На середину казармы, до блеска начищенной стараниями дневальных, выходит маленький человек в длинной до пят шинели, смуглый, худощавый,чернобровый.
Рукава шинели полностью скрывают кисти его рук. Это старшина батареи по фамилии Непейпиво. Тонким пр онзительным голосом, страшно перевирая фамилии, командует:
-Курсанты Кичо, Антропов, Новодзержинский, выйти из строя!
Трое товарищей из взвода, в котором служит герой нашего повествования, делают три
шага вперед и поворачи ваются кругом.
-Вот полюбуйтесь на этих голубчиков. До сих пор не научились заправлять подушки!
Курсант Новодзержинский!
-Новодережкин, товарищ старшина.
-Он меня еще учить будет ! Так вот, я вас спрашиваю: по какому правилу мы живем?
-Один за всех, все за одного.
-Правильно. Вот сейчас и будут отвечать все за трех разгильдяев. Батарея, отбой!
На ходу снимая гимнастерки, все бросились к своим кроватям. Одежда складывается на
стульях, портянки наматываю тся на голенища сапог. Все в постелях.
Подъем! Время пошло!
Опять суматоха, грохот ног. Сосед Краснова Саня Шушкевич, прыгая с верхней полки, угодил ногой прямо на оч ки, лежавшие в гимнастерке. 'Гад паршивый! Не видишь, что ли!'- возмущается Краснов. Саня в ответ шмыгает носом. Уже в строю Краснов ощупывает карман. Так и есть: стекла вдребезги. А у него минус пять.
Старшина уходит. В каза рме появляется помкомвзвода Шпак. Он во что-то вглядывается на полу. Потом кричит:
-Строиться! Смирно!
-Кто харькал?- задает вопрос Шпак. Молчание.
-Кто плевки выбрасывал на пол, я спрашиваю?- Опять молчание.
-Отбой!- Все опять укладываются на свои постели.
-Подъем!- Снова все в строю.
-Кто харькал? - опять звучит вопрос. Из строя выталкивается курсант Кичо. Он мал ростом, лицом похож на Дерсу Узала, абориген из Приамурья. Кичо преданно смотрит на
сержанта. Потом говорит не однажды слышанную фразу:
-Нас, удегейцев , осталось всего сто сорок человек.
-А причем здесь старые калоши? -удивляется Шпак. Если вас так мало осталось, то можно плевать на пол? Два наряда вне очереди! Становитесь в строй.
На следующий день подошла очередь Краснова дневалить по казарме. Без очков все вокруг как в тумане. В казарму входит офицер, высокий, стройный, незнакомый. Краснов
командует 'смирно!' и строевым шагом устремляется к вошедшему. Он тщетно пытается разглядеть звезды на погонах, но не может понять, сколько их там.
-Товарищ-..., несколько секунд молчит, затем с досадой опускает руку.
-В чем дело, товарищ курсант?
-Плохо вижу.
- А почему от вас так одеколоном разит?
-Не могу знать.-Его напарник пять минут назад обшарил все тумбочки и принес два фла-
кона тройного одеколона. Пили прямо из горлышек. Противно, но все равно глотали в ожидании кайфа.
-Черт его знает, что творится!-возмущается офицер.- Это какая-то пародия на дневального.
Из каптерки выходит старшина. Рубит строевым шагом по направлению к офицеру.
-Товарищ майор, старшина пятой батареи Непейпиво!
-Теперь все ясно. С таким старшиной можно не только одеколону наглотаться.
-Разберемся, товарищ майор. Накажем.
Во время вечерней поверки старшина прочитал нудную лекцию о недопустимости в армии пьянства и объявил Краснову с напарником по три наряда вне очереди.
Ежедневно с курсантами занимается комадир взвода старший лейтенант Фонберштейн.Проводит беседы на политические темы, рассказывает о том, что делается в стране и в мире.Он любит пошутить, показать свое остроумие и начитанность.
-Умрихин!
-Я!-отзывается высокий, угловатый, жилистый курсант родом из Николаевска -на-Амуре. Командиры никак не могут отучить его ходить вразвалку. -Хорошо бы вам переменить фамилию на Оживихин.
-Что вы все Умрихин да Умрихин.,- с обидой отвечает курсант.
-Моряк, а юмора не понимаете. Советую вам больше читать Чехова. Курсант Евстафьев!
-Я!- откликается круглолицый,неповоротливый, часто опаздывающий на построение парень .
-Вы знаете происхождение вашей фамилии?
-Никак нет.
-Могу рассказать.Только не обижаться. Кто читал Рабле? Книга называется ' Гаргантюа и Пантагрюэль.' Никто не читал? Тогда тем более стоит рассказать. Там описывается, как один монах очень близко познакомился с одной монашкой. Монаха прозвали Ейвставий. Постепенно это прозвище видоизменилось.Получился Евстафий. Свою родословную надо знать.- под общий гогот наставительно говорит старший лейтенант. К Евстафьеву надолго прилипает кличка Ейвставий.
Первый наряд вне очереди - дежурство на озере, где сдаются нормы по плаванию.
Выходят утром, чуть свет. Минуют деревню Падь Моховая, где расположен военный городок. Фамилия напарника Шпигарь. Но все зовут его Уленшпигарь Лицом, фигурой, лысиной он очень напоминает главного героя из американского фильма 'Великолепная семерка'. Даже голос такой же - грубый густой бас.
За последним домом на поляне ходят гуси. Уленшпигарь хватает одного и тут же сворачивает ему голову.
Шагают по тропинке. По сторонам молодой дубняк и орешник. Совсем рядом заливаются соловьи.Все выше поднимается солнце. Становится жарко.
-Отдохнем, - предлагает Шпигарь, садится на землю, отрывает от гуся одну ногу и впивается в нее зубами.
-Ты что, сырое мясо ешь?- брезгливо спрашивает Краснов.
-Проголодался я что-то,- рычит в ответ напарник. Он родом тоже, как и Умрихин, из Приамурья. Его кровать в казарме -далеко от кровати Краснова. Поэтому близко сойтись, подружиться они пока не смогли. Ведь свободного времени у курсанта в сутки всего час. И за этот час нужно успеть подшить свежий подворотничок, написать письмо, почитать газету или книгу.
Придя на озеро, разжигают костер и жарят гуся. Они и дома их никогда не ели. В столовой тоже гусей не давали. Зато во время обеда всегда играл духовой оркестр. Под музыку любую баланду умять можно, потому как она помогает пищеварению.Музыканты всегда едят первыми. Вместе с ними старшины, сверхсрочники сливки из котла снимут: соус, мясо кусками, а потом уже едят курсанты. Под музыку. Слишком жирное рядовому нельзя. Во-первых, ноги высоко поднимать не будет, строевым шагом ходить разучится. Во-вторых, живот может разболеться. А в уборной, что за сто метров от казармы, всего четыре очка. В общем, щи и кашу съест и в буфет. Если деньги есть. Хлеба булку возьмет и расправится с ней под одеялом во время послеобеденного отдыха. До ужииа терпеть можно.
После озера Краснову пришлось дневалить в штабе. Из кабинета начальника весь день доносится его повышенный голос. Батя любит распекать подчиненных по поводу и без повода. Открывается дверь, выскакивает адъютант.
- Дневальный, к полковнику!
Краснов заходит, докладывает, что явился. Начальник школы чем-то напоминает Чапаева, каким он показан в кино. Но только без усов. Он весь кипит негодованием.
-Этто что такое?- показывает в окно, где щиплет травку чья-то буренка.
-Корова, товарищ полковник.
-Поймать, привязать, не отпускать, пока не объявится хозяин!
Двое суток простояла на привязи без пищи корова. А когда нашелся ее хозяин, его тут же препроводили к полковнику. Оттуда владелец животины выскочил красный как рак, с
с перепуганным лицом и принялся козырять всем подряд.
Ночь. В двенадцать часов тухнет свет.Дежурный уходит отдыхать в котельную. Краснов остается у телефона. Тихо. Можно и помечтать, вспомнить девушку, с которой познакомился незадолго до призыва. Ну, и подремать, свернувшись клубком на двух рядом поставленных стульях. Во втором часу ночи раздается звонок.
-Дневальный по штабу курсант Краснов слушает!
-Начальник школы говорит. Зажгите в моем кабинете лампу. Я скоро буду.
-Слушаюсь.
Краснов зажигает лампу и углубляется в длинный и узкий коридор, по сторонам которого расположены кабинеты офицеров штаба. На пути встает часовой у знамени части.
-Стой! Кто идет?
-Дневальный по штабу. Лампу несу в кабинет начальника школы.
-Стой! Стрелять буду!- часовой передергивает затвор карабина. Говорит с акцентом. Не
иначе, как узбек. С таким шутки плохи. Пусть дежурный разбирается. Краснов идет в котельную. 'Сейчас сделаем,'- бормочет заспанный сержант.
Хлопает входная дверь, и стремительно входит полковник.
-Лампу зажгли?- строго спрашивает у дежурного.
-Никак нет.
-А где дневальный?
-Я здесь, товарищь полковник.
-Почему не выполнили приказание?
-Часовой не пускает.
-Что за чушь! Такой, сякой, немазаный не пускает!- полковник с руганью устремляется в темноту. Следом за ним поспевает сержант с лампой.
-Стой1 Кто идет?
- Я тебе дам, кто идет! Начальника школы не знаешь? Первый день служишь?-и батя скрывается в своем кабинете.
Зима. Мороз. Ветер. Взвод Краснова идет в караул. На ногах ватные брюки , под шинелью-телогрейка. Построились во дворе казармы. Ждут дежурного по части. Вскоре подходит. Это лейтенант Осипов. Все знают, что он четыре раза пытался поступить в ака-демию и все время проваливался. В общем- пень пнем.
-Кино 'Чапаев' видели?- задает вопрос.
-Так точно!
-Поняли, к чему приводит небдительность? Чапаев и сейчас бы был живой, если бы часовые не проворонили. На право! В караул шагом марш!
Такой инструктаж о 'небдительности' слово в слово курсанты слышат от этого лейтенанта уже в десятый раз. Не меньшее число раз показывали им в клубе кинофильмы 'Чапаев', 'Суворов','Кутузов'.Возле караульного помещения курсантов в свою очередь наставляет старшина. Прохаживаясь вдоль строя, раздумывает, что бы такое сказать, чтобы посильнее насторожить и озадачить.
-Должон предупредить: ночь темная. Самое опасное время- с четырех до трех. Перелом сна. Всем ясно?
-Так точно!
Краснову достается пост у склада с горюче-смазочными материалами. Поверх шинели на нем еще и тулуп. И все равно мороз и ветер пробирают до костей. Особенно мерзнут нос и щеки. И вдруг с соседнего поста доносится выстрел. Бегут старшина и разводящий.
-Ты стрелял?
-Нет.
-Тогда все ясно. Опять Кичо.
Кичо не выдерживает двухчасового стояния в темноте. Ему все время чудится, что кто-то подползает, чтобы его похитить или зарезать. Несколько лет назад такие случаи были. Не так далеко - китайская граница. Нервы у парня не выдерживают и он поднимает стрельбу.
Бесконечно долго тянется время. Чтобы его ускорить, Краснов начинает считать до трехсот, потом до девятисот, пока не сбился со счета. Затем принялся вспоминать стихи, какие со школы удержала память. И не только со школы. Он и специально разучивал немало шедевров Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока, Есенина, Бунина. -Наконец начинает светать. Звезды бледнеют и гаснут. Утих ветер. Краснов подходит к колючей проволоке, которой огорожен его объект. Ему не терпится лизнуть заиндевевший металл. Он высовывает язык, который мгновенно прилипает к проволоке. Стоит возле нее как привязаный с высунутым языком. Слышатся шаги разводящего и сменщика. Надо крикнуть 'Стой! Кто идет?' а он молчит, боясь оторваться. Разводящий под-
ходит вплотную.
-Часовой, что с вами?
Краснов откидывает голову назад и чувствует соленый вкус крови во рту.
-Виноват, товарищ сержант.
На всю жизнь запомнилась Краснову шагистика. Вел как-то старшина батарею на обед. И показалось ему, что Краснов недостаточо высоко поднимает ноги. По территории военного городка полагалось ходить только строевым или бегом.
-Выйти из строя! Строевым шагом марш!
-Кругом грязь, слякоть, лужи, а сверху вдобавок еще сыплет дождь. Ну, никак ноги высоко не поднимаются. Подходит лейтенант Осипов. Он опять дежурил по части.
-Что? Не подчиняется? Ложись!
Под ногами вода. Краснов медлил.
-Ложись!- выходит из себя лейтенант и хватается за кобуру пистолета. Куда деваться. По дурости и застрелить может. Краснов падает прямо в лужу. Колени и локти мгновенно намокают.
-Ползком вперед! Встать! Лечь! Встать! Лечь!
Это унижение-одно из тех, которые откладываются в памяти на всю жизнь, а потом сверлят душу время от времени. Что он мог сделать в ответ этому идиоту-лейтенанту? Поднять на него руку- значит угодить в штрафбат на несколько лет, а потом снова дослуживать свои три года. Мог, конечно, что-нибудь сказать, чтобы облегчить свое состояние. Да и не знал, что сказать. Молча, с обиженным лицом поднялся и встал в строй. Хотел написать жалобу, но ее полагалось подавать строго по команде, сначала своему непосредственному начальнику, то есть командиру отделения, от него она пойдет к командиру взвода, потом - батареи. Поэтому писать было бесполезно. Так изо дня в день, из месяца в месяц в течение года зарабатывал наш герой две лычки на погонах, чтобы потом уже в другой воинской части гонять солдат так же, как гоняли его. Физически окрепшим, с нагрудным знаком 'Отличный разведчик' уезжал Краснов в часть, в город Бийск. Место службы выбрал сам, поближе к родному дому, где жил его престарелый папаша.
Физзарядка, завтрак, политзанятия, специальная подготовка, обед, разматывание и сматывание телефонных катушек в полеи изо дня в день щи да каша, щи да каша. И так изодня в день, из месяца в месяц. Кстати, после армии краснов кашу лет десять терпеть не мог.
Ближе к весне, в конце февраля батарея приняла участие в больших, масштабных учениях, которые проходили в Томской области, недалеко от станции Юрга. Командиром батареи был у них капитан Заболотский, всегда подтянутый, бодрый, жизнерадостный, злоупотреблявший длительными нотациями. Наставляя подчиненных перед маневрами,
капитан перефразировал поговорку Суворова 'Тяжело в ученьи-легко в бою'.Теперь она звучала несколько иначе: 'Тяжело в ученьи- еще тяжелее в бою'.
И действительно было нелегко, хотя и не в бою. Краснов командовал отделением звукометристов. Эта военная специальность досталась в свое время Солженицину, что помогло ему остаться живым, поскольку звукометристы всегда находились позади передовой линии.
Их задача заключалась в том, чтобы по звуку выстрелов определить координаты расположения вражеских батарей.
Разделились по двое. Разошлись от центральной станции в разные стороны. Шли на лыжах, разматывая телефонный провод. Размотать надо было четыре катушки, неся, кроме них, на себе довольно громоздкий звукоприемник, рюкзак с продуктами, телефон,
противогаз и так называемый шанцевый инструмент, то есть саперную лопатку. Напарник Краснова рядовой Высочанский, призванный из Западной Украины, наивный исполнительный паренек, то и дело заваливается в снег и никак не может подняться под
тяжестью навешенного на него груза. Краснов протягивает ему лыжную палку.
-Что бы ты делал, если бы был один?
-Не могу знать, товарищ младший сержант. Я никогда раньше на лыжах не ходил. У нас и снегу то почти не бывает.
-А я с детства на лыжах. Ничего, научишься.
-Наконец, все катушки размотаны, провода соединены, телефон и звукоприемник
подключены. Доложили на станцию о готовности. Сидели, ждали. Через некоторое время
через головы , свистя и шипя, полетели снаряды 'катюш'. Летели они довольно невысоко, но это не вызывало даже мысли о том, что по чьей-то халатности или небрежности какой-нибудь снаряд может упасть рядом и ранить или убить.
Трое суток сидели в снегу.Время тянулось очень медленно. Как будто , остановилось. -Ты стихи какие-нибудь знаешь? -спросил Высочанского. --Никак нет. -Ну, как же? В школе Пушкина, Лермонтова , Некрасова изучали? - -Изучали, но все забыл. -Тогда слушай. И Краснов стал читать своему подчиненному 'Как ныне сбирается', 'У лукоморья', 'Прибежали в избу дети...' и другие пушкинские шедевры. А потом Лермонтова: 'Скажи-ка, дядя...', ' Наедине с тобою, брат', 'Выхожу один я на дорогу.'-Высочанский слушал, раскрыв рот. - --Дыши носом. Простынешь. Догадываюсь, что за учителя у вас были, если вкус к настоящей поэзии не привили. ---Нет, я знаю один стих,- как бы оправдываясь, возразил Высочанский. Три раза в день Высочанский ходил в расположение взвода за пищей. А сидение в снегу отразилось через несколько лет. У Краснова оказалась простуженной вся правая сторона тела. И чем старше он становился, тем более это давало себя знать.
Последняя ночь была самой холодной, самой нескончаемой. Несколько раз звонил командир взвода лейтенант Пак, красивый кореец по национальности , а вернее метис.
Предупреждал, чтобы не спали и что-нибудь не отморозили.. И все-таки и сам Краснов и его подчиненный в какой-то момент уснули. Проснулся младший сержант оттого, что из прижатой к его уху телефонной трубки раздавался возмущенный голос лейтенанта:
-Кто храпит? Не спать! Не спать!- Поскольку все телефонные провода сходились на одном пульте, то определить на базе, откуда раздавался храп, было невозможно.
Лейтенанта любили и уважали солдаты. Он вежливо, культурно обращался с ними, ни на кого никогда не повысил голоса. Но ему крупно не повезло. Ухаживал он за одной девицей. Потом узнал, что она больна туберкулезом. Решил, что она не сможет быть матерью и решил с ней проститься. Она подала жалобу в офицерское собрание. Его уволили из армии. Все его бывшие подчиненные сочувствовали своему лейтенанту. Не осуждал его и Краснов. Пак прислал письмо из Москвы , сообщил, что работает помощником топографа, таскает рейку. В конце учений в теплом просторном вагоне состоялась встреча с сыном легендарного
героя гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. Это был полковник лет пятидесяти, прошедший всю войну, со строгим, если не сказать суровым выражением лица. Он командовал корпусом. 'Должность генеральская, а полковник',- подумал Краснов. Может,не успел окончить академию?'
Сын Чапаева не очень многое помнил и мог рассказать об отце.
-Когда граждаская война докатывалась до наших краев, отец заезжал домой, проводил какое-то время с нами, детьми. Помню, как он спорил со своими братьями из- за земли, которая принадлежала всей нашей семье. Горячим был, вспыльчивым, но справедливым. Требовал от нас во всем быть честными, никогда ни перед кем и не пере чем не трусить.
Полковнику задавали вопросы. О том, как и где он воевал в Отечественную, похож ли был его легендарный отец на сыгранного Бабочкиным в кинофильме.
-Да, похож. Фильм удачный,- ответил полковник.
Краснов с восхищением и огромным любопытством слушал каждое слово Чапаева, вглядывался в черты его лица, сравнивал с отцом и почти ничего не находил общего.
Отец, судя по тому, как описал его Фурманов, был сухощавым, а сын -широким в плечах, полнолицым. В конце беседы сын героя посетовал на упадок дисциплины в армии за последние годы.
Что еще осталось в памяти у Краснова о службе в армии? Первое увольнение, о котором хотелось бы забыть. Но оно не забывалось. Да и увольнением его назвать было нельзя. Просто отпросился у старшины в город подстричься. На час, на два, не больше. Ближайшая парикмахерская находилась далековато, на площади у железнодорожного вокзала. Автобусы шли переполненные. Пришлось идти пешком. Что стоило молодому застоявшемуся парню прогуляться по городу. Морозец чуть-чуть хватал за уши, сапоги скользили по накатанной дороге, словно коньки или лыжи.
По пути внимание привлекла пивная. Подумал: зайти разве, кружечку драбалызнуть.
Деньги в кармане были. И не только деньги, но и двухсотрублевая облигация трехпроцентного займа. Зашел, взял кружку, сдувая пену, огляделся. За соседним столиком стояла группа парней чуть постарше его и с ними женщина, похожая на замарашку, приблизительно такого же возраста. Она с любопытством посмотрела на сержанта. На гражданке он никогда бы на такую не поглядел и не подошел бы близко. Ну, а тут, при дефиците женского пола... Тем временем она не сводила с него глаз. Он взял еще две кружки. Одну стал пить сам, а на другую показал взглядом девице: бери, мол.
Она подошла, улыбнулась, взяла кружку, пригубила.Кивнув ему головой, отошла к своему столу. Ее спутники враждебности к сержанту не проявляли. Один из них, среднего роста, с доброжелательным выражением лица подошел к нашему герою, уже почувствовавшему хмель в голове.
-Послушай, сержант. Ты случайно не с артиллерийского полка?
- Да, а что?
- Там брат у меня служит. Недавно призвали. Замучил, говорит, нас сержант один.
Поговорить бы мне надо с этим гадом. Чтобы не придирался к каждой мелочи. Бегом не гонял по целому часу.
-Все делается по уставу, Как нас в полковой школе учили.
-Брат случайно не о тебе говорил?
-Может и обо мне. Как фамилия твоего брата?
-Филькин.
-Знаю такого. Крепкий, здоровый парень. Что ему физзарядка не нравится?
-Не только физзарядка. Слушай, я прошу тебя не очень нажимать на парней. А то сам знаешь, гора с горой не сходится, а человек с человеком...
- Да я, как будто, и не нажимаю сильно.
-Я очень тебя прошу.
-Ладно, посмотрим.Постараюсь в пределах устава.
-Значит, можно надеяться?
-Да, конечно.
-Ну, спасибо,-старший брат молодого солдата пожал сержанту руку. Подошли его товарищи, и один из них, жуликоватого вида, спросил девицу: - Ты с ним остаешься?-Она кивнула.
-Что ж, как хочешь.
Краснов остался вдвоем с замарашкой, не успев еще сказать с ней и двух слов, не зная, кто она такая и как ее зовут. Чтобы разговориться, взял еще пива и по сто граммов водки. И вскоре совсем забыл, что надо возвращаться в часть. Для него существовала теперь только эта сомнительного вида барышня, с которой надо было где-то уединиться. Она поняла его без слов.
-Куда пойдем?-спросил он.
-Я знаю место,- ответила она, такая же пьяная,как он, и повела какими-то закоулками в какой-то двор, где на них бросилась огромная собака. Но, подбежав вплотную, кусать не стала, а только рычала и скалила зубы. Собаки пьяных не трогают. Когда Краснов призывался, выпил хорошо с товарищем и очнулся в каком-то бараке ночью оттого, что какой-то мужик науськивал на него свою собаку, но та не кинулась на подгулявшего призывника.
А теперь они с замарашкой очутились в городской бане. Очевидно, там у нее были знакомые. Начали искать укромный уголок. Больше он ничего не помнил.
Очнулся глубокой ночью в какой-то котельной. Страшно продрогший, с тошнотой и головной болью ,на узкой деревянной скамье. Двери котельной были раскрыты. У топки сидели два кочегара. Ни он им, ни они ему не сказали ни слова. И только теперь он вспомнил вчерашний день и старшину, который отпустил его всего на час в парикмахерскую. Рванул на улицу. Темнота. Огляделся. Город мигал огнями километрах в двух от котельной. Как он сюда попал? Ведь его могло задавить поездом. Рядом проходили рельсы. И он побежал по шпалам, задыхаясь и думая о том, что ему теперь не миновать десяти суток ареста за самоволку. А может, попадет и под трибунал. Как он мог так напиться. Какой это пример для солдат его отделения, перед которыми он совсем недавно разглагольствовал о присяге, воинской чести и дисциплине.
Всю дорогу, весь длинный и трудный марафон до самого военного городка его сильно мутило. Бешено колотилось сердце, разламывалась голова. Пересиливая все это, он бежал. бежал и бежал.
Старшина, еще молодой парень, сверхсрочник, крепкий, внушительного вида хохол встретил нашего далеко не героя на улице, возле каптерки. Казарма давно спала. Было четыре часа утра.
-А я уже хотел идти докладывать дежурному по части. Ладно. Иди отдыхай.- Краснов
был благодарен наставнику за то, что он спас его от серьезного наказания.
После подъема неудачливый кавалер обнаружил, что на его руке не оказалось часов, а в карманах гимнастерки не осталось ни копейки денег и облигации. Надолго запомнил он это увольнение...
Особой тяги к спиртному он никогда не чувствовал. Но когда приходилось пропустить стаканчик с друзьями, то не знал нормы и частенько напивался, как говорится, в стельку. Потребности опохмеляться никогда не испытывал. Помогали ему месяц-два не притрагиваться к спиртному регулярные занятия утренней гимнастикой. Помогала не спиться и вначале малоосознанное стремление чего-то добиться в жизни, айная мечта стать писателем. И еще одно увольнение осталось в памяти Краснова. В тот день он посмотрел замечательный, запомнившийся на всю жизнь фильм 'Весна на Заречной улице'. Запомнился очень привлекательный, хотя и взбалмошный, но честный, справедливый рабочий парень, его безответная любовь и , конечно же, чудесная, трогательная песня. Кино занимало в жизни Краснова большое место. Учась в техникуме, он смотрел чуть ли не ежедневно два, а то и три фильма. Особенно нравились ему итальянские, созданные в эпоху неореализма. Он регулярно читал журнал 'Искусство кино' и газету 'Советская культура'. Знал многих зарубежных актеров. Не пропускал и спектакли областного музыкально -драматического театра. 'Сильву', 'Марицу', 'Баядеру' смотрел много раз. На драматические постановки ходил реже, может быть, потому, что в Магадане не было более или менее выдающихся актеров этого жанра. Шли дни и месяцы. И казалось, что конца им не будет. Никакого просвета. Изо дня в день одно и тоже. Все это время слилось в длинный, казавшийся бесконечным клубок ожидания демобилизации. И все-таки армия кое-что ему дала. Она научила его ценить время. В казарме никто не сидел без дела.За этим следили командиры. На гражданке при хорошей зарплате и холостой жизни частые выпивки были в порядке вещей. Они разрушали здоровье. А в армии организм креп с каждым днем. Физические упражнения, регулярное питание, здоровый сон и полное отсутствие застолий сделали свое дело. -Младший сержант Краснов!
-Я!
-К командиру батареи!
- Товарищ капитан, младший сержант Краснов по вашему вызову явился.
-Должен вас поздравить, товарищ Краснов, -капитан сделал паузу и загадочно улыбнулся.-Согласно приказа маршала Жукова ваш год демобилизуется раньше срока.
Шел март месяц. А демобилизация предстояла осенью. Краснов был призван, когда ему уже шел двадцать четвертый год. Работал он в геолого-разведочной экспедиции техником-геофизиком на поисках редких металлов. Призывавшиеся вместе с ним ребята изрядно выпили перед тем, как явиться на комиссию в военкомат, а он пить не стал. Все они не прошли комиссию из-за повышенного давления крови, а у него оно оказалось нормальным.
От сообщения капитана внезапная радость пронзила все его существо. Домой! Завтра домой! Конец муштре. Подъемам и отбоям по команде. Конец строевому шагу, от которого уже болели печенки, конец ночным тревогам, когда приходили вагоны с углем или лесом и надо было их разгружать.
-Вы откуда призывались ?- спросил капитан.
-Из Магадана.
-Товарищ старшина, выдайте ему требование на проезд до Магадана и проследите,чтобы ничто не пропало из батареи .
Неприятно было слышать такое от командира, но Краснов промолчал. Радость предстоящей демобилизации притушила обиду. Случаи воровства в армии бывали. У него самого в первый день службы после бани и получения солдатского обмундирования исчез рюкзак с гражданскими вещами. Особенно жалко было нового бостонового костюма. Как потом оказалось , украл его сопровождавший вещи на склад плюгавенький сержант по фамилии Пархоменко.
Что мог взять в части у своих товарищей Краснов, вообще не способный на такие поступки? Своим замечанием капитан бросил ложку дегтя в честную исправную службу младшего сержанта. Ведь никто иной , как капитан, незадолго до демобилизации представил Краснова к награждению нагрудным знаком 'Отличник Советской армии.'
Но не долго огорчался Краснов Он сердечно простился с друзьями, которые проводили его до вокзала.
Расцеловавшись с ними, устроился на верхней полке. Билет был куплен пока до поселка Аламбай того же Алтайского края. Там жил его престарелый отец. А мать он потерял еще в 1944 году. Она умерла от голода.Было ей всего сорок лет. Остались они с восьмилетней сестрой на попеченни отца, который через полгода привел в дом мачеху, веселую разбитную женщину, хотя и не злую, но и не ласковую к чужим ей детям. Мачеха умерла несколько лет назад. Лежа в вагоне, Краснов раздумывал о том, возвращаться ему в Магадан или нет. Отец стар, одинок, на пенсии. Как он будет жить один? Взять его с собой? Климат менять в таком возрасте опасно.
Вот такая трудно разрешимая проблема встала перед нашим героем, пока он добирался до своего родного горного поселка, расположенного на самой границе Алтая и Кемеровской области. Полжизни проработал там его папаша машинистом электростанции. А до этого семь лет прослужил в царской армии. Прошел всю первую мировую войну. Потом был и бригадиром слесарей на ремонте, и начальником смены, нередко замещал механика. В партии состоял с1931года. Был ударником всех сталинских пятилеток, а затем стахановцем. За доблестный труд наградили его орденом Ленина. Перевалив через пенсионный возраст, не думал бросать работу и трудился до тех пор, пока инсульт не свалил в постель. Потом прицепился к нему туберкулез. Врачи посоветовали уходить на отдых. Иначе мог последовать второй удар.
В Аламбае поезд стоял всего две минуты. Пассажиры едва успели сгрузить свои вещи. Была ночь. Луна изредка пробивалась сквозь сплошную завесу облаков, обливая все вокруг бледным светом. Поселок стоял на высокой террасе. Поднявшись на нее, Краснов очутился на главной улице, носившей имя Сталина. Не было ни огней в домах, ни уличного освещения. Но снег отсвечивал и рассеивал темноту. В подворотнях лаяли собаки. Вот и родной дом, по окна утонувший в сугробе. Краснов с замиранием сердца постучал в дверь тамбура. Старик спал чутко, а , может, и не спал, потому что почти тотчас раздался его хриплый, прерываемый кашлем голос:
-Какой люди ходи?- в молодости отец несколько лет прожил на Дальнем Востоке, среди китайцев и иногда в шутку копировал их ломаную речь.
-Свои, папка, открывай. -Они обнялись и расцеловались на пороге. А войдя в кухню, сын увидел, как сильно сдал отец. Он похудел, щеки его ввалились. Зубов не было совсем. Сели за стол, выпили по рюмке водки. Закусили солеными огурцами и кислой капустой со своего огорода.
Нет. Бросать отца нельзя. Никуда я не поеду, решил Краснов. Живут же и здесь люди. А работа найдется. И отдохнув неделю, устроился на нижний склад грузчиком леспромхоза.
Осваивать погрузку леса в вагоны было нетрудно. Нужны только сила и выносливость. А этого у него было с избытком. Настил на складе возвышался выступом над рельсами, и бревна после одновременного толчка грузчиков падали в вагон и ровно ложились штабелем. Погрузив пару вагонов вдвоем с напарником и не чувствуя себя слишком уставшим, Краснов бодро шел домой, садился за книгу или писал свои геологические воспоминания. Писал о всем,что он видел и пережил. Все еще было свежо в памяти. Пи-
сал , подчиняясь какой-то внутренней потребности, ясшли то один, то другой пассажирские поезда.но не представляя, зачем он это делает.
Напарником у него был молодой, но уже женатый Лешка Болсунов, худощавый, ловкий, энергичный и рассудительный парень. Они быстро сошлись, стали приятелями и собутыльниками. Поскольку быстро приобретенный друг жил в своем доме недалеко от их места работы, то пили в основном у него. Благо жена у него была была смирная, покладистая женщина, никогда не выражавшая недовольства. Выпивали, конечно, не каждый день, а с получки или аванса или когда выпадал калым, то есть грузили вагон какому-нибудь частнику, купившему в леспромхозе лес. Пили, надо сказать , безбожно, пока не валились с ног, и Краснов нередко просыпался утром в чужой избе. Клялся боль-
ше не пить спиртного, усиленно занимался гимнастикой, писал свои записки и даже стал ежедневно перед сном вести дневник. Ходил в библиотеку и брал там книги. Но подходила получка и снова все повторялось.
В бригаде грузчиков работали довольно интересные мужики. Удивлял своей силой, неутомимостью квадратный, краснолицый Коля Дудинов. Лет ему было под сорок. Чувствовалось по разговору, что он сидел. Однако на эту тему он никогда не распространялся. Но если и сидел, то за какую-нибудь мелочь. Ничего блатного в его натуре, во всем поведении не было. А воров Краснов на Колыме повидал достаточно.
Однажды из Барнаула прибыл управляющий трестом, властный, грубоватый в обращении, широко известный своим заявлением о том, что ' на наш век лесу хватит', за что его не однажды критиковали газеты. Он осмотрел нижний склад
и подошел к группе рабочих. Не поздоровавшись, спросил;
-Почему стоим?
-Вагоны ждем,- за всех ответил Дудинов и тут же задал давно беспокоивший всех вопрос:
-Начальник, почему нам расценки все время снижают?
-Что за лагерное обращение!- возмутился управляющий. -Вы сначала вон тот лес подберите, а потом о расценках будем говорить. -В конце склада на земле уже несколько лет лежало кубометров триста пиловочника. -С кем говорить-то?- не унимался Коля.- Вы здесь один раз в три года бываете. Высокое начальство ничего не ответило и в сопровождении начальника склада удалилось.
Как-то сидели у костра в ожидании вагонов. Мимо по первому пути шли то один, то другой пассажирские поезда. С завистью каждый раз провожали их взглядами грузчики. И каждый думал в душе о том, что там, в тепле, в чистом купе сидят люди, наслаждаются отдыхом. Едут, может быть, в теплые края, а тут приходится на морозе, при обжигающем ветре зимой и под дождем летом надрываться с этими бревнами и конца такому кошмару не предвидится. 'Эх,сейчас бы выпить грамм четыреста да хорошо посидеть в компании,' - мечтательно вздохнул Толик Мокрушин, блеснув желтыми и белыми коронками во рту.
-Погодите, ребята,- отозвался Дудинов. - Вот приедет ко мне тесть в гости, позову вас всех и гульнем на славу.
Время шло, а тесть все не ехал, и грузчики стали подшучивать над Дудиновым. Когда мимо проходил пассажирский, кто-нибудь обязательно бросал реплику:
-Коля, тесть едет!- Дудинов на подковырки никак не реагировал.
Толик Мокрушин воевал с японцами в 1945 году. Рассказывал, какую нищету застали наши солдаты среди китайцев, когда вошли в Манжурию.
-Дошли до того, что торговали своими женами, предлагали их нам в наложницы за деньги. Ну, мы, грешные, повадились ходить к одному. Он обычно стоял у калитки, принимал деньги и запускал по очереди. А однажды приходим-бежит навстречу:
-Садата! Садата! Чика-чика нету!
-В чем дело?- спросили мы разочарованно.
-Мадама машинку ремонтируй. Через неделя приходи-как новый будет.- Кто-то чем- то заразил его супругу.
-Выделялся в бригаде своей манерой беззлобно пошутить и в то же время подставить плечо товарищу в трудных случаях при погрузке всегда бодрый, не унывающий Лев Данило. Однажды он пригласил Краснова к себе.И когда порядочно выпили, выложил душу.
-Ты знаешь, Юра, хочу тебе одному сказать... Никому бы не доверил, а тебе скажу. Жена у меня, можешь верить, можешь нет,- бывшая вокзальная проститутка. Да, на вокзале промышляла. Там я с ней и познакомился. А потом женился. Вот дочь у нас растет. Живем ничего, но как выпью, так бью жену. Ревность за ее вокзальные дела не дает покоя. Не могу сдержаться. Что делать? Как с этим справиться? -Жена его, невысокого роста, с ниспадающими на глаза волосами, с поблекшими чертами лица, в ситцевом платье, сидела тут же, кивала головой и плакала.
-Скажи, как тут быть?- спросил Лева. Но что мог посоветовать Краснов этому сильному, решившемуся на такой непростой брак,но не способному забыть прошлое жены человеку. Он проявил доброту, пожалел ее, вырвал из мрака, а теперь мучился сам и мучил ее. В безвыходном тупике находился мой товарищ. Я мог ему посоветовать только одно: как можно реже пить. И тут же подумал: а смог бы я жениться на проститутке. Нет не смог бы. Никогда не смог бы.
Сочувстие вызывал еще один грузчик, довольно изможденного вида, самый старший в бригаде по возрасту, отсидевший немалый срок за воровство, но давно завязавший с преступностью. Все звали его Михалычем. Освободившись, он женился на молодой женщине и приехал в Аламбай, где никому не отказывали в устройстве на работу и где в последние годы в связи со строительством вторых путей осело много бывших заключенных. Да и кому,как не им, работать в глухом, заброшенном месте, на валке и погрузке леса.
Однажды в бригаде появился новичок, высокий, лет 35, спокойный, рассудительный человек, с первых же дней расположивший к себе здравым ,открытым умом.Он быстро завоевал уважение в бригаде.Из лагеря он освободился недавно, в зоне сумел закончить среднюю школу. А здесь посетовал как-то, что не может прилично устроиться с жильем.
-Да переселяйся ко мне,-гостеприимно откликнулся Михалыч. Нас всего двое с женой в квартире.
Они подружились. Вместе ходили с работы и на работу. Но иногда попадали в разные смены. И это ускорило развязку.
В один из дней Михалыч явился на работу один и в очень расстроенном состоянии.
-Что случилось?-спросили товарищи.
-Пригрел гада на свою голову!
-Неужели обокрал?
-Если бы! Да у меня и воровать-то нечего. - -Тогда в чем же дело? -- -Вчера прихожу с работы. Он дома. Вижу, что-то не то. Глаза прячет. Потом подходит ко мне , поднимает голову и говорит:
-Хочешь-бей меня, хочешь -режь, но мы с твоей супругой полюбили друг друга.
-А ты что?-спросил Лева.
-Дал ему головой в живот, потом скалкой по хребту поутюжил. Даже не сопротивлялся, гад. Понял кот, чью маслу съел.
-А она что?
-Плачет.Прощения просит. Уезжать с ним собирается. Трогать я ее не стал. Пусть уходит. Вот такие, мужики, мои дела. Квартирант больше в бригаде не появился и отбыл из поселка вместе с новообретенной любовью. А месяца через три эта любовь вернулась одна. Упала перед Михалычем на колени. И он ее простил. Через месяц они взяли на воспитание девочку из детского дома.
Ближе к весне снег днем стал подтаивать, спаивая бревна по ночам льдом. При погрузке их приходилось отрывать одно от другого ломом. И в один из неосторожных моментов лом в руках у Краснова сорвался, соскользнул и противоположным концом угодил по передним зубам, от которых отскочила эмаль. Стало больно кусать даже самую мягкую пищу. На счастье приехал в Аламбай промышлявший частным порядком зубной техник. Поселился у одной старушки, ставил коронки и искусственные челюсти. Отправился к нему и Краснов..
-Тебе стальные или золотые?-спросил зубных дел мастер.-Белые 25 рублей, желтые- пятьдесят.
Краснов решил ставить желтые. Когда техник обтачивал зубы, внезапно потух свет.
-Придется потерпеть,- мастер взял в руки напильник и стал действовать вручную. Боль была адская, но Краснов ее вытерпел, даже не ойкнув.
Буквально через год золотые коронки проносились и ,когда в Барнауле Краснов стал их менять, ему сказали, что это вовсе не золото, а самая настоящая медь.
В поселке обосновались не только бывшие воры и бытовики. Были и бандеровцы, и власовцы. А сосед Краснова Свараненко, живший от него через два дома, тоже грузчик, был во время войны в каком-то украинском селе старостой, за что и отсидел до самой амнистии 1953 года. Высокий, еще довольно крепкий, уверенный в себе, ходил всегда в пальто на распашку. Привычка командовать людьми прорывалась иногда в его пронизывающем взгляде и манерой держать себя с превосходством.
Свараненки держали корову, и Краснов брал у них молоко. Однажды пришел за ним раньше времени. Хозяйка садилась доить во дворе . Подмыв вымя и не вылив оставшуюся воду, стала цедить туда молоко. Больше Краснов молоко у них не брал.
Как-то бывший староста повздорил со своим напарником на погрузке, который назвал его немецким холуем. Тараненко ничего не ответил, только задержал на напарнике полный ненависти взгляд. А когда тот залез в вагон, чтобы поправить плохо лежавшее бревно, спустил на него сверху другое. Никто ничего не видел, а если и видел, то молчал. Человек на всю жизнь остался инвалидом. Все списали на несчастный случай.
Среди сучкорубов здесь же, на нижнем складе, работал парень среднего роста с намечавшимися залысинами на высоком лбу. Звали его Колька Рубцов. Имя, никому ничего тогда не говорившее. Ходили слухи, что у него подготовлена к печати целая тетрадь каких-то произведений. Но Краснов об этом узнал, когда Рубцов уже уехал из поселка. А то нашел бы повод познакомиться с будущим большим поэтом.
Однажды к напарнику Лешке приехала погостить жившая где-то в недалеком колхозе сестра. Было ей лет двадцать пять. Наружность имела вполне приличную, но прихрамывала на одну ногу. Видимо, поэтому не могла выйти замуж. Решили выпить за ее приезд. Сестра и Лешкина супруга пригубили по рюмке, а Краснов с приятелем, как
всегда, нализались.
Проснувшись ночью, наш герой увидел в свете заглянувшей в окно луны, что совсем не далеко от него на полу спит Лешкина сестра. Вспомнил, что вчера она с любопытством на него поглядывала. Он подвинулся и осторожно залез к ней под одеяло. Она не шевельнулась. Он обнял ее. И опять ни звука. И тогда он осмелел...
Утром ни он, ни она не сказали друг другу ни слова. Случилось это под воскресенье. Он отправился домой. К его приходу отец успел истопить баню. Краснов довольно долго парился и вдруг почувствовал во время этой процедуры, как закололо под сердцем.
Постепенно боль прошла, но стала теперь время от времени о себе напоминать.
Это был первый серьезный сигнал к тому, чтобы пересмотреть свое отношение к водке и выпивкам вообще. Тем более, что появилось новое увлечение.
Со своей болью в груди он побывал у врачей в соседнем поселке, где была поликлиника. Сначала заподозрили опухоль в пищеводе, но рентген ничего не показал. Гоняли от одного врача к другому, пока это ему не надоело, и он не махнул на эскулапов рукой. О своих мытарствах он написал в районную газету. Написал и забыл. Тем более, что эту газету не выписывал. Но как- то на работе к нему подошел десятник Петрович по прозвищу 'Сотский.'