Ему часто снились сны. Красочные, яркие, эффектные - и зачастую крайне необычные. Эти сны всегда объединяло одно - он не мог их запомнить. Сон, еще минуту назад такой четкий и детальный, расплывался, таял, как дым в вечернем небе. Оставались лишь обрывочные ощущения - на редкость сильные: рукоять меча в руке, треск горящей соломенной крыши северного бурга, визг рикошета от брони подбитого минуту назад танка, круговерть неба в фонаре падающего истребителя. Нередко, очнувшись, он пытался нащупать рукоять шашки у бедра, еще мгновение назад колотящую его по боку, или передернуть заевший пулеметный затвор. А еще через мгновение все уходило, и писк будильника визгливо возвещал начало нового дня.
Несколько раз он ходил к врачам - те разводили руками. "Область сновидений еще слишком мало изучена" - сообщали они, а он смотрел на их, и перед его глазами рушился столб воды и огня, вставший на месте катера его ведущего. "Пейте успокоительное" - и он горел в кабине изрешеченного бомбардировщика в неизвестном небе. "Рюмка коньяка на ночь!" - и очередная стрела срывалась с его лука, и еще три были воткнуты перед ним в землю, и валился набок сбитый с коня всадник в кожаных доспехах.
Сны поражали своей достоверностью - он замечал и вытертую от времени ствольную коробку старого автомата, и разболтанные заклепки в броне первых танков, и мозоли на подбородках римских легионеров. Штурмовые лестницы, вцепляющиеся в замковые стены, были окованы железом в верхней трети, чтобы нельзя было их перерубить. Ковбойское лассо было шершавым и царапало кожу, а лазерная винтовка десантника Космопехоты была излишне тяжелой и быстро перегревалась, обжигая ребристым стволом ладони сквозь перчатки скафандра. Это он особенно хорошо запомнил - в том бою он выронил оружие, и захлестнувшее его шлем серо-зеленое щупальце прижалось к лицевому стеклу, сдавливая и ломая хрупкий металл.
Вот и в этот раз он лежал, всматриваясь через пелену дождя в одинокое строение в километре от него. Надежная, проверенная в бою винтовка вцепилась сошками в размокшую почву справа, бедро холодил металл пистолета. Он не глядя мог назвать модель - Кольт 1911, надежный армейский полуавтоматический пистолет, используемый повсеместно. Винтовка - излюбленный Ремингтон М40 с десятикратным прицелом Льюпольд - была обмотана камуфляжной лентой, скрывающей очертания, такими же лентами был покрыт его лохматый костюм, делающий его похожим на небольшой куст. Во внутреннем кармане в непромокаемом пакете лежала фотография мужчины лет сорока, колумбийца. Цели!
Он помнил каждый метр трехдневного пути через лес. Позади осталась небольшая река, рассекающая переполненную обрывами и оврагами чащу. Он шел по ночам, невидимый и неслышимый, отлеживаясь днем в укрытии, без движения и звука. Дождь лил уже два дня, и ему приходилось беречь тонкий механизм винтовки от влаги. Он несколько раз в день разбирал ее, тщательно чистил от грязи, древесных крошек и трухи, протирал насухо и наносил тонкий слой водоотталкивающей смазки. И так до следующего раза. Винтовка-пистолет, винтовка-пистолет...он уже потерял счет бесконечным повторениям. Чистка оружия помогала занять время, не думать о предстоящем. Немного удивляло отсутствие напарника-корректировщика, но ему уже не впервой было выполнять одиночные задания.
Цель. Колумбиец, очередной наркобарон, экспортирующий отраву в Америку. Кем было принято решение о ликвидации, стрелка не волновало - он методично готовился к выстрелу. Лазерный дальномер определил расстояние до цели - 1127 метров. Многовато. Ветер слабый, боковой. Поправка три щелчка на барабанчике прицела. Падение пули на таком расстоянии большое - поправка семь щелчков. В магазине пять патронов. Затвор оттянут назад - и первый патрон с тихим чмоканием занял свое место в стволе.
На секунду мелькнула мысль - это ведь сон, и происходящее подернулось рябью, поплыло. В этот момент в одном из окон дома, больше похожего на обнесенную стеной крепость, вспыхнул свет. В комнату вошел мужчина, изображенный на фотографии в кармане, и реальность снова стала четкой, словно у телевизора настроили фокусировку. Тонкие нити прицела казались гравировкой на светящемся окне, где колумбиец подошел к компьютеру, включил его и занял место перед экраном. Внезапно прекратился дождь, прошуршав напоследок по ветвям промокших деревьев. Идеальный момент.
Винтовка вздрогнула, грохот выстрела эхом отдался в стволах деревьев, вспышка огня высветила пригнувшуюся от пороховых газов траву. Тяжелая пуля ударила в стекло, прошла через голову замершего наркобарона и застряла в стене кабинета. Колумбиец еще мгновение сидел неподвижно, затем качнулся вперед и упал грудью на стол.
Дребезг будильника вырвал стрелка из объятий сна. Он моргал, протирая заспанные глаза, глядя в окно, где уже разгоралось серое утро. А в далекой Колумбии в кабинет босса вломились телохранители, привлеченные звуком выстрела. Наркобарон лежал на столе, заливая кровью из простреленной головы клавиатуру компьютера и разбросанные документы. Никого постороннего в комнате не было, окна и двери были целыми, не было никаких следов выстрела. Не было ни дыры в стене, ни разбитого окна - лишь мертвое тело с дырой от несуществующей пули. Телохранители опустили пистолеты, бессильно глядя друг на друга. А сон, еще минуту назад такой четкий и детальный, расплывался, таял, как дым в сером утреннем небе