-- Я много нажил за свою жизнь, я очень богат, вы даже не представляете!
-- Мы всё заберём.
-- Ведь я старик, мне уже ничего не надо.
-- Кх-х-х...
-- Всю жизнь работал как проклятый, света белого не видел, здоровье угробил... Я не хочу умирать!
-- Хватит разговоров. Вы ставите свою подпись, мы отправляем вас в будущее, настолько далеко, насколько хватит энергии.
-- Я согласен. Забирайте всё. Ни цента не оставлю этим ублюдкам, только и ждущим, когда я подохну. Получат они у меня кукиш с маслом! Ха-ха-ха!..
Белоголовый старик с выцветшими слезящимися глазами, трясущийся и едва сидящий на стуле, вдруг зашёлся в безудержном кашле. Крючковатый нос его посинел, лицо приобрело землистый оттенок, он стал похож на хищную птицу - дряхлую, облезлую, изувеченную временем и жизнью. Жалко его было, и одновременно было противно от этой старости, от немощи и бессильной злобы выжившего из ума человека. Молодой пышущий здоровьем мужчина в белом халате, сидевший напротив за письменным столом, и не думал скрывать брезгливость. Быть может, он впервые в жизни видел такого мерзкого старикашку. А может, брезгливость таилась в его натуре, возможно, он со всеми так разговаривал - нагловато и пренебрежительно, будто одолжение оказывал. Старику это было неизвестно, да в общем-то, ему это было всё равно. Он беспрестанно повторял о том, как он богат и что ему теперь ничего не надо. Он и в самом деле боялся умереть до того счастливого момента, когда его отправят в будущее. За это он отдавал всё своё состояние. Взамен получал призрачную - но всё-таки надежду на то, что там, в будущем, ему вернут молодость, здоровье, силы. И он снова будет счастлив, снова будет жить. Это была беспроигрышная, на его взгляд, лотерея. В худшем случае, он умрёт - только и всего.
-- Ну где же, где?..
-- Вот здесь, я вам показываю. Ставьте сюда подпись... чёрт! А теперь вот сюда, и ещё вот тут!
Старик торопливо расписывался, совершенно не разбирая, что за бумаги перед ним и что в них написано. Остатками угасающего сознания он удерживал контроль над своими действиями. Словно слабая свечка горит в огромной комнате без окон и без света. Пламя колеблется от малейшего дуновения, кажется, огонь вот-вот погаснет. Ничего не видно вокруг - только дрожащие руки, да белеющее пятно бумаги, которое он должен удержать в фокусе и суметь расписаться в нужном месте. Все свои силы он употребил на то, чтобы поставить на листе обычную подпись - ту самую, которую он воспроизводил десятки тысяч раз. И надо отдать ему должное - подпись удалась. Автоматизм движений сделал своё дело. Даже умирая, он сумел бы расписаться так, что ни одна банковская крыса не пикнула бы.
После того, как все формальности были улажены, а баснословное богатого клиента состояние перекочевало на счета Института времени, -- выжившего из ума старика засунули в капсулу времени, нисколько не заботясь при этом о его удобстве, а затем дали на энергетические контура такую мощность, какую только могла собрать со всех своих атомных станций старушка Земля. За энергию была уплачена половина состояния старика - это было особо оговорено в контракте - и в этом пункте его не обманули. Что касается всего остального - перемещения в будущее и ожидаемых результатов - в это никто по-настоящему не верил. Это была стопроцентная авантюра - это понимали все, кроме старика. Никто ни за что не мог поручиться. И ни один здравомыслящий человек не стал бы подвергать риску свою жизнь в столь безумном эксперименте. Проводили -- как без этого? -- эксперименты на животных; животные бесследно исчезали и больше не возвращались. И никаких следов. Это пугало больше всего.
Старику было уже за девяносто, скрюченное жесточайшим ревматизмом тело теряло жизненную силу, а дни и ночи были полны страдания - такого страдания, такой боли и безысходности, какой он и представить себе не мог, рассказать о которой был не в силах. Он отдал бы всё своё богатство лишь за то, чтобы избавиться от этой боли, от этой смертной тоски, от ужаса, о котором нормальный человек не имеет никакого понятия. Чего же удивляться, что когда перед ним забрезжила надежда, он принял её с радостью, поверил без колебаний. Он легко распростился с миром, у которого взял всё, что мог, и который, в свою очередь, уже готов был списать его самого в утиль, как он это делал много раз с бесчисленным числом людей. Но в который раз старик проявил свойственную ему изворотливость - ту самую, что позволила ему приобрести своё баснословное богатство и жить в своё удовольствие, нимало не заботясь о благополучии окружающих.
Старик приехал в Институт времени на роскошном автомобиле, с трудом выбрался наружу и, поддерживаемый с двух сторон дюжими молодцами, взошёл по ступенькам мраморной лестницы и проник в сияющий стеклом и металлом громадный холл. Там его без лишних слов усадили в кресло-каталку и повезли ногами вперёд в грузовой лифт, который, в свою очередь, переместившись на двадцать уровней вниз, выбросил его в затемнённый и мрачный коридор. Можно было подумать, что старика везут в чистилище, вот-вот откроется дверь и вооружённые трезубцами черти примут его с радостными воплями и гадкими ужимками на своих поросячьих мордах. Так старику казалось, пока он ехал подземным коридором вдоль бронированных дверей из тёмно-синего литого металла. Он отчаянно трусил и уже ругал себя за то, что согласился на перемещение. Но дело уже сделано. Он покорно сидел в кресле и ожидал решения своей участи.
Наконец они остановились. Впереди возвышался трёхметровый металлический цилиндр, напоминающий глубоководный аппарат. Сверху к нему опускался толстый пук цветных проводов, с четырёх сторон его крепко держали металлические подпорки; в цилиндре не было ни одного наружного окошечка, лишь маленькая овальная дверь служила для прохода. Старика довольно грубо запихнули внутрь и велели садиться в кресло, стоявшее посередине. Собрав остатки сил, старик сел на жёсткое сиденье и положил руки на подлокотники. И, пока он не опомнился, руки его были крепко притянуты стальными браслетами к подлокотникам, грудь опоясана в трёх местах обручами, ноги зафиксированы в неподвижности, и даже голова оказалась так неловко прижатой к подзатыльнику, что у него сразу заломило шею и стало трудно дышать. Это два помощника так ретиво управились, и даже не поинтересовались его состоянием. Молча выбрались из цилиндра и с грохотом захлопнули входной люк. Несколько минут старик слышал, как люк затягивали на винтовой замок, что-то снаружи скрежетало и щёлкало, казалось, будто крысы бегают по крыше и по стенам. Потом погас и без того тусклый свет, и стало совершенно тихо. Старик уже ни на что не надеялся. И ни о чём не жалел. Потому что сил уже не было. Оставалось лишь одно - поскорее умереть. Хотелось заплакать от немощи и обиды, но даже на это нужны были силы. Слезу выдавить так и не удалось.
Он впал в забытьё и уже на самом деле вот-вот должен был отдать богу душу. Но далее случилось вот что: сначала его сильно тряхнуло, так, что едва не отлетела голова. Было такое чувство, словно из него выдернули все кости, затем сплющили, отчего он на мгновенье потерял сознание, потом была яркая вспышка, пронзившая всё его существо, а потом он вдруг почувствовал тёплое дуновение на лице и, открыв глаза, увидел над собой миловидное женское лицо в белом чепчике. Лицо смотрело на него добрым взглядом и словно ждало от него чего-то. "Может быть, я уже на том свете?" -- спросил себя старик и поспешно огляделся. Он находился в небольшой светлой комнате без всякой мебели, лежал на мягкой постели, а перед ним, склонившись, сидел ангел в образе доброй женщины. И никакого цилиндра. Никаких пыточных кресел и проводов.
-- Где я? - проговорил он хриплым шёпотом.
-- Всё хорошо, -- ответил ангел ласкающим слух голосом. -- Вы в будущем.
-- Откуда вы знаете, что я в будущем? -- прошамкал старик. Присущая ему подозрительность не отпускала его даже теперь.
-- Но ведь вы прибыли из прошлого? - проворковал ангел. -- Значит, для вас наше время является будущим. Для нас оно -- настоящее. Двадцать пятый век, если считать по вашему летоисчислению.
Старик всё не верил.
-- Но как же... А где все?
-- Кто - все?
-- Ну люди. Я хочу посмотреть.
-- Вам нельзя вставать. Вы очень слабы.
Старик хотел возразить, но отчего-то не стал. В самом деле - ангел был прав. Он очень слаб. Без посторонней помощи он и шагу ступить не сможет. А значит, нужно что-то делать, пока он не умер от разочарования и упадка сил.
-- Вы кто? Как вас зовут? -- прошамкал он.
-- Я сестра милосердия. Я буду вам помогать. Это мой долг.
-- Почему это ваш долг? - снова насторожился старик.
-- Потому что все люди - братья. Мы давно это поняли. И теперь на Земле нет войн. Наступила эра всеобщей любви.
Старик сердито засопел. Глянул исподлобья на собеседницу, какая-то мысль мелькнула у него в подсознании.
-- А скажите-ка, сколько вам лет?
-- Двадцать восемь.
-- Стало быть, вы молоды?
-- Да, молода. Мы теперь долго живём. По сто пятьдесят лет, а некоторый и по двести.
-- Да что вы говорите? Мне девяносто два стукнуло, там, в моём времени. А я уже умирать собрался. И вот, решил к вам махнуть. Как в воду глядел. Ведь вы мне поможете?
Женщина всплеснула руками.
-- Конечно поможем! Мы вас вылечим от всех болезней, вернём вам молодость, вы будете снова наслаждаться жизнью в нашем прекрасном обществе всеобщей любви. Как же вам повезло!
В этот момент старик подумал, что, возможно, всё это галлюцинация и он перед смертью как-нибудь сошёл с ума. Обидно было бы вдруг узнать, что всё это обыкновенный бред. Нервы его были напряжены до предела, сердце бешено стучало, он понимал, что долго не протянет. Нужно было срочно определяться.
-- Ну так лечите меня скорее, возвращайте мне молодость, -- шептал он как в бреду. -- Вы же видите, я умираю!
-- Да-да, конечно, всё уже готово! -- подхватила женщина. -- Мы ждали, когда вы придёте в себя. Мы должны были получить ваше согласие на реабилитацию. Ведь вы согласны? Согласны?
-- Да конечно я согласен! Везите меня скорее в операционную, -- произнёс он с усилием. -- Только это, у меня совсем нет денег. Сколько это будет стоить?
-- Да вы что? -- сестра до крайности удивилась. -- Никаких денег не надо. Их уже давно нет. У нас всё бесплатно. Вам многое предстоит узнать. И многому научиться. Какой же вы всё-таки молодец!
С этими словами она подошла к двери и ткнула указательным пальцем в стену. Стена тут же растворилась в воздухе, комната превратилась в некий амфитеатр. Старик оказался в центре некоей сферы, сверху на него нацелилось сферическое зеркало, по сторонам стояли высокие стеллажи с тянущимися от них проводами. Людей было не видать, и сама женщина куда-то вдруг исчезла. Старик лежал на спине и видел, как на него сверху опускается сферическое зеркало. На этот раз его не привязывали. Он дождался, когда зеркало накроет его, потом со вздохом закрыл глаза. Горячий воздух завихрился вокруг его тела, ему стало вдруг легко и хорошо, он почувствовал, как погружается в сладостный и такой желанный сон. Яркие видения - красочные и объёмные - закружились у него перед глазами, он словно бы поплыл в волшебной лодке по сказочному морю сновидений: огненные языки облизывают борта лодки и взвиваются высоко в воздух, радужные медузы плывут по воздуху, играя красками и искрясь, и тысячи мельчайших искр взрываются и расцветают сполохами огоньков по всему пространству на тысячу миль влево и вправо, вверх и вниз. И так он плыл, покачиваясь и погружаясь в такой сладостный сон, какого никогда ещё не видывал.
А потом он вдруг очнулся, и сразу ощутил в себе резкую перемену. Мысли были ясными и чёткими. Тело словно налилось энергией, он весь напружинился и хотел вскочить на ноги, лишь волевым усилием удерживая себя в неподвижности.
-- Вот и всё! - услышал он знакомый голос и открыл глаза. Перед ним была та самая женщина. Теперь он видел её ясно, и так же ясно понимал, что никакой это не ангел, а самый настоящий человек из плоти - прекрасная молодая женщина, на которую хочется смотреть не отрываясь. -- Реабилитация прошла успешно! -- снова проговорила она, улыбаясь ослепительной улыбкой. -- Поздравляю вас. Вы снова молоды и здоровы. Можете теперь встать. Не бойтесь ничего, опасности нет.
Конрад рывком вскочил и посмотрел на свои ноги. Перевёл взгляд на грудь, поднёс к лицу ладони...
-- У вас есть зеркало? Где же оно, дайте мне, скорее!
Через минуту он стоял перед огромной зеркальной поверхностью и до рези в глазах всматривался в изображение. На него смотрел черноволосый молодой человек, высокий и статный, с приятными чертами лица, с волевым подбородком, со взглядом огненным, пронизывающим, почти страстным. Было ему, судя по внешности, не больше тридцати лет.
-- Господи боже мой, неужели получилось? Что же это?
Он перевёл взгляд на женщину, а та всё улыбалась и покачивала головой, отчего роскошные волосы золотистым облаком покачивались над её прекрасной головой.
-- Конечно, получилось. У нас всегда получается. Не вы первый. Мы даже из состояния клинической смерти людей возвращаем к полноценной жизни. Был случай, когда мы оживили человека умершего и уже похороненного. Он три дня в могиле пролежал, а потом пришли родственники и попросили его оживить. Хотите, я вас познакомлю?
Конрад не слушал. "Получилось, получилось, всё получилось!" -- повторял он как заклинание. Всё никак не мог поверить в случившееся. Казалось, что ему снится сон, но скоро он проснётся и увидит себя настоящего - дряхлого, умирающего, противного. Нет, это не могло быть правдой!
Он повернулся к женщине и посмотрел на неё в упор. Сделал к ней шаг, затем другой. Та смотрела на него вопросительно, с выражением самого искреннего участия. Неожиданно для себя, он взял её руку и крепко сжал запястье.
-- Я так рада за вас, -- произнесла та с прежним выражением кротости и доброты.
Конрад засопел. У него отчего-то пересохло во рту.
-- Как, вы сказали, вас зовут?
-- Элина.
-- И вам...
-- Двадцать восемь лет.
-- А мне, стало быть, теперь...
-- Вам тоже двадцать восемь - согласно вашим антропологическим показателям.
-- Вот как! Значит, мы теперь с вами ровесники?
-- Можно сказать, и так.
-- А скажите-ка мне, только честно, я вам нравлюсь, ну хоть немножечко?
-- Вы чудесно выглядите!
Конрад всё больше волновался.
-- А это самое, если это не покажется вам нескромным. У вас есть семья?
Женщина изогнула брови. На лице её обозначилось удивление. Она словно бы не поняла вопроса.
Конрад легонько кашлянул, поднеся ко рту кулак.
-- То есть я хотел сказать, есть ли у вас близкий человек, -- сказал он и, не выдержав, опустил взгляд.
-- Я вас не понимаю, -- ответила женщина.
Настала очередь удивляться Конраду.
-- Что же тут непонятного? Я спрашиваю, есть ли у вас любимый человек, вот и всё!
-- Я всех люблю. И вас тоже. Я же вам говорила, что у нас век всеобщей любви. Все люди - братья!
-- Да нет же, я не о том. Я хочу узнать, есть ли у вас любимый человек, единственный, которому вы, стало быть, принадлежите душой и телом!
Женщина пришла в видимое замешательство. Она силилась понять суть вопроса, но не могла. Видела волнение своего подопечного, но не умела истолковать его причину.
-- Вот что, -- сказала она после секундного замешательства. -- Вам сейчас нужен отдых. Я отведу вас в вашу комнату, а завтра мы приступим к обучающей программе. Вам многое нужно узнать о нашем обществе, о том, что произошло за то время, пока вы отсутствовали. Тогда многие ваши вопросы разрешатся сами собой. Хорошо?
-- Хорошо, -- ответил уныло Конрад. -- Ведите.
Женщина мягко взяла его за руку, и они пошли.
Занятия начались на следующий день. Корнад с напряжением всматривался в новые лица, вслушивался в интонации и пытался что-то такое понять, чего и сам не мог себе объяснить. Смутное беспокойство всё сильнее овладевало им. Вот люди - вполне обычные, то есть нет, конечно же, не вполне обычные. Обычные в том смысле, что ничего сверхъестественного они из себя не представляли: средняя комплекция, все как на подбор моложавые, красивые. И все необыкновенно добрые, услужливые. Конрад заметил: общались они друг с другом так, словно действительно были родными братьями, и даже больше, чем братьями - они действительно любили друг друга - общечеловеческой любовью, о которой он что-то слышал там, в своём времени от унылых святош в мрачных церквах. И вот это всё осуществилось! И к нему эти люди обращались точно так же -- с выражением самого искреннего участия и желанием помочь. Его усадили перед большим прямоугольным экраном и стали показывать красочный фильм, дополняя его комментариями. Очень быстро Конрад узнал, что за время его отсутствия в мире случилось несколько масштабных войн, с десяток революций, был сделан ряд эпохальных научных открытий, и произошло несколько кардинальных перемен общественного строя. Но теперь на Земле царили мир и спокойствие. Государств больше не было, а было единое общество. Армию, понятное дело, распустили. Зато открыли антигравитацию. Президенты, короли, министры и тому подобная мишура - всё было отброшено на свалку истории. Никто никем не управлял, а каждый отвечал за самого себя и, одновременно, за всех и за всё, что видел вокруг. Мораль необыкновенно возвысилась. Преступлений не стало. Жестокости тоже не стало. Но всё это как-то мало волновало Конрада. Он всё ждал, когда заговорят о любви и прочих удовольствиях. Всё-таки, Конраду было теперь тридцать лет, и в своей прежней жизни он не привык себе ни в чём отказывать. Он мог бы прожить без денег, без излишнего комфорта, и наплевал он на мнение о себе всех остальных, но что касается женского пола - в этом пункте Конрад был непреклонен - только ради женщин, как ему казалось, и стоило на свете жить.
И вот - он дождался. Невидимый голос начал говорить об эволюции института брака, о проблемах любви и о том, как человечество неумолимо изживает тёмные животные инстинкты, мешавшие ему полноценно жить. Конрад слушал, и внутри у него всё каменело. Выяснилось, что сексуальное влечение - это животный рефлекс, игра гормонов и, в общем-то, вредное и гадкое чувство. Половое влечение вступает в неодолимое противоречие с чистой симпатией, которую люди должны испытывать друг к другу в силу своего особого положения в животном царстве. Подобная точка зрения не сразу, но в конце концов возобладала, и человечество со свойственной ему энергией взялось за решение этой животрепещущей проблемы. И проблема была успешно решена! Институт брака был отменён. Физическая любовь оказалась под запретом. А чтобы не было соблазна, учёные провели уникальную операцию - изменили геном человека. И теперь у людей вовсе не было никакого сексуального влечения друг к другу. Зато пышным цветом расцвели возвышенные чувства взаимной симпатии и платонической любви. Дети теперь рождались из пробирок, и масса межличностных проблем отошла в прошлое. Но учёные не остановились на одном пункте, они пошли дальше в своём благородном стремлении: из свойств человеческой психики были исключены агрессия, зависть, уныние, злоба, эгоизм, страх и стяжательство. Это позволило распустить милицию и раскрыть двери своих жилищ. Теперь человечество жило свободной и радостной жизнью, всю свою энергию тратя на созидательный труд, на позитивный поиск и благородные свершения. Конрад сидел, разинув рот, и не верил своим ушам. Слишком невероятным казалось услышанное. С одной стороны, он должен был радоваться - он попал в общество изобилия, в котором у него не будет никаких проблем, а будет полная свобода действия. Он в любую секунду может встать и пойти на все четыре стороны. Везде ему будет оказан радушный приём, никто и никогда не посягнёт на его свободу, не позарится на имущество, не заставит работать. Полный отдых, абсолютная праздность, беспрерывная радость - вот что его ждало. Но он чего-то хмурился и поглядывал искоса на своего ангела-хранителя, на эту богоподобную женщину, которая вовсе не смотрела на него, а с обескураживающей невинностью внимала тому, что видела на объёмном экране. Ей всё нравилось, она была в полном восторге. И все остальные тоже были в полном восторге, упивались достижениями науки и передовой мысли. Был побеждён алкоголизм. О наркомании и не слыхивали. Болезней не стало - всё решалось на генном уровне, задолго до появления ребёнка на свет. И ещё много чего было замечательного и правильного. Но Конрад всё думал, всё искал изъян.
-- Постойте! - вдруг воскликнул он. -- А как же спорт? Есть ли у вас спорт? Ведь это борьба - борьба характеров!
-- Конечно! Мы проводим олимпийские игры. Как раз сегодня в Афинах состоялось открытие двести двадцать восьмых летних олимпийских игр. Хотите посмотреть?
Конрад выразил немедленное согласие и попросил женщину сопровождать его. Та без колебаний приняла приглашение. При этом смотрела на Конрада глазами, полными материнской нежности и сестринской любви. У Конрада мороз по коже пробегал от этого взгляда.
Рано утром Конрад и Элина поднялись на последний этаж здания и взошли по винтовой лестнице на крышу. Светило яркое солнце, синее небо казалось бездонным. Во все стороны раскинулся огромный мегаполис, причудливые белокаменные строения утопали в густой зелени, и не видно было конца белоснежным конструкциям, сверкающим под солнцем эстакадам и волнующемуся тёмно-зелёному морю, казавшемуся большим живым существом. В небе беззвучно парили летательные аппараты с сидевшими в них людьми. Люди были одеты в яркие платья, волосы их беспечно развевались на ветру и все они смеялись и глядели на Конрада счастливыми глазами. Конрад засмотрелся на эту волшебную картину. Элина стояла рядом и деликатно молчала. Она ничему не удивлялась - так и должно было быть в её мире. Наконец Конрад повернулся к ней. Одна единственная мысль всё сильнее билась в его мозгу. "Неужели вся эта красота, всё это великолепие ни к чему не ведёт? Нельзя сорвать великолепный цветок и упиться его красотой, невозможно приникнуть пересохшими губами к живительному источнику!.. Да это, пожалуй, похуже будет средневековой пытки!". Что-то он подобное слыхал про муки Тантала в аду, который, подлец такой, стоя по грудь в воде, всё не мог напиться, и никак не мог дотянуться до соблазнительной виноградной лозы, почти касавшейся его измождённого лица. Не это ли грозило и ему? Пожалуй, он предпочёл бы попасть в какую-нибудь разбойничью шайку. Там он силой возьмёт то, что ему причитается. А нет - просто погибнет, и дело с концом. Тут же силой ничего не добьёшься. И хитрость не подействует -- против такой детской доверчивости и самой разнузданной невинности.
Но всё же, Конрад не терял надежды. Прежде чем сделать окончательные выводы, нужно самому во всём убедиться. Он повернулся к спутнице.
-- Мы не опоздаем?
-- Соревнования идут круглосуточно. Вы какой вид спорта предпочитаете?
Конрад задумался. Лето стояло. Следовательно, о хоккее, лыжах и коньках можно не спрашивать. Оставались футбол, бокс, бег на короткие и длинные дистанции, плавание, прыжки, гребля, гимнастика...
-- Хотелось бы попасть на бокс, -- сказал он.
-- Бокс?.. Что это такое?
Конрад прищурился. Элина смотрела на него с выражением совершенной искренности. Она действительно ничего не знала о боксе.
-- Ну это такой спорт, в котором спортсмены бьют друг друга руками по голове, пока один из них не упадёт замертво и его не унесут с арены на носилках.
Женщина побледнела. Вытянула руки вдоль тела.
-- Вы шутите?
-- Ну так, самую малость.
-- Пожалуйста, не произносите больше таких слов. Я едва не потеряла сознание от ужаса.
-- Но бокс действительно существует! Это такое соревнование, оно проходит на ринге. Выходят два человека надевают перчатки на руки и начинают мутузить друг друга кулаками по голове и по чём попало, пока один из них...
Женщина замахала руками.
-- Ой, замолчите! Я этого не вынесу.
-- Ну хорошо, не буду, -- сказал Конрад, пряча довольную улыбку.
Женщина судорожно глотнула воздух и постепенно овладела собой.
-- Вы должны запомнить, -- произнесла с усилием, -- что на Земле исключены все виды насилия! Все эти варварские древние искусства остались в прошлом. То, что вы сказали - ужасно! Калечить друг друга на потеху публике - как это мерзко!
-- Я не думал, что это на вас так подействует, -- снова заговорил Конрад, чувствуя лёгкую досаду. -- Тогда, быть может, лёгкая атлетика? Бегают у вас наперегонки? Надеюсь, это не запрещено вашей конституцией?
-- О да, конечно. Бег - один из самых почитаемых видов спорта! - с готовностью заговорила женщина. -- Мы все бегаем. Бег - это жизнь!
-- Хорошо-хорошо. Хотелось бы взглянуть.
И вот они уже подлетают к олимпийскому стадиону. Ничего подобного Конрад не мог себе представить. Многоярусное, похожее на слоёный пирог сооружение со множеством башенок и площадок, с развевающимися флагами, с гигантским прозрачным куполом, с беспрестанно меняющейся конфигурацией - они неслись прямо на этот хрустальный купол и должны были неминуемо разбиться, но в последний момент юркнули в какой-то раструб, были подхвачены потоком воздуха, и по длинному изгибающемуся жёлобу понеслись куда-то внутрь, закругляясь по спирали, не успевая рассмотреть стремительно меняющиеся картины, всё вниз и вниз, пока вдруг не остановились, упруго ударившись о невидимую преграду, закачавшись на пружинах.
Затем они перемещались по эскалаторам, шли стеклянными переходами, нырнули в тёмный раструб и вдруг оказались на залитой жарким солнцем трибуне. Стадион! В удобных креслах сидело множество людей, внизу, на разлинованной дорожке уже проходили забеги. В небе висели красные и жёлтые воздушные шары, лилась музыка, всё было празднично и красиво. Они спустились вниз, чтобы лучше видеть спортсменов. Незнакомые люди приветливо улыбались и желали им счастья, все наперебой звали их сесть рядом, показывали жестами на бутылки с прохладительными напитками и, кажется, готовы были снять с себя последнюю рубашку. Конрад жалко улыбался в ответ и мямлил в ответ, что-то вроде: "Не извольте беспокоиться. И вам того же!.."
Наконец они достигли первого ряда и удобно расположились в широких мягких креслах. Конрад был весь мокрый, то ли от жары, то ли от эмоциональных перегрузок. В руки ему тут же сунули высокий пластмассовый стакан с пенящейся жидкостью, и, не разбирая вкуса, он жадно приник к нему, стал глотать острую холодную жидкость, чувствуя, как тело содрогается от удовольствия и ощутимо напитывается свежестью и энергией. И в этот момент прозвучал стартовый выстрел.
-- Смотрите, побежали! -- воскликнула женщина и захлопала от восторга в ладоши.
Конрад подался вперёд. И вовремя - было на что посмотреть. Семь спортсменов, один другого лучше, понеслись быстрее ветра по фиолетовой дорожке. На спортсменах были яркие майки и трусы, на лицах - счастливые улыбки, которыми они одаривали на бегу благодарных зрителей. Конрад и помыслить не мог, чтобы человек мог бежать с такой скоростью. Это было фантастическое зрелище, за которое его современники отдали бы половину своего состояния. За пять секунд спортсмены приблизились к финишу, и тут произошло нечто непонятное: тот, что бежал впереди, вдруг стал оглядываться и притормаживать, а те, что сзади, поднажали, и все семеро, грудь в грудь, пересекли финишную черту.
Стадион взорвался аплодисментами. В небо взвились ракеты с длинными хвостами, сверху посыпалось конфетти, воздух задрожал от звуков праздничного туша. Огромные экраны без конца повторяли финиш.
-- Кто победил? - напрягая голосовые связки, вопрошал Конрад.
-- То есть как - кто? Все победили. Все семеро! - отвечала Элина.
-- Но так не бывает! Победитель всегда должен быть один.
-- Почему - один? Все вместе! Все -- кто бежал, и кто смотрел -- все победили в этом забеге! Мы -- одна большая семья. Не может быть проигравших. Это аморально! Иначе в обществе наступит хаос. Неужели вы не понимаете?
Конрад не понимал. Он сразу утратил интерес к соревнованиям. Однако, позволил увлечь себя на футбольный матч. Всё-таки, футбол - это командная игра. Чувство локтя и всё такое. Никакого индивидуализма, напротив, здоровое соперничество, джентльменство и упоение игрой. Конрад в юности сам играл в футбол и даже подавал блестящие надежды. До глубокой старости он сохранил в душе привязанность к этой игре. И даже жалел временами, что не выбрал карьеру профессионального футболиста. Для этого у него были все необходимые качества: жестокость, нечувствительность к физической боли, упорство носорога и подвижность белки. Реакция, быстрота, точность движений - это тоже имелось. Остановило его одно маленькое обстоятельство -- век футболиста недолог. А он хотел жить долго - жить полнокровной жизнью, так, чтобы в сорок пять лет на тебя не показывали пальцем и не говорили, что ты отработанный материал. Обо всём этом Конрад вспоминал, пока они снова куда-то перемещались, стоя на движущихся лестницах, шли какими-то оранжереями с настоящими деревьями, на которых среди толстых сочных листьев висели во множестве оранжевые плоды и щебетали птицы; опять им улыбались и кивали встречные мужчины и женщины - последние, все как на подбор, красавицы, так что Конрад невольно останавливался и заворачивал голову, никак он не мог привыкнуть к таким улыбкам. Противоестественным казалось ему, что он так вот запросто проходит мимо таких красавиц и даже не делает попытки с ними заговорить.
А потом был футбол, но такой футбол, о каком Конрад и помыслить не мог! На поле выбежали две команды, по десять человек в каждой. Игроки напоминали клоунов - в раздутых одеждах, с разукрашенными шлемами самой причудливой формы, в каких-то рукавицах, все вертлявые и донельзя восторженные. Мяч был игрокам по пояс. От первого же удара он взвился высоко в воздух и целую минуту парил в небе, переливаясь на солнце всеми цветами радуги и произвольно меняя направление полёта. Стоило мячу приблизиться к земле, как один из игроков, сильно разбежавшись, толкнулся ногой в подставленные руки товарища и, взвившись в воздух чуть не до третьего яруса, нанёс по искрящемуся мячу сокрушительный удар своим ромбовидным шлемом. Трибуны взревели. Мяч как из пращи устремился ввысь, в самый зенит. Игроки сгрудились в центре поля и любовались свободно парящим снарядом где-то в самой вышине. Они указывали на него друг другу и обнимались, хлопали соперников по спинам и поднимали вверх большой палец. Конрад заметил, что игроки в синей и красной форме перемешались, и не понять было, кто из них больше радовался такому непредвиденному случаю - все выглядели страшно довольными.
После этого мяч ещё несколько раз опускался на зелёный газон, и его каждый раз отправляли полетать по воздуху - целый час мяч парил в вышине, и все были счастливы, не исключая судей и вратарей, прилегших на травке у своих ворот. Один лишь Конрад не находил себе места. Ему непременно хотелось, чтобы кто-нибудь забил гол - всё равно, в какие ворота. На табло горели два нуля, разделённые двоеточием, и методом индукции он вывел, что голы всё-таки должны воспоследовать. Индукция его не подвела. Когда до конца основного времени оставалось пять минут, игрок в синей форме, вместо того, чтобы в очередной раз запустить мяч в зенит, вдруг схватил его двумя руками и, неуклюже переваливаясь, побежал по полю. Игроки соперника бросились от него врассыпную. Перед форвардом было свободное пространство - метров пятьдесят - а за ним - футбольные ворота размером с пятиэтажный дом и лежащий посреди этих ворот вражеский вратарь. Точнее, это Конрад думал, что вратарь вражеский. Завидев нападающего, он вскочил с травы и стал знаками подзывать его к себе, указывая самый безопасный путь и всячески одобряя его действия. Защитники в красной форме бежали по обеим сторонам, словно почётный эскорт, с тревогой глядя на огромный мяч, который не помещался у нападающего в руках и всё норовил сорваться. Конрад вконец отупел. Ему казалось, что он сходит с ума. Он с трудом удерживался от того, чтобы не выбежать на поле и не показать этим олухам, как следует играть в футбол. Он бы этого нападающего снёс к чёртовой матери самым фантастическим подкатом, и доспехи бы не помогли - этого кретина унесли бы с поля прямо в реанимацию, а потом Конрад разогнал бы к чертям всех игроков, разметал бы их по полю и исколошматил вратарей, бия их мячом под дых и разрывая сетку на воротах. Они бы узнали, что такой настоящий футбол!.. Грудь его бурно вздымалась, глаза расширились, кулаки непроизвольно сжимались. Женщина, нечаянно глянув на него, испуганно вскрикнула.
-- Что с вами? Вам плохо?
-- Мне хорошо! - закричал Конрад. -- Мне очень хорошо в вашем замечательном обществе. Я чувствую себя восхитительно! Я счастлив! Ха-ха-ха! О, как я счастлив! - и он залился идиотским смехом, прерываемым рычанием и истерическими выкриками. Сейчас же сбежались люди со всех сторон, откуда ни возьмись, появился медперсонал. Конрад глазом не успел моргнуть, как в него выстрелили из пистолета длинной струёй, в ту же секунду он отключился - к счастью для себя и к великому облегчению для окружающих. Матч закончился со счётом "1:1" -- за оставшиеся минуты команды обменялись голами, игра закончилась всеобщим ликованием. В воздух полетели шлемы, на поле выбежали болельщики и стали качать обоих вратарей, ликующих игроков, судей и друг друга, не взирая на то, кто за кого болел и едва ли осознавая, что всё это значит. Ничего этого Конрад уже не видел. Летательный аппарат нёс его посреди воздушного океана над утопающей в зелени землёй. Роскошные виды уплывали вдаль, уносилась назад счастливая, смеющаяся земля - сказочно расцветшая и давшая такие невиданные всходы. Конрада со всеми предосторожностями доставили туда, откуда он прибыл, справедливо полагая, что он ещё не готов к новым впечатлениям. Психика его не выдержала, и виноваты во всём они - хозяева этой новой жизни. Больше других казнила себя Элина. Зачем она поддалась на уговоры и повезла этого ещё неокрепшего человека на стадион? Там кипят такие страсти, что с непривычки можно в самом деле потерять контроль над собой. Это было неразумно с её стороны. Она решила впредь не подвергать своего подопечного таким испытаниям.
Когда Конрад пришёл в себя, то первое, что увидел - полное участия и жалости лицо Элины. И это участие показалось ему вдруг отвратительным. Он скривился и со стоном закрыл глаза. Красота женщины показалась ему приторной. Лучше вообще не надо красоты, чем такая красота.
-- Вам уже лучше? - услышал он бархатистый голос, а в следующую секунду ощутил прикосновение, женщина положила ему на лоб свою мягкую ладонь, отчего по телу его пробежал электрический разряд. Не сознавая своих действий, он схватил эту руку и прижал к своим губам, стал покрывать её поцелуями.
-- Божественная. О! Какая женщина! Будьте моей! Вы должны. Я знаю. Вы - совершенство...
Женщина испуганно вырвала руку и вскочила.
-- Что вы! Успокойтесь! Вам нельзя волноваться. Эй, сюда, у него опять начался приступ.
Конрад застыл с открытым ртом. Всё было кончено. Слишком он был опытен, чтобы верно оценить этот ребяческий испуг, это полное непонимание его намерений. Так могла испугаться шестнадцатилетняя невинная девушка из какого-нибудь монастырского приюта. Но чтобы взрослая женщина подобным образом отреагировала на его страстный призыв, и он ясно видел - что реакция была бессознательная, не подконтрольная разуму - это было выше его понимания и его сил. Он отвернулся с мрачным видом.
-- Не надо. Всё хорошо. Я спокоен.
Женщина всё смотрела на него глазами, полными ужаса.
-- Как вы меня напугали! - проговорила она, переводя дух. -- Я подумала, что у вас опять начался припадок.
-- Больше никаких припадков не будет, -- пообещал Конрад.
-- В самом деле? Вы чувствуете в себе достаточно сил? - всё не верила женщина.
-- Чувствую. Я всё понял. Кто тут у вас главный? Мне нужно поговорить.
-- У нас нет главных. Все - равны. Можете сказать мне.
Конрад помедлил секунду, потом решился.
-- Я хочу вернуться обратно в своё время. Не могу я здесь.
-- Я вас не понимаю.
-- Да что ж тут непонятного? - вскинулся Конрад. -- Посадите меня в мою капсулу и отправьте в двадцать первый век, откуда я и прибыл.
Женщина округлила глаза.
-- Зачем вам это?
-- Долго объяснять. Боюсь, вы не поймёте.
-- Но я действительно не понимаю! Рискуя жизнью, вы прибыли к нам только затем, чтобы немедленно отправиться обратно? Но это абсурдное желание!
Конраду не хотелось спорить. Он кожей чувствовал, что не сможет никого и ни в чём убедить. Но не хотелось, чтобы его приняли за умалишённого.
-- Видите ли, -- начал он, стараясь казаться спокойным, -- то, что кажется вам хорошим, не обязательно хорошо. И наоборот.
-- Вам у нас не нравится? -- произнесла женщина с таким выражением, словно речь шла о чём-то неслыханном.
-- Я не хочу об этом говорить. Я задал вам вопрос: можете ли вы отправить меня обратно. Вот и всё! Пожалуйста, ответьте.
-- Нет, не можем.
-- Почему? -- услышал себя Конрад словно со стороны. Кровь бросилась ему в голову - так он был ошарашен этим бесстрастным: "не можем".
-- Мы не занимаемся путешествиями в прошлое. Это запрещено законом.
-- Вот как? Запрещено? Но теоретически это возможно?
-- Я не буду отвечать на этот вопрос.
Конрад сжал челюсти, так что скулы захрустели. Огромным усилием воли он взял себя в руки.
-- Ну хорошо, в прошлое мне нельзя. Отправьте меня тогда в будущее, в другое измерение, к чёрту и дьяволу! Иначе я покончу с собой.
-- Мы можем отправить вас в будущее. Но обратно вы уже не вернётесь, как бы вы этого ни захотели.
-- Я не захочу.
-- Подумайте хорошенько. Не нужно торопиться. Вы подвергаете свою жизнь необоснованному риску. Технология перемещений во времени до конца не изучена. В нашем обществе никто не перемещается.
"К чёрту ваше общество!" - заорал про себя Конрад, но вслух ничего не сказал. Всё так же глядел на женщину и натянуто улыбался.
-- Я не передумаю. Готовьте установку, -- произнёс он, глядя ей в глаза.
Женщина встала.
-- Ужин вам принесут. Из этого помещения вам лучше не отлучаться.
И вышла.
Конрад надеялся, что всё решится само собой, примерно так, как это было в первый раз. Но тут всё оказалось по-другому. Денег не требовали, зато учинили пристрастный допрос. Его привели в большую аудиторию и посадили в центре. На скамьях сидели тесными рядами слушатели - общественный совет, призванный решать неразрешимые ситуации - человек сто, не меньше. Все они смотрели на Конрада с видом изумления, как рассматривают редкую гусеницу или неслыханный феномен.
-- Скажите, -- спросили с участием, -- почему вы хотите покинуть наше общество?
-- Что вас не устраивает в нашем обществе?
-- Не было ли вам какой-нибудь обиды?
-- Быть может, вам не нравятся условия вашего содержания? Назовите свои требования, и они будут немедленно выполнены.
И так далее и тому подобное. Вопросы сыпались со всех сторон. Конрад не привык к таким конференциям. Начал как будто неплохо, затем стал путаться, сам себе противоречить и закончил категоричным требованием оставить его в покое. Зачем-то вспомнил конвенцию о правах человека, заявил о своём желании лично распоряжаться своей судьбой и не отвечать ни на какие вопросы.
Высокое собрание отступилось.
Перемещение было назначено на следующее утро. О том, в какую эпоху Конрад собрался перенестись, никто даже не спросил. В будущее здесь не заглядывали. О прошлом старались не вспоминать. Капсула времени у Конрада была своя. Осталось лишь подключить её к источнику энергии. За это высказались единогласно. Ради такого редкого феномена не жаль было потратить суточный запас энергии всей Солнечной системы. Решив эту пустячную проблему, присутствующие потеряли к Конраду всякий интерес. Надо было отдать ему должное - таких моральных уродов они ещё не встречали. А тот, вне себя от счастья, торопил события. Он пока ещё не знал, что никогда уже не найдёт успокоения, не обретёт своей Земли обетованной. Обетованную землю он оставил в прошлом, и возврата к ней не было.
Что-то есть такое в каждом времени и в каждой эпохе, что не отпускает человека от себя и не даёт ему успокоиться. Названия этому непостижимому и неодолимому Конрад не знал. И никто этого не знает в целом мире. Ступившему на этот путь суждено было скитаться во времени до скончания лет. Конрад был одним из первых, но далеко не последним в этом экзотическом ряду. И он всё суетился, от радостного волнения забывая обо всём на свете, всё ждал минуты, когда он унесётся по спирали времени в неведомые дали, в волшебные миры, чтобы пролетев над ними подобно сказочной птице, проследовать дальше - во тьму грядущего, пугающего и непостижимого, но тем сильнее манящего к себе.