Аннотация: "Ибо ты говоришь: 'Я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды'; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг." Ин. III, 17.
Поздним мартовским вечером, приблизительно в двадцать три часа, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, я выперся из дому за сигаретами. На остановке около табачного киоска сидели четыре приличных молодых человека, в шляпах и очках, мирно поедающих семечки.
Вот уж не помню, кто первый начал и кто кому чего сказал, - да так ли оно важно?.. Ну ладно, ладно, я первый начал. Согласно заветам дедушки Ленина о том, что интеллигенция - не мозг нации, а её... не будем уточнять. А это самое неуточняемое убирать никто не хочет, все хотят лишь пастями молотить, вот и пришлось дворником поработать, не впервой, чать.
Ну, хорошо, хорошо. Не буду скрывать: я умышленно нарывался. И нарвался-таки. Правда, не достиг чуть-чуть того, чего хотел...
У одного из молодых людей на руке оказались рога, и этими рогами он крепко боднул меня в висок. Растёкшаяся лужа талого снега встала на задние лапы и попыталась меня обнять, обдавая крепким запахом мокрой земли, и я не чувствовал боли - только интенсивное удивление: как же меня, такого большого, такого страшного - и в лужу?..
Когда я пришёл в себя, в луже лежали двое, а сам я со свежекупленной пачкой сигарет удалялся в сторону своей конуры, зачем-то озираясь сквозь заплечья. Дома я как следует себя осмотрел, и, поскольку не нашёл ничего подозрительного, кроме лёгкой припухлости на виске, выпил красненького и вскоре забыл обо всём.
Я проснулся оттого, что только-только залеченные зубы выли и стонали голосами Киркорова и Тани Булановой.
- Нехилый, наверно, флюс нарос, - пробормотал я сквозь сон. Но от боли уснуть обратно уже не представлялось возможным, и я, увидев в зеркало свою скособоченную рожу, из уголка рта коей капала слюна, воскликнул: - Нехило же меня просвистало!
Вы никогда не переносили зубную боль такую, чтоб по потолку бегать? А теперь представьте, что так болит каждая точка левой половины головы, и вы чувствуете, как болевой импульс пробегает по нерву от челюсти, минуя зубы, проникая в ноздрю, и взрывается в виске, да так, что вам кажется, будто вас дятловый выводок посетил. Ваше здоровье, товарищ лицевой нерв, подумал я, заглотал горсть кетоналу и через полчаса, скрючившись, опять оказался на диване с сильнейшей желудочной болью. Кетонал было решено отставить в пользу аспирина...
Спустя неделю мне было уже по-настоящему плохо. Во-первых, перманентный шок не давал спокойно работать, пальцы дребезжали, внимание распылялось, а во-вторых, что более страшно, каждый глоток холодного, разумеется, коктейля "Жигулёвское крем-брюле" вызывал приступ мучительных болевых судорог, начинающихся где-то в гайморовой пазухе. Прощай, любимое пивко! Я меняю тебя на стакан - правда, очень хорошего - коньяку!
И на такой весёлой ноте я, еле отбившись от Мишки, которому должен был сдать расчёты, привлёкся в регистратуру. Спасибо, родные, за отсутствие талонов к невропатологу, шут с вами, направляйте к терапевту. Cito, cito!
На приём к терапевту, как обычно, полно народу. Гнусные симулянты. Кто с проказой, кто с плоскостопием, кто с маститом... Я читал газетку "Страна "Росатом"", закрываясь от мерзавцев, словно ширмой. Под ногой шевельнулось белое пятно. Да неужели?
Я наклонился и поймал таракана, наверное, последнего таракана в городе. И где? В поликлинике, и не какого-нибудь там впавшего в маразм старого хрыча, а только что полинявшего юношу с шальными глазами и весёлыми рыжими усами.
- Как же мне тебя назвать, животное? - спросил я. Таракан приподнял усы. Симулянтка с маститом скомандовала "фу!" то ли себе, то ли прокажённому соседу.
Я увидел на противоположной стене наглядную агитацию "Внимание, инсульт!".
- Хорошая мысль! Будешь Инсультом, - сказал я. Таракан не ответил.
Я начал учить Инсульта идти на свист, и дрессировка развернулась будь здоров, как дверь открылась, и медсестра сказала:
- Ларин, заходите!
Чтоб не давить насекомое с высшим насекомым образованием, я не стал пихать его в карман, нашёл трещину в крышечке виска и осторожно посадил туда таракана, и предстал перед судом Эскулапа.
Точилина, не слушая меня, выслушала моё сердце, вымерила давление и села писать протокол. Конечно, я сам хорош: вместо того, чтобы решительно потребовать направление на физиотера...
- Вот направление в процедурный кабинет, - сказала Точилина. - Сделаешь три инъекции баралгина, и всё пройдёт. С мигренью сейчас многие к нам ходют, погода меняется. Ты таблетки от давления какие пьёшь?
- Никаких.
- Вот тебе ещё рецепт, принимай обязательно!
Я порвал рецепт в клочки и спустился в аптечный киоск за баралгином и шприцами.
Вместо того чтобы идти в процедурный, я поехал на работу и уже на площадке зашёл в фельдшерский пункт - боль потихоньку начинала надоедать.
- Эка ж тебя... - объявила Наташа, увидев мою окосевшую физиономию. И так стала давить пальцами в самые болезненные места, что я не выдержал и сказал:
- Сам, конечно. Точилина только и умеет рецепты на колёса выписывать.
- Травмы головы были?
И тут только я сообразил, что никакая это не застуда, а самая настоящая гоповская неожиданность. В зеркале над раковиной я увидел небольшой кровоподтёк на виске, очевидно, когда-то бывший багровым, а теперь синеющим так, что я мог без зазрения устраиваться подрабатывать проблесковым маячком у тех же айболитов.
- Но не могло же проявиться спустя две недели!
- Э, дорогой друг Ларин, сотрясение мозга, бывает, через неделю симптомы выдаёт, а о таких вещах как всякие там отёки и гематомы я уж молчу!.. Чем боль снимал?
- Аспирином.
- Ой, молодец. Аспирин тромбам не даёт образовываться. Уж лучше пусть течёт себе, чем сосуды мозга закупоривает.
- Да я как-то... по наитию... аспирин на меня хорошо действует...
- По наитию или не по наитию, но штаны снимай!
Баралгин ненадолго притупил боль, и до конца рабочего дня я расчёты сдал. Но утром опять укололся, потому что уже одурел от боли, ибо организм жил в состоянии непрекращающегося шока, и ходил колоться целую неделю. Задница опухла (пять кубов в день - это вам не пышки со сметаной!), и сидеть я ещё мог, а вот перемещаться в пространстве - с горем пополам.
- Ел бы таблетки, - сказала Джерри. - В соответствующей дозе.
- Желудок больно, - сказал я. - Мне пить-то можно сейчас?
- Можно-можно, - обнадёжила Джерри. - Попробуй пентоксифиллин, и никотинку - для улучшения нервной деятельности. И какие-нибудь калиево-магниевые препараты, чтоб нагрузку на сердце снизить.
Химия делает человека счастливым, думал я, подводя баланс минувшего полугодия:
- начало ноября - бронхит в служебной экспедиции, залечен только через месяц; предварительная ангина была настолько оглушающей, что я два дня валялся в гостинице в постели, не ходя не то, что на работу - в буфет;
- конец ноября - травма тазобедренного сустава по дороге в Ленинград, обстоятельства получения которой заставляли вспомнить Высоцкого: "Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной..."; травма, вконец усугубившая мои отношения с правой ногой, и без того плохие из-за проблем с поясницей;
- середина декабря - невесть откуда прилетевший серозный менингит; блевал, как заводной, не мог ровно стоять на ногах и смотрел галлюцинации;
- начало января - рецидив ангины; до бронхита дело не дошло, как в прошлый раз, но вылечился я только к концу месяца;
- февраль - нервное истощение, очевидно, на почве алкоголизма;
- и финальный аккорд - теперешнее издевательство над черепом; зато теперь я с полным правом могу заявлять, что у меня половина мозгов отбита, половина - отморожена.
Нет, скупая слеза не пробила мне глаз. Мне было откровенно положить прибор на собственное здоровье. Вообще, себя жалеть надо пореже, в конце концов, все Там будем, рано или поздно, а если вдруг вспомнил о недоделанных делах - это уж как захочешь их доделать...
Я подумал о том, что если бы сейчас меня поймали американские шпиёны и, угрожая легонько постучать мне по больной скуле, начали бы громогласно вопрошать: "А ну раскрывай все свои государственные секреты! Почему вы - чемпионы мира по п***, а мы - нет?! Как вы умудрились с бюджетом в пятьдесят раз меньшим нашего нас опередить?!", то я бы заскулил, закрылся ладонью и выдал бы Главную Научную Тайну: "Надо хреновину пришпандорить к бодяжине, и тема станет зашибись!". А шпиёны: "Мы не поняли, что ты сказал!", а я: "Да мы и сами не понимаем, как оно работает...", а они как бы начали меня тыкать пёрышком в зубы!..
До чего жалок человек! Боится боли, боится смерти... Отобрать у него всякую шелуху типа должности и объёма зарплаты, лакированного ведра и напяленного барахла, и он превращается в червяка, которого не прихлопнешь тапкой не от жалости - из-за брезгливости... Самого-то человека и нет, максимум нематериального, что он имеет, - список любимой музыки да уродские свадебные фотографии. Что же в таком случае в гроб-то с собой брать? Айфон?
Базируясь на сих мрачных суждениях, я выпил "Зелёной" водки в смеси с "Рижским" пивом, и боль в голове моментально угасала...
Вся эта галиматья мне вспоминалась, когда я и Мишка поздним майским вечером сидели в баре с ласковым обозванием "Ёрш", смотрели полуфинал чемпионата мира по хоккею и дорабатывали детали плана по переброске груза. Естественно нелегальной переброске естественно нелегального груза.
Майская жара прошибала до самых помидоров, и я один во всём городе, как идиот, носил шапку. Любой сквозняк смерти подобен.
- Главное - это убедить водителя ехать одному, - говорил Мишка, угощая меня "Пшеничным" пивом, в составе которого явственно ощущалась солидная капелька новокаина. - Без тебя мы c Барсуком вряд ли за день успеем груз подготовить.
Я кивал, морщился и тёр висок, в котором уже второй месяц не прекращался жёсткий коктейль хрустящего зуда.
Мы начали бухать в ту же самую секунду, как тронулся поезд. Я крутанул пробку, и струя растрясённого пива ударила точно в глаз. Пришлось портить казённое полотенце. Барсук срывал отвинчивающиеся пробки, радовался, как ребёнок, и приговаривал: "Вот в советские времена всё ради человека делалось, даже открывалка под столешницей!". Мишка молотил любимую чехонь.
А потом они Сходили, и в купе появился коньяк. А потом мы все вместе ещё раз Сходили... Стоянка сорок минут, а мы сидели на лавочке на перроне и грызли рыбу. А потом я искал по всему вагону свой хвост и нашёл его уже утром - в купе на полу. Доедать не стал и швырнул бренные останки леща в мусор.
Пока ждали на юге автобус в славный город Порту (или как-то по-другому, связанному с портвейном), Барсук с Мишкой решили позавтракать в "Макдоналдсе". Мой же аппетит бесследно сублимировался после созерцания ценников.
- "Макдоналдс" делает великий вклад в укрепление здоровья нации, - сказал я. - Спасает людей от рака.
- Это как? - живо заинтересовался Барсук.
- Каждый человек должен умирать от рака, но не каждый до него доживает, - процитировал я профессора Вайнсона.
- Сам-то что ешь? - засмеялся Барсук.
Я ещё раз внимательно осмотрел свой кулёк с шаурмой и ответил:
- Думаю, риски отравления несопоставимы.
В автобусе меня впервые за двадцать лет и вторые в жизни укачало. Да не меня одного: Барсук периодически просыпался и производил нелепые попытки высунуть голову в форточку. Чтобы отвлечься, я начал вспоминать свои поездки в Саранск пятилетней давности. Тогда по маршруту ходила "Газель", и всем было хорошо. Но её сменили на корейский холодильник на колёсах, по объёму меньший "Газели" раза в два, а мест в нём было двадцать вместо пятнадцати. Хорошо, когда доставалось место у прохода и было куда ноги протянуть, а один раз я ехал в позе эмбриона, и подошвы висели над полом - иначе бы я просто не смог залезть на место. Попутчик - амбал в сто двадцать килограмм - в принципе не мог ехать на месте у окна. Спасибо ему, он сумел-таки меня извлечь на конечной станции - всего затёкшего, опухшего после четырёх часов Страшной Корейской Пытки. Да и этот автобус, очевидно, тоже для дистрофиков был спроектирован, несмотря на солидную марку "Мерседеса" (плечи в ширину полтора сиденья занимают). О, кажись, доехали, и без потерь убитыми и пленными!
После мы долго спорили у гостиницы. На работу идти налево, в "Русский чай" - прямо, в "Жбан" - направо. Мишка предложил идти работать. Барсук предложил идти обедать. Я предложил по пиву, и идти на работу со свежей головой. Сошлись на компромиссном варианте: идём в "Малибу". Жалко только, кегельбан там с восьми вечера работает.
- Ну что, мужики, - сказал Федорчук, когда мы груз рассортировали, упаковали и опечатали, - хотите на новый туннель взглянуть?
- Разумеется, - сказали мы.
Разумеется, касок, респираторов и сапог Федорчук найти не смог.
Проведя нас километра два по старому туннелю, Федорчук показал на незаметную дверку в стене. За стеной происходил грохот.
- Чудо инженерной мысли, - сказал я: дверь была подпёрта обычной деревянной шваброй.
- Это чтоб щелей меньше было, - объяснил Федорчук. - Пыли через вытяжку летит громадное количество. - Он вскрыл дверь, и мы убедились, как из проёма вывалилось четыре-пять пылесосов пыли.
Новый туннель поражал размахом работ. Семи метров в диаметре, он тянулся с уклоном куда-то в недра, и был уже обварен каркасом из швеллеров. По полу были проложены толстые чёрные кабели и рельсы; рыжий мужик легко толкал поезд из двух вагонеток, набитых щебнем. Другой мужик, пальчиком крутя джойстик, тыкал в нужные места стрелой гусеничной машины, снаряжённой отбойным молотком.
- Вот, - указал подземный инженер на полувыдолбленную нишу в скале, - в этом склепе вы и будете жить.
Мишка с Барсуком спорили о стойке, я слушал рассказ подземного инженера о карстовых трещинах, два паренька лет восемнадцати ломами, изнемогая от усталости, долбили шпуры в скальном грунте. Инженер начал рассказывать о расширяющемся при схватывании бетоне, который заливается в шпуры для растрескивания камня. Барсук почти кричал, что стойка не войдёт, и требовал поднять потолок будущей комнаты.
- Ребята, пошли, - сказал Федорчук. - Мы мешаем работать.
- Вы заходите недельки через две, - сказал инженер, - когда мы тут пол зальём. Будет чисто и красиво.
Этим вечером мы втроём напились до неузнаваемости (в номере, в "Малибу", в "Жбане", в "Любушке" и в баре гостиницы).
За окошком "Газели" расстилались луга Московской области.
Яркими сюрреалистическими оттенками светит голубое глубокое майское небо, блистают берёзовые лесополосы и за горизонт уходит ослепительно-жёлтый легион одуванчиков. Унылые места, думал я, унылые... Всего три цвета. Как людям здесь не надоело?..
Мои волжские степи по десять раз в году меняют гамму, причудливо смешивая жёлтую сурепку, ядовито-зелёный молочай, васильки, пижму, полевую гвоздику помимо многих-многих других растений, названий которых я не знаю. Линяет степь от сочно-зелёного луга до рыжей выжженной полупустыни, поросшей перекати-полем, метаморфируют узоры трав, сливаются и разбегаются, как поверхность варева в гигантском котле; вьётся на сухом небосклоне коршун, разбросав по нему ржавые перья.
Мы въехали на рязанскую объездную трассу. Поддаваясь щемящим воспоминаниям, я глядел на остающийся по левому борту город. Когда-то сюда ездил офицер и алкоголик Сашка Черкасов из своей железной Тулы. Сначала - в Дом офицеров на танцы, а потом... а потом уже и в командировки...
Я вытянулся в струну, стараясь разглядеть в городской дымке серый дом. Но нет, только колпаки вентиляционных труб погребов гаражей покачиваются в воздухе. Мафон проникновенно сообщал, как мусора подбросили пушку на карман.
- Ларин, ты какую музыку любишь?
- "Битлов", - автоматически ответил я и увидел на среднем сиденье зайчика-лифтёра, нагло поблёскивающего торчащими верхними резцами.
- Ты знаешь, кто был такой Стью Сатклифф?
- Само собой.
- Ты знаешь, что он умер от инсульта через год после нападения на него английских хулиганов?
- И что?
- У тебя ещё есть месяцев десять-одиннадцать.
Я сгрёб зайчика за уши и вышвырнул в окошко. Он поскакал по асфальту, как окурок, рассыпая зубы, будто табачные искры.
Зайчик-то прав. Он сказал мне в лицо то, о чём я сам пытался не думать, да и никто из нас никогда не думает... До поры. Если б эта пора наступала пораньше, полагаю, жизнь наша была бы посветлее.
Хорош рефлектировать, надо план действий составлять. Необходимо скататься в Москву, без дел и без ожиданий, встретить там кого нужно... Японский случай! А чего ж ты в апреле-то в Москву ездил, щукожор?! Тьфу, Ларин, да ты бестолочь несусветная!..
- И на кой чёрт тебе оно? - высовываясь из зеркала, насмешливо спросил огромный бородатый мужик в чёрной шапке и морской тельняшке. - Ты завязал с мизантропией? Ты же знаешь, что все кругом пидорасы, один лишь Председатель - гнойный! Толку ли будет от твоей поездки?
- Это надо в первую очередь мне, - сказал я. - Да и им тоже надо. А ты исчезни, в грузовой "Газели" не бывает салонных зеркал.
И мужик исчез.
Да, это надо в первую очередь мне, а им - пусть порадуются, что я не только захлёбываться соплями умею. Будет типа символический жест примирения, неофициальные Прощёные выходные.
Вообще, мы разучились прощать, прежде всего, самих себя. Нет, не попустительствовать себе, а изранить себе совесть, всласть помучиться и сделать соответствующие выводы. Конечно, с пустым брюхом и голой жопой трудно думать о совести, но, знаете, в блокадном Ленинграде люди скорее предпочитали умирать под Седьмую симфонию Шостаковича, а не заниматься людоедством. (Хотя, не исключено, что это лишь проклятое наследие богомерзкого тоталитаризма.) Рвать рубаху и сыпать пепел на голову легко, но бессмысленно; значительно труднее жить дальше, не боясь брать на себя вину. И почему-то на пепел способны лишь сволочи, главная из которых сейчас едет в обнимку с нелегальным грузом сквозь Рязань.
Рязань! В минувшем сентябре был я в Рязани. Шлялся по Кремлю, вообще весь день крутился возле тех мест и не то, чтоб очень пьян был. Вообще пьян не был: был за рулём. И когда зашёл в ТЦ "Барс" купить мороженого перед рваньём обратно, на глаза мне попалась девочка лет пятнадцати. Она горько плакала, а я видел, что она как две дозы героина похожа на Тортилу. Вот и оставайся на всю жизнь глупой и несчастной девчонкой, драный плод воображения!..
В день моего отъезда в Москву Борисыч с интересом произнёс:
- Ты сегодня какой-то начищенный!
- Вы о мурле, что ли? - равнодушно отозвался я, вспомнив, что ботинки я не чистил со времён Великого потопа.
- О нём самом.
- Знаете, Борисыч, - напустив глубокомысленный вид, ответил я, скребя подбородок, - лучше седая голова, чем лысая, но лучше лысая борода, чем седая.
- Угу, - закивал, приглядевшись, Борисыч.
Я пошёл на вопль своей ручной банши (телефона), и мне сообщили, что к нам приближается сотрудник для проверки режима секретности. Барсук листал лабораторный журнал и периодически качал головой:
- Нужно в экспедициях сухой закон вводить, ибо логика и почерк алкоголика недоступны пониманию обычного гражданина...
Я зашёл к Мишке в комнату; Мишка читал свежий отчёт из ГРУ об американских разработках по нашей тематике.
- Штирлиц идёт по коридору, - сказал я.
- По какому коридору? - удивился Мишка.
- По нашему коридору. Штирлиц идёт по нашему коридору, - для верности повторил я.
- А куда он идёт? - не понял Мишка.
Проверку мы прошли без жертв и разрушений. В первом отделе ещё не знали, что я по пьяни где-то посеял пломбир, иначе бы отстранили как два пальца и лишили второй формы допуска.
- Алло, Председатель, жди сегодня к одиннадцати вечера. Да, рыбу привезу. Фюрер, ты? Сегодня буду в Москве, к полуночи точно.
А Фюрер в тот момент мучался в Склифе:
- Простите, как пройти в административное здание?
- Туда.
- Куда - туда?
- Ну, туда!
Следующий прохожий.
- Извините, как пройти в административное здание?
- Вон туда.
- Куда - туда?
- Налево.
- А налево - где?
- Вон в тот проезд вам надо.
- А в какой? Где столб фонарный или где экскаватор?
- Ну да, да, в тот!
Следующий.
- А как мне найти административный корпус?
- Административный? Хм... А это не тот корпус, где столовая находится?
- Точно, этот!
- Тогда не знаю.
Следующий.
- Как попасть в административный корпус?!
Мужик обернулся. Из уголка его рта текла слюна, лицо его содрогалось в тике, а сам он весь был перекручен параличом.
- На... на... на...
- Налево?
- Да нет! На... на... на...
- Направо?
- Да нет же! - заика махнул рукой. - На... на... на...
- Назад?
- Да нет! - он уже злился. - На... на... наискосок па... па... под арочку пройдёте и прямо па... па... по аллее!
- Спасибо!
- Па... па... пожалуйста!
В тот день Мишка задержался с обеда, а когда пришёл, выяснилось, что:
- Радченко меня поймал и затащил в свою паучью нору. Битый час рассказывал о своих сильноточных катушках. Оказывается, ему из Лос-Анджелеса новую книжку прислали, гораздо круче той, которой мы пользуемся...
- Ну где Советский Союз?! - Барсук застучал кулаком по столу. - Раньше все эти книжки отслеживали, закупали, переводили и издавали на русском языке, чтобы свои, местные специалисты могли свободно и спокойно пользоваться интеллектуальными достижениями прогрессивного человечества. А теперь? Скидываемся всем отделением, чтоб из Америки прислали книгу за тысячу шестьсот баксов, да и та - на аглицком. Это Ларину хорошо, ему аглицкий что родной.
Я открыл рот, но от комментария всё же отказался.
Перед выездом умерла лампочка в фаре. Не бог весть какое горе, но настроение почему-то испортилось. Как назло, зарядил мелкий дождик - из серии тех дождей, что грязь и масло с дороги не смоют, лишь разжижат их, сделав асфальт скользким, как тефлон.
Огромное столпотворение дорожно-строительных "КамАЗов", ямы глубиной в тридцать (!) сантиметров, уставшие и оттого звереющие гаишники - всё это вымотало и обозлило меня настолько, что, наконец-то выехав на финишную прямую "Владимир - Москва", я положил стрелку спидометра на сто сорок, не обращая внимания на камеры автоматической фиксации нарушений ПДД. (Предвосхищая банальные вопросы, сообщаю, что ни один штраф до меня так и не дошёл.)
Москва приятно разочаровала. В плотном потоке завтра купивших права подростков и неуверенно-истеричных баб, я чувствовал себя, как уголовник в Стране непуганых идиотов. Отчего никто не ездит по трамвайным путям? - задавал себе вопрос, выруливая влево, пользуясь пунктом 9.6 ПДД. Скользкие рельсы, говорите? Что ж, плохому водителю дорога мешает.
В последнем я убедился, выехав на Третье транспортное кольцо. Растерялся, резко затормозил посередь проезжей части: согласно указателям, чтобы повернуть направо, необходимо было сворачивать влево, а налево - сворачивать вправо. Рядом так же торчал ещё один бедолага с областными номерами. Я так запутался, что двинул наугад. Потом мне объяснили, что понять логику развязок ТТК сложно; но можно, если часто по нему ездить, на что я резонно возразил, что в москвичи я записываться не собираюсь.
Председатель так обрадовался моему приезду, что блеванул прямо на дверцу моего автомобиля. Но я на него не в обиде.
Весь следующий день мы прошатались по центру Москвы, с удивлением продираясь сквозь чащу ОМОНа. У памятника Долгорукому бушевал митинг, телевизионщики клепали отчёт с места событий, бесновались по случаю профессионального праздника весёлые парни в форме пограничников, а мы бродили в поисках мороженого. У Манежа толстая рыжая веснушчатая тётка торговала вожделенным продуктом и, судя по всему, сильно торопилась, прикрикивала на путающихся в деньгах клиентов и порывалась убрать со своего ящика картонку с ценами.
- Мне эскимо, - сказал я, поёживаясь от струй холодного воздуха, вырывающихся из ящика.
- Никакого эскимо! - сказала мороженщица. - Есть "Пираты", "XXL"...
- Из прейскуранта эскимо не вычеркнуто, - сказал я.
- Куда вы смотрите?! Вы на прейскурант не смотрите, тут совсем другие цены! Я вам все цены сама скажу!
- Да пошла она, - сказал Фюрер, оттаскивая нас от ящика. - Хамло какое-то, понабрали проституток в продавцы...
Чтобы скрасить расстройство, мы, после дежурных пяти кружек пива (светлого, тёмного, нефильтрованного, фруктового и бутылочного) и рюмочки сливянки с двумя сосисками и рогаликом в "Жигулях", решили прогуляться по Старому Арбату и поглазеть на местную нечисть. Нечисти хватало с избытком:
- Посмотри на меня, я сам жертва! Видишь, голова квадратная?
Председатель посмеивался и старался не обращать внимания на пристающих гомосексуалистов, тунеядцев и жуликов. Он, правда, совершил небольшую ошибку: дольше положенного засмотрелся на шахматную партию, и тут же на нём повис плюгавый тип:
- Эй, братан, пойдём сыграем!
- Ты зря теряешь время, - равнодушно отвечал Председатель.
- Сто рублей на кон! - предлагал тип.
- Ты зря теряешь время!
Тип плёлся сзади и ныл:
- Ну всего сотня! Давай сыграем, что тебе стоит?
Я прекрасно знал, что Председатель без ферзя в двадцать ходов поставит этому заморышу мат, и зачем-то решил зло посмеяться над шахматистом.
- Ты какую музыку слушаешь?
- Эээ... рок.
- А какая у тебя любимая группа?
- Эээ...
- А ты на какой машине ездишь?
- Чего?
- А ты с какого района? - включился в игру Председатель.
Тип понял, что над ним просто измываются, и выматерился.
- Мы тебе сразу сказали, что зря теряешь время! - сочувственно крикнул ему вслед Председатель.
Я вспомнил, как в прошлом июле как раз-таки на Арбате в три часа утра пьяный в муку отливал прямо на стену дома, а какая-то спившаяся бабка дёргала меня за руку, направляя струю себе на босоножки, и клянчила: "Молодой человек, дайте червонец, квасу хочу попить!".
- Вы забыли Господа своего! - выли кришнаиты. - Молодой человек, знаете ли вы о великой мудрости веков...
- Знаю! - резко крикнув, оборвал я лысого в жёлтой тунике и взметнул в воздух кулак в пролетарском приветствии. - Rot Front! НКВД всегда побеждает!
Вдруг я обнаружил, что за мной бодро вышагивает зайчик-лифтёр под руку со скелетом в полуистлевшем свадебном платье.
- Только вас мне и не хватало...
Они шли за мной метрах в пяти поодаль, не разговаривали, не корчили рожи, а просто сверлили мне затылок наглыми жёлтыми глазищами и провалами пустых глазниц, из одного из которых торчал мерзкий белый червяк. Я старался не обращать на них внимания, но то и дело оборачивался; отстали они только на площади Европы.
До приезда Партайгеноссе оставалось ещё достаточно времени, и мы с пивом и гитарой отправились загаживать Измайловский парк, но увидели, что и без нас загаживание идёт по плану. Граждане пекли шашлыки, играли в карты, в бадминтон, дети ловили бабочек сачками. Загорающие, бухающие и просто гуляющие смешивались в горячую потную массу, а мы сидели в холодке, в глубине леса на бревне-муравейнике.
- Главное, когда поедешь в Ульяновск, - наставлял Фюрер Председателя, - не забудь взять с собой восьмиклинку. Мы с начальником зимой заходим в магазин - все в кепках, ну все просто, все, как один, в этих восьмиклинках! Заведующий отделением (уважаемый человек!), гопники какие-то, семечки едят... Люди с усами, с бородами из академии идут - студенты... Мы с ним одни в шапках - из Москвы приехали!..
В пивном магазинчике толстая рыжая веснушчатая девушка объявила цену.
- Постойте! - сказал Председатель. - Как же? Вы н0лили один литр пива, а цену посчитали за два!
- Ах, ах! Я посчитала один вместо двух!.. Но я бутылку не посчитала!
- А осьминоги? - не успокаивался Председатель. - Вы ж раза в три цену завысили! Вместо ста граммов вы взяли денег за триста!
- Вот что, молодой человек, - холодно сказала продавщица. - У вас есть жалобы - пишите в жалобную книгу!
Я в это время пробовал на вкус р0злитое пиво и содрогался от его ледянистости.
- Подайте мне книгу! - объявил Председатель.
- Вам надо - вы и ищите! - холодно ответила продавщица. - Я вообще не виновата, компьютер мне как выводит, так я вам цену и называю!
Фюрер ловко извлёк из-за кофейного аппарата жалобную книгу. И они вдвоём с Председателем написали неприличный по форме, но очень смешной по содержанию отзыв.
- Дайте мне! - сказал я. И подписался: "Федеральный ядерный центр, капитан, в рот ему оглоблю, на хер, Ларин".
Фюрер попытался засунуть жалобную книгу обратно в плексигласовый чехол, но она выскочила у него из рук и ускакала обратно за кофейный аппарат.
- Выньте её обратно! - приказала продавщица.
- Да пошла ты, чихуахуа долбанная! - ответил Фюрер. - Ей там - и тебе, шлюха - самое место!
- Ларин! - заорал с порога Партайгеноссе. - Водку будешь?!
- Водку?! - возмутился я. - Буду...
Но я выдержал эффектную паузу минут в тридцать - до тех пор, пока к нам не присоединилась комендантша Измирского аэродрома, и мы стали водку, и был Финал.
А в Финале свой последний, не побоюсь этого слова, матч играл Вратарь, которому я имел желание стать равным по мастерству, если б был вратарём. Вы спросите, а как же Яшин? О, если б я был вратарём, Яшин был бы мечтой, а мечты, в отличие от желаний, недосягаемы... И мой Вратарь проиграл свой последний, не побоюсь этого слова, матч. С тем же счётом, что и свой последний, не побоюсь этого слова, матч в сборной. А я глушил водку - козлина!
И когда Партайгеноссе уехал на такси, я сел под вешалкой и расстроился, как Егорушка из чеховской "Степи" по еврейскому прянику, - и долго сидел, расстраиваясь и отпиваясь жатецким гусём. Таракан в виске вдруг взбрыкнул, засучил ногами, защёлкал челюстями...
Но гусь маленько успокоил и боль, и душу, и я под вешалкой шептал уехавшему Партайгеноссе:
- Ничего, мы ещё встретимся... Обещаю. Встретимся Там, где нас уже ждут - не дождутся...
Партайгеноссе ничего не ответил. Ещё бы! - он в это время был занят Розовой Пантерой...
Пробуждение было на удивление лёгким. И, правда, оставим всяким уродам, разным там веникам ерофеевым похмельные мучения, а сами поедем на ВДНХ!
Люблю летать на ласточках, если они принадлежат комендантше Измирского аэродрома. Ибо в процессе полёта балагурство не умолкает, хохот выбивает остатки стёкол, и на торпеде лежит... о! - Полная Пачка Сигарет!!! А ВДНХ?.. А вы знаете, что такое ВДНХ жарким почтилетним днём?! Это фонтаны, это пафосный, но совершенно не пошлый ампир, это громадный портрет Сталина с подписью "Спасибо Деду за Победу", это газировка "Тархун" из автоматов с Волком и Зайцем из "Ну, погоди!", это толпа весёлых сильных молодых людей в летней форме одежды, это пинг-понг и шашлыки со свежим "Жигулёвским" пивом!! Посмотрите любой фильм эпохи кровавого большевизма, где есть сцена народных гуляний в парке.
Скажете, что я впал в прелесть? Да ни хера. Я видел полуразрушенные павильоны "Свиноводство", я видел разрушенные павильоны "Радиотехника", я видел несметное количество велосипедистов и роллеров и огромную барахолку вместо Выставки Достижений Народного Хозяйства... Но... но клал я прибор! Что я могу изменить в этом мире? Либо, если я начальник, своих подчинённых, либо, если я родитель, своих детей, разве не так? Но подчинённых у меня нет, да и детей пока нет... А стоит ли наш мир того, чтоб его менять? Ради кого? Ради ублюдков, которые хотят работать меньше, а зарплату получать больше? Ради мрази, которой нужны "Волга", колбаса и свобода? Оглоблю в рот, если не сказать грубее. В рот не им... а вам - вам всем, ибо, нюхнув дыхания Костлявой, я перестроился, я расставил себе всю жизнь по местам, як воробушков по веточкам, и теперь я могу спокойно посмотреть каждому из вас прямо в глаза и смело послать на...
Мы с Председателем обнялись, и я пообещал приехать в июле месяце; честно скажу, что обещал без уверенности в реальности обещанного...
Когда я въехал в Кулебяки, часы на приборной панели показывали полночь. Боль в виске давила и давила, признаюсь откровенно: я едва не плакал от боли.
- Пей, братан, - сказал я, вставляя в горловину бака заправочный пистолет. - Твой любимый, девяносто второй!
И вдруг, несмотря на выключенное зажигание, моя тележка сообщила мне голосом Клауса Майне:
- Yesterday you were leaving, leaving life and all this pain!
- Что за нахрен за такой?
А корыто продолжило уже голосом Нейла Финна:
- But you'll never see the end of a road while you're traveling with me!
- Пошли все в жопу, я ложусь спать, - ответил я голосом Сашки Иванова, но я смешался, голос дрогнул, и вышло неубедительно; висок заныл, ой заныл!..
Странно, мне казалось, что Кулебяки я знаю как свои четыре вены, но на импровизированном кольце - обычном перекрёстке с клумбой посерединке - меня заклинило. Влево - не туда, вправо - не туда, прямо - тоже не туда! И, главное, спросить не у кого. Наплевав на Подписку, открою вам государственную тайну: в деревнях рабочий день начинается очень рано, и полночь для сельских жителей всё равно, что для нас три часа утра. Стоп! Стоп! Вон какая-то бабка прётся, счас у неё спросим дорогу!
Майские ночи ещё холодны, и толстая рыжая веснушчатая бабка, от которой невыносимо остро пахло самогонкой, сказала:
- Куда ж ты, сынок, на ночь глядя? Пойдём ко мне, переночуешь!
Она схватила меня за руку, и удар холодом пронзил мои изуродованные нервы.
- Нет, спасибо, - высвобождая руку, сказал я. - Мне бы до Дивеева доехать.
- А то смотри, переночуешь, а с утра поешь на свежую голову, а? Самогоночки налью, ты как?
- Нет-нет, спасибо.
- Ну, как знаешь! Езжай всё время прямо, не ошибёшься! - бабка вдруг погрустнела. - Ну, ты заезжай, когда хошь, пузырёк раздавим...
- Спасибо, бабушка, - сказал я, спеша обратно за руль.
Ну что ты скажешь, размазня Ларин? О чём ты думаешь? О маках, что выросли у тебя возле здания, где ты протираешь штаны и гордо именуешь это работой?
Я заколебался, то протягивая руку к заветным ампулам в своём тайничке, то отдёргивая... А что, собственно? Дела сделаны, долги р0здаты, совесть очищена... С богом, братцы!..