Аннотация: Всем отчаявшимся посвящается. С любовью, пониманием. И осознанием того, что не все так однозначно в этом мире
Глава 12
--------------------------------------
Проходит несколько дней, в течение которых я с переменным успехом стараюсь так или иначе избавляться от таблеток, настойчиво навязываемых мне родителями. Иногда доходит до того, что приходится реально притворяться, что глотаю. А потом, конечно, выплевывать. Однако дурь эта за время нахождения во рту, бывает, слегка подрастаивает. И, опять-таки слегка, проникает в организм. Отчего я становлюсь как бы немного не в себе. Будто несколько сам не свой. И вот это-то жутко бесит. Как все эти, которые вокруг, смеют впихивать в меня какую-то дрянь помимо моей воли? Как они смеют?!
- Даня, милый, нужно выпить герадончик, - подходит мама со стаканом в руке.
Делаю вид, что не замечаю ее и продолжаю хмуро пялиться в учебник.
- Данюша, - она кладет холодные пальцы на мое плечо. - Вот таблетка.
- Мне ничего не надо, - сквозь зубы отвечаю я.
- Что? Что ты говоришь? Я не расслышала, - она принимается барабанить по моей спине.
- Мне. Ничего. Не нужно, - четко произношу я и смотрю ей в глаза. - Выпей "герадончик" сама.
Она несколько тушуется. Стакан с водой мелко дрожит в ее руке.
- Но ты же болеешь. Это для твоего здоровья. Это нужно, - наконец сообщает она.
Господи, как же они меня достали, до чего надоели. Считают, что я бессловесное бессильное животное, с которым можно делать все, что угодно.
- Мам, да с чего ты вообще взяла, что я больной?
- Да как? - изумляется она. - Ведь врач поставила тебе диагноз. Прописала лечение.
Опускаю голову. Некоторое время молчу, кусая губы. Потом снова поворачиваюсь к ней.
- Слушай, а ты не думала, что все это может быть неправдой, ложью, ерундой? Ты настойчиво впихиваешь в меня какую-то дрянь только на основании выводов какой-то убогой дуры. Которая не видела меня и десяти минут. Ничего не знает обо мне. И которой начхать, жив я или мертв. А? Ты бы лучше почитала, что за последствия вызывают эти таблетки. Ознакомилась, так сказать, с противопоказаниями. Но тебя почему-то совсем не волнует, что меня от них тошнит, болит голова.
- Но ведь это нужно, милый. Для твоего же блага. От антибиотиков тоже тошнит, однако иногда их просто приходится пить.
- Нет, ты не понимаешь. Ты просто не понимаешь! Вот возьми и выпей таблетку сама. Хотя бы разок.
- Но зачем? Зачем мне, здоровому человеку, принимать это?
- А зачем мне? - я настолько сильно закусываю губу, что чувствую привкус крови.
- Потому что ты не в себе! - настаивает она.
- Что происходит? - заходит в комнату отец.
Третий персонаж пьесы, который всегда тут как тут, когда нужно кого-то наказать, принудить и заставить. "Кого-то" - значит меня.
- Данюша не хочет пить лекарство, - жалобно сообщает мама и протягивает отцу стакан с водой.
- Та-ак, - медленно произносит тот и в его глазах проглядывает радостный блеск.
Да, и отчего же бы ему не радоваться, если сейчас у него появляется реальная, подкрепленная, так сказать, насущной необходимостью возможность поунижать своего сына. Который материально полностью зависим от него. А в физическом плане, в силу своего возраста, намного слабее. Нет, родители у меня, конечно же, просто аут. Наверное, перед рождением я их долго выбирал. Все приценивался, кто бы мог заставить меня пострадать побольше, поглубже. Чтобы, так сказать, моя долбаная душа смогла бы поскорее очиститься. И приблизиться, блин, к богу. Точно.
- Так я не понял, - продолжает он. - В чем проблема.
- Да ни в чем, - отвечаю. - Просто я больше не собираюсь пихать в себя всякую отраву. Если вам наплевать на мое здоровье, то мне - нет.
- Как раз о твоем здоровье мы и заботимся, милый, - встревает мама.
- Да ну? - поднимаю я брови. - Крысиного яду не пробовали мне добавлять? Например, за завтраком. А что? Классная тема. Цианистый калий еще есть. Чтобы наверняка. Мышьяк.
Отцовская широкая ладонь стремительно приближается ко мне. Долей секунды позже чувствую сильный удар, и моя голова резко отклоняется в сторону, заставляя хрустнуть позвонки.
- Вот гнида, - с наслаждением говорит отец и снова прикладывается к моему лицу.
Откуда-то изнутри моего сознания всплывает и затопляет все слепящая ярость. Вскакиваю и словно со стороны слышу свое рычание. Потом бросаюсь на отца. Я его слабее, да. Но драться умею. Он неповоротлив, а я юрок. Его удар тяжел, а я ловок.
Однако силы слишком неравны. И через крайне непродолжительное время я уже лежу лицом вниз, а мой рот забит ворсом ковра. Руки больно скручены назад, а тело придавлено отцовской тушей.
- Ну что, гад? - интересуется он и еще больнее выворачивает мои руки, так, что слезы выступают на глазах. - Остыл немного, урод? Смотрите-ка, против отца пошел. Будешь еще? Будешь??
Чувствую, что еще мгновение, и он сломает мне предплечье.
- Олег! - визжит мать где-то сбоку. - Ты ведь покалечишь его!
- Да? - словно не верит он, но ослабляет хватку. - Давай таблетки, - будничным тоном добавляет он.
И тут я стараюсь вырваться. И это мне почти удается. Однако новый удар отбрасывает меня в темноту со сверкающими вихрями.
- Не бей его по голове! Не бей по голове!! - доносится откуда-то издалека.
- Слабак!
В ноздри проникает странный запах, который трудно идентифицировать. Во рту отвратительно горький вкус. Вожу языком. И не сразу понимаю, что там таблетка. Вот сволочи! Переворачиваюсь на спину, разлепляю глаза - почему-то все как в тумане, и выплевываю эту дрянь.
- Ах ты, вонючка! - ревет отец.
Жду пинка. Но его нет.
- Олег, ты совсем сдурел, что ли? - голос мамы дрожит. - Как он завтра пойдет в школу? Посмотри, ведь у него синяки будут!
- Я бью профессионально, - с долей самодовольства заявляет отец. - Рожа, может быть, немного опухнет, вот и все. Неси еще одну таблетку. Не с пола же ему давать.
- Я. Больше. Не стану. Пить. Эту. Дрянь.
Они молчат. То ли переваривают услышанное. То ли думают, что ответить.
- Оставь его, - наконец говорит мама. - Пусть его. Сегодня пропустит.
- Ты уверена?
- Нет, ну зачем ты его бил? Зачем?
Да-а, сказка про культурную, интеллигентную семью трещит по швам. Пытаюсь подвигать ртом, чтобы понять, насколько он разбит. И почти сразу к моему лицу прикладывают что-то холодное. Становится легче.
- Надеюсь, у вас завтра нет никаких контрольных, - шепчет мама.
- Отчего же? - с трудом выдавливаю я.
- Данюша, больше такое не повторится. Поверь.
- Да?
- Сколько. Сколько раз я ему говорила, что ребенка нельзя бить по голове.
- Так он и так, - мямлю. - По голове - редко.
- Господи, милый, уверяю тебя, я серьезно поговорю с ним. Серьезно! Ведь это уже ни в какие ворота. Ни в какие.
- Мам, уйди, пожалуйста, - наконец прошу я. - Мне хочется побыть одному.
- Но ты тоже хорош, - продолжает она. - Как можно отказываться от лекарства?
С досадой отрываю от себя ее руки и смотрю в глаза.
- Мама, ты слышишь, что я говорю? Мне хочется побыть одному. Неужели непонятно?
Она медлит, вглядывается в мое лицо.
- Ну, как хочешь. Только не засиживайся допоздна. Завтра ведь в школу.
Когда закрывается дверь, осторожно сажусь, провожу языком по верхней губе. Здорово, все же, он меня отделал. Ублюдок.
Внутри я ничего не чувствую, только сухую злость. Почему, ну почему у меня такие родители? Расскажи Завьялову, ведь не поверит. А если и поверит, то будет презирать.
Сейчас бы взять да и уйти из дома. Куда глаза глядят. Как после такого сосуществовать-то с ними рядом?
Поднимаюсь. Ноги дрожат. Наверное, от унижения. Делаю шаг к кровати и падаю опухшей мордой в шелковистую прохладу подушки. В голове крутятся мысли. Отстраненные. Словно и не мои.
Да. Никуда я не уйду. Кишка тонка. Без копейки-то денег. Куда мне деваться? Проклятое бренное тело. Которое требует заботы. Которое не может выдержать холод, жажду, голод. Которому нужно спать. Блин, и почему я в этом теле?
Я даже дергаюсь. Здрасьте, приехали. Опять, что ли?
- Рэ-эй, рэ-э-эй...
Нет, ну отлично. Добро пожаловать в парк аттракционов. Прижимаю ладони к лицу. Некоторое время лежу вот так, стараясь прогнать из головы абсолютно все.
- Рэ-э-э-э-эй, ты рэ-э-э-эй, - выводят там, но уже почти неявно.
Не двигаюсь. Потом протягиваю руку и роюсь среди папок в нижнем ящике стола. Да где же оно? Где?
А-а. Вот!
Человек на рисунке о чем-то размышляет, и взгляд его серьезен. Это действительно я. Мои черты. Насчет позы не знаю. Мало ведь кто видел себя со стороны. Может, и движения эти мои. Но лицо - просто однозначно.
Странно. Непонятно. Как такое могло получиться?
Вытаскиваю карандаши. Но долго не думаю. Словно ведет меня что-то. Тот или другой цвет сам ложится в пальцы. И через четверть часа уже не могу оторваться от своей новой работы. Тот, что на рисунке, прямо как живой. Линии не совсем четкие - я специально так делал штрихи. Но от этого только усиливается впечатление, что человек через секунду откинется на спинку кресла или отложит книгу. Да даже просто двинет бровями. Удивительно. Интересно, что бы сказал Гензель? Ведь очевидно, что получается замечательно.
И тут я сам откидываюсь на спинку стула, откладываю рисунок в сторону и устремляю взгляд в окно. Оно не занавешено.
И мой двойник в этот же момент тоже переводит взор на меня, кладет ладони на что-то вроде стола.
Отлично. Выходит, все это время он был здесь? Видел мой позор? От осознания этого факта почему-то становится до отвращения стыдно. Будто это я, я сам совершил какой-то дурной или мерзкий поступок. Опускаю голову, стараюсь вновь сосредоточиться на рисунке. Но мысли плывут, рука становится вялой. И мне приходится отложить работу, чтобы не испортить ее.
По-хорошему, нужно выключить свет и только потом задернуть штору. Только в этом случае нам не придется смотреть друг другу в глаза, ведь это невыносимо. И я уже привстаю, как вдруг меня настигает жуткая тоска. Настолько сильная, что лицо само собой искажается, выступают слезы.
Прижимаю кулаки к горлу, чтобы сдержать рыдания. А тоска наматывается и наматывается на что-то внутри груди, а затем резким рывком тянет к окну.
И вот мы с ним, с двойником, нос к носу, ладони к ладоням, глаза к глазам. И мучительное чувство сразу же уходит. Словно его и не было. А тот, за стеклом, разглядывает меня. Близко-близко. То чуть прищурится. То распахнет ресницы. Зрачки едва заметно двигаются вверх-вниз.
А потом он улыбается, совсем немного. Просто чтобы подбодрить. И вслед за ним приходится улыбнуться мне. И на секунду это ужасает меня. Но только на секунду.
Откуда-то появляется уверенность, что он не желает зла. Наоборот. И тепло, даже жар, вливается в мое тело, принося ощущение покоя. Я смотрю прямо в его зрачки, а он - в мои. И сколько так продолжается, не знаю. Кажется, целую вечность.
- Рэй, рэй, - беззвучно выводят его губы.
Затем он отсоединяет свои пальцы от моих, слегка наклоняет голову и медленно, едва заметно, летит назад, не отпуская взглядом. Мне тоже приходится отступить. Делаю шаг, два. Мы расстаемся. Он скрывается в черноте ночи, я - в свете электрических ламп.
Дрожащей рукой задергиваю шторы. Сползаю по стенке на пол, утыкаюсь в ладони.
Что же получается? Ведь получается-то, что он дал мне знать, что именно он первичен, а я вторичен. Верно? Словно до этого момента он просто притворялся моим отражением, повторяя все движения. Как же так? Разве такое возможно?
Ох ты, блин. Да теперь со мною возможно все, что угодно. Явь и вымысел проникают друг в друга. Сливаются в нечто единое. Непостижимое. Немыслимое.
Но если это верно, то почему бы двойнику не забрать меня с собой?
Обдумываю и так, и сяк. Верчу, кручу. Ведь было бы крайне здорово. Решение всего. Да. Почему бы двойнику просто не взять меня за руку и не увести?
И тут же понимаю, что это невозможно. Что, думая так, я действительно схожу с ума. И, может быть, мне померещилось, что сейчас именно я был ведомым.
Смотрю на часы. Как много времени, ужас. Если увидит кто-нибудь из родителей, хлопот не оберешься. Приходится встать и выключить свет. Как бы там ни было, пора ложиться.
Медленно, путаясь в темноте, натягиваю пижаму, разбираю постель, залезаю в ее уютное нутро.
Иногда тьма бывает мягкой и пушистой, обволакивающей, как бархат. А иногда - злой и безжалостной, высасывающей тебя без остатка. Сейчас она кажется добрым другом, но меня не проведешь. Я уже чувствую ее острые зубы, хотя пока и не вижу их. Предстоит долгая бессонная ночь. А завтра контрольная по химии.
Болеть ничего не болит, отец и правда бьет профессионально. Но от этого не лучше. Вот реально, была бы кнопка мгновенной смерти, нажал бы. Не задумываясь. Не колеблясь. Надоело все. До чертиков. Раз бы так, и в небытие.
Зачем я здесь? Непонятно. Для чего? Неизвестно. Хотя, нет. Вру. Отлично известно - ни для чего. Очередной комок слизи, перемешанный с кровью. Один из миллиардов таких же бесполезных комков. Странно, почему люди без конца плодятся, даже не задумываясь, а нужна ли их отпрыскам эта самая жизнь, хотели ли бы они придти сюда. Заводят детей, как безмозглых собачек. Просто чтобы были. Ха! Да если бы у меня был выбор, да если бы у меня спросили. Так ведь нет. Заделали. Планомерно старались. Словно на работу ходили. Сказочка эта хорошо мне известна. Сначала папа с мамой тщательно предохранялись. Потом решили - пора. Но я как-то все не спешил завязываться. Не спешил и не спешил. Видимо, изначально тормознутый такой был. Ха! И пришлось им чуть не целый год, как идиотам, совокупляться в определенные дни - хочешь не хочешь, а надо. Ужас вот, если задуматься. А что может получиться в результате такого механического действия без искры любви? Только такой вот урод, как я.
А что, разве не урод? Вон другие живут и не заморачиваются. Родись и я таким же, сколько бы забот прошло мимо. Не перечесть. Как подумаю, что завтра опять тащиться в школу, видеть все те же пустые рожи, поневоле слушать дебильные шутки и тупые разговоры, насильно участвовать в бессмысленном броуновском движении - тоска берет. Завьялов ведь, получается, прав. Я действительно живу через силу. Ни радости, ни удовольствия мне это не приносит. Словно я глубокий старик. Ну, или мертвый, что ли.
Можно, конечно, убить себя. Блин, была бы кнопка, нажал бы. Точно. Но вот резать вены, вешаться или еще хуже - выбрасываться из окна, это как-то глупо и отвратительно. Словно равняешься с ними со всеми. Ну, с теми, кто вокруг. Будто совершаешь достойный их всех дебильный поступок. А вот застрелиться... Застрелиться, это, пожалуй, еще ничего. Не зря же раньше были дуэли. Это надо обдумать.
Смерть от пули, например, в висок - она практически мгновенная и от этого безболезненная. Не будешь ни мучиться, ни корячиться. Ну, и тело твое тоже не станет выглядеть, как мешок с дерьмом. Хотя после смерти-то наплевать уже, как выглядишь. С высунутым языком и весь синий или же весь раскоряченный - это если сброситься с высокого этажа. Или же с аккуратной дырочкой в виске. Пофиг будет. Фиолетово. Параллельно.
Твой труп - это уже не ты. А какая-то кукла, вещь. Хотя и сейчас-то, в живом-то состоянии, ведь тело - это тоже не я. "Я" - это нечто даже не знаю что. И это нечто, по большому счету, можно пересадить куда угодно. Словно есть некое зерно, а вокруг - просто оболочка. Перенеси меня в другого человека, ну, или даже в дерево какое-нибудь. И это снова буду я. Вернее, сердцевина, стержень какой-то - и оболочка. Вынь этот стержень, помести во что-нибудь иное, и снова это буду я. Вне зависимости от тела.
Интересно как получается, блин. Я даже привстаю, усаживаюсь в постели, закутавшись в одеяло.
А что станет, если сердцевина эта останется без тела? Что она реально собой представляет? Ведь это не душа. Ни еще какое дурацкое определение. Это что-то другое. Не поддающееся описанию. Но что? Может, энергия? Ну, конечно, смотря что подразумевать под понятием "энергия".
Не знаю, короче. Короче, выходит, что "я" - это просто квинтэссенция чего-то непонятного и запредельного для человеческого разума. И бесконечно жестоко запихивать ее раз за разом в тупое человеческое тело, добиваясь непонятно чего.
Хотя, если человек - это мясо, то о милосердии никто и не задумывается. Разводят же сами люди животных на убой. И ничего, все нормально. Да взять даже меня. Ведь я-то тоже ем мясо этих самых животных. Ем ведь и не морщусь. А по идее должен. Да еще как. Ужас, если так вот задуматься. Надо бы взять и враз отказаться от мяса. И даже не из-за того, что меня самого сожрут. А потому, что так просто нельзя. Не по-человечески.
В глаза словно насыпано песку. Зеваю. Ложусь. Но как только смыкаю веки, сон вновь бежит от меня.
Ладно. Выходит, про "рэй" мне тогда говорил двойник. Ведь сегодня-то он это сказал. Верно? Значит, и в прошлый раз это был именно он. А не узнал я его, так как никогда раньше не слышал его голос. Вот и все. Ладно. Но вот вопрос, зачем он это сказал, а?
Странно как-то. То есть двойник сообщает мне, что я типа луч, и сам в это же время показывает, что за ниточки дергаю вовсе не я, а он. И что все это значит?
И почему я луч? Не понимаю. Ну, хорошо, допустим, двойник из какого-то параллельного мира, и он тоже видит меня как в зеркале. Ну, вижу же я его, как свое отражение, вот и он так же. Только, допустим, для него это я прилетаю с той стороны окна. Ведь может такое быть? Вполне. С точки зрения математики может быть еще и не такое, строго говоря. А все эти якобы прилетания, отлетания - просто искажения пространства и нашего восприятия. Только... Только почему в этом случае кто-то из нас должен быть вторичен?
Да нипочему. Если все действительно так, то никто ничьих движений повторять бы не стал. Мы просто видели бы друг друга, изумлялись нашему сходству, но действовали бы совершенно автономно. Ну.
А, соответственно, все эти повторения могут говорить об единственной вещи - кто-то из нас выдумка. И это, без сомнений, двойник, ведь я-то совершенно живой и настоящий. Тогда получается, что несостыковка мне просто показалась.
Блин, спать осталось часа три, но не уснуть ведь, хоть лопни.
Надо же, до чего ничего неохота. Какая, к черту, разница, пойду я завтра в школу или нет? Отвечу хорошо на уроке или никак. Будет у меня дорогая квартира или отстой. Умру богатым или нищим.
Да никакой разницы. В итоге я все равно умру. Все равно. А до тех пор буду совершать массу абсолютно бесполезных движений. Не ведущих ни к чему. Бессмысленных.
Как хочется свалить отсюда, просто ужас. Ведь должен же быть хоть в чем-то смысл. Точно? Хоть в чем-то! А когда его нет, становится совершенно без разницы, жив ты или мертв. Это равнозначные понятия.
И не одинок я в этом стремлении, получается. Есть ведь та девчонка, которая не меньше моего стремится уйти. А, может, уже и ушла.
При этой мысли тупая игла втыкается в сердце. И принимается там ворошить, ворошить.
Почему-то становится еще хуже, когда думаешь, что девчонки здесь больше нет. Хотя, казалось бы, куда уж хуже? И так без колебаний бы сдох. Так ведь нет. Без нее-то вообще чернота чернее черного. А мы ведь даже не знакомы.
Господи, ну что же уродился-то я такой урод, а?? Не жизнь, а сплошная мука. Насилие над собой. Жил бы, как другие, и забот бы не знал. Прав Андрюха, сто раз прав! Мое существование тут словно назло. Но только кому назло? Кому это надо все?
Убило бы меня что-нибудь, что ли. Р-раз, и готово. Или кто-нибудь. Без разницы. Только чтобы мгновенно. Когда тебя убивают, это хотя бы не глупо. Вот почему те подонки не забили меня до смерти? Чего, казалось бы, проще?
Блин, какая тоска! Волком повыть разве?
Встаю, совсем чуть-чуть раздергиваю штору и принимаюсь тихонечко выть на луну, что во всем своем блеске красуется сегодня на небе.
Да, волков понять можно. Наверное, их снедает такое же отчаяние. Среди бескрайних снежных просторов, глухого сумрачного леса и безысходности. Тут и начинаешь вытягивать жгущего гада из груди. Чтобы с ума-то не свихнуться.
Красотень, все-таки. Звезды сегодня яркие. Луна. А огни внизу почему-то тусклые. Зато разноцветные. Очень хорошо представляется, что ты на капитанском мостике. В глубине галактики. Рулишь к неведомой цели. А впереди - таинственное и неизвестное. И в твоей жизни есть смысл.
Глава 13
----------------------------------
Будильник звенит и звенит. Звенит и звенит. Шарю рукой и наконец затыкаю его. Спать хочется неимоверно. Поворачиваюсь на другой бок и чувствую, как начинаю проваливаться в сладкое ничто.
- Даня, Данечка. Вставай!
Мамин голос совсем рядом, Она тормошит меня за плечо, гладит по голове.
- Милый, просыпайся. Ты уже опаздываешь. Вставай!
Мычу, бурчу, пытаюсь натянуть одеяло до самого носа.
- Вставай же, негодник!
Меня буквально выволакивают из постели. Глаза разлепляются плохо, руки норовят соскользнуть за край кровати. Сажусь и стараюсь сфокусировать взгляд. В точку предполагаемого фокуса тут же попадает мама. Да уж. Она и сама выглядит не лучше. Халат натянут криво, волосы торчат паклей, вместо глаз - опухшие щелочки. Лицо заспано и помято. И тут она пропадает из поля моего зрения.
- Даня, - трясет она меня. - У тебя осталось не больше двадцати минут. Соберись.
Как сомнамбула, иду в душ. И только там немного прихожу в себя. Голову раскалывает дикая боль, а бессмысленность окружающего настолько зашкаливает, что хочется умереть прямо здесь и сейчас. Не отходя, так сказать, от кассы.
В кухне меня ждут заваренные овсяные хлопья, горячий чай и бутерброд. Видимо, мама все же чувствует вину за вчерашнее, если решила приготовить завтрак.
В дикой спешке запихиваю в себя еду, выбираю наименее мятую рубашку - гладить уже нет времени, черти как одеваюсь и выбегаю из квартиры. Как назло, именно сегодня лифт почему-то не работает. Всегда вот работал, а сегодня - нет.
Вырываюсь из подъезда. Несусь, мчусь, спотыкаюсь. Едва не падаю. И, растопырив руки, втяпываюсь в какого-то человека. Моей инерцией нас обоих припечатывает к стволу дерева - насколько успеваю увидеть. Кхм. До того, короче, как успеваю почувствовать непередаваемо свежий и едва уловимый аромат. Ну и, короче, сопоставить. До того, в общем, как поднять глаза.
Я их, конечно, поднимаю. Куда ж без этого? И горло мое тут же перехватывает спазм. Воздуха нет. Совершенно.
![[]](/img/l/lazarewa_e_m/07expertshot/dual.jpg)