Аннотация: У Вовки вообще все творчество на снах построенно, как начнет свежие сны рассказывать - туши свет, сливай воду. :)
Владимир Лапуть.
На третьей полке.
За окнами общего вагона стремительно светлело, и уже можно было видеть заснеженные поля сквозь грязные стекла. Полусонные люди сползали со своих нагретых полок и, шаркая незавязанными ботинками и не застегнутыми сапогами, двигались, кто к туалету, а кто уже умылся, обратно.
Я спал на третьей полке, подложив под голову курточку. Открыв глаза, я увидел лежащего напротив мужика, который приветливо мне улыбался. Его лицо было незнакомо, наверное он появился ночью, когда я спал. Он приподнялся на локте и, продолжая улыбаться, спросил:
- Ну, как вам спалось?
Я, как можно вежливее, ответил:
- Вполне сносно.
- А я все бока отлежал, колени поотбивал и хрень какая-то приснилась.
- Мне в поезде обычно ничего не снится.
Мужичок , завистливо поджав губы ответил:
- Да, вам везет. А то привидится такая штука! Вот как мне. Беги-хватай сонник и голову ломай: "Чтобы это значило?"
Я подумал, что в туалет уже не прорваться, очередь, наверняка, километра с полтора. Я подмигнул мужичку:
- Валяйте. Что у вас там?
Мужик два раза кивнул и начал:
- Короче, наступила на Земле военная диктатура, и всех-всех поставили под ружье. Что ни дом, - то казарма, что ни человек то - рядовой или ефрейтор. Женщин, за редким исключением, в армию не брали, их отдельно держали и встречи разрешались в виде поощрения за боевую и политическую подготовку. К детям, вместо метрики, прилагали военный билет и отправляли куда подальше, в неизвестную сторону, говорили, что на воспитание в духе военной доктрины. Деньги отменили, если надо чего - ходишь к старшине роты, по журналу специальному, получаешь положенный провиант и реквизит, в смысле обмундирование. А магазины - те для генералитета, а там и еда вкусная и питье. И главное, придумали жуткий сухой закон. Пить запрещалось вовсе и каралось Высшими мерами.
В общем терпеть это было невозможно, и я вступил в сопротивление. Нас было трое, и мы были хорошо организованы.
Тут рассказчик остановился и глухо закашлял, вытаращив свои красные глаза. Снизу кто-то закряхтел, и через мгновение показалась всклокоченная голова женщины лет под пятьдесят, удивление сквозило в её заспанном. Она укоряюще глядела на меня и подтягивала свои штаны. Мужик прокашлялся и приветствовал её.
- Доброе утречко! Как вам спалось?
Женщина, молча и всё ещё продолжая смотреть мне в глаза , достала из под подушки полотенце и побрела умываться. Мужик продолжил:
- Так вот. Мы разработали операцию... Всё рассчитали, просчитали, промерили, продумали, на карте нарисовали, по часам засекали, в общем самый что ни на есть детальный план, чтобы хоть как-то подорвать диктатуру. Короче говоря, мы решили вскрыть военный склад, который стоял на нашей же улице. Хотели оружие из него украсть , чтобы проводить всякие диверсии. И вот настала, значит, ночь, и мы по карте , по часам стали все делать . Вскрыли мы склад так, что нас никто и не заметил, зашли внутрь и... Батюшки!
Мужик сделал большие глаза и просипел:
- Водки там, Боже мой! Денег!.. Эти, так просто штабелями стоят. Ну черт с ним с оружием, мы водку схватили, по карманам деньги распихали и удочки смотали.
Из соседнего купе насмешливый женский голос произнес:
- Ага! Как к бабе пойти, так не надо, а если деньги с водкой, так и диверсию забыли.
Рассказчик глупо заулыбался, изогнулся весь и, вытянув шею пытаясь заглянуть к соседям, оправдывался :
- Так это же во сне. Сам-то я всегда готов и, потом, меня эти революционеры спутали.
- Ладно-ладно.
Мужик повернулся ко мне:
- Так вот. Резонанс наша акция произвела основательный. Секретные организации рьяно принялись за дело, и через некоторое время нас троих вызвали на допрос. Мы пришли к ним туда в контору, на ЦРУ похожее. Нас в кабинет отвели, закрыли там. Мы конечно опасаемся, но держимся стойко. И входит такая красивая высокая женщина, тоже в форме, в юбке такой форменной чуть ниже колен. А с ней старичок какой-то, сразу видно по погонам - старший офицерский чин, весь дряхлый такой, голова седая. И вроде бы лицо у него доброе, но все портили очки, такие, знаете, будто нарочно изобретенные чтобы людям прямо в душу заглядывать и жуть наводить, и улыбочка у него на морде такая неудобная была.
Тут мужик заморгал и озадаченно глядя на меня, соображал видно что слишком увлекся этим старичком.
- Ну, да Бог с ним! Старик говорит: "Здрасте-здрасте. Я буду вас допрашивать чтобы все узнать об этом деле." И давай вопросы спрашивать, а женщина эта красивая, всё на бумагу записывает. Вдруг, неожиданно, кто-то окликнул старичка в окно. Дед к окну подошел и спокойно о своих делах разговаривает. А женщина, глаза прищурив, зло нам нашептывает: - "Вы, голубчики, попались, вы сами не знаете, что петля уже затягивается на ваших шеях. Сеть вопросов была разбросана так ловко, что вы и не подозревая сами себя разоблачили с потрохами, сдали как стеклотару. Всё мною на бумаге, в виде протокола зафиксировано. Так что, вам уже не отвертеться." Мы от слов таких, конечно просто ошалели. Эти двое, моих напарников, вытащили провод электрический и давай душить эту красавицу, а я за ноги держал . Старичок себе мирно беседует через окно, и ничего не подозревает, а мы тихонечко её душим. Она на глазах прямо умирает, зрачки закатывает и синеет, пилотку с головы уронила и стриженной головой дергает...
Я позёвывая спросил :
- Старичок что же?
- Да ничего; он и не заметил. Всё трындел себе в окошечко.
- Ну так вам и его надо было кокнуть.
- Зачем?
- Ну мало ли... Он про вас всё знает... Да просто давить его надо было.
Мужичок задумался, поковырял в ухе, изобразил на лице упрямое выражение человека, который на все вопросы знай лепит свое мнение, засопел и растягивая слова произнес:
- Не-е-ет, не ду-у-маю. Если бы мы его сзади схватили и стали убивать, то неизвестный человек снаружи удивился бы: куда это пропал его собеседник и поднял бы тревогу... Да пусть его. Вот мы решили уже убегать, и тут оказалось, что один из нас раньше работал в том учреждении где теперь ихняя комендатура, и знает тут все входы-выходы. Он дернул за какую-то штучку на стене, и в ней открылся проход. Мы, конечно, толкаясь бросились туда. Выскочили где-то в коридоре, а там народ военный толпами ходит туда-сюда, по своим делам, кто папочки всякие носит, кто арестованных ведет под конвоем, кто беседует в полголоса. Мы обувку поснимали и мимо них на цыпочках пошли. Нас так никто и не заметил. Идут, чуть-ли на нас не натыкаются, а всё одно не видят. Так мы на улицу и выскочили, совершенно не замеченные, через еще одну потайную дверь.
- На улицу без обуви? - удивился я.
- Ну да.
- Так зима же на дворе.
Мужик усмехнулся, словно я - малое дитя задал папе глупый вопрос, и ответил:
- Это сейчас зима, а там лето было, жара стояла сильная. Даже приказ вышел по войскам: "В виду сильной жары, рядовым и сержантам, разрешается расстегнуть две верхние пуговицы кителя и закатать рукава по локоть" Понятно?..
Мне, честно говоря, стало уже не интересно и я стал потихонечку собираться умываться. Вытащил из курточки расческу, щетку-пасту и спустил ноги вниз.
Мужик встрепенулся и зачастил:
- Погодите-погодите, уже недолго осталось.
Мимо нас друг за дружкой прошли две молодые женщины с полотенцами на плечах, и я понял, что в ближайшие десять минут в туалет мне не проникнуть.
- Ну, ладно. Чешите дальше.
- Так вот, вырвались мы на улицу, а там толпа солдат в чёрной форме нам навстречу. Тот мужик что был нашим привратником, рванул было в сторону, но его тут-же схватили, заковали в кандалы и повели расстреливать. Мы с оставшимся повстанцем просто даже замешкались, и я принял решение идти напролом. Накинул сапоги на ноги и пошел прямо на солдат, а те, вдруг, ничего. Говорят только : "Отойди в сторонку, у нас тут операция по задержанию участников подполья." Я говорю.: "Извините", и в сторонку, и, другой за мной же следом. Вбежали мы в какое-то здание, и оказалось что это военный главпочтамт. И тут мы подходим к самому концу.
Мужик пригнул голову и, глядя на меня исподлобья , приглушенным, но настойчивым голосом продолжил:
- Я быстро пересек большое фойе, и вскочил в подъехавший, как раз вовремя, большой стеклянный, закованный в фигурное железо лифт. Но мой напарник, замешкавшись, не успел за мной, и автоматические двери закрылись перед его лицом. Я в окружении многих, наверное , очень враждебных мне людей в форме , вдруг почувствовал себя загнанным в тупик, прижатым к стене (кабаном). Вот они сейчас меня распознают, разоблачат и уличат. Я едва дождался пока лифт остановится, и пулей вылетел из него, делая вид, что я тороплюсь по очень важному поручению. В панике я оббегал весь этот огромный муравейник в поисках моего товарища, и уже отчаялся когда-либо его увидеть в живых. И вот, когда я спускался на лифте с бог-знает какого чердака какая-то прапорша в очках с толстенными линзами и усами какие у меня-то никогда не вырастут, начала противным голосом мозги мне полоскать: мол, нечего презренному рядовому составу соваться в ихний замечательный прапорский лифт, мол уже все провоняло моими портянками и за такие штучки в дисбат загреметь недолго. Я проканючил про какую-то очень важную посылку в Караганду, на что она заметила: бегай, мол, по лестнице, и ушла, продолжая ещё бренчать про субординацию и устав. И тут, на первом этаже у туалета , я увидел своего потерянного дружка. Правда вид у него был странный, он был в гражданской одежде, причем в зимней : шапка меховая на голове, куртка кожаная на меху и валенки. Он поманил меня варежкой, и мы быстрым шагом проследовали к выходу. В дверях на меня налетела совершенно незнакомая женщина и затараторила: "Ой, правда вы убили женщину? Прямо задушили насмерть!" Я говорю: "Правда." А она: "Ой, не надо рассказывать, я беременная и этого не перенесу." И, чмокнув меня в щёчку, напутствовала: "Ну, счастливо тебе", и убежала.
Я спрыгнул вниз со своей полки и стал завязывать ботинки, проклиная про себя эти поезда, третьи полки и болтливых попутчиков. А сверху доносилось :
- Мой же товарищ обнял меня и говорит: "Ну прощай. Тебе принесли гражданскую одежду, ступай в туалет, там все лежит. А я линяю куда-нибудь в тайгу, где потише. Удачи тебе." И скрылся из виду в толпе солдат.
В вагоне из громкоговорителя раздался скрип, и женский голос провозгласил: "Уважаемые пассажиры, наш поезд прибывает в столицу нашей родины,
город-герой Москва..." и так далее. Я понял, что туалет уже закрыли и умыться этим утром мне врядли удастся. Достав сумку из ящика под нижней полкой, я завернул шею в шарф, одел шапку и медленно двинулся к выходу. А сзади мужичок, уже видимо для себя, заканчивал свой рассказ:
- В туалете я нашел одежду, только почему-то женскую. Переоделся кое-как, в кабинке, и в виде женщины уехал сам не знаю куда...
Буфера гулко лязгнули друг о дружку, и поезд остановился. Я, коротко попрощавшись с проводником, спрыгнул на заснеженный перрон. А мужик, расплющив нос об оконное стекло, глядел мне вслед, беззвучно шевеля губами.