Мы сходим со сто двадцать третьей дорожки эскалатора и вступаем на дорожку С1. С - это супермаркет, первая дорожка - центральная магистраль, по которой въезжают в супермаркет. До площадки "ожидающих" остается тридцать секунд, и Мира крепко жмет мне руку, а я нежно смотрю ей в глаза. Этим взглядом я стараюсь сказать ей, что люблю ее, что я буду пай-мальчиком, что не сделаю ничего дурного. Я очень стараюсь и надеюсь, что игра мне удается, я неплохой актер, а Миру я действительно люблю. Только вот беда, за двадцать семь лет, что мы прожили вместе, жена меня здорово изучила, и обмануть ее сложно. Но, живя со мной, Мира тоже научилась играть, и, кто знает, возможно, сейчас старушка улыбается, а сердце ее плачет. Любящая женщина отдает свою красоту любимому и быстро старится, кто это сказал? Достоевский. Это он про нас. Мира с удовольствием пошла бы в маркет вместе со мной, но близится день ее рождения, а как она купит подарок самой себе? К тому же Мира, как умная женщина понимает, что нельзя обижать меня постоянным недоверием. А просто женщина говорит ей, что возможно все уже прошло, и я стал обычным человеком, таким, как все...
Словом, Мира остается на площадке "ожидающих", а я еду дальше. В какой-то момент я поворачиваюсь и машу рукой худой женщине в сером берете, а она машет мне, а потом ее фигурка скрывается за поворотом, и я становлюсь лицом к движению. С этого мгновения в моем теле работает автомат, определяющий и взвешивающий все мои поступки. Противится бесполезно, я подчиняюсь своему скрытому я.
С дорожки С1 я перехожу на дорожку "Обувь", а потом вливаюсь в поток "Мужская". Не останавливаясь, беру с полки черные ботинки сорок третьего размера подешевле и еду дальше. На самом верхнем этаже, где куча фонтанов, кафе, и где больше всего народу, я переобуваюсь и вхожу в малоприметную дверь туалета для персонала. Если принять во внимание тот факт, что служащих на этаже не больше десяти, остальное машины, шансы встретить здесь кого-то, равны практически нулю, но все же я запираю дверь кабинки. Потом я оборачиваюсь к окну из непрозрачного стекла, становлюсь на унитаз и внимательно изучаю крепления. Да, эти автоматические держатели надежны и просты в употреблении. Я ставлю в отверстия датчиков четыре спички, а потом нажимаю на кнопки. Держатели щелкают, и стекло мягко валится мне в руки. Мое лицо обдаёт струя свежего воздуха. Меня охватывает чувство, стекло едва не падает из рук. Я спускаюсь на пол, и тут слышится скрип двери. Я вторично чуть не выпускаю стекло. Но это автомат-уборщик, пришел подзарядиться энергией, он мне не опасен. Увы, я ошибся.
-- Это уборная для обслуживающего персонала, посетителям запрещено им пользоваться, - скрипучим голосом объявил автомат.
Интересно, как он меня распознал, раньше автоматы так не могли. Но сейчас не время об этом думать, нужно думать, как выпутаться. "Угу" -, невнятно говорю я, чтобы по записи не опознали мой голос.
-- Ответ принят как утвердительный, - отвечает автомат и движется к двери.
На всякий случай я еще раз угукаю, но это он зарядился и спешит на работу.
Дверь хлопнула, опасность миновала. Я осторожно ставлю стекло на пол и утираю со лба пот. На ладони и пальцах отпечатался красно-фиолетовый рубец от стекла. Я быстро растираю руки. Потом лезу в окно. Под ним расположена площадка для ремонтных работ, два метра на два. Я становлюсь на нее, закрываю глаза, вдыхаю воздух и... блаженство. Я чувствую дыхание ветра, слышу, как он трясет антенны на стене. Я чувствую вечернюю прохладу, даже морскую соль ощущаю, хотя до моря почти сто километров. Так я стою и балдею, забыв о времени. Удовлетворив вволю осязание и обоняние, я открываю глаза, и снова гамма чувств. Я вижу звезды, небо, лес! В сумраке проносятся какие-то тени, видимо, летучие мыши. Сердце бешено стучит, кровь несется у меня по жилам с удвоенной скоростью, я пьян этим миром свободы. А под ногами у меня сверкает огнями мой враг - стеклянный купол, ибо супермаркет в верхней части сливается с ним, служа куполу опорой.
Если судить по обилию чувств, то стою я достаточно долго, целый год, но на самом деле прошло не больше пятнадцати минут. У меня мурашки по коже бегают, ведь под куполом постоянная температура: двадцать два с половиной градуса, температура, рекомендуемая врачами. Интересно, знает ли большинство людей, что такое холод? Возможно, есть же профессии, связанные с холодильниками. Для меня время остановилось, но взглянув на часы, вижу: я пробыл на площадке семнадцать минут, пора сматываться.
Я аккуратно, не дай бог поцарапаться, влезаю в туалет, ставлю на место стекло, переобуваюсь и выхожу в зал. Потом становлюсь на дорожку, вливаюсь в поток "Женская одежда", "Шерсть". В таком восторженном состоянии я давно не был, из меня прямо рвется энергия, нужно походить по залам, успокоиться. Я прохожу один зал, второй, третий... Постепенно эмоциональный подъем проходит, наступает рецессия, я начинаю жалеть о своем поступке. Зачем я рискую, мне уже сорок девять, а средняя продолжительность жизни у нас пятьдесят пять, мог бы остаток жизни потерпеть, не высовываться. Не ради себя, ради Миры. Что с ней будет, если меня заберут в больницу? Она и так после каждой вылазки смотрит на меня так, словно все знает. Впрочем, почему словно? Знает, я в этом уверен. И о сегодняшней вылазке ей тоже станет известно. Не знаю как, ведь я ещё битый час буду лазить по отделам, выбирая ей кофту и пропитываясь кондиционерным воздухом. Может, по блеску в глазах? Точно такой появляется, когда я выпью стаканчик - другой виски. Предательский блеск. Впрочем, из-за него меня и снимали в кино. Сэм так и говорил: "У тебя, парень, блеск в глазах особенный. Ему зритель верит". Хороший человек был Сэм Волдис, хоть и никудышный режиссёр. Мне очень нравилось сидеть с ним после съёмок за стаканчиком томатного сока, Сэм не пил, и смотреть на багровый закат. Жаркий степной воздух наполнял до отказа мои лёгкие, и я чувствовал, что раздуваюсь подобно воздушному шару и скоро, подобно воздушному шару, полечу. Тогда мы ещё снимали настоящие фильмы. По крайней мере, мне так казалось. Мы снимали степи, леса, ковбоев. Потом поставили этот колпак, и Сэму для съемок остались только парки и небоскребы. И Сэм ушел, стал трупом. А от меня остался только этот блеск в глазах. Выждав, когда первые волны уныния прошли, я переключился на кофточки. Женский отдел направо и вниз... Так, где у нас коричневый цвет?..
-- Продолжайте, комиссар, - начальник Системы безопасности подвинул гостю блюдо, на котором стоял стакан с искусственным яблочным соком.
Из стакана торчала трубочка с фильтром и в ней была последняя новинка - система, помогающая человеку втягивать жидкость. Не нужно было сосать, напрягая губы, сок сам тек в рот.
-- Благодарю, - комиссар отхлебнул сок, поморщился - химическая дрянь - и еще секунду - другую молчал, собираясь с мыслями. - Итак, в двадцать один десять компьютер зафиксировал исчезновение человека в супермаркете, а через восемнадцать минут обнаружил его снова. Анализ информации позволил установить, что человек выбрался из окна туалета "для персонала" на девяносто восьмом этаже и стоял на ремонтной площадке. Расследование установило, что в это время в туалет заезжал робот-уборщик, модель девятнадцать СА new. Он отметил, что в кабинке находится посетитель, и сделал ему замечание.
-- Человека можно опознать? - быстро спросил начальник Системы безопасности.
-- Увы. Человек ответил односложно и невнятно, идентифицировать голос нельзя.
-- А визуальный контакт?
-- Робот видел лишь ботинки человека...
-- Это же самое главное! Ботинки индивидуальны, и по их коду...
Комиссар так грустно посмотрел на начальника Системы безопасности, что последний смешался: - Простите, комиссар.
-- Я не хуже вас знаю, что человека можно опознать по его ботинкам, но хакер тоже это знал. Он купил новую пару в супермаркете, переобулся, а по окончании дела, очевидно, бросил их в утилизатор. Ботинки не прошли кассу, поэтому установить, кто их брал, не представляется возможным. Мы можем лишь с известной долей вероятности предположить, что это мужчина.
-- Женщина не могла взять мужскую обувь?
-- Могла, но надеть мужские носки, рискуя привлечь к себе внимание...
-- А камеры, у нас всюду столько камер?..
-- Ничего, - вздохнул комиссар.
-- Я понял. Итак, что же нам остается?
-- Остается опрос свидетелей на этаже, вдруг кто-то что-то видел. Здесь, к сожалению, время работает против нас, через два дня сегодняшний вечер сотрется у них из памяти. И, разумеется, мы опросим всех известных хакеров, вдруг повезет. Есть вероятность, хотя и слабая, что это гастролер. Особая группа занимается теми, кто посетил наш город за последнюю неделю.
-- Почему неделю?
-- Как правило, хакеры-гастролеры не живут на одном месте больше двух дней, чтобы не примелькаться. А если они посетили город с деловым визитом, задержка вообще невозможна. Вы же знаете, как быстр наш рабочий ритм.
-- Все равно увеличьте срок до двух недель.
-- Хорошо.
-- Надеюсь, мне не нужно говорить вам, как важно это дело.
-- Нет.
-- Привлеките все необходимые силы, даже с избытком. Если нужно, снимите следователей с преступлений первой категории.
-- Убийств!?
Начальник Системы безопасности строго посмотрел на комиссара:
-- Поймите, Джексон, этот человек страшнее убийцы, он болен. Он не может жить без природы, его не купишь ни деньгами, ни благами цивилизации. Это детонатор, который может сработать в любой момент. И если среда в обществе будет подходящей, мы получим взрыв в виде революции. А обстановочка, я вам скажу, не из лучших. Уже сейчас начались ненужные вопросы, чем людям грозит колпак, и если эти мнения победят, наружу выйдет многое. Начиная от того, чем мы дышим, и кончая тем, что мы едим.
-- Значит слухи о мутациях...
-- Не слухи, - мрачно подтвердил начальник Системы безопасности. - И если это откроется, отвечать придется всем, в том числе и вам, дорогой комиссар, смена власти - жестокая штука.
-- Я... понял.
-- Я рад. Идите и ищите, переройте весь навоз, которого хватает в вашем хозяйстве, но найдите этого человека.
К Маилсам Хейли пришел под вечер. Без труда вспомнил данныебиографии опрашиваемого. Борис Майлс, эмигрант во втором поколении. Родители, фамилия Малинины, выходцы из России. (Не люблю эмигрантов и не люблю русских, но чувства к делу не пришьешь).Осужден два раза, первый условно. На свободе уже девять лет. Ладно, приступим к делу. Не тратя времени, все-таки это был тринадцатый адрес, а в списке еще восемь, Хейли представился, предъявил жетон.
-- Нет, спасибо, - Хейли сел, отметив про себя, что мужчина внутренне напрягся, а женщина испугалась.
Впрочем, это была стандартная реакция, любой бывший осужденный боится повторения кошмара тюрьмы или лечебницы. Сколько лечился этот мужчина? Семь месяцев, не слабо. Да, я бы тоже боялся. Ладно, к делу...
Первым делом Хейли спросил, были ли Маилсы вчера в супермаркете с двадцати тридцати до двадцати двух ноль-ноль. Оказалось, что были, хотя это, как раз, неудивительно, вечерние, самые посещаемые часы. В этот промежуток времени супермаркет посетили девять из двенадцати опрошенных сегодня семей. Хотя кое-что все-таки настораживает: пенсионеры предпочитают ходить за покупками днем, когда меньше народа.
-- Что вы купили? - строго спросил Хейли.
-- Я... покупал подарок жене на день Рождения, - глухо ответил мужчина.
-- Точное время, когда вы вошли и вышли?
-- Пришли где-то в девять, ушли в десять.
-- Многовато времени для одного подарка, не находите? Или вы плохо знаете супермаркет?
-- Хорошо... просто я не знал точно, что я подарить Мире.
-- То есть вы бродили по залам?
-- Да.
-- Какие именно отделы вы посещали?
-- Парфюмерный, Шерстяной, Посудный...
-- Обувной?
-- Кажется, нет.
-- Кажется, или точно? Меня интересует Мужской отдел.
-- Инспектор, - мягко вмешалась Мира, - если я скажу, что вчера в супермаркете я все время была вместе с мужем, вы будете удовлетворены?
Хейли удивленно поднял брови:
-- Вы не остались на площадке для "ожидающих"?
-- Нет.
-- Вы ходили с мужем выбирать себе подарок!?
-- Именно. Я же знаю его слабость, поэтому и не рискую оставлять одного в магазине.
-- Допустим. И какой же подарок вы выбрали?
-- Шерстяную кофту.
-- Если вам не трудно, покажите.
Она показала, и Хейли убедился, что изделие куплено вчера, в двадцать один пятьдесят. Еще секунду инспектор думал, потом склонил голову:
-- Простите за беспокойство.
-- Мы все понимаем, инспектор.
Если бы Хейли было двадцать три года и если бы он посетил Маилсов первыми, он бы прояснил весь "туман". Например, заставил бы мужчину ответить, все-таки посещал он обувной отдел или нет. Выяснил, был ли он на верхнем этаже. Задал пару провокационных вопросов, сличил бы показания супругов. Но Хейли было двадцать семь, он опросил сегодня двенадцать семейств, и все опрашиваемые отвечали неточно, прятали глаза, мямлили, так что, всех арестовывать? Какого черта он должен выглядеть чудовищем в глазах этой милой женщины!? Ищут иголку в стоге сена, а крайний он, Хейли. Улик с гулькин нос, а результат требуют. Нет, пускай начальство отдувается, а он тоже человек. Поэтому Хейли поставил в блокноте против фамилии Маилс значок "Чисто", извинился, попрощался и ушел.
Когда дверь за инспектором закрылась, Борис подошел к серванту, налил себе рюмку коньяка и выпил. Горячая жидкость обожгла нутро, тиски, давившие грудь, немного попустили, воздух хлынул в легкие.
-- Налей и мне, - попросила Мира.
Он налил. Мира выпила, закашлялась. Борис посмотрел на нее с нежностью:
-- Зачем ты выгораживала меня?
-- Оставь, пожалуйста, - раздраженно сказала женщина, и он смог убедиться, что жена все знает.
В комнате повисла тяжелая пауза, во время которой Борис проклинал себя за неловкость: Мира ничем не заслужила такого отношения, она выручила его в ту минуту, когда он думал, что все пропало. И ни словечком не упрекнула его за "срыв". Нужно было срочно перевести разговор на другую тему.
-- Как ты узнала, какой подарок я купил? - наконец спросил Борис.
Она насмешливо посмотрела на мужа:
-- Грош мне цена, если бы я не знала этого еще неделю назад, когда ты завел разговор о новой шерстяной коллекции Холмса. Ты можешь обмануть полицию, но не меня.