Лазарева Евгения Михайловна : другие произведения.

Стрелок, глава 8

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире

 []
  Глава 8
  -----------------------------------------
  Перебираю тетрадки. Завтра суббота, всего три урока. После них пойду в изостудию. Столько событий, что Гензель за ними как-то потерялся. А жаль. Он неплохой человек, да и преподаватель хороший.
  
  - Даниил!
  
  Блин, ну вот начинается.
  
  - Даниил, ты слышишь меня? - в дверях появляется отец.
  - Слышу, папа, - кротко говорю я.
  - Что это ты там устроил у отца Лаврентия? - отец то ли пуговицу теребит, то ли просто постукивает пальцами по животу.
  - Ничего, папа, - со вздохом отвечаю я. - Он спросил, как часто я молюсь. Ну, я и ответил. Правду.
  - Ну, и очень плохо, что твоя правда именно такая.
  
  Ему явно хочется вспылить. Однако звонок Сан Саныча в определенной степени останавливает его. С одной стороны, за отлучение от секции тоже можно было бы взгреть, но с другой - отцу ясно сказали, что мальчишке нужна спокойная атмосфера и доброжелательная обстановка, у пацана посттравматический синдром. Неплохо.
  
  - В бога нужно верить и обращаться к нему за поддержкой, - продолжает он свою линию.
  
  Стараюсь смолчать. Все так же перебираю тетрадки, складываю нужные в портфель. Смотрю учебники.
  
  - А отец Лаврентий - посредник между тобой и богом. А ты с ним так по-хамски...
  
  Тут я не выдерживаю, хотя и знаю, чем это может закончиться.
  
  - Слушай, а зачем мне посредник? Ты можешь мне ответить? Почему я не имею возможности обратиться к этому самому богу напрямую?
  - Почему же не имеешь? - несколько опешивает отец. - Вот как раз через эту самую молитву и обращайся.
  - Тогда зачем отец Лаврентий?
  - Н-ну... По каким-то вопросам он лучше поговорит с богом, чем ты. Грехи, опять-таки, снимет.
  - Это он-то? - я даже привстаю. - А кто он такой, чтобы снимать грехи? Ты рожу его видел? А пузо?
  - А что "пузо"? - он смотрит почему-то на свое.
  - Я бы еще понял, если бы эти самые грехи снимал кто-то вроде ангела. Прекрасный душой и телом. Сам безгрешный. Тогда можно было бы поверить, что такой - снимет. И аннулирует.
  - Ты что-то начал забываться! - повышает голос отец. - На себя посмотри.
  - Ну, я-то не претендую на роль ангела, - и тут во мне появляется какая-то даже злость. - Я обычный человек, папа. Как, впрочем, и твой попик. И богов твоих мне нафиг не нужно. Где они все, когда люди мучаются от голода, страдают. Когда над ними издеваются и причиняют боль? А? Нету их, как нету. А почему?
  - Э-э, как же там? "Бог терпел и нам велел"! - с апломбом восклицает он.
  - Так зачем терпеть-то, папа? Неужели нельзя сделать сразу все хорошо? Создать гармоничный светлый мир без боли и страданий? Или, если уж ты такой криворучка, и у тебя с самого начала ничего не вышло, то ты хотя бы потом убери все мерзкое и жестокое. Ну, из того, что намастрячил. Так ведь нет!
  - Э-э...
  - Пап, не нужны мне такие боги. Ни христианские муки, ни буддистская сансара. Ни-че-го! Я атеист. Знаешь, мне так спокойнее.
  - А-а, - начинает отец и сдвигает брови. - Ладно, - вдруг бросает он. - Ты нервничаешь, беспокоишься. Поговорим лучше завтра. Обо всем.
  
  И это правильное решение. По крайней мере, для меня. Хотя бы на какое-то время изводить перестанут.
  
  Забираюсь с ногами в кресло. А мысли так и текут, так и текут сами собой.
  
  До чего плохо, что из секции выпнули. Теперь прости прощай та ослепительная ясность, ради которой я туда и ходил. Которая давала отдых мозгам и словно перезагружала их. Ведь взамен стрельбы наверняка навешают какую-нибудь муть. Типа занятий с попиком. Один плюс - отец хоть как-то стал контролировать себя со мной. Потому что... Потому что и правда после той драки что-то изменилось. Ну, в моем сознании. Я действительно теперь какой-то менее уравновешенный. В смысле того, что быстрее завожусь. Раньше то, что раздражало или бесило, старался просто отодвинуть в сторону, пройти, так сказать, мимо. Ну, сделать вид, что ничего этого типа нет. А сейчас отодвигай не отодвигай, оно так и лезет, так и лезет. И я уже не могу принимать этот самый вид. Будто с тормозов спускает. И сегодня если бы отец начал снова унижать меня, я бы точно вспылил и ответил. Он бы меня стукнул, я бы - тоже. Ну, и понеслось бы дальше по накатанной.
  
  И еще все эти размышления о несправедливости мира, о его подлости и жестокости. В чью копилку падают и падают денежки. Такое впечатление, что голова скоро лопнет. А очистить ее будет нечем. Ужасно.
  
  Упираюсь подбородком в колено, сцепляю руки в замок.
  
  Сегодня небо чистое, должны быть видны звезды. И я уже тянусь к выключателю, как вдруг вспоминаю про девчонку. Рот сразу же сам собой растягивается в улыбке. Даже на душе теплеет.
  
  Ну, надо же! Кто-то еще может завороженно пялиться на эти небесные огоньки. Удивительно. А какие у нее глаза... Нет, ну просто изумительные. Не пустые, не застывшие, не подсчитывающие судорожно выгоду. А такие, ну... Человеческие, теплые, осмысленные. Окна в чудесный сад. Эх. Жалко, что я ее не догнал.
  
  Хотя ну вот бы и догнал. И что? Схватил бы за рукав? Что сказал-то бы? "Здравствуй, мы с тобой, наверное, родственные души. Как тебя зовут"? Смешно. И идиотски. На месте этой девчонки я бы себя сразу отфутболил.
  
  Она ведь явно не из тех, кто знакомится на улице. И что же тогда мне бедному делать, если увижу ее еще раз?
  
  Вытягиваю ноги, дергаю себя за ухо. В голову приходит мало что. Можно сказать, почти ничего.
  
  Попробовать поймать и удержать ее взгляд? И попытаться в своем выразить то, что мы похожи?
  
  Ну, во-первых, если она его не фокусирует на обычных вещах, то взгляд этот и не поймаешь. А во-вторых, подумает еще, что пристаю. Пруд пруди ведь таких кретинов, которые вот так стараются глазами подцепить ради перетраха. Эх.
  
  Зато при мысли о ней, ну как-то хорошо так становится. Словно я не один. Хотя, ну вот и не один, и что? Какая в принципе разница-то? Ведь не зря говорят, один ты сюда приходишь, один и уйдешь. Так-то оно так, конечно. Только если бы нас таких больше было, может, и мир бы вокруг стал другим. Изменили бы мы его. Делами. Энергией. Еще бы чем-то. Сейчас просто на ум ничего больше не приходит.
  
  Сижу, качая тапком. И вдруг понимаю, что думаю почти так же, как рассуждала бабушка. Ну, со всеми своими идеалами о братстве, чистоте помыслов, стремлении к светлому. Вот, блин, умора. Получается, было уже нас таких чудаков двое. И что? Разве что-то переменилось?
  
  Все-таки встаю, вырубаю свет. Подхожу к окну.
  
  Я на капитанском мостике. Обозреваю кусок пространства, в который мы вышли из пустоты, совершая прокол. Похоже, места незнакомые, а рейс-то совершенно обычный. Неужели неточность в расчетах? Барабаню пальцами по стеклу. Кажется, стекло как стекло, но это не так. Наши обзорные экраны способны выдержать прямое попадание крупного астероида. И это если еще не брать в зачет защитное поле. Ну, ладно. Характеристики и так всем известны, чего о них рассуждать. Хуже то, что пока непонятно, куда нас выкинуло. Необходимо срочно определить наше местоположение.
  
  Сажусь в кресло, набираю на пульте код штурмана. И почти сразу под дверью слышатся шаги. Ну, с ума сойти, как быстро он сумел подняться с шестого уровня...
  
  - Даня, ты чего сидишь в темноте?
  
  И сразу же щелкает выключатель. Вздрагиваю.
  
  - Что с тобой, милый? - мама подходит почти вплотную. - На тебе лица нет.
  
  Она кладет руку мне на голову, но я отклоняюсь, так как ее прикосновение почему-то неприятно.
  
  - Что такое? - она явно обижена. - Ты уроки сделал?
  - Да. Давно.
  
  Интересно, и что отвлекло ее от любимого сериала? Просто какой-то сбой в программе.
  
  Она внимательно оглядывает меня.
  
  - Чем это ты тут занимался в темноте? - и выжидательно молчит.
  
  Вот больше всего меня бесят их идиотские тупые догадки! Как раз подстать их степени развития.
  
  - Размышлял, представь себе. О судьбах вселенной.
  - Чего, чего? - брови мамы ползут вверх.
  - Что слышала!
  - Успокойся, милый. Что ты так разнервничался? - она хочет погладить меня по плечу, но я отскакиваю, словно ужаленный.
  
  Она некоторое время неподвижно стоит, видимо, не зная, как реагировать.
  
  - Чего ты от меня шарахаешься? - наконец спрашивает она. - Я же не прокаженная.
  - Ну-у, - на самом деле я и сам не понимаю, что это я так, ведь она всегда себя ведет в подобном стиле. - Не знаю. Наверное, просто из-за того, что ты меня отвлекла.
  - Да? - ее взгляд становится более внимательным и каким-то еще, я даже не сразу понимаю. - Что ты тут сидишь в одиночестве? Пришел бы к нам, с нами бы посидел, - блин, похоже, она озабочена и даже встревожена.
  - Мам, и что я буду у вас делать? - засовываю руки в карманы, чтобы скрыть дрожь.
  - Как что? Общаться.
  - Ха-ха! Умора. Ты смотришь сериал, отец - новости или футбол. В идеале вы оба - в наушниках. Какое, к черту, общение?
  - Даня, Даня, успокойся. Не надо нервничать, милый, - мама делает шаг по направлению ко мне. - И вообще, как ты разговариваешь? Что за грубый тон?
  
  Это она права, не знаю, что на меня нашло. Говорю же, в последнее время пошла какая-то разбалансировка.
  
  - Извини, просто никому не понравится, когда его прерывают.
  - От чего?
  - Господи! От размышлений! Я же ясно сказал. А ты от чего подумала??
  - Что это тут за вопли? - в дверях появляется отец.
  
  Отворачиваюсь и одергиваю свитер. Ну, начинается.
  
  - Представляешь, - оборачивается мама к нему. - Я вхожу, а у него тут темень. И он сразу же начинает психовать. Буквально с полоборота.
  - Вообще-то, - я с ужасом осознаю, что меня прорывает. - В интеллигентных и культурных семьях, к которым, мама, ты причисляешь и нашу, при входе в чужую комнату принято стучать! Ты знала об этом?
  - Так, - взгляд отца мрачнеет. - Ну-ка, заткнись! Слышал? Заткнись, идиот! Ты, похоже, забыл, как надо разговаривать с родителями?
  - Это я-то идиот? Я?? - господи, так и зажал бы себе рот. - На себя бы сначала посмотрели. Одноклеточные и пустоголовые мещане! Обыватели!
  
  Ну, все. Я подписал себе буквально смертный приговор. Какой же я и правда кретин. На лбу и подмышками взмокает.
  
  - Что?? Кто?? - лицо отца звереет. - Да кто ты сам-то такой?? Вонючка!
  
  Меня начинает колотить. Сжимаю зубы, чтобы не трясся подбородок.
  
  - Олег, Олег, - кладет мама руку на плечо отцу.
  - Я? Я-то?? - начинаю хохотать. - Да чтоб вы знали! Я - капитан межгалактического корабля "Меркур".
  - Чего-о? - изумляется отец и выставляется на меня, как на последнего придурка - Сейчас я из тебя эту дребедень-то выбью!
  
  Тут я замечаю странный взгляд матери, устремленный в мое лицо, и слегка отступаю. А она хватает за рукав отца.
  
  - Прекрати, Олег. Перестань! Нам нужно с тобой поговорить. Ну же, - мама тянет его к двери.
  - Да что такое? - старается он оторвать от себя ее руки. - В чем дело? Надо этому засранцу показать!
  - Пойдем. На два слова.
  
  Они выходят, плотно прикрывают дверь. А я никак не могу успокоиться, стою как пень и дрожу. И что это им там приспичило обсуждать?
  
  Прикладываю ухо к деревянной панели. Подслушивать, конечно, нехорошо, но они ведь явно говорят обо мне. Слышу только какие-то обрывки. "Нездоров", "психика", "показать врачу" и дальше все "бу-бу-бу".
  
  Залезаю в кресло, закрываю лицо ладонями. Тут только дурак не поймет - они считают, что у меня "не все дома". Еще и Сан Саныч наверняка подлил масла в огонь с этим своим посттравматическим синдромом.
  
  Осторожные шаги. Начинает мама:
  - Данюша, а у тебя голова не болит?
  
  Вот загнула. Будто это основной признак всех психов.
  
  - Нет, мама. Не болит. У меня вообще ничего не болит, кроме души, - с определенной долей сарказма замечаю я.
  - А-а, - она явно не знает, как реагировать. - А что ты понимаешь под душой? - через паузу настороженно спрашивает она, в то время как отец берет стул и усаживается на него верхом.
  
  Смешные какие, право. К чему вот такие вопросы? Чтобы поймать меня на чем-то?
  
  - Душа, мама, находится где-то здесь, - упираю я стиснутый кулак прямо в грудь. - И если ты не знаешь этого, то очень плохо. Ведь у тех, у кого нет души - нет ни совести, ни принципов, ни добра. Слышала когда-нибудь про бездушные автоматы?
  - Та-ак, - нерешительно, но угрожающе произносит отец. - Ты опять за свое?
  
  И правда, что за черт сегодня дергает меня за язык? Задираюсь выше крыши.
  
  - Ладно, - примиряюще вставляет мама. - Не будем об этом. Мы же хотели побеседовать о другом, - и выжидательно смотрит на отца.
  - Кхе. Да, - говорит тот. - Мы тут вот с матерью посоветовались и решили, - пауза. - В общем, решили, что тебя надо показать врачу. Кхе. В этом твой Сан Саныч прав.
  
  Значит, они действительно считают, что я двинулся. Хотя если оценивать объективно, у меня просто психологическая разбалансировка. Приводящая, по сути, к последствиям, аналогичным действию "эликсира правды". Ха-ха. Умора. Ну, еще голос этот, конечно. Но совсем не очевидно, что его не было раньше. Просто раньше я ни о чем не спрашивал. Вот и все. А если этот голос потенциально был и раньше, то либо я свихнулся уже давно, либо - вообще абсолютно нормален.
  
  - Тебя это не интересует? - в тоне мамы подчеркнутая забота.
  - Просто не думаю, что мне это нужно.
  - Вот уж не рассчитывал, что ты станешь отказываться. Это ведь в твоих интересах, - отец принимается крутить пальцами, положенными на спинку стула.
  - Вам что, кажется, что я псих? - напрямую спрашиваю я.
  
  Они оба отводят глаза. Ведь констатация такого факта - крайне неприятная с их точки вещь.
  
  - Э-э. Просто нам с отцом кажется, что твои фантазии зашли слишком далеко. Ведь тебе уже не пять лет, - мама поправляет складки на юбке. - И повлияла, конечно же, на это травма.
  - Даня, ты что, действительно считаешь себя капитаном космического корабля? - отец вкладывает максимум теплоты во взгляд.
  
  Да, рассказать им про капитана - это надо было додуматься до такого. И как у меня с языка сорвалось?
  
  - Ну, мне всегда было интересно представлять себя кем-то еще, - отвечаю я ему. - Разве не так делают все актеры и писатели?
  
  Они переглядываются.
  
  - Так ты теперь еще и актер? И писатель? - уточняет отец.
  
  Вот дураки!
  
  - Нет, - поясняю я. - Сказал для примера.
  - А-а. Ну, не важно. Я уже договорился, в воскресенье сходим к доктору. Хорошая частная клиника. И врача рекомендуют, - выжидающий взгляд.
  
  И когда успел? Отец у меня, конечно, очень инициативный и очень споро реализующий то, что решил. Этого у него не отнять. Однако выдающейся карьеры он все-таки не сделал.
  
  - Чего молчишь?
  - А чего говорить-то? Ответ мой вы уже слышали.
  - Даня, для твоего же блага, - мама кладет руку мне на плечо. - Чтобы ты скорее вернулся в строй.
  
  "В строй". Вот умора! Сразу же представляются бесконечные шеренги марионеток. Марширующих, отдающих честь (ха! в прямом и переносном смысле). С одинаковыми пустыми лицами. Готовых выполнить все, что ни прикажут.
  
  В общем, родители в конце концов уходят, и я остаюсь один. Переодеваюсь в пижаму, готовлю постель.
  
  Ясно ведь было, к каким последствиям все это приведет. Но, однако, вырвалось же. Блин, все-таки какую-то часть контроля над собой я утратил. Навсегда, не навсегда, это уже другой вопрос. Словно плотину какую прорвало. Что думаю, то и говорю. Ну, не всегда, конечно. Но раньше-то хоть думал, что может быть дальше. Ведь не выделяться - безопаснее.
  
  Подхожу к окну. И почти сразу оттуда выныривает двойник. Смешной такой в желтой пижамке с мячиками. Ну, вернее, не совсем, конечно, желтой. Желтая-то она у меня. А у него - цвет как бы полустерт. Интересный такой тон получается, как в дымке.
  
  Прижимаюсь носом к стеклу. Он - тоже. Ладони - к ладоням. И опять словно тепло протаивает с той стороны.
  
  - Знаешь, друг, - говорю я ему. - А ведь, оказывается, ты смерть.
  
  Взгляд у него сразу серьезным становится. Даже задумчивым каким-то. Словно он озадачен.
  
  - Да, да. Представляешь? А я-то считал..., - не заканчиваю я фразу.
  
  Смотрю в его, такие близкие, глаза. Тоном тоже чуть темнее, чем мои. И они, глаза эти, кажутся родными донельзя. Ну, будто свои собственные. Ага. Немного отдаляюсь, чтобы увидеть все лицо.
  
  Да, оно тоже такое... Ну, словно недоумевающее. Типа, и как такие жуткие слова вообще могли придти кому-то в голову.
  
  Вот он, мой друг, с которым вместе играли в зеркальные машинки и солдатиков, вместе рисовали, старались разгадать тайны звездного неба. И придумывали разные истории.
  
  Снова приближаюсь. Вглядываюсь, вглядываюсь. И вдруг чувствую, что меня словно закручивает вихрь. Лицо двойника искажается, глаза становятся такими злыми, что я отшатываюсь. И кричу:
  - Кто ты? Кто ты?! Что тебе нужно?
  
  Кажется, в грудь ударяют с бешеной силой. А в голове вертятся слова "Надо понять! Надо понять!".
  
  - Что, блин, понять??
  
  Тут со стуком открывается дверь, а на пороге стоит отец в дурацких трусах до колен и с не менее злым лицом.
  
  - Слушай, братец! Это уже выходит за всякие рамки! Этак тебя скоро связывать придется.
  
  Я оглядываюсь, но мне не до него. Так, может, голос все же был прав, а? Но как?? Как такое может быть? Ведь десять лет. Десять!
  
  - Еще одна такая выходка, и будешь сидеть на препаратах. Как овощ!
  - Чего? - наконец отзываюсь я.
  - Олег, как ты можешь? - мама в кокетливой ночной рубашке с цветочками так же смешна, как и отец в своих трусах.
  
  Да уж чего душой кривить, и я сам-то, в этой пижамке с мячиками. Увидел бы кто нас всех втроем в таком видоне, уссался бы. Я начинаю ржать.
  
  - Вот видишь, дорогая, - шипит отец. - Он совершенно слетел с катушек.
  - Что случилось? - подходит ко мне мама. - Тебе приснился кошмар?
  - Ага, кошмар! Да он еще и не ложился. Посмотри повнимательнее на него.
  - Почему ты кричал, милый? - она приглаживает мне волосы.
  - Мне показалось, - совершенно искренне отвечаю я. - Что за окном чудовище.
  - Вот видишь! - повышает голос отец.
  - Ну, он у нас всегда был фантазер, - примирительно говорит мама, продолжая гладить меня по голове.
  - Но не в пятнадцать же лет.
  
  Да, скоро я вообще перестану приближаться к своему окну. По крайней мере со включенным светом.
  
  - Давай, выпей валерианочки, - советует мама. - И ложись. Время позднее. Тебе завтра вставать.
  
  Она укладывает меня, поит вонючей коричневой жидкостью и выключает верхнюю лампу. Я не сопротивляюсь. Если начать выпендриваться, еще вызовут какую-нибудь психушную скорую. Если такая, конечно, есть.
  
  Лежу, короче, себе такой. Лежу и думаю. Как много событий за один день, зашибись. Еще и название это откуда-то выпало. Ну, "Меркур". Никогда про такое не слышал и не читал. И корабль-то мой всегда был безымянным. Не специально, конечно, а просто не было необходимости как-то называть его. Также как и все члены экипажа не имеют имени. Я - капитан, есть штурман, бортмеханик, инженер, ну, и так далее. "Меркур", ага. Откуда что берется?
  
  Блин, и этот голос с этой своей смертью, и двойник с неотвязной идеей какого-то понимания. Как вспомню его внезапно злые глаза, сразу мурашки бегут.
  
  Что-то все это начинает напрягать. Реально. Жил бы себе с тремя извилинами и с отсутствующей в мозгу функцией воображения, до чего хорошо бы было. Просто замечательно. Мир знай себе трехмерен и зримо вещественен. Ничего потустороннего или странного. Красота!
  
  Только скучно. Совсем как-то бессмысленно становится. Тогда уж действительно жить незачем. Ради какой-то не понять какой работы или карьеры? Ради денег? Пфу! Или, не дай бог, семьи? С детишками, женушкой. Не надо мне всего этого, точно. Жизнь можно оправдать только талантом, умом. Ну, или предназначением. А если у тебя ничего такого нет, то ты ничем не лучше таракана.
  
  Вот и я вроде него, только прекрасно понимающего это. В отличие - ха! - от других. Задрюченных понятиями "так положено" или "так принято". Ну, либо считающих себя пупами земли. И спасает меня (пока) только эта самая фантазия, которая дает яркие краски. В серые будни. Но сейчас этот мой спасательный круг явно получил пробоину.
  
  Еще и к врачу поведут. А тот уж найдет, конечно! Если ты хоть чуточку отличаешься от других, то в глазах этих самых других будешь точно ненормален, хоть и сотню раз здоров. А что такое норма для моего возраста? Одномерное мышление. Удовлетворение простейших инстинктов. И никаких фантазий (кроме сексуальных, конечно). Гормоны должны играть вовсю. И я, как и остальные, должен либо обжимать и трахать направо-налево, либо дрочить до усрачки. А если ничего такого нет и в помине, то что-то не та-ак, ребята. Умора, честное слово. И первое предположение будет, что я гей. А если не-ет... То псих. Однозначно псих.
  
  Круто, чего ж сказать. Еще приплетут капитана космического корабля. Хорошо, что про двойника и голос не узнают. Да уж. Куда дальше.
  
  
  Утром просыпаюсь раньше на час, и понимаю, что больше не усну. Вот единственная психологическая проблема, которая меня действительно беспокоит, это как раз расстройство сна. То уснуть долго не могу, а то вот так торкнет, и привет. Крутишься, крутишься, и все бесполезно.
  
  Под стук часов завтракаю своей дурацкой кашей, потом глажу рубашку. Тишина мертвая. Родители дрыхнут как сурки. Ничего их не напрягает, ничего не интересует. Хорошо, наверное, так жить. Только вдвойне бессмысленно.
  
  В школу тоже прихожу раньше. В классе всего пять человек. И сразу же ко мне пристает Лекалов.
  
  - Привет, - говорит.
  - Привет, - отвечаю, выкладывая тетрадь и учебник.
  - Чем сейчас занимаешься?
  
  Вопрос ставит меня в конкретный тупик. Поднимаю на Антона глаза. Доброжелательное выражение лица, улыбка. И воняет потом. Ну, и ногами. Лекалов он и есть Лекалов. Всегда исключительно дурацкие вопросы. Совершенно непонятно, зачем задаваемые. И вонь.
  
  - Антон, а ты не видишь, чем? - участливо интересуюсь я.
  
  Он внимательно оглядывает мой стол, портфель, руки. Потом снова с той же улыбкой смотрит на меня.
  
  - Почему же не вижу? Вижу.
  - Тогда чего спрашиваешь?
  - Ну, интересно.
  - Интересно что? - решаю я хоть раз дожать его.
  - Ну, чем занимаешься, - выражение лица все то же.
  - Так ты разве не видишь?
  - Вижу.
  
  Так. Похоже, пора заканчивать хождение по кругу. Я отворачиваюсь и раскрываю учебник. С Гадюкой лучше держать ухо востро.
  
  - Так ты чем сейчас занимаешься? Нехорошо при разговоре поворачиваться спиной.
  - Антон, не мешай мне, а? - прошу я его из-за плеча.
  - Ты меня игнорируешь, что ли? - он стряхивает с рукава перхоть. Движение почти изящное, прямо как в лучших домах.
  - Девчонки, девчонки, - вдруг орет Трухов. - Как вчерашняя тусня?
  
  Закадычные друзья Петров с Труховым, похоже, решили с утра пораньше подмазать лыжи. Тем более что ни Гороховой, ни Трофимовой не видно. Толстая, похожая на училку, но однако вот уже неделю носящая дреды Никанорова презрительно округляет губы и толкает свою донельзя тощую подругу Самсонову, замечательную кольцом в правой ноздре. Та встряхивает обесцвеченными и подвитыми волосами и закидывает ногу на ногу.
  
  - А тебе что за дело?
  - Ну как, - выпячивает грудь Трухов и принимает наиболее выгодную, с его точки зрения, позу. - Мы тоже любим потусить.
  - Что-то я тебя там не видела, - Никанорова слегка выгибается, видимо "чары" Трухова неотразимы и для нее.
  - Да мы почти сразу ушли, - вступает Петров. - Познакомились с клевыми девчонками и смылись, - он как бы невзначай прижимается к Самсоновой и ставит руку на парту за ее спиной.
  
  Очень интересно. Трофимова забыта и оставлена позади? Или Леня просто перенимает привычки друга?
  
  Самсонова некоторое время делает вид, что ничего не происходит, хотя у нее точно есть парень. А вот Никанорова замечает, и ей это явно не нравится - ведь прижимаются-то не к ней.
  
  - Ленка! - предупреждающе говорит она.
  - Чего? - невинно интересуется та, однако отодвигается.
  - Ну, и как эти ваши девчонки? - делая томные глазки, через паузу вопрошает Никанорова.
  - Клево! - отвечает Трухов. - Но наши тоже не хуже, - констатирует он и улыбается Самсоновой.
  
  И тут появляется Трофимова. Нерешительно кидает несколько взглядов в сторону Петрова. Тот будто не видит ее, и продолжает что-то тихо говорить Лене Самсоновой, другое ухо которой обрабатывает Трухов. Оскорбленная отсутствием внимания Никанорова явно злится.
  
  Через три минуты звонок, и вряд ли представление развернется во что-то интересное. Я возвращаюсь к учебнику.
  
  - Нет, я не понимаю, почему он меня игнорирует! - бубнит сзади Лекалов.
  - Знаешь, Антоха, ты достанешь кого угодно! - поясняет ему ситуацию Завьялов. - Ты вообще в курсе, что ты зануда?
  
  Хмыкаю. Ну Андрюха молодец, только охота же ему с ним связываться?
  
  - Почему зануда? - продолжает мямлить Лекалов.
  - Да отвали ты, дура! - раздается сбоку. - Достала уже в натуре!
  
  Ого! Поворачиваю голову. Возле Петрова торчит понуренная Трофимова с красными пятнами на лице и робко пытается положить лапку на его рукав.
  
  - Ленчик, Ленчик, - взывает она чуть не со слезами. - Зачем ты так со мной?
  
  Вокруг наступает тишина. Окружающие со злорадным любопытством вглядываются в происходящее. Буквально потирают ручки в предвкушении потехи. Петров поворачивается к Людке спиной и снова что-то говорит Самсоновой, на губах которой играет самодовольная улыбка.
  
  - Ленчик, как же так? - в глупых глазах Трофимовой даже проскальзывает какое-то чувство. - Ведь ты же говорил...
  - Да отвали же ты! - зло бросает тот. - Ты мне надоела, поняла? Блин, вялая, как картофелина, а туда же!
  - Ленчик! - делает последнюю попытку Трофимова, размазывая по щекам тушь.
  - Пошла нахрен! - кричит Петров и отталкивает Трофимову.
  
  Та чуть не падает, всхлипывает и, спотыкаясь на высоких каблуках, выбегает из кабинета. Все с довольным видом переглядываются - шоу вышло, что надо. Вполне себе развлекательное.
  
  - Как-то ты хреново отшиваешь прилипал, - со знанием дела констатирует Трухов. - Учиться тебе и учиться, - и ржет.
  - Вы трахались? - тоном пресыщенной мадонны интересуется Никанорова и жеманно вытягивает губки.
  
  Трещит звонок, и мне не слышно, что ей отвечают. Входит Гадюка, ведя за шиворот зареванную Трофимову. И я на долю секунды решаю, что сейчас она устроит выволочку Петрову. Однако я ошибаюсь.
  
  - Немедленно на место! - приказывает Гадюка бедной Людке. - Что это еще за выкрутасы? - затем обводит немигающим взором остальных и говорит. - Здравствуйте.
  
  Грохочут парты и стулья, все встают.
  
  - Садитесь, садитесь, - милостиво разрешает она и царственной походкой, откинув голову назад, шествует к своему столу.
  
  
  На обеде мне почему-то кусок не лезет в горло. Все краем глаза видятся не люди вокруг, а животные. Вернее даже свиньи. Смотришь прямо - обычные подростки, чуть отвернешься - бац! Новый закидон, что ли, начался? В общем, не ем ничего и когда захожу в класс, не ожидаю там никого встретить. Трофимова с Макиной, видимо, тоже. Они дергаются при моем появлении, но затем продолжают разговор, словно я для них пустое место.
  
  - Представляешь, и это после всего, что он мне говорил! - восклицает Трофимова.
  - Ну, и нафиг он тебе сдался? - цедит Макина. - Сморчок сморчком. Мартышка.
  - Как "нафиг"? - недоумевает та. - Тебе-то хорошо, у тебя много парней, - при этих словах Макина принимает надменный вид и слегка выпячивает губы. - А мне-то что делать?
  - Не понимаю, - Макина поправляет прическу. - Не этот, так другой.
  - А если никого больше не будет? - глаза Трофимовой округляются. - А замуж ведь обязательно выходить. Как без мужа-то? Без деток?
  - Пф-ф, сначала думай о себе, а потом о детях. Знай себе цену!
  
  Я хмыкаю, чем навлекаю на себя неодобрительные взгляды соучениц.
  
  - Как же? Ведь в детях - смысл жизни.
  
  О как! Забавная какая беседа выходит. От нечего делать принимаюсь рисовать карикатуру на происходящую рядом сценку.
  
  - Дурочка, смысл жизни - чтобы быть на вершине. И чтобы ты - как королева, - Макина закидывает ногу на ногу. - А дети, они, конечно, нужны. Ведь женщина без детей не женщина, - с апломбом заявляет она. - Но это, запомни, на втором месте.
  - Но, как же, как же, - продолжает жалобным тоном Людка. - Тебе-то хорошо, - она всхлипывает.
  - Ты чего раскисла-то? Он, что ли, классный любовник?
  - Кто? - пугается Трофимова.
  - Как "кто"? - морщится Макина. - Петров этот твой недоделанный.
  - Н-не знаю.
  - Как не знаешь? - вцепляется та в нее взглядом. - У вас ничего не было, что ли?
  - Ну, было пару раз, - Трофимова нерешительно смотрит в мою сторону.
  - Фигня, расслабься. Он что есть, что его нет, - это, видимо, про меня. - Ну, и как Петров в постели?
  - В какой такой постели?
  - Ну, а где вы "хм-хм"? В подъезде, что ли?
  
  Трофимова явно смущена. И правда, что ли, на лестничной площадке обжимались? Вообще, что-то слишком интимный характер принимает беседа. Я специально с грохотом встаю и выхожу в коридор. Нашли место, где обсуждать, идиотки. Еще бы при десятке людей завели такую беседу.
  
  
  После уроков не спеша иду по улице. Торопиться совершенно некуда. Занятия в изостудии через полтора часа, а топать туда минут двадцать, не больше. Синички перепархивают с ветки на ветку, крутят хвостиками и не обращают внимания на проходящих мимо людей. Если подойти достаточно близко, то вполне можно представить, что ты один. Вонь от машин, правда, никуда не денешь, но тут уж ничего не поделать. Только если скрыться в парке. Останавливаюсь, засовываю руки в карманы. Сегодня тихо, идет снег, и достаточно тепло. Снежинки одна за одной кружевом ложатся на сукно моего пальто. Рассматривать их одно удовольствие. Каждая из них словно маленькое чудо. И нет одинаковых. Удивительно.
  
  - Что это ты разглядываешь? - слышится голос сбоку от меня.
  
  Поднимаю голову и вижу улыбающегося Завьялова. Перчаткой он сдвигает шапку чуть назад, и показывается вихор рыжих волос. Да, улыбка у Андрюхи просто замечательная. Ложащаяся светом на все его лицо. Ни у кого такой не замечал. На щеках румянец. Складочки залегают у прищуренных веселых глаз. Хороший человек Завьялов.
  
  - Да вот, на снежинки смотрю, - отвечаю я ему. - Нет ни одной похожей. И все такие красивые.
  
  Он сгибает руку и тоже принимается разглядывать их. Губы его слегка вытягиваются. Наверное, от интереса. Потом он взглядывает на меня и некоторое время молчит.
  
  - И правда, - наконец произносит он. - До чего здоровские, даже не думал. Симметричные, и рисунок сложный.
  - Ага, - подтверждаю я. - А посмотри на ветки деревьев. На серо-голубом фоне неба темные силуэты с белыми шапками снега.
  
  Андрюха переводит взор чуть влево, и лицо его становится серьезным.
  
  - Знаешь, Данилка, - надо же, никто и никогда меня так не называл. - Сам бы я ни за что все это не заметил. Вот ты показал, и я вижу. Гляжу, и мне становится и радостно, и тревожно одновременно. Не знаю, почему. Может быть потому, что любая красота, наверное, мимолетна. В ней сразу же заложена смерть.
  
  Господи, и он тоже про смерть! Сговорились все, что ли?
  
  - Надо же, - отвечаю я ему, чуть подумав. - А вот я никогда не видел в прекрасном смерти. Мне такое даже в голову не приходило, если честно. Любовался, и все.
  - Нет, ты только поразмышляй чуток. Совсем чуток, - он тоже засовывает руки в карманы и немного застенчиво сопит. - Вот снежинки, они же растают. Или - подует ветер и сметет белые набалдашники с веток. Да даже наступит ночь, и картина изменится. Той, которую мы сейчас видим, уже не будет нигде и никогда. Другая, да. Но эта - никогда.
  
  Нет, все-таки Завьялов - замечательный парень. Вряд ли кто-то еще смог бы сказать такие вещи. Я принимаюсь копать носком ботинка лунку в снегу.
  
  - Да, картину могут сжечь, или она просто испортится со временем. Статую - разбить или испохабить. Красивая девчонка постареет, или ее лицо станет мерзким от дерьма, что накопится в душе. Точно. Ты прав. Но я об этом как-то не думал. И на самом деле просто ужасно, что прекрасное настолько легко уничтожить.
  
  Завьялов несколько секунд молча смотрит на меня, потом тихо говорит:
  - Странный ты, Данилка. Никогда таких не встречал, - он поправляет сумку, сползающую с плеча; затем уголок его рта весело приподнимается. - Ну, и хорошо, что ты такой есть. Честно. За шкварник тянешь, заставляешь взглянуть на обычное с незнакомой стороны. И мне это нравится.
  - Тебе сейчас куда?
  - Да сегодня же суббота, все равно, куда. Хочешь, с тобой маленько пройдусь?
  - Было бы здорово, - я не скрываю радости. - Мне в изостудию. Это недалеко.
  - Вот и занимаешься много чем. Причем разным, - он старается соразмерить свой шаг с моим.
  - Ну, на самом деле что-то мне нравится, а что-то заставляют делать родители.
  - Но вот рисуешь же ты оттого, что тебе нравится?
  - И на стрельбу хожу из-за этого же. А вот английский или занятия с попом - это просто аут.
  - С кем, с кем? - Андрюха даже притормаживает.
  - Да с попом. Библию, что ли, типа изучаю.
  - А зачем это тебе?
  - Да мне-то незачем, - хмыкаю. - Я даже ни во что такое не верю. Заставляют.
  - А во что тогда ты веришь? - его светлые в точках глаза почему-то темнеют. - Мне реально интересно, ты не подумай. И не выболтаю никому. Честно.
  
  Мы некоторое время просто идем. И он изредка поглядывает на меня. Не понукая и не торопя.
  
  - Знаешь, - наконец говорю я. - Верить-то не верю. Верят, наверное, только болваны. Но не думать о мироустройстве, конечно, не могу.
  - И что?
  - Мне кажется, что бога, ну такого, который следит за всеми, прощает или наказывает, ну и в том же духе, в общем, его нет. Может быть, есть некий создатель этого мира. Но которому, опять же, глубоко наплевать на свое творение. И он либо невменяемый, либо садист, либо просто экспериментатор, лишенный чувств и эмоций. Ну, иначе он бы не создал такой жестокий и идиотский мир.
  - И больше ничего нет?
  - Нет, думаю, есть еще всякие силы. Уже вообще вне какого-либо человеческого понимания, в отличие от этого создателя. Наверняка они для чего-то существуют, что-то делают, нужное им. Но как-то интерпретировать их поведение мы не в состоянии совершенно. Мы можем наблюдать само действие или его последствия, делать некие выводы. Однако они будут априори неверны, потому что сетка нашего мышления абсолютно не ложится на их сетку.
  
  Мы опять идем молча. Андрюха словно обдумывает услышанное, утыкает подбородок в воротник, хмурит брови.
  
  - Но если мы никак не пересекаемся, то как мы можем наблюдать их действия? - он поднимает на меня глаза.
  - Ну, например, процессы во Вселенной. Любые. Объяснить их можно с глубокой натяжкой и совершенно не понимая, почему так происходит, а не иначе.
  - Ты изучал, что ли, этот вопрос?
  - Конечно, - я не могу сдержать улыбки. - Мне вообще физика, и астрофизика в частности, крайне интересны. Неужели не заметил на уроках Сандоса?
  - А мне физика казалась скучной, - он строит виноватую рожицу. - Правда, до сегодняшнего дня.
  - А ты почитай что-нибудь. Ну, не по темам десятого класса. А что-нибудь из атомной или ядерной физики. Или квантовую механику. Интересно, честное слово. Особенно, конечно, теоретическая астрофизика, - чувствую, что краснею, так как никому не говорил о своих увлечениях.
  
  Завьялов ежится, в его походке появляется некоторая неуверенность.
  
  - Черт, боюсь, ты меня переоцениваешь. Боюсь, что я там ничего не пойму.
  - Так я же не предлагаю тебе читать чисто научную литературу. Для этого мне тоже пока не хватает знаний по математике. Начни с научно-популярных книг. Правда очень интересно. И что еще хорошо, ты реально отстраняешься от обычного мира, настолько все эти процессы глобальны. Ну, и можешь посмотреть на нашу жизнь абсолютно со стороны.
  - И как оно?
  - Ну, неприглядно. Причем до последней степени. Грязная возня какой-то мельчайшей пыли. Впрочем, ты сам убедишься, когда въедешь. Просто никто не удосуживается дистанцироваться от всего этого хотя бы на несколько парсеков.
  - Надо же, никогда не задумывался. Ну, а кроме космоса где-то можно увидеть те силы-то?
  - Ага, только мы не понимаем их сути.
  - Ну, например?
  - Например? "Божья благодать", - я снова хмыкаю. - Или "козни сатаны". Или что человек может помнить события, которые с ним в этой жизни никогда не происходили. Или "проклятые" места, или наоборот - места силы. Необъяснимый страх. Череда событий, словно связанных единой нитью. Да много чего.
  - Слушай, - он смотрит мне прямо в глаза. - С тобой до того интересно. Ты не будешь против, если мы иногда вот будем так общаться? - он поправляет шапку и нерешительно улыбается.
  
  Боится, что отфутболю. Нет, и правда хороший парень Завьялов. Есть в нем что-то, что можно расшевелить. Честное слово. Вот кому еще было бы интересно то, что я тут рассказываю? Да ни единой душе! Кроме, может быть, той девчонки.
  
  Только... Только вот расшевелю я его, и появится в нем та же тоска, что и у меня, мысли о бессмысленности и пустоте жизни. И не будет у него после этого ни покоя, ни тупой радости сытых свиней.
  
  Я поднимаю голову и тоже гляжу в его глаза.
  
  - А ты потом не пожалеешь?
  - Пожалею? - удивляется он. - Почему?
  - Потому, что знание - это реальная сила. Которая расфигачивает шоры с того самого червяка, что раньше был счастлив, копошась в теплом навозе. Обнажает его, понимаешь? И червяк вдруг осознает, кто он такой на самом деле, и видит, где он живет. А над ним-то, оказывается, небо с россыпью звезд. Но червяку никогда, понимаешь, никогда не выбраться из своей навозной кучи. Не полететь туда, вверх. И, уж тем более, никогда не стать той самой звездой. И, знаешь, это понимание просто ужасно, оно хуже любого отчаяния, - перевожу дыхание, и оно напоминает всхлип.
  - Так что же, - несмело спрашивает он. - Получается, ты не хочешь жить? Хочешь умереть?
  
  Я едва заметно киваю, и мне вдруг становится холодно. Андрюха совсем замедляет шаги.
  
  - Слушай, ты хочешь сказать, что если бы тебе сейчас предложили выбор знать или не знать, ты выбрал бы "не знать"?
  - Вот как ты повернул? - стараюсь улыбнуться онемевшими губами. - Нет, в любом случае я бы выбрал "знать", тут без вариантов. Просто... Просто я-то занимался тем, что мне нравится. И все. И совсем не думал, куда это меня заведет. И не было поэтому у меня никакого выбора, - я медлю. - А у тебя он есть.
  
  Андрюха сжимает рот. Вздыхает. Отворачивается чуть в сторону. И говорит:
  - Знаешь, получается, что выбора-то и у меня нет. Я все равно теперь не смогу жить, как прежде. Буду с тобой разговаривать об этом или не буду - один черт! Если не буду, так сам стану рыться. Покоя-то у меня точно не станет. Ни так, ни сяк.
  - Вот умора, - совершенно серьезно отвечаю я. - Прямо яблоко знания. Даже как-то неловко.
  - Какое еще яблоко? - не понимает он.
  - Ну, с райского дерева.
  - Да-а? - по-прежнему не возьмет он в толк. - Давай я дома посмотрю в интернете, чтобы тебя не напрягать.
  - Давай, - охотно соглашаюсь я. - Ну, вот и изостудия, - указываю на одноэтажное длинное здание, возле которого мы останавливаемся.
  - Ага, - говорит он. - Ну, что? Тогда пока? До понедельника? - он протягивает мне руку.
  
  Надо будет сказать ему, что рукопожатий я не люблю. Но потом. А пока жму его ладонь и подтверждаю:
  - Пока! Познавательных тебе выходных.
  - Ага. Спасибо, - улыбается он. - Тебе тоже.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"