У Романа вся стена его комнаты была завешана плакатами с качками. От пола до потолка. Самым крутым был, конечно, Шварценеггер. Этот плакат обошелся Ромке аж в 50 рублей. Он специально ездил за ним на толпу, а деньги взял у родителей. Его мать рассказывала моей, что: "Дала Роману 50 рублей для плаката - ведь Роман серьёзно занимается культуризмом". Моя мама вздохнула и строго высказала мне дома:
--
Вот, видишь какой Ромашка - серьёзно занимается культуризмом. А ты только и делаешь, что сидишь с утра до вечера, ноги в потолок, и читаешь свои книжки".
--
Качалка стоит аж 15 рублей в месяц, - трагически сказал я.
--
Я буду давать тебе деньги, - донесся с кухни голос отца, - только ходи.
И я согласился ходить. Делать было нечего. Во-первых, Ромка действительно, заметно изменился с тех пор, как стал качаться. У него появились на руках округлые мышцы, он научился подтягиваться и делал это уже 12 раз. Во-вторых, он давно звал меня на качалку, а я боялся просить у родителей деньги. Всё-таки 15 рублей... А в третьих - была, пусть и туманная, возможность, что и мне выделят из семейного бюджета 50 рублей на покупку роскошного плаката. Когда-нибудь выделят, когда я прохожу на качалку целый год и тоже стану "серьёзно занимающимся культуристом". Поэтому на следующий день я сказал Ромке, что тоже начну ходить с ним на качалку.
В тот же день Ромка привёл меня в подвал ветхой двухэтжки. Громко пустучал вобитую железом крепкую дверь.
Она открылась, в проёме возник суровый крепкий мужик в дырявой белой футболке, полинялом трико и чешках. Я сразу сунул ему в нос 15 рублей. Он объявил, что атлетический зал законно организован Механическим заводом и занятия бесплатные. Но занятия эти проводятся исключительно для работников Механического завода, или их детей. Я ответил, что папа у меня офицер, а мама - медсестра. Мужик смерил меня цепким взглядом, сообщил, что запись окончена в прошлый понедельник, но деньги взял и буркнув: "Понедельник, среда, пятница", отвернулся. Но не тут то было. Я сказал мужику, что Ромка ходит во вторник-четверг-воскресенье, что я его друг и тоже так хочу ходить. Мужик пристально посмотрел на Ромку. Подумал. Вспомнил, что Ромкин отец - шишка на Мехзаводе и нехотя процедил: "Ладно, но если не будешь ходить, я тебе абонемент не продлю".
--
Пошли, - толкнул меня Ромка, который сразу как-то скис, - и мы пошли.
Тяжёлый, застоявшийся запах пота неприятно ударил в нос, едва я переступил порог раздевалки. На ржавых ядовито-зелёных шкафчиках были написаны красные цифры и названия заводских цехов. По углам стояли две выщербленные длинные скамьи. Я открыл шкафчик, но Ромка сказал:
--
Нельзя, тут Миша раздевается.
Я открыл другой.
--
И тут нельзя, тут другой Миша раздевается.
--
А где тогда можно?
--
Вон там, - ответил огромный, наголо бритый мужик со звериным взглядом (позже я узнал, что взгляд этот он долго вырабатывал перед зеркалом, так как считал, что это делает его похожим на Шварценеггера).
Я посмотрел туда, куда он указал. Шкафчик был совершенно ржавый, с паутиной внутри и настолько изувеченной дверцей, что по всем законам физики она никак не могла закрыться. Ромка тихо переодевался, делая вид, что ничего не замечает. Тогда я подошел к первому попавшемуся шкафчику и стал переодеваться, вешая вещи в него. Переоделся и посмотрел на Ромку. Он был уже готов.
--
Пошли?
В коридоре Ромка стал мне шептать, что я говорил с самим Мишей, что это он просто прикалывался надо мной, он вообще, любит шутить, что свободных шкафчиков много и самое главное сегодня - не перекачаться, а то будут болеть руки. Потом Ромка открыл дверь тренажёрного зала и мы переступили его гнилой порог.
Запах пота там был не менее густым, чем в раздевалке. Он только был свежее и более влажным. Народ качался самый разнообразный - от тощих очкастых студентов до таких огромных глыб из упругого рельёфного мяса, что делалось страшно от мысли о том, как такие вообще, ходят. Я увидел нескольких девушек и одного крепкого седого старика лет пятидесяти с добродушным лицом и академической бородкой. Ромка показал на старика и сказал:
--
Это Жила. У него фамилия такая, он качается 20 лет.
Народ занимался самыми разнообразными вещами. Кто-то просто, как-то спешно и сумбурно, поднимал штангу, или гантели. Кто-то методично, шумно вдыхая и выдыхая воздух, совершал одно и тоже упражнение, измерял сантиметром свои руки и ноги, делал записи в тетрадке, взвешивался, щупал пульс и повторял опять то же упражнение. А один мужичок сидел на девушке, которая лежала на лавке и с аппетитом делал ей массаж спины. Оказалось, это Миша-второй.
Незаметно у Ромки в руках оказалась штанга и он стал ей что-то делать. А я стою, как дурак и смотрю. Увидел сурового мужика, которому дал 15 рублей, подошел к нему.
--
Что мне делать-то?
Он кисло посмотрел на меня.
--
Ходи, смотри, делай что делают все.
И я стал смотреть и делать, ожидая своей очереди к тому, или другому снаряду. Делал как мог, и все вроде-бы получалось легко. Полтора часа занятий пролетели незаметно. Я мог бы ещё заниматься, но суровый мужик выгнал всех в раздевалку. Домой я шел в приподнятом настроении и даже не боялся встретить на тёмных улицах Манука, хотя по слухам, его ещё в прошлом месяце посадили за кражу. Был чудный сентябрьский вечер.
Утром пришла расплата. Я не смог встать с дивана. Ноги и руги одеревенели и страшно болели. Особенно руки. Он разгибались только наполовину.
Я кое-как доковылял до школы. Все уроки мучился от мышечной боли. С физкультуры в тот день я, как всегда, удрал. Мысль о том, что надо будет сдавать подтягивание и бег на 600 м показалась моему разбитому телу чудовищной. К четвергу я кое-как оклемался - помогла растирка из денатурата и тёплые ванны. Идти на качалку я, конечно же, не хотел. Но отец сказал, что вначале всегда так, а потом даже понравится, когда будет активно выделяться меланин. Его избыток в организме будет вызывать "охоту" к физическим упражнениям.
На качалку я приплёлся в самом грустном настроении. Очень не хотелось перебарывать себя. С каким бы удовольствием я валялся бы сейчас на диване и читал "День триффидов"! Меня заставили прийти. Насильно. А я страшно не любил что-то делать из-под палки. В раздевалке я столкнулся нос к носу с Мишей. Он пожал мне руку и пошёл в душ. Ромка в тот день не пришёл. Утром он сказал: "Неохота было".
21 мая 1989 года в качалке торжественно заканчивался очередной сезон занятий, потому что 25-го в "Полтиннике" (Дворец культуры "Юбилейный") ожидался Второй открытый городской чемпионат по атлетической гимнастике, после которого народ на лето расползался по своим делам и качалка закрывалась до сентября. Я пришел на занятия ровно к 9-00, испытывая легкую грусть. Всё-таки я пропустил только три занятия за весь сезон! Когда болел гриппом и когда (один раз) "неохота было". А вот Ромка перестал ходить с января. Я поздоровался в раздевалке с обоими Мишами, и ещё кое с кем, принял душ, взбодрился, прошёл в зал.
Зал был полон. Народ готовился к городскому чемпионату. У открытого окна один Миша рассказывал другому свою вечную историю:
--
Вчера на ночь пробежал пару километров, слегка позанимался на турничке. Перед сном аж два раза сходил по-большому. Принял душ и стакан кефира. Спал крепко. Утром опять принял душ, пробежался для зарядки, съел овсянки. Молоко пить не стал - калорий за неделю много набрал. Выпил какао на воде. Измерил бицепс. На 0,3 сантиметра прибавил! Неплохо. А трицепс что-то спадает. Хочу его сегодня подкачать, а то некрасиво будет. И грудь.
--
И грудь! - ответил второй Миша.
--
Ещё ноги надо. Чуть-чуть. Потом в бассейн сходить. И к врачу. У меня что-то давление скачет. И анализы давно не сдавал. Надо сдать. А то что-то много - два раза по-большому ходить. Вдруг с желчным пузырём чего. Может из-за анаболиков? Я когда начинал - одно время колол. Дурак был, молодой...
В разговор мягко вмешался Жила.
--
Я тоже в молодости на диетах сидел разных. К врачам за лекарствами обращался. Мышцы чтобы нарастить. Ерунда это всё. Лучше ничего не принимать. Надо вот как ребята наши, - он кивнул на меня, - занимаются просто, для себя, для здоровья. А все эти сантиметры, килограммы... Чепуха.
Напротив зеркала участники предстоящего чемпионата, подобно олимпийским богам, или ожившим античным статуям, устроили "прикидку" - показательные, тренировочные выступления. Я вместе с простыми смертными смотрел на их выступления, попутно делая жим стоя для бицепса, жим стоя для трипецса. Покачал дельтовиные, косясь на Ларису в чёрном кожаном трессе. Остановился передохнуть. Совсем рядом приятно баритонил Жила:
--
Помню прихожу в шестьдесят восьмом году к секретарю заводской партячейки. Давай, говорю, спортивный зал организуем. Для занятий атлетической гимнастикой. Что это ещё такое - говорит. Ну, объясняю, так мол и так, фильм "Спартак". Там - Керк Дуглас, культурист. Никаких, отвечает, занятий культуризмом. Это - не наше. А как же, спрашиваю, Поддубный там, Лурих. Это - при царизме - отвечает. В общем, доспорился я с ним до того, что мне выговор по партийной линии вкатали и спортзал закрыли, где гиревики занимались. Пришлось вступать в заводскую команду штангистов. Всю фигуру этой штангой испортил.
Я как раз делал жим штангой лёжа, для груди. Мне стало смешно и я едва не выронил штангу из рук. Володя, который меня страховал, едва успел её удержать.
Закончив качать грудь, я решил передохнуть. На подиуме как раз демонстрировал себя некий Витёк. Два мальчишки-семиклассника восхищённо смотрели на его мышечные бугры.
--
Год уже качается, - шёпотом говорил один.
Я слушал их и досада распирала меня. Он год качается и я. Он вон какой, а я как был, так и остался. Разве что подтягиваться научился, да и то, в апреле. За спиной послышался тенорок Миши-второго, "наколочного". У него весь торс был в наколках.
--
Гля-гля, Витёк, твою мать! Кретин, мля. На анаболиках разъехался и думает царь и бог.
--
А что, анаболики вредные? - спросил его один из семиклассников.
--
Ясный перец, - отвечал Миша "наколочный", - от них сердце садится, печень и почки.
--
А ты их разве не колол? - не унимался семиклассник.
--
Я-то чуть-чуть, а этот не слезает с них. Он потом, как бросит заниматься, так сразу жиром обрастёт.
--
Почему же он бросит?
--
Видишь, одышка какая, как вены на шее вздулись? У него давление бешеное. Значит, сердце и почки уже посадил. Скоро проблемы посерьёзнее начнутся. Придется бросить. Тогда и начнётся.
--
Что же ты ему об этом не сказал? - осторожно спросил я Мишу "наколочного".
--
Да говорил я ему, и не один я. А ему что об стену горохом. Надо вон как Жила. Здоров, как бык. На железе мышцу нарастил. Да, Вань?
Иван Жила как раз рассказывал что-то одной из только что выступивших девчонок.
--
Чего Миш? - не расслышал он.
--
Говорю, что надо как ты - железом качаться, никаких анаболиков и курева. Слушай, а водку ты пьешь?
--
Нет, не люблю, - просто ответил Жила. Девушка посмотрела на него с нескрываемым уважением.
Полтора часа давно истекли. Но качалка не закрывалась. Закончилась "прикидка", но народ всё равно толпился. Петрович в неизменных чешках стал торопить:
--
Закрываемся, закрываемся, до сентября!
В раздевалке мы переодевались медленно, не торопясь. Всем было грустно оттого, что сезон закончился. Ходили слухи, что качалку могут закрыть, но Миша -первый, "шварц", сказал, что закрывать её пытались уже много раз и не закрыли. Значит, не закроют и в этом году.
Я надевал уже вторую туфлю, когда вбежал Миша "наколочный". Он был бледный и непривычно испуганный.
--
Жила умер! - выпалил он.
--
Как, где?
Мы все бросились за ним. Жила лежал на деревянной скамье для жима на грудь. Глаза его были еще открыты и смотрели в кооперативный календарь со Шварценеггером, правая часть тела - бледна, а левая - почернела, во рту опадала белая пена.
--
Тромб оторвался, - сказал кто-то, - эмболия.
--
Я его страховал, - рассказывал Миша-второй, - всё было нормально. Потом он охнул, выпучил глаза и стал бледнеть. Задёргался, скрючился ... И всё...
--
Царство небесное, - сказал кто-то.
Домой мы шли вчетвером. Володя рассказывал:
--
Миша говорил, что это хорошая примета, если перед соревнованием кто-то умрёт, или травму серьёзную получит. Значит - успех будет. Знаете - в этом году соревнования-то не городские будут, а региональные. Это только для виду написали, что городские. Даже из Москвы и Ленинграда приедут. И будет мужик, который снимался в "Красной жаре" вместе со Шварценеггером. Когда в Москве съемки были, он со Шварцем в одном эпизоде играл и тот ему даже автограф подарил.
Дальше мы шли молча, думая про несчастного Жилу, странную примету и того счастливчика-мужика, который со Шварцем в эпизоде играл.
Все ребята, кроме меня, жили от качалки далеко. Расстались мы у автобусной остановки.
--
Ты в сентябре придешь? - спросил Володя.
--
Вряд-ли, - ответил я, - мне в институт надо будет готовиться. К репетиторам буду ходить, четыре раза в неделю по вечерам, времени совсем не будет.
--
Ну для спорта-то часок всегда можно найти.
--
Дома буду, конечно, заниматься. У меня гантели хорошие есть. А на качалку... Приду, - вдруг выпалил я, - обязательно приду!
--
И я, - ответил Володя.
--
И я, - добавил Игорь.
А крепыш Сергей промолчал. На следующей неделе он уходил в армию.
Я честно занимался гантелями всё лето. Дед даже как-то заметил, что я "вроде-бы поправился".
27 августа я случайно встретился с Володей. Он сообщил, что переехал на другую квартиру и ходить в нашу качалку не сможет. Игорь тоже собрался в институт. В строительный. Уже ходит к репетиторам. Мы поболтали минут десять, съели по мороженому и расстались. Володя пошёл направо, а я - налево, к троллейбусной остановке.
Вскоре начался новый учебный год и с этими репетиторами времени свободного не стало совсем. С утра до ночи - сплошная, непрекращающаяся учёба. Когда я уставал от наук, я брал гантели и делал упражнения. Жим стоя для бицепса, жим стоя для трипецса, качал дельтовиные, делал отжимание на полу для груди.
И всегда вспоминал качалку - Жилу, Петровича, ребят и невыразимо-дорогой, терпкий запах настоящего, честного пота...