Яков отложил перо и, опираясь о гладкую крышку стола стоявшего посреди комнаты, встал.
За дверью мялась миловидная розовощекая девушка лет двадцати, держащая в руках плетеную корзинку, покрытую черным бархатом.
- Что вам угодно? - устало спросил старый монах.
- Не желаете ли приобрести превосходную капусту, заботливо выращенную моей матушкой в земле сырой, дабы прокормить пятерых братьев моих? Отдам все за три динария, - выпалила девушка на одном дыхании и мило улыбнулась.
- Не желаю. Лучше накорми ею своих братьев.
- Одной капустой сыт не будешь, монах. Маменька очень просила, что бы я постаралась и продала все до последнего качана. Купи, а? - продолжая улыбаться, девушка умоляюще посмотрела на Якова.
- Иди с Богом дочь моя и осветится твой путь.
Монах осенил торговку крестным знаменьем про себя желая ей сдохнуть под ближайшим забором и попытался закрыть дверь. Девушка, просунув ногу в проем, оттолкнула старика с прохода, и ворвалось в комнату.
- Что тебе надо?!
- Ты уже задавал этот вопрос, и я тебе на него ответила. Помнишь? - тихо, чуть ли ни шепотом сказала она, положив корзину на стол.
- Яков, кто там? Если доносчики, гони их в шею. Завтра мы уезжаем в Зигельхайн. - Из спальни в одной нижней рубашке вышел лысеющий, с отвисшими щеками старик. - Что здесь происходит?
- Да вот, сумасшедшая какая-то вломилась. Требует, чтоб мы у нее купили капусту за три динария. Зачем нам эта капуста?
Девушка криво улыбнулась, откинула черный бархат с корзинки и, засунув в нее руку по локоть, смотря в потолок, стала усердно что-то нащупывать. Когда нашла то, что искала, ее лицо преобразилось, засияло и с видимой радостью в глазах, положила на стол большой нож с резной деревянной ручкой.
- Как я понимаю, сам приор Генрих присоединился к нашей милой беседе? - слащаво проворковала торговка, глядя в глаза пошедшего красными пятнами старика. - Нет-нет, не утруждайте себя ответом, я и так про вас все знаю. Кстати цена на капусту неожиданно поднялась. Инфляция знаете ли. И нет от нее спасения, всех сметет, всех погубит, никого не пощадит... А вы говорите: дьявол, ведьмы, колдуны.
- Яков, да что ты слушаешь эту полоумную! Вышвырни ее вон!
- Стоять! - сказала, как гвоздями прибила, торговка. Снова засунув руку в корзину, она почти мгновенно вытащила, держа за мокрые волосы, отрубленную голову.
- Это же... па... па... - залепетал Яков.
Девушка положила голову лицом вверх, взяла нож, примерилась, приложила лезвие точь-в-точь на середину лба; навалилась всем весом и разрезала ее как спелый гранат на две половинки.
- Папа Иннокентий восьмой, - договорил за друга стремительно бледнеющий Генрих.
- Где папа? Вы о чем сейчас? - удивленно спросила девушка. Взяла одну половинку, положила перед собой, принялась шинковать то, что когда-то было Иннокентием. Нарезав тонкие ломтики, она сгребла их в кучку и осмотрелась.
- А где у вас горшочки, кастрюльки? Хоть что-нибудь в чем это можно приготовить?
- На кухне, - не задумываясь, ответил Яков.
- Ведьма! Да как ты...
- Начнем с того, что я не ведьма. Эти дурехи даже марок толком навести не могут. А ты говоришь! Эх, была б моя воля...
- На все воля Божья! - перебил Яков.
Девушка, задрав голову к потолку, звонко рассмеялась.
- Ох, и рассмешил. Вы присаживайтесь, в ногах правды-то нет.
Яков и Генрих, где стояли там и сели.
- О чем это я? Ах да... О кастрюльках. Я кстати одну с собой принесла, - сказала она и вытащила посудину из корзинки. - На всякий случай.
Деловито покидала в нее нашинкованное, помешала все пальчиком.
- Чего-то не хватает...
С минуту пошарившись в своей корзинке достала льняной мешочек с пряностями и, зачерпнув жменечку, посыпала на сочившиеся кровью ломтики, попробовала на вкус.
- Теперь хорошо. Еще пару особых травок и кушанье будет - просто пальчики оближете! - торговка отодвинула от себя корзинку и поставила на ее место кастрюлю. - И когда вы вернетесь из путешествия, я вас накормлю до отвала.
- Да что ты несешь! - взревел Генрих. - Какое к черту путешествие?! Какое кушанье?!
- Тс-с-с, - девушка приложила указательный палец к губам. - Завтра вы никуда не едете. У вас будет другая задача, намного важнее прежней. Я бы сказала задача из задач.
Яков стоял посреди проселочной дороги. Переминаясь с ноги на ногу, он с отвращением смотрел, как его шоссы утопают в грязи - шелковые чулки насквозь промокли, и теперь пальцы сводило судорогой от холода.
Вокруг ни души. Бескрайние поля терялись в дымке утреннего тумана.
Где-то над головой прокричал ворон; монах перекрестился.
- Что здесь происходит?
Ему никто не ответил. Тишина давила на мозг и словно прессовочная машина превращала его в податливую всем ветрам безвольную песчинку.
Яков осмотрелся и резонно решил, что стояние на месте ни к чему хорошему не приведет и надо что-то делать для своего спасения. То, что его нужно спасать он уже не сомневался.
Не долго думая монах пошел вниз по склону - все легче, чем по такой грязи взбираться наверх. Как ни крути, а на обоих концах есть какое-нибудь поселение, и раз узнать какое из них ближе не представляется возможным можно выбирать любое направление.
Поскальзываясь и падая, он думал только об одном: как он здесь очутился? Эта мысль склизким червем буравила и доводила до изнеможения его мозг. Вот он у себя дома, а вот бац - и уже у черта на куличках. Пришла эта ведьма и что-то с ними сделала, они уснули, его привезли и бросили здесь на съедение волкам. Тогда где Генрих? Не подействовало колдовство, он сопротивлялся и его убили? А тело? Съели! У них мясо верующего за деликатес сойдет... Нет, точно съели, а ему повезло.
- На все воля Божья. - Монах вновь перекрестился, сцепил руки ладонями и, согревая их дыханием, перешел на быстрый шаг.
Сзади послышался скрип колес и пофыркивание лошади. Яков обернулся. Прихрамывая, старая кобыла тащила телегу с сеном. Со свистом, возница то и дело хлестал клячу кнутом, в ответ та еще ниже опускала голову и с тупым упорством медленно, но верно шла дальше.
- Мне тебя сам Бог послал. Думал посреди дороги помру, воронью на съедение.
Монах с несвойственной ему прытью подскочил к телеге, запорхнул на копну душистого сена, сдернул с себя мокрые шоссы и принялся растирать одеревеневшие конечности.
- Как ты здесь оказался? Да еще в таком виде, - повернув голову в пол оборота, поинтересовался мужик. Монах промолчал. А возница и не настаивал, хмыкнул, он что-то пробурчал и отвернулся.
Ехали долго. Яков потерял счет времени и ему порядком надоело трястись по разбитой дороге. От мужика и его лошади воняло - что окончательно омрачало и без того отвратительную поездку. Ему и так приходилось не сладко: босой, замерший, голодный он как какой-то простолюдин восседал на сене в разваливающейся и жалобно скрипящей, при попадании в выбоины, телеге. Но ничего, ему б только добраться до города.
Массивные, запертые городские ворота показались вдали, когда почти совсем стемнело.
- Вот и приехали. Держи, пригодится! - мужик бросил Якову холщевый мешок.
- Что это?
- Кое-что, что тебе понадобится. Вино, хлеб, кусок мяса... И все, пожалуй! - мужик слащаво улыбнулся. У монаха засосало под ложечкой и нервно задергалась нижняя губа. Яков узнал эту улыбку. Не мог не узнать!
- Эй, стража! Открывай ворота, хозяин вернулся!
Они въехали в город, позади с грохотом закрылись тяжелые створки. Монах, прижав к себе провизию, вжался в сено и если б его пальцы послушались и отпустили этот проклятый мешок он бы ни преминул возможностью помочь себе руками чтобы зарыться поглубже, но они его не слушались. А как чужые мертвой хваткой вцепились в материю, будто бы она могла спасти от выедающих душу бесовских глаз.
Возница оторвал взгляд от Якова, слез с седел и, выкрикнув пару коротких приказов страже, подошел к телеге.
- Вылезай.
Монах, жалобно поскуливая, сполз на землю; мужик сел рядом на корточки.
- Теперь слушай, Яков. Слушай внимательно, не упуская ни одной детали, ибо оттого, что я тебе сейчас скажу, и какое решение ты примешь исходя из услышанного, зависит твоя дальнейшая судьба, - возница провел рукой по щеке монаха, размазывая слезы. - Понял?
Яков часто закивал.
- Видишь, во-он там белая башня колокольни возвышается над городом. Колокола уже давно не звонят... Просто их там нет. Я хочу, чтобы ты стал колоколом и зазвонил на весь город.
- Я? Но как...
- Конечно же, не в прямом смысле. Это была метафора. Тебе просто нужно добраться до башни, забраться наверх и прочитать молитву во спасение. И все.
- И все?
- Да. Ты спасешь души бедных горожан, они обретут свободу и все будут счастливы. Но есть одно но... - мужик почесал подбородок и усмехнулся. - Как только ты закончишь молитву, твоя душа будет в моей власти. Бартер так сказать. И, по-моему, взаимовыгодный. Ты получаешь славу на все времена, кучу привилегий от меня и, что тоже немаловажно, осознание того, что ты единолично спас тысячи душ. Не каждый святой на такое способен, а ты в один раз! Сейчас пойдешь прямо и никуда не сворачивай. К утру дойдешь. - Возница рукой махнул в сторону широкой мощенной булыжниками улицы по обе стороны которой, опираясь друг на дружку, стояли скособоченные покрытые сажей одноэтажные домики.
Монах, загребая землю, по-пластунски пополз прочь, потом встал на четвереньки и, волоча за собой мешок, пробежал так до первого дома.
- И еще, Яков!
Монах обернулся на голос.
- За колокольней есть дорога, которая ведет к южным воротам. Они открыты...
Яков выпрямился во весь рост и побежал к башне. За первым же поворотом он чуть не налетел на тонущих в собственном оре людей.
Гогочущие мужики встали вкруг, а неподалеку от них собрались женщины и во весь голос спорили, кто пойдет следующей. Одна старуха, по-видимому, ни в какую не желала пропускать вперед молодуху и чуть ли не кидалась на соперницу.
Тут из круга вышли три девицы и, похохатывая, пошли прочь. Женщины угомонились, посовещались и вскоре, от них отделилась троица. Старуха вновь заголосила, сыпля проклятьями, только теперь ее соперница была чуть старше прежней и у спорщицы ощутимо повысились шансы.
Рискуя здоровьем, Яков растолкал людей локтями и довольный собой встал в первых рядах.
Женщины, задрав юбки и раздвинув ноги, легли на спину по центру; первой застонала та самая молодуха, что спорила со старухой. Схватив соседку за волосы и впустив в себя бесплотного инкуба, вьющегося над ней еле видимым дымком, она задвигала бедрами вверх и вниз... Вскоре стоны троицы разносились над всей площадью.
Монах, подавив зудящее желание перекрестится, выбрался из толпы. Ужасно хотелось пить. Достал бутылку, откупорил, сделал пару больших глотков. Округлое вино с живой кислотностью, со вкусом похожим на засахаренный перезрелый персик, проложив себе путь в желудок, тягуче-медленно расползлось по всему организму. И если бы не пустынные, навивающие тоску улицы с их хозяином, Яков непременно бы заметил, что эта бутылка из погребов безвременно почившего отца.
Решив передохнуть, он уселся возле какого-то строения, напоминающего дряхлого, измученного жизнью старика. Разложил нехитрые припасы на мешок и начал вечернюю трапезу.
Увлеченный он не заметил, как на улице появился человек в черном балахоне с капюшоном скрывающем его лицо. В правой руке он держал корзину, точь-в-точь как у той торговки. Он подошел к дому напротив, постучал и, оставив ее у двери, скрылся в тени подворотни.
Дверь никто не открыл.
Яков уже собрался встать и пойти посмотреть, что там внутри. Может еда? Ему бы она как раз пригодилась, а то кроме корки хлеба и вина на пару глотков у него ничего не осталось. Но не успел он подняться, как из-за угла выскочил волк, в половину человеческого роста и целенаправленно, вздыбив шерсть на холке и прижав морду почти к самой земле двинулся к оставленной корзине. Подбежав к ней, он сунул нос внутрь.
В этот момент открылась дверь, на пороге стояла с половником в руке старуха с всклоченными, седыми волосами.
- Ах ты, сучий сын! - с этими словами ведьма завинтила ногой волку в челюсть. Клацнуло. Серый перевернулся, вскочил на ноги и, рыкнув, побежал дальше по улице.
- И передай своим, что время жертвы еще не пришло! Тупое создание.
Ведьма засунула руку в корзину и, вытащив за ногу орущего младенца, закрыла дверь.
Монах воровато перекрестился. И убедившись, что рядом никого нет, покидал оставшееся объедки в мешок, крадучись, короткими перебежками продолжил путь.
Из-за развалин дома, в тени которого прятался Яков, вышли пятеро парней, одетых в какие-то невообразимые лохмотья. Из-под грязных, с засохшими корками гноя и крови тряпок на него смотрели болезненно красные глаза.
Запах гниющего мяса доносился до Монаха даже на таком расстоянии.
- Что у тебя в мешке? - спросил самый рослый из них. Яков повернулся, чтобы дать деру, но сзади стояла такая же пятерка вонючих молодчиков.
- Мне повторить свой вопрос?
- Не надо! Забирайте все, только оставьте мне жизнь! Мне ничего не жалко! - Яков бросил мешок к ногам предводителя, бутылка с треском разбилась. Молодчик недовольно скривился:
- Нехорошо.
- Вот... Вот у меня есть... - монах лихорадочно стал стаскивать с пальца золотой перстень и когда наконец у него это получилось, бросил его на мешок. Предводитель наклонился, поднял и поднес кольцо к глазам, покивав своим мыслям и подмигнув подельникам, убрал его в карман.
Пятерка направилась в переулок; на прощание главный махнул рукой.
В голове Якова вспыхнуло, в глазах что-то замелькало и потухло.
Очнулся он от ноющей боли в затылке и, почему-то, в правом боку.
- Пинали, гады! - монах от жалости к самому себе зарыдал в голос, поднялся и, развозюкивая сопли по всему лицу, медленно, ели передвигая ногами, пошел вдоль домов, а потом, убыстряя и убыстряя шаг, побежал, не видя перед собой дороги.
Сколько прошло времени с тех пор, как очнулся, Яков не помнил. Когда уставал, присаживался в каком-нибудь темном уголке передохнуть, вставал и снова шел вперед. В голове пульсировало только одно слово: колокольня, колокольня...
Белая стена колокольни показалась вдали только к утру. Яков словно обезумев, заорал от счастья и в припрыжку, размахивая руками, помчался к ней.
Добежав до здания, он раскинул руки, будто пытался обнять, прижался щекой к холодному камню, поцеловал его, погладил и громко рассмеялся.
- Будьте вы прокляты!
Обогнул колокольню и встал у начала дороги к южным воротам.
- Пол пути пройдено.
- И когда он очнется? - спросил Яков.
- Он уже в сознании. Вставай Генрих. Все свои, тебе нечего бояться, - торговка зашлась заливистым смехом. Генрих встал с пола, поправил рубашку и сел за стол.
- Что это было? Сон?
- Не совсем, - девушка руками наложила с кастрюли, что-то напоминающее салат и пододвинула приору. - Наслаждайся. Яков уже вторую тарелку доедает.
Монах, не поднимая глаз и продолжая запихивать руками в рот невообразимо вкусное кушанье, в подтверждение что-то гукнул.
- Вам, наверное, интересно для чего все это? - торговка выдержала паузу. - Испытание! Просто, не правда ли? И я могу вас поздравить вы его не прошли. Но не отчаивайтесь, у вас будет еще две попытки! Правда, вы ничего не запомните из своих прошлых прогулок. Если только подсознательно, но это уже мелочи. И вдруг вам повезет, и вы кардинально изменившись, пройдете проверку. В чем я, честно признаюсь, очень сильно сомневаюсь.
- А что будет если мы...
- О-о-о, это будет замечательно! Вы будете знамениты! Вас будут помнить и через пятьсот лет и через тысячелетие! Под моим чутким руководством мы с вами такую книжку напишем! Ахнете. Она станет бестселлером на все времена. А назовем мы ее... назовем ее "Молот ведьм"! Я про такие пытки расскажу, столько нового открою, - торговка закатила глаза и, будто пробуя что-то на вкус, причмокнула. - Озарится вся Европа кострами святой инквизиции, и польются реки крови... Будет весело. Обещаю!
Postscriptum:
* "Молот ведьм" - настольная книга инквизиторов, написанная монахом-доминиканцем Яковом Шпренгером и приором Генрихом Инсисторисом в 1487 году. Ссылаясь, на сей великий труд, было замучено и убито более 200 000 человек, что для средневековой Европы немыслимое число.
Иван Ефремов про нее говорил: "Слишком велика моя ненависть к этому позору человечества... Мне кажется, что я сам становлюсь участником злодеяний и несу за них ответ. Так вот, книга, лежащая перед нами, - это чудовище, замучившее несметное число людей, главным образом женщин. Мне противно трогать ее страницы, с них, кажется, и сейчас капает кровь".
* папа Иннокентий VIII в историю вошел как автор чудовищной буллы от 5 декабря 1484 г. - буллы о ведьмах, известной под названием "С величайшим рвением".