Мрачно наливаю себе чай. Мрачно помешиваю ложечкой. Хотя мешать там нечего. Не менее мрачно пододвигаю ногой стул. И усаживаюсь за столик. Который у самого окна. На двоих. Специально для конфиденциальных разговоров.
Мерно звякают ложки о края кружек. Гудит микроволновка в другом конце комнаты. Жирный парень в очках что-то доказывает своему тощему товарищу. Проходят знакомые девчонки из другого отдела, здороваются. А я смотрю в окно, на мотающиеся ветви деревьев, и жду Машку.
- Привет, - говорит она, и я сразу узнаю ее чуть глуховатый голос. - Что случилось?
Короткие кудрявые волосы встрепаны больше обычного, губы искусаны. Смуглые пальцы без конца поправляют ворот голубой рубашки.
- Ты опять не спала? - вместо ответа спрашиваю я.
Она хмурится. Морщится. Садится на стул напротив и тут же откидывается на его спинку.
- Да какая разница, - в сторону говорит она. - Если ты не могла подождать до обеда, дело в тебе.
Ее длинное узкое тело напряжено. И я просто физически ощущаю, как ее все достало. У Машки уже несколько месяцев депрессия. И хотя я знаю свою подругу как облупленную, в данном конкретном случае не понимаю, как ей помочь. Причем не понимаю все эти четыре месяца.
- Слушай, кто такая Катя, что сидит рядом со мной? - сцепляю руки и кладу на них подбородок.
- Что-о? - изумляется Машка и немедленно поворачивается ко мне всем корпусом.
- Ну, из нашего кабинета. Катя. Она новенькая, что ли?
Машкины глаза раскрываются во всю ширь. Некоторое время она просто не находит, что сказать. И от этого мне становится особенно не по себе.
- Ты меня разыгрываешь? - наконец спрашивает она.
Откашливаюсь. Одергиваю рукава кофты. Складываю губы в дудочку. Отпускаю их.
- Маш, мне нужно с тобой обсудить кое-что. Серьезное. Вокруг меня словно неразбериха. Словно я схожу с ума, - тут я выразительно кручу пальцем у виска. - Я не придуриваюсь, честное слово. Только сначала скажи мне, кто такая Катя?
Машка ставит локти на стол. Вглядывается. Отводит волосы со лба.
- Катя - одна из твоих лучших подруг, - четко произносит она.
Мои ладони тут же взмокают. Пальцы начинают дрожать. Отчего мне приходится убрать подбородок с рук и спрятать их под стол. Машка, конечно же, все это замечает и недоверчиво щурится.
- Вернее, одна из двух твоих лучших подруг, - уточняет она. - Вторая - это я, если тебе это тоже нужно знать.
- Так, - говорю я. - И как давно мы с ней дружим?
Она хмыкает, поводит головой, снова всматривается в мое лицо.
- Ну, надо же. Просто поражаюсь. Это словно для тебя новость.
- Послушай, мне действительно нужно серьезно поговорить с тобой. Но чуть позже. Ну, так как? Давно мы с ней дружим?
- Ну-у, года полтора-два. Как она пришла в нашу контору. Вы сразу сошлись, чуть не в первую же неделю. Будто всегда друг друга знали.
По спине ползет холодок. Во рту пересыхает.
- Здорово, - с трудом произношу я. - Только дело в том, что сегодня утром я ее увидела в первый раз в жизни.
- Как это? - Машка отшатывается, будто я ее ударила.
- Даже не знаю, как начать, - отпиваю глоток из кружки, чай совсем остыл. - В общем, чтобы ты сразу не приняла меня за чокнутую.
- Ну, уж я-то не приму, - она усмехается одним уголком рта. - Я и сама-то, э-э, ну не очень нормальная.
- Но если я тебе не расскажу, мои мозги просто свернутся наперекосяк. У них и так уже полный перегрев.
Машка снова придвигается, не сводя с меня пристальных глаз. Ее ресницы чуть подрагивают.
- Короче, началось все сегодня ночью. Раньше никакой такой ерунды я не замечала, - сцепляю пальцы, чтобы не дрожали. - Мы ведь лет десять дружим?
Машка медлит, вглядываясь в мое лицо.
- Ты не уверена?
- Я теперь ни в чем не уверена.
- Ладно. Действительно, лет десять. А что?
- Ну, проверяю. Чтобы не попасть впросак. В очередной раз, - тут я хмыкаю.
- Так что же случилось-то у тебя сегодня ночью? С Витькой что-то не то?
- Да дался же вам всем этот Витька! - с досадой замечаю я.
- Ну-ну. Так что же тогда?
- Представляешь, проснулась ночью. Трех еще не было. И никак не уснуть - кабан этот еще рядом храпит, как слон.
Машка морщится:
- Ну, вам это лучше с Катей пообсуждать. Ее Толстик тоже храпит, как танк.
- Ты мне друг или нет?
- Ты отлично знаешь, что друг.
- Ну, так вот. Вышла я в туалет. Возвращаюсь, а свет из окна словно и не такой, как раньше. Странный такой.
- Как это - не такой? Ночью он всегда одинаковый.
- Ну, не знаю, как объяснить. Будто появилась у него какая-то подсветка. Лиловая.
- И что?
- Дальше, больше. Легла, чувствую, от Витьки несет гнильцой.
- А раньше нет?
- Раньше - нет. Ну, за пять минут до того. Да и вообще - нет. Уж я-то его запахи давно выучила наизусть. Какой только дрянью ни пованивает, но так - никогда.
- Странно, - замечает Машка.
- Да. Странно. Этот дурак еще лезть ко мне начал. Думала, меня просто наизнанку вывернет.
- Хм, а ты не беременная?
- Нет, конечно! - возмущаюсь я. - Ты же знаешь, у него проблемы. Но это и к лучшему.
Она искоса смотрит на меня, принимается чуть слышно барабанить пальцами по столу.
- Ну, это твое мнение насчет детей мне хорошо известно. Я про другое - может, ты еще с кем-то?
Теперь я откидываюсь на спинку стула и невольно поджимаю губы. Уж Машка-то могла бы не задавать таких вопросов.
- Ты что, видишь на горизонте подходящую кандидатуру? - саркастически интересуюсь я.
- Я нет. Мне Сережика хватает выше крыши.
Да, это она права. Уж этот ее Сережик... Уж этот самовлюбленный болван...
- Так вот, вернемся тогда к нашим баранам.
- Вернемся, - Машка подпирает рукой голову.
- Короче, свалила я от него. Ночь провела в кресле.
- Ну, ты даешь! То-то я думаю, чего ты такая помятая.
- Да я спала часа два, не больше.
- И после этого ты забыла про Катю?
- Это еще не все. Утром я обнаружила на щеке Витьки родимое пятно.
- Ну да, - она опять прищуривается.
- Что "ну да"?
- Ну, оно у него всегда было. Он первое время вообще старался держаться к тебе только одной стороной. У него же комплексы из-за этого пятна.
Я опять чувствую, как мои ладони становятся влажными, а картинка вокруг начинает как бы покачиваться.
- Представляешь, я уверена, что у моего мужа Витьки никогда не было никаких родимых пятен. Особенно, - зачем-то подчеркиваю я. - На лице!
- Да-а? - недоверчиво тянет Машка.
- Да! - отрезаю я и воинственно выставляюсь на нее. - Но это еще не все.
- Да, с Катей ты меня...
- Да еще и до Кати!
- А что еще? Ты там никого, случаем, не убила?
- Ты меня за дуру, что ли, принимаешь?
- Э-э, ну ты ведешь себя несколько как бы странно.
- Ты мне друг?
- Друг.
- Ладно. Выхожу я такая из дома.
Тут я кидаю быстрый взгляд на подругу. Она внимательно слушает меня, хотя носок ее туфли нервно дергается. Туда-сюда. Туда-сюда. Прямо как секундная стрелка в будильнике с севшей батарейкой.
- И вдруг замечаю вдоль всей улицы загородку, отделяющую асфальт от газона.
- Ну и что? Здесь-то чего такого?
- Да вчера-то ее там не было! - с торжеством возвещаю я.
- Ну-у, и что? Сделали за ночь.
- Вдоль всей улицы??
- А чего такого-то? Слушай, у тебя голова не болит?
- Да оставь ты это! Дело в другом - спросила я прохожего про эту оградку.
- Прямо как на кладбище.
- Так он сказал, - игнорирую я ее замечание. - Что эта оградка здесь уже два года!
Машка молчит. Все так же пристально смотрит мне в лицо.
- Ну, по этому поводу я тебе ничего сказать не могу. Я у вас там не была. Может, мужик этот тебе наврал.
- Сомневаюсь, - отрезаю я. - Теперь вот Катя. Которую я в упор не знаю. Но которая действительно ведет себя так, будто мы в приятельских отношениях.
Машка усмехается, медленно качает головой.
- "В приятельских", - передразнивает она. - Говорю же, Катя - твоя лучшая подруга. Уже года два. Или что, ты и мне не веришь?
- Маш, тебя я знаю. Знаю твоего Сережика. И буквально до последнего момента была уверена, что подруга у меня одна, это ты. Причем, она, эта подруга, и является лучшей. А не одной из.
- Ой, как интересно, - Машка принимается крутить ложечкой.
- Я ничего не понимаю. Чем дальше, тем ширится ворох каких-то несообразностей. И я уже действительно боюсь сойти с ума, - опять отпиваю холодный чай. - Может, у меня амнезия? - с надеждой спрашиваю я у нее.
- Какая, к черту, амнезия? - восклицает она. - Правда, я не уверена точно, что это такое.
- Ну, я вот тоже.
Мы молчим. Она - покусывая палец. Я - делая глотки противного чая.
- Почему я что-то помню, а что-то нет?
- Да это-то еще полбеды. Мне кажется хуже то, что ты уверена в чем-то, а оно совсем не так. Голова не болит?
- Ой, да отстань ты с этой твоей головой! И вовсе я не чокнутая. Неужели ты думаешь, что можно вот так раз - и слететь с катушек?
- Не знаю.
- На самом деле, я тоже не знаю, - разглаживаю юбку на коленях, потом поднимаю глаза. - Расскажи тогда мне про Катю, чтобы я не села в калошу.
- Ты действительно ничего не помнишь?
- Вообще сегодня в первый раз ее увидела! - с жаром отвечаю я. - Чуть не обалдела, когда она внезапно так стала меня за локоток брать, да на ушко шептать.
Машка хмыкает, около ее глаз проступают веселые морщинки.
- Да, я бы тоже обалдела. От незнакомого-то человека.
- Ну вот и я про то же.
Она скручивает салфетку и принимается водить ею по столу.
- Катя твоего возраста, достаточно давно замужем, давнее тебя. За Толстиком. Это у него прозвище такое. Детей у них нет, как и у вас с Витькой. Ну-у... Еще Катя очень не дура, цепкая такая по жизни, но жутко правильная. Подлостей не делает, не наушничает. Ну, и между вами, насколько я знаю, нет никаких секретов. Так-таки ничего не вспоминаешь?
Во время ее рассказа я судорожно роюсь в памяти, стараясь отыскать хоть какой-то хвостик информации. Не могло же исчезнуть все вот просто так, в одночасье. Но...
- Представь себе, как про чужого человека говоришь.
- Странно все-таки это, - тянет она. - Может, ты вовсе и не Марина Соснова?
Фыркаю - столь экстравагантная мысль как-то не приходила мне в голову.
- Ну, а кто же я тогда, по-твоему?
- Ну, не знаю, - все так же тянет Машка.
- Слава богу, у Витьки таких сомнений не было, - тут я начинаю смеяться. - Хотя очень интересно, лег спать с одной женщиной, проснулся - с другой. Все мужики наверняка мечтают об этом.
- Ой, ну не начинай...
Да, с Сережиком у них, конечно, не все в порядке. Еще Светка, Машкина дочка, ему не родная. Подцепила Машка этого павлина и посчитала, что любит его. Впрочем, и сейчас так считает. Но вот сто процентов - если бы он внезапно куда-нибудь делся, скоро забыла бы про него.
- Ну, так и что Катя?
- В семье их она главная, Толстик известная мямля и тряпка. Если бы не Катя, так бы и прозябал инженеришкой на каком-нибудь заводе. Хотя понтов у него, особенно перед посторонними, просто пруд пруди. Фамилия Кати - Караванова...
Внезапно Машка меняет позу, придвигается ко мне и с воодушевлением задвигает:
- Ну вот я тебе и говорю, отвела Светку в садик, а она - в рев.
Я несколько обалдеваю от такого поворота, но сзади тут же звучит уже знакомый голос:
- А, вот вы где, красавицы. Я уж беспокоиться начала, куда ты запропастилась, Васильна.
Да, и чего она меня так странно называет? Будто я старуха какая. Смотрю на Машкину реакцию, но та удивления не выказывает. Видимо, такое обращение давно и прочно принято между мной и Катей. Черт! Надо было Машку еще спросить, как я-то Катю называю обычно. Может, Мумзиком каким-нибудь.
Тут я фыркаю, уж больно смешное это прозвище. А Катя садится рядом.
- Тоже, что ли, с вами чаю попить?
- Давай, - сразу предлагает Машка. - А то Маришка что-то совсем расклеилась.
Катя обращает внимательный взор в мою сторону, хмурит светлые брови.
- Правда, Мариш?
- Да не знаю. Не по себе как-то. Витька вот достал уже окончательно.
- Ей кажется, будто от него воняет помоями, - вставляет Машка.
- Не помоями, - строго поправляю я. - А гнилью.
Катя раскрывает и без того большие глаза, несколько секунд глядит в упор. Принимается было крутить косу, но бросает.
- Да, похоже, серьезный случай, - наконец говорит она. - Надо бы нам, девчонки, посидеть вместе вечерком. Посудачить о том, о сем. Мой-то Толстик опять вчера пьяный приперся. Начальника провожали, а отказаться, якобы, никак.
- Ну, известное дело, - Машка презрительно щурится. - Ты же сама рассказывала, что Толстик жопу ему постоянно лижет.
- Пойду-ка я чаю себе тоже налью, - вместо ответа встает Катя. - Вам подбавить?
Медленно кручу мутноватую жижу на дне своей чашки, потом ставлю ее подальше от себя.
- Ой, нет. Что-то поганый какой-то чай нам в этот раз привезли. Добавки не хочется.
Катя кивает и отходит.
- Слушай, - шепотом интересуюсь у Машки. - А я-то как Катю называю?
- В каком смысле? - не понимает она.
- Ну, она меня все "Васильна" да "Васильна".
- А-а, вот ты про что, - Машка фыркает. - Не знаю, почему у вас так повелось. Да все уже привыкли, внимания не обращают.
- Ну! - поторапливаю я ее, так как вижу, что Катя уже идет обратно.
- "Катя" и "Катя". "Катюха" вот иногда.
Катя ставит чашку с дымящейся коричневой жидкостью. Проводит рукой по волосам, поправляя выбившиеся пряди, отпивает глоток.
- Ну что, муженьков обсуждаем? - улыбается она.
Я опускаю глаза, не зная, что сказать. Но Машка тут же приходит мне на выручку.
- Не так, чтобы очень, - говорит она. - Все больше обо мне.
- А что, бессонница опять?
- Ага. Часа два если спала, то хорошо. Сегодня вот новый фортель добавился - лежу себе такая, лежу, пялюсь в темный потолок, башка чугунная от снотворного. Сережик рядом не шевельнется, будто и нет его тут. И вдруг становится мне так страшно, так страшно. Просто вот ну чуть не до крика.
- Сразу, что ли? - Катя водит пальцем по краю своей чашки, и я обращаю внимание, что лак у нее ярко красный, подстать помаде.
- Сначала просто как-то беспокойно. Потом этот страх. И по нарастающей, по нарастающей. И еще кажется, что я - это не я.
- Как это? - мои брови ползут вверх. Не сказать, что я удивлена, просто вот, может, я - тоже вовсе не я.
- Ну, не знаю, - лицо Машки страдальчески морщится, отчего она сразу кажется намного старше. - Словно все это тело - не я. А я заперта внутри. Верите, был момент, когда до того хотелось разодрать себе грудь, чтобы выцарапать оттуда себя, что еле остановилась.
- Всякую дрянь тебе надо перестать пить. Сама себя закармливаешь какими-то снотворными, какими-то транквилизаторами. Вот и отравляешь организм. Лучше бы сходила к врачу, - Катя поджимает губы.
- Свернулась я в клубочек, - не слушает ее Машка. - Закрылась с головой одеялом да и прижалась к стенке. Если бы не Сережик, вообще забилась бы под кровать.
Красивое узкое лицо Машки подрагивает, длинные черные ресницы смыкаются. И мне представляется, что передо мной не она, а некий буддистский божок. Прекрасный и ужасающий одновременно. Прекрасный понятно почему. А ужасающий - потому что пугает своей какой-то вселенской безысходностью.
- Надо, девчонки, съездить на выходные на турбазу, в лес. Снять домик на троих, да и отвлечься от всех этих проблем, - предлагаю я.
- Куда? - распахивает черные глаза Машка.
- Куда, куда. Да хоть в ту же Кедровую Западь.
- А где это? - немедленно интересуется Катя.
И я замираю, не успев закрыть рот. Господи, может, и нет никакой Кедровой-то Запади. Откуда она только выпала на язык?
- На юг от города минут тридцать на электричке, - поясняет Машка.
- А давайте и правда, - соглашается Катя. - Только надо решить, когда точно. Мне Толстика надо заранее начинать обрабатывать.
Я непонимающе смотрю на нее, и она поясняет:
- Ну, ты ведь знаешь его, тридцать три раза проконтролирует, к столбу приревнует.
Машка незаметно кивает мне. Видимо, мелкий деспотизм Толстика хорошо известен нам троим и не должен вызывать удивления.
![[]](/img/l/lazarewa_e_m/labyrinth02/2.jpg)