для его досье, и, продиктовав адрес, по которому его сфотографируют, велел быть там завтрашнего дня в 14 часов.
   Мартышкин не ослушался. Обойдя с утра не один специализированный магазин, не посчитавшись с высокой ценой, когда наконец нашел, он приобрел довольно компактных размеров горелку с несколькими сменными баллонами сжатого газа к ней, припрятал коробку с ней в известном подвале, и отправился по указанному адресу.
   В Учреждении уже был готов на него пропуск.
   Когда Семен оказался в нужном кабинете, в нем кроме фотографа находился и Антон Сергеевич. Он сидел в углу, на кресле, откинувшись телом на спинку кресла, и перебирал широкие листы сочных, контрастных черно-белых фотографий. Приход Семена, похоже, не показался ему знаменательным событием- он только на секунду поднял глаза на вошедшего, потом вновь сосредоточил, не особенно внимательный, впрочем, взгляд на сменяющих друг друга фото, и задумчиво приветствовал:
   - А, Семен Павлович! Здравствуйте, Семен Павлович... Как здоровьице ваше?
   - Спасибо, вроде бы неплохо! Добрый день, Антом Сергеевич.
   Семен также поздоровался, кивнув головой, и с фотографом.
   - Мда... Мне тоже не показалось, что вы очень-то больны...
   у Мартышкина при этих словах аж екнуло в груди: шельмец-старик, должно быть, что-то выведал!
   Надо отметить для справедливости, что на самом деле наш Мартышкин выглядел действительно как будто нелегкая болезнь подточила его организм, он даже и покашливать начал по-настоящему, сам того нарочно не желая,- таким естественным способом проявляло себя его душевное состояние вследствие понятных причин; и намекнуть, видя Семена, что он, наверное, притворяется, мог разве что какой-нибудь жестокий шутник или человек, которому известно что-то более глубокое, нежели его внешний вид.
   Выдержав паузу, и, может даже, ожидая по своей следовательской привычке, не скомпрометирует ли себя в такой ситуации потенциальный подозреваемый, Антон Сергеевич, не прекращая своего занятия, произнес:
   - Шутка! Шутка, Семен Павлович! Не обижайтесь на меня, пожалуйста, я таким образом хотел вас поддержать. Я, конечно, не сомневаюсь в вашей болезни... И желаю выздоровления. Да и к тому же, сегодня вы и впрямь выглядите уже лучше, чем в предыдущую встречу.
   После этих слов у Мартышкина несколько отлегло от души, хотя и не до конца, и чтобы разрядить вышедшую обстановку и дать понять следователю, что он не обиделся, да и потому еще, что это его интересовало, он спросил:
   - А что, Антон Сергеевич, как следствие-то движется, есть ли уже успехи какие?
   - Как же без успехов, есть успехи. Но... Не все сразу...
   Тут Захаров поднялся с кресла, сложил свои фотографии в портфель, поблагодарил за что-то - видимо, за отпечатанные карточки, фотографа, и, спросив, когда будут готовы снимки господина Мартышкина, быстро попрощался с присутствующими и ушел по своим делам.
   Семен и не ожидал, то Антон Сергеевич в ответ на его вопрос расскажет что-нибудь действительно стоящее,- он просто надеялся прочесть по лицу следователя в тот момент, не скрывает ли он от него именно знание того, что все улики против него, и, как Мартышкину показалось из ответа, Антона Сергеевич против него еще никаких фактов не имеет; так Семену стало еще чуточку легче- время пока работает на него.
   Поясню немного вышенаписанное.
   Представьте себе, что вы встретились с человеком, у которого когда-то, может, даже и в далеком детстве, вы украли его какую-то вещь; пусть и малозначительную, но, повторяю- бессовестно украли, и в том никогда ему не сознались. И этому человеку доподлинно известно, что вещь его похитили именно вы- были у него свидетели, которых он не хотел бы привлекать для того, чтобы прижать вас доказательствами; а вы никак не желаете покаяться ему- вот, брат, моих рук дело было, чего уж тут дурачка валять,- совестно мне, прости же за проступок. Так вот, при встрече такой человек в силу своей воспитанности, конечно, поздоровается с вами, но по его взгляду- притворяйтесь вы, что ничего не понимаете, или не притворяйтесь,- а весьма легко будет чувствоваться, что вы ему не очень-то и приятны; словом, знает он, что вы виновны, и никуда от этого не денетесь. Встретившись с другим, порядочным, человеком, в его взгляде при всей неинтересности личности ему встретившегося и заведомо противном его миропонимании, ничего такого неприятельского вы не увидите.
   В случае со следователем, если б тот знал о виновности Семена, должно было бы ожидать в его взгляде чего-то подобное, особенно после прозвучавшего тематического вопроса, однако все, казалось, было спокойно.
   Сфотографировавшись, Мартышкин покинул Учреждение, так и не встретивши больше Антона Сергеевича, и, попетляв для конспирации некоторое время по местности, вернулся в подвал, где оставил горелку, и довольный, что она оказалась на месте, захватил коробку и отправился на электричку.
  
  

23

  
   Как известно, с некоторых пор электрички у нас перестали служить одной только цели перемещения,- теперь они еще стали выполнять функции торговых центров, а также функции развлекательного характера.
   Сферы услуг и торговли вообще всегда приносили высокие заработки тем, кто в них занят,- только найдите побольше скопление народу, и из него выделится непременно некий научно обоснованный процент хронических покупателей и начнет безудержно переводить свои деньги на всякие никому не нужные брелки-фонарики и прочие чепуховины, или платить, как им думается, за чудесное вдохновение, которое им готовы бесперебойно поставлять гармонисты-балалаечники и малолетние горланящие цыганята. Электрички идеально подошли, как показало время, для такого рода деятельности.
   О Мартышкине, однако, если и можно было сказать, что он являлся целевой аудиторией подобных предпринимателей, то лишь постольку поскольку. Однажды он как-то купил в поезде себе часы с будильником на кухню и еще журнал, но после того, как оказалось, что журнал- полугодовой давности, и вдобавок к тому стало понятно, что часы безбожно отстают и при этом их ход никак не регулируется, к покупкам в пути охладел. Только изредка покупал что-то из еды.
   Нищим он никогда не подавал, ибо не верил, что они взаправду пухнут с голоду и имел суждение, что облачаясь в лохмотья, они разыгрывают театр и таким образом ничем не отличаются от игрунов на инструментах и певунов, которых он всегда слушал бесплатно.
   А что,- он же не созывал их здесь концерты ему устраивать, они- сами по себе, он- сам по себе. Едет и никого не трогает. Вот когда вещь или, например, шоколадку он себе забрать хочет, тогда понятно еще, за что денег дать,- вещь применить в хозяйстве можно, а от шоколадки голод поутихнет; от творчества же их самодеятельного только боль в ушах.
   Сегодня, очевидно, был исключительный день. На какое-то время стало тихо в вагоне, в котором ехал Мартышкин,- скоморохи отплясали, спекулянты журналами унесли свой лежалый товар, и стало покойно так, будто в этом поезде никакого предпринимательства никогда и не бывает. Семен сидел у окна и, думая свои тяжкие мысли, смотрел на заснеженный пейзаж, как вдруг в вагон, с той его стороны, к которой он сидел лицом, вошел старик с гармонью лет шестидесяти- семидесяти, сказал традиционную (свойственную, впрочем, больше ничего не умеющим попрошайкам), фразу, что в семье его никто не имеет возможности работать и только он может с нашей помощью заработать на хлеб, так что сейчас он сыграет. Правда, он не сказал главной, самой слезоточивой фразы о том, чтобы дали денег кто сколько может, но Мартышкин не сомневался, что тот не произнес ее только из того, что подумал, уже сказал, и, глянув разок на старика, отвернулся опять к окну. Лицо показалось ему сильно чувствительным и правдивым, да и не без запинки гармонист говорил, ну да что ж,- известно- актеры! И лицо чувствительным сделают, и даже запинаться будут как взаправдашние скромники.
   И старик играл. Он сыграл несколько мелодий- и грустных и веселых, переходящих одна в другую, и так целую остановку проехал, все стоя сбоку, в начале вагона. Поезд уже тронулся от станции, а исполнитель, будто пришитый к месту, закинув голову кверху, все продолжал и продолжал играть.
   Главное правило успешного бизнеса музыкантов в электричках- за одну остановку пройти один вагон, именно так, видимо, больше всего собирается больше всего денег, потому что все, кроме этого немолодого, но достойного мужчины, так работают. Схема отработана годами и скорей всего, по ней уже кто-нибудь защитил диссертацию.
   После второй, проведенной в этом вагоне остановки, музыкант, продолжая играть, наконец несмело двинулся к другому его концу. Семен посмотрел на гармониста еще разок, и увидев в глазах того старательно успокаиваемое им чувство борьбы с самим собою, не смог не опустить ему в пакет десятирублевой бумажки. Он давно почувствовал, не зная как себе объяснить, что этим может и кончиться, а теперь, прочитав столь много говорящий взгляд, он не мог поступить иначе.
   Старик сердечно поблагодарил Семена, будто он единственный его спаситель от голода, но Семен понимал, что это была благодарность главным образом за моральную поддержку,- ведь к тому времени никто из предыдущей трети вагона не дал ему ни копейки. Наверное, после Мартышкина гармониста многие тоже наградили деньгами, и это было бы совсем неудивительно вследствие трогательной сцены с червонцем- и хорошо, если так и случилось в это, скорее всего, первое его, не принявшее еще капиталистические черты, выступление; но Семен этого не увидел. Он, ухватив быстро свою коробку с сумкой, вышел в тамбур, из которого появлялся старик, стал у выходных дверей и, не сумев удержаться, заплакал. "Только бы он хорошо заработал сейчас! Если его не поддержать, он точно бросит играть, а поди, им и впрямь жить не на что? Две с половиной остановки играл, и никто ему мог не дать за это денег! Нет, он не врет... "
   "Возможно, через месяц он станет таким же матерым халтурщиком, как и все остальные в этом бизнесе,- отдавал себе отчет Семен,- и может, он и вовсе станет бессовестным вруном и стяжателем,- тогда я о нем и не задумаюсь, увидя, - но сейчас я не мог поступить иначе".
   Так Мартышкин в тамбуре и доехал до своей станции.
   Этот и следующий дни Семен плодотворно проработал в лесу; все как будто бы шло гладко, и как будто бы о его существовании все позабыли. Если бы не меры предосторожности, существенно замедляющие процесс (такие как засыпка выкопанной земли снегом, постоянное прислушивание и присматривание, не находятся ли поблизости могущие все испортить люди и т.д.), то жилище, пожалуй, уже и было бы готово; однако сейчас дело требовала как минимум еще нескольких дней. Следовало также перевезти в жилище из московской квартиры некоторые предметы обихода.
  
  

24

  
   Утром Семен проснулся от телефонного звонка.
   Это был Антон Сергеевич. Он извинился за то, что, вероятно, разбудил в столь ранний час,- было около шести часов,- и, не дожидаясь, пока тот ответит что-то деликатное вроде того, что он все равно не спал, или если спал, то вовсе не думает расстраиваться по пустякам, назначил встречу через несколько часов в том же Учреждении, где Семена фотографировали.
   Мартышкин проспал- он давно уже должен был быть в пути к своему тайному проекту, но как Захаров-то в этот час не спит? "Должно быть, он занимается расследованием круглосуточно, и когда ему вдруг придет в голову какая-то догадка, он сразу же, пока не забыл о ней, не стесняясь ни раннего, ни позднего часа, звонит тому, кто может быть с ней связан",- подумал Семен и, пожалев, что сегодня сделать много работы уже не получится, стал собираться на встречу.
  
  
   Антон Сергеевич ошарашил Мартышкина. Оказывается, экспертиза наконец подтвердила, что кроме отпечатков продавца палатки, где была куплена бутылка с пивом, на ней присутствовали отпечатки Семена.
   - Но... Я слышал, что бутылка была разбита вдребезги...- проговорил тихо он,- какие там могут быть отпечатки?
   - Бутылка правда была разбита,- подтвердил слухи следователь,- но вовсе не вдребезги. Скажем так- число осколков оказалось конечным, чтобы можно было снять отпечатки с каждого из них, а затем собрать все это в единую картину.
   Клавдия Егоровна, оказывается, приврала.
   - Если бы бутылка была целой, сразу бы результат получили, а то вот... только теперь. Вы понимаете, что это значит? Отпечатки именно ваши, а не другого ревнивца-ухажера женщины, от которой уходил Кожемякин. На него ведь первым делом и подумали. К тому же у него еще есть алиби.
   - А продавец ларька что же?
   - Семен Павлович, вам же лучше знать, что он тут ни причем. Его мы тоже проверили. Рассказывайте теперь правду.
   - Но я ничего не помню...
   - Я помогу вам. Напомню, например, интересную особенность- вы убили его каким-то образом, не меняя специально положения бутылки в руке. Удобнее было бы перехватить ее за горло, так, чтобы оно направлено было вниз, и потом нанести удар, а вы исхитрились как-то стукнуть ею, продолжая держать так, будто бы хотели еще отпить пива. Вот этого я не понимаю,- рассержено сказал следователь,- Вы что, метнули ее в голову убитому, или подошли сзади и ударили дном бутылки?
   - Антон Сергеевич, что со мной теперь будет?- проговорил понимающий, что скорее всего, это конец, Мартышкин,- вы меня домой отпустите?
   - Я собираюсь заключить вас в следственный изолятор. Невозможно допустить, чтобы вы вдруг убежали.
   - Прямо сейчас?- с видом, дающим понять, что он что-то затеял, поинтересовался подозреваемый.
   - Почему вы, собственно, об этом спрашиваете?
   - Скажите только, у меня будет еще немного времени на свободе перед тем, как вы меня заключите?
   Похоже, Антон Сергеевич догадался, к чему клонил Мартышкин, и ответил уклончиво:
   - Это будет зависеть от меня... от результата дальнейшего разговора...
   Мартышкин, бледнея и запинаясь, несмело предложил следователю вознаграждение за то, что тот аннулирует результаты дактиллоэкспертизы, и чтобы считалось, что снятые отпечатки принадлежат неизвестно кому; и если Антон Сергеевич будет так любезен и отпустит его сейчас в город (о, он понимает, что в выкопанное убежище он уже не попадет- за ним наверняка приставят человека!), то он отыщет нужную сумму и они разойдутся, довольные друг другом.
   Захаров, однако, хоть и был, смотря по всему, готов ко взятке, но сначала желал узнать подлинную историю происшествия,- либо хотел взвесить, достоин ли Мартышкин быть свободным, или просто должен был знать это для того, чтобы иметь в виду, каким образом извернуться в своих отчетах по делу, и Семен поведал ему, как все случилось. Для того, чтобы понятно было, что привело его к описанному преступлению, он рассказал и печальную историю отношений с беззаботной, а может, даже коварной- кто знает ее настоящие мысли- Аннушкой.
   Антон Сергеевич искренне посочувствовал Семену в его непростой незадавшейся личной жизни- у кого же не случалось неудач в любовных делах, и подумав недолго после законченного рассказа, решил, что, пожалуй, можно попробовать помочь невольному грешнику. На листке он написал сумму, которую желал получить за рискованные оговоренные действия, и объявил Мартышкину, что он свободен до вечера,- ордер на его заключение в СИЗО находится еще на подписании,- но чтобы в 20 часов тот находился уже дома,- он договорится с ним по телефону о месте встречи.
   Мартышкин, ликуя, заторопился домой, чтобы хорошенько обдумать, где именно достать деньги.
  
  
   Хорошо ли поступил следователь Захаров,- подумает читатель?
   Не знаю, дорогой читатель,- правда, не знаю. Казалось бы, преступник за свои злодеяния непременно должен понести предусмотренное законом наказание, но ведь Мартышкин и впрямь мало в чем виноват. Уверен- миллионы человек ежедневно выкидывают из своих окон бутылки и прочую убийственную всячину, однако всех их судьба так жестоко не наказывает за свершенное хулиганство,- но стоит человеку случайно, даже не желая того, обронить из окна бутылку, как следует с ним такая жестокая расплата. Несправедливо. Рассмотрев с гуманистической точки зрения дело Мартышкина, его не грешно и простить.
   С другой стороны, отдав немалые деньги следователю, Семен все равно отдает таким образом и несколько лет своей жизни,- чтобы заработать их, он бесплатно для себя с утра до вечера будет не получать же удовольствие, гуляя и смотря телевизор, а выполнять, возможно, по правде, давно надоевшую ему однообразную работу, которую он не назовет радостным словом "свобода". Наверное, справедливее было бы с помощью государства направить эти его деньги не в карман Захарову, а туда, где их катастрофически обществу не хватает, но ведь по закону от государства деньгами не откупишься, а Мартышкину нет разницы, кому нести свои деньги, чтобы избежать тяжкой участи.
   Для более объективного суждения о том, достоин ли наш герой снисхождения, не будет здесь лишним рассказать и о том, что за человек был погибший Кожемякин.
  
  
  

Судья Кожемякин.

  
   Сергей Васильевич Кожемякин много сил и времени положил на то, чтобы стать тем, кем быть мечтал страстно с самой школы. В самом деле,- если многим из нас, когда срок подходит определяться после конечного класса, в вопросе на кого пойти учиться, чаще помогают родители (или вовсе настаивают на своих предложениях, как в случае с той же Аннушкой), и мы, мало задумываясь в столь юные годы, та ли это профессия, которая действительно является лучшей изо всех остальных для нас, поступаем в посоветанное учебное заведение, то Сергей Васильевич ни от кого из близких советов по поводу его будущности не принимал, ибо знал заранее, кем желается быть ему.
   Он поступил в юридическую академию, окончил ее с отличием, и готов был дальше продвигаться к намеченной цели, но, как известно, в его возрасте после академической отсрочки, должно было отслужить в рядах вооруженных сил своей страны, тогда еще СССР. Но служба эта, во-первых, значительно отодвигала Кожемякина от торжества на завоеванном высоком посту, и, во-вторых, что гораздо неприятнее, могла и вовсе забрать его жизнь в сражениях на землях Афганистана.
   Как юрист он неплохо знал, что могло бы освободить его от этого малопритягательного гражданского долга, и ради своей жизни он пошел на сделку с совестью.
   Кожемякин женился на глухонемой девушке-инвалиде Ольге, которая по-настоящему в него влюбилась; он же не любил ее, но зато теперь имел право не служить в армии.
   Пять лет Сергей Васильевич работал за нищенскую зарплату в арбитражном суде,- три года из них специалистом, другие два- помощником судьи, после чего был допущен до квалификационного экзамена на звание судьи, получил желаемую должность, и еще год в том же суде проработал, пока какой-то старый судья не умер и он не занял его места.
   Несчастная Ольга, жена его, так и не увидела приличной жизни в браке с ним,- после шести лет совместного проживания, главным образом, на ее деньги- кроме скромного государственного пособия она получала еще деньги за уборку в каком-то кафе; неблагодарный Кожемякин, достигший двадцатисемилетнего возраста и переставший бояться армии, развелся с нею и зажил по-новому. Скоро у него появились деньги,- оклад судьи, конечно, официально по-прежнему был невысок, однако время от времени одна из судящихся сторон обязательно предлагала приличные деньги за нужный исход дела, и Сергей Васильевич, имея верткий ум и знание многих сторон закона, а также обладая исключительной властью в принятии решений, не отказывался от денег и легко поворачивал все, что имел по делу, в сторону платящего. Причем совести у него, в отличии от того же Антона Сергеевича, подумавшего хотя бы перед тем, как согласиться принять деньги от Мартышкина, насколько тот был виновен в происшедшем, пожалуй, и вовсе не осталось,- за мзду- все можно!
   Еще некоторое время спустя Кожемякин стал водить дружбу и со многими влиятельными в этой жизни людьми, это сделало его еще более оплачиваемым работником, и скоро он позволял себе не задумываться больше о деньгах и жить при этом на широкую ногу; женился на длинноногой манекенщице, завел с ней детей, при этом не стесняясь перед собой и позволяя себе при условии, что женат, иметь неприличные отношения с несколькими любовницами.
   Последней его пассией была как раз известная нам "Люба Савичева со второго этажа" из мартышкинова подъезда.
   После свидания с ней Сергей Васильевич, довольный тем, как здорово он, однако, устроился в этой жизни, решил укоротить несколько свой путь до оставленного у дома автомобиля, -зачем идти из подъезда вначале перпендикулярно ему, затем поворачивать налево, после чего опять двинуться в направлении к дому, если все можно значительно упростить, сделав двадцать шагов под окнами,- и так он и нашел свою смерть. Почувствовав глухую боль в затылке, не понимая в чем дело, Кожемякин упал на бок, и все знаменательные события, как бывает в подобные секунды, пронеслись перед ним с огромной скоростью; но в последний момент его мысли вернулись к Ольге.
   Ему вдруг очень захотелось вернуться в те годы, что он был с ней, прижать ее к груди, и уже никогда не отпускать от себя, понимая, что Ольга- лучшее, что было в его жизни. И самым большим счастьем было бы, если она смогла бы простить его теперь и чтобы ее жизнь после него оказалась так хороша, как ей самой мечталось бы. Пальцы правой руки его как будто без ведома хозяина сделали три движения- первый раз они сложились в знак, как делают американцы, чтобы было понятно, что у них "все О'Кей", второй раз- в знак "победа", перевернутый книзу, и третий- перекрестив меж собой указательный и безымянный пальцы,- получился единственно заученный Кожемякиным набор букв, на языке глухих образующий имя "ОЛЯ", и дыхание судьи навсегда остановилось.
   Как знать, быть может, это сама судьба так неслучайно распорядилась с Кожемякиным, лишив его недостойной жизни за все грехи; ведь Семену ни к чему убивать ни разу не виденного им человека?
  
  
   Итак, разве неправильно, если Мартышкин, случайно убивший паразитического индивидуума и мерзавца Кожемякина, за несколько лет своего искупительного труда останется пребывать на свободе?
  
  

25

  
   Самым привлекательным способом получить деньги было бы, выиграв их, например, в лотерею,- тогда их не пришлось бы годами никому возвращать. Вот повезло как-то башкирам Мухаметзяновым- о, о них вся страна тогда говорила,- они выиграли миллион. И не нужен, главное, им был этот миллион,- за часть денег купили квартиру в Уфе, остальные пропили и в довершение картины спьяну сожгли новые апартаменты,- всегда так легко деньги приходят к тем людям, которые этого не заслуживают. И уходят, впрочем, от них так же легко. Мартышкин с умом бы на их месте деньгами распорядился, но о чем уж тут речь, если ты здравомыслящий человек и поэтому никогда ничего не выиграешь!
   Так что пришлось припомнить всех знакомых, у которых можно было бы попросить денег на долгий срок (естественно, их оказалось катастрофически малое число), выяснить через Интернет, какие банки могли бы уже сегодня выдать ему кредит, и пуститься в великий поход, посвященный сбору оговоренной суммы.
   Как Семен ни бился, но к пяти часам вечера понял, что сегодня больше половины того, что спрашивал с него Захаров, он не соберет. Эта половина суммы была у него уже в сумке на плече, но чтобы найти еще столько же денег, требовался по крайней мере завтрашний день. Мартышкин страшно расстроился, но пытался себя утешить тем, что столь понимающе отнесшийся к его делу следователь должен понять его проблемы и подождать хотя бы еще денек. Антон Сергеевич должен ему поверить.
   Оставалось еще 3 часа до связи со следователем, но он не мог придумать, как с пользою для себя провести это время. "Просто вернуться домой и в тяжелом ожидании просидеть до восьми- не очень хорошая идея",- подумал Мартышкин и, желая несколько развеять грусть, решил зайти в знакомую, расположенную неподалеку от дома импровизированную рюмочную. Пара стаканов пива не должны были повредить.
   Семен купил один стакан разливного пива и разместился с ним, встав у столика в углу заведения. Сбоку от него беседовали меж собой, уже, видимо, длительное время, трое здешних завсегдатаев. Вернее, беседовали только двое- седовласый, в серой кепке, пропитого вида пожилой мужчина с несимметрично расположенными глазами, и черноволосый, с багровым от выпитого лицом, полный мужчина в черной кожаной куртке лет сорока пяти; третий- кучерявый простоволосый старик пристроился к ним не для беседы, а в ожидании бесплатной выпивки, которой первые двое, расчувствовавшись от алкоголя, и веря, что у того действительно нет денег на святое дело, с ним изредка делились.
   Вероятно, одного стакана было достаточно, чтобы Мартышкину показался интересным пустой разговор этих двоих, и он, ухвативши нить разговора, но не уяснивши какой-то детали, поинтересовался о ней у толкующих, и таким образом оказался вовлеченным в данную беседу.
   Тот, который полный и с темно-красным лицом, был заводилой в разговоре, он желал, чтобы все остальные с его пониманиями обсуждаемого беспрекословно соглашались, а не то он начинал повышать голос и его приходилось всячески уговаривать проще относиться ко всему и не сердиться. Его звали Игорем Алексеевичем,- так, по крайней мере, он представился Семену. Да Мартышкину было все равно, что тот за ерунду плел,- он, как и старик в кепке, все чаще кивал ему головой в знак одобрения,- главным было то состояние покоя и умиротворенности, которое он достиг наконец в этом нетрезвом разговоре; давно он не испытывал столь желаемой расслабленности.
   Старика в кепке, кстати, звали Сергеем Сергеевичем; правда, по тому, как долго он вспоминал свое имя, вполне возможно было допустить, что настоящее имя его на самом деле совершенно иное,- но он не смог его в тот момент вспомнить, и, чтобы более не мучаться, представился Сергеем Сергеевичем.
   А Игорь Алексеевич оказался и вовсе вздорным.
   В очередной раз, когда они втроем с Мартышкиным скинулись на новую порцию пива (правда, себе Игорь Алексеевич намеревался взять водки), и собрались пить купленное, к ним как бы невзначай вновь обратился кучерявый старик со своим традиционным предложением поделиться выпивкой и с ним, он неожиданно побагровел еще больше, и закричав бранные слова, ударил несчастного в лицо, так, что тот не удержался и свалился с ног. Мартышкину стало жаль старика и он, как и многие в заведении, возмутился и попытался доказать, что так не стоит поступать только из-за просьбы угостить пивком,- можно просто отказать и тут же позабыть о нем. На что он раскричался еще больше, аргументируя свой поступок тем, что сто раз предупреждал кучерявого, чтобы тот вспомнил о совести и прекращал пользоваться дармовщиной, после чего скандального Игоря Алексеевича вытолкнули из рюмочной, пригрозив в следующий раз вызвать милицию.
   Сергей Сергеевич оказался плохим другом и не вышел из заведения вслед за ним с Мартышкиным, за что был немилосердно обруган багроволицым уже с улицы.
   Но Игорь Алексеевич не такой был человек, чтобы расстроиться смертельно случившимся и пойти домой,- нет, он увлек Семена в находящийся в нескольких десятках метров от покинутого места кафе, где они заняли столик и, заказав по стопке водки и шашлык, продолжили ничего не значащий пьяный разговор.
   Рядом с их столиком был стол, который занимали приезжие гости столицы из Украины; вполне понятно, что общались меж собой они на родном языке; и вот посидевши в близости с ними минут десять, Игорь Алексеевич не выдержал, и стал нарочно громко обсуждать с Семеном, как он ненавидит "хохлов", и что не дело им заполонять окружающее пространство своим непонятным говором, раз уж находятся в гостях; и кончилось все тем, что он устроил и в этом кафе скандал, в результате которого один спортсмен-хохол ударил его в лицо и была вызвана милиция. Пока милиционеры не явились, Семен помог подняться новому знакомому и теперь пытался пристыдить неделикатных иноземцев- разве можно так обращаться с пьяным человеком, который, может, и виноват только тем, что пьян; а потом Семена со скандалистом выпроводили подъехавшие люди в серых формах, которые Семену наказали идти домой, а что было с Игорем Алексеевичем, неизвестно. Скорее всего, ничего особенного, потому что он, как рассказывал Мартышкину, сам был каким-то служащим спецслужб в отставке,- у него и удостоверение с собою в красной корочке было,- им-то он и размахивал перед милиционерами, когда наш герой заторопился домой, вспомнив с испугом о договоренности со следователем.
   Около восьми часов он был-таки дома, но- о, кошмар!- отперев дверь и собравшись скинуть с плеча на тумбочку у зеркала сумку,- он всегда так делал, приходя домой,- Мартышкин понял, что сумки-то при нем и нет!
   Он пустился бегом к автобусной остановке и скоро был в тех местах, где, вероятно, и оставил свою сумку.
   В рюмочной ее не оказалось,- на настенных крючках, призванных освободить руки посетителей ото всякой чепухи, для держания в них горячительных напитков, где, как он помнил, вешал сумку, ничего не было. Опрос находившихся в заведении алкоголиков ничего не дал; как будто не находили там никаких сумок и работники рюмочной. Возможно, он забрал отсюда сумку и оставил ее в кафе.
   Появившись на пороге кафе, он сделал выставленными вперед ладонями жест продавщице, что его не следует бояться, и сказав ей, что понимает, что путь ему сюда заказан, но что он только посмотрит, не оставил ли здесь своего добра. Сумки не было, и опять же ее как будто никто и не видел. Мартышкин был уверен, что ее прихватили бессовестные зарубежные гости, но только где же их теперь искать? Продавщица ничем не хотела помочь, сказав, что видела их здесь впервые. Наверняка солгала; может, она знала, что это этническая бандитская группировка и побоялась их жестокой мести?
   Домой спешить уже не имело смысла. Успеется в тюрьме посидеть...
  
  
   Звонки Антона Сергеевича слышны были из коридора. Семен зашел в квартиру, равнодушно снял трубку, и сообщил следователю, что ничего у него не получилось. Может, он даст ему еще времени?
   В ответ Антон Сергеевич сочувственно вздохнул, и сказав, что с его стороны тоже имеются проблемы, и ничего теперь не надо, попросил Мартышкина прийти утром в Учреждение.
   Всю ночь Мартышкина мучили кошмары.
  
  
   - Здравствуйте, Семен Павлович,- поприветствовал его в Учреждении на следующий день Захаров.
   - Доброе утро...- был тихий ответ.
   - Звонила хоть ваша любовь с тех пор?- почему-то спросил следователь.
   - Нет... И не надо... Зачем ей я, пусть веселится.
   - Мда... Любовь зла.
   - Семен,- переходя на ты, обратился Антом Сергеевич,- я... забудь, в общем, вчерашний разговор... Не могу помочь тебе, прости... Не мне одному известны результаты экспертизы... И вообще...
   - Я не расстроен... Все равно я не найду, сколько нужно ...
   - Прости, Семен,- Захаров встал из-за стола,- вот ордер, можешь заехать забрать из дома вещи,- машину я дам, и -в следственный изолятор. Дело я передаю в суд,- не беспокойся, напишу так, что ты чистосердечно признался, и обстоятельства тоже распишу. Единственное, что тебе еще может понадобиться, это хороший адвокат,- с государственного защитника проку мало.
   - Вот еще сюрприз,- следователь достал из-под стола потерянную семенову сумку с деньгами,- как раз на адвоката. Не мог же я тебя без присмотра вчера отпускать, вот это за тобой в кафе мой человек нашел. Проверь, все ли там.
   "Приятно, что сумка нашлась, однако приятнее было бы остаться на свободе,- грустно усмехнулся Мартышкин,- милый все-таки человек этот Антон Сергеевич!".
  

* * *

  
   Суд состоялся через месяц и происходил с присяжными заседателями. Присяжные заседатели, выслушав внимательно подлинную историю Семена Мартышкина, приняв во внимание непростые обстоятельства, приведшие к произошедшему преступлению, и поняв из уверений многочисленных свидетелей, собравшихся в защиту Семена, что образ жизни он ведет вполне безопасный для окружающего его общества, плюс к тому благодаря мастерству нанятого адвоката, признали обвиняемого невиновным; и суд, опираясь на положения действующего уголовного кодекса, счел возможным за совершенное непреднамеренное убийство приговорить Семена Мартышкина к условному осуждению сроком на три года.
  
  

Москва - 2005г.

  
  
  
  
  
   71
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"