Николай Петрович Неудахин ехал в дальний район области, где
когда-то жил и работал, похоронил отца и теперь хотел поставить
памятник и оградку на его могилку.
Отец умер четыре года назад, зимой. И вот только сейчас Нико-
лай Петрович почувствовал, что оттягивать больше нельзя, что дав-
но пора отдать последний долг человеку, воспоминания о котором
вызывали чувство глубокого позднего раскаяния.
Отцу было семьдесят лет, когда Неудахин вернулся со служ-
бы в армии. Старик сильно сдал за три года. Он был слаб, худ, не-
мощен. И всякий раз, когда ходил с сыном в баню (а баня была у
них своя, во дворе), он с удивлением оглядывал свое каких-нибудь
пять-шесть лет назад крепкое, мускулистое , а теперь совершенно
высохшее , выступающее мослами и ребрами тело и, покашливая в
седую, висевшую клочьями бороду, глухо хрипел:
- Совсем ни к черту стал.
Сын считал, что все это от старости, врачи тут не помогут и к
ним не обращался. И лишь через полгода, когда среди зимы у отца
вдруг пропал голос, и он обреченным шопотом, показывая дрожа-
щей рукой на отказавшее горло, прошипел: "Однако, задавит", сын
повез его в районную больницу. Старика там оставили, а через пол-
месяца выписали с подозрением на рак. Однако в области диагноз
не подтвердился: оказался запущенным туберкулезный процесс.
Снабдили лекарствами. Вернулся голос.
Но болезнь высосала из него все. Особенно выделялись над
глубоко запавшими, покрытыми тусклым румянцем щеками две
резкие впадины-ямки. Старик беспрерывно кашлял и выплевывал
тяжелые сгустки серой липкой слюны. Квартира была тесной, и
Николай Петрович боялся за двухлетнюю дочь Ленку, которую не
было возможности изолировать от больного. А отец уже не пони-
мал ничего, пережив несколько лет назад два инсульта. Он посто-
янно вытирал рот ладонью и тут же брал в нее маленькую нежную
ручку девочки.
Сын не мог спокойно видеть это и чуть ли не вырывал ребенка
из рук старика. Он запрещал отцу много курить,выдавая в день по
две-три папиросы, и тот тайком, одев старую ватную телогрейку,
ходил в ларек и покупал себе пачку самого крепкого курева.
Старика не сажали со всеми за стол, а когда сын ел, он с опаской
и брезгливостью поглядывал на близко подошедшего и кашляюще-
го отца. Тот смотрел на сына с немым укором. Постепенно между
ними установились отчужденные, холодные отношения. Своя се-
мья, дети погасили остатки уважения и любви к родителю.
И вот отца еще раз разбил паралич. Он лежал в углу комнаты, у
окна, на узкой и жесткой постели. Взгляд его медленно двигался по
противоположной стене без всякой мысли, без всякого выражения.
Так же бузучастно смотрел он на того, кто входил к нему. Чувство-
валось, что он вполне покорился своей участи.
О чем он думал, о чем вспоминал, лежа в параличе? Возможно,
вспоминал всю свою жизнь, которая была перед ним как на ладони
с самого детства. Мать он не помнил. Жил с отцом и бабкой. По-
том появилась мачеха, злая, крикливая, не взлюбившая маленького
Петю с первых же дней своего воцарения в хате. Спасался от нее на
печке. В школу успел походить только два года.
Девять лет ему было, когда отец отвез его на Кубань и отдал в
подпаски помещику. Стерег овец. Будили рано, чуть свет. Бывало,
не выдержит и заснет в поле. Вот так однажды спал на солнышке,
беды не чуя. Вдруг проснулся от крика и собачьего лая. Вскочил,
видит овцы далеко на ячменное поле ушли. А с другой стороны ба-
рин скачет на лошади. Впереди него стая борзых собаак. На зайцев
он с ними охотился. Завидел барин подпаска. "Ату его!"-кричит со-
бакам. Ну, те и понесли прямо на Петю. Оглянулся-бежать некуда.
Кругом степь голая. Заплакал, закричал. А собаки уже близко со-
всем. Впереди вожак с теленка ростом. Морду оскалил. Заметался
парень на месте. И вдруг камень на глаза попался. Тяжелый, но,
видимо, от страха силы у мальца прибавилось. Размахнулся и пря-
мо в пасть вожаку угодил. Тот сразу и осел на задние лапы. Да как
взвоет. Но на парня не кинулся. Развернулся и назад. А за ним и вся
свора.
Что еще всплывает в памяти у старика? Царская служба, во-
йна. Все четыре года прослужил он в конной разведке и однажды
чуть не попал в плен к немцам. Ночью перешли разведчики линию
фронта и незаметно оказались в расположении крупной немецкой
части. А потом не знали, как оттуда выбраться. Конников немцы в
плен не брали. Принимали их за казаков, которые были известны
своей жестокостью. Пришлось отпустить коней и закопать сабли.
А потом построились и под команду "Ейн, цвейн, дрей!" зашагали
из села, в котором невольно оказались. А на окраине напали на пост
и взяли "языка".
Семнадцатый год. Смута. Приезд в полк Керенского. Мастер
был речи говорить, уговаривал воевать до победного конца. Раз-
вал фронта. Кто прав, кто не прав. Красные, белые. Ну, их всех к
чертям. Хватит, навоевались.
И едет он с товарищами в Сибирь, в Канск, где перед войной
работал у хозяина на пивзаводе. Оставалась там и невенчаная жена
Лукерья. И дочь. Жена его не дождалась , не соблюла верность. По-
этому решил продолжить путь и оказался на одном из дальнево-
сточных приисков. Дочь просила его взять ее с собой. Но куда он
мог везти ее в такое смутное время.
Сорок лет отработал Петр на одном месте. Был ударником всех
сталинских пятилеток, стахановцем. Заработал орден Ленина. Вы-
растил детей, пережил войну, голод, смерть третьей жены Лены.
Все это, как будто, было вчера. И детство, и юность, и зрелые
годы. А вот то, что действительно было вчера или год назад, почти
совсем не помнил.
Однажды радио принесло весть об убийстве американского
президента Кеннеди. Сын вошел к отцу в комнату и громко сказал:
- Кеннеди убили!
Старик испуганно вздрогнул. Что подумал он в эту мину-
ту, почему испугался? Быть может, ему почудилось, что убит его
старший сын Павел, который жил в Кустанае и приезжал в гости
прошлым летом. Николай Петрович вспомнил, как перед отъездом,
прощаясь с отцом, Павел уткнулся лицом в грудь старика. И оба
они, стоявший на краю могилы отец и его рано постаревший, не-
легко проживший свою жизнь сын заплакали мучительно, трудно,
ясно сознавая, что это их последняя встреча, что жизнь прошла и
что ждать от нее уже нечего.
А Николаю Петровичу это тогда даже не пришло в голову. Он
был слишком занят своими успехами на работе, своей карьерой.
Слезы отца и брата показались ему ненужными, лишними и он не-
довольно протянул:
- Ну, что это вы?
И они, будто застыдившись, оторвались друг от друга.
Лежа в параличе, отец не мог говорить. Но однажды вдруг
громко и отчетливо на всю квартиру простонал : -Однако, помру!
-И это был даже не стон, а последний сигнал родным о своем со-
стоянии.
Старик умер ночью, когда все спали и никто не видел, когда и
как пришел конец, хотя об этом можно было догадаться с вечера
по участившемуся дыханию. Сын ночью ни разу не вошел к отцу и
спал, смирившись с тем, что неизбежно должно было свершиться,
если не сегодня, так завтра.
После смерти отца у сына вдруг проснулась запоздалая лю-
бовь к нему. И в первые же дни будто выцвела прядь волос повы-
ше виска. Теперь он тяжело переживал свое бессердечие. Память
подсовывала ему картины далекого детства. Вот он встречает отца,
возвращающегося с работы, радостно бежит ему навстречу, и тот
с улыбкой подхватывает его на руки , поднимает высоко вверх, а
потом осторожно ставит на землю, и они идут рядом.
А вот через несколько лет отец берет его с собой на покос .
Весь день под густой стрекот кузнечиков они гребут сухое, души-
стое сено, а ночью в шалаше маленького Колю бьет лихорадка, и
отец заботливо укутывает его одеялом, прижимает к себе, греет
своим телом.
Хоронили отца зимой, в декабре. Прибрать могилку, как следу-
ет, Николай Петрович не успел, отложил на лето, а потом его пере-
вели в другой район. И вот теперь, взяв отпуск, ехал он поклонить-
ся праху отца, привести в порядок его последнее пристанище.
С самого начала пути не оставлял его знакомый грустный мо-
тив:
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Всегда, когда был один, он напевал вполголоса какую-нибудь
мелодию, а если напевать было нельзя, то песня все равно звучала
у него в мозгу. Так было и сейчас, в автобусе, который вез его до
железнодорожной станции, где надо было садиться на поезд, чтобы
ехать дальше уже до самого места назначения.
В небесах торжественно и чудно.
Спит земля в сияньи голубом.
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего, жалею ли о чем?
Если бы вернуть назад хотя бы несколько лет. Все можно было
бы исправить.Как же был он жесток и несправедлив к своему род-
ному отцу. Вот оно запоздалое прозрение, которое уже ничего не
изменит, от которого никуда не деться. Теперь раскаяние будет му-
чить его всю оставшуюся жизнь.